Я - лузер

Глава 45

Вообще, привычка современных романистов описывать всевозможные бессмысленные сны для «атмосферности» меня изрядно угнетает. Просто диву даёшься, как этот затёртый ещё при Плавте приём создания парадоксальной реальности пихают ныне в любую книжку. Хоть детектив возьми: обязательно опишут глупый и страшный сон сыщика, какого-нибудь окровавленного младенца, который шепчет герою имя убийцы, но, проснувшись, герой не может вспомнить это имя. В фэнтези-сагах наркоманские видения под воздействием какого-нибудь секретного эльфийского настоя – дело совершенно обыденное. В хоррорах так это вообще насущный хлеб автора. В так называемой интеллектуальной прозе могут растянуть описание сна на пятьсот страниц, и только на пятьсот первой сообщат тебе, что это был сон, и можно было, короче, вообще не читать, либо опишут героиновый или мухоморовый приход героя, понапихав до кучи всякой заумной эзотерики. Не могу объяснить этот странный тренд ни чем иным, как бессовестными (и удавшимися) попытками авторов обмануть собственного издателя, искусственно увеличивая объём книги этими сновиденческими описаниями, прочитывая которые читатель рискует вывихнуть себе челюсть от зевоты.

С другой стороны, это уже сложившаяся традиция, а традиции надо чтить. Написать современный роман, не вставив туда явно наркоманского, бесовского сна? Разве это завещали нам праведные предки? Я не хочу прослыть манкуртом.

Наступило, в общем, время самых жарких ночей – конец июля. Я не мог уснуть до двух-трёх часов ночи, ворочаясь на раскалённых простынях. Все окна были нараспашку, иначе просто невозможно было дышать. А утром, уже в пять часов, солнце радостно заявляло о себе, заливая комнату ослепительным светом, и приходилось, матерясь, вставать и задёргивать шторы, и всё равно к десяти утра в комнате было, как в бане. Я не высыпался, спал урывками, а тут ещё наша конопля стала потихоньку входить в силу, и, ей-богу, она удавалась на славу. Ту же «манагу» из хорошей травы не сравнишь со сваренной из «беспонтовки». Я всего полстакана выпил, через час вышел в туалет и просидел на жаре четыре часа, наблюдая за муравьями. Интересно они живут, если присмотреться, есть, чему поучиться. Короче, говорю, нормальная трава. В те часы, когда удавалось задремать, сны мне снились очень красочные, интересные.

В ту ночь было особенно жарко, я весь взмок и долго не засыпал, ворочаясь туда-сюда. Наконец, уронил голову на руки, но тут же вскинул: мне показалось, что в комнате кто-то есть. И действительно, на стуле в метре от кровати сидела Айгуля. Помню, я скорее обрадовался, чем удивился: хоть потрахаюсь. Айгуля была обнажена по пояс, и большие и белые её груди нависали над огромным животом, а распущенные волосы придавали её облику что-то ведьминское.

- Здравствуй, - сказала она и протянула ко мне руки, - иди же ко мне.

Я встал и успел даже поставить левую ногу на пол, когда почувствовал, что за правую кто-то ухватился. Я оглянулся: в моей кровати лежал Боб Марли с окровавленным лицом, похожий на Иисуса, и держал меня за ногу.

Лицо Айгули скорчилось как от боли:

- Ну, любимый, иди же ко мне!

- Стой! – прохрипел Боб Марли. – Не уходи. Если даже такие, как ты, покинут меня, что станет со мной? Ты сам объявил меня своим божеством, я взял тебя под свою опеку, и это твоя благодарность? Суёшь мне нож в спину?

- Иди ко мне, милый, - Айгуля принялась пританцовывать на месте, водя руками по животу и призывно оглаживая груди.

Я, если честно, был в некотором затруднении. Конечно, хотелось подойти и обнять Айгулю, сколько уже не видел её. С другой стороны, было как-то неудобно перед Бобом Марли. Хороший он чувак был, песни душевные писал. Непонятно, конечно, что он делает в моей постели в таком непотребном виде и почему хватает меня за ногу, но я почему-то ощущал какую-то тревогу от его слов. Будто, идя к Айгуле, я действительно предаю его, вернее, даже не его, а какую-то важную часть самого себя, что была со мной всё время, а теперь вот ей подходит время умирать. Страшно.

- А может, вы подружитесь? – с надеждой спросил я. – Почему я обязательно должен выбирать между вами?

- Нет! – закричала Айгуль.

- Нет! – закричал Боб Марли.

- Ладно-ладно, чё разорались. Давайте тогда присядем и всё адамша обсудим. Боб, что ты имеешь против моей девушки?

