Конец сталинградского котла

75 лет назад, в последних числах января 1943 года, в свою завершающую фазу вступила знаменитая Сталинградская битва. Советские войска загнали остатки 6-й армии фельдмаршала Паулюса в городские кварталы и приступили к их уничтожению – ультиматум о сдаче ранее уже был отклонён противником. Сегодня мы публикует материал о событиях, известных большинству читателей с детства. Но он целиком основан на документах архивов и на мемуарах участников сражения, многие из которых публикуются впервые. Поэтому мы уверены, что в нём найдётся множество интересных фактов и деталей для каждого любителя военной истории.

31 фото Артём Чунихин

Это сообщение отредактировал KROVLJ - 3.02.2018 - 14:48

25 января 1943 года, спустя две недели после начала операции «Кольцо», части советской 64-й армии достигли южных пригородов Сталинграда. Там на территории кожевенного завода ими был окружён штаб 669-го пехотного полка 371-й пехотной дивизии вермахта. На предложение сложить оружие немцы ответили отказом, и бойцы 96-й стрелковой бригады после скоротечного штурма уничтожили вражеский гарнизон. В одном из производственных корпусов красноармейцы насчитали 17 трупов офицеров. Стороны окончательно поменялись местами: остатки дивизий 6-й армии вермахта готовили оборону в городских кварталах, а советские артиллерийские наблюдатели искали цели среди выжженных улиц Сталинграда.

100 кварталов

На плане города, который раздали советским командирам, все кварталы были пронумерованы. Самый центр Сталинграда — Площадь Павших борцов (у немцев «Красная площадь») — значился на нём под №99, но пока на утро 25 января 1943 года дивизии и бригады 64-й армии вели наступление на квартал №1 — элеватор. В соответствии с приказом командования Донского фронта армия должна была ударом вдоль Волги выйти к оврагу Долгий у южного подножия Мамаева кургана.

Потеряв накануне последний аэродром, 6-я армия Паулюса теперь снабжалась только с помощью сбрасываемых на парашютах контейнеров, но продолжала драться, выполняя поставленную фюрером задачу — сковывать русские армии у Сталинграда, давая возможность отвести войска с Кавказа. В течение дня 25 января из штаба Паулюса в группу армий «Дон» уходили радиограммы:

«По всей занятой части города наносятся многочисленные удары вражеской авиацией. Большое количество раненых, истощённых и рассеянных (вероятно, имеется в виду «разрозненных» – прим. автора) солдат».

«Сбрасывайте винтовочные патроны, снаряды для лёгких и тяжёлых пехотных орудий, тяжёлых миномётов, ручные гранаты, хлеб, сало и шоколад».

«Сбрасывайте только продовольствие, никакого топлива и боеприпасов. Стволов осталось не много».

Советские части также испытывали перебои в снабжении — так, во многом по этой причине 64-я армия не смогла выполнить поставленную 21 января 1943 года задачу по овладению укреплённым рубежом у села Песчанка. В журнале боевых действий армии отмечено: «К этому времени армия ощущала острый недостаток боеприпасов [артиллерийских], так как транспорт с боеприпасами до начала наступления не прибыл». Таким образом, вся тяжесть боёв по уничтожению огневых точек и узлов сопротивления противника ложилась на советскую пехоту, и, как следствие, штурмующие пригороды батальоны имели по 30-50 активных штыков.

На фото: На переднем плане штабели «сигар» контейнеров, с помощью которых снабжалась окружённая группировка в конце своего существования. На заднем плане четырёхмоторный Fw 200 «Кондор»

Это сообщение отредактировал KROVLJ - 3.02.2018 - 14:49

Первый генерал

Сын высокопоставленного чиновника, Борис Нейдгардт (Boris von Neidhardt) бежал из России вскоре после революции. В июле 1940 года он получил подданство Германии, а в июне 1941 года был призван в вермахт и назначен переводчиком в разведотдел 51-го армейского корпуса. Вечером 22 января 1943 года ему было приказано явиться к начальнику штаба 6-й армии генерал-лейтенанту Артуру Шмидту:

«Я немедленно туда направился и нашёл генерала Шмидта. Через несколько минут в комнату вошёл Паулюс и сел рядом со мной. Генерал Шмидт спросил, известен ли мне ультиматум советского командования от 9 января; я ответил, что известен из советских листовок. Тогда генерал Шмидт передал Паулюсу советскую листовку с текстом ультиматума и спросил, могу ли я составить ответ. Я ответил утвердительно.

Генерал Шмидт прочёл мне немецкий текст, в который были внесены некоторые поправки, и я составил русский вариант:

«Генерал-полковнику Воронову или его заместителю. Командующий германской 6-й армией согласен начать с вами переговоры на основе ваших предложений от 9 января. Мы просим приостановить враждебные действия 23 января в ___ час. 23 января ___ часа мои парламентёры на двух машинах под белым флагом выедут к вам по дороге Гумрак, Конный, Котлубань. Командующий германской 6-й армией».

Этот текст я должен был передавать в течение ночи на 23 января. Пока я его составлял, Паулюс вдруг наклонился ко мне и спрашивает: «Скажите, ведь это может быть государственной изменой – то, что мы сейчас делаем?» Я даже не нашёл, что ответить на этот странный вопрос. Несколько позже Паулюс вновь спрашивает: «А что мне делать, если фюрер не даст согласие на капитуляцию?» Из этого я понял, что Паулюс, вместо того, чтобы действовать самому, как велит ему совесть, предлагал запросить, как ему быть. Я также понял, что Паулюс, командующий армией, обращаясь ко мне, маленькому и ему неизвестному человеку, с такими вопросами – морально и физически уничтоженный человек, утративший всякое равновесие. Получив приказ быть наготове и никому ничего не говорить, даже моим прямым командирам генералу фон Зейдлицу и полковнику Клаузу, я отправился домой. На следующий день около 11:00 штаб армии переехал на новый КП в Сталинград. Никто меня не вызывал, и из разговоров у нас в штабе я понял, что фюрер капитуляцию запретил.
[b]
На фото: Схема боевых действий в центре Сталинграда в последние дни существования немецкой группировки

Я говорил с Зейдлицем и Клаузиусом о том, каким образом можно остановить бессмысленное истребление людей. Оба они говорили, что, раз приказано не капитулировать, то этого делать нельзя, а нужно отдать приказ до 12 часов расстрелять все боеприпасы, а потом взорвать всё имущество и, собрав людей, ждать подхода Красной армии, сложа руки — «мы не сопротивляемся, можно нас брать».

Под вечер 24 января я прибыл в штаб армии к генералу Паулюсу и был чрезвычайно любезно принят. Генерал заявил мне, что нужно будет драться до последнего патрона, но всё же избежать того, чтобы они (видимо, штаб 6-й армии — прим. редактора) были вовлечены в рукопашный бой. Генерал Паулюс опять произвёл впечатление больного человека, нерешительного до крайней степени.

25 января штаб армии сидел на КП в подвале больницы южнее Царицы. Было ясно, что на следующий день он будет взят. Паулюс хотел переехать в универмаг, Шмидт же говорил, что это оттяжка, и нужно оставаться на месте. Паулюс утверждал, что таким образом командующий армией попадёт в плен первым, что не сообразуется с приказом драться до последнего патрона».[/b]

В результате дня боёв 25 января в посёлке Верхняя Ельшанка 204-я стрелковая дивизия полковника А.В. Скворцова захватила в плен командира румынского 82-го пехотного полка вместе со штабом, всего 15 офицеров и 450 солдат. На следующее утро полки дивизии с боями продвигались по улицам Козловская и Рабоче-Крестьянская в направлении элеватора. Командир 706-го стрелкового полка 204-й стрелковой дивизии Афанасий Антонович Зеленков впоследствии вспоминал:

«Наш полк, повернув фронт на север, наступал среди сталинградских руин. Вместе с танками сбиваем противника с промежуточного рубежа, берём много пленных, и среди них раненного в ногу румынского полковника. Прихрамывая, он подходит ко мне и на ломаном русском языке говорит: «Я имею поручение бригадного генерала Димитриу. Я хотел иметь разговор о сдаче в плен, то есть капитуляции». Он сообщил, что Димитриу со своим штабом находится на элеваторе и послал его «прояснить обстановку» — иначе говоря, на каких условиях можно сдаться в плен русским.

Дело необычное. Звоню комдиву. Тот рекомендует предложение румына принять и поручает мне вести переговоры, в помощь немедленно прибудет политработник-переводчик. Пленного приказываю напоить и накормить — пусть не думает, что большевики звери. Вскоре появляется агитатор соседнего полка. Он на румынском языке ведёт разговор о порядке капитуляции.

