Советские «асы» против немецких «экспертов»

Есть весьма авторитетные свидетельства, что немецкие пилоты-истребители, и действуя против союзников, не всегда бывали кристально точны. Так, упоминавшийся уже британский летчик Джеймс Джонсон пишет: «Я обнаружил, что вполне возможно провести детальную проверку заявлений хорошо известного немца, которого называли «непревзойденным виртуозом». 1 сентября 1942 года стало его величайшим днем в Западной Пустыне, когда он заявил, что одержал 17 побед, в том числе 8 в течение 10 минут. Однако по нашим документам в тот день погибли всего 11 самолетов, в том числе 2 «Харрикейна», на которые этот немецкий пилот не претендовал. Вдобавок часть наших самолетов была сбита, когда он находился на земле» (Johnson J.E. Wing Leader (Wings of War). — Time Life, 1992., опубл. в сб. «Летчики его величества». — М.: ООО «Издательство ACT», 2002. — 736 с.).

Несмотря на соблюденную Джонсоном анонимность, закавыченный «непревзойденный виртуоз» по дате и количеству сбитых самолетов легко идентифицируется как Ханс-Йоахим Марсейль (он тоже уже упоминался в этой работе). И давайте-ка на будущее запомним дату, которую немцы назвали «величайшим днем» своего эксперта, а Джонсон — примером очковтирательства.

Вообще же тема точности информации о сбитых самолетах неоднократно поднималась в армиях всех воюющих сторон и на самых разных уровнях. Тот же Джонсон приводит в пример инцидент, «имевший место в 1943 году на совещании командиров истребительных частей. Геринг обвинил пилотов в трусости. Он даже заявил, что многие летчики получили свои высокие награды на основании фальшивых рапортов».

Но как же могли пилотам люфтваффе удаваться приписки? Общеизвестно, что в немецкой истребительной авиации широко применялись так называемые фото-кино-пулеметы. И не только в немецкой. Даже в Советском Союзе эта техника использовалась — правда, гораздо реже, особенно в начале войны. Казалось бы, в таких условиях не поприписываешь…
Именно «казалось бы». Фотопулемет работает параллельно с оружием истребителя, пока летчик давит гашетку. А если не удалось сбить врага с первой же очереди — ну, попадание зафиксировано (дым, обломки), однако оно не фатально?

«В практике боевых действий наших Военно-Воздушных Сил множество случаев, когда летчики возвращались на аэродром буквально на изрешеченном самолете, а на следующий день благодаря мастерству авиаспециалистов снова вылетали на задания и сбивали врага. Кстати, испытал это на себе. Наш Ил-2, вероятно, тоже не раз в гитлеровских сводках входил в число сбитых. А он, латаный-перелатаный, снова и снова поднимался в небо» (Г.А.Литвин «Я был воздушным стрелком» — Ставрополь: Таврия, 1990). Кстати, немецкие летчики называли Ил-2 Zementbomber (цементированный бомбардировщик) и Betonflugzeug (бетонный самолет) — именно за неимоверную живучесть.

Добавочная информация: по свидетельству многих и многих летчиков, в условиях воздушного боя не то что бортовые номера — опознавательные знаки противника не всегда удавалось различить. И.Н.Кожедубу, для примера сказать, следовало бы дополнить свой боевой счет двумя истребителями «Мустанг», на свою голову ошибочно атаковавшими нашего аса в апреле сорок пятого (давайте уж не будем придираться к такой трактовке события). Следовательно, если для того, чтоб расправиться с противником, потребуются две-три очереди, то при непридирчивости начальства побежденный противник может стать двумя-тремя побежденными.

