242
Четвёртый курс. Экзамен по политэкономии. Перед дверью аудитории, где происходит процесс выемки знаний из курсантских голов, сидел гардемарин Зайцев – спокойный, как танк. Мимо него ходил взад-вперёд Федя по кличке Нобель, постоянно заглядывая в конспект и бубня себе под нос политические термины.
- Везёт тебе, Андрюха, – Федя остановился около Зайцева и с завистью посмотрел на его спокойное лицо. – Сидишь, ничего не повторяешь – значит, всё знаешь. А я вот в себе не уверен. Читаю, читаю, а в голову ничего не лезет!
- Ошибаешься, Федя, – Зайцев приоткрыл глаза и взглянул на приятеля. – Наоборот, я ничего не знаю, кроме одного билета. Всё остальное – как в тумане. Поэтому читай, не читай – всё равно не поможет.
- А на что же ты надеешься? – ужаснулся Федя.
- На закон обратного бутерброда.
- Это как?
- Экзамены – это всегда лотерея. Бывает, что знаешь всё, кроме одного вопроса, и именно он обязательно попадётся тебе! – Зайцев поудобнее устроился на стуле. – Это и есть закон бутерброда. А у меня наоборот – я знаю всего один билет, так почему бы мне не вытянуть именно его? Вот на это я и рассчитываю. А учить перед экзаменом – бесполезно. Перед смертью не надышишься.
- Ну, ты даёшь! – Федя поразился спокойствию товарища. – Нет уж, я лучше поучу ещё.
И Федя продолжил вытаптывать тропинку перед аудиторией, а Зайцев вновь прикрыл глаза и вытянул ноги, предупредив приятеля:
- Не споткнись, марафонец!
Через пять минут наступила очередь Зайцева идти на Голгофу. Он зашёл в аудиторию и, мысленно перекрестившись, взял со стола билет. Прочитав вопросы, обречённо вздохнул: «Не сработал закон обратного бутерброда…» и пошёл готовиться.
Ещё раз, внимательно прочитав билет, он резюмировал: по первому вопросу – в общих чертах знает на троечку с минусом, если углубиться в тему, утонет сразу.
По второму вопросу – знает три-четыре вступительных фразы, а дальше – полный ноль.
Третий вопрос – это окончательный смертный приговор – работа Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» (закройте книгу и попробуйте повторить название – язык сломать можно!). Этот «политический роман» нашего вождя всех времён и народов Зайцев не читал.
Если бы знать хоть год написания, можно было бы сообразить или угадать, о чём там говорится, но он и этого не знал. Чтобы не растягивать собственную казнь надолго, он решил отвечать без подготовки – к чему готовиться, если в голове, кроме курсантской наглости, ничего нет?
Зайцев поднял руку:
- Разрешите отвечать, товарищ полковник?
Экзамен принимал начальник кафедры общественных дисциплин полковник Горский. Он был маленького роста, в очках, и, если бы не погоны на плечах, смахивал на этакий божий одуванчик с брюшком. Он замечательно читал лекции, никогда при этом не заглядывая в свои записи. Слушать его было интересно, и это сглаживало нелюбовь курсантов к общественным дисциплинам – абсолютно ненужным предметам для будущих флотских специалистов.
У Горского была привычка выбирать себе среди аудитории одного «слушателя», с которого он в течение всей лекции не сводил глаз. Создавалось впечатление, что лекцию он читает только для этого избранного. Остальные могли делать всё, что заблагорассудится, Горский никого больше не замечал.
Однажды он выбрал себе слушателем курсанта Жору – разгильдяя, никогда не писавшего конспекты на лекциях. Жора собирался вздремнуть, но, увидев взгляд Горского, обращённый на него, понял, что поспать не удастся. Мало того, придётся изображать ведение конспекта.
Все два часа лекции Жора так внимательно глядел на лектора и что-то усиленно писал в тетради, что заинтересовал самого Горского. В конце занятий тот попросил передать ему для проверки несколько конспектов, в том числе и Жорин, заметив при этом:
- Мне понравилось, молодой человек, как вы меня слушали и активно записывали за мной лекцию. Хотелось бы посмотреть, сколько вы успели законспектировать.
Жора перепугался и попытался избежать проверки:
- Товарищ полковник, я ещё не доработал конспект, разрешите, я вам его через два часа принесу прямо на кафедру? А то в таком недоделанном виде как-то неудобно его сдавать.
