86
Прикасаясь к его жизни, начинаешь путаться во времени и пространстве. Как может один и тот же человек родом из Серебряного века, современник Толстого и Чехова, читавший свои стихи Блоку и Шаляпину, иметь в секретарях Владимира Познера? А как могут выйти из-под одного и того же пера остросатирические памфлеты и нежнейшая лирика, «Рассеянный с улицы Бассейной» и перевод сонетов Шекспира? В конце концов, как может глубоко религиозный человек, никогда ни единым словом не предавший ни одного из своих друзей в годы репрессий, получить четыре Сталинские премии и два ордена Ленина? Чудеса случаются на свете, имя одному из них – Самуил Маршак.
ВундеркиндМало кто знает, что весёлая и задорная фамилия Маршак, словно бы нарочно придуманная детскому поэту, на самом деле аббревиатура, уходящая корнями в XVII век и таящая в себе историю целого рода: «Морену рабби Шмуэль Кайдановер». В переводе с иврита она означает «Наш учитель раввин Шмуэль Кайдановер» и принадлежит потомкам известнейшего раввина, славившегося среди мудрецов своей учёностью.
Самуил Маршак родился 3 ноября 1887 года в Воронеже в бедной многодетной семье. Его отец, Яков Миронович Маршак, работал мастером на мыловаренном заводе. По специальности химик-практик, он не получил ни среднего, ни высшего образования, но читал в подлиннике Гёте и знал чуть ли не наизусть Гоголя и Салтыкова-Щедрина.
Мать, Евгения Борисовна Гительсон, была домохозяйкой и воспитывала шестерых детей.
Раннее детство и школьные годы Самуил провёл в городке Острогожске под Воронежем. Первые стихи маленький вундеркинд написал в четырёхлетнем возрасте, а в 11, будучи гимназистом, уже переводил на русский язык древнеримского поэта Горация. Но решающей в судьбе Маршака стала встреча с критиком и искусствоведом Владимиром Стасовым.
Этот русский седобородый старик-богатырь с великой нежностью писал о новом юном знакомце: «Нынешним летом моя Фортуна и Удача послали мне ещё кусочек драгоценной парчи на шапочку! И это – в лице мальчуганчика, поднимающегося всего на полтора вершка от пола, но уже поражающего и меня, и всех, кто его видит и слышит, своею раннею изумительной талантливостью…»
Стасов принял горячее участие в судьбе мальчика Сёмы, везде и всюду буквально носился со стихами своего подопечного.
Первую известность юному поэту принесли написанные им в 1902 году по просьбе того же Стасова слова кантаты памяти скульптора Антокольского. Произведение с триумфом исполнили хор и оркестр Мариинского театра, а когда на поклоны вышли авторы музыки, маститые композиторы Глазунов и Лядов, изумлению публики не было предела: автором стихов ей представили мальчика, которому на вид не было и четырнадцати.
Хлопотами всё того же «дедушки» Стасова в 1903 году Маршак поступил в одну из лучших петербургских гимназий. А год спустя на даче критика состоялся обед, на котором Маршака представили Шаляпину, Репину, Горькому. Алексей Максимович заинтересовался одарённым юношей, это знакомство положило начало их многолетней дружбе.
По любвиК 1911 году молодой поэт нашёл свой путь, полностью посвятив себя национальной еврейской теме.
На пароходе по дороге в Палестину, о которой он грезил и так много писал, произошла ещё одна чудесная встреча.
– Вас, наверное, зовут Юдифь? – обратился Самуил к незнакомке, заворожённый её красотой.
– Назовите автора дивных стихов, что вы давеча читали в кают-компании, и я назову своё имя, – ответила девушка.
Автором стихов был, конечно, он. Её звали София Мильвидская.
– Эту пару создал сам Бог, – сказал на иврите какой-то старик, наблюдавшей за ними, и он не ошибся. Влюбившись друг в друга почти молниеносно, по возвращении в Петербург влюблённые женятся, и вот тут начинается совершенно новый и очень значимый этап в жизни и творчестве Маршака.
Желая продолжить образование, осенью 1912 года супруги уезжают на учёбу в Англию и поступают в Лондонский университет: Сёма – на факультет искусств, Софья – на факультет точных наук. Это были два года глубокого погружения в английскую культуру, дотошного изучения языка не только на лекциях и в библиотеке, но и в пеших путешествиях с заплечным мешком по Девонширу, Корнуоллу, Ирландии.
