192
СтрахВместо пролога
Она решила, что ей пора родиться. Миллионы лет стягивала к себе мельчайшие частицы, чтобы в одно мгновение во вспышке термоядерного взрыва воссиять ослепительно-яркой новой звездой.
Весть о её рождении разнеслась ударной волной по всей галактике, по всем слоям и измерениям. И горе было тем, кто эту весть услышал…
Яхта фельдегерьской службы Его Императорского Величества «Десяти святителей» выпала из подпространства. Безжизненная и тёмная, она мало отличалась от астероидов, кружащих вокруг звезды, словно стая мотыльков вокруг фонаря. Те, кто приближался слишком близко, зачарованные чудесным сиянием, тут же сгорали, не оставляя после себя даже пепла.
Но минута, другая. И по корпусу заметались крохотные огоньки, а в мертвых дюзах затеплилось еле заметное голубое сияние, которое словно пыталось противопоставить свой свет звездному. Яхта медленно, нехотя, рывками развернулась и стала отдаляться.
Но свет слишком манил – дюзы вскоре вновь потемнели и яхту потянуло обратно – медленно, но неотвратимо.
***
На мостике воцарились тишина.
– Вот и всё, – сказал старший механик, заблокировал консоль и закрыл глаза, откинувшись на спинку кресла.
Мерно гудела вентиляция, перемигивались красные огоньки на голосхеме яхты, фиксируя все новые неполадки, перешептывались вполголоса вахтенные.
– Сколько? – спросил капитан, сохранявший показную невозмутимость, лишь дернувшийся кадык, ударившийся о узкий воротник кителя, выдавал обуревающие его эмоции, – нам осталось?
Старший навигатор развернулся в кресле, неопределенно скривил губы, и, сцепив кончики пальцев, выдал неутешительный прогноз:
– Часов пятнадцать, может, двадцать, если снова сможем двигатель запустить. Кстати, Рудольф Сергеевич, разрешите обратиться?
Капитан махнул рукой в белой перчатке:
– Знаю я, что ты хочешь сказать, Александр Яковлевич: «Я же говорил…»
– Именно так, – ехидно улыбнулся навигатор. И сразу погрустнел. – И вот обидно, знаете, я же всегда прав оказываюсь, всегда! Сколько лет мы вместе ходили? Двадцать семь? И вы всегда меня слушали, а сейчас то чего случилось?
– Что случилось, что случилось… Его высокоблагородие министр Гессе случился.
Капитан встал, заложил руки за спину и стал вышагивать туда-сюда, заставляя вахтенных вжимать голову в плечи, когда он проходил за их спинами.
– Ему же все быстрее, быстрее нужно было… Все торопится, всё дела у него срочные. Чтоб ему провалиться, фанфарону расфуфыренному.
– Вы могли бы настоять, описать опасность прохода через молодые туманности. Я же всем вам подробно рассказал.
– Побоялся, – отвел глаза капитан. – Стоило мне заикнуться про четыре прыжка… Да, был неправ, признаю. Да, виноват. Я вас сюда завел. Ко-све-нно, но виноват, – по буквам произнес он. – Впрочем, повинную голову не секут, не так ли?
Навигатор лишь качнул головой с саркастической улыбкой на лице.
– Что со связью?
Офицер связи отрицательно покачал головой.
– Когда будет?
– Никогда, ваше благородие. Пытаемся из запчастей что-то придумать, но скорее от безысходности. Дальней связи не будет – фокусировка скарификатора сбита.
– Дааа… Попали как кур в ощип…
В обзорный экран медленно вползала лохматая голубая звезда, закрывая все видимое пространство – корабль медленно вращался. Светофильтры автоматически затемнились.
– Красиво, – задумчиво проговорил капитан, рассматривая пылающий шар.
– Смертельно красиво, – добавил навигатор.
На мостике вновь надолго воцарилась тишина.
Минуты капали одна за другой. Звезда вновь скрылась и стал виден космос с тысячами сияющих звезд. Где-то там, среди скопления Волопаса – Прея, где, скорее всего, уже заинтересовались, почему министр задерживается – он ведь никогда не опаздывает.
«Точность – вежливость министров», – говорил он. Некоторые даже шутили, что, если он хоть раз куда-то опоздал, значит – умер. И были, похоже, правы. Но может, когда начнут искать его, найдут заодно и нас?
– Павел Аристархович, ну что там?
– Главный реактор не выходит на мощность. Не могу понять причины. Уже двоих в горячей зоне потерял – флуктуации неизвестной природы. Вероятно, близость звезды влияет. Сидим на резервном, который тоже на ладан дышит – перегрев второго и третьего контуров. Если пойдет в разнос, придется отстреливать отсек.
– Опять вы мыслью растекаетесь по древу, Павел Аристархович. По сути доложите.
– По сути так по сути: через восемь часов, плюс минус, придется гасить резервный реактор, через десять – мы, сидя в полной темноте, начнем умирать мучительной смертью от жары и удушья. Так достаточно по сути?
– Более чем, – буркнул навигатор. – А может, раз всё равно ничего нельзя сделать, прямо сейчас разгоним реактор и…
– Лучше бы на звезду упасть и сгореть в ее лучах, – задумчиво, попирая все нормы субординации, выдал один из вахтенных, и продекламировал: «И если падать – лучше падать грудью».
– Ага, ща, у боцмана весла возьмем и погребем к звезде, чтоб грудью упасть.
– Виноват, не подумал, – вахтенный смутился, покраснел и спрятался в своей консоли.
– Экипажу бы нужно объявить… – проговорил старший механик.
– Могут взбунтоваться, – отрезал капитан.