Договариваемся, что с ним, полковником, к генералу Димитриу пойдёт наш офицер. Полковник просит послать «солидного» офицера. Но кого? Советуюсь с начальником штаба. Выбор падает на командира комендантской роты младшего лейтенанта Георгия Ротова — парень он смелый, находчивый и в обиду себя не даст. Но как быть с «солидностью»? Решаем срочно произвести Ротова в майоры — на петлицы цепляем по две «шпалы». Но Ротов переходил линию фронта как ординарец полковника, поэтому поверх нашей формы ему накинули румынскую шинель. Точно определили место и время перехода, предупредили комбата Беловицкого, что на его участке с часу до двух ночи будут возвращаться к себе два румына, один прихрамывает — пропустить. Сообщили пропуск и отзыв. Около часа ночи Ротов с хромающим полковником скрылись за передним краем. На душе неспокойно.

Фото: Бараньи шапки пригодились румынским солдатам в плену

Это сообщение отредактировал KROVLJ - 3.02.2018 - 14:39

Проходит час, другой, третий, а никаких вестей оттуда нет. Звоню Беловицкому, но тот лишь подтвердил проход двух румын в сторону противника. Цел ли Ротов? И только в шесть утра звонок от Беловицкого: «Бригадный генерал Димитриу находится у меня. Ротов жив-здоров». Звоню комдиву. Тот: «Немедленно доставь генерала на свой КП». Сажусь на санки и лечу к Беловицкому. В землянке передо мной возник высокий худой генерал в чёрном каракулевом пальто. Это и есть Димитриу. Без длинных расспросов приглашаю генерала в санки. Тот надвигает барашковую шапку чуть ли не на глаза и грохается в санки всей громадой. Кони мчат нас на КП. Вскоре туда прибыл комдив Скворцов. Наскоро сервировали стол по-фронтовому. Димитриу искоса посматривает на закуски. Видать, голоден. Садимся за стол. Димитриу отведал русской водочки и разговорился. Клял во все тяжкие Гитлера, Антонеску, не скрывал своего восхищения мужественными и дисциплинированными советскими воинами, их отличной экипировкой.

Димитриу мы передали в штаб армии. Там его уже ждали с нетерпением, поскольку это был первый генерал противника, взятый войсками 64-й армии. Георгия Ротова представили к награде. Вскоре он был отмечен орденом Ленина».

Командир румынской 20-й пехотной дивизии бригадный генерал Ромулус Димитриу (Romulus Dimitriu) присоединился в плену к антифашистам, в апреле 1945 года был повышен в звании до дивизионного генерала и назначен заместителем командира дивизии. Гвардии лейтенант Г.С. Ротов в мае 1943 года получил тяжёлое ранение в ногу, более года лечился в госпиталях, а после выздоровления до конца войны работал в военкомате в Западно-Казахстанской области.

Фото: Победитель и побеждённый: младший лейтенант Георгий Сергеевич Ротов (фото из архива ЦАМО, сделанное после увольнения из армии) и бригадный генерал Ромулус Димитриу (кадр кинохроники)

Примерно в то же время в полосе наступления 422-й стрелковой дивизии полковника И.К. Морозова, на участке 1326-го стрелкового полка, вышли ещё четверо парламентёров 20-й пехотной дивизии румын во главе с начальником штаба. Членом военного совета 57-й армии бригадным комиссаром Н.Е. Субботиным и комдивом Морозовым на переговоры были уполномочены командиры 1326-го полка: командир полка майор В.А. Фирсов, заместитель по политчасти майор А.Д. Купцов и начальник штаба капитан С.С. Блюменкранц. По итогам переговоров колонны пленных румын общей численностью около 2500 человек построились на Куйбышевской площади и зашагали в сторону Бекетовки.

Капитуляция 20-й пехотной дивизии и отход частей 6-й армии в центр города позволили соединениям 57-й и 64-й армий уже к вечеру 26 января выйти на берег Царицы. Южнее реки в документах советских частей отмечалось лишь «огневое сопротивление в отдельных зданиях». Таким образом, южные пригороды и Ворошиловский район Сталинграда были заняты, но преодолеть с ходу русло реки не удалось. Командир 128-го стрелкового полка 29-й стрелковой дивизии майор Василий Георгиевич Сычёв впоследствии вспоминал:

«Преследуя отходящего врага, пытались на его плечах ворваться в центр города, но на берегу Царицы были встречены артиллерийским и миномётным огнём. Понесли потери, дальнейшее повторение атак через Царицу без тщательной подготовки было бесполезным».

В итоговой дневной сводке 6-й армии, поданной в штаб группы армий «Дон», сообщалось:

«Превосходящие русские силы к середине дня 26 января овладели районами города южнее Царицы и разгромили здесь остатки 4-го армейского корпуса. Их дальнейшее наступление на север было отбито слабой линией охранения на северном берегу Царицы; переправившиеся через Царицу подразделения противника уничтожены».

Фото: Красноармейцы на Рабоче-Крестьянской улице, до реки Царица — полтора километра

Это сообщение отредактировал KROVLJ - 3.02.2018 - 14:50

Злые духи Сталинграда

Вечером 26 января в полосе наступления 143-й стрелковой бригады на передний край вышли немецкие парламентёры — как сказано в донесении 57-й армии, «высланные генерал-полковником Паулюсом». Начальник связи бригады майор М.И. Вершинин вместе с начальником оперативного отдела майором А.А. Игнатьевым находился на наблюдательном пункте 3-го батальона:

«Наблюдательный пункт был расположен на берегу; слева в нескольких метрах торчали остатки стен разрушенного глинобитного дома, справа виднелся железнодорожный мост через реку. В узком овраге, который разделял крутой противоположный берег и, расширяясь, выходил к реке, появилось несколько человек с белым флагом. Помахав им из стороны в сторону, люди направились к нам. Майор Игнатьев выскочил из окопа и закричал: «Полундра! Не стрелять!» 143-я стрелковая бригада была сформирована из моряков — защитников Керчи, Севастополя, Одессы, и слово «полундра» бытовало у нас в разговорах при всех случаях.

Вот они уже на середине реки, и можно различить форму одежды и даже лица. Мы с Андреем Александровичем вышли навстречу. Многие наши солдаты высунули из окопов головы и с любопытством рассматривали немцев. «Не высовываться!» – крикнул им Игнатьев, и головы солдат исчезли в укрытиях.

Встретились мы у стены со стороны, обращённой к немцам. Но не успели обменяться и несколькими словами, как раздался выстрел, и один из немцев, покачнувшись, упал. «Мы пришли с белым флагом!» – с упрёком начал немецкий майор, обращаясь к Игнатьеву. Сверкнув глазами, вместо ответа Игнатьев подскочил к упавшему немцу и, приподняв его, показал на рану. Пуля вошла в спину и вышла через грудь, разорвав одежду и даже оставив след на стене. Майор выхватил у своего офицера белый флаг и, размахивая им, начал кричать: «Прекратите стрелять! Что вы делаете?! Не стреляйте!»

Фото: Пулемёт «Максим» обстреливает северный берег реки Царица (музей-заповедник «Сталинградская битва»)

Это сообщение отредактировал KROVLJ - 3.02.2018 - 14:39

Игнатьев предложил немцам пройти в землянку. В беседе немецкий майор заявил, что высшее командование сталинградской группировки хочет вести переговоры с русскими и приглашает к себе представителей от советского командования. Игнатьев сразу же изъявил готовность идти на переговоры, и тут же по телефону получил на это разрешение командира бригады полковника Русских.

Собирались не долго. Группу парламентёров возглавил майор Игнатьев, в её состав вошли начштаба 3-го батальона капитан Денисов, начальник разведки Грызлов и два автоматчика. Все были без оружия. Не успели они пройти и ста метров, как немцы открыли пулемётный и автоматный огонь. Убитым упал один из автоматчиков, легли на снег раненые Грызлов и три немецких офицера, обливаясь кровью, бросился на помощь к Грызлову второй автоматчик. Немецкий майор выбежал вперёд, начал размахивать флагом и громко кричать: «Не стреляйте!»

Ко мне звонили со всех концов с просьбой разрешить открыть огонь. Но я видел, что Игнатьев был намерен не возвращаться, и разрешения на открытия огня не давал.

