0
Посредник.Огонь в камине догорел и, сказав “нет” самому себе, подернулся пеплом. В комнате было тепло; из черных углов сочилось умиротворение, застревая в пучках сухих трав, висящих под низким потолком.
Таха в молчании сидела на кровати, держа в руках лист бумаги. Эту картину она хотела нарисовать уже давно, но линии ложились мертво и скупо, поэтому Тахе было досадно и скучно. Вот уже давно она кого-то ждала, тщетно прислушиваясь ко всем шагам на лестничной площадке. Шаги…шаркающие, топающие, спешащие, замедляющиеся, как много они могут сказать о человеке и как мало заботили ее сейчас, ибо все шаги сейчас оказались ей чужды. Таха впадала то в оцепенение, то в нетерпение, нервно перебирая карандаши, раскиданные по смятой постели.
Заснуть? Нет. За дверью послышался шорох. Не тот. Но тот, кто шел, видимо, знал все об этом мире, словно являлся его непременным хозяином. Стук. Сердце сжалось от предчувствия и непонятного страха.
- Я не открою тебе, - подумала Таха.
- Тогда я войду сам, - был ей ответ.
Дверь распахнулась, на пороге стоял некто в черном пальто, поношенных брюках и выглядел строго, но внушительно.
- Кто ты? – спросила Таха.
-Я? – он рассмеялся. – Столько лет ты живешь здесь, как старая черепаха, и до сих пор не знаешь, кто я. Ты так и будешь сидеть на этом самом месте десятки, сотни лет, которые в твоем сознании сольются в один осенний вечер, полный скуки и ожидания. И никто никогда не заглянет в твой склеп даже для того, чтобы попросить хлеба или соли. И ты умрешь так, что никто не заметит. Но это потом. А сначала я отниму у тебя то, что нужно тебе, но ты этого не ценишь.
- Что же? Мой дар рисования?
- Твой дар, - он хмыкнул. – Ваши дары слишком мелки для меня. Что такое рисование? Ты рисуешь небо, а получается голубое пятно с белыми или черными кляксами. Нет, я отниму у тебя Посредника. Ведь именно его ты ждешь каждый вечер, ты ищешь того, кто смягчит твои раны, возьмет твое зло на себя и тебе же будет благодарен за все.
- Кто это? – удивилась Таха.
Визитер осклабился трагически, как гималайский медведь, проколотый копьем, и, прищелкнув пальцами, отступил на шаг. И тут между ним и Тахой возникла Лидия. Она была одета в костюм для верховой езды. Таха все поняла. Закололо сердце, хотела взять из ниши пучок целебной травы, но жест пришельца обратил ее в тонкую пыль, растаявшую на пути к полу.
- Это не поможет тебе. Хватит беречь себя от страданий – твою дорогу кроме тебя никто не пройдет. Лидия, - он положил фантому руку на плечо. – Скажи ей что-нибудь…
-А что, разве я должна что-то сказать? – голос Лидии был плоским, глуховатым и, казалось, никому не принадлежал.
“Это ты? – хотела спросить Таха. – Неужели это ты? Ты сейчас больше всего напоминаешь помехи в радиоэфире, затертую видеозапись, но почему-то в тебе, Лидия, нет того, что я знала. Тебе нечего сказать, а мне нечем описать свое состояние. Как будто я не живу. Видишь, я не знаю, как объяснить лучше. Видишь, я не ничего не хочу тебе объяснять. Может, мне вообще удастся быть выше этой ситуации ”.
– Все, что я хотела сказать тебе, Таха, я говорила, когда мы были еще вместе.
- Но я не помню ни слова.
- А ты хотела бы их помнить? – издевательски спросил человек в черном пальто. – Это же лишняя боль.
“Может и так. Но это злит. Беспомощная злость потери”.
- Лидия, ты меня прощаешь?
-За что? Ах, за это…ну да, прощаю. Не таи на меня обиду. Я и сама сейчас как чистый лист. Меня стерли, чтобы облегчить транспортировку, а все мои мысли – они здесь. Хочешь? – Лидия достала из кармана куртки блокнот, хотела кинуть – рука упала без сил вдоль тела. – Уже зовут. Где-то я нужна больше.
- И все же, я когда-нибудь тебя увижу? – спросила Таха.
“Беспомощность. Слабость. Если бы я могла, я бы сказала: “”Не уходи”.
…- Что? – прошептала Лидия. – Может быть, может быть, я еще открою эту дверь и скажу: “привет”. Если тебе легче, то верь, только это… - она начала таять.
…- неправда, - закончил господин и, развернувшись, пошел к двери. Таха увидела на его черном пальто корявую надпись серыми буквами, какими обычно пишут на старых заборах: провидение.
Дверь закрылась с гнусным скрипом. В последнем луче падающего солнца блеснула наклейка на блокноте. Таха наклонилась и подняла его. Села на кровать, открыла. Боль подкатила к горлу, выжимая из круглых глаз скупые слезы. Первым желанием было порвать эту гадость. Проглотив рыдание, она глянула на первую страницу: изображение черного неба, коричнево-серой голой м растресканной степи с проволокой засохших цветов, а прямо на картинке белые буквы, складывающиеся в слова, отдающиеся в сознании эхом Лидиного голоса, но это была спасительная ложь, ведь ее самой уже нельзя услышать, так как та покинула комнату:
Когда замкну я на себе опять
То ожидание забытого вокзала,
Я вспомню то, что надо мне сказать,
Кому еще “Прощайте” не сказала.
Когда цветы засохнут на руках
И кровь застынет черным зельем в вене,
Ты спросишь: “А к чему все это так
Произошло?” И я отвечу: “К перемене
Времени и мест, и опостылевшего к черту тела”.
Исчезну я. И не понять вам никому,
Куда я черной птицей улетела.
***
Огонь в камине догорел. Второй раз за этот вечер. Тюбики с масляной краской Таха сжигать не стала – ей никогда не нравился такой запах. Окно в комнате было открыто. В него задувало капли дождя, ветер катал уцелевший карандаш по столу, а сухие листья целебных трав растащило мусором по паркету. Таха собирала вещи. Она решила уехать. Самолет. Точно. Таха еще никогда не путешествовала так.
***
…Было бы здорово, если бы соседкой оказалась женщина; пусть излишне смешливая, белокожая, со странной тягой к брючным костюмам.
Сосед сначала громко высморкался, с неодобрением глядя на стюардессу, потом пересчитал в кошельке наличные деньги и заснул.
Ушастая
8.12.1998 – 19.08.2003