- Ничего, товарищ курсант, я всё понимаю, на ошибки и помарки обращать внимания не буду – у нас же не кафедра русского языка, в самом деле.
В общем, пришлось Жоре отдать ему конспект. Горский открыл тетрадь, и брови его поползли вверх. Целая страница была исписана странными иероглифами – палочка-палочка-кружок-палочка-кружок-кружок-палочка…
- За свою долгую преподавательскую деятельность я перевидал много разновидностей стенографии, – не отрывая глаз от Жориной писанины, медленно произнёс полковник. – Но такую – вижу впервые.
Жора стоял перед ним, потупив взор. Горский внимательно посмотрел на курсанта:
- Судя по вашей реакции, молодой человек, то, что я сейчас держу в руках, явно не конспект моей лекции. Хотелось бы узнать, что это?
Жора молчал, не зная, что сказать. В течение пятнадцати минут Горский уламывал его, но Жора упрямо не признавался. Наконец, Горский предпринял последнюю попытку:
- Ну, хорошо. Я уже понял, что конспект вы не писали. Сейчас мной владеет простое человеческое любопытство – я хочу узнать, чем вы занимались на лекции? Если я дам вам слово офицера, что никаких репрессий не будет, независимо от того, что я услышу, вы объясните мне, что это такое?
Горский слыл в училище человеком чести, поэтому, получив от него честное слово, Жора сдался:
- Понимаете, товарищ полковник, у вас есть две привычки: когда вы читаете лекцию, то либо почёсываете себе нос, либо дёргаете себя за ухо. Так вот, когда вы трогали себя за нос, я рисовал чёрточку, а когда за ухо – кружок…
Горский подёргал себя за ухо, ещё раз взглянул на конспект своих почёсываний и молча вернул Жоре тетрадь, отпустив его с миром…
Но мы, однако, отвлеклись от темы. Итак, курсант Зайцев с ходу бросился на амбразуру. Горский удивился:
- Что? Вот так, без подготовки готовы отвечать? Ну что ж, попробуйте.
Зайцев начал уверенно. Хорошо поставленным голосом он выдал всё, что знал по первому вопросу билета. Уже через минуту он выдохся – знания закончились. Сделав глубокий вдох, он уже собрался было признаться, что сказать ему больше нечего, но тут Горский его опередил:
- Хорошо, товарищ курсант. Я вижу, что вы отвечаете уверенно. По первому вопросу – достаточно. Переходите ко второму.
Зайцев не поверил своим ушам. «Повезло! – подумал он. – Теперь хорошо бы и дальше так продуться». Ответ на второй вопрос занял не больше времени, чем ответ на первый. Зайцев на одном дыхании выпалил четыре предложения, – всё, что он знал, – после чего, в упор глядя на Горского, нагло спросил:
- Дальше продолжать, товарищ полковник?
- Пожалуй, не стоит, – согласился Горский. – Что у вас по третьему вопросу?
- Приплыли… – машинально произнёс Зайцев.
- Что-что? Не расслышал. – Горский подозрительно посмотрел на экзаменуемого.
- Простите, задумался, – поправился Зайцев. – Третий вопрос – работа Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».
- Ну что же, название работы произнесли правильно, это уже радует, – похвалил его Горский. – Приступайте.
Приступать было не к чему… Поэтому Зайцев пошёл ва-банк:
- Товарищ полковник, ну что зря время терять? Вы же видите, что я всё знаю! – воистину, нет предела курсантской наглости. Горский действительно был уверен, что стоящий перед ним курсант знает предмет хорошо, но решил напоследок убедиться в этом ещё раз:
- Вы правы. Давайте в двух словах – о чём эта работа, и вы свободны.
«Вот теперь я попался!» – подумал Зайцев. А вслух ляпнул первое, что пришло в голову:
- Ну, товарищ полковник, так же нельзя: работу Ленина в двух словах не расскажешь.
- Молодец! – вдруг похвалил его Горский. – Именно это я и хотел от вас услышать! Идите, «отлично».
У Зайцева вдруг выросли крылья за спиной, и он вылетел из аудитории.
- Ну что, завалил? – с надеждой спросил его Федя.
- И не надейтесь, юноша! – Андрей снисходительно похлопал его по плечу. – Оценка «отлично»! Я же говорил – никогда не зубри перед экзаменом, не поможет.
© Андрей Зотиков
yaplakal.com