– Неужто боитесь расправы? – усмехнулся навигатор, вновь поворачиваясь в кресле и буравя взглядом золотые пуговицы на кителе.
– Да, боюсь, – вдруг, вместо ожидаемой вспышки гнева, признался капитан. – И всегда боялся. Даже в свое время отказался от службы на линейном крейсере «Его Свершения» из-за этого. Думал на яхте — экипажа раз два, кому тут бунтовать?
– А я думал, что Руднев бесстрашный, раз не побоялся послушать старого торопыгу. А оказывается и ему ведомо чувство страха.
Все обернулись на вошедшего тучного, но очень плотно сбитого господина в бордовом сюртуке.
– Ваше высокопревосходительство, – капитан склонил голову, остальные присутствующие вскочили и поклонились.
– Шушукаетесь, значит. И когда мне собирались сообщить? А то сижу – ни сном, ни духом, речь учу, а мне мои пташки поют, что пустым занят и зря время свое трачу, которого и так мало. Вы знали, что время – конечно. На всю жизнь вам выделена совсем небольшая его кучка. Но сыплют его вам щедро с самого рождения, не заботясь о будущем. Каждый день в детстве для вас бесконечен, и вы часами можете сидеть и заниматься ерундой. Вы взрослеете, и поток становится жиже. Уже не по горным порогам бежит и бурлит время, а течет медленной равнинной рекой. Вы стареете, она мелеет. И вот, вам уже сто лет. И той струйки, оставшейся от ревущего водопада, уже не хватает, чтобы даже утолить жажду жить. И вам становится страшно – что будет, когда этот ручеек иссякнет?
Человек обвел взглядом всех присутствующих, завороженно слушавших одного из лучших ораторов Империи.
– И я вам скажу – вы просто что-то не успеете. Человек всегда что-то не успевает. Даже на смертном одре он будет думать, что он мог бы сделать, если бы попусту не тратил свое время. Судя по тому, что я услышал, через, – он сделал паузу, вопросительно взглянув на навигатора.
Тот опомнился, быстро обернулся к консоли, и сообщил:
– При сохранении текущей скорости, через одиннадцать часов тридцать две минуты.
– Да, через одиннадцать часов тридцать две минуты, мы непременно, да да, господа, непременно упадем на звезду – никто за нами в молодые туманности, кроме нас с вами, – он упер осуждающий палец в недовольно запыхтевшего капитана, – в здравом уме не сунется. Даже если б мы могли подать сигнал бедствия.
– Мои люди работают…
Министр лениво отмахнулся.
– Единственная сейчас задача для экипажа – убить время, которого у них слишком много и которое они не преминут потратить самым бесполезным способом. А у меня его слишком мало, и я, как уже говорил, не привык тратить его попусту. Рудольф Сергеевич, у вас же еще есть честь, коньяк и какое-то оружие, кроме ножа? – кивнул он на кортик, ручку которого сжимал капитан.
Капитан вытянулся по стойке смирно и щелкнул каблуками:
– Разрешите проводить, ваше высокоблагородие?
– Не сомневался, что проводите.
– После вас.
Министр усмехнулся и, не прощаясь, покинул мостик.
– Честь имею, господа, – коротко склонил голову капитан, снимая фуражку. Задумчиво посмотрел на тулью с золотым шитьем и оставил на кресле. – Александр Яковлевич, принимайте командование.
Офицеры молча проводили капитана взглядами, продолжая стоять, даже когда он ушел и гермодверь закрылась.
– Трусливые крысы первые бегут с корабля, – вдруг зло проронил один из операторов оружейных систем и сплюнул на пол. И тут же забулькал из рассеченного взмахом атомарного клинка горла.
– Может и трусы, да не тебе их судить, – спокойно прокомментировал случившееся новый капитан и похлопал по плечу караульного, уже вернувшегося на свой пост.
– А как же суд, трибунал?
– Оскорбление приближенного императора и капитана Императорского флота. Даже по отдельности – смертная казнь. А тут двоих сразу. Считайте, что легко отделался.
– А команде бы все-таки нужно сообщить… – снова подал голос Павел Аристархович.
– А зачем? Я ведь тоже боюсь бунта, как и Рудольф Сергеевич. Но, заметьте, не боюсь это признать. Страх вполне нормальная реакция организма, задача которой, уберечь этот организм от гибели.
– А если уберечь не получится?
– По крайней мере, он попытается сделать эту гибель менее болезненной. И мы попытаемся. Павел Аристархович, раздайте наряды всем свободным ремонтникам – уж лучше пусть корабль чинят и в порядок приводят, чем маются от безделья – мы яхта фельдегерьской службы его Императорского высочества или баржа переселенцев? А я пойду с начальником охраны министра переговорю – пес их знает, какие там требуются мероприятия по протоколу в таких случаях – не дай бог что-то не так сделаем – даже из могилы достанут чтобы наказать. А через час, жду всех желающих в кают компании — всегда мечтал сыграть в русскую рулетку.
Навигатор напялил на голову фуражку капитана и скрылся за дверью, забрав с собой одного из караульных.
***
Только когда новый капитан удалился, Егор выбрался из технического лаза и опрометью метнулся к ближайшему спуску на нижние технические палубы, искусно замаскированного фальшпанелью.
Только в красноватом полумраке бесконечных лабиринтов с вьющимися по стенам магистралям, он смог продышаться. Услышанное заставляло волосы на голове шевелиться, а предательская слабость делала ноги ватными. Сердце билось где-то далеко внизу в пятках, и каждый удар болезненно отдавался внизу живота. Зачем он подключился к этому волокну, зачем услышал… Так бы жил как обычно, как все, не зная дату и час своей смерти.
Смерть. Окончательная.
