Двенадцатый рассказ (рассказище) из цикла "Небесная канцелярия"

Всем привет!
Предыдущие рассказы:
Удавшаяся жизнь
Безделушка
Фея ночной реки
Электрик от Бога
Туманные крылья
Кирпич и краска
Девушка с удивительным лицом
Хохотушка
Генеральная уборка
И.о.
Рыжий мельник

Уважаемые друзья!
Хочу обратить ваше внимание на объем последнего произведения. В процессе написания "Сказка о любви" непомерно "растолстела", окончательно выскочив из штанишек литературной миниатюры. Пришлось разбить ее на главы. Всего 25 глав. Убедительная просьба! Не ломайте пост, даже если очень хочется! Дождитесь публикации последней главы!
Спасибо!
Итак...

Сказка о любви.

Глава 1. Приемный НЕпокой.

Оля с Дашей сидели в длинном, душном и тусклом коридоре приемного отделения областной больницы в ожидании своей очереди. Невзирая на то, что Оля пришла с дочкой к восьми вместо объявленных ей «не позже девяти», приемный покой был полон. Даже место присесть с трудом нашлось. А скорость, с которой больные, получив свое направление, отправлялись укладываться, грозила украсть, по меньшей мере, полдня. Рабочего дня, между прочим! И это мелочи, что Оля отпросилась на весь день. Её все равно ждала работа, которая упорно не желала убегать в лес, хоть на день просись, хоть на неделю.

Даша устроилась у мамы на плече и мирно дремала. Ночной приступ рвоты совершенно вымотал бедняжку! И теперь она, воспользовавшись моментом, тихонько посапывала, отбросив прочь все навязчивые мысли. Мысли о математике, например, которая упорно не желала решаться.

А Оле было не до сна. Она то и дело заглядывала в файл с документами, проверяя, все ли она взяла с собой. «Свидетельство на месте, направление лежит». И в сумку с вещами. «Ложку не забыла? А пижаму Дашкину взяла? Халат свой?». А еще на часы посматривала. 9:41. Ну, хорошо, девять, сорок одна. И что?! Да хоть полпятого! Дождаться своей очереди надо по-любому.

В голове вертелись события, приведшие ее сюда. Когда это все началось?

Да после Нового года. Точно! В этом, как впрочем, и в прошлом, и позапрошлом, году «НГ» было решено праздновать на даче покойного Олиного отца. Бодя уже достаточно взрослый, чтобы веселиться со всеми детьми. Бюджетно, комфортно. Отцовский дом постепенно становился символом Нового года для семейства Солнцевых.

Теплый и уютный дом на два этажа с двумя спальнями и одним залом, который прекрасно трансформировался в еще одну «ночевалку», просторная кухня, деревянная мебель. Настоящая, между прочим. Отцу ее делал на заказ один почитатель, умелец из Сибири. То ли доски для мебели он брал волшебные, то ли руки у него волшебными были, но мебель, сделанная им, сохраняла непередаваемый древесный аромат вот уже второе десятилетие. Просто сказка! А еще печка. Настоящая русская печка! С лежанкой, места на которой загодя оговаривались между детьми. С ухватом и глиняными горшками, в которых Оля с подругами иной раз что-то интересное запекала. Со стопкой дров, лежавшей возле опечья до высыхания. И с неизменным теплом, разливавшимся от нее по всему дому. Какая красота!

Отец любил говаривать про то, что и в ее, Олиной жизни, обязательно наступит период «обычной семейной теплоты». И этот период обязательно сменит бурные празднества в кругу малознакомых, нетрезвых и иной раз малоадекватных людей. Семейная теплота, совсем-совсем обычная, обязательно согреет ее всем своим теплом, подарит долгожданный уют и окутает потрясающей душевностью, которую в обычной жизни, считай, что и не найти. И вот же он, период этот, наступил-таки, зараза! Что это? Старость, мать её?!

Новый год. Разве это - не уютный домик вдали от городской суеты, сизый дымок над трубой, заснеженные елки, наряженные батюшкой-морозом и матушкой-зимой, сугробы по пояс, резвящиеся на снегу дети, истекающий кремом «Наполеон», круг близких людей, которых хочется видеть, а не приходится терпеть? Ах, да! Настоящая русская печка! Ведь тепло же, тепло! Даже от этих слов тепло!

Нет, друзья! Это не старость! Просто душа озябла и просит теплоты.

А к вечеру первого числа совсем еще юного года Дашу вырвало. Просто так, ни с чего. Оля тут же бросилась хлопотать вокруг дочки, спрашивать, где болит, в рот почему-то заглядывать. Да ничего не болит! Просто так получилось. Как ни в чем не бывало, Дашенька продолжила веселиться. А Оля вскорости об этом забыла. До следующего раза.

До Рождества. Как раз в Сочельник Даше вновь стало плохо. На этот раз сильно плохо. Дашу выворачивало наизнанку аж до семи утра. Оля с мужем всю ночь не смыкали глаз. А после Даша уснула. Тихонечко уснула и проснулась ближе к полудню абсолютно здоровой. Ну, так же не бывает, чтобы рвота у ребенка открылась сама по себе, без какой-то болячки?!

Конечно же, Оля потащила дочку к дежурному педиатру в свою поликлинику. Участковый-то на рождественских каникулах.

Дежурный педиатр - на то и дежурный, чтобы в дежурном порядке «отфутболивать» в нужном направлении всех обращающихся. И, чем быстрее, тем лучше. Рвота – отравление – инфекционка. И следующую неделю Оля с Дашей провели в карантине областной инфекционной больницы.

За время пребывания в унылом и на самом деле опасном месте никаких симптомов отравления у Даши не было. Здоровый ребенок – и все тут! И никто, никто из тех, кто столовался вместе с Дашей, на здоровье не сказывался. В выписке значился «ацетонемический синдром». Так бывает. Сладенького чего-нибудь, «Боржоми»… . Дашу очень порадовал совет врача насчет Кока-колы. Ну наконец-то кто-то объяснил маме полезность этого вкуснейшего напитка темного цвета! «Не отрава, мама, а лекарство! Понятно?!».

А потом снова приступ. Ни с того, ни с сего. Среди ночи. Кратковременный, но очень сильный. Даша едва не потеряла сознание. Участковый педиатр посоветовала диету, экстренные меры в виде обильного питья в моменты обострения, может даже глюкозкой прокапаться. Так бывает. Перерастет. Но для проформы выписала направления к гастроэнтерологу и эндокринологу.

Куда в первую очередь?

Областная гастроэнтерология. И две недели мучительных анализов с УЗИ, глотанием «кишки» и прочим, прочим, прочим. И что? Ребенок здоров! Да неужели?! А рвота у нее от чего?! Перерастет?!

Эндокринолог тоже не нашла ничего серьезного, чтобы ее, как специалиста, смутило. Гинекологу покажитесь…. «Гинекологу?! Тетя, окстись, девочке девять лет всего!».

А делать-то что?!

А ничего! Диета, питье, режим. Перерастет. Потерпите.

И Оля терпела. Терпела, пока Дашка не потеряла сознания прямо на уроке физкультуры. Ну, тут уж, извините! Какой терпеть?!

Немедля взяв за горло участкового педиатра, Оля получила направление к неврологу. «Ну почему же ты, курица очкастая, раньше этого не сделала?! - возмущалась Ольга. – Пять месяцев – псу под хвост!».

Невролог внимательно выслушал жалобы, постучал молоточком, поколол иголочкой и дал направление на МРТ головного мозга.

Дашу очень позабавил аппарат МРТ. Сперва напугал. А потом, когда выяснилось, что ничего ей колоть не будут и глотать ничего не надо, Даша с удовольствием согласилась. Мишку, правда, своего пришлось оставить. Жаль, не увидел Потапыч этой чудо-машины.

Вот тогда-то в первый раз Оля и почувствовала неприятный скрежет по душе. Это отвратительное членистоногое скребло душу своими клешнями, то и дело, норовя ущипнуть.

Улыбчивый врач, делавший исследование и дававший заключение, вышел с серьезным видом.

- Можно Вас на секундочку? – подозвал он Ольгу и отвел в сторонку.

Оля сперва не поняла, в чем фокус.

- На снимке обнаружено новообразование в коре головного мозга, - вполголоса начал врач, - характер новообразования определить сложно, нужны дополнительные исследования.

- Новообразование?! – с ужасом спросила Ольга.

- Да, - спокойно ответил врач, - и я не могу Вам окончательно сказать, что это. Бить в набат пока рано, но в самое ближайшее время нужно проконсультироваться с онкологом.

- Онко?! – Оля чувствовала, как от ужаса она теряет дар речи.

- Успокойтесь, - голосом, безо всякого намека на тревогу, продолжал врач, - не занимайтесь самоедством и запишитесь на консультацию. Я Вам дам телефон хорошего специалиста, - врач полез в карман за визиткой, - она принимает в поликлинике областной больницы. Созвонитесь с ней.

Оля дрожащими руками положила визитку в сумочку, взяла материалы исследования и, прихватив за руку Дашу, на ватных ногах отправилась домой.

На следующий день, отстояв, на удивление, совершенно небольшую очередь, Оля с Дашей попали в кабинет к женщине располагающей внешности в белом халате.

- Можно? – Оля заглянула в кабинет, предварительно постучавшись.

- Конечно, конечно! Здравствуйте, проходите! – приветливая врач-онколог пригласила посетителей в кабинет.

- Мы к Вам от…, - начала Ольга.

- Да, да, я знаю, - перебила врач, - давайте знакомиться, - произнесла она, глядя на стесняющуюся Дашу, - меня зовут Анастасия Владимировна! А Вас, милая леди? – спросила она у Даши.

- Даша, - с улыбкой ответила рыжеволосая девочка.

- А меня – Ольга, - скромно вставила Оля и тихонько добавила, - так, на всякий случай.

- Проходите, Ольга, присаживайтесь. Давайте Ваши документы, - сказала врач и стала подробно расспрашивать о причине визита почему-то Дашу. Что, как, когда? К Оле у врача пока вопросов не было. В этой нетипичной ситуации Оля чувствовала себя подносчиком документов, а не матерью больной девочки. Но, со временем, дошла очередь и до Ольги.

Подробно расспросив Дашу и изучив принесенные документы, врач все-таки вспомнила о существовании мамы.

- Дашенька, присядь пока вон туда, - врач указала на стульчик возле шкафа с игрушками, - посмотри в шкафчик. Проиграйся, пока мы с твоей мамой пошепчемся.

- Вы о взрослых разговорах пошепчетесь? – не смущаясь, спросила Дашенька.

- Да, о взрослых, тебе не будет интересно, - с улыбкой ответила врач и, отправив Дашу к игрушкам, обратилась к сидевшей на иголках Оле: - Ольга, судя по тому, что я вижу, ситуация у вас неприятная.

- Неприятная?! – Оля приготовилась падать в обморок.

- Да, - сняв улыбку с лица, продолжила врач, - я вижу новообразование…

- Опухоль?! – дрожащим голосом перебила врача Ольга.

- Новообразование! – утвердительно исправила врач. – Я не могу Вам сказать, что это, насколько это серьезно и как с этим бороться. Нужны дополнительные исследования. Но одно я Вам могу точно сказать: Вам в самое ближайшее время необходима госпитализация в онкологическое отделение нашей клиники. В самое ближайшее!

- Ох! – выдохнула Ольга, - ложиться, да?

- Да. Я Вам сейчас выпишу направление и заведу карточку. В самое ближайшее время, лучше завтра, не позже девяти со всеми бумагами и карточкой приходите в приемное отделение детской онкологии. Третий корпус, второе крыльцо.

Врач достала из стола бланк карточки и стала заполнять, не отрываясь от напутствий.

- С собой возьмете пижаму, сменную обувь, лучше резиновую, ложку, тарелку, чашку…

- Знаю, знаю, - перебила ее Ольга, - уже, к сожалению, лежали.

- У нас?

- У вас еще нет, - грустно выдыхая, ответила Ольга, - но, видимо, теперь уже «да».

Врач продолжала выписывать карточку, а Оля сидела, крепко вцепившись в колени, которые неугомонно тряслись от ударивших в голову новостей.

- Вот, - врач протянула карточку, - держите. И не медлите, пожалуйста! Вопрос не терпит отлагательств!

- Спасибо! – Оля положила карточку в сумку. – А Вы не подскажите, к кому там, в отделении обращаться? Может Вы знаете хорошего специалиста…, который…, - Оля мямлила в попытках выбить протекцию.

- Ольга, - уверенным и даже несколько обиженным голосом стала отвечать врач, - все, кто работает в онкологическом отделении нашей больницы – специалисты наивысшего уровня. Онкология – это такая специальность, в которой случайных людей просто не может быть! Поверьте мне! Весь медперсонал отделения, вплоть до медсестер – специалисты высочайшего уровня. И не важно, к кому Вы попадете. Тем более, - Анастасия Владимировна улыбнулась, - при таком заведующем.

- Заведующем? – с непогасшей надеждой на протекцию, произнесла Оля.

- Да-ааа, - протянула врач, - Глеб Миронович – шикарный специалист, практикующий хирург-онколог с ученой степенью, автор массы статей…

- А можно с ним как-то…

- Оля! Вы мимо Глеба Мироновича не пройдете никак! Он однозначно будет заниматься Вами, хоть скажу я ему о вас, хоть не скажу. Он всех ведет и за всеми присматривает. И протекцию, кстати, - для пущего акцента подняв палец кверху, выделила врач, - не особо празднует. Такой уж он человек. В его отделении даже мухи без его ведома не летают!

- Мухи?! В отделении мухи?! – встревожилась Ольга.

- Конечно! – с улыбкой ответила Анастасия Владимировна, глядя на Дашу, которая тут же отвлеклась от игрушек, едва разговор коснулся мух, - самые обычные, медицинские мухи! И, прошу заметить, исключительно в белых халатах.

Немного разрядив обстановку, Анастасия Владимировна пожелала посетителям скорейшего выздоровления, отпихнула Олину руку, настойчиво совавшую ей купюру, и посоветовала держать хвост пистолетом. Оля тревожно попрощалась и, подхватив Дашу, отправилась на выход.

- А, мамаша! – уже в дверях окрикнула Олю врач, – я Вас очень прошу не сидеть этой ночью в интернете в попытках поставить дочке диагноз и подобрать план лечение! Доверьте это дело врачам. Лучше поспите. Ей Богу, полезней будет!

Оля улыбнулась, еще раз попрощалась и ушла.

Ушла, чтобы на следующий день, то есть сегодня, придя намного раньше девяти, сидеть и монотонно ждать в намертво застрявшей очереди.

Ну, наконец-то! Бабулечка с внуком, стоявшая в очереди перед Олей, покинула кабинет, и Оля, постучавшись, аккуратно заглянула в дверь.

- Можно?

- Минуточку! – тоном, не терпящим возражений, ответила сидевшая за столом возрастная женщина в белом халате, явно еще Брежневской закалки.

Оля закрыла дверь и стала прислушиваться к тому, как эта суровая дама ругается с кем-то по телефону.

- Заходи-иите! – наконец Оля услышала заветный призыв и тихонько зашла в кабинет, волоча за собой сонную Дашку.

- Мне Вас что, за ручку в кабинет приглашать?! – возмущалась докторша, которую за явно недружелюбный характер, ни врачом, ни доктором никак нельзя было назвать.

Прекрасно зная характер таких злюк, Оля не стала пускаться в спор. Быстрее бы пройти этого Цербера!

- Документы давайте! – глядя поверх очков, скомандовала докторша.

Оля протянула документы.

- Фамилия, имя, место проживания, полный возраст ребенка, с чем поступаете? – стала требовать злюка, имея, между прочим, все подробные данные прямо перед своим носом. В документах-то все указано.

Но Оля, измученная бессонной ночью и долгим ожиданием, покорно отвечала на заданные вопросы, даже не пытаясь возмущаться.

Где-то посередине опроса, больше походившего на допрос, в кабинет бесцеремонно вломилась другая «фея в белом халате» с папкой документов.

- Марына! И на шо ты мне это все дала?! – «фея» принялась возмущаться на Цербера-докторшу прямо с порога.

- Что там уже такое?! – не менее «добродушно» отреагировала на возмущения докторша.

- Вот куда мне это?! – «фея» звучно грохнула стопкой документов о стол докторши.

- А мне это нахрена?!

- А мне?!

Две «добродетели» еще немного подискутировали и потом куда-то умчались, оставив наедине Олю с Дашей.

Не прошло и пятнадцати минут, как докторша, очередь к которой Оля ждала едва ли не полдня, примчалась в «приподнятом» настроении. Бормоча себе под нос что-то нечленораздельное, докторша с силой плюхнулась в стул и, глубоко вздохнув, как штангист перед подходом, зарылась в Дашиных бумагах.

- Рост, вес ребенка? – строго истребовала докторша.

- Рост, вес…? – Оля слегка озадачилась. А действительно! Рост и вес?

- Мамаша! Вы что, не знаете, какой у Вашего ребенка рост и вес?! – с укором спросила врачиха, она же докторша.

- Да…, я… - замялась Оля.

- Господи! Что за мамаши пошли! Не мамаши, а кукушки какие-то! – докторша отчитывала «нерадивую мамашу». – Девочка, встань, - обратилась она к Даше, - ты знаешь свой рост и вес?

- Нет, - скромно пролепетала еще сонная Даша.

Продолжая отчитывать «потерянное поколение», докторша намётанным взглядом измерила и взвесила Дашу, не вставая со стула. Внеся «точные антропометрические данные», докторша стала рыться в столе в поисках чего-то. Казалось, это продлиться целую вечность.

Наконец какой-то бланк был найден, заполнен и докторша, то ли улыбнувшись, то ли оскалившись, вручила Оле бумаги для поступления в отделение.

- Идите! По лестнице на четвертый этаж. Лифт только для больных!

«А я-то со здоровой сюда пришла!» - поёрничала в мыслях Оля, забрала документы и направилась с Дашей к выходу.

- Стойте, Солнцева! – окрикнула докторша, - сдайте деньги в фонд больницы!

Глава 2. О спорт! Ты – жизнь!

В длинном коридоре, залитом нежно-молочным цветом, опершись на стеночку, стояли двое мужчин неприглядной внешности. Они с любопытством наблюдали очередной круг забега.

Увлекая за собой воздух, мимо них в очередной раз скорым шагом промчался высоченный и худой паренек, одетый в светло-салатовый костюм. Почти белые, кучерявые волосы, торчавшие в разные стороны из довольно-таки небольшой головы, придавали некую комичность внешности паренька. Худой, длинный, зеленый и несколько несуразный паренек своим видом очень напоминал одуванчик. Одуванчик, который почему-то очень быстро ходит взад и вперед.

А за ним, уже совершенно не поспевая и судорожно глотая воздух, мчалась маленькая, удивительно красивая девушка в цветастом платьице. Девушка была столь красива, что даже в таком, совершенно непрезентабельном виде, будучи взмокшей до нитки и изможденной до крайности, она вызывала восхищение. Маленькая, аккуратненькая, от макушки до пяток невероятно гармонично сложенная, красивая до чертиков девушка очень походила на феечку из какого-нибудь мультика.

- Как думаешь, сколько кругов еще протянет? – злобно сверкнув глубоко посаженными глазами, спросил один из стоявших у другого. Болезненно худой, одетый в отвратительное пальто несуразно большого размера, с длинными и кривыми костлявыми пальцами, вопрошавший напоминал египетскую мумию, высушенную беспощадными ветрами пустынь. Голос у него был мерзкий, с пугающим скрежетом и какими-то безжизненными нотками. Словно бы высушен он был весь, изнутри и снаружи. Весь сухой.

- Круга два еще продержится, - предположил второй мужчина «добротной» комплекции, тоже особо не вызывавший симпатии. Одетый в непонятно, какого цвета плащ, какого фасона брюки и с какого бомжа снятые туфли, мужчина стоял, постоянно почесывая грязно-рыжую шевелюру. Откровенно неприятный тип, на котором даже слепому глазу не хотелось задерживаться. Гадкий и рыжий.

- Не обижай нашу бабочку, - возразил Сухой Рыжему, - её еще кругов на пять хватит.

- На втором круге скиснет, - настаивал на своем Рыжий.

- Ставишь? – завлекающее спросил у Рыжего Сухой.

- Лови! – Рыжий подбросил монетку, которую Сухой ловко изловил еще на взлете.

Поравнявшись со стоявшими у стены, Феечка без сил рухнула на колени.

- Я…, бо…, больше…, не…, не мо…, гу! - задыхаясь, прохрипела она.

- Муха! Ты же меня подставляешь! – тут же сказал ей Рыжий, - давай, милая! Еще два круга осталось!

Но Феечка безнадежно замотала головой, пытаясь отдышаться.

- Продул, - с улыбкой, похожей на оскал, довольно произнес Сухой.

- Ты тоже, – не смутился Рыжий, - гони-ка деньгу взад!

- А не сыгравшая ставка отправляется в банк казино! - голосом заправского крупье объявил Сухой, отправляя монетку Рыжего себе в карман.

- Отдай, жлоб!

- Спокойно! – Сухой с улыбкой-оскалом подал Рыжему рукой знак успокоиться, - ставка удваивается. Ты же не думаешь, что это – последний забег?

- А ты думаешь, она еще хоть сколько-нибудь протянет? – скептически заявил Рыжий, снисходительно глядя на абсолютно обессиленное, хоть все еще и красивое существо, некогда напоминавшее Феечку.

- Еще как! – Сухой многозначительно выпятил нижнюю губу, - она крепка, как скала!

- Шагу не сделает! – категорично заявил Рыжий.

- Ставишь? – Сухой призывно поиграл густыми, взлохмаченными бровями.

Рыжий неспешно порылся в кармане и извлек оттуда еще одну монетку.

- На, крохобор! – бросил он монетку Сухому.

Сухой с довольной физиономией изловил новую ставку и, что было силы, крикнул удалившемуся, Бог знает, куда Одуванчику:

- Пуши-ииистый! Ты хвост потерял!

Одуванчик тут же отвлекся от лекции не понятно кому, всплеснул руками и скорым шагом направился в сторону умирающей Феечки.

- Милая моя! – прискакав к тяжело дышащему тельцу, начал он обиженным голосом, - для кого я все объясняю?! Я тут хожу, распинаюсь, опыт тебе передаю…

- Бесценный! – уточнил Сухой, перебив Одуванчика.

- Бесценный опыт! – Одуванчик остался доволен уточнением. – Тебе же скоро самостоятельная работа предстоит! Понимаешь: са-мо-сто-я-тель-на-я! А ты тут разлеглась!

- Я…, сей…, сейчас немножко… под…, подышу, - судорожно глотая воздух, из последних сил оправдывалась Феечка, - и мы про…, про…, должим.

- Ну, давай уже, дыши быстрее, – подгонял ее Одуванчик, - у меня дел по горло!

- Я…, да…, во…, дички… мне бы! – взмолилась Феечка, пытаясь хоть как-то потянуть время.

- Мадмуазель желает содовую? – услужливо спросил у Феечки Сухой.

- Все…, все…

- Равно, - закончил за нее Сухой и скомандовал Рыжему: - Гарсон! Стакан воды!

Рыжий ленно щелкнул пальцами и в руках у Сухого тут же образовался стакан холодной воды.

- Силь ву пле, мадмуазель! – Сухой нагнулся и буквально вставил стакан с водой в трясущуюся от изнеможения руку Феечки.

- Как ты это делаешь?! – обратился к Рыжему подошедший паренек среднего роста с красивыми, светлыми и длинными волосами. Одет он был в элегантный, светлый костюм, обут в шикарнючие, светлые туфли и надушен явно чем-то очень-очень приятным. Весь из себя такой светлый, что по виду, что по содержанию.

- А ты ко мне на работу переводись – я тебе и расскажу! – подмигнув Сухому, Рыжий ответил Светлому.

- Нет, уж лучше Вы к нам! – поморщившись, отказался от лестного предложения Светлый и, присев к Феечке, спросил: - Ты как, малышка?

- Все еще с вами, - уже более-менее окрепшим голосом ответила Феечка.

- Слышь, пушистый, - продлевая Феечкин передых, обратился к Одуванчику Рыжий, - а чего ты носишься взад-вперед, как лось?

- Кстати, да, Юсейн Болт? - присоединился к вопросу Светлый.

- Ребята, - несколько виновато стал отвечать Одуванчик, - ну вы же знаете, я не могу думать, стоя на одном месте. Как только начинаю думать – так сразу ноги куда-то несут! Я даже когда с людьми работаю, ногами тихонечко перебираю. Хоть бы не заметили, - стыдливо добавил он.

- Слушай! – тут же выпалил Рыжий, - а давай мы тебя на двоеборье выставим. Бег с шахматами. Ты же там всех порвешь!

- А давай он продолжит сеять разумное, доброе, вечное, - тут же запротестовал Сухой, - тем более, что подопечная уже оклемалась, - указал он на Феечку.

Феечка, узрев реальную перспективу быть «зашаганной» до смерти, прилипла к уже пустому стакану и принялась усиленно делать вид, что пьет.

- Ну что, продолжим? – воодушевленно спросил у Феечки Одуванчик, не переставая топтаться на месте, чтобы не сбивать темп.

- Овну бидутаську, - пробубнила сквозь стакан Феечка.

Хитро улыбаясь, Рыжий взял под руку Одуванчика и отвел его в сторонку.

- Шагать тебе надо, говоришь? – тихонечко спросил он.

- Ну…, да, - несколько неуверенно ответил Одуванчик.

Рыжий элегантно щелкнул пальцами и в коридоре тут же образовался шикарный тренажер «Беговая дорожка».

- Ах, какой ты молодец! – воскликнул Одуванчик, любуясь подарком.

- Ах, какая ты с… - прошипел Сухой, поняв задумку Рыжего. Теперь уж точно Феечка и шагу не сделает!

Феечка оторвалась от стакана и посмотрела на Рыжего влюблено-благодарными глазами. Вот он: спаситель! И он пришел!

- Тебе какую скорость выставить, спортсмен? – спросил у Одуванчика Рыжий, включая тренажер.

- Лупани ему на максимум! – посоветовал раздосадованный Сухой.

- Нет! Вы что?! Мне нужно приноровиться! - перепугано заявил Одуванчик, аккуратно поглаживая блестящие, полированные грани своего нового коня.

- Пять кэмэ хватит? – спросил Рыжий, выставляя скорость.

- Давай начнем с этого.

Одуванчик вскочил на беговую дорожку и весело зашагал. А Феечка, отписав реверанс Рыжему, уселась рядышком с тренажером и приготовилась внимать.

Подарок зашел сразу. Только со скоростью Рыжий немного не угадал. Стоило только Одуванчику сказать первую фразу, как он тут же начал обгонять ленту беговой дорожки, врезаясь в поручень спереди.

- А можно чуть быстрее? – спросил он у Рыжего.

Рыжий без труда наклацал 8 км/час. Дело пошло.

- Этот Пегас так до вечера скакать будет, - предположил Сухой.

- Через час сдохнет, - ту же оспорил Рыжий.

- Ставишь?

- Весь свой выигрыш, - уверенно заявил Рыжий.

- Не катит! Ты читовал! – выдвинул протест Сухой.

- Чо, сдулся?

- Я?! – Сухой аж подпрыгнул от такого заявления. – Банк – на кон! – Сухой хлопнул по карману, который отозвался мелодичным звоном монет. - Ставка принята! Игра началась, господа! – торжественно заявил он, всем своим видом давая понять оппоненту, что уж в этот раз он обязательно победит.

- Мальчики! За работу! – крикнула стихийному собранию строгая женщина, сидевшая за большой стойкой в коридоре. От женщины исходила аура строгости и начальственности. Волосы, аккуратно завязанные в гульку, строгое деловое платье нейтрального цвета..., даже маникюр строгий, чтобы не бросался в глаза, но, тем не менее, вызывал уважение. Мимика женщины была столь же выдержанна, сколь и ее облачение. Подчеркнуто-уважительная строгость, присущая, пожалуй, только людям строгих нравов. В каждом сказанном ей слове, в каждой букве сквозила какая-то начальственность, манера держать себя недосяжимо высоко и решимость не принимать никаких возражений. Всё, решительно всё в этой женщине говорило о её начальственном положении и о её непререкаемом авторитете в этом обществе. Начальница наивысшего пошиба!

Все без спора тут же отправились по своим делам.

Рыжий, всякий раз проходя мимо беговой дорожки, незаметно для всех добавлял скорость. И до 15 км/ч Одуванчик мужественно справлялся технически безупречной спортивной ходьбой. Увы, всему есть предел. Дальнейшее ускорение ленты вынудило Одуванчика перейти на бег, чему он поначалу даже был рад. Однако когда отметка скорости достигла отметки 20 км/ч, даже этот породистый рысак слегка занервничал. Одуванчик еще никогда не бегал так резво. И «дыхалка» Пегаса с каждой минутой стала предательски сдавать, что весьма радовало то и дело проходившего мимо Рыжего.

Не прошло и часа, как на скорости 25 км/ч взмокший и запыхавшийся Одуванчик соскочил с тренажера со словами: «Пожалуй, все!».

- О спорт! Ты – жизнь! – радостно провозгласил улыбающийся Рыжий, подходя к Сухому с развернутой кверху ладонью. Сухой бубнил что-то нечленораздельное себе под нос, хмурился и ожесточенно звенел мелочью в кармане.

- Ну, давай уже, казино! – поторапливал Сухого Рыжий.

- На, крохобор! – буркнул Сухой и насыпал Рыжему полную ладонь мелочи, - можешь пересчитать.

- Я тебе верю, мой невезучий друг! – ласково сказал Рыжий, ссыпал добычу в карман плаща и с силой треснул по нему. Карман отозвался чарующим перезвоном монет, от которого Сухого тут же передернуло и перекривило, как черта от колокольного звона.

- Не грусти, изящный! – Рыжий дружески похлопал Сухого по плечу. - Пойдем лучше поможем нашей лялечке с выбором.

И два непрезентабельных гражданина отправились к большой стойке в коридоре, возле которой уже мялись Светлый с Одуванчиком и подпрыгивала от радости Феечка.

- Настоящая работа! Настоящий подопечный! – радовалась Феечка, прошедшая теоретическую подготовку и допущенная Одуванчиком к своему первому самостоятельному делу.

- Прошу выдать нам на выбор свободные от опеки дела! – торжественно заявил Одуванчик Начальнице, сидевшей за стойкой.

- Бесперспективных, - прикрыв рот ладонью, тихонько добавил Сухой.

Начальница, которая все время была чем-то занята, на мгновение оторвалась от работы, живо нырнула под стол и вывалила на стойку целую стопку папок в разнообразных переплетах. Все тут же принялись выбирать, наперебой советуя Феечке, кого стоит брать для первого опыта.

- Бери бабку, - настойчиво советовал Сухой, потрясая увесистой папкой в сером переплете, - она скоро коньки склеит, работы с ней не много.

- Бабку? – с недоверием спросила Феечка.

- Ну конечно! – без тени сомнения подтвердил выбор Сухой. – С ней хлопот не будет! Не успеешь вспотеть, как она к нам отправится. Со дня на день.

- У-ууу, - недовольно замычала Феечка.

- Да чего ты кривишься?! Классный вариант! – не унимался Сухой, - она в молодости танцовщицей была. Ты посидишь, а она тебе расскажет, как она с отставным полковником в Париже танго плясала. Тебе только слушать и придется. Никаких забот! А, если чего, мы ее живо прикончим и косячки всякие подотрем.

- Скучно, - недовольно протянула Феечка.

- Безопасно! – возразил Сухой.

- А вот, как по мне, классный вариант, - вмешался Светлый, презентуя Феечке папку в светло-синем переплете, - монтажник-высотник, молодой красавец, не пьет, не женат…

- Ты ее сватаешь или работу ей ищешь? – вмешался в разговор Рыжий, покуривая отвратительную на запах сигарету.

- Ну ладно, - обиженно заявил Светлый, отправляя папку на место, - не хотите – как хотите, я не настаиваю.

- А может мальчика? – Одуванчик теребил в руках белую папку.

- Полного? С мамой-одиночкой? Из кардиологии? – тут же стал расспрашивать Светлый.

- Да, - подозрительно ответил Одуванчик, - а что?

- Положи на место, - не громко, но настойчиво посоветовал Светлый.

- Ты метил?

Светлый кивнул и улыбнулся в извинение.

- А может этот? – Феечка схватила папку в черном переплете.

- Фу, фу, фу! – тут же отозвался из-за спины куривший Рыжий, который самоустранился от мук выбора, став «заспинным» голосом разума.

- Твоё? - с осторожностью спросила Феечка.

Рыжий показал пальцем на Сухого, который был занят чтением бабкиных мемуаров.

- Ой! – вскрикнула Феечка, быстро положила папку на стойку и брезгливо обтерла руки друг об дружку.

- А может… - начал Светлый.

- А может почтенные педагоги дадут возможность студентке самой билет вытащить? – перебил его Рыжий.

- Ну-ууу, пусть тянет, - согласился Светлый.

- Да, да, пусть сама решит, - подхватил Одуванчик.

- Её геморрой, пусть сама выбирает, - как всегда, полным оптимизма голосом, высказался Сухой.

Феечка стала возле папок, закрыла глаза, протянула к делам руки и доверилась его величеству Случаю. Как студент, который либо знает все, либо не знает ничего, Феечка в своем выборе целиком и полностью отдалась интуиции. Все присутствовавшие замерли. Такой момент!

Феечка в мыслях хотела представить себе свой выбор, хотела угадать цвет папки, хотела…, да много, чего хотела. Но она даже не успела прокрутить первую мысль, как смачно, совершенно неожиданно, во все легкие, едва не порвав голосовые связки, громко чихнула.

- Апчхи!

Необычайно могучий чих, налетевший так внезапно, едва не сбил с ног красивую, но чрезвычайно хрупкую девушку. Чтобы не упасть, Феечка совершенно не глядя, схватилась одной рукой за стойку, уронив руку на что-то мягкое. Открыв глаза и наведя резкость, Феечка увидела под рукой небольшую папочку в нежно-рыжем переплете с маленькой бабочкой на обложке.

Дрожащей от волнения рукой Феечка раскрыла эту небольшую папочку. Разноцветные пылинки-блестки, покоившиеся меж страниц, взмыли в воздух, явив взору собравшихся совершенно потрясающую картину.

- Боже, какая прелесть! – всплеснула руками Феечка.

- А что? А ничего! – одобрил Светлый.

- Вариант, - с долей предосторожности сказал Одуванчик.

- Беда! – как всегда, с оптимизмом высказался Сухой.

С живой, на редкость реалистичной картинки, повисшей в воздухе, приветливо улыбалась озорная рыжая девочка с косичками. Просто девочка, просто с косичками, с конопушками, вздернутым носиком и совершенно очаровательной улыбкой. Еще одно маленькое дитя большого солнца.

- Какая прелесть! – Феечка от умиления звонко уронила на пол маленькую слезинку-кристаллик. – Она моя! Я ее никому не отдам!

- Положь каку на место! – скомандовал Сухой, - пока не поздно!

- Не отдам! – Феечка злобно огрызнулась на Сухого и вцепилась мертвой хваткой в папку.

Рыжий, равнодушно куривший до этого за спинами собравшихся, выдул большое облако дыма в появившуюся девочку. Девочка в момент исчезла, а пылинки-блестки покорно опустились, спрятавшись между страницами.

- Бери, - голосом человека, переполненного жизненным опытом, Рыжий утвердил Феечкин выбор.

После слов Рыжего Феечка быстро захлопнула папку и крепко прижала к себе.

- Моё, не отдам!

- Зря, - иронично сказал Сухой, - я бы выбрал бабку.

- Выбор сделан! – подытожила Начальница, вполглаза наблюдавшая за событиями. – А теперь все за работу!

Все, пусть и нехотя, разбрелись по своим делам.

- Слышь, что скажу, - Сухой догнал Рыжего в коридоре, - не к добру она эту девку выбрала.

- С чего ты взял?

- Нутро мое подсказывает, - утробным голосом сказал Сухой.

- Ой, насмешил! – Рыжий с улыбкой махнул рукой, – твоя требуха вечно какую-то ахинею несет!

- Зря ты так, - безо всяких шуток продолжал Сухой, - мое нутро меня никогда не подводило. Зацепит! Всех зацепит! Вот увидишь!

- Вот, как зацепит - так и увидим, - Рыжий ленно бросил сигарету на пол, - а, как увидим - так и отцепим. Пусть все идет своим чередом. Подождем.

- Подождем, - с долей ужаса в голосе повторил за Рыжим Сухой, - только не все дождутся.

- Ставки принимаешь? – ехидно ухмыляясь, подмигнул Сухому Рыжий.

- Да пошел ты…, к себе в подвал! – психанул Сухой и помчался куда-то вдаль по коридору. А Рыжий неспешно пошел по своим делам. Как и все остальные, оставив Феечку в одиночестве изучать дело. Свое, первое, самостоятельное дело! Пока еще оставалось время до сна.

Глава 3. Параллельная Вселенная.

Поднимаясь по серой, безликой больничной лестнице с тяжелой сумкой наперевес, Ольга вертела в голове кучу вопросов. Внезапно налетевшие и свалившиеся в голове хаотичной кучей, вопросы принялись тиранить Ольгу почему-то именно сейчас. Вопрос палаты, обследований, лекарств, персонала…. Своя работа лезла, отпихивая в сторону больничные раздумья. Как все это будет? Как организовать? И ведь самое главное, то, что в голове вертелось до этого: страх перед неизвестностью, осталось где-то позади. Где-то под гнетом этой мишуры.

Дверь в отделение не сулила никаких сюрпризов. Самая обычная белая дверь с уже набившей оскомину приклеенной бумажкой: «Вход в отделение в верхней одежде и без сменной обуви СТРОГО ЗАПРЕЩЕН!».

Распахнув самую обычную дверь, Ольга ахнула от удивления. Вместо привычного взору обшарпанного коридора, ведущего к уставшему еще в прошлом столетии сестринскому пункту, она увидела красоту. Огромный холл, густо залитый солнечным светом сквозь большие окна, просторный диван для ожидания с журнальным столиком, детский уголок с двумя столиками, на которых лежали карандаши и разрисовки. Еще шкафчик с незатейливыми игрушками и даже ковер из пазлов. Нельзя сказать, что все это было роскошным и напоминало обстановку лакшери отелей. Но нельзя было не отметить, что «лицо» отделения было аккуратным, качественным, сделанным с заботой о посетителях. «Лицо» отделения детской онкологии разительно отличалось от «классического» вида «физиономии» приемного покоя.

Слева, напротив зоны ожидания и игровой зоны, располагалась стойка, за которой сидела молодая и улыбчивая медсестричка в белоснежном, отглаженном халате.

Оля с Дашей переобулись в резиновые тапочки на лавочке, которая была установлена прямо возле входной двери, и пошли «укладываться».

- Здравствуйте! – с улыбкой поздоровалась милая медсестричка.

- Добрый день! – с улыбкой, хором ответили Оля с Дашей. Этой белохалатной, улыбающейся милости просто невозможно было не улыбнуться в ответ. В голове у Ольги подселилась еще одна мысль: как они с Дашкой оказались в параллельной Вселенной и что им за это будет?

Оля стала решать вопрос поступления, а Даша, чтобы не отвлекать маму, решила глянуть на игровую часть холла. Но не успела она и пары шагов сделать, к ней подошла какая-то пожилая женщина в белом халате. Кивком поздоровавшись с Ольгой, женщина теплым, «бабушкиным» голосом завела беседу с Дашей.

- А что это за лисичка к нам пожаловала? – с улыбкой спросила женщина Дашу.

- Я – не лисичка, я – белочка! - вполне серьезно ответила Даша, кивком головы акцентировав внимание на слове «белочка».

- Ишь ты! – всплеснула руками женщина, - а я-то сослепу и не заметила! Уж больно хвостик твой, - женщина указала на рыженькие волосы Даши, завязанные в хвостик, - на лисичкин похож!

- Это потому, - не снимая маску серьезности, вела беседу Даша, - что мама не успела мне косички заплести. А так бы получились кисточки на ушках.

- Ну-ууу, - протянула женщина, - эта беда – и не беда вовсе. Хочешь, я тебе заплету? Я могу.

- А точно можете? – с долей недоверия, но с еще большей долей любопытства спросила Даша. Мама всегда говорила, что чужим людям доверять нельзя. Но уж больно женщина эта теплой была. Как бабушка.

- А то! Я ж, внучка, тоже когда-то девочкой была. Резиночки-то есть?

- Ма-ам! – Даша стала теребить Олю, отрывая от беседы с медсестрой, - мам, а у нас есть резиночки?

- Сейчас, Даша, подожди, - отмахнулась Ольга.

- А ну, погодь, - вмешалась пожилая женщина в белом халате, - вроде у меня имеются.

Пожилая женщина порылась в карманах белого халата и извлекла оттуда две миленькие, мохнатенькие, розовые резиночки.

- Идем-ка, милая, - женщина сказала Даше и, взяв ее за ручку, повела к дивану.

- Даш! – окликнула дочку Оля.

- Ты не волнуйся, дочка, - тут же сказала Ольге пожилая женщина в белом халате, - оформляйся. Мы туточки будем, рядышком.

- Тебя как звать-то? – по пути спросила у Даши женщина.

- Даша, - улыбнулась рыжая белочка, - а Вас как?

- Баба Дуся, - простецки ответила женщина.

- Ну, это же не солидно! – Даша, словно учительница в классе, сделала назидательное выражение лица.

- Евдокия Гавриловна, - с улыбкой исправила несолидное положение женщина и тут же добавила: - но, коль хошь, зови меня баба Дуся. Меня все тут так кличут. Не в обиду-то, проще так.

И обе, Даша и Евдокия Гавриловна, отправились на диван заплетаться. А то ведь несолидно белочке без кисточек на ушках ходить.

Как только разговор у Ольги подошел к вопросу о палате, медсестричка тут же извинилась и убежала за старшей медсестрой. Видимо только старшая медсестра решала такие вопросы.

Буквально через пару минут медсестричка вернулась к стойке в сопровождении худощавой, черненькой женщины чуть старше средних лет.

- Здравствуйте! – приветливо поздоровалась старшая медсестра и, прихватив Дашины документы, тут же увела Ольгу к себе в кабинет для беседы.

«Сейчас как объявит мне!» - с нешуточной опаской думала дорогой Ольга, опасаясь, что эта приватная беседа грозит вылиться в весьма солидный счет. Просто так в кабинет не уводят.

- Оля, - раззнакомившись дорогой, обратилась в кабинете к Ольге старшая медсестра, Вера Ивановна, - судя по документам, лежать Вам у нас долго.

- Все-таки лежать? – с грустью в голосе спросила Оля, еще таившая надежду на дневной стационар.

- Да, Оля, - медсестра присела за стол, положив перед собой Дашины документы, - я конечно – не врач, но даже, как не врач, я Вам скажу, что дело у Вас серьезное. Предстоят обследования, потом операция, может лучевая терапия или химия. Доктор скажет, что будет. Но вот амбулаторного лечения я Вам точно не обещаю. Да и, - Вера Ивановна показала взглядом в сторону, - заведующий не приветствует «залетных». Если уж пришел лечиться – лечись, а не бегай туда-сюда.

- Понятно, - Оля глубоко вздохнула, - а двухместные палаты у Вас есть? Мне бы так, чтобы я с Дашкой лежала.

- Вы хотите вместе с девочкой? – спросила старшая медсестра.

- Да, если можно.

- Вообще-то нельзя, - уклончиво начала Вера Ивановна, - у нас только детки до пяти лет лежат с мамашами. И то, в другом крыле. А тут только «взрослячки», - Вера Ивановна внимательно посмотрела на Ольгу и продолжила: - Я посмотрю сейчас, что у нас свободно, если свободно….

Вера Ивановна принялась листать тетрадку, то ли в поисках палаты, то ли прейскуранта на гостиничные услуги. Во всяком случае, так подумалось Ольге.

- Так, есть вторая палата и она свободна. Две кровати, кондиционер, холодильник, телевизор, свой санузел…, - начала перечислять старшая медсестра.

- Отлично, берем! - тут же прервала ее Ольга, - сколько денег?

Вера Ивановна оторвала кусочек бумаги и написала на нем цифру. «По-божески» - подумала Ольга, глядя на прайс.

- Это за одну кровать, - старшая пояснила медсестра, - а их там две.

«Все еще по-божески» - продолжала думать Ольга, не понаслышке уже знакомая с «божескими» расценками больниц.

- Оленька, если не сложно, - Вера Ивановна сделала просящее выражение лица, - Вы бы не могли оплатить немного наперед. Понимаете, мне нужно составить план…

- Да, да, конечно! – тут же согласилась Ольга и полезла в сумочку за кошельком, - оплачу за обе койки.

- А вот за обе не надо! – Вера Ивановна подняла указательный палец кверху. – За девочку можете хоть на месяц вперед оплатить. Я так думаю, меньшим сроком Вы не отстреляетесь. А за себя, Оля, только по факту.

Оля сделала такое выражение лица, которое лучше всяких слов выразило непонимание.

- Оля, я же Вам говорила, - стала пояснять старшая медсестра, - мы мамашек со взрослыми детьми не укладываем. И место я могу Вам предоставить ровно до того момента, пока оно не понадобится какому-то ребенку. А тогда уж извините. И это при условии, - Вера Ивановна вновь подняла палец кверху, - если заведующий против не будет. Понятно?

- Жаль, - Оля стала отсчитывать из кошелька причитающуюся отделению сумму. – А когда освободится?

- Что освободится? – не поняла Вера Ивановна.

- Ну, кровать. Ребенка выпишут, например. Или куда-то переведут. Можно будет потом ее занять?

- Если не будет против наш зав.

- Понятно. А он у вас такой, да? – Оля сжала кулак и стиснула зубы, говоря уже о заведующем.

- Не-еет, что Вы! – Вера Ивановна усмехнулась, - он у нас добрый, хороший. И специалист, каких на всю страну и десятка не наберется. Но в отделении любит порядок. Если бы не он, - Вера Ивановна пристально посмотрела на Олю, - и отделения нашего бы не было.

- Ясно. А он у себя?

- В отпуске. С понедельника будет.

Еще немного поговорив о деталях и получив ключи от палаты, Оля отправилась за Дашей.

- Мам! Смотри, какая я белочка! – радостно воскликнула дочка, хвастаясь мудрено сплетенными косичками.

- Слушай, какая красота! – Оля действительно восхитилась работой Евдокии Гавриловны.

- Да чего там, - скромно возразила Евдокия Гавриловна, неспешно следуя за рыженькой девочкой-белочкой с прекрасными косичками, - то – не работа, в удовольствие только.

- Спасибо Вам, кудесница! – Оля поблагодарила пожилую женщину в белом халате. – Будьте добры, скажите, как звать Вас, добрая медсестра-волшебница?

- Мама, - тут же вмешалась Даша, не дав ответить магической заплетательнице косичек, - это - бабушка Дуся!

- Евдокия Гавриловна я, дочка, - с улыбкой представилась Оле пожилая медсестра и погладила Дашу по головке, - я туточа работаю. Медсестрой. Так что свидимся еще, - улыбнулась она Даше.

- Спасибо Вам, Евдокия Гавриловна, - улыбнулась Ольга и, попытавшись поймать за руку неистово крутящуюся дочку, скомандовала ей: - За мной!

Даша вприпрыжку и вприкрутку пошла за мамой к палате. Даша, которой косички, по-видимому, форсировали моторчик в попе, всю дорогу крутилась и прыгала, треща без умолку.

- Мама! А бабушка Дуся мне еще сказку рассказала. Представляешь, про белочку!

- Угу, - не пускаясь в разговоры, «угукнула» Оля, таща на плече приличного веса сумку.

- А ты знаешь, мама, - все не умолкала Даша, - а ее все дети любят! К нам сразу же подбежали мальчики и девочки! Они тоже сказку слушали.

Даша продолжала быстро болтать, иной раз проглатывая от скорости буквы, аж пока Ольга не распахнула двери палаты.

«И все-таки мы попали в параллельную Вселенную».

Не очень просторная, но светлая и чистая палата, со всеми достоинствами, перечисленными Верой Ивановной, предстала взору поселяющихся. Небольшой холодильничек, который жужжал и, что удивительно, действительно холодил. Санузел со своим душем, умывальником и унитазом. Кондейка в углу. На стене висел телевизор, не очень большой, но на вид вполне приличный. Меблировка палаты была скромной, но добротной. Две кровати с регулируемой спинкой и ортопедическим матрацем, добротный шкафчик, прикроватные тумбочки, стол с тремя стульями и вазой. Вроде и не много, но большего-то и не надо!

Оля бросила на пол сумку и уселась на кровать, расплывшись в благоговейной улыбке. «Слава Богу, не панцирная!». В такой палате можно вполне-таки хорошо лежать.

Не успели Оля с Дашей разложиться, как в дверь кто-то постучал.

- Да, да! – отозвалась Ольга, быстро запихивая в шкаф одежду.

В палату вошел молодой врач в сопровождении старшей медсестры.

- Здравствуйте! – громко сказал врач. – Давайте знакомиться. Меня зовут Сергей Сергеевич. Я – ваш лечащий врач.

- Оля, - скромно сказала Ольга, быстренько забрасывая в шкаф кулек с нижним бельем.

- А я, - важно заявила Даша, выйдя в центр палаты, - Дарья Юрьевна!

- Очень приятно! – учтиво ответил Сергей Сергеевич, не в силах сдерживать улыбку. – Значит это Вас, Дарья Юрьевна, я буду лечить?

- Да, - пискляво, но крайне серьезно ответила Даша, выражению лица которой позавидовал бы даже пресс-секретарь президента. – Скажите, пожалуйста, - продолжала серьезным тоном очаровательная рыженькая девочка с мудреными косичками, - а Вы не слишком молоды для того, чтобы быть лечащим врачом?

Все присутствовавшие тут же опешили. Такого вопроса точно никто не ожидал.

- Понимаете ли, Дарья Юрьевна, - наконец найдя слова, стал отвечать улыбающийся врач, - врачебный опыт определяется не возрастом специалиста, а умением такового. А у меня, уж поверьте, опыта в лечении важных персон с рыжими косичками хватает.

- Хорошо, - согласилась Даша, - тогда я полностью отдаю свое здоровье в Ваши молодые, но умелые руки.

- Спасибо Вам, Дарья Юрьевна, - Сергей Сергеевич решил завершить диалог очень емкой фразой: - Вы просто обречены на здоровье!

Даша в знак благодарности сделала деми-плие и пошла раскладывать книжки, а Ольга, все еще пребывая в легком шоке от дочкиной смелости, стала расспрашивать врача обо всех нюансах лечения.

Но чего-то конкретного Сергей Сергеевич Ольге не сообщил. Он подробно расспросил про Дашу, про симптомы заболевания, узнал о кое-каких особенностях девочки и пообещал в ближайшее время дать план обследований.

- Давайте изучим все со всех сторон, а потом будем делать соответствующие выводы, - подытожил медицинскую беседу с Ольгой Сергей Сергеевич. – А Вы сейчас, пожалуйста, обсудите с Верой Ивановной вопрос медикаментов.

- А…, - начала Ольга, но Вера Ивановна ее перебила.

- Наше отделение сотрудничает с оптовым складом медикаментов. Мы у них заказываем все лекарства для пациентов. Ну, - поправилась Вера Ивановна, - для тех, которые согласны работать по такой программе. Цены у них ниже, чем в аптеке и ассортимент очень широкий. Да и беготни пациентам меньше. Они всё сами доставляют, прямо в отделение. Как Вы, Оля? Сами покупать будете или…?

- Господи! – Оля всплеснула руками, - конечно заказывать! Имейте меня в виду в первую очередь! – чуть ли не крикнула Оля, вспоминая, как она носилась по городу за каким-то редкостным лекарством, которое, как оказалось, уже год нигде не продается.

- Хорошо, - сказала Вера Ивановна, что-то черкнув в тетрадке. – А по поводу еды Вам сейчас надо подойти в столовую на первом этаже и согласовать меню с заведующей. Спросите Ольгу Алексеевну. Ваша тезка, кстати.

- А что, - все еще не придя в себя от обилия хороших новостей в месте, таковыми новостями обычно не изобилующем, спросила Ольга - есть выбор?

- Ну, не абы какой, но есть. Заодно и пообедаете, отведаете стряпню наших кормильцев, так сказать. Там может быть за что-то надо будет доплатить…

- Ой, да разберемся, Вера Ивановна!

Сергей Сергеевич с Верой Ивановной пожелали постояльцам второй палаты здоровья и отправились на выход, а Ольга, на радостях забывшая расспросить про обследования, хлопнула себя по лбу и бросилась вдогонку.

- Подождите, подождите! - Ольга уже в коридоре догнала врача с медсестрой. - А где записываться, вы мне расскажите?

- В смысле записываться? – Сергей Сергеевич в очередной раз опешил от этой семейки Солнцевых.

- Ну, на исследования, - сказала Оля, словно речь шла о зубах, которые чистят каждый день.

- Вас запишут, Оля, не переживайте, - поняв суть вопроса, с улыбкой ответил врач.

- В смысле?! – на этот раз настала Олина очередь растеряться.

- В прямом! – Сергей Сергеевич подошел к Ольге и с улыбкой продолжил: - Оля, Вас запишут медсестрички на свободное время. Вы же, лежа тут, не сильно будете заняты?

Оля помотала головой из стороны в сторону.

- А дочка Ваша днем спит?

- Нет.

- Вот! Девочки запишут Вас на время, удобное для специалиста. А Вам лишь останется подойти ко времени в назначенный кабинет. Куда – девочки Вам скажут. Сможете?

- Угу! – у Оли просто не было слов, чтобы выразить восхищение организацией работы отделения.

- Вот и хорошо! - Сергей Сергеевич развернулся и продолжил обход.

А Оля, все еще прибывая в некой эйфории от «путешествия в чужую Вселенную», отправилась в палату.

- Даша! Что это было?! – сдерживая улыбку, спросила Оля дочку про откровенно смелый разговор с врачом.

- Спокойно, мама! – Даша повелительно подняла правую руку вверх, - я обратила на себя внимание. А это значит, что теперь у врача будет ко мне особое отношение.

- Господи, дочь моя! – Оля обняла Дашку, - где ты этого набралась?!

- В папиной книжке писали, - Даша слегка занервничала. А вдруг нельзя читать папины книжки?

- Моя ты начитанная! – Оля поцеловала Дашу и тут же скомандовала: - а теперь на обед, вундеркинд!

Тем же днем, только значительно позже, когда уставшее Солнце уже отправилось ко сну, погрузив все земное в сумрак ночи, Оля лежала на кровати и смотрела на засыпающую Дашу. Пытаясь как-то упаковать в голове события этого дня, Оля время от времени с удовольствием думала о лучшем. «Если лечение будет таким же, как прием и условия, я…, я…. Да я вагон свечек поставлю! Знать бы только, кому…».

Глава 4. Первое знакомство.

По мере приближения ночи - времени сна для земных обитателей, Феечкина напряженность возрастала в геометрической прогрессии. Она то судорожно листала конспекты, перерывая кипу исписанных тетрадок, то донимала Одуванчика, постоянно отрывая его от работы, то истерично смеялась, а то едва не рыдала, закусывая нижнюю губу. О концентрации, спокойствии и доброте, о которых часто говорил Одуванчик, даже речи не велось! Лишь бы не сорваться!

Но время неумолимо шло, подводя события к самому первому, самостоятельному делу безумно красивой, но этим днем очень нервной девушки.

- А я говорил тебе, пушистый, надо было бабку брать! - зудел на ухо Сухой, - она с девчонкой сейчас накосячит, а совокуплять будут тебя!

- Не накосячит, - вмешался Рыжий, проходивший мимо с длиннющей сигарой наперевес.

- Где взял? – тут же заинтересовался табачным изделием Сухой.

- Купил на выигранные средства! – подколол Сухого Рыжий.

Сухой скривился и буркнул в сторону Рыжего: «Падлюка», а Рыжий, довольный собой, смачно затянулся и выпустил густое облачко дыма прямо в скривленную физиономию Сухого.

- Пушистый, - Сухой вновь обратился к Одуванчику, - может вы все-таки передумаете? Гляди, как ее «колбасит», - Сухой показал на Феечку, которая отчаянно грызла ногти и стучала коленями друг об дружку.

- Не слушай ты этого истеричного дрыща, - вмешался в разговор Рыжий, - все будет «ок». Ты же тоже нервничал, когда в первый раз.

- Все нервничают, - присоединился к разговору Светлый, - и, тем не менее, у всех получается.

- А у нее не получится! – настаивал на своем Сухой.

- Спорим?! – Рыжий протянул руку Сухому, но Сухой отскочил от руки Рыжего, как чокнутый кот от бульдога.

- Иди лесом, шулер! – зашипел Сухой на Рыжего и снова принялся «бомбить» Одуванчика: - Меняй, пока не поздно!

- Поздно, - опять вставил веское слово Рыжий, степенно покуривая сигару.

Завязался самый обычный спор, в котором Сухой яростно отстаивал необходимость срочной замены, Рыжий с олимпийским спокойствием «всёокейничал», Светлый осторожно предполагал благоприятный исход событий, а Одуванчик, разрываясь между «низя» и «зя», все быстрее вышагивал на месте.

И только удивительно красивая девушка, избившая колени до синяков, искусавшая губы до крови и сгрызшая ногти до локтей стояла в испуге, то склоняясь на сторону «зя», то перебегая в противоборствующий лагерь.

Большинство уверенно побеждало худосочное зло, вещавшее свое «низя» в гордом одиночестве. И, скорее всего, победа была бы одержана вполне законным путем, если бы не окрик Начальницы, которой эта дискуссия порядком поднадоела.

- Мальчики!

Все дружно замолкли и принялись внимать.

- Сворачивайте базар! – продолжила она, - дайте напутствие нашей девочке.

Все тут же уставились на милую, испуганную, готовящуюся вот-вот зарыдать Феечку, которая стояла возле стойки и дрожащими руками держала папочку в нежно-рыжем переплете.

Сухой решительно двинулся к Феечке, чтобы первым дать ей дельный совет. А то эти хлюпики обязательно все испортят своими розовыми соплями!

- Слушай меня внимательно! – Сухой стал прямо перед Феечкой, схватил ее за плечи и расставил свои ноги так, чтобы никто его не мог обойти. – С людьми, как с собаками. Нужно сразу показать, кто в доме хозяин. Поэтому ты первым делом даешь ей по заднице! Ясно?!

- Я думал, ты уже вылечился, - Рыжий аккуратно подпихнул одну ногу Сухого так, что тот едва не разъехался в шпагате.

- А что не так-то?! – возмутился Сухой, собирая ноги вместе, - я всегда так делаю. И знаешь, работает - нечего делать!

- Ага, - Рыжий сделал комичное выражение лица, - представляешь, муха, - обратился он к Феечке, - ты спишь, ничего не подозреваешь, а тут твой ангел-хранитель нарисовался. И плюху тебе сходу отписывает! «Приветик, деточка, это тебе для поддержки духа!». Я бы точно офигел!

- На моих работает идеально, - стал оправдываться Сухой, видя, как его идея тут же встретила осуждение в массах.

- Так то твои, дурень! – Рыжий стал вальяжно ходить вокруг консилиума специалистов-феечконаставников, неспешно покуривая сигару, - их и кувалдой угадать – не грех!

- Заинтересуй ее какой-то игрой, - вступил в разговор Светлый, - поиграйте в «лова», например или в «войнушки»…

- С девочкой? – продолжал «троллить» мистер «я-все-знаю», время от времени выпуская клубы дыма.

- Надо быть спокойным, уверенным в себе, - начал Одуванчик, - вести беседу без лишней эмоциональности…

- И сразу прочитать ей лекцию о важности личной гигиены, - язвительности Рыжего сигарный табачок был явно на пользу.

Собравшиеся наставники, перебивая и оспаривая друг друга, стали предлагать варианты первого знакомства. Все, кроме Рыжего. Тот степенно ходил кругами и с удовольствием смаковал сигару, периодически подливая масло в огонь спора.

Один предлагал набить попу, другой - устроить войну, третий - литературные чтения под классическую музыку… Разброд и шатания!

- Педагоги из вас, ребятушки, как из меня балерина. Вы что, с девочками никогда не работали? - Рыжий наконец решил прекратить этот безумный консалтинг, сбивавший с толку и без того растерянную Феечку.

- Ладно, Макаренко, - Сухой с деловым видом засунул руки в карманы безразмерного пальто, - предлагай!

Рыжий с важностью посла растолкал своим объемным торсом всех «педагогов», обступивших Феечку, и голосом, внушающим доверие, сказал:

- Просто иди к ней.

- Просто идти? – дрожащим голосом переспросила Феечка.

- Да. Поверь мне. Просто иди. Ты поймешь, что нужно делать. Ты сама себе подскажешь, что делать.

- Правда? – Феечкины глаза сверкнули какой-то неземной надеждой.

- Поверь мне!

Феечка покрепче прижала к себе папку и зажмурила глаза. Но тут же в страхе широко открыла их, словно пытаясь убежать от кошмара.

- Нет, нет, я не готова, я все испорчу, я не могу, я… - затараторила она в ужасе.

Рыжий, сохраняя потрясающее спокойствие, положил руку Феечке на голову, словно благословляя ее на первое самостоятельное дело, и тихо, почти шепотом сказал:

- Иди.

Феечка умолкла, закрыла глаза и сделалась полупрозрачной.

- Держу за тебя кулачки, - прошептал Одуванчик, притоптывая на месте.

Дашин сон по обыкновению начался с какой-то унылой, размытой и неопределенной серости. Серая серость на сером фоне. Но серость быстро сменилась ослепительно белым пространством. Даша будто оказалась внутри большого-пребольшого, белого-пребелого шара. Она будто бы висела посредине этого белого пространства. Вокруг не было ни души. Даше тут же захотелось что-нибудь нарисовать. И с кем-нибудь. Видеть сон в одиночестве как-то грустно. Только чем рисовать-то?

- Привет! – услышала Даша позади себя во сне.

Девочка тут же обернулась на приятный женский голосок.

Миниатюрная, изумительно слаженная темноволосая девушка с потрясающе красивыми глазами мило улыбалась Даше. При этом девушка немного нервничала, переминаясь с ноги на ногу.

- Привет! – ответила Даша.

«Интересно, кто это? – во сне подумала Даша, - Она такая миленькая, что совсем-совсем не может быть кошмаром. И так приятно улыбается. Чем-то на Серебрянку из «Тинкер Белл» похожа, только без крылышек. Может прячет?».

- Меня зовут Даша, а ты кто? – окончательно определившись в том, что представшая перед ней Феечка – не кошмар, Даша решила раззнакомиться. Может у нее фламики есть? Порисуем тогда вместе.

- Я…, я… - мялась Феечка не зная, как представиться. Ангел-хранитель как-то слишком громко, подружка – фамильярно…

- Я знаю, - спасла ситуацию Даша, - ты – феечка!

«Боже! Как просто!». Феечка выдохнула и перестала гарцевать на месте. Наконец-то определено, кто она.

- Да, ты угадала! - с улыбкой радостно ответила Феечка.

- А где твои крылышки? – тут же спросила Даша, снова поставив в тупик милую девушку, явившуюся во сне.

- Крылышки? – Феечка была явно озабочена этим вопросом.

- Ну да. Все феи носят крылышки, - Даша прямо понять не могла, почему это феечка, которая прямо сейчас стояла перед ней, не знает таких простых вещей.

- Ой! Мои крылышки! – всплеснула руками Феечка, поняв смысл игры. Ей действительно что-то подсказывало. Что-то изнутри.

- Потеряла? – с укоризной спросила Даша, как обычно мама ей говорит, когда она что-то очень важное теряет или где-то забывает. А потом забывает, где она это забыла.

- Мамочки! – голосом запереживала Феечка, - мои крылышки! Мои миленькие, маленькие крылышки!

- Спокойно! – Даша сделал жест рукой, как обычно делает мама, разбираясь в очень-очень сложных вопросах. – Давай подумаем вместе. Где ты их могла оставить?

- Я.., я…, не знаю! – тревожилась Феечка, оглядывая вокруг себя бело-пребелое пространство.

- Давай рассуждать логически, - маминой назидательной интонацией была пропитана каждая буква, каждый звук, сказанный Дашей. - Я сейчас сплю. Так?

- Так, - кивнула Феечка.

- А если я сплю, значит я в кровати. А если я в кровати, значит я либо дома, либо в больнице. Так?

Феечка в ответ безмолвно кивнула.

- Если ночничок не горит, - Даша на мгновение прищурилась, - а он не горит, значит я в больнице. На четвертом этаже. А на четвертый этаж можно попасть или по лестнице, или через окно. Как ты ко мне попала?

- Я…, я…

- Ты даже не знаешь, как ты ко мне попала?

Феечка виновато пожала плечами, сделав миленький, наивненький вид.

- Будь я феечкой – я бы залетела через окно. Значит ты потеряла свои крылышки где-то у окна, - закончила расследование Даша.

Феечка обернулась в поисках окна, но, узрев лишь белую-пребелую белость без малейшего намека на окно, в растерянности развела руки:

- Окно?

- Боже, деточка! Ты и окно потеряла?! – Даша приняла позу «руки в боки» и с укоризной посмотрела на растерянную Феечку. Видела бы Ольга сейчас тот же сон, она бы точно гордилась своей дочерью!

Феечка виновато пожала плечами.

- Да ты просто растеряшка! – покачала головой и тут же добавила: - Точно, я поняла! Ты – феечка и тебя зовут Растеряшка!

«Ура! Теперь у меня есть имя!» - подумала Феечка и радостно выдохнула. Теперь можно импровизировать.

- Я сейчас, - Феечка махнула рукой и перед ней тут же образовался маленький столик, на котором лежали фломастеры и губка для стирания.

- Ура! Фламики! – радостно закричала Даша.

- Секундочку, - Феечка потянула белое-пребелое пространство, и оно превратилось в огромную, белую доску для рисования.

- Окно… - задумалась Феечка и стала старательно вырисовывать окошко. Откровенно говоря, получалось у нее не очень.

Окошко получалось каким-то кривым, не настоящим. Оно совсем не было похоже на те окна, которые Даша привыкла видеть дома или где-нибудь еще. Рисовальщица из Феечки, как оказалось, была не важная.

- Давай , я помогу, - вызвалась Даша.

- Ой! – Феечка вытерла проступивший пот на лбу, - а давай!

Даша подскочила к окошку и стала исправлять все неточности, допущенные художником-недоучкой, феечкой Растеряшкой. Надо сказать, что Даша рисовала куда лучше Феечки. И в скором времени на белой-пребелой доске красовалось вполне милое окошко. Правда, не очень большое, можно сказать окошечко, через которое феечка Растеряшка аж никак бы не пролезла. Что делать?

- Ничего! – радостно сказала Феечка и, схватив окошко за уголок, растянула его до огромных размеров, едва ли не в рост Даши. Или Феечки. Безумно красивая Феечка была столь миниатюрна, что в своих габаритах немногим отличалась от милой, рыжеволосой девочки девяти лет от роду.

Теперь Феечка и Даша стояли возле большущего окошища, сквозь которое даже Дашин папа пролезет, если сильно захочет.

- Чего-то не хватает… - задумчиво сказала Даша, глядя в абсолютно белое пространство за окном.

- Я знаю! – спохватилась Феечка, схватила зеленый фломастер и стала старательно вырисовывать кроны деревьев. А Даша голубым фломастером принялась ваять небеса, оставляя в них небольших белых барашков – облака.

Когда работа над пейзажем за окном была закончена, Феечка с Дашей посмотрели на свою работу, потом друг на дружку, улыбнулись и одновременно кивнули. Наконец окошко стало настоящим.

- Я посмотрю, - сказала Феечкка, потянула за ручку на окне и… окошко открылось. Совсем, как настоящее!

- Смотри, не выпади! – забеспокоилась Даша, глядя на то, как смело высовывается в хоть и нарисованное, но ожившее окно Феечка.

- Не вижу, - обиженно заметила Феечка, выглядывая свои потерянные крылышки за окном.

- Надо кого-то попросить, - предложила Даша, - кого-нибудь, кто умеет летать и не терял крылышек.

Феечка тут же смекнула, о ком ведется речь, и принялась разными фломастерами ставить галочки за окном. Галочки замахали крылышками и превратились в самых настоящих птичек.

- Ой, птички! – воскликнула Даша.

- Птички, птички! Посмотрите, пожалуйста, есть ли за окном мои крылышки! - попросила птичек Феечка. Но ожившие галочки-птички громко чирикали и быстро летали взад и вперед, не обращая на Феечкины просьбы никакого внимания.

