Мы были полны сил и решимости.
Мы знали, что на новом месте пока темно и пусто, и только дух святой носится над волнами, но уже через шесть дней там будет построен новый мир, а на седьмой мы его заселим.
Кто же знал, что деление клеток прошло неудачно, и в мою половину личного состава затесалась одна лишняя хромосома – Машкин…
Машкин, отслуживший к тому времени уже заметно больше года. Он зае#ал всех так, как будто прослужил с нами лет сорок. Через месяц после приезда сослуживцы объявили ему бойкот и отселили в дальний угол спального расположения, за пренебрежение правилами личной гигиены и плохой биоэнергетический фон организма.
Однако он исправно продолжал принимать участие во всех делах подразделения. И когда пришёл очередной эшелон с техникой, с энтузиазмом помогал её разгружать.
Сломал молоток, которым выбивали чурбаки из-под колёс, потом разрезал себе руку проволокой, и порвал шинель.
- Иди отсюда, катастрофа! – сказали ему.
И он пошел, и тут же провалился прямо на рельсы между платформами. Я даже не успел заметить, настолько быстро произошла телепортация. Сверху на Машкина упал лом, и помял кокарду. Жив, цел, поржали и забыли.
Ещё через неделю ко мне подошёл его командир роты.
- Это просто чума, – сказал он. – Ему вообще, вообще ничего нельзя доверить, понимаешь?
И мы провели с Машкиным воспитательную беседу.
- Машкин! – сказал я. – Ты понимаешь, что Родина доверила нам ответственное дело – создать условия для размещения боевого подразделения? Зачем ты ведёшь себя как диверсант из батальона «Бранденбург-800»? Совет народных комиссаров в лице меня и твоего командира роты недоволен.
Машкин торжественно поклялся исправиться.
Через день он расчехлил ящик Пандоры. В туалете новой казармы, в которой ещё полным ходом шёл ремонт, было оборудовано место для курения (тогда противотабачный закон еще не вступил в силу, поэтому в уголке стояла лавочка и пустое ведро для окурков).
Но где-то в глубине Машкина жил Энди Уорхолл, и он решил, что кидать окурок в ведро для окурков – это не смелое дизайнерское решение, а банальная обыденность. Поэтому окурок был брошен в картонную коробку, наполненную пустой гофротарой из-под лампочек накаливания.
Которая стояла возле стены с новой, только что уложенной кафельной плиткой.
Пожар был потушен нарядом, но три квадратных метра плитки от жара с печальным звоном упали на пол и разбились.
Прораб строителей, делавших ремонт, употреблял незнакомые даже мне слова, но плитку заменили.
Прошло ещё три дня. Был обед.
Личному составу, полдня успешно долбившему на морозе ямки под столбы для ограждения площадки с техникой, было велено сдать рабочий инструмент в каптерку, и сказано: - «выходи строиться на обед».
Обычно в это время в туалете возникала очередь из желающих наполнить святой грааль.
Но в глубине Машкина, где-то очень глубоко, жил ещё и кто-то очень хитрый. Поэтому он решил всех нае#ать и сломать систему. И стать первым хотя-бы здесь.
Он не стал сдавать лом в каптёрку, как все. Сначала он решил пойти в туалет.
Лом был прислонён к стене рядом с писсуаром. Машкин блаженствовал. Однако против физики не попрёшь – и гравитация победила силу трения скольжения, а тяжёлый лом поехал влево, и расколол новый писсуар.
К тому же мочу нельзя закачать обратно в самом разгаре процесса, и репутация Машкина оказалась снова подмочена, на этот раз в прямом смысле.
Прораб, снова увидев виновника, о#уел в конец. Мы опять сели за стол переговоров. Машкин был вызван на ковёр.
- Машкин! – сказал я. – Ты элементаль хаоса! Сроку тебе два дня, но чтобы новый писсуар радовал личный состав. Со строителями я уже договорился, запас неучтённой сантехники у них имеется, и за скромное вознаграждение в стеклянной таре они готовы исправить твои ошибки. Разрешаю для этого кратковременно покинуть территорию части.
- Есть! – ответил Машкин, и ушёл.
Всё только начиналось.
На следующий день ко мне подошёл дежурный по роте, старший сержант С., и еще несколько старослужащих.
- товарищ капитан, - сказали они. – Мы, конечно, понимаем, что читать чужие письма нехорошо. Но оно валялось на взлётке, и мы даже не знали, что это письмо. А там тако-ое…
И я прочитал. Это было письмо Машкина маме. И писал он примерно следующее:
«Мама! Я нечаянно разбил новый унитаз в роте, и теперь на восстановление офицеры требуют с меня 2 тысячи рублей. Пришли, пожалуйста. Твой сын дядя Шарик».
«Бойтесь гнева терпеливого человека» - гласит восточная мудрость. Машкину повезло, что я успел немного остыть.
- Что ж ты делаешь, сукин ты сын, - сказал я. – Как ты вообще додумался такое написать? И что ты имеешь мне сказать по этому поводу, а также по всем остальным?
- Отпустите меня в отпуск, товарищ капитан, - сказал Машкин. – У меня сестра не ходит, ногу сломала, и у мамы со здоровьем проблемы, а ухаживать некому.
- О#уеть не встать… - сказал я, и взял тайм-аут.
Ситуация разрешилась сама собой. Через несколько дней в канцелярии роты зазвонил телефон. Звонила мама Машкина. Просто узнать, как там её сын…
У нас состоялся конструктивный диалог.
- Здравствуйте, - сказал я. – Как здоровье Серёжиной сестры?
- А что с ней не так? – спросила мама.
- Ну как же… Она сломала ногу. Серьёзный такой перелом.
- Н-ну да. Ломала. В ПРОШЛОМ ГОДУ. Уже давно всё хорошо.
- А у вас со здоровьем всё в порядке?
- Да вроде не жалуюсь пока. Хотя бывает, давление пошаливает… Вы знаете что… Вы там с Серёжей построже, пожалуйста. Он у меня такой непутёвый…
Я потом долго курил, обдумывая этот разговор, и пришёл к выводу, что не понимаю в жизни ничего.
Поэтому, (М)ашкин, если ты это читаешь – я надеюсь, ты всё-таки стал человеком!
Потому что нельзя таким быть! Это неправильно.
via
yaplakal.com