Кстати, отсутствие фото-кино-техники и недоверчивость (если не прижимистость) высшего командования поставило истребителей (и не только их) РККА в очень невыгодное положение по сравнению с немецкими «коллегами». Это ведь только в фильме «В бой идут одни старики» едва успел приземлиться, как прямо из кабины: тащите, мол, краску — звездочки на фюзеляже рисовать. В реале за сбитый полагались отнюдь не только «сто грамм», а потому факт сбития нужно было доказывать. Да как! Приказ НКО СССР № 0299 от 19 августа 1941 г. «О порядке награждения летного состава Военно-Воздушных Сил Красной Армии за хорошую боевую работу и мерах борьбы со скрытым дезертирством среди отдельных летчиков» гласил: количество сбитых самолетов устанавливается в каждом отдельном случае показаниями летчика-истребителя на месте, где упал сбитый самолет противника, и подтверждениями командиров наземных частей или установлением на земле места падения сбитого самолета противника командованием полка.

То есть после каждого воздушного боя командование полка (желательно, еще и прихватив с собой несколько летчиков и командиров наземных частей) мотается по окрестностям в радиусе действия своих самолетов, идентифицируя на месте каждый вражеский сбитый. В условиях напряженных боев, а тем более отступления, да и просто при действиях над территорией, занятой врагом, требования попросту невыполнимые. Некоторые послабления в этом плане начали вводиться только почти через год — приказом НКО № 0489 от 17 июня 1942 г. и более поздними документами. Еще один риторический вопрос: а не сказалось ли все это на списках боевых побед советских пилотов — особенно в начале войны?

Следует заметить, что немецкие правила доказательства воздушных побед были куда либеральнее.
Для оформления победы летчик Люфтваффе заполнял заявку, состоящую из 21 пункта («Асы против асов. Подсчет побед Люфтваффе». airpages.ru/dc/hist_4.shtml). Кстати, еще одно доказательство приблизительности информации фото-кино-пулеметов: будь они действительно «истиной в последней инстанции» — зачем бы такие подробные письменные показания? Да и всегда ли находилось время для возни с пленкой?
Итак, заявка:

1. Время (дата, час, минута) и место падения самолета.
2. Имена членов экипажа, подавших заявку.
3. Тип уничтоженного самолета.
4. Национальная принадлежность противника.
5. Сущность причиненных разрушений:
а) пламя и черный дым;
б) распался ли вражеский самолет на части (назовите их) или взорвался;
в) совершил ли он вынужденную посадку (укажите, в каком месте фронта и была ли это нормальная или аварийная посадка);
д) если приземлился за линией фронта, загорелся ли он на земле.
6. Характер падения (только в случае, если его можно было наблюдать):
а) в каком месте фронта;
б) было ли оно вертикальным или он вспыхнул;
в) если не наблюдалось, то по какой причине.
7. Участь вражеского экипажа (убиты, выпрыгнули с парашютом и т.д.).
8. Должен прилагаться личный рапорт летчика.
9. Свидетели:
а) в воздухе;
б) на земле.
10. Количество атак, которым подвергался вражеский самолет.
11. Направление, с которого выполнялась каждая атака.
12. Расстояние, с которого велся эффективный огонь.
13. Тактическая позиция атаки.
14. Были ли вражеские стрелки выведены из строя.
15. Тип применявшегося вооружения.
16. Расход боеприпасов.
17. Тип и количество пулеметов, использованных для уничтожения вражеского самолета.
18. Тип собственного самолета.
19. Что-либо еще, имеющее тактическую и техническую ценность.
20. Повреждения собственной машины в результате действий противника.
21. Другие подразделения, участвовавшие в бою (включая зенитную артиллерию).

К рапорту о сбитом самолете прикладывался доклад о проведенном бое, написанный свидетелем или очевидцем. Командир группы или эскадры после получения рапортов других летчиков, данных с наземных постов наблюдения (те самые «свидетели на земле», упомянутые в пункте 9б), расшифровки пленок фото-кино-пулемета и т.п. писал на бланке свое заключение, которое служило основанием для официального подтверждения или не подтверждения победы.

Из содержимого анкеты, во-первых, видно, что цель ее — сбор не столько доказательств индивидуальной победы, сколько подробностей успешных воздушных боев (для обобщения и распространения боевого опыта). А во-вторых… Свидетели — которые что в воздухе, что на земле служат в той же авиачасти… К тому же посты наблюдения следили за боем, как правило, с большого удаления, а солдатам и командирам наземных частей было чем заняться и помимо созерцания воздушного боя (зачастую они путали даже — свой или вражеский самолет был сбит).