Маршаку открываются увлекательный и волшебный мир английских песен и баллад, поэзия Бёрнса, Блейка и, конечно, Шекспира. Он начинает сочинять первые сказки для детей и со всей страстью отдаётся поэтическим переводам «не на заказ, а по любви».
Семейные трагедииВернувшись из Англии, Маршаки поселились в Острогожске. Вскоре в семье произошла страшная трагедия: их первый ребёнок, чудная дочка Натанель, которую они обожали, погибла в полуторагодовалом возрасте. Оставшаяся с няней девочка опрокинула самовар с кипятком и смертельно обварилась.
Потерянный, раздавленный Маршак писал Екатерине Павловне Пешковой, жене Горького: «Сейчас мне и бедной Софии Михайловне хотелось бы одного: отдаться всей душой какой-нибудь интенсивной работе – делу помощи несчастным и обездоленным. Больше всего мы желали бы помогать детям. Не знаете ли Вы какого-нибудь отряда, организации или учреждения, где нас можно было бы устроить?»
И такое дело нашлось. Работа с детьми на долгие годы стала основой жизни Маршака.
Спустя два года после гибели дочери в семье Маршака родился сын Иммануил. Ещё совсем малышом он подхватил скарлатину, тяжело болел, но несмотря на печальные прогнозы врачей, мальчику удалось выжить.
А вот третий ребёнок, младший сын Яша, красивый, нежный, поэтичный юноша, умер от туберкулёза в 20-летнем возрасте. Ему не успели привезти лекарства из-за границы, которые могли бы его спасти.
Зная горькую цену потерь, Маршак всегда был очень чутким к людям, даже к незнакомым, оказавшимся в беде. Он доставал лекарства, устраивал судьбы, звонил, писал, настаивал, объяснял до тех пор, пока дело не удавалось. И никогда не выключал телефон – ему казалось, что самым нужным, самым важным, самым решающим будет тот звонок, на который он не подойдёт.
Дом, который построил МаршакВ 1933 году в Ленинграде начало работу Детское государственное издательство – «Детгиз». Его называли детским литературным университетом, и, по признанию самого Маршака, оно стало главной заслугой его жизни.
Но дело это было нелёгкое. В послереволюционной России детской литературы попросту не существовало. Отдельные достойные произведения для детей встречались, но это были капли в море пошлых сюсюкающих книг и журнальчиков, героями которых, по выражению Горького, являлись «отвратительно-прелестные мальчики и такие же девочки». На смену же им, трубя в горны, чеканили шаг идеологически выверенные произведения, в которых и намёка не было на настоящую литературу.
В Ленинграде Маршак начал собирать свою команду и буквально лепить из разных интересных людей детских писателей и поэтов. Он «завербовал» в детскую литературу поэтов-обэриутов Даниила Хармса и Александра Введенского, умевших блистательно дурачиться и мастерски играть словами.
А какая атмосфера царила в редакции, располагавшейся на пятом этаже в знаменитом Доме книги на Невском! Если бы вам посчастливилось попасть в те годы и пройтись по длинному издательскому коридору, вы непременно столкнулись бы с общими любимцами, весельчаками-редакторами Николаем Олейниковым и Евгением Шварцем, которые, передвигаясь на четвереньках, изображали верблюдов. Эта четвероногая пара с невозмутимым видом поздоровалась бы с вами, протягивая правые передние лапы. Встретились бы и с Ираклием Андронниковым, пародировавшим Алексея Толстого или Василия Качалова.
Это было время влюблённости в своё дело. Маршаковская редакция заботилась о том, чтобы каждая новая книга получалась захватывающе интересной. Даже если она научная, ребёнок должен не только изучать её, но переживать как роман, поэтому и язык должен будить их воображение быть не протокольно-пресным, а близким и понятным детям,.
«Враги детей»Но именно такой подход к детской литературе возмущал высокопоставленных педагогов, считавших, что сказки и фантазии вредны детям.
«Литературная газета» опубликовала фельетон под названием «Против халтуры в детской литературе». В халтуре обвинялись Маршак, Корней Чуковский и другие талантливые поэты, их стихи называли «идеологически вредной дребеденью», призывали «говорить с ребёнком всерьёз» и энергично бороться с направлением подобных авторов, у которых сказочные животные и вещи (вы только подумайте!) говорят по-человечьи.
