Целитель (роман)

Выкладываю первую главу реалистически-фантастического романа. Попросите - дам продолжение.
Писалось 4 года назад, с этих пор кое-что изменилось, но не в лучшую сторону.
Итак...

Глава первая, в которой читатель знакомится с главным героем и убеждается, что он далеко не герой.

За окном больничной палаты сереет мрачное февральское утро. Андрюха скрипит зубами, плотнее прижимает к спине осточертевшую за долгую бессонную ночь грелку и ходит, ходит кругами в тесных проходах между кроватями… Боль давит равномерно и неумолимо – не такая сильная, чтобы упасть на скомканное одеяло и начать стонать, но и не такая слабая, чтобы можно было от нее отмахнуться, не обращать внимания. Болит давно. Со вчерашнего обеда. Сначала появилась вполне терпимая резь внизу живота, потом поползло выше, залезло в почку, и вот уже восемнадцать часов Андрюха тихо мается, не находя себе места. Ночью кололи ему обезболивающее в зад, потом в вены на руках, но от всей этой гадости стало Андрюхе лишь невыразимо мерзко и тошно, а боль не ушла. Притупилась, притаилась, и изводила мужика исподволь, заставляя бродить, болтаться и мотаться, не останавливаясь ни на мгновение…
Скрипнула дверь, в палату боком втиснулась няня Роза – пожилая татарка в замусоленном халате, с благоухающим хлорамином ведром и шваброй наперевес.
- Ай, ай, лежебоки!- Она смеется и нарочито громко стучит деревяшкой о ножки кроватей.- Восемь часов скоро, а они валяются…
Андрюха, стараясь ей не помешать, забивается в угол и начинает пританцовывать на месте – волна боли не позволяет остановиться даже на минуту. Няня Роза смотрит на него ласково и сочувственно:
- Не полегчало?
Он отрицательно мотает головой и торопливо отворачивается - нянькино сочувствие выжимает слезы.
- Ай, ай, бедняга…
Она снова начинает яростно шуровать тряпкой, гоняя по вытертому линолеуму клочки ваты и оброненные конфетные фантики. Проснувшиеся «самогонщики» хватают с пола свои бутылки и подымают повыше – боятся. Нянька усмехается. Боятся, значит уважают.
«Самогонщиками» в отделении называют несчастных, перенесших операцию по поводу аденомы простаты. У каждого в паху дырка, из которой змеится трубка от медицинской капельницы. Заканчивается эта трубка в пластиковой бутылке из-под минеральной воды – туда стекает лишенная естественного приюта моча. Андрюху чаша сия пока минует, у него только камни в почках. Он их видел, эти камни – маленькие рогатые коричневые коралльчики с острыми и твердыми, как стекло, шипами. Такие камни выходят очень плохо: цепляются в Андрюхиных потрохах за все, что ни попадя, встают врасклин, обрастают слизью, намертво закупоривая протоки… Вливают тогда в Андрюхины вены литрами физраствор, дырявят ему зад бесчисленными инъекциями, а он мечется из угла в угол, сутками «рожая» подлые кораллы. Как, например, сейчас.
Единственное, что могло бы ему сегодня помочь, это добрая доза промедола внутривенно. Тогда боль исчезла бы совсем и освобожденный от нее Андрюха забылся бы наконец в сладком дурмане. Только никто ему промедол колоть не будет. Нельзя. Нужно ходить и ходить, «вытрясая» застрявший рогатик. И он ходит. Ходит как заведенный, вконец отупев от бессонницы и боли. Этот приступ - самый продолжительный в его обширной почечнокаменной практике. Даже интересно – до суток дотянет? Но уже сам чувствует, что нет, не дотянет. Максимум еще – полчаса. И все.
Характер боли меняется, рогатик, по всей видимости, все же провалился в мочевой пузырь. Теперь остался отчаянный финишный рывок сквозь разодранный сфинктер, и Андрюха свободен! Он торопливо трусит в туалет, а через минуту в палате появляется строгий доктор в сопровождении не менее строгой сестры и недовольно глядит на пустующую Андрюхину кровать.
- Он, гляди, в туалет побежал, Михал Васильич! Должно, камень у него двинулся!- охотно докладывает юркий сухонький старичок, занимающий кровать у самой двери.
Брови у Михаила Васильевича удивленно взлетают вверх, потом сурово сходятся у переносицы, и старик, поняв свою оплошность («Выдал!..») мгновенно умолкает, вытянувшись в кровати, если можно так выразиться, «по стойке смирно». Доктор, вздохнув, начинает свой ежедневный предварительный обход. Он, наверное, единственный в районе доктор, который, прибежав утром на работу и натянув халат, тут же бросается обходить пациентов. Все больные и младший медперсонал отлично знают, что он вовсе не бука и не злой, просто ему все время ужасно некогда. До восьми нужно обежать всех больных, убедиться, что за ночь ничего страшного не случилось. Потом, ровно в восемь, планерка у главного, потом второй, уже «штатный» обход, когда сестра делает необходимые записи в журнале, потом у него операции и перевязки… Весь день – бегом. И если подчиненные или больные начинают капризничать, он нервничает и психует:
- Немедленно прекратить!
И безобразие немедленно прекращается.
Его побаиваются, но любят и уважают – хороший человек и одаренный, очень грамотный специалист.
Врач, между тем, быстро обходит подопечных, тихо с каждым беседует, осматривает состояние швов, щупает животы пальцами, разглядывает на свет содержимое бутылок. В дверях на неверных, подламывающихся ногах появляется Андрюха. Он бледен, как смерть, но улыбается – родил таки. Заметив доктора, испуганно бросается к своей кровати – близится его очередь. Доктор недовольно на него косится и продолжает беседу с очередным «разрезанным». В последнюю очередь поворачивается к Андрюхе:
- Ну?
- Вот…- Андрюха протягивает тетрадный лист, на который в красном пятнышке приклеился корявый рогатик.
Михаил Васильевич сереет лицом, крепко сжимает зубы и делает осторожный вдох-выдох. Андрюха непроизвольно втягивает голову в плечи и зажмуривается. Но врач уже взял себя в руки, дернул головой и заговорил почти спокойно, почти ласково, хотя нет-нет, да и позвякивают между словами колючие льдинки:
- Андрей Аркадьевич… Ровно в семь пятьдесят пять я жду вас в ординаторской. Извольте не опаздывать. И…- но в продолжение лишь скрипнул зубами, еще раз зло дернул головой и вышел вон.
Андрюха тоскливо разглядывает прыгающие цифры на часах и морально готовится к неприятному разговору. Ну, виноват, виноват! Что тут скажешь? Через пять минут он грустно вздыхает и плетется в ординаторскую на экзекуцию.
Тук-тук…
- Можно?
Ответа нет. Он чуть приоткрывает дверь и заглядывает в щелку. Врач что-то усердно строчит в толстой регистрационной карточке и к нему не оборачивается, только приглашающе машет рукой – входи! Андрюха проскальзывает внутрь, усаживается на краешек кушетки и покорно ждет. Михаил Васильевич с размаху ставит жирую точку и поворачивается к пациенту:
- Андрей Аркадьевич! … твою мать! Вы же взрослый грамотный человек! Что же Вы творите? Мы же с Вами уже столько раз беседовали по этому поводу, а Вы - опять? Ну, скажите – КАК мне Вас лечить, если Вы нарушаете элементарные правила!- он все-таки сорвался на крик.- Что нужно было сделать, черт бы Вас подрал?!
Андрюха втягивает голову в плечи, сереет лицом, но отвечает на удивление ровно и уверенно:
- Не мог я, Михаил Васильевич. Роза тут… Ну как я - при даме? А банку я приготовил! У кровати стояла. Но…
Доктор лупит ладонью по столу, стаканчик с карандашами подпрыгивает и валится набок.
- Прекратите! Прекратите демагогию! Роза – не дама! Не дама, (трах-тарарах)! Здесь нет дам! Здесь - медицинский персонал! Даже она в случае необходимости смогла бы Вам помочь! Но Вы! Вы! Вы считаете себя умнее всех! Вы закрылись в туалете, когда у Вас шел камень! Вера всю ночь не спала из-за Вас! Она боялась, что с Вами случится плохое! Сколько она сделала Вам инъекций? Только в журнале записано – шесть! Но Вам на нее наплевать! И на меня - наплевать! Вы идете и запираетесь в туалете! Мочиться в банку при санитарке ему стыдно! А сдохнуть взаперти – не стыдно!
У доктора от обиды трясутся руки и подбородок. Андрей прикладывает обе руки к груди и проникновенно смотрит на врача честными голубыми глазами. Весь его вид изображает самое глубокое раскаивание. Михаил Васильевич переводит дух, несколько секунд молчит, потом вдруг улыбается. Хлопает Андрея по плечу:
- Ладно. Проехали. Больно было?
- Как всегда…- Андрюха тоже уже улыбается, даже чуть розовеет от радости – «Простил!»
- Один вышел?
- Один.
- Плохо. Еще два осталось.- Доктор берет широкий лист обзорной рентгенограммы и смотрит на свет.- Вот, гляди. Вчера утром было три. Вышел самый маленький. А вот с этими как быть, а? Может, все-таки подумаешь насчет операции?
Андрюха снова испуганно сжимается.
- Ну, хорошо. Позже поговорим. После обхода. Угу?
Андрей торопливо кивает.
- Пошли. А то «главный» меня уже замучил выговорами за опоздания… Ты сейчас лежи до обхода. Потом сходим на УЗИ, посмотрим еще разок на твою «начинку». Тогда и определимся…
Андрюха вернулся в палату и бухнулся лицом в подушку. Чуть раньше спать хотелось неимоверно, но пережитое за последние полчаса взвинтило нервы до предела, у него начался «отходняк». Мелко тряслись руки, стучали зубы, что-то противно екало внутри. В голове скакали взбесившиеся мысли.
«Если операция – кранты. Не выбраться тогда. Анестезия – полторы тысячи, операционный набор – четыреста… Но самый кошмар – еще месяц, как минимум, ЗДЕСЬ! По сто - сто пятьдесят в день! И - гарантированная потеря работы… Что потом? Хоть в петлю… А и в петлю – нельзя! Сереженька, сыночек! Ведь на первом курсе только! Кто же его поддержит? Хоть и поступил на «бюджетное» отделение, хоть и стипендия, а без меня даже этот год не протянет… Пропадет пацан без образования…»
Здесь нужно, наверное, кое-что читателю объяснить. Андрей Аркадьевич Карелин работает инженером на телефонной станции. Начальник районного узла связи им доволен – Андрей грамотный специалист и безотказный исполнитель. Но начальник – такой же нанятый работник, как и Андрюха. И то, что он ценит и уважает инженера Карелина, этому самому инженеру Карелину никаких видимых преимуществ не дает. Хозяину нужен результат: связь должна работать бесперебойно и столь же бесперебойно должна поступать прибыль. А как будет старенькая АТС работать бесперебойно, если Андрюха валяется на больничной койке?
Он уже знает, что произойдет через пару недель. Из области пришлют спеца «на замену» и тут же примут на место инженера кого-то из «местных». Еще пару недель «местному» будут втолковывать азы, а потом оставят в качестве «дежурного попугая»: по каждому поводу будет он трезвонить областным спецам и выполнять по телефону их инструкции. В пиковых случаях спецы будут выезжать «на место», крыть «попугая» трехэтажным матом и исправлять повреждения… Карелин в этой схеме будет лишний. Пока здоров – нужен. Больные не нужны никому. Его попросят «по-хорошему написать заявление». В случае отказа - «создадут условия». Поводов для лишения премии можно всегда найти предостаточно. Премия же обычно – еще один оклад. А иногда – полтора. Таким образом, будет инженер Карелин получать столько же, сколько и станционная уборщица Валя, которая приходит на работу в конце дня на три часа…
Потому и засунул он в рот кулак, вцепился в костяшки зубами. Потому и ползет прочь липкий сон, мечется в груди душа, взбудораженная кровь стучит в висках молотками…
«Что делать, Господи? Что делать?»
Кто-то осторожно тронул его за плечо, Андрюха в смущении испуганно подхватился и сел – вдруг в отчаянии что-то вслух выкрикнул? Рядом стоял тот самый дедок «с кровати у двери» - он поступил только вчера, и Андрей еще не успел с ним познакомиться. Не до того было. Старичок беспокойно заглянул в андрюхины глаза и ласково спросил:
- Опять жмет, да?
- Да нет…- у Андрюхи даже уши от стыда полыхнули,- Легче уже, легче. Уже совсем хорошо…
Он через силу улыбнулся.
- Правда?- дед тоже улыбнулся и уселся напротив.- Ну и славно… Тебя ведь Андреем зовут? Ты, кажется, телефонами командуешь, так?
Андрей с готовностью закивал.
- Ну вот… А меня – Серафим. Отец Серафим.
- Вы – наш священник!- догадался Андрей.- Как же! Я много о Вас слышал…
- Но ни разу не видел!- старичок весело рассмеялся.- Я в нашем приходе третий десяток лет служу, но тебя тоже вижу в первый раз. Хотя, конечно, слышать о тебе приходилось…
- Да я… Мне как то в церковь ходить… Ну, в общем, сложные у меня отношения с Богом.
Дед сокрушенно покачал головой.
- Стало быть, не веришь?
- Нет,- твердо ответил Андрей.
- Тяжело тебе живется…- Отец Серафим глядел с неприкрытой жалостью, и андрюхины уши снова полыхнули кумачом.
- С чего вы взяли?- он сказал это резко, почти зло.
- Жизнь у всех тяжелая, но у верующих хотя бы есть Бог, а ты в одиночку упираешься… В одиночку – оно известно как. Что в одиночку осилишь? То-то и оно…
Заинтересованные разговором, «самогонщики» привстали на локтях и слушали уже раскрыв рты – отца Серафима все знали и любили. Но и Карелина уважали – большая умница, но простой, не зазнайка.
- Мне люди помогают! Я среди людей живу, почему же – «в одиночку»?
Андрей уже взял себя в руки и был готов дать достойный «отпор» готовящейся, как он полагал, «проповеди». Но старик спорить не стал – кивнул и улыбнулся. Андрюха перехватил инициативу:
- А почему это вы, святой отец, в нашей палате лежите? В больнице, слава Богу, ВИП-отделение есть! С телевизорами, с холодильниками! И умывальники там персональные! А?
Было видно, что злые андрюхины слова задели старика за живое. Лицо его стало суровым, в прищуренных глазах полыхнули гневные искры. Он молча поднялся и отошел к своей койке. Андрей почувствовал себя очень нехорошо.
«Ну и действительно - что это я? Как с цепи сорвался… Причем здесь этот поп? Что он мне сделал? Фу, какой стыд…»
Стрельнул глазами по сторонам – «самогонщики» дружно отвернулись, в воздухе повисло тягостное ощущение общей неловкости. Он торопливо спрыгнул с кровати и приблизился к священнику.
- Извините меня! Ради Бога, извините… Сам не пойму, что это на меня нашло. Помрачение какое-то, честное слово… Не сердитесь!
Дед уже снова улыбался, снова кивал – «Ничего, ничего…» Он показал Андрею на табурет – садись! Тот послушно сел. Старик нагнулся к самому уху и шепнул:
- Ты привык, что все священники – хапуги?
Не выдержав его прямой взгляд, Андрюха смущенно отвел глаза в сторону.
- Если ты не против, мы обсудим это позже, наедине. Хорошо?
Андрей благодарно кивнул.
- Так ты, Андрюша, считаешь, что помощь людей заменяет тебе помощь Божью?- спросил дед уже громче, чтобы все слышали.
Андрюха решил в полемику не вступать, отделаться общими фразами. Ему не хотелось обижать батюшку, но и вновь попасть в глупое положение тоже не хотелось.
- Наверное, нет,- нарочито раздумчиво проговорил он.- Жизнь стала такая быстрая, торопливая… Нам всем было бы полезно хоть на минутку задержаться, оглядеться, сделать выводы. Сейчас столько новых фактов открылось… О чем раньше молчали, боялись говорить… Вот и вопросы веры тоже… По сути, мы все дилетанты в проблемах религии. Нужно бы изучать богословие, наверняка там можно найти свое рациональное зерно…
Отец Серафим заливисто рассмеялся и тихонько поаплодировал:
- Ай, да Андрюша! Ай, молодец! Сколько умных слов произнес, но абсолютно ничего не сказал! У тебя просто талант! С такими данными тебе только в политику идти, а ты на телефонной станции прозябаешь!
Теперь пришла очередь обидеться Андрюхе. Он сердито поджал губы:
- Почему это мне в политику дорога? С чего Вы решили меня к этим врунам приравнять?
- Вопросы ловко обходишь. От тебя ждут конкретный ответ, а ты отделываешься набором заумных, но пустых фраз. Совсем как присной памяти Жорик Гайдар в телевизоре.
- Мало ли, что я говорю… Я лишь рядовой инженер. Я и матом могу сказать – с меня спрос невелик. Ведь главное – я никому ничего не обещаю. Но уж если пообещал – делаю. Потому обидно мне, что Вы меня в политики записываете. Я с этими урками ничего общего даже на словах иметь не желаю. Вы бы меня еще вором назвали…
Старик примирительно потрепал Андрея за рукав.
- Ну, ладно… Ладно тебе! Не дуйся. Мне о тебе много слышать приходилось, но все - только хорошее. Ты даже мне однажды очень помог…
Андрюха удивленно вскинул глаза.
- Ну, конечно! Где тебе упомнить!- Отец Серафим довольно заулыбался.- У меня столько народу в церковь не ходит, сколько у тебя клиентов. А ведь вот как было: заболел у меня сынок… Всерьез занемог, понадобились редкие лекарства. Где их в нашем городке достанешь-то? Нужно было мне всех друзей-однокашников по разным городам обзвонить, упросить помочь в беде моей… А как на грех – половодье! Кабель наш промок где-то – нет связи, хоть ты что! Я тогда с другого конца поселка от одной прихожанки тебе и позвонил на станцию. Думал, придется тебя уговаривать, про несчастье мое рассказывать, посулами соблазнять… У нас ведь как? Кому-то беда, а кому-то - выгода. А ты только мой номер спросил, да велел через часок перезвонить. А когда я другой раз тебе набрал, ты уж докладываешь – телефон, мол, исправлен. Я – домой! Все работает. Эх, мил человек! Ты даже не представляешь себе, что ты для меня тогда сделал!
Андрей пожал плечами:
- Наверное, что и всем в такой ситуации. Переключил номер на резервную пару. И послал монтера на ваш шкаф – там переключить…
Тут двери палаты распахнулись и вошел Михаил Васильевич, старшая сестра отделения Таня и дежурная сестра Лариса – обход.


(Мое)

Ээээ, нет!
У нас Правилами предусмотрено, что произведение ЦЕЛИКОМ принимается к публикации!!!

Пока неплохо. Выкладывай дальше.

Давай , выкладывай все !

Начало понравилось! с нетерпением жду продолжения

Э-э-э, да!
Там полтора метра текстовухи!

Добавлено в 15:41
Ладно, сейчас дам вторую главу.
Но на сегодня - все.
Надо дать возможность и другим людям свои посты вашему вниманию представить.

santyapa Какая разница? Кто-то фыркнет: "Многабукафф,ниасилел!", кому понравится - прочтёт, только и всего!
А правила тут: http://www.yaplakal.com/act/Rules/forum40.html

Глава вторая, в которой Карелина «надевают» на кол.

