Интервью с Алексеем Ермаковым.Анкетная биография Алексея Ермакова до недавнего времени мало чем отличалась от реальной. Коротко и ясно. Учился в Академии ФСИН в Рязани. Бывшая высшая школа МВД СССР. Сам из семьи сотрудника внутренних органов. После окончания вуза работал в УФСИН России по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. 9 лет 9 месяцев общего стажа. Но это если считать вместе с учёбой. А непосредственно проработал в исправительной системе 4 года и 9 месяцев».
Алексей с гордостью вспоминает, как служил в Санкт-Петербурге в одной из лучших колоний в России: «ИК‑7 строгого режима находится почти в самом центре Питера, рядом с Ладожским вокзалом. Там содержатся опасные и особо опасные рецидивисты. Созданы все условия для их исправления, есть огромная промзона, где трудятся примерно 80–85 процентов заключенных, причем они получают отличную для нашей системы зарплату в 8 тысяч рублей, выполняют государственные заказы».
— Почему же вы уехали из такого замечательного места?
— Зарплата была всего 38 тысяч, — вздыхает молодой офицер. — На неё семьёй в чужом городе не проживёшь; если бы хоть квартира своя, а так приходилось снимать, денежная компенсация от государства часто задерживалась. Поэтому перебрался к родителям в Тульскую область. Я приехал в статусе «классного специалиста», что звучит немного странно. Специалист третьего класса. Для получения этого повышенного статуса нужно сдать экзамен. Классный специалист означает, что в правовом плане и в плане физической подготовки у меня побольше знаний, чем у других сотрудников. Также это даёт надбавку к жалованью в 800 рублей, — немного смущённо добавляет он.
— И как же вы применяли свои особые знания и умения в работе?
— Например, я участвовал в спартакиаде УФСИН по Санкт-Петербургу, где занял второе место по легкой атлетике. Я другое хочу сказать: в Тульскую область я перевёлся с отличной характеристикой, с двумя благодарностями и был уверен, что моя карьера сложится и дальше.
Однако, по словам Алексея Ермакова, жизнь в ИК‑6 общего режима по сравнению с Санкт-Петербургом была устроена совсем по-другому.
— Алексей, вы осознаете, что это очень серьёзное обвинение?
— Да, я отвечаю за свои слова. Я, как и другие сотрудники, во время обысков в отряде не раз обнаруживал признаки употребления заключёнными наркотических веществ. Мы постоянно находили приспособления, через которые курят так называемые канабиноиды, также лично мной изымались специальные мундштуки. Все эти подробности, что и как употребляется, я знаю в силу своей профессии. Необходимые сведения получил во время занятий по криминалистике и криминологии.
— Ну... наверное, нет ничего удивительного в том, что заключённые могут баловаться чем-то запрещённым, — на то они и преступники.
— Да, я понимаю. Беда в другом: в нашей колонии наличие таких предметов не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Спустя примерно два месяца работы при одном из обысков в своем отряде я обнаружил семь бутылок для курения гашиша. Их даже не потрудились спрятать как следует. Поверьте, это очень большое количество, я даже не поверил, что такое возможно, позвонил своим бывшим коллегам в Санкт-Петербург, и они тоже не поверили. Я видел осуждённых, постоянно находившихся под кайфом. Невнятную речь, расширенные зрачки, покраснение глаз, специфическую заторможенность ни с чем не спутаешь. Подошёл к оперуполномоченному, закрепленному за моим отрядом. Но он даже не удивился, как будто происходящее в порядке вещей. Мол, пускай пацаны покурят, что здесь такого? Чем глубже я вникал в ситуацию, тем отчётливее понимал, что всех почему-то это не беспокоит.
— О фактах, которые вам стали известны, вы доложили наверх?
— Да, я поставил в известность непосредственного куратора колонии — подполковника внутренней службы Сергея Юрьевича Овчинникова, оперуполномоченного оперативного отдела УФСИН Тулы. Так как я понял, что не получается достучаться до своего непосредственного руководства, то напрямую обратился к нему.
— Он был удивлён?
— Как выяснилось, он уже был в курсе происходящего. Собирал документы, сведения, инициировал внеплановые обыски. Подробности его деятельности я назвать не могу, так как это другой фронт работы, к которому я допущен не был.