Игнатьев стоял один. Он достал из кармана полушубка кисет с табаком и начал крутить папиросу. Вскоре после энергичных усилий немецкого майора огонь прекратился. Я послал четырёх солдат, которые помогли вернуться раненым и вынести убитого. Раненые немцы поднялись и пошли с парламентёрами. Им помогали капитан Денисов и немецкий майор, белый флаг он всё время держал поднятым. Так вся группа пересекла реку и скрылась за выступом оврага.
Медленно тянулось время, то и дело звонили из штаба бригады, все беспокоились и нервничали. Начало смеркаться, и вдруг там вспыхнула ракета. Мы отчётливо увидели четырёх человек, вышедших из оврага и направившихся через реку к нам. Немцы снова повесили одну за другой несколько ракет, стало совсем светло. Мы увидели, что двое идут к нам, а двое возвращаются к немцам.

Через несколько минут Игнатьев и Денисов спрыгнули к нам в окоп. Ракеты потухли. С немецкой стороны послышались выстрелы, на них ответили наши солдаты, и вскоре установилось то обычное положение, какое бывает на передовой линии фронта в минуты затишья».

Фото: 76-мм дивизионная пушка УСВ ведёт огонь по северному берегу реки Царица (музей-заповедник «Сталинградская битва»)

Это сообщение отредактировал KROVLJ - 3.02.2018 - 14:40

Со слов вернувшегося майора Игнатьева, в немецком штабе ему заявили, что готовы вести переговоры, но некоторые командиры дивизий ещё не дали своё согласие, поэтому попросили советских представителей продолжить разговор утром следующего дня. Также немцы потребовали, чтобы утром советские представители предъявили документы, подтверждающие их полномочия. После согласований со штабом командарма генерал-лейтенанта Ф.И. Толбухина, документы на право ведения переговоров за подписью командующего получили майор Игнатьев и майор Вершинин:

«В 05:45 мы вышли на передний край к тому же самому разбитому домику, у которого вчера встречали немцев. В 06:00, согласно договорённости, немцы должны были подать сигнал белой ракетой, а мы ответить зелёной, после чего встретиться на середине реки. Вот уже 6 часов, а сигнала не было.

В 06:10 мы решили первыми подать сигнал к встрече. Зелёная ракета, выпущенная нами, описала дугу над рекой и сгорела. Ответа не было. «Пошли!» — предложил Игнатьев. И мы пошли. Оба мы были в белых полушубках, валенках и шапках. У обоих за пазухой были заложены пистолеты. Дойдя до середины реки, мы остановились. Человек 15 немцев вышли из укрытия в овраг и наблюдали за нами, но навстречу не шли. «Пошли!» — снова решительно сказал Игнатьев, и мы пошли прямо к оврагу.

Среди немцев впереди всех стоял тот майор, который приходил к нам. Он отдал нам честь и сказал: «Мы не подавали вам сигнал потому, что Паулюс от дальнейшего ведения переговоров отказался».

Мы были ошеломлены — ведь немцы теперь были вольны сделать с нами всё, что им вздумается. Игнатьев ещё раз заявил, что в 10 часов на группировку обрушится вся мощь советского оружия. Майор развёл руками и ничего не ответил. Нервы наши были напряжены до предела. Хотелось сунуть руку за пазуху, чтобы взяться за пистолет.

Переговоры закончились. Отдав честь, мы повернулись и пошли обратно. «Быстрее, оглядываться не будем!» — зашептал Игнатьев, прибавляя шаг. Было тихо, только снег хрустел под нашими валенками. Сначала я почему-то ждал выстрела в спину, и даже нервничал, что его долго не было. Потом начал ждать погони, и помимо воли рука легла за пазуху. Когда мы спрыгнули в окоп, началась перестрелка».

Переговоры от имени Паулюса были личной инициативой командира 376-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта фон Даниэльса (Alexander Edler von Daniels). Прибывший на совещание в подвал тюрьмы командир 29-й моторизованной дивизии генерал-лейтенант Лейзер (Hans-Georg Leyser) тоже был настроен на прекращение сопротивления:

«Я пробился в битком набитый подвал и нашёл там генерала и дивизионного командира фон Даниэльса. Он сообщил нам следующее: сражение в котле распалось на несколько не связанных друг с другом участков. Я считаю, что продолжать сражаться бесполезно и готовлюсь вместе с парой старших офицеров и переводчиком установить связь с русскими для того, чтобы сложить оружие. Важно одновременное прекращение сопротивления, поскольку это позволит избежать уже ненужных потерь. Он ещё раз озвучил известное предложение русских и его условия. Потом он спросил собравшихся, согласны ли они с таким решением и готовы ли к нему. Поскольку оно совпадало с моим собственным намерением, я подтвердил своё согласие и попросил установить время и передать его в войска, куда я возвращаюсь, всеми возможными средствами».

Можно предположить, что утренняя встреча с представителями 143-й стрелковой бригады произошла уже после визита в тюрьму Паулюса и Шмидта. Адъютант командующего 6-й армией полковник Вильгельм Адам (Wilhelm Adam) писал в мемуарах, что командующий и начштаба 6-й армии, узнав о настроениях в подвале тюрьмы, решили лично посетить командиров 376-й дивизии и 14-го танкового корпуса и ещё раз донести приказ: «Продолжать сопротивление, капитуляция исключена». Также командующий 6-й армией дозвонился до командира генерала Лейзера:

«Сначала я даже не понял, кто у аппарата. Некоторое время было молчание. Я доложил о себе. Потом я услышал голос, который сказал следующее: «Здесь Паулюс. Я слышал, что вы собираетесь завтра утром капитулировать. Как это понимать?» Я доложил, что дивизия полностью окружена, не имеет боеприпасов и продовольствия, раненые остаются без ухода, поэтому сражаться далее бессмысленно. Паулюс: «Сражение не бессмысленно. Новый фронт западнее Дона пока не организован. Мы должны связать силы русских и держаться. Ваша дивизия ещё не утратила свою боеспособность. Я приказываю вам продолжать сражаться. Генерал фон Даниэльс действует без моего согласия. Я его отстранил. О боеприпасах мы позаботимся, ожидайте последующего приказа. Вы всё поняли? Хорошо, тогда хорошо!»

Вильгельм Адам в своих воспоминаниях называет Шмидта «злым духом Сталинграда» за то, что начальник штаба грозил расстрелом всем, кто поднимал тему капитуляции. Такой же эпитет можно применить и к Паулюсу. Впрочем, приказывать драться до последнего патрона, и драться до последнего патрона — разные вещи. Переводчик Нейдгардт указывал, что «злые духи Сталинграда» выбрали для себя другой путь:

«В ночь на 26 января штаб армии переехал в универмаг. Генерал Шмидт всё время подчёркивал, что Паулюс и он являются теперь лишь частными лицами, и все решения должны приниматься местными командирами; это делалось, чтобы избавить себя от всякой ответственности. В то же время Паулюс и Шмидт посылали остатки штабов на смерть, а когда один из командиров сказал, что это бессмысленно, то Паулюс вскипел и сказал: «Я привык к тому, что немецкие офицеры исполняют приказы, даже если они их не понимают, и требую этого!» Шмидт всё время твердил, что он не может допустить, чтобы Паулюс, а, значит, и он, были вовлечены в рукопашную схватку, но в тоже время — «дерись до последнего патрона». Мне было приказано ни в коем случае при приближении красных не махать платком, чтобы это не имело вида сдачи. Моей задачей было сделать так, чтобы Паулюс был бы, не сдаваясь, взят в плен, и чтобы при этом во чтобы то ни стало сохранить его жизнь. Решение этой задачи было предоставлено мне, дабы ответственность пала на меня, а не на них. Поэтому-то генерал Шмидт, когда Паулюс хотел уточнить мои действия, остановил его, заявив, что я должен действовать по обстоятельствам и так как найду нужным».

Командир 71-й пехотной дивизии генерал Александер фон Хартманн (Alexander von Hartmann) принял решение погибнуть в бою. Стреляя из карабина по наступающим красноармейцам, он был убит на насыпи железной дороги южнее Царицы. Командовать остатками дивизии был назначен полковник Фриц Роске ( Friedrich Roske), командир 194-го пехотного полка:

«Я принял командование над 71-й пехотной дивизией. Её позиции послужили каркасом обороны, наполняемым остатками армии. Район площадью примерно в 2 кв.км был полностью заполнен людьми. Мы примерно установили их численность: 17000 человек! Из них пригодны к бою были только 2000-3000. От командующего я получил следующие указания:
1. Командный пункт мне можно покидать только с его разрешения. Я оставался в распоряжении командующего.