- Если ты уйдёшь к ней, мы с тобой больше не увидимся. Ты заживёшь той жизнью, которую всегда ненавидел. Помнишь, о чём ты молился мне? Ну, в основном, чтобы быстрее отпустило, когда передознёшься, но ещё чтобы никогда не жить жизнью обывателя. Телевизор в кредит, мебель в кредит, телефон в кредит, дети, пелёнки-распашонки, надо бы машину поменять, а то перед соседями неудобно, ура, сегодня шеф похвалил, э-ге-гей, зарплату на десять тысяч повысили. Забыл, как тебя всегда воротило от такого? Я дал тебе всё, что обещал – иллюзию спокойствия в этом изначально безумном мире. Давай же пройдём этот путь до конца. Не предавай меня. Если ты уйдёшь к ней, не будет никогда больше этих странных зимних дней, когда с утра хочешь замутиться, но никак не получается, обзваниваешь кучу народу, но все говорят только «может быть», и вот уже под вечер, когда хочешь плюнуть на всё и купить лучше бутылку коньяка, звонит человек, от которого ты в последнюю очередь этого ожидал, и говорит, что есть вариант. И уже почти ночью, когда голова болит от суматошно проведённого дня и пустого ожидания, ты благоговейно вдыхаешь этот первый напас, и тогда стены квартиры раздвигаются до немыслимых пределов, и я заглядываю на огонёк. Бойся потерять это, лучшего ничего не будет в твоей жизни.

- Хм. Ты взволновал меня, Боб Марли. Но теперь время послушать тебя, Айгуля.

- Если ты останешься с ним, мы никогда с тобой больше не увидимся. Ты продолжишь жить как прежде, но каждую секунду будешь мучиться о какой-то другой жизни, которую мог иметь, но всё проворонил. Если ты пойдёшь ко мне, я подарю тебе все радости крепкой семьи. Ты встретишь меня у роддома, возьмёшь на руки нашего сына, и в тот момент окончательно и бесповоротно поймёшь, что не ошибся в выборе. Я буду тебе верной спутницей, помогу сделаться самой лучшей версией самого себя, какая только возможна. Без меня тебе никак не стать ею, и в глубине души ты это прекрасно понимаешь. Рядом со мною тебя ждёт тихое счастье, уважение соседей, каждодневная радость вкусного ужина и выглаженной рубашки, премии и бонусы от начальства – я подберу тебе самого лучшего начальника, который нас достоин. Мы вместе будем открывать мир. Ты ещё достаточно молод и вполне умён, чтобы через несколько лет стать хорошим, высокооплачиваемым специалистом. Мы и наши дети поедем в Париж, Рим, Амстер…, нет, нафиг, пусть будет Мадрид. Я дам тебе лучшую жизнь, которой ты достоин.

- И ты взволновала меня, Айгуля. Я буду думать.

И я стал думать. Сев на кровать (Боб Марли так и не выпустил мою ногу, а Айгуля продолжила соблазнительно танцевать), я стал соображать, кому лучше верить. Оба говорили дело, оба соблазняли умеючи. Очень жаль, конечно, что нельзя их подружить. Но это была бы совсем сказочная жизнь, на грешной земле так не бывает. А значит, действительно надо выбирать.

С одной стороны, Боб – прикольный чувак. Покурить с ним всегда можно, мозги не парит насчёт работы, там, или карьеры. С другой, конечно, без Айгули тоже уже не могу. Может, монетку кинуть? Я вынул из кармана монетку, подкинул, но она не упала, а зависла в воздухе и стала медленно крутиться.

- Ладно, - нервно крикнул я, - доведёте меня, чертяки. Я выбираю…

Тут я проснулся. Было уже утро. Солнце начало раскалять комнату. Голова болела. Я сел на кровати. Надо же, приснится хрень такая.

За завтраком я рассказал Ермеку этот сон.

- Что он может означать, как думаешь?

- Знаю, только не знаю, как тебе сказать, чтобы ты не обиделся.

- Блин, опять выдумал что-то. Ладно, говори, не ссы, не огорчусь.

- Ну, Айгуля твоя – она девушка, правильно? А этот Боб – он же мужик? Ну, получается, тебе надо выбирать между бабой и мужиком. Понимаешь?

- Что? Пошёл ты на хрен, Зигмунд Фрейд. Мыслишь на уровне примитивных, самых очевидных ассоциаций. Явно там что-то иное имелось в виду. Подсознание хочет мне что-то сказать. Вообще, жуткий сон.

- Почему?

- Ну, обычно персонажи в снах длинных монологов не произносят. Скажут пару слов, какую-нибудь херню бессмысленную, и исчезнут. А тут прямо речь мне оба задвинули, да ещё длинную, связную. Первый раз со мной такое. Реально не по себе. Сейчас в соннике гляну.

Но к чему снится Боб Марли, я так и не нашёл. Так и остался этот сон необъяснённым. Единственное, появилось стойкое ощущение, что я стою на распутье, правда, не понятно, на каком. Дурацкие сны, только настроение портят. И, кстати, почему у Боба Марли лицо было окровавлено, почему он был похож на Иисуса? Ерунда какая-то, бессмыслица.