- Так, Аркадьич… Что мы видим у тебя внутри?
Андрюха неловка вывернул голову в сторону доктора:
- Что там, Васильич?
- Честно?
- А то как же?
- Ни хрена хорошего. Не выйдет такой коралл сам. И оставлять нельзя… Вставай, оде-вайся. Пошли ко мне, у меня минут десять есть – покалякаем.
Пока Михаил Васильевич оттирал от вазелина зонд аппарата УЗИ, Андрей, ежась, влез в рубаху и свитер – в кабинете были далеко не тропики. Потом они поднялись на второй этаж,- в «родную урологию»,- и заперлись в ординаторской. Васильич достал из шкаф-чика ополовиненную бутылку явно «паленого» коньяка,- не иначе, чей-то «презент»,- и граненый столовский стакан:
- Будешь?
Андрюха расстроенно махнул рукой- «А!..»
Доктор плеснул в стакан граммов сто и подвинул его Андрею, рядом положил конфет-ку «Ласточка»
- Тяни.
- А сам?
- У меня две операции сейчас. Если только ближе к ночи…
Андрюха понимающе кивнул, опрокинул «клопомор» в рот, вежливо занюхал «Ласточ-кой» и уставился на друга красными слезящимися глазами. Тот, между тем, стоял у окна, к Андрею спиной, и нервно барабанил пальцами по подоконнику. Наконец, обернулся.
- И что, занять совсем не у кого?
Андрюха помотал отяжелевшей башкой:
- Ну-у-у… Ты же не даешь…
- Да пойми ты!- Васильич сильно нервничал и кусал губы.- Пойми! Твои чеки будут приложены к моему отчету! Эти две тысячи обязательно надо внести в больничную кас-су! Потом капельницы, инъекции – это все уже хрень, это мы найдем! Но две тысячи нужны наличными! И срочно! Сегодня! Потому что завтра они могут уже не понадо-биться… А у меня – нет! Ты понимаешь? Нет! Я третий месяц зарплату не получаю! Мне что – забастовать? Так вы все тут передохнете без меня! А мне потом куда – на рельсы? Жена должна уже три тысячи! Это весь мой оклад! Эх…- доктор зябко повел плечами,- Страна! В бога, в душу…
Андрей хлюпнул носом и тихо-тихо попросил, как просят люди, не надеющиеся уже ни на что, просят лишь для очистки совести:
- Придумай что-нибудь, Васильич, а? Ведь ты же лучший в области… Я-то знаю…
Врач стремительно шагнул к нему и сел напротив. Заглянул в глаза.
- Есть один способ. Без операции. Иезуитский, конечно… И опасный! Но ты должен понять: любое вторжение в организм – риск.
Андрюха встрепенулся:
- Ну?..
- Пойдем, покажу. Только очень быстро! У меня пять минут осталось.
Они выскочили за дверь и почти бегом направились в процедурную. Процедурная сест-ра Оля, делавшая очередному «самогонщику» перевязку, испуганно выпрямилась, но доктор лишь махнул рукой – «Продолжай!» и резко сорвал полиэтиленовый чехол с не-большого агрегата: серая стальная коробка с экраном, кучей тумблеров и регулировоч-ных ручек, из которой торчал длинный кабель или шланг, заканчивающийся сложным коленчатым приспособлением.
Михаил Васильевич постучал по коробке пальцем:
- Это – «петля». Зонд,- он ткнул пальцем на то самое коленчатое чудовище,- вводится непосредственно в почку через…- палец уставился Андрею между ног.- Ориентировать-ся можно с помощью пары световодов: по одному подается луч от мощной лампы, по другому изображение проецируется на экран. Добравшись до камня, подаем напряжение на петлю из биметалла, она раскрывается и захватывает объект. Потом тащим наружу.
Андрея передернуло:
- С мясом?
- И с кровью. И с криком.
- Но тут диаметр – миллиметров десять! Разве ТУДА просунется?
Врач мрачно усмехнулся:
- Просунем… Но проблема не в этом. Глянь!
Карелин склонился над зондом:
- У-у-у! Как все запущено…
Васильич хрустнул пальцами.
- Да не запущено, Андрюша, не запущено… Зонд ведь после каждого использования стерилизовать надо. Потому и служит он недолго. Это сменный инструмент. А менять как раз и нечем… Скажи прямо – восстановить сможешь? Лично я – пас. Но у тебя-то руки золотые! Попробуй, а?
Андрюха взял зонд в руки, покрутил в пальцах. Повернул коленца в байонетах, снял кожушки. Да, собственно, ничего страшного с железякой не случилось. Приводы, шар-ниры – пластик и нержавейка, здесь все нормально. Но вот сами кожушки! Это кто же додумался их из латуни сделать? А потом хромировкой покрыть? Сползла хромировка «лаптами», превратив хирургический инструмент в грубый рашпиль. Но самое плохое не в этом. Забилась под отслоившийся хром кровь и слизь после последнего применения, и кипячение уже не помогло… Все. Заразный инструмент. Использовать нельзя.
«Но…»
- Мне понадобится шабер, тонкая наждачная шкурка и паста для полировки, зеленая та-кая, знаешь? А еще – «глазной» пинцет, часовая отвертка, чистые салфетки и спирт.
Доктор всплеснул руками:
- Аркадьич! Давай! Давай, милый! Забирай железку к себе, сейчас тебе сестры все най-дут и принесут. Шкурка у меня дома есть, паста – тоже… А вот что такое «шабер», я не знаю. И часовой отвертки нет. Я на операцию сейчас, ты с Таней все реши, ладно? Я ее сейчас предупрежу!
И он умчался прочь.
Андрюха расчленил сложный разъем, где крючки механических связей перемежались электрическими контактами и линзами световодов, свернул шланг в кольцо и вышел следом. Навстречу уже бежала старшая сестра Таня:
- Андрей Аркадьевич, Михаил Васильевич сказал…
- Ага. Найди, пожалуйста, пока пару негодных скальпелей, маленький пинцет, спирт и салфетки.
- Сейчас принесу. А еще что-то должен доставить Володя на «перевозке», Михаил Ва-сильевич собирался его попросить…
- Да-да… Хорошо.
- Андрей Аркадьевич…- Таня замялась.
- Да?
- А Вы мой магнитофон посмотрите? Неделю назад только на рынке купили. И вот…
Андрюха улыбнулся:
- Хорошо. Только сначала меня самого «посмотрят». Ладно?
- Конечно!
Обрадованная сестра помчалась дальше, а Андрей вернулся в опустевшую палату – всех больных «разобрали» на обследования и перевязки. Только лежащий у окна на днях разрезанный, а потому неходячий Степаныч, грузный старик лет шестидесяти пяти, от-ложил в сторону пухлый замусоленный роман и с любопытством уставился на Андрея:
- Ну, что там?
- Там – где?
Степаныч ухмыльнулся.
- Знамо, где. В «ливере» твоем.
- А-а-а…- Андрюха уселся на свою кровать и принялся щелкать фиксаторами, разъеди-няя хитрый механизм на отдельные блоки.- Камней, как в курице яиц.
- И что решили?- Степаныч с трудом приподнялся повыше, переложил подушку по-удобнее,- Резать все-таки? Кто, Васильич резать будет?
Андрей отрицательно помотал головой:
- Так достанет…
- Как – так?
- «Петлей». Приспособление такое,- и он вкратце рассказал технологию предстоящей процедуры.
Степаныч присвистнул:
- Ни хрена себе… Это что ж – через самую дырку? Не-е-ет! Уж лучше под нож!
Андрюха пожал плечами:
- Дорого.
- Да разве…
Но тут в двери ворвалась Таня с лотком на вытянутых руках, и Степаныч заткнулся на полуслове.
- Андрей Аркадьевич, вот!- Она звякнула лоток на тумбочку возле Андрея,- Здесь все. А Володя потом сам к Вам зайдет, хорошо?
- Хорошо, милая.
И Таня выпорхнула в коридор. Степаныч проводил ее недоуменным взглядом.
- Что это она вокруг тебя так вьется?
- Понравился, наверное,- усмехнулся Андрей.
Старик понимающе заулыбался и погрозил пальцем:
- Ладно, врать-то! Родственница, поди! А то станет девчонка вокруг такой дохлятины на цырлах скакать…
- Ну, это вопрос спорный…- подмигнул Андрюха, который уже постелил на колени салфетку и, пользуясь скальпелем как тонкой отверткой, сноровисто выворачивал мик-роскопические винты, складывая их в склянку для пилюль.
Степаныч тем временем поймал ускользнувшую, было, мысль и снова слепил озабо-ченную физиономию.
- Так я о чем… Да разве можно свое здоровье на деньги мерить? А если после ЭТОГО у тебя уже никогда стоять не будет? На хрен тебе такая жизнь?
Не ведая того, Степаныч своими неосторожными словами всыпал в свежие андрюхины раны целую горсть соли. Андрюха оскалил зубы и больно прикусил язык. Мысленно со-считал до десяти, чтобы не завизжать в истерике, и ответил ровно, посторонний даже решил бы – доброжелательно:
- Когда денег нет, то и мерить не на что.
Но дед намека не понял и никак не унимался.
- Что значит – «нет денег»? Ты что ж – не работаешь? У нас в совхозе,- СПК, то бишь,- уже и забыли, когда получку получали! Так что ж – помирать? Скотину держим, птицу… Летось брал бычков на откорм – телевизор новый взял, мотор у «Жигулей» отремонти-ровал. Да и сами со старухой одеты-обуты, еще и сыновьям в город даю! Главное – не ленись! А ты – «нет денег»!
Андрей скрипнул зубами.
- Мне где скотину держать – на балконе?
- Зачем же – скотину? Ты, слава Богу, и телевизор починить можешь, и даже этот, как его… Копьютер!- импортное слово далось ему с явным трудом.- Вот и занимайся. Люди тебе платить будут, да еще и «спасибо» говорить.
Андрей уже взял себя в руки и даже немного успокоился.
- Это не так просто. Чтобы заниматься ремонтом профессионально, нужны деньги, нужно время. Я работаю, бывает, день и ночь. Линии – старье, для станции запчастей нет. Латаю, латаю… А платят – слезы…
- Ну и брось свои телефоны на …! Занимайся одними телевизорами. Это дело уж без риска!
Андрюха вздохнул.
- Риск всегда есть. Бывает, вбухаешь в аппарат деталей на страшную сумму, а потом починить так и не сумеешь - мало ли там что! Допустим, кинескоп окажется неисправен. Или в печатной плате пробой. И время потратил, и свои деньги, а уж с хозяина шиш что спросишь… А часто хозяин просто не может заплатить. Только стоимость деталей воз-вращает, а уж мастеру ничего и не остается… Да и не в этом дело! Как мне станцию бро-сить? На кого? Примут вместо меня «чижика» - и хана связи. Тебя, к примеру, на «ско-рой» сюда доставили?
- Ну да…- Степаныч недоуменно моргал, было заметно, что он никак не может сообра-зить, к чему Андрюха клонит.- А при чем тут?..
- А вот представь, что не работали бы телефоны в твоей Козловке. Тогда что? Тебе опе-рацию делали экстренно, а если б опоздали? Сам говорил – после вашей попойки даже некого было попросить до больницы тебя доставить. Ну, и помер бы! «Мобильники» там не берут… Значит, если б тогда еще и моя станция не работала, мы бы с тобой сейчас не разговаривали.
Степаныч почесал затылок.
- Выходит, ты меня спас?..
- В какой-то мере – да,- не стал спорить Андрюха.- Связь в нашей жизни - вещь важ-нейшая. И ответственность на связистах – ого-го!
Он снова уткнулся в работу – только детальки о скальпель позвякивают. Дед наморщил лоб – снова никак не мог ухватить уползающую мысль. Потом вдруг в сердцах хлопнул ладонью себе по ляжке:
- Так что ж, (трах-тарарах!), ОНИ за такую работу как положено не платят? Ведь и правда: без телефона – зарез!
Андрей улыбнулся.
- А без хлеба? А без медицинской помощи? Но ведь ни вам на селе, ни нашему Михаи-лу Васильевичу, ни нашим сестрам – хозяева «как положено» не платят! Давайте все по-головно начнем чинить телевизоры и сапоги, или заделаемся «челноками», или поедем на стройки Москвы! И что будет?
- Мать твоя б…- потерянно пробормотал Степаныч.- И верно! Нам, селянам, даже про-ще. Хоть есть возможность на себя поработать. А вы уж – вовсе!.. Как эти… Как их?..
- Крепостные…
- Во-во! И жить нельзя, и работу не бросишь! Обидно!..
- Обидно будет, если и впрямь стоять перестанет!- рассмеялся Андрей.- Как ты мне пророчишь…
Он снова углубился в работу.
- И все-таки, это неправильно!- Степаныч все никак не мог угомониться.- Как же так? Даже вот тебя взять. У человека крайняя нужда… Можно сказать, дело жизни и смерти! И денег на человеческую операцию нет! Ведь другие как-то выкручиваются? Сбереже-ния делают…
- Нечего сберегать… Да и никогда не было. При советской власти, правда, беречь было необязательно. К примеру, больницы без денег людей спасали. Но я тоже – выкручива-юсь! Вот починю этот агрегат – и порядок. Васильич мне быстренько камушек достанет. И потом еще десятку-другому бедолаг поможет. Так что не журись, Степаныч! Русский мужик нигде не пропадет!
В палату, между тем, потихоньку возвращались ее обитатели. Каждый обязательно подходил к Андрюхе и с любопытством разглядывал странную штуку, которую тот ста-рательно приводил в божеский вид. Задавали вопросы, ахали, качали головами… Отец Серафим и вовсе уселся на соседнюю кровать и во все глаза наблюдал, как тот священ-нодействует. Андрей поднял на него взгляд и улыбнулся:
- Интересно?
- Не мешаю?- Священник улыбнулся в ответ.
- Ну что вы!
- Может, чем помочь?
- Я уже заканчиваю. Осталось кожушки ошкурить и отполировать, но пока нечем…
Скоро пришел водитель машины-«перевозки», Володя. Он уже успел слетать к Михаи-лу Васильевичу на квартиру – принес шкурку и пасту для полировки. Через полчаса зонд-«петля» был готов и сиял гладкими, как стекло, боками. Андрей удовлетворенно провел по зеркальной золотой поверхности пальцем:
- Нормально. Войдет как по маслу.
Взглянул на часы – одиннадцать.
«Уже скоро…»
Он представил себе, как холодная латунь пронизывает его внутренности, загибается в коленцах, извивается, заползает прямо в почку, и крупные, как тараканы, мурашки побе-жали, поскакали по спине и мгновенно покрывшимся «гусиной кожей» рукам.
«Вот псих-то… Еще и в процедурную не звали, а уже просто тошнит от страха. Нер-вишки надо лечить, Андрей Аркадьевич! Лечить…»
Но маяться в долгих ожиданиях ему не пришлось. В дверь заглянула процедурная сест-ра Оля и поманила Карелина пальцем. Он понимающе кивнул, прибрал инструмент, рас-правил смятую постель и обреченно поплелся за Олей следом.
Процедурная была заполнена фиолетовым сиянием обеззараживающих ламп, резко пахло озоном. Оля отключила ультрафиолет, по-хозяйски забрала у Андрюхи зонд, вос-торженно цокнула языком – «Вещь!» Присоединила разъем, подкатила аппарат к креслу и воткнула вилку в розетку. Пощелкала тумблерами, покрутила ручки – зонд послушно извивался в ее пальцах, мигал ослепительно глазками-линзами, разевал и закрывал хищ-ный ротик – петлю-схват. Оля довольно кивала, улыбалась:
- Во-о-от, Андрей Аркадьевич! Во-о-от, милый… Сейчас мы его еще спиртиком промо-ем и все будет хорошо. Михаил Васильевич звонил из операционной – отмоется только и прибежит… Снимайте штанишки да садитесь в кресло. Я вам пока расслабляющий укольчик сделаю…
Андрея от страха уже колотило, как с глубокого перепоя. Оля ткнула ему в промеж-ность иглу, потом еще, и еще раз – «обкалывала» операционное поле по кругу. Прибежал Михаил Васильевич:
- Ах, молодец, Аркадьич! Ах, умница! Тебе только в «Медтехнике» работать – как все ладно сделал, как хорошо!- Доктор натянул резиновые перчатки и потыкал пальцем в те места, куда Оля делала уколы. – Что-то чувствуешь?
- Слабо…- Голос у Андрюхи был сдавленный и дрожащий. Врач ободряюще улыбнул-ся, но в глазах плескалась тревога, и складка на лбу легла еще глубже.
- Ну, мастер-фломастер, терпи. Если что не так – винить некого. Сам себе инструмент готовил…- Васильич, как до этого Оля, быстро проверил работоспособность зонда и ле-гонько толкнул Андрея в грудь,- Откинься…
Волна боли заставила Андрея крепко зажмурится.
- Открыть глаза!- пророкотал грозный голос врача.- Смотреть на меня! Глаза не закры-вать!
- У-у-у-у…- тихонько завыл Андрюха. От боли и ужаса у него в ушах начал нарастать звон, мир вокруг почернел и затуманился.
- Ольга, нашатырь быстро!- крикнул Михаил Васильевич и снова заметался глазами то на пациента, то на экран «петли», порхал пальцами над ручками управления зондом.
Оля сунула Андрею под нос ватку. Запаха он не почувствовал, но в мозгах немного прочистилось, вернулась способность соображать. Металлическая змея уже прошла мо-чевой пузырь и вползла в проток левой почки. Боль колотила в левый бок, в спину…
- Черт! Надо было все-таки тебя зафиксировать!- психовал Михаил Васильевич,- Куда встаешь? Куда руками лезешь, мать твою!.. Ольга! Держи его!
Тщедушная Оля прыгнула за кресло и повисла у Андрея на плечах, прижимая к спинке.
У-у-а-а-а!- выл Андрей все громче и громче,- А-а-а-а-а!
Ему снова стало плохо. Лицо позеленело, изо рта вожжой текла слюна. Он перестал дергаться, только трясся и орал, орал и трясся… Воспользовавшись его беспомощно-стью, Оля ловко зафиксировала его широким ремнем, и вновь сунула под нос ватку с раствором аммиака.
- ОТ-КРОЙ ГЛА-ЗА!
Андрюхе показалось, что его внутренности зацепили рыболовным крючком и потащи-ли вниз. Невозможно стало вздохнуть, невозможно выдохнуть. Это длилось целую веч-ность: «крючок» медленно полз вниз, вниз, вниз, и боль только росла, перешагивая лю-бые мыслимые пределы. И вдруг все кончилось. Было, конечно же, все еще очень боль-но, но это была уже ДРУГАЯ боль – болели нанесенные раны, терзающий плоть металл уже покинул Андрея. Он осторожно перевел дух и нашел мужество глянуть вниз. «Со-кровище» оказалось на месте, хотя по ощущениям Андрей был уверен, что его вырвали с корнями. Кресло было залито кровью и мочой, на полу растеклась целая лужа.
- Ольга, кювету с фурациллином!
Михаил Васильевич принялся полоскать зонд в желтом растворе, из раскрывшейся пет-ли выпал страшный коралл. Доктор глянул на Андрюху:
- Жив?
- Жи…- вякнул Андрей посиневшими деревянными губами.
- Вот и славненько… Сейчас еще один маленький достанем – и баиньки поедешь…
Андрюхин протестующий вопль превратился в глухое бульканье – снова перехватило дыхание. Но на этот раз все прошло намного быстрее и уже без тех страшных болей, что слепили глаза и наполняли уши звоном.
В кювете звякнул второй камень. Все…
С помощью шарнирных механизмов Оля превратила кресло в подобие стола, и вдвоем с врачом они «кантанули» залубеневшее Андрюхино тело на приготовленную каталку. Михаил Васильевич натянул на страдальца штаны, весело подмигнул:
- А говорят, мужики не рожают! Конечно – меленьких, но – бывает!- и довольно рас-смеялся.
Андрюха тоже вымучил улыбку. Потом разлепил склеившиеся губы и довольно внятно потребовал:
- Камень отдай!
- На, на, собственник! Что, коллекцию собираешь?
Но Андрей лишь зажал колючий коралл в кулаке и ничего не ответил.
В палате он кое-как, враскоряку, сполз с каталки на кровать, уткнулся лицом в подушку и, уже не обращая внимания на тюкающую внутри боль, провалился в тяжелый черный сон.