Егор крепко зажмурился, пытаясь унять охвативший его животный, доселе неиспытываемый страх. Страх, что случилось что-то непоправимое, когда все уже случилось и ничего не изменить. Голову изнутри кололи тысячи иголочек. Хотелось поддаться охватывающей тело немоте и провалиться в серый сумрак, где ничего нет, и где он даже не заметит взмаха косы.
Но провалиться не получалось – копошащиеся в голове мысли растормошили и держали в пограничном состоянии, постепенно перерождая простой понятный страх в панику.
Он снова побежал. Просто, чтобы хоть что-то делать. Пару раз сознательно ударился о выступающие кронштейны и края межотсечных дверей. Боль была понятной и простой и именно этим хоть немного успокаивала.
Вот и родной отсек ремонтников. Дом. Егор влетел в него и врезался в своего начальника, который как раз выходил с коробкой стандартного пайка в руках.
– Закончил на мостике?
Егор кивнул так энергично, что аж что-то хрустнуло в шее. Как же он был рад встретить этого большого пахнущего железом и маслом человека.
– А чего отметку не поставил? Опять забыл? Растяпа, – начальник отвесил ему легкий подзатыльник.
– Простите, Иван Иваныч, это не повторится.
«А ведь когда-то страх забыть поставить отметку после завершения работ по наряду, был самым сильным, даже страшнее пустотного монстра, подстерегающего путников, раскинувшись на многие парсеки, которого он так боялся в детстве». Егор улыбнулся своим мыслям, признанными ими в сложившихся обстоятельствах, ничтожными. Ибо все познается в сравнении.
– Ладно. Что там наверху слышно? Офицеры как с цепи сорвались – ни одних рук не осталось, всех по нарядам отправить пришлось. Сейчас Глебу отнесу поесть, да сам пойду в «поле», тряхну стариной.
Егор задумался – рассказать, что там слышно наверху? К чему может привести его болтливость? Беспорядки? Бунт? И он будет ответственен за прольющуюся кровь? Нет. Он трезво понимал, что тайна все равно, так или иначе, скоро перестанет быть тайной. Всё-таки, на яхту собирали лучших, которые по определению умели думать. Но пусть это будет не он.
– Давайте я отнесу, – требовательно протянул руку Егор.
– А давай, – легко согласился Иван Иваныч. – Долго только с ним не болтай. А то знаю я тебя.
– Не буду.
– Ну давай, беги, я тебе назначу там рядом пару нарядов. Как с Глебом закончишь – сделай.
– Так точно.
***
В отсеке безопасников никого не было. Егор опасливо заглянул в открывшуюся дверь.
– Есть кто? Инженер первой статьи рембригады Бунцов к Глебу Самойлову. Ау?
– Егорка? Ты что ли? Проходи, не стесняйся – они все ушли и больше не возвращались, – из камеры послышался хриплый голос того самого старшины рембригады.
– Я, дядя Глеб, поесть принес.
– Ай, любо. А то сижу тут гол как сокол, а кишка кишке бьет по башке.
Егор задвинул в приемник сухпай.
– Посидишь со мной? – как обычно, Глеб не приказывал, но ослушаться его даже в мыслях не мелькнуло.
Парень, воровато обернувшись, разблокировал запоры стула безопасника и, подкатив к камере, удобно устроился на нем.
Крупный мускулистый мужчина, раздетый по пояс, уже стучал ложкой, расправляясь с гуляшом. Хоть он и был арестован за попытку бунта, если так можно было назвать удар офицеру по лицу, и его ждал трибунал, он все еще стоял на довольствии как старшина и получал усиленный рацион. Егору приходилось же довольствоваться кашей с крохотной лужицей масла.
– Там орешки у сатрапа в верхнем ящике, – кивнул Глеб на стол за спиной, откуда был взят стул. – Бери, они ему уже будут без надобности.
– Почему? – взять чужое было страшно – за это могли отрубить сперва мочки, потом уже уши целиком.
– Что-то происходит, – отложив лоток в сторону глубокомысленно сказал Глеб, доставая никотиновую палочку и ударяя донцем о стену, – и ты знаешь, что. Я прав?
Егор, совершенно не ожидавший такого поворота разговора машинально дернул головой в неопределенном жесте.
– Знаешь. Давай поиграем. Я говорю, то, о чем я догадался, а ты… А ты просто сидишь. Готов?
– Нет, – он попытался встать со стула. – Мне… У меня наряды… Делать нужно. Иваныч ругаться…
– А ну сидеть! – рявкнул Глеб.
Видя, как парень вжался в стул, он все тем же спокойным ласковым голосом продолжил, буравя его умными глазами:
– До Преи мы не дошли. Ага. Главный реактор накрылся – я его не чувствую. Так, тоже верно. Резервный в работе, но, судя по тому, как тут жарко, охлаждение не работает. Работает? Так, почти не работает? Так так так. Что еще… Связь. Нету? Да, вижу, что нету. Судя по тому, что у меня тянет бок, корабль вращается вокруг оси… Это значит, это значит… Что двигатели запустить не могут – иначе бы от резервного запитали. Авария? Нет, не то. Катастрофа? Тоже нет.
Егор мог поклясться, что не дернул даже мускулом, но Глеб читал его словно открытую книгу.
– Смерть, – вдруг четко и отчетливо сказал старшина, глядя парню в глаза. – Тааак.
Он встал и прошелся по камере.
– Как интересно. Ты уже думаешь, что умер. Это забавно и мне нужно подумать. Ты орешки то возьми.
– Спасибо, но…
– Возьми чертовы орешки и жри, – рыкнул Глеб. – Приказ старшего по званию.