— В колонии знали, что вы нажаловались?
— Думаю, что догадывались. Но по моему предыдущему опыту работы в Санкт-Петербурге я привык поступать так, как следует по закону. Здесь же я отказывался делать многие вещи: например, не подписывал отрицательное заключение на человека, который подал на УДО, если на то не имелось достаточных оснований. В конце концов, как мне кажется, я превратился в неудобного сотрудника. Задавал ненужные вопросы, не прогибался.
— А коллеги как реагировали на ваше поведение?
— Я стал изгоем. Мне объявили два строгих выговора по формальным причинам — за просроченный документ и плохо составленную характеристику. Сперва я искренне верил, что смогу что-то изменить. Тем более что и куратор меня поддержал. Но 30 декабря 2017 года в нашей колонии произошел очередной обыск с участием оперативников из управления. Были обнаружены серьёзные наркотические средства, не просто пустые бутылки. В закрытом контейнере в пластике находился 41 грамм гашиша, его нашли у осуждённого по фамилии Капитонов, и 22 литра элитного алкоголя.
Юридически вменить осуждённому хранение и тем более сбыт запрещённых препаратов было достаточно сложно, так как контейнер оказался герметически закупорен, а сам Капитонов уверял, что и не подозревал, что там лежит, дескать, думал, будто это «точковка», что на языке блатного мира означает бухгалтерскую калькуляцию по арестантскому общаку. Дебет-кредит. Поди докажи.
До выяснения всех обстоятельств Капитонова посадили в штрафной изолятор.
«Как правило, в похожих случаях администрация ИК практикует не выносить сор из избы. Никому не хочется лишних проблем, — рассказывает «МК» подполковник внутренней службы Сергей Овчинников, бывший «куратор» колонии. — Но во многом благодаря твёрдой позиции Алексея Ермакова сохранить всё в тайне не удалось. Началось официальное расследование. ФСИН не наделена правом проведения доследственной проверки. Для этого были вызваны представители правоохранительных органов».
По законодательству 41 грамм гашиша — это крупный размер, то есть осуждённый Капитонов, если бы его вина была доказана, прибавил бы к своему сроку ещё пару годков. А у руководства колонии начались бы очень крупные неприятности.
— В ШИЗО Капитонову должны были ограничить общение с другими заключёнными, — продолжает Алексей Ермаков. — Но вечером того же дня, несмотря на существующие правила, в тот же прогулочный дворик завели осуждённого, который является негласным смотрящим за колонией, и ещё одного человека. О чём они там с ним говорили, я не знаю. Наутро Капитонова нашли мёртвым. Он был почти мой ровесник. Может, чуть старше... Сидел по 228‑й, за наркотики. Он уже отсидел большую часть срока. Я не верю, что он покончил с собой, — сокрушается Алексей.
— То есть официально это было самоубийство?
— Да. Но чтобы получить такого рода травмы, несовместимые с жизнью, которые были у Капитонова, он должен был спрыгнуть с высоты собственного роста, а по результатам экспертизы кончики его пальцев доставали до земли. Я специально обращался к специалистам, чтобы для себя понять... Я даже связался с родственниками погибшего, они видели у него в гробу следы побоев. И до этого, кстати, в нашей колонии тоже были странные смерти заключённых. Например, в результате черепно-мозговой травмы в моём отряде скончался осуждённый за изнасилования несовершеннолетних. Я в тот момент отсутствовал. Всё списали на то, что он мыл туалет и добровольно употребил внутрь отбеливатель. Но такого просто не могло быть. Я начал задавать вопросы и по поводу этой, как я считаю, подозрительной кончины. Да, это насильник, он совершил тяжкое преступление, но это не повод вершить над ним самосуд, правосудие должно совершать государство. Всегда. Потому что если каждый начнёт творить то, что считает нужным, это будет торжество беспредела.
Как удалось выяснить Ермакову, Капитонов не только сам «употреблял», но, видимо, был напрямую связан с наркотрафиком в колонии. Он контролировал сбор средств с заключённых и передачу их тем, кто обеспечивал попадание наркотиков на зону. Вот тебе и дебет-кредит. «По моим сведениям, запрещённые вещества поступали и расходились централизованно, скорее всего, из одного источника», — убеждён Ермаков.
