-2
Солнышко золотом и синевой небесной искрилось во всём настроении Говнилы Добрячкова. Ну разве плоха была его жизнь? Чиновник! Хозяин всех насекомых, зверей и даже людей на том определённом участке, который дан ему был, наверное, самим богом. Пустота насвистывала песню свободы посреди того самого участка, который пока ещё не покрылся в этот воскресный денёк ненавистной падалью двуногой, в этих шуршащих куртках бредущих за жратвой в лабаз, с рожами, покрытыми жадными слюнями. Была пустота, пела пустота, плакала радостно пустота. Скоро это изменится, но только один участок по заветам старших должен был оставаться пустым. Ровный чистый квадрат в центре участка, который был выдан Добрячкову. Идеальный квадрат. Чистый Квадрат.
Как говорил Страпоныч, большой начальник из столицы, коротко говоря, человек с которым нельзя отказываться пить: «Этот квадрат – душа твоя, чистым его держи. Пусть узбеки тут мусор убирают каждые пять минут. Если не получится, прищучат тебя, мокрого места не оставят». Было в этом совете нечто межпланетное. Тишина космическая. Не мог бы иного Страпоныч посоветовать, не мог.
Идёт Говнило Добрячков по своему участку, и хорошо ему, даже похмелье вязкое и приторное как-то не мешало радоваться соку жизни текущему сквозь все чувства. Даже стук крови в больной голове не сильно трескучим был. А чего болеть? Жизнь удалась! И только хотел Говнило широко улыбнуться в ответ на чистоту Чистого Квадрата, как онемел и оторопел. На Чистом Квадрате возник дом с дверью, но без окон. Белый и деревянный. Дощечки вдоль земли. Крыша треугольником. Никаких окон, лишь дверь. Это было как послание… Духа? Но почему никаких окон, а только дверь? Никто не смотрит, но ты войди, в этом послание? Что за шутки?
Дрожа и страдая от вчерашнего яда и сегодняшнего вечного страха Говнило подковылял к двери запыхавшись. Хотел открыть дверь. А она была… Она была теоретически белой, но сейчас измазана в чём-то коричневом, и похоже, что это был не шоколад, а самое настоящее говно. Он подобрал газетку с пыльного, как старый асфальтированный башмак тротуара, и попытался открыть дверь не замаравшись, но кал всё-таки проник на поверхность указательного пальца сквозь ветхую газетину. Да, это был кал. Кал неизвестного происхождения. Загадочный и противный кал. Унизительный кал. Говно, проще говоря.
Внутри было темно и тихо как в церки. На стене было круглое окно-колесо. Свет бил из него как совершенный серебряный космический дух. Он косо опускался на маленькую девочку. Говнило подошёл к ней и увидев её идиотически блаженное лицо прохрипел: «Кто ты?»
Мне просто тут хорошо – сказала девочка
Хорошо? – Говнило оценил её мокрое тёмное пятно на заднице винтажных её рейтузов, оценил носом резкий поносный запах – ты же обосралась, девочка! Что это за дом?
Это не дом, это сам дух, ты не веришь в него?
В кого?
Во что…
Чего?
Глупый вы, дяденька – сказала девочка.
Говнило ушёл прочь.
– Глупый я, блядь – бормотал Говнило, набирая в телефоне имя экскаваторщика Крематоровича – Алё! Алё!
Через два часа дом был снесён и армия бесправных узбеков разобрала его. Говнило не был счастлив. Особенно после того, как он заметил, как узбеки в тайне от него молятся своему Богу. Он пошёл в магазин за водкой. Всё прошло.
Прошло? Ночью он проснулся от кошмара. Обкаканая девочка вся в крови, с терновым венцом на голове тянет к нему руки и спрашивает: «За что же ты оставил меня, папочка? За что?». Говнило проснулся в холодном поту, потому что если бы он рассказал такой сон Страпонычу, тот бы совершенно справедливо написал бы донос на Говнилу, потому что даже мысли такие оскорбляют верующих. Ужас. Говнило чувствовал себя преступником и побежал к чистому квадрату. На чистом квадрате снова стоял белый дом с этой треугольной крышей. Как он тут возникает? Как так может быть?