– Есть, – пискнул Егор и метнулся к столу. Глеба, даже за прозрачным бронестеклом он сейчас боялся больше, чем гипотетического безопасника и кого бы то ни было. От узника исходила абсолютная уверенность в себе и своем праве приказывать. Как он так делает? Он же тоже уже мертв – нападение на офицера в Империи карается смертной казнью. Да и сказанное им скоро приведет его к однозначным выводам. Но в нем нет ни капли страха – он спокойно ест булочку, припевая из исходящей паром банки, не прекращая бормотать даже с полным ртом.
– Дядя Глеб, а почему вам не страшно? Вы же уже все поняли, – неожиданно для себя спросил Егор.
– А чего мне боятся? Смерти? Она будет быстрой – или реактор рванет, или … подскажи.
– Мы упадем на звезду.
– Или мы упадем на звезду. Это безболезненно. Чпок, только что ты был, а вот тебя нет, – он рукой разделил события, поставив банку на столик. К тому же, ты не можешь на это никак повлиять – чтобы ты не делал, ты все равно «чпок». Так зачем этого боятся? Как только я врезал Одинцову, я тут же умер – там был мой «чпок». Ты умер, когда подслушал разговор офицеров – иначе откуда бы ты узнал.
Егор кивнул.
– Но совсем не бояться опасно. Страх — это такое же чувство, как вкус, обоняние, зрение, осязание, слух. Твой организм как бы «чувствует», что с ним может произойти и как. Особенно, твое тело боится умереть мучительно. Смерть она же разная. Одно дело мгновенно сгореть в короне звезды, а другое – долгая смерть от удушья, когда ты будешь ощущать каждую долю секунды, подавшись орешком, который ты неосторожно уже минуту катаешь на языке. А ведь вокруг никого, кто бы тебе мог помочь нет, если он попадет не в то горло.
Парень поперхнулся, действительно чуть не проглотив орех и закашлялся. А Глеб жизнерадостно расхохотался.
– Смерть, Егор, она такая – она всегда рядом. Просто, нужно быть к ней готовым. А когда ты готов умереть, так и умирать не страшно.
– Я не готов.
– Ну, у тебя еще… Сколько часов?
– Девять.
– Ммм… Много! Даже еще раз поесть успеем. Пока иди – поработай. А то Иваныч ругаться будет. Он же не знает? Так и думал – боятся офицеришки. Ты это, захочешь поболтать, так заходи.
– Угу, – сказал Егор и выбежал из отсека, пока его не передумали отпускать.
***
Несколько часов он смог убить, занимаясь привычной и понятной работой. Иногда, он даже забывал, что уже мертв. Шла обычная рабочая рутина – сновали техники, проходили степенные офицеры, путались под ногами боты-уборщики. Всё как обычно, словно ничего и не случилось. Пару раз видел даже Смолицкого в сопровождении все того же солдата, с напряженным лицом носящегося по коридорам.
Но вот прошло еще два часа. И шепотки: «почему стоим», «куда пропал капитан?» и другие «а вы слышали …» потихоньку зазвучали во всех уголках корабля. Начались первые ссоры – люди чувствовали, что что-то не так, и отвечали резче, чем ответили в обычное время. А может звезда так влияла. Но ни одного из двух безопасников, пресекающих беспорядки или конвоирующих смутьянов, видно не было. Как не было видно и офицеров. Люди видя это осмелели. В коридорах появились праздно шатающиеся члены экипажа. Тут и там мелькали курительные палочки. Звучала музыка из распахнутых настежь кают. Из других же, закрытых, не раздавалось ни единого звука.
Егор упрямо продолжал работать, несмотря на то, что смысл в этом окончательно пропал. Он сам назначал себе в работу наряды, сам их закрывал и шел дальше. Но он такой, похоже, был один. Даже непогрешимый Иван Иваныч сидел у себя и играл в шахматы с незнакомым мужчиной в форме пустотника.
– Егор, ты ел? – окликнул начальник вернувшегося за расходниками парня.
– Я не хочу, спасибо.
– Тебе надо, – наставительно сказал он, – ты должен расти, чтобы стать сильным и красивым. Иди и поешь – это при..ик…каз.
Егор с удивлением понял, что Иван Иваныч пьян до изумления.
– И Глебушке отнести. Ему тоже нужно расти сильным и красивым. Бери, там много. Хоть все.
– Слушаюсь, – на всякий случай ответил Егор, беря сразу три контейнера с красными отметками – для младшего командного состава, из горы высящихся на раздаточном столе. – А где остальные?
– Не знаю, Егорушка. Ефим, заснул что ли? Ходи давай, а то доиграть не успеем.
Начальник потерял к нему всякий интерес, не мигая уставившись в шахматную доску.
Ага. Значит уже знают. Ефим не шевелился и вообще не подавал признаков жизни, привалившись к стене. В руке его была зажата никотиновая палочка и еще десятки таких же, израсходованных, валялись вокруг. Даже так?
Егор видел смерть в своей жизни, но вот так, на расстоянии руки… Раньше… Да что раньше – шесть часов назад… Сейчас ему было все равно.
Мимо него пронесли незнакомого изысканно одетого мужчину с торчащим из живота ножом – в медотсек тащат. Мужчина ныл и просил нести аккуратнее. И тогда Егор вспомнил еще один свой страх…
***
– Ровно сиди, – грозно посмотрела лейб-медик, поддергивая к себе культю, оставшуюся от левой руки, – ты же мужик! А скулишь как маленький щеночек. Я тебе такую дозу обезболивающего вкатила – ты сейчас бесчувственнее камня должен быть.
Егор до крови прикусил губу и попытался не дергаться. Больно было до безумия – что уж куда ему там вкатила эта высокая женщина в белоснежном брючном костюме, но оно явно не подействовало.