Описанный выше сон был последним достойным упоминания эпизодом июля. Настал август. Он был поначалу такой же нудный и тягучий, как все последние дни, но на горизонте событий будто бы погромыхивала чёрная гроза. Липкими душными ночами я просто физически чувствовал, что развязка близится. Либо я верну себе Айгулю, либо оставлю себе свою старую борзую и фантастическую жизнь.

Числа седьмого или восьмого августа позвонила Айгуля, которой в черепную коробку забрела очередная дикая идея, и обрадовала меня новостью, что я должен поучаствовать в… нет, писать об этом и то позорно. Сейчас я соберусь с мыслями и силами и опишу всё как есть в следующей главе.


Продолжение 5 ноября

Да если честно, всегда только ей и спасался. Мне таблетки выписывали "Депресс", но я ни разу не пил, только травушкой лечился. Но тоже, блин, чревато, если чересчур увлечься.

Ждём) Потом еще и про запой давай))

Ждём продолжения.
Меня бы в рассылку.

Отправлено с мобильного клиента YAPik+

Стало грустно,ну что делать автор всегда прав.Жду.

Хорошо пишешь.
Да и меня не смутишь "кенаешками " и "калайсан?" В-)
Жду продолжения !
И да ,ты соседку дачную что то совсем забросил. ) Как она там бедняга ?

Тээээкс,с вахты приехал
Ща почитаю
Ну едрит твою налево(((
Читать то с гулькин(айгулькин) хуй!

Это сообщение отредактировал zubrus - 29.10.2018 - 11:24

Жду продолжения, крестиками отмечаю дни до 5 ноября.

А вот и 5 ноября, ТС продолжать уже пора

Ждём продолжения

Да запоя-то не было, один день побухал, а на следующий вспомнил, почему в свое время водку пить бросил. Поболел, поблевал, и хватило.

Блин, правда, для меня эти рассылки темный лес, у меня рассылочный кретинизм, я даже на телефоне никогда не умел массовые рассылки делать.

Спасибо за поддержку всем, я сегодня еще один рассказ выложу, можно в профиле посмотреть. может, кого заинтересует. Вместо запоя вот решил на что-нибудь другое переключиться.

Глава 46

Конечно, я обрадовался её звонку. Впервые после расставания она позвонила мне первая.

- Привет, - сказала она, - как дела?

- О, привет, Айгуля, любимая. Дела нормально, как сама? Как здоровье?

- Да хорошо всё, не переживай. Как вы там перевоспитываетесь?

- Ударными темпами, сам поражаюсь. Сегодня вот заставил Ермека Тацита читать, завтра в консерваторию собираемся, на Чайковского.

- Опять бухаешь, что ли?

- Да просто шучу, что за гнусные намёки. С водкой покончено навсегда, теперь ты – моя водка.

- Туповатый комплимент, ну да ладно. Я, собственно, насчёт вашего духовного развития и звоню. У меня племянник сегодня на поэтическом вечере выступает в Клубе поэтов. Сможешь меня сопроводить? Ермека тоже бери, ему полезно будет. Можете даже выступить там, я очень рада буду.

Конечно, я очень хотел увидеть Айгулю, но, блин, поэтический вечер? Если кто узнает, надо мной будет ржать весь край ещё лет триста.

- В Семске что, есть Клуб поэтов? Реально?

- Вообще-то, это группа «Вконтакте», просто на один вечер кафешку сняли. Наши семские поэты собираются пару раз в год и читают свои стихи. Кто больше понравятся, тем дарят подарки. Ну, книги, там, блокноты, ручки. Я хочу сертификат на тысячу в нашу донерную подарить.

- Блин, и твой племянник в это втянулся? Скажи, пожалуйста, сколько раз в неделю его бьют? Почему вы ничего не предприняли, когда он стал носить длинные шарфы и по целым дням просиживать на подоконнике? Сломаете жизнь парню. В армейку бы его, или хоть на зону.

- Ой, это твоё окружение - гопники одни. Шарфов он не носит, и друзья его уважают.

- Посмотрел бы я на этих друзей. Эспрессо, поди, любят пить и штаны подворачивать. Эх, как я иногда жалею, что мне сейчас не шестнадцать лет. Вот бы я среди этих хипстеров развернулся. Открыл бы оптовую торговлю отобранными вейпами и спиннерами. На тамагочи я, помню, нормально в своё время поднялся. А нынешние молодые пацаны вялые какие-то, не могут их толком под шконарь загнать. Ой, прости за вульгаризм, это я от Ермека набрался.

- Ох, ты всё такой же болтун. Ладно, короче, не хочешь – не надо, я найду с кем сходить.

- Подожди. Я же не сказал, что не пойду. А с кем это ты с другим собралась?