Не обращая внимания на говно на ручке, он вошёл внутрь и опять увидел обкакавшуюся девочку. Почему она обкакалась? От страха? Но почему ей было так хорошо тут? Может она обкакалась снаружи? Но её же должны были снести вместе с домом вчера? Нет, Крематорович проверил бы. Или нет? Или ей было не страшно? А страшно было бы снаружи? Там она и обкакалась… Снаружи… От страха. От страха перед этим миром гадким.
Кто ты? – спросил Говнило.
В ответ девочка только рассмеялась
– А ты? – спросила она.
– Я? – растерялся Говнило – да я такое тебе устрою, знаешь кто я?
– Знаю! – сказала девочка – дурачок ты, зачем бога своего терзаешь?
– Бога? Моего?
– А чьего же?
– Какой ещё бог!? Ты обосранная тут стоишь… Дом этот… Откуда он!!??? Откуда, бляха, это тут? Я тебя в ментовку отправлю!
– Ты не кричи, а посмотри вон туда – направила взгляд девочка к круглому окну из которого исходил свет.
Говнило выбежал на улицу, вызвал ментов и Крематоровича. Менты девочку не нашли. Крематорович несколько недовольно рушил дом. Узбеки нехотя разбирали хлам.
И с каждым разом все становились ещё более недовольными. На шестой раз Говнило заметив острое всеобщее неудовлетворение спросил: «Вы охуели? Вы считаете, что это нормально, что тут каждый день появляется этот дом откуда ни возьмись, и каждый раз мы его рушим, а он появляется? Это нормально? Вы чё?». Все молчали, как будто это было нормально. Но, если честно, это было не нормально.
На седьмой день Говнило проснулся, впрочем, не засыпая. Его сердце будто бы прищепкой защемили, а мысли его были прямые и тупые, будто черви съели его мозг. Дом. На чистом квадрате. Мысли были о нём, конечно же.
Он вышел на улицу в одних трусах с сердечками и коричневой отметиной сзади и в белой майке с жёлтыми узорами подмышками. В этой истории много говняных деталей, но такова эта история. Под корявыми скучными ступнями боролась за пространство беззубая слякоть и холодная мразь. Дом, конечно же, сиял на своём новом месте как ни в чём ни бывало. Говнило твёрдо решил, что это мистика. В этот момент из уст Говнилы вырвалось: «Храм» – и губы его сомкнулись как бородавчатые дохлые жабы в покорности и смирении.
Он вошёл в Храм, не обращая внимания на резкий запах поноса, исходящего от девочки.
– Привет – сказал Говнило, встав рядом на колени.
– Посмотри туда – сказала девочка.
Говнило вгляделся в круглое окно, похожее на колесо. Свет делал глазам больно.
– Живут в лесу, молятся колесу – сказал Говнило.
– Смотри, смотри – сказала девочка – думаешь я обосралась?
– Ты?
– Это вы все обосрались, вот и видите всё в цвете говна, смотри. Это весь смысл твоего существования.
Говнило всматривался в мерцающее серебро, пока там не стал вырисовываться силуэт петуха… Петух! А за ним две дикие волосатые твари улюлюкающие бегут, дерутся друг с другом. Деревья какие-то, и петух. Бежит петух от этих тварей, и понимает Говнило, что это обезъяны бегут. Обезьяны гонятся за петухом, только одна догоняет петуха, как одна другую бьёт, и в этот момент петух убегает. На одной обезьяне надета будёновка, на другой цилиндр. У одной папироска в губах бегает, у другой монокль в глазу высокомерит. Догоняет та, которая с моноклем – её бьёт палкой та, что в будёновке. Догоняет та, что в будёновке, её та, что в цилиндре – хрясь дубиной. И никак они петуха догнать не могут. Вдруг у петуха из задницы выпадает золотое яйцо и понимает тогда Говнило, что это не петух, получается, а курочка…
– Что это за хуйня, девочка? – сказал Говнило, и понял, что рядом с ним уже не девочка а старуха, которая кряхтит и не может найти что-то в своей сумочке.