И он терпел, проклиная тот шлюз, того, кто придумал автоматические створки, а еще – свою беспечность, которая стоила ему кисти с половиной предплечья.
– Сейчас немного поколет, – женщина отошла от бокса репликации и стала колдовать с консолью.
Ага, немного. Слезы брызнули из глаз, рука непроизвольно дернулась, а из сжатых губ вырвался стон.
Рука росла на глазах, распечатываемая наноботами.
– Иван Иванович, у вас все подчиненные такие неженки?
– Анна Германовна, сам удивляюсь – не похоже на него. Егорка, ты чего?
– Больно, – просипел парень. – Но, если надо, я потерплю. И я не щенок.
– Утыбосемой, – потрепала за щеку парня врач, – радуйся, что ты на фельдегерьской яхте служишь и у нас оборудование лучшее на флоте – так бы ходил с протезом.
– Радуюсь, – сквозь зубы, чувствуя медный вкус на губах, процедил Егор, – спасибо вам. По гроб жизни обязан.
– Еще и дерзит, – всплеснула она руками. Заметила искусанные в кровь губы и нахмурилась.
– Что, вправду больно?
– Я потерплю — я же сказал.
– Не нужно терпеть, – она озабоченно посмотрела на инъектор – Ну вот же — на капсуле написа... Ой.
Егор наблюдал как белоснежное, как халат, холеное породистое лицо женщины стремительно пунцовеет.
– Бедненький, – она стремительно выбросила ампулу, вставила новую и вновь прижала к плечу. – Как сейчас?
Егора затопило покоем и теплом. Боль исчезла, а его душу будто вознесло на пушистом облаке на небеса.
– Тетя Аня немного перепутала, – он почувствовал аккуратные касания влажного тампона, который ему промокнули кровь. – Но ты молодец. Я бы, наверное, орала, как резанная. А ты… Мужик!
– Ну вот, я ж говорил, – влез Иван Иваныч. – Далеко пойдет.
Егор осматривал новую руку – свежая кожа, еще выцветшая от космической радиации и искусственного освещения, была поросяче-розового цвета. Но в остальном – отличий не было.
– Руку пока побереги, – Анна Германовна еще раз осмотрела руку, потыкала в подушечки каким-то инструментом, вызывая подергивания пальцев, – пару дней. Вы уж его не ставьте на сложные работы, хорошо, Иван Иванович?
– Конечно.
– И ты это, прости тетю Аню, – она прижала парня к обтянутой тканью груди и поцеловала в лоб. – Виновата. Буду должна.
– Да че уж, – пробормотал Егор, ощущая какие-то совсем новые ощущения от такого тесного контакта с красивой, даже очень красивой женщиной.
– Чувствую, уже и чувствительно вернулась, – рассмеялась она, отпуская из объятий покрасневшего парня.
– Спасибо, – искренне поблагодарил он и, вслед за начальником вышел из медотсека. Напоследок не удержался и обернулся – она так и стояла, прекрасная и сияющая словно снежная королева в своем обтягивающем идеальную фигуру брючном костюме.
Такой она с тех пор и являлась в беспокойных снах.
Иногда, он встречал ее в коридорах. Она всегда ему приветливо махала, пыталась заговорить. Но он тут же начинал паниковать, мямлил что-то невнятное и под любым предлогом сбегал. Но никогда он не отказывал себе в удовольствии, когда она его не замечала, смотреть на нее во все глаза и молится, чтобы она сейчас подняла голову или обернулась, и встретилась с ним взглядом. И одновременно, боялся этого до жути.
Может сходить и признаться ей? Теперь то, наверное, уже не страшно? Егор задумался, остановившись посреди коридора. Вальяжно прогуливающийся мужик с сорванными знаками различия скосил глаза на замершего истуканом парня и, сориентировавшись, сцапал контейнер с едой.
– Руки убери, – окрысился Егор, отбирая контейнер и злясь, что ему помешали в его очень важных размышлениях.
– А те не жирно одному, малявка? – мужик набычился и хрустнул пальцами. – Я ж могу и все забрать.
– Это Глебу, – сказал Егор.
– А… – тут же скис мужик, – тогда ладно, я пойду.
«Боятся его. А я с ним разговариваю спокойно».
Мысль заставила улыбнуться, и он, напевая, отправился в отсек безопасников.
***
– Думал про меня забыли. О, командный рацион! Где взял? Впрочем, и так понятно. Узнали?
– Угу, – пробормотал с набитым ртом Егор, хотя ответ не требовался.
– Ну так что ты у меня собирался спросить, кормилец? – отложил пустой контейнер Глеб, обсасывая пальцы.
– Я? – дернулся Егор, – да ничего… Еды принес.
– Давай, спрашивай. Вижу же, тебе это важно.
– Ам. Ничего от вас не скроешь… А вы любили?
Старшина рассмеялся.
– Ну о чем еще может спросить вьюнош. Давай сперва выясним, что ты понимаешь под любовью?
– Чувства. Которые поэты… Возвышенные.
– Не знаю. Наверное, все же нет. Если страсть не считать чувством. Но если отвечать на твой вопрос: то да, конечно признаться ей. А что ты сейчас теряешь? Ну максимум последние три часа твоей жизни она будет тебя сторониться. Не велика потеря. А кто у нас избранница?
– Да так…
– Всех горничных и работниц камбуза отбрасываем – они и так залюбленные и новые любви на них не цепляются. Антонова? Так тоже нет – ей уж под сорок. Хотя классная баба, скажу я тебе… Бодрая, задорная, изобретательная… Отвлекся. Крапивина? Тоже нет – она «чувства» не вызывает, особенно как налысо побрилась. А кто еще… Ммм… Да неужели? – Глеб довольно растянулся в улыбке. – Ну ты, брат, даешь. А ты в курсе, что она жена лейб-медика его превосходительства Горчакова?