Продолжение следует

автор заинтриговал, пиши дальше, ждем

Хватит выкаблучиваться!Кому интересно и полтора метра прочтут,а всякие ниасильщики пусть курят читают картинки с рожами,это их уровень.Выкладывай всё,начало многообещающее.

Это сообщение отредактировал yozchik1 - 28.09.2011 - 16:00

Блин, я думал, что сфинктер только в заднице бывает. Век живи, вне учись...
Продолжение давай, да!

тяяяяжкий рассказик.....а передёрнуло от словосочетаний

а это всё, или ещё есть продолжение?

santyapa
Давай так! Если тебе это нужно - выкладывай. Без окончания - смысл начинать?

Народ, не давите.
Сегодня выложил в инкубаторе две первых главы, оказалось (против ожиданий), что кому-то это интересно.
Отвечаю на претензии:
Выложить все напряжно. Я открываю свой вордовский файл, выделяю фрагмент, копирую, вставляю. Вы требуете вставить все. А как же последняя (перед Голгофой вашей критики) авторская вычитка? И вообще... Страшновато!
Потому размещаю пока еще две главы. И - кто нибудь!- скажите, как дать ссылки на предыдущие части, а?


Глава третья, в которой Андрей оказывается в полном недоумении.

В палате темно, лишь в дверную щелку пробивается свет из коридора. Ночь.
На соседних кроватях спят больные. Кто-то лежит тихо, кто-то посапывает, кто-то храпит в темную голову, как трактор. Карелин лежит с настежь распахнутыми глазами и наслаждается невыразимым покоем, охватившим все его существо. Двенадцать часов мертвецкого сна и пробуждение без боли! Ну скажите, разве не блаженство? Он расслабленно прислушивается к своему организму, потихоньку шевелит руками, ногами, потягивается… Господи! Неужели – все?
«Умничка Михаил Васильевич! И Оля молодчага. Как она меня лихо скрутила! Не дала вырваться. А я… Ох, позор какой! Не сумел стерпеть. Да еще перепсиховал не на шутку. Нервы никуда не годятся. Надо будет у них утром прощения попросить. И отблагодарить! И Тане магнитофон починить обещал, это уж обязательно. А то нехорошо получится... Ох, до чего же жрать охота! Сколько не ел? Сутки? Двое? Ладно. Скоро утро. Там – обход, а потом – завтрак. Ничего. Как-нибудь дотерплю. А пока покурить можно…»
Он осторожно сполз с кровати, влез в тапки и выскользнул в залитый белым светом ртутных ламп пустой коридор. Курить Васильич разрешал на лестничной клетке, где специально была установлена деревянная скамья и чугунная уличная урна. Андрюха по-барски развалился на скамейке, с наслаждением размял сигарету, щелкнул зажигалкой. Глубокая затяжка закружила голову, он прикрыл глаза и медленно выпустил струю дыма.
«А все же, как это хорошо – жить! Вот просто так – жить, и все. Без глупых желаний, без запросов… Что, в сущности, человеку надо?»
Он поглядел в черное, исчерченное морозными иглами и листьями, окно, и улыбнулся.
«На улице ночь, зима… А здесь тепло и светло. Вот подох бы я вчера… Или, скажем, сегодня… И зарыли бы меня в этой черноте, в этом холоде. Прямо вот так взяли бы, разрыли снег, потом ломами, клиньями разломали бы смерзшуюся в бетон корку, выбросили кучей дымящую на морозе глину, опустили бы меня в ящике на самое дно, да и завалили бы. И все. И залубенел бы я там, как бройлер в морозилке. Ух-х-х… Жутики какие… А тут! Тут – жизнь! Боже мой! Какое счастье…»
Он сидел, курил и улыбался.
«Снова – жизнь.
Я – живой!
Что, карга,
Я – не твой?»
Погрозил кулаком куда-то в сторону темной лестницы и стукнул себя по колену:
- Я не твой, карга!
Что косой грозишь?
Хочешь взять меня?
Как не так! Шалишь!
Я ужом – да в щель!
Я ежом – да в шар!
Волку степь – постель,
А постель – кошмар!
Буду я бежать –
Не догнать меня,
Не догнать – не взять,
Ты мне не родня!
Ты мне – звук пустой,
Да и есть ли ты?
Нет - пока живой,
А потом – кранты,
А потом – плевать,
Есть ты или нет!
Лишь исчезну я,
И тебе – привет!
И тебе – конец!
Сгинешь впопыхах.
Потому что ты –
Мой полночный страх,
Непокой дневной,
Да вечерний плач…
И, выходит, я
Сам себе – палач…
- Здорово! И написано здорово, и прочитано с душой. Это ты - сам?
Андрей резко обернулся. В проеме наполовину приоткрытой двери притулился отец Серафим. Он добродушно ухмылялся, разминал в пальцах дешевенькую «Приму», из которой прямо ему на рубаху вовсю сыпался табак. Андрюхины уши полыхнули малиновым, спина взмокла. Он страусиным движением потянул шею, с трудом проглотил забивший горло ком и через силу улыбнулся в ответ. Священник негромко рассмеялся.
- Ба, ба, ба! Да что ж ты напугался так? Чай, не на воровстве пойман – собственный стих читал. Молодец! Много их у тебя?
Карелин уже поборол смущение, взял себя в руки.
- Чего – их?
- Ну, стихов, конечно. Много написал?
- Написал мало. Когда сын маленький был, писал для него разные глупости, на тех же листочках картинки рисовал. Он, бывало, радуется, смеется! Иной раз страшную сказку попросит, я ему – сказку. Или песенку… А если стих, вот как сейчас, сам по себе родится, какой в этом прок? К чему записывать? Чтобы похвалиться? Да посмешищем себя выставить?
Отец Серафим кивнул на скамейку – «Позволишь?», Андрюха торопливо отодвинулся на самый край.
- Да ладно, я не толстый,- вновь усмехнулся священник. Он чинно уселся и сунул в рот «Приму»:
- Огоньком угостишь?
Карелин поднес ему зажигалку. Тоже ухмыльнулся:
- Я думал, служители Бога не курят…
Серафим скроил забавную рожу, сокрушенно развел руками в стороны и пожал плечами:
- Грешен, батюшка, грешен!
Потом вдруг посерьезнел и утвердительно мотнул головой:
- Вообще-то, нет. Это я хотел с тобой контакт поближе наладить. Вроде, ты куришь, а я - за компанию...
Андрей прищурился. Он некоторое время молча разглядывал старика, пытаясь понять, шутит тот или нет, потом решительно удушил бычок в обрезанной пивной банке, служившей пепельницей, вцепился пальцами в свои колени и довольно грубо спросил:
- И зачем же вам нужен этот контакт?
- Мне?- Серафим искренне удивился.- Мне он уже не нужен.
- Но я вроде бы тоже особой необходимости в нем не вижу.- Карелин смотрел прямо в его глаза, ожидая, что тот отвернется либо потупится, но священник прямой взгляд выдержал, глаз не отвел. Лишь устало вздохнул и заметно погрустнел.
- Неужели неясно, КОМУ нужен этот контакт? Для кого важны и интересны ВСЕ контакты? Лю-бы-е.
Карелин расслабленно закинул ногу на ногу, сцепил на руках пальцы и склонил голову набок.
- Сдается мне, что вы сейчас начнете мне втирать, будто выполняете божественную миссию. Я угадал?
Старик кивнул:
- В общем, да.
Андрей, отбросив уже последние условности приличий, откровенно щерился.
- Ну и?..
Серафим укоризненно покачал головой.
- Кажется, ты вновь рвешься перешагнуть черту, за которой тебе захочется извиняться.
- Пока такой черты не вижу. Так в чем, собственно, дело? А, может быть, никакого дела нет? Может быть, вам просто не спиться, вам скучно и нужен собеседник? Говорили бы об этом прямо!
- Ох, нелегко с вами, Андрей Аркадьевич. Как вы только что сами декламировали – «Я ежом – да в шар»? Я ведь к вам с открытой душой, а вы…
- С нетерпением жду объяснений о причинах открыть душу,- проговорил Андрей и строго вздернул вверх подбородок.
Дед в очередной раз вздохнул и покачал головой.
- Что ж… Может быть, вы и правы. Я слишком бесцеремонно пытаюсь навязать вам свое общество. И, очевидно, не всегда вовремя. И причины этому есть. Точнее,– он поднял вверх палец-крючок,- одна причина.
Андрюхин подбородок взлетел еще выше.
- Но изложить эту причину просто так, в двух словах, я не сумею. Вы готовы меня выслушать?
Карелин опустил подбородок чуть ниже.
- Тогда давайте вернемся к нашей вчерашней беседе, где вы обвинили служителей церкви в поголовном стяжательстве.
- Я не обвинял.
Серафим скривил рот.
- Я уже заметил вам, что вы обладаете интересной способностью. Прячете смысл в бессмысленностях, а отсутствие смысла - в заумных фразах. Я сравнил вас с политиками. Это вас обидело, но это в самом деле так. Вы не говорили мне гадостей прямо, но разве намеки менее оскорбительны? Вы сами это поняли и вовремя извинились. Согласны?
Андрей склонил голову и глянул на деда исподлобья.
- Извините еще раз. Тогда я ляпнул не подумав.
Старик чуть-чуть приподнял уголки рта.
- Будем считать инцидент исчерпанным и не будем отвлекаться. Итак! У вас есть твердое убеждение, что честность человека, или наоборот, его бесчестность, определяется его профессией? Попы – хапуги, продавцы – обманщики, сантехники – хамы, политики – совершенные исчадия ада. Я правильно вас понял?
Карелин возмущенно открыл рот, чтобы гневно отвергнуть обвинение, но почему-то в оправдание не нашлось ни одного слова и рот пришлось закрыть.
- Вы же взрослый человек, Андрей Аркадьевич,- священник почему-то повторил любимую фразу Михаила Васильевича,- вы же должны понимать! Порядочность человека не зависит от его профессии. От его призвания. От его, если хотите, божественного предназначения. Вор всегда найдет, что украсть. Хам всегда найдет, кого оскорбить. Плут всегда найдет, кого объегорить. На любой должности, на любом месте. И наоборот! Честный человек останется честным в любой ситуации. Он всегда будет помнить о главном – о своем долге. Долге перед самим собой. Вы с этим согласны?
Андрей достал вторую сигарету, зыркнул искоса на собеседника, прижег. Выпустил вверх клуб дыма.
- Какое отношение имеет все, что вы говорите, к вашему делу?
- Как ни странно, самое прямое, милый Андрей Аркадьевич!
- Но я не…
- Пару минут! Пару минут, и вы все поймете. Обязательно поймете! Я уже стар. Даже более того… Я много повидал людей и знаю, кто чего стоит. Если б я сомневался в вас, я бы никогда с вами не заговорил.
Он сделал значительную паузу. Сухо хрустнул пальцами.
- Я хочу задать вам один вопрос. И убедительно прошу ответить мне честно. Вы довольны тем, как сложилась ваша жизнь?
- Честно? Нет.
Старик согласно покивал – «Другого ответа ждать не приходится».
- А известна ли вам хотя бы одна причина ваших неудач?
Карелин поморщился:
- Ой, только не надо приплетать сюда Бога, а?
Священник вздернул брови.
- Помилуйте! Бог-то тут при чем? Да и грех его всуе поминать. Я просто задал вам тот вопрос, какой, должно быть, вы постоянно задаете себе сами. И, должно быть, уже нашли хоть какой-то ответ. Поэтому, если не секрет, поделитесь этим со мной.
Теперь пришла очередь вздохнуть Андрюхе. Да,- конечно, безусловно, однозначно, вне всяких сомнений!- он считал, что ответ ему известен. Но ответ этот не указывал выхода из непрерывного кризиса, в который он съехал вместе со своей страной пятнадцать лет назад, кризиса, сказочно обогатившего сотни тысяч и сотни миллионов оставившего в дикой нищете и безысходности. А потому он чувствовал какую-то неправильность, какую-то ложь в этом ответе, и озвучить его не решился.
- Я все-таки не понимаю, к чему вы клоните. Какое отношение имеет моя судьба к вашему делу?
Старик оказался настойчив.
- Я уже говорил – самое прямое. Итак?..
Андрей закусил губу.
- Ладно. Я попытаюсь объяснить. Это, конечно, лишь мое мнение…
- Вот и прекрасно! Меня интересует только ваше мнение о причинах ваших трудностей. Ведь именно оно определяет порядок вашей жизни, и вашу, как вы выразились, судьбу.
- Ну, тогда… Как бы лучше сказать?.. Я считаю, что нужно жить по совести. Делать честно свою работу, помогать людям решать их проблемы и не создавать им трудностей. Только сейчас это приводит лишь к тому, что тебя все подряд начинают использовать как практически бесплатную рабочую силу. И начальство, и соседи. Год от года я работаю все больше, а получаю все меньше. Это привело к тому, что я потерял семью, дом… Но я отвлекся. Вопрос ведь состоял не в этом?
- Не в этом.
- В общем, жить по этим принципам значит обречь себя на сознательную нищету. Но ловчить и обманывать я не умею. И учиться не хочу. Вот, как мне кажется, основная причина того, что я оказался практически на помойке.
- Это половина ответа.
- Что вы еще хотите услышать?
- Ну… Вы должны хотя бы предположительно видеть выход из создавшегося тупика.
- Не вижу.
Серафим почесал кончик остренького носа и хмыкнул.
- Я, наверное, неправильно выразился. Пусть решение лежит в области недостижимого, но ведь какие-то мысли на этот счет у вас в голове имеются?
Андрей рассмеялся.
- О-о-о! Фантазировать я умею! Это, наверное, единственное, что я освоил в совершенстве.
- Вот и пофантазируйте! Что должно случиться, чем бы вы хотели обладать, что бы вы хотели уметь, чтобы решить свои проблемы? Ведь вам нужно много денег, не так ли?
Карелин снова нахмурился и вздернул подбородок.
- Я бы хотел сразу же прояснить один момент. Совершенно искренне считаю, что чем больше у человека денег, тем выше вероятность, что он – тварь. Вижу это вокруг, сплошь и рядом. Но сам тварью быть не хочу.
- Вы ответите на мой вопрос?
- Отвечу. Жить в достатке и не воровать можно лишь в том случае, если обладаешь какой-то уникальной способностью. Уникальным умением. И эта способность, это умение должно быть необходимо людям. Настолько необходимо, что они были бы готовы платить за твои услуги с радостью. Например, быть великим писателем, или композитором, или ученым… Спортсменом, на худой конец!
Серафим в сомнении выпятил нижнюю губу.
- У тебя достаточно уникальных способностей. Вчера на моих глазах ты ремонтировал хирургический инструмент, к которому я лично не решился бы даже прикоснуться. Ты разбираешься в электронике, говорят, что ты неплохой компьютерный специалист… Ты можешь писать стихи, наконец! Пару лет назад, я слышал, ты всему поселку ремонтировал телевизоры. Почему бросил? Лень?
Андрей набычился и надулся- «Снова-здорово!..» Опять зашелестел сигаретной пачкой, задымил, как паровоз.
- Не лень. Просто бессмысленно это. Всерьез заниматься – времени нет. А от случая к случаю – пустая трата денег и сил. Люди в поселке бедные, безденежные. Выходило, что работаю в убыток.
- Но другие мастера до сих пор этим занимаются, и не плачут?
- Они по другим расценкам работают.
- А ты почему свои расценки не поднял?
Андрюха даже зубами от досады скрипнул – «Не понимает!»
Он крепко сжал кулаки, раздавленная сигарета, дымясь, осыпалась на пол.
- Для особо одаренных, еще раз – НЕ ХОЧУ БЫТЬ ТВАРЬЮ!
- А вечное безденежье не делает тебя тварью? Если дальше пойдет так же, ты скоро не сможешь снимать квартиру и пойдешь ночевать на теплотрассу. Тебя как бомжа выгонят с работы, и ты будешь питаться из мусорных баков. И все, кто тебя увидит, с содроганием будут говорить: «Боже, какая образина!» А твой сын…- Он увидел, как Карелин дернулся, и сразу осекся.- Это – лучше?
- Если дело повернется именно так, я не буду жить,- ответил Карелин мрачно, но твердо.
- Грех говорить такое!- грозно оборвал его священник.- И грех держать в голове подобные мысли!
- Нет Бога – нет греха,- зло парировал Андрей.
Оба надолго замолчали. Сидели, сопели, украдкой бросая друг на друга косые взгляды. Наконец отец Серафим не выдержал и тяжело поднялся. Он как-то сгорбился и даже, казалось, уменьшился в размерах. Высохший как сучок палец холодно коснулся Андрюхиного лба.
- Здесь. Здесь причина твоих бед. Потому, чую, дар Божий будет твоим проклятием. А мог бы стать благом…
Карелин упрямо сжал губы и промолчал. Старик скрылся за дверью.
Андрюха с трудом перевел дух.
«Странный дедок… Завел меня не по-детски! Аж все трясется… И о каком даре он бормотал? Мол, дар будет проклятием! Ишь ты! Пугал, что ли? Ежа голым задом пугать… Меня чем пугать надо, знаешь ли? Мы пуганы-перепуганы! Е!»
Он тоже поднялся и поплелся обратно в палату. Толкнул дверь. Свет от коридорных ламп вырвал из тьмы небольшое пространство.
-Ни хрена себе!..
Он в недоумении остановился. Кровать в углу была пуста и аккуратно застелена, лишь на спинке висело чистое полотенце с черным прямоугольным штампом. Пуста была и прикроватная тумба. Отец Серафим исчез.