- Я тебе разве обязана отчитываться? Не беспокойся, одна не пойду. Короче, ты мне составишь компанию?

- Конечно, буду счастлив.

- Ну, а то столько разговоров лишних. Ладно, значит, сегодня в семь часов вечера.

- Куда подходить-то? Где у нас нынче в Семске эпицентр томного декаданса?

- Кафе «У Жадыры» знаешь? На семьдесят втором квартале.

- А, знаю, как-то бух… в смысле, сидел там. Минералку ещё помню пил. Ладно, я обязательно буду. До встречи, жду с нетерпением.

- Давай.

Положив трубку, я задумался над двумя вопросами. Первое: брать ли с собой Ермека? По всем раскладам выходило, что брать надо. Одного его оставлять ой как чревато: вытащит что-нибудь из дома, загонит да набухается. Наведёт в дом всякой ветоши, всю заготконтору мне попалит. Так что брать однозначно. И второе: нельзя ли, пользуясь случаем, как-нибудь произвести впечатление на Айгулю? Что-то она там намекнула про выступить. Позор, конечно, но мои пацаны по таким подозрительным местам, как поэтический клуб, не ходят, так что, может, никто и не узнает. Зато можно будет там блеснуть. Понимаете, о чём я? Поэтический вечер; толпа патлатых и сутулых очкариков с лоснящимися лицами да худосочных некрасивых барышень с неприятно высокими лбами; несколько порядочных людей, случайно забредшие на огонёк, безудержно зевают; но вот все задроты отмямлили свои прыщавые рифмёнки, и тут выхожу мужественный я и прочитываю хорошо поставленным голосом что-нибудь гениальное собственного сочинения. Грех таким случаем не воспользоваться. Дело за малым – собственно написать что-нибудь гениальное. Можно, конечно, ради такого случая позаимствовать на один вечер стишок у какого-нибудь Бодлера, но, учитывая присущее мне невезение, обязательно найдётся в зале начитанная свинья и уличит меня в плагиате. Рисковать я не имел права.

Подумав, я вспомнил, что у нас во дворе живёт один щегол-студент по имени Рустем, который тоже, вроде, занимается этой стихосочинительской хренью, из-за чего передвигается по краю исключительно короткими перебежками, то и дело ныряя в кусты при виде нормального пацана. Он иногда, когда удаётся выклянчить у своей матери-одиночки немного денег, берёт через меня траву. В каком-то смысле хороший пацан: сколько укропу ему в шпек ни подмешивай, ни разу не жаловался. Мне иногда кажется, что он даже не кайфует от травы, а ему важен сам факт покупки, как бы приближающий его к брутальному и таинственному миру краевских движений, к которому его тянет как всякого задрота.

Разумеется, так как Рустем позванивает не менее двух раз в неделю (больше ему не через кого брать, прости господи, лошара), у меня есть его номер. И я набрал ему.

- Салем, Рустем, узнал? Как делишки?

- О, салам, я тебе как раз звонить хотел. Не обрадуешь?

- Обрадую, братишка, конкретно обрадую. Короче, ты же вроде стихи пишешь?

- Что? Ну да, увлекаюсь, а причём тут? Я замутиться хотел.

- Да понял я, о том и речь. Мне тут в одном поэтическом вечере выступит надо. Не напишешь мне стишок хороший, ну, чтобы я там козырно смотрелся? Не колхозный, типа, а что сейчас модно. Ты, наверное, шаришь в этом. Я, знаешь, прозу больше люблю, а в поэзии вообще дуб дубом. А я тебе пару маленьких подгоню, в качестве гонорара. Масть эксклюзивная, в городе её ещё нет, я тебе по блату сделаю.

- А что за вечер? В «Жадыре» сегодня?

- Ты чё, в курсе?

- Да, я там тоже выступаю. Надо же, никогда бы не подумал, что ты…

- Да мне просто свою девушку надо впечатлить.

- А, ясно. Знаешь, есть готовая вещь, поэма, вообще бомба, новый жанр в стихосложении. Только я за два маленьких её не отдам.

Охренеть, ещё и торгуется. Надо же, лох лохом, а как зашли на его территорию, так сразу сиськи расправил.

- И сколько тебе надо за твою поэму?

- Большой.

- Губа не дура, братишка. Но если твоя поэма не называется «Облако в штанах-2» и по уровню не дотягивает до первой части, я такой цены не дам. Да и сам Маяковский постеснялся бы целый стакан ломить.

- Ну, ладно. Меньше не могу, извини. Лучшая моя работа, переворот в стихосложении, я её приберегу лучше.

- Ой, ладно, подожди. А ещё говорят, что поэты бескорыстные. Давай так: я к тебе с весом подъеду, посмотрю твою поэму, если понравится, отдам большой. Нет – нет. Кота в мешке тоже не хочу покупать.

- Ладно. Давай часов в шесть встретимся, как раз куранём и вместе в «Жадыру» пойдём.