- Они тебя просто не замечают! Они слишком быстро летают и слишком громко чирикают! – решила Даша, взяла горстку фломастеров со стола и стала рисовать красивеньких, разноцветных бабочек за окном. Одна, вторая, третья… В скором времени бабочками был усыпан весь небосвод!

- Бабочки! – позвала Даша.

Бабочки тут же ожили, замахали крылышками, влетели в распахнутое окошко и облепили бедную Феечку с головы до пяток.

- Кыш, апчхи! Апчхи, апчхи, кы…, апчхи, кыш! – Феечка внезапно начала отчаянно чихать, отмахиваясь от облепивших ее бабочек. Но бабочки никак не хотели оставлять миленькую, миниатюрную феечку Растеряшку, верно принимая ее за какой-то цветочек.

- У тебя, наверное, аллергия на бабочек, - предположила Даша.

- Апчхи, навер…, апчхи, ное, апчхи! – сквозь чихания ответила Феечка.

- Бабочки, бабочки! – пришла на выручку Даша, - не видали ли вы за окном крылышки этой милой, но ужасно забывчивой феечки? Будьте так добры, посмотрите, пожалуйста!

Бабочки тут же спорхнули, оставив в покое от души начихавшуюся Феечку, и полетели за окно.

- Нет, нет, - тоненьким голосочком одна за другой отвечали бабочки, порхая и высматривая летные приборы самой забывчивой феечки на свете.

Феечка немного загрустила, а Даша не растерявшись, начала кого-то рисовать. Кого-то с черно-желтыми полосками, с шестью лапками и прозрачными крылышками. Кто бы это мог быть?

Нарисованная пчелка громко зажужжала и грозно посмотрела на Феечку.

- Она меня сейчас укусит! - отступая назад, в страхе пролепетала Феечка.

- Нет, не укусит, - ответила Даша, взяла желтый фломастер и быстренько дорисовала пчелке два ведерка, полных меда. По одному в каждую лапку. Пчелка улыбнулась, кивнула Даше в знак благодарности и довольно зажужжала своими прозрачными крылышками.

- Пчелка, пчелка! Дай мне немножко меда! – вежливо попросила Даша. Пчелка с радостью подлетела к Даше и вручила ей полное ведерко ароматного меда.

- Хочешь, Растеряшка? – спросила у Феечки Даша, протягивая ей ведерко с медом.

- Нет, спасибо, - ответила Растеряшка, - я сладкое не ем, за фигурой слежу.

- Ты прямо, как моя мама! – рассмеялась Даша и отпила из ведерка немного вкусного, пчелкиного меда.

- Милая пчелка! Посмотри, пожалуйста, не видно ли где крылышек этой феечки Растеряшки, которая всё и всегда теряет! – попросила Даша пчелку. Пчелка с громким жужжанием тут же полетела за окно, полетала взад и вперед, выглядывая потерю, но, увы, ничего не нашла.

А Даша с Феечкой продолжали рисовать летающих помощников, не оставляя попыток найти столь нужные для полета крылышки. Кто у них только не летал! И большой жук, и маленький комарик, и быстрокрылая стрекоза. Даже розовый слон! Да, да, летающий, розовый слон. Разве вы не знали, что розовые слоны тоже умеют летать? Он наверно потому и умел летать, что, в отличие от некоторых, своих крылышек не терял.

Окончательно обессилив от безуспешных поисков, Даша предложила Феечке:

- А давай мы тебе крылышки нарисуем!

Феечка хотела было взяться за работу, но тут, откуда-то сверху, послышался нежный Олин голос:

- Даша, просыпайся!

- Мне пора, малышка - грустно сказала Феечка Даше.

Даша тут же выпятила нижнюю губу и собралась расплакаться.

- Ну, ну! – Феечка тут же бросилась успокаивать рыженькую девочку с очаровательными косичками. - Ты что, малышка? Не плач! Я ведь еще вернусь!

- Правда? – Даша так посмотрела на Феечку, что даже милая, миниатюрная девушка, феечка Растеряшка, так и не нашедшая своих крылышек, пустила слезу. Слезка скатилась по миленькому личику, обернулась удивительно красоты кристалликом и полетела вниз. Феечка ловко подхватила слезинку-кристаллик и протянула ее Даше.

- Держи. И не плач. Пожалуйста! Следующей ночью я обязательно буду с тобой.

Даша взяла слезинку феи, крепко зажала ее в кулачке и обняла свою Растеряшку крепко-крепко.

- Я буду ждать!

- Просыпайся, рыжик! – снова послышался мамин голос.

Даша проснулась, крепко сжимая в кулак правую руку.

- Вставай, зайка, - нежно сказала Ольга, будившая дочку, - у нас с тобой впереди много дел.

Даша разжала кулачок, но в запотевшей ладошке, увы, ничего не было. Но Даша даже не расстроилась. Это ничего! Ведь это же было во сне. И следующей ночью она, рыженькая девочка с очаровательными косичками, обязательно встретится со своей новой подружкой, феечкой Растеряшкой. Ведь Растеряшка пообещала ей. А феечки, если уж что-то пообещают - обязательно выполнят! На то они и феечки.

А Феечка стояла у стойки и улыбалась. Выглядела она очень уставшей, но очень довольной, даже счастливой.

- Ты как? – спросил ее испереживавшийся Одуванчик.

- Она – просто чудо! – с загадочной улыбкой ответила Феечка.

- Ты – тоже чудо! – восхитился Феечкой Одуванчик, - ты так здорово все придумала, так классно организовала!

- Не я, - Феечка все еще улыбалась под впечатлением первого знакомства, - не я. Это все она. Она – такая умница!

- Но по заднице надо было дать! – вставил дельное замечание подошедший Сухой.

- Ай! – Феечка махнула на Сухого рукой. – Ты видел? – обратилась она к Светлому, который торопился к Феечке из глубины коридора, держа правую руку за спиной.

- Супер! Ты – молодец! – Светлый достал руку из-за спины. В руке оказался букет миленьких, полевых цветочков, которые он тут же вручил Феечке: – Поздравляю!

- Спасибо! – Феечка еще больше заулыбалась и обняла Светлого.

- Слышь ты, бабник пернатый, - незаметно, откуда-то сзади подошел Рыжий, - хорош к нашей мелкой клинья подбивать!

- Да я… - начал эмоционально Светлый, но Рыжий тут же его перебил, закуривая сигарету:

- Знаем мы эти ваши «да я»! Сперва букетики, потом конфетки, а после поминай, как звали!

- О! Опять бубнеть начал, старый хрыч! – отозвался Сухой, - иди, от маразма чо-нить выпей, черт предпенсионного возраста!

- Как я тебе? – желая на корню зарубить проростки спора, спросила у Рыжего счастливая Феечка.

- Пойдет для первого раза, - безразлично ответил Рыжий и, не желая больше поддерживать разговор, неспешно удалился прочь, покуривая тошнотворную сигарету.

Глава 5. Зав.

С первого же дня отлежки началась настоящая гонка по кабинетам. Обследования, обследования, обследования…. Оля даже не предполагала, что столько всего нужно будет пройти. Кровь только раза три брали. И КТ, и МРТ, и еще что-то…. Даже злосчастный гинеколог! Ну, на кой девочке девяти лет гинеколог, кто скажет?! Однако Сергей Сергеевич, невзирая на молодой с виду возраст, был не по молодости суров и непреклонен в своем решении. Надо! Ну ладно, надо – так надо, пройдем.

Даше эта беготня не очень нравилась. В особенности, когда ей стали тыкать иголкой в шею. Было очень больно и страшно. Даша даже не поняла, чего было больше: боли или страха. Но то, что это было нехорошо, она точно поняла. И больше ни за что не соглашалась на эту процедуру. А хоть бы даже ей мама попу била! Или даже папа! Иголкой в шею все ровно больнее. Кстати, как папа бьется по попе, Даша не знала. Не доводилось ей еще биться папой по попе.

Неделя подходила к концу, предвещая не очень веселые выходные. Во-первых, на вопрос: «Ну что?», Сергей Сергеевич предпочитал отмалчиваться, как партизан, или отговариваться, как махровый политик. Мол, пока четко говорить не о чем, будем еще смотреть и тому подобное.

«Что там смотреть?!». В то время (по правде говоря, большая часть дня), пока Оля была свободна от всяческих обследований, она яростно рыла всемирную паутину в поисках ответа. Перелопатив тонны всяческих статей на понятном языке, прочитав тысячи отзывов больных и изучив, пожалуй, сотню эпикризов (которые выписки из истории болезни), выложенных в интернете, Оля уже и сама знала, как лечить. Правда серьезные статьи, как то: материалы симпозиумов, семинаров, рефераты, исследования и прочая, изобилующая спецтерминами лабуда, Оле не очень-то поддавалась. Откровенно говоря, совсем не поддавалась. Да и Бог с ним! Зачем писать сложно о том, о чем можно сказать двумя простыми словами?! Статей вон – целая куча!

«Что там смотреть?! Надо оперировать!». Тем более, что операция (по отзывам) не сложная, реабилитация (из выписок) не долгая и прогноз (из популярных статей) вполне благоприятный. Даже она, чокнутая мамашка, далекая от медицины, теперь с легкостью могла поставить диагноз и определить план лечения. Операция, потом химия, потом домой. Всё!

И это – во-первых. А, во-вторых, Сергей Сергеевич упорно не желал отпускать семейство Солнцевых домой на выходные. Что тут делать в выходные?! Кровать пролеживать и харчи больничные проедать?! Обследований в выходные все равно не будет, все разбегутся по домам. Да и сам Сергей Сергеевич субботу и воскресенье предпочтет провести вне больницы. Зав будет только в понедельник, а без него, как понимала Оля, Сергей Сергеевич серьезных решений не принимает. Иначе как понять его молчание? Он-то может и врач с большим опытом, но зав, судя по всему, мужик, куда матерее. И будет он не ранее, чем в понедельник. Что тут делать?!

Набравшись решимости, Оля в очередной раз пошла на штурм ординаторской, чтобы этим пятничным вечером наконец добиться долгожданной свободы.

- Сергей Сергеевич, можно? – Оля осторожно заглянула в просторный кабинет с двумя столами, стоявшими возле окна и одним столиком поодаль.

- Да, Оля, заходите, - устало ответил молодой врач, копаясь в каких-то бумажках.

- Сергей Сергеевич, - Оля решила сразу взять «быка за рога», - как там насчет выходных?

- Выходных? - Сергей Сергеевич на мгновение оторвался от бумаг, мельком взглянув на Ольгу, но тут же зарылся в какой-то писание.

- Да, выходных! – настаивала на решении не единожды озвученного вопроса Ольга.

- Насчет выходных… - протяжно произнес молодой врач, - насчет выходных, Ольга Борисовна, могу сказать лишь то, что они обязательно будут! И не далее, как с завтрашнего дня, - не отрываясь от бумаг, справедливо отметил Сергей Сергеевич.

- Сергей Сергеевич, так может мы домой, а? – Ольга сделала максимально просящее выражение лица.

- Может и домой, - рассеянно отвечал молодой врач, - а может и не домой.

- Ну, Сергей Сергеевич, ну пожалуйста! – просилась Ольга, не сдавая своих позиций.

- Оля, - оторвавшись наконец от бумаг, Сергей Сергеевич строго посмотрел на Ольгу, - я если вы за эти выходные тю-тю, сбежите куда-то?

- Куда?! – голосом, полным непонимания, спросила Ольга, - куда нам бежать, если у нас даже кровати проплачены на две недели вперед?!

- Я Вас умоляю! – снисходительно сказал Сергей Сергеевич, - Оля! Кого проплаченные кровати останавливали от побега?!

- Ну, как…, ну… - замялась Оля.

- Да так! Сбегают, исчезают на полгода-год, а потом приходят со слезами на глазах. «Помогите, спасите!». А там уже такое…, - Сергей Сергеевич предусмотрительно оборвал описание. – Оля, я могу отпустить вас с Дашей, но при условии, что в понедельник, не позже восьми утра вы, как штык, будете в отделении.

- Зуб даю! – улыбнувшись «американской улыбкой» и показав так сказать товар лицом, тут же ответила Ольга.

- И куда мне потом Ваш зуб прикажете? – наклонив вбок голову, с ехидной интонацией спросил молодой врач, - зубами онкологию мы пока лечить не научились. Пишите расписку.

- Какую? – Оля немедля плюхнулась на свободный стул.

- Пишите: главному врачу областной….

Сергей Сергеевич стал диктовать текст расписки, согласно которой Ольга несет полную ответственность за здоровье и жизнь ребенка, добровольно забирая того из стен больницы.

Оля быстро накатала расписку, вручила ее Сергею Сергеевичу и полным надежды голосом спросила:

- Можем идти домой?

- Можете, - устало выдохнул молодой врач, - вы можете. А я, вот, пока нет, - Сергей Сергеевич недовольно кивнул в сторону кучи бумаг, валявшихся у него на столе, - работа, знаете ли…

- Так я пойду?

- Идите, Оля. Только помните: не позже восьми утра в понедельник!

- Угу! – скоро угукнула Оля и, выскочив из кабинета, весело помчалась в палату за Дашкой, напевая: «Домо-ооо-о-о-ой!» - строку из песни одной очень «секретной» группы.

Тем временем Даша, оставшаяся в палате, не теряла времени. Будучи абсолютно уверенной в пробивных способностях мамы, Даша успела сложить свой рюкзачок, переодеться и заплести волосы кукле.

Откровенно говоря, Даша редко, когда попусту проводила (то есть теряла) время. В её-то возрасте каждая секунда на счету! Пока Ольга была поглощена виртуальной медициной, Даша успела: раззнакомится с парочкой вполне «прикольных» девочек, разругаться с ними же на следующий день, через день, помирившись с теми, с кем намедни разругалась, осуществить масштабную вылазку по больнице в поисках интересностей. Юным покорителям неизведанного открылась святая святых: больничная кухня. А знакомство с Ольгой Алексеевной, бессменным стражем святыни и заведующей пищеблоком, тут же обернулось разными вкусностями из числа малоучтенных (тех, что забыли списать) продуктов, в числе которых был абрикосовый джем и с десяток «сосачек».

Еще была разведана детская площадка. Нет, не та старая и поломанная, которая «красовалась» в больничном дворе, утопая в кульках и пустых пластиковых бутылках. Оказалось, что прямо за родильным корпусом (там, где производят малышей) была небольшая, но очень классная детская площадка, на которой работали абсолютно все качели и была чистая песочница. Без кульков, без бутылок и окурков, просто с песком. Чудеса!

Даша не упускала возможности полюбезничать с Сергеем Сергеевичем при случае. Да и Сергей Сергеевич всем своим видом давал понять, что беседы с Дарьей Юрьевной доставляют ему неподдельное удовольствие. Сергей Сергеевич всегда улыбался при встрече с Дашей, был максимально внимателен и корректен в разговоре и всегда пытался блеснуть остроумием. Даше очень нравилось общаться с молодым доктором, принимавшим ее, маленькую девочку с рыжими косичками, как вполне взрослую, состоявшуюся особу, заслуживающую особого внимания. Да и чего там греха таить, сам Сергей Сергеевич Даше тоже нравился.

А вот зава, этого Глеба Мироновича, Даша заочно боялась. Девчонки рассказывали про большущего, лысого, с окладистой бородой мужика, с огромными ручищами и очень грубым голосом. В своем воображении Даша рисовала себе зава таким громилой-монстром в белом халате, который поедает на ужин непослушных детей. И этот нарисованный образ совсем не внушал доверия девятилетней, вполне послушной (да, да!) девочке с рыжими косичками.

А еще Даше очень нравилась Бабушка Дуся. Эта сказочная медсестра преклонного возраста, стоило ей только появиться на глаза, тут же собирала вокруг себя ораву детей. Бабушка Дуся так здорово могла рассказывать сказки! Теплым, бабушкиным голосом, вставляя всяческие старенькие словечки, о которых нынешние дети успели позабыть, еще не узнав, Евдокия Гавриловна рисовала самые неожиданные повороты сюжетов самых обычных сказок. Колобок у нее вполне мог оказаться внучатым племянником людоеда, Змей Горыныч – жертвой бесчеловечных экспериментов доктора Франкенштейна, а Кощей Бессмертный на самом деле – Илья Муромец, переболевший ангиной. Бабушка Дуся всегда находила совершенно непредсказуемую мораль сказок в совершенно неожиданном месте. «А потому, деточки, водицы холодной пить не следует, чтобы ангиной той не заболеть, как Илюша наш, добрый молодец…» - говорила она.

Но, пожалуй, не это главное, что так влекло детей и взрослых к этой удивительной, с виду совсем непримечательной пожилой женщине. Удивительная доброта, теплота, душевность и покой, которыми просто искрилась Евдокия Гавриловна, просто магнитом приманивали к ней людей. Было в ней что-то, что мы: и взрослые, и дети, когда-то имели и бережно хранили в себе. По крупинке, по капле собирая это по жизни, мы бережно хранили это где-то глубоко в шкафчике души на дальней полке. А потом забыли. Бессмысленная суета, бесполезные споры, беспочвенный гнев и бесчеловечное равнодушие. Бежим куда-то, кипим, все разбрасываем…. Кто растерял, кто уже запамятовал, где оно и как выглядит. У кого как. А вот Евдокия Гавриловна как раз и возвращала всем то, что когда-то было дорого. С лихвой, с привесом, с походом возвращала, совершенно не требуя за то какой-то награды или иной выгоды.

Эта больница Даше очень нравилась. Очень! Но дома все равно лучше. И потому Даша с самого пятничного утра стала донимать Олю аккуратным, но доставучим нытьем. Даша великолепно умела играть на маминых нервах! Казалось, что она с рождения знала, как достать маму. До вечера пятницы Оля успела сотню раз крепко пожалеть о том, что намекнула Даше о возможности отъезда на выходные. Но, слава Богу, все случилось так, как планировалось и они отправлялись к родным пенатам.

Оля же очень-очень хотела домой! Вроде бы ничего такого в больнице она не делала, но все равно, смертельно устала. Дома ее ждал маленький сынуля Богданчик и большой ребенок, муж Юра. Юрка, конечно, молодец, сказать нечего, все «распетлял» шустро и грамотно. С сыном разобрался, отвезя того на дачу к отцу. Благо, Боде очень нравилось у дедушки Миши на даче. А уж как рад был дедушка Миша – и словами не передать! И дом без присмотра не оставил, пригласив в качестве дежурной свою маму, Инессу Александровну. С Олиным начальником договорился. Кум ведь, как-никак, не откажет. И, не смотря на это, Олю дома ждала целая гора домашней работы. Ведь это только в кино люди приходят домой, чтобы отдохнуть. Наш человек дома отдыхать не привык.

Взлелеянное Ольгой в больнице желание расползтись ленной тушкой на диване перед телевизором окончательно рассеялось воскресным вечером прямо перед кастрюлей борща. «Блин, как быстро выходные пролетели!» - с горечью подумала Ольга, забрасывая капусту в кастрюлю и попутно планируя вещевой набор в больницу.

Ранним утром, в понедельник, совершенно невыспавшаяся Оля, вытащив из такси тяжеленную сумку и сонную дочку, отправилась в отделение на четвертый этаж.

Дверь в отделение Оле и Даше открыла дежурная медсестра, которая тут же огорошила новостью запыхавшихся девочек.

- Быстренько к себе в палату! – скомандовала медсестра и быстро прикрыла дверь, едва не отдавив Ольге пятки.

- Что-то случилось? - спросила Оля, глядя на тревожный вид медсестры.

- Сейчас расскажу, - оглядываясь, ответила медсестра и быстренько проводила утренних «полежальцев» в палату.

Как оказалось, на выходные особо ответственные мамаши из неврологии в составе трех человек (классика), не придумав более плодотворного времяпрепровождения, попросту напились вдребезги. Ладно бы просто расползлись по палатам, так ведь они дебош устроили! Больничный сторож вызывал наряд в то время, пока два паренька из санитаров пытались как-то угомонить разбушевавшихся мамаш. В итоге разбитые стекла, порезанные руки (у санитаров), сломанные стулья в количестве двух штук и сердечный приступ у старичка-сторожа. Неплохой урожай за вечер! Могли бы и больше, но стражи порядка вовремя скрутили.

Естественно, что о происшествии быстро доложили главврачу. Главврач, «обрадованный» такими прекрасными новостями на выходные, строго наказал удалить из больницы всех тех, кто там находиться не должен. В пылу начальственного гнева Валерий Александрович, главврач больницы, грозился в понедельник же, с самого утра самолично пройтись по всем отделениям, проверить каждую палату и произвести инвентаризацию всех свободных коек. Понятное дело, что никто учет сводных мест вести не будет. Про это «бате» и так докладывается ежедневно с заносом «капельницы», но попить крови, пролетев фурией по всем отделениям, Валерий Александрович мог.

Медсестра очень попросила Ольгу пока не «отсвечивать» и посидеть в палате до прихода кого-нибудь из врачей. И кровать освободить. Пока. Как оно будет дальше, пока не ясно.

Ругаясь на полоумных мамаш-алкашек, Ольга убрала свои пожитки с кровати и улеглась рядышком с сопящей Дашей, которая тут же завалилась досыпать свои положенные десять часов в сутки. Естественно, сон ни в какой глаз не лез после «приятных» новостей, и Оля решила еще раз пройтись по материалу дочкиной болезни. Может что упустила? Повторение, как говорят, мать учения.

К половине девятого отделение начало оживать. Забегали медсестры, активно обсуждая «выходные» события, появились врачи. Только зава пока не было. Во всяком случае, Ольга, периодически осторожно выглядывая из палаты, не увидела ни одного нового лица.

Вместо зава часикам к девяти или чуть позже в палату заглянул Сергей Сергеевич.

- Доброе утро! – тихонько поздоровался он и, глядя на спящую Дашу, спросил: - спит еще принцесса?

- Спит, - шепотом ответила Ольга.

- Оля, можно Вас на пару слов в ординаторскую?

- Да, да, конечно, - ответила Ольга, накинула на плечо свою сумочку с ценными вещами и отправилась вместе с молодым врачом. Кроме обсуждения последствий субботнего дебоша, Оля не предполагала никакого иного разговора. Но этого вопроса разговор даже не коснулся.

- Оля, - усадив на стул в ординаторской Ольгу и разложив перед собой Дашину историю болезни, начал молодой врач, - обследование показало определенные…, - сделав паузу, Сергей Сергеевич подбирал подходящее слово, - особенности в подходе к лечению Вашей дочки.

- Особенности?

- Да, Оля. Как показали материалы исследования, - продолжал разговор молодой врач, доставая снимки МРТ из истории, - новообразование у Даши расположено вплотную к крупному сосуду и отстоит от него всего лишь в паре миллиметрах. Такая ситуация требует определенного подхода в лечении.

- Какого? – Оля начала нервничать, теребя ремешок сумочки.

- Пока про оперативное вмешательство придется забыть. Необходимо провести ряд лечебных мероприятий по уменьшению новообразования…

- Химиотерапия и облучение? – перебив Сергея Сергеевича, вставила свой план Ольга.

- Да. Мы подойдем к вопросу дифференцированно, - продолжал Сергей Сергеевич, но Оля почему-то решила запротестовать:

- Подождите, Сергей Сергеевич! Есть же альтернативные методы борьбы с опухолями…

И Ольга, нисколько не стесняясь, стала изрекать все те умные «медицизмы», которых она с лихвой набралась за прошедшую неделю, штудируя интернет. Сергея Сергеевича, очевидно не раз сталкивавшегося с подобной ситуацией, исключительная начитанность очередной мамаши ничуть не смутила.

- Вы давно у нас работаете? – задал он вопрос Ольге, прервав ее доклад на полуслове.

- В смысле?

- Ну, Вы сейчас пытаетесь мне, лечащему врачу Вашей дочки, рассказать о том, как надо лечить. Так?

- Не, что Вы, Сергей Сергеевич! – тут же пошла на попятную Ольга.

- Тогда будьте добры, дослушайте для начала мое предложение относительно лечения, - продолжил Сергей Сергеевич, - смотрите, чтобы Вам было понятно, - Сергей Сергеевич достал снимок мозга Даши из истории, - видите светлое пятно на снимке?

- Да, - ответила Ольга, рассматривая не очень понятную, серую картину.

- А вот, пересекая светлое пятно, видна темная ветка. Видно?

- Да, видно.

- Это сосуд, питающий очень важную часть мозга. При детализации видна опасная близость сосуда и новообразования. Если мы в процессе операции затронем этот сосуд, самым безобидным исходом будет полная инвалидность пациента, понимаете?

Олю тут же бросило в жар. «…самым безобидным…. А если не самое, то это…?».

- А не затронуть мы его просто не можем, - продолжал молодой врач, - для того, чтобы гарантированно избавить Вашу дочь от этой заразы, мы должны удалить и близлежащие ткани. Возможно, они тоже вовлечены в онкопроцесс. Оставлять пораженные клетки ни в коем случае нельзя! Рецидив будет молниеносным и с самым плохим прогнозом. А удалить их из-за сосуда мы тоже не можем, поэтому…

- А что на этот счет думает заведующий? – снова перебила врача Ольга, пытаясь справиться с внезапно нахлынувшей «трясучкой».

- Глеб Миронович целиком и полностью согласен с моим планом лечения, - не выказывая никакого беспокойства, ответил Сергей Сергеевич, - так вот…

- А можно с ним как-то поговорить? – переживания брали верх над здравым рассудком. Рассудок повелевал выслушать врача молча, а эмоции требовали немедленного бунта. – Может спросить у него?

- А давайте спросим! – раздался густой, крепкий бас за спиной.

Ольга обернулась. Сзади нее стоял большущий, метра два ростом мужчина в белом халате. Абсолютно лысая голова с окладистой, наполовину седой бородой, посаженная на поистине богатырское тело, огромные, едва ли не с голову, ручища…. Да этот зав больше мясник, чем врач!

- Глеб Миронович, - привстал Сергей Сергеевич.

- Сиди, сиди, Сережа, - сказал огромный доктор подрастающему поколению и снова обратился к Ольге: - И зав Вам ответит, что целиком и полностью солидарен со своим коллегой. Потому, что Сергей Сергеевич – замечательный врач, обладающий достаточным опытом в онкологии, перспективный специалист, которого ждет, Сережа, – Глеб Миронович погрозил огромным указательным пальцем молодому врачу, словно бы предостерегая от необдуманных действий, - самое светлое будущее. И, уж если на то пошло, я считаю, что Сергей Сергеевич – лучший нейрохирург не только в нашей клинике, но и во всей области!

Молодой врач немного застеснялся, а Глеб Миронович продолжил:

- Вы выслушали план лечения от своего лечащего врача?

- Я… - что-то попыталась сказать Ольга.

- Так вот, выслушайте его для начала. А потом принимайте решение. И я Вам настоятельно не рекомендую предпринимать каких-то активных, необдуманных действий, как то, - Глеб Миронович стал загибать огромные пальцы, перечисляя предостережения: - в срочном порядке искать другую больницу и другого врача, продавать последнее, чтобы поехать в зарубежную клинику для лечения или же вовсе обращаться к каким-то магам и колдунам. Поверьте, кроме потерянного времени Вы больше ничего не приобретете. А время в Вашем случае – самый ценный ресурс. Вам понятно?

- Понятно, - безропотно кивнула Ольга.

- Вот и замечательно! – улыбнулся наконец великан в белом халате. – Кстати, меня зовут Глеб Миронович.

- Ольга, - тихонечко представилась Оля, на которую громогласный спич грозного на вид зава произвел отрезвляющий эффект.

- Сережа, зайди потом ко мне, - сказал молодому врачу Глеб Миронович и удалился из ординаторской.

После этого Ольга, как самая послушная отличница в школе, внимательно выслушала Сергея Сергеевича, обсудила все вопросы, касающиеся лекарств и, согласившись со всеми рекомендациями, со спокойной душой отправилась в палату к дочке. Этот грозный с виду зав произвел на Ольгу какое-то умиротворяющее впечатление. Оля показалось, что такого Врача (именно с большой буквы) любая опухоль испугается. Даже самая зловредная.

«Нихрена себе зав!» - думала по дороге к палате Ольга.

Глава 6. Солнечный чертик.

Следующая неделя, равно, как и последующие две, стали отправной точкой в борьбе с этим гадским гадом, имени которого врачи из деликатности не называли, именуя его то новообразованием, то опухолью. Но теперь, вот сейчас, лежа с дочкой в онкологии, Оля прекрасно осознавала, с чем или с кем им приходится иметь дело.

Раньше слово «рак», произнесенное не только в отношении закуски к пиву, хоть и вызывало у Ольги некий дискомфорт, но всё же было чем-то достаточно далеким, чем-то, что вроде бы есть, но не здесь, не сейчас, не в этой жизни. Никто из родственников или знакомых, слава Богу, этим недугом не страдал. И что оно есть на самом деле, Ольга знала лишь понаслышке. Равно, как многие другие счастливчики, коих миновала чаша сия. Раньше…

Теперь же, абсолютно точно зная диагноз и приблизительно понимая, как бороться, Ольга вновь смотрела в глаза этому смертоносному гаду. То, что было когда-то далеким, «нездешним», «несейчасным», вмиг превратилось в суровую реальность, от которой нельзя ни отмахнуться, ни отоспаться.

Бой с коварным чудовищем решено было вести из двух орудий. И подготовкой первого орудия Ольга занялась буквально сразу после внезапного знакомства с грозным завом. Вера Ивановна тут же представила Ольге три варианта на выбор, как потратить деньги. Конечно же (а как могло быть иначе?), Вера Ивановна рекомендовала к покупке самую дорогую позицию в списке. «Оленька, - тихонечко говорила старшая медсестра в сестринской, - Вы, конечно, можете взять отечественный аналог. Он вроде бы тоже хороший. Но я бы Вам порекомендовала брать оригинал. Знаете, у нас девочки брали и то, и то, и вот разница была просто огромной! Я, конечно, не уговариваю Вас, в конечном итоге, это – Ваши деньги и Вам решать, но…».

Ну да, оригинал, как известно, он-то получше копии будет. О краске в косметическом салоне мастера тоже так говорили. Но только Ольга была не в косметическом салоне и не выбирала, какой блондинкой ей быть завтра на корпоративе. Она выбирала, чем бороться за жизнь собственной дочери. А торг тут, как известно, не уместен.

Отсчитывая купюры буквально пачками, Ольга вспомнила чью-то крайне меткую фразу: «Онкология – удовольствие не из дешевых». Турция, по слезинке отложенная на лето, тихо уплывала за море, махая на прощание своей гостеприимной, «оллинклюзивной» ручкой. Взамен ей приходили какие-то баночки и ампулы в картонных коробках, таблетки, системы и даже хреновина, название которой Ольга почему-то хорошо запомнила: резервуар Оммайя. Эту штуку Даше должны были поставить в спину. Остальное – в вену.

Второе орудие, в отличие от первого, существенных финансовых вливаний не требовало. При областном онкодиспансере, что находился совсем рядышком с клиникой, буквально через дорогу, был корпус лучевой терапии. Облучиться можно было и в другом месте, но далеко, за деньги и на том же оборудовании. Сергей Сергеевич кончено же оставил пространство для выбора, но акцентировал внимание на том, что распыляться не стоит. По сути, одно и то же: что тут, что там.

Сергея Сергеевича больше волновал вопрос прицельности самого выстрела. Для проведения точного, буквально точечного расстрела новообразования, требовалась полная Дашкина неподвижность на протяжении 30 секунд. И для взрослого это – проблема, а уж для ребенка…. Сергей Сергеевич очень переживал по этому поводу. Как оказалось, не напрасно.

Установка первого орудия состоялась в манипуляционной, на холодном, скользком столе. Клеенка горчичного цвета поверх стола тут же напомнила Оле ее детство. Точно такая же! Холодная, противная и вся в пятнах!

Сперва Даше ставили катетер-бабочку. Даша вспомнила бабочек, которые во сне облепляли чихающую феечку Растеряшку, и улыбнулась. Было немножко больно, но Даша согласилась потерпеть. Ведь это же бабочка. «Мы только один разик сделаем «коль», - говорила Даше молодая медсестричка, которая в присутствии Сергея Сергеевича все время как-то странно улыбалась, - а потом будет совсем не больно». Ладно, делайте.

А вот той штукой, которую ставят в спину, занимался лично Сергей Сергеевич. Он наказал Даше раздеться до пояса и лечь на бочок, на эту противную клеенку. Даша, конечно же, была сконфужена таким неожиданным поворотом событий. Ей, Дарье Юрьевне, в таком непристойном виде предстать перед кавалером! Но ныне Сергей Сергеевич исполнял роль ее лечащего врача, а это значило, что на такие непристойности нужно просто закрыть глаза. Обнажившись и умостившись на столе, Даша так и сделала.

И вот зачем она, прежде, чем зажмуриться, мельком взглянула на железную миску, в которой лежала огромная игла?! Это для нее?! Для маленькой девочки такая большая игла?! Едва Даша закрыла глаза, как тут же представила себе эту огромную иголку, которой до этого добрый и симпатичный доктор протыкает ее насквозь! Её, маленькую девочку с рыжими косичками. Дашу тут же разобрала «трясучка».

- Даша, успокойся, я еще ничего не делаю, - пытался словами сдержать тремор Сергей Сергеевич, помазывая нужное место раствором йода. Но от этого Даша еще больше тряслась.

- Даша! Я так не смогу ничего сделать! – Сергей Сергеевич стал немного нервничать, слегка повысив голос.

Но ни мамины, ни врачебные уговоры никак не могли унять эту коварную «трясучку», которая внезапно напала на Дашу. Даша тряслась мелкой дрожью и тихонько подхныкивала. Так, на всякий случай.

На помощь пришла добрая бабушка Дуся, которая словно сердцем чуяла, что в «манипульке» что-то пошло не так, как надо. Евдокия Гавриловна осторожно заглянула в манипуляционную и, поймав встревоженный взгляд Сергея Сергеевича, решила вмешаться.

- А хочешь, внучка, я тебе сказочку расскажу? - своим добрым, «бабушкиным» голосом обратилась к Даше Евдокия Гавриловна, став у изголовья.

И Евдокия Гавриловна стала рассказывать сказку про ёжика, который от усердного чихания растерял все свои иголки. Даша тут же вспомнила феечку Растеряшку, которая взахлеб чихала от бабочек, улыбнулась и прекратила трястись. По сюжету сказки лесные звери собрали все иголки бедняжки ёжика и по одной возвращали в него не самым гуманным путем. А как иначе?! Без иголок еще хуже будет! Лиса или волк не дремлют, тут же отобедают лысым ёжиком!

Всякий раз, когда Сергей Сергеевич, колдовавший у Даши за спиной, намеревался сделать девочке больно, добрая бабушка Дуся айкала очень по-ёжиковски, словно в прошлой жизни была доброй ежихой. На самом деле Даша не очень понимала, как айкают ёжики, но ей почему-то казалось, что ёжики айкают именно так. Процедура установки сложного приспособления была успешно закончена торжественным вручением большущего чупа-чупса, тайком переданного доброй медсестре-сказочнице Ольгой.

А вот со вторым орудием наметились куда более серьезные проблемы, которые силами чудесной сказочницы в белом халате решить не удалось бы.

Первой проблемой было втиснуться в плотную очередь к новому аппарату лучевой терапии. Из двух совсем не новых линейных ускорителей со слабым подобием хоть какого-то коллиматора, которые центр получил пару лет назад, работал только один. Второй находился в стадии перманентного ремонта едва ли не с момента получения. Пробиться к единственному работающему ускорителю было еще той задачей. Можно было записаться на старый, допотопный излучатель на кобальте, но Сергей Сергеевич даже не рассматривал это вариант.

Но нет такой проблемы, с которой бы не справились сотрудники детской онкологии! Даша, впритирку с «пожалуйста» и небольшой мздой, перекочевавшей из Ольгиного худеющего кошелька в карман врача-радиолога, была втиснута в очень плотную очередь.

Радиология представляла собой отдельно стоящее двухэтажное здание очень давнишней постройки. Угрюмый, серый фасад здания лучевой терапии, видевший ремонт очень много лет назад, навевал тоску и уныние. Столь же унылыми и тоскливыми были пациенты, толпившиеся в холле радиологии. В холле было много пожилых, иссушенных тяжелой болезнью пациентов, которые кашляли, стонали и жаловались на самочувствие друг другу, с трудом передвигаясь от кабинета к кабинету. От этой унылой обстановки даже Ольгу пробирал какой-то неприятный холодок. А Даша и вовсе впала в отчаянье.

Предварительный визит к радиологу не прибавил оптимизма этому и без того неоптимистичному месту. Радиолог быстро измерил голову Даши обычным метром, которым снимают мерки в ателье и безапелляционно выстриг клочок рыженьких волос с головы. Поставив перманентным маркером крестик в зоне прицела, пожилой живчик в белом халате отправил Олю и Дашу с Богом, проронив на прощание неоднозначную фразу: «Завтра посмотрим, что получится».

Утром следующего дня, ровно в 7:20 (а иного времени просто не было) Ольга с Дашей стояли под дверью.

На удивление точно, где-то в 7:25, дверь распахнулась, и медсестра вывела из кабинета охающую бабушку с палочкой. «А мы оказывается не первые!» - с удивлением подумала Ольга, даже не предполагая, что в столь ранний час что-то, кроме травматологии, может принимать пациентов. А Даша всерьез перетрухнула. Бабулька, божий одуванчик, которую под руки выводили из кабинета, так артистично охала, что Даше тут же привиделось все самое страшное, что вообще могло привидеться. Даша вновь стала трястись.

- Прекращай! – тихонько сказала ей Ольга. Но разве «трясучку» можно прекратить одним приказным словом? Конечно же, Дашу продолжало потряхивать.

Девочки вошли в небольшой предбанничек, в котором стоял один единственный стол с монитором и пультом управления. Возле стола стояло два стула. На одном сидел и колдовал настройками врач-радиолог, а второй, по-видимому, предназначался медсестре. Рядом со столом была большая, железная дверь, покрашенная почему-то в серый, «тюремный» цвет. Как-то совсем безрадостно.

Радиолог быстро закончил работу с настройками и, даже не поздоровавшись, обратился к Ольге:

- Девочка готова?

- Да, - ответила Оля, надеясь, что Дашка хоть немного успокоится.

- Делаем все быстро, - скомандовал Ольге и Даше пожилой живчик, врач-радиолог у большой железной двери, - на все про все у нас две минуты.

Врач с трудом распахнул тяжелую дверь, и вся троица быстрым шагом пошла по коридору, устроенному буквой «Г». Сперва они шли прямо, а потом повернули направо. За толстенной стеной их ждала достаточно большая, но почему-то слабо освещенная комната с большим аппаратом посередине. В комнате было очень темно и жутко холодно. «Трясучка» Даши тут же усилилась.

Излучатель очень напоминал аппарат МРТ. МРТ Даше уже делали не единожды. И это было совсем не страшно. Пожалуй, было бы все замечательно, пожалуй, Ольге бы удалось убедить Дашу в абсолютной безвредности этой процедуры, если бы не гнетущая обстановки и непонятная спешка.

Врач-радиолог уложил на стол Дашу, повернул на бок и стал фиксировать голову к столу каким-то приспособлением, напоминавшим орудие пыток из средневековья. Страх, холод и ранее вставание сделали свое дело. Дашу трясло всю, она даже слово сказать не могла. Все попытки врача зафиксировать голову и прицелить проекционную рамку точно в крестик были тщетны.

Помудрив немного, врач отцепил Дашу и скомандовал всем быстро на выход.

Уже в предбаннике живчик-радиолог, не давший Ольге задать ни единого вопроса, быстро сказал:

- Будем делать под общим наркозом. Идите, договаривайтесь с анестезиологом. Завтра жду вас.

И всё. Представляете, всё! Вне всяких сомнений, профессионал должен работать быстро и четко, но чтобы так?!

Вдребезги расстроенная Ольга за руку с трясущейся Дашей вышла из кабинета в сопровождении медсестры, чтобы освободить место уже стоявшему у дверей старичку.

- А почему надо делать все быстро, – не надеясь на обстоятельный ответ, спросила у медсестры Ольга, - там так опасно?

- Нет, - медсестра улыбнулась, - просто наш врач четверть века на кобальте проработал, на ускорителях буквально год работает. А на радиоизотопных, знаете, там все фонит, лишней секунды оставаться нельзя. Вот он и привык за долгие годы делать все быстро, а отвыкнуть никак не может.

Видя полный эмоциональный «расколбас» утренних посетительниц, медсестра на прощание добавила:

- Да Вы не волнуйтесь! Он – очень хороший врач, только, знаете, весь в профессии. Для него остального мира не существует, только радиология. И человек хороший, и врач отменный, только со странностями. Поговорите с девочкой, - тихонько сказала Ольге медсестра, - пусть не боится, ничего страшного нет. Она даже не почувствует. Просто такие условия.

«Такие условия…». Пока Ольга ходила к Сергею Сергеевичу и обсуждала вопрос наркоза, Даша решила немного прилечь. Доспать.

Во сне все тревоги тут же сняло, как рукой. Еще бы! Ведь во сне, хоть и в неурочное время, ранним утром, к Даше пришла ее любимая феечка Растеряшка. Сменив дневную сказочницу, бабушку Дусю, ночная рисовальщица, улыбчивая красавица Растеряшка, была готова веселиться и рисовать все, что угодно.

За неделю почти беспрерывного ночного общения Феечка с Дашей нарисовали, пожалуй, не одну сотню сказочных персонажей. Даша успела покататься на единороге, поболтать с попугаем Кешей, побродить по радуге, скрыться в сказочной пещере у доброго гнома от стаи навязчивых мух и даже постучать в небесный барабан, по которому обычно тарабанят ангелы-проказники, пробуждая утреннее солнце. Во всяком случае, так сказала Растеряшка.

А еще Даша смастерила Растеряшке крылышки. Свои-то Растеряшка, как известно, растеряла, а без крылышек феи летать не могут. Для воссоздания фейского летательного приспособления в качестве консультантов были приглашены быстрокрылая стрекоза и тяжеловесный жук. Но консультанты из них вышли неважные. Стрекоза настаивала на скоростных и маневренных качествах крыльев, а жук уперто твердил о подъемной силе, в подтверждение своих слов выкладывая кучу расчетов и чертежей. Так и не достигнув консенсуса, стрекоза и жук подрались, оставив бедных девочек без консультантов. Что ж, пришлось выдумывать самим.

Крылышки получились не самыми ровными и красивыми. Правое крыло было немного больше левого. Но Растеряшка все равно была рада подарку. В процессе первого испытания, едва взмыв в воздух, Растеряшку тут же потянуло вправо, в сторону большего крыла. Поджав ноги, Растеряшка неистово закрутилась вокруг оси и плюхнулась на пол с закруженной головой. Тут же были внесены конструктивные изменения.

Второй вариант крыльев был на вид более удобоваримым. Но только на вид. Испытания тут же показали серьезный правый крен, с которым бедная Растеряшка стремительно влетела в стену. Отмахнувшись от круживших вокруг головы звездочек, которые Даша тут же нарисовала Растеряшке, ударенная феечка с трудом поднялась и заплетающимся языком сказала: «Надо доделать».

На доделки у девочек ушло аж три ночи! Новые варианты то подбрасывали бедную Растеряшку вверх, то клонили на бок, то крутили вокруг себя, а то вовсе отказывались поднимать в воздух. Вконец измучавшись, подружки решили отложить это занятие до того момента, пока Растеряшка не раздобудет чертежи. А в качестве временного транспорта нелетающая феечка использовала розового слона. Да, да, того розового слона, который умеет летать. Потому, что он (в отличие от некоторых) крылышек не терял.

И в этот раз феечка Растеряшка мило улыбалась, стоя перед расстроенной Дашей. Едва завидев свою подружку, Даша тут же стала рассказывать ей о страшном аппарате в холодной и темной комнате жуткого здания, о немногословном и странноватом враче, передвигающемся исключительно быстрым шагом и о том, что ей выстригли целый пучок волос. Она об это уже говорила, но напомнить о таком неприятном событии не будет лишним.

Выслушав Дашу, Феечка задумалась. Непростой вопрос. Когда Даша озадачивала Феечку непростыми вопросами, та ненадолго исчезала, возвращаясь потом с готовым ответом. Даша предполагала, что Растеряшка бегала советоваться с мудрыми феями, заседавшими в фейской библиотеке знаний. Почему именно так, Даша и сама не знала, но такая интерпретация исчезновений Растеряшки была более, чем убедительной.

Оставив порхающего розового слона в качестве заместителя вместо себя, Феечка вновь ненадолго исчезла.

- Ребята! – закричала вернувшаяся в канцелярию Феечка, - нужна помощь!

- Та ладно? – тут же съехидничал рядом стоявший Сухой, нехитрые советы которого всеми принимались в штыки.

- Ну, пожалуйста! Очень надо! – взмолилась Феечка, скрестив руки на груди.

Одуванчик и Светлый тут же отозвались на зов помощи, подойдя к Феечке для устройства импровизированного консилиума. Только Рыжий по традиции маячил где-то за спиной, всё слыша, всё видя и всё зная. И ничего толкового до времени не говорил, развлекаясь подтруниванием над коллегами.

- Дай ей по заднице! – продвигал воспитательную панацею Сухой. - Что это за фигня такая?! Страшной ей! Надо! Сказано «надо» - делай!

- Ага! Долбани её битой по башке, - отозвался «заспинный» Рыжий, - и пока она будет в «отключке», облучай до позеленения. Надолго ее не хватит, зато дешево и сердито!

Огрызнувшись в сторону Рыжего, Сухой умолк со своими советами, передав слово другому оратору.

- А ты с ней будь, когда она туда пойдет, - предложил Светлый, - пока ее будут это….

- Облучать, гений! – отозвался Рыжий.

- Да, облучать, - продолжил Светлый, - ты ее будешь чем-то развлекать.

- А тебя не смущает, анестезиолог волосатый, - снова вмешался Рыжий, - что наша маленькая коллега – сонная муха и являться может только во сне? Как девчонка уснет, если её трухмарит, как пьяного электрика под напряжением? Наркоз? Тогда на кой наша муха ей сдалась, если девку добрый дядя доктор вырубит?

- Ты попробуй ей все спокойно объяснить, - начал осторожно советовать Одуванчик, - обстоятельно, без паники. Она – девочка умная. Она все поймет.

- Ага! – Рыжего было не унять, - замори ее чтением лекции про ионизирующее излучение! А когда она скопытится, облучай, сколько влезет. Покойничкам, как известно, труситься не свойственно.

Феечка злобно топнула ножкой, подскочила к прохаживающемуся вразвалочку Рыжему и, схватив того за полы плаща, прокричала ему прямо в лицо:

- Что ТЫ предлагаешь, шутник?!

Рыжий нисколько не сконфузился такой внезапной агрессивности обычно робкой Феечки. Картинно поморщившись, он брезгливо снял Феечкины руки со своего плаща, отряхнул его и с пасторской интонацией начал проповедь:

- Узри истину в простом, неразумное насекомое! Лучевая терапия…, лучи…. Что испускает лучи?

- Аппарат лучевой терапии! – как заправский отличник, тут же выпалил Одуванчик.

- Спасибо, «капитан Очевидность»! – похвалил Одуванчика Рыжий и продолжил наставлять Феечку: - Солнце! Нарисуй ей Солнце с лучами! Нарисуй грязную лужу, обзови её опухолью и покажи, как солнечные лучи иссушат эту гадость. Импровизируй! Тему я тебе дал.

Феечка подскочила от радости, пискнула: «Спасибо» и тут же сделалась полупрозрачной, вернувшись в Дашин сон.

- Кажется, я знаю, - игриво сказала Даше вернувшаяся Растеряшка, взяла фломастеры и начала рисовать большой, желтый круг. Когда круг был закончен, феечка стала выводить из него прямые линии.

- Солнце? – предположила Даша.

- Умничка! – похвалила Растеряшка девочку и продолжила рисовать.

Когда лучи были закончены, Растеряшка принялась дорисовывать солнышку глазки и улыбающийся ротик. Это же – доброе солнышко, так ведь? Едва феечка нарисовала два кружочка внутри большого круга, как ее подружка, рыженькая девочка, звонко расхохоталась, едва не упав со смеху на пол.

- ? – Феечка совершенно не понимала причины смеха. Но отойдя буквально на пяток шагов от рисунка, тут же сама принялась хохотать. Сама того не желая, неудачная художница нарисовала очень достоверный, волосатый и желтый свиной пятачок.

- Это – солнечная хрюшка! – сквозь смех, произнесла Даша.

«Пятачок, пятачок…». Феечка быстро прокрутила в голове какие-то образы, тут же уменьшила получившийся пятачок и стала дорисовывать к нему мордашку. Потом толстоватое тельце с точащими палочками-руками и ногами. Ручки и ножки получились кривоватыми, но Растеряшка не терялась, она продолжала ваять. К улыбающейся мордашке сверху Растеряшка пририсовала козлиные рожки, а ножкам-кривулькам – копытца. Потом Растеряшка дорисовала получившемуся образу длинный и худой хвост, а в руки вручила лук со стрелами.

Даша, прекратив смеяться, с интересом наблюдать за рождающимся образом. Забавный человечек желтого цвета, с пятачком, с хвостиком, с рожками и копытцами.... Кто бы это мог быть?

- Прошу любить и жаловать! Солнечный чертик! – феечка с гордостью представила свое художество, которое, тут же ожив, подмигнуло Даше левым глазом.
Рыженькая девочка расхохоталась пуще прежнего.

- Так не бывает, - сквозь смех сказала Даша.

Получившийся солнечный чертик, который все слышал и видел, сразу же обиделся, сделав грустное выражение лица.

- Не обижайся на нее, - нежно сказала чертику Растеряшка, - она ведь не знает, что солнечные чертики тоже существуют.

- Разве? – усомнилась Даша.

- Еще как! Вот солнечные зайчики бывают?

- Угу, - угукнула Даша, подошла к солнечному чертику и как котенка, почесала того под шеей. Чертик закрыл глазки и довольно захрюкал.

- И солнечные чертики бывают, - продолжала Растеряшка, - только они очень маленькие, поэтому мы их не видим. Но, если они маленькие, это же не значит, что их нет, так ведь?

- Угу, - продолжала угукать Даша, почесывая хрюкающего от удовольствия чертика. – А что они делают?

- Они? – Феечка на мгновение задумалась. – Они…. Они рождаются из любых лучиков. Из солнечных ….

- Из аппарата лучевой терапии тоже? – перебила Растеряшку Даша.

- И из аппарата лучевой терапии, - подтвердила феечка. - Они охотятся за всякими пакостями. Микробами, болезнями…

- И опухолями? – снова перебив Растеряшку, спросила про больную тему Даша.

- И опухолями, - подтвердила феечка, - они стреляют в них стрелами из своего солнечного лука. Они – хорошие, они людям помогают. Смотри!

Растеряшка взяла серый фломастер и нарисовала бесформенную, злую тучку с большими зубами, которая, едва появившись, злобно зарычала и бросилась в сторону феечки.

- Ай! Она меня сейчас укусит! – в страхе закричала Растеряшка и попятилась назад.

Но солнечный чертик, который еще совсем недавно был краской желтого фломастера, хитро прищурившись, натянул тетиву своего солнечного лука и метко выстрелил в злую тучку. Тучка, желавшая от злости покусать Растеряшку, испустила злобный визг и испарилась, превратившись в маленькое, белое и, судя по всему, вполне миролюбивое облачко.

Весь остаток непродолжительного утреннего сна подружки проиграли в забавную игру: «Попади в тучку». Даша играла на стороне чертика. Она прицеливалась вместе с ним в очередную тучку, которая злобно вращая глазами, стремилась укусить солнечного чертика. А Феечка, пытаясь помешать чертику и Даше прицелиться, периодически трусила большой белый экран с ожившими рисунками. Когда начиналась тряска, чертик с Дашей никак не могли прицельно выстрелить. Если стрелковая команда успевала метко выстрелить, тучка превращалась в облачко и на нарисованном табло, к цифре: «Солнечный чертик» добавлялся один балл. А если выстрел не был метким, тучка подбегала к чертику и кусала того за ногу. Чертик жалобно хрюкал, пытаясь отбиться ногой от злобного, зубастого, серого пятна, а на табло цифра: «Опухоль» жирнела ровно на один балл.

- Соня! – послышался откуда-то сверху тихий Ольгин голос.

Игру пришлось прервать на счете 15:15.

Даша проснулась в замечательном настроении. Едва проснувшись, Даша стала просить маму попробовать еще раз с лучевым аппаратом. Даше очень хотелось, чтобы солнечный чертик все-таки выиграл. Ведь в его победе обаятельная девочка с рыжими косичками была заинтересована никак не меньше, чем сам меткий стрелок.

На счастье, у радиолога была еще одна маленькая дыра в умопомрачительном графике. Ровно в 20:30.

«Этот чувак явно на ядерных батарейках!» - подумала Ольга, увидев, как немолодой радиолог все так же лихо носится, невзирая на адский рабочий день.

На этот раз Даша была воплощением самого спокойствия. Девочка безо всякой паники улеглась на холодный стол и, не ропща, позволила пристегнуть свою голову к столу этим намордником.

- Когда я в микрофон скажу: «Начинаем», ты глубоко вдохни и задержи дыхание, - перед уходом из комнаты сказал Даше радиолог, - мы все сделаем быстро. Как только можно будет дышать – я тебе скажу. Полминутки потерпишь?

Полминутки?! Ха-ха! Сущая мелочь! Даша еще с садика ходила на плаванье и училась задерживать дыхание. Да она всех тех, кто с ней плавал, «перенедышать» могла! Даже Пашку, который на два года старше. Однажды они «зарубились» с Пашкой, и Даша пробыла под водой целую минуту и пять секунд. Представляете! Минуту и пять секунд! Даже тренер Алевтина Арсеньевна запереживала. Да что там тренер! Даша и сама испугалась такой своей прыти. Она бы могла еще не дышать, но ей почему-то показалось, что она и вовсе разучиться дышать, если еще немножко, еще чуть-чуть пробудет под водой. Разучится и будет остаток своей жизни жить в бассейне.

Даша вынырнула под всеобщее ликование и, отдышавшись, показала язык нахмурившемуся Пашке, не продержавшемуся и сорока секунд.

- Начинаем! – прозвучал из динамика голос врача.

Даша глубоко вдохнула, надула щеки, задержала дыхание и закрыла глаза. Перед ней тут же появился солнечный чертик, который целился в очередную тучку-опухоль. Тучка рычала, злилась и, щелкая зубами, летела в сторону чертика. «Бим-ммм», запела тетива, и солнечная стрела пронзила коварную тучку, обратив ту в полупрозрачное, мирное облачко.

Даша едва не закричала от радости. Ура, 16:15! Но радоваться было рано. На горизонте появился еще один супостат, больше прежнего. Если бы Даша дернулась от радости или крикнула – солнечный чертик наверняка бы промахнулся, и счет снова стал бы равным. Поэтому Даша лежала, не шевелясь, лишь усиленно раздувая щеки. «Бим-ммм, бим-ммм, бим-ммм» - пела тетива, раз за разом поражая серых недругов метким выстрелом.

- Можно дышать! – огласил конец игры голос реактивного врача-радиолога.

Даша радостно выдохнула. Ура! Победа!

- Мама, мы победили со счетом 20:15! – не сдерживая радости, заголосила Даша, едва завидев Ольгу.

- Молодец! – похвалила дочку Ольга, так и не поняв, кто кого и в чем победил. Бог с ним. Главное, что проблема со вторым орудием в нелегкой борьбе с коварным членистоногим была решена.

Пожилой врач-радиолог живо отстегнул Дашу и, скомандовав всем: «Выходим!», помчался на выход. Его уже ожидал еще один пациент.

«Это дядька явно подзаряжается от своих аппаратов!» - выходя из радиологии, думала Ольга.

Глава 7. В нашем доме поселился замечательный сосед.

В отделение детской онкологии дела шли очень хорошо. Четкий план борьбы с недугом был разработан, проблемы с воплощением решены. Реактивный радиолог дал свое согласие на вечерний прием, избавив Дашу от необходимости вставать ни свет, ни заря. Даже вопрос совместной отлёжки был решен усилиями Веры Ивановны, которая отнекивалась вплоть до конца понедельничного рабочего дня. Отнекивалась, отнекивалась, а потом тихонечко отвела Ольгу в сестринскую и тихонечко, чтобы никто не услышал, дала свое согласие. Правда, за полуторную цену. Мол, главврач лапу положил. Ну ничего. «График тот же, - акцентировала внимание старшая медсестра, - рассчитываетесь подневно с утра».

Вплоть до четверга все было замечательно. В четверг, когда Ольга возвращалась с завтрака, с трудом таща за собой по лестнице «намакаронившуюся» Дашку и оладьи с какао в желудке, прилетела внезапная новость. Едва Ольга открыла дверь в отделение, как тут же столкнулась нос к носу с Верой Ивановной.

- Ой, Оленька, здравствуйте! – быстро проговорила старшая медсестра, уже с утра ушедшая с головой в хлопоты отделения, - а я Вас все утро ищу!

«Я тут! Чего искать?» - подумала Ольга. А еще она подумала, что, пожалуй, надо меньше есть. Нет, меньше жрать! Оладьи с абрикосовым джемом были очень вкусны. Но их было много!

- Оленька, тут такая ситуация… - Вера Ивановна сделала маленькую паузу для придания разговору особой солидности, - Вам придется на денек съехать.

- В смысле?! – сытая Ольга совсем не была готова к «ударным» новостям»

- Оль, да Вы не волнуйтесь, - Вера Ивановна взяла Ольгу за руку, - всего на денек. Мне надо пациента поселить. Он тяжелый. В буквальном и переносном смысле, - уточнила старшая медсестра, - в общую его поселять не желательно…, да и Глеб Миронович велел.… В общем, - Вера Ивановна обратилась уже к Даше, - у тебя сегодня будет новый сосед.

- Сосед? – с трудом сдерживая эмоции, спросила Ольга.

- Да, мальчик, - невинно хлопая глаза, подтвердила Вера Ивановна. - Да Вы не волнуйтесь! Он – хороший мальчик, тихий. Его завтра прооперируют, а потом для него уже место освободится. Просто сейчас накладочка получилась, понимаете?

- Так ведь девочка она, - указала на Дашу раздосадованная Ольга.

- Ну, это ничего, - махнула рукой Вера Ивановна, - я же говорю, мальчик хороший, хлопот не доставит. Да Вы не волнуйтесь, Оля! Всего на один день! Завтра я его переведу. Накладочка такая, мест нет.

«Господи, мальчика нам только не хватало!» - по дороге к палате думала Ольга, с трудом поспевая за семенящей Верой Ивановной.

У палаты их уже ждала высокая и очень худая женщина среднего возраста с огромной сумкой.

- Ой, нашлись-таки, нашлись?! – низким голосом с хрипотцой радостно заголосила стоявшая у палаты женщина.

- Да, нашлись, - с улыбкой ответила ей Вера Ивановна, - вот, Ваша новая соседка.

- Ира! – живо представилась высокая и худая женщина.

Оля, прикрыв ладонью как всегда несвоевременно выскочившую отрыжку, буркнула: «Оля» и полезла в карман за ключами от палаты.

Ирина, мать скоропостижно нарисовавшегося соседа, быстро вскочила в палату, как пушинку метнула в угол по виду тяжеленную сумку, бегло, как бы из вежливости восхитилась обстановкой и куда-то умчалась. Оля смотрела на это все с потрясающей сытой ленью. Какая-то суматоха, кто-то куда-то бежит…. «Блин, шмотки надо прибрать! – мысли с трудом протискивались по наеденным извилинам мозга, - Ну где ты взялась на мою голову?!».

Буквально через двадцать минут, едва Ольга успела прибрать кровать, двери распахнулись, и Ирина вкатила в палату инвалидную коляску с очень полным мальчиком.

- А вот и мы! – с радостью огласила свое появление Ирина.

- Доброе утро! – вежливо отозвалась Даша.

- Здравствуйте, - без особого энтузиазма сказала Ольга.

- Это – Дима! – представила сына Ирина и покатила к освободившейся кровати.

Вера Ивановна, сопровождавшая поселенцев, помогла отрегулировать кровать в полусидящее положение и, пожелав «Всего хорошего», удалилась.

Пока Ирина быстро застилала кровать, грузный мальчик с трудом встал с коляски и неспешно, тяжело дыша, дошел до кровати, чтобы устало плюхнуться в неё.

«Я надеюсь, в туалет он хоть сам ходит» - мелькнуло в голове у Ольги.

- Димочка, ты как? – спросила у сына Ирина.

- Хорошо, мама, - ответил мальчик. - Можно водички?

- Да, да, - Ирина бросилась рыться в кульке. Но в кульке воды не оказалось.

- Ой, Димочка, вода закончилась! Я сейчас быстро сбегаю…

Оля без особой спешки полезла в Дашкину тумбочку и достала оттуда литровую бутылку воду.

- Вот, - протянула она воду Ирине.

- Ой, спасибо тебе! – поблагодарила Ольгу Ирина, безо всякой «предвариловки» перейдя на «ты». – Я отдам. Сейчас сбегаю, сейчас…

- Не надо, - махнула рукой Оля. Соседи все-таки.

Ирина, которую утренний переезд, по-видимому, крепко замотал, вспомнила, что что-то забыла в кардиологии, откуда они с сыном, собственно, и перекочевали. Еще раз пообещав отдать, Ирина кинула сыну: «Я скоро, Димочка!» и куда-то умчалась из палаты на своих длинных и тонких ногах.

А Ольга вспомнила о том, что совсем забыла побеседовать с Сергеем Сергеевичем на очень важную тему. И пока он не был кем-то занят, Оля решила изловить молодого врача и выдавить из него интересующие вопросы. Детей пришлось ненадолго оставить одних в палате. Разберутся. Они-то взрослые.

Оставшись наедине с очень грузным и малоподвижным мальчиком, Даша решила все-таки познакомиться поближе. Сосед как-никак. А о соседях, как известно, очень желательно знать побольше.

- Привет! Я Даша! – с улыбкой представилась миленькая девочка, умостившись «по-йоговски» на своей кровати лицом к собеседнику.

- Привет! – с одышкой ответил грузный мальчик и, переведя дух, добавил: - я Дима.

- Очень приятно, Дима! – «отлюбезничала» в ответ культурная Даша. – Конфету хочешь?

Даша полезла в карман за припасами, недавно добытыми в ходе очередной вылазки в столовку.

- Сосачки, - презентовала подарок Даша, показав апельсиновую карамельку.

- Нет, спасибо, - ответил Дима, сглатывая слюнку, - мне нельзя, у меня диабет.

- Совсем, совсем нельзя?

- Совсем, совсем, - грустно ответил мальчик.

- Жаль, - посочувствовала Даша и сунула сосачку в карман. Хотелось ее съесть, но Даша предусмотрительно решила не делать этого на глазах бедного мальчика, которому сосачки есть совсем нельзя. – А тортики, пирожные? – продолжала интересоваться девочка с рыжими косичками.

- Нельзя, - еще грустнее ответил Дима, - ничего нельзя. Даже обычную картошку нельзя.

- Бедняжка! – расчувствовалась Даша. – А что же ты вообще ешь?

- Морковку вареную, капусту, курицу вареную…, - стал перечислять мальчик.

- Фу! Как такое вообще можно есть?! – возмутилась Даша.

- А еще мама перед едой мне колет лекарство. Каждый раз. Инсулин. Доктор сказал, что если не уколоть, я могу умереть, - спокойно отвечал Дима.

- Ой, мамочки! – испугалась Даша. – Неужели так бывает?!

- Как видишь, - выдохнул Дима и, желая немного разбавить грустный разговор, добавил: - Зато у меня в меню целая куча таблеток! Каждый день по три горсти. Есть даже вкусные.

- Таблетки?! – удивилась Даша.

- Ну…, - Дима немного подумал, - мне так хочется. А от того, что мне хочется, они становятся вкуснее.

- А почему ты тогда такой толстый, если ничего такого не ешь? - обойдя рамки приличия, в лоб спросила Даша.

- Врач сказал, у меня опухоль в мозгу. Из-за нее я такой, - со стеснением ответил Дима.

- Ух ты! У меня тоже опухоль в голове! – с детской наивностью обрадовалась соратнику по несчастью Даша.

- Значит они у нас разные. Ты, вот, худенькая, а я – ... – Дима еще раз грустно вздохнул, - завтра мне обещают сделать операцию. Врач сказал, что после этого я престану полнеть.

- А мне пока не могут сделать операцию, - пожаловалась Даша, - мама говорит, что у меня опухоль очень хитрая, просто так не удалишь.

Дети продолжили беседу, которая оживлялась буквально на глазах. Даже когда вернулись мамы, Даша не преставала трещать о чем-то очень важно. Например, о жадине Светке из третьей палаты. Или о строящемся здании неподалеку. Или о.… О! Точно! Детская площадка! Упоминание о замечательной детской площадке тут же породило идею предобедней прогулки. А чего в палате киснуть?

Оба семейства тут же решили прогуляться. Только Ирина сбегала к Вере Ивановне за коляской. Увы, но Дима сам бы просто не дошел.

На замечательной детской площадке уже игралось несколько человек, включая Дашиных подружек. Девчонки благоразумно решили не отстраняться от грузного мальчика, который вынужден был сидеть в коляске. Они придумали игру, в которой Дима принимал самое непосредственное участие. Для начала они стали играть «в слова». Дима охотно включился в игру. Как оказалось, Дима был умным мальчиком, и девочки очень быстро поняли, что победа в интеллектуальных играх им не «светит».

Когда слова закончились (а слова всегда когда-то заканчиваются), девчонки стали мотаться на ближайшую лужайку и добывать там разные цветочки и прикольные колосочки. Они приносили добычу сидящему Диме, а тот с ловкостью плёл девочкам веночки. Веночки получались очень прикольными. Девочки с удовольствием примеряли «обновки», хвастаясь друг перед дружкой и щеголяя в них, как заправские модницы. Время до обеда прошло крайне весело. Даже для грузного мальчика, который все время сидел в инвалидной коляске.

А Оля, включив режим «на вылет» (это когда слова влетают и вылетают, не задерживаясь), сидела и грелась на солнышке, пока Ира без умолку трещала на разные темы. Об отвратительных окнах в кардиологии, из-под которых вечно капает вода в дождь, о сумасшедшей дороговизне лекарств, о …. Оля сидела молча и просто наслаждала погожим деньком. Окна, кардиология, лекарства…. Господи! Солнце светит, дети играют, хорошо же!

До вечера, вплоть до самого-самого, когда мамам нужно было уходить, Даша с Димой все болтали и болтали. Дима оказался очень начитанным мальчиком. Он рассказывал рыженькой Даше о разных книгах, об удивительных героях и невероятных событиях, о которых успел прочитать. А Даша с интересом слушала полного мальчика, своего соседа по палате. Дима очень здорово все рассказывал, не запинался и не ел слова, как некоторые, был очень корректен в выражениях и красноречив в высказываниях. «А он – прикольный, - думала про Диму Даша, - очень жаль, что он такой толстый и больной. Его же, наверное, вылечат?». Наверное.

Вечером, после радиологии, скрепя сердцем, Оля собрала вещи для дома и, чмокнув Дашку, поплелась домой. Как-то необычно уезжать домой в одиночестве, оставив дочку одну на ночлег в больнице.

На лестнице Олю догнала Ира.

- А тебе куда?

- На Гагарина, - отстраненно ответила Ольга.

- Ух ты! А мне тоже туда же! – с энтузиазмом сказала Ира, - а где на Гагарина?

- За гипермаркетом длинная девятиэтажка, - показала рукой Ольга, словно бы ее дом был рядом и тихонечко выглядывал из-за деревьев поблизости.

- Так мы - соседи с тобой! – обрадовалась Ира, - поедем вместе. Ты траликом или маршруткой?

- Чо будет.

- Я с тобой, ага? Ты не против?

«А чего бы и нет? Вдвоем не так страшно по темноте ехать. Да и всегда можно включить режим «на вылет», если зазудит…».

Всю дорогу до дома Ира не умолкала, рассказывая все и обо всех в больнице, о ком она уже успела узнать. И некоторая информация, выуженная из непрерывного словесного потока, Ольге очень даже пригодилась. Не все так плохо с этой мамашкой.

Выйдя на нужной остановке, Ира тут же предложила Ольге:

- Слушай! А давай с тобой по бутылочке пива отопьем!

«Алкашка» - подумала Ольга.

- Не, ты не подумай, - словно прочитав мысли, тут же поправилась Ирина, - я - не «синь» какая-то там! Просто тепло на улице, день тяжелый выдался. Давай! Я угощаю!

Оля хотела было отказаться, сославшись на домашние заботы, но что-то внутри неё «дакнуло» вопреки воле хозяйки.