Глава четвертая: Загадки, загадки…

- Няня Роза, а почему сегодня снова вы полы моете? Сегодня ведь, кажется, Юлина смена?
- Ох, Андрюшик! Ты, наверное, не знаешь… Вчера, прямо сразу после обеда, сосед твой, отец Серафим… Помер ведь! Сегодня его в церкви положили, чтобы, стало быть, все, кто хочет, попрощаться с ним могли. Вот и Юля туда побежала. Да, поди, весь поселок там будет! Любили вашего попа, нечего и говорить, любили. Наш мулла тоже человек хороший, но отца Серафима все любили и уважали – и татары, и русские. Хоронить его завтра будут, так я тоже обязательно схожу, провожу его…
Роза все трещала и трещала, а оглушенный дикой вестью Карелин сидел на кровати ни жив, ни мертв, уставившись выпученными глазами в светлый прямоугольник казенного полотенца, висящего на спинке у двери. «Самогонщики», приняв состояние Карелина за проявление его особой чувствительности,- «Как же, сосед по койке помер!»- совершенно притихли и даже, казалось, дышали через раз, боясь неосторожным движением или звуком сделать ему еще хуже – «Так убивается, сердешный! Ишь, прям закаменел…» Ища подтверждения нянькиным словам, Андрей обвел палату взглядом. Кто-то трусливо прятал глаза, кто-то скорбно кивал, молча смахивал слезу, хлюпал носом или сморкался. Он вновь обернулся к няне Розе.
- Как… Как это случилось? Почему?..- деревянный язык проворачивался с трудом, цепляясь за зубы и еще за что-то, где и цепляться-то вроде не за что.
Роза всплеснула руками.
- Ой! Тут совсем все непонятно. Он пришел с обеда веселый, к тебе подходил, а ты спал, как убитый. Потом немножко с мужиками болтал. И все…
- Что – все?- Андрея начала колотить мелкая дрожь.
- Прилег он на свою коечку и вроде как заснул. А ведь не заснул! Помер он. Тихо так помер, незаметно…
В Андрюхиной башке бешено скакали дурные мысли. «Бред… Морок… Так не бывает… Не бывает так! Я не ходил ночью курить, это мне приснилось. И мертвый дед приснился, и разговор дурацкий приснился и все остальное приснилось!» Блуждая глазами вокруг, заметил на тумбочке сигаретную пачку. Трясущимися руками раскрыл ее. Одна сигарета. Одна. А было четыре. Он это точно помнил – четыре. Сколько раз он закуривал «во сне»? Уж не трижды ли? Даже в глазах почернело. Чтобы не заорать, пугая соседей, сунул себе в рот кулак и больно вцепился в него зубами. На подламывающихся ногах, теряя шлепанцы, выскочил из палаты, добежал до «курилки». Полы здесь мыли в последнюю очередь. Сначала палаты, потом коридор, и лишь потом лестницу. Так и есть – у скамейки на рыжем кафеле кучка махры вперемешку с пеплом. «Я раздавил тлеющую сигарету. Помню. Раздавил. Значит…» Шатаясь, он пошел назад. И вовремя – в дверях палаты нос к носу столкнулся с хмурым доктором. Михаил Васильевич угрюмо кивнул и пропустил его впереди себя – «ложись уже!» Андрюха бухнулся в кровать и уставился в потолок. Когда до него дошла очередь, он вопросительно заглянул Васильичу в глаза и едва заметно мотнул головой – мол, как у тебя? Васильич недовольно дернул уголком рта – «Хреново…», потом нагнулся к самому уху и шепнул:
- Зайди через десять минут, угу?
Андрей понимающе кивнул. Васильич спросил уже в голос, чтобы все слышали:
- Я гляжу, уже бегаете?
- Бегаю, Михаил Васильевич!
- В туалет ходили?
- Нет еще.
- Почему?
- Не хочу.
- А придется. Возьмите у няни баночку и приготовьте на анализ. Ну, не вас учить… Чтобы к обходу все было. Ясно?
- Ясно, Михаил Васильевич.
Доктор кивнул и двинулся на выход. У двери непроизвольно задержался и взглянул на пустующую перестеленную кровать. Его щека заметно дернулась, а лицо еще больше помрачнело.
Как ни странно, визит доктора успокоил Карелина. Трясучка прошла, мысли потекли спокойней. Появилась возможность хоть как-то анализировать ситуацию.
«В конце концов, почему я должен падать в обморок, столкнувшись с непонятным или непривычным явлением? Все религии мира твердят о бессмертности души, не давая, кстати, самой «душе» никакого определения. Знать бы, что такое, эта самая «душа», знать бы ее истинные, а не мнимые свойства, и у человечества не осталось бы никаких проблем! Все свелось бы к решению внятных и понятных технических задач. Даже сейчас, лежа на этой кровати, я мог бы дать десяток различных объяснений случившемуся, и ни одно из них не будет противоречить базовым законам Природы. Но толку от этого не будет никакого. Так – погоржусь только сам перед собой собственной эрудицией, и все…»
Он перевернулся на живот и обхватил виски ладонями, стараясь максимально отгородиться от внешнего мира и сосредоточиться.
«Не о том я думаю, не о том! Было в ночном разговоре что-то, ради чего призрак, или как его там, столь настойчиво пытал меня. Допускаю, (вполне допускаю!), что существуют силы высшие, способные влиять и на судьбы всего мира и на судьбу каждого человека в отдельности… Здесь я с религией не расхожусь. Противно лишь то, что церковь возводит поклонение этим силам в культ, вместо того, чтобы въедливо и скурпулезно собирать информацию об этих силах, изучать их… Ох, снова я сбился!»
Андрей поерзал на кровати, нашел, наконец, удобное положение и снова затих.
«Итак, поставим задачу. Необходимо выяснить, необходимо понять, что именно призрак хотел мне сообщить. Зачем он приходил? О каком божественном даре шла речь, получил ли я уже этот дар, или еще не сподобился? А может, это и вовсе была некая инфернальная шутка? Или бред наяву, вызванный чередой неслабых потрясений и двухдневной голодовкой? Башка моя, башка…»
Теперь он улегся навзничь и уставился в потолок, разглядывая в старой побелке змейки трещин и серую паутину в углах. Сформулированная задача никак не решалась. Неизвестных явно было больше, чем исходных данных. Искать верный ответ было пока бессмысленно. Андрей потянулся за часами, прищурившись разглядел цифры. Вздохнул - «Пора».
Доктора он застал за обычной работой – заполнением бесконечных карточек. Заметив Андрюху, Михаил Васильевич решительно положил ручку и повернулся к нему всем корпусом:
- Закрой дверь.
Карелин щелкнул шпингалетом.
- Садись.
Андрей сел. Доктор шагнул ближе, нагнулся и заглянул другу в глаза:
- И что ты можешь по этому поводу сказать?
- По поводу?..
- Ну… Как ты помог Серафиму скончаться?
Андрюха непроизвольно раскрыл рот и громко икнул. Как ни странно, доктор вдруг смутился своих слов и торопливо заоправдывался. Ломая пальцы, он заговорил о том, что смертность – самый важный показатель качества работы отделения, что столь важную персону он был просто обязан поместить в отдельную палату и беречь как зеницу ока, но тот сам потребовал положить его именно в ЭТУ палату и именно на ЭТО место, а он, заведующий отделением, малодушно пошел на поводу… Что сестры недоглядели, а он сам не успел поинтересоваться содержимым карточки священника, буквально проморгав ишемию… Он все говорил, говорил, говорил, на щеках выступил неприятный синюшный румянец, в уголках рта белели гадкие белые потеки, и Андрей вдруг понял, что Васильичу сейчас плохо как никогда, что ему нужна срочная помощь, или он заест себя до смерти еще до обхода. Торопливо вскочил и, обхватив несчастного хирурга руками, крепко прижал к себе. Тот не отстранился, только лопатки мелко-мелко затряслись, и Андрюха почувствовал, как сыреет на плече рубашка.
Потом они некоторое время сидели друг напротив друга, курили и молчали. Андрюха первым решился подать голос.
- Думаешь, оргвыводы серьезные будут?
Васильич обреченно махнул рукой.
- Что такое – эти оргвыводы? Звук пустой… Другое страшно, неужели ты не понимаешь? Ко мне в отделение пришел,- своими ногами, между прочим, пришел!- один из самых уважаемых,- заслуженно уважаемых!- людей района. А через сутки с небольшим умер! Как это объяснить поселку? Кому вообще это можно объяснить? Эх…- он снова махнул рукой и отвернулся.
- Но… Но ведь ты же не виноват? Ты в тот день две операции сделал, потом со мной возился…
Доктор обернулся и поглядел на Карелина опухшими красными глазами.
- Меня в тот час не было в отделении. Домой отлучался. Сто человек видели меня на улице, когда шел туда, и еще сто – когда оттуда…
- Ну и что?- загорячился Андрей,- И что с того? Тебе пообедать, что ли, нельзя? С женой пообщаться?
Васильич усмехнулся.
- Значит, говоришь, не виноват?
- Ну да! Это же очевидно!
- А тогда,- доктор вдруг зло оскалился,- тогда выходит, что виноват ты!
- Я?!
Вместо ответа доктор поднялся и шагнул к столу. Он отпер нижний ящик и осторожно извлек из его глубин небольшой клочок бумаги. Протянул Андрею. Тот недоуменно переводил взгляд с бумажки на доктора, с доктора на бумажку, но взять листочек не торопился, даже руки за спину спрятал.
- Что это?
- Бери, не укусит.
Андрей вздохнул, двумя пальчиками принял листок и забегал по нему глазами. Это была обычная половинка тетрадного листочка в клетку, исписанная мелким аккуратным почерком. А написано там было вот что:
«Милый Андрюша!
Ты ведь не обиделся на то, что я называю тебя так, не правда ли?
Крайние обстоятельства вынуждают меня писать тебе эту записку. Выяснилось вдруг, что у меня больше не осталось времени. А так нужно было с тобою поговорить! Так нужно было предупредить тебя, так нужно было все тебе объяснить! То, чем ты уже обладаешь, (я не имею права называть это, т.к. записку ты получишь через вторые или третьи руки), имеет ценность, равной которой не существует в мире. Но и плата твоя будет велика. Помни об этом! Помни об этом всякий час, помни каждую секунду. Помни!
То, что должно быть тебе передано, уже передано. Я больше не нужен.
Прости меня, если сможешь. На все Божья воля.
Прощай.
О. Серафим»
Карелин прочитал записку раз, потом другой, и поднял на доктора полные тупого непонимания глаза.
- Это письмо я нашел вчера на своем столе, когда вернулся с обеда. Старик был уже мертв. Ты можешь мне что-то сказать по этому поводу?
Андрей отрицательно помотал головой.
Михаил Васильевич сжал кулаки.
- Я не понимаю! Я не понимаю твоего упрямства! В письме ясно сказано, что батюшка передал тебе нечто. Если тебе что-то передали, значит, как минимум, ты обязан знать, о чем идет здесь речь! Но ты корчишь из себя придурка и не хочешь мне сказать хотя бы часть правды!
Карелин предупреждающе выставил перед собой обе ладони:
- Стоп, стоп, стоп! Не надо говорить со мной в таком тоне, я ничего плохого никому не сделал. Если ты хочешь разобраться, задавай конкретные вопросы, я буду отвечать по мере своих возможностей. А орать и обвинять меня не надо!
Доктор скрипнул зубами и опустился на стул напротив. Снова заглянул Андрюхе в глаза.
- Хорошо. Я буду задавать конкретные вопросы. Из письма следует, что целью священника был именно ты. Именно из-за тебя он попросился в общую палату, именно с тобой он постоянно пытался наладить контакт. Будешь это отрицать?
Карелин пожал плечами.
- Все это очень спорно. Но контакт он пытался наладить, было такое.
Васильич кивнул – «Так, с места съехали!»
- Идем дальше. В том же письме сказано и о цели контакта – передать тебе нечто очень ценное. Более того, ты эту вещь якобы уже получил. Может, соблаговолишь мне шепнуть на ухо – что это? Потому как далее в том же письме говорится, что с завершением этой миссии завершается и жизненный путь старика. А в его смерти обвиняют меня! Меня, а не тебя!
Андрей даже подпрыгнул.
- Ты всерьез считаешь, что в смерти деда виноват я?
Врач зыркнул на него исподлобья и упрямо подтвердил:
- Да. Прямо или косвенно. Вот документ.
Андрюха присвистнул и покрутил пальцем у виска.
- Ты вовсе трехнулся. Вот что бывает, если десятилетиями копаться руками в человеческих кишках.
Васильич полыхнул глазами, но не взорвался, хотя и было заметно, каких усилий ему стоит держать себя в рамках.
- Ты намерен отвечать по существу?
- По существу?- обиженно зазвенел Андрей,- По существу я отвечу! У меня почти сутки был приступ! Я не ел, не пил и не спал! Потом я ремонтировал чертову «петлю», а потом без всякой передышки меня поволокли в операционную! И надели членом на железку! И выдрали подряд два коралла! И я отрубился еще на двенадцать часов! И когда очухался, выяснилось, что дедок уже склеил ласты, его уже обмыли, положили в гроб и выставили в церкви для прощания с публикой! Это тебе по существу? А если людских слов не понимаешь, скажу по-русски!..- и он в коротких, но совершенно неприличных выражениях сообщил доктору, что лично он думает о разных глупых бумажках, их авторах и доверчивых читателях.
Доктор вдруг присел перед ним на корточки и крепко схватил Андрюху за руки. На его ресницах блестели слезы, губы прыгали.
- Андрюша, миленький! Я все понимаю, но и ты меня пойми, пожалуйста! Никто кроме тебя настоящих причин смерти Серафима объяснить не сможет! Никто! Но ведь ты же видишь, как это для меня важно!
- О-о-о!..- простонал Карелин и возвел очи горе. Его взгляд непроизвольно уперся в настенные часы. Он хмыкнул.
- Если побежишь бегом, то, может быть, даже не опоздаешь на планерку.
Васильич проследил его взгляд и тихо выругался. Потом схватил друга за ворот и изо всех сил швырнул к выходу:
- Вон из кабинета, садист!
Уже воюя с бракованным замком, пытаясь запереть его трясущимися руками, зло бормотал:
- Ну, попадись мне еще раз на столе связанный!.. Ужо я на тебе отыграюсь, вампирская харя… Ты у меня узнаешь, как над людьми издеваться…
Андрей улыбнулся и, оглядевшись,- не видит ли кто?- хлопнул его по спине:
- Да не психуй ты так, Васильич! Никто тебе ничего не сделает. И не скажет. А записку эту ты все равно никому не предъявишь. Беги уже! А я над этим покумекаю…
Вернувшись в палату, он, чтобы избежать докучливых расспросов, занялся своим туалетом: долго умывался, чистил зубы, потом брился… «Самогонщики» терпеливо ждали. Как ни прятали Андрей и Михаил Васильевич свои отношения, были они быстро «рассекречены», и теперь каждый пациент норовил использовать Карелина как своего «депутата» - похлопочи, мол, за меня перед доктором! Вначале Андрей как мог пытался объяснить им всю беспочвенность их беспокойства – Михаил Васильевич ко всем пациентам относится одинаково ответственно, его не надо уговаривать «уделить внимание по блату». Мало того, сама суть «блата» ему омерзительна! Поэтому если кто-то хочет с доктором побеседовать, что-то у него выяснить, о чем-то попросить, делать это лучше лично во время обходов и не бесить его лишний раз попытками решить свои проблемы через третьих лиц. Но слишком въелась в натуру россиянина привычка делить окружающих на «своих» и «чужих», слишком привык он следовать закону «Без блата за угол по малой нужде не сходишь». Не верит россиянин, что кто-то позаботится о нем «просто так», лишь из-за собственной совестливости и чувства долга. А потому продолжают донимать Карелина одинаковыми до тошноты просьбами: «попроси», «намекни», «скажи»… Уже по опыту Андрей знает – разубеждать их бесполезно. Его рассуждения о том, что просьбы эти излишни и вредны, больные воспринимают как вежливый отказ и всерьез обижаются. Начинают Карелина нарочито громко обсуждать, бросают на него открыто косые взгляды – слышишь, мол, как мы тебя!.. Надо это Андрюхе? Ясное дело, не надо. Вот и проявляет он чудеса дипломатии, лишь бы только не дать повода к таким публичным разборкам. Теперь, если кто-то просит его помочь подобным образом, он обычно без тени смущения кивает и с готовностью соглашается. Правда, с условием: я, дескать, Михаила Васильевича попрошу, но он человек занятой, может забыть. А потому вы ему потом на обходе обязательно свою просьбу повторите. Трюк срабатывает. Больной, уверенный, что Андрюха уже за него «похлопотал», на обходе бесстрашно повторял свою просьбу врачу, врач давал полагающийся в таких случаях ответ,- «да», или «нет», но с обязательным объяснением причин отказа,- и все были счастливы и довольны. Но такая «дипломатия» имела и неприятную изнанку. Пациенты, уверовав во всемогущество Карелина, доставали его с каждым днем все больше и больше. Андрею не осталось ничего другого, как начать давать от имени доктора различные простенькие советы: «Кровит? А что ж вы хотите на второй день после операции? Берите чистую вату и тампонируйте! Завтра-послезавтра все будет в порядке», «Моча сочится мимо катетера? Бывает. Засорилось чем-то ниже соединения. Разъедините и продуйте спринцовкой. Страшно? Ну, давайте я помогу…», «Матрас под вами всегда мокрый? Очень просто исправить – купите женские прокладки и изолируйте ими шов. Да-да, детский памперс тоже годится. Но зачем вам такое большое? Прокладка незаметна и так же надежна…» Такая политика позволила сократить вопросы к доктору, но самого Андрея просто изводили просьбами. И он никому не мог отказать.
Вот и сейчас: плескался у раковины, а спиной чувствовал – ждут. Он воровато покосился, пытаясь определить, кто именно жаждет его более других. Угадал без труда – сильно пожилой мужичок, отчеством которого никто в палате не интересовался,- называли просто Генкой,- уже устал маяться ожиданием, ерзая на своей кровати. Андрей, тщательно промывая кисточку для бритья, непроизвольно ухмыльнулся: «Сейчас не выдержит, бедолага. Скажет что-то наподобие «кончай скрестись, а то сороки унесут».
- Эй, Аркадьич! Так моешься-стараешься – гляди, сорока на гнездо утащит!
Чтобы не расхохотаться, Карелин больно прикусил губу. Стараясь не глядеть на Гену, быстренько сунул мыло, бритву, пасту и щетку в пластиковый мешочек и отошел к своей тумбочке:
- Да я уже все…
Гена выждал для приличия пару секунд и уселся напротив – на кровать к Степанычу. Степаныч отложил свою книгу, сердито покосился на непрошенного гостя, но ничего не сказал – лишь насупился и снова уткнулся в свой «бесконечный» (без корки и последних страниц) роман.
- Слышь, Аркадьич…- Гена вытянул в сторону Карелина шею, всю в складках, как у галапагосской черепахи,- Я это…
Андрей доброжелательно улыбнулся:
- Вы что-то хотели мне сказать, Гена?
Мужичок с готовностью оскалил коричневые прокуренные зубы, быстро закивал:
- Ага, ага! Ты, может, это?..
Карелин изобразил живейшее внимание:
- Так что?..
Гена смутился.
- Ну, дык… Сделал бы что-нибудь! А то, вишь, у меня вона как…- Он показал пальцем на болтавшийся между ног на грязном бинте пузырек, в котором плескалась и пенилась субстанция грязно-бурого цвета.
Андрюха поморщился. Не оттого, что ему стало противно глядеть на Гену, вовсе нет. Просто и ему, и всем остальным была хорошо известна беда этого несчастного человека. Может быть, сестры проговорились, а может, кто-то разобрал корявую латынь в карточке, но все знали - дела Гены плохи. Очень плохи. Его внутренности пожирала злокачественная опухоль – рак. Он буквально таял на глазах. Кто мог ему помочь? Потому и морщился Карелин – ему очень не нравились ситуации, когда он чувствовал себя бессильным. Тем не менее, он ободряюще хлопнул Гену по колену и ласково улыбнулся:
- Конечно! Конечно, Гена. Я скажу Михаилу Васильевичу, что у вас обострение. Но вы на обходе не забудьте ему напомнить…
Он ожидал, что Гена кивнет и вернется на свою кровать, но тот почему-то отрицательно замотал головой и хлюпнул носом. Едва сдерживая клокочущее рыдание, он напряженно проговорил:
- Нет, Аркадьич. Доктор на меня рукой махнул.
Андрей пересел к мужичку ближе и обнял его за плечи.
- Ну что ты, что ты! Михаил Васильевич никогда в беде не оставит! Вот увидишь…
- Нет!- Гена зло сжал кулаки.- Нет. Это ты увидишь. Меня выпишут. Сегодня. Чтобы я сдох. Где-нибудь. Не здесь. Не здесь, понял?- последние слова он уже выкрикнул. Губы и руки у него тряслись, глаза были полны слез.
Карелин растерялся. Он молча притиснул Гену плотнее к себе, но тот вывернулся и вскочил на ноги. Закричал, завизжал в истерике!
- Батюшка говорил, но я не верил! Правильно не верил! Ты такая же тварь! Как и все! Ты сдохнешь! Сдохнешь, падла! Я сдохну, но и ты! Ты – тоже! Ты даже не пытался! Не пытался…
Гена закрыл лицо руками и заплакал как ребенок, горько и безутешно. Ища хоть какой-то поддержки, Андрюха просительно обвел взглядом палату, но все дружно отворачивались от него, прятали глаза. Тогда он встал вслед за Геной, так же, как и тот, сжал кулаки, и, изо всех сил стараясь говорить спокойно, спросил громко и отчетливо:
- Кто-то может мне объяснить, что происходит?
В ответ – молчание. Кто-то набычась сопит, кто-то разглядывает потолок, но – молчат. Карелин попытался сменить тактику – обратился к тому, кто был ближе всех:
- Степаныч! Степаныч, я же вижу – вы не читаете. Просто так – прячетесь за книгой…
Степаныч на мгновение выглянул из-за обложки и тут же юркнул назад.
- А что – я? Что – я-то? Я и не понял, из-за чего у вас крик…- и, стараясь придать голосу максимальную сердитость, принялся вдруг строго выговаривать:
- Обход уж давно, доктор вот-вот в палату войдет, а они горланят, будто в пивнухе! Это просто хулиганство, как хотите! Здесь, между прочим, все люди больные, всем покой нужен, а где – покой? Ты, Гена, что по кроватям скачешь, что на свою не ляжешь? Что с глупостями пристаешь? А вы, Андрей Аркадьевич, потакаете, я гляжу! Потакаете! И знаете, я уж давно вам собираюсь сказать…
Но тут дверь распахнулась, в палату стремительно вошли Михаил Васильевич и старшая сестра Таня. Степаныч мгновенно заткнулся.