2. Я должен буду, на основании своей оценки обстановки, доложить о приближении конца и получить дальнейшие указания.
3. В котле мне подчиняются все.

На командном пункте в подвале универмага была уйма народа — офицеры, порученцы и штабные работники из состава участка обороны, 194-го полка, 71-й пехотной дивизии и 6-й армии. По универмагу вёлся огонь артиллерии, по его двору били миномёты. Все окна, даже в кабинете командующего, были быстро разбиты. Их заставили досками и мешками с песком. Из моего помещения в подвале велось управление боевыми действиями в котле, включая обе боевые группы — Добберкау и Гинделянга. Не было ни минуты покоя; как только ты погружался в свои мысли, появлялся какой-нибудь офицер или посыльный, и снова приходилось работать. Перед моей дверью стоял двойной офицерский пост, и находилось только самое минимальное количество посыльных, поэтому я велел закрыть большие въездные ворота во двор.

В помещении работало несколько радистов. Каждый из нас делал своё дело. Вскоре ко мне прибыл командующий. Он вёл себя очень тактично, его вера ещё пока не была разрушена. Мы много часов провели возле печи, и много о чём переговорили — о таком, о чём обычно не разговаривает командующий с обычным полковником. Тогда от Паулюса я узнал, что происходило между Верховным командованием сухопутных войск (Гитлером) и 6-й армией, и мне стало ясно, что до окончания сражения от армейского командования я не получу никаких указаний. Гитлер приказал не связываться с русскими и не капитулировать, и Паулюс решил следовать этому приказу. Я был твёрдо убеждён, что мы должны прекратить агонию и помочь спасти от расправы 12-14 тысяч немецких солдат, небоеспособных, апатичных и замёрзших, сидящих по подвалам. Как можно выполнить такую задачу, я ещё не знал. В это же время я получил звание генерал-майора, Рыцарский крест за прорыв к Волге и высший румынский орден Михая Храброго».

Тем временем утром 26 января на склонах Мамаева кургана встретились части советских 21-й и 62-й армий, разрезав окружённую группировку немцев на северный и южный котлы.

Фото: Знаменитый кадр: встреча бойцов и командиров 62-й и 21-й Армий

Это сообщение отредактировал KROVLJ - 3.02.2018 - 14:52

Часы генерала Дебуа

Весь день 27 января советские войска готовились к наступлению. После быстрого продвижения стрелковых частей через южные районы к реке Царица подтягивалась артиллерия и тылы, проводилась перегруппировка сил.
От берега Волги до железной дороги заняли рубежи соединения 64-й армии генерал-лейтенанта М.С. Шумилова. 7-й стрелковый корпус генерал-майора С.Г. Горячева составляли три бригады: 93-я осбр (1997 человек, в том числе 120 активных штыков), 96-я осбр (2027 человек, в том числе 340 активных штыков), 97-я осбр (2065 человек, в том числе 318 активных штыков). Кроме того, здесь же приводили себя в порядок 204-я сд (2659 человек, в том числе 339 активных штыков), 29-я сд (3285 человек, в том числе 405 активных штыков) и 36-я гв.сд (2659 человек, в том числе 339 активных штыков). Стрелков 29-й сд поддерживала 90-я танковая бригада, в которой на 27 января числилось шесть Т-34, два Т-70 и один Т-60. В резерве командарма также находилась 38-я мсбр (1373 человека личного состава).

Западнее железной дороги, в полосе наступления 57-й армии, готовились к атаке три стрелковых дивизии: 15-я, 38-я, 422-я (во втором эшелоне), а также 143-я стрелковая бригада. 254-я танковая бригада (три Т-34, три Т-70 и четыре Т-60) поддерживала 143-ю осбр.

Шумилов приказал поставить на прямую наводку почти всю артиллерию 64-й армии: 28 122-мм гаубиц, 174 76-мм орудия и 176 противотанковых пушек. Кроме того, 24 152-мм гаубицы 1111-го и 1104 артиллерийских полков РГК готовили данные для стрельбы с закрытых позиций. Также части 64-й армии имели более 600 миномётов (94 120-мм, 312 82-мм и 237 50-мм).
Ещё до рассвета советские штурмовые группы и разведчики пытались атаковать и закрепиться на северном берегу Царицы. В 128-м сп была сформирована группа из добровольцев численностью 21 человек, которую возглавил командир полка майор Сычёв лично:

«Предварительно разбившись на три подгруппы, наметили действия каждой по достижении театра музкомедии. Группа между паузами пулемётных трасс делает бросок в направлении русла реки. Воины по-пластунски передвигаются в направлении силуэта здания с тёмными глазницами оконных проёмов. Противник обнаружил движение, и в тёмное небо полетели ракеты. Бойцы прижали головы к снегу, лежат без движения. Трассы пуль летят поверх голов, затем спускаются ниже, впереди вспарывают снег и лёд, летят с жужжанием рикошеты. Послышался стон — тяжело ранило связиста, вскрикнул второй.
Нервы напряжены до предела, какой-то нервный инстинкт поднимает разом всех – достаточно одного короткого слова «вперёд». В движении не слышим цоканья пуль, только видим их трассы, но они уже поверх голов. Вошли в непоражаемую зону. Вторая группа открыла огонь по проёмам в стене и подвалах. Первая в окна и двери бросает гранаты; выводят группу солдат с поднятыми руками — огонь прекратился.

3-я подгруппа по маршевой лестнице входит на второй этаж, ведя автоматный огонь. В большой комнате было несколько очагов огня, одни на листах железа, другие — горел паркетный пол. В углу стоял открытый сейф, рядом на полу бумаги и разбросанные денежные знаки, в том числе советские красноватого цвета 30-рублёвки.

Вдруг слышим режущий воздух снаряд. Удар — взрыв. Летят осколки кирпича, рухнуло перекрытие, наступила темнота — не слышно ни стона, ни крика. Скоро освобождаемся от шока. Спускаемся по маршевой лестнице. Внизу под конвоем автоматчика стоит группа пленных солдат, призывающих голосом своих товарищей прекратить огонь — сдаваться в плен».

В полдень, после 10-минутной артподготовки, залпа «катюш» и установок М-30 18-й гвардейской миномётной бригады, советские части перешли в наступление. Дом за домом штурмовые группы 64-й армии выбивали немцев из зданий, но бойцы 36-й гв.сд не смогли зацепиться за берег Царицы — все атаки дивизии генерал-майора М.И. Денисенко были отбиты.

С наступлением темноты закрепились на улице Краснознаменской части 7-го ск, 29-й сд и 204-й сд. Танкисты 90-й тбр не смогли форсировать реку и «из-за отсутствия переправы вели огонь с места по выявленным целям». В штабе армии Шумилова, сумевшей за день занять только несколько кварталов, констатировали: «Задача дня не выполнена».

Поначалу немцам удалось сдержать и удар армии Толбухина: пехотинцы 38-й сд и 143-й осбр, встречая сильное сопротивление, откатывались назад. С южного берега реки за боем наблюдал старший фельдшер 254-й тбр Л.И. Фиалковский:
«Местность перед мостом на правом берегу была открытая, и на заснеженном поле хорошо просматривались продвигавшиеся части, чем и воспользовался противник. Осталось много наших трупов на подступах к мосту. Живые и часть раненых, кто смог, отползли к исходным позициям. Снайперы противника не давали подбирать раненых. Попытки это делать увеличивали число погибших. Довершал своё дело и мороз. Метрах в двухстах от наблюдательного пункта вспыхнул и взорвался один из танков Т-70. Недалеко от него остановился подбитый Т-34…»

Только 15-я гв.сд левым флангом смогла прорвать оборону 44-й пехотной дивизии и к 18:00 вышла на рубеж улиц Новорядская и Хуторская, заняв таким образом почти весь посёлок Ангарский. Комдиву генерал-майору Е.И. Василенко по телефону доложили, что разведчиками 44-го гв.сп пойман немецкий генерал-лейтенант Генрих-Антон Дебуа (Heinrich-Anton Deboi), командир 44-й пехотной дивизии, и его адъютант. В рукописи своей книги командир 15-й гвардейской от третьего лица писал:

«Перед командиром предстал вояка стройный, подтянутый, в полной форме генерал-лейтенанта. На вопрос: «Француз?» ответил: «Нихт, дойч». Дебуа попросил выслушать его просьбу, которая сводилась к тому, чтобы советские войска не уничтожили остатки его дивизии. В скором времени из полков начали поступать доклады, что пленён ряд командиров полков, старших офицеров противника. Вскоре все командиры полков и начальники служб 44-й пд были доставлены в штаб дивизии. Тем самым Дебуа был убеждён, что его подчинённые будут невредимы.