Ира тут же мотнулась в ближайший ларек за двумя бутылками пенного. Отказываться было поздно.

- Идем в беседку, - предложила она Ольге.

- Та там занято, как всегда, - предположила Оля.

- Кем?! Малолетками?! – Ира тут же завелась. – Да я их быстро сейчас шугану!

Две мамаши, уставшие после очередного больничного дня, умостились в дворовой беседке, издали освещаемой фонарем. Благо дело, насиженное место оказалось пусто и «шугать» никого не понадобилось. Оля позвонила мужу и сказала, что сидит во дворе с соседкой по палате. Ну, так получилось, обсудить надо. Юрка, конечно, поскрипел немного для приличия, но явного противления не выказал.

Едва отпив глоток пенного напитка, Ира вновь заговорила, перенеся разговор из больничной в семейную тему. Ира рассказывала и рассказывала, умолкая лишь только чтобы вдохнуть или глотнуть пива. О «недоделанном» муже с его чокнутой мамашей, от которых Ира сбежала к своим с уже больным Димочкой на руках.

- Я прихожу с работы домой и вижу, как этот увалень сидит на диване перед телеком и топчет жареную курицу, - не стесняясь в выражениях, Ира повествовала про экс-мужа, - а Димочка рядышком сидит и плачет. Оля! Плачет ребенок! Он кушать хочет, у него с утра одна морковка вареная и кусочек курицы. И всё! А этот, - Ира издала многоэтажную конструкцию из непечатных слов, - даже не потрудился спросить Димочку! Своего сына, между прочим, не приемного, не байстрюка какого-то! Сидит и жрёт прямо перед его носом! Не на кухне, Оля, на диване, прямо перед Димкиным голодным носом! А Димочке-то этого всего нельзя! «Я - мужик, я с работы пришел». Мужик, йо-ооо! И мать его, - вновь многоэтажка огласила окрестности двора, - мне говорит, типа: я - мать и я должна. А ничего, что я, мать, целый день на работе, твою мать, потому, что сынок её недоделанный денег в семью ни шиша не приносит?! Мать! А ты кто? Ведьма злая?! Внука покормить не можешь?!

В процессе крайне эмоционального, огненного рассказа, который Ира не стеснялась приправлять «крепким» словцом, Оле приходилось несколько раз успокаивать собеседницу, прося ту быть немного потише. А то их разговор со стороны больше напоминал разборки пьяной молодежи, чем беседу двух вполне трезвых мамаш, чьи дети сейчас в онкологии. Слушая Иру, Оля поймала себя на мысли: «Надо бы Юрке «спасибо» сказать. Просто обнять и сказать «спасибо». За что? Да просто! За то, что он такой есть. Могло-то быть и совсем по-другому…».

Покинув неблагополучные семейные узы, рассказ плавно перекочевал в нелегкие будни матери-одиночки. Бесчисленные обследования, нужда и тяготы, выпавшие на Ирину долю и полнейшее, отнимающее всю жизненную силу неведение. Что, почему, как?!

- Ты представляешь, он ведь совсем здоровеньким был до пяти, - тараторила Ира, - а потом как-то внезапно стал полнеть. Вроде и ничего такого не ел, а полнел. Я его по всем врачам затаскала! Те ему и диеты, и еще всякое. Я уже спецом в диетологии стала! А Димочка все полнеет.

Разговор продвигался все дальше и дальше, раскрывая в подробностях обследования, догадки и домыслы врачей, безуспешные лечения и прочие детали врачебных мытарств. И как сахарный диабет ему поставили, и про первый сердечный приступ.

- Ты представляешь! Он же еще ребенок, ему еще десяти не было, а врачи ему ишемию ставят и предынфарктное состояние! Как деду какому-то!

«Господи! Хорошо, что с Дашкиной болячкой быстро определились!» - подумала Ольга, слушая о мытарствах.

Разговор снова забрел в дебри кардиологии, где, по счастливой случайности, Димочка попался на глаза Глебу Мироновичу, заходившему в кардиологию совсем по другому вопросу.

- А он только глянул на Димочку и сказал: «МРТ головного мозга, срочно!». Блин, да мы это МРТ уже пять раз делали, ничерта не нашли! А он настаивал. И, ты представляешь! Таки нашли! Боже, как я обрадовалась! Врачи подумали: «Вот дура-то! Чему радоваться?!». А я радуюсь! Скольких мы специалистов обошли, сколькие обследования, а никто так и не сказал, чем Димка болеет. А тут – хоп и есть! Опухоль. Маленькая, в гипофизе. Это она, сука, всю жизнь сыночке моему испоганила! И не видно же ее было на других снимках! Глеб Миронович сказал, что прооперирует, не особо сложно. Только сердце надо поправить. У Димочки чуть ли не два раза на день сердечный приступ был. Губы синеют, он начинает задыхаться, левая рука отнимается. Ужас! Знаешь, как страшно, когда твой ребенок прямо на твоих глазах умирать начинает?!

Оля на мгновение представила себе такую картину, только с Дашкой. Представила и мгновенно передернулась вся! «Господи! Только не с Дашкой! Какой кошмар!». Видение было столь пугающим, что Оля тут же быстро замотала головой, чтобы вытрусить к чертовой матери эти мысли.

А Ира продолжала:

- Я Глебу Мироновичу говорю: «Так чего ждать?! Может сразу прооперировать?». А он наотрез отказывается. «Пока кардиолог своё согласие не даст, оперировать не буду!». Вот мы в кардиологии и провалялись. Сколько же мы там были? – Ира немного задумалась. – Знаешь, со всеми этими больницами и счет времени потеряла! Да недели три, пожалуй. Не меньше. А вчера вечером Любочка, лечащий врач Димочки, сказала, что можно. Нас с самого утра к вам и переселил. Ты уж извини, Ольчик, что мы с Димочкой вас потеснили!

- Не мели ерунду! – Оля махнула рукой, - такое тоже скажешь!

Разговор все продолжался и продолжался. А время шло. Повсюду. Даже в слабоосвещенной дворовой беседке, неумолимо продвигая стрелки часов к двадцати трём.

- Ого! Уже одиннадцать! – глянув на часы, заметила Ира, - надо бы и по домам. Завтра рано вставать.

- Надо бы… - устало ответила Ольга. Действительно, не мешает хоть немного поспать.

- О! Две алкашки! – усмехнулась Ира, – даже по полбутылки не вылакали! - заметила она, показав почти полную бутылку уже хорошо потеплевшего пива.

И две подруги по несчастью разошлись по домам, условившись завтра созвониться в половину восьмого, чтобы не позже восьми причапать в больницу.

Стоя с утра во дворе, Оля в очередной раз пыталась набрать Иру, но та не отвечала. Оля пошла на остановку, не прекращая попытки дозвониться. Но трубку никто не брал. «Ну, я пыталась, - садясь в маршрутку, оправдала конец попыткам Ольга, - не маленькая, сама доберется. Дорогу знает».

В больнице было все, как обычно. Как обычно бывает в больнице.

Оля осторожно открыла дверь в палату и увидела закутавшуюся в одеяло перепуганную Дашу, которая сидела на стульчике возле кровати и вся тряслась.

- Доченька, что случилось?! – Оля подскочила и обняла Дашу.

- Мама! Мама! – дрожащим, срывающимся голосом заговорила Даша, крепко обняв мать.

- Да что стряслось, Даша?!

- Мама! Дима!

- Что Дима?!

- Дима, Дима… - Даша никак не могла взять себя в руки и объяснить.

Оля налила стакан воды и чуть ли не силком напоила Дашку.

- Доченька, что Дима?! – вновь спросила она у Даши.

- Мама! Я ночью спала, а потом проснулась. Кто-то так хрипел и по кровати бил. Я проснулась. Смотрю, а Дима рукой по кровати бьет! И хрипит! И еще какая-то белая гадость у него изо рта, - Даша то и дело прерывалась, трясясь и судорожно глотая воздух. – Мама! Он хрипит, задыхается! И эта белая гадость! Я побежала за взрослыми. Прибежала медсестра и этот большой врач. Медсестра сразу же куда-то убежала, а врач стащил Димку с кровати и стал… - Даша сделала пару глотков воды, - стал толкать Димку в живот.

- Господи! Какой ужас! – Оля вытерла со лба проступивший пот.

- А потом прибежала медсестра с такой кроватью на колесиках и Димку куда-то увезли! – Даша расплакалась. – Мама! Он же не умрет?! Они же спасут Диму, правда?!

- Доченька! – Оля крепко обняла и поцеловала испуганную Дашу, - конечно, они его спасут! Они же – врачи! Это же – больница, тут всех спасают! Не переживай, милая моя, спасут они Димку, спасут! И вылечат. И его, и тебя вылечат.

Даша продолжала трястись в испуге, не успокаиваясь даже после Ольгиных слов. Оля хотела было тут же сходить и все разузнать, но Дашку в таком состоянии оставлять было нельзя. В конечном итоге, будет утренний обход, будет Сергей Сергеевич, который наверняка знает о случившемся. Побыть с перепуганной Дашкой сейчас было важнее. И Ольга осталась в палате, успокаивая дочку.

Ждать пришлось недолго.

Где-то к девяти дверь осторожно открылась и в палату вошла Ира. Вся осунувшаяся, сгорбленная. Еще вчера высокая женщина теперь выглядела на голову ниже. Ватными шагами Ира подошла к Диминой кровати и стала неспешно собирать вещи сына. Вчера, впопыхах Ира не успела разложиться, и собирать было почти нечего. Футболочка, шортики…. Ира медленно и аккуратно, не произнося ни единого слова, складывала вещи. А потом медленно укладывала их в сумку. Футболочка, шортики…. Неспешно раскрыв кулек, Ира положила туда Димины тапочки.

И этот взгляд! Совершенно пустой, без жизни и огня, без эмоций и страсти, что еще вчера бушевали, многословно выплескиваясь наружу. Молча, все молча. Ирины глаза были совершенно пусты. Сухи и пусты. Будто бы душа за ними оборвалась, оставив вместо себя зияющую пустоту.

Оля молча стояла у Дашиной кровати и, не шевелясь, издали наблюдала за своей соседкой. Лишь покрепче рот рукой прикрыла, чтобы внезапно не разрыдаться. И без слов всё было понятно.

Сгорбленная, скомканная, посеревшая Ира, без слез и слов, стала неспешно собирать постельное белье, аккуратно складывая его в стопочку. Простынь, пододеяльник, наволочка…. А потом тихонько опустилась на самый краешек кровати и замерла. Без слов, без слез и движений, Ира сидела на краешке кровати и куда-то всматривалась, словно ища глазами кого-то. Она пронзала взглядом эту реальность, это «здесь и сейчас». Всматривалась, что увидеть, хоть на мгновение узреть кого-то, кого здесь и сейчас уже не было.

- Нет больше Димочки, - хриплым голосом тихо произнесла Ира.

Оля не выдержала. Слезы сами собой брызнули из глаз, а предательский рот, вопреки воле, издал протяжный стон. На кровати тихо заплакала Даша, а Оля пыталась собрать все свои силы, чтобы не разрыдаться. Как когда-то на похоронах матери, когда она смотрела на безутешного, внезапно овдовевшего отца. Оля пыталась справиться со всем горем, которое так и норовило вырваться наружу надрывным ревом. И искала какие-то слова. Какие-то. «Да что тут скажешь?!».

Оля тихонечко подошла к Ире, села рядышком и крепко обняла убитую горем мать. Как тогда, на материнских похоронах, глотая слезы и слова, крепко обнимала отца.

А Ира сидела и молчала. Не плакала, не рвала на себе волосы. Без слов, без слез и движений Ира всматривалась куда-то вдаль. Так они и просидели едва ли не полчаса. Очень, очень тихо. Лишь Дашка всхлипывала на кровати.

А потом Ира повернулась к Ольге и с невероятной мольбой в глазах произнесла:

- Оля, я прошу тебя! Я прошу тебя, борись за дочку! Не сдавайся, не бойся, борись! Не отдавай ее в лапы смерти, ни за что не отдавай! Пообещай мне бороться!

- Да, да, - вытирая слезы, сквозь плач обещала Оля.

- Делай все, что можно и чего нельзя, не сдавайся! Чтобы не случилось этого «потом». Потом поздно будет!

Глава 8. Сказка о прекрасной принцессе.

В длинном, светлом коридоре, чуть поодаль от стойки, так чтобы начальству перед глазами не маячить, на перекошенном диване, наспех сооруженном Рыжим, сидели собственно Рыжий и Сухой. Парни с увлечением слушали эмоциональный рассказ одного экзорциста. Экзорцист профессионально поставленной дикцией, в ролях, с эмоциональной раскраской рассказывал об очередном изгнании коварного демона из невинной девушки.

- Во жжет! – шепотом сказал Сухой Рыжему.

- Ты погоди, – анонсировал Рыжий, - дальше самый яд начнется!

- Не рассказывай, не рассказывай!

- Я бросил проклятый кубок в зеркало… - закричал экзорцист, но его тираду прервал очень знакомый и совсем не долгожданный голос из-за стойки:

- Мальчики!

- Ну, ма-ааам! – как малолетние озорники за просмотром интересного фильма, хором запросились Сухой и Рыжий.

- За работу, оболтусы! – прикрикнула Начальница.

Рыжий ленно встал, нехотя щелкнул пальцами, испарив диван, и вразвалочку пошел к стойке. По пути его догнал Сухой.

- Ты, это, - дергая за рукав, начал Сухой, - не отмывай его пока. Рассказ у него очень интересный. Дослушать хочется.

- Ну-ууу, - важно протянул Рыжий, - ты же знаешь, у меня график, план…

- Не выкобенивайся, чертяка! – с чертовской любезностью Сухой стал уговаривать Рыжего, - я тебе кой-чего подкину.

- Не «кой-чего», а… - и Рыжий шепнул запрошенную сумму на ухо Сухому. В тот же миг глубоко посаженные глаза Сухого моментально расширились, чуть не выскочив из глазниц.

- Да ты чего, крохобор?! – возмутился дрыщавый черт.

- А как ты хотел, юный зритель?! – стал отстаивать цену Рыжий, – это же эксклюзив! Твои маньяки-неудачники такого не расскажут! Да и рассказчик из него шикарный, как видишь.

- Ну, блин! Не жлобись, сбавь чуток! – Сухой не терял надежды сбить цену.

- Не, дружаня, меньше не могу! – Рыжий был непреклонен. - Рисков много и товар в единичном экземпляре. Ты же таких еще лет сто не встретишь! Так что…

- Ладно, жлоб! – Сухой скорчил злобную рожу и быстрым шагом помчал к своему клиенту.

А Рыжий, довольный собой, передал кочегару ценный экспонат с назиданием: «В отстойник» и насвистывая что-то непонятное, отправился к стойке, возле которой уже стояла Феечка.

Феечка стояла и с грустью смотрела за тем, как Светлый отправляет в туманную даль коридора полного мальчика.

- Чего грустишь, мелкая? – спросил у Феечки Рыжий из-за спины.

- Жалко мальчика, - обернувшись, ответила Феечка, - как теперь мне с моей рыжулькой быть?

- А как быть? Так и быть, - простой вопрос для мистера «я-все-знаю», - опять пойдешь к ней и будешь веселиться.

- Я думаю, ей сейчас не до веселья, - грустно сказал Феечка, мотнув головой в сторону полного мальчика, который постепенно исчезал в туманной дымке коридора.

- А ты… - Рыжий задумался, - а ты сказку ей расскажи!

- Сказку?! – Феечка в момент загорелась.

- Ага! Сказку, - Рыжий достал из портсигара сигарету, - дети любят сказки. И взрослые.

- Точно! – Феечка заулыбалась. – А ты – молодец!

- А то! – Рыжий погладил себя по пузу, гордо выпятив его вперед.

- Я знаю! – Феечка хитро прищурилась, - я Дашке рисовала солнечного чертика. Так вот, ты и есть солнечный чертик!

- Солнечный чер..,хо-хо, тик – со стороны послышался хриплый смех.

Согнувшись пополам, Сухой содрогался от хохота.

- Сол…, ха-ха, сол…, е-хе-хе! Этот боров?! А-ха-ха!

- Чо ржешь, мешок с костями?! – злобно кинул Рыжий скрючившемуся от смеха Сухому и, обернувшись к Феечке, тихонько добавил: - Ты чо творишь, муха?! Ты же своими… - зная лексические предпочтения Начальницы, Рыжий вовремя остановился, - ты же меня дискредитируешь перед лицом подчинённых!

- Подчинё...хо-хо…нных! – новый приступ смеха поразил Сухого. – Йошкин дрын! Мой начальник – ха-ха, ой, не могу, сол…, е-хе-ее, солнечный чертик! Я щас сдохну!

- Скорей бы! – прорычал Рыжий.

- Не дождешься, сол… ха-аааа!

- Вот помогай тебе после этого! – обиженно буркнул Рыжий Феечке и собрался куда-то уходить.

- Постой! – Феечка схватила Рыжего за плащ, - постой!

Рыжий на мгновение остановился и злобно посмотрел на Феечку.

- Спасибо тебе, мой солнечный чертик! – с невероятной благодарностью в глазах, произнесла Феечка.

Рыжий еще раз взглянул недобрым взглядом на миниатюрную, удивительно красивую, и, пожалуй, прозорливую девушку. Взглянул недобрым взглядом и пошёл. Может быть, взгляд его и не был полон доброты и благодарности, может он даже искрился злобой, но откуда-то изнутри, из дебрей его чертовской души проглядывалась теплая, полная любви и благодарности улыбка. И уж Феечка это точно подметила!

А Феечка в нетерпении ожидала своего времени. Времени, когда все дети ложатся спать.

Этой ночью серая серость в начале Дашиного сна была особо затяжной, серой и очень грустной. Почему-то из этой серости проглядывался не образ милой, улыбающейся феечки Растеряшки, а испуганное, перекошенное приступом лицо Димы. Даша пыталась отмахнуться от пугавшего ее образа, отгородится, но Дима все стоял и стоял перед ее глазами.

Ах, эти детские сны! Они такие цветные, такие сказочные и неожиданные! Все может перемениться в миг. Серая серость, рисовавшая умирающего Диму, быстро сменилась белой белостью, как обычно. И Дима сменился. Теперь его образ был светлым, чистым и совсем-совсем не страшным. Он улыбался Даше и махал на прощание рукой. Даша тоже замахала ему, только во сне. Она хотела его о чем-то спросить, но…. Видимо, настало его время уходить. Дима легкой походкой уходил в туманную даль белой белости, ведомый за ручку каким-то длинноволосым, светлым парнем в светлом одеянии. «Прощай!».

А потом появилась Растеряшка.

- Растеряшка! – закричала Даша и бросилась обнимать Феечку, – наконец ты пришла!

- Конечно, моя дорогая! – Феечка крепко обнимала свою ночную подружку, - я же обещала.

Даша грустно посмотрела на Феечку и хотела рассказать про страшную историю, произошедшую с ее соседом, но Феечка, ее верная подружка и надежный спутник в мире снов, феечка Растеряшка тихонечко положила свой миниатюрный пальчик на Дашины губы и сказала:

- Я знаю, милая. Так бывает. Не грусти.

Даша ничего не ответила. Она только с пониманием кивнула головой. Так бывает.

- А хочешь, - Растеряшка хитренько улыбнулась, - я тебе сказку расскажу?

«Сказку!». Это как раз то, что нужно. Сказка! С живыми картинками! Даша восхищенно закивала.

Феечка живо обустроила рисовальную доску, взяла фламики и попыталась что-то нарисовать. Третья неудачная попытка, отчаянно стираемая губкой с рисовальной поверхности, навела Растеряшку на мысль:

- Нам нужен помощник!

И Растеряшка стала старательно рисовать вытянутый цилиндр с гранями. Что это? Ну конечно же карандаш! Ну кто же, кто же еще в рисовании поможет лучше, чем карандаш?! Когда граненый цилиндр с заточенной макушкой был закончен, Даша, как эксперт в сложных рисовательных вопросах, стала тщательно ваять карандашу ручки и ножки. А когда конечности помощника были готовы, Даша вложила в руки карандашика палитру и кисть. Тем временем Растеряшка трудилась над созданием берета поверх заточенной макушки. Почему она выбрала зеленый цвет – она и сама не знала. Может быть потому, что все художники ходят в зеленых беретах?

Нарисованный карандашик ожил, вежливо поклонился дамам и стал ждать дальнейших директив.

- Карандашик, карандашик, - обратилась к ожившему помощнику Растеряшка, - помоги нам, пожалуйста, с рисованием!

Карандашик в непонимании развел руками.

- Скорее всего, он тебя не понимает, - выдвинула догадку Даша, - может быть он – иностранец?

- Если иностранец – то откуда он и как к нему обращаться?

Растеряшка попробовала обратиться к карандашику на английском:

- *Mr. pencil! Do you understand me?

Но карандашик вновь развел руками. Теперь настала очередь Даши. Даша, усердно напрягаясь в попытках вспомнить свой второй иностранный, запинаясь и подбирая слова, спросила:

- **Monsieur crayon! Voulez-vous nous aider avec le dessin?

- Avec joie! – ответил карандашик и поклонился милой девочке с рыжими косичками.

Растеряшка прокашлялась, приподняла подбородок и начала рассказывать сказку.

- В одном далеком королевстве среди песков испепеляющих пустынь жила одна прекрасная принцесса. Мсье Карандаш!

Карандашик, который, как и Даша, внимательно слушал Растеряшку, тут же встрепенулся, вспомнив, для чего его нарисовали, и принялся за работу. Очень скоро Дашиному взору предстал прекрасный королевский дворец на фоне золотых барханов пустыни и красавица-принцесса на прогулке в королевском дворе. Она сидела на берегу королевского пруда в тени раскидистых пальм и бросала кусочки хлеба белоснежным лебедям.

- Прекрасную принцессу звали…

- Жасмин! – выкрикнула Даша.

- Нет, милая моя, - улыбнулась Растеряшка, - ее звали Париса.

- Париса? – удивилась Даша, - какое необычное имя!

- Да, милая! Париса была безумно красива! - продолжала сказку Растеряшка, - только дворцовые слуги имели право…, нет, скорее честь лицезреть это прекрасное создание, дарованное Богом. Никто иной из смертных, проживавших в королевстве, под страхом смертной казни не имел права увидеть прекрасный облик принцессы. Таково было веление ее августейшего отца, могущественного правителя, короля Акбара.

Карандашик шустро воплощал образы, рисуя могучего, гордого и величественного короля в золотом облачении.

- Прекрасная Париса не знала ласковых материнских рук. Король, великий и строгий Акбар воспитывал свою дочку сам, с малых лет прививая дочери покорность и смирение…

- А что стало с ее мамой? - перебила Растеряшку Даша, - она умерла?

- Нет, милая, - Растеряшка сделалась немного грустной, - она просто ушла, оставив и своего мужа, короля Акбара, и свою дочь, еще тогда совсем-совсем маленькую, но все же прекрасную Парису.

- Почему?

- Не знаю, - Растеряшка пожала плечами, - может быть, они в чем-то не сошлись с ее отцом.

- Это плохо! – тут же выдала мораль Даша, - мамы никогда не должны бросать своих детей! В особенности девочек!

- Увы. – Растеряшка вновь настроилась на сказочный манер. - Акбар ни в чем не отказывал своей дочери. Лучшие яства, прекрасные одежды, драгоценности, диковинные звери и птицы – все было в ее распоряжении! Но Париса не смела ни на секунду покидать дворцовых стен. Акбар, зная коварство людей, очень опасался за дочь и потому строго-настрого запрещал ей выходить за дворцовые ворота.

А бедняжка Париса мечтала повидать мир. Она мечтала увидеть разные страны, познакомиться с разными людьми, поговорить с ними на разных языках. Она мечтала увидеть звездное небо с другой стороны Земли. И очень жалела о том, что строгим наказом отца её мечтам не суждено сбыться.

Во дворце была огромная библиотека, в которой хранилось бесчисленное количество книг. Книг было так много, что даже дворцовый библиотекарь не знал, сколько их на самом деле. Париса любила читать. Она читала много, читала на разных языках. Она с детства учила разные языки, желая прочесть каждую из всех этих бесчисленных книг. Только с помощью книг красавица-принцесса могла беспрепятственно путешествовать по миру, от книги к книге открывая для себя очередную страну. Невзирая на еще юный возраст, Париса прочла уйму книг на многих языках, побывав с ними в разных странах и посетив разные места.

Ах, как она хотела куда-нибудь улететь! Хоть куда-нибудь, обернувшись быстрокрылой птицей, свободной в своем полете! К ее несчастью, Париса была всего лишь принцессой, которой вместо крыльев полагались драгоценности, одежды, яства, и прочие блага. Ах, да! Книги. Бесчисленное количество книг. И она читала и мечтала, мечтала и читала…

А величественный король Акбар мечтал выдать дочку замуж. Он очень хотел, чтобы у него в скорости появился внук, наследник его великого престола. Акбар сватал принцессу за всех известных принцев, которых только можно было отыскать в этих краях с песчаными барханами, испепеленными солнцем. Только Париса совсем-совсем не хотела замуж. Она отвергала всех принцев, которых приглашал во дворец ее отец. Порой она даже отказывалась смотреть на них в чудесное стекло, сквозь которое она видела все, что творилось в дворцовой зале. А вот ее, прекрасную Парису, сквозь это зеркало никто видеть не мог.

- Я видела такие стекла в магазине! – вновь перебила Растеряшку Даша.

- Может быть, - ответила Растеряшка, - королевство Акбара было очень сильным и вело торговлю со всем миром. Может быть, что в магазине ты видела именно то стекло, за которым пряталась принцесса.

- А почему ей не хотелось замуж? – прерывая сказку, вновь интересовалась Даша, - они бы могли с мужем куда-то поехать. В Турцию, например. Мама мне обещала Турцию в этом году, - вспомнив о летних планах родителей, Даша немого погрустнела, - хотя…, с моим лечением Турция мне, наверное, не светит.

- Моя хорошая, - Феечка несколько грустно улыбнулась, - обычаи страны великого Акбара не позволяли замужним женщинам куда-то путешествовать. Даже с мужем. Любая женщина, став женой, обречена была провести всю свою жизнь в обители мужа, покидая ее лишь изредка, в особых случаях. Например, чтобы повидать родственников или сходить на базар. А Турция, - Растеряшка сделала знак карандашику, и тот живо нарисовал полумесяц со звездой на красном фоне, - Турция от тебя никуда не денется. Ты побываешь там. Не в этом году, но побываешь. И не только! - карандашик стал быстро рисовать разные флаги, по очереди приписывая к ним: ***«Hoşgeldin Dasha!», «Bienvenido Dasha!», «Velkommen, Dasha!», «Welcome, Dasha!»…

- Обещаешь?! – с детской наивностью спросила рыжеволосая девочка, твердо зная, что феи свое обещание держат, как никто.

- Обещаю! - твердо ответила Растеряшка. - Слушай дальше. Однажды стражники привезли во дворец одного узника. Это был не просто какой-то вор или бандит. Это был злой колдун, которого королевская стража во главе с самим Акбаром с трудом изловила и заковала в серебряные цепи, надев на голову серебряную маску. Только так можно было обезвредить могущественного, но злого колдуна. Париса заметила издали, как узника в серебряных оковах вели по дворцовому двору в дворцовую темницу.

«Кто это и что он сделал?» - спросила Париса у одного из слуг. Слуга в ужасе стал рассказывать прекрасной принцессе о злодеяниях, которых творил злой колдун, живя среди людей. «Неужели так бывает?!» - слушая рассказ слуги, думала принцесса. Хотелось лично расспросить узника. Но как это сделать?

Ночью, когда почти все спали, Париса пробралась к королевской темнице, тихонько выкрала ключи от самой крепкой камеры, в которую был посажен колдун, и отворила ее. Юной красавице Парисе очень хотелось хоть глазком взглянуть на настоящего колдуна! Ведь никого из людей, кроме отца и многочисленных слуг, в своей жизни Париса не видела.

В камере было темно, сыро и очень мерзко. Сквозь зарешеченное окно пробивался тусклый лунный свет, выхватывая из глубины темницы иссушенного старика в металлической маске, закрывавшей полностью его лицо, даже глаза. Париса осторожно сделала пару шагов в сторону узника. «Я ждал тебя, Париса!» - внезапно произнес колдун. «Как он узнал, что это я?!» - Париса испугалась. Ведь глаза колдуна скрывала маска, и видеть он никого не мог. А колдун продолжал: «Ты едва не опоздала! Алиот почти взошел…».

Пребывая в неведомом, животном страхе, Париса сделала шаг назад, на выход из камеры, но колдун остановил ее: «Не ты ли – птица быстрокрылая, что я видел во сне?»…

А Карандашик тем временем старательно вырисовывал обстановку тюремной камеры и узника в серебряных оковах, освещенного лунным светом. Карандашик не жалел темных красок. Ведь в камере было темно, сыро и противно, а значит светлым краскам тут места не было. Разве, что для Парисы? Немного золотого благородства, чуточку самоцветного ослепительства… - и шикарное ожерелье на шее красавицы Парисы заиграло невероятными красками, в миг оживившими темный, сырой и тяготящий пейзаж.

- Париса остановилась, - продолжала сказку Растеряшка, - «…быстрокрылая птица…». Ах, неужели?! «Подойди ко мне, невинное дитя!» - хриплым голосом сказал Парисе колдун. Повинуясь неведомой силе, преодолевающей сомнения и страх, Париса осторожно подошла к сухому старику, закованному в серебряные оковы. «Коснись маски, скрывающей мой взор!» - продолжал командовать колдун. Париса, словно бы под гипнозом, протянула безвольную руку к серебряной маске, скрывавшей обличие колдуна, и указательным пальчиком осторожно прикоснулась к ней. «Ай!» - вскричала принцесса и одернула руку. Маска была очень горячей. «Да свершится!» - величественно прогремел колдун и в этот же момент маска, плотно сидевшая на лице узника, рассыпалась на множество маленьких кусочков, явив взору принцессы изможденное, страшное лицо глубокого старика.

Оковы, крепко сковывавшие руки и ноги колдуна, тут же опали на пол сами собой, освободив из серебряного плена узника королевской темницы.

Париса очень испугалась! Она поняла, что натворила что-то ужасное, что-то, что поправить теперь нельзя и хотела броситься прочь из камеры, но могущественный колдун, подняв руку, остановил ее порыв. «Остановись, дитя безумного короля, - вещал грозным голосом колдун, - остановись и предстань предо мной!». Не глядя в сторону колдуна, Париса покорно подошла к нему и пала пред ним на колени, опустив лицо. «За твою службу ждет тебя награда! Подними очи свои, создание, дарованное Богом!». Париса подняла глаза кверху и увидела. От хилого старика, которого бедняжка Париса освободила от оков, не осталось и следа. Над ней возвышался огромный, грозный мужчина в черном одеянии, усыпанном драгоценностями. Мужчину окутывал загадочный, искрящийся серый дым с удушающим запахом горелой плоти.

«Я дарую тебе свободу, Париса, - сильным голосом, отдающимся болью в ушах, говорил колдун, - быть тебе в скорости быстрокрылой птицей свободного полета! Да сбудется твоя мечта!». С этими словами колдун поднес руку ко лбу прекрасной принцессы и с силой впечатал в маленький лобик Парисы перстень на пальце. Перстень зашипел, обжигая нежную плоть прекрасной девушки. Парису пронзила невыносимая боль, от головы до пяток. Ей казалось, что перстень колдуна испепеляет ее насквозь, но Париса покорно стояла на коленях, не смея шелохнуться! «Я дарую тебе печать Королевы Маб, дитя безумного короля! – говорил колдун, все глубже впечатывая перстень в лоб принцессе, - ты пронесешь эту печать сквозь годы и расстояния, осветив королевской благодатью миллионы людей! Ты будешь нести эту печать с собой до самого последнего своего часа. А после ты отдашь её мне!».

После этих слов колдун с силой оторвал свою руку от принцессы, и бедняжка Париса без силы упала на пол темницы. Она лежала, мучимая нечеловеческой болью, и не могла даже пошевелиться. Так, лежа на полу без сил и изнемогая от боли, Париса провела на полу тюремной камеры всю ночь.

А колдун исчез без следа.

- Дашка, живо просыпайся! Мы проспали! – послышался тревожный голос Ольги.

- Ну-уууу! – протяжно заныла маленькая девочка с рыжими косичками, глядя на то, как Растеряшка с карандашиком растворяются в белой белости ее сказочного сна. - А продолжение?!

__________
*(англ.) - Мистер карандаш! Вы меня понимаете?
**(фран.) - Мсье карандаш! Вы поможете нам с рисунком?
- С радостью!
*** «Добро пожаловать, Даша!»

Глава 9. Ночные «поболтушки».

Поздним вечером того трагического дня Оля сидела на стуле и смотрела на засыпающую Дашу. Даша очень перенервничала, целый день ходила, как не своя. Еще бы! Такое не часто в жизни случается. Оля с трудом уложила Дашу к одиннадцати. Уложила и сидела на стульчике у кровати, глядя, как беспокойно засыпает дочь. «Уснула-таки». Дашка ворочалась, ворочалась, а потом притихла. «Улыбается. Рукой машет… - глядя на спящую дочь, думала Ольга. – Что же ей такое снится?».

А Оле совсем не спалось. Даже не лежалось на той кровати, на которой еще вчера лежал полный мальчик, потеснив своим внезапным поселением вполне благополучную Ольгу. «Господи! Уж лучше бы он до сих пор лежал живёхонький! Бог бы с ним, я бы и дома побыла, сколько надо, лишь бы…». Страшно было опускаться на это ложе, проткнутое насквозь острой косой проклятой старухи в черном саване. Даже после того, как Ира с оборвавшейся душой забрала белье. Даже после того, как девочки из отделения поменяли матрас. Страшно!

Едва Ольга садилась на кровать, как перед глазами представал до мурашек пугающий образ смерти. Она стояла перед Ольгой и смотрела ей прямо в глаза. Уставившись своими черными глазницами, костлявая старуха смотрела на Ольгу, выдыхая ей прямо в лицо нестерпимый запах начала конца, неотвратного конца.

Такого ужаса, кошмара наяву Ольга еще не испытывала в своей жизни. Даже тогда, когда забирала из морга мать с перевязанными бинтом руками и тампонами в носу. Уже остывшую мать, приодетую и наспех приукрашенную циничными работниками морга. Даже тогда, когда отца, так и не дошедшего до могилы матери, уже мертвого, медбрат скорой с кладбищенскими мужиками выносили к машине, «змейкой» обходя многочисленные могилы. Когда громом, сотрясающим душу, звучал молоток, ударявший по гвоздям в крышке гроба! Когда лопата, царапая истерзанную душу, скрежетала о сухую кладбищенскую землю! Даже тогда!

Оля впервые в своей жизни смотрела смерти в глаза! И это было страшно! А страшнее всего было понимание: она рядом! Она следит за каждым шагом! Её ли, Ольги, или кого-то из родных…. Страшно было за Дашу.

«Полистать интернет что ли? На стульчике ночь не пересидишь». Оля осторожно присела на край кровати и, чтобы сразу занять голову, уставилась в планшет. Помогло. Немного.

Когда глаза стали слезиться и болеть, Оля оторвалась от пестрящих картинок всемирной паутины и взглянула на часы. «1:45. Здорово! А спать-то мы будем?!». Увы, сон не шел ни в один глаз.

Оля тихонечко встала, взглянула на спящую дочку и беззвучно проскользнула через дверь в коридор. Голова была словно из ваты. Она беспомощно болталась на шее, обременяя абсолютно ватными мыслями. Хотелось что-то сделать.

Оля вышла в коридор и огляделась. Вдалеке, через дверь в ординаторскую, пробивался свет. «Кто-то тоже не спит» - подумала Ольга и неспешно, с опаской двинулась к пробивающемуся свету. Подойдя вплотную, Ольга осторожно приоткрыла дверь, чтобы через щелочку заглянуть вовнутрь кабинета. Вдруг спят при свете?

Столик. За ним Евдокия Гавриловна колдует над чайником. Через дверь послышался разговор:

- Сережка! Тебе мяту али без неё?

Кто-то неразборчиво ответил из глубины комнаты.

- Ишь, какой умный! Греки ему, вишь ли, не велят! – говорила Евдокия Гавриловна, заваривая чай, - мята, друг мой сердешный, она завсегда ко двору, в любом чаю. Уж енто я тебе говорю со всей ответственностью!

Ольга осторожно заглянула в кабинет.

- Чего, дочка! – всполошилась Евдокия Гавриловна, - сталось чего?! С Дашкой?!

- Нет, нет, не переживайте! – успокоила Оля пожилую медсестру, - спит Дашка. Я к вам на огонек заглянула. Можно?

- А чего бы и нет, коли уж ты тут? Заходь к нам на «поболтушки», не стесняйся!

Оля осторожно зашла в кабинет. Евдокия Гавриловна заваривала какой-то крайне вкусный напиток. Аромат трав, дразнящий нос и вызывающий слюну, разносился по всему кабинету. А в уголке на диване лежал Сергей Сергеевич и полураскрытыми глазами что-то читал с планшета.

- Да ты садись, садись за стол-то, не стой! – пригласила Евдокия Гавриловна Ольгу, - в ногах, чай, правды нет. А чего не спишь-то, дочка? Переживашь? – поинтересовалась бабушка Дуся, наливая Ольге чай в чашку.

- О-ооох! – тяжело вздохнула Ольга.

- Та мы, знашь, и сами точно пришиблены цельный день ходим! Это ж како горе-то матери, како горе! – Евдокия Гавриловна покачала головой. – Даж, вон, Глеб Мироныч раньшее домой сбёг. Послал всех к чертовой матери да сбёг.

- Да он с «ночной», ему положено, - отозвался с дивана Сергей Сергеевич.

В кабинете воцарилось скорбное молчание.

- А ты печенюшки будешь? – прервав тишину, спросила у Ольги Евдокия Гавриловна, - сама пекла, по особому рецепту!

- Спасибо, я не голодна, - отказалась Ольга. Но от предложений бабушки Дуси не так просто отказаться.

- Да ты возьми одну-то, попробуй, - настаивала сказочница в белом халате, - денег я с тебя, чай, не возьму, за так предлагаю! – со смехом добавила она.

Оля взяла одну печенюшку с тарелки и немного надкусила.

- Класс, вкусно! – печенье действительно было очень вкусным и необычным, - а рецептик дадите?

- А вот енто – фигушки! – с хитрецой ответила Евдокия Гавриловна, - секретный ингредиент тама, ты такого не сыщешь! А, коли сыщешь, так все одно, как надобно, не сделашь, - продолжила хитрить бабушка Дуся.

- Ну-ууу, если секретный… - протянула Оля, доедая печенюшку.

- Самый, что ни на есть! Вон, Сережка, - кивнула в сторону лежавшего на диване врача Евдокия Гавриловна, - на мою стряпню завсегда зубы точит. Так ведь, учонай?

- Угу, - не отрываясь от чтива, ответил Сергей Сергеевич.

- Всё науки свои изучает, - кинула бабушка Дуся в стону врача и обратилась к Ольге: - а ты, дочка, чайку-то отведай! А то ведь всухомять, она и в глотку не лезет.

- Такое и всухомятку полезет, только давай! - тут же прокомментировал Сергей Сергеевич.

Ольга хлебнула чаю.

- Ух ты! Травяной?

- Ага, - довольно ответила Евдокия Гавриловна, - тож мой рецепт. Токмо, как тот чай, все никак не выходит. Вот, сколько лет бьюся, а не выходит.

- Какой тот? – спросила Ольга.

- А который я невесть откель с собой прихватила, - Евдокия Гавриловна присела за стол, глотнула чаю и продолжила: - Как-то поутру полезла я в свой плащ что б, того, карманы проверить. А то, знашь, всяко там заваляться может. То хлеб для голубей, то котам корм. Как иду с магазину, так и подкармливаю. То тех, то этих. Вот, полезла я, значит, а тама два пакетика бумажных. В однем, значит, печеньки были, а другой с чаем. Ух, кака вкуснотища-то! И откель оне у меня взялись – хоть убей, не знаю! Башка-то старая, уж не помнит, чего руки в карманы суют! Я опосля того, сколько не пыжилась что-то такое сделать, а все не выходило. Вроде и похоже, а все одно не то.

- Так тоже прикольно, - сказал Сергей Сергеевич, подходя к столу за своим пайком.

- А с мальчиком, с Димой, - издали начала Ольга, - у вас так… тоже бывает?

- Со всеми бывает, - философски ответил молодой врач, забирая в лежбище тарелку с печеньями и кружку с чаем.

- Да что ты, дочка! – тут же бросилась опровергать Евдокия Гавриловна, - не слушай ты ентого балбеса! Такого у нас давненько не было! От нас живыми-то все уходят. Таких случаев у меня на памяти-то не много, ныне даж и не припомню.

- Так бывает, - кряхтя, сказал молодой врач и увалился на диван.

- Да чего быват, чего быват?! – не унималась Евдокия Гавриловна, исподтишка грозя кулаком, - болташь ерунду! Когда было-то такое?! Ты, дочка, не слушай его! – обратилась она к Ольге, взяв ту за руку, - я-то поболе тут работаю, уж, как-никак, повидала. Глеб Мироныч, он у нас такой специалист! Всех излечит!

- Лишь бы времени хватило, - добавил Сергей Сергеевич, уткнувшись в чтение.

- Уж да, - с грустью подтвердила Евдокия Гавриловна, - а так он у нас врач – всем врачам врач! И, этот, ученый. Специалист мирового уровню! – подняв палец кверху для важности, оценила Глеба Мироновича пожилая медсестра.

- Даже так? – удивилась Ольга.

- А то! Скажи, Сережка!

Сергей Сергеевич, ничего не говоря, повернул планшет экраном к Ольге. Оля подошла и глянула на экран. С экрана, окруженный тестом на иностранном языке, на Ольгу с улыбкой смотрел большой, бородатый мужчина в белом халате, очень похожий на зава.

- Последний доклад читаю, - пояснил Сергей Сергеевич, - свежак, только опубликовали.

- С этой, как её, - уточнила у Сергея пожилая медсестра, - с Женевы?

- Ага, - ответил врач, - двухнедельной давности. Как раз, когда вы поступали, - пояснил он Ольге.

- А разве он не в отпуске был? – недоумевая, спросила Ольга, памятуя о том, что ей сказала Вера Ивановна.

- В отпуске, - не скрывая досады, отвечал Сергей Сергеевич, - за свой счет. Приглашение на конференцию получил, а согласие начальства нет. Пришлось за свой брать. В списках докладчиков *МАИР он есть, а в командировочных списках не значится! Такая вот избирательная у нас наука, Ольга Борисовна. Как спецом мирового уровня свою задницу прикрывать – так Глеб Миронович, а на конференцию отправить – нет средств. Не согласована кандидатура.

- Ой! – тревожно выдохнула Евдокия Гавриловна, - уйдёть он от нас, ох, уйдёть! Сколько раз уж грозился!

- Это как, уйдет?! – встревожилась Ольга. – Это нельзя! Он же еще Дашку не вылечил!

- Та не прям сейчас уйдёть, - пояснила бабушка Дуся, - опосля, как Дашеньку твою излечит. Ты уж не волнуйся, дочка! Глеб Мироныч – он такой! Коли взялся за дело – до конца его доведет!

- Лишь бы не до такого! – с тревогой заметила Ольга, намекая на недавние трагические события. – А куда он собирается?

- А его, знашь, кто только не сватал, - Евдокия Гавриловна стала напряженно вспоминать, - и енти, как их, американцы, и немцы…

- Калифорнийский университет в Сан-Франциско, Университетская клиника Хадасса, Университетская клиника Дюссельдорфа… - стал перечислять Сергей Сергеевич, не отрываясь от планшета, - разве, что Ватикан еще не приглашал!

- Ага, - подтвердила Евдокия Гавриловна, - такой вот он у нас! Куды хошь, поедеть, все его ждуть.

- А чего не едет? – спросила Ольга, - семья на переезд не соглашается?

- Ай, какая семья?! – отозвался Сергей Сергеевич, - сам он.

- Сам?! – покачала головой Ольга. - Такой ценный экземпляр и до сих пор сам?! Неужели вот так ни разу и…

- Разок побывал, - с иронией перебил Ольгу врач, - больше не желает!

- Да-ааа, - вмешалась в разговор Евдокия Гавриловна, - была у него и жёнка, и сынок… - начала пожилая медсестра и запнулась: - Уж не знаю, сказывать про то али нет? А, Сережка?

- А чего нет? - отозвался врач, доедая печенье. - Про эту историю легенды ходят, можно сказать, притча во языцех.

- А что случилось-то? – с интересом спросила Ольга.

- Да он еще молодым был, - начала рассказ Евдокия Гавриловна, - еще папка егойный, Мирон Тихонович, жив был, токмо на пенсии уже. Была у него жёнка, Ленка и ребеночек Володька. Годков пять Володьке было, что ль? Али три? Уж не помню. Вот, работал тогда Глеб Мироныч еще в хирургии. Ведущий хирург, перспективный специалист. Нашего отделения-то еще не было, оно уж после появилось. А начальником над нем был нынешний главврач, Валерий Александрович. Дружны они в те поры были с Глебом Миронычем. Вместе в институте были, вместе потом у Мирона Тихоновича учились.

И прибыл, значит, к нам мальчонка один с аппендицитом. За того мальчонку Валерия Александровича кто-то сверху попросил. Мол, прими да сделай в лучшем виде. А чего не принять? Приняли.

А уж ежели в лучшем виде – так только Глеб Мироныч, никто иной! Ну, Глеб Мироныч прооперировал мальца. Чего там, аппендицит! Прооперировал, значит и домой укатил. А мальчонке тому ночью плохо сделалось. Перитонит, кровотечение. Чуть живого в реанимацию отправили. Попервой думали, енто у него опосля операции. А оно, вот, не так оказалось. Уж после Михалыч, патологоанатом наш, выяснил. Оказывается-то этот хулиган малолетний, Царствие ему Небесное, по научению друзей своих гвоздь ржавый проглотил. Представляшь! Те ему сказали, что, мол, живот попустит, ежели он гвоздь проглотит. А чего пацану-то думать? Глотай, да и все! А тот гвоздь ему изнутрей всё брюхо-то и пропорол. И ночью ведь! Ну, в общем, не дожил он до утра.

- Какой кошмар! – ужаснулась Ольга.

- Ага, - продолжала Евдокия Гавриловна, - а с самого утра в отделении такое началось! Ентот, который сверху, что за мальчонку просил, видать совсем не из простых был. Таку бучу поднял! И милиция, и еще кто-то! В общем, забрали тогда нашего Глеба Мироныча прям из отделения в тюрьму и стали мордовать всячески. Валерий Александрович, тот свого дядьку из министерства тут же подключил. Бодаться стали. Ну, в общем, выпустили Глеба Мироныча дня через три, да только отпустить не отпустили. Кажный день на допросы вызывали! И так, и эдак. Мол, как же Вы, ведущий хирург, и такое могли допустить?! А кто ж знал-то, кто знал, что ентот сорванец, Царствие ему Небесное, гвозди жрать станет!

- Глеб Миронович предлагал рентген кишечника, - вставил уточнение Сергей Сергеевич, - только кто его послушал. Симптоматика, присущая аппендициту, не выдумывай и все такое.

- Ага! – подтвердила Евдокия Гавриловна, - как знал! Ну и тянулась ента бодяга чуть ли не год. А у него, у Глеба Мироныча, на той почве скандал за скандалом дома. Мало того, что на работе его одне неприятности на части рвуть, так еще и дома душе покоя нет! Просто жизни не было! А как все закончилось, новое началось, представляшь! Валерий Александрович с дядькой объявили Миронычу, что, мол, дело было тяжелое, затратное, а потому неплохо бы возместить. Не одним днем, конечно. Уж не знаю, каку сумму ему объявили, да только деньги эти Глеб Мироныч вместе с отцом едва ли не пять лет отдавали. Бабы сказывали, на дворец хватило бы!

- Пять лет?! – удивилась Ольга.

- Да, дочка, - подтвердила Евдокия Гавриловна. – Уж как мучился Глеб Мироныч – и словами не передать! Весь черный ходил. Поседел даже! А жёнка егойная, глядя на ту скруту, тишком хахаля себе нашла да вместе с ним за бугор укатила. Помахала ручкой Миронычу, взяла сынишку и укатила. Представляшь, беда кака?!

- Не позавидуешь! – посочувствовала Ольга.

- Вот! Иной бы в пьянку ударился али еще чем дурным занялся, токмо не наш Глеб Мироныч! Он в работе, значит, горе свое топить стал. И в учении. И там, и тут! И вот, вишь, чего достиг-то?

- Да, - с ноткой зависти заметил Сергей Сергеевич, - до него теперь, как до Луны!

- И отделение нам устроил, - продолжала пожилая медсестра, - все, все, все, что туточа у нас, все сам! Из американцев выдушил. И кровати, и оборудование. Даже стойку ту с диванами, что перед входом! Не новьё конечно, но нам-то не до шику. Американцы даже отдельный корпус предлагали обустроить, что б, значит, цельна клиника получилась. Токмо на условии, что всё под началом Глеба Мироныча. Да кто ж на то из начальства нашенского согласится?!

- Уж Валерий Александрович – так точно! – ехидно заметил Сергей Сергеевич, не отрываясь от чтения.

- А с сыном-то Глеб Миронович видится? – зевая, поинтересовалась Ольга.

- Раз, пару раз в году, - ответил Сергей Сергеевич, потирая слипающиеся глаза, - как получается. Хоть жена и не препятствует их встречам, но сына к нему не пускает. Так вот и видится, как вырывается.

В ординаторской вновь воцарилась тишина, прерываемая сладкими зеваниями полуночников.

- С той поры, - прервала паузу Евдокия Гавриловна, - Глеб Мироныч всяких «позвонковых»…, ну тех, - пояснила медсестра, - котрыя по звонку-то лечится желают, вот, их то Глеб Мироныч не береть. Избегает. Уж больно урок ему суровый был с ентими, которые по протекции.

- И с бабами осторожничает, - добавил молодой врач, - потому, как бабы – они все ведьмы! – улыбнулся Сергей Сергеевич, искоса поглядывая на Евдокию Гавриловну.

- Ага! – тут же включилась пожилая медсестра, - ишь, еще один философ выискался! Сам-то, поди, уж трех жен поменял! Так ли, Сережка?

- Даже и не думаю! - с уверенностью ответил Сергей Сергеевич, - я живым в руки не дамся!

- Ага! - не унималась Евдокия Гавриловна, - пока молодой ешшо, так и погулять можно. А, как старым-то бобылем станешь, так и будешь волком на луну выть, как тот, как его, леший!

- Оборотень, - зевая, уточнил Сергей Сергеевич.

- Ага, он самый! Уж я-то знаю, чего балакаю! Тебе-то сколько, Сережка?

- Тридцатник.

- Во-оот! Как за сороковку-то перевалишь – там и поговорим. Ежели я еще жива буду, - с ноткой грусти добавила Евдокия Гавриловна.

- Будете, еще как будете! – молодой врач, который уже практически засыпал, на мгновение оживился, - уж вы-то, Евдокия Гавриловна, как любой сказочный персонаж, бессмертны!

- Ведьма, что ль? – с улыбкой спросила пожилая медсестра.

- Фея! - улыбаясь, ответил молодой врач. А потом тихонечко добавил Ольге: - Хотя и ведьма тоже.

Отложив в сторону планшет и поудобнее растянувшись на диване, Сергей Сергеевич мечтательным голосом добавил:

- Вот уедет Глеб Миронович в Америку и меня с собой возьмет. И буду я там свободным человеком с достойной зарплатой жить. Безо всяких жен и прочего отягощения.

- Размечтался! - не унималась Евдокия Гавриловна, - найдеть тебе Глеб наш Мироныч бабу там страшну. Ты ж знашь, Сережка, каки бабы-то в ентой Америке. И будешь ты, свободнай да богатай, свой век коротать со страшилищей какой! И вспоминать ты, Сергей Сергееич станешь, как Любка, медсестра тутошня, глазки тебе, дураку, строила! Попомнишь мое слово, Сережка! Чухом нюю! Ой, батюшки, уж заговариваться начала! Нюхом, значит, чую!

Оля, отчаянно зевая и потирая глаза, улыбнулась оговорке Евдокии Гавриловны.

- Иди-ка ты, дочка, спать, - глядя на засыпающую Ольгу, сказала Евдокия Гавриловна, - уж светать скоро будет, а ты, вот, не спамши. А за Дашку ты не волнуйся! Уж ежели Глеб Мироныч взялся – так он и сделает! Все у вас будет хорошо, дочка!

- Подтверждаю, - полусонным голосом отозвался с дивана Сергей Сергеевич.

- Вишь! И Сережка в деле. Все будет хорошо, дочка! Иди с Богом. А я маленько повяжу. Уж чуток свитерка осталось одному обормоту, - Евдокия Гавриловна кивнула в сторону дивана, с которого доносилось сонное сопение.

- Спасибо Вам! – Оля встала, потянулась и тихонечко побрела в палату.

Сквозь открытое окно долгожданной гостьей теплых майских дней осторожно прокрадывалась в палату ночная прохлада. За окном вовсю солировал соловей под аккомпанемент мирного сопения маленькой девочки с рыжими косичками. Оля осторожно посмотрела на спящую Дашу. «Спит. Спит, моя лялечка. Все будет хорошо…». Оля тихонечко опустилась на кровать и незаметно для себя тут же провалилась в сон.

Настырный солнечный луч с откровенным нахальством светил Ольге в правый глаз. С трудом разодрав глаза, Ольге первым делом взглянула на часы. «Йошкин дрын! 9:15! В полдесятого врач придет! Ё-моё, проспала!». Ольга подскочила, как ошпаренная и быстро поправив одеяло, имитируя застеленную кровать, бросилась будить спящую Дашку. «Неумытая, нечесаная, с грязными зубами!».

- Дашка, живо просыпайся! Мы проспали!

- Ну-ууу! - послышалось недовольное нытье еще спящей, совсем неумытой и нечесаной девочки с грязными зубами, видевшей удивительный, сказочный сон.

____________
* Международное агентство по изучению рака.

Глава 10. Мечты сбываются.

Наступили самые скучные выходные в Дашиной жизни, которые только могли наступить! Мало того, что врачи наотрез отказались отпускать домой, придумав такую глупость, как проводить процедуры в субботу и в воскресенье, так еще и Растеряшка куда-то подевалась. А тут, как назло, дождь зарядил на все выходные! И днем заняться было нечем и не с кем (все нормальные дети по домам разъехались), и ночью - сплошная нудь нудная! Ни тебе розового слона, ни сказки. Бр-ррр!

В понедельник, начиная еще с вечера, когда уставшее за день Солнце передавало «световое» дежурство Луне, Даша с нетерпением ждала ночного свидания. Если и сегодня этой потеряльщицы и прогульщицы не будет – Даша намеревалась обидеться не по-детски!

Серая серость начала стремительно белеть. «Ура! Наконец-то!». Из ослепляющей белизны сонного пространства стал прорисовываться знакомый силуэт.

- Растеряшка! – радостно закричала Даша, - Растеряшечка! Ура!

- Привет, моя дорогая! – Феечка крепко обняла милую девочку с рыжими косичками.

Даша хотела было устроить взбучку фее-прогульщице, но, подумав о том, что феи тоже имеют право на выходные, решила повременить со скандалом. Из вежливости.

Ведь всякая живая тварь, будь то: птичка, хомячок или червячок, когда-нибудь устает и требует отдыха. А феи…. Даша еще не определилась, к кому относить милых феечек, теряющих крылышки. К птицам не отнесешь, крыльев нет. На хомячка не похожа. А уж к людям феечек относить никак нельзя! Какие же они люди, если они – феечки?! Уж эту простую истину знают все дети на свете, даже милая девочка с рыжими косичками! Какой она породы, ее подружка-затейница, Даша пока не могла понять. Да и незачем. Хоть бы кем она ни была! Пусть даже жучком или червячком – не важно! Главное, что с ней классно!

- А у меня новые фламики! – похвасталась Растеряшка, вывалив на стол целую гору разноцветных фломастеров.

- Так ты за фламиками гоняла?! – радостно вопрошала Даша, найдя оправдание выходным прогулам.

- Ну да, - Феечка сделала такое выражение лица, будто бы поход за фламиками был запланирован чуть ли не месяц назад. – Я же тебе говорила!

- Я не помню, - растерянно произнесла Даша, которая и вправду не могла вспомнить об этом разговоре.

Конечно же, она не могла вспомнить о разговоре, которого вовсе не было. Ведь на самом деле…, на самом деле…. Да и Бог с ним, что было на самом деле!

- Ай, ладно! – Растеряшка махнула рукой, - давай лучше сказку продолжим.

- Жги! – скомандовала Даша Растеряшке, но увидев в глазах феечки откровенное непонимание слова «жги», тут же поправилась: - «давай» в смысле!

Растеряшка настроилась на сказочный лад, сделавшись на удивление серьезной, хлопнула в ладоши, выкрикнув: «Мсье Карандаш!», и продолжила повествование.

- Утром стражники королевской тюрьмы обнаружили бессознательную Парису на полу камеры, в которой когда-то томился колдун. Тут же был послан гонец за начальником королевской тюрьмы. Ведь принцессу надо было как-то привести в чувство. А как это сделать бедным стражникам, рядовым воинам королевской рати, если не то, чтобы прикасаться, даже смотреть на принцессу было не велено? Начальник королевской тюрьмы, будучи из тех, «кому можно», облил прекрасную Парису ледяной водой. Холодный душ тут же вернул к жизни пленницу поневоле.

Приведя в чувство принцессу, начальник тут же расспросили Парису о случившемся. Увы, её рассказ совсем не обрадовал седовласого хранителя тюремных тайн. Что делать? Немедля сообщить Акбару о случившемся? Начальник не без основания опасался гнева могущественного правителя. Еще бы! В порыве гнева Акбар смело рубил головы своим острым мечом, не особо разбираясь в обстоятельствах. Но не сообщать королю начальник не мог.

Опасения мудрого стражника не были напрасными. Акбар был просто вне себя от гнева! Отрубив для порядка головы двоим стражникам, дежурившим у камеры в ту злополучную ночь, величественный король повелел заточить свою единственную дочь в высокую башню. В самую верхнюю комнату с решеткой на окне, куда кроме одиноких птиц никто не заглядывал. Кормить принцессу было велено, как простолюдинов: черствым хлебом и прокисшим молоком. Акбар пообещал Парисе избавить её от мук заточения лишь тогда, когда та согласиться на замужество.

Гордая принцесса проследовала в свою темницу, высоко подняв голову. «Никакого замужества! Лучше я умру, чем выйду замуж!» - бросила она своему гневному отцу на прощание. «Да будет так!» - с королевским величием повелевал Акбар. Ах, если бы он знал, какими пророческими окажутся его слова!

День за днем, месяц за месяцем красавица-принцесса томилась в своем заточении, изнемогая от тяжелых условий. Китаянка Ли, прислужница короля, плохо говорившая на языке принцессы, дважды в день приносила ей прокисшее молоко и черствый хлеб. Чтобы не было никаких поблажек, следить за провиантом был приставлен королевский писарь, мерзкий и вредный тип. Он неотступно выполнял требования Акбара, нещадно выбрасывая из продуктовой корзины фрукты и сладости, которые жалостливая Ли прятала под черствыми хлебами. Только хлеб и молоко!

Но Ли, которая почти не говорила на родном языке принцессы, все же умудрялась проносить запрещенные Акбаром вещи, пряча их под одеждой. То яблоко, то гроздь винограда иногда скрашивали бедный стол бедняжки Парисы. А еще, будучи в сговоре с библиотекарем, Ли проносила Парисе книги. Томясь в своей темнице месяц за месяцем, Париса читала и мечтала, мечтала и читала.

Год ли прошел или более – о том не ведомо. Однажды ночью, когда измученная и отчаявшаяся Париса с тоской смотрела наружу сквозь мелкую решетку окна, в комнате появился колдун. Принцесса тут же зашлась в кашле от тяжелого, удушающего амбре паленой плоти…

Внезапно Растеряшка расчихалась, закашлялась и даже, как показалось Даше, стала задыхаться.

- Одну минуточку, - сказала Даше кашляющая феечка и скрылась из вида. Вместо нее с громким шлепком откуда-то сверху на пол рухнул розовый слон и пронзительно затрубил от боли, потирая ушибленный зад.

Феечка ненадолго вернулась на рабочее место. Этот кашель неспроста.

А в Канцелярии творилось что-то совсем-совсем безобразное. Всюду стоял дым, удушая запахом серы.

- Вот это шарахнуло! – выпучив глаза, с восторгом говорил обожженный Сухой, попутно пытаясь потушить то, что осталось на нем от пальто.

- Да, вроде, не должно было так… - отвечал ему какой-то черт в камуфляже, похоже из «спецназовцев».

Светлый в панике пытался поднять с пола контуженого Одуванчика, а Рыжий, сбивая плащом пламя с Начальницы, крепко ругался в сторону чертей-проказников.

- Иди сюда, с-сссс… - зашипела, на счастье, потушенная Начальница, испепеляя гневным взглядом сухощавого черта в пропаленном пальто.

- Кажется, тебя зовут… - шепнул спецназовец Сухому и по-быстрому «слинял» с глаз долой.

Прокашлявшись, Феечка гневно топнула ножкой, покрепче прижала к себе папочку в нежно-рыжем переплете и гордым, семенящим шагом направилась в маленькую комнатушку, находившуюся в отдаленной части коридора. Уж там-то ее точно никто не потревожит.

- Извини, милая, - сказала Даше появившаяся после небольшого перерыва Растеряшка, тихонько отпихнув попой со «сцены» розового слона. - Продолжим? Может тебе стульчик соорудить, а?

- Спасиба, я пищком пастаю! – ответила Даша, в точности процитировав одного героя из фильма, который почему-то очень нравился маме и папе. Они его смотрели до конца всякий раз, когда его транслировали по телеку, наотрез отказываясь переключать на мультики.

- Колдун, - продолжила повествование Растеряшка, - внезапно появившийся за спиной у принцессы, голосом, леденящим душу, сказал: «Я пришел, чтобы исполнить свое обещание, Париса!». С этими словами колдун взмахнул рукой, и истерзанная принцесса превратилась… в ласточку! Томившаяся в темнице Париса по воле могущественного и злого колдуна превратилась в маленькую, быстрокрылую птичку, свободную в своем полете. «Лети! Ты свободна! До времени…» - сказал ей колдун и исчез.

Париса-ласточка без труда пролезла сквозь мелкую решетку окна и полетела. Она взмыла ввысь, немедля покинув стены своей темницы. Отчаянно молотя воздух крыльями, Париса взлетала все выше и выше, к звездам! Она летела все дальше и дальше, удаляясь от отчего дома.

Мощный поток ветра, явно вызванный колдуном, подхватил маленькую, быстрокрылую птичку и стремительно понес куда-то вдаль. Где-то далеко внизу проносились пустынные ночные города, мелкие детали орнамента золотого ковра пустыни. Пронеслась и сама пустыня, сменившись темными водами морей. Париса-ласточка все летела и летела, несомая мощными ветрами куда-то вдаль. Вскоре воды сменились потрясающим зрелищем, о котором Париса только читала. Леса, бескрайние леса!

Внезапно ветер стих. Принцесса, обернувшаяся ласточкой, замахала крыльями, но совершенно безрезультатно. Не имея решительно никаких навыков полета, она просто падала. «Неужели я так быстро закончу свою жизнь?!» - с горестью думала Париса, стремительно падая с высоких небес. «Неужели?!»…

- Неужели?! – переживала Даша, отгрызая от волнения очередной ноготь.

- Не тяни руки в рот! - послышался чей-то противный голос с Ольгиной интонацией, доносившийся откуда-то сбоку. Сбоку, там, где закруглялась белая белость сонного пространства, стоял розовый слон и противно гундосил о вредности поедания ногтей.

- Брысь! – скомандовала Растеряшка слону и топнула ногой.

Слон обиженно протрубил, развернулся к сказочнице задом, и, взмахнув крыльями, упорхнул куда-то вдаль, скрывшись с глаз долой.

А Растеряшка продолжила сказку:

- Быстрокрылая птичка-принцесса, так и не совладав с полетом, упала на траву под куст. Затаив дыхание и зажмурив глаза, Париса с ужасом ждала своего конца. Но вместо этого…, вместо этого принцесса обернулась маленьким, крохотным младенцем чрезвычайной красоты, обернутым в розовое одеяльце. На шее у крохотной Парисы была повязана розовая ленточка с какой-то бумажкой.

Париса-младенец даже не успела закричать, как кусты раздвинулись, и кто-то осторожно взял ее на руки. Красивый, молодой, темноволосый мужчина в светлой *галабее аккуратно взял на руки маленькую девочку неземной красоты и, покачивая на руках, стал рассматривать надпись на бумажке, привязанной к ленте. **«باريس».

Карандашика очень озадачила арабская вязь. Он то и дело почесывал макушку под зеленый беретом, затачивая грифель. Стирая и перерисовывая черточки и закругления, Карандашик наконец закончил работу над надписью, в честь чего облегченно выдохнул.

Растеряшка, терпеливо ожидавшая окончания работы, поздравила своего помощника и продолжила повествование:

- «Я видел тебя во сне, - тихонько произнес мужчина в светлом одеянии, державший на руках младенца, - пойдем, Париса, я отнесу тебя в дом». И Париса, будучи теперь уже младенцем, проследовала на руках в просторное жилище своего нового опекуна.

В доме своего спасителя, Рафаэля, Париса тут же была окружена заботой и вниманием. Служанка, полная женщина в годах по имени Жанна, сразу же занялась крохотной Парисой, умело искупав и перепеленав ее, пока Рафаэль был занят поисками кормилицы. Ведь Париса была еще очень мала, и ей требовалось грудное молоко. Кормилица в скорости была найдена и сытое, чистое, обласканное дитя, еще недавно одиноко лежавшее под кустом в городском парке, заснуло мирным, младенческим сном.

- А я, вот, не помню себя, когда я была такой же маленькой, - с грустью сказала Даша, - а так хотелось бы хоть что-то вспомнить!

- Конечно, не помнишь, милая! - Растеряшка загадочно улыбнулась. – Ведь мир глазами младенца совсем другой, не такой, каким ты его видишь сейчас. Он такой красочный, такой необычный… - Растеряшка немного задумалась. - Говорят, что младенец, который совсем недавно родился, смотрит на мир глазами своего ангела. От этого зрелища еще совсем юный человечек забывает решительно все, что было «до».

- Совсем-совсем? – с гаснущей надеждой в глазах спрашивала Даша.

- Совсем-совсем! – подтвердила Растеряшка. – Маленький человечек первое время все-таки вспоминает что-то из того, что было. Во сне. И порой маленькие человечки, которые только недавно родились, плачут во сне, смеются или дрыгают ножками. Но скоро, очень скоро все-все забывается. Совсем-совсем!

- Ах, как жаль, - посетовала Даша, - как жаль, что нельзя взглянуть на этот необычный мир хотя бы одним глазком!

Растеряшка, ничего не ответила. Она еще немного загадочно поулыбалась, глядя на милую девочку с рыжими косичками, и продолжила рассказывать:

- Равно, как и любой младенец, маленькая Париса, окруженная душевным теплом и любовью в новом доме, вскорости забыла обо всем, что было с ней до встречи с Рафаэлем. Она забыла о королевском дворце и прудике с лебедями, забыла обиду, затаенную на отца, как, впрочем, и самого отца. Она забыла свой необычайный полет, который и привел ее сюда, в этот дом. И забыла о колдуне, также позабыв его последние слова: «до времени». Что они означали и когда наступит это время, Париса узнает намного позже. А сейчас милый ребенок в розовом пеленании мирно спит, улыбаясь и дрыгая ножкой во сне.

Париса, принятая Рафаэлем, как родная дочь, росла в заботе и ласке, не получая лишь материнского тепла. Роль матери для Парисы с успехом исполняла пожилая служанка Жанна, которая за свою долгую жизнь вынянчила не одного маленького ребенка. Поэтому заботы о милом ребенке для Жанны не представляли никакой сложности. И Жанна с удовольствием нянчилась с такой замечательной девочкой, как Париса.

Девочка Париса совсем не могла похвастать большим ростом и росла очень небольшой, миниатюрной, как маленькая, быстрокрылая птичка ласточка, свободная в своем полете. Но как же она была красива! Любой, взглянувший на нее, тут же принимался восторгаться этой неземной красотой! Милое, аккуратное, смугленькое личико, прекрасное в любых проявлениях: хоть бы она смеялась, спала или даже капризничала.