Кроме того, перечень содержит вопросы, ответить на которые практически невозможно. Летчик, например, мог не знать, велся ли по врагу огонь с земли. А отслеживать, что именно отвалилось от подбитого самолета, характер его падения, судьбу экипажа, как побежденная машина встретилась с землей и что случилось потом — в условиях воздушного боя сбор такой информации запросто мог обернуться летальным исходом. А.И. Покрышкин, например, вспоминает, как, отвлекшись на зрелище падения своего первого сбитого врага, он сам был подбит и едва сумел дотянуть до взлетно-посадочной полосы (А.И. Покрышкин «Небо войны». — М.: Воениздат, 1980. — 448 с.).
Решение фактически ложилось на плечи командира. А для того совсем не последними факторами были боевой и моральный дух подчиненных, престиж подразделения да и всей Люфтваффе…

Кстати, вот на что Ю.Мухин обращает внимание совершенно справедливо, так это на странную взаимосменяемость понятий «сбитый самолет врага» и «воздушная победа» у немецких (а надо бы сказать, и не только у немецких) летчиков. Причину весьма убедительно разъясняет М.Спик в своей книге «Асы союзников»: «Очень редко количество потерянных машин врага совпадало с числом побед, заявленных летчиками-истребителями. Причины такого положения дел различны, и все они исходят из того, что в воздушном бою неизбежно возникает сильная неразбериха, в которой очень трудно разобраться и самим участникам событий. Бывало, что сбитый самолет обстреливали одновременно или один за другим сразу три-четыре истребителя. Летчик сбитой машины зачастую погибал, и дополнительной информации от него ожидать не приходилось, а если бой проходил над морем, то и тело убитого вместе с самолетом найти было невозможно. Поэтому, даже в ходе самого тщательного восстановления деталей сражения, не представлялось возможным установить наверняка, кто чем конкретно занимался в тот или иной момент схватки».

Это сообщение отредактировал KROVLJ - 30.09.2015 - 13:40

Объективности ради следует добавить: несовпадение потерь врага и объявленных побед «своих» летчиков характерно для всех воюющих сторон — в т.ч. и для финнов, и для японцев, и для СССР (особенно с 1943 г., когда в РККА были заметно упрощены правила подтверждения уничтожения самолета противника). Чтобы убедиться, достаточно внимательно почитать мемуары или обзорную литературу (например, А.В.Исаев «Антисуворов. Десять мифов Второй мировой». — М.: Эксмо, Яуза, 2004, 416 с.).
Но вот вывод, который делает Спик на основании предыдущего своего тезиса, что называется, без комментариев: «Таким образом, если мы хотим избежать нелепостей при подсчетах, нам, пожалуй, следует отказаться от выражения «уничтожил» и заменить его словом «победа», означающим то, что в ходе воздушного боя «победитель» убежден в уничтожении врага».

Следствием такого сверхлиберального подхода, вполне возможно, объясняется отмеченная в той же книге (и не только в ней) невероятная снайперская меткость некоторых асов. «В расцвете своей боевой карьеры эксперт Люфтваффе Ганс-Иоахим Марсейль, по словам сослуживцев, тратил всего 15 патронов на сбитый самолет. В Бирме Джим Лейси сбил «Хаябусу», затратив только пять патронов, а в Европе канадец Уолли Мак-Леод израсходовал всего 26 патронов на два Фокке-Вульфа FW-190A». А не означает ли такой фантастически экономный расход боеприпасов, что по самолету противника стрелял не один истребитель или велся огонь с земли?