Продолжение следует

Автор,ОЧЕНЬ ХОРОШО получилось!Ждем-с...

Продолжение есть.
Читайте.
Не знаю только, как дать ссылки на предыдущие части.

Для тех, кто в танке (или тупые, шопиздец?!).
Ещё раз повторяю: законченное произведение нужно!!!!
А разбивать по постам...
Так один хуй всё соединится в одно кураторами Инкубатора(в лучшем случае), а так - на доработку!

Ладно, попытаюсь. Не злитесь уже. Сам задолбался собирать... Завтра ужо выложу, что осталось. Если смысл еще будет...

Щтурм, не ругайся!
С такими объемами нелегко управляться... Вываливаю большую часть, остальное - завтра. Ты сам писал - "много букв" осилит тот, кому это надо, остальные смотрят картинки...


Глава пятая, в которой начинаются чудеса.

Обход прошел без каких-либо эксцессов, спокойно и по-рабочему. У кровати Гены доктор задержался совсем недолго. Улыбнулся ему ласково, похлопал по руке:
- Ну что, домой собираетесь? Пора, пора. Надоела уж, поди, больничная каша, казенщина эта… То ли дело – дома! У двора можно посидеть, с мужиками покалякать… Вы ко мне часиков в одиннадцать зайдите - я все оформлю, назначения напишу. Хорошо?
Гена хмуро кивнул.
- Вот и славненько!..- и направился к следующей кровати.
С Андреем обошелся быстрым дежурным осмотром:
- Жалобы есть? Нет? Хорошо,- и ушел. К себе, как надеялся Андрей, не пригласил.
«Ну и ладно»,- думал Карелин,- «Тоже мне, светило медицинское… Надо же, Гена прав оказался! Выписывают его без зазрения совести. Жалко мужика, не больно еще и старый…»
По своему обыкновению он перевернулся на живот и спрятал лицо в ладонях.
«Жалко, а что толку? Всех не пережалеешь. Эх, люди, как жрать охота! Интересно, дождусь завтрака, или прямо сейчас подохну с голодухи? А некоторые ничего питаются, прилично…»,- он воровато выглянул в щелочку между пальцами, подглядывая за деловито шевелящимися возле тумбочек пациентов. Вон тот - Алексей Петрович Еремин, солидный мужчина в «фирмовом» тренировочном костюме, сервирует себе «стол» не спеша, со смаком. Расстелил на тумбочке фольгу, раскладывает свежие помидоры, домашние котлеты, тонко резаную колбаску, даже отсюда видно – ах, дорогая! Еремин торгует в райцентре мясом, скупая его за бесценок в окрестных селах. Кому-кому, а уж Еремину-то сам Бог велел кушать колбаску только самую-пресамую.
Или вон – Зотов Иван Захарович, известный в поселке по кличке «Ваня Шнобель». К нему ходят по два раза на дню: утром дочка, вечером жена:
- Что тебе принести, сладенький? Хочешь, чахохбили сделаю? Или люля-кебаб – мне баранинки свеженькой принесли. Или…
А он:
- Да ну… Неохота. Голубцов, что ли, сделай. И не бери мне сок в картонках - травишь меня? Бери только импортный – в стекле.
Ну-у-у! Ваня Зотов! Еще бы ему не носили! Когда-то давно возил он начальника райотдела милиции, потом стал старшим автоинспектором. С этого момента посыпал на голову супруги его, Зинаиды Степановны, хотя и мелкий, но все же золотой дождичек. В свое время, когда замуж за него шла, чего только не наслушалась! Как смеялись над ней подруги, как родственники срамили! Считался Ваня уличным дурачком, недоумком. Учился плохо, на вопросы всегда невпопад отвечал. А поди ж ты! Эвон кем стал. Сейчас ему никто вопрос задать не решится. Вопросы теперь он задает. Остальные отвечают. Карелину, конечно, Ваня-Нос по барабану. У него транспорта нету и не будет никогда. Но слушает он, что про Зотова другие рассказывают, и диву дается. Прикидывает ситуацию к себе – стерпел бы? И уверенно отвечает – нет, не стерпел. Развернулся бы, да и врезал по лоснящейся харе. И пусть потом хоть расстреливают.
Но пока не грозит старшему автоинспектору от клиента по фейсу схлопотать. Потому как на асфальт он не скоро пастись выйдет. А может, и вовсе уже не выйдет. После операции колодой лежал, сейчас вот до туалета самостоятельно доползает, и то - слава Богу. На месте Ивана Захаровича Андрюха вовсе бы старался не жрать – ужасно неудобно, наверное, со шлангом, вшитым в пупок, с прицепленной к нему бутылкой, усаживаться на унитазе. Но Захарыч жрет, жрет спокойно и с явным аппетитом, и даже по чавканью слышно, что о будущих неудобствах не задумывается.
Не в силах выносить вид жующего Зотова, Андрей отвернулся. С обратной стороны Андрюхиной кровати картина была не столь вопиющая, ее можно было воспринимать без желудочных судорог и обильного слюноотделения. Тут собрался народец простой, подстать самому Карелину. Все сельские жители, крестьяне. К кому раз в неделю из села приезжают, к кому совсем не ездят. Оттого и еда у них попроще – дешевенькие сосиски, плавленый сырок, чаек, карамельки да печенюжки, купленные в соседнем ларьке. Гена, как и Андрюха, возле тумбочки не хлопочет – ждет, когда на завтрак в столовую позовут. Заметил, что Карелин на него смотрит, еще больше насупился и отвернулся, буквально уткнувшись носом в стенку. Андрей почувствовал угрызения совести. Хоть и не понял, из-за чего Гена на него взъелся, но догадывался, что причина этому есть. И причина серьезная, не придуманная. А потому, помешкав минутку, встал и направился к генкиной кровати – отношения выяснять. Осторожно тронул беднягу за плечо, тот зябко поежился, но не обернулся. Андрею стало неловко. Стараясь не глядеть на окружающих, тихо попросил:
- Может, выйдем? Потолкуем?
Не глядя на Карелина, Гена свесил ноги на пол, нащупал шлепки, тяжело поднялся, подхватил болтающийся пузырек и зашмыгал к двери. Андрей вышел следом. Добравшись до «курилки», Гена осторожно уселся, достал мятую пачку «Примы», при виде которой Андрей непроизвольно вздрогнул, трясущимися руками прикурил и принялся ожесточенно выдувать огромные облака удивительно вонючего дыма. Карелин сел рядом, закуривать не стал. Показал на «Приму», зажатую у Гены в кулаке, прищурился:
- Значит, сигареты ты ему давал…
Гена кивнул.
- Сегодня ночью. Так?
Гена поднял на него красные кроличьи глаза и снова кивнул.
- И беседа у вас была. Была ведь?
Как ни старался Андрюха говорить ровно и спокойно, но на последней фразе голос предательски дрогнул и съехал в хрипоту. Гена сплюнул на пол, утер рукавом мокрый рот.
- Была…
Андрюха, закаменев, ждал продолжения, но его не последовало. Гена высосал сигаретину до сантиметрового бычка, щелчком послал окурок в урну и поднялся. Набравшись наглости, Андрюха преградил ему дорогу.
- Гена… Скажи! Ради всего святого… Я ничего не понимаю…
Мужичок устало поглядел в андрюхины глаза и скривил рот:
- Не понимаешь…
Карелин попытался схватить его за руку, но тот решительно вырвался:
- Не лапай!
Андрей чуть не плакал.
- Но ты же знаешь! Я вижу – знаешь! Скажи!
Гена снова запсиховал. У него задергалась вся правая половина лица, руки затряслись – едва пузырек не выронил.
- Я скажу! Я тебе скажу, сука! Я ночью слышал, как ты батюшку гнобил, что – не так? Ты ж последнюю мою надежду убил, понимаешь? Меня сегодня выкинут на улицу подыхать, а ты!..
Идущая мимо сестра с накрытым белой салфеткой лотком испуганно шарахнулась от них в сторону, едва не споткнулась. Андрей торопливо прикрыл генкин рот ладонью, тот зло ударил его по руке.
- Батюшка говорил – «Веруй»! В кого веровать – в тебя, мать-перемать? Ты ж людей скотами считаешь, что – не так? Самый умный, самый правильный! А мы тебе – пустое место! Прочь от меня, выродок! Дай помереть спокойно…
Безбожно лязгая зубами, Карелин едва нашел в себе силы не заорать, не запсиховать с Геной за компанию. По-прежнему преграждая мужичку дорогу, он упорно повторил:
- Гена, скажи! Скажи - о чем тебе батюшка говорил? Почему ты должен в меня верить? Зачем?
Гена вдруг моментально успокоился. Некоторое время он недоверчиво разглядывал Карелина, будто впервые его встретил, наконец губы его раскиселились и он всхлипнул.
- Ты притворяешься… Ты притворяешься, что не знаешь…
- Не знаю, Гена! Вот те крест, не знаю!- он неумело перекрестился, перепутав правое и левое плечо, но Гена, кажется, этого не заметил. Долго,- секунд десять,- глядел Андрею в глаза, потом потянулся к его уху. Андрей с готовностью ухо подставил.
- Батюшка сказал,- зашипел Гена, захлебываясь слюной,- сказал, что ты можешь меня исцелить! Сразу и надолго! Что если ты мне захочешь помочь,- по-настоящему захочешь!- то поможешь. А больше, он сказал, мне никто не поможет. Только ты. А ты не захотел. Вот. А потом он взял мои сигареты и разбудил тебя. А сам ушел. А я – за тобою следом! И все слышал. Если бы ты с батюшкой по-людски говорил, он бы тебе все объяснил, но ты выпендривался. Ты всегда выпендриваешься, никогда по-простому не скажешь… И я понял! Я понял!
- Что ты понял?- пробормотал Карелин заледеневшими губами,- Что?
- Что ты мне не поможешь! Даже если все это правда, все равно – не поможешь! Ты только притворяешься хорошим и добрым, а на самом деле любишь только одного себя! И больше – никого! Но я пытался… Я все равно пытался тебя просить. А ты…
- Извини. Я попробую.
Карелин произнес это просто и искренне. Настолько просто и настолько искренне, что Гена широко распахнул глаза и задержал дыхание. Ему очень хотелось верить Андрею, очень! И Андрей, почувствовав это, заговорил горячо и быстро - он боялся, что эфемерная ниточка, связавшая их в нечто целое, порвется, и исправить это будет уже невозможно!
- Я не знаю как, но я попробую! Я попробую, Гена, честное слово! Если батюшка сказал тебе «Веруй!», то ты верь! Верь, пожалуйста! И я верить буду. Буду! Главное, ты верь…
Они еще некоторое время шептались, попеременно делали большие глаза, размахивали и широко разводили руками, но эта неслышная их беседа на ссору уже не походила и ничьего внимания не привлекала. Потому никто не заметил, как два мужика воровато прокрались в помещение, где хранились старые матрасы и тихонько притворили за собой дверь. По коридору тем временем топала толпа пациентов, направлявшихся на завтрак в столовую. Но Гена и Карелин, одинаково потрясенные своим открытием, про еду напрочь забыли. В тусклом свете пыльной лампы-тридцатки Андрей, повоевав немного с тяжелыми, пропахшими больницей, матрасами, освободил на полу достаточно места, чтобы уложить обнаженного Гену. Сам присел на корточках рядом. Прикрыв глаза, осторожно повел пальцами по брюшине пациента, изо всех сил стараясь сосредоточиться на ощущениях. В глазах прыгали разноцветные шары, змеились замысловатые линии, но при попытке увидеть, разглядеть что-то конкретное, все мгновенно падало в липкую черноту.
Карелин до крови прикусил губу – «Не выходит! Черт! Черт!»
Он мысленно сосчитал до десяти, немножко успокоился и попробовал еще раз. «Гена говорил – расслабиться и поверить. Поверить! Ему Серафим дал инструкции гораздо подробнее, чем мне… Меня только расплатами пугал, блин… Вместо того, чтобы по делу объяснить! Тьфу, ё!..»
Снова пришлось открыть глаза и даже немного потрясти головой, чтобы выгнать глупые лишние мысли. «Так. Еще раз. Ни о чем не думаем. Ни о чем! Раз, два, три… Смотрим кончиками пальцев…» Андрюхины пальцы поползли по покрывшейся уже мурашками генкиной шкуре, в прикрытых глазах поплыл цветной хаос, в ушах зазвенело. Совершенно спокойно, даже отрешенно, он понял, что ВИДИТ. Теперь главное – удержать это состояние, не сорваться в эмоции, смотреть максимально бесстрастно, стараясь понять и разобраться. Вот трубка, нырнувшая в Генкино чрево и изогнувшаяся прихотливой петлей, обходящей жировые ткани и спайки… Куда она идет? «Вот куда. Вшита прямо в сфинктер. Потому что сфинктер уже не может работать – весь в гадких наростах-метастазах. Где еще метастазы?» Чтобы удобнее было искать, Андрей выделил чужеродные ткани тревожно-красным цветом. Если бы это было допустимо, он бы ужаснулся их количеству. Но ужасаться было нельзя. Нужно было работать. Карелин начал работать. Влезть в ДНК-код каждой взбесившейся клетки и запретить ей делиться он не мог,- клеток было безумно много,- потому работал с небольшими их группами: разрушая ядра, оставлял лизосомы и митохондрии – чтобы клетки гибли не сразу. Если все раковые ткани просто уничтожить, Генкина иммунная система наверняка не справится с такой нагрузкой, мужик погибнет от общего сепсиса. Стараясь все делать максимально быстро, он, тем не менее, не пропускал ни одного очага – будь тот с пуговицу или со спичечную головку, потому работа шла изматывающее медленно. Между тем андрюхин мозг будто разделился на две половины – одна с компьютерной быстротой, точностью и бесстрастностью отдавала команды синапсам в кончиках пальцев, вторая позволяла сохранять относительный контроль над собственным телом, удерживала в повиновении часть сознания, рождала мысли и ощущения. Мысли и ощущения не радовали.
«Если я трачу минуту на очаг среднего размера, то работать еще часа четыре или пять. Вот огромная метастаза, и тут еще… Но оставлять нельзя ни единой клетки. Справлюсь? Нет? Что-то пальцы становятся тяжелыми, будто свинец. Уже не касаюсь его живота, а таскаю руки, как чугунные чушки. Или это кажется? Наверное, кажется. И время непонятно изменилось. Я уже не могу точно сказать, чему равен тот или иной его отрезок. А раньше мог определять время без труда – внутренние часы тикали. Что-то со мною неладное творится…»
Действительно, с каждым часом работать становилось все тяжелее, тело налилось безумной тяжестью, даже открыть глаза оказалось практически невыполнимой задачей. Немыслимым волевым усилием ему удалось таки ликвидировать последний очаг, после чего выжатые до капли мышцы замерли, а сознание угасло.
Очнулся он на своей кровати. Уловил рядом осторожное движение, с трудом повернул голову и попытался улыбнуться. Васильич, дремавший возле него на табурете, сразу встрепенулся, привстал и схватил Андрея за запястье. Андрей ощутил, как трясутся у доктора руки, хотел сказать, что тот напрасно волнуется, что с ним все в порядке, но из приоткрытых губ прошелестело нечто невразумительное – «Ве… Ге…», и он улыбнулся еще раз, уже виновато.
- Молчи уж, молчи, подлец…- быстро зашептал Васильич,- это ж надо, что сотворил! Чуть не помер, а! Ты что ж, Аркадьич, вовсе меня доканать решил? Ведь нормально у тебя все было, нормально! Хоть выписывай! И на тебе…
Андрей осторожно пошевелился – как там, конечности слушаются? Доктор предостерегающе замахал руками.
- Эй, эй! Осторожней! Капельницу выдернешь! В тебя уже третий час глюкозу льем литрами… Ну, гляжу – в толк. Гляжу – оживаешь потихоньку. А то – вовсе… Давай, спи сейчас, и я прилягу хоть на часок. А утром…- он не договорил, только ободряюще похлопал по одеялу, под которым скрючился Карелин, поднялся,- «Спи!»- и вышел.

Глава шестая, в которой Карелин узнает себе цену и убеждается, что она ему не по карману.

