220
– Дед, посмотри, какую я бабочку поймал!
Мальчик лет десяти подбежал к старику, сидящему на скамейке возле дома, и протянул к нему руку, в которой трепыхалось что-то пестрое и разноцветное.
– Ну что же ты, Вань... – покачал головой дед, – нельзя бабочек за крылья хватать. Повредишь чешуйки, она потом летать не сможет.
– Какие чешуйки?
– А ну-ка, дай ее мне. Только аккуратно.
Старик протянул ладонь, а внук, разжав пальцы, опустил в нее насекомое. Его взгляд снова уперся в обезображенную кисть правой руки деда - на ней не хватало двух пальцев, а остальные были как будто нарисованы каким-то пьяным и бесталанным художником – кривые и заскорузлые, один из которых даже не сгибался.
– Дед, – замялся мальчик, – ну расскажи, что у тебя с рукой случилось? Я же сколько раз спрашивал уже, а ты не говоришь. Это на войне, да? Я всем своим друзьям говорю, что ты у меня герой. Что это ты в бою ранен был. Правильно же?
Дед рассмеялся тихим старческим смехом и, покачав головой, посмотрел на бабочку. Та, почувствовав свободу, перестала трепыхаться и, сидя на ладони, лишь изредка покачивала крыльями, разводя их в стороны и снова соединяя вместе.
– Да брось ты, Вань. Какой из меня герой...
– Ну как? Ты же на войне был! Значит герой. Нам так учительница в школе говорила. А у тебя еще и ранение такое. Выходит, что...
Мальчик замялся, пытаясь подобрать подходящее слово.
– Выходит, что этот... Супергерой. Да? – снова улыбнулся старик.
– Не, – рассмеялся внук, – это другое. Ну расскажи, а? Про руку.
Старик медленно приблизил руку к глазам, рассматривая бабочку, а потом снова посмотрел на внука.
– А вот ты знаешь, Вань, если бы не такая бабочка, может и тебя даже не было на этом свете.
– Как это? – оторопел мальчик и настороженно взглянул на деда.
– А вот так вот, – он так же медленно и аккуратно положил изуродованную руку на колено и тяжело вздохнул, – ладно, слушай, какой у тебя дед герой... Мы тогда окопались на бугорке малом. Сколько нас было? Да человек шестьдесят может, не больше. Немцы на этот бугорок тоже слюни пускали – очень уж позиция была хороша. Пять дней мы от них отбивались... Каждый день и прут нахрапом и прут. Честное слово, нескончаемые какие-то.
А еще взяли моду – перед тем, как на бугорок наш лезть, как начнут из своих пушек палить. Ну, артиллерия, черт их за ногу. Друга моего тогда... – старик посмотрел на Ваньку и, немного помолчав, продолжил, – в общем, тяжко было, по другому не скажешь. Ну, а мы ж тоже не дураки. Как начинают они палить, так мы в наших окопчиках заляжем и лежим. Грохот адский, земля дрожит, душа, ей-богу, в пятки уходила. Вот прям нащупать ее там можно было.
Мальчик хмыкнул, представив, как он нащупывает в своей пятке душу.
– А однажды сижу я в траншее, спиной к стеночке прислонился. Ну, знаешь, задумался чего-то. И вдруг, откуда ни возьмись, вот такая же бабочка. Яркая, расписная вся, как с картинки. И мне прям на мизинец садится. А вокруг дым, гарь, грязь, серое все, выжженное, распаханное. А она как из другого мира. Смотрю на нее и оторваться не могу. Чудо какое-то, а не насекомое. Сидит себе, крылышками машет и нет ей дела ни до какой войны. Да и откуда ей знать про эти наши войны? Она ж, поди, хоть и букашка, а ума-то побольше, чем у некоторых людей. Живет себе и живет, сама радуется и других радует... В общем, залюбовался я ею, а тут немцы очнулись – решили, что пора бы еще нам подарков прислать по воздуху. В этом деле они не жадные были – просить не нужно. И опять все сначала... Грохочет все вокруг, рвется, разрывается.
Наши все по ямкам схоронились, а я сижу, как дурень и пошевелиться не могу. Ты не подумай, это не от того, что я такой смелый или еще какой, просто эта бабочка у меня на пальце сидит, а я ее спугнуть боюсь. Потому как чудо это натуральное. Как воспоминание о жизни мирной, о детстве, о том, как бегали мы с хлопцами на реку купаться по полю, как коровок наших пасли, как траву косили. Вот даже запах этой травы вспомнился... И боюсь я пошевелиться, чтобы дымку эту не спугнуть, чтобы не улетела она, а еще немножко со мной побыла, чтобы рассказала мне, как это – когда роса утром на траве чистая-чистая, хоть пей.
Чтобы напомнила мне, как туман над речкой на рассвете плывет, как просыпаешься не от выстрелов, а от того, что петух горланит на жердочке. Вот знаешь на что похоже? Как будто спишь и сон видишь добрый и начинаешь вдруг просыпаться. Пытаешься ухватиться за этот сон, остаться там, а он ускользает от тебя и не можешь ты его никак остановить. Вот так сидел я и боялся, что взмахнет она крылышками своими и улетит. И снова я здесь останусь один со всей этой артиллерией, с немцами, черт их за ногу, грязью, кровью, да гарью вонючей.
Старик перевел дух от долгого рассказа и снова взглянул на бабочку, которая, будто бы тоже заслушалась этой историей, замерев на его искалеченной кисти.
– А потом слышу – разрывы все ближе и ближе. Жалко мне стало букашку, пусть, думаю, летит отсюда куда подальше. Руку приподнял с нею вот так, над головой, да в этот момент мне в нее осколок и прилетел. Два пальца отсекло, как и не было, а остальные потом врачи уже собрали как смогли. Как видишь, смогли не очень красиво, – рассмеялся старик, – вот так для меня война и закончилась, Ванька. Списали потом, в тыл отправили. Вот и скажи – какой я тебе герой?
– А с бабочкой что стало? – спросил внук.
– Ну, а сам-то как думаешь? Там и места мокрого не осталось, – пожал плечами старик, – и вот же что интересно, Вань. Сколько лет прошло, сколько я смертей людских видел, а сколько еще не видел... И товарищей своих сколько схоронил, лиц-то их уже и не вспомню, а вот бабочку ту на всю жизнь запомнил. Вот такая же она была. Точь-в-точь. Я же тебе поэтому и говорю - кто знает, что со мной было бы, коли не та бабочка-красавица? Могло такое случиться, что и тебя бы не было. Так что, Ваня, ты бабочек за крылышки не хватай. У них там чешуйки специальные, можно их повредить и больше не будут они летать. А в этом, знаешь ли, ничего хорошего нет.
Старик медленно приподнял обезображенную руку над головой и бабочка, почувствовав крыльями дуновение ветерка, вспорхнула и, покружившись в воздухе, полетела по своим беззаботным бабочкиным делам.
– Вот и рассчитались, – улыбнулся он и потрепал своего внука по голове.
©ЧеширКо