- Курануть-то можно, только я с девушкой договорился пойти. Сам по себе продвинешься. Ладно, в шесть ко мне домой подходи, я подъеду.

Не хватало ещё, чтобы люди в краю видели, как я с этим дуриком куда-то иду. И куда? На поэтический, пля, вечер.

Я быстро нарвал травы примерно на стакан и положил в тень сушиться. Потом снова задумался. А ну как мне эта его поэма не понравится? Новый жанр, тоже мне, выискался поэт-новатор. Надо подстраховаться и на всякий случай иметь в загашнике что-то ещё.

Подумав, я решил, что напишу что-нибудь сам. Даже, блин, Серябкина из «Серебра» стишки кропает, хоть для успеха на поп-сцене одних сисек вполне довольно, так неужели я не смогу? Просто следует серьёзно отнестись к вопросу создания творческой атмосферы.

Я снова пошёл в теплицу и набрал лучших соцветий, смешав все имеющиеся в наличии сорта (опасливо обойдя лишь кустик злополучного Royal), сделал и съел столовую ложку «каши», выпил стопку манаги и, дожидаясь эффекта, скурил с Ермеком то, что осталось.

Через час я вдруг ощутил прилив вдохновения. Метафоры с эпитетами так и зароились в моей голове: только записывай. Не теряя ни минуты, я схватил лист бумаги и ручку и начал творить.

Через полчаса (а может и больше, кто знает: когда в дверь стучится Вечность, время теряет силу) я поставил точку, сощурился, перечитал написанное, удовлетворённо откинулся на спинку стула и громко процитировал Пушкина насчёт сукина сына. Стих явно удался, при прочтении я ощущал сладкое дрожание во всём теле, как будто сама муза Эрато спустилась со своего Геликона и сделала мне массаж простаты.

Время шло к шести. Я велел Ермеку одеться в единственный его приличный костюм, дар сэконд-хэнда, тщательно закрыл дачу на все возможные запоры (собаку надо было завести, да побоялся, что Ермек сожрёт), и мы поехали в город.

К шести подтянулся Рустем, мы покурили, потом он вытащил из кармана замусоленный листок, и я прочёл следующее:

Когда депутат маслихата, швею молодую благами
от «Apple» купивший, от старческой похоти содрогаясь,
ей во влагалище фаллос влагал, она, в потной влаге,
нагая, всё думала, что скажет парню, что скажет маме.

- Что это за хрень? Это поэма? Тут четыре строчки всего.

- Это поэма-хокку.

- Ахаха, что? Поэма-хокку? Вон даже Ермек заугорал.

- Да вы просто не шарите в этом. Хокку знамениты тем, что в минимальном количестве строк и слогов там передаётся глубокое жизненное переживание или наблюдение. Причём часто это как бы фотографический снимок того момента, когда автор это наблюдение сделал. Вот, например:

Стебель морской капусты.
Песок захрустел на зубах.
И вспомнил я, что старею.

Басё запечатлел тот миг, когда к нему пришло окончательное понимание: он - старик, - Рустем начал тараторить и махать руками, как курица, а в уголке его рта стала скапливаться слюна; первый раз я его таким видел. – У него ухудшилось зрение, и он не заметил, что плохо вымыл капусту. Это очень грустное стихотворение. Я же решил пойти дальше. Показать в минимуме строчек фотоснимок не из жизни одного человека, а целого общества. Перечти моё стихотворение, там вся наша эпоха: повсеместное падение нравов, поклонение торговым маркам, беспутность власть предержащих, и всё это запечатлено, как снимок, в одном моменте соития.

Ермек начал зевать. Я решил поддразнить не в меру разошедшегося Рустема:

- Да-да, там слышится Дант, там слышится Шекспир.

- Точно. Только на современный лад. Мы поколение «Твиттера», не забывай. Нам надоели многостраничные поэмы. Я доказал, что можно вместить эпоху в четыре строки.

- Если твоя поэма такая гениальная, что ж ты её сам не прочтёшь на вечере?

- Да, блин, тут проблема есть. Там же снимать будут, потом в нашей группе выложат. Моя мама обязательно посмотрит.

- Ахаха, и что, наругает?

- Нет, почему сразу наругает. Просто недовольна будет. Ей почему-то кажется, что это типа порнухи.

- И мне тоже. А что такое «влагал»?

- Это устаревшая форма слова «вкладывал».

- А со словом «влагалище» оно не одного корня? А то тавтология получается.

- Конечно, - иронически заметил Рустем,- сейчас что ни человек, то литературный критик.

- Ладно, я всё равно покупать не буду. Ты говоришь, там снимать будут. Если с края кто потом увидит видос, где я про влагалище швеи и дряблый депутатский фаллос стихи читаю, со мной здороваться перестанут. Блин, реально слишком много потных гениталий для четырёх строк. От твоих стихов рыбой пахнет.