Под стать красоте, девочка была очень умной и способной, схватывая на лету любые знания, которые давал ей ее новый отец. Она его так и звала: «Папа».

Пока служанка Жанна заботилась о совсем юной девочке, папа Рафаэль все время куда-то уезжал, отсутствуя дома то неделю, то две, а то и месяц. Но всякий раз, когда он возвращался домой к своей любой дочери, Рафаэль целиком и полностью посвящал себя ей. И пока он был дома, они вместе с Парисой играли, вместе пели, вместе учились, вместе ужинали и вместе засыпали в обнимку, как самые настоящие отец и дочь.

Так было, пока Парисе не исполнилось пять лет. В пятилетнем возрасте маленькая Париса познала горечь утраты. Умерла ее любимая няня, пожилая служанка Жанна. Приемной матери Парисы не стало совсем внезапно. Никто, никто-никто даже не мог подумать, что Жанна серьезно больна и дни ее сочтены. Даже папа Рафаэль, который, как оказалось, обладал поистине волшебными знаниями. Об этом Париса узнала позже, когда не стало ее приемной матери, когда отец был вынужден брать с собой дочь во все свои многочисленные поездки.

Рафаэль не просто ездил куда-то в командировки. Он путешествовал по миру, то тут, тот там врачуя людей своими удивительными способностями. Стоило Рафаэлю положить руку на больное место, будь то даже страшная рана, как рана сама собой затягивалась и человек выздоравливал. Он ездил от города к городу, от страны к стране, всюду помогая людям, сраженным волею судьбы коварным недугом. А когда не стало Жанны, вместе с ним в путешествие по миру пустилась его дочь, юная Париса. Рафаэлю больше не нужно было возвращаться в дом, куда он одним ранним утром принес милое дите в розовом пеленании. Все, что было дорого Рафаэлю, всегда было при нем. Его любимая и единственная дочь Париса!

Но не только Рафаэль обладал удивительными способностями. Маленькая, миниатюрная и безумно красивая от природы девочка, тоже была наделена волшебной силой. Она умела сниться. Она снилась всем, кто ее хоть раз увидит. Она приходила во сне к дядям и тетям, к мальчикам и девочкам, которые общались с ней наяву. Приходила и развлекала, мило улыбаясь. В чьем-то сне Париса пела, в чьем-то танцевала, а к кому-то миниатюрная красавица приходила, чтобы просто поболтать.

Париса росла потрясающе умным ребенком. В поездках, когда Рафаэль не был занят врачеванием, он посвящал время обучению дочери. Он учил ее писать и считать, он рассказывал об устройстве этого мира, давал ей все те знания, которые прочие дети, не занятые путешествиями, получают в школах. Ведь Париса не могла ходить в школу. Маленькая девочка могла отзавтракать в Каракасе, а отужинать уже в Нью-Йорке. Какая же школа возьмется за обучение такой непоседы?!

- Везу-уучая! - с ноткой зависти протяжно сказала Даша, - а мне приходится каждый день в школу ходить и учить эту проклятую математику!

Феечка ничего не ответила, продолжив рассказ:

- Париса с удовольствием училась всему, о чем рассказывал ей Рафаэль. Она жадно впитывала знания, как сухая земля воду. К десяти годам маленькая девочка могла свободно общаться на десяти языках, обладала математическими знаниями десятиклассницы и знала историю едва ли не сотни стран. Для юной Парисы пообщаться с финном, пошутить с аргентинцем или поспорить с французом не составляло никакого труда. Ведь почти каждый день юная Париса путешествовала из страны в страну, открывая для себя весь этот мир и людей, населяющих его. И она с наслаждением путешествовала, всюду следуя за своим отцом, который, казалось, совсем не старел с годами, оставаясь таким же молодым, красивым, темноволосым мужчиной.

И она снилась. Снилась всем, кто ее хоть раз увидит. К кому-то она приходила во сне лишь единожды, а с кем-то оставалась до конца его дней. Всегда вежливая, заботливая, благожелательная, Париса, которая снилась, поддерживала людей в трудные для них минуты. Она говорила им во сне самые обычные, но такие нужные слова, которых порой так не хватает наяву. Если Рафаэль врачевал тела, то Париса, сама того не ведая, врачевала души. Стоило юной красавице беззаботно промчаться ранним утром по безлюдной улочке, как следом за ней оставалась удивительная аура красоты, блаженства и любви. Где бы она ни была, Париса всюду оставляла незримые флюиды счастья. И люди, проследовавшие теми же тропами, с наслаждением впитывали этот бесценный дар юной красавицы, становясь добрее, отзывчивее и счастливее.

Когда она спала, на ее маленьком лобике проявлялась удивительная пиктограмма. Она светилась голубоватым огоньком, то становясь ярче, а то совсем затухая. Рафаэль все время пытался расшифровать этот знак, но, увы, пиктограмма так и не раскрыла своих секретов знахарю. Нигде-нигде, даже в волшебных книгах, об этом удивительном явлении не было написано ни слова. И эта тайна оставалась загадкой и для Рафаэля, и для его изумительной дочери. Что ж, Божий мир полон волшебства, даже еще непознанного.

Однажды Париса, которой через полгода должно было исполниться шестнадцать лет, попала в удивительный город, затерянный среди золотых песков пустыни. Едва прибыв в этот город, Париса ощутила какую-то непонятную тяжесть в груди. Будто бы что очень-очень близкое, о чем она уже давно позабыла, вновь напомнило о себе. Всюду, куда бы она не пошла, Париса чувствовала какую-то…, - Растеряшка задумалась, подбирая слова.

- Ностальгию? – предположила Даша, желая прервать затянувшуюся паузу в рассказе.

- Пожалуй, да, - согласилась Растеряшка, - ностальгию. Словно бы она тут уже была, словно бы она все это уже видела и обо всем знала. Это чувство особо сильно принялось терзать юную красавицу, когда они с отцом проходили мимо королевского дворца. Во дворец попасть было никак нельзя, он надежно охранялся многочисленной королевской стражей. Но даже то немногое, что открывалось взору путника, выглядывавшего поверх высокого забора, заставляло сердце юной Парисы биться сильнее и тревожнее. Эти расписные купола дворца, громадные ворота, эта башня и зарешеченное окошко на самом верху….

У ворот дворца Париса нос к носу столкнулась с какой-то пожилой китаянкой, которая несла с базара фрукты. Китаянка, едва взглянув на Парису, тут же бросилась ей в ноги. «Ваше величество!» - коверкая слова, с придыханием произнесла китаянка, обнимая ноги юной красавицы. Париса тут же подняла пожилую женщину, попутно убеждая ее в том, что она обозналась, и стала расспрашивать незнакомку о ее совсем необычной реакции на самую обычную туристку, коих тут великое множество. Несмотря на все убеждения, китаянка, которая все еще была уверенна в королевском происхождении встретившейся ей путницы, рассказала юной красавице о прекрасной принцессе, когда-то жившей в этом дворце. Принцессу, на удивление, тоже звали Париса.

Она рассказала Парисе о том, как разгневался король Акбар, заточив принцессу в высокую башню. Рассказала о том, как страдала юная принцесса в заточении, о том, как она прислуживала прекрасной пленнице, пронося тайком ей книги. А также рассказала о той ужасной ночи. Ночи, когда прекрасной принцессы не стало. Ранним утром стражники королевского дворца, обходя дозором владения короля, обнаружили остатки сломанной решетки. Той решетки, что надежно скрывала от мира юную пленницу. А еще они узрели ужасающее зрелище: бездыханное тело юной принцессы. Так и не подчинившись воле своего властного отца, принцесса Париса предпочла принять смерть, сломав решетку и выбросившись из окна.

Китаянка сбивчиво рассказывала о том горе, которое постигло весь славный народ могущественного королевства Акбара. И о том безумии, которое овладело Акбаром после смерти дочери. Акбар, и прежде не блиставший человечностью, вовсе сделался сущим демоном во плоти. Он без разбора казнил всех, кого хоть в чем-нибудь вознамерился заподозрить. Казнил за сущую мелочь! Многие слуги королевского дворца пали от острого меча Акбара. Из всей старой прислуги лишь ей, старой китаянке Ли и странноватому библиотекарю, который с приближением короля скрывался среди бесчисленных книг, удалось выжить. Париса дивилась удивительному рассказу пожилой женщины, на удивление плохо владевшей языком той местности. Женщины, которая все время называла Парису не иначе, как «Ваше величество». Почему?

Вечером, будучи уже в самолете и улетая подальше от этих краев, Париса все думала о рассказе…

- Соня! Встава-ай! – послышался тихий Ольгин голос.

- Ну, мама! – гневно топнула ногой раздосадованная Даша, глядя на улыбающуюся Растеряшку, которая махала рукой, стремительно растворяясь в белой белости ее сказочного сна.

__________
*Галабея (от араб.: jilabīyah) – длинная просторная рубаха до пят с широкими рукавами, без воротника.
** باريس (араб.) – Париса.

Глава 11. Осмелившийся играть со смертью.

Довольная собой, Феечка неспешно возвращалась к коллективу из маленькой комнатушки в отдаленной части коридора. Сказка очень здорово сказывалась. Даже сама Феечка, будучи рассказчицей, с интересом следила за живыми картинками, которые рисовал умелый Карандаш. Все-таки здорово, что она наняла помощника. Рисуй она сама, сказка рисковала бы затянуться лет на сто, с ходу превратившись в какой-то кошмар.

А чуть поодаль от стойки шли очередные баталии. Взмокший Сухой, который только-только закончил мелкосрочный ремонт стойки, реанимировав ее от пожарища, с энтузиазмом отстаивал свою позицию в извечном вопросе смысла жизни.

- Нет никакого смысла, волосатый! – раздраженно, на повышенных тонах говорил он Светлому. – Смысл – не сыграть в ящик раньше времени. А если и сыграл, прихватить кого-нибудь с собой! И желательно не одного!

- А как же доброта, благодарность? – парировал Светлый.

- Чего?! Какая доброта?! Ты про доброту льву расскажи, когда он бедную газель душит! Ему пофигу на всю твою доброту! Он жрать хочет! И если он эту дикую корову сейчас не завалит, завтра сам лапы протянет! И газель, знаешь ли, не торопится льва благодарить, если чо!

- Так то – животные, – Одуванчик высказался в поддержку коллеги по цеху.

- И чо?! – высказыванием, прибивающим на корню всякую научную дискуссию, «стрельнул» Сухой, - люди, они чего, сильно от зверья отличаются?! От доброты просто лопаются?! Хрен бы там! Думаешь, этот крендель, который с бутылкой пива наперевес сыпанул мелочи вонючему бомжаре в переходе, по доброте душевной это сделал? Как бы не так! У него штаны спадают от кучи мелочи в кармане! Заманался подтягивать, вот и отсыпал. А если бы он пару месяцев зарплату не получал да копеечку к копеечке складывал – фиг бы он чего дал! А этот бомжара?! Думаешь, из благодарности «спасибает» всем подавателям?! Думаешь, от души долгих лет желает?! Да ему откровенно …

- Молчать! – вовремя вмешалась Начальница.

- Плевать ему на их здоровье и долголетие, - перефразировал Сухой. - Понимаешь, ПЛЕ-ВАТЬ! Он вечером хозяину план отвалит, а оставшееся пробухает с такими же, как он хмырями с подворотни!

- Я все-таки думаю, что человечность… - начал Светлый.

- Человечность! – насмешливо перекривил Сухой, перебив Светлого. – Какая человечность?! За последние сто лет почти двести миллионов человек загрызли друг друга на войне! Чувак, двести лямов! Вдумайся! Мочили друг друга, как за «здрасте»! Не за жратву, не за крышу над головой! Просто потому, что какие-то…

- Молчать! – снова вмешалась Начальница.

- Человечность! Ай! - Сухой обреченно махнул рукой, так и не закончив фразы.

- А любовь? – вмешалась в разговор Феечка, - а как же она?

- Про какую любовь ты толкуешь, муха?! – Сухой не сбавлял эмоциональных оборотов, - когда мужик бабу в баре клеит? Это любовь?! Да он просто…

- Молчать!

- Да иди ты в …

- Молчать!

Сухой снова махнул рукой и принялся разражено дорывать дырку на кармане, которая, по-видимому, не давала ему покоя.

- А считаю, - начал Светлый, - что самое главное в жизни – оставаться человеком. Как бы ни было трудно, что бы ни случилось! Это как какой-то экзамен. Если рожден человеком – будь добр оставаться таковым до конца дней. Некая проверка на профпригодность.

- Ага! А потом?! – вмешался Сухой, - Потом что?! Еще разок проверка? Только на этот раз мы тебе задачку посложнее придумаем! И так, пока не сорвешься?!

- Ну-уу… - протянул Светлый, желая видимо как-то пояснить свою точку зрения, но Сухой, не желавший слушать никаких возражений, выдал:

- Гну! Шелуха твоя теория! Терпи до конца, тяни до края, чтобы сдохнуть в унынии и дерьме! А потом снова! Для чего все это?! Стать сверхчеловеком?! Не станешь! Все равно где-нибудь, там, где тонко – там и порвется. Порвется и потечет гадская сущность человечьей породы! Шелуха!

- Любовь – самое главное! – вновь проголосовала за любовь Феечка. – Любить всех и чтобы тебя любили. И тогда…

- Наверняка облапошат дурака! – в своей интерпретации продолжил Феечкину фразу Сухой. – Какая нафиг любовь?!

- Всепоглощающая, - уточнил Одуванчик.

- Ах да, всепоглощающая! Он так любил свою жену, что через пять лет грохнул по пьяни. Потому, что его жена, из любви конечно, мозг ему выносила едва ли не каждый день! И с соседом левачила напропалую! Тоже из любви! Вот так и поглотила их любовь всепоглощающая: его на нары, а ее в сырую землю. Еще и сосед без шаровой бабы остался!

- Не переиначивай! – вмешался Одуванчик, - ты говоришь о частностях…

- Так из этих частностей, пушистый, и весь мир сложен! – продолжал Сухой, не давая вставить слово, - по ниточке, по кусочку сложен! Тут частность, там частность…. А в целом сказочная фигня получается!

- А я все-таки считаю… - предприняла попытку настоять на своем Феечка.

- Да что ты можешь считать, зелень зеленая?! – пренебрежительно высказался Сухой. – Что ты вообще о любви знаешь?! Девчонка, у которой даже мужика не было!

- Ты, это, палку-то не перегибай! – вмешался в разговор Рыжий, который по своему обычаю бродил за спинами спорщиков в ожидании своего часа.

- Мы все учимся, - обстоятельно начал выдвигать свое предположение Одуванчик, - учимся жить, учимся любить, жалеть, соучаствовать. Ведь отчего в людях проявляется зависть, злоба? Это же, как у маленьких детей! Вот, возьмем ребенка на детской площадке. Ведь не от злобы он девочку лопаткой ударил. Просто девочка ему понравилась, а как ей об этом сказать, он не знает. Вот и ударил. А пацаны девчонок в школе за косички дергают отчего? Все потому же! Они просто не знают, как выразить им свою симпатию. И у взрослых все то же самое. Всякие проступки творятся исключительно от неумения, незнания того, как правильно жить. Все мы учимся и все делаем ошибки раз от раза. Но ведь потихоньку познаем!

- Тогда, видимо, Создатель крепко «накосячил» с функцией обучения, – Сухой разбил в пух и прах все предположения Одуванчика, - раз до сих пор в мире столько полудурков. Весь мир, считай!

- И да, пушистый, - поддержал Сухого Рыжий, - уж сколько лет я тут, а знатоков жизни как-то не встречал. Одни недоучки да циники.

- Так ведь учимся пока, - не отступал Одуванчик.

- Я вам, коллеги, так скажу, - успокоившись, выдвинул свою теорию Сухой, - все мы – бактерии в банке. «Мочим» друг дружку, толкаемся, чтобы первыми до жратвы и до света добраться. Те, кто в гуще – те людишки, живые еще. А мы с вами, избранные мои, сверху, на виду плаваем. Выставочные экземпляры. Мы тут, на поверхности человечностями да любовями кичимся, а там, в глубине – баблом и властью. И все при деле. А по факту что?! А по факту, все мы в банке, на столе у бородатого ботана. Как надоест ему с нами играться – так и сольет он нас всех в унитаз! И тебя, - обратился он к Светлому, - с твоей человечностью. И тебя, - взглянул он на Одуванчика, - с твоей учебой. И ее, вот, - Сухой кивнул в сторону Феечки, - вместе с ее любовью. И даже его, - махнул он на Рыжего. – Всех сольет! И будем мы беспомощно плавать, пока он кнопочку слива не нажмет, сметя все наши любови и человечности вместе с баблом и властью в канализацию забвения. Все! Конец истории!

- А вдруг он образцы для следующего эксперимента отбирает? – не сдавался Одуванчик, - вдруг мы – и есть то новое начинание, с которого все по новой начнется?

- Ты, что ли, образец?! Я?! Или он?! – Сухой кивнул в сторону Рыжего. – Хороши, знаешь, образцы! Уж лучше вообще с чистого листа, чем с такими….

Так и не закончив фразы, сгорбившись и сжавшись в кулак, Сухой пошел в отдаленную комнатушку, которая, к счастью, уже была свободна.

Светлый, видя тяжелое эмоциональное состояние коллеги, пошел вслед за Сухим. А Феечка, растерянная от такого неожиданного напора, спросила у хладнокровного Рыжего:

- А что с ним такое? И что тут вообще произошло?

- Ай! – Рыжий махнул рукой на удалявшегося Сухого, - не обращай внимания. Мелочи! Его кореш, такой же «отбитый на всю голову», как и он, свето-шумовую гранату нового поколения принес. Похвастаться. Похвастался. Когда два отбитых собираются вместе – жди беды. Тот принес, а этот рванул. Ну, шороху конечно парни наделали знатного! Только потом его наша «миска» - Рыжий кивнул в сторону стойки, - так отчихвостила! До сих пор, видать, зад болит, вот он и бесится. Не бери дурное в голову, муха! Попустит дрыща в скорости, вот увидишь.

- А что такое «мужика не было»? – с наивностью в глазах продолжала любопытствовать Феечка, - и как это, когда с мужиком?

- Э-эээ… - начал Рыжий, но Одуванчик благоразумно вмешался в еще не начавшуюся лекцию.

- Позвольте, коллега, я объясню девочке! Я-то все-таки – наставник.

- Силь ву пле, профессор! – Рыжий картинно поклонился Одуванчику и неспешным шагом направился в сторону подозрительного типа, стоявшего у стойки.

Светлый тихонько заглянул в маленький кабинетик отдаленной части коридора. Кабинетик, который порой исполнял роль некого укромного уголка, где можно было побыть наедине с собой. Сгорбившись, Сухой сидел на маленьком диванчике перед столиком и что-то бормотал.

- Не помешаю? – тихонько спросил Светлый, заходя в кабинетик.

- Уже помешал! – огрызнулся Сухой.

- Тогда я зайду, раз все равно помешал.

Светлый осторожно присел напротив.

- Чаю хочешь?

- Кого?! – злобно вопрошал Сухой.

- Чаю. Травяного, - Светлый как-то виновато улыбнулся понимая, что чай в таких случаях – неважный напиток.

- К черту чай! – отверг предложение Сухой. – К черту все!

- А может… - начал Светлый.

- Ай, волосатый, не лебези! – Сухой обреченно махнул рукой и о чем-то задумался. – Мне бы сейчас огненного рома старины Сью…

- Огненного рома старины Сью? – переспросил Светлый.

- Да! – облизнулся Сухой. – Знаешь, какой у него был ром? У-ууу! Это адское пойло выжигало тебя дотла, еще будучи в бутылке! Черт! Такого рома не было ни у кого на всем побережье! Если какой-то доходяга неосторожно проливал его себе на штаны – идти ему домой приходилось с голым задом. Клянусь всеми чертями ада, это был лучший напиток из всех, то я пробовал! – Сухой мечтательно закрыл глаза. – А-ааа! – протянул он, словно бы отглотнул немного огненной жидкости из большого бокала. - Черт, ну почему со мной нет моей трубки, набитой отборным «Гавит с Хогарт»?!

- «Гавит с Хогарт»? – поинтересовался Светлый.

- Ха! – усмехнулся Сухой, - Юнец! Ты не знаешь этого табака?! Черт побери! Если ты не знаешь, что такое «Гавит с Хогарт» - ты не знаешь, что такое настоящая жизнь!

- Я все больше Мальборо любил… - мечтательно ответил Светлый, - если было, где достать.

- Мальборо! – скривился Сухой. – Драный матрас уродины Молли, пожалуй, лучше скурить. Парень, когда я курил свою трубку, все мухи в округе полумили падали замертво! Только настоящие моряки курили этот табак…

Сухой замолчал, погрузившись в воспоминания.

- Чертов палач! – выкрикнул Сухой, перелистнув, по-видимому, не самую светлую страничку воспоминаний, - этот толстомордый ублюдок обшмонал меня, отняв все то, что я собрался прихватить с собой на тот свет! Толстомордый ублюдок! – прорычал Сухой, - гореть ему в адском пламени!

- Палач?

- Да ты, парень, ничегошеньки не знаешь? – ухмыльнулся Сухой, - хотя…, о таком лучше не знать.

- Ты же знаешь, - хитро прищурился Светлый, - я – любопытный. Мне обязательно надо знать. Даже то, о чем лучше не знать. Давай, колись!

- Да-ааа, – многозначительно улыбнулся Сухой, - ты такой. Ладно. Джеймс Корпс, сэр! – выпрямился по струнке Сухой. – Железный кулак, лучший матрос Ее Величества и глупец, осмелившийся играть со смертью.

С малых лет отец брал меня с собой в море. На руках у своего отца я вышел в море еще задолго до того, как смог произнести слово «море». Это чертовски здорово, парень! Скрип деревянной мачты, наполненные ветром паруса, хлопающие, как птица крыльями в полете. Холодный ветер, пронизывающий до костей, ледяные брызги, как иглы, вонзающиеся в морду! А-аааа! Это - лучшее, что может испытать настоящий мужик! Как мне всего этого не хватает!

Угораздило меня, парень, работать на «Морган энд Морган», этих чертовых скупердяев, гнилого сынишку славного отца и это… - Сухой оскалился, - этого…, р-ррр, Догана Моргана, младшего брата славного Александра. У-ууу, парень, ты не знаешь, каким был покойный Александр Морган. Этот крепкий старикан никогда снисходительно не относился к простым матросам. Он жрал баланду из одной миски с ними и пил ром, сидя с ними за одним столом. Он и сам когда-то был простым матросом, пройдя нелегкий путь от драильщика палубы до судовладельца. Именно он в свое время организовал «Морган энд Морган», взяв в дело своего гнилого братца Догана. Когда Александра не стало, ему на смену пришел его праздный сынишка, Вик. Чертов повеса! Он даже в море не выходил толком!

Наступил сезон штормов. Пара чертовых месяцев! В этом злополучном году ветер дул с особой яростью, вздыбливая смертоносные волны. Чертовски поганая погода, доложу я тебе! Ни один нормальный судовладелец не станет снаряжать судно в такую погоду. Ни один! Мы с парнями не просыхали, сидя у Сью в баре. Хреновое время года, которое можно было просто переждать. Или перепить.

Но, черт возьми, ведь мы же работаем на Морганов! Мерзкую, гнилую семейку, готовую отправить на тот свет всю команду вместе с судном за пару шиллингов!

Мы сидели в баре у Сью и глушили его огненный ром. Конечно же, там был старикан Сир. Мертвецки пьяный Сир. Этот старик приходил к Сью в бар и напивался там буквально с трех глотков. А после бормотал что-то непонятное. Пожалуй, лепет младенца проще разобрать, чем понять, что несет эта пьяная морда! В тот вечер Сир был особенно пьян. Он сидел за отдельным столом и гундосил какую-то околесицу. А потом упал со стула. Я подошел и поднял его. А он! Он вцепился в меня мертвой хваткой, притянув мое лицо к своей пьяной морде буквально лоб в лоб! Он смотрел мне в глаза своим мертвецки пьяным взглядом и молчал. А потом, как Дьявол, прорычал прямо в меня: «Парень! Запомни! Никогда! Слышишь?! Никогда не садись играть со смертью в кости!». «Иди к черту, пьяница» - оттолкнул я Сира и пошел к себе за стол. А он не унимался. Он кричал с пеной у рта: «Не садись играть со смертью в кости!».

А потом зашел наш капитан. Капитан Лаки. Этот смелый мужик не зря носил такую фамилию. Лесли Лаки был отменным капитаном, который смеялся в лицо любому шторму. Чертов везунчик! За долгие годы он ни разу он терял судно, что бы не случилось с ним в море! Он огибал любую волну и обманывал любой ветер, открыто насмехаясь над всеми чертями морского дна. Говорят, что его мать рожала его в лесу. Схватки застали ее за сбором ягод. Она легла на мягкий мох и родила малыша Лесли. А из кустов за ней наблюдал единорог. Его дабл Л на кителе была лучше любого талисмана в море. С этим отчаянным везунчиком в море вышел бы любой матрос в любой шторм!

Лаки зашел в бар и с порога закричал: «Парни! Хорош киснуть! Мы выходим в море!». Брюзга Джон Далл стал возражать, сетуя на непогоду. Этот глупый янки вечно был всем недоволен! Но, черт возьми, каков же он был мастер! Оставь его с топором и бревнами на пустынном острове – и через месяц он оттуда свалит на роскошной яхте! Далл ворчал: «В такую поганую погоду даже крысы не вылазят на палубу!». Чушь! С нами же капитан Лаки! К черту крыс! К черту непогоду! И всех чертей тоже к черту! Мы идем в море!

Команда стала готовить к отходу «Святого Антония». Это старое парусное судно осталось единственным кораблем с парусной душой у проклятых Морганов! Гнилой скряга Доган все время зудел о том, что проклятые пароходы требуют целую уйму угля. Но, черт побери, он так славно экономит на плате матросам!

Матросам… - Сухой поморщился, - черт побери, какой же ты матрос, если не можешь управиться с парусами?! Они набрали всяких ублюдков, не имеющих никакого понятия о мореплавании. Корабельные крысы, пожалуй, лучше разбирались в море, чем эти разгильдяи! Но Морганы платили им гроши, а это было самым главным.

Морганы распродали все парусные суда, которые служили им верой и правдой долгие годы. Никто из них даже не пришел на причал, чтобы попрощаться с верными помощниками! Они продали все, оставив лишь старика «Святого Антония», истерзанного ураганами и временем. Его борта изобиловали шрамами от былых сражений, паруса были полны латок, а мачта уже не блистала великолепием, как прежде. Но он все еще был в строю.

Такого скрягу, как Доган Морган, нужно было еще поискать! Этот подлец всегда норовил урезать плату матросам и обеспечить их самым дерьмовым провиантом. И он ненавидел нашего славного капитана Лаки. А-ааа, капитан Лаки! Невзирая на то, что капитан был суров со всеми бунтарями и смело вешал на рее любого, кто посмеет ослушаться, он был всегда справедлив с простыми работягами моря. И если на каждого матроса полагалось четыре пинты питьевой воды в день, он, черт возьми, возьмет эти четыре пинты и не каплей меньше! Даже если для этого понадобится выкинуть часть груза. Какой скряга полюбит такого капитана? И Морган всей душой ненавидел капитана Лаки, желая тому смерти! Может быть, наш выход в море и был частью хитроумного плана Догана Моргана? Как еще избавиться от капитана, если не отправить его на верную гибель? Чертов скряга!

Когда-то своей скупой натурой Доган Морган отправил на тот свет собственного сына. Его сын крепко заболел. Он лежал пластом и сгорал в лихорадке. Он умирал. А Доган, мать его! Этот ублюдок ничерта не делал во спасение своего ребенка! Он просто сидел и ждал, когда вернется с моря лекарь Морганов. Лекарь должен был вернуться со дня на день. К чему платить какому-то другому лекарю, если у «Морган энд Морган» есть свой, проплаченный? Он сидел и ждал, ни пенса не желая тратить на того, кто мог бы спасти его сына. Когда прибыл лекарь, его сын уже отдал Богу душу. Его жена, Биата, совершенно обезумев от горя, оставила этот свет, бросившись со скалы в море. Какова же была радость этого скупого гнильца, когда одним прекрасным днем он избавился от двух лишних ртов! Черт, он так был счастлив, что больше не заводил ни жен, ни детей!

Наступило назначенное утро. Отшвартовавшись, мы степенно уходили в черное, укутанное волнами море. Кровавый рассвет траурно провожал нас в морскую пучину, а мелкий дождь оплакивал нашу незавидную участь.

Капитан Лаки был особо суров. Он все время тревожно поглядывал на барометр. Этот кусок стекла и металла не сулил нам легкой прогулки. Далл все время ворчал. Корабельный кок, макаронник Манчини, стряпал какую-то снедь на камбузе, не желая ни с кем говорить. Все мы были окутаны злобой. Еще бы! Свинцовое небо и усиливающийся ветер ни кому еще не прибавляли радости! Но мы сурово шли вперед, как бритвой разрезая бортами «Святого Антония» черное от волнения море.

Лишь малыш Люк Эйбл был весел. Невзирая на откровенно дерьмовую погоду, он то и дело шутил, подначивая глуповатого Далла. Мой добрый друг, Люк Эйбл! Парень, за которого я бы отдал свою дерьмовую жизнь без малейшего промедления! И пусть нас разделял добрый десяток лет в возрасте, этот парень был мудр не по годам! Он схватывал все на лету, был умелым и способным. Ко всему прочему, он был чертовски умен! С ним был классно, ей Богу! Люк ходил в море с малолетства, неустанно изучая сложную науку мореплавания. И это у него выходило лучше, чем у кого бы то ни было! Клянусь своей дерьмовой шкурой, в будущем этого парня ждала славная карьера отважного капитана!

Ждала бы, если бы не… - Сухой замолчал. Ощетинившись, он испепелял суровым взглядом пустую вазу из-под цветов, одиноко стоявшую на маленьком столике. В какой-то момент ваза не выдержала напора чертовской суровости и разлетелась на мелкие осколки. А Сухой, понизив голос до дьявольского рыка, продолжил:

- К вечеру ветер усилился. Капитан Лаки приказал спускать паруса и рубить мачты. Нас ждал шторм. Черт возьми, шторм налетел так внезапно, что тут же смыл за борт праздно прогуливавшегося Далла. Этот придурок даже не озаботился обвязаться канатом, будучи на палубе в шторм. К его счастью… - Сухой замолчал, обдумывая последнее слово, - счастью…. А счастью ли? Черт побери, я готов отказаться от такого счастья! Любой откажется от такого! Но мы выловили этого идиота, буквально выхватив беспомощно барахтавшегося Далла из черной пасти морского Дьявола. Однако Дьявол жаждал жертв. И он их получил. Волны с неистовой силой били в борта бедняги «Антония». Старенький парусник с честью держал удар за ударом, не позволяя чертям морского дна сцапать нас своими когтистыми лапами. «Святой Антоний» трещал по швам, но держался. Раздался оглушающих треск и в трюм хлынула вода. Мы тут же бросились откачивать воду, а Далл, спасенный Далл наспех ставил латку в пробоине. А за бортом неистово бушевал ветер, гоня наше раненное суденышко от волны к волне.

Мы должны были сдохнуть в этот шторм! Любое судно с такими повреждениями в такой ураган непременно пошло бы ко дну, увлекая за собой команду отчаянных глупцов, осмелившихся играть со смертью! Но у Дьявола на нас были другие планы.

Часам к трем ночи ветер стих. Мелкий дождь барабанил по израненному скелету корабля. Капитан Лаки оглядел судно. На удивление, старина «Антоний» все еще был способен стоять на воде. Но нам срочно требовалось зайти в любой порт, где-нибудь пришвартоваться, чтобы хоть как-то подлатать истрепанное штормом судно. И пока мы шли без парусов, уповая лишь на милость морских течений, мы судорожно держали судно на воде. «Господь не оставит нас! – говорил Эйбл, - Он позаботиться о наших жизнях!». Черт возьми, Люк! Той ночью Господь мирно спал на небесах! А Дьявол злобно смеялся, готовя нас к танцу со смертью!

Нас несло в задницу Дьявола. Нас прямиком несло в задницу Дьявола! Знаешь, почему этот узкий проход между скалистыми островами называли задницей Дьявола? – прищурившись, Сухой посмотрел на Светлого огненным взглядом. – Э-эээ, парень! Это была настоящая задница Дьявола! Даже при попутном ветре в это гиблое место никто не совался. Только идиот станет вести судно в узкий проход между острыми скалами! Три мили танца со смертью! И нас неуклонно несло туда…

В этот момент в маленький кабинетик заглянул Рыжий.

- Ты все еще тут, костлявая морда? – обратился он к Сухому.

- Вещай, боров! – «любезностью на любезность» ответил Сухой.

- Давай шевели маслами! Там твой чудик кипишь устроил, угомонить надо.

- А-ааа! – недовольно прорычал Сухой и нехотя поднялся с дивана.

- Продолжение будет? – спросил у него Светлый.

- Только под огненный ром! – подмигнув Светлому, ответил Сухой. И улыбнулся. Или оскалился? Черт его поймет, улыбается он или скалится!

Глава 12. Проклятый остров.

Оставшуюся неделю лечения прекрасная половина семейства Солнцевых провела с пользой не только для тела, но и для ума. С телом все было понятно. Как и обещал Сергей Сергеевич, лечение проходило гладко и не вызывало практически никакого дискомфорта у Даши. Разве, что иной раз подташнивало с утра. Пустой, истосковавшийся по оладьям желудок миленькой девочки с рыжими косичками слегка капризничал, ворочаясь и подташнивая ровно до того момента, пока его не покормят. Но завтрак, маленьким ежедневным праздником врывавшийся в Дашину жизнь, успокаивал непоседу и тошнотика. Ровно до обеда.

Однако, к величайшему Дашиному несчастью, мама, отошедшая от первого шока больничного пребывания, вспомнила про уроки. Ну, какие уроки могут быть в больнице?! КАКИЕ?! Ведь если человек болен, его лечат. Лечат всякими пилюлями, уколами (бр-ррр), процедурами. И не мучают уроками!

Но мама была неотступна. Словно бы сговорившись со всеми врачами и медсестрами, вторившими ей, мама постоянно требовала выполнения учебной программы. Даже бабушка Дуся, добрая бабушка Дуся теплым «бабушкиным» голосом вещала про свет учения. С самого утра мама зудела никак не меньше, чем капризный желудок, настаивая на выполнении, ладно бы домашнего, так еще и классного задания по математике! Ну, просто издевательство! Конец учебного года! Скоро каникулы, которые еще неизвестно где и как пройдут. Где свобода?! СВО-БО-ДУ!!!

Но свобода, будучи дамой безвольной, тихо пасовала перед напором заботливой и строгой Ольги Борисовны, прячась между тетрадками и учебниками. И, конечно же, излюбленным убежищем этой безвольности был учебник по математике, который Даша без слез открывать не могла.

А Растеряшка! Эта милая феечка-предательница, верная подружка и прекрасный гид в мир удивительных сновидений, едва услышав Дашины жалобы на ущемление детской свободы, взялась за обучение. Ночью! Во сне! Как раз там, куда мама никак не могла добраться! Просто катастрофа!

Феечка живо соорудила школьную доску и парту, вконец испоганив прекрасный вид белой белости, и принялась раскрывать удивительные секреты необычайной магии цифр. А-ааа! Матёха!!!

Надо отдать должное педагогическим способностям удивительно красивой, миниатюрной девушки, взявшейся за преподавание такого нелегкого предмета, как математика. В отличие от зубодробительных уроков Беллы Львовны, школьной училки, уроки математики милой феечки проходили в крайне веселой обстановке. Скучные цифры и знаки, старательно выводимые мастером изобразительного искусства, мсье Карандашиком, едва появившись на доске, начинали жить самой полноценной жизнью.

Все цифры: и тощая единица, и горбатая семерка, и фигуристая дама-восьмерка, тут же объявили бойкот пузатому зазнайке-нулю. Однако быстро смекнув, что без нуля дело дальше круглолицей девятки не пойдет, цифры помирились и начали весело складываться, вычитаться, умножаться и делиться. Получалась довольно интересная игра. Умелец Карандашик, играя на стороне плюсов и умножений, строил удивительные конструкции из цифр, а Растеряшка, «отнималка» и «делилка», все время норовила найти брешь в крепких конструкциях мсье Карандашика. И дворец, увенчанный гордой единицей, тут же рассыпался, как карточный домик, стоило Растеряшке взмахнуть минусом.

Такая математика очень нравилась Даше. Даша охотно включалась в игру, перебегая из лагеря «прибавителей» в лагерь «отбавителей» и пробуя себя в разных ипостасях. Оказывается, что даже математические сны, которые должны быть на редкость скучными и занудными, могут быть весьма и весьма прикольными, если ими хороводит неутомимая Растеряшка.

А Феечка, всякий раз возвращаясь к стойке после математической ночи, гордым и довольным взглядом смотрела на своих коллег. Изнутри ее просто распирало это необычайное чувство, грозясь вот-вот «лопнуть» миниатюрную девушку необычайной красоты. Чувство, когда ты кому-то очень-очень нужен! Когда кто-то тебя очень-очень любит. Не за что-то такое, нет. Просто так.

А Светлый последнее время носился с каким-то заговорщицким видом. Едва отработав очередного клиента, Светлый скорым шагом куда-то убегал, возвращаясь то с улыбкой на лице, то с озабоченностью во взгляде. Ох, уж этот Светлый! Вечно он что-то намутит, накрутит и напридумывает! Лишь бы не во вред.

В один из таких возвратов Светлый, старательно пряча глаза от всевидящего Рыжего, тихонько подкрался к Сухому.

- Идем, - шепнул Светлый Сухому.

- Куда? – недоумевая, в голос спросил его Сухой.

- Т-ссс! Тихо! Идем.

- Что ты опять намутил, хитрозадая, волосатая морда?! – Сухой с укором выпытывал очередной секрет из длинноволосого хитреца.

- Да чего ты орешь, как резанный?! – возмутился Светлый, - сейчас этот, - и он показал на подозрительно прогуливавшегося Рыжего, подозрительно курившего очень подозрительную сигарету, - всю контору спалит!

- Ладно, идем, - согласился Сухой и двое заговорщиков очень шпионским шагом проследовали в маленький кабинетик, находившийся в отдаленной части коридора.

Светлый накрепко запер дверь, для уверенности подергав пару раз и, облегченно выдохнув, достал из-под полы пиджака квадратную бутылку с темным, прозрачным содержимым.

- Вот! – презентовал он Сухому тайный сосуд, аккуратно поставив его на стол.

- Чо это? – недоумевал Сухой, - «Bacardi»?

- Контрабас! – похвастался Светлый.

- Лучше бы гитару принес, - равнодушно сказал Сухой, все еще не понимая ценности дара.

Сухой с подозрением открутил винтовую крышку на бутылке и нюхнул содержимое.

- Духи чо ли? – терялся в догадках Сухой, пытаясь «разнюхать» загадочную жидкость, презентованную Светлым.

- Какие духи?! Ром!

- Ром?! – Сухой тут же повалился на диван от хохота. – Это, ха-ха-ха – ром?! – сквозь хохот вопрошал Сухой, - вот эта, ой, хе-хе, эта, а-ха-ха?!

- Тут написано… - оправдывался Светлый, совсем не понимаю причину внезапного приступа хохота своего коллеги, - я старался….

Отсмеявшись, Сухой поднялся с дивана, по-дружески обнял Светлого и сказал:

- Спасибо тебе, конечно, парень! Но это – не ром! Вот, клянусь моим шефом, не ром! Это девочкам больше подойдет. Или…, - задумался Сухой, - а презентуй-ка ты его нашему упитанному другу. Ему все равно, что лакать. Он рад будет. Глядишь, «шняжки» какие из-под него поимеешь.

- Не ром? – голосом, полным разочарования, спросил Светлый.

- Нет, парень, не ром, - с улыбкой ответил Сухой. – Ром старины Сью – это такая дрянь, которая горит без огня, стоит ее только пролить. Эту штуку не спутаешь ни с чем. Это то, что было когда-то, - в голосе Сухого промелькнула грустинка, - и уже никогда не вернется. Не обижайся, дружище!

- Да я и не обижаюсь, - обиженно ответил Светлый, - просто хотел сделать тебе приятное…

- Ты мне лучше чаю своего сваргань! – предложил альтернативу Сухой, - и не обижайся. Обижаться на своего крестного, - хитро улыбнулся Сухой, - не положено.

- Крестного?! – собиравшийся за чаем Светлый аж застыл в движении.

- Ага! Хрен бы ты тут рассекал, если бы я тогда пушистого не подбил!

- Спасибо! - Светлый покорно кивнул, вспомнив дела давно минувших дней.

- Не мне, - ответил Сухой, - нашему рыжеволосому коллеге спасибо скажешь. Его идея была.

- Даже так? – удивился Светлый.

- Даже так, - подтвердил Сухой, - вот ты ему это пойло и подари. Раздобришь старичка. А с меня, - нотки грусти и усталости промелькнули в словах Сухого, - с меня и чая хватит. Давай, дуй за чаем, пока я воспоминаниями занят. А то, знаешь ли, забываться стало, голова уже не та….

Светлый живо выскочил из кабинета.

Буквально через каких-то пять-семь минут на маленьком столике в небольшом, отдаленном кабинетике стоял парующий заварничек, пара чашечек, блюдце с печеньями и плошка с медом.

Сухой налил немного чаю в чашечку и продолжил свой скорбный рассказ:

- Мы шли прямиком в задницу Дьявола. Капитан Лаки нервно сжимал руку в кулак, глядя в темную, как задница Дьявола, даль. Чертовы звезды вместе с проклятой Луной скрылись за тучами, погрузив все вокруг в непроглядный мрак. Лишь контуры скальных берегов с трудом угадывались в этой темноте. Черт возьми! Даже при свете дня проход через задницу Дьявола был сопряжен с массой трудностей! Не то, что сейчас, ночью, без парусов и на израненном судне. Мы молча шли вперед. Поравнявшись с первым островом скалистой гряды, мы все, безо всякой команды, стали молится. Тихо, про себя, крепко сжимая сердце, неистово колотившееся в груди! «Господь не оставит нас!» - без умолку говорил малыш Люк. Господь не оставит нас….

В какой-то момент небо прояснилось, словно бы кто-то крепко дунул, разогнав облака в разные стороны. Море осветилось мириадами звезд и полной Луной в небе. Дьявол всемогущий! Ты себе не представляешь этого величественного и страшного зрелища! Мы одни в этом проклятом море, зажатые с обеих сторон скалистыми берегами. Это было красиво и страшно.

«Господь услышал наши молитвы! - вскричал малыш Эйбл, указывая на небеса, полные звезд, - мы будем спасены! Господь смилостивился над нами и послал нам ясное небо!». Ах, наивный малыш Эйбл! Как же ты ошибался! Это Дьявол, играющий нашими жизнями и жаждущий наши души, явил нашему взору свое могущество и величие, осветив наш последний путь! Путь, который мы должны пройти в танце со смертью.

Скоро небо быстро сделалось черным, словно кто-то на небесах пролил банку с чернилами. Всё в мгновение ока погрузилось во мрак. Подул страшный ветер и посыпал град. Поднялись волны. «Черт, это конец!» - мелькнуло у меня в голове. Я посмотрел на капитана. Я еще никогда не видел его таким! Капитан стоял и смотрел вперед взглядом человека, проигравшего в карты собственную жизнь! С полной обреченностью, с убийственно безнадежностью и смертельной тоской наш счастливчик Лесли смотрел куда-то вдаль. Я посмотрел на него и понял: он смотрит в глаза смерти. Он кружит с ней в безумном танце и пристально смотрит ей в глаза!

Порывом ветра нас бросило в сторону скалы. Старина «Антоний» с грохотом протаранил кормой чертовы скалы. Потом еще, еще, еще! Черт, как же он держался на плаву?! Как не рассыпался от первого же страшного удара, наш старый, добрый «Святой Антоний»?! Он держался, сколько мог, до самого конца сберегая наши никчемные жизни.

А потом… - Сухой смочил чаем губы, - потом…. Я не помню, как меня выбросило за борт. Черт возьми, я совершенно не помню, как я, с пробитой башкой оказался на скалистом берегу одного из безжизненных островов. Маленькая прореха в скалистом берегу, буквально пять ярдов.

Я с трудом встал на ноги. Башка чертовски кружилась и болела. Ко всему прочему, я изрядно наглотался воды. Меня крепко вывернуло. Потом еще. Когда я наконец пришел в себя, я стал всматриваться в непроглядную даль скалистого острова. Пещера. Черт, это пещера! Шатаясь от ветра, под проливным дождем, я побрел к ней. Всю дорогу меня доставала одна мысль: «Это - мое последнее пристанище!». «Какого хрена?! - пытался разубедить я себя, - какого хрена?!».

В пещере я обнаружил еще двоих своих спасшихся товарищей. Прижавшись к стене, тихо стонал макаронник Манчини, держась за разбитую руку, а рядом с ним сидел малыш Эйбл. Черт, как же я был рад увидеть живым этого стервеца!

Я присел рядом с ними и попытался раскурить свою трубку. Я вытряхнул из нее воду и извлек из кармана кисет с табаком. Ах, это славный, славный «Гавит с Хогарт»! Даже будучи навзничь мокрым, он благоухал непередаваемым ароматом! Но, черт возьми, раскурить мокрый табак совершенно невозможно!

Вскорости к нам присоединились еще четверо. Угрюмый могильщик Секстон, одноглазый горбун Чак, пухлый добряк Соул и громадина Ларсон. Ларсон тащил в руках обломок бревна, видимо, часть бесславно погибшего «Святого Антония». «Черт, парни! Вы выжили в этой адской мясорубке!» - вскричал я, увидев своих товарищей. Мы крепко обнялись, хоть и не были друзьями. Я действительно был очень рад видеть эти мокрые, исцарапанные морды! Увы, больше к нам никто не присоединился.

Мы просидели до рассвета в темноте, сырости и холоде, ожидая хоть один луч солнца. А на море бушевал шторм. Черт возьми, этот адский шторм, это месиво из пенных волн, ледяного дождя и сбивающего с ног ветра, не стихал даже с рассветом. Море неистово бушевало, круша все надежды на спасение еще кого-то из команды. Нас осталось семеро. Семь продрогших, промокших до нитки парней, которых ждал настоящий ад!

Даже с восходом соваться наружу не было никакого смысла. Адская непогода все равно не дала бы толком осмотреть остров. Я, малыш Эйбл и Ларсон, вооружившись ножами, разделывали огромное бревно, которое громадина швед притащил с собой ночью. Соул занимался рукой стонущего Манчини, а горбун с могильщиком осуществляли короткие вылазки наружу, принося с собой камни для очага. Мы разделали бревно и выложили его воль стены в надежде хоть как-то просушить. Лишь к вечеру некоторые доски просохли, и нам с трудом удалось развести огонь….

Сухой на мгновение замолчал, закрыв глаза и расплывшись в улыбке-оскале.

- А-ааа! – довольно протянул он, вернувшись после небольшой паузы, - парень! Огонь – это нечто! Мы разожгли костер и сидели вокруг, как семеро идиотов, уставившись на слабые языки пламени! Так прошла первая ночь.

К утру дождь немного стих. Мы с малышом Эйблом предприняли попытку обойти этот проклятый остров, пока остальные занимались сборами обломком, выносимых на берег морем. Черт возьми! Это было самое пустынное место из всех мест, где я бывал! Небольшой скалистый остров, на котором даже птицы не отваживались гнездиться! Чертово пристанище! Ни растений, ни животных! Пустота!

Наверху одной из скал я нашел несколько пучков отвратительной на вид травы. Голодные кишки скручивались в узел, сгибая меня пополам, и я решил попробовать эту дрянь. Пожалуй, трусы уродины Молли, эти штопанные паруса, которые она вывешивала перед домом по воскресеньям, были бы куда приятнее на вкус! Прожевать эту мерзость было практически невозможно, словно жуешь медную проволоку. Жесткая, горькая, мерзко пахнущая гадость! Нам с малышом Эйблом стало понятно: еды на острове не найти. Равно, как и ничего другого, что могло бы пригодиться нам. Оставалось надеяться только на море.

Вымокшие, голодные и уставшие, мы вернулись к пещере….

Сухой, будучи под влиянием эмоций рассказа, быстро схватил с блюдца одну печенюшку и целиком отправил ее в рот.

- Как оказалось, парни не теряли зря времени. Почти половина пространства пещеры была занята останками нашего некогда величественного «Святого Антония». А макаронник Манчини, невзирая на поломанную руку, скоблил до блеска где-то найденный проржавевший котелок. Черт, у нас были дрова, вокруг была уйма пресной воды в лужах от непрекращающегося дождя и у нас было убежище! Не все так плохо, как могло оказаться! Оставалось только решить вопрос с едой…

Очередная печенюшка живо отправилась в угловатый, тонкогубый, острозубый рот.

- На третий день пребывания мы решили попробовать добыть моллюсков, которые обычно гроздьями висели у подножия скал. Но, черт возьми, море было очень неспокойно! Волны отчаянно били в скалистый берег, грозясь размозжить башку любому, кто попадет в эти адские жернова! Первым на вылазку в море отважился малыш Эйбл.

С маленького пляжа, куда меня выбросило на берег, под скалы никак нельзя было добраться. Вода закручивалась в смертоносные водовороты, увлекая за собой в бушующее море все, что туда попадало. Единственной возможность залезть под скалы было спуститься на веревке с небольшого уступа, возвышавшегося над морем на каких-нибудь десяток футов. Волны то и дело захлестывали этот уступ, грозясь смыть любого, кто на нем стоит, но гигант Ларсон, весивший, пожалуй, как породистый бык, без труда мог устоять на нем. Мы сбросили с себя куртки и связали их вместе, одним концом обвязав наш импровизированный канат вокруг Эйбла. На другом конце, стоял Ларсон, крепко держа в руках связку и потихоньку опуская малыша Эйбла в бушующее море.

Малыш Эйбл раз за разом скрывался под бушующей водой. Раз за разом. Вконец наглотавшись морской воды, Эйбл подал знак вытаскивать его наверх. Мы все были в нетерпении. И наши ожидания оправдались с лихвой! Уставший, вымокший и порядком продрогший малыш Эйбл достал из-за пазухи несколько горстей мерзких на вид улиток. Жратва!

Манчини, ловко орудуя одной рукой, живо разделывал этих мерзких тварей и бросал их в котелок с кипящей водой….

Сухой прищурился и облизал языком тонкие, потрескавшиеся губы, словно пытаясь вспомнить вкусовые ощущения.

- Если ты думаешь, парень, - обратился Сухой к завороженному рассказом Светлому, - что это блюдо было сродни устрицам, которых подают к обеду знатным лордам – ты жестоко ошибаешься! Отвратительные на вид моллюски раскипались без остатка, окрашивая воду в серо-коричневый цвет, испуская при этом сладковатый, мерзкий запах. Но, черт возьми, это была еда! Передавая друг другу раскаленный на огне котелок, мы отхлебывали эту мерзкую субстанцию, отправляя прямиком в желудок то, что при иных обстоятельствах вылили бы безо всякой жалости. Клянусь тебе, это отвратительное блюдо тогда было вкуснее всего на свете! И мы с жадностью пили горячий бульон, утоляя зверский голод.

День за днем малыш Эйбл опускался в море, добывая нам пропитание. Когда он уставал, сменял его я. Так мы и ныряли, вверяя свою никчемные жизни связке из курток, которую крепко держал громадина Ларсон. Без сомнений, несколько горстей отвратных улиток для семерых здоровых мужиков, закаленных морем, нельзя было назвать едой. Но, черт возьми, это хоть что-то! Хоть что-то….

Сухой налил из заварника чаю и мигом осушил до дна маленькую чашечку.

- Спустя три недели к нам заявился посетитель. Точнее посетительница. Её величество Смерть! – последнее слово Сухой буквально прорычал, отчаянно выпучив глаза. – Ей стало скучно дожидаться, когда мы все, один за одним передохнем от голода и холода на этом проклятом острове. Она решила порезвиться…

Словно какая-то безумная сила, бушевавшая внутри, стала сжимать Сухого в крепкий, жилистый кулак. Сидя на диване, Сухой с каждым словом съеживался и ощетинивался, как загнанный в угол дикий зверь перед лицом самой смерти.

- Спустя три недели после нашей, черт возьми, - продолжал страшным голосом Сухой, - высадки на этом проклятом острове, случилось несчастье с малышом Эйблом. Могучий Ларсон крепко держал связку, пока малыш Эйбл добывал еду под водой. Но в это утро по велению проклятой старухи один из узлов связки лопнул, отдав нырнувшего Эйбла на откуп неспокойному морю. Эйбл отчаянно барахтался в пенной воде, гонимый быстрыми волнами прямо на скалы. Волны с силой ударяли беспомощного малыша об острые берега проклятого острова, нанося бедняге страшные увечья! Увалившись на уступ и свесившись над морем, Ларсон спустил остаток связки бедняге Эйблу в надежде на то, что малыш ухватиться за конец. Раз за разом малыш Эйбл пытался удержаться на этой смертоносной связке, но коварные волны разжимали его слабеющие руки, вновь и вновь ударяя о скалистый уступ.

Наконец Ларсон вытянул из моря державшегося из последних сил малыша. Дьявол всемогущий! Душераздирающее зрелище предстало перед нами! Весь истерзанный, залитый кровью Эйбл беспомощно лежал на скалистом берегу и стонал от боли! Разбитая голова, ободранные руки… и кусок плоти, огромный кусок вырванной из ноги плоти, болтавшийся на полоске кожи. Малыш Эйбл истекал кровью.

Мы быстро втащили беднягу в пещеру. Я тут же сорвал с себя шарф и накрепко привязал кусок мяса к ноге малыша. Сколь бы крепко я не затягивал шарф на ноге малыша Эйбла, кровь хлестала сквозь него. Мне стало страшно.

Вечером мы скорбно сидели у слабого огня и слушали стоны умирающего малыша Эйбла. Черт возьми, лучше бы он умер этой ночью от потери крови! Но эта костлявая сука оттягивала неизбежный конец, ждавший израненного малыша Эйбла. Всю ночь бедняга Эйбл стонал от боли, разрывая мое сердце!

Глядя на малыша Эйбла, могильщик Секстон придвинулся ко мне и прохрипел мне прямо на ухо: «Этот парень – не жилец!». Он сказал это, намекая на то, что стоило бы оборвать страдания бедняги Эйбла, вонзив тому нож в сердце. Черт возьми, как он был прав! Но в тот момент я и слышать об этом не мог! Я выхватил нож и, приставив его к горлу Секстона, сказал: «Только попробуй!». Секстон усмехнулся, брезгливо отодвинул нож от своей шеи и, отворачиваясь от меня, бросил: «Очень скоро ты сам этого захочешь!».

К утру малыш Эйбл забылся в бредовом сне. Но очень ненадолго. Вскорости он пришел в себя и, изнемогая от боли, попросил меня: «Отрежь мне ногу!». «Что ты несешь, безумец?!» - закричал малышу я в ответ. Но он был непреклонен в своем желании. «Джеймс! Умоляю тебя! Отрежь мне эту проклятую ногу! Я больше не могу терпеть!». Я срезал с поврежденной ноги его истрепанные штаны. Нога была в ужасном состоянии. Она распухла и жутко воняла. Черт, он был прав! Нога, его собственная нога тянула его в могилу.

Я вытащил свой нож и прокалил его на костре. Затем я дал в зубы малышу Эйблу деревянную палку, которую он крепко закусил. Мои руки дрожали! Я весь дрожал….

Сухой стал содрогаться в мелкой дрожи, то сжимаю руки в кулак, то разжимая их.

- Я стал резать плоть выше колена. Черт, парень, ты когда-нибудь отрезал ногу тупым ножом своему еще живому другу?! – внезапно спросил он у Светлого, глядя тому в глаза.

Светлый в страхе отрицательно замотал головой.

- Я резал плоть орущему от боли малышу Эйблу! Он орал так, что заглушал даже шум бушующего моря! Он раскусил деревянную палку в зубах и теперь от неистовой боли крошил зубы друг об друга! Я уперся ножом в кость. Размахнувшись, я ударил рукоятью ножа по кости малыша Эйбла, надеясь быстро сломать ее. Черт возьми, как же крепок был это парень! Кость устояла, спружинив удар. Послышался жуткий скрежет. Малыш Эйбл от боли раскрошил свои зубы и теперь его рот заливала кровь….

Дрожащий Сухой взял с блюдца печенье и зажал его в руке.

- Я снова ударил, что было силы. Черт, в былые времена я ломал людям кости, как спички! – Сухой крепко сжал в руке печенье и беззащитная выпечка тут же обратилась в пыль. - А сейчас…. Я был слаб и голоден, мои силы, силы железного кулака покинули меня! Кость вновь устояла. Лишь с третьего раза мне удалось сломать эту чертову кость!

Затем я взял головешку из костра и с силой прислонил ее к кровоточащей ране. Туда, где когда-то была нога малыша Эйбла. Такого страшного крика я не слыхал даже в аду! Я больше не мог вынести этого! Я вышел вон из пещеры. Я стоял под проливным дождем и рыдал, как девчонка! А внутри, захлебываясь кровью и погибая от боли, умирал мой друг, славный Люк Эйбл….

Сухой обхватил голову руками и замолчал.

Глава 13. Трое мертвецов.

Прервав воцарившуюся скорбную тишину, Сухой хриплым голосом продолжил рассказ:

- Манчини содрал с покойного малыша Эйбла башмаки. «Я слышал, - говорил он, - парни, заблудившиеся в горах, жрали свою обувь. Ему они точно не пригодятся, а нам…». Макаронник хорошо понимал: теперь ни грамма еды у нас не будет, нужно было использовать все, что имелось. Исполосовав башмаки малыша Эйбла, Манчини бросил получившуюся вермишель в кипящий котелок. Эта дрянь варилась всю ночь, отравляя воздух пещеры отвратительной вонью.

Увы, блюдо из башмаков покойника, поданное нам на завтрак, было несъедобным даже для таких непритязательных едоков, как мы. Я отчаянно пытался прожевать одну из полосок, но спустя где-то двадцать минут бросил эту затею и безжалостно выплюнул пожеванную полоску кожи. Так мы остались совершенно без еды.

Через неделю печальная участь постигла макаронника Манчини. С самого утра мы разбрелись по острову в поисках съестного. Может быть, мы все-таки что-то упустили? Нужно было проверить, еще раз проверить. Манчини остался в пещере, поддерживая огонь. Периодически выглядывая наружу, макаронник увидел птичье гнездо высоко на скале. Ему показалось. Голодный глаз – плохой советчик. Манчини полез на скалу и, черт возьми, соскользнул с нее, рухнув вниз на острые камни.

Только к вечеру, вернувшись в пещеру, мы обнаружили еще живое, окровавленное и изломанное тело корабельного повара. Он упал с самого утра, как только мы покинули пещеру. Он пролежал в крови весь день под проливным дождем, зовя хоть кого-то на помощь. Увы, его зов тонул в зловещих завываниях ветра. До сумерек его не стало.

«Как поступим с телом?» - хрипло спросил у оставшихся в живых товарищей могильщик Секстон. «Что ты имеешь в виду?» - задал ему вопрос одноглазый горбун Чак. «Люди вполне пригодны для еды» - скорбно ответил Секстон. Эта мысль возмутила меня до глубины души! Черт возьми! Я могу быть отчаянным моряком, законченным драчуном, угрюмой тварью и последним пропойцей! Я даже могу убить! Но жрать плоть своего товарища?! Никто из оставшихся не поддержал этой идеи. Никто. Скорбный могильщик криво улыбнулся и сказал: «Скоро вы все перемените свое решение!». Сказал и пошел в пещеру к костру. А тело Манчини так и осталось лежать на острых камнях, промокая под непрекращающимся дождем.

Три дня, три голодных дня тело бедняги Манчини провалялось без внимания. И лишь к исходу четвертого дня к распухшему телу с ножом подошел горбун Чак. Дрожащей рукой он срезал тухлую плоть с ноги макаронника и тут же отправился в пещеру со своей добычей.

Черт, отвратительное зрелище! – Сухого всего передернуло. Да что там Сухого?! Светлый вздрогнул при слове «добыча».

– Чак бросил кусок тухлой плоти Манчини в котелок, – продолжал Сухой, - там уже бурлила вода. Пространство нашего убежища, нашего склепа тут же наполнилось вонью вареного, тухлого мяса макаронника Манчини… - какое-то безумие скользнуло в глазах Сухого. Голосом тихо помешанного, тараща глаза, Сухой продолжил: – Пьяница Сир, бывавший в разных переделках, как-то рассказывал о том, как ему довелось есть человечину. Он сравнил ее со свининой. С сочной, сладкой свининой…. Черт, парень! – взорвался Сухой, - этот пьяный ублюдок лгал! Он лгал, лгал, ЛГАЛ!!! От вони этого адское варева нас начало выворачивать наизнанку! Мы спешно вытащили кусок приваренной плоти из котелка и бросили его наружу. Вдыхать это…, черт возьми, это просто невозможно! – Сухой стал истерично трусить головой, пытаясь, видимо, избавиться от жутких воспоминаний. А потом внезапно затих. Затих и поник, целиком уйдя в себя.

- Ты как? – потормошил его Светлый спустя минуту. Сухой совершенно не реагировал. Тогда Светлый встал, взял за руку отрешенного, сидевшего на диване Сухого и, пытаясь поднять того, сказал:

- Пойдем?

Сухой, словно паук в паутине, поджидающий невинного мотылька, внезапно схватил Светлого крепко за руку и посмотрел ему прямо в глаза.

- Нет! – прохрипел он, - нет! Никуда мы не пойдем!

Светлый, испугавшись такой неожиданной реакции, решил присесть напротив, отодвинувшись на всякий случай подальше от стола.

А Сухой хриплым, полным адской ненависти голосом, продолжил рассказ:

- Мы продолжили голодать. Никто из нас, никто, даже чертов циник, могильщик Секстон, не смог отведать плоти своего товарища. Когда не стало Манчини, я прекратил вести счет времени. Сколько мы с того момента еще пробыли на этой проклятом острове – одному Дьяволу известно!

Каждый вечер, голодные, холодные, промокшие до нитки, мы сидели у слабого костра и желали друг другу… - Сухой прищурился и наклонил голову вбок, глядя в глаза Светлому, - как думаешь, что могли пожелать друг другу несчастные пленники дьявольской темницы?!

- Не знаю, - испуганно ответил Светлый.

- А-ааа, парень! – прохрипел Сухой, - мы желали друг другу СМЕРТИ! – последнее слово адским огнем вырвалось из уст скорбного рассказчика. – Смерти! Мы желали друг другу тихой и безмятежной смерти во сне! «И пусть каждый из нас тихо сдохнет во сне, не познав мук, постигших наших товарищей!» - каждый вечер я заканчивал молитву этим словами.

А рядом с нами, продрогшими до костей, глупцами, жмущимися друг к другу в надежде на тепло, сидела смерть. Она ехидно ухмылялась и играла с нами в кости. Черт, парень, как же здорово она играет в кости! Победитель получал долгожданную смерть во сне. Никто, никто, кроме здоровяка Ларсона так и не смог ее обыграть!

Ларсон выведал у меня про адскую траву, совершенно непригодную в пищу. Чертов придурок, он полез и нажрался этой отравы! А потом…. Этот счастливчик умер во сне, задохнувшись от собственной блевотины! Мы ничем не могли ему помочь! Мы так ослабли, что могли лишь наблюдать, как задыхается могучий швед Ларсон. Наблюдать и завидовать! Этот чертов идиот умудрился-таки обыграть костлявую суку! И получил обещанную награду. При иных обстоятельствах я бы назвал законченным глупцом того, кто пожелал бы себе такой смерти. Но тут, на этом проклятом острове, мы завидовали Ларсону!

А потом добряк Соул сиганул со скалы в море. Волны никак не хотели принимать добряка, всякий раз извлекая его из пучины на поверхность и с силой ударяя о скалы. Ах, эта проклятая сука смерть! Как же она веселилась! Пожалуй, целый час продолжалась эта смертоносная экзекуция! Соул то скрывался под водой, то вновь появлялся на поверхности. Раз за разом волны, послушные руке смерти, с неистовой силой ударяли добряка Соула об острые скалы, нанося тому чертовские увечья и принося нестерпимую боль.

Любая боль когда-то закончится…. Любая, - почти шепотом сказал Сухой и повторил: - любая. Смерть получила свою жертву. Остались только мы: могильщик Секстон, одноглазый горбун Чак и Ваш покорный слуга.

Вскорости мы так ослабли, что перестали покидать пространство пещеры. Неспокойное море убивало всякую надежду на спасение. Ни один моряк со здравым рассудком не станет соваться в задницу Дьявола в такую непогоду. Мы сидели и ждали своей очереди.

Но, черт возьми, сколько же еще на свете полоумных мореплавателей! Я едва мог дышать, когда чьи-то крепкие руки подхватили меня и понесли в шлюпку долой из проклятой пещеры! Черт возьми, я не просил меня спасать! Но меня спасли.

Полоумные голландцы на утлом суденышке проплывали мимо нашего заточения. Этим идиотам кто-то шепнул про несметные сокровища, которые когда-то были припрятаны на одном из островов задницы Дьявола. Как же, черт возьми, удивились эти недоумки, обнаружив вместо сокровищ в пещере троих мертвецов! Нас уже заочно похоронили, парень. Да и мы себя не считали жильцами. Но эти джентльмены взяли нас в шлюпку и отвезли нас на корабль. Они дали нам хлеба, размоченного в теплом вине, и укутали нас в шерстяные пледы.

Тем же вечером, накормленные и согретые, мы прибыли в наш городишко. Как драные кошки, обгоняя друг друга, по улицам помчались слухи о судне с тремя мертвецами. Только законченный лентяй не заглянул ко мне в дом, чтобы поглазеть на живого мертвеца!

Спустя три дня я очухался. Нас ждала комиссия из почтенных лордов, которую решено было собрать, чтобы определить причины кораблекрушения и объявить виновных в этом происшествии. Нас, троих мертвецов, Божьим чудом или Дьявольской хитростью спасенных от неминуемой гибели, ждали почтенные лорды.

Я надел свой выходной наряд и стал перед зеркалом. Черт возьми, парень, - расхохотался Сухой, - более потешного зрелища я не видал в своей жизни! Мой нарядный камзол висел на мне, как пустой мешок на вешалке! «Кто этот уродец, Джеймс?!» - со смехом спрашивал я у отражения в зеркале. Этот тощий придурок, лупивший на меня глаза из зазеркалья, совсем не был похож на Джеймса Корпса, отважного мореплавателя, бесстрашного матроса и крепыша с железными кулаками!

Мы втроем пришли, чтобы рассказать страшную историю толстым джентльменам, сидевшим с нахальными мордами за длинным столом. Эти сытые ублюдки с диким ужасом в глазах слушали рассказ троих мертвецов. То и дело дрожащими, пухлыми руками они наливали себе воду из графина, чтобы смочить пересохшее от волнения горло. Они даже представить себе не могли, что нам довелось пережить! Но мы пережили! Мы пережили и теперь, стоя перед лицом почтенной комиссии, ничего не тая, рассказывали о случившемся.

Мы надеялись на справедливое решение почтенных господ, мы уповали на их человечность и взывали к их совести! Семьи наших погибших товарищей обязаны получить достойную компенсацию от этих гнилых ублюдков Морганов! Если им нельзя уже вернуть погибших мужей, сыновей и братьев, пусть тогда они хотя бы получат достойные деньги, чтобы не коротать свой век в бедности!

Мы надеялись… - поник Сухой, - надеялись….

Немного помолчав, Сухой внезапно вспыхнул оружейным порохом:

- Черт возьми, парень! О какой справедливости, о какой совести и человечности можно говорить, если в деле замешаны эти ублюдки Морганы?! К концу недели комиссия вынесла свой дерьмовый вердикт. Оказывается, парень, наш славный капитан Лаки сам решил вести судно на верную гибель, безо всякой указки от судовладельцев! Оказывается, мы, чертовы бунтари, состоя в сговоре с мятежным капитаном, сами пошли на верную смерть, тем кровавым утром выйдя в штормовое море! Представляешь, парень?! Черт возьми, эти прогнившие до костей жирдяи, полностью купленные ублюдками Морганами, всю вину за гибель судна и команды возложили на нас!

Мы до глубины души были потрясены таким решением! Как же Люси, безутешная вдова покойного брюзги Далла?! Чем она станет кормить четверых осиротевших детей?! А убитая горем мать малыша Эйбла?! А Луиза, Роза, Эмили?! Что им делать?!