– Нет. А есть разница?
– Нету. Но выбор твой одобряю – умна, талантлива, красива и относительно молода. Ну, допустим, ты поборол свою застенчивость и признался ей. Что дальше?
– Не знаю. Поэтому и спрашиваю у вас.
– В общем случае – ничего, в том числе, хорошего. А конкретно сейчас… Сложный вопрос… Дай минутку подумать. А пока – попробуй камеру открыть.
– Не смогу – тут защита стоит на извлечение и размыкание – могут двери заблокироваться. А блок только на Прее снять смогут.
– Делай.
Егор честно попытался вскрыть замок. Разобрал пол стены, не стесняясь кромсать переборки мультитулом, добрался до всех модулей и только потом признал, что вскрыть это ему не под силу.
– Ну хоть часик делом позанимался. Итак, ответ на твой вопрос: иди расскажи ей всё, что мне рассказал. А потом признайся и попроси об исполнении твоей мечты. Дави на жалость, говори, что так и умрешь, не ставь мужчиной, говори, как ты ее любишь и тому подобное. И как размякнет — пользуйся.
– С ума сошли, – похолодел Егор. – Я же ее люблю! А вы…
– Егорушка, ты еще любить не умеешь – не дорос духовно. Это только с возрастом приходит. Ты пока просто, прости меня за грубость, её хочешь. Страстно, горячо, самозабвенно, но к чувствам, воспетым поэтами, это все отношения не имеет. Поэтому, иди и сделай как я сказал. И хватит всего боятся! Тебе жить осталось три часа или два?
– Два.
– А еще лучше, знаешь что. Не надо ничего просить, – вдруг подался вперед Глеб, – просто зайди к ней, заблокируй дверь и сам возьми. По праву сильного. Ты же мужик! Любой самый слабый мужчина сильнее самой сильной женщины – это закон природы. Так что иди и бери твое по праву. Если конечно другие еще не взяли.
Последнюю фразу он пробормотал себе под нос, и Егор ее не услышал, хоть и мялся в нерешительности.
– Кыш! Это приказ старшего по званию! И инструменты мне дай свои – может с этой стороны чего сделаю.
– Есть! – откозырял парень. Сунул в передаточный бокс пояс с инструментами и убежал.
– К пустой голове руку не прикладывают, бестолочь! – крикнул в спину парня Глеб. – Мультитул дай!
Но Егор уже унесся.
Вот и медотсек. У входа валялись несколько человек с разными ранами и травмами. Некоторые еще стонали, а остальные уже отмучались. Выделялся среди них валяющийся на спине пилот с почерневшей дырой в животе. Очевидно – прием был окончен и вооруженный бластером врач, видеть никого не хотела.
Егор приложил свой пропуск-вездеход, но дверь даже не дернулась. Он пожал плечами, прошел вдоль по стене несколько метров, снял одну из панелей и юркнул в лаз.
Через пару минут, он тихонько выскользнул уже внутри отсека. Старался действовать максимально тихо, но она услышала.
– Кто здесь? – послышались быстрые шаги и в лицо ему уставился ствол бластера.
– Это я, Анна Германовна.
– А, Егор, – женщина тут же успокоилась, – а то там все с ума все посходили. Что творится, что творится… Гордость Императорского флота и такое поведение… Все под трибунал пойдут, как нас спасут.
– Нас не спасут, Анна Германовна.
И Егор все рассказал.
– А я чувствовала, – вдруг всхлипнула казавшейся только железной женщина и как-то вся обмякла. Бластер она отложила на кушетку, где они и сидели, и глубоко задумалась, устремив взгляд прекрасных глаз в пустоту.
Егор не решался целую минуту, кляня себя на все лады. А потом отбросив все страхи положил ладонь ей на бедро, туго обтянутое тканью юбки. Спустился чуть ниже, до колена. Женщина удивленно уставилась на него:
– Егор, ты чего?
– Я вас люблю, – кинул он ей в лицо и отчаянном рывке повалил ее на бок, целуя мягкие губы, прерываясь только на жгучие слова. – Люблю. Безумно.
Ладони его неумело и неловко шарили по её бедрам. А брюки в паху готовы были разорваться от напряжения.
– Сбрендил! – она легко отшвырнула парня от себя. Егор, совершенно не ожидавший такого, отлетел и врезался головой в мед бокс, в котором сам когда-то лежал. Он успел ощутить, что по затылку побежало что-то теплое и отключился.
Пришел в себя от легкого шлепка по щекам.
– Егор, сколько пальцев показываю?
– Три.
– И что это было? – она строго посмотрела на него. – Пришлось десять швов класть! Как так упасть то умудрился, горе луковое?
– Простите, – промямлил Егор, садясь и щупая затылок.
– Я тебе в матери гожусь!
– У нас разницы девять лет всего, тоже мне – мать.
– Дерзкий ты больно, – она села напротив, заложив ногу за ногу, как Егору показалось, несколько напоказ – ноги были замечательные, да и юбкой колени она прикрыть не попыталась. – Такой всегда был застенчивый, трусоватый. Все прятался от меня, спину мне буравил и что пониже, аж жгло. А тут осмелел.
– А чего теперь бояться? Полтора часа осталось. Чувствуете, как жарко становится?
– Да. И правда жарко. Я думала – система вентиляции барахлит, – она расстегнула пуговицы на тугом воротнике, затем на груди, подставляя под жадные взгляды самый верх ложбинки, в которой покоился кулончик.
– Она как раз работает на пределе, это мы просто все ближе к…
– Друг другу? – договорила она. – А ты мне тоже иногда с тех пор снился.