Василенко приказал накормить всех старших офицеров продуктами, забранными в качестве трофеев. Подали еду и ром. Генерал Дебуа отказался пить и есть, заявив, что он беспокоится о солдатах своей дивизии, целы ли они, накормят ли их, если они перейдут к нам. Убедившись, что все остатки его дивизии пленены, все целы и получают пищу, генерал выпил рома, и начал есть с таким же аппетитом, как и его бывшие подчинённые. Все ели со звериным аппетитом, пили, вели между собой разговоры. Создавалось впечатление, что они попали на званый ужин и старались отдать предпочтение всем блюдам хозяина.

Фото: Командир 15-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор Емельян Иванович Василенко и командир 44-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Генрих Антон Дебуа (музей-заповедник «Сталинградская битва»)

Это сообщение отредактировал KROVLJ - 3.02.2018 - 14:53

Генерал Дебуа начал восхищаться действиями наших войск, все его командиры были с ним согласны. Они о чём-то шумно болтали, заискивая перед командиром 15-й гвардейской. Улыбаясь, каждый хотел приблизиться к нему, сказать ему, видно, «самое интересное и важное». Противно было смотреть на этих садистов, превратившихся в отъявленных трусов.

Подбодрившись и опьянев, Дебуа заявил, что у него сняли часы, что они очень дороги, и он будет жаловаться высшему начальству. Поиски часов успеха не имели. Генерал Дебуа вскоре был отправлен в штаб армии, откуда было строжайше приказано часы найти и вернуть. Но они так и не нашлись: разведчики 44-го гвардейского полка заявили, что они часов с генерала не снимали.

Часы генерал-лейтенанта были обнаружены в землянке командира 15-й гв.сд; на столе с часами была записка: «Это тебе, наш командир, от разведчиков 44-го гвардейского полка. Тот гад Дебуа хотел их заполучить, но мы их не отдали и не признались, что они у нас. Носи их и знай разведчиков». Это было уже под Белгородом на Курской дуге».

Тем же утром начавшая наступление с запада 21-я армия, столкнувшись с ожесточённым сопротивлением, «успеха не имела». Ночью же остаткам 29-й моторизованной дивизии во главе с генералом Лейзером удалось выйти с западной окраины Сталинграда к городской тюрьме через занятые частями 15-й гв.сд улицы:

«У подвала находилось множество тёмных фигур. Никто не знал, друг это или враг. Сам подвал был переполнен людьми: штабные, раненые и больные. С большим трудом я смог пробраться через стоящих, лежащих или спящих сидя, в комнату, где должен был находиться командир 14-го танкового корпуса. Все спали. Только с большими усилиями я смог разыскать начальника штаба корпуса и переговорить с ним. Где-то горела единственная свеча. Притащили карту с множеством отмеченных линий. Мне сказали, что никто больше на нас не рассчитывает, однако теперь мы должны немедленно занять новую линию обороны. Там, где мои люди находились сейчас, я должен был держать оборону и пытаться установить соединение с теми, кто ещё сражается где-то справа. Мне ещё раз напомнили, что население подвала не капитулирует.

Фото: Немецкие пленные делят буханку хлеба

Наступило утро. Мне удалось поспать всего полчаса. Как и было предсказано, русские перешли в наступление. Русские танки шли широким фронтом, между ними по паре пехотинцев. Неожиданно из всех находящихся перед нами руин стали показываться маленькие и большие белые полотнища, из всех подвалов, воронок и блиндажей выползали наши несчастные раненые, больные, искалеченные и голодные солдаты, которые надеялись, что русские исполнят данные свои обещания — утолят голод, излечат раны и обморожения. И как мы должны были стрелять туда, где копошились наши раненые и беспомощные товарищи? Мы не могли. Я приказал не стрелять. Офицеры и старые унтер-офицеры успешно обеспечили выполнение приказа, хотя даже из-за отдельных выстрелов русская пехота дальше в атаку не пошла. Она занялась сбором трофеев, а перед танками мы были бессильны. Вскоре я услышал слева, за нашим левым флангом, выстрелы танковых пушек. В то же мгновение мой взор упал на руины здания ГПУ. Я не поверил своим глазам: над зданием, которое должно было драться до смерти и никогда не капитулировать, развевалось белое знамя! Мы ужасно выругались от такого предательства.

Фото: Немецкие солдаты, попавшие в плен в сталинградском котле. Фото из альбома 422-й стрелковой дивизии

Моя прежняя — теперь только по названию — деятельность на посту командира дивизии практически закончилась. Рядом со мной оставалось несколько храбрых людей; здесь был Гюнтер-Шольц, командир артиллерийского полка, начальник тыла майор фон Берг, и ещё горстка смельчаков моей дивизии. Внезапно тут же я обнаружил и одного артиллерийского генерала, который попросил разрешения побыть под моим прикрытием. Прикрытия ему я обеспечить не мог, однако поделился едой, за что он меня сердечно поблагодарил.

Русские танки разъезжали во все стороны. Мы спрятали свои карабины за стенкой и выжидали, когда русские откроют люки и высунутся наружу — тогда-то можно сделать добрый выстрел. Никто не думал об опасности, всем было всё равно. Беспокоились только о ранении — полученная рана в русском плену означала скорую смерть.

Мы попытались найти соединение с войсками в центре города, в направлении Красной площади. Это было похоже на охоту на зайцев, которыми были мы. С нашими карабинами мы были безоружны против русских танков и вынуждены были прятаться. Когда танковая башня поворачивалась в другую сторону, мы перебегали к новой стенке один за другим. Так нам удалось оторваться от русских, мы вышли к развалинам главного вокзала. Здесь на многочисленных путях стояли бесконечные вереницы вагонов. Перед нами лежал сам центр города, очень сильно разрушенный — лабиринт из дымящихся руин».

Тем временем в расположение 422-й сд пришли парламентёры от 376-й пехотной дивизии — начальник связи, командир полка, командир батальона и переводчик. Вернулись они к генералу Даниэльсу в сопровождении заместителя командира 422-й сд по строевой части майора А.С. Сорокина. Окончательно обсудив условия сдачи, личный состав немецкой дивизии во главе с командиром построился у железнодорожного моста и, перейдя Царицу, сложил оружие.

Фото: Командир 376-й пехотной дивизии вермахта генерал Александер фон Даниэльс благодарит за службу своих офицеров. Крайний слева — Иван Андреевич Шестаков, заместитель командира 422-й стрелковой дивизии по политической части (музей-заповедник «Сталинградская битва»)

Последние резервы

В своём приказе от 29 января командарм Шумилов обозначил причины медленного продвижения — плохую организацию боя и нечёткое управление со стороны командиров дивизий и их штабов. Зная о малочисленности бойцов в первой линии, командарм потребовал увеличить количество активных штыков в частях за счёт сокращения численности артиллеристов, миномётчиков и тыловиков. Также в 10 часов утра 38-я мсбр полковника И.Д. Бурмакова с приданным ей 329-м инженерно-сапёрным батальоном получила указание о вводе в бой на участке 36-й гв.сд, а артиллерийско-пулемётные батальоны 118-го укрепрайона должны были участвовать в наступлении на участке 7-го стрелкового корпуса.

Командир 29-й сд полковник А.И. Лосев, в 1941 году исключённый из партии с формулировкой «за бегство с поля боя», отправил отдельный учебный батальон на участок 106-го СП, ведущего бой за южную окраину Городского сада. Стоит отметить, что Анатолий Иванович Лосев был единственным из командиров дивизий и бригад 64-й армии, кто вслед за боевыми порядками своей дивизии перенёс командный пункт на северный берег Царицы (квартал №80). Группы бойцов 29-й сд блокировали несколько домов на Коммунистической улице, но после контратаки немецкой боевой группы отошли на исходные позиции. В оперсводке дивизии полковника Лосева упоминается три контратаки противника в течение дня 29 января. Резерв 7-го стрелкового корпуса — 96-я осбр — был направлен генерал-майором Горячевым в стык 97-й и 93-й бригад, в батальонах которых оставалось по 10-15 штыков.