- Да, это я селёдку ел, когда писал. Ну, не хочешь, не бери, я сам потом, как начну отдельно жить, его прочитаю.

- Лет в сорок? Тогда оно уже неактуально будет.

- Ладно, уже идти пора. Коробок продашь?

- Да без бэ.

- Только у меня семьсот тенге только. Насыпь на эту сумму.

- Блин, это как будто сигаретами поштучно торговать. Ладно, хрен с тобой, давай свой семихат, держи полный коробок. Вот, с горочкой насыпаю, как незаурядному поэту. Маме привет.

Без пятнадцати семь мы уже подходили к кафе, воспевающем в своём названии красивое казахское женское имя, и я набрал Айгулю:

- Привет, мы уже к кафе подходим.

- Да, мы с племянником скоро будем. Там вход свободный всем желающим, смело заходите, я минут через двадцать буду.

Я открыл дверь и окунулся в мир провинциальной поэзии.



Продолжение в субботу

Ура! Заработало!

Глава удалась! Можно использовать цитаты?
"Сломаете жизнь парню. В армейку бы его, или хоть на зону"
"Сиськи расправил"

Ай,красава!!!
Жду субботу!!!

Эт хорошо, я переживал)

Случайно наткнулся. Аффтар, пеши исчо! Реально суперски написано! Жизненно. Видно, что основано на реальных событиях. Рукоплещу!

semskcity

Вот реально, на самом интересном месте....

На одном дыхании все части прочитал! Спасибо! Жду с нетерпением продолжения!

Фух, дочитал.
Наткнулся случайно, два дня запоем читал.
И юмор есть и цитаты искрометные.Надеюсь, что герой все-таки остепенится, и полоса неудач его перестанет преследовать.
И да, жду продолжение.

Суббота!
Продолжения страсть как охота!

Глава 47

Свет был приглушен, человек тридцать, разбитые на небольшие кучки, о чём-то негромко переговаривались. Я заметил Рустема в компании таких же омега-студентов, будто бы прячущихся здесь от невзгод реального мира и его грубых обитателей. У дальней стены несколько столов были составлены в одну линию, и на них, на что я сразу обратил внимание, стояло нехитрое угощение: всякая мерзость типа лимонада, заварных пирожных и тому подобных лакомств для радужных пони. Ни пива, ни мяса. Я, конечно, и не стал бы пить при Айгуле, но само меню говорило о многом. Хотя с другой стороны, конечно, меня хорошенько пёрло, и потому сладкое было к месту. Я уверенной походкой, громко бросив на ходу пару слов Рустему и показав тем самым, мол, я свой, из тусовки, подошёл к столу и налил в одноразовый стаканчик лимонада, а потом выбрал пирожное посимпатичнее и кусок кекса, ловко схватил то и другое и отошёл к стене, дабы чего доброго не подумали, что я пришёл сюда пожрать. Ермек, плетущийся за мной, как собачка, и явно чувствующий себя не в своей тарелке, сделал то же самое и встал рядом со мной. На нас кое-кто косился, но пофиг. Кекс был слегка заветренный, а пирожное ничего себе, так что минут через десять можно будет повторить.

В другом конце зала на импровизированной сцене из составленных вместе ящиков, покрытых ковром, среднего роста толстячок лет сорока возился с китайским микрофоном, шумно сопел в него, бил ногтем и периодически произносил: «Раз, раз»,- но все эти процедуры никак не влияли на качество звука: тот был всё так же хренов, со всякими хрипами и свистами, как будто микрофон был тяжело болен.

Я потолкался среди собравшихся, слушая разговоры. Говорили о всяком: двое братьев по рахиту (один очкарик, второй просто с лоховским лицом) обсуждали неведомого мне Оксимирона, склоняясь к мысли, что Бродский всё же немного техничнее; девушка с проколотым в нескольких местах лицом рассказывала каким-то говнарям в кожанках про осознанные сновидения и как она пишет тексты во сне (я присмотрелся внимательно: вроде не накуренная); прилично одетая парочка средних лет, пугливо оглядываясь, чтобы никто их не услышал и не поднял на смех, обсуждала последний выпуск «Уральских пельменей».

Через пятнадцать минут подошла Айгуля в сопровождении тощего высокого паренька, у которого на шее – ха-ха! – был изящно намотан педиковский шарф. Айгуля была в красном платье, и такая она была в нём красивая, что все собравшиеся, невзирая на пол, принялись на неё таращиться.

- Привет, любимая! Ух ты, какое платье, - я хотел чмокнуть её в губы, но она успела отвернуться и подставить щёку: одно из инстинктивных бабских движений.

- Привет, привет. Здравствуйте, - церемонно обратилась она к Ермеку, и я чуть не заржал, вспомнив, что в последний раз она видела его в переходе. Всё-таки приличная одежда меняет человека.