Андрей и в самом деле спал до утра крепко, без сновидений. Около полуночи дежурная сестра освободила его от капельницы, он рысью сбегал «кое-куда», потом упал в кровать и отключился до шести утра. Привычка просыпаться в шесть часов срабатывала при любых обстоятельствах. В обычные дни, едва открыв глаза, он сразу подхватывался, умывался и собирался на работу. Если бежать на работу было не нужно, иногда позволял себе снова заснуть, и тогда уже было неизвестно, сколько он может проспать – иной раз мог дрыхнуть до самого обеда. Сегодня он, тем не менее, валежничать не стал, быстро поднялся, поплескался у раковины, стараясь шуметь как можно меньше, и, тихонько прокравшись между коек, разбудил Гену. То, что тот вопреки вчерашнему решению доктора никуда не делся, Карелин заметил еще ночью, но, несмотря на прямо-таки душившее любопытство, будить не решился – вдруг тому стало хуже, вдруг он уже умирает?
Гена проснулся мгновенно и сразу сел, будто только того и ждал, когда Андрей тронет его за плечо. Карелин показал ему глазами на дверь, мужичок понимающе кивнул и поднялся, привычно подхватив с пола пузырек на шланге. Молча вышли в коридор, спустились вниз до первого этажа и встали под лестничным маршем – если нарочно туда не заглядывать, ни за что не увидишь.
Андрей толкнул Гену к крашеной стене, протестующе раскрывшийся, было, рот прикрыл ладонью – «Ш-ш-ш!» Быстро побежал пальцами по Генкиным ребрам, довольно закивал головой – класс! Раковые очаги, разумеется, еще существовали, но дни их были сочтены – взбесившиеся клетки больше не делились, а количество их стремительно сокращалось. Карелин счастливо рассмеялся и хлопнул Генку по плечу – живешь, братан! Мужик расплылся в ответной улыбке. Потом вдруг, ни с того, ни с сего, бухнулся на колени, схватил Андрюху за руки и уткнулся носом ему в ладони. Андрею пришлось руки осторожно освобождать, гладить несчастного по лысеющей головке, ласково просить подняться. По завершении столь неприятных процедур он, во избежание рецидивов, выволок впавшего в телячью покорность мужика на лестницу, дотащил до курилки и усадил на скамью – здесь они были на глазах снующих мимо людей, а прилюдно Генка вряд ли стал бы падать на колени. Далее он попытался расспросить Гену о некоторых подробностях вчерашних событий, но очень быстро выяснилось, что никаких вразумительных объяснений по этому поводу тот дать не может – вчера едва Карелин начал свою работу по устранению опухолей, как Генка впал в беспамятство. Пришел он в себя уже ночью, примерно в то же время, когда очнулся Андрей. Его так же цепляли к капельнице, так же лили глюкозу и укрепляющие витамины.
Андрей поморщился.
- Ты, стало быть, совсем не помнишь, чем наша затея кончилась?
Гена отрицательно помотал головой и виновато опустил глаза.
Карелин в сердцах хлопнул себя ладонью по колену, но быстро сладил с эмоциями и даже улыбнулся Гене:
- Ну, ничего, ничего. Не грузись понапрасну. Как сам себя чувствуешь – лучше?
Вместо ответа мужичок гордо поднял до уровня глаз свой пузырек – смотри! Жидкость заметно просветлела, исчез угрожающий бурый оттенок – внутреннее кровотечение остановилось.
- Прямо сплясал бы!- радостно прокомментировал Генка.- Дар в тебе божий, Аркадьич. Если б не ты… А теперь – живу, мля! Живу ведь, а! Эх…
Неизвестно, что еще собирался выкрикнуть расходившийся на радостях Гена, какими похвалами и дифирамбами готов был одарить Карелина, да увидел вдруг поднимающегося на этаж доктора и моментально заткнулся, недовольно отвернувшись. Он бы, наверное, и вовсе встал да ушел в палату, но команды такой от Карелина не было, потому смирно затих на скамейке, смешно развернув корпус почти на сто восемьдесят градусов, и что-то внимательно рассматривал в черном, покрытом морозными перьями и листьями, окне, – обиделся вчера крепко.
Михаил Васильевич, по всей видимости, домой ночью не ходил, ночевал здесь же, в больнице. Лицо его было сильно помято, вокруг глаз – темные круги, какие обыкновенно бывают у людей, хронически недосыпающих. Увидев тусующихся в «курилке» своих самых проблемных пациентов, он скривился как от кислого и быстро спрятал руки за спину – пальцы непроизвольно сжались в кулаки.
- Андрей Аркадьевич,- проговорил он голосом тусклым и безмерно усталым,- Гляжу я, наши ночные старания вернули вас к жизни быстрее всех ожиданий…
Андрей попытался обратить все в шутку: «Так кто же нас лечит – не лучший ли врач области?», но шутка прозвучала двусмысленно и пошло, врач отвернулся, а Карелин торопливо заизвинялся:
- Ну что вы, Михаил Васильевич! Простите подлеца – ляпнул не подумавши. А мы уже – все! Идем, ложимся!- и грубо дернул Генку за рукав – «Пошли, пошли!» Тот покорно поднялся и зашмурыгал стоптанными тапками в палату. Андрей направился, было, следом, только доктор тихонько толкнул его назад на скамейку – «Сядь!» Карелин плюхнулся на место. Васильич присел на другой край, тяжело вздохнул и достал сигарету. Помял, подумал и сунул назад в пачку – не иначе обкурился за ночь до чертиков. Снова вздохнул. Андрюха виновато развел руками, но слов, чтобы оправдать этот жест, не нашел и тоже вздохнул. Из солидарности. Доктор хмыкнул. Помолчали еще с полминуты. Сидели неподвижно, уставясь в пол, как наказанные. Наконец, Васильич завозился, полез в карман халата и извлек небольшой серый листочек, исписанный непонятными Карелину знаками. Кивнул Андрею – «Двигайся». Тот пересел ближе.
- Это результат анализа твоей крови. Вчера вечером взят из твоего бесчувственного тела. Что-нибудь понимаешь?
Карелин скорчил физиономию идиота и изо всех сил замотал головой. Врач поморщился, потыкал пальцем в листочек.
- Вот… Гемоглобин – 25 грамм на литр, СОЭ – 40 миллиметров в час, лейкоциты – 30… Это было десять часов назад.
Дурашливое выражение на Андрюхином лице сменилось искренним непониманием. Васильич сморщился еще сильнее.
- Такие анализы у самых безнадежных. Я даже думал, что ты… Не придешь в сознание.
Он сделал вескую паузу, чтобы Карелин как следует проникся важностью сказанного и глубоко прочувствовал его скорбь. Андрей моментально проникся и прочувствовал. Напялил маску раскаяния и снова виновато развел руками. Доктор от досады скрипнул зубами.
- Повторяю – у самых безнадежных! В крайней степени истощения. У тех, кто находится при смерти. И если вдобавок принять во внимание обстоятельства, при которых вас обнаружили… Картина вырисовывается не совсем понятная.
Он вопросительно заглянул Карелину в глаза. Тот смотрел в пол и угрюмо молчал. Врач хлопнул ладонями по коленям и решительно поднялся.
- У меня сейчас предварительный обход, потом планерка и второй обход. Ну, да что я тебе рассказываю… В общем, у меня к тебе два вопроса. Первый - как ты оказался в подсобном помещении верхом на голом мужике и без чувств, а второй – как случилось, что обреченный больной чудесным образом пошел на поправку, а ты едва не погиб?
Андрей насупился еще больше. Доктор нервно дернул головой:
- Тебе час времени. Подумай над ответами, пожалуйста. И лучше бы тебе дать вразумительные ответы. Иначе я не смогу больше брать на себя ответственность… Иди, ложись.
Он ушел. Андрюха послушно вернулся в палату. Ни на кого не смотрел, ни с кем не разговаривал, улегся на кровать, накрылся с головой одеялом.
«Почему истощение! Мать твоя грабли взяла… А что еще ждать, если по двое суток не жрешь?»
Жалость к себе накатила волной, аж слезу вышибло. Карелин терпеть не мог, когда подобные чувства брали над ним верх. Он больно прикусил нижнюю губу и сцепил пальцы.
«Слизняк! Баба… Распустил нюни – противно, честное слово. Тебе дали час, чтобы подготовить ответы по существу, вот и лежи – думай. Думай, екарный бабай, а не плачь!»
Осторожно, чтобы никто не заметил, утер слезы. Тихо перевел дыхание: главное - успокоиться.
Кто-то ласково тронул его за плечо. Андрей резко обернулся. Возле кровати стоял грузный Степаныч и виновато улыбался. Карелин натужно улыбнулся в ответ:
- Уже позволили встать?
Улыбка Степаныча расползлась до ушей:
- Дык… Кто ж мне запретит? Сумел встать – давай, ходи! Бегай, дела делай… Я вот что, Аркадьич,– на-кось, перекуси маненько, а то, я гляжу, на одних уколах существуешь.
Он протянул Андрею полиэтиленовый мешочек с тонко резаным черным хлебом и алюминиевую мисочку, полную, с горкой, ломтями ярко-красного мяса домашнего копчения. В той же мисочке сбоку уютно расположились два солененьких огурчика, маринованный помидорчик и здоровенная вареная картофелина. Андрюхин рот непроизвольно наполнился слюной, он судорожно сглотнул. Торопливо,- наверное, даже излишне торопливо,- схватил подарки, благодарно кивнул и тут же принялся быстро поедать презентованную снедь – соблюдать хотя бы элементарные приличия не было уже ни сил, ни возможностей. Степаныч уселся напротив, умильно сложил руки на груди и с удовольствием наблюдал, как Андрей жадно кусает огурцы и картошку, не жуя глотает тонкие ломтики мяса, всей пятерней пихает в рот хлеб, а потом еще придерживает, чтобы не вываливалось…
Пришел Васильич, увидел как Андрей икнул и отстранился, было, от миски, и заполошно замахал руками – «Ничего, ничего! Давай, наворачивай!» Карелин из вежливости отвернулся к стенке и заработал челюстями еще быстрее. Когда очередь дошла до него, мисочка и мешочек были уже пусты. Сам он расслабленно лежал кверху пузом, блаженно жмурился на доктора добрыми масляными глазами и довольно улыбался.
- Как себя чувствуете?- Васильич взял его запястье – проверил наполненность пульса.
- Оч хорошо…
- Ну-у…- Доктор с сомнением покачал головой.- До хорошего далеко… Голова как – не кружится? Спали нормально?
- Все нормально.
- У вас всегда все нормально,- поморщился Михаил Васильевич,- Пока помирать не начнете… Ладно. Сейчас придет сестра, возьмет кровь на анализ. Отдыхайте.
Едва за доктором закрылась дверь, Степаныч быстренько уселся напротив и дружески подмигнул:
- Оголодал?
Уши Андрея полыхнули красным, губы сжались в ниточку.
- Спасибо, Степаныч,- проговорил он деревянным голосом,- Все было очень и очень…
Степаныч возвел глаза к потолку – «Е-мое…»
- Слушай, Аркадьич! Я гляжу на тебя и удивляюсь. Чем больше гляжу, тем больше удивляюсь! Ну ладно – не ходят к тебе. Не носят. Бывает. Но это ж не повод с голодухи помирать, а? Ты же сам видишь, каждый день мы что-нибудь выбрасываем – и колбасу, и сыр, и фрукты… Не оттого, что все зажрались, а потому, что люди больные, аппетита нет, не проедаем. Пропадают продукты, что ж поделать?
Андрей слушал молча и краснел все больше и больше. Он уже понял, к чему клонит Степаныч, и просто не знал, куда спрятать глаза.
- Ну и вот!- продолжал между тем сосед,- Мы продукты не съедаем и выбрасываем, а ты в это время голодаешь. Так голодаешь, ажно глюкозу внутривенную тебе капали. Доктор говорит – чуть не помер! Да почти что помер, я же видел – совсем, было, помер! Но не попросил! Не попросил ведь, ядрена Матрена…
Степаныч в сердцах брякнул кулаком по крышке тумбочки, даже бокал подпрыгнул, расплескав воду. Карелин с трудом перевел дух. Но смолчал. Сосед тоже умолк – глядел в сторону, сопел обиженно, как ежик. Недолго, правда, сопел – кипело в нем ого-го как!
- Ты, Аркадьич, хошь обижайся, хошь как хошь. Но я вот что про это думаю. Ты, поди, сам о себе мнишь – глядите, какой я гордый! А в самом деле выходит, что ты просто-напросто нами брезгуешь. Не уважаешь! Люди к тебе всей душой, а ты плевать на них хотел! Как знаешь, Аркадьич… Но так не живут. Не может живой человек без чужой помощи обходиться, никак не может. И ничего обидного нету в этом. Нету! А вот, ежели ты, к примеру, готов человеку помочь, а он мимо тебя, да нос кверху… Вот это обидно! Ой, как обидно, Аркадьич!
Андрей все-таки начал психовать. Как ни старался эмоции поглубже спрятать, только голос предательски зазвенел, задрожал, и пальцы между собой сами сцепились – ногти побелели!
- Я же не отказывался… Ты предложил, я взял. Спасибо тебе сказал!
Степаныч фыркнул.
-Взял… Да хрен тебя знает, Аркадьич! Ведь все у тебя как-то так… Проще надо б тебе быть, проще! Я вот даже не знал как к тебе с этим мясом подступиться. Возьмет, аль интеллигентно на хер пошлет? Ажно вспотел, честное слово!
Карелину пришлось кусать губу уже в кровь – да и кто бы стерпел такие речи спокойно?
«Опять я в центре скандала. Уж как стараюсь – тише воды, ниже травы! Фигушки. Никак всем не угожу. Каждый чешет об меня самолюбие свое, как корова о забор паршивый бок чешет… Раз! Один раз только спустить бы как следует кобеля на такого воспитателя, наорать, отматерить – до конца жизни у него и мысли не возникнет учить меня и воспитывать!.. Да не могу себе позволить этого, а они, подлецы, просто носом чуют, что буду я слушать их молча, буду молча психовать, пока они вволю не натешатся…»
Он исподтишка оглянулся по сторонам. Иван Захарович смотрит, чуть не рот раскрыл – как же, бесплатная забава! Еремин полулежит на кровати и откровенно щерится – ему просто весело смотреть и слушать Степаныча. Генка… Генка, кстати, уже на ногах, даже кулаки сжал – этот спасителя обижать не позволит, только команду дай! Остальные усердно делают вид, что не слушают и не смотрят, уткнулись в книжки, в газеты – нет, мол, нас!
А Степаныч все не угомонится никак, распетушился не на шутку:
- И не знаешь, как к тебе подойти, какое слово сказать! У тебя же – все по-умному! А мы-то – хренота мы, плесень! Ты с нами знаться не хочешь – ниже достоинства мы! Да ты!..
На последних словах Андрей просто подпрыгнул. Раскрыл уже рот, чтобы дать должный отпор столь несправедливым обвинениям, но тут пришла обещанная медсестра с чемоданчиком, и Карелин яростно откинулся на подушку, зашипел только от злости – так зашипел, будто невзначай молотком по пальцу шарахнул. Сестра, отнеся это на свой счет, улыбнулась:
- Ох, и трусы же эти мужики, ох и трусы!
Она поставила свой чемоданчик на тумбочку, раскрыла. Там оказалась специальная подставка-кассета, сплошь уставленная стеклянными трубочками. Андрей протянул руку, сестра быстро проколола палец, сделала все необходимые манипуляции, закрыла чемоданчик и побежала дальше – к другим больным. Степаныч тем временем вернулся на свою кровать и уткнулся в книгу.
«Слава Богу, отцепился»,- подумал Андрей. Он перевернулся на живот, уткнулся носом в подушку и принялся думать. Собственно, думать уже было не о чем. Если для Михаила Васильевича какие-то загадки еще оставались, то Карелину все уже было ясно, как божий день. Дар он получил. И если б ему неделю назад сказали, что он в скором времени сможет людей чуть не с того света вытаскивать, с ума бы, наверное, сошел от радости. Он тогда бы, конечно, принялся в своем неуемном воображении проекты разные рисовать – как способностями этими распорядиться, как побольше с них купонов настричь… А сейчас! Сейчас лежит, сдавил виски пальцами, глаза до боли зажмурил – ах, как тошно… А с другой стороны все законно. Хочешь кататься – изволь возить саночки.
«Да уж. Обижаться не на что. Пусть и непонятно как, но воздействовал я на Генкины органы и даже на клетки физически. Значит – расходовал энергию. А откуда ее брал? Оттуда же, откуда и всегда! АТФ окисляется, энергия химической реакции преобразуется в тепловую, в механическую… Ну и, наверное, в эту новую мою – «колдовскую»! С этим ясно. И кое-что еще ясно – горит моя АТФ во время «сеанса» как дрова в паровозной топке, и нет никаких «ограничителей» на ее расход. И никаких «предохранителей» нет, чтобы «схему» мою не перегрузить ненароком! Ведь если я, к примеру, быстро побегу, то вскоре начну уставать, потом вообще не смогу двигаться – это начнет работать сложная система защиты организма от непомерных перегрузок. А здесь? Здесь моя АТФ,- а вернее сказать - жизнь моя,- утекает из меня без всякого контроля. Ручьем утекает! Поэтому я потерял вчера сознание, поэтому пришлось врачам глюкозу мне капать, витамины…
И вот выходит, что с одной стороны – я всемогущий целитель, а с другой… Да. Про «другую сторону» лучше не думать. Страшно это. Ух, как страшно, братцы… А Серафим! Серафим-то хорош! «Дар этот мог быть твоим благом!» Ничего себе – благо… Смертный приговор! А самое главное – за что? За что мне напасть такая, люди добрые?»
Совсем нервишки у Андрюхи ни к черту. Лежит носом в подушку, а подушка под ним мокнет, мокнет… «Самогонщики» шевелятся возле своих кроватей, переговариваются о всяких пустяках, о всяких глупостях, внимания на Карелина демонстративно не обращают. Дескать, интеллигент жеванный! Щелкнули его по носу, а он – ни слова в ответ. Обнялся с подушкой и плачет. Тьфу…

Глава седьмая, в которой Андрей сначала встречает Фаину, а потом собственную смерть.