Но, хоть все вышеизложенное и не могло не сказаться на соотношении официально зарегистрированных побед немецких и советских летчиков, главная причина, думается, все же не в этом. Эту главную причину, сам того не желая, назвал этот же автор в этой же книге. «Сам того не желая», потому что — вот ведь волшебная сила стереотипа! — на советских летчиков свое открытие М.Спик и не подумал распространять. Наоборот, он пишет: «Большинство самых результативных немецких асов сбили наибольшее количество самолетов на Восточном фронте, где русские, преимущественно в первые годы войны, отправляли в полет совсем необстрелянных «зеленых» новобранцев, становившихся легкой добычей для врага». Ну, полагаю, мы уже убедились, что версия про легкую добычу, мягко говоря, слегка надумана. Ссылки на крайне плачевное для Союза начало войны (в т.ч. по количеству потерянных устаревших самолетов, конструктивно уступавших немецким аэромашинам) тоже несостоятельны: тот же Хартманн свою первую воздушную победу одержал 05.11.42 г.; среди сбитых им самолетов нет ни И-15, ни «Чаек», и всего один И-16.

А вот следующая догадка М.Спика уже, что называется, в точку: «Если учитывать боевые вылеты, то 28 жертв Лейси пришлись на 80 встреч с врагом, а Боб Джонсон добился того же результата после 91 схватки. На основании этих достижений можно смело утверждать, что в «турнирной таблице» они заняли бы гораздо более высокое место, чем, скажем, Эрих Хартманн или Адольф Галланд».

Итак, остается только заглянуть во многажды уже упомянутую работу Р.Ф.Толивера и Т.Дж.Констебля, уточнить кое-какие боевые показатели Хартманна… Хотя нет. Сперва другая цитата из этого труда. «Если принять отсталость русских пилотов и самолетов за универсальное объяснение, придется просто не заметить значительные достижения советской промышленности и русских асов-истребителей. Следует отрешиться от неприятия идеологии или режима, когда речь идет о фактах из истории советской авиации». Не правда ли, будто специально для мистера Спика? Да и только ли для него… Режим-то доброго отношения не заслуживает, но причем здесь те, кто защищал не режим — Родину?
Итак, сравним показатели самого добычливого эксперта Люфтваффе и двух результативнейших истребителей РККА (а заодно и всей антигитлеровской коалиции). Двух, потому что хоть официальный показатель выше у И.Н.Кожедуба, есть серьезные основания полагать: реальные победы А.И.Покрышкина в меньшей степени удостаивались официального утверждения.

Эрих Хартманн: 825 воздушных боев, сбил 352 самолета противника — 1 сбитый самолет за 2,3 боя.
Иван Кожедуб: 120 воздушных боев, сбил 62 самолета противника — 1 сбитый самолет за 1,9 боя.
Александр Покрышкин: 156 воздушных боев, сбил 59 вражеских самолетов — 1 сбитый самолет за 2,6 боя.
В качестве числителя я взял количество не боевых вылетов, а воздушных боев. Ведь летчик не сам выбирает себе занятие. Целый ряд боевых заданий — патрулирование, барражирование, штурмовка, вылет с бомбовой нагрузкой — не предполагает непременной схватки с противником, а, скажем, при вылетах в разведку, как правило, вообще запрещается ввязываться в бой.

Итак, итог подсчетов. У Кожедуба результат чуть лучше, чем у Хартманна, у Покрышкина чуть хуже, но вообще-то у всех троих «удельные» показатели очень близки. Вот так казавшаяся с первого взгляда очевидной версия о многократно превосходящем мастерстве пилотов Люфтваффе, которых «Иваны» задавили числом недоучек на недоделках, при детальном рассмотрении превращается как бы не в свою противоположность. А если правда, что советские самолеты-истребители всю войну уступали немецким — что ж, значит, тем большее умение проявляли пилоты ВВС РККА.

Кстати, если бы М.Спик удосужился произвести аналогичные расчеты, он бы убедился: на основании приведенных им данных ни Лэйси (1 победа за 2,9 боя), ни Роберт «Боб» Джонсон (1 победа за 3,3 боя) отнюдь не заняли бы «гораздо более высокое место» — ни чем Эрих Хартманн, ни чем оба советских аса.
Выходит, персональная добычливость немцев — следствие их гораздо более интенсивной «эксплуатации» командованием. В качестве частичной компенсации, вероятно, могли и призакрываться глаза на случаи двух-трехразового учета. Ну, и общелюфтваффевские статистические показатели тоже следовало вздымать выше уровня мира. И не без идеологии, конечно же.