– Почему… тоже? – Егор сглотнул.
– Ни за что не поверю, что после тех объятий, тебе мог снится кто-то, кроме меня, – она расстегнула еще одну пуговицу и улыбнулась. Затем вдруг с горечью продолжила:
– Жена Горчакова. Два слова – и тут же мужчины прячут взгляды, а во взглядах дам, только что готовые меня разорвать, появляется жалость. Восьмая жена… Ну и что, что великого врача и прекрасного человека, за которого мечтали выдать дочерей самые знатные рода Империи. А меня спрашивали, хотела ли я стать очередной Горчаковой? Знаешь, чего я больше всего боялась, будучи девочкой? Ни что меня похитит дракон, а что спасет меня старый опытный рыцарь. Он и «спас». Угораздило же понравится старику… На младшую дочку его похожа… Которая старше меня.
Она покачала головой.
– Даже Самойлов старался на меня не смотреть – а уж он то, я думала, ничего не боится. А я ведь любви хочу… Так и состарюсь, не познав…
Егор ощутил укол ревности.
– А он вам нравится?
– Его я просто хочу, как идеального самца. Хотела, – быстро поправилась она. – А теперь мне нравишься ты – молодой, крепкий, свежий, как порыв степного ветра. Ты вкусно пахнешь жизнью, мужчиной, – женщина приблизилась к Егору вплотную и тщательно понюхала. – И молодостью. Ты же любишь меня?
Егор ощутил, что в паху стало очень тесно, а мысли заметались внутри черепа, пытаясь найти единственно правильный ответ на этот сложный вопрос.
– Ну что? – вдруг спросил вошедший в отсек Глеб, бросив на пол пояс с инструментами. Его обнаженный мускулистый торс блестел от пота, – признался?
– Ага.
– А она?
– Она сильнее меня оказалась.
– Тьфу ты ну ты, – расстроился старшина. – Там кстати на мостике уже собираются на последний сеанс, если интересно. Даже как-то умудрились остановить вращение корабля, чтобы на звезду смотреть не отрываясь. Красиво — не спорю. Но есть же занятия поинтереснее. Добрый день, Анна Германовна, прекрасно выглядите.
– Добрый, – женщина подобралась и взяла с кушетки бластер. – Стойте, где стоите.
– Ууу! Какие мы грозные, – Глеб шутливо поднял руки. – Вы вроде хотели познать любовь Глеба Самойлова? Так вот он я – готов дарить знания.
Старшина сделал шутливый реверанс.
Женщина прищурилась.
– У вас был шанс.
Глеб смутился. Впервые на памяти Егора, он отвел глаза и яростно почесал затылок.
– Вы знаете, Анна Германовна, со всем уважением и преклонением перед вашей неземной красотой, на тот момент я не готов был ради обладания вами на смерть. А сейчас, обстоятельства изменились, – он вновь дерзко посмотрел на нее. – И заплатить такую цену я могу себе позволить.
– Только я не продаюсь, – холодно и презрительно бросила ему Анна. – Пшол вон.
– Опять насилие, – горестно вздохнул Глеб и метнулся вперед. Выстрел прошел – он одним неуловимым движением утек с его траектории и, прыжком преодолев последние метры, схватил женщину, развернул и прижал к себе, сдавив горло локтем.
– Итак, – он по-хозяйски ощупал всю вырывающуюся женщину сверху до низу, – мне пока все очень нравится. У Егора неплохой вкус. Признаюсь, я даже не пытался вас представить в своей койке. Жена же самого Горчакова! А вот он, – кивнул Глеб на Егора, – представлял. Любит вас паренек всей своей душой. И хочет всем остальным. Так что я буду первым, а он – вторым. Не возражаете?
– Обойдетесь, – прошипела женщина, попытавшись укусить руку, сжимающую горло.
Егор оцепенел и даже боялся дышать. Но он не хотел уже обходится – прекрасные бедра Анны маячили прямо у него перед носом. Вторым, так вторым. А может она на Вы к Глебу и только он обойдется?
– Ну что вы жадничаете. Думаете, оно на нас кончиться, – обобщив себя с Егором проворчал Глеб, чем польстил ему. – А я вам скажу, – он одним движением разорвал на груди блузку и вцепился пятерней в грудь, – не кончится. И я это сейчас докажу, чтобы не быть голословным, на трех конкретных примерах.
Женщина болезненно застонала, когда старшина нагнул раскрасневшуюся пыхтящую женщину, прижав к кушетке и распнул ноги в стороны, после чего принялся расстегивать брюки.
– Егорка, ты следующий. Смотри и учись – тут на самом деле всё просто. Первый раз страшно, конечно, но потом втягиваешься. Само собой, есть тонкости и нюансы. Сейчас начнем, и я все расскаж…
В голове Глеба появилась сквозная дыра, в которой еще секунду билась и плясала плазменная струя из мультитула, переключенного в режим резака. Мерзко завоняло горелым мясом и волосами, а тело со спущенными штанами и торчащим из них эрегированным органом грузно шлепнулось на пол, поддавшись несильному толчку руки.
– Сам разберусь, когда время придет. Анна Германовна, вы в порядке?
– Нет, я не в порядке, – она нервно и безуспешно пыталась запахнуть на груди разодранную кофточку. – Я совершенно не в порядке.
Женщина сильно пнула труп и запрыгала на одной ноге.
– Скотина.
Её крупная красивая грудь заколыхалась и запрыгала, притянув на себя все внимания парня, смотрящего на это округлившимися глазами.
– Нравится?
– Очень…
– Трогай, – она подошла вплотную, – ну. Ты же хочешь!
