А струя пенной, как из огнетушителя, жидкости щедро обдала новоиспеченную жену от пояса и ниже. Пока оставшееся на дне бутылки вино раскапывали по бокалам, молодая, тяжело – как пингвин на кладке – присев, отжимала подол.
– Воды отошли? – завидев мокрое платье новобрачной, радостно всплеснула руками бабушка мужа, дельфином вынырнув из толпы родственников, что встречали свадебный кортеж у подъезда.
– Рано еще, старая карга, уймись, – зашипел внук, стараясь при этом крепкой рукой дотянуться до морщинистой шеи старухи, но та увернулась, и ее тут же смыла толпа.
– В дом – достаток, нужда – за порог, – рявкнула какая-то тетка, метнув в воздух несколько увесистых пригоршней затхлого зерна трудно определимого злака. Труха запорошила молодым глаза, как мартовская бешеная метель.
– Может... хватит этих... приколов? – с придыханием, борясь с подступающей к горлу тошнотой от токсикоза, просвистела молодая, неистово моргая слезящимися глазами.
Впрочем, как вскоре выяснилось, злоключения ее только начинались.
Коварно подкравшись к новобрачным под завесой парящей в воздухе трухи, все та же бабушка с силой метнула из кулька прямо в грудь молодой доброе кило конфет – на счастье. Твердая, как галька, карамель ударила в набухшие в ожидании цепких десен младенца соски с такой силой, что молодая завыла от боли.
– На, родненькая, скушай. Может, полегчает, – сжалилась над ней незнакомая женщина, протягивая поднятую с земли конфетку.
– Да когда ж вы их покупали, бабушка, конфеты-то эти? – простонала молодая, разглядывая фантик. – На них же еще "Ленинград" написано?
– Ну не "Сталинград" же, – урезонил ее муж, решив вступиться за родную кровь.
Как только осела труха, молодым дали пригубить по рюмке водки. Саму посуду – опять же, на счастье – следовало разбить. Первая попытка не удалась. Рюмки отскочили от земли, как теннисные мячи. Их поймали и снова с силой ахнули об асфальт. Никакого результата. Тогда их стали давить каблуками. Рюмки выскальзывали из-под ног и, вертясь, как сваренные вкрутую яйца, катались по асфальту.
Молодая сообразила первой. Глядя прямо в лицо свекрови своими припухшими от токсикоза и оттого похожими на крокодильи желтоватыми глазами, но обращаясь при этом к мужу, она леденящим душу шепотом произнесла:
– Спроси твою мать, почему она дала нам пластмассовые рюмки?
– Ну ты уж, правда, мать, даешь, – поддержал жену муж, и уши его зарделись от гнева.
– Да, конечно, – взвизгнула владелица необорных рюмок, испепеляя взглядом невестку, но тоже почему-то адресуясь к сыну, – ты с ней через месяц разведешься, а я буду хрусталь из серванта бить?
– Неси тару, мать, – спокойно и оттого страшно выдохнул новобрачный
– Живо.
Полная решимости отстоять содержимое серванта, свекровь притащила из квартиры два граненых стакана. На этот раз молодые действовали наверняка. Они швырнули стаканы об землю так, как будто хотели проломить асфальт заодно с земной корой и зачерпнуть этими самыми стаканами магму из оливинового слоя.
– Глаза! – только и успела выкрикнуть теща, когда сноп осколков салютом взметнулся с земли.
Отсутствие жертв можно было объяснить единственно волей на то господа. К нему и поехали. Венчаться.
– Христос воскресе, батя, – радостно приветствовал священника молодой, насильно овладевая его рукой для крепкого мужского рукопожатия.
– Август на дворе, сынок, – истово перекрестилась теща.
– Раз уж приперлись, надо по-ихнему здороваться, – огрызнулся новобрачный. – Причем здесь август?
– Как же так? Во блуде зачавши? – только и смог выдавить из себя служитель культа, растерянно глядя на, казалось, заполнивший всю церковь огромный живот невесты.
– Это непорочное зачатие, – гыгыкнул молодой, сорвав смешок у публики.