- Здрасьте,- как-то неуверенно ответил Ермек. Вообще он, будучи заметно старше любого из собравшихся, заметно робел. Ничего, пусть обтёсывается, может, понравится в приличном обществе больше, чем во времянке у Куаныша в компании с десятком пахнущих экзистенциальной тоской бомжей.

- Это мой племянник, Дармен, - представила она спутника.

- Салем, Дармен. Отличный шарф, уверен, друзьям нравится.

Айгуля метнула в меня гневный взгляд. Ничего, вот прочту своё стихотворение, посмотрим, что будет. Не исключено, что всё решится сегодня: она, очарованная моей лирой, простит меня, и не надо будет возиться с Ермеком. Пока я решил ничего не говорить, пусть будет сюрприз.

Мы успели минут пять поболтать о том, о сём, а потом началось действо.

Возившийся с микрофоном пузан, про которого Айгуля мне рассказала, что это главный организатор и идейный вдохновитель сегодняшней вакханалии, небезызвестный в городе поэт Валентин Зверев, автор сборника «Страсти цвет». Этот сборник будет раздаваться всем выступающим в качестве приза: щедрость, связанная с неоправдавшимися надеждами автора втюхать его за живые деньги хоть кому-то.

После косноязычного конферанса на сцену поплелись один за другим поэты и поэтэссы. Первой выступила некая Шолпан, довольно стервозного вида бабёнка лет двадцати пяти. Несколько визгливым голосом она зачитала свой стих, пафос которого сводился к тому, что половина мужиков – мудаки, а оставшиеся пятьдесят процентов не устраивают её чисто внешне. Стишок был так себе, и вместо странного названия «Мудакомир» ему подошло бы что-нибудь вроде «Глас недотраха» или «Вдуйте мне, хоть я и стерва». Как ни странно, собравшиеся представительницы евиного племени приняли его на ура, громко хлопали и улюлюкали, а Айгуля даже свистнула в два пальца и была очень довольна тем, что привлекла внимание кучи задротов. Я поиграл с ними в грозные гляделки, и они отвернулись.

Потом на сцену, споткнувшись о край ковра, вскарабкался сутулый ясноглазый юноша с прыщавым лбом и завёл какую-то порнуху, отчасти напоминающую поэму-хокку Рустема, только с ещё большим обилием снятых крупным планом органов размножения. Это был вроде гимн женской красоте, мысль поэта была такова, что в любви прекрасно всё, и не надо стыдливо замалчивать некоторых её физиологических проявлений, так что пусть семя льётся по задумчивым соскам. Мысль вроде и верная, но ясно было, что спонсором данного стихотворения, как и в случае с Шолпан, стал банальный недотрах. Вот ведь дурачьё эти поэты. Вот баба буквально взывает: эге-гей, самцы, взломайте кто-нибудь смелый мой нехитрый пароль. Вот выходит парень и орёт: я раскрепощённый, дайте же мне кто-нибудь, с вас соски, с меня семя. И вот бы им взять да друг с дружкой потрахаться. Но нет, будут страдать, стишками сублимировать. А скажи кому из них: вон тот или вон та явно не против, по стихам видно, - так будут ещё нос воротить, мол, прыщи или голос писклявый. Люди и так престранные создания, а поэты совсем долбанутые. И чтобы понять это, мне хватило послушать первых двух из них.

Остальные рифмованные порождения праздных умов, с разным уровнем разборчивости продекламированные со сцены, также не отличались ни умом, ни оригинальностью. Я заметил, что очень распространена была околопорнушечная тема, всякие там «влажные недра» и «груди как выстрелы». Предположу, что виной тому довольно патриархальное отношение к различным проявлениям сексуальности, принятое в нашем городе: например, у нас крайне негативно относятся к поцелуям с девушкой, о которой от пользующихся доверием людей известно, что она делала минет, а слова «фистинг» и «ануслинг» считаются матершинными. Потому такие раскрепощённые пассажи пользуются спросом: хоть помечтать о том, чего нет в реальной жизни. В том же Алматы, я уверен, собравшиеся только раззевались бы в ответ на такой бесхитростный эпатаж, так как пришли на поэтический вечер скоротать время между двумя групповухами.

Меж прочими выступил и айгулин племянник. Этот выбрал патриотическую тематику и в двадцати четырёх строчках пожелал Казахстану процветать и расти. Куда расти, правда, не уточнил, и вообще эти намёки на территориальную экспансию не вызвали восторга в зале. И то: максимум кого мы можем завоевать из соседей – это Киргизию, а кому она нужна? Дармена не освистали, но хлопали крайне жидко, и он сошёл со сцены красный, как помидор. Айгуля в знак утешения поцеловала его в щёку, и он немного успокоился.

Между выступлениями мы с Ермеком несколько раз бегали к столу, так что в конце концов Айгуля разворчалась:

- Вы что, есть сюда пришли?