Рука Егора непроизвольно дернулась, но усилием воли он лишь выдавил:
– Анна Германовна…
– Ты же такой же… Сильный… Все вы такие сильные… Возьми меня и все. Ну!
– Оденьтесь, – он вдруг смутился, протянул ей свою куртку.
– Мужланы, – в ее голосе слышались запоздалые слезы – её начало отпускать и решительность грозила вскоре перерасти в истерику. – Всем нужно только одно – то что между ног. А душа?! Никакой романтики, стихов, красивых ухаживаний. Лишь бы засадить. Небось, лежа на койке, не думал: «Вот бы ей стихи почитать под луной наедине» или «Вот бы ей подарить цветок, краше которого на всем свете нет»? Только представлял, как трахаешь меня…
Она все-таки расплакалась, закутавшись в куртку.
Егор потерянно сидел рядом, механически гладя ее по сотрясающейся спине, и вновь пытался разобраться в своих мыслях. Не найдя ничего лучшего, он силой развернул ее к себе и просто обнял, прижав к груди. Она уткнулась в него и затихла, лишь иногда шмыгая.
– Анна Германовна, – вдруг решился Егор, – а хотите я вам подарю звезду?
Она отстранилась и уставилась на Егора. Долго и внимательно рассматривала его улыбающееся лицо и потом широко улыбнулась:
– А ты знаешь, вот хочу. Очень! Дари! – и требовательно протянула руку.
– Тогда пойдемте, – он взял ее за руку и потащил за собой на выход.
– Да стой ты! Вот так руку согни. Так, теперь я, – она пристроилась сбоку, взяв его под локоть. – Всему учить надо. Как с девушкой то потом гулять будешь?
– Сам разберусь, когда время придет.
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. После чего под руку, степенно, словно пара на променаде, вышли из отсека.
***
На мостике уже собралось несколько десятков человек, рассаживаясь на полу, пультах и креслах. Кто-то притащил целую гору офицерских рационов, составив рядом батарею разномастных бутылок. Люди спокойно подходили и брали, что хотели, возвращаясь на свои места. Было очень жарко – система откровенно не справлялась – многие сидели голые, некоторые – в нижнем белье.
И все в полной тишине не отрываясь смотрели на огромную звезду, занимавшую весь обзорный экран.
Егор с Анной пробрались на задние ряды и довольно удобно устроились на полу у стены, где обычно стоял караульный.
– Вы есть хотите? – спросил он шепотом, склонившись к самому её ухо.
– Хочу, – прошептала она, хулиганские повернувшись к нему так, что их лица оказались в опасной близости.
– Сейчас принесу, – Егор, после долгой паузы, когда чувствовал ее дыхание у себя на лице, сглотнул, и нехотя ушел.
– Я еще бутылку прихватил – не знаю, что это, но этикетка красивая, – плюхнулся он рядом, так, чтобы его лицо вновь оказалось рядом, но игры на этот раз она не поддержала.
– Пойдет. Давай поедим сперва.
Зачем она сказала это последнее слово… «Сперва». А что потом? Ему вдруг стало страшно. Он много раз представлял свой первый раз. Вторая участница часто менялась, но последний год — это была именно Анна. И вот сейчас…
– А потом? – сглотнув, спросил он, мучительно придумывая куда деть левую руку — он сел слишком близко к ней, но отодвигаться не хотелось.
– Обними меня. А что потом, не знаю. Я просто так сказала. Извращенец.
Он обнял её, пробурчав:
– Странные вы, женщины, то бластерами грозите, то обними их. И все у них просто так, хотя на самом деле — все сложно.
– Ага, мы такие. Так что там с подарком?
– Я дарю тебе эту звезду, любимая, и нарекаю ее Анной. Правда она так будет называться только час, – он вновь повернулся к ней, и она не отвернулась. Их носы почти соприкоснулись.
– Это самый лучший подарок в жизни, – она сама поцеловала его так, что у Егора дух захватило, а сердце рухнуло куда-то вниз. Потом он почувствовал, как ее ладонь легла ему на пах. Сам не понимая почему, он ее руку убрал.
– Анна, если это случится, окажется, что Глеб был прав — и то, что сейчас между нами… Это всего лишь «мужчина и женщина», а не Егор и Анна. А я вас люблю. И пускай это самая большая глупость в моей жизни, но давайте продолжим то, что мы сейчас делаем — легко флиртуем и чувствуем, как растет между нами что-то большое и светлое. И я… Слишком боюсь потерять вас...
Он сбился с мысли и замолчал.
– Как ты быстро взрослеешь, мальчик, – она обхватила его ладонями за лицо, притянула к себе и начала целовать.
– Тихо вы! – приложил палец к губам пожилой обнаженный мужчина, сидящий перед ними, – идите в коридор и там воркуйте.
– Всё, молчим, – Егор показал, как закрывает рот. Анна аж прыснула в кулак.
Они пили, ели, дурачились и целовались. А потом просто смотрели на звезду «Анна».
***
– Пять минут, – объявил, тяжело дыша, старший навигатор. Его услышали единицы – отсек с реактором отстрелили в космос полчаса назад, опасаясь, что он взорвется раньше, чем они упадут на звезду – все системы жизнеобеспечения отключились.
– Спать хочу, – пожаловалась Анна, устроившая голову на коленях Егора. – Сколько еще?
У него у самого глаза закрывались – сказывалось кислородное голодание, но он держался.
– Еще долго. Спи, любимая, я разбужу.
– Только обязательно разбуди, – пробормотала она, закрыв глаза, – тебе же будет страшно одному.
– Мне уже ничего не страшно.
Но она уже уснула.
Конечно, он её будить не стал…
©JackMcGee (aka UrsusPrime) 2023
yaplakal.com