- Н-да-а, Андрей Аркадьевич… Уж и не знаю, что тебе на все на это сказать. Если по-хорошему, надо бы тебя за речи твои из урологии в психиатрию перевести. Ибо с точки зрения здравого смысла слова твои ни в какие ворота не лезут. Сам-то это понимаешь?
Михаил Васильевич заложил руки за спину и нервно ходит по кабинету: три шага до окна, крутой разворот и три шага к двери, потом снова, и снова. Карелин сгорбился на стульчике у стены, смотрит на друга исподлобья и молчит. Набегавшись вволю, доктор остановился напротив, нагнулся и заглянул Андрею в глаза.
- И что, говоришь, будто неполадки в чужом организме видишь как в телевизоре? Да еще с цветной подсветкой?
Андрей кивнул.
- Ни фига себе…- Он снова забегал по кабинету, возбужденно потирая руки.- А мне показать сможешь?
Карелин вскинул на врача полные обиженного недоумения глаза:
- Но я же объяснял тебе! Я же сказал тебе, чего это будет мне стоить!
- Да, да, конечно,- рассеянно проговорил Михаил Васильевич.- А все же, все же… Ты представляешь, как было б любопытно проверить хоть один диагноз! Есть у меня пациентка, ума не приложу, что с нею делать. Так может ты?..
Андрей рассердился.
- Слушай, Васильич! Я не пойму, ты шутишь, что ли? Тебе объяснили - фокусы эти для меня смертельно опасны! Это не пустые слова, это твои же чертовы анализы показали! Кто меня вчера откачивал – не ты ли? И вот сейчас на голубом глазу предлагаешь мне добровольно сунуть шею в петлю. Еще один эксперимент на моей,- повторяю – на моей!- шкуре…
Михаил Васильевич остановился, будто ткнулся в стенку. Он резко присел на корточки и мягко взял его за руки.
- Погоди, погоди! Не психуй. Во-первых все, что ты мне рассказал, настолько необычно, что просто так, на слово, не верится. А во-вторых, я же буду рядом! Подключим тебя к диагностическому компьютеру… Есть, есть у нас такая штука! Не для всех, конечно… Да и проку от него, прямо скажем, маловато – температуру, давление, ритм сердца меряет… Но в нашем случае – самое то! Ты будешь даму смотреть, а я тем временем за тобой пригляжу. И если в самом деле появится для тебя опасность, я тут же опыт прерву. Как тебе такой план?
Андрюха только вздохнул.
- Хрен с тобой… Я гляжу, тебе медицинские опыты дороже меня. Веди даму.
Михаил Васильевич обрадовано хлопнул в ладоши:
- Вот и славненько! Сейчас я быстренько все организую. Сиди тут, я сейчас!
Он убежал, а Карелин в который уже раз схватился за голову.
«Ну вот, начинается. И идет так, как я думал! Если что-то хорошее может не случится, оно обязательно не случается. Если что-то плохое может произойти, оно обязательно происходит… Людям наплевать, какой ценой исполняют их желания. Им надо, у них хотелка зачесалась – значит вывернись наизнанку, но сделай! Зря я Васильичу правду сказал. Надо было наплести лабуду какую-нибудь, наврать более или менее реальное… А все же, как он сразу поверил! Человек с высшим образованием, хирург с тридцатилетним стажем! Здорово, значит, ему в работе чудес не хватает. Эх, врачи, врачи… Душу дьяволу продадут, лишь бы возможностями Господа Бога овладеть…»- он мрачно посмотрел на закрытую дверь.- «И продают!»
Доктор и впрямь вернулся очень быстро. Вопреки ожиданиям прибежал один, без обещанной пациентки. Влетел в дверь, пнул дверь ногой и плюхнулся на кушетку. Поманил пальцем Андрея – «Садись ближе!»
- Вот смотри!- он протянул Карелину листочек с результатами утреннего анализа крови.- А то будешь еще обвинять меня в бессердечии и некомпетентности!
Андрей равнодушно заглянул в бумажку, пожал плечами – «Не понимаю…»
- Все просто,- принялся объяснять доктор, похлопывая Андрюху по спине, будто пытаясь разбудить и расшевелить.- Гемоглобин практически в норме, остальные показатели тоже. Твоей кроветворной системе можно только завидовать! Так что…
- Можно продолжать пить мою кровь дальше,- закончил за него Карелин.
Михаил Васильевич поморщился.
- Что за свинская манера все утрировать, выворачивать наизнанку!..
- Молчу…- Андрей отвернулся.
- Так мы идем?
Васильич произнес это строго, Карелину даже показалось – зло произнес. По крайней мере, своего раздражения доктор не скрывал. Андрюха обреченно поднялся и кивнул – «Пошли…»
«Бесполезно ему объяснять. Такой подарок судьбы не каждый день в руки дается – разве он упустит? Да и что я так психую? Попробую поработать в паре с квалифицированным врачом. Мне ведь, честно говоря, и самому интересно до страсти – вдруг можно людям помогать без всякого вреда для себя?»
Они прошли длиннющим коридором в самый конец больничного корпуса, спустились на первый этаж. Доктор зазвенел увесистой связкой ключей:
- Этот? Нет… И не этот… Ага, вот!
Замок щелкнул, они вошли в маленькую комнатушку без окна – стол с компьютером, стул, кушетка да платяной шкафчик в углу. Васильич нашарил на стене выключатель, вспыхнули лампы дневного света. Андрей прикрыл за собой дверь. Доктор залез в шкафчик, достал белый халат, протянул Андрею:
- Накинь. Чтобы больная не комплексовала.
Тот безропотно облачился, даже предложенную белую шапочку надел. После этого Васильич усадил его на стул возле кушетки, закрепил на запястье специальный браслет с датчиками, второй браслет застегнул у Андрея на лодыжке. Включил компьютер, загрузил специальную программу. На мониторе засветилось окошко, в котором мигали параметры андрюхиной сердечной деятельности, вплоть до осциллограммы – тянущейся по нижней части экрана прямой зеленого цвета с редкими всплесками пульса. Доктор довольно цокнул языком – «Порядок!»
- Так, Андрей Аркадьевич. Сейчас Вера приведет больную. Запомни: ты – врач. Вопросы ей задавать можешь, но только по существу и коротко, иначе она тебя вмиг расколет. Тогда жди скандала на всю больницу. А то и в суд потянет – моральный ущерб стребует! Понял?
- Угу…- Андрей зачарованно смотрел на дрыгающуюся зеленую осциллограмму и, казалось, Васильича совсем не слушал.
Доктор рассердился.
- Але, гараж! Ты слышишь, что я тебе говорю?
- Слышал. Косить под крутого эскулапа и не придуряться. Так?
- Так.
- Глупо…
- Почему?
- Потому что меня все в поселке знают. И я всех знаю. Да и по больнице мои штаны-треники примелькались.
Васильич беспечно махнул рукой:
- Об этом не беспокойся. Она только позавчера поступила. Из палаты, считай, не выходила, тебя никогда не видела, не знает. И в поселке живет недавно – беженка.
- Сейчас не знает, завтра узнает.
- Но я же с ней потом поговорю! Объясню!
- Воспитанные люди обычно делают наоборот – сначала объясняют.
Васильич прищурился:
- Ох и вредный же ты мужик! Ладно, пусть будет по твоему. Кончаем маскарад, попробуем сначала поговорить. Но сразу предупреждаю: я – пас. Как тебя ей представить? Как знахаря? Экстрасенса? Народного целителя? Колдуна? Бред…
Карелин уже отцепил браслет и стащил халат.
- Как-нибудь…
Доктор недовольно сопел, но спорить больше не стал. Приладил браслет на место и уставился на дверь. Андрей снова уткнулся в монитор.
По коридору гулко простучали каблучки, в комнатку постучали.
- Михаил Васильевич, можно?
- Конечно, Вера! Ждем.
Милашка Вера в ослепительно белом халатике распахнула дверь пошире, пропустила впереди себя худенькую женщину лет тридцати пяти, черненькую, длинноволосую, с удивительно чистым лицом, которое сильно портили,- не сказать – уродовали,- глубоко запавшие щеки и горькая складка вокруг рта.
- Спасибо, Вера,- кивнул доктор,- можете идти.
Сестра выскользнула в коридор.
Михаил Васильевич приглашающее указал женщине на кушетку, она робко присела на краешек, плотно сдвинула колени и положила на них руки. Андрей перехватил взгляд в свою сторону и попытался ободряюще улыбнуться, но она уже глядела в пол и на него глаз не поднимала.
Доктор неуверенно откашлялся.
- Фаина…
- Рашитовна.- Отозвалась она высоким, но мягким голосом – дама явно владела вокалом.
- Да-да! Фаина Рашитовна…- Он запнулся, но через секунду заговорил вновь.- Видите ли, Фаина Рашитовна… Случай у вас, э-э-э… Медицина пока, знаете, не всесильна, и бывают такие обстоятельства…
Фаина уже не смотрела в пол. Ее темные, почти черные глаза впились в лицо доктора, отчего речь его и без того сумбурная, вовсе сошла на нет. Михаил Васильевич пошел бурыми пятнами, дернул головой и сделал невольное движение рукой к вороту рубашки. Андрей поспешил на помощь:
- Фаина Рашитовна, мы хотели бы предложить вам принять участие в научном эксперименте. Для вас это будет совершенно безопасно – как видите, проводами к компьютеру пристегнут я, а не вы. Может случиться, что результат будет нулевым. А вдруг – нет? Лично я был бы очень рад, если б удалось вам помочь…
На ее лице Андрюхина речь не вызвала никаких чувств – ни удивления, ни радости, ни недовольства. Безжизненное лицо, лицо куклы. «Бракованной куклы»,- подумалось Карелину,- «Такой куклой только детей пугать».
- И в чем будет заключаться этот эксперимент?- Черные глаза смотрят спокойно, но голос едва заметно дрожит.
Андрей внутренне усмехнулся - «Кукла все-таки живая…»
- Мне будет нужно вас осмотреть. Для начала.
- И все?- уголки ее рта презрительно опустились.
Карелин ощутил под сердцем холодок - «Провоцирует?»
- Возможно, не все. Если я увижу, в чем заключается ваша проблема, то попытаюсь ее устранить.
Михаил Васильевич «за кадром»,- из-за ее спины,- сделал известный жест, покрутив пальцем у виска, но Андрей не обратил на это внимания.
- Каким образом вы попытаетесь решить мою проблему?
- Психотерапия,- соврал Андрей, не моргнув глазом.
Губы Фаины сложились в подобие улыбки:
- Вы – экстрасенс?
- Здесь я – больной,- уклончиво ответил Карелин.- Вас это смущает?
Она пожала плечами.
- Что мне делать?
- Лечь на кушетку.
Фаина снова пожала плечами, сбросила тапки и улеглась навзничь, вытянув руки вдоль тела. Андрей присел рядом, а Михаил Васильевич перебрался на стул – ближе к монитору.
- Ну что ж…
Пальцы Карелина побежали по ее животу от грудины вниз, он почувствовал, как она вздрогнула и напряглась. Он поморщился и закрыл глаза. Потянулась бесконечно долгая минута пробуждения тактильного зрения.
«Спокойно, спокойно. Чернота разбегается, чернота исчезает…»
В глубине его сознания плавно и стремительно завертелись цветные пятна, затем зыбкая картина стабилизировалась и он УВИДЕЛ.
«Снова онкология. Вся матка – сплошной конгломерат безобразных пузырчатых выростов. А еще здесь, и здесь – ниже…»
Картина вдруг лопнула и исчезла. Андрей содрогнулся и открыл глаза. Женщина уже сидела. Маленькие сухие ручки крепко, будто пойманную крысу, держали Андрюхины пальцы, черные глаза метали молнии. Михаил Васильевич с фальшиво-равнодушным видом разглядывал потолок, и даже, кажется, что-то тихонько насвистывал. Андрей вспыхнул:
- Что вы делаете? Вы мне мешаете! Нельзя минуту полежать не дергаясь?
Он сердито толкнул женщину обратно на кушетку, но она возмущенно отшвырнула его руки и встала. От недавней «куклы» не осталось и следа – глаза горят, рот перекосило, шипит, как дикая кошка! Доктор ухмыльнулся.
- Фаина Рашитовна! Сядьте.
Она обернулась к нему и уже раскрыла рот, но он свел брови вместе и возвысил голос:
- И помолчите! Если не трудно…
Фаина зябко поежилась, но покорно промолчала и села на место.
Васильич вопросительно взглянул на Андрея:
- Ну и что?..
Тот с трудом перевел дух.
- То же, что у Гены. Но локализовано практически в одном месте и…- он украдкой взглянул на женщину,- в очень большой массе.
Доктор кивнул и приложил палец к губам, Андрей мгновенно умолк. Васильич постучал ногтем по монитору:
- Видишь? Ничего страшного. Увеличение частоты пульса, незначительное повышение кровяного давления – пустяки… Можно было б попробовать еще разок.
- Уточнить границы?
- Да, и желательно с «привязкой» к другим органам, чтобы сумел потом показать по иллюстрации в атласе…
Фаина тем временем сидела, крепко сцепив пальцы, и взволнованно металась глазами по лицам демонстративно игнорирующих ее мужчин – «Что они видели? О чем они говорят?»
Перекинувшись с Андреем еще парой несущественных фраз, доктор обернулся к больной.
- Фаина Рашитовна, у меня к вам просьба. Когда вас пальпируют, лежите спокойно. Андрей Аркадьевич вовсе не покушался на вашу честь, а сейчас ему необходимо завершить обследование. Вы позволите это сделать?
Она судорожно сглотнула и кивнула головой – похоже серьезность обстановки убедила ее, что лучше подчиниться.
Карелин снова положил руки на ее живот. Закрыл глаза. Она лежала тихо, отрешенно смотрела в потолок. Даже когда он, пытаясь что-то получше разглядеть, по-хозяйски швырнул в стороны полы ее халата, обнажая кожу, она почти не отреагировала, лишь ресницы чуть дрогнули.
Проползла минута, другая, третья… Васильич увлеченно следил за Андреем, пытаясь по движениям его пальцев определить точное расположение опухоли и ее границы. Вот пальцы скользят быстро – здесь явно ничего нет. А вот задержались, поползли блуждая – мелкими кругами, короткими штрихами… Да. Тут он ее, голубушку, и ждал. Именно здесь, и именно таких размеров. Хотя на рентгенограмме она не видна и ультразвук тоже картину дал путаную. Зато пальцы Карелина, медленно сканируя пациентку, дают информацию ценную. Очень ценную!
И тут совершенно случайно,- боковым зрением,- он заметил странное изменение в окошке на мониторе. Резко обернулся и сдавленно взвизгнул от ужаса. Всплески пульса показывали дикую пляску сердечной мышцы,- они слились в абсолютно невозможный меандр,- температура мигала красным числом «40,73», давление приблизилось к двумстам. Он вскочил, схватил Карелина подмышки и рванул прочь от кушетки. Тот изогнулся в судороге, бестолково задрыгал ногами, руками слепо замахал перед собой, пытаясь восстановить прерванный контакт. Но через несколько секунд вернулся в реальность и открыл глаза.
- Пусти…
Доктор осторожно поставил его на ноги. Андрей качнулся, не удержался и тяжело брякнулся на стул. По лицу струился обильный пот, конечности заметно дрожали. Васильич снова обхватил его и, приподняв, уложил на кушетку рядом с Фаиной. Она по-прежнему лежала с открытыми глазами, только глаза эти были мертвенно-неподвижны, даже ресницы не вздрагивали. Дыхания, кажется, тоже не было. Васильичу стало по настоящему страшно. А тут еще Карелин снова полез ей под халат! Громко матюгнувшись, доктор потащил его на пол, но Андрей уперся изо-всех сил, обложил его трехэтажно и вцепился в Фаину мертвой хваткой:
- Пусти, урод! Она же умирает! Да отцепись, мать-перемать!
Но Васильич не слушал – отдирал его руки больно выворачивая пальцы, отчаянно дергал, тащил к краю. Карелин извернулся и щелкнул зубами
- Уа-у!- взвыл доктор, отпрыгивая в сторону и потрясая укушенной рукой.- Ты что творишь, псих?
Андрей уже стоял перед ним – взлохмаченный и бледный. Глаза уехали под лоб, остались одни белки; зубы оскалились. Он вытянул перед собой руку со скрюченными пальцами и доктор невольно шагнул назад, упершись спиной в крашенную стену. Через секунду в глазах у него потемнело, он медленно сполз на пол и остался лежать неподвижно.
Очнулся он в той же комнатке и первое, что увидел, это нависшее над ним встревоженное лицо Фаины.
- Ну, вот видишь? Ожил! Было б о чем переживать…- Карелин сидел рядом на стуле и улыбался до ушей.- Всего лишь подремал немножко, зато нам с тобой не мешал.- Он тихо рассмеялся.
Доктор потряс головой и сел.
- Что ты со мной сделал?
Андрей посерьезнел.
- Извини. У меня не было выбора. Пришлось тебя выключить. На время.
Васильич непроизвольно взглянул на часы.
- Елки зеленые! Меня уволят к чертовой матери! Ты просто чудовище, Карелин! Два часа! Два часа собаке под хвост…
- Прости меня, ради Бога,- Андрей искренне огорчился,- Но пойми – не было другого выхода. Фаина лежала в трансе. В трансе таком глубоком, что самостоятельно не смогла бы из него выйти. И потом, ее опухоль…
Доктор зло сверкнул глазами и Карелин заткнулся на полузвуке.
- Как вы себя чувствуете?- Михаил Васильевич взял женщину за руку, проверил пульс.
- Хорошо.- Ее голос прозвучал тихо и спокойно. Это спокойствие почему-то передалось доктору, и тот как-то сразу перестал дергаться и даже попытался улыбнуться.
- Очень хорошо, что хорошо…- Он разглядывал Фаину с явным удовольствием. Казалось, за время карелинского сеанса она заметно помолодела и похорошела. А может, и вправду новоявленный колдун в силах воевать с беспощадным временем? Кто знает, кто знает… Способности он проявляет необыкновенные, ворожит, по собственным его рассказам, чуть ли не на генном уровне. «А если и вправду так?»- доктор зябко поежился.
- Вы сможете самостоятельно вернуться в палату?
Фаина чуть опустила царственно вздернутый подбородок:
- Разумеется.
- Замечательно. Возвращайтесь к себе и немедленно ложитесь. Я скоро к вам подойду.
Она немного помешкала, ожидая, не скажет ли он еще что-нибудь, но тот уже отвернулся к Андрею. Фаина пожала плечами и вышла за дверь. Васильич нервно дернул уголком рта:
- У тебя две минуты, чтобы ввести меня в курс дела.
Карелин с готовностью кивнул.
- Дела у нее были плохи. Вся матка в наростах, метастазы на мочевом пузыре и даже на уретре. Честно говоря, я не представляю себе, как бы ты стал ее оперировать…
- Тебе и не надо это представлять!- Раздраженно рявкнул доктор, но вдруг осекся и прищурился.- «Были»? Ты сказал, «Дела были плохи»?
Андрей снова кивнул. Михаил Васильевич с шумом втянул в себя воздух.
- Андрей Аркадьевич…
Хотя произнесено это было мирным и нарочито доброжелательным тоном, Карелин почувствовал, что доктор сейчас заорет. Даже отстранился подальше, чтобы слюни не долетали. Так оно и случилось.
- Идиот! Мерзавец! Мы же договорились! Как порядочные люди договорились – только диагностика! Только осмотр, и никаких… Сам на моих глазах чуть не подох, больную едва не уморил! Шутки шутишь? В гроб меня вогнать решил? Давай, загоняй! Недолго уже…
Андрей виновато опустил голову, а врач все кипятился:
- Немедленно объясни, что ты с ней сделал, шаман помоечный!
В последних словах Карелин почувствовал, что любопытство взяло у доктора верх и сразу довольно заулыбался- «Ужо я ему сделаю квадратные глаза!»
- А тут я молодец! Нет, правда! Вот я тебе расскажу, ты сам это повторишь. Не сердись, Васильич…
- Ну?..
- Я немного изменил ДНК одной из клеток.- С удовольствием отметив, что врач и вправду икнул и выпучил глаза, Карелин продолжал:
- Она начала бурно делиться и примерно через неделю разовьется в младенческую вилочковую железу. «Тимус», кажется, по-вашему?
Рот доктора разевался все шире и шире и Андрей, опасаясь нового взрыва эмоций, поторопился закончить рассказ:
- Это для того, чтобы железа своими гормонами остановила рост и уничтожила раковую опухоль. И я уверен – остановит! Не так быстро, как у Гены, зато мягко и незаметно. Фаина выздоровеет без операции. А мне не пришлось тратить много сил, я даже сознания не терял…- и он по-собачьи заглянул другу в глаза.
Тот только развел руками.
- Ну, знаешь… У меня нет слов. Где ты прочел про тимус? Хотя не это сейчас важно… Идем со мной. Быстро!- Он подобрал с пола браслеты с датчиками и выключил компьютер.- Тебя надо немедленно обследовать. А у меня срочные процедуры – у двух больных цистоскопия, у одного сложная перевязка… Все, все, все – выметаемся отсюда!
Почти бегом они вернулись в отделение. Андрея в ординаторской с рук на руки сдали сестре Вере, а сам доктор умчался в процедурную. Вера усадила Карелина возле столика, ловко перехватила тощую руку надувным бандажом – измерила давление. Огорченно цокнула языком. Андрей, внимательно наблюдавший за прыгающей стрелкой манометра, хмыкнул:
- Низкое?
- Как у петуха под коленкой…- Вера отцепила аппарат и кивнула на кушетку.- Ложитесь. Голова, поди, кружится. Вот, термометр поставьте.
Температура пациента расстроила сестру еще больше – тридцать пять ровно.
- Я вообще не понимаю, как вы ходите…
Андрей рассмеялся:
- Ногами!
Вера веселья больного не разделяла и даже немного обиделась.
- Андрей Аркадьевич! У нас никто не понимает, что с вами творится. Вчера я была выходная, так мне утром такое про вас рассказали! Всю ночь дежурный персонал из-за вас на ушах стоял. А сегодня – опять… Это, конечно, не мое дело, но с такими показателями вас хоть в реанимацию!..
Карелин согласно кивнул. И добавил:
- А Михаил Васильевич сказал – в психушку…
- Правильно!- Вера сделала совсем строгое лицо.- В реанимационную палату психиатрического отделения. А что ж вы хотели? Вас нашли в чулане рядом с голым…
Андрей предупреждающе приложил к губам палец, и она замолчала.
- Ситуация выглядела бы пикантной, если бы хоть кому-то пришло в голову интерпретировать ее как «пикантную»!- Он хитро прищурился.- Но никому такая интерпретация даже в голову не приходит. Меня все отлично знают, поэтому вчерашнее происшествие все расценивают как забавное, как непонятное, но ни в коем случае не паскудное.
- Пойдемте в палату,- Вера благоразумно сменила тему разговора и принялась звенеть бесчисленными склянками в шкафу.- Вам срочно нужна восстанавливающая капельница. Или нет…- Она забавно приложила ко лбу палец,- Лучше лежите здесь, тут вам будет спокойнее.
Через минуту в вену Андрею воткнули толстенную иглу, и он умиротворенно задремал под мерную капель в болтающейся перед глазами пластиковой емкости. Задремал и увидел сон. Будто стоит он в толпе народа у развороченной в глине ямы, на дне ямы стоит заколоченный гроб, и все вокруг бросают в яму горстями землю. Никто не издаст ни звука,– чужие серые лица вокруг, черные кресты и ограды на фоне белого снега, черные вороны на черных ветвях,- только глина по крышке – туп, туп, туп… Андрей знает, кто лежит в гробу, а потому полон искреннего недоумения – зачем ЕГО заколотили крышкой? И вообще – зачем его хоронят? Глупость какая… Он жив, в этом нет никаких сомнений. В подтверждение его мысли в яме кроме глухого «туп-туп» появляется новый звук – ОН молотит изнутри, пытаясь выбраться. Андрей оглядывается вокруг – «Да помогите же кто-нибудь!», но окружающие продолжают бесстрастно бросать мерзлые комья, безумный грохот на дне ямы их не волнует. Карелину очень не хочется ТУДА. Так не хочется, что ноги делаются деревянными, торчат, вонзившись в притаявший грунт – шагу не шагнуть! А грохот все сильнее, сильнее… Андрей представляет себе несчастного, вдруг обнаружившего себя в тесном ящике, в черноте и холоде, представляет себе его ужас, его безумную панику, и тогда он валится на колени и ныряет в промерзшую бездну, совершенно не понимая, чем и как он сможет помочь бедолаге. Падение длится долго. Так долго, что сердце у него останавливается и грудь сжимает ни с чем не сравнимое чувство, так хорошо знакомое детям – им часто приходится падать во сне. Дно мягко надвигается, хватает липкими глиняными псевдоподиями, Андрей тонет в тягучей, будто рыбий клей, субстанции. Гроб оказывается рядом – только руку протянуть. Он дрожит и подпрыгивает – узник рвется на волю. Карелин хватается за крышку, сдирает кожу вместе с ногтями, но открывает ее. Гроб пуст. Андрей недоуменно оглядывается вокруг, но видит лишь грязно-желтые стенки с торчащими будто зубы остроконечными обломками бутового камня, да где-то в немыслимой выси крошечное оконце серого февральского неба. Ему становится страшно. Он задирает лицо вверх, туда, где в этом убогом оконце тенями движутся люди, складывает ладони рупором и кричит, надсаживая горло и легкие: «Э-ге-гей, люди! Не надо бросать землю, я здесь! Я живой! Не надо!» Только звуки гаснут, не достигая поверхности, черные тени не прекращают свой унылый хоровод, на голову несчастного Карелина сыпется и сыпется земля пополам со снегом. Вот он уже по пояс в зыбкой и гадкой субстанции, по грудь, по горло… Красный гроб качается на поверхности, будто лодка, призывно белеет атласным подголовником и тюлевым покрывалом. Ослабевшими ватными руками Андрей хватается за край, заползает в теплую деревянную глубину, задвигает над собой крышку – «Пусть теперь бросают!» И тут завеса безмолвия лопается. На Андрея обрушивается лавина звуков: надрывный бабий вой, глухое бормотание толпы, гнусавое пение старух – «Со святыми упокой…» И ухает валящаяся сверху глина: бросают теперь не горстями – лопатами. Звуки быстро меркнут, отдаляются, наваливается глухая тишина. Во рту сухо, дышать нечем. Попытки пошевелиться тщетны – руки и ноги будто залиты в бетон. В ушах возник нарастающий звон, в глазах поплыли разноцветные пятна. Но в окутавшем могильном беззвучии обнаружилась вдруг прореха – мужской голос кричит что-то злое и обидное, высокий женский звенит оправдывающимися нотками. Если напрячься, даже некоторые слова можно расслышать.
- Какого черта?.. …Его одного!.. …Если умрет…- это мужской.
А женский:
- …На минутку… …Ни дыхания, ни пульса… …Боже мой!..
«Ба! Похоже я и вправду умер»,- догадался Карелин. И тут же другая мысль – «И что? Плевать…» Остатки сознания схлопнулись в светлую точку, но через секунду и она погасла. В повисшей тьме выявились лохматые черные буквы – «ВСЕ».
- Все…- прошептал Андрей и сделал глубокий вдох.