Сраженные коварной несправедливостью, мы пошли в бар к старине Сью, чтобы залить горе его огненным ромом. По дороге мы дали друг другу клятву добиться справедливости любой ценой. Даже если для этого нам понадобиться штурмовать Букингемский дворец, черт возьми, мы сделаем это!

Рассказ внезапно прервал взбудораженный Рыжий, буквально влетевший в кабинетик с воплями:

- Да где тебя Дьявол носит, черт костлявый?! Я все ноги избил в поисках тебя!

- Чо стряслось? – раздраженно спросил у Рыжего Сухой.

- И ты еще спрашиваешь: «Чо стряслось»?! – перейдя почти на писк от возмущения, орал Рыжий. – Да идите вы все лесом! Я вам чо, нянька, сопли утирать?! Начальница, как с цепи сорвалась, пушистый «косяка» кинул, подставив муху, так и ты еще со своим «Чо стряслось»! Я чо, нанялся за вами бегать?!

- Тебе положено, чувак, - подмигнув Светлому, подкалывал Рыжего Сухой, - ты же у нас – начальство!

Раскрасневшийся от гнева Рыжий хотел было стукнуть Сухого, но тот ловко увернулся, показав не столь проворному коллеге язык.

- Иди, гад! – прорычал Рыжий, так и не «угадав» наотмашь проворного, костлявого черта, - и, чем быстрее – тем лучше!

Когда разъяренный Рыжий скрылся, громко хлопнув дверью, Сухой неспешно поднялся с дивана и сказал Светлому:

- Пойдем, парень. А то этот рыжий пузырь сейчас лопнет от злости. Там наверняка меня ждет очередной представитель венца эволюции.

И Светлый с Сухим, покинув кабинетик, неспешным шагом пошли по длинному коридору в сторону стойки, мирно беседуя дорогой.

- Человечность, - уничижительно сказал Сухой, - какая к черту человечность?! Человек – это болезнь! Рак! А мы с тобой – метастазы! Холим, лелеем, души их покосившиеся поправляем…. А для чего?! Вот, скажи мне, для чего?! Чтобы они, чистенькие и обласканные, снова сущность свою гадскую являли, вернувшись в мир?

- Так не все же, - возражал Светлый, - у тебя – такие, а мне по должности другие попадаются.

- Ай! – махнул рукой Сухой, - все они одинаковые. И твои, и мои…, и его даже, – показал он рукой на Рыжего, который эмоционально отчитывал Одуванчика у стойки, - все они с гнилью внутри. Не выведешь ее ничем. И когда она проявится - вопрос времени. И только времени.

- Ты думаешь?

- А чего тут думать, парень? – с грустью сказал Сухой. – Гляди! – и он указал на какого-то парня в несуразном берете, который мирно стоял у стойки, переминаясь с ноги на ногу. – Славный с виду парень, не так ли?

- Твой?

- Ага! Таким хорошим мальчиком рос – хоть к ране прикладывай! Учился на пятерки, на скрипке пиликал, маме по дому помогал. Даже готовил. Потом в армию ушел. Как пришел – на скотобойню устроился. Ну, понятно, работы нет, перекантоваться где-нибудь. С кем не бывает? Как оказалось, мочить бедных зверушек было крайне интересным занятием. В особенности, когда это убийство доставляло им немыслимые мучения. А уж в этом наш славный парень поднаторел, будь уверен! Этот милый мальчик с большим удовольствием отправлял на тот свет свиней и коров, глядя им в глаза до их последнего вздоха. И непременно отрезал себе от туши убиенных животных самую лакомую часть. Кулинарное искусство его манило никак не меньше, чем искусство убивать.

Как оказалось, люди умирают еще забавнее. Вскорости он убедился в этом, задушив шелковым шарфиком свою подружку. Она пришла к нему на ужин в нарядном платье, повязав цветастый шелковый шарфик на шею. Кружа с ней в любовном танце, наш искусник стал душить бедную девчонку, совершенно не подозревавшую о склонностях своего кавалера. Придушит - и отпустит. Игрался с ней целых три часа, как кот с мышкой. Потом все-таки грохнул.

Тело девушки этот затейник протащил на скотобойню, разделал и бросил в мясорубку. Славная получилась колбаса. Сладковатый привкус изысканного блюда весьма заинтриговал этого типа, дав совершенно новое направление для веселья.

Пятнадцать душ на нем, парень. Пятнадцать! Девочки от двенадцати до шестнадцати лет. Любитель молодого мяса, гурман, мать его! Когда его брали, у него дома на полке была целая куча кулинарных книг. Парень старательно собирал кулинарные знания, раз от раза пробуя новые рецепты. Да что там собирал? Он и сам книгу написал. Только не издал. Не успел. Представляешь, какой бестселлер получился бы? Знаешь, какое у него было самое любимое блюдо?

- Избавь меня от этих подробностей! – брезгливо ответил Светлый.

- Да и взяли его лишь потому, - невозмутимо продолжал Сухой, - что ему все это надоело. Решил попробовать новых ощущений. Откровенно говоря, ощущения - так себе. Экспертизы, следственные эксперименты, допросы…. Скука! Заскучал наш герой, сидя в одиночке. И решил вернуться к своему ремеслу. Заточил добытую где-то ложку до остроты бритвы и оттяпал себе кусок руки. Собственное мясо показалось ему несколько жестковатым. Старое, жилистое. Черт, как же это его расстроило! Бедняга так осерчал на собственную плоть, что полосонул себя по шее. Уж как убивать, он знал прекрасно! Истекая кровью, этот славный парень улыбался. До самого конца улыбался. Потому, что собственная смерть показалась ему самым веселым занятием! Будь у него десять жизней – он бы немедля провел их так же. Сначала убивая невинных девчонок, а потом…

Путники подошли к стойке. Безапелляционно схватив за руку парня в берете, Сухой потащил его в свои адские угодья. Что ждало это каннибала там – знал только Сухой. Или Дьявол, возложивший на этого костлявого черта ответственные полномочия.

- Человечность… - Обернувшись, Сухой с ухмылкой бросил Светлому, и пошел, увлекая за собой брыкающегося парня в несуразном берете.

А Рыжий, раскрасневшись от злости, тем временем отчитывал Одуванчика, виновато стоявшего «стрункой» перед ним:

- Ну ладно она - девочка-дурочка, - показывал он на совершенно растерянную Феечку, - но ты-то, ты?! Ты, здоровенный оболтус, просто обязан был знать! Нельзя допускать к работе специалиста, не получившего соответствующий сертификат! Хоть каким бы спецом он ни был! Нельзя - и все! Это же, как «Отче наш», чувак!

Начальница, которая, как, всегда, что-то неотрывно писала, кивнула, безмолвно подтвердив слова Рыжего.

- Та я как-то… - нелепо пытался оправдываться Одуванчик.

- Да ты, прежде всего ты, как ее наставник и научный руководитель, обязан был дать направление на получение сертификата! И убедиться в получении оного!

Начальница вновь заверила кивком справедливость слов Рыжего.

- А как теперь быть? – с наивным непониманием спросила у Рыжего Феечка.

- Как быть, как быть? Как-то!

Рыжий достал из кармана портсигар и закурил. Сделав пару затяжек, Рыжий быстро подошел к стойке, взял клочок бумаги и корявым почерком что-то на нем написал.

- Так, муха, слушай меня внимательно! – обратился он к растерянной Феечке, - сейчас ты возьмешь направление у своего долговязого дуралея, – показал он на Одуванчика, - и пойдешь. Только не в приемную комиссию! Туда пока не суйся, а то начнут мордовать расспросами. А ты у нас – девочка недалекая, где-нибудь – да расколешься. Короче, с направлением и моей писулькой ты идешь прямиком к Петру Ионовичу…

- Петру Ионовичу? – удивился Одуванчик.

- К Петру Ионовичу! – нервно подтвердил Рыжий, обернувшись к Одуванчику. – Пойдешь к нему, дашь ему бумаги и слезно расскажешь о сложившейся ситуации. Он поймет и поможет.

- Петр Ионович?! – снова с удивлением вопрошал Одуванчик.

- Да ты дурак, что ли, пушистый?! – прорычал на Одуванчика Рыжий и продолжил наставлять Феечку: - он мне не откажет и обязательно поможет. Пройдешь курс «молодого бойца», получишь сертификат и потом выставишь мне «поляну», ясно?

- Поляну? – удивилась Феечка.

- А-ааа, муха! Не нервируй! Резво лети, куда сказано! – прикрикнул на Феечку Рыжий, который уже находился на грани нервного срыва. Феечка, подхватив писульку Рыжего, живо помчалась вдаль длинного коридора.

- Стой, неразумное насекомое! – окрикнул ее Рыжий, - направление!

Феечка замерла в полете.

- А ты, дятел пушистый, - Рыжий перешел на Одуванчика, - сейчас резво сообразишь ей направление, потом возьмешь все ее бумаги и прямиком завалишься в приемную комиссию.

- Я?! – с ноткой возмущения спросил Одуванчик.

- Йа, йа! – гневно подтвердил Рыжий. – Пойдешь к ним и похлопочешь, чтобы твою милую наставницу взяли в первый же поток. А иначе она год куковать будет в ожидании своей очереди. Ясно?

- Год?! – испуганно спросила застывшая Феечка.

- Может больше. Все зависит от проворства твоего наставника. Если подшустрит – за месяц, максимум два управишься, - ответил Феечке Рыжий.

- А как же? – расстроено спросила Феечка, намекая на свою подопечную, которая на время получения сертификата останется без присмотра.

- Уж лучше так, чем совсем никак! – отрезал Рыжий. – И это, - сказал он напоследок, - не вздумайте никому пискнуть про то, что она приступила к работе. А то, - и Рыжий провел большим пальцем по шее, очень артистично крякнув при этом.

Глава 14. Не по плану.

Вторая неделя лечения подходила к концу. Откровенного говоря, само лечение закончилось еще в среду и Оля с Дашей «что-то» отлеживали, боясь «слинять» без команды. А что собственно они отлеживали этих два дня – они и сами не знали. «Давайте посмотрим» - говорил Сергей Сергеевич. Отчего же не посмотреть? Давайте!

В пятницу утром, после обхода Ольга предприняла смелую попытку штурма обители Асклепия, осторожно постучавшись в кабинет зава.

- Можно? – осторожно заглянула она в кабинет, в котором так и не удосужилась до сих пор побывать.

- Да, да, заходите! – послышался из кабинета густой бас Глеба Мироновича.

Как обычно водится в среде больших начальников, просто начальников и начальничков, кабинет руководителя обязательно должен олицетворять все могущество и величие хозяина. Начальственному кабинету положено быть просторным, шикарный, ослепляющим своим величием любую неначальственную особу, посмевшую переступить порог этого царства роскоши. И, чем выше должность, тем круче кабинет. По рангу положено.

Глеба Мироновича, заведующего онкологическим отделение, ведущего специалиста мирового уровня, никак нельзя было назвать начальничком. Хотя бы из соображений антропометрии. Ольга ожидала увидеть просторное помещение с хорошим ремонтом, большой стол с рядом стульев, приставленных к нему, просторный диван, куда при случае может плюхнуть свой зад еще один начальник во время «раута равных» (для неравных стулья имеются) и прочие атрибуты гнезда птицы высокого полета.

И каково же было ее удивление, когда она, войдя в кабинет, буквально с порога уткнулась в самый обычный стол. Самый обычный, на котором стоял монитор. Не метровой диагонали, а самый обычный. У Ольги дома, пожалуй, больше. Стол стоял боком к окну, против него был небольшой шкаф с полками, полными книг, а у стены, наискосок от стола, тихонько прятался небольшой диванчик. А! И скромная вешалка за дверью. Все!

И то небольшое, и это…. Откровенно говоря, что-то монструозное в этот кабинет просто бы не вошло. Кабинет больше напоминал подсобку, из которой повыносили весь хлам, наспех сделали дешевенький ремонт и принесли кой-какую мебель, пылившуюся на складе у завхоза. Ольге даже стало несколько обидно за Глеба Мироновича. Уж он-то мог позволить себе что-то такое отгрохотать!

- Да, Оля, присаживайтесь, - Глеб Миронович пригласил Ольгу присесть на диван. Оля осторожно приземлилась и стала вопрошающе смотреть на зава, который рылся в бумагах.

А напротив стола, опершись на шкаф, стоял Сергей Сергеевич и увлеченно игрался на телефоне.

- Домой проситься будете? – предугадав Ольгину просьбу, с ухмылкой спросил Глеб Миронович.

- Ага, - немногословно подтвердила Ольга.

- Можете… - отстраненно сказал зав, - Вы можете, а вот я – нет. Этот, – и Глеб Миронович кивнул в сторону Серей Сергеевича, уткнувшегося в телефон, - не позволяет.

- Угу, - не отрываясь от телефона, подтвердил Сергей Сергеевич.

- Я Вам больше скажу, Оля, - продолжал Глеб Миронович, оторвавшись от бумаг, - Вы так и сделаете. Вернетесь к родным пенатам на целых три недели.

- Три недели?! – радостно воскликнула Ольга, не ожидавшая такой поблажки.

- Три недели, - подтвердил зав. – Нам необходимо выждать некоторое время после лечения, чтобы определить его эффективность и понять, как мы будем действовать дальше.

- А потом? – спросила Ольга.

- Проведем обследования, посмотрим, как отбомбились наши орудия, - голосом, полным спокойствия, отвечал Глеб Миронович, - все будет хорошо, Оля, не переживайте!

- А дома мы как-то лечимся? – продолжала разузнавать Ольга.

- Будете проходить процедуры в поликлинике по месту жительства. Сергей Сергеевич Вам все напишет и расскажет. Сережа напишет? – обратился Глеб Миронович к стоявшему у стола молодому врачу, который самозабвенно рубился в какую-то весьма увлекательную игруху.

- Сережа напишет! – важно ответил Сергей Сергеевич, не отрываясь от телефона.

- По исходу трех недель, - продолжал Глеб Миронович, - Вы созвонитесь с Сергеем, приедете и возьмете у него направление. А потом с этим направлением через приемное отделение оформитесь к нам. Сережа телефон свой даст.

- Сережа даст! – не снижая важности, ответил молодой врач, усердно тыкая в экран телефона.

- И не забудьте загодя созвониться с Верой Ивановной, - напоследок напутствовал зав, - а то рискуете попасть в шестиместную. Все ясно?

- А если вдруг Даше станет плохо? – начала с беспокойством спрашивать Ольга, - Что делать, к кому идти?

- Если Даше станет плохо – сразу звоните Сергею. Если очень плохо – вызывайте скорую незамедлительно! Но, я думаю, - Глеб Миронович посмотрел на Ольгу очень убедительным взглядом, - до этого не дойдет. Все будет хорошо!

- Глеб Миронович! А тут такое дело, - Ольга несколько замялась, формулируя вопрос, - Даша все время говорит, что ей снится один и тот же сон. Какая-то фея что-то рисует…. Это не может быть каким-то опасным симптомом?! Я волнуюсь!

Глеб Миронович усмехнулся. Он, пожалуй, даже засмеялся бы, но врачебная этика никак не велит завам отделений смеяться над нелепыми вопросами перепуганных мамаш. Даже тем завам, которые не имеют просторных кабинетов.

- Ребенка кошмары мучают? – с улыбкой стал спрашивать у Ольги Глеб Миронович.

- Нет, - тут же ответила Ольга.

- Бессонница, тяжесть по утрам, плохое настроение после сна, отсутствие аппетита? – продолжал Глеб Миронович, не снимая улыбки с лица.

- Тьфу, тьфу, тьфу! – сымитировала тройной «переплев» через левое плечо Ольга, трижды постучав по голове.

- Ой, Оля! – тяжело выдохнул Глеб Миронович, - мне бы феи снились! А то, как закроешь глаза – формы, истории, эпикризы, снимки…. Аж засыпать не хочется! Сережка! – обратился Глеб Миронович к увлеченному игрой молодому врачу, - А, Сережка!

Но Сергей Сергеевич был полностью поглощен игрой, отчаянно «кнопая» измученный телефон.

- Серега! – повысил и без того громоподобный голос зав, - да оторвись ты от телефона, маньяк!

Сергей Сергеевич, повинуясь велению начальства, с большой неохотой оторвался от телефона, сунув тот в карман халат.

- С самого утра не могу пройти этот дурацкий уровень! – пожаловался он заву.

- Серега! Тебе феи снятся? – Глеба Мироновича, по-видимому, очень беспокоил вопрос сновидений его подчиненных.

- Ага, - ответил молодой врач, - с пятым размером.

- Во-от! – назидательно подняв палец кверху, протянул Глеб Миронович, обращаясь к Ольге, - и Сережка жалуется.

- Почему жалуюсь? – воспротивился Сергей Сергеевич, - хвастаюсь!

- Ладно, хвастун, - Глеб Миронович нацелил глаза на бумаги, что лежали на столе, - иди, распиши план лечения и не забудь дать свой телефон.

- Яволь, гер генераль! – бравурно ответил молодой врач и направился к выходу.

Оля, будучи женщиной понятливой, смекнула, что время визита подошло к концу и, «отдосвиданькавшись», направилась следом за Сергеем Сергеевичем.

Очень жаль, что не всем нашим планам суждено сбыться. Положенные три недели девочки так и не отгуляли. К третьей неделе отдыха от больницы, когда Ольга наконец подтянула большинство хвостов на работе, а Даша, истосковавшись по Растеряшке, наконец получила табель, сталось то, чего, по словам Глеба Мироновича, быть не должно. Даше стало плохо. Очень плохо.

В ночь со среды на четверг Дашу опять рвало. Снова приступ. Неуёмная рвота с трех ночи, головокружение. Это уже было, не раз было. Но то, что произошло дальше, здорово напугало и Олю, и Дашу.

После очередного «пугания» тазика, обессиленная Даша уронила тяжелую голову на подушку и попыталась уснуть. Оля сидела рядом с дочкой и тихонечко гладила ее по голове. В какой-то момент Даша в испуге вскочила на кровати. Глаза ее сделались большими и испуганными, рот синюшным, а нос заострился. Испуганно глядя на Ольгу, Даша судорожно пыталась глотнуть воздух, но у нее не получалось. Она задыхалась!

- Даша, Даша, что с тобой?! – в ужасе глядя на задыхающуюся дочь, Оля пыталась как-то растормошить ее. Но Даша, стремительно синея, продолжала безуспешные попытки вдохнуть.

- Юра-ааа!!! – как резаная заорала мужу Ольга.

Может быть резкий крик Ольги или просто окончание приступа? Даша с хрипом и свистом резко и глубоко вдохнула. С маской ужаса на лице, маленькая девочка с рыжими косичками продолжала глубоко и часто дышать, пытаясь отдышаться.

- Дашенька, доченька, что с тобой?! – в слезах спрашивала у дочки перепуганная Ольга.

Но Даша не могла ничего ответить. Она никак не могла надышаться.

Спустя минуту или более того, Даша наконец уменьшила частоту и глубину вдохов до того объема, что смогла испуганно сказать Ольге:

- Мамочка, мне страшно!

Тем же утром, когда ленивые стрелки часов еще не добрались до восьми, Ольга с Юрой и Дашей стояли под дверью больницы.

- Больница откроется в восемь, - сквозь окошко в закрытой двери отвечал пожилой охранник.

- Мы договорились, нас ждут! – без зазрения совести, врала Ольга в попытках проникнуть в лечебно заведение.

- С восьми! – отрезал неприступный охранник и закрыл окошко перед самым Ольгиным носом.

Оставалось только ждать.

Ровно в восемь ноль две тяжелый дверной засов лязгнул, и Оля с Юрой и Дашей буквально проскользнули в помещение больницы.

- Юра, ты, наверное, с нами не сиди, езжай на работу, - сказала мужу Ольга, когда они поднялись на четвертый этаж, - я тут сама разберусь.

- Точно разберешься? – ставя на пол тяжелую сумку с наспех собранными вещами, спросил у Ольги супруг.

- Да, любимый, конечно, - устало улыбнулась мужу Ольга и, поцеловав на дорожку, отправила кормильца на охоту за денежными знаками. А сама тихонечко проникла в отделение детской онкологии.

Сестринская стойка была пуста. Густой утренний свет, будучи не в силах пробиться сквозь тяжелые занавески окон, погружал холл отделения в какой-то загадочный полумрак. Ольга тихонечко присела на диван, умостив рядышком полулежа Дашу, и стала ждать. Ночная смена, беспечно не закрывшая дверь в отделение, видимо крепко спала и не слышала, как Ольга тихонько проскользнула в холл.

Вскоре на лестнице послышались тяжелые шаги. Дверь распахнулась и, едва помещаясь по габаритам, в отделение вошел Глеб Миронович. Не заметив Ольгу с Дашей при входе, Глеб Миронович своим очень заметным голосом принялся возмущаться с порога:

- Эй, народ! Кто где?! Почему отделение нараспашку?!

В коридоре послышалось торопливое шлепанье тапочек.

- Доброе утро, Глеб Миронович! – заспанным голосом поприветствовала зава ночная медсестра.

- О, а Вы какими судьбами? – наконец заметив посетителей, зав обратился к Ольге.

- Доброе утро! А мы к Вам, Глеб Миронович! – скромненько поприветствовала зава Ольга.

- Да Вам рановато вроде? Что случилось?

- Ой, Глеб Миронович… - и Ольга стала сбивчиво рассказывать о приступе, случившемся буквально этой ночью.

Утренний зав совсем не по-утреннему хмурился, слушая Ольгин рассказ, и попутно раздавал директивы «ночникам». Дослушав повествование о случившемся, Глеб Миронович скомандовал Ольге: «За мной» и быстрым шагом пошел в свой кабинет. Оля подхватила бессильную Дашу и помчалась догонять быстроногого, крупногабаритного зава.

Быстро накинув халат в своем кабинете, Глеб Миронович стал осматривать и расспрашивать Дашу. Он щупал пульс, слушал фонендоскопом, просил дышать, кашлять, глотать, стучал молоточком и делал еще много чего, периодически хмурясь и говоря многозначительное: «Та-ак».

- Люба! – позвал он ночную медсестру.

В кабинет заскочила уставшая медсестра.

- Да!

- Леля еще не пришла? А Валя? Серега на месте? – расспрашивал он Любу. Но, получая на все вопросы отрицательный ответ, возмущался: - Да где их черти носят, когда они нужны?! Люба, как только кто-то из них появится – пусть немедля дуют ко мне! Ясно?!

- Да, Глеб Миронович! – ответила миловидная Любочка и выскользнула из кабинета.

- Оля, - обратился он к сидевшей на диване и нервно теребившей сумку Ольге, ожидавшей вердикта, - Вы уж извините, пока никого нет. Сейчас народ сползется, и мы все организуем. Подождете немного?

- Конечно, подождем! – ответила Оля, - мы там, на диванчике посидим. Хорошо?

- Можете пока побыть у меня в кабинете, - гостеприимно сказал Глеб Миронович, но глянув на свой совсем небольшой диван, добавил: - хотя на диване в холле Вам будет удобнее. Как хотите.

- Мы туда, на диванчике посидим, - ответила Ольга и отправилась с Дашей к просторному дивану в холле.

Как только первые утренние медицинские ласточки впорхнули в отделение, вокруг Дарьи Юрьевны закипела работа. Анализы, снимки, расспросы…. Глеб Миронович даже выбил «окошко» у МРТшников, которые вели запись уже на конец следующей недели. Вера Ивановна, едва придя, тут же «сообразила» Ольге ту двухместную, из которой они, собственно, и выселились неполных три недели назад. По счастью, палата пустовала, словно ожидая их, прекрасную половину семейства Солнцевых, нежданных гостей детской областной онкологии.

К трем часам дня напряженной работы все сведения, которые запланировал собрать Глеб Миронович, лежали у него на столе.

- Снимки уже у Вас? – спросил Сергей Сергеевич, заглянув в кабинет зава.

- Да, Сережка. Смотри, - Глеб Миронович протянул молодому врачу результаты обследований.

- С-сссука! – нисколечко не стесняясь зава, выругался Сергей Сергеевич, глядя на снимки.

- Ага! – грозно подтвердил озабоченный зав, - разворошили осиное гнездо! Видишь, как полезли, сволочи?!

Сергей Сергеевич еще раз пересмотрел все результаты, вновь глянул на снимки, вновь на результаты и, оторвав глаза от бумаг, вопрошающе посмотрел на Глеба Мироновича.

- Чего смотришь? – сурово спросил Глеб Миронович. – Будем жечь напалмом! Позови Солнцеву, пожалуйста.

Сергей Сергеевич, пользуясь служебным положением, выглянул в коридор и крикнул медсестре за стойкой:

- Леля! Позови Солнцеву из второй!

Солнцева из второй не заставила себя долго ждать. Ольга с тревожным взглядом и трясущимися руками осторожно зашла в кабинет и села на диван.

- Оля, - серьезно начал Глеб Миронович, - к сожалению, щадящее лечение, которое мы провели, не дало желаемых результатов. К сожалению, опухоль повела себя не так, как мы ожидали. Она увеличилась и размножилась. Более того, - голос зава с каждым словом становился все серьезнее и серьезнее, - обнаружилось образование в том месте, где его совсем не хотелось бы видеть.

- Метастазы? – дрожащим, грозящим сорваться на рыдания голосом, спросила Ольга.

Глеб Миронович предпочел отмолчаться на этот вопрос и продолжил рассказывать о предполагаемом лечении:

- Мы с Сергеем Сергеевичем считаем необходимым провести курс агрессивной химиотерапии совместно с лучевой терапией на фоне поддерживающего организм лечения. Увы, Оля, иного выхода пока не вижу. С помощью мощных препаратов мы попробуем остановить рост новообразований и, возможно, уменьшим их размер. Я полагаю, такая схема лечения принесет положительные результаты и мы все-таки сдвинемся с мертвой точки. Будем бомбить.

Оля, пребывая в отчаянии от услышанного, покорно кивнула.

- Вынужден Вас предупредить, - продолжал Глеб Миронович, - препараты, которые мы будем применять, имеют массу побочных эффектов.

- Выпадут волосы? – грустно спросила Ольга.

- Хм! Если бы только волосы! Повреждение печени, почек, сосудов… - Глеб Миронович предусмотрительно прервался, перечисляя список побочных эффектов химиотерапии. – Оля, во время лечения мы будет проводить поддерживающую терапию, до минимума снижая негативное влияние «химии». Но, к сожалению, полностью нивелировать «побочки» мы не сможем. И повторюсь, на сегодняшний день иного выхода я не вижу. Вы подумайте, пожалуйста. Только прошу Вас, не затягивайте с ответом! Время работает против нас.

- Да, да, - пространно, словно бы в никуда ответила Ольга, - давайте делать.

- Хорошо, - Глеб Миронович собрал все материалы в папку с историей болезни Даши, - сейчас Сережа напишет Вере Ивановне список, а Вера Ивановна узнает стоимость и наличие препаратов. Она подойдет к Вам, как будет все известно.

- Да, хорошо, - Оля продолжала пребывать в прострации.

- Сереж, - зав обратился к молодому врачу, сидевшему рядышком на стуле, - напиши список Вере, пусть узнает.

- Да, хорошо, - ответил Сергей Сергеевич и, обратившись к абсолютно растерянной Ольге, сказал: - пойдемте, Ольга Борисовна.

Ольга на ватных ногах покорно проследовала за молодым врачом.

Глава 15. За железными дверями.

Вера Ивановна все затягивала со списком. Что-то на склад приедет с понедельника, чего-то вовсе нет и не предвидится. Пришлось даже слегка перекраивать список. В общем, Вера Ивановна клятвенно пообещала Ольге, что в понедельник она даст ей полный расклад по препаратам.

Оля, прекрасно понимая зверскую стоимость лечения, занялась собирательством. К понедельнику были выскоблены до блеска все сусеки, вычищены все заначки и вывернуты все карманы. Были совершены все займы, у кого только можно. Но собранная сумма не особо впечатляла, грозясь обратиться гигантской дырой в бюджете лечения.

Тогда Ольга, набравшись смелости, позвонила брату Гришке. За всеми этими заботами, она не звонила ему, пожалуй, целую вечность. Не очень хотелось забивать голову братишке своими проблемами. У него своего бедлама хватает!

Гриша, как положено старшему брату, крепко отчитал Ольгу за предательское молчание, но, узнав о положении дел, без каких-либо колебаний согласился помочь.

- Гришка! Блин, дурачок! Ну, зачем так много?! – чуть позже, со слезами радости на глазах шептала Ольга, глядя на банковскую СМС-ку с выпиской.

В понедельник, глядя округлившимися до нельзя глазами на список Веры Ивановны, Ольга поняла: не много, в аккурат.

- Оленька, я понимаю, - словно бы оправдываясь, говорила Вера Ивановна, - сумма очень большая. Но, к сожалению эти препарат только оригинальные, более дешевых аналогов просто не существует в природе. Вы можете оплачивать частями, по мере возможности. К примеру, - и Вера Ивановна стала подчеркивать отдельные позиции в списке, - вот это и это сразу не понадобится, а этого можно взять половину для начала.

- Давайте все, - выдохнула Ольга.

К вечеру того же дня объемный ящик драгоценных лекарств прибыл в отделение. Поскольку все, что нужно, уже было на месте, Сергей Сергеевич решил не откладывать дело в долгий ящик и начать «бомбардировку» гадостных опухолей со вторника. Снова «бабочка», противная штука в спину, реактивный радиолог и куча пилюль: на завтрак, обед и ужин.

Все это уже было с Дашей. И все это было не таким страшным, как теперь.

С первого же пузырька Дашу изнутри стало нестерпимо жечь. Сперва жжение было в месте, куда медсестра совала иголку, а потом эта жгучая гадость, разбежавшись по всей руке, начала лезть в живот. Даша плакала и выкручивалась, не в силах выдержать всю процедуру. Оле приходилось буквально силой держать дочку, чтобы докапать до конца очередную банку со жгучей гадостью. Как только Даша видела бутылку со жгучим содержимым, все уговоры тут же теряли всякую силу.

На помощь была призвана добрая сказочница, бабушка Дуся. Когда Даша в очередной раз наотрез отказалась давать ручку, запихнув ее в пижаму и спрятав под одеяло, Евдокия Гавриловна включила свою сказочную магию.

- Гляди-ка, внучка, - говорила добрая бабушка Дуся плачущей Даше, - как я писать красиво могу.

И Евдокия Гавриловна, взяв листик и ручку, безумно красивым, каллиграфическим почерком написала: «Я уколов не боюсь!».

- Ну как? – похвасталась добрая Бабушка Дуся, показав написанное Даше.

- Красиво! – оценила Даша, но руку давать отказалась.

- А знашь, чего так могу? – продолжала сеанс психотерапии пожилая сказочница, - матушка моя, покойница, меня все настропаляла всячески хвостики выписывать. Сядет, бывало, рядышком со мной, иголочку швейну возьметь да следит, что б я, значит, буквы красиво писала. Как буковки у меня принимаются плясать в разны стороны, она мне той иголочкой ручку-то и колола. Вроде-то и не больно, а, все одно, неприятно. И сидела, знашь, со мной, чуть не до ночи! Один раз посидела, второй, третий…. А уж потом я и сама стала следить. Всякий раз, как заместь красивых букв у меня кака-то белиберда выходила, я сама себя, в мыслях, значит, иголочкой-то и колола. И знашь, получалось! Буковки-то сами собой таки красивые рисовались.

- Жесть! – удивилась рассказу Ольга. - Что, правда?!

- А то! – с улыбкой подтвердила Евдокия Гавриловна.

- Бабушка Дуся! – с назидательной интонацией и серьезным видом начала Даша, - такие методы воспитания неприемлемы в цивилизованном обществе! Это же форменное нарушение прав детей!

- Мож оно и нарушение, внучка, - осветилась мудрой улыбкой Евдокия Гавриловна, - токмо раньше-то чуток иначе было, чем ныне. Я-то, внучка, дреня уже. В мое времена жизнь тяжельше была, не в пример вашей нынешней. Енто ныне у вас и компьютеры с телефонами всяки, и одежки, обувки – хоть отбавляй. Да и на питание нынче не жалуетесь. А в мое-то времена, чего было? Тряпична кукла да бычок деревянный, батюшкой покойным выстроганный – вот и все мои игрушки. Как придешь со школы, картошечку варену со стола ухватишь – и на двор. Уж вечером матушка чем покормит. Платьице нарядно одно на нас с Люськой. Ей уж мало было, а мне еще велико. Так и ходили по очереди. Тогда мы, внучка, про те права не особо-то и думали. Жили себе, как Бог дасть, радовались даденному да молились, что б к завтрему осталось.

- Все равно жесть! – покачала головой Ольга, украдкой вызволяя из-под одеяла заговоренную Дашину руку.

- Мож оно и жесть, дочка, - отвечала Евдокия Гавриловна Ольге, - да токмо в жести той множество людей замечательных народилось. И выросло. Не померли, злодеями какими не стали, вас, вот народили да вырастили. А вы – внуков на радость нам. Не все оно, деточки, плохо, что попервой плохим привидится. И иголочки! – бабушка Дуся специально кивнула Даше, - да, да, внучка! И иголочки, что колются.

Скрепя сердцем, Даша вытащила руку из-под одеяла и, зажмурившись, позволила наконец провести очередную процедуру.

К третьему дню активного лечения у Даши полезли волосы. Ольга знала о таком, читала, но…, но, Господи! Чтоб так?!

Расчесывая Дашку перед зеркалом, Ольга плакала украдкой, снимая целые клочья рыженьких волос с расчески.

- Не плачь, мама! – мужественно утешала ее стремительно лысеющая Дашенька, - вырастут еще. Я шапочку носить буду! – говорила с улыбкой еще местами рыженькая девочка, но уже без косичек.

- Я не плачу, доченька, - украдкой вытирала слезы Ольга, - не плачу! В глаз что-то попало.

А в пятницу началось то, о чем предупреждал Глеб Миронович. Даше с самого утра нездоровилось. Очень тошнило, болел живот и кружилась голова. Потом ее вырвало. И это был не приступ. Это были те самые побочные эффекты.

После сеанса, который бедняжка мужественно перетерпела, смачивая слезами подушку, Дашу вновь стошнило. Прямо в кровати. Остаток пятницы прошел под флагом кошмарного самочувствия. Чертовски сложная ночь, субботнее утро, не принесшее облегчения. Ольга в ужасе смотрела на Дашу. Девочка таяла буквально на глазах!

После субботней капельницы, Даша бессильно повалилась на подушку и провалилась. Провалилась в мучительный бред. Девочка лежала на кровати и тихо стонала, не реагируя практически ни на что.

Сергей Сергеевич, который приехал в субботу специально для того, чтобы проследить за лечением, был на удивление хмур и немногословен. Осматривая Дашу едва ли каждые полчаса, молодой врач что-то отмечал для себя с крайне серьезным видом и давал указания медсестрам насчет пациентки.

- Оля, я приеду завтра с утра, - сказал он Ольге вечером в субботу перед уходом, - если что – звоните сразу же!

А что, «если что»? Что еще пойдет не так?!

Даша продолжала находиться в полубессознательном состоянии, ни на секунду не замолкая в стонах. Ольга вторую ночь не смыкала глаз у кровати дочери. «Та ну его нахрен, такое лечение! – в отчаянии думала Ольга, глядя на дочь, - ее скорее препараты убьют, чем …». Слово «рак», въедливым червем вертевшееся в голове и во что бы это ни стало просившееся наружу, Ольга боязливо придерживала за хвост. Даже думать о таком слове страшно, если оно так и просится примениться к собственному ребенку!

С первыми солнечными лучами Ольга заметила какую-то необычную желтизну у Даши. Ну да! «Господи, она вся желтая! Даже глазки!». С полузакрытыми глазами, едва слышно постанывая, Даша лежала вся желтая, как канарейка. Даже глаза.

- Дашенька, зайка! – Оля осторожно пыталась достучаться к дочери, едва прикасаясь к горячему, пожелтевшему, обмякшему тельцу ребенка, - Дашенька, зайка!

Но Даша никак не реагировала. Ни на Ольгин голос, ни на прикосновения, ни на свет, первыми утренними лучами пробивавшийся сквозь шторы. В панике Ольга набрала Сергея Сергеевича. «К черту приличия!» - думала Ольга, набирая записанный номер в десять минут шестого утра.

- Алло, - спустя длинную вереницу гудков, на том конце отозвался сонный голос.

- Сергей Сергеевич! – дрожащим голосом с ходу начала Ольга, - Даше очень плохо! Она вся желтая, горит, не реагирует ни на что! Сергей Сергеевич, что делать?!

На том конце трубки голос моментально проснулся:

- Еду, ждите!

Через сорок минут, накидывая на ходу халат, в палату ворвался молодой врач и с ходу направился к лежащему на кровати ребенку. Минутный осмотр выявил крайне серьезно положение вещей.

- Леля, каталку! – крикнул ночной медсестре Сергей Сергеевич. – Кто сегодня в реанимации?!

- Что?! Что, Сергей Сергеевич?! – срывающимся голосом спрашивала у врача Ольга.

- Оля, не мешайте! – бесцеремонно оборвал ее Сергей Сергеевич, набирая кого-то по телефону. – Алло, Миша, привет! Ты на дежурстве? – дозвонившись кому-то, Сергей Сергеевич стал быстро говорить: - У меня ребенок, девять лет, *ОПН, угроза комы. Неконтактная. Да, сейчас будем! Леля, твою мать! – громко крикнул он в коридор медсестре, медлившей с каталкой, - ты где?! Бегом!

На первом этаже больницы массивная железная дверь с надписью «Реанимация» поглотила каталку с Дашей, молодого врача и перепуганную медсестру, громко щелкнув засовом перед самым Ольгиным носом. Пожалуй, с полчаса еще Оля простояла перед дверью, как вкопанная, уставившись немигающим взглядом на закрытую дверь. А потом присела на ряд стульев. Только теперь Ольга заметила какую-то женщину, тихо складывавшую заплаканный платок в карман.

- Вы по вызову? – спросила у Ольги женщина заплаканным голосом.

- По вызову? – не поняла Ольга, пространно повторив последнюю фразу.

- Вас на скорой привезли? – уточнила женщина.

- Нет. Мы тут лежим. В онкологии, - словно бы в никуда ответила Ольга, не отрывая взгляда от дверей.

- А нас на скорой привезли, - начала повествование женщина, которой, по-видимому, очень нужно было поделиться с кем-то своей бедой. – Славик, сын вечером упал с крыши. С гаража, - уронив выскользнувшую слезу на блузку, пояснила женщина, - муж в гараже копался, а Славка на крышу полез. Дурел там, а потом перецепился и упал. Прямо на железную трубу спиной! – неподвластная воле слеза вновь окропила блузку рассказчицы. – Пришли домой, он на боль в спине жалуется. Муж посмотрел, говорит: «Ничего страшного, синяк будет». Так Славик и лег спать. Ночью просыпаюсь от того, что Славка меня за плечо теребит. «Мама, мне что-то не хорошо, - говорит, - спина сильно болит, голова кружится…». И мнется. Чего-то сказать хочет, и мнется. Я его спрашиваю: «Что еще сыночек?». Бог его знает, чего он скрывает. А он помялся, помялся, и говорит: «Мама, я кровью писаю!». Я бегом в скорую звонить. Полтора часа прождали. За это время Славику хуже стало. Весь бледный, ноги подкашиваются, лицо бледнючее, такое белое, как мел! Начал сознание терять. Скорая приехала, врач с мужем вынесли Славика на носилках в машину скорой. В машине Славику капельницу поставили. Помчались сюда. Нас сперва в травматологию, снимок сделать и еще чего-то. Только врач в травматологии, как глянул, сразу крикнул: «В реанимацию, срочно!».

В этот момент у женщине, сидевшей рядом с Ольгой, зазвонил телефон.

- Да! – ответила она, - да…. А эти? Как нет?! Ну, бери, что есть. Только быстрее!

- Муж, - пояснила женщина, закончив телефонный разговор, - я тут осталась, а он в аптеку побежал. Лекарств понавыписывали целую кучу! В четвертую аптеку уже заезжает, какого-то лекарства нет. И памперсы для взрослых нужного размера найти не может. В детские, - женщина горько усмехнулась, - в детские Славика уже не всунешь, вырос уже. Врачи сказал, нужно взять. После операции понадобится.

- А ему операцию делают? – спросила Ольга, краем сознания включившись в разговор.

- Будут, - ответила женщина и разрыдалась. – Будут, - продолжила она спустя небольшое время, - хирурга ждем. Должен к семи утра быть. Воскресенье ведь, никого нет. У Славочки подозревают внутреннее кровотечение. Сейчас кровь переливают, кучу лекарств колют. Муж, вон, носится по всем аптекам, закупает.

Оля, оторвав взгляд от закрытой двери, глянула на часы.

- Без пяти, - сказала она женщине.

- Значит, скоро будет, - с надеждой сказала женщина. Немного помолчав, она спросила Ольгу: - а у вас что?

- Рак, - не в силах больше удержать коварную сволочь за хвост, отпустила на свободу страшную мысль Ольга, - рак. После химиотерапии стало плохо, врач быстро сюда отправил. Сижу, жду, что скажут.

В этот момент тяжелый засов дверей щелкнул. Наполовину высунувшись, показался Сергей Сергеевич, разговаривая с кем-то.

- Мишаня, Леля тебе принесет…

С полминуты пообщавшись в дверях, Сергей Сергеевич вместе с ночной медсестрой покинули помещение реанимации. Железная дверь тут же закрылась за ними, грозно лязгнув засовом.

- Оля, - Сергей Сергеевич подошел к Ольге, - у Даши острая реакция на препараты химиотерапии. Обычно такого не бывает. Во всяком случае, на моей памяти ни разу не было…

- С нами-то почему?! – голосом, полным невыплаканных слез, невысказанного возмущения и вырвавшегося наружу отчаянья, сказала Ольга.

- Оля, я не знаю, - честно ответил молодой врач, - будем разбираться. Ребята на смене хорошие, - Сергей Сергеевич уже перешел к реанимационной бригаде, - мастера своего дела. Они все сделают, как надо, не переживайте. Я думаю, завтра Вы с Дашей уже будете в отделении.

- Завтра? – не веря, спросила Оля.

- Да! – уверенно ответил Сергей Сергеевич, - Не волнуйтесь! Ребята справятся. Даша еще молодая, крепкая. Она – умничка! Борется вместе с врачами. Только сейчас тяжелый период…

- А что с Новицким, Вы случайно не знаете? – вмешалась в разговор женщина.

- К сожалению, нет, - ответил ей Сергей Сергеевич, - сейчас выйдет врач и все скажет. Оль, - снова обратился он к Ольге, - необходимые ребятам лекарства Леля сейчас принесет. Если чего-то не будет хватать – врач Вам скажет, докупите.

- Хорошо, - тихо ответила Ольга, - хорошо.

- Я буду у себя. Если что – сразу звоните. – Сергей Сергеевич вместе с медсестрой Лелей отправился в отделение, оставив Ольгу в ожидании возле большой, железной двери.

Оля тихо опустилась на стул и снова уставилась в сторону двери. Нет, не на дверь. Только с виду казалось, что она пристально смотрит на железные врата в мир стремительно погибающих надежд и растворяющихся в жестокости бытия ожиданий.

Сидя на стуле у реанимации, Ольга ментально покинула этот мир. Где-то там что-то еще говорила заплаканная женщина, потом подошел с большим кульком ее муж. Они снова о чем-то говорили. Передавали лекарства врачам и опять говорили. Слова и события пролетали мимо Ольги, как какая-то сущая мелочь. Как маленькие листья акации по осени. Они бесшумно кружили, совершенно не привлекая внимания, тихо падали, выстилая собой мокрый от дождя ковер осени, и, так и не будучи замеченными, превращались в самое обычное месиво под ногами.

В одночасье отрешившись от этой реальности, провалившись вместе со стулом в почти безлюдном коридоре, Оля вновь попала в тот мир, где всем заправляет смерть. Второй раз в своей жизни Ольга сидела и пристально смотрела в глаза костлявой старухи. Безмолвным, безжизненным черепом, выглядывающим из-под черного капюшона, смерть смотрела своими пустыми, как безнадежность глазами на Ольгу и ехидно улыбалась широкой улыбкой, поглаживая древко косы. «Чего тебе надо?! Чего тебе еще надо?!» - безмолвно спрашивала у нее Ольга. Но смерть молчала, предательски молчала, не отводя взгляда от уставшей, измученной матери, готовой сию же секунду отдать свою жизнь! Лишь бы та, которая сейчас тихо стонет за железными, запертыми дверями, осталась в живых!

Дверной засов громко щелкнул, размыв пугающий образ перед Ольгиными глазами. В дверях показался врач.

- Новицкий! - не громко, но четко сказал врач, оглядывая немногочисленных родственников, ожидавших в коридоре.

- Мы! – подскочила женщина.

- Пойдемте, - безрадостно сказал врачи и за руку отвел женщину с мужем в сторону от дверей.

Он что-то говорил им. Что-то, чего Ольга не слышала. Не слышала, но всем сердцем чувствовала. Каждое слово, каждую букву, каждый звук! Она чувствовала те слова, которые сама ни при каких обстоятельствах не хотела бы услышать!

- А! – резко и громко, как выстрел, крикнула женщина и без чувств опустилась на пол больничного коридора.

Врач с мужем попытались подхватить ее, но не успели. Она без чувств упала на пол. Врач тут же принялся приводить ее в себя, муж пытался поднять….

«Все!» - с широкой улыбкой шепнул блестящий, безжизненный череп, выглядывающий из-под черного капюшона. «ВСЕ!».

Съежившись, свернувшись в клубок, Ольга продолжала сидеть у закрытой железной двери с надписью «Реанимация», дрожащими руками, сложенными на груди, пытаясь согреть озябшую, умирающую надежду.

_____________
*острая печеночная недостаточность

Глава 16. Восьмая печать.

С гордым видом, высоко подняв руку с какой-то бумаженцией, Феечка мчалась по длинному коридору в сторону стойки.

- Сертификат! – еще издали кричала миниатюрная, удивительной красоты девушка, мчась скорым шагом к ожидавшим ее коллегам.

- Хвала Господу! – вскинув руки вверх и едва не достав потолок, выкрикнул Одуванчик.

Сухой, пребывавший в нехарактерном для себя добром настроении, тут же выдал свое приветствие:

- Да восславится всемогущий Сатана! – воскликнул он, сиганул вверх и принялся выплясывать джигу.

- Дьяволу слава! – подхватил клич коллеги по цеху Рыжий и присоединился к танцу.

- Дурики! – с улыбкой кинул коллегам Светлый, глядя на то, как двое почтенных чертей отчаянно дрыгали ногами.

Улыбаясь самой очаровательной на свете улыбкой, Феечка с гордостью вручила сертификат Начальнице, которая бегло изучив тот, торжественно объявила о допуске к работе. Феечка тут же схватила миленькую папочку в нежно-рыжем переплете и, дабы ей не мешали не в меру развеселившиеся черти, отошла в сторонку для долгожданного свидания.

Ведь сейчас, в мире, где время течет степенно и размеренно, где секунды не обгоняют часы, а дни, испуганно пятясь назад, не вертят колесо прожитых лет в обратную сторону, наступила ночь. Наступило время, когда все или почти все дети спят мирным сном, сказочными сновидениями провожая веселые выходные и встречая озабоченный понедельник.

Став полупрозрачной, Феечка бросилась в Дашин сон. Но этой ночью все шло не так, как обычно. Серые облака своей серой серостью закрывали от ангела сновидений миленькую девочку, которая когда-то носила рыжие косички. Сквозь серую серость проявлялось болезненно желтое лицо со знакомыми сердцу чертами. То появляясь из-за туч, то снова скрываясь за ними, Даша слабым голосом звала маму.

- Мама, где ты?! – шептала на миг появившаяся девочка. А потом снова исчезала, оставляя после себя серый туман неизвестности.

- Я сейчас, сейчас! Потерпи, милая! – шептала Феечка, пытаясь прорваться сквозь кордон серых туч. Но Даша не видела ее. Даша не видела и не слышала свою верную подружку и надежного гида в мир сказочных сновидений, которая совсем ненадолго, совсем на чуть-чуть оставила свою милую подопечную. Не по своей воле! Так получилось. Но Даша лишь тихо стонала, смотрела куда-то вдаль приоткрытыми, пожелтевшими глазами и звала маму.

- Мама! Где ты, мама?!

- Что происходит?! – в панике спросила вернувшаяся в Канцелярию Феечка у стоявшего рядом Рыжего.

- Она в прекоматозном состоянии, - абсолютно спокойно, словно преподаватель перед первокурсниками-медиками, Рыжий стал объяснять перепуганной Феечке, - острая интоксикация, развившаяся на фоне…

- Да не нужен мне ее диагноз! – выпалила Феечка, оборвав Рыжего. – Почему я не могу пробиться к ней?! Она все время исчезает, меня не видит и зовет маму!

- Потому что, балда мелкая, - повысив голос, стал втолковывать Рыжий, - она не спит! Она бредит. Не вырубилась она, понимаешь?!

- А что делать?! – растерянно спросила Феечка.

- Пробивайся! Может она отключится, - вновь голосом, полным спокойствия, стал научать перепуганную и растерянную Феечку Рыжий, - или добрый дядя доктор ее вырубит. Вон, сколько трубок в ней. Ща возьмет шприц, качнет ей чего-то веселенького – она и вырубится. Давай, стучись!

- А она меня не видит! – все еще паниковала Феечка, - она маму зовет.

- Так стань ей мамой! – не подумав, тут же выдал Рыжий.

И в следующий момент крепко испугался, узрев в образе Феечки стремительные изменения, грозившие обернуться настоящей катастрофой.

Едва услышав слова: «стань мамой», Феечка расплылась в наиширочайшей, наизагадочнейшей улыбке. Провалившись куда-то в сказочные грезы, Феечка стояла с широко раскрытыми глазами и, как завороженная, шептала: «Стать мамой!». В ее ослепительно красивых глазах вместо благоразумия вертелось гипнотическое колесо, разгоняясь с каждой секундой все быстрее и быстрее.

- Твою мать! – испуганно выкрикнул Рыжий и принялся тормошить почти потерявшуюся в грезах Феечку: - Муха, вернись! Фу! Нельзя!

Но Феечка продолжала проваливаться, не реагируя на команды. Тогда Рыжий решился на отчаянный шаг. Он тихонечко шлепнул ладошкой Феечку по щеке. От такой дерзости не привыкшая к подобному обращению Феечка отчаянно взвизгнула и вернулась в себя.

- Хвала Сатане! – облечено выдохнул Рыжий.

- Что ты говорил? – спросила у Рыжего уже адекватная девушка с благоразумием в ослепительно красивых глазах.

- Да фигню всякую! – от греха подальше решил отговориться Рыжий.

- Так что мне делать?! – вновь вопрошала Феечка.

- Значит так, - старательно подбирая выражения, начал Рыжий, - ты пробиваешься к ней. Как пробьешься – не паникуй и не впадай в крайности. Просто подыграй ей, исполнив роль той, кого она зовет.

- Стать ма… - начала Феечка, опять тихо впадая в самогипноз.

- Молчать! – резко оборвал ее Рыжий. – Молчать и слушать! Ты пробьешься к ней и будешь вести себя, как настоящая…, хм, ну, эта.

- А как? – недоумевала Феечка.

- КАком кверху! – психанул Рыжий. - Как, как?! Возьми ее на руки, погладь по головке, успокой. В общем, проведи процедуру умиротворения. Ты же помнишь, как это делается?! Или из башки все повылетало?!

- Помню, конечно, - тут же ответила Феечка, - сперва…

- Верю! – перебил ее Рыжий. – А потом просто погрузишь ее в сон.

- Еще один?! – удивилась Феечка, - еще один сон, который во сне?

- А чего бы и нет? Погрузишь, а там развлекайтесь от души, как хотите! Там у нее не будет ни боли, ни страха. Сможешь спокойно работать.

- Ой! Так просто?! – едва не подпрыгнув от радости, воскликнула Феечка.

- Так просто! - подтвердил Рыжий. – Только гляди мне, в крайности не впадай, очумелая мамаша!

Феечка покрепче прижала к себе папочку в нежно-рыжем переплете и, тихонько нашептывая себе под нос: «Стать мамой», сделалась полупрозрачной.

- Ты свидетель! Я сделал все, что мог! – подняв глаза кверху, развел руками Рыжий.

Серый и однообразный видеоряд, мелькавший перед Дашиными глазами, в один момент стал стремительно белеть. Перед глазами все еще пролетали серые облака, но белая белость, долгожданная белая белость безжалостно разгоняла их, являя взору удивительное, бескрайнее, белое пространство.

- Здравствуй, милая! – из белого пространства показалась миниатюрная фигурка Растеряшки.

- Мне больно! – вместо приветствия простонала Даша, - мне больно. Где моя мама?!

- Милая, - едва не плача, Феечка подошла к Даше и крепко обняла свою милую подружку.

- Мама! – не прекращала стонать почти до неузнаваемости изменившаяся девочка.

Тогда Феечка как пушинку подхватила на руки Дашу, трижды моргнула, образовав в белом пространстве диван, и усадила стонущую Дашу рядом с собой, положив ее голову на свои нагие колени. Феечка тихонько гладила обессилившую от боли девочку по лысенькой головушке и что-то шептала. Было очень больно видеть Дашу такой. До слез больно!

Маленькая слезинка, родившаяся в уголочке ослепительно красивого глаза, быстро скользнула по бархатистой коже щеки и, обернувшись кристалликом чистой воды, стремительно полетела прямо на Дашу. Упав в густые, рыжие волосы, слезинка-кристаллик быстро вплелась в миленькую косичку, превратившись в настоящий самоцвет. Одна слезинка, вторая, третья... Словно по мановению волшебной палочки, на Дашиной голове заколосились волосы. Заколосились и принялись сами собой заплетаться в две миленьких косички, подхватывая одну за другой слезинки.

- Растеряшечка! Ты вернулась! – радостно сказала Феечке улыбающаяся Даша.

- И ты тоже! – смахнув запоздавшую слезинку, с улыбкой ответила Феечка.

- Я?! – удивилась Даша.

Вместо ответа Феечка повела рукой, повелев белой белости немедля организовать зеркало в полный рост для миленькой девочки с рыжими, полными самоцветов косичками.

Накрутившись вволю у зеркала, Даша бросилась на руки к Феечке, крепко обняла ее за изящную шею и едва не рыдая, прошептала ей на ухо:

- Растеряшечка! Моя Растеряшечка! Я так по тебе соскучилась!

- А я по тебе! – ответила шепотом Феечка.

Воспользовавшись моментом, запоздалая слезинка быстро выпрыгнула из Феечкиного глаза и без оглядки помчалась к рыженькой шевелюре, чтобы через мгновение стать самоцветом ослепительной красоты.

- Достаточно! - повелительным голосом произнесла Феечка, запихивая обратно в глаза нетерпеливые слезинки, жаждавшие присоединиться к своим подружкам.

- Сказку! – внезапно затребовала Даша, глядя вновь воспылавшими жизнью глазами на улыбающуюся Растеряшку. – Ты не закончила сказку!

- Сказку?! – лукаво улыбаясь, спросила ее Растеряшка. И еще немного поулыбавшись для интриги, принялась организовывать сказочное пространство.

Когда все, что нужно для сказки покорно ждало своего часа, Растеряшка торжественно пригласила в сказочную студию мастера волшебной кисти и животворящей краски:

- *Je vous en prie, Monsieur Сrayon!

Но вместо изысканного карандашика показался розовый слон. Улыбаясь нелепой улыбкой, хоботастое недопернатое розового цвета кого-то усиленно отпихивало задом.

- Ты что тут делаешь?! – грозно спросила слона Растеряшка.

Вместо ответа слон торжественно поднял хобот и начал чрезвычайно фальшиво трубить «Марсельезу».

- А ну брысь! – топнула на слона ножкой разгневанная Растеряшка, узрев за пернатой задницей мсье Карандашика, который никак не мог пробиться к почтенной публике, пытаясь протиснуться между белой белостью и розовой «задностью».

От обиды слон пронзительно «трабанул», едва не порвав хобот и, как кот-проказник, перевернувший цветочный горшок, умчался прочь. У Растеряшки с Дашей аж уши заложило!

Наконец вышел помятый мсье Карандаш. Поправляя берет на остро заточенном грифеле, мсье Карандаш в сердцах кинул слону: «*Impertinent!», за что в ответ получил еще один выстрел звонким хоботом.

На этом инцидент был исчерпан и началась самая настоящая сказка. Точнее продолжилась. Ведь Растеряшка недорассказала самую малость. Или не малость?

- До дня шестнадцатилетия Парисы, - продолжала сказку Растеряшка, - оставалось каких-то пару месяцев. Девочка очень ждала этого момента! Рафаэль, ее приемный отец и заботливый опекун, сказал ей, что в шестнадцать с ней произойдет что-то удивительное. Что именно, он не сказал. Ведь он и сам не знал, что должно произойти. Но в том, что это событие в корне перевернет ее жизнь, Рафаэль нисколечко не сомневался.

Однако изменения касались не только Парисы. Стремительно менялся Рафаэль. Эти печальные перемены Париса видела каждый день. Рафаэль неуклонно старел, старел не погодам. Еще вчера черная, как смоль шевелюра отца за ночь стремительно побелела, словно кто-то ночью пролил на нее белую краску. А уже к вечеру того же дня большие залысины обнажали сморщенную, старческую голову, усыпанную пигментными пятнами. Морщины лезли буквально на глазах. Здоровье Рафаэля ухудшалось с каждой минутой. Когда до дня рождения Парисы оставалась неделя, Рафаэль уже не мог ходить без помощи трости. Полный сил мужчина самого цветущего возраста стремительно превращался в дряхлого старика.

«Что с тобой, отец мой?!» - в тревоге спрашивала его Париса. Но Рафаэль отмалчивался. За три дня до торжественно даты, когда глубокий старик Рафаэль утратил последний зуб, Париса приняла решение отвезти отца домой. Обратно к тому месту, которое они когда-то покинули. В то место, с которого и началась ее история. «Ты права, дочь моя, поедем» - безропотно ответил ей отец, будучи не в силах и пяти минут устоять на ногах.

Теплым весенним вечером, в канун дня рождения дочери, Рафаэль попросил Парису вывезти его в парк, находившийся совсем рядом с их домом. Усадив отца в кресло с колесиками, Париса неспешно покатила дряхлого старика, укрытого клетчатым пледом в городской парк. Аллея, по которой они неспешно шли, была вся усыпана весенней зеленью. В воздухе витал удивительный аромат жизни, возрождавшейся после затяжной зимы. В этот вечер Парисе было особенно тяжело смотреть на отца, безвозвратно увядающего на фоне возрождающейся природы.

«Остановись здесь, дочь моя» - дряблым голосом Рафаэль попросил Парису остановиться возле лавочки, за которой рос густой куст. «Я должен тебе кое-то рассказать, пока я еще в силах говорить» - сказал ей Рафаэль. Париса остановилась, присела на лавочку, развернув отца к себе, и стала покорно слушать.

«Давным-давно, когда небеса еще не видели стальных птиц, а люди писали друг другу письма, я был совсем другим. Меня звали Патрик. Я был отчаянным парнем, главарем банды головорезов, убивавших и грабивших всех вокруг. Никто не мог сравнить с нами в мощи и дерзости! Мы держали в страхе целые города!

Однажды мы нашли убежище одного богача. Мы вошли в этот с виду непримечательный дом и просто ахнули от богатств, таившихся в нем. Золото и самоцветы, драгоценные ковры и тонкие шелка! Мешок за мешком, мы выносили сокровища из этого кладезя людского богатства и грузили их на верблюдов. А потом пустились в путь, везя награбленное через жгучую пустыню.

В дороге нас застала буря. Она поднялась внезапно, заслонив песчаными тучами жаркое солнце. Это была страшная буря, насланная Всевышним в наказание за наши грехи! Дул испепеляющий ветер! Раскаленный песок, гонимый ветром, с силой врезался в нас, обдирая с нас, еще живых, обожженную плоть! Я зарезал верблюда, выпотрошил его и спрятался внутри в надежде пережить эту страшную бурю.

И мне удалось выжить. Никто из моей банды не выжил, кроме меня. Весь перепачканный кровью, я покинул свое убежище, как только ветер вокруг стих. Я вылез и огляделся вокруг. Моему взору предстало ужасающее зрелище! Вокруг лежали оголенные кости и отбеленные до блеска черепа моих друзей. Буря убила их, а ветер с песком начисто ободрали с них плоть. И посреди этого побоища возвышался высокий и строгий мужчина в черном убранстве.

Ах, глупцы мы, глупцы! Если бы мы только знали, чей покой посмели потревожить, в чье убежище мы посмели войти без спросу и чьи богатства мы коварно похитили! Дом, который мы ограбили, принадлежал черному колдуну, могущественному магу и приятелю самой смерти. И теперь он стоял надо мной, возвышаясь над останками моих друзей-бандитов. Отовсюду веяло удушающим запахом паленой человеческой плоти, выжигающим глаза и дурманящим разум. Я упал на колени…».

В памяти Парисы стали всплывать обрывки воспоминаний. Большой мужчина в темной комнате с решеткой на окне, черные одеяния и этот удушающий запах паленой плоти. Она не могла вспомнить, где и когда это было, но почему-то очень явственно видела эти картинки. А Рафаэль тем временем продолжал свой рассказ.

«Колдун, стоявший надо мною, знаком руки повелевал мне встать. «Ты ли - Патрик, ловкий обманщик, искусный вор и хладнокровный убийца?» - спросил он у меня. Я кивнул, не имея сил произнести слово. «Ты остался в живых лишь благодаря моему желанию! - говорил он мне грозным голосом, - но твоя никчемная, проклятая людьми и забытая Богом жизнь дана тебе не для грабежа и убийства! Ты сослужишь мне службу!».

Колдун поднял руку к небу и в его руке появился черный посох, украшенный золотом и самоцветами. «Я дарую тебе сто лет жизни, которую ты проведешь в праведных делах, врачуя людей по всему миру, - продолжал говорить колдун. - Ты не будешь брать платы за свою благодетель, но нужда не коснется тебя. Врачуя людей по всему миру, ты отыщешь семерых мудрецов этой эпохи. Ты станешь учиться у них мудрости, изо дня в день перенимая их великие знания. И проводишь их в мир тишины и покоя, когда настанет их час. Ты заслужишь право получить от них печать знаний, от каждого по одной. По истечении ста лет и ни секундой позже я приду к тебе за этими печатями, и ты отдашь мне их. Если ты исполнишь мой наказ, я щедро награжу тебя. Я дам тебе еще сто лет жизни в богатстве, славе и величии!».

Вид колдуна сделался устрашающим. Став еще больше и ужаснее, колдун продолжил говорить: «Если же ты осмелишься не исполнить мой наказ, я отниму у тебя самое дорогое, что у тебя есть! Ты не сможешь воспротивиться мне! Я отберу то, что будет тебе дороже всего на свете, дороже твоей никчемной жизни! А потом отберу у тебя жизнь, отправив тебя в бездонный омут забытья!». Колдун повел рукой, вздымая пески пустыни к небу. Солнце вновь скрылось за песчаными тучами. Когда тучи рассеялись, останков моих друзей уже не было. «О тебе забудут люди, словно тебя никогда не было на этой земле. И ты исчезнешь из памяти людей, как исчезли останки твоих друзей-бандитов!».

Я покорно склонил голову перед могущественным магом.

«Помни, Патрик, коварный бандит и хладнокровный убийца! Ровно через сто лет я приду к тебе и ты мне отдашь восемь печатей великих мудрецов!». «Почему восемь? - воскликнул я, - ведь речь шла о семерых!». Колдун ухмыльнулся и сказал: «А ты – смышленый малый! Ты прав. И первая печать, выжженная огнем на твоем смертном теле, будет моей!». С этими словами колдун ударил меня в плечо своим черным посохом. Мое тело пронзила невыносимая боль. По моим жилам вместо крови потекло раскаленное олово! Не в силах сдержать эту боль, я упал. Колдун усмехнулся и сказал на прощание: «Восемь печатей через сто лет!». И исчез без следа.

С невероятным трудом я дошел до ближайшего поселения. Изнемогая от жажды и боли в плече, я подошел к ближайшей хибаре и попросился немного передохнуть. «Мы не можем тебя пустить, путник, - ответила мне иссушенная солнцем женщина на пороге жилища, - мой сын болен проклятой болезнью. Ни один из людей, благословенных Господом, не может пересечь порога этого дома. Ступай к другому дому, путник». «Позвольте, я взгляну на него» - попросился я.

Памятуя о словах колдуна, я вошел в дом. Ужасный запах гнилой плоти сразу ударил мне в нос. «Позвольте мне взглянуть на ребенка» - сказал я женщине. Она отвела меня в комнату, где на кровати лежал еле живой мальчик лет десяти. «Что с тобой, дитя?» - спросил я его. «Я проклят Господом нашим, - отвечал мне мальчик, - уже год я лежу на кровати и прошу у Господа смерти! Мое тело истлевает, принося мне невыносимую боль!». Я положил на голову мальчика руку и закрыл глаза. Яркий свет блеснул пред моими закрытыми очами. Потом я открыл глаза и взглянул на больное дитя. На нем больше не было страшных ран и плоть его была чиста, как кожа младенца. Он встал и пошел. А я получил пищу, воду и кров. С тех пор я стал называться Рафаэлем, а прежний Патрик был предан забвению.

Я путешествовал по миру и врачевал людей силой Господа, как повелевал мне колдун. И я искал семерых мудрецов, желая учиться у них мудрости. Я отыскал шестерых из них и учился у них, неустанно перенимая их знания. А после с миром провел их туда, откуда возврата нет. Уходя в мир тишины и покоя, мудрецы даровали мне свои печати знаний. Всякий раз, когда мудрец покидал этот мир, мое тело пронзала невыносимая боль, испепеляя меня изнутри. И всякий раз на моем теле появлялась новая печать, загадочным рисунком отображаясь на моей спине. Я собрал семь печатей и неистово искал последнего мудреца, путешествуя по всему миру. Годы шли, отбирая у меня всякую надежду выполнить наказ колдуна. Сколько бы я не ездил по миру, я никак не мог встретить последнего из величайших этой эпохи! Я уже почти отчаялся. Но одна ночь, один дивный сон изменил все в моей жизни.

В этом доме, где ты провела свои младенческие годы, я тихо уснул ровно шестнадцать лет назад. И мне приснился сон. Мне снилось дивное дитя, чистое, как свет, прекрасное, как солнце и хрупкое, как жизнь. Оно лежало под большим кустом в городском парке. Это был удивительный сон! Проснувшись ранним утром, я немедля отправился в парк. Заглянув под куст, под этот самый куст, что до сих пор растет за этой лавочкой, я увидел тебя. Прекрасное дитя в розовом пеленании с ленточкой, повязанной на шее. Тот, кто оставил тебя здесь, нарек тебя Парисой. О том гласила невзрачная бумажка, закрепленная на ленте.

Я взял тебя, дочь моя, и принес в дом. Все эти годы, пока ты была со мной, я дарил тебе всю свою любовь, приняв тебя, как родное дитя. Ты и есть то самое дорогое, что мне дороже жизни!».

Обессиленный Рафаэль протянул старческие руки к Парисе. «Прошу тебя, дочь моя! Прошу тебя, как отец может просить горячо любимую дочь! Оставь меня! Сей же час оставь меня и иди прочь! Будь счастлива в этом мире!». «Я не оставлю тебя! - со слезами произнесла Париса, – я не могу оставить того, кто даровал мне свою жизнь! Я останусь с тобой до самой последней минуты!». «Оставь меня, дочь моя! – просил Рафаэль, - оставь. Я желаю в одиночестве принять свою участь».

На парковой аллее повеяло холодом. В воздухе повис отвратительный запах паленой плоти. Рядом с лавочкой, словно бы из ничего, появился дряхлый старик с черным посохом в руке….

________
*Прошу Вас, мсьє Карандаш!
**Нахал!

Глава 17. А из какого ты теста?

- Появившийся дряхлый старик, - продолжала сказку Растеряшка, - едва мог устоять на ногах. Он сел на лавочку рядом с Рафаэлем и достал из кармана песочные часы. Песчинки в верхней части часов почти просыпались. Их осталось совсем чуть-чуть. Они стремительно просыпались на большую кучу песка в нижней части часов, отсчитывая мгновения непреклонного времени.