По счастью, у редакции был постоянный и надёжный защитник Алексей Максимович Горький. «Ребёнок до десятилетнего возраста требует забав, – писал он, – и требование это биологически законно».
В 1936 году в Крыму произошла последняя встреча Маршака с Горьким. Живо интересуясь, как обстоят дела в детской литературе, Горький спросил Маршака: «Ну что, разрешили, наконец, разговаривать чернильнице со свечкой? Если что, сошлитесь на меня. Я сам слышал, как они разговаривали, ей-богу!»
Но спустя три месяца после этой встречи Алексей Максимович умер, и ссылаться уже стало не на кого. И вот тогда началось.
На работников и писателей «Детгиза» лавиной посыпались доносы, последовали аресты. И маршаковскую редакцию разгромили. К октябрю страшного 1937 года были уже арестованы, казнены или ожидали гибели в тюрьмах и лагерях многие из окружавших редакцию литераторов, среди них поэты Олейников, Введенский, Хармс и Заболоцкий, муж Лидии Чуковской Матвей Бронштейн, работники книжной редакции Любарская и Габбе.
Со дня на день ожидался арест самого Маршака. Прекрасно понимая это, он, тем не менее, продолжал бороться, спасать и оправдывать своих друзей и учеников.
Между тем стукачи от литературы не успокаивались. Специальные выпуски стенгазеты в издательстве и Союзе писателей призывали «добить врага», «маршаковцев» называли «диверсионной антисоветской группой, морально разложившимися людьми».
Почему всё-таки не арестовали Маршака – загадка. В выборе жертв Сталин был непредсказуем и непостижим.
Муза Тамара и Гитлер в юбке– Эх, Владимир Владимирович, поедемте с вами в Англию! – говорил уже совсем старенький, тяжело больной Маршак молодому своему секретарю Владимиру Познеру, сидевшему в изголовье его постели.
– Конечно, поедем, Самуил Яковлевич.
– Купим мы там с вами фиакр. Вы будете сидеть на козлах и завлекать всех красивых женщин. А внутри буду сидеть я, потому что вы не умеете с ними обращаться.
Самуилу Яковлевичу приписывали немало романов, даже с Фаиной Раневской. Говорят, Раневская как-то призналась Любови Орловой: «Если бы я кому-то и отдалась, то только Маршаку!» Но в жизни Маршака по-настоящему главные роли сыграли три женщины.
Выдержанная, мягкая София Михайловна доброжелательно встречала всех друзей Маршака, приходивших в дом, но не выносила одну женщину – талантливую сказочницу и редактора Тамару Габбе. И та отвечала ей взаимностью: «Терпеть не могу бабьих упрёков, – пожимала она изящными плечами. – Вот некоторые говорят: я отдала ему молодость, а он… Что значит «отдала»? Ну а если так, и держала бы при себе свою молодость до пятидесяти лет».
Со времён существования «Детгиза» Маршак и шагу не мыслил без своей помощницы. Он так доверял её вкусу и уму, что ни одно своё творение не выпускал в свет, не посоветовавшись с Габбе.
Без сомнения, Маршак был влюблён в неё, но без взаимности.
Миловидная блондинка, умевшая подхватывать шутки и вести серьёзные разговоры, она была на редкость проницательной и чуткой к слову, замечала то, что пропускали другие, легко улавливала фальшь. Её перу принадлежит много любимых нами сказок, в том числе «Город мастеров».
Маршак открыто посвящал Тамаре Габбе стихи, бесконечно ревновал её ко всем и ко всему: к работе с другими авторами, хотя сам и направлял её к ним, и даже к своим внукам, которым она так захватывающе рассказывала сказки.
Все эти годы, наблюдая за страстями в семье Маршака, рядом с ним была и третья женщина, его экономка и секретарь, сухая высокая немка Розалия Ивановна Вильтцын.
Маршак и Розалия Ивановна вечно ссорились и, казалось, терпеть не могли друг друга. Маршак ненавидел ложиться спать и вовремя обедать, строгую немку это возмущало, в повелительной форме она призывала его к столу.
