242
Память, иногда очень причудливо расставляет приоритеты. События порой большие по времени и по значению, остаются в сознании совершенно незамеченными, размытыми. Видимо в силу своей необозримой величины. Настолько они объёмны во времени и в пространстве. А события маленькие порой и вовсе казалось бы незначительные врезаются в память, как острые занозы под кожу. И царапают и выпирают наружу острыми концами и напоминают о себе, не давая памяти спокойно и мягко существовать.
Когда хоронили мою маму, и все стояли у гроба задумчиво и тихо, моя тётка, младшая сестра моей матери, она младше её на десяток лет, рассказала мне маленький кусочек из её, то есть из маминой молодости. Я печально слушал её в пол уха, но запомнил всё так хорошо, что могу воспроизвести этот недлинный рассказ дословно. Но дословно не буду, потому что это и не требуется. Почему именно этот пустяковый факт ей вспомнился, мне до сих пор не очень понятно. Сколько было в их жизни совместных событий – свадеб, крестин, похорон, рождений и путешествий, весёлых и печальных, радостных и трагических, сколько пережито вместе, а вот нет, почему-то именно этот крошечный эпизод высветился в её памяти в тот момент, как яркий последний уголёк в уже безнадёжно погасшем костре.
Моей тёте почему-то вспомнилось раннее детство, когда ей было всего шесть лет. И ей купили первое магазинное платье. До этого, всё что нужно было, бабушка ей шила и перешивала из старых вещей сама, на древней-предревней швейной машинке, привезённой ещё с далёкой Украины. А тут дедушка посадил её на телегу, запряжённую ленивым и огромным битюком и отвёз в деревенский магазин, там продавщица наша очень дальняя родственница, улыбаясь надела на неё нарядное платье, которое до этого уже давно присмотрела ей бабушка, и не было в мире в тот миг человека счастливее моей тёти. Сдачу, с полутора последних дедушкиных рублей, шесть копеечек по одной монетке, дедушка положил ей в кармашек платья. Как довесок к самому счастливому дню в её жизни. Судя по всему, это был год пятьдесят второй. Когда колхозникам только-только стали давать часть зарплаты деньгами, а не палочками пустых трудодней. Но может быть я и ошибаюсь немного. Это не очень и важно.
Моя мама, красивая шестнадцатилетняя девчонка, к тому времени уже работала дояркой на ферме. И вручную доила коров и таскала с такими же хрупкими подругами сорокалитровые фляги на ледник. Да, да, так было! В шестнадцать лет она вышла на работу. А её старший брат, мой дядя, так тот и вовсе пятнадцатилетним пацаном работал трактористом в тракторной женской бригаде. В конце и сразу после войны. Один пацан, на десять женщин трактористок. Как они его ценили и берегли! Он был очень стеснительным, но они всё равно умудрялись подкармливать его драниками и поить молоком, хоть и сами жили впроголодь. И если друг для друга они были Клавками и Нюрками, то его они называли - Николай Федотович. Была конечно в этом звании и толика иронии, но была и жестокая тоска по не пришедшим с воины женихам. Ведь это он один заводил им трактора по утру, потому что даже для деревенских женщин, ремонт и запуск трактора в тридцатиградусный мороз был задачей абсолютно нереальной. А он мог. Ползая по льду между колёс и отогревая солярными факелами масляные поддоны. И заводил и сеял и пахал наравне с ними. И моя мама тоже пошла работать с шестнадцати лет, вместе со всеми своими сверстницами. В тот день она первый раз получила зарплату.
И вот в обед она тоже прибежала с работы в магазин, посмотреть, как сестричке Верочке покупают обновку. Никогда в детстве у мамы не было таких красивых вещей. Она грустила и радовалась одновременно. Платьице было действительно красивым – голубое с большими красными цветами. И ей так не терпелось похвастаться перед своими подружками, ведь ни у одной из них не было такого красивого платья! Бедно жили в деревне в ту пору. Ели и то не всегда досыта. А тут такая неземная красота!
На улице светило жаркое летнее солнце. Огромные белые куры до этого бродившие по улице, спрятались в тенистых лопухах переживая душную теплынь. Неугомонные пчёлы и шмели, жужжали и по хозяйски воровали по палисадникам пыльцу с разогретых ярких цветов. Высокие мальвы, белые гладиолусы и огромные алые георгины соперничали с полуденным солнцем. И только высокие густые черёмухи заботливо укрывали своими тёмными листьями их нежные лепестки. Лето было горячим и милосердным.
Они сели в телегу, дед, моя маленькая тётя и моя мама. И толстый ленивый битюк, так же не спеша повёз их обратно. Уже перед самым домом, она увидела своих маленьких босоногих подружек ожидавших её с обновкой на лавочке у двора и в нетерпении спрыгнула с едва остановившейся телеги. Но телега была высокой и она споткнулась и упала. Копеечки выкатились из кармашка и укатились в траву, росшую в канаве у самой дороги. И как она их не искала, смогла найти только две монетки из шести.
Тогда она горько-горько заплакала. Она плакала так бесконечно тоскливо и безнадёжно печально, что дедушка просто растерялся и не знал, как её успокоить. Он стоял в растерянности чесал свою бороду и гладил малышку по голове. Оказывается, мой отважный дедушка фронтовик, становился абсолютно беспомощным при виде женских слёз. Даже если эта женщина, была его собственной шестилетней дочкой.
И только моя мама, подняла её на руки, вытерла ей слёзы и вытащив из-за пазухи свою первую зарплату – восемнадцать рублей, протянула ей трёхрублёвую купюру и попросила, - возьми Верочка, возьми и не плачь, - и крепко-крепко прижала к своей груди.
Не знаю я, почему у гроба моей матери тётя вспомнила именно эту историю. Не знаю я, почему эта история вспомнилась именно сейчас мне? Я же говорю, память иногда причудливо расставляет приоритеты. И порой маленькое мгновение жизни, стоит намного дороже нескольких прожитых лет.
© Пилипенко Сергей Андреевич
yaplakal.com