– Радуйся, что я не еврейка. Я бы тебе сейчас собственными руками обрезание сделала, – пообещала молодая, обводя помещение мутным взглядом свирепого, но обессилившего зверя.
– Не кощунствуйте в храме божьем, – откликнулся, то ли на "обрезание", то ли на "непорочное зачатие" священник, рассматривая подозрительные желтые разводы на подоле новобрачной.
– Слушай, поп, я не виноват, что эта... (кинологический термин, обозначающий самку собаки) захотела венчаться, – взревел молодой, тыча пальцем в жену. – И ты меня не зли. А то я сейчас над тобой совершу порочное зачатие.
Священник вздрогнул.
– У меня нервы не железные, – как-то примирительно добавил молодой, указав при этом на свои багровые уши.
Из церкви поехали в ресторан. Молодая сидела за столом прямо, как пограничный столб, боясь расплескать содержимое собственного желудка.
Ее муж больше налегал на водку. Праздник катился к своему логическому завершению, когда приятели жениха выкинули фортель. Пошептавшись о чем-то между собой, они, воспользовавшись тем, что молодой на миг отвернулся, подхватили уже не имевшую сил сопротивляться новобрачную под мышки и утащили куда-то по коридору. Судя по запаху – в сторону пищеблока.
– Молодку украли, – умильно закивала головой сведущая в таких делах бабушка. – Муж заметит – будет выкупать.
Муж не заметил. Через полчаса теща фальшивым голосом театрально громко вопросила в пространство:
– И где же наша красавица?
Муж и тут не среагировал. Еще через полчаса дружка, уставший удерживать новобрачную на кухне, сообщил ему о похищении открытым текстом.
– Да кто ж ее украдет такую? – содрогнулся молодой. – Поди блюет где-нибудь в туалете. Водка-то еще осталась? Эй, мать, дай-ка мне вон ту бутылку...
Еще через час, не имеющие возможности крикнуть "горько" гости стали скандировать:
– Не-вес-ту! Не-вес-ту!
Видя, что ему не дадут спокойно насладиться огненной водой, новобрачный злобно обвел взглядом зал. Не обнаружив нигде свою раздувшуюся половину, он встал и заревел, адресуясь, по-видимому, к ней же:
– Если ты... (женщина легкого поведения, гетера, куртизанка – грубо-уничижительное) через пять минут не придешь, я тебе всю морду раскровеню!
Свое обещание он подкрепил увесистым, со всего маху ударом по столу.
Посуда на столе подпрыгнула, и покоившийся на блюде поросенок, истекающий жиром, соскользнул прямо теще на коленки.
Теща завизжала так, как, наверное, не визжал сам этот маленький поросенок в последние минуты своей жизни. С резвостью, которую трудно было ожидать в женщине за сорок, она со сноровкой стриптизерши стала сдирать с себя пропитанные раскаленным жиром и оттого невыносимые колготки...
И тут появилась молодая. Она шла по коридору, и духовки ресторанной кухни подсвечивали ее сзади адским пламенем. Ее ножки, видные сквозь полупрозрачное платье, из-за огромного живота казались тонкими, как спички. Изнуренная последними днями беременности, она двигалась тяжело и враскачку, как капитан Флинт по палубе своего пиратского фрегата. А в ее правой руке был крепко зажат огромный разделочный нож.
– Только тронь меня, обрубок красноухий, – скорее телепатически передала, чем произнесла она. – Только попробуй. Я тебе кишки-то выпущу...
* * *
Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Что было дальше – я не знаю. И врать не стану. Увидев нож, я тихо сполз со стула и незаметно, прикрываясь подружкой (нет, я не трус, просто говорят – я точно это где-то читал, – что колюще-режущие раны на женщинах заживают быстрее), выскользнул из зала.
А молодым остается только пожелать жить долго и счастливо. Если, конечно, еще одно сказочное пожелание – умереть в один день – не сбылось для них прямо тогда же, в день их свадьбы.
© Игорь Ягупов.
yaplakal.com