«Пришло время расплаты, разбойник Патрик!» - дрябло прохрипел старик с посохом, в образе которого Рафаэль без труда узнал черного колдуна. «Разбойник Патрик предан забвению! - ответил колдуну Рафаэль. – Безумный старик! Ты говоришь с лекарем Рафаэлем!». «Нет, Патрик! – злобным хрипом рассмеялся колдун, - Патрик жив. Пока хоть один человек на этой бренной земле помнит о злодеяниях лихого разбойника – Патрик жив!». «Чего тебе надо?!» - грозно спросил стремительно слабеющий Рафаэль у дряхлого колдуна. «Расплаты! - грозно прохрипел колдун, помахав кривым, иссушенным пальцем перед лицом Рафаэля. – Помнишь ли ты наш уговор, Патрик? Сто лет прошло!» - и колдун показал песочные часы, ронявшие последние песчинки из своей верхней колбы.

Рафаэль тяжело вздохнул и склонил голову. Конечно, он помнил про уговор! И помнил, что сегодня за день. Ни секунды не колеблясь, Рафаэль был готов принять свою участь. «Забирай мою жизнь, колдун, - с грустью говорил Рафаэль дряблому старику, - забирай мое тело с семью печатями великих мудрецов! Забирай и уходи! Большего ты от меня не получишь!». «А как же восьмая печать, Патрик? – ехидно спрашивал колдун, - или ты забыл про восьмую печать?». «Я не нашел ее, - тяжело ответил Рафаэль. – Забирай то, что есть и убирайся прочь!». «Ты так и не нашел восьмой печати, разбойник?» - потирая руки, говорил противным голосом колдун. «Нет! Не нашел! – гордо отвечал Рафаэль. – Я не исполнил свою часть уговора и не получу от тебя обещанные сто лет бесхлопотной жизни. Но я не жалею об этом! Прожив отведенные мне сто лет в праведности, я обрел гораздо большее, чем сотня лет пустой жизни. Я обрел истинную ценность! Я познал настоящую любовь!».

С этими словами Рафаэль протянул слабеющие руки к своей дочери. «Я нашел тебя, моя прекрасная Париса! Я обрел истинную любовь, самое сильное чувство, доступное смертному! И эта любовь наделяет меня необоримой силой, устоять пред которой не может никто! – Рафаэль посмотрел на колдуна. – Даже ты! Даже ты, могущественный маг и великий мудрец, даровавший мне первую печать, не сможешь одолеть этой силы! Забирай мою жизнь, терзай мое тело, предавай забвению мое имя! Но душа моя, до краев наполненная истинной любовью, ни за что не достанется тебе! Я не стану умолять тебя, слезно прося еще хоть немного жизни. Что есть жизнь, в которой нет истинной любви? Пустая трата времени! Пусть даже сто, даже тысяча лет! Они есть тлен в сравнении с одним лишь мгновением, наполненным истинной любовью!». Рафаэль с необычайно любовью посмотрел в глаза Парисе, полные горестных слез. «Ты мне дороже бесчисленного количества лет пустой и бездумной жизни, любовь моя, моя душа!» - сказал он дочери, глядя прямо ей в глаза.

Но время неумолимо бежало вперед. Его взгляд тускнел, а глаза блекли. Его время подходило к концу.

Злой колдун, черный маг и приятель самой смерти хрипло рассмеялся в ответ на слова Рафаэля. «Глупый ты разбойник, никчемный лиходей Патрик! Я даровал тебе сто лет жизни, силу всех знахарей земли и знания семерых величайших мудрецов! Я дал тебе то, чего не имел ни один смертный! Гораздо больше, чем ты заслуживал! Но ты так и не понял главной мудрости, не разгадал простую загадку!». Колдун повел трясущейся рукой в воздухе и в тот же момент в его рука появился свиток. Сломав печать на свитке, колдун развернул письмена. Это был их уговор столетней давности. «Вспомни наш уговор, Патрик! – говорил он грозным голосом, - по истечении ста лет и ни секундой позже я приду к тебе за этими печатями, и ты отдашь их мне! Ты отдашь мне все восемь печатей, получив взамен сто лет жизни в богатстве, славе и величии! Если же ты ослушаешься меня, разбойник, утаив восьмую печать от моего всевидящего ока, я отберу то, что будет тебе дороже всего на свете, дороже твоей никчемной жизни!».

Колдун продолжал злобно хохотать, насмехаясь над последними мгновениями жизни величайшего врачевателя, чья жизнь стремительно подходила к концу. «Ты не узрел самого главного, что находилось у тебя под носом! – колдун протянул свой корявый, иссохшийся палец, указывая на лоб прекрасной Парисы. – Знак на ее челе! Это и есть восьмая печать, разбойник! Ха-ха-ха! И я возьму ее себе! А тебе оставлю последние минуты твоей никчемной жизни!».

Рафаэль, собрав все оставшиеся у него силы, протянул руки к колдуну, чтобы задушить того. «Я не отдам тебе ее!» - слабым голосом говорил Рафаэль, пытаясь дотянуться до горла злобного колдуна. Но силы стремительно покидали немощного старика. А колдун продолжал хохотать. «Уговор, Патрик! Уговор! Помнишь?! Я заберу все восемь печатей и ты не сможешь мне помешать! Значит, я заберу и ее! А если ты воспротивишься, я заберу самое дорогое, что дороже тебе твоей никчемной жизни! А значит, я заберу ее! А-ха-ха!».

Последняя песчинка в часах протиснулась сквозь узкий лаз и, покинув верхнюю колбу, стремительно полетела вниз. «Время вышло, разбойник!» - злобно прорычал колдун. Рафаэль тихонько вскрикнул и закрыл глаза. Париса в слезах бросилась к бездыханному телу отца. Горько рыдая, она крепко обняла его. Она крепко обнимала уже неживого отца, оплакивая свое безутешное горе. Обнимала и не видела, как колдун, с трудом опираясь на свой посох, встал на ноги и поднял кверху руки.

«Великая Королева Маб! – вскричал колдун в небеса, - Владычица грез и Мать всея фей! Я исполнил все твои просьбы! Я отыскал твое дитя, чистое, как свет, прекрасное, как солнце и хрупкое, как жизнь! Я спас ей жизнь, избавив от оков! Я дал ей надежного спутника, который провел ее большой дорогой через весь мир! Я отдал ей твою великую печать, которую она пронесла на своем челе через весь мир, восхваляя славное имя твое среди смертных! Я исполнил все, о чем ты просила! Исполни же и ты свое обещание, Великая Королева! Даруй мне обещанное бессмертие!».

Но небеса оставались безмолвными к воззваниям злобного колдуна. «Великая Королева! – кричал колдун безмолвным небесам, - не будь глуха к моим мольбам! Я, твой верный слуга, исполнил все, о чем ты просила!». Но небеса молчали, обрекая злодея на скорую смерть, так и не даровав ему бессмертия. В порыве гнева колдун достал из-за пояса кривой нож и вскричал: «Если ты, обманная Королева, сию же секунду не даруешь мне бессмертия, клянусь, я лишу жизни твое прекрасное дитя!». Слабеющей рукой злобный колдун вонзил кривой нож прямо в спину безутешной Парисе, оплакивавшей своего отца. «А!» - вскричала Париса и, умирая от смертельной раны, опустилась прямо на колени своего усопшего отца.

А колдун! Этот злобный колдун, черный маг и приятель самой смерти в ту же секунду опал, обратившись в пыль. Поднявшийся легкий ветерок без труда развеял то, что осталось от злодея, предав его прах земле, а имя - забвению. «Да будет так!» - молвили небеса.

А потом с небес опустился светлый образ. Мужчина, высокий мужчина с пышными, как одуванчик, волосами на голове. Он весь сиял незабываемым, небесным светом! Спустившийся с небес мужчина взял за руку Парису и таинственным голосом сказал: «Не бойся, дитя света! Иди со мной! А огражу тебя от всех невзгод и верну тебя туда, откуда ты пришла! Я верну тебя домой!». Париса протянула руку небесному посланнику и вместе с ним отправилась в свой отчий дом.

Феечка замолкла. Она хотела еще что-то пафосное добавить к рассказу, но что-то такое, что следовало бы сказать, никак не приходило на ум.

- Какая интересная сказка, - с удивлением сказала Даша, - странная, не похожая на другие, но от этого еще более интересная!

- Правда? – осторожно спросила Феечка, предусмотрительно втянув голову в плечи, словно бы ожидая разгромной критики.

- Правда! – подтвердила миленькая девочка с рыженькими косичками, полными самоцветов, - только жаль, что принца не было. Обычно в сказках принцы бывают, а в твоей сказке не было.

- Без мужика! – с грустью пробубнила себе под нос Феечка.

И обе замолчали, задумавшись. Каждая о своем.

Даша сидела и думала о чем-то очень серьезном. О чем-то совсем не детском, о чем не принято думать девятилетним девочкам.

- А кто за мной придет? – внезапно спросила она у Растеряшки.

Дашин вопрос мигом вывел Растеряшку из состояния задумчивости. Глядя на девочку то ли с жалостью, то ли с испугом, Растеряшка переспросила:

- За тобой?

- Да, за мной, - подтвердила Даша, - кто за мной придет?

- Девочка моя, - Растеряшка мило улыбнулась, - я думаю, об этом пока рано думать. У тебя впереди еще…

- Сколько? – перебила свою подружку по сну Даша, - сколько?!

- Я не знаю, - растерянно ответила Феечка, - нет, я правда не знаю!

- А может мне остался месяц? Или неделя?! Или вообще день?! – испуганно, быстро и немного сбивчиво стала говорить Даша, - а вдруг…, а вдруг…, а вдруг прямо сейчас?! Ты ведь не знаешь! Ты ведь правда не знаешь! Вдруг сейчас, прямо сейчас?!

Феечка быстро обняла Дашу. Крепко-крепко!

- Девочка моя! – едва сдерживая слезы, стала она говорить Даше: - Не сейчас, нет! Ни через неделю и ни через месяц! Это произойдет намного, намного позже!

- Но ты ведь не знаешь!

- Да, я не знаю, - не отпуская ни на секунду свою ненаглядную девочку, говорила Растеряшка, - не знаю. Но я твердо знаю, что у тебя впереди долгая, счастливая жизнь! Ты вырастешь, выучишься, встретишь принца…

- Принца? – улыбнулась Даша.

- Да, да! Ты обязательно встретишь своего принца! Все принцессы встречают своих принцев! И он будет таким же, как ты, миленьким и рыженьким!

- Я предпочитаю блондинов, милочка! – кокетливо заметила Даша, рассмешив Растеряшку.

- Хорошо! – сквозь смех согласилась Растеряшка, - пусть будет блондин. У вас будет много детей: девочек и мальчиков. Вы построите свой собственный дворец и будете там жить долго-долго и счастливо-счастливо! А потом…

- А что будем потом, - не по возрасту благоразумно заметила Даша, - сейчас это, пожалуй, не важно.

- Не важно, моя милая! Не важно! – сдерживая слезы, согласилась Растеряшка, - и это будем потом. Не сейчас! Ни через неделю и ни через месяц! Даже не через двадцать лет! Потом!

Даша посмотрела Растеряшке прямо в глаза своим удивительным, полным надежды взглядом и очень-очень искренне, обнажив невинную душу, тихо спросила:

- Обещаешь?!

- Обещаю! – сорвалась Феечка и еще один самоцвет удивительной красоты засиял в рыженькой прическе маленькой, но мудрой не по годам девочки.

По возвращению в Канцелярию Феечку ждал очередной научный спор умудренных опытом мужей. Коллеги живо обсуждали животрепещущий вопрос, как искусные скульпторы, в жарком споре отсекая все лишнее от изваяния истины. Как всегда. Чесали языки в надежде весело провести минуты безделья.

Сухой по своему обычаю отчаянно рубился в позиции «один против всех», сражая наповал коллег своими безапелляционными высказываниями. Одуванчик, будучи самым видным спорщиком, смело выступал вперед, заслоняя собой менее весомого, но от этого не менее эффективного Светлого. А Рыжий, как отменный снайпер, бродя за спинами коллег, изредка, но к месту точно постреливал зубодробительными сентенциями, покрепче затягивая очередной узел спора на шее истины.

- Бабы – это зло! – Сухой подвел итог очередной научной дискуссии и умчался обхаживать очередного постояльца адского двора.

- Все спорите, - грустно сказала Феечка и стала возле стойки в задумчивости, обнимая папочку в нежно-рыжем переплете.

- Ты чего скисла, муха? – спросил у нее Рыжий, - косяк какой или настроение меланхолическое?

- Нет, нет, ничего! – пространно ответила Феечка, глядя отрешенным взглядом куда-то вдаль.

- Что-то пошло не так? – продолжал допытываться Рыжий.

- Нет, все так! Все замечательно! Ты – просто молодец! У меня все получилось, как ты сказал. Спасибо тебе!

- По какому поводу траур? – не унимался Рыжий.

- Не траур, - замялась с ответом Феечка, - просто….

- Просто?! – подгонял ее нетерпеливый Рыжий.

- Просто…, я не знаю, когда ее срок… - наконец решилась сказать Феечка.

- Тю ты, дурилика! – усмехнулся Рыжий, - тоже мне вопрос! Прочитай! На последних страницах все написано. Папка-то у тебя.

- Я боюсь! – внезапно ответила Феечка и посмотрела на Рыжего глазами, переполненными страха.

- И давно Вы боитесь букв? – интонацией психотерапевта поинтересовался старый, рыжий черт, для важности прищурив глаза.

- Я не букв боюсь. Я узнать боюсь! – Феечка стала искренне говорить Рыжему о чем-то сокровенном, о том, о чем не каждому скажешь. - Она сегодня спросила меня об этом. А я не знаю. И боюсь узнать!

- Но почему?! – недоумевал Рыжий, - почему ты боишься узнать то, что тебе знать положено?!

- А вдруг она у меня еще раз спросит?! Что я ей отвечу?!

- Соври! – тут же предложил решение вопроса мудрый черт, - просто соври. Делов-то!

- Я…, я…, я… - Феечка нервно «якала», с каждым «я» становясь все тише и тише, пока не перешла на шепот. – Я не умею врать! – прошептала она, вытянув шею и сложив ручки на груди.

- А…, с…, и м… - похоже, Рыжего заклинило. С трудом перезагрузив мозги и перейдя наконец от букв к полноценным словам, Рыжий едва ли не писком выдал: - КАК?!?!

- Никак! – продолжала шептать Феечка, испуганно выпучив глаза.

- Йо-ооо! А как так то, муха?! Это же - базовый навык, основа основ! – недоумевал Рыжий, - как только тебя к работе допустили, деточка?!

Феечка лишь виновато пожала плечами.

- Постой-ка, милая моя! – немного подумав, сказал Рыжий, - а сказка? Эта баламуть с принцессой, колдуном и печатями, что ты своей девчонке рассказала? Ты же выдумала все это, так? Значит можешь!

- Так ведь это – сказка! – пояснила Феечка, - я импровизировала, придумывала, рисовала образы на ходу. Я не врала, я придумывала!

- Вот и с исходом придумай! – снова нашел простое решение Рыжий, - придумай и озвучь.

- Не смогу! – снова перешла на шепот Феечка, - я не смогу ей сказать неправду, если она меня спросит.

- Дела! – покачал головой Рыжий, попутно почесывая рыжую макушку, - а не врешь насчет того, что не умеешь врать?

Феечка отрицательно помотала головой.

- Наша Начальница – стерва? – Рыжий решил проверить Феечку на вшивость.

- Ага, - согласилась Феечка, искоса поглядывая в сторону стойки.

- Хм! Не врет! – сделал заключение Рыжий.

- А ты умеешь врать? – внезапно спросила у Рыжего Феечка, чем снова едва не заклинила коллегу.

- Я?! – взвизгнул от возмущения Рыжий, - я?! Да ты чо, муха, белены объелась, такое у меня спрашивать?! Да я – ученик великого Велиала! Автор бестселлера «Теория обмана»! Тут все, считай, мои ученики! Даже твой недалекий наставник.

- Научи меня! – попросилась Феечка, - прошу тебя, научи!

- Легко! – Рыжий стал разминать руки, готовясь приступить к лекции.

Но что-то оборвало педагогический порыв старого, рыжего черта. Что-то, что сидело глубоко внутри его дьявольской души, что теплым огоньком простой человечности поблескивало в очень редкие моменты. Что-то, что сам Рыжий предпочитал держать в глубочайшем секрете, сторонясь и откровенно побаиваясь этого. Огонек, слабый огонек, который не способна потушить даже самая адская работа.

- А знаешь, муха? – выйдя из раздумий, с загадочной улыбкой на лице внезапно сказал Феечке Рыжий, - а ведь ты – первая сущность на моем пути, которая не умеет врать. Представляешь?! За долгие годы ты – первая! Пойдем! – и Рыжий, схватив Феечку за руку, буквально поволок ее в небольшую комнатушку, расположенную в отдаленной части коридора.

Ни слова не говоря, Рыжий буквально впихнул недоумевающую Феечку в маленькое помещение, усадил на диван и начал:

- А ты знаешь, как пекут хлеб? – совершенно непредсказуемым вопросом Рыжий поставил в тупик Феечку.

- Хлеб?! Мы будем печь хлеб?!

- Не, не сбивай! Просто ответь.

Феечка виновато пожала плечами.

- Я не знаю, как пекут хлеб. Папа ходил в магазин и там его покупал.

- О-ооо, молодежь! – забрюзжал Рыжий, - хрен кто из вас выживет, когда апокалипсис шарахнет!

Феечка снова пожала плечами. Печь хлеб ей как-то не доводилось.

- Значит, слушай! – начал хлебопекарную лекцию Рыжий. – Берется мука. Мука - это такое перемолотое зерно, – пояснил он, - добавляется вода или молоко, дрожжи или закваска, соль, сахар или мед немного, можно яиц кинуть, можно еще ягод, фруктов, орехов…. Короче, всякой всячины можно накидать, это не важно! Важно то, что без муки и воды ты никакого хлеба не испечешь. Ясно?

- Ясно! – кивнула Феечка, всем своим видом недоумевая назначение этой лекции.

- Потом всю эту байду засовывают в печь и выпекают хлеб. Если хлеб сдобный – опаре дают «подойти»…

- Куда подойти? – спросила Феечка, - она ходить умеет?

- Нет! – стал раздражаться Рыжий, - это – образное выражение. Тесту дают отстояться, чтобы оно поднялось.

- По лестнице? – снова «наивничала» Феечка.

- Так! – обрубил Рыжий, - со сдобными хлебами закончим! Уясни одну суть: без муки и воды ты никакого хлеба не испечешь!

- Ясно! – кивнула наивная коллега рыжеволосого мудреца.

Желая поскорее перейти к практическим занятиям, Рыжий щелкнул пальцами и перед Феечкой, на маленьком столике образовалось два мешочка с сыпучим содержимым.

- Сунь-ка руку в этот мешочек! – сказал Феечке Рыжий, указывая на мешок, находившийся по левую руку от миниатюрной, удивительной красоты девушки, сидевшей на диване.

Феечка с опаской стала раскрывать мешок.

- Да смелее, муха! Там ничего страшного нет.

Переборов опаску перед неизвестности, Феечка с зажмуренными глазами сунула руку в предложенный мешок.

- Это песок? – спросила она у Рыжего.

- Нет. Это – обойная мука. Грубая, не сеянная. Делают ее из непродира. И делают из нее грубый хлеб. Он конечно типа полезный и все такое…. Но, откровенно говоря, – Рыжий поморщился, – фигня фигней! А если полежит пару дней – им гвозди забивать можно! Раньше таким хлебом простолюдин кормили. Стоил он дешево, любому бедняку по карману. Это нынче его превозносят выше небес. Мол и полезный, и вкусный, и все такое. Но я-то знаю, что к чему!

- Угу, - согласилась Феечка, у которой не было ни единого основания не соглашаться с почтенным лектором.

- А теперь высунь руку из мешка и потри руку об руку, - сказал Рыжий.

Уже без опаски, Феечка смело принялась тереть руку об руку, словно желая добыть огонь.

- Достаточно! – прервал пылкий порыв Рыжий. – Глянь на руки. Осталось ли чего на них?

Феечка стала внимательно рассматривать руки.

- Ничего. Все просыпалось, - ответила она, но приглядевшись, радостно воскликнула: - А! Вот две крупинки между пальцами! – и она скрупулезно извлекла две маленьких «мучинки», чтобы торжественно продемонстрировать Рыжему. Но Рыжий так скривился, что Феечка тут же поняла: это не важно.

- А теперь сунь руку в другой мешок, - наказал Рыжий.

Феечка смело опустила руку в противоположный мешок и аж вскрикнула от удивления:

- Ой! Пушистая! Как котик!

- Вот! – улыбнулся Рыжий, - а этот мешочек с мукой ситной. Через сито просеянной значит. Она мелкая-мелкая, белая-белая! Такая, как пух. Видишь, ее даже в руки брать приятно. Испокон веков только из такой муки пекли лучшие хлеба, которые подавали к столу знатным особом. А теперь потри-ка рука об руку!

Феечка вновь принялась тереть ладошки друг об дружку. На маленьких, аккуратненький ладошках удивительно красивой девушки тут же стали образовываться крохотные шарики, колобки.

- Ой, шарики! Я сделала шарики! – с детской наивностью радовалась Феечка.

- Видишь, она сама лепится! Без воды, без яиц и всего остального! Сама! Словно бы в хлеб просится!

Феечка с необыкновенным азартом стала катать колобки, соединять их вместе, с каждым разом делая колобок все больше и больше.

А Рыжий продолжал.

- Всякий человек словно бы из муки слеплен. Этот, вон, горчит до невозможности, злобой и завистью переполненный. А тот - приторный до тошноты, лестью и ложью приправленный. Все мы с какими-то добавками. Не добавишь – совсем преснятина получится. А добавишь – тоже черт-те что выходит. И не угадаешь с рецептом!

- Я поняла, - сняв улыбку с лица, потускневшим голосом сказала Феечка.

- Что опять не так, муха? – заметив изменения в настроении Феечки, спросил Рыжий.

- Я поняла, к чему ты все это говорил, - с горестью произнесла Феечка, - я, как та шершавая мука! Из меня только всякая гадость выйдет! Или нет, я совсем не мука! Я вообще из глины! – Феечка стремительно погружалась в пучину самоуничижения. – Я вообще никуда не годная! Прав был худенький: надо было старушку брать! Или вообще никого! Ни на что не годная дурочка, которая снится всем подряд и путается под но…

- Дурочка ты дурочка! – с улыбкой перебил Феечку Рыжий, поднял миленькую девочку с дивана и, поглаживая по-отечески ее изумительную головку, теплым, на удивление человеческим голосом стал говорить: - Ты и есть тот самый лучший хлеб, что только можно испечь! Из самой лучшей муки, которая легче воздуха и мягче пуха! С любовью замешана и людским теплом испечена! Ничего в тебя добавлять не надо! Ничего!

- Правда?! – со слезами на глазах спросила у Рыжего Феечка.

- Правда! И я не стану учить тебя вранью! Не могу я испортить такой дивный хлеб, который впервые вижу за долгие-долгие годы! Кто угодно, только не я!

- Правда-преправда?! – все еще не веря, наивно спрашивала удивительно красоты девушка.

- Правда-преправда! – подтвердил Рыжий. – Уж поверь мне! В хлебах я разбираюсь никак не хуже, чем во вранье!

Глава 18. Консультации в неурочный час.

Как и обещал Сергей Сергеевич, в понедельник, ближе к вечеру Дашу перевели обратно в отделение. Все еще желтенькая, все еще слабенькая, но уже гораздо лучше, чем было.

И потянулись дни. Долгие дни мучительной неопределенности. Вроде, как и болезнь ясна, и как лечить понятно, да только лечить нельзя. Никак нельзя! Всякие цитостатики, антрациклины, таксаны и прочие причудливые названия, от которых у Ольги голова шла кругом, остались в прошлом. После острого отравления от этой ударной химии Глеб Миронович наотрез отказался от любой из схем химиотерапии. Слишком рискованно. Слишком остро отреагировала Даша. В арсенале оставались: смертоносные лучи - стрелы солнечного чертика, врачебная забота, изобретательность зава и…, и, пожалуй, чудо, как последний довод.

А дни тянулись. И чуда не случалось. И Миронович молчал, всякий раз хмурясь и бубня что-то малопонятное при осмотре миленькой девочки с отрастающими наконец рыженькими волосинками. Реденькими, но свеженькими.

Во врачебной заботе отказа не было. Всегда готовая к помощи бабушка Дуся развлекала Дашу самыми разнообразными сказками, коих в ее арсенале было несчетное количество. Даша иногда даже подумывала, что хитренькая бабушка Дуся сама придумывает все эти сказочки. Но Евдокия Гавриловна с самым серьезным видом, на который только способны бабушки-сказочницы, отнекивалась, рассказывая о каких-то старинных книжках, которые она прочла в детстве. Бабушка Дуся теплым, «бабушкиным» голосом рассказывала Даше и детям, которые тут же собирались вокруг нее, стоило ей только появиться, о целой горе или даже двух горах разных книжек, которые она, неутомимая Дуся, прочла в детстве. Прямо, как Растеряшкина Париса.

В детстве бабушка Дуся еще не была бабушкой. Она была просто Дусей. Она весело бегала по улице, играясь с такими же, как она, детьми, ложилась спать не позже десяти, нехотя делала «домашку»…. И читала интересные книжки, гору за горой. Так же, как все дети. Хоть сейчас, хоть пятьдесят лет назад, а хоть и в прошлую вечность!

Вера Ивановна, будучи особой предприимчивой, очень скоро «спихнула» остатки Дашиной химии, вернув Ольге деньги. С дисконтом конечно, не по цене закупки. Но и на том спасибо.

Нельзя было сказать, что Дашино здоровье сильно покосилось. Девочка очень быстро восстановилась после той страшной химии, едва не обернувшейся катастрофой. Даша снова покрылась веснушками, на голове заколосились волосы, а в попе вновь завелся моторчик, не давая порой ногам ни секунды продыху. И совсем нельзя было сказать, что приступы, которые собственно и привели ее с мамой сюда, как-то участились. Они вообще происходили безо всякой периодики. Сами собой.

Бывало, что неделя проходила без единого чиха, а бывало, что и пару раз на дню. Даша в момент округляла от страха глаза и начинала задыхаться, не в силах сделать вдох. А потом громко, со свистом и хрипом вдыхала. И еще долго не могла надышаться. А бывали и другие приступы. Они выглядели не так устрашающе, но почему-то на них очень ругался Сергей Сергеевич. Даша начинала глубоко и громко дышать. Часто, неритмично, с хрипом. Она быстро и глубоко вдыхала воздух до предела, а потом так же быстро его выдыхала. С минуту, не больше. А потом практически переставала дышать. Едва заметные, очень частые, поверхностные вдохи вообще не были похожи на вдохи. Они походили на какую-то дрожь, волнами пробегавшую по Дашиному телу.

Даша очень скоро привыкла к приступам. Она даже приспособилась их не замечать. Нет, не заметить их было просто невозможно. И было страшно. Но Даша, научаемая Растеряшкой, словно бы раздваивалась, едва начинался приступ. Ведь контролировать приступ Даша совсем не могла. И тогда она представляла, что сейчас, в эту злополучную минуту со страхом задыхается какая-то другая девочка. Тоже Даша, тоже рыженькая, но другая. А она, которая настоящая Даша, просто ныряет под воду, задерживая дыхание. Она скоро вынырнет и глубоко вдохнет свежий воздух, победно вскинув руки. Ведь Даша, которая настоящая – просто чемпионка по «недышанию»! И минутка, жалкая минутка под водой для нее – сущий пустяк! Подумаешь, минутка!

А та, другая Даша? С ней тоже будет все в порядке. Ведь так уже было не один раз. И возможно будет еще. Но закончится-то благополучно! Ведь такое же возможно, не так ли?

Вон, Растеряшкина Париса. Она вроде бы и принцесса, а вроде и приемная дочь лекаря. Вроде и лекарева дочка, а, на самом деле – дитя света. Поди, разберись, кто она! Все будет хорошо! Ведь это пообещала сама фея Растеряшка. А уж если фея что-то пообещает – она обязательно это выполнит! И иначе просто не может быть, хоть лопни! На то она и фея.

А время шло.

Понимая, что дела не будет, Ольга снова ринулась рыть распроклятую паутину. До рези в глазах, до головокружения. Теперь она искала лечение за рубежом. И сайты цветастыми картинками и призывными текстами сулили уставшей от неопределенности серферше самое передовое лечение от ведущих зарубежных специалистов. Германия, Турция, Америка, Израиль. Только выбирай!

Правда очень пугала ценовая политика. На сайтах практически не размещали расценок, но в отзывах, которых просто не может не быть во всемирной паутине, писали о каких-то заоблачных цифрах. Таких денег Ольга отродясь не видала. Судорожно подсчитывая, сколько ее и Юркиной зарплат понадобится, чтобы покрыть счет за лечение, Ольга приходила к весьма неутешительным выводам. Люди столько не живут! Оставалась единственная возможность: продать квартиру.

Вопрос продажи квартиры, будучи едва вынесенным на семейный совет, сразу вызвал массу разногласий. Юра, который со своей стороны тоже был прав, стал рассуждать про альтернативные способы лечения. Ведь они же есть! Только надо поискать. Нет, он совсем не был против продажи квартиры во спасение собственной дочери. Но может быть не стоит пороть горячку? Да и, ко всему прочему, где они жить будут? На даче у Ольгиного отца? Так оттуда не наездишься. У Юркиных родителей. Ну, нет! Лучше на вокзале! Столько мамы Юра точно не выдержит! На отцовской даче? Так ведь Юркин отец еще отопление не закончил. И опять-таки дорога. Надо все обдумать, обстоятельно обдумать.

А Ольга? А ведь она тоже была права! Какого черта сидеть на заднице и ждать чуда?! Чуда, которое, как известно, может произойти, а может и нет. И ладно бы, если бы речь шла о выигрышном лотерейном билете или далеком родственнике-миллионере, внезапно воспылавшем любовью к своим генеалогическим отросткам! С этим жить, конечно, веселее, никто спорить не станет. Но можно же и без этого! Можно. А вот без Даши, без дочки, которая сейчас лежит в больнице со страшным диагнозом, совсем не сулящим никаких чудес, Ольга свою жизнь не представляла. Не представляла!

Да она что угодно готова была сделать, лишь бы спасти Дашу! Продать все-все драгоценности, коих не так-то и много, продать квартиру, заложить почку…. Да на панель пойти, в конце концов! Лишь бы Даша была жива!

В общем и без того нечастое общение с мужем теперь становилось сродни вооруженным столкновениям непримиримых религиозных фанатиков. Вроде и те, и другие верят, вроде и в Бога, да только по-разному. Бред какой-то! В редкие дни, когда Ольга вырывалась из больничного, пропитанного хлоркой и стонами ада, совершенно растерянная мать миленькой рыжеволосой девочки попадала в другой ад. Домашний, теплый и уютный, как тапочки. Но столь же неприемлемый, столь же мучительный, как и больничный. Замкнутый круг!

Пока квартирный вопрос все еще висел в воздухе, Ольга решила абсолютно конкретно, со всеми раскладами, включая стоимость, разузнать о лечении за рубежом. Если тут никто не может помочь, может быть там не все так плохо? Запросив у Сергея Сергеевича Дашину выписку на английском языке, Ольга ринулась рассылать полученный материал по всевозможным агентствам и клиникам, которые она только нашла в интернете. И очень скоро получила ответ. На удивление, от итальянцев.

Раздираемая сомнениями, Ольга решила все-таки проконсультироваться с Глебом Мироновичем. Он-то – специалист мирового уровня. Уж что-то дельное – а подскажет.

Сомнения…. Эти чертовы сомнения терзали Ольгу со всех сторон! И еще, как на грех, словно бы черт подсунул, эта Эмилия! Где и как Оля познакомилась с этой липкой, как жвачка на раскаленном асфальте женщиной эпатажной внешности, Оля не помнила. То ли по работе, то ли общая знакомая? Но за последние две недели Оля умудрилась трижды попасть в болтливые лапы этой странной Эмилии, с головой увлеченной всякой оккультной ерундой и прочей колдовской ересью.

Едва прознав про Дашу, Эмилия тут же стала «вдувать» в уши Ольге про всяких лекарей биополем, о которых официальная медицина знать не желала, но которые всем помогают. И от геморроя лечат, и от бородавок. А уж онкология, да еще и детская для них – как два пальца! Эмилия особо нахваливала какую-то потомственную ведьму, жившую в соседнем городке. То ли Марина, то ли Марианна? Не важно. С придыханием, со щенячьим восторгом, в пикантных подробностях, Эмилия рассказывала о невероятных чудесах, которые творила эта самая Марина. Или Марианна? Хрен ее упомнишь!

- А одному мужику, - воодушевленно вещала Эмилия Ольге, отсвечивая золотым резцом, - она даже дату смерти предсказала. Представляешь?! И как умрет, тоже сказала. И, что ты думаешь?! Умер же! Так, как она ему и напророчила! Минута в минуту! А еще…

Эмилия тараторила без умолку, забивая бессмысленной ватой беспорядочных слов и без того затурканные Ольгины мозги. От этой словесной диареи у Ольги начинало звенеть в ушах и сводить зубы! Но Эмилия не сдавалась, продолжая «торбить» несчастную мать. В последнюю из их встреч Эмилия даже пообещала похлопотать у этой ведьмы насчет Ольгиной дочки. Цену, там скинуть, без очереди пропихнуть… Очередь-то у нее – на годы вперед. А как иначе? Все жить хотят! А с нашими врачами, которые только и могут, что в могилу свести, особо-то и не поживешь!

Только по-дружески, исключительно из сострадания, Эмилия, которая Олиной подругой даже близко не была и своим видом никак не страдала, обещала «протолкнут» Олю без очереди, записав в очередь из тех, кто без очереди. И о лояльной цене поговорить тоже обещала. Чтоб не сразу до трусов, со временем. А что? Она может! Она, эта липкая Эмилия – тоже ведьма. Пусть пошибом ниже, но из этих же. А ведьма ведьме – она ведь, как ворон ворону.

В иные времена весь этот лютый бред, напханный в голову беспорядочным навалом слов, Ольга забыла бы через 20 минут. Постойте-ка! Минут?! Да секунд, секунд! Дольше держать это в голове просто нет никакой возможности. В иные времена, не сейчас. Сейчас, когда Даша буквально болталась между мирами в ожидании, пожалуй, чуда, эта противоречивая, высосанная буквально из пальца информация плотно засела в Ольгиной голове. Как и все другие мысли по поводу и без, эта мысль смело «бродила» в стенах черепной коробки, как брага в бутылке, выстреливая пузырьками абсолютно не связанных с реальностью выводов. А вдруг это и есть чудо?! Вдруг?! Ведь бывают же чудеса?!

Ах, что делать?!

Стрелка часов огласила о начале нового дня, миновав цифру двенадцать, и задорно помчалась к одинокой единице. Даша спит. Мозги кипят. Сна нет. Черт, как всегда!

Ольга тихонечко скользнула с кровати в тапочки и украдкой улизнула из палаты в коридор.

И тут же, нос к носу, столкнулась с дежурившей Евдокией Гавриловной.

- Ой, батюшки! – вскрикнула добрая бабушка Дуся, внезапно столкнувшись в пустом, темном коридоре с Ольгой. – Ты чего бродишь-то, полуношница?!

- Ой, извините, - втянув голову в плечи, извинилась Ольга, - я не хотела Вас напугать.

- Ладно уж! – махнула рукой добрая бабушка Дуся, - чего сталось-то, дочка? Опять бессонница донимает?

- Ох! – вздохнула Ольга, безо всяких слов очень точно передав весь спектр эмоций, терзавших ее измученную душу.

- Идем-ка, милая, в ординаторску, чайку тяпнем, - предложила Ольге Евдокия Гавриловна, - а то, ежели тут бубнить станем, растормошим всех.

В ординаторской, за чашкой теплого и вкусного, как душа этой пожилой медсестры-сказочницы чая, Ольга решилась спросить Евдокию Гавриловну о том, есть ли место чуду в нашей жизни. Немного расслабившись, Ольга рассказала Евдокии Гавриловне о разговоре с Эмилией.

- Батюшки светы! Чего удумала! – неожиданно накинулась доселе мирная бабушка Дуся на Ольгу. – Каки таки ведьмы-знахари?! Ты, дочка, про то даже думать забудь! Ишь, какой лапшой уши-то завешали, окаянные! Шиш им, хреном мазанный, а не нашу Дашеньку!

- Думаете, не стоит? – осторожно спрашивала Ольга, сконфуженная такой эмоциональной реакцией.

- Даже и не думай! – отрезала Евдокия Гавриловна, - уж я-то, дочка, хорошо знаю этих отродий сатанинских! Повидала их на своем веку. Оне ж, падлюки, Господи прости, как шакалы те! Все рыщут, вынюхивают, кем бы поживиться! Найдуть душу скробью-печалью истерзанную, коей мысли горестны разум помутили, и станут донимать, аж пока в сети свои не перетащат. А уж там все, пиши пропало! Разують, разденуть и по миру пустять! И толку-то от их колдований – что от кота блудного! Токмо «мяу» да «мяу»! Ты, вон, печеньку лучше скушай, дочка. А про то забудь! Забудь, забудь!

Евдокия Гавриловна достала из шкафа кулечек с печеньем и высыпала его содержимое в маленькую тарелочку на столе.

- Кушай, дочка! Сытому пузу никака печаль не страшна! – потчевала Ольгу добрая бабушка Дуся.

Ах, какой чай! Какие печенья! Вот как она их делает?! Что добавляет?!

- У нас, дочка, была одна такая, - стала рассказывать Евдокия Гавриловна историю, в пику заданному вопросу, - уж не помню, когда. То ли год, то ли два назад. С мальчонкой лежала. У него тоже опухоль была, токмо желудка. Или с печенью что-то? – вдруг задумалась Евдокия Гавриловна. – Ай, не припомню! Шебутной такой мальчишка был, красивай! Девчонки на него чуть не все глаза выглядели! Хороший мальчик. И тоже не ладилось с лечением чего-то. Мироныч наш ей каку-то клинику сосватал. Там вроде оборудование како-то было, коего у нас нет. Похлопотал он, значит, чтоб приняли их, цену сносну выбил, а она возьми – да исчезни! Представляшь?! В один день сына свого из больницы забрала и куды-то сбегла. Месяц нет, два…. Куды подевалась – не ведомо.

А потом заявилась. И покаялась. У знахарки она была какой-то. Та ее мурыжила, мурыжила, денег всех высосала, а помочь так и не смогла. Она, мол, так и сказала, что судьба видать сыночку ее в землице сырой лежать. От же ж, стерва, прости Господи! Ну, эта мамаша к нам-то обратно и прибегла. Прибегла, да только поздно уже! Мироныч ей так и сказал: «Время упущено, сделать уже ничего нельзя». Представляшь, каки дела?! Так и схоронила. Бабонька та, мать мальчонки, все на ту собаку бешену спустила! Ни гроша не осталось! Так и осталась она без всего….

Евдокия Гавриловна немного помолчала, смочив чудным чаем скорбные воспоминания, и сказала Ольге:

- Ты, дочка, про этих знахарей да ведьм забудь! Не чудо это вовсе. Ложь обманная!

- А что Вы думаете, Евдокия Гавриловна, по поводу… - и Ольга стала спрашивать пожилую медсестру о лечение за рубежом. Рассказала про ответ итальянцев, про свои сомнения рассказала.

- Уж тут, дочка, тебе с Глебом Миронычем поговорить бы, - ответила Евдокия Гавриловна, - уж лучше него про лечение тебе никто и не расскажет. И ты, того, - с лукавой улыбкой подмигнула бабушка Дуся, - сомнения отбрось. Мож, дочка, мы-то – и не заграница, простенько у нас да бедненько. И оборудования такого нет, и лекарствов, как у них. Палаты у нас поскромнее, не в пример ихним…. Мож оно и так, да токмо люди у нас…, особенны, что ли? Душевны. С виду вроде и суровай, а все одно душавнай! И лечуть всяку хворь никак не хуже, чем те спецы забугорны. Уж Глеб Мироныч – так точно! Его хоть сейчас с руками да ногами любая больница забереть, токмо свисни! А он туточа бьется. За нас болезный, печется… - Евдокия Гавриловна посмотрела на Ольгу своим теплым, заботливым взглядом, взяла ее за руку и добавила: - Где лечиться да у кого – тебе решать, дочка, спору нет. Но ты уж поговори с Миронычем, послушай моего совета! Вернее его тебе про лечение никто не скажет. Уж поверь!

- Так к нему не пробьешься! – с досадой произнесла Ольга, - он то занят, то занят. А то его вообще нет!

- Отчего же не пробьесси? – улыбнулась бабушка Дуся, - пробьесси, ежели знаешь как. Идем-ка!

- Куда? – недоумевала Ольга.

- Как куды? К нему!

- Сейчас?! – Оля глянула на часы. - Евдокия Гавриловна, да Вы чего?! Почти два часа ночи! Да он нас…

- Не трусь, боец, не страшен ворог! – подмигнула Евдокия Гавриловна, - ежели чего – я прикрою! Идем!

И две заговорщицы тихонько пошлепали к кабинету зава, сквозь двери которого пробивался тусклый свет.

- Глеб Мироныч, голубчик, ты не спишь? – тихонько заглянула в заветный кабинет Евдокия Гавриловна.

- Как видишь, баба Дуся, - послышалось из кабинета.

- А я тебе посетительницу привела. Красивая бабенька, скажу я тебе! – похвасталась бабушка Дуся и, обернувшись стоявшей в страхе Ольге, сказала: - заходь, дочка! Смелее!

Ольга на цыпочках переступила порог кабинета.

- Здрасьте! – застыв в дверях, скромненько кивнула она Глебу Мироновичу, сидевшему за столом у монитора.

- И Вам не хворать! – ответил густым басом видный зав, - проходите, проходите!

Ольга тихонечко проскользнула в кабинет и бесшумно опустилась на диван.

- Так-с! Значит у нас намечаются консультации в неурочный час, - заметил Глеб Миронович, не отрывая взгляда от монитора.

- Я могу завтра…, если надо…, - тут же стала скромничать Ольга, готовая быстро подскочить и умчаться прочь из кабинета.

- А чего до завтра тянуть? – улыбнулся зав, - завтра, Оля, уже наступило. Два часа, как наступило. Давайте, выкладывайте!

- Глеб Миронович, - набравшись смелости, начала Ольга, - я боюсь!

- Меня?! – со смешком спросил Глеб Миронович.

- Нет! – улыбнулась Оля, - я за Дашу боюсь. Как с ней быть? Как лечить?

- А знаете, Оля, - Глеб Миронович оторвал взгляд от монитора, - а ведь я тоже боюсь. Боюсь! И за Дашу, и за Машу. И за Толю, и за Колю! Вот четверть века в онкологии – а боюсь! И, знаете, чего боюсь? Чего-то не сделать. Чего-то не успеть, не увидеть, не исправить вовремя. А потому и сижу тут, как дятел-полуночник, долблю гранит науки. Каждый день что-то новое. И я просто обязан знать об этом. Так что, Оля, не одна Вы боитесь. А вместе бояться, - усмехнулся Глеб Миронович, - вроде, как и не страшно.

- Вроде как… - вздохнула Ольга.

Ночной разговор плавно перешел к итальянскому предложению. Оля мялась, терялась в сомнениях, запиналась и жевала слова, но все же нашла в себе силы рассказать Глебу Мироновичу о своих изысканиях.

- Как Вы говорите? – с абсолютным спокойствием спросил зав, - Хуманитас? Уж не Лоренцо Белло ли?

- Да! – удивилась Ольга, - а Вы откуда знаете?

Глеб Миронович зычно рассмеялся.

- Оля! Я Вас прошу! Я же эти рожи, которые мелькают на наших шабашах онкологов, все, до единой знаю! Лоренцо – мужик хороший, прикольный, с ним есть, о чем поговорить. И специалист классный. Да и Хуманитас, знаете, не последняя клиника. И гамма-нож у них есть, и прочее классное оборудование. Там круто, реально круто. Нам до них, как до Пекина на дрезине! – с грустью заметил зав и продолжил: - хороший выбор. Дороговато конечно, я бы что-то подешевле подыскал, но если средства имеются…

- Да какие там средства! – с досадой выпалила Ольга, перебив зава, - квартиру будем продавать!

- Даже так?

- Ага! – выдохнула Оля и тихонечко посмотрела на стол заведующего отделением.

- О! Папина книга, - сказал Ольга, заметив на столе «Грань за гранью» в последнем переиздании.

Глеб Миронович удивленно поднял брови.

- Папина?! - указывал он на книжку, - эта?! Постойте-ка, а фамилия? – но тут же, не дождавшись Ольгиного ответа, сам себе же и ответил: - Черт, туплю на ночь глядя! Вы же замужем!

Оля с улыбкой кивнула.

- Слушайте! Так у меня в отделении лежат настоящие знаменитости! Завтра же организуем творческий вечер!

- А можно без вечеров, Глеб Миронович? – стала отговариваться Ольга, - мне как-то не очень…, про отца…

- Да шучу, Оля, шучу.

- Так Вы – поклонник его творчества?

- Еще какой! У меня все его книги есть! – с воодушевлением сказал зав.

- Не все! – с хитрецой заметила Ольга.

- Это как?!

- А вот так! Я почти закончила работу над его неизданным материалом. С тем, что он не успел закончить… - скорбные нотки тихонько коснулись Ольгиного голоса, - у него были планы, наработки, но он, увы, не успел. Я бы уже давно закончила, если бы с Дашей…

- Я понимаю, Ольга Борисовна, - кивнул зав, - понимаю. Как закончите работу – я Ваш первый клиент!

- Разумеется, Глеб Миронович!

- А что касается Италии, - Глеб Миронович вернулся к неоконченному разговору, - Оль, отговаривать не стану. Клиника хорошая и специалисты в ней видные. Если хотите – могу помочь с устройством, мне они не откажут. Но… - протяжно, словно складывая мысли в слова, как сложный пазл, стал объяснять полуночный консультант, - мировая онкология, Оля - это большая деревня, где все друг друга знают. Во всяком случае, те, кто регулярно выступают с докладами. И все, без исключения, знают, кто, чем и как лечит. Увы, несмотря на далеко шагнувший прогресс в медицине, методы лечения рака остались практически такими же, как были двадцать пять лет назад, когда я только пришел в эту специальность. Да, да! Удалить, отравить, сжечь. И все! К сожалению, в Дашином случае это слабо применимо. Вы сами убедились, как она отреагировала на убойную химию. А иного варианта решения вопроса на поверхности не наблюдается.

Помните, я Вам говорил? Нашим самым главным ресурсом является время! Оборудование, методы и прочее тоже не стоит сбрасывать со счетов. Но время, Оля, время! Без него у нас ничего не получится. Ни у кого не получиться! Даже если завтра Лоренцо приступит к работе, ему тоже понадобится время. Время для поиска решения. Ведь в Дашином случае стандартные методы малоприменимы. И нужен нестандартный подход. А чтобы его найти, нужно время. И он будет откуда-то это время изыскивать, отбирая драгоценные дни и часы у Вас с дочкой. А у меня это время было. И я почти закончил изыскания.

Глеб Миронович полез в ящик стола и, достав оттуда какую-то бумажку с англоязычным текстом, протянул ее Ольге.

- Может Вы его и не знаете, Оля. Вам и не положено знать, - продолжал зав, - но я с этим человеком плотно общаюсь уже не один год. Профессор медицины, автор уникальной методики лечения рака, в том числе и глиальных опухолей, Раймонд Билайф. Это от него бумага, - пояснил зав, указывая на письмена в Ольгиной руке. – Его методика совсем не похожа на другие. Это вообще ни на что не похоже! По сути, то, что практикует сейчас он – это будущее. Возможно, будущее всей онкологии. Возможно, его метод не подойдет, возможно, возникнут какие-то сложности, возможно…, да все возможно, Оля! Но это – шанс! Реальный шанс! И мы приложим все усилия, чтобы его не упустить. Потому, что иного шанса у нас просто не будет! Не хватит времени.

В небольшом кабинете, своим размером и убранством совсем не напоминавшем начальственный, воцарилась тишина. Не тягостная, не скорбная. Раздумная.

- А чего Вы на дежурстве? – внезапно спросила у Глеба Мироновича Ольга, уйдя в совершенно другую сторону от темы беседы.

Совершенно неожиданный вопрос, прозвучавший так внезапно, поставил в тупик Глеба Мироновича. Габаритный зав уставился на Ольгу с совершенно удивленными глазами.

- Ну…, - стала пояснять Оля, - Вы же – начальник. У Вас же есть подчиненные, которые…

- Которые такие же врачи, как и я, - перебил Ольгу Глеб Миронович, - и я, Оля, никак среди них не выделяюсь. Разве, что размерами, - с улыбкой уточнил зав. – На каком основании я должен отлынивать от своих врачебных обязанностей? Чем я лучше того же Сережки, или Валентины? И если они безропотно принимают свою ночную вахту, почему этого не должен делать я?

- Не знаю… - пожала плечами Ольга.

- Да и, ко всему прочему, что мне делать в том мире? – Глеб Миронович махнул в сторону окна. – Там меня никто не ждет. Вот Вас, Оля, дома ждет муж, еще один ребенок, хозяйство, работа и прочее. А меня никто. Даже кот, скотина мохнатая, три дня назад сбежал! Прошмыгнул в форточку – и был таков. – Глеб Миронович на мгновение замолчал, потирая уставшие глаза. – Меня нет в том мире, Оля. Я весь здесь, в больничных стенах. Здесь я нужен, здесь я живу. А там… - кабинет вновь погрузился в тишину. – Вот, когда свалю куда-нибудь к теплому побережью, - после паузы продолжил Глеб Миронович, - в Сан-Франциско, например! Раймонд меня возьмет с радостью. Он мне уже не один год намекает. Перееду и тогда…, может быть….

- Вы только Дашу долечите, Глеб Миронович, - попросила зава Оля.

- Вне всяких сомнений! – подтвердил зав. – Так и порешим: как Дашу выпишу – так и свалю отсюда! И Сережку с собой прихвачу. Он – пацан толковый, из него очень классный врач выйдет. Даже лучше, чем из меня. Да он и сейчас – классный врач! А будет еще лучше. За ним будущее.

Оля улыбнулась умиротворенной улыбкой, не к месту зевнула и сказала:

- Спасибо Вам большое, Глеб Миронович! Спасибо! Я пойду?

- Конечно, идите, Оля! Вам бы поспать.

- И Вам бы не мешало.

- Посплю, Оля, посплю, - с улыбкой отвечал зав, - на диванчике, который в холле. На другом я просто не помещаюсь.

- Тогда доброй ночи! – пожелала Ольга Глебу Мироновичу и собралась уходить.

- Постойте, Оля! – задержал ее в дверях зав, - так что Вы решили с Италией? Едете?

- Нет, - с усталой улыбкой ответила Оля, - нет, не едем. Мы остаемся. Я в Вас верю, Глеб Миронович! Спасибо Вам!

- Вам спасибо за доверие, Оля! – кивнул Глеб Миронович, - все будет хорошо!

Глава 19. Быть или не быть?

Остаток ночи прошел крайне беспокойно. Сначала, когда Ольга легла после ночных разговоров и попыталась уснуть, кто-то стал плакать в соседней палате. Или через палату. Или вообще в конце коридора. Слух, подгоняемый тревожными мыслями, настолько обострился, что казалось, будто кто-то плачет через бумажную стену.

Потом Оля уснула. Но сном это назвать было сложно. Какая-то череда быстро сменявшихся проваливаний в дрему и молниеносных пробуждений. В короткие периоды дремы Ольга видела своего отца. Он сидел на каком-то поваленном дереве, на кладбище среди заброшенных могил. Как раз там, где его и нашли. Отец сидел, уткнувшись куда-то вдаль, и тихо говорил: «Время». «Что время, папа?!» - пыталась во сне докричаться Ольга до отца, но он ее не замечал. Как будто не было ее там вовсе. Но она же была! Она видела и слышала! А отец все твердил и твердил: «Время».

Когда к утру Ольга наконец провалилась в глубокий, абсолютно свободный от сновидений сон, она поспала совсем немного. Ее разбудил истошный крик.

Моментом отряхнув остатки недолгого сна, Ольга вскочила чтобы выяснить причину крика.

Сидя на кровати, поджав коленки к груди и крепко обхватив руками голову, как резанная кричала Даша.

- Доченька, что с тобой?! – Ольга тут же подскочила к дочери и, обняв ту, пыталась выяснить причину столь нетипичного поведения.

- Голова! – с истеричным визгом крикнула матери Даша и продолжила кричать.

На крик быстро сбежался почти весь медперсонал отделения. Даше быстро что-то укололи. Сергей Сергеевич, уже пришедший на работу, бегло осмотрел девочку. Дав какие-то указания медсестрам, Сергей Сергеевич отправился к заву. Прибежавшая на крик бабушка Дуся, еще не ушедшая на отдых с «ночной», принялась вместе с Ольгой успокаивать бедную девочку, пока Даша не уснула. Даже не уснула. Отключилась.

- Тук-тук, Глеб Миронович! – заглянул в кабинет зава Сергей Сергеевич.

- Заходи, «тук-тук», - ответил Глеб Миронович, сидя перед монитором.

- А Вы домой чего? Не-а? – намеренно «записклявив» голос на последнем слове, спросил молодой врач.

- Не-а! – той же «комариной» интонацией, только на октаву ниже, ответил зав. – Отоспался. Некогда. Что там с Солнцевой?

- Ну наконец-то появилась головная боль, - саркастично ответил Сергей Сергеевич, - я уж грешным делом думал о нетипичном случае. Ан нет! Вот она, зараза! Здравствуйте анестетики, люмбарная пункция и бессонные ночи!

- Будем держать! – сухо сказал Глеб Миронович, глядя в монитор.

- А что нам остается делать?! – с досадой в голосе выпалил молодой врач. – Только держать! Схемы лечения-то нет пока.

- Не брюзжи, бабка! – осадил упаднические настроения Глеб Миронович. – Ты мне лучше скажи: ты знаешь такого Раймонда Билайфа?

- Ф-фф! – фыркнул Сергей Сергеевич, - кто же его не знает?! Этот почтенный бородач весь онкомир ногами кверху поставил своим докладом! Я его два раза прослушивал. Глеб Миронович, так он же, вроде…

- Не вроде, а так и есть, - прервал на полуслове молодого врача зав, - мой хороший приятель, можно сказать друг и будущий начальник.

- Все-таки намеренны «валить»? - с некоторой грустью спросил у Глеба Миронович Сергей Сергеевич.

- Намерен, Сережка! – без тени сомнения ответил зав. – Устал я от всей этой мышиной возни! А у Рамо такая научная база, такие условия! Да ты сам все увидишь!

- Я?! – удивился молодой врач.

- Да, ты. А ты как думал, морда белохалатная?! Я тебя оставлю тут, Валерке на съедение?! – подмигнул Глеб Миронович Сергею, - Ну, уж нет, Сережа! Мне классные нейрохирурги очень нужны!

- Так я за билетами? – подыграл Сергей Сергеевич заву, сделав вид, что убегает из кабинета.

- Нэтарапыся! – процитировал известный анекдот Глеб Миронович. – Я по поводу Солнцевой тебе об этом говорю. Как думаешь, стоит попробовать его методику?

- Глеб Миронович! Вы же в этой теме куда больше меня знаете, - улыбнулся молодой врач, - Вам виднее.

- Знаю, Сереженька, знаю, - в раздумьях произнес Глеб Миронович, - и даже консультировался с профессором. Уже вторую неделю трещим в месседжере. Ищем варианты работы.

- И как? – заинтригованно спросил Сергей Сергеевич.

- Кое-что есть, - ответил Глеб Миронович и протянул Сергею какую-то бумажку.

Сергей Сергеевич плюхнулся на диван и стал внимательно изучать врученный ему листик.

- Ядрен батон! – вскрикнул Сергей Сергеевич, дойдя до абзаца: «Price».

- Ага! – подтвердил зав, - но это – условия клиники. Рамо никак не может повлиять на цену препаратов, поскольку владельцем исследований является клиника. Но это еще не все, Сережа. Ты подчеркнутое почитай, особые условия.

Сергей Сергеевич стал вчитываться в строки, пытаясь понять смысл.

- А что они имеют в виду, говоря «сертифицированный»? «При условии соблюдения дополнительных протоколов»? Чета не пойму….

- Давай сюда, объясню, - сказал Глеб Миронович, вставая из-за компьютера.

С трудом уместившись в небольшом пространстве между столом и шкафом, Глеб Миронович стал объяснять Сергею Сергеевичу их задумку с таинственным доктором Билайфом:

- Поскольку провести лечение в Сан-Франциско не представляется возможным…

- А чего? – перебил зава молодой врач.

- А того! Во-первых, пациенты на экспериментальное лечение принимаются в порядке очереди. А очередь у Рамо расписана года на два вперед. Во-вторых, пациент должен иметь покрытую страховку «High». Стоимость назвать?

- Догадываюсь.

- Вот! Поэтому мы с Рамо набросали приблизительную схему, в которой пациент проходит лечение за пределами США. И клиника дала свое согласие. Но! – Глеб Миронович поднял указательный палец кверху, - с рядом оговорок. Прежде всего, фото/видеофиксация всего процесса лечения. Ведение протокола по их стандартам. Это же – эксперимент. И они хотят использовать полученные материалы в качестве доказательной клинической базы. Рэндомизированное исследование, так сказать. Обязательно нотариально заверенное согласие родственников и пациента. Естественно, полностью оплаченный контракт. А дальше, мой дорогой Сергей Сергеевич – темный лес! Есть три варианта. Первый: я срочно увольняюсь отсюда, так же срочно нанимаюсь в универ Сан-Франциско. Они меня сюда командируют, а ты, не понятно, каким макаром став замом вместо меня…

- Ой, Глеб Миронович! – перебил зава Сергей Сергеевич, - давайте без фантастики! Валерий Александрович прямо спит и видит, как меня завом поставить!

- Ты подожди, милый друг, - ухмыльнулся Глеб Миронович, - это еще не фантастика! Хотя тоже порядочная утопия. Вот второй вариант – фантастика чистой воды! Валерий Александрович, наш главврач, вседержавно-больничной волею подписывает договор о вступлении нашей больницы в сеть исследовательских учреждений, на базе которых могут проводиться подобного рода исследования. Договор со всеми визами, вплоть до минздрава! Разумеется, с финансированием материалов для исследования…

- Мы скорее с инопланетянами договоримся! - с сарказмом прокомментировал второй вариант Сергей Сергеевич.

- И третий вариант, Сережа, - продолжал Глеб Миронович, - пожалуй, самый реальный. Я, как активный член исследовательской группы МАИР беру на себя ответственность за проведение экспериментального лечения на лечебных мощностях, вверенных мне больницей. То есть, как зав отделения на свой страх и риск лечу пациентку препаратами, которые нихрена не одобрены нашим минздравом. При этом, кстати, согласие больницы американцам не надо. Достаточно моего заявления с прикрепленными дипломами и прочей ничего не значащей ерундой. Это и есть «Сертифицированный». И до конца всего лечения я должен оставаться в должности, иначе…
Глеб Миронович замолчал. Вновь облачившись в глубокую задумчивость, Глеб Миронович не торопясь сел за стол и стал барабанить пальцами по голове.

- И что Вы думаете? – осторожно спросил у зава Сергей Сергеевич.

- Думаю… - пространно ответил зав, - думаю, Сережа. А ты бы как поступил?

- Я? – Сергей Сергеевич пожал плечами, - я бы…, не знаю. Я бы подписал. Честно! Хоть дело и рискованное, но я бы подписал. На кону все-таки…

- Да, Сережа, - эмоционально перебил его Глеб Миронович, - жизнь пациента на кону, врачебный долг! Я все это понимаю! Но ты понимаешь, чем все это обернется в случае неудачи?!

- А в случае удачи? – слегка подправил разговор Сергей Сергеевич.

- В случае удачи?! В случае удачи, друг мой, больница получит шикарную прессу, мировую огласку и возможно, некислое финансирование. Валера себе «Теслу» купит, как пить дать! А мы с тобой станем еще одними героями-врачами, самоотверженно спасающими чужие жизни…

- Мы? – удивился Сергей Сергеевич, – ну Вы – да, а я тут причем?

- А пациентка чья, Серега? Без тебя вся эта котовасия не замутится! Так что ты, дружок, тоже встрянешь по самые тестикулы! – говорил Глеб Миронович, глядя на Сергея. – А если нас с тобой постигнет неудача, Сережа…, если неудача…. А списывать со счетов поганый исход событий, имея на руках пациентку с неблагоприятным прогнозом, мы не можем! Так вот, в случае неудачи, - и Глеб Миронович скрестил пальцы, сымитировав нотный знак «диез». – Мне – так точно! Уж поверь! Валера уволит меня задним числом и получится, что я не имел никакого права даже притрагиваться к пациентке, не то, чтобы лечить непонятно чем! Тебя распнут за преступную халатность, а мне вспомнят все мое темное прошлое! До буковки! И в этом ты можешь не сомневаться!

- А если втихаря? – предложил Сергей Сергеевич, - чтобы главврач ни про что не узнал?

- Серега! Опомнись! Это же – американцы. Они же простые, как деревянный молоток! Им даже в голову такое прийти не может! Они обязательно известят руководителя лечебного учреждения об этом! Так что Валера обязательно будет в курсе событий.

В кабинете зава воцарилась тишина.

- А оно того стоит? - спустя какое-то время спросил Сергей Сергеевич у озадаченного зава.

- Что оно, Сережа? – не поняв, о чем вопрос, спросил зав.

- Эти препараты. Они настолько хороши, как их описывает Билайф?

- Ты понимаешь, Серега, – с загадочной улыбкой стал пояснять Глеб Миронович, - эта штука…, это…, это не из нашего времени. Это откуда-то из будущего. Это – фантастика. Нет! Сказка! Рамо свой доклад так и начал: «А сейчас я расскажу вам сказку!». Никто, никто в мире, даже Раймонд не может сказать, как оно работает и почему. Но, черт возьми, оно работает! Вопреки всем медицинским канонам! Только по задокументированным исследованиям за последние пять лет – девяносто восемь процентов излечившихся. Девяносто восемь, Сережа! Без рецидивов! Остальные два – пациенты преклонного возраста, умершие от *ОСН. Это сказка! Сказка, которую вот уже двадцать лет читает и пишет Раймонд Билайф.

И не он ее начал писать, не он! Помнишь, я тебе рассказывал о смелом докладе советских врачей на Хельсинской конференции? В составе той делегации был мой отец. А руководителем был Сергей Дементьевич, наставник отца. Их потом в советах за смелость чуть в порошок не стерли! Обком, КГБ…. А они еще тогда говорили об этом! Еще тогда!

И кабинет заведующего отделением детской онкологии вновь погрузился в тягостную тишину.

- Я бы подписал, - негромко прервал тишину сидевший на диване в задумчивости Сергей Сергеевич.

Глеб Миронович задумчиво покачал головой.

- Значит так, Сережка! Бери-ка ты эту бумажку и дуй к Ольге Солнцевой. Пусть ищет деньги. Будем надеяться, что ей это удастся. В противном случае вся эта затея не имеет никакого смысла. Иди к ней, а я тут еще покумекаю.

Сергей Сергеевич не торопясь встал, пошел к дверям и уже в дверях, собираясь покинуть до искр наэлектризованное раздумьями пространство, сказал Глебу Мироновичу:

- Глеб Миронович! При любом исходе событий я буду «топить» за Вас до конца! И Солнцева, кстати, тоже.

- Я знаю, Сережка, спасибо! – кивнул зав, - только от нас, к сожалению, не все зависит.

Сергей Сергеевич тихонько выдернул в ординаторскую на разговор приунывшую после беспокойной ночи и «доброго» утра Ольгу.

- Оля, - протягивая бумажку слегка помятой Оле, начал приватный разговор Сергей Сергеевич, - Глеб Миронович нашел очень перспективный вариант лечения Даши. Есть схема экспериментального лечения, применяемая в США…

- Доктор Билайф?! – со вспыхнувшей порохом надеждой, перебила молодого врача Ольга.

- А откуда Вы знаете? – удивился Сергей Сергеевич.

- А мне про него Глеб Миронович рассказал! – похвасталась Ольга, - вчера…, нет, - Оля улыбнулась, - уже сегодня.

- Когда он успел?! – недоумевал молодой врач, будучи уже с восьми утра в отделении.

- Ночью. Этой ночью.

- Блин, ну чо за фигня! – с наигранной досадой выпалил Сергей Сергеевич, - ну почему к нему по ночам приходят красивые девушки, а ко мне - нет?! А же моложе, красивее!

- Та ну Вас, Сергей Сергеевич! – с улыбкой махнула рукой на молодого врача Ольга.

- Вот все так! Та ну Вас – и к заву! – продолжал шутить молодой врач, несколько разряжая напряженную обстановку.

Но разрядка продлилась недолго. Ровно до того момента, пока Ольга не увидела стоимость препаратов. За дважды перечеркнутой английской «S» красовалась вполне скромненькая двузначная цифра. И все бы ничего, если бы у нее, у этой вполне скромной циферки, в хвосте, сверкая ослепительной наглостью, не маячили три жирных нуля.

- Да, Оля, много! – понимающе сказал Сергей Сергеевич, глядя на округлившиеся от «убойной» новости Ольгины глаза.

- На когда нужны деньги? - тихонько, с хрипотцой спросила ошарашенная Ольга.

- Желательно на вчера.

- Я достану, достану, - шептала Ольга, трясущимися руками возвращая бумажку Сергею Сергеевичу.

- Это Вам, Оля, забирайте.

- У меня есть неделя? – с мокрыми глазами спросила у молодого врача Оля.

- Полагаю, есть. Даже больше. Но не затягивайте! Там еще много проблем, которые надо решить, - ответил Сергей Сергеевич.

Оля кивнула и тяжелой походкой отправилась в палату к Даше.

Тем же вечером, оставив Дашу на попечительстве ночной медсестры и договорившись с непреклонным охранником, дежурившим на входе, Ольга помчалась домой. Предстоял нелегкий разговор с мужем. В последнее время они все были нелегкими, эти разговоры. Но теперь, в свете последних событий, разговор виделся крайне жестким.

Трясясь в переполненной маршрутке, Ольга рисовала себе массу негативных сценариев развития событий. Ах, это женское воображение! Вечно оно принимается рисовать какие-то апокалипсические картины, разворачивая в воображении всякие невероятные сценарии, какие только могут придумать женские мозги! Все фантасты-утописты мира нервно курят в стороне, глядя с серо-зеленой завистью на такую «воображалку»! Зачем?! ЗАЧЕМ?! Может все не так на самом деле?! Может все будет хорошо?!

Подогретая воображением до кипения, Оля с трудом взяла себя в руку, минутку отдышавшись перед тем, как преступить порог дома. Предвидя нелегкий разговор, Юрина мама, Инесса Александровна, сидевшая дома с внучком Богдашей, предусмотрительно увела Бодю в другую комнату, включив ему погромче мультики.

А Оля с порога начала вести переговоры. Быстро вывалив всю информацию, Оля перешла к главной теме. К той, за которой она и мчалась этим вечером домой. К продаже квартиры.

И опять, как это обычно происходило в прошлые разы, градус беседы стремительно помчался вверх.

- Даже если мы продадим квартиру, Оля, - аргументировал Юра, - нам не хватит денег!

- Я займу! – не отступала Ольга, стараясь держать себя в руках, - Гришка займет, я у Наташки попрошу! Мы продадим папин дом…

- Да сколько дадут за этот «домик в деревне»?! – уничижительно спрашивал Юра, начиная вышагивать по кухне нервным шагом.

- Сколько дадут - столько и дадут! – стояла «намертво» Оля, - Юра! Это наша дочь! Я нихрена не понимаю, как ты можешь так просто рассуждать, когда Дашка там лежит и умирает! Ты, …

Эмоции стремительно накалялись. Полетели ругательства, необоснованные обвинения, затаенные обиды и упреки. Так бы…. Нет, нет! У других так бывает! У других! У Оли с Юрой такого еще не было! Но, черт возьми, все когда-нибудь случается в первый раз!

В какой-то момент, когда раскаленный докрасна разговор прожег очередную дыру в истерзанной душе, Ольга не выдержала:

- Тогда давай разведемся! – брызнув слезами, прокричала она Юре, - давай разведемся! Мы продадим квартиру, а твою половину я тебе отдам! Можешь не беспокоится, я все верну, до копейки!

- Давай разведемся! – принял вызов взвинченный до предела Юра.

И в этот самый момент, когда конфликт грозил перерасти в настоящую катастрофу, в кухню тихонько вошла Юрина мама.