— Но, наверное, не один Капитонов участвовал в этой схеме?
— Его конкретно поймали с поличным. Если бы он начал давать показания, многим бы не поздоровилось. Он очень вовремя умер. И проверка сошла на нет.
Спустя три недели после гибели осуждённого Капитонова, 20 января 2018 года, Алексей Ермаков возвращался вечером из магазина. Но до дома он не дошел — во дворе его уже ждали полицейские и собственные коллеги: подхватили, затащили в машину, отобрали сотовый и паспорт.
— Я сразу подумал, что ищут наркотики. Меня раздели и разули, постелили на снег пакет, чтобы всё вытрясти, но залезть в свои карманы я им всё-таки не дал. Вывернул их сам. Они просто не успели ничего туда подбросить, — гордится Алексей.
Он вспоминает, как ему открыто угрожали приехать с обыском к отцу — пенсионеру МВД, якобы сын прячет травку у родителей в квартире. «Потом начали намекать, что я взял у кого-то для передачи пакет с наркотическим веществом. До меня дошло, что накануне ко мне подходил тот самый смотрящий, который разговаривал и с погибшим Капитоновым, предлагал мне замутить какую-то денежную тему; понятное дело, я его послал».
Алексей рассказывает, что с отобранного у него мобильника кто-то из присутствующих отправлял весьма странные эсэмэски его жене, вероятно, необходимые для дальнейших доказательств причастности Ермакова к торговле наркотиками. «Как мой пакет? Забери у родителей, я тебя встречу». — «Какой пакет?» — удивилась в ответ супруга, уже заждавшаяся мужа из магазина. «Я оставил его там». — «Ты какого... творишь?» — в конце концов не выдержала она. На часах было два ночи. Алексей домой так и не вернулся.
Его доставили в отдел УВД по Новомосковскому району Тульской области, где снова стали требовать признаться в распространении наркотиков. Но Алексей стоял на своем. Тогда его повезли на принудительное медосвидетельствование в Тульский областной наркологический диспансер №1.
— Я не мог отказаться. Я же сотрудник ФСИН. Это означало бы расписаться в своей вине. Потом, кстати, в протоколе указали, что никто не забирал у меня телефон, то есть никто чужой в нем ничего написать моей жене якобы не мог, хотя на видеокамере в отделении ясно видно, как полицейский мне его возвращает. Кстати, сам протокол составлялся вообще без понятых. Я требовал адвоката, но мою просьбу проигнорировали.
Баночку для анализа мочи задержанного достали уже открытую из стоявшего рядом шкафа. Это сделала добрая пожилая тетушка в медицинском халате и с пуховым платком на плечах.
— На суде говорили, что мне выдали, как и положено, запечатанный пакет с закупоренной баночкой внутри, который я сам же и раскрывал. Но на видеозаписи видно, что пакет и баночку открываю не я. Что в ней уже было, кто его знает. Я сам находился в таком шоковом состоянии, что воспользовался ею.
«Ловкость рук и никакого мошенства». Вот видеозаписи, сделанные в отделении полиции, эти — в наркологическом диспансере. Если сравнить все покадрово, то сразу обнаруживаются несостыковки и по времени проведения медпроцедуры, и по тому, как выглядел и вел себя Алексей. На видео он совершенно вменяемый и адекватный, а в акте медосвидетельствования написано, что «двигательная сфера с нарушениями, точность выполнения координационных проб с промахиванием левой руки».
Алексей пожимает плечами:
— Они же не предполагали, что это видео попадет ко мне в руки. Но на суде это все равно не приняли как доказательства.
Ночное медицинское освидетельствование показало, что в биоматериале Ермакова А.В. выявлено нечто лишнее — попросту говоря, марихуана. Против которой он так яростно боролся в своем ИК. Притом что он сам ни разу в жизни вообще ничего не курил. Даже обычные сигареты. Не умеет. В отделении полиции Алексея Ермакова продержали еще два часа. И отпустили. Наутро они с отцом, подполковником МВД, проехали несколько наркодиспансеров, чтобы сдать повторный анализ — но одна клиника была закрыта, в другой тоже почему-то не принимали, ничего не оставалось делать, как вернуться туда же, где он проходил принудительное освидетельствование ночью... Ермаковы попали в другую смену врачей... Те были не в курсе. Потому что новое исследование показало, что Алексей абсолютно чист. Наркотиков у него в организме не обнаружено.