После допросов пленных немецких генералов стало ясно, что командующий 6-й армией вермахта, сменив два командных пункта, находится в районе набережной в центральной части Сталинграда. В 20:15 из штаба командующего Донским фронтом генерал-полковника К.К. Рокоссовского по телеграфу проинформировали об этом Москву, доложив в Генштаб: «Приняты меры по розыску и захвату».
Уже в 05:00 30 января штаб Шумилова отреагировал на новые вводные. В боевом приказе частям 64-й армии ставились задачи всеми силами продолжать наступление на север вдоль улиц Островского и Республиканской. Достигнув перекрёстка с улицей Киевская, соединения армии должны были развернуться на восток и вдоль обозначенных для каждого подразделения улиц выйти на берег Волги.
Стоит отметить, что советское командование «беспокоилось» о судьбе Паулюса. Представитель ставки ВГК маршал артиллерии Н.Н. Воронов писал в мемуарах:
«Я очень поздно лёг спать и быстро заснул, но внезапно проснулся от тревожной мысли: а что, если Паулюс вылетит из «котла» на самолёте не с аэродрома, который находится под систематическим обстрелом нашей артиллерии, а со льда Волги? По телефону я приказал, чтобы любой попытавшийся сесть вражеский самолёт был бы расстрелян нашей артиллерией с восточного берега Волги. К утру успокоился. Мне доложили, что ночь прошла спокойно и приняты все меры, чтобы не допустить посадки и взлёта ни одного вражеского самолёта со льда Волги».
За день до этого для исключения возможности вылета самолёта из котла сводная группа из 12 бомбардировщиков Пе-2, которую вёл лично командир 285-й бомбардировочной авиадивизии полковник В.А. Сандалов, разбомбила стадион в северной части города.

Штаб Паулюса трезво оценивал положение 6-й армии. В радиограмме в группу армий «Дон» в 23:00 29 января сообщалось:

«Тяжёлые атаки против всего западного и южного фронта. Их из последних сил сдерживают пока ещё боеспособные части, имеющие боеприпасы. Несколько танков подбито. Противник понёс большие потери. Происходят широкие и глубокие прорывы. Многочисленные безоружные офицеры и солдаты попадают в руки неприятеля. Разгром южного котла возможен 30 января, боеприпасов и противотанковых средств для длительной обороны нет. Последнее сопротивление будет оказано остатками 194-го пехотного полка и штабом армии в высотном здании в квадрате 36D2 (район универмага — прим. автора). Возможно, что 11-й армейский корпус на тракторном заводе продержится немного дольше, поскольку противник там слабее».

Фото: Командование 64-й Армии возле КП 29-й стрелковой дивизии, 29 января 1943 года. Слева направо: командующий М.С. Шумилов, член военного совета З.Т. Сердюк, начальник штаба И.А. Ласкин (музей-заповедник «Сталинградская битва»)

Румынская кавалерия и немецкие танкисты

Воспользовавшись успехом 57-й армии, 104-й гв.сп 36-й гв.сд вместе с танками 90-й тбр прошёл под железнодорожным мостом. Там сапёры помогли танкистам сделать проходы, и, продвинувшись западнее железнодорожного полотна, танки с пехотой атаковали обороняющих Городской сад с фланга.

В документах 7-го ск слова благодарности звучат в адрес 172-й отдельной роты ранцевых огнемётов: огнемётчики, действовавшие в составе штурмовых групп, или выжигали опорные пункты немцев, или способствовали быстрому принятию решения о сдаче в плен. Так же и артиллерия «уговаривала» сопротивляющихся капитулировать: после нескольких залпов прямой наводкой к засевшим в зданиях немцам отправляли парламентёра.

Фото: Боец, вооружённый ранцевым огнемётом РОКС-3, ведёт бой в развалинах Сталинграда

В полдень части 57-й армии заняли район вокзала Сталинград-1. В отчёте о боевых действиях 254-й тбр говорится:

«В течение 30 января танковая бригада совместно с 143-й осбр и 422-й сд вела бои за овладение городским вокзалом. Характерной особенностью этого боя является то, что экипажи танков действовали самостоятельно при поддержке небольших групп пехоты, действия которых носили характер штурмовых групп. Введение в бой танков в районе городского вокзала решило исход боя; танки, продвигаясь вперёд, сломили сопротивление противника, который в панике стал сдаваться в плен. Вслед за танками шла пехота, которая окончательно очищала занятую территорию от противника».

В 12:25 по берлинскому времени в группу армий «Дон» ушла радиограмма 6-й армии: «Русские танки в районе вокзала в 300 метрах от нас. Отдельные группы оказывают ожесточённое сопротивление».

Фото: Схема боевых действий в центре Сталинграда в последние дни существования немецкой группировки

В журнале боевых действий 1188-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка так описан последний боевой эпизод в районе вокзала: «К 17:00 контратакой немецких автоматчиков был окружён батальон 143-й стрелковой бригады. Командир батальона вызвал огонь на себя. Корректируя огонь, замкомандира 2-й батареи старший лейтенант Волков обеспечил контратаку батальона и обеспечил наступление по оси наступления». На уничтожение 10 огневых точек и частичное прореживание трёх взводов пехоты противника артиллеристы израсходовали 150 снарядов.

К вечеру 30 января мотострелки 38-й мсбр полковника Бурмакова вели бой за здания Обкома ВКП(б) и Облисполкома. 104-й гв.сп занял «Союзкинопрокат», а другие части 36-й гвардейской, продолжив наступление, вышли на перекрёсток улиц Островского и Халтурина. Кварталы южнее овального сада (так в сводках называли Площадь Павших борцов) отбили части 29-й сд: к 17:00 её 128-й стрелковый полк майора Сычёва совместно с учебным батальоном пересекли Площадь Павших борцов и, как сказано в оперсводке, «овладели длинным домом на южной стороне ул. Халтурина (напротив буквы «н»)».

Восточнее, на рубеже улицы Московская, продолжали вести бой батальоны 97-й осбр генерал-майора В.В. Тихомирова. Отставая на один квартал, навстречу позициям 62-й армии генерал-лейтенанта В.И. Чуйкова двигались 96-я и 93-я стрелковые бригады и 204-я сд.

Таким образом остатки 6-й армии продержались ещё один день и вечером уведомили группу армий «Дон»: «Армия последними частями заняла круговую оборону диаметром 300 м вокруг Красной площади». Командующий южным котлом полковник Роске решил своими глазами оценить обстановку вокруг последних позиций:

«Противник приблизился на угрожающее расстояние к зданию с юга и севера. Снова послышался шум боя. Как наши оборонительные, так и наступательные силы русских, иссякали. По универмагу стал ложиться миномётный огонь. Я вышел из ворот и через рядом находящийся лестничный проём поднялся на верхний этаж разрушенного здания. Рядом со мной разорвался снаряд из русской противотанковой пушки, разрушив часть стены. Я рассмотрел, что русские находятся со всех сторон на расстоянии видимости и поэтому доложил командующему, что сражение заканчивается».

В последние январские дни шла активная работа и в политотделах наступающих советских армий. Начальник 7-го отделения политотдела штаба 64-й армии (отдел по пропаганде среди войск и населения противника) капитан Яков Миронович Головчинер вспоминал:

«До последнего момента уверенность в победе немецкой армии, уверенность в своих силах держали немецкого офицера в руках. Он держал своего солдата. Солдат беспрекословно подчинялся своему офицеру. Характерно, что солдат чувствует ответственность перед своим офицером и в плену. Мы практиковали обратную переброску пленных при помощи немецких офицеров. Приходят один или несколько человек военнопленных — никто не хочет идти обратно: «Меня убьют, я спасся, я перешёл к вам». Убей, не пойдёт обратно. Тогда выпускали офицера. Он говорил — я приказываю, как офицер немецкой армии. И все беспрекословно шли.

Когда противник был деморализован, когда у него смешались все войска, находившиеся в городе, со стороны нашей армии был предпринят ряд попыток завязать переговоры о сдаче, натолкнуть их на то, чтобы они сдались в плен. С этой целью мы посылали значительное количество пленных обратно узнать об отношении немецкого командования относительно вступления с нами в переговоры. 30-31 января ряд наших частей сами стали завязывать переговоры с дивизиями противника и даже со штабом Паулюса».

30 января в расположение 29-й сд явился парламентёр от командира румынской 1-й кавалерийской дивизии. Вместе с ним к румынским кавалеристам отправился начальник штаба учебного батальона старший лейтенант П.В. Михайлов. Через некоторое время командир дивизии бригадный генерал Константин Брэтеску (Constantin Brătescu) отдал свой пистолет испанской фирмы «Астра» комдиву Лосеву со словами: «Возьмите его. Он мне больше не понадобится. Моя военная карьера кончилась». По вечерней разведсводке 64-й армии, это произошло в 17:00 в районе центральной площади. На предварительном допросе румынский генерал показал, что Паулюс находится в подвале универмага, и «подбодрил» допрашивающих его офицеров, сообщив, что, по его мнению, командующий 6-й армией скорее покончит жизнь самоубийством, чем капитулирует.