Вот А.Смирнов приводит два интересных примера (airpages.ru/dc/hist_6.shtml): обер-фельдфебель X.Штрасль, имея к началу Курской битвы 37 официальных побед, в течение 5-8 июля 1943 г. добился еще тридцати. В.Шук, воевавший на Востоке с марта 1942 г., 98 из 198 своих официальных побед над советскими самолетами одержал за последние три с половиной месяца — с 16 июня по конец октября 1944 г. Автор, конечно, объясняет это численным преимуществом советской авиации, которое, как всегда, показывает совершенно подавляющим (и снова намекает на то, что советское командование забило небо «скородельными» пилотами, которых немцы валили десятками). Но, во-первых, не вполне корректны ссылки на общее количество самолетов сторон, даже если цифры верны. «Всего самолетов» и «количество воздушных целей» в каждом конкретном случае и месте — разные понятия. А во-вторых… Первый пример — начало Курской битвы, той самой, которая «должна ознаменовать начало конца варварской России». Второй — «орды большевиков рвутся к сердцу Рейха». Не кажется ли, что в обоих случаях сводки требовали ярких примеров непревзойденного боевого мастерства доблестных наследников тевтонских рыцарей?

И еще пример. Помните, я просил запомнить дату умопомрачительной результативности «звезды пустыни» Ханса Марсейля — той самой результативности, которую выводит на чистую воду Джонсон? Первое сентября. Если считать началом Второй мировой вторжение в Польшу (а немцы так и считали), то «величайший день» Марсейля пришелся аккурат на третью годовщину упомянутого начала. Увы, не только в Советском Союзе партийная верхушка считала хорошим тоном отмечать разнообразные даты ударным трудом и всяческими выдающимися победами — а если особо выдающихся не случилось, не грех и помочь, раздуть что-либо подходящее. Рейх (третий) — он ведь был хоть и национал, но тоже социалистический.

А вот еще одна, по-моему, немаловажная деталь.
Тот же А.Смирнов в своем труде «Причины различной эффективности советских и немецких истребителей» (airpages.ru/dc/hist_6.shtml) сетует, что на Восточном фронте немецкие истребители преимущественно «расчищали небо» перед своими бомбардировщиками и занимались «свободной охотой», а советские использовались, главным образом, для прикрытия наземных войск и для сопровождения штурмовиков и бомбардировщиков. Т.е. немцы в большей степени практиковали, так сказать, розыскную тактику, а наши ВВС — оборонительно-защитную. Это, по мнению автора, лишало советских истребителей возможности активно искать врага и шансов пополнить свой боевой счет.
Особенность тактики советских истребителей автором подмечена верно. Всего один пример: приказ наркома обороны СССР № 0685 от 9 сентября 1942 г. запрещал считать вылет боевым, если истребители завязали бой с противником, а прикрываемые истребителями бомбардировщики понесли потери от вражеских истребителей (кстати, еще на заметку: если вылет не признан боевым, то и одержанные в его ходе победы не зачитываются).

Называя такую практику ВВС РККА нерациональной и даже порочной, А.Смирнов, как, к сожалению, и многие теперь (и не только теперь), путает внешние проявления с сутью боевых действий. Главной ударной силой авиации были не лихие истребители, а бомбардировщики и штурмовики, которые в годы Второй мировой весьма успешно оспаривали у артиллерии титул бога войны. Соответственно, и главная задача истребителя — отнюдь не носиться на «свободной охоте» в поисках случая пополнить личную статистику. По сути, единственная статистика, которой достойно бы ему руководствоваться:
— успешность удара по врагу своих бомбардировщиков;
— минимизация потерь своих наземных войск под бомбами неприятеля.