– Розалия Ивановна, вы как солнце, – говорил Маршак, а когда она улыбалась, добавлял, хитро поглядывая на какого-нибудь своего гостя: – Плохо, когда солнца много. Мы хотим посидеть в тени и почитать стихи.
Но Розалия Ивановна была неумолима. Он называл её «мадам Прыг-прыг» и «Гитлер в юбке», во время немецких налётов стучался в её комнату: «Ваши прилетели!»
Она отвечала ему: «Старый дурак!» – а когда уж он совсем изводил её, грозилась уехать. Тогда Маршак не на шутку пугался, жаловался знакомым, что старая экономка хочет его бросить и уйти в стюардессы.
В 1953 году ушла из жизни жена Маршака, София Михайловна, через семь лет умерла от рака Тамара Габбе. Маршак тяжёло переживал смерти любимых женщин, и той и другой он написал пронзительные эпитафии.
Кто знает, что написал бы Маршак на смерть несносной Розалии Ивановны, если бы она не пережила его.
Розалия Ивановна любила Самуила Яковлевича и в старости уже не скрывала этой любви. Когда он умер, не отходила от его гроба. Всю ночь провела в морге. А после похорон, на поминках, когда кто-то что-то попросил на память о Маршаке, она, изрёванная, осунувшаяся и потемневшая, вдруг улыбнулась и сказала, даже не окружающим, а самой себе: «А уж одну его книжечку я никому не отдам. Не-ет, никому!..»
Это был серенький, потрёпанный, слегка уже засаленный псалтырь Маршака.
ЧудакиМаршак был великим чудаком, и близкое окружение его составляли такие же чудаки, которых он обожал и пестовал.
С удовольствием рассказывал, как в доме поэта Даниила Хармса в голодные годы накрывался роскошный стол с сервизом на двенадцать персон, рассчитанным на двадцать перемен блюд с разнообразными закусками, супом, рыбой, мясом и десертом. Правда, каждое из лакомств было размером со спичечную головку, потому что сервиз-то был кукольный.
В этих «пиршествах» участвовал один чудаковатый изобретатель, который однажды предложил Маршаку: «Самуил Яковлевич, почему бы вам не отдохнуть в сумасшедшем доме? Интереснейшие личности! Полная свобода изъявления мысли!» – «Голубчик, – ответил Маршак. – Меня ж туда не возьмут!» – «Я вас научу, это очень просто, – ободрил изобретатель. – Входите в кабинет врача и говорите: «Ты – врач, а я – грач». И всё, вы уже там!»
Чудными были и отношения Маршака с Корнеем Чуковским. Два этих патриарха, признавая и уважая талант друг друга, имея общие вкусы и взгляды, тем не менее ссорились и ревновали.
Как-то редакционная уборщица попросила Маршака прибавить ей жалованье, на что Самуил Яковлевич вздохнул: «Голубушка, детские писатели сами копейки получают. Приходится по выходным подрабатывать». – «Где?» – заинтересовалась уборщица. «Да в зоопарке, – признался Маршак. – Я – гориллой, Чуковский – крокодилом». – «И сколько ж за такое платят?» – ахнула женщина. «Мне – триста рублей, – гордо ответил Маршак, – а Корнею – двести пятьдесят». Когда эту шутку пересказали Чуковскому, он неожиданно рассердился: «Почему это у Маршака на пятьдесят рублей больше? Ведь крокодилом работать труднее!»
Непросто было угадать ту грань, где кончалось взаимное дурачество этих блестящих острословов и начиналось серьёзное соперничество. Об этих непростых отношениях общие знакомые даже эпиграмму сочинили: «Уезжая на вокзал, Маршак Чуковского лобзал. А приехав на вокзал: «Ну и сволочь», – он сказал. Вот какой Рассеянный с улицы Бассейной».
К слову сказать, знаменитого «Рассеянного», по мнению близких, поэт писал с себя. С ним вечно что-то случалось: что-то терялось, забывалось –пресловутая рассеянность Маршака заходила так далеко, что он под собственными стихами мог поставить чужую подпись. Ох уж эти чудаки – сущие дети…
«Чтобы не ошибиться в людях, знайте, что у каждого человека два возраста, – говорил Маршак. – Один – тот, в котором он находится, а другой – детский возраст, соответствующий его характеру».
По признанию Маршака, ему самому всегда было не больше четырёх лет.
источник
yaplakal.com