Фото: Командир 29-й (впоследствии 72-й гвардейской) стрелковой дивизии Лосев Анатолий Иванович (МЗСБ) и начальник штаба учебного батальона Павел Васильевич Михайлов (ЦАМО)

Чуть позднее, связавшись по рации с командованием 29-й стрелковой дивизии, командир немецкой 14-й танковой дивизии полковник Гюнтер Людвиг (Günther Ludwig) прибыл в штаб учебного батальона и договорился, что утром следующего дня личный состав дивизии (около 2500 человек) будет построен в районе театра и сдастся в плен. В утренних сумерках принимать 14-ю танковую вновь отправился старший лейтенант Михайлов с представителем 7-го отделения политотдела.

Как только в штабе 6-й армии стало известно о том, что Людвиг ведёт переговоры с русскими, разъярённый генерал Шмидт вызвал полковника к себе. Выслушав доклад командира 14-й тд и выдержав паузу, начальник штаба неожиданно произнёс:

«— Вы запросто, ни с того ни с сего, общаетесь с русскими, ведёте переговоры о капитуляции, а мы в штабе армии остаёмся в стороне!
— Если дело только в этом, господин генерал, — ответил Людвиг, — то думаю, я могу обещать вам, что завтра утром, примерно около 9 часов, здесь, перед подвалом, появится парламентёр.

— Хорошо, Людвиг, займитесь этим, а теперь спокойной ночи».
На рассвете к командиру 128-го стрелкового полка Сычёву привели офицера:
«Немец заявил — штаб корпуса желает сдаться в плен. Конвойный перебил его: «Чего они желают в плен — когда под дулами автоматов сидят там с поднятыми руками». Офицер продолжил: «Командование корпуса сдаётся со штабом в плен при условии, что будет присутствовать высший офицер Красной Армии». Я предложил своим командирам и бойцам доставить офицеров штаба корпуса в плен безо всяких условий, что и было исполнено. В подвал вошли 13 офицеров и двое солдат-ординарцев. Первым представился выше среднего роста генерал: «Я есть командир артиллерии 51-го армейского корпуса генерал-майор Вассоль» (Ульрих Вассоль (Ulrich Vassoll) — прим. редактора). После так называемой церемонии представления он спросил меня: «Нас расстреляют или отправят в Сибирь?» Я ответил генералу, что Красная Армия с пленными войны не ведёт. «Над вами будет суд военного трибунала, и вы получите наказание за злодеяния на нашей советской земле».

Во время короткого допроса в штаб прибыли два представителя политуправления фронта и один корреспондент-журналист, хорошо говорящий на немецком языке; их беседа продолжалась больше часа. После беседы и опроса офицерам предложили солдатский завтрак — пшённую кашу с мясом. Пленные были восхищены гуманностью обращения, а генерал Вассоль попросил меня дать ему закурить. Я достал из кармана портсигар и отдал генералу со словами: «Портсигар сделан солдатами из деталей сбитого немецкого самолёта, пусть он вам напоминает о Сталинградской битве». На торцах портсигара были выгравированы слова: «Помни Сталинград — октябрь 1942 года». Генерал поблагодарил за табак и портсигар и передал мне часы — миниатюрный будильник. Часов в 10 утра пленных отправили на сборный пункт».

Фото: Переводчик при штабе 6-й армии Борис Нейдгардт (крайний слева) и командующий артиллерией 51-го армейского корпуса Ульрих Вассоль (крайний справа) среди других пленных немецких офицеров в посёлке Бекетовка

Это сообщение отредактировал KROVLJ - 3.02.2018 - 14:20

О том, как непросто сдаться в плен

В ночь на 31 января командир и комиссар 97-й отдельной стрелковой бригады провели собрание пленных немецких офицеров, среди которых сами же пленные выделили лейтенанта Ланге из 71-й пд и инспектора-казначея авиагарнизона Платте, которым была поставлена задача перейти передний край, найти командира 71-й пд Роске и предъявить ультиматум: «В случае, если последний утром не сложит оружие, советские части начнут беспощадное уничтожение гарнизона генерал-майора Роске».

В половине третьего ночи разведчики 97-й осбр провели обоих немецких офицеров через передний край обороны бригады. Через полтора часа лейтенант Ланге вернулся и рассказал, что генерал Роске принял предложение командира бригады генерал-майора Тихомирова и ожидает советских представителей к 10:00 31 января.

На фото: Рисунок из истории боевых действий 97-й осбр: «Немецкие офицеры Ланге и Платте показывают местонахождение штаба 6-й армии командиру бригады В.В. Тихомирову и комиссару Я.И. Ссюхину»

Советскую делегацию возглавил начальник разведки бригады старший лейтенант А.Ф. Васильев, которому прикрепили к петлицам три «шпалы» подполковника. «Адъютантом» был назначен политрук разведроты старший лейтенант Н.Г. Калинин, переводчиком — почтальон роты связи красноармеец З.И. Райзман, в качестве «телохранителя» пошёл стрелок разведроты В.В. Васютин. Николай Григорьевич Калинин впоследствии вспоминал:

«31 января после очередного выполнения задания я вместе с разведчиками вернулся в расположение роты на берегу Волги, но вскоре был вызван в штаб бригады, который располагался в доме, где до войны размещались ясли, что на Советской улице. Явился я к начальнику 2-й части старшему лейтенанту Васильеву, который сказал, что берёт меня с собой в качестве адъютанта для переговоров с командованием южной группировки немецких войск.

На подготовку ушло не много времени. Изготовили белый флаг, сдали партбилеты на хранение и оставили свои домашние адреса. Перед отправкой нашей группы все офицеры штаба попрощались с нами, некоторые даже прослезились. Шли мы гуськом. Впереди два немецких офицера, а затем шли мы четыре человека. В таком порядке мы шли по улице Советской. Как только мы прошли рубеж своих войск и вступили на территорию улицы, занятую немцами, нас встретили небольшой очередью из автомата, но всё прошло благополучно.

Фото: Слева направо: командир 97-й осбр Владимир Васильевич Тихомиров (умер от болезни 30 января 1944 года), начальник разведки 97-й осбр Афанасий Фёдорович Васильев (погиб в бою 13 августа 1943 года) и заместитель командира разведроты по политической части Николай Григорьевич Калинин (ЦАМО)

Подходя к площади, где помещался штаб немецких войск, мы увидели, что он охраняется тремя рядами войск. Несмотря на то, что мы шли с белым флагом, и впереди шёл немец, нас пропустили беспрепятственно только через первый ряд. Пришлось вызывать офицера штаба. Явившись, немецкий полковник приказал нас пропустить, но солдата Васютина всё же не пропустили.

Мы спустились в подвал и пошли по тускло освещённому коридору; вдоль всего коридора по обе стороны стояли вооружённые штабные офицеры. По правде сказать, было немного неприятно на душе от осознания, что находишься в логове зверя.

На подходе к помещению, где находилось командование южной группировки немецких войск, нас ещё раз остановили. У дверей стояли часовые. Наконец мы вошли в штаб. Обстановка в помещении была следующая: круглый стол, две колоды игральных карт, свечи на столе, какие-то бутылки, топографическая карта и т.д.

Старший лейтенант Васильев предъявил условия капитуляции, напечатанные на немецком и русском языке. Паулюс дважды их прочитал. Читал он стоя, и все генералы, находящиеся там же, тоже стояли. Через переводчика он передал, что условия капитуляции принимает и предлагает подписать двусторонний акт. В этот момент сообщили, что сюда едет начальник штаба 64-й Армии генерал-майор Ласкин. Тогда Васильев мне сказал, чтобы я шёл на улицу, отобрал штабных офицеров человек 70-80, и повёл бы в наш штаб. Так я и сделал».
Стоит отметить, что старший лейтенант Калинин вёл дневник, из записей в котором наглядно видно, что, помимо переговоров со штабом 6-й армии, были и более насущные проблемы:

«31 января 1943 года. Сегодня был закончен разгром южной группировки под Сталинградом. Вместе со ст. лейтенантом Васильевым ходил в качестве адъютанта на переговоры с командованием южной группировки по вопросу о капитуляции. Достали трофейную машину. Заболел помкомроты. В остальном, все живы-здоровы».