Старуха не может разглядеть содержимое, потому что темно стало. Свет стал гаснуть. Говнило вывел даму на улицу.
– Телефооон… – простонала старушка и с сильным напряжением, похожим, почему-то, на горькие муки совести схватилась за голову корявыми пальцами. Она стонала, кряхтела, дрожала и казалось, что сейчас она просто умрёт.
– Вот он – показал Говнило на телефон в сумочке. Старый какой-то мерзкий задроченный старушачий телефон.
– Ой, спасибо – сказала старуха, сделала селфи, натянув розовые дряхлые подобия губ и успокоилась. Просто пошла дальше.
В проехавшей мимо него чёрной машине Говниле показался Страпоныч. Он даже, как бы, услышал его голос: «Прищучат тебя, мокрого места не оставят!». А ещё он заметил, что у всех людей два типа лиц: Страпоныча или Старухи. Вот так. Жопа.
«Да, как-то, похую» – сказал Говнило и пошёл босыми ногами прочь, в грязных трусах и майке, туда, где ещё не бывал. А похолодало. Минус большой. И как будто бы лет сто прошло… Он шёл очень долго и больно, пока не перестал чувствовать собственные ноги. Он посмотрел на свои пальцы. Они превратились в чёрно-синие пенёчки. Больно. Но было больнее от видения в Храме, потому что смысл его стал проникать… Но словами как объяснить. Это видение воткнуло в душу гвоздь сомнения в том, что вообще существует какой-то смысл… Смысл жить… Ведь весь смысл в чём был? В борьбе обезьян за курицу, которая несёт золотые яйца. Или в другом чём-то? Нет, в другом. Конечно в другом. И это другое бесконечно смешнее… И от этого сильно хотелось умереть Говниле. Очень сильно. Невыносимо сильно хотелось смерти, ведь… Ведь чувствовалась некоторая плоскость. Тупик. Нет… Иное… Иное. Как Говнило людям объяснит это? А надо объяснить, ведь!
Говнило не мог идти. Он полз. Но не домой. Нет. Он полз прочь и к… К месту, где правда выльется из него. Он не знал, куда он точно полз. Говнило увидел страшное здание за уродливым высоким забором с колючей проволокой. Под серым небом это здание гнило и воняло на весь свет, распространяя тонкий голосок своей бесконечной муки: «Бляяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяаааааааааааа-а-а-а-а-а-а-аааааааааааа». Это была тюрьма. Кажется… Кажется в этом тоненьком голосочке, в этом протяжном «бляяяяяя» и было объяснение. Но оно… Оно было неясным и очень немногословным, даже непонятным… Или предельно понятным?
Рядом проезжал автобус с надписью ДЕТИ. Он отравил воздух едким газом. Остановился, как гопник в тёмном переулке. Из него вывалили какие-то мужики в камуфляже и в балаклавах и стали без комментариев бить Говнилу. Били жестоко. Плевали в нег. Били прикладами автоматов и тяжёлыми сапогами, пока Говнила не взорвался. Огонь заполнил атмосферу, сжигая этих мужиков, дорогу, кусты, взрывная волна снесла и тюрьму, и город, и, наверное, Храм… Она не останавливалась, потому что и огонь не останавливался.
Над Землёй плыла тихая белая космическая станция. Космонавт застыл с тюбиком во рту, когда увидел в элюминатор, как его родная планета покрывается адским пламенем. И была в тот момент у него одна лишь мысль в голове: «Куда теперь лететь?».
yaplakal.com