Надо сказать, что мать Юрия Михайловича Солнцева, пока еще законного супруга Ольги Борисовны, была женщиной чрезвычайно властной. Занимая по жизни высокие, ответственные посты, Инесса Александровна всегда держалась подчеркнуто высоко и вежливо, контролируя при этом всех и вся. Ничто в этом мире не могло даже шагу сделать без неусыпного контроля Инессы Александровны! Всегда спокойная, рассудительная, уверенная в себе женщина, управляла, казалось, всеми процессами в своей жизни и жизни своих родственников. Как она до сих пор не умудрилась скрутить мозги врачам в больнице, в которой лежала Даша – не понятно! Видимо, стареет.

Михаил Михайлович, ее муж и Юркин отец, даже дачу купил, чтобы было куда смыться при случае. И он с удовольствием смывался, находя утеху в помидорах, перчиках, укропе и картошке, которые задорно зеленели на благодатных черноземах приусадебных участков дачного поселка. Он даже отоплением на даче озадачился, желая иметь плацдарм для отступления в любое время года.

Внезапно появившаяся на кухне Инесса Александровна тут же привлекла к себе внимание конфликтующих сторон, внеся интригу в сегодняшний нелегкий разговор.

- Ребятушки! Можно я кое-что скажу вам? – голосом, полным спокойствия и уверенности, начала Инесса Александровна.

- Что, мам?! – нервно спросил Юра.

- Оленька, - Инесса Александровна неожиданно обратилась к рыдающей Ольге, - ты знаешь, у нас с Михал Михалычем есть дача…

- И ее к чертям продадим?! – перебил мать взвинченный Юра.

- Юра, помолчи, - тут же осадила сына непоколебимая Инесса Александровна и продолжила: - У нас есть замечательная дача. Михал Михалыч постоянно пропадает на ней. Он бы там все время жил, если бы не наша квартира. Я, откровенно говоря, не большой сторонник «тихой жизни» вдалеке от цивилизации, но, учитывая обстоятельства… - Инесса Александровна сделала небольшую театральную паузу, - мы с Михал Михалычем решили продать нашу квартиру.

- Мама! – закричал Юра.

- Юра, не кричи на мать! – Инесса Александровна со всей строгостью взглянула на Юру, от чего тот мигом «сбавил обороты». – Мы решили продать нашу квартиру, - продолжала она, - сейчас, когда Михал Михалыч сделал отопление, на даче можно будет вполне комфортно жить в холодное время года. Поскольку Михал Михалыч все равно буквально живет на даче, да и Богданчику там очень нравится, квартира, по сути, остается только на мне. А мне уже тяжело. Квартира большая, у меня уже нет столько сил, чтобы постоянно там убираться. В общем, мы решили продать нашу квартиру, - с ноткой грусти закончила Инесса Александровна.

- Инесса Александровна, - вступила в разговор Ольга, - да как же так?! У Вас же шикарная «трешка», «сталинка» в самом центре!

- Да, Оленька, да, - с грустью отвечала Инесса Александровна, - квартира и вправду хорошая. Просторная, с шикарным видом…. Но квартир много, а внучка у меня одна! Мы дадим вам с Юрой деньги с продажи квартиры и вы спокойно сможете оплатить лечение.

- А что, есть покупатель? – поинтересовался Юра.

- А наша соседка! – живо ответила Инесса Александровна, - помнишь Беллу Львовну? Она постоянно интересовалась нашей квартирой. Как в гости зайдет – сразу начинает нахваливать! И кухня большая, и комнаты! Вспомни! «Мне бы Володеньке такую квартирку, чтоб сыночек под боком жил!». Помнишь, Юра?

- Да помню, помню.

- Я с ней поговорила вчера. Она согласна хоть сейчас. И цену очень хорошую предлагает! Я проверяла.

- А деньги у нее есть? – с улыбкой спросил мать Юрий.

- Югочка! – с одесским акцентом ответила, - у Беллы Львовны деньги есть всегда!

- Инесса Александровна, - бросилась отговаривать свекровь Ольга, - да Вы…

- Оленька, - голосом, переполненным материнского тепла, перехватила инициативу разговора Инесса Александровна, - не спорь, пожалуйста! Завтра же у тебя будут деньги. Я только об одном тебя попрошу: пожалуйста! Пожалуйста, верни мне живой и здоровой мою внучку! А про остальное не волнуйся. Остальное – это мелочи! И мы с ними как-нибудь справимся. И еще, - Инесса Александровна украдкой смахнула неподконтрольную слезу, - не ругайтесь с Юрой! Чем ругаться, лучше еще одну Дашу нам подарите!

- Инесса Александровна! – не в силах сдерживать слезы, Ольга бросилась в объятья свекрови, раскрывшейся с совершенно неожиданной стороны этим вечером.

К «обнимашкам» тут же присоединился Юра.

- Оля! – обнимая детей, строго сказала Инесса Александровна, - а ну прекращай рыдать! А то и я сейчас потеку! А мне, ты знаешь, по должности не положено!

__________
*острая сердечная недостаточность

Глава 20. Помолись перед боем!

Буквально влетев на четвертый этаж, Оля, сияя от радости, стала выискивать хоть кого-то из медперсонала, кто за эти трудные месяцы стал вроде родни. Нужно было срочно поделиться тем, что распирало Олю изнутри. С кем-нибудь. С Глебом Мироновичем, Сергеем Сергеевичем, Евдокией Гавриловной… Да Бог с ней! Даже с медсестричкой Любой, миловидной, всегда улыбающейся девушкой, мигом загоравшейся алой краской смущения в присутствии Сергея Сергеевича. Но на смене никого из них не было.

С трудом сдерживая себя, чтобы не взлететь от счастья, Оля впорхнула в палату.

И увидела испуганную Дашу. Так же, как утром, Даша взгромоздилась на подушку, поджала колени к груди и обхватила голову.

- Что, зайка?! – мигом отбросив крылья, с тревогой спросила у дочки Оля.

- Мама! Сейчас начнется! – испуганно ответила Даша и покрепче обняла голову.

- Что начнется, Дашенька, что?! – сдерживая тремор, Оля обняла дочку.

- ГОЛОВА! – как утром, пронзительно закричала Даша.

Вечерний приступ, подкравшийся так внезапно, удалось купировать только к часу ночи. Все отделение, весь корпус, вся больница слышала душераздирающие, срывающиеся на визг крики Даши!

В какой-то момент головная боль отступила. Внезапно, без предупреждений и намеков. Даша беспомощно упала на подушку и затихла, став какой-то безжизненной. Безжизненной в буквальном смысле этого слова. Она часто и неритмично дышала поверхностным дыханием, иной раз делая резкие и глубокие вдохи. Почему-то не в силах глотнуть, Даша обильно смачивала подушку слюнкой, вытекавшей из полуоткрытого, перекошенного рта. Не имея сил откашляться, Даша похрипывала, делая неглубокие вдохи. На все вопросы, которые задавала ей Валентина Петровна, ночной врач, Даша никак не реагировала. Не просто отмалчивалась, а не реагировала, будто вообще не слышала и не видела никого, кто находился рядом. И эти глаза! Господи! В них не было Даши! В них была абсолютная пустота, пугающая отрешенность и…, и….

До трех ночи, пока Даша не пришла в себя и тихонечко не уснула, Ольгу колотило, как собачонку на морозе! Выстукивая друг об друга зубами, Оля сидела напротив Даши и пыталась удержать трясущиеся колени.

- Мама! – сказала Ольге Даша перед отходом ко сну, - мама, мне уж хорошо, не волнуйся, мамочка!

- Да, зайка моя! – с трудом выстраивая скачущие слова, ответила Ольга и погладила дочку по голове, - спи, моя хорошая, спи!

- И ты спи, мама, - ответила Даша, перевернулась на другой бок и тихонечко уснула.

Какой там «спи»?!

Оля еще с час сидела и боролась с охватившим ее тремором. Но надо было как-то уснуть. Надо было. «Еще парочка таких прекрасных ночей – и на «дурке» мне место обеспечено!» - думала Ольга, изо всех сил пытаясь справиться с собой. А в дурдом нельзя, никак нельзя! Даше нужна была здоровая мать. Здоровая, работоспособная, сильная мать рядом. Особенно сейчас! Кое-как уняв «колотуна», Ольга провалилась в полусон-полубред.

- Люба, договорись о консультации с неврологом, - чей-то знакомый голос прорвался в Ольгин полусон-полубред.

Открыв глаза, Оля увидела в палате Сергея Сергеевича и медсестру Любу. «Сколько времени?!» - щурясь, тревожно подумала Ольга, глядя на солнечный свет, заливавший палату.

- Половина десятого, Оля. Доброе утро! – словно бы читая мысли, сказал Сергей Сергеевич, заметив Олино пробуждение.

- Половина десятого?! – заспанным голосом изумилась Ольга, - ничесе я «храпанула»!

- Веселая ночка выдалась? – посочувствовал молодой врач, намекая на ночной приступ.

- Да! – безрадостно ответила Оля.

- Сегодня к Вам придет с консультацией невролог. Нужно прояснить кое-что… - сказал Сергей Сергеевич и уточнил информацию после небольшой паузы, - сегодня или завтра. Пока не знаю, Оля. История у главврача.

- У главврача? – еще не до конца проснувшись, Оля не совсем понимала, что собственно происходит.

- Да, Оля. Сегодня утром Люба отнесла ему историю. На кой она ему – не знаю. Посмотрим. Сейчас с Миронычем поговорю, он уже на месте.

- Я с Вами! – тут же вызвалась Ольга, готовясь привести «себя в себя» в пожарном порядке.

- Зайдете, - бросил Ольге Сергей Сергеевич и вышел из палаты вместе с медсестрой.

Через пять минут «реанимированная до состояния человека» Ольга тихонько постучалась в кабинет зава.

- Минуточку! – из-за закрытой двери, сквозь которую пролетали искры «до нельзя» напряженной обстановки, отозвался Глеб Миронович.

Через пять раз по минуточке или чуть больше дверь распахнулась.

- Бекетову – МРТ, Хвостикову готовь к операции, - Глеб Миронович на ходу давал указания Сергею Сергеевичу.

- Доброе утро, Глеб Миронович! – с улыбкой поприветствовала зава Ольга.

Ей так хотелось тут же рассказать, прокричать Глебу Мироновичу о ее маленькой победе! О победе, которая возможно спасет Дашу. Об этом просто невозможно было молчать!

Но Глеб Миронович, сухо поздоровавшись с Ольгой, куда-то умчал из отделения.

- Куда он? – Ольга с недоумением спросила у Сергея Сергеевича, вышедшего с завом из кабинета.

- К главврачу.

- За историей?

- На войну! – неожиданно ответил Сергей Сергеевич, - Оля, не задавайте лишних вопросов! Все решится в ближайшие пару часов. Я Вам говорил, что есть еще проблемы? Вот они и всплыли! Теперь все будет зависеть от главврача, будь он неладен! – Сергей Сергеевич, быстро протиснулся мимо стоявшей перед дверями Ольгой и помчался в коридор.

- Сергей Сергеевич! – Оля побежала вслед за молодым врачом, - Сергей Сергеевич! А что, собственно, происходит?! Как это?! Да постойте Вы!

- Оля! - Сергей Сергеевич остановился и обернулся к Оле. – Наберитесь терпения! Сейчас будет решаться вопрос, возможно ли в принципе пролечить Дашу по этой схеме. Не все зависит от нас, Оля! Не все! Будем надеяться, что Мироныч «отвоюет» Дашино право на жизнь!

Оля замерла в оцепенении. «Это как?! Это что вообще?! Это…!». Мысли в Олиной голове моментом вспыхнули огнем возмущения. «Это вообще как называется?! – полыхал праведный гнев, - что значит «отвоюет право на жизнь»?! У кого?! У главврача?! Да кто вообще имеет право покуситься на это право?! Кто он такой вообще, этот главврач?! Да что эта тварь, которая пальцем не пошевелила, чтобы спасти Дашку, вообще себе позволяет?! Да…, да…!».

Ну все! Теперь Олю было не остановить! Уже не важно, пойдет ли на пользу ее участие в конфликте или она своим гневным визитом все испортит. Не важно! Если уж Глеб Миронович, совершенно чужой Даше человек, прямо сейчас «отстаивает право на жизнь» ее маленькой девочки, почему она, родная мать, должна оставаться в стороне?! Пыхтя и ругаясь от возмущения, Оля на всех парах мчалась в палату, чтобы наспех принять болевую раскраску и бесстрашно броситься в бой с оборзевшей бюрократией в лице главврача.

Оля влетела в палату и бросилась собираться в путь. Точнее в бой. Даша, мирно читавшая «Трех мушкетеров» сидя на кровати, вполглаза наблюдала за мамиными сборами. Когда боевой раскрас был закончен, походная сумка собрана, а мысли выстроены в пылкие тирады, Ольга уверенным шагом отправилась на выход.

- Ты куда, мама? – с ленцой спросила ее Даша.

- На войну! – без колебаний грозно ответила Ольга.

- К обеду вернешься? – Даша на мгновение оторвалась от книжки.

- Дочь моя! – перед дверями Ольга приняла позу горделивой амазонки, - война - войной, а обед - по расписанию. К обеду вернусь, жди!

- Угу, - Даша снова уткнулась в чтение.

А Ольга быстро скрылась за дверями.

Широко шагая к выходу, Ольга уже рисовала в воображении батальные картины. Поле боя, залитое кровью, смертельные раны товарищей по оружию и поверженного врага, на коленях вымаливающего пощады. Все! Сражаться до конца и ни копейкой меньше!

И надо же было такому случиться! Надо же было, что в холле, большом, красивом холле с большим и мягким диваном Ольге встретилась Евдокия Гавриловна.

- Доброго утреца, дочка! – с улыбкой поприветствовала Ольгу добрая бабушка Дуся, предусмотрительно перекрыв собой дорогу к выходу.

- Доброе утро, Евдокия Гавриловна! – боевым голосом ответила Ольга и попыталась обойти хитрую бабушку Дусю. Но бабушка Дуся, повидавшая в этой жизни куда больше, чем Ольга, ловко отрезала пути к отступлению, словно бы пускаясь в романтичное танго со взбешенной Ольгой.

- Ты куды эт, дочка, намылилась? - улыбалась Евдокия Гавриловна, делая едва заметный полушаг вправо. – Ты, гляжу, прям вся така вздыблена, словно кошка дика!

- На войну собралась, Евдокия Гавриловна! – с глазами, сверкающими гневом, ответила Ольга, - к главврачу!

- Ишь ты! – скрывая улыбку, удивилась бабушка Дуся, - На большого зверя идешь, дочка! И чего эт тебе неймется, амазонка?

- Да что же это такое, Евдокия Гавриловна?! – стала возмущаться Ольга, ненадолго оставив попытки обойти непреодолимое препятствие на пути к победе, - какой-то главврач будет решать, что делать с моей дочкой! Лечить ее или дать ей умереть! Да какое он имеет право?! Глеб Миронович все мозги себе вспучил, чтобы найти возможность спасти моего ребенка! Мы квартиру продали! Евдокия Гавриловна, квартиру! А тут какая-то собака будет что-то решать! Да я просто не имею права сидеть и ждать! Тем более, что Глеб Миронович сейчас у него.

- Ба! Мироныч наш, что ль? Тяжелу артиллерию выдвинули?!

- Да, Евдокия Гавриловна, да! Сергей Сергеевич так и сказал: «Глеб Миронович сейчас отстаивает Дашино право на жизнь»! Он там отстаивает, а я буду тут сидеть?! Ну, уж нет!

- Ну, дочка, война, когда она за дело правое – штука нужная, - стала рассуждать Евдокия Гавриловна, незаметно оттесняя Ольгу к большому дивану, - ежели без войны никак – тут, стало быть, токмо воевать!

- Вот! – подтвердила Ольга.

- А ты, дочка, перед боем-то помолилась? – внезапно, как выстрел снайпера, спросила мудрая бабушка Дуся.

- ПОМОЛИЛАСЬ?!

Ну, вот зачем, зачем она это спросила?!

Весь боевой запал, весь праведный гнев, доселе кипевший в Ольгиной голове, моментом ударил по ногам и Оля, как подкошенная, упала на диван.

- Да, дочка, - тихонечко присев рядом, невозмутимо продолжала Евдокия Гавриловна: - Кажен славный воин перед боем голову свою склоняет в молитве праведной! А ведь как иначе, дочка?! Ежели дело правое – так и Господь с тобой будет! А уж с Господом в сердце, так и любой ворог не страшен! Даж главврач!

- Евдокия Гавриловна, дорогая моя! – чуть не плача, возмутилась Оля, - да какой помолилась?! Тут такие дела закрутились, а Вы «помолилась»!

- Ишь ты, дочка, как рассуждашь! – покачала головой мудрая бабушка Дуся, - словно эти, аметисты…, атеисты, черти их дери, прости Господи! Сердце злобою темною наполняшь?! Не пойдеть так, дочка, не пойдеть….

А в это время Глеб Миронович подошел к двери с надписью: «Приемная». В эти двери он всегда заходил без стука. И когда был просто другом, и когда ходил в должниках. И позже, будучи до крайности неудобным коллегой. И уволить нельзя, и согласиться сложно.

И сегодня дверь в приемную, послушная большой, сильной руке большого человека, распахнулась без стука.

- Доброе утро! – привычным густым басом бросил зав секретарше, сидевшей за «модным» столом.

- Доброе утро, Глеб Миронович! – поздоровалась с ним девушка модельной внешности, нарисовав на лице дежурную улыбку.

- У себя? – спросил Глеб Миронович, указывая на дверь главврача.

- Да, Глеб Миронович, - не снимая улыбки, ответила секретарша, - доложить о Вас?

- Будь добра!

Девушка очень секретарской внешности, словно антенна в автомобиле, быстро вытянулась из-за стола в полный рост, отточенным движением одернула вечно подскакивающую миниюбку и модельным шагом «поцокала» к «батиной» двери, мастерски управляясь с неимоверными каблуками.

«Я бы убился к чертовой матери!» - подумал Глеб Миронович, глядя на чудовищной длинны «шпильки», которые ничуть не смущали девушку секретарской внешности.

- Валерий Александрович, - приоткрыв дверь, громко сказал секретарша, - к Вам Глеб Миронович.

- Пусть заходит, - послышалось из кабинета.

- Заходите! – улыбнулась девушка, придерживая в полуоткрытом состоянии дверь.

- Спасибо! – бросил зав и направился в кабинет главврача.

- Глебаня, друг! – из-за большого стола поднялся невысокий мужчина упитанной комплекции в белом халате поверх явно дорогого костюма. Привычным движением руки «прилизав» редкие волосины на внушительную лысину, Валерий Александрович, главврач больницы, с натянутой улыбкой, протянутой рукой и вытянутой из деловой сумки искусственной интонацией, бросился пожимать Глебу Мироновичу руку: - Глебаня, друг!

- Здравствуй, Валера! – Глеб Миронович сдержанно пожал руку главврачу.

- Ну, наконец-то ты соизволил зайти! Не дождешься тебя в гости по доброй воле! Вызывать приходится! Позабыл старого друга, позабыл! – назидательно помахивая пальцем, Валерий Александрович пожурил возвышавшегося над ним зава.

- Работы, Валера, по горло, - отговорился Глеб Миронович.

- Та ладно тебе, работой прикрываться! – главврач пошел к себе за стол, - у меня, знаешь, тоже работы – во! – повел он пальцем по горлу, - комиссия из облздрава, министерский запрос, санэпидем, пожарники…. Весь день кручусь, как белка в колесе!

- Угу, - кивнул Глеб Миронович.

- Вот тебе и «угу»! – тут же отреагировал главврач, - все о вас, о врачах простых пекусь, Глебаня! Да ты не стой, присаживайся! – Валерий Александрович пригласил присесть стоявшего Глеба Мироновича.

- Слушай, Глеб! Тут такое дело… - удивленно приподняв брови, начал главврач: - Представляешь, прихожу я сегодня на работу, а Оксаночка, моя секретарша, вручает мне факс. И знаешь откуда? Из Штатов! Представляешь, Глеб?! Ерунду какую-то пишут. Экспериментальное лечение, инновационные технологии…- не переставая картинно удивляться, хитровато щурился Валерий Александрович, - на тебя, кстати, ссылаются, Глеб. С какого перепугу? Ты-то к ним каким боком?

- Не боком, Валера, а… - предвкушая скорую завязку событий, Глеб Миронович инстинктивно стал сжимать правую руку в кулак, - это экспериментальное лечение касается моей пациентки.

- Да?! – повысив тон, продолжил главврач, - может расскажешь, Глеб?! А то я тут сижу, понимаешь, роюсь в бумажках, проверяющих отшиваю, а там, оказывается, за моей спиной много, чего интересного происходит!

А в это время добрая и мудрая бабушка Дуся, сидя на диване, продолжала беседу с Ольгой.

- Ты, вот, дочка, зря впопыхах скандалить надумала. Наш главврач, Валерий Александрович, он, знашь, крепок до скандалов всяческих. Иммунитет у него за долги годы выработался на все те склоки да разборки. Он тебе поулыбатся, с три короба насулит, а опосля сделат, как сам решил.

- Да что ж на него управы нет?! – возмущалась Ольга.

- Есть конечно! На кажного человека управа найдется. Вот Глеб наш Мироныч ныне там с главврачом и управляется. Уж лучше, чем он, так никто с Валеркой-то и не управится! И уж в этом деле лучше не мешаться, дочка. Ей Богу, токмо хуже сделашь!

- Так, а что делать, Евдокия Гавриловна?! – едва не плача, спрашивала Ольга, - сидеть и ждать?! Сидеть и ждать пока случится чудо?!

- Отчего ж ждать, дочка? – отвечала Евдокия Гавриловна, теплым, «бабушкиным» голосом изгоняя страх и злобу из истерзанного материнского сердца, - вон, с Дашкой посиди. Ей-то, вроде, получше? А хошь – идем чайку налью…

- Ой, не до чаю мне! – обреченно отмахнулась Ольга, - у меня, знаете, все внутри кипит! Как же так, Евдокия Гавриловна?!

- А, коли неймется, дочка, так помолись, - нисколечко не ведясь на провокации, спокойно продолжала Евдокия Гавриловна: - Помолиться, знашь, он никогда не вредно. И думы стройней станут, и сердце смягчится.

- Будто бы молитвой я как-то помогу Глебу Мироновичу?! – возмутилась Ольга.

- А и поможешь! Поможешь, дочка! - Евдокия Гавриловна тихонечко взяла Олю за руку, - гляди-ка, дочка, чего интересного получается. Мироныч, вот, наш, с добрым сердцем да мыслями верными ныне за правду борется. Тяжко ему там, спору нет! Главврач-то наш не прост! Токмо не один он там, не один. Господь с ним, дочка! А мы уж Господа нашего о помощи попросим. И ты, и я, и Сережка, вон! Гляди-ка, сколько нас! А главврач – один. Думашь, смогёт он супротив такой рати устоять?!

- Поможет, думаете? – с безнадежностью в голосе спросила Ольга.

- Ишь ты, Фома неверущий! – тут же возмутилась бабушка Дуся, - «поможеть, не поможеть»! – перекривила она Ольгу. - Поможеть! Мне, вон, завсегда помогало! Стало быть, и тебе поможеть! Токмо сердце свое встревожено от страха да злобы опорожнить надобно! Да любовью теплою наполнить, чтоб светилося, как звезда в небе.

- Любовью? – переспросила Ольга, все еще не веря словам доброй бабушки Дуси.

- Любовью, любовью! – подтвердила Евдокия Гавриловна, - вот, гляди, дочка. Ночью темною, как глянешь на небеса, а там звезд – видимо-невидимо! И маленьки, и больши. Токмо всех ты их сходу-то не подмечаешь. Лишь те, что светят ярко. Так вот и Господь наш, с небес взираючи, на сердца наши глядит. Каки сердца от доброты да любви ярче светятся – те и подмечает. Коли в сердце добром для тьмы злобной али обманной места нет – так и любовь в нем сияет светом ярким. Такой свет, знашь, не заметить сложно!

- Светом?

- Да, дочка! Думашь, Господь наш на лица взирать станет? Тож еще! Больно надобно ему наши фотомордии различать! Нас, вон, поди, сколько уродилось! На земле-матушке скоро и места для человеков не останется. А они все плодятся! Попробуй их различить, когда, вон, китайцы эти – все на одно лицо! А сердца, дочка, они завсегда видны, ежели светят ярко!

А в кабинете главврача тем временем разгорался огонь противоречия.

- Глеб, не дури! – на повышенных тонах разубеждал от необдуманного поступка главврач, - препараты не одобрены ни одной комиссией. Клинику еще не прошли, наши в минздраве о них даже не слышали! Глеб! Ни одна клиника в мире пока с ними не работает! И не факт, что будут работать!

- Калифорнийский университет в Сан-Франциско, - уточнил Глеб Миронович.

- Ах, да, прости! Конечно же! Этот … - Валерий Александрович глянул на факс, - Билайф замутил у себя на кафедре карманные исследования какой-то мути, а ты повелся, как мальчик!

- Не мути, Валера! – возразил зав, - не мути! Я реально видел, как оно работает…

- Слушай, вот не пори горячку, Глеб! Где ты видел? Что ты видел? Доклад?! Так я тебе таких докладов грузовик с прицепом наклепаю!

- Та причем тут доклад, Валера?! – стал вскипать до этого спокойный Глеб Миронович, - я своими глазами видел! Я-то Рамо знаю не первый год! И у него в клинике не единожды бывал!

- Что ты видел, что?! – не унимался Валерий Александрович, - материалы, которые тебе тупо подсунули?!

- Пациентов, Валера! Живых пациентов! – глаза Глеба Мироновича буквально загорелись. – Я видел, как от терминальной стадии через полгода не осталось и следа! Колоректальный рак с метастазами в печени буквально таял на глазах! Я все это своими глазами видел, Валера! Понимаешь?! А глазам своим я привык доверять.

- Слушай, дорогой доктор! Может ты и веришь своим глазам, но я, тоже, замечу, как врач, - акцентировал внимание главврач, - доверяю академической медицине! И академическая медицина, если ты помнишь, отрицает подобного рода сказки. Ты же, черт возьми, специалист с огромным опытом! Глеб, приди в себя, перестань пороть ерунду! Мы же с тобой – врачи, разумные люди, во всякие чудеса не верящие!

- Врачи, - с укором заметил Глеб Миронович.

- Глеб, вот не надо меня мордой тыкать в мою бюрократическую должность, - в словах главврача скользнула обида, - я, если ты помнишь, тоже был практикующим врачом. И если сейчас на врачебную практику у меня банально не хватает времени – это не моя вина! Кто-то должен и этим, - Валерий Александрович хлопнул по бумагам на столе, - заниматься!

А Ольга, очарованная теплым, «бабушкиным» голосом Евдокии Гавриловны, к тому времени уже немного успокоилась.

- Евдокия Гавриловна, - словно дочка, глядя на мать, Ольга смотрела на бабушку Дусю, - а какие молитвы? И как молится? Я-то ни одной молитвы не знаю.

- Ой, батюшки! Тож мне беду нашла! – улыбнулась мудрая бабушка Дуся, - как сказывал батюшка Никифор, - тут же перекинулась на другую тему, - знашь, есть в нашем городке приходик маленькай. Людей там немного, те лишь, что знают. Батюшка Никифор службу там служит. Чудной такой старичок, постаршее меня будет! Все каки-то вольности выкидыват. Бабы набожны его за те вольности недолюбливают. То службу не так служит, то в мирском на людях щеголят…. Им лишь дай, кому кости перемыть! Токмо он на нех за то не в обиде. Смеется с них все! Хоро-оошай батюшка, добрай! Не церковною наукой живущий, а мудростью Божией. Многое сказывал батюшка Никифор. И про Бога, и про жизнь нашу грешну. Таки речи сказывал, что иные и думать не станут. Токмо речи все правильные! Не словами человека сказанные, а гласом Господнем! Так то. Хоть и чудной старичок, ей Богу!

- Я за молитвы Вас спрашивала, Евдокия Гавриловна, - тихонько напомнила о своем вопросе Ольга.

- Ба! Ты гляди-ка! Башка-то старая совсем прохудилась! – заругала себя Евдокия Гавриловна, - уж не помнит, чего минуту назад рот сказывал! Молитвы! Так вот, дочка, батюшка Никифор про молитвы так сказывал: «Вы, - сказывал, - все словами норовите молитвы читать, а молитва – это то, чего от сердца идеть! Не станет Господь слов ваших слушать, хоть как бы верно говорить вы их не научены. Слов-то в мире – бесчисленно! Сколько языков люди-то напридумывали? И все придумывають, придумывають! Охота ли Господу в той болтовне разбираться? Он сердца ваши слушать станет! Чего сердце скажет – то Господь наш и услышит. Все сердца на одном языке говорят. На языке Господа!».

- Сердцем? – недоумевала Ольга, - это как, Евдокия Гавриловна?

- А вот так, дочка. Сядь себе тихонечко да слушай, чего тебе сердце твое сказывает. Когда сердце говорить станет – ты узнашь, не ошибесси! Тепло так становиться, словно грелку кто внутри включил. А после все это из тебя исходить станет. Волнами такими теплыми. И тут уж ты проси Господа, сердцем проси. Каки слова тебе на ум придут – те и говори. Уж не важно, чего там в молитвах писано. Людьми чай писано, не Богом. Ежели любовь в сердце твоем – то и помыслы твои праведны. А, как помыслы праведны – так и слова нужные. Иначе никак! Все от сердца идет, дочка!

- Сердцем… - мечтательно повторила Ольга.

- Сердцем, дочка, токмо сердцем. Вот ты давеча у меня спрашивала про чудеса, что в жизни случаются. Есть ли оне, али обман это все? Так я тебе на то так скажу…

Разговор в кабинете главврача все больше и больше обрастал острыми углами, покрываясь колючками, как взбешенный еж.

- Посмотри правде в глаза, Глеб! – встав из-за стола и эмоционально жестикулируя, продолжал гнуть свою линию Валерий Александрович, - у тебя на руках пациент, - он мельком глянул на историю, - Даша Солнцева. У девочки агрессивная глиобластома, неоперабельная, близлежащие лимфоузлы поражены! Вот, полюбуйся! – он протянул Глебу Мироновичу лист с последней записью, - с ярко выраженной неврологией! Глеб, у тебя на руках пациент с крайне неблагоприятным прогнозом! У нее не сегодня-завтра мозги киселем станут! Какое к чертям лечение?! Что ты пытаешься сделать, что доказать?!

- Я пытаюсь сохранить ей жизнь, Валера, - безо всякого пафоса спокойно ответил Глеб Миронович.

- Очнись, мечтатель! Все умирают! И взрослые, и дети. Такова жизнь! У каждого врача есть свое кладбище, Глеб! У тебя, у меня, у Сережки твоего!

- На моем, Валера, уже нет места.

- Подзахоранивай! – цинично прокричал главврач.

- Не могу. Уже не могу. Я – врач, Валера, а не могильщик!

- Слушай, ну давай без этого пафоса! – развел руками Валерий Александрович, - ты – не Господь Бог, чудес творить не можешь. Ты – врач. Большой специалист, мировая знаменитость и прочее. Но ты – обычный человек с дипломом врача! И мертвецов из могилы поднимать не можешь!

- Я – нет, - сохраняя спокойствие, отвечал на нападки зав, - а препараты Билайфа могут. Я не знаю, как, но они могут.

Валерий Александрович раздосадовано хлопнул себя по бокам.

- Значит так, осел упертый! А тебе вот, что скажу: - и главврач проследовал за стол, - ты у нас – мужик взрослый, известный врач и специалист мирового уровня. Что-либо запрещать тебе я не в праве. Делай! Делай, как знаешь. Лечи эту, - он снова глянул на историю, - Солнцеву не известно чем, купленным за бешенные бабки! Давай, Глеб, давай! Только запомни: когда ее накроют простыней и повезут в морг на каталке, за тебя никто не вступится! Никто! Ни ее мать, которая первой поведет тебя сжигать на костре, пиная и кляня! Ни твой Серега, которому из-за твоей дурости задницу раздерут на британский флаг! Пациентка-то - его! Ни все твои медсестры! И я не вступлюсь, Глеб! В этот раз, мой дорогой друг, я не стану вытягивать тебя из дерьма! Видно, мало тебе тогда досталось, не усвоилась наука! Ну, ничего, будет тебе еще урок!

- Она еще жива, Валера! – глядя прямо в глаза главврачу, тихо сказал Глеб Миронович.

- Пока жива, Глеб. Пока… - столь же тихо ответил Валерий Александрович и стал собирать бумаги на столе. – Вот, протянул он Глебу Мироновичу историю, - ее история, вот тебе твоя бумажка. Забирай! Если что – я этого факса не видел. И беседовали мы с тобой о новом аппарате МРТ. Иди, Глеб, иди. Пока она еще жива….

Когда дверь приемной захлопнулась за уходившим в раздумьях Глебом Мироновичем, из кабинета вышел главврач.

- Оксаночка, - обратился он к секретарше, - глянь-ка в книгу регистрации. Есть ли там окошечко для одного приказа задним числом?

Секретарша быстренько глянула в прошитую амбарную книгу.

- Есть Валерий Александрович. Двадцать четвертым.

- Это хорошо. Оставь пока.

- Заготовить приказ? – понимая суть разговора, спросила у главврача секретарша.

- Нет. Пока подержи место. Подождем...

- А если не понадобится?

- А если не понадобится – поменяем окна в кардиологии, - с прищуром отвечал главврач, - они уже давно просятся.

Погруженный в тяжкие раздумья, Глеб Миронович шел в отделение. Что делать, как поступить?! Валера ведь тоже прав!

И почему-то в этот момент вспомнились слова отца. Глеб Миронович вспомнил, что говорил им, еще зеленым студикам, его отец, тогда уже матерый врач. «Вы – последняя линия обороны на пути смерти, ребята! – говорил отец, - помните об этом! За вами никого, кто бы мог исправить ваши ошибки и недоделки. Только вы! Не сдавайтесь! Не пасуйте перед трудностями. Не дайте страху сковать ваши руки! Скованными руками вы немногое сделаете. Смело держите оборону до самого конца. И, возможно, случится чудо. Самое обычное, врачебное чудо, которое каждый день случается у смелых людей в белых халатах!».

Чудо….

- Те чудеса, что с телевизоров кажуть, - продолжала повествовать о чудесах добрая бабушка Дуся, - эт, дочка, не чудеса вовсе! Фокусы, эта, как ее…, иллюзия. Токмо Господь наш чудеса творить может! Возьметь Господь наш сердце, любови полное, наполнит его всемогущей волею своей, да явит чудо свое руками людскими умелыми! Вот, как Глеб наш Мироныч… - Евдокия Гавриловна замолчала, взглянув на входную дверь. - Ишь ты! А вот и он, легок на помине!

- Глеб Миронович! – подскочила с дивана Ольга.

- Зайдите ко мне, Оля! – на ходу сказал Ольге озадаченный зав, по лицу которого читалась вся тяжесть недавнего разговора. – Люба, кликни Серегу, пусть зайдет ко мне! – Глеб Миронович крикнул медсестре и широким шагом отправился к себе в кабинет.

- Можно? – заглянула Ольга, еще не дав заву приземлиться за стол.

- Заходите, - сурово ответил Глеб Миронович.

Оля стала прикрывать за собой дверь, но в нее внезапно просочился Сергей Сергеевич.

- Весь тут! – отрапортовал молодой врач.

- Отлично! Значит так….

И Глеб Миронович стал давать указания, что, за чем и когда следует делать. Когда и куда высылать копии, когда платить, что подписывать и что говорить.

- И, смотри мне, обалдуй! – заканчивал он инструктаж, говоря Сергею Сергеевичу, - за мои документы отвечаешь головой! Посеешь – сам восстанавливать будешь!

- У меня – как в банке! – залихватски ответил Сергей Сергеевич, предвкушая новый, неожиданный и рисковый, но очень занимательный поворот в его врачебной жизни.

- Тогда по коням, ребята! – скомандовал Глеб Миронович собравшимся заговорщикам.

И Оля с Сергеем Сергеевичем живо рванули на выход.

- И это! – остановил их в дверях озабоченный зав. – Молитесь, ребята! Молитесь, чтобы меня вчерашним числом не уволили!

Глава 21. Приди за мной!

А время летело. Оно стремительно и безвозвратно летело вперед, безжалостно разрывая на куски истекающую кровью надежду. События, которые теперь уже просто обязаны были свершиться, никак не успевали за безумным бегом времени. Все эти пересылки, переписки, передоговоренности и еще всякие «пере». К чему это все?! Есть же деньги, есть согласие специалиста, есть чудотворное лечение и есть пациентка, нуждающаяся в нем!

А Даше с каждым днем становилось все хуже и хуже. Приступы головной боли становились все сильнее, они приходили и днем, и ночью. И потом, это страшное «потом», наступавшее после приступов, когда Даша впадала в абсолютно безжизненное состояние «девочки-растения», до одури пугавшее Ольгу. С каждым днем становилось все хуже и хуже. А лечения все не было. Долгожданное лечение все никак не могло пробиться сквозь эти проклятые, никому не нужные «пере».

Даша уже хорошо изучила свою новую муку, головную боль. Она прекрасно знала, как она начинается, что будет потом и чем все закончится.

Все начиналось с очень забавного ощущения. В районе затылка начинал ползать червячок. Маленький червячок, который поднимался к Дашиной голове откуда-то со спины и забавно щекотался. Иногда Даша даже смеялась. Но этот смех был недолгим и совсем-совсем безрадостным. Маленький червячок добирался до головы и начинал неприятно постреливать током. Это было не так приятно, как «щекотушки», но вполне терпимо. И все еще забавно.

В правом глазу Даши появлялась маленькая, красная точечка. Она скакала то вверх, то вниз, словно след от лазерной указки, которой прикольно дразнить кота. А левый глаз в этот момент начинал смотреть куда-то вбок. Он видел дверь в палату, маму с планшетом и шкаф. В этот момент Даша даже подумывала о том, что она превращается в хамелеона. Ведь хамелеон – это такой забавный зверек, у которого глаза движутся в разные стороны. «Может быть, - в эти моменты фантазировала Даша, - я заболела хамелеонизмом? Может я открыла очень опасное и страшно заразное заболевание, о котором никто не знает? И в будущем его назовут моим именем?». Дашина «вооброжалка» шустро рисовала картинку со строгой тетей доктором и мамочкой с ребенком на приеме. «Что, что с моей дочкой?! – встревожено спрашивала мама. А тетя доктор, важно поправив очки, отвечала: - У Вашей дочери острый хамелеонизм Солнцевой!». Прикольно?!

Все, что начиналось после этого, было совсем не прикольным. Червячок начинал расти. Сперва рос его хвостик, и Даша отчетливо чувствовала распирающую боль в районе затылка. Но червячок не останавливался. Он продолжал и продолжал расти, распирая изнутри бедную голову миленькой девочки с отрастающими рыженькими волосами!

Желая напугать коварного червяка, Даша неистово колотила себя маленькими ручонками по голове, выкрикивая при этом «Ха!». Она когда-то видела, как какая-то бабушка так кричала на козу. И ей казалось, что если она крикнет погромче «Ха», то ей удастся испугать растущего червяка. А еще покрепче ударить себя по голове. Ведь он там, внутри. И он явно все чувствует и слышит.

Иной раз ей действительно удавалось напугать своего палача. Ненадолго. Даша лупила себя изо всех сил по голове! Она совершенно не обращала внимания на причиняемую самой себе боль. Разве это боль?! Вот дальше будет боль! Дальше, если ей прямо сейчас, отчаянно избивая себе и до хрипоты выкрикивая «Ха!» не удастся напугать коварное существо, сидящее в ее голове.

Через какое-то время, может минуту, может две, а может и вовсе через пару мгновений, червячок приходил в себя и все-таки начинал расти. Он расширялся внутри Дашиной головы, причиняя девочке непередаваемую боль! Он заполнял все пространство: от макушки до языка, от уха до уха, от глаз до затылка! И продолжал расти! Расти, с каждой секундой грозясь расколоть бедную головушку маленькой девочки, кричащей до истеричного, животного визга от боли.

Даша покрепче обхватывала голову руками, чтобы как-то сохранить свою рыжую головушку. Если червячище хоть еще немного станет больше – он точно расколет ей «черепушку»! И Даша изо всех сил сжимала руками голову! Настолько сильно, насколько могла. И держала ее. Настолько долго, насколько могла. Сходя с ума от боли, Даша боялась. Боялась того, что в один ужасный момент червяк все-таки расколет ей черепную коробку, и она останется без головы. А без головы, как известно, люди жить не могут.

А потом…. А потом наступало это самое «потом», в котором никого и никогда не было. Весь мир просто исчезал без следа. И многоэтажная больница, и палата с белым потолком, и кровать возле окна. Все просто исчезало. Даже Даша. Все просто проваливалось в «нигде», чтобы стать «ничем». И все! Сколько это длилось – Даша понятия не имела. Минуту, десять минут, полчаса, час…. В «нигде», наполненном «ничем», даже времени не было. А его и не могло быть! Какая, в сущности, разница, есть время или нет там, где нет ничего, даже тебя?

Каждый день, начиная с самого утра, Даша ждала ночи. Ведь ночью, в своих сказочных сновидениях, она всегда была вместе со своей верной подружкой, феечкой Растеряшкой. Едва заметным движением руки Растеряшка обустраивала большой, мягкий диван в белой белости Дашиного сна, бережно укладывала миленькую девочку себе на колени и нежно гладила ее по головушке. Как мама. И Даша забывала обо всем. О боли, о страхе. Обо всем! Она просто проваливалась в изумительный, сказочный сон, который во сне.

Там не было места тревогам и терзаниям! Там Даша снова была миленькой девочкой с рыжими косичками. Здоровой, веселой и беззаботной, как все дети. И там можно было все! Можно было прогуляться по радуге, встретится с добрым гномом и попить чаю с милой тетушкой пчелой, от души наевшись ее ароматного меда. Там был искусник, мсье Карандашик, рисовавший изумительной красоты картины, выдумывая на ходу все новых и новых сказочных персонажей. Каждую ночь Даша безумно радовалась встрече со своими верными спутниками в мире сказочных сновидений! Она была рада видеть всех. Даже розового слона, который все время путался под ногами, как озорной котенок, требующий внимания! И как же было больно, обидно и больно, каждое утро возвращаться в мир, наполненный страданиями и страхами!

Утром мама рассказывала Даше о ее ночных приступах. О том, как она сильно кричала во сне, крепко обнимая голову, а потом проваливалась в это свое «нигде». Но Даша об этом не помнила. Совсем-совсем не помнила! Ведь в это время она, миленькая девочка с рыжими косичками, весело летала верхом на розовом слоне, сшибая на лету золотые яблоки со сказочных яблонь. А боль? Это, наверное, было с другой Дашей. С той, которая задыхалась в страхе, когда настоящая Даша ныряла под воду. Возможно, это у нее болела ночью голова? Да, жалко ее, другую Дашу. Но как ей помочь, настоящая Даша пока не знала. Она обязательно найдет выход, обязательно! Нужно только хорошенечко подумать.

С каждым разом процедура умиротворения в Дашином сне давалась Феечке все сложнее и сложнее. Это больше походило на какую-то муку. Стоило Феечке положить руки на Дашину голову, как ее тут же начинало бить током, щипать крапивой и колоть иголками. Превозмогая боль, Феечка тихо гладила Дашу по головушке, каждый раз погружая миленькую девочку в сказочный сон. Она лишь периодически мотала головой, чтобы освободить глаза от застилавших взор слез. Слез боли, страха и обиды. Собирая все силы, Феечка ни на секунду не отрывала своих миниатюрных ладошек от Дашиной головы. Еще, еще чуть-чуть!

Но с каждым разом удержать руки было все сложнее и сложнее. И Феечка боялась! Боялась, что в какой-то момент, в какую-то злополучную ночь она все-таки не выдержит. Она оторвет руки, отдав свою милую, рыжеволосую подружку на съедение адской боли и всепоглощающему страху! А ведь это случится, обязательно случится! Все когда-нибудь случается. И Феечке было безумно обидно! За Дашу, за себя, за весь этот несовершенный мир, в котором ни в чем неповинные дети боятся, страдают … и умирают.

Всякий раз, возвращаясь в Канцелярию, Феечка, раздираемая изнутри вопросами, мчалась за помощью к Рыжему. На удивление, Рыжий охотно оказывал помощь этой растерянной, миниатюрной красавице, разбирая самые сложные ситуации и давая самые дельные советы. Конечно же, старый, рыжий черт хмурился, кривился, кряхтел для проформы и бубнил про: «А оно мне надо?!» или: «Я что, нанялся?!». А как иначе? Не был бы он Рыжим, если бы не ворчал и не бубнил! Но он помогал, охотно помогал. Пожалуй, этот старый, рыжий и мудрый черт был единственным существом на всем белом свете, кто хоть как-то разбирался в миленьких девочках с рыжими косичками. И было совершенно не понятно: а ему это на кой?!

Одним совсем непримечательным утром, когда Ольга вышла из палаты чтобы что-то взять или что-то отдать медсестре за стойкой…. Да не важно! Взять, отдать, что-то….

В отделение зашли двое мужчин в куртках с надписью «DHL». Один из них нес в руках увесистый чемодан серебристого цвета. Перекинувшись парой слов с медсестрой, мужчины в спецовках в сопровождении медсестры отправились прямиком в кабинет к Глебу Мироновичу. И буквально через полчаса состоялась незапланированная оперативка в ординаторской. НАКОНЕЦ!

Днем, скорее ближе к вечеру, состоялся первый сеанс лечения чудотворными препаратами.

Это шоу больше напоминало съемки художественного фильма, телеспектакля или документальной передачи. Сергею Сергеевичу была доверена ответственная роль кинооператора. Лавируя с телефоном наперевес, Сергей Сергеевич снимал всю процедуру лечения. Роль фотооператора Глеб Миронович доверил медсестре Любе. А сам Глеб Миронович, как человек, лучше остальных знавший протокол лечения, проводил процедуры, комментируя каждое свое действие. А еще была массовка из зевак, обступавших со всех сторон маленькую девочку, лежавшую на кровати под капельницами.

Ольга сидела в стороне, в уголочке на стульчике. Сидела и тихонько молилась.

Да, да! Впервые в своей жизни Ольга молилась по-настоящему!

Все происходило точь-в-точь, как рассказывала мудрая бабушка Дуся. Ольга стала прислушиваться к тому, что происходило внутри нее. Где-то там, в районе сердца что-то едва заметно пульсировало. Нет, это не были сердцебиения. Это было что-то. Что-то теплое, светлое и чистое, что тихонько билось внутри любящей матери. Ольга не стала препятствовать этому чувству. Напротив! Она опустила его на волю. И это что-то, что тихонько пульсировало, стало расти. Оно испускало теплые, мягкие волны, с дивным звуком расходившиеся по всей палате.

Волны заполняли собой все пространство палаты. Они беспрепятственно проходили сквозь предметы и людей, переливались чудными цветами и пели дивными, ангельскими голосами! Ольга не видела и не слышала этого дивного действа. Она его чувствовала! Всем сердцем чувствовала! Или тем, что было в районе сердца. Такое просто не под силу увидеть обычными, человеческими глазами! Такое можно только почувствовать любящим сердцем!

А потом! Удивительный, теплый и мягкий свет озарил Ольгу откуда-то сверху. Словно кто-то на небесах подсветил ее софитом. Этот удивительный свет наполнял Ольгу какой-то сказочной благостью, каким-то неземным умиротворением! Чем-то, что словами невозможно описать! Как маленькая, беззаботная девочка, Ольга с безмятежной улыбкой купалась в этом удивительном свете, черпала его ладошками и впитывала всем своим естеством, наполняясь доверху небесной благодатью.

Благодать, наполнявшая Ольгу, исходила из нее мягкими и мощными, поющими ангельскими голосами и переливающимися дивными цветами волнами. И она наполняла всех, кто сейчас боролся за жизнь ее дочери. И Сергея Сергеевича, и Любочку, и Глеба Мироновича. Наполнив доверху занятого лечением зава, небесная благодать тоненькими, золотыми, незримыми ниточками стала исходить прямо из его рук. То, что видела Ольга, было просто чудом, сказкой наяву! Глеб Миронович, так отчаянно боровшийся и борющийся за Дашину жизнь, буквально штопал золотыми, незримыми ниточками израненную Дашину душу!

С благоговейной улыбкой Оля сидела и наслаждалась этим небесным спектаклем. Чудо! Самое обыкновенное чудо, которому все-таки есть место в нашей жизни!

- Ну что, Ольга Борисовна, - спросил у Ольги Глеб Миронович, закончив первую процедуру, - свершилось?

- Свершилось! – без тени сомнения ответила Ольга.

Теперь она твердо знала: чуду быть!

Тем вечером Даша легла спать пораньше. Может быть, действие лекарств или просто устала? Она поворочалась, поворочалась и затихла.

Как обычно, Дашин сон начался с привычной серой серости, застилавшей все сонное пространство. Серая серость клубилась серыми тучами, кружилась вокруг Даши и грустно поблескивала серыми блестяшками. Все как обычно.

Даша с нетерпением ждала прояснения серых небес. Но, как назло, серая серость решительно не отступала, оттесняя серыми тучами долгожданную белую белость. И Растеряшки не было.

«Ну, наконец-то!» - во сне воскликнула Даша, глядя на то, как белеет пространство вокруг нее.

Но что это?!

Белое пространство, обступавшее Дашу со всех сторон, совсем не было похоже на привычную белую белость сказочных снов. Это какая-то белая колючесть! Ослепляющий, жесткий свет буквально пронизывал Дашу насквозь, обжигая белым, леденящим холодом изнутри. Все было каким-то безжизненным, жестким и мерзким, как холодная клеенка на операционном столе в манипуляционной. И очень-очень тесным!

Даша словно попала вовнутрь яичной скорлупы. Словно бы кто-то взял ее, маленькую девочку, и засунул вовнутрь белого-пребелого яйца. И то, что было под ногами, и то, что над головой, наступало на Дашу, грозясь сплющить ее и безжалостно раздавить! Стараясь урвать хоть сколько-нибудь пространства, Даша уперлась руками и ногами в эту белую колючесть. Что было силы, она отталкивала ее от себя. А белая колючесть, окружавшая миленькую девочку, внезапно попавшую в плен, обжигала Дашины руки леденящим холодом.

«Бедный червячок! - подумала Даша, вспомнив о свое мучителе, - ведь ему точно так же тесно внутри моей головы! И он совсем-совсем не виноват в том, что там оказался!».

Внезапно давление прекратилось. Белая колючесть отступила, превратившись в небольшую, белую комнату. В противоположном конце комнаты появился долгожданный силуэт миниатюрной девушки в легком платьице.

- Растеряшка! - бросилась к силуэту Даша и, едва сделав пару шагов вперед, уперлась в какую-то непреодолимую, незримую преграду. Словно бы стекло кристальной чистоты отделяло Дашу от ее подруги, милой феечки Растеряшки.

Растеряшка точно так же бросилась к Даше и точно так же уперлась в это проклятое стекло.

- Что это?! – встревожено спросила у Растеряшки Даша.

- Не знаю, - растерянно ответила недоумевавшая феечка.

Не желая мириться с этой возникшей преградой, Растеряшка с силой пнула стекло ногой. Но стекло даже не задрожало. Тогда Растеряшка стала колотить по стеклу руками и ногами, отчаянно ругаясь! Грозно взмахивая миниатюрными кулачками, Растеряшка всерьез грозила тому, кто поставил эту преграду. Растеряшка грозила разбить его стекло на мелкие кусочки, если он тут же не уберет его! Но стекло оставалось нерушимым. И Растеряшка вновь и вновь колотила по этой незримой, непреодолимой преграде, избивая руки в кровь.

А Даша стояла и смотрела на это все, как завороженная. Что-то будто бы сковало Дашу по рукам и ногам, не давая той двинуться с места.

Вконец обессилив от безуспешных попыток, Растеряшка беспомощно опустилась на колени перед непробиваемым стеклом.

- А не могу его разбить! - роняя слезинки-кристаллики, в отчаянии произнесла удивительной красоты девушка, небрежно вытирая слезы окровавленными руками.

- Растеряшечка! – Даша опустилась на колени подле стекла и повела рукой вдоль головы милой девушки по ту сторону непреодолимой преграды, - моя милая Растеряшечка! Не надо, перестань!

Феечка посмотрела на Дашу полными слез и отчаянья глазами.

- Может быть, это конец? – тихонько сказала Даша.

- Конец?! – возмутилась Растеряшка и с новыми силами бросилась колотить по стеклу окровавленными руками. – Никакой это не конец! – кричала Растеряшка, отчаянно молотя проклятое стекло.

Даша пыталась остановить бьющую изо всех сил по стеклу Растеряшку. Она кричала ей: «Остановись! Не надо!». Но милая феечка продолжала в отчаянии колотить по нерушимой преграде, пытаясь разрушить то, что разрушить нельзя.

Наконец, израсходовав все силы, что можно и нельзя было найти, Растеряшка вновь опустилась на колени.

- Я не могу его разбить! – тихо произнесла она, - не могу!

- Не надо! – с улыбкой успокаивала ее Даша, - мы не сможем с тобой разбить этого стекла. Наверное, это то, чего изменить нельзя.

- Я не верю! – задыхаясь, шептала Растеряшка, - не верю!

- Не надо! – продолжала отговаривать феечку Даша.

И они обе, разделенные немыслимой крепости преградой, не подвластной ни силе, ни времени, затихли, глядя друг другу в глаза.

- Растеряшечка! – улыбаясь, стала говорить Даша, - я прошу тебя, моя любимая Растеряшечка! Когда настанет мой час….

- Не сейчас! – прохрипела Растеряшка и стукнула бессильной, окровавленной рукой по стеклу.

- Когда настанет мой час, - продолжала Даша, - я прошу тебя! Приди за мной!

- Не сейчас! – бессильно хрипела Растеряшка, пытаясь поднять обессилившую, окровавленную руку, чтобы нанести очередной, абсолютно беспомощный удар. - Не сейчас!

А Даша сидела напротив обессилившей Растеряшки и улыбалась совершенно удивительной улыбкой. Эта улыбка совсем еще маленькой девочки вмещала в себя всю мудрость мира! Словно бы все самые великие мудрецы, жившие во все времена, улыбались вместе с ней! Даша сидела и улыбалась, глядя на свою отчаявшуюся, обессиленную подружку. Самую любимую подружку!

Желая прикоснуться к Растеряшке, Даша положила свои ручки на незримое, нерушимое стекло. Боже! Сколько в них тепла! Хрипевшая от немощи, злости и отчаянья Феечка даже сквозь стекло почувствовала это тепло! Тепло, для которого нет и не может быть преград! Даже тех, которые неподвластны ни силе, ни времени.

- Я прошу тебя, - с улыбкой мудрости шептала Растеряшке Даша, - я прошу тебя, моя милая, самая любимая подружка! Приди за мной, когда настанет мой час! Помнишь, ты говорила о высоком, светлом парне, который пришел за Парисой и забрал ее на небеса? Я хочу, чтобы это была ты! Ты! Моя самая любимая, сама дорогая, самая-самая лучшая в мире феечка!

Роняя слезы-кристаллики, Феечка посмотрела на Дашу и с грустной улыбкой кивнула.

- Обещаешь?! – с надеждой спросила ее Даша.

- Обещаю! – ответила Феечка.

И кристалл дивной чистоты, выпрыгнув из ее бездонного глаза и скользнув по бархатистой коже щеки, звонко цокнул об пол этой белой комнаты.

Глава 22. Да воздастся!

Заимев небольшое окошечко между клиентами, которых в последнее время было на удивление много, Светлый с беззаботным видом наблюдал за тем, как Рыжий подкуривает сигарету от пальца.

Рыжий отчаянно тер палец о грязно-рыжую шевелюру, потом дул на него, потом обтирал полой плаща и тряс, как градусник. Затем рыжий черт сделал красивый жест «палец кверху», словно бы желая подчеркнуть что-то сказанное, и поднес палец к сигарете. Но сказанное не подчеркивалось. Палец был холоден, как жаба.

Рыжий с недоумением и презрением посмотрел на непослушную конечность и снова принялся тереть палец-сарделину о кучерявые волосины. Наэлектризованный и обиженный от такого отношения к себе палец стрельнул током Рыжего в макушку, отчего последний крепко выругался, выслушал «последнее китайское предупреждение» от Начальницы и стал искать подходящую волосатую голову для ремонта сломанной зажигалки.

- Волосатый! А подь-ка сюда, мальчик! – добреньким и хитреньким голосом Рыжий позвал Светлого, держа палец на изготовке.

- Ага, разбежался! – Светлый предусмотрительно сделал пару шагов назад.

- Ну, чо тебе, жалко, что ли?! – обиделся Рыжий, - я же быстро!

Но Светлый, не желавший предоставлять свою прическу в качестве ремонтного инструмента, помотал головой из стороны в сторону и с виноватой улыбкой снова отступил назад.

- А-ааа, жлоб! – Рыжий махнул на Светлого рукой и обернулся к Феечке.

- Му… - начал Рыжий, но увидев полупрозрачное изваяние великолепия и красоты в легоньком платьице, с досадой сказал, - блин, эта работает!

Сканируя зорким взглядом пространство коридора и отвергая на ходу предложение «Начальница», Рыжий высматривал Одуванчика.

- Пуши-ииистый! – завопил он на всю Канцелярию.

- Я тут! – на свою беду отозвался Одуванчик из кабинета.

- Йессс! – Рыжий сделал характерный жест рукой и помчался навстречу своему счастью.

А сзади Светлого кто-то противно «пшикнул». Светлый обернулся. Взирая заговорщицким взглядом, сзади него стоял Сухой и противно «пшикал».

- Пш-шшш!

- Чего тебе?

- Тс-ссс! – приложив палец ко рту, Сухой грозно посмотрел на Светлого.

- Ну, говори уже! – не выдержал Светлый.

Однако Сухой, не понятно, по какой причине, не был расположен к разговорам. Он лишь подал Светлому знак рукой следовать за ним. Поскольку иного способа выяснить внезапную немоту коллеги у Светлого просто не было, он покорно проследовал за Сухим в маленький кабинетик, расположенный в отдаленной части коридора.

Плотно закрыв за собой дверь, Сухой обернулся к Светлому и ни слова не говоря, протянул ему мягкую белую коробочку с красной верхушкой.

- Мальборо! – как очумелый, заорал Светлый, выхватив из рук Сухого самую обычную пачку сигарет.

- Ты чо орешь, суслик чокнутый! – вызверился на Светлого Сухой, - ща всю контору спалишь, дурень!

Светлый виновато спрятал голову в плечи и оттуда восторженно прошептал:

- Мальборо!

Светлый с упоением стал рассматривать самую обычную пачку сигарет. Ах, эта красная шляпка на белоснежно фраке, черные, высокие буквы с выдающимися L-пиками…. Класс! Обкрутив раз двадцать пачку, Светлый тихонько поддел кончик защитной ленты и, потянув тот, осторожно вскрыл бесценное сокровище. Затем он столь же бережно поддел краешек фольги по одну из сторон наклейки и по чуть-чуть, по миллиметру надорвал фольгу, скрывавшую заветные палочки с желтыми, пятнистыми головками. Ловко и легко ударив пачку о руку, Светлый вызволил троих добровольцев из темницы в мягкой упаковке. Достав одну, самую инициативную сигарету, выглядывавшую больше остальных соратниц, Светлый осторожно размял ее белое тельце. Поведя сигаретой вдоль носа, Светлый глубоко вдохнул аромат забытой жизни и с непередаваемым удовольствием выдохнул.

- А-ааах! Настоящие!

- Хм! – пренебрежительно хмыкнул Сухой, - фуфла не держим, братан! – добавил он через зубы.

А Светлый вновь и вновь с упоением вдыхал этот дивный аромат.

- Ну, давай уже, гурман! – не выдержав церемонии, с нетерпением воскликнул Сухой.

Светлый залихватски засунул сигарету в рот и, протянув Сухому руку, попросил:

- Спички дай!

- Йо-ооо! Спички! – Сухой хлопнул себя по лбу.

- Как?! Нет?! – чуть не рыдая от разочарования, вскрикнул Светлый.

- Не-а! – тоненьким голоском ответил Сухой, развел руками и виновато втянул голову в плечи.

В кабинете воцарилась душераздирающая тишина.

Обреченными глазами Светлый смотрел то на не подожженную сигарету, то на виноватого вида Сухого. А то куда-то вверх, словно моля небеса об огне.

- Слышь, парень, - прервал тишину Сухой, - а давай я мотнусь к нашему толстяку и у него попрошу. Он-то курит.

- Он от пальца прикуривает! – тоном, полным отчаянья и безнадежности, отверг предложение Светлый.

- Блин! Ну, давай я ему палец оторву! – предложил Сухой и тут же добавил: - Правда я не знаю, работает ли палец отдельно от него? И как далеко мы сбежим после этого? Но для тебя, парень, я могу!

- А! – махнул рукой Светлый и, выбросив прочь из головы тяжкие мысли, посветлевшим тоном сказал: - Бог с ним! Все равно ведь бросил. Иногда буду доставать…, нюхать…, смотреть….

Нет! Все-таки какая-то грусть в его словах осталась. Но и она улетучится очень-очень скоро. Ведь Светлому по должности положено быть светлым во всем: в думах, деяниях и порывах. Просто быть светлым.

- Ты мне лучше расскажи, чем дело кончилось, - попросил он у Сухого, намекая на конец истории, так и недосказанный суровым моряком.

- Хм! Чем дело кончилось? – пренебрежительно начал Сухой, - А чем оно могло кончиться?! Мы нажрались, как свиньи! Мы пошли в бар к Сью и с горя всосали едва не шесть пинт его огненного рома на троих. Черт, как же я был пьян!

Я подошел к Сью и спросил у него, пока еще мог говорить. Я спросил его: «Где этот чертов пропойца Сир?!». Мне до чертиков хотелось узнать, откуда этот вечно пьяный бродяга знал о смерти, играющей в кости. Сью поморщился и ответил: «Тебе уже хватит, Джеймс!». «Черт! Да кто ты такой, чтобы говорить мне, когда мне хватит?!» - вспылил я. Но Сью все повторял: «Тебе хватит, Джеймс!». «Где Сир, мать твою?!» - кричал я Сью, схватив его за шиворот. «Разве ты не помнишь, Джеймс?! – отвечал Сью, - разве ты не помнишь, как сам доставал холодное, обглоданное собаками тело старины Сира из оврага?! Это было год назад, Джеймс. Неужели ты забыл об этом?!».

Черт! Что это?! Я не мог окончательно растерять рассудок на этом проклятом острове! Пытаясь что-то вспомнить затуманенной от огненного рома головой, я стал прокручивать события того вечера. Ну, да, черт возьми! Я же отчетливо помню мертвецки пьяного Сира, говорившего мне: «Не садись играть со смертью в кости!». Что это?!

И тогда я понял, парень! Я все понял! Это мое нутро предостерегало меня от опасности! Мое нутро! Оно говорило мне словами пьяницы Сира. А я, черт возьми, его не слушал! Глупец! Жалкий глупец, вопреки предостережениям, осмелившийся играть со смертью в кости!

А потом к нам подсел одноногий Ник Эральд. Этот парень когда-то ходил с нами в море. Но потом, лишившись ноги, осел на земле. Ник здорово столярничал. Морганы частенько приглашали его для работы. Брал он немного, работу делал хорошо и не болтал попусту.

К нам подсел одноногий Эральд и мы налили ему выпить. Опрокинув пару стаканов, он рассказал нам очень занимательную историю, предопределившую мою дальнейшую судьбу. Судьбу всех троих мертвецов, Божьим чудом или Дьявольской волей вернувшихся с проклятого острова.

Незадолго до нашего злополучного отбытия он работал в доме Моргана-младшего, этого чертова гуляки Вика Моргана. Этот ублюдок нажрался по обыкновению и, вернувшись на бровях домой, сломал дверь. А одноногий Эральд ее чинил.

Между Виком и его дядей Доганом, гостившим у него, разгорелся спор. Эральд все слышал, до единого слова! Вик предлагал распилить на дрова нашего «Святого Антония». «Это дырявое корыто скоро само пойдет ко дну!» - говорил он Догану. Но дядя не соглашался. «Это судно куда крепче твоих дверей, мальчик! – говорил он, - оно переживет любой шторм и еще послужит нам!». «К черту! – спорил Вик, - к черту! Любая набежавшая волна потопит его, дядя! Какой прок нам от затонувшего, старого корыта?! А так мы продадим доски и выручим хоть какие-то деньги за эту развалюху!». «Иди к черту, глупец!» - крикнул ему Доган. Тогда Вик порылся в карманах и высыпал на стол сущую мелочь. «Ставлю два шиллинга на то, что первый же порыв ветра опрокинет эту посудину!». «Ставка принята!» - ответил ему Доган и зазвенел мелочью.

Сухой замолчал, нервно играя желваками. Его тело снова готовилось к бою. Он сжимался в крепкий кулак, щетинился и глубоко дышал раздутыми ноздрями.

- Ты можешь спорить на что угодно, парень, - хрипя от злости, продолжил рассказ Сухой. – Ты можешь спорить на миску супа, на золотой зуб, на пару фунтов, оставленных на черный день. Ты можешь спорить на свой дом и даже на свою дерьмовую жизнь. Но, черт возьми, никто! Никто, запомни, никто, ни живой, ни мертвый, не имеет права спорить на души моряков! А эти двое ублюдков поспорили на наши души, отправив нас на верную гибель!

Мы втроем мигом протрезвели. Мы сидели, как три безмолвные, абсолютно трезвые мумии и лишь переглядывались полными ненависти глазами! До конца вечера, пока уставший Сью не выгнал к чертовой матери всех посетителей, включая нас, мы не обмолвились ни словом. Все и без слов было понятно!

Когда мы собрались уходить, подгоняемые уставшим Сью, могильщик Секстон встал и сказал: «Да воздастся!». «Да воздастся!» - скорбно вторили мы с горбуном Чаком.

Чак раздобыл пару ружей и пару пистолетов, Секстон – ножи и саблю, а я взял из дома кастеты. Мои любимые кастеты на все случаи жизни! Условившись о времени и дне возмездия, мы разделили оружие и разошлись по домам.

А ночью мы собрались возле дома Моргана-младшего. Он был первым в нашем дьявольском списке.

Горбун Чак со стоном потирал свою усыхающую ногу. Его чертова нога давно не давала ему покоя, донимая болью. И она грозилась вскорости сделать его одноногим, как Эральда…, или вовсе свести в могилу. Но пока он был на двух ногах. На двух ногах с завидной меткостью во взгляде.

Дом был погружен в темноту. Все спали. Все, включая охрану. Этот недоумок Вик, не имея никакого понятия о настоящих бойцах, нанял каких-то ленивых, жирных ублюдков. Все подсмеивались над его охраной, включая дядю. Но Вик не спешил ничего менять. Глупец!

Сперва мы решили избавиться от этих жирных ублюдков, спавших глубоким сном в сторожевом домике. Это было легко, парень! Сперва мы перебили всех собак, которым нерадивые стражники доверили охранять дом. А потом, как свиней на скотобойне, перерезали их во сне. Больше никто не мог помешать нам вершить правосудие!

Мы вошли в дом, спавший тихим, безмятежным сном. Не поднимая лишнего шума, мы прикончили прислугу на первом этаже. Уродливый негр, прислуживавший Моргану, даже не пискнул, когда Секстон прошил его насквозь саблей. А его жена тихо молилась, безропотно принимая смерть от холодного металла.

Затем мы поднялись на второй этаж. Мы пошли в детскую. Там мирным сном спали двое мальчиков-погодков, сыновей проклятого Вика Моргана….

Сухой замолчал, уставившись в пустоту. Гнев и злоба бурлили в нем, как перегретая вода в котле. И эта бурлящая смесь должна была взорваться!

- Черт возьми, Вик, черт возьми! – разразился взрывом ненависти Сухой, - твои дети были бы живы, будь ты хоть немного человеком! Будь ты проклят, Вик! БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ! – со звериным рыком кричал Сухой. А потом снова затих.

Немного помолчав, собирая силы для рассказа, Сухой продолжил:

- Детей я взял на себя. Быстрым ударом кастета я размозжил им головы. Сперва одному, а потом другому. Детские головы - такие хрупкие, парень, как яичная скорлупа! Они умерли мгновенно, ни секунды не мучаясь. Они отправились в мир мертвых, так и не проснувшись. А мы пошли дальше.