В донесении комкору генерал-майору Горячеву от 31 января командир 97-й осбр генерал-майор Тихомиров описал обстоятельства переговоров со штабом южной группировки, попросив поставить в известность военный совет армии, также указав, что именно его парламентёры разговаривали с Паулюсом. Через неделю на имя командира 97-й бригады пришёл ответ начальника штаба армии генерал-майора И.А. Ласкина, в котором по пунктам было сказано:

97-я осбр проявила инициативу в ведении переговоров с генерал-майором Роске о сложении оружия войсками его группы;

бригада захватила 70 офицеров из группы Роске в плен;
за смелость и инициативу в этом деле старшего лейтенанта Васильева и его помощников представить к награде;

однако 97-я осбр непосредственно с Паулюсом переговоров не вела и в пленении Паулюса никакого участия не принимала.

В журнале боевых действий 64-й армии за последний день января сказано, что группа Васильева вела переговоры с командующим южной группировкой Роске. В наградных листах участников переговоров также указан лишь командир 71-й пехотной дивизии, но не Паулюс.

Фото: Бронебойщики с противотанковым ружьём Дегтярёва на огневой позиции в подвале дома

В районе драматического театра находился также 47-й отдельный пулемётный батальон — резерв командира 36-й гв.сд. Историю переговоров со штабом 6-й армии представителей 36-й гвардейской изложена в рукописи мемуаров заместителя командира дивизии полковника Михаила Фёдоровича Борисова:

«Утром, как только прояснились очертания домов, из-под одного из них из подвала вышел на площадь не то солдат, не то офицер с белым флагом в руке и белой повязкой на рукаве, и двинулся по направлению к драматическому театру. Навстречу ему пошли командир резерва дивизии капитан Стрелец и находившийся при резерве помощник начальника оперативного отделения дивизии капитан Бабич, который ещё ранее был назначен командованием дивизии парламентёром и уполномочен соответствующим документом на случай возникновения переговоров.

Встретившись с [немецким] парламентёром, Стрелец и Бабич пошли с ним в подвал, а старший лейтенант Сурков, оставшись за командира, приказал принять боевой порядок на случай необходимости выручать своих. Примерно через полчаса капитаны Стрелец и Бабич вышли из подвала и вернулись к драматическому театру, на свой командно-наблюдательный пункт. Их мгновенно окружили бойцы и офицеры, находившиеся поблизости, с вопросом: «Где были, о чём говорили и какой результат?»

На фото: Слева командир 47-го отдельного пулемётного батальона капитан Николай Григорьевич Стрелец. Командиром дивизии генералом Денисенко он посмертно представлялся к званию Героя Советского Союза, однако командармом Шумиловым награда была понижена до ордена Ленина. Увы, лучшего фото героя пока обнаружить не удалось (ЦАМО). Справа советские бойцы в маскхалатах, вооружённые трофейными немецкими пулемётами MG 34, под прикрытием танка Т-70 выходят на рубеж атаки (ЦАМО)

Стрелец рассказал, что это подвал универмага, в нём находится штаб и сам командующий немецкой группировки генерал Паулюс. Встречал их полковник из этого штаба и, узнав о том, что мы являемся представителями дивизии и имеем чины только капитанов, сказал: «Мы согласны вести переговоры, но с представителями фронта или армии в чине не ниже генерала». Об этом Стрелец немедленно решил доложить командиру дивизии. Но в это же время началась артиллерийско-миномётная дуэль с противником, означавшая продолжение наступления. И в этот самый момент, когда Стрелец взялся за микрофон рации, чтобы доложить командиру дивизии о визите к Паулюсу, одна из вражеских мин разорвалась непосредственно за спиной Стрельца и смертельно сразила его. Продолжил доклад капитан Бабич, который тут же получил указание возглавить резерв и продолжать наступление. А универмагом со штабом Паулюса занялась 38-я мотострелковая бригада, по указанию и под непосредственным руководством командующего армией Шумилова М.С. и его штаба во главе с начальником штаба генерал-майором Ласкиным».

Действительно, впоследствии переводчик Нейдгардт на допросе 15 февраля показал, что первым, с кем он спустился в подвал, был командир батальона 33-й мотострелковой дивизии. Вероятно, зондерфюрер в нервозной обстановке спутал номер и название советской дивизии, так как через несколько фраз в протоколе допроса он упоминает комиссара уже 38-й мотострелковой бригады. В коротком разговоре с комбатом Стрельцом переводчик сообщил:

«Паулюс и его штаб находятся в универмаге, просим поставить в известность советское командование и во избежание нежелательных инцидентов и провокаций оцепить весь участок и не пускать ни своих, ни чужих. Всё это было совсем не так просто, как это кажется; главное было удержать порядок до прибытия полномочных представителей советского командования».

Можно предположить, что о выходе частей 36-й гв.сд на перекрёсток улиц Островского и Халтурина и, возможно, о докладе по рации капитана Бабича командир 38-й мотострелковой полковник Бурмаков узнал от командующего 64-й армией:

«Генерал-лейтенант Шумилов звонит: «Квадрат 101-й занят (квадрат, где Паулюс сидит)! Там Денисенко сидит!» Я не выдерживаю и говорю: «Товарищ генерал, я прошу прислать своих представителей». Я вышел сам и проверил: люди Денисенко на 100-200 метров сзади меня и левее. Как они могли занять 101-й? Этот сосед справа забрался в 100-й квадрат. Я думаю — не может быть, чтобы они взяли 101-й! Если взяли — тем лучше бить эти здания».
Командир 38-й мсбр явно путает: 100-й квадрат — это район универмага, а 101-й — район центрального рынка, куда вечером 30 января вышел 128-й сп с учебным батальоном 29-й сд.

На фото: Танки Т-34 из 90-й танковой бригады на площади у вокзала Сталинград-1

В книге «Сталинград» немецкий историк Манфред Кериг также упоминает несколько попыток завязать переговоры со стороны командования 6-й армии. Командир 71-й пд Роске отправил к русским обер-ефрейтора Дюссельдорфа, в гражданской жизни — дипломированного инженера, владевшего русским языком:

«Сначала все опасались, что Дюссельдорф вернётся ни с чем, однако чуть позже от Дюссельдорфа прибыл один сопровождавший его майор. Он сказал, что русские требуют, чтобы их группа взяла флаг с красным крестом и одела повязки с красным крестом. Часом позже они в таком виде направились к советским позициям. По полдороге их встретил советский капитан, который проводил их на КП к своему полковнику. Майор через Дюссельдорфа сообщил, что они желают прекратить сопротивление, так как у них много раненых. Переговоры нужно продолжить 31 января, при этом с советской стороны должен присутствовать высший офицер. Немцы ожидают, что если они сложат оружие, то с ними будут обращаться, как положено с военнопленными. Советский полковник распорядился прекратить огонь на Красной площади и попросил собрать всех раненых в центре универмага. После этого оба немца отправились обратно в универмаг».

Можно предположить, что обер-ефрейтор Дюссельдорф с немецким майором вели переговоры с полковником Лосевым, о которых также упоминал капитан Головчинер, находившийся в штабе 29-й стрелковой дивизии, но ни в докладной записке по итогам работы 7-го отделения политотдела, ни в последующем интервью Комиссии по истории Великой Отечественной войны никаких подробностей не сообщает.

Генерал-майор Шмидт поставил задачу майору Добберкау (Fritz Dobberkau) и зондерфюреру фон Нейдгардту утром вступить в переговоры с советскими офицерами. Какие-либо подробности Шмидт не указал, только приказал не использовать белый флаг. Около 05:00 Добберкау и Нейдгардт вышли из северного подъезда универмага и встретили двух калмыков. Через переводчика Добберкау донёс до них, что в здании находится большой штаб, и для переговоров нужны старшие офицеры.

В 06:00 31 января после переговоров с представителями 38-й мсбр сложили оружие гарнизоны зданий Обкома ВКП(б) и Облисполкома. После допросов сразу трое немецких командиров батальонов показали, что штаб 6-й армии находится на северной стороне «Красной площади». Полковник Иван Дмитриевич Бурмаков впоследствии вспоминал:

«Сейчас же вызываю командиров батальонов и их заместителей, даю им указания — немедленно довести это до каждого бойца, немедленно доразведать и блокировать это здание. Я знаю, что где-то здесь универмаг и гостиница. Говорю им, что там площадь. Это Площадь Павших бойцов. Будет трудно преодолевать эту площадь. Подтянуть миномёты, открыть огонь и преодолеть эту площадь…»

Фото: Советская пехота ведёт бой в Сталинграде. Судя по количеству бойцов, это вполне может быть атака силами роты