— Следы препаратов, употребление которых мне инкриминировали, нельзя было уничтожить за столь короткое время, они выводятся полностью только через три недели. Притом что откладываются не в моче и не в крови, а в жировых тканях, — поясняет он.
Следующие несколько недель старшего лейтенанта Ермакова ещё два раза под разными предлогами задерживали сотрудники полиции. Опять сажали на три часа в отделении, трепали нервы и отпускали. Он в свою очередь методично сдавал анализы для суда. Чисто. Чисто. Чисто.
— Судить меня решили по статье 6.9 КОАП РФ («Потребление наркотических средств или психотропных веществ без назначения врача либо новых потенциально опасных психоактивных веществ»). Обычно эта статья грозит принудительным лечением от наркомании и штрафом, — поясняет Алексей Ермаков.
Но тут был один нюанс. О котором знал он, как профессиональный юрист. Но почему-то не знали его начальники, полицейские, мировой судья.
— Дело в том, что судья вообще не должен был принимать в производство мое дело — так как я являлся действующим сотрудником ФСИН, меня не имели права наказывать в административном порядке. Это четко прописано в статье 2.5 КоАП РФ. Если я что-то совершил, то должен нести ответственность в дисциплинарном порядке. Фактически я не являлся субъектом того правонарушения, которое мне инкриминировали. Но им было мало сломать мне карьеру и уволить, они хотели меня ещё и максимально унизить — не просто выгнать с работы, но и заставить принудительно лечиться как наркомана.
Всё обвинение строилось лишь на единственном акте того самого первого медицинского освидетельствования с баночкой и тетушкой в пуховом платке. Хотя на руках у Ермакова были три последующие чистые экспертизы, которые он делал с периодичностью несколько раз в неделю, в суде их отказывались рассматривать и даже направлять на новые. По его словам, в протоколе были подделаны даже его подписи, их тупо срисовали с паспорта, хотя он уже давно так не расписывается, — ходатайство о почерковедческой экспертизе тем не менее судья тоже отклонил.
Алексей был уволен со службы за «нарушение этических норм». Подполковник внутренней службы Сергей Овчинников пытался помочь Алексею, тоже «полетел» со своей должности.
«Я нахожусь в отпуске с последующим увольнением. Скрывать мне нечего, — рассказал по телефону «МК» Овчинников. — Я являлся оперуполномоченным оперативного отдела УФСИН Тулы. Есть понятие ведомственного контроля, и я его осуществлял. У Ермакова очень достойная позиция. Но поскольку он ещё молодой, то начал открыто задавать вопросы и, наверное, перешёл кому-то дорогу».
— Однако же вы, более опытный, почему-то поддержали его, сами поплатившись?
— Мне отписали проверку, и я её провел и понял, что парня просто подставили, в наркологическом диспансере была обычная инсценировка. Слишком много в ситуации с Ермаковым, по моему мнению, лжи, беззакония и фальсификаций. Если суд прямо игнорирует закон, если надзорные органы игнорируют сведения о поступлении наркотиков в колонию и обстоятельства смерти заключённого Капитонова, о чём ещё говорить? Да, эта история отразилось и на моей судьбе. Я был вызван в суд в качестве свидетеля, должностного лица, дал показания, предоставил документы, собранные мной. Но сотрудники УЭСБ, управления собственной безопасности, предоставили другие сведения, противоречащие тем выводам, к которым пришёл я. Я не согласился с ними и до сих пор считаю, что этим делом должен заниматься Следственный комитет и прокурор по надзору. Произошёл так называемый конфликт интересов. И меня заставили уйти.
Весной 2018 года коллеги приехали домой к подполковнику Овчинникову, который на тот момент находился на больничном, чтобы сказать ему, что его отправляют на пенсию. Сергей Овчинников говорит, что плюнул и ничего никому не стал доказывать. Пишет стихи теперь и копает на даче картошку. В отличие от Алексея Ермакова, который по молодости и наивности всё ещё надеется на какую-то справедливость, на Следственный комитет, Генпрокуратуру, Страсбург.
yaplakal.com