В доме, кроме прислуги, детей, Вика и его жены, жила его сестра. Милашка Лаура, обласканная жизнью шестнадцатилетняя красавица. И мы отправились к ней в спальню. Мы вошли в просторную, погруженную в темноту комнату. В тусклом свете факелов, которые мы прихватили с собой, эта прекрасная девушка была особенно соблазнительна. Она спала раскрытой. Ее пеньюар, едва доходивший до колен, обнажал притягательную, молодую плоть, еще не тронутую грубой мужской рукой.

Черт, парень! – с похотью в глазах воскликнул Сухой, - даже я был одурманен этим соблазном! И я едва удержался, чтобы тут же не накинуться на нее! Но мы пришли не за этим. Ненависть, лютая ненависть, клокотавшая во мне, удержала меня от необдуманного поступка. Секстон занес над ней нож, готовясь нанести смертельный удар! Но тут! Чертова нога Чака снова заныла. И он застонал, разбудив милашку Лауру. Едва увидев нас, Лаура громко закричала. Но тут же замолкла. Острый нож Секстона пронзил ей грудь, заставив навсегда замолчать ее пылкое, молодое сердце.

Из соседней спальни донесся шум. «А-ааа, - прохрипел Секстон, - проснулись!». Мы немедля двинулись туда.

Не дойдя шага до двери спальни, я остановился. Что-то буквально схватило меня за загривок. И мгновение спустя с грохотом и треском в двери образовалась дыра. Пуля, выпущенная этим чертовым Виком, пробила дыру в двери. Как раз там, где оказалась бы моя голова, не остановись я. Мое нутро! Оно сберегло мне жизнь!

«Раз!» - произнес горбун Чак, по звуку без труда определивший револьвер, из которого стрелял Морган-младший. Затем последовал второй выстрел, третий. «Два, три, четыре…» - считал Чак. После шестого выстрела мы смело ворвались в комнату.

«Ты пуст, парень!» - крикнул Чак Моргану-младшему, отчаянно и безрезультатно нажимавшему на курок револьвера. Ха! Трусливый ублюдок! Он даже не счел нужным посчитать выстрелы! Он стоял у окна в одних панталонах и отчаянно нажимал на курок.

Его жена в страхе пряталась на кровати среди одеял и подушек. Чак взвел курок. Уж он-то точно знал, сколько у него зарядов! Подушки разлетелись по всей комнате окровавленным пухом, а воздух наполнился запахом пороха и смерти.

Мы двинулись к Вику. Это трус и лентяй, не найдя лучшего конца своей никчемной жизни, решил сбежать от нас через окно. Идиот! Даже я переломал бы себе все ноги, решись я прыгнуть с высокого второго этажа на мощеный плитками пол! Отвратительный хруст донесся из-за окна. А за ним тут же последовал истошный крик. Мы неспешно спустились вниз.

Бедняга, бедняга Вик! – иронично улыбаясь, с притворной жалостью продолжал свой скорбный сказ Сухой. - Он лежал прямо под окном и противно орал. Он орал писклявым, гнусным голосом, как уродина Молли, когда у нее кто-то увел с веревки труселя! Он лежал в луже крови и держался за свою сломанную ногу. Разорвав плоть, из ноги торчал обломок кости. Жуткое зрелище, парень, доложу я тебе!

Могильщик Секстон решил прекратить страдания этого отвратительного существа. Не то, чтобы ему было жаль Вика Моргана. Нет! Просто Вик так орал, что услышать мог весь город. Нам не нужны были лишние свидетели, мы еще не закончили дело. И Секстон занес над ним саблю.

«Встретимся в аду, ублюдок!» - прорычал Вику Секстон и рубанул по шее, что было силы. Он намеревался одним ударом отрубить этому трусливому ублюдку голову, но голова Вика Моргана крепко держалась на его поганой шее! Тогда Секстон рубанул еще раз. А потом еще, еще, еще! Заливая кровью все вокруг, Вик повалился на плитку, а Секстон продолжал рубить, как заведенный! Наконец башка этого прогнившего насквозь человека покатилась в траву, навсегда оставив бьющееся в конвульсиях, бездыханное тело.

Я мотнулся в чулан и нашел там две канистры отборного керосина. «Запасливый, гад!» - подумал я о покойнике Вике. И немедля использовал одну канистру, щедро оросив дом изнутри и снаружи. Плесень можно только сжечь! И мы сожгли плесень.

Мы оставили полыхающий дом Моргана-младшего, не дожидаясь, пока он сгорит дотла. Нас ждал Доган Морган….

Дом Догана Моргана был недалеко, всего в квартале от полыхающего жилища уже мертвого Вика. Прихватив с собой вторую канистру с керосином, мы двинулись вперед, чтобы закончить дело.

Доган Морган был настолько скуп, что не держал в доме никакой охраны. Черт возьми! Этот жлоб мог бы из денег дом построить! Да что там дом?! Он был столь богат, что мог бы построить дворец из купюр! Но он был столь скуп, что даже не решался поменять табличку на двери со своим именем!

Мы подошли к двери с проржавевшей, покосившейся табличкой с надписью «Доган Морган». В иные времена мы бы с удовольствием плюнули ему на порог и отправились бы куда-нибудь прочь. Но сейчас! Мы стояли и дрожали от нетерпения, предвкушая нежданный визит.

Разобраться с Доганом было очень простым делом, парень. У Догана не было охраны, он не держал лишних ртов, наивно полагая, что его персона вряд ли кого-то заинтересует. Ни ценностей, ни денег в доме не было, лишь скудная мебель, старая посуда, старая служанка и верный пес Цербер. Проще простого!

Сперва приняла смерть служанка. Старуха, работавшая много лет в доме Догана, не была против встречи с Богом. Она тихо покинула этот мир, когда Секстон вонзил ей нож прямо в сердце.

А затем мы отправились в большую комнату, где мерзавец Доган обычно грел у камина старые кости, больные подагрой. Великодушный Господь за его подлость и злодеяния покарал его, наслав на него коварную болезнь. Долгими ночами мерзейший из мерзейших Доган Морган сидел у камина, страдая от бессонницы. Подагра не давала ему ни минуты сна, и он сидел у камина в своем кресле, облегчая свои страдания теплом огня. Черт возьми, сколь же великодушным может быть Господь, чтобы так мягко, так незаслуженно мягко обойтись с такой тварью?! Мы немедля двинулись исправить его ошибку.

Как только мы вошли в комнату его верный пес, английский дог Цербер с адским рыком бросился на нас. Горбун Чак оказался самым неповоротливым. И Цербер схватил его своими огромными зубами за больную ногу. «А-ааа!» - бешено вскричал Чак, пытаясь избавиться от этой мертвой хватки, доставлявшей ему немыслимые страдания. Он колотил ручкой револьвера пса по голове, но адский пес Цербер ни на секунду не ослаблял хватки. Секстон подскочил к псу и решительно вонзил нож в шею этому адскому животному. Но, черт возьми, это не возымело никакого эффекта! Чертова псина продолжала рвать ногу бедняги Чака. Секстон раз за разом вонзал нож в пса, протыкая ему шею и брюхо. Но пес лишь хрипел и рычал, не разжимая челюстей.

Тогда подошел я и с силой ударил пса кастетом по башке. Черт возьми, парень, я даже не подумал, что своим ударом доставлю бедняге Чаку еще больше страданий! Ведь пес крепко держал за ногу горбуна и я, ударив пса по башке, еще глубже вонзил его острые зубы в ногу Чака. От боли Чак упал на пол. А пес! А-ааа, парень! Старый, добрый кастет! Только он в умелых руках может говорить убедительней всех ножей и пистолетов! Псина, брызнув кровью из глаз, отпустила ногу горбуна и замертво повалилась на пол.

А Доган даже не обернулся, чтобы посмотреть на происходящее. Этот чертов мерзавец, подлейший ублюдок и негодяй, каких свет не видывал, боялся обернуться. Он боялся посмотреть своей смерти в глаза!

«Он мой!» - крикнул я Секстону, который собирался перерезать ублюдку глотку. Секстон покорно отступил. Я подошел вплотную к перепуганному до смерти Догану и сказал ему. Я сказал ему то, что с насмешкой сказал мне он после решения почтенной, купленной насквозь комиссии. Я сказал ему: «Эй, ты, собачье дерьмо!». А потом схватил его за шею и стал душить.

А-ааа… - со звериным оскалом рычал Сухой, сжимая руки в кулаки, - а-ааа! Он пучил глаза, как глубоководная рыба, изрыгал изо рта пену и хрипел, хрипел, хрипел! Казалось, я душил его целую вечность! И целую вечность, целую вечность, парень, эта мразь не желала умирать! Но вечность тоже когда-нибудь кончается. Как и жизнь.

Мы подожгли дом Моргана-старшего и уселись недалеко от него, наблюдая за пожарищем. Мы ждали…. Знаешь, чего? – прищурившись, Сухой спросил у Светлого.

Оглушенный рассказом, Светлый безмолвно помотал головой.

- А-ааа, парень! Мы ждали демонов ада, которые просто обязаны были прийти за мерзавцем Доганом. Но никого не было. И мы сидели и ждали. Вокруг стал собираться народ, кто-то бежал с водой, кто-то – с багром. Глупцы! Там уже некого спасать!

А мы сидели и наслаждались адским пламенем. А потом смекнули. Все втроем смекнули, парень! Мы и были теми посланниками ада, которые пришли за прогнившей душой этого мерзавца! Его душа настолько прогнила, что не была нужна никому: ни Господу, ни Дьяволу. Неприкаянная душа.

Тогда вечером, у Сью в баре, когда мы, ни слова не говоря, решили восстановить справедливость, покарав мерзавцев Морганов, мы решились на много большее. Мы взяли свои души из милосердных рук Господа и вложили их в когтистые лапы Дьявола! И стали его покорными слугами, верными псами, несущими страдания и смерть грешникам!

Глаза Сухого, до этого горевшие адской ненавистью, внезапно потухли. Он тихо откинулся на спинку дивана и замолчал, глядя потухшими глазами сквозь реальность и время.

- А что было потом? – спустя минуту молчания спросил у Сухого Светлый.

- Потом? – оживился Сухой, - потом, парень, нас повесили. Да, да, парень, - легко, с улыбкой, словно о новогоднем подарке, говорил о казни Сухой, - нас повесили! Нас нужно было повесить! Если миру нужны настоящие герои, значит нужны и отъявленные мерзавцы. Прилетели легавые и повязали нас прямо возле догоравшего дома. Мы даже не сопротивлялись. Дело было сделано, парень. Нам больше незачем было коптить небо.

Был суд. Ха! – усмехнулся Сухой, - чертова комедия! Отвратительная жаба в черной мантии с молотком в руках объявила нас воплощением зла на земле. Что ж, она была права! Мы и были воплощением зла. Народ требовал справедливой кары. И мы приняли свою участь, нисколько не страшась ее.

Только палач, проклятый жирдяй, обшмонавший меня перед казней! Он отобрал у меня мою трубку с табаком и флягу с ромом. Жаль, конечно, но, черт возьми, это больше походило бы на туристический круиз, отправься я на тот свет я со своими припасами.

- А тебе не было страшно? – глядя на то, как легко и беззаботно Сухой рассказывает о собственной смерти, спросил Светлый.

- Страшно?! – удивился Сухой, - а кого мне бояться, парень?! Смерти? Так мы уже были мертвы! Пусть наши тела дышали и гадили, но душой мы уже были мертвы. Мы умерли еще там, на проклятом острове, вместе со своими товарищами. Всемогущий Дьявол послал глупцов-кладоискателей на проклятый остров, чтобы они отыскали там троих мертвецов и исполнили его волю. И они сделали все, как задумал Всемогущий. Стоит ли мертвецам бояться смерти, парень?!
Бояться гнева Господнего?! – Сухой в момент оскалился. – Ну, уж нет, парень! Он мне еще за остров должен! Бояться Дьявола? Ха, какая ерунда! Он сам нам говорил: «Вы – персты длани моей!». Не станет же он рубить пальцы на собственной руке?! А кого или чего мне еще бояться, парень?! Некого!

Сухой расстегнул рубашку, застегнутую под шею, и достал из-под нее цепочку с кулоном в виде висельной петли.

- Гляди, - продемонстрировал он Светлому украшение, - подарок его. Подарок отъявленному мерзавцу, хладнокровному убийце и висельнику Джеймсу Корпсу!

- Прикольно! – оценил украшение Светлый. – А дальше?

- Дальше я перевелся из европейского управления, даже не заступая на дьявольскую службу. Мне нельзя было там работать. Я бы разорвал на куски любого, кто посмел бы мне кинуть: *«Hey, you, bullshit!»! И вот теперь, как видишь, я с вами.

- А что стало с твоими товарищами, - продолжал выспрашивать Светлый.

- Понятия не имею, – безразлично ответил Сухой. - Какое это имеет значение, что с ними стало? Мы сделали свое дело, нам больше нечего было делить. Каждый пошел своей дорогой. Меня приняли в спецназ, элитный отряд и все такое. Мы отлавливали самых отпетых негодяев из неприкаянных. Тех, от которых кровь в жилах стынет даже у вас, белокрылых.

Черт, как же здорово там было! – с ностальгией вспомнил о веселых временах Сухой, - Я до сих пор иногда делаю вылазки с парнями. Опыт, все-таки, берут в качестве консультанта. Я бы и сейчас там работал, если бы не наш рыжеволосый коллега. Он уже тогда был уважаемым чертом. Я не знаю, что он углядел во мне, но он добился моего перевода сюда, в Канцелярию. Сколько я его не спрашивал, на кой я ему, он постоянно отшучивался. Чертов хитрец! «Мордашка у тебя симпатичная, костлявый!» - говорил он мне.

- Мордашка симпатичная, - рассмеялся Светлый, глядя на иссушенную, злобную физиономию Сухого, которую никак нельзя было назвать симпатичной.

- Ага! – с улыбкой подтвердил Сухой, - извращенец, что с него возьмешь?! – и немного помолчав, подытожил: - Ну что, крестничек? Теперь ты, длинноволосый хитрец, которому обязательно надо знать все и обо всех, знаешь. Знаешь то, о чем очень немногие знают. Историю некогда славного парня с железными кулаками и мертвой душой. Идем. Нас наверняка уже ищут.

И двое собеседников неспешно покинули маленький кабинетик в отдаленной части длинного, туманного коридора.

________________
*Эй, ты, собачье дерьмо!

Глава 23. Живи!

Глядя на то, как Рыжий вдалеке эмоционально общался со взъерошенной Феечкой, шедший совсем неспешным шагом Сухой сказал своему спутнику:

- Знаешь, а ведь есть одна штука, которую я боюсь.

- Правда?! – удивился Светлый, - и какая?

- Он! – Сухой указал пальцем на Рыжего.

- Он?! – еще больше удивился Светлый.

- Нет, не совсем он, - пояснил Сухой, - то, что в нем. Есть в нем, парень, какая-то сила. Могучая сила! Сила, которая пойдет против воли Его, - Сухой указал пальцем вверх, - и против могущества Его, - и палец Сухого опустился вниз. – Я не знаю, что это за сила, но я точно не хочу оказаться на ее пути! Эта сила столь велика, что вырвавшись наружу, сметет всех! И даже его, - грустно добавил он, указывая на Рыжего.

- Может быть, это – любовь? – предположил Светлый.

- Может быть… - задумчиво ответил Сухой, не пускаясь в спор, как он это делал обычно.

- Что может быть сильнее любви?! – вопросом-утверждением продолжил Светлый.

- Ненависть! – без колебаний ответил Сухой.

- Может быть… - без спора ответил Светлый.

- Любовь! – философски сказал Сухой. – Кто знает, что есть настоящая любовь?! Кто видел ее?!

- Я видел! – быстро сказал Светлый.

- А что ты видел, парень? – с философско-назидательной ноткой начал Сухой, - похоть, страсть, жалость, привязанность? Это ли любовь?! Нет, дружок, настоящую любовь мало, кто видел. Вот она, к примеру! – Сухой указал на Феечку, которая вдалеке бешено носилась то к стойке, то к Рыжему, - она ее что ли видела? Девчонка! Что она могла видеть в своей короткой жизни?! Дочка педагога, росла без матери…

- А чего? – перебил Сухого Светлый.

- А черт ее знает! – пожал плечами Сухой, - то ли сбежала, то ли умерла. Я, если честно, даже не интересовался. Росла себе девочка-красавица, куклами игралась, книжки читала. Как у всех. Только со странностями в голове. Нет, не подумай, – тут же пояснил Сухой, - не дурочка! Смышленая, умная, способная! Мозги у нее работали, как у академика. Потерянная она какая-то была, не от мира сего. Словно бы не в то время родилась. Или не там…. Ни друзей, ни подруг. Школа, потом дом, уроки и книжки. Читала запоем, все, что могла найти! Другие девчонки во дворе играются, а эта сидит, читает. И мечтает!

Бабы в столовой ей кусок отборной вырезки дадут для отца, она его домой несет. А то как? Учитель все-таки, подкармливать надо! Несет она его домой, а ее во дворе коты и собаки дворовые обступают. Мяукают, скулят, хвостами машут, подлизываются. Она этот кусок мяса им и скармливает. Весь, без остатка! А дома – мослы да когти! Странная….

Так и росла себе. Вряд ли бы ее пушистый приметил, если бы не одна ее особенность. Снилась она всем. Кто ее увидит наяву, тот и во сне с ней встретится. И приходила она во сне ко всем, без разбора. Красавица – глаз не отвести! Умная, добрая, ласковая, нежная…. Не сон, а просто сказка!

А одним вечером к ним трое архаровцев заявились. Они-то, собственно, не к ним метили. Барыга один в их подъезде жил, только этажом выше. Парни к нему вломиться хотели, только этажи попутали. Вломились и прикололись! Что ценного в учительской квартире найдешь? Деньги по мелочи, сервиз старый…. А, колечко золотое. Папка ей на шестнадцатилетние подарил. Долго копил, откладывал для любимой доченьки. И бутылка шампанского, на Новый Год отложенная. Все! Даже шмотки брать не стали. Старые, заношенные. Кому их сбагришь?

Ох и расстроились же парни! Сперва с горя отца ее прирезали. А потом за нее принялись. Сначала думали по кругу пустить, девчонка-то смазливая. А потом передумали. Лишние улики и все такое. И лихие на выдумку парни решили ее, невинную девочку, красавицу и умницу, распять. Прибили гвоздями к стене, к дранке. Знаешь, были такие?

- Знаю, были, - грустно ответил Светлый.

- Кляп в рот впихнули, чтобы не орала, и прибили ее гвоздями за руки и за ноги, - продолжал Сухой, - крест над ней нарисовали. Весело им было, но мало. Один из них ей живот вспорол. Все, как в книжке! И решили парни отпраздновать это событие найденным бутылем шампусика. Сели возле нее и бухали, пока она кровью истекала. Это ж событие, парень! Не каждый день человека распинать доводится! Один очень старый черт, словам которого можно доверять, рассказывал мне, что Понтий Пилат три дня к ряду квасил, когда кореша твоего бородатого распял. То ли от радости, то ли с горя…. Хрен его знает! Добили они шустро бутылек и свалили. А она так и осталась висеть на стене, истекая кровью.

- А ты откуда знаешь? – удивился Светлый, который впервые слышал эту информацию.

- Так ведь эти парни – мои орлы! – не без гордости ответил Сухой. – С таким отребьем кроме, как я, никто и работать не станет! Они мне все-все рассказали. И покаялись даже! До сих пор каются, крылышки свои смолой отмывают. Им еще до-ооолго мыться. Вот и скажи мне, крестничек, нужна ли эта любовь, если она такой ценой достается?

- У любви цены нет! Она бесценна! – воодушевленно сказал Светлый.

- Да спору нет, бесценна! – согласился Сухой, - только нужна ли она тебе, эта любовь добытая, если тебя уже нет?!

Перекидываясь словами в разговоре о вечном, путники наконец подошли к стойке.

А возле стойки чувствовалась крайне напряженная атмосфера. Напряженность чувствовалась отовсюду, откуда не подойди. И с правой стороны от стойки, где стоял Рыжий и нервно курил очередную вонючую сигарету. И с левой, со стороны вышагивающего на месте Одуванчика.

Казалось, что даже если зайти за стойку, там тоже будет неспокойно. Хотя…. Начальница ни видом, ни поведением не выказывавшая никакого беспокойства, как всегда работала. Папки, большой стопкой лежавшие на стойке, покорно ждали твердой руки Начальницы, выписывавшей приглашения, от которых никто и никогда не может отказаться. Она быстро брала очередную папку из большой стопки, что-то усердно писала в ней и перекладывала ее в соответствующий лоток. Все как всегда.

А напротив, совсем напротив, прямо возле стойки стояла взъерошенная Феечка и с ужасом смотрела на стопку папок. Не на всю. На одну папочку в нежно-рыжем перелете с бабочкой в уголочке, лежавшую где-то в середине стопки.

Не в силах совладать с эмоциями, Феечка подскочила к стопке папок и решительно выхватила рыженькое дело с бабочкой.

- Положи на место! – спокойным, начальственным голосом скомандовала Начальница, не отрываясь от работы.

- Нет! – глядя исподлобья на всех, прорычала Феечка.

- Малышка, верни! – по-доброму сказал ей Одуванчик, но Феечка лишь покрепче прижала к себе папочку.

- Муха, не дури! – вступил в убеждения подошедший Сухой, - ты не сможешь противостоять воле Его и могуществу Его. Все будет, как написано.

- Не будет! – рычала Феечка, - я ее не отдам!

- Бесполезно! – махнул рукой Рыжий, докуривая сигарету.

Папочка, которую Феечка крепко держала в руках, ожила, вырвалась из маленьких ручонок и сама собой вернулась в стопку ожидавших приглашения дел.

Но победить Феечку не так-то и просто! Миниатюрная девушка неземной красоты в легеньком платьице тут же подскочила к стопке папок и снова вытянула заветное дело.

- Во второй раз будет так же, как в первый! – строго сказала Феечке Начальница, - а в третий раз я тебя накажу!

- Ну и пусть! – без единого намека на страх ответила Феечка, судорожно соображая, как дальше поступить. Ведь и вправду, против воли Его и могущества Его не попрешь.

Решив выгадать немного времени, Феечка впихнула папочку в самый низ стопки, накрыв ее приличным количеством дел, до которых ей не было никакого дела.

- Все равно и до нее дойдет очередь, - спокойно сказал Рыжий, - все согласовано, всеми утверждено, в планы…

- Ну почему, почему?! – психовала Феечка, не дав досказать Рыжему. - Почему она?! Она не просила ничего такого! Она еще маленькая девочка, ей жить и жить! И она жить хочет, понимаешь, жить!

- Да ты у них у всех спроси, неугомонная! – указывая на стопку папок, начал заводится Рыжий, - все, как один, про «жить хочу» блеять станут! Наша дама в черном, знаешь, не самая долгожданная гостья! Только почему-то они сами свой путь предопределили! Думали же, наверное, когда писали?! И что писали! Сейчас уже поздно что-то менять!

- Она ничего такого не писала! – настаивала на своем Феечка.

- Да ты только недавно сама читала! – уже психовал Рыжий, - ты же своими глазами видела, что там написано!

- Ничего там не написано! – кричала Феечка, - ничего такого! Там вообще через слово «если»! «Если» что, «если» когда, если «если»!

- Иное «если» покрепче любого «да», - вставил веское слово Сухой.

- «Если» – это не «да»! Понял?! – огрызнулась на Сухого совершенно одичавшая Феечка и снова обратилась к Рыжему: - Она не может просто так сейчас уйти!

- Хорошо! – нервно согласился Рыжий, - у тебя есть варианты, как ее оставить?!

- Нет! – в отчаянии крикнула Феечка, - я не знаю, как это сделать! А ты, - и она пристально посмотрела на Рыжего, - ты знаешь!

- Опять – двадцать пять! – хлопнул себя руками Рыжий. - Как?! Как, скажи мне это сделать?! Клянусь мантией премудрого Сатаны, я сделаю это, лишь бы ты от меня отвязалась!

- Я не знаю! – в отчаянии простонала Феечка.

- Вот! – с трудом держа себя в руках, продолжал Рыжий, - и я не знаю! В конечном итоге, она ведь тебя, аллергичку, выбрала! Ты и решай, как с ней быть. Потому, что лично я…

- Да не меня она выбрала! – завопила Феечка, - не меня! Неужели ты этого не можешь понять?! – маленькая слезинка скользнула из Феечкиных глаз. - Она тебя выбрала моими руками! Тебя! Понимаешь?!

- И даже не она, - тихонько заметил Светлый.

- Заткнись! – рявкнул на Светлого Рыжий и продолжил с Феечкой: - Хрен с ним, меня! Нашли затычку во все щели! Ну и как прикажешь мне изменить то, что изменить нельзя?!

- А если поставить запятую между «изменить» и «нельзя»? – вмешался в разговор Одуванчик.

- У тебя, академик, забыл спросить, куда мне запятую впихнуть! – осадил умный совет Одуванчика Рыжий.

- Но ты же можешь, ты можешь! Я прошу тебя! – умоляла Рыжего Феечка, с ужасом замечая, как редеет стопка дел поверх рыженькой папочки.

- Что я могу?! Что?! – отчаянно жестикулируя, кричал Рыжий, - к Нему заглянуть?! С Ним за рюмочкой поболтать?! Так я, знаешь, не вхож в те кабинеты, рылом не вышел! С бородатым нудистом потереть?! Так это к нему, – указал он на Светлого, - его кореш! А я?! Кто я, по-твоему, чтобы пойти против воли Его и могущества Его?!

- Проводник, - снова тихонько вставил Светлый.

- Я тебя сейчас током долбану, и ты проводником станешь! – сверкнул глазами на Светлого Рыжий.

- А я говорил тебе! – начал укорять Рыжего Сухой, - не связывайся ты с этой девчонкой! Геморра потом не оберешься!

- Слушай! – не глядя на Сухого, нервно отмахнулся Рыжий, - ты-то хоть помолчи со своими говорящими кишками!

- Я прошу тебя! – роняя слезы-кристаллики, Феечка схватила Рыжего за плащ, - прошу тебя! Пожалуйста! Помоги ей!

- Да отстань ты! – отпихнул Феечку Рыжий и полез в карман за портсигаром.

- Ну, посмотри! Посмотри на нее! – не сдавалась плачущая Феечка.

Она полезла в кармашек платья и достала оттуда горстку разноцветных блестяшек. Феечка отчаянно подбросила блестяшки вверх, и в воздухе появилось маленькое чудо. Дивная картинка, на которой миленькая, рыжеволосая девочка с забавными конопушками, смеясь, подбрасывала кверху осенние листья. Такая чистая и светлая, как сама любовь!

Все, кто стоял возле стойки, с замиранием сердца смотрели на это маленькое чудо, явленное простыми блестяшками. Маленькое чудо посреди большого коридора – последнего пути в мире больших людей. Все смотрели на эту рыженькую прелесть и безмолвно восторгались ею. Даже Начальница ненадолго оторвалась от писанины, чтобы взглянуть на рыженькое чудо. Оторвалась, даровав какие-то мгновения жизни этому маленькому существу.

Рыжий тоже смотрел на нее. Молчал и смотрел, тщательно скрывая эмоции. Но глаза ведь не спрячешь! Что-то блеснуло в его глазах. Отчетливо, ярко! Что это? Что могло блеснуть в суровых глазах мудрого служителя темных сил?! Может сострадание? Может любовь? Может слеза, самая обычная слеза? А может просто блестяшка попала?

- Посмотри же! Ну, посмотри на нее! – кричала Рыжему рыдающая Феечка, - разве она заслуживает смерти?!

- Как похожа! – с восхищение тихонько сказал Светлый.

- Замолкни, щенок! – зарычал на Светлого Рыжий и отвернулся от картинки, закуривая очередную сигарету.

- Никто не заслуживает смерти, - скорбно сказал Сухой и махнул рукой на светившиеся чудной картиной блестяшки. Блестяшки, послушные воли сурового черта, тут же сиротливо осыпались на пол коридора, прихватив с собой дивную, живую картинку. – Никто! Но все умирают.

- Только не она! – переполненным отчаяния голосом, сражалась «до последнего» Феечка, глядя на то, как быстро редеет стопка папок на стойке.

Ах! Почему, ну почему?! Почему это воплощение начальственности, властности и строгости так быстро работает?! Ну что ей стоит взять перерыв, попить кофейку, поболтать?! Почему именно сейчас она так быстро строчит эти проклятые приглашения, стремительно продвигая дело к неизбежному концу?!

- Я умоляю тебя, - рыдающая Феечка бросилась в ноги к Рыжему, - я умоляю тебя!

- Я не могу ничего сделать, черт возьми! – не глядя в ноги, прокричал Рыжий.

- Я умоляю тебя! – продолжала рыдать маленькая Феечка в ногах у Рыжего, крепко обнимая того за колени.

Даже рядом с Рыжим, в общем-то, не самым высоким субъектом, Феечка, миниатюрная девушка неземной красоты, павшая в ноги непреклонному, старому черту, казалась совсем-совсем маленькой. Маленькой, безобидной, беззащитной, как мокрый котенок посреди проливного дождя, брошенный большими людьми на произвол судьбы. Не переставая ронять слезинки-кристаллики дивной чистоты, она умоляла Рыжего о помощи. Но что он может сделать? Что?!

Как утопающий хватается за соломинку, как падающий за волосок, как отчаявшийся за призрачный шанс, Феечка хваталась за штанины Рыжего и умоляла, умоляла, умоляла!

Но Рыжий с безмолвным цинизмом отстранил от себя беззащитное, умолявшее о помощи существо и отошел в сторону. Отошел, чтобы оставить ее, миниатюрную девушку неземной красоты посреди длинного, залитого нежно-молочным светом коридора в объятиях умирающей надежды.

Никто не смог на это смотреть. Отвернулся Одуванчик, прикрыв лицо руками. Отвернулся Светлый. Даже Сухой! Да, да, этот суровый черт с мертвой душой не смог равнодушно смотреть. Он тоже отвернулся.

И никто! Никто, кроме Начальницы, чей зоркий глаз всегда подмечал то, чего другие не видят или не желают видеть. И она заметила, как Рыжий решительным, быстрым шагом пошел к стойке.

Буквально подбежав к стойке, Рыжий быстрым движением выхватил папочку в нежно-рыжем переплете с бабочкой в уголочке. Выхватил, когда до нее оставалось каких-то жалких пару дел. Ведь скорбная, но нужная работа суровой Начальницы была почти закончена. Всего тройка дел!

Рыжий выхватил папку и трясущимися руками стал перелистывать страницы в поисках какой-то записи.

- Что ты делаешь?! – не отрываясь от работы, тревожно спросила у Рыжего Начальница.

Но Рыжий не обратил никакого внимания на ее вопрос. Он вообще не обращал ни на что внимания. Он судорожно искал.

- Одумайся! – уже оторвавшись от работы, предостерегала его Начальница, хорошо понимая, чем это все может закончиться.

Но разве можно остановить то, что остановить нельзя?!

Рыжий, подгоняемый великой силой, продолжал трясущимися руками листать дело. Силой, которая пойдет и против воли Его, и против могущества Его…, да против всех попрет! Против всех! Кто же ее остановит?! С ней невозможно совладать, ей можно только покориться! И, покорившись великой силе, Рыжий судорожно искал заветные строки. Лишь бы выдержать!

Наконец найдя то, что следовало найти, Рыжий, не глядя на Начальницу, протянул ей руку и скомандовал:

- Ручку!

- Опомнись, безумец! – в страхе сказала Рыжему Начальница.

- Ручку! – тоном, не терпящим возражений, повторил Рыжий.

Начальница безропотно протянула Рыжему ручку.

Выхватив ручку из рук Начальницы, Рыжий, борясь с тремором, стал зачеркивать какие-то строки в деле. По букве, по слову, по строке, он старательно зачеркивал что-то, бубня себе под нос: «Волею Его и могуществом Его! Волею Его и могуществом Его…».

Когда дело было закончено, Рыжий небрежно бросил ручку на стойку, достал из кармана портсигар и как следует «хукнул» на одну из его граней. Занеся над головой портсигар, Рыжий в ужасе прокричал:

- А-ааа! Сто чертей мне в зад!

И с силой ударил портсигаром по зачеркнутым строкам.

Написанное ранее и зачеркнутое ныне, то, что нельзя изменить, зашипело, заискрилось розовыми искорками и бесследно исчезло с белоснежного листа, обратившись в розоватый дымок.

- Все! Конец! – с ужасом прошептала Начальница.

А Рыжий спокойно закрыл папку и, прислонив ее к лицу, едва слышно сказал:

- Живи!

Мгновение спустя туманная даль длинного коридора начала стремительно темнеть. Ужасающая, холодящая душу Тьма, неотступно приближалась к стойке, поглощая на своем пути все, даже нежно-молочный свет и туманную дымку, наполнявшую коридор.

- Спрячь! – Рыжий протянул Начальнице папочку в нежно-рыжем переплете и смело двинулся навстречу Тьме.

Подойдя почти вплотную к стойке, Тьма остановилась и породила темного, безмолвного господина во всем его устрашающем великолепии. Темный господин ни слова не говоря, подал Рыжему знак рукой следовать за ним.

Все, кто был в коридоре, с ужасом смотрели на это страшное зрелище! Все, кроме Рыжего. Рыжий спокойно смотрел в глаза своей участи. В его взгляде не было ни единого намека на страх. Без колебаний, Рыжий смело двинулся к темному господину.

- Постой! – прокричала Феечка и бросила к Рыжему.

- Нет! – решительно сказал Одуванчик, успевший вовремя схватить отчаянную девушку неземной красоты, - нет!

А Рыжий, не оборачиваясь, не кляня судьбу и не прося пощады, молча шел вперед. Перед тем, как быть поглощенным устрашающей Тьмой, Рыжий вскинул вверх руку. То ли в знак победы, то ли в знак прощания? И скрылся вместе с темным господином во всепоглощающей Тьме.

Тьма отступила вдаль коридора и исчезла, снова вернув и туманную дымку, и нежно-молочный свет. Только там, в той неведомой дали последнего пути смертных уже никого не было.

Глава 24. В отпуск.

А время неумолимо шло вперед.

Ах, время! Эта бурная, полноводная река, по которой мы сплавляемся от самых истоков куда-то в неизвестность. На быстрине она стремительно несет нас вдоль крутых берегов, даже не давая осмотреться. Люди, события, мысли – все мелькает перед нами и исчезает без следа, чтобы навсегда остаться где-то там позади. Куда мы так быстро плывем? Может к каменистым порогам, перипетиям судьбы, жизненным передрягам, трудностям, норовящим сбросить нас с лодки жизни и утопить в одном из коварных водоворотов судьбы? Или с силой бросить о камень, в одночасье разбив все надежды и чаяния об острые грани злого рока? Кто знает? И мы плывем, отчаянно сражаясь с очередным порогом, ударяясь, переворачиваясь и снова втискиваясь в лодку жизни.

А потом, в одно утро или в один вечер, или вовсе в полчаса, пока мы трясемся в переполненной маршрутке, время меняет свой бег. Река времени разливается бескрайней водной гладью, тихой и спокойной, как безветренная, ясная ночь. И мы тихо плывем по этому бескрайнему временному простору, наслаждаясь чудесными картинами, которые рисует нам сама жизнь. Люди, события, мысли…. Теперь-то у нас куда больше времени, чтобы хорошенько осмотреться.

Только вот печаль. Лодка жизни пуста! Наша лодка жизни, прежде полная отважных людей, которые, как нам казалось, будут с нами всегда, пуста! Как же так?! Где же они?! Где сошли, как сгинули, куда пропали? Там, на быстрине ли или в кипящей пучине смертоносных порогов нам и глянуть-то было недосуг! Иные лица и не вспомнятся ныне.

И мы продолжаем свой неспешный ход на прохудившийся лодке жизни по бескрайней глади времени. Куда? Для чего? Чтобы снова броситься в отчаянную борьбу с новыми порогами судьбы? Сражаться, тонуть, биться о камни и плыть, плыть, плыть? Или снова нестись вдоль крутых берегов, оставляя позади события, мысли и мир, полный людей? Или наша прохудившаяся лодка, текущая со всех щелей, просто сгинет незаметно для мира, скрывшись под водой вместе с нами? А может быть мы все еще на плаву для того, чтобы в одно утро или в один вечер, или вовсе в полчаса, трясясь в переполненной маршрутке, подобрать в свою прохудившуюся лодку жизни кого-то, кто уже очень давно взывает о помощи? Тонет, борется, хватается за соломинку, но продолжает сражаться. Сражаться в слепой надежде на нашу руку помощи. Кто знает?

Одуванчик, этот высокий, худощавый паренек с пышной прической, всерьез занялся спортом. Некогда подаренная Рыжим беговая дорожка теперь стала любимым развлечением Одуванчика. Варьируя режимами и постоянно повышая нагрузку, Одуванчик тренировал скорость и выносливость «размышлябельного» бега, оттачивая технику и прорабатывая стратегию. На сооруженной поверх поручней шахматной доске, подаренной Одуванчику грозным, но добрым Петром Ионовичем, наш кандидат в мастера спорта разбирал самые мозгодробительные этюды.

На удивление, дисциплина «бег с шахматами» была с энтузиазмом принята спортивным комитетом небесных видов спорта. И даже получены заявки на участие от других таких же «одуванчиков». Хвала перенаселенности, фитоняшка с косой, ввиду исключительной занятости, в соревнованиях не участвовала. И это давало Одуванчику серьезные шансы на призовое место. Все же знают, как эта старая, костлявая, облаченная в черный саван чемпионка здорово играет и задорно носится! До сих пор еще никому не удавалось переиграть или перегнать ее! Да что там перегнать?! Убежать бы ненадолго!

Сухой все время ходил хмурым и нервным. Он срывался по всяким мелочам, все время недовольно бубнил и кричал к месту и не к месту на всех и каждого. Еще бы! Теперь, в отсутствии Рыжего, на него свалился огромный объем работы! Люди, которым сущностью предопределено быть разными, были разными. И встречались всякие. Хитрые и подлые, завистливые и злые. Густо сдобренные гневом, приправленные завистью, припудренные обманом, с похотливой начинкой – теперь все они доставались только Сухому. И он психовал от всего этого обилия «вкусняшек», которыми когда-то щедро делился со своим коллегой. Теперь делиться было не с кем. Эти белокрылые бездельники?! Да что они вообще могут?! Что они вообще понимают в жизни, эти тунеядцы?!

Верховные жрецы обещали подкинуть перспективного помощника. Или даже помощницу. Кого-то. Но обещать, как известно, не значит жениться. И Сухой пока крутился в одиночку, обрабатывая буквально пачками бесконечный поток гнева, зависти, обмана и похоти.

А Феечка, это миниатюрное воплощение прекрасного в простеньком платьице, стремительно осваивалась на посту ангела детских снов. Теперь у нее было аж четыре подопечных. Два мальчика и две девочки. После работы с двумя отвязными сорванцами Феечка обычно возвращалась, как после войны. Взъерошенная, вздыбленная, с диким взглядом и трясущимися руками, Феечка еще долго отходила от бурно проведенной ночи, попивая удивительный чай в маленьком кабинетике. После «девочковых» дежурств Феечка всегда улыбалась наимилейшей на свете улыбкой и тут же принималась дарить всем и вся радость жизни и душевное благополучие. Даже психованному, вымотанному до крайности Сухому. Да, с мальчиками тяжело! Но, а как быть?! Как ни крути, а это – опыт, бесценный опыт, который, как известно, легко не достается.

Теперь Феечке приходилось чередовать ребятню, отводя время для одних и для других. Разорваться же она не может? Нет, в принципе такое мастерство имеется и даже кое-кто мог бы кое-чего подсказать. Но кое-кого не было и Феечке приходилось штудировать многочисленные учебники по «многозадачности», работая пока в примитивном, «однозадачном» режиме. На первых порах, имея малочисленный контингент подопечных, Феечка составила «сносказочный» график, согласно которому кому-то везло, а кто-то дожидался своего везения в следующий раз. По Феечке без труда можно было определить, какой сегодня день. Перед «мальчиковым» дежурством Феечка активно разминалась. Прыгала на месте, растягивалась, громко «хукала» и кричала «Комон!». А перед девочками….

Перед встречей с Дашей, этой милой девочкой с рыжими косичками, Феечка светилась особой, непередаваемой аурой.

Косичками? Да, волосики наконец отросли до такой степени, что их можно было заплести. Левая косичка по праву досталась маме Оле, как та, которая ближе к сердцу. А правая, та, которая ближе к правде, заплеталась мудреным плетением доброй бабушки Дуси. Ну, не может же эта рыжеволосая милость прямо перед самой выпиской ходить с двумя абсолютно одинаковыми косичками!

В ночь перед выпиской Даше снился очередной сказочный сон. Она, ведомая ее самой лучшей, самой любимой, самой-самой подружкой, феечкой Растеряшкой, посетила удивительный дворец могущественного короля Акбара. Вместе с красавицей принцессой, Даша кормила лебедей, сидя на берегу удивительного пруда. А потом летала. Летела в небесах вместе с Парисой! Обернувшись быстрокрылой ласточкой, Париса выписывала умопомрачительные пируэты, то взмывая высоко к звездам, до падая оттуда камнем вниз. И Даша даже с некой завистью смотрела на этот чудесный полет. Верхом на розовом слоне так не полетаешь! Спору нет, розовый слон старался, громко пыхтел и отчаянно махал крыльями, но…. Разве можно от розового слона, который даже с крыльями, требовать изящества и грации быстрокрылой ласточки?! Летает - и то хорошо. Лишь бы не рухнул!

Даша похвасталась Растеряшке, рассказав по большому секрету о том, что в самое ближайшее время добрая бабушка Дуся возьмет отпуск и свозит ее к себе на родину. И ее, и маму Олю, и папу Юру и даже братика Богдашу. Бабушка Дуся своим удивительным, «бабушкиным» голосом обещала показать чудный лесок, тихую речку и маленькую церквушку на берегу. Показать те места, где она родилась, росла и беззаботно бегала, будучи еще просто Дусей. Не бабушкой, не Евдокией Гавриловной, а просто Дусей.

Когда удивительный сон подошел к концу, а смышленая Даша уже научилась определять и это, миленькая девочка с двумя разными косичками подошла к своей подружке, крепко обняла ее и, глядя в глаза, спросила:

- Ты будешь ко мне приходить, Растеряшка?

- Конечно буду, моя дорогая! – с улыбкой ответила Растеряшка.

- Обещаешь? – хитренько улыбнулась Даша.

- Обещаю! – твердо ответила Растеряшка.

Она же – фея. А феи, как известно, всегда исполняют свои обещания.

Есть что-то, что несмотря на время, остается прежним. В длинной, залитом нежно-молочным светом коридоре по-прежнему клубилась загадочная дымка, по-прежнему стояла стойка, за которой по-прежнему работала Начальница. Обрабатывая дело за делом, Начальница, строгая своим видом и поведением, олицетворяла фундаментальность мироздания. Кто-то приходит, кто-то уходит, а она неустанно документирует, своим всевидящим оком подмечая все вокруг. Пожалуй, много миллионов лет назад первый червяк, вылезший из моря, чтобы глотнуть воздуха, был у нее на кончике ручки.

И сейчас она сидит и что-то пишет, краешком глаза наблюдая за хитро улыбающимся Светлым.

О-ооо! Этот длинноволосый, всегда одетый с иголочки хитрец опять что-то разнюхал! Ну вот где он это разузнает?! Где черпает информацию, о которой никто ни сном, ни духом не ведает?! Верно, дружок его бородатый что-то ему нашептывает. Или еще кто.

В последнее время Светлый очень таинственно улыбался, как-то странновато себя вел и старательно увиливал от расспросов. Опять какую-то интригу затеял? Ох уж этот Светлый!

Как обычно бывает в час пик, все были заняты. Кто работой, кто учебой, а кто – продуктивным бездельем. И, конечно же, никому и дела не было до какого-то оранжевого пятна, маячившего вдали туманной дымки коридора. Разве, что Начальнице?

Пятно постепенно приближалось, вырисовываясь в силуэт добротной комплекции мужчины, облаченного в шикарный оранжевый костюм поверх белоснежной рубашки и умопомрачительные штиблеты совершенно невообразимого дизайна. Таких щеголей тут еще не было!

А запах! Боже, какой удивительный, вкусный аромат источал этот модник! Мягкий, обволакивающий запах свежей выпечки, окутанный теплом имбиря, подпоясанный пряностью корицы и припудренный пикантностью лимонной цедры! От этого запаха можно сойти с ума, даже если ты сыт! А уж если не сыт – так и вовсе съесть того, кто так пахнет!

Буквально материализовавшийся из туманной дымки коридора, рыжеволосый, шикарный мужчина в самом расцвете сил стал в самом центре коридора, раскинул руки в недоумении и громко крикнул:

- Народ! Я не понял! Меня встречать кто-то будет?!

- Солнечный че-ооорти-ииик! – как полоумная заорал Феечка и со всех ног бросилась к стоявшему мужчине.

- Му-уууха! – широко улыбаясь, довольно протянул мужчина, переоблачившийся Рыжий, и широко расставил руки для поимки летящего воплощения красоты.

Феечка со всего разгона буквально влетела в Рыжего, повисла у него на шее и, как заведенная повторяя: «Солнечный чертик», густо засыпала спину пиджака слезинками-самоцветами.

- А я квалификацию прошел! – скрывая слезы радости, подошел хвастающийся Одуванчик.

- А я говорил тебе, дылда! – сказал Рыжий и крепко приобнял высоченного Одуванчика одной рукой.

Почему одной? Да потому, что вторая рука поддерживала Феечку, буквально прилипшую к Рыжему и решительно не желавшую отлипать. Ну и пусть! Она не тяжелая!

- Где костюмчик оторвал? – послышался голос из-за стойки.

Фундамент мироздания, перевернув мир вверх дном, оторвался от работы. Разрушая все каноны явленного и неявленного, Начальница, в кои-то веки широко улыбаясь со всей начальственной строгостью, от души радовалась появлению старого знакомого.

- Чо, прикольный прикид? - не снимая Феечки, Рыжий подошел к Начальнице.

- Ага! – кивнула улыбающаяся Начальница, - копыта отпадные! Где оторвал? Адресочек дашь?

- Не поверишь, старая! На распродаже оторвал! – перекладывая Феечку из одной руки в другую, похвастался Рыжий.

- Ладно заливать! – махнула рукой Начальница, - адресок дашь.

- Он тебе черкнет, - и Рыжий указал на Светлого, который стоял в сторонке и широко улыбался, - его концы.

- А ты чо так вырядился, старый черт?! – послышался хрипловатый голос где-то из-за спины, - и надухался, как на свадьбу?!

- А чо, завидно, костлявый?! – с хитрецой спросил Рыжий, обернувшись и узрев улыбающегося за спиной Сухого.

- Да я уж грешным делом подумал, что ты к этим, - и Сухой указал на Одуванчика с Феечкой, - переметнулся. Перышки на ходу меняешь!

- Да ты сдурел, старый черт! – выкрикнул Рыжий и, поставив наконец Феечку на пол, продолжил: - Больно оно мне надо! Бери круче!

- Фигасе! – удивился Сухой, - неужели… - и он указал пальцем вверх.

- Да ну тебя! – махнул рукой Рыжий, - будь приземленней. Я в отпуск иду, чувак! Понимаешь?! В ОТПУСК!

Новость, оглашенная Рыжим, тут же повергла всех в шок, включая Начальницу, которая снова оторвалась от работы.

- В отпуск?! – восхитилась Феечка и тут же добавила: - а я? А как же я?!

- Мушка! – Рыжий снова обнял миниатюрную девушку в изящном платьице, - зайка, в следующий раз! В следующий раз мы с тобой рванем вместе и я тебе такой драйв устрою, закачаешься! Я-то в «движухе» толк знаю!

- Обещаешь?! – лукаво спросила Феечка, склонив голову на бок.

- Обещаю! – довольно ответил Рыжий. Может обещаниям чертей и не стоит верить, но уж этому, уже не пойми, кому, поверить очень захотелось.

Феечка снова бросилась на руки Рыжему и уронила на спину пару самоцветов. Немного повисев, Феечка тихонько скользнув на пол, сложила ручки на груди и уставилась изумительной красоты глазками на своего солнечного чертика.

- Может все-таки руку пожмешь? – отозвался «заспинный» Сухой.

- Ну, блин… - замялся Рыжий, осторожно подходя к перепачканному, дурно пахнущему черту, - грязный ты какой-то, неряшливый…

- Ладно, ладно! – обидчивым тоном перебил Рыжего Сухой, - забыл уже, как сам в обносках ходил?!

- Иди сюда, чертяка! – Рыжий подскочил к Сухому, совершенно не ожидавшему такого оборота дел, схватил его крепко в охапку так, что тот даже крякнул и, оторвав худого черта от земли, прокрутился с ним пару раз.

- Чертяка! – поставив на пол полузадушенного Сухого, Рыжий по-дружески хлопнул того по плечу.

- Чертяка! – не замедлив с ответом, Сухой лупанул в плечо Рыжего.

- Черт! Есть еще смола в жилах! – заметил Рыжий, потирая ушибленное плечо.

- В двух словах расскажешь, как отстрелялся? – сняв улыбку с лица, спросил у Рыжего Сухой.

Рыжий обернулся к Феечке, неотступно следовавшей за ним и по-отечески сказал:

- Иди, поиграйся, мушка! Нам с приятелем потолковать надо.

Отправив Феечку, двое чертей отошли в сторонку для чертовского разговора.

- Вот тебе мои размышления по работе, - Рыжий протянул Сухому исписанный блокнот, - почитай на досуге.

- Записки старого черта? – ухмыльнулся Сухой, беря блокнот из рук Рыжего.

- О! – воскликнул Рыжий, - классное название! Так и подпишешь!

- Заметано! – ответил Сухой, - давай, колись уже!

- А что колоться? – с грустью начал Рыжий, - ты же нашу контору знаешь.

- Тепло приняли? – продолжал расспрашивать Сухой.

- Ага! – скривился Рыжий, - горячий прием, спа-процедуры, увеселения на выбор и все такое! Как положено, с адским гостеприимством!

- Ну ты-то все-таки слинял! Отпустили же?

- А попробовали бы не отпустить! – возмутился Рыжий, - у меня выслуги на десяток жизней! И наград с благодарностями - вешать некуда! Не-еее, брат! – погрозил пальцем Рыжий, - не так уж прост старый, рыжий черт, чтобы бесследно сгинуть!

- Без подарка ушел? – не ожидая радужного ответа, осторожно спросил Сухой.

- Ах! – тяжело вздохнул Рыжий, - кто же от Него без подарка уходит?! – и, расстегнув белоснежную рубашку, Рыжий продемонстрировал Сухому глубокий, уродливый шрам на груди. – Вот! На долгую память!

Пряча уродливый шрам на груди, Рыжий с ужасом добавил:

- И еще я тебе скажу, чертяка. Сто чертей в зад – это много! Это очень, о-ооочень много!

- Так сам просил! – подколол Сухой.

- Больше не буду! – выдохнул Рыжий и довольно улыбнулся. – Теперь все! В отпуск!

- Куда-то когти рвешь или по месту? – поинтересовался Сухой.

- Та куда мне рваться?! Где родился – там и пригодился, - умиротворенно отвечал Рыжий, - только чуток часики подкрутил. К былым временам.

- О-ооо! Началась, пенсия! – тут же стал подтрунивать Сухой, - каменные топоры, деревянные лопаты…

- Та ладно тебе! – ухмыльнулся Рыжий, - не все так плохо. Чуток. Теплее там как-то. Человечнее, что ли? Посмотрим.

- По теплу стосковался? – улыбнулся Сухой.

- Тебе пора! – начальственный голос из-за стойки прервал мирную беседу двух старых приятелей-чертей.

Рыжий вышел в центр коридора, раскинул руки, словно желая всех обнять, и громко сказал:

- Ребята! Мне пора! Если что – не поминайте лихом! Еще свидимся.

- До скорого! – снова подколол «заспинный», сухой черт, которому теперь по статусу полагалась должность самого старого, самого мудрого работника Небесной Канцелярии.

- Типун тебе на язык, мешок с костями! – отлюбезничался на пожелание скорой встречи Рыжий и, взглянув в сторону Светлого, кинул тому: - Ну что, хитрая, волосатая морда? Лови!

- Уже поймал! – с улыбкой ответил Светлый, похлопав по увесистой папке в грязно рыжем переплете, который был наспех заштопан грубым швом ровно посередине.

Глава 25. Неизвестный.

В широком и длинном больничном коридоре свежепостроенного здания, где запах хлорки едва перебивал чарующий аромат свежего ремонта, стояла группа студентов в белых халатах. Будучи ненадолго оставленными без опеки руководителя группы, везунчики-первокурсники, еще вчерашние абитуриенты престижного ВУЗа, оставшись без опеки, тут же бросились в горячие обсуждения. Парни и девчата оживленно спорили о чем-то в формате «все против всех», эмоционально отстаивая правду, которая, как известно, у каждого своя.

Ах, эта молодость! Эта студенческая молодость! Строить шикарные замки с бескрайними полями перед ними, имея пару рублей в кармане! Отважно сражаться за правду с мириадами кровожадных врагов, ни разу при этом не держав в руках ничего опаснее тупого, проржавевшего ножа! Ночи напролет признаваться в любви, так ни разу и не поцеловавшись! Шиковать новым вязаным свитером, как роскошным лимузином, попивая молоко из стеклянной бутылки и закусывая его вчерашним батоном! Жить самым светлым будущим, имея сотню хвостов в сессии! Пожалуй, только молодость на такое способна!

Среди этого «правдоборного» шума различить чье-то мнение было делом совершенно невозможным. Правды, сливавшиеся в единый, словесный гул, были больше похожи на галдеж птичьего базара. Хотя…, пару голосов можно было различить. Звонкий, девчачий голос бойкой короткостриженной девушки невысокого роста и густой бас парня богатырской комплекции, возвышавшегося едва ли не на голову над всей остальной группой.

- Что за базар?! – строго выкрикнула женщина средних лет, подошедшая к группе в сопровождении невысокого мужчины в белом халате и белом чепчике.

Вся группа тут же затихла.

- Товарищи студенты! – громким, поставленным голосом начала женщина, аккуратно поправив белый халат так, чтобы был виден значок члена партии, приколотый на груди. – Мы с вами находимся в отделении патологий новорожденных детей и детей грудного возраста! Как вы успели заметить, отделение находится в новом корпусе нашей прекрасной больницы. Благодаря неустанной заботе Коммунистической партии Советского Союза и лично товарища Хру… - запнувшись на полуслове, женщина тут же поправилась: - Брежнева Леонида Ильича каждый день в нашей прекрасной стране строятся новые больницы и поликлиники. Новейшее оборудование, которым… Чепчиков! – женщина кинула грозный взгляд в сторону невысокого паренька, что-то шептавшего на ухо своему соседу, - тебя это тоже касается!

Новейшее оборудование, которым оснащаются наши советские больницы, - продолжила речь женщина, - позволяет оказывать своевременную, квалифицированную медицинскую помощь всем гражданам Советского Союза. По уровню медицинского обслуживания наша страна уверенно лидирует… Луц! – испепеляющий взгляд женщины коснулся худого парнишки, осмелившегося украдкой зевнуть, - закрой «зевало»! Я твои миндалины отсюда вижу!

Уверенно лидирует, - как ни в чем не бывало, продолжила строгая женщина со значком члена КПСС на груди, - в списке развитых стран мира. И это лично у меня и у каждого сознательного гражданина Советского Союза вызывает особую гордость за нашу страну! Чтобы эта гордость не омрачилась чьим-то необдуманным шагом, прошу всех своими корявыми руками ничего не трогать! Ясно?!

- Вроде не корявые, - из толпы студентов послышался густой бас высокого парня богатырской комплекции.

- Мирон! – сверкнула огненным взглядом руководитель группы, - еще одна реплика – и пойдешь доучиваться в эстрадно-цирковое!

- Октябрина Виленовна! – невысокая девчушка с короткой стрижкой подала бойкий голосок из толпы, - а в операционную мы пойдем?

- Только после уток! – отрезала Октябрина Виленовна.

- Каких уток? – недоумевала девчушка.

- Эмалированных, Машенька, эмалированных! – тоном, не терпящим возражений, пояснила строгая руководительница и продолжила речь: - Товарищи студенты! Я с радостью хочу представить вам заведующего отделением, врача высшей категории, Айваза Арменовича Гаспаряна. Прошу любить и жаловать!

Под жиденькие аплодисменты из тени строгой руководительницы группы вышел невысокий мужчина в чепчике и речью с едва уловимым, приятным кавказским акцентом, обратился к студентам:

- Здравствуйте, ребята!

- Драсте! – понеслось разрозненное, разноголосое приветствие из толпы.

- Как сказала Октябрина Виленовна, вы сейчас находитесь в отделении патологий новорожденных детей и детей грудного возраста…

- Патология! – бесцеремонно перебила рассказчика Октябрина Виленовна, - термин, образованный от двух греческих слов: «патос» – болезнь, «логос» - учение, означающий раздел медицины, изучающий болезненные процессы и состояния в живом организме! Прошу Вас, продолжайте! – руководительница снова передала слово Айвазу Арменовичу.

- Вот, ребятушки, - продолжил зав, - поскольку в отделении находятся маленькие детки, я вас очень попрошу не шуметь! Будьте спокойны, не делайте резких движений и, пожалуйста, воздержитесь от громких выкриков! Детки у нас больные, есть тяжелые пациенты, психо-эмоциональные травмы им совершенно ни к чему.

- Ай! Мирон! – буквально подпрыгнув на месте, выкрикнула невысокая, короткостриженная девушка и уставилась злобным взглядом на высокого, крепкого парня.

- Что Мирон?! – пробасил в ответ парень, - я ничего! Я вообще стою! – оправдался здоровенный детина, украдкой передавая булавку кому-то из сообщников в белых халатах.

- Айваз Арменович! - Октябрина Виленовна обратилась к заведующему отделением, - я знаю, кто сегодня поможет Вам с уборкой отделения.

На этом инцидент был исчерпан и группа студентов, возглавляемая Айвазом Арменовичем, двинулась на экскурсию по новехонькому отделению, в котором запах хлорки едва мог перебить чарующий аромат свежего ремонта.

- А в этой палате, - подойдя к очередной двери, начал зав, - у нас, ребятушки, находятся больные детки, которые волею судьбы оказались без родительской опеки. Брошенные дети, дети из неблагополучных семей, и дети, чьи родители сейчас находятся в местах ограничения свободы.

- Детки в клетке, - подал слабенький голос из толпы худощавый паренек.

- Луц! – как сторожевая собака, заметившая беспорядок, тут же рявкнула Октябрина Виленовна, - Женечка, твоя зачетка все еще у меня!

- В общем, ребятушки, в этой палате детки, находящиеся на попечительстве государства, - продолжил Айваз Арменович.

- Товарищи студенты! – диктаторский голос Октябрины Виленовны снова развеял приятную, теплую речь заведующего отделением, - с каждым годом неуклонно растут морально-волевые качества советского общества. Благодаря объективной пропаганде общечеловеческих ценностей, которую обеспечивает нам советская пресса, в сознании советских людей четко сформировано правильное понимание таких базовых понятий, как: «долг перед страной», «семья» и «дети». И каждый советский гражданин с пониманием…, Храмченко, перестань кривляться! – прервав пламенную речь, Октябрина Виленовна осадила одного из студентов, - ты и так немногим от обезьяны отличаешься!

- А он еще эволюционирует! – послышался выкрик из толпы.

- Кто сказал?! – сверкнув огненным взглядом, злобно потребовала ответа Цербер в юбке.

- Дарвин! – не удержавшись, под всеобщий хохот выпалил высокий, крепкий паренек.

- Завтра жду твой реферат про эволюции живых организмов на Земле, Дарвин! – сквозь зубы прорычала Октябрина Виленовна и продолжила с пропагандой: - Каждый советский гражданин с пониманием относится к основополагающим принципам построения советского государства. К сожалению, еще не все граждане Советского Союза достигли высокого уровня самосознания и в нашем социалистическом обществе все еще случаются инциденты вопиющей безнравственности! Коммунистическая партия Советского Союза и лично товарищ Брежнев, - четко, на этот раз не сбиваясь, произнесла она, - Леонид Ильич силами правоохранительных и воспитательных органов день и ночь борются с подобного рода нездоровыми явлениями, чтобы в будущем мы могли построить коммунистическое общество…

- Разрешите, Октябрина Виленовна, - вмешался Айваз Арменович и обратился к группе студентов: - Ребятушки, на самом деле таких случаев действительно немного. К несчастью они случаются, но с каждым годом все реже и реже. Деток в палате немного, но они есть. Все они ждут выздоровления, после чего мы их отправим в детские дома. Прошу вас, ребята! – и зав осторожно распахнул белую дверь в просторную палату с маленькими детьми.

Невзирая на предостережения Октябрины Виленовны, женская часть группы тут же бросилась к миленьким младенцам в деревянных люльках, чтобы потискать их, понянчится или хотя бы погладить по головке. Ведь девочки - они же такие девочки! Они рождаются с уже полностью сформированным материнским инстинктом! И на пути к младенцу остановить их не может ничто, даже грозная Октябрина Виленовна! Палата тут же наполнилась «сюсканьями», «утипутями» и прочими «телячьими» нежностями. Парни в это время хаотичной группкой стояли в сторонке и стоически терпели все эти немужские выходки.

- А это что за чудный ребенок?! – воскликнула одна из девушек, указывая на перебинтованного, крохотного младенца с тремя рыжими пушинками на голове.

- О-ооо, ребятушки! – с воодушевлением начал Айваз Арменович, - этот мальчик – гордость нашего отделения! Чуть больше месяца назад нам доставили этого младенца прямиком из родильного отделения. Мальчик прибыл к нам с тяжелой, крайне редко встречающейся патологией: экстрастернальной частичной эктопией сердца…

- Экстрастернальная эктопия сердца, - в очередной раз перебив зава, громко начала Октябрина Виленовна, - это…

- Т-ссс! – приставив палец ко рту, Айваз Арменович умоляющим лицом попросил руководительницу быть потише.

- Экстрастернальная эктопия сердца, - снизив голос, но не изменив интонации, продолжила Октябрина Виленовна, - это врожденная патология нарушения взаимоположения грудины и сердца, в простонародье «сердце снаружи», - дала пояснение руководительница группы.

- Мальчик поступил к нам, - снова взял слово зав, - в стабильно тяжелом состоянии. Как правило, прогноз при такой патологии крайне неблагоприятный, младенцы с эктопией редко доживают до года. Но в нашем случае, слава Богу, - Айваз Арменович поежился под испепеляющим взглядом грозной руководительницы, - эктопия была больше условной. У младенца отсутствовала часть грудины, прикрывающей сердце. Без сомнений, патология тяжелая, сердце буквально просматривалось сквозь кожу, но вполне излечимая. Сердце младенца было здоровым, сосудистых патологий выявлено не было, поэтому шансы на выздоровления малыша были достаточно велики.

По всей видимости, причиной такой патологии стала травма, полученная роженицей во время беременности. И это немудрено, учитывая личность этой самой «матери», личность которой, к слову, до сих пор не удалось установить. По словам коллег из родильного отделения, женщину в состоянии алкогольного опьянения доставили во второй стадии родов. Ребята со скорой, - улыбнулся Айваз Арменович, - боялись, что она у них в машине родит. Но, слава Богу…

- Айваз Арменович! – со всей деликатной жесткость, на которую только способно лицо руководящего состава, вмешалась Октябрина Виленовна, - я хочу напомнить Вам о недопустимости религиозных высказываний из уст советских медиков!

- Извините, Октябрина Виленовна! – стал тихонько извиняться зав, - заговариваюсь. Извините, ради Бо… Ой! - и зав, запнувшись на полуслове, хлопнул себя ладонью по рту под всеобщие смешки.

- Мы, врачи, специалисты высокого уровня, - продолжила «бомбить» зава руководительница, - не допускаем какого-либо рода высказываний, порочащих высокое звание советского врача!

- Да, да, извините! – еще раз извинился зав и продолжил рассказ о мальчике. – Так вот, ребятушки, родила эта пьяная дама без имени и через час сбежала через окно, оставив новорожденного сына в родильном отделении. Это было в первой половине дня. А уже ближе к часу дня мальчик находился у нас.

Ну и как тут не сказать про золотые руки нашего замечательного хирурга Гольдмана Рудольфа Михайловича, который следующим утром провел блестящую, многочасовую операцию, увенчавшуюся…. Вот! – немного задумавшись, Айваз Арменович просто указал на мальчика, как живой факт блестящей хирургической работы. – Я должен вам сказать, ребятушки, что наш хирург, Рудольф Михайлович – совершенно уникальный специалист, на счету которого масса сложнейших, успешных операций! Некоторые операции, выполненные золотыми руками Рудольфа Михайловича, являются просто-таки уникальными! Больше в мире никто такого не делает!

Октябрина Виленовна! - Айваз Арменович обратился к руководительнице, которая грозным шепотом отчитывала кого-то из группы, - я прошу Вас! Да просто настаиваю на том, чтобы Вы устроили ребятам встречу с этим замечательным специалистом!

- Обязательно, Айваз Арменович! – ответила Октябрина Виленовна, - но только после уток! – добавила она под всеобщие вздохи. - А, кстати, где он сам? – спросила у зава о хирурге руководительница.

- Там, где и положено быть хирургу, - не без должной гордости ответил Айваз Арменович, - в операционной!

- Блестяще, Айваз Арменович, блестяще! – на удивление щедро похвалила медперсонал суровая Октябрина Виленовна.

- И еще один интересный факт, ребятушки! – продолжил с увлечением рассказывать зав, - в день операции Рудольфу Михайловичу исполнилось сорок пять лет. Представляете?! У него день рождения, а он оперирует! Мы всем отделение шутили насчет того, что в качестве подарка… - видимо слово «Бог» должно было сорваться с уст Айваза Арменовича, но мудрый зав быстро перефразировал, как пластилиновую фигурку перелепив на ходу то, что просилось на язык, - его величество Случай преподнес этого чудного мальчика.

И на радостях Рудольф Михайлович повелел назвать пацана его именем. Так мальчик получил имя Рудольф. А когда стали разбираться с отчеством, само собой, не без участия Рудольфа Михайловича, то поняли, что отчество должен дать тот, кто подарил жизнь. О биологическом отце и речи не могло вестись! Мы и о матери-то ничего не знали, куда там отца искать?! Таких отцов на север за длинным рублем много уехало, сыщи там его! Подумали и решили: как ни крути, именно Рудольф Михайлович своими золотыми руками дал ребенку второй шанс на долгую жизнь! Отец можно сказать! Ну, с позволения нашего замечательного хирурга, по батюшке наш маленький Рудольф был записан, как Рудольфович.

- А фамилию тоже дал? – спросил кто-то из толпы.

- Ну, уж нет, ребятушки! – с улыбкой ответил зав, - фамилия – это такая штука, которой просто так не разбрасываются! Поскольку настоящую фамилию мальчика установить не удалось, мы всем отделением решили, что будет он Неизвестным. Так вот появился на свет еще один гражданин, Рудольф Рудольфович Неизвестный! – и Айваз Арменович широким жестом указал на миленького, перевязанного бинтами мальчика с тремя рыжими пушинками на макушке, который смотрел на всех своими удивленными глазками, улыбаясь совершенно очаровательной улыбкой.

Фамилия Неизвестный так позабавила группу студентов, что все наперебой тут же стали рисовать блестящее будущее еще грудному младенцу.

- А представляете, – высказывалась невысока, бойкая девчушка с короткой стрижкой, - если он станет космонавтом?! Во всех газетах мира, на первой полосе: «Неизвестный советский космонавт первым ступил на поверхность Марса!». Класс?!

- Или врачом, - предположил высокий, крепкий парень, - «Неизвестный советский профессор первым в мире успешно выполнил трансплантацию мозга!».

- Тебе пригодится, Мирон! - не преминула съязвить Октябрина Виленовна.

- А может быть, - тихим голосочком, осторожно беря на руки малыша, начала мечтать хрупкая девушка со светлыми волосами, - он станет писателем? Он напишет много замечательных повестей и романов! Его будут читать во всем мире, его работы переведут на сотни языков! И все свои работы: романы, повести и рассказы он будет подписывать своей настоящей фамилией. А все будут думать, что это – псевдоним. Автор: Неизвестный!

Перебинтованный малыш с тремя рыжими пушинками на макушке улыбался и забавно махал ручками на руках у миловидной девушки с удивительно тихим, нежным голосом. Он смотрел на нее своими удивительными, голубыми глазенками и улыбался. Смотрел на нее, на белый больничный потолок, на других ребят, обступивших его кругом…. Смотрел на весь этот удивительный, полный красок мир! Мир, который ему еще предстояло познать.

© Руслан Ковальчук