- Бесплатно же, - объяснил Ермек, и вроде бы на любого нормального человека такой довод подействовал бы, но не на неё.

- Не позорьтесь, а. Стойте здесь и потише чавкайте.

Потихоньку выступление подошло к концу. Поток желающих выступить иссяк. Ведущий спросил, не хочет ли кто-нибудь ещё прочитать стих, и я скромно поднялся на сцену. Наслаждаясь удивлением, отобразившемся на айгулином лице, я прочистил горло благородным рыком и прочёл свой шедевр:

- Потерял дорогу одинокий странник,
Лишилось время часовых поясов,
Веретено пороков муку манит,
Но вдалеке она его всё ждёт.

Руками грязными она не тронута,
И зла не пустит она на порог,
Врали змеи страннику: она не та,
Но взгляд её спокойный, словно рок.

И разбудит меня рассвет,
Ноги ноют, как у мула,
Укажет мне солнечный свет
Путь к тебе, моя Айгуля.

Потерял дорогу одинокий странник,
И вроде цель всё так же вдали.
Его разума дерево бурей валит,
Но добрый лесник-душа не спит.

Нивелируя все его усилия,
Жизнь-тиранка их врозь развела,
Но связаны навеки тайною силою,
И в глазах её покой и тишина.

И разбудит меня рассвет,
Ноги ноют, как у мула,
Укажет мне солнечный свет
Путь к тебе, моя Айгуля.

Ладно, может, ожидание оваций и дальнейшего признания меня лучшим поэтом вечера было слегка оптимистичным, однако я никак не ожидал столь негативной реакции, как та, что последовала после моего выступления. Зал недовольно загудел, стали слышны отдельные возгласы:

- Попса!

- Идите в школу перед детьми выступать!

- Тимати и то лучше рифмует.

- Не позорь город такими текстами, это же на видео снимают.

Ошеломлённый, я машинально схватил подарочный сборник стихов и спустился со сцены, повсеместно наталкиваясь на негодующие взоры. Надо же, эстеты херовы, развонялись чего-то. Блин, всю душу вложил, старался, и вот тебе, как будто оплевали. Ничем не хуже их позорных стишат, да получше намного, чего уж. Уроды сраные, критики нашлись.

Айгуля откровенно веселилась, глядя на меня. Тоже вот, никакого такта, никакой деликатности. Вон племяша своего пожалела, а надо мной, значит, смеяться можно? Я чего-то быканул и собрался идти домой, но она удержала меня за руку:

- Да ладно, не психуй, хороший стих. Положи его на музыку, разбогатеешь. Просто тут такое не любят, а простым людям зайдёт, не сомневайся.

Она поцеловала меня, и я решил сменить гнев на милость. Буду ещё переживать из-за мнения стайки ботанов.

Ведущий, мерзко посмеиваясь, спросил, не хочет ли кто ещё выступить. И вдруг на сцену поднялся Рустем, который сегодня ещё не выступал. Лицо его раскраснелось и приобрело такое решительное выражение, будто он собрал все моральные силы, чтобы купить в аптеке презерватив.

- Не хотел читать… по личным мотивам… но всё же прочту. Поэзия должна жить, - сдавленным голосом сказал он, вытащил из кармана уже известный мне селёдочный листок и, сильно волнуясь, прочёл свою поэму-хокку. В зале секунд пять стояла тишина, а потом публика разразилась овацией.

- Классный стих, - сказала Айгуля, - как будто всё наше время в четырёх строчках отразил.

- Блин, и ты туда же?

- В смысле?

- Да ладно, забей.

- Ну, не нужно этой творческой зависти. Его стих правда хорош.

- Это поэма-хокку.

- Как? А, да, кстати, можно так назвать. Вот ему я свой подарочный сертификат и отдам.

И она протолкалась сквозь толпу, окружившую Рустема, достала из сумочки какую-то цветастую картонку и всучила ему, что-то сказав. Я только плюнул с досады. Надо было покупать этот его стишок за стакан, сейчас бы всё по-другому было. Но откуда я знал, что местные обитатели настолько идиоты?

Наконец, мы вышли на улицу. Я поймал Айгуле такси.

- Ладно, - сказала она, чмокнув меня в щёку, - созвонимся. Пока.

Мы с Ермеком тоже поймали мотор и поехали на дачу. Ермек был непривычно молчалив.

- Эй, а с тобой-то что?

- Да так, просто. Стихи понравились.

После ужина я застал его сидящим с задумчивым видом над огрызком бумаги.

- Ты чего?

- Да вот, думаю тоже попробовать стих написать. Может, в следующий раз выступлю.

- Ох, неблагодарное это занятие. Впрочем, если коту заняться нечем...

Подивившись на этого придурка, я пошёл спать.



Продолжение в пятницу

Ты серьезно? Я когда углядел масштаб писанина даже не рискнул.