Глава восьмая, в которой с Андреем случается «ЭТО»

Вокруг плавает густой мрак. Сколько их уже пролетело, прошло, проползло - этих казенных больничных ночей? Андрей нерешительно шевелит левой рукой, чувствует покалывание иглы от капельницы, затем немного приоткрывает глаза и косится по сторонам. Так и есть – находится он не в палате, а все там же – на кушетке в ординаторской. Тусклое дежурное освещение, тоскливый параллелепипед помещения… Рядом в креслах застыли Вера и Михаил Васильевич. Спят они тихо, даже дыхания не слышно. Андрей тоже лежит неподвижно, будить уставших медиков ему очень не хочется - стыдно. Лежит, уставясь в потолок, и думает, думает… О чем думает? Да обо всем. За несколько последних дней случилось слишком много, сколько ни гоняй по закоулкам сознания шарики мыслей, сколько ни пытайся что-то упорядочить, осознать, с чем-то свыкнуться, принять как должное – ничего путного не выходит. Очень горько, например, сознавать, что возможность лечить самых безнадежных больных сведена практически на нет его скромными физическими ресурсами. Слишком мало в Андрюхе жизненных сил, чтобы раздаривать их налево и направо всем страждущим. Да и если б был он богатырской стати,- Ильей-Муромцем был или, скажем, Шварценеггером,- то и тогда на всех несчастных его бы не хватило.
«И вообще! Почему я должен им помогать? Лечить их, спасать им жизнь? Кто они мне – родня? Или все сплошь – мои благодетели? Взять того же Гену… Пьяница горький, пустой человек, ни к какому мастерству, ни к какой специальности не тяготеющий. Семьи, детей нету… А тоже – помирать не захотел! Вон как нервничал, даже трясся, бедный! Или вот – Фаина…»
Но воспоминание о новой знакомой заставило его против воли улыбнуться. Нет, Фаина – это все-таки другое дело. Ишь, как сердце екнуло! Андрей слишком хорошо себя знает – «Ох, попался мужик! Даже не отнекивайся, не отпирайся – насквозь вижу… Если б впервые с тобой такое, могли б еще какие-то сомнения быть. Но тут… Пропала твоя головушка, Андрей Аркадьевич! А ты этому еще и рад, дурачок…» И Андрей начинает думать о Фаине, только скоро мысли его съезжают в совершенно другую колею. Чему он никак не может перестать удивляться, так это своей способности влюбляться просто так, без каких-либо видимых причин. В молодости он часто терял голову, делал и говорил, само собой, глупости… А какие умные вещи можно сделать, какие умные слова сказать, если головы нет? Потому регулярно получал из-за тупой своей наивности «отлуп» за «отлупом». Не нравятся девушкам глупенькие и нерешительные парни! Да, может быть, и правильно не нравятся… Потом, уже будучи женатым человеком, отцом двоих детей, когда появились у него зачатки жизненной мудрости, появился некоторый опыт, лишь тогда начал он делать попытки анализа своих влюбленностей, а заодно – предметов своих вожделений. Да, да! Брак никак эту сторону его натуры не изменил – влюблялся Андрей регулярно, хотя и достаточно редко. Скажем, раз в пять или шесть лет. Дамы эти были всегда исключительно порядочны, робкие знаки внимания со стороны Карелина воспринимали с неизменной благосклонностью и,- да что греха таить,- с удовольствием, только ни одна из них его настоящей любовницей так и не стала, и формально оставался Андрей Аркадьевич верен своей супруге. Чист пред нею, аки младенец пред ликом Господа. Исключением стала только последняя… Ах, Светлана, Светлана! Совершил ради тебя Андрюха не смертный, хотя и банальный грех прелюбодеяния, а вещь, совершенно уж из ряда вон выходящую – начал писать стихи. Это в сорок-то с лишним! Сначала писал только для нее, потом – вообще, на разные темы – понравилось графоманить. Как ни странно, именно это послужило тем детонатором, от которого взорвалась андрюхина семейная жизнь. Рванула, не оставив камня на камне. А случилось это вот как. Маялся, маялся Андрей любовью своей, да и решил с этой самой Светланой всерьез поговорить – жизнь, мол, без тебя не в жизнь! Глупый поступок, конечно. У нее семья, дети. Как бы к поэту-самоучке ни относилась, ответ заранее ясен был. Да и не рассчитывал он на хороший ответ, не ждал он ничего другого. Думал лишь: «Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас». А потом, после объяснения, стало ему так тошнехонько - либо вешайся, либо стих болью кричащий пиши! Стих, конечно, был предпочтительнее. Нацарапал он десятка два строчек, успокоился малость, да и пожалел бумажку ту выбросить. Слишком ладный стих вышел – искренний, сильный. Сохранил на свою голову! Положил листочек в пиджачок, во внутренний кармашек. И это был второй его глупый поступок. Потому что мадам Карелина совершенно искренне считала все карманы в доме своими и мужнин пиджак обыскивала регулярно – вдруг что хорошенькое найдется? В этот раз нашлась не мелкая купюра, не горсть металлической мелочи, а четвертинка листочка в клеточку, на котором хорошо знакомым почерком написано было такое…
Не простила его супруга. Сначала закатила небывалую истерику, потом впала в черную меланхолию, потом продала квартиру вместе с мужиком, да и уехала с младшим сыном в областной центр. Андрюха всему этому не препятствовал. Положенные бумаги подписал безропотно, во время переезда грузил на машину вещи наравне со всеми. Добрые люди пустили его на квартиру, совсем недорого, и стал он жить один. Отношения со своими «бывшими увлечениями» возобновлять не стал – слишком велико было потрясение от потери семьи и дома. Жил тихо и скромно. Смешную свою зарплату делил на четыре части: самую большую – старшему сыну, который учился в столице, поменьше – младшему сыну и бывшей супруге, еще меньше – хозяевам квартиры, и совсем немного – себе на еду. Даже самая большая часть оказывалась совершенно незначительной, получатели были недовольны, но исправить ситуацию было Андрею не под силу. На своей личной жизни он давно уже поставил жирный крест, справедливо полагая, что связываться с бездомным нищим никто не захочет. Женщины перестали его интересовать, да и они им не интересовались. Жил с пустым сердцем, и в его положении это был, наверное, единственный способ выжить.
И вот на тебе – беда. Фаина. Как, почему, зачем? Не знает Карелин ответов. Да и кто эти ответы знает? Вот сейчас лежит он, смотрит в темный потолок и улыбается своим мыслям. Мысли и впрямь чудные в голову лезут. Ведь не знает он ее! Совершенно, можно сказать, не знает. Нет, внутренности Фаины он, разумеется, изучил очень даже подробно. Особенно те, что ниже пояса. И, положа руку на сердце, надо признать - внутренности у нее так себе. Неважные. А если совсем честно – никуда не годятся. Внешность тоже неброская. И в этом ничего удивительного нет – рак никого не красит. Так что же тогда его зацепило? Отчего воспоминания о коротких минутах, проведенных с нею наедине, (обморочный доктор не в счет), воспоминания о простых, ничего, казалось бы, не значащих словах, которыми они перебрасывались, отчего воспоминания эти наполняют андрюхину душу светом, а сердце – невыразимой нежностью? Разводит Андрей руками – «Тайна сия велика есть…»
Повалявшись так достаточно долго, он, наконец, решается побеспокоить сонную Веру – зовет ее свистящим шепотом, постепенно наращивая громкость. Только сестра, вознамерившаяся, наверное, переплюнуть своей беспробудностью пожарников, так на его призывы и не откликнулась, зато разлепил глаза Васильич. Он подхватился, будто пружиной подбросило, и в секунду оказался возле больного:
- Что случилось?
- Извини, Васильич,- заоправдывался Андрей,- Тут, такое, понимаешь, дело… Я, наверное, пил вчера много…
- В туалет надо?- Доктор андрюхиных деликатностей не понимал, мало того – его такие деликатности раздражали.- И в чем проблема?
- Вот…- Карелин скосил глаз на иголку в вене.
Васильич зыркнул на давно опустевший пузырек и выдрал иголку вместе с пластырем.
- Шлепай… Мог бы и сам. Ишь, барин нашелся…
Освобожденный Андрюха рысью понесся в означенном направлении. На обратном пути решил в ординаторскую не возвращаться, медиков не беспокоить. Пошел на свое место – в палату. Но уснуть уже не удалось. Долго ворочался, безбожно скрипел кроватными пружинами, потом плюнул, взял с тумбочки пачку, где одиноко болталась последняя сигарета, и пошел в курилку. Сигарета сгорела быстро, делать стало совершенно нечего. Андрей отвернулся к окну и принялся разглядывать паутинку редких поселковых огоньков.
За спиной прошелестели шаги. Он не обернулся,- мало ли кто ходит ночными больничными коридорами!- но шаги затихли в непосредственной близости, и повисла неприятная тишина. Карелин медленно повернул голову. ОНА. Сердце прыгнуло так, что ему стоило немалых усилий сохранить на лице невозмутимое выражение.
- Доброй ночи, Фаина Рашитовна. Как самочувствие?
Она улыбнулась, и Андрюха непроизвольно расплылся в ответной улыбке:
- Вам, гляжу, тоже не спиться?
Она встала рядом, у окна, в антрацитовых глазах плавала грусть. Было заметно, что ей очень хочется о ч

а низя в фб2 выложить на япфайлах, я бы по пути на работу почитал бы

Глава восьмая, в которой с Андреем случается «ЭТО»

Вокруг плавает густой мрак. Сколько их уже пролетело, прошло, проползло - этих казенных больничных ночей? Андрей нерешительно шевелит левой рукой, чувствует покалывание иглы от капельницы, затем немного приоткрывает глаза и косится по сторонам. Так и есть – находится он не в палате, а все там же – на кушетке в ординаторской. Тусклое дежурное освещение, тоскливый параллелепипед помещения… Рядом в креслах застыли Вера и Михаил Васильевич. Спят они тихо, даже дыхания не слышно. Андрей тоже лежит неподвижно, будить уставших медиков ему очень не хочется - стыдно. Лежит, уставясь в потолок, и думает, думает… О чем думает? Да обо всем. За несколько последних дней случилось слишком много, сколько ни гоняй по закоулкам сознания шарики мыслей, сколько ни пытайся что-то упорядочить, осознать, с чем-то свыкнуться, принять как должное – ничего путного не выходит. Очень горько, например, сознавать, что возможность лечить самых безнадежных больных сведена практически на нет его скромными физическими ресурсами. Слишком мало в Андрюхе жизненных сил, чтобы раздаривать их налево и направо всем страждущим. Да и если б был он богатырской стати,- Ильей-Муромцем был или, скажем, Шварценеггером,- то и тогда на всех несчастных его бы не хватило.
«И вообще! Почему я должен им помогать? Лечить их, спасать им жизнь? Кто они мне – родня? Или все сплошь – мои благодетели? Взять того же Гену… Пьяница горький, пустой человек, ни к какому мастерству, ни к какой специальности не тяготеющий. Семьи, детей нету… А тоже – помирать не захотел! Вон как нервничал, даже трясся, бедный! Или вот – Фаина…»
Но воспоминание о новой знакомой заставило его против воли улыбнуться. Нет, Фаина – это все-таки другое дело. Ишь, как сердце екнуло! Андрей слишком хорошо себя знает – «Ох, попался мужик! Даже не отнекивайся, не отпирайся – насквозь вижу… Если б впервые с тобой такое, могли б еще какие-то сомнения быть. Но тут… Пропала твоя головушка, Андрей Аркадьевич! А ты этому еще и рад, дурачок…» И Андрей начинает думать о Фаине, только скоро мысли его съезжают в совершенно другую колею. Чему он никак не может перестать удивляться, так это своей способности влюбляться просто так, без каких-либо видимых причин. В молодости он часто терял голову, делал и говорил, само собой, глупости… А какие умные вещи можно сделать, какие умные слова сказать, если головы нет? Потому регулярно получал из-за тупой своей наивности «отлуп» за «отлупом». Не нравятся девушкам глупенькие и нерешительные парни! Да, может быть, и правильно не нравятся… Потом, уже будучи женатым человеком, отцом двоих детей, когда появились у него зачатки жизненной мудрости, появился некоторый опыт, лишь тогда начал он делать попытки анализа своих влюбленностей, а заодно – предметов своих вожделений. Да, да! Брак никак эту сторону его натуры не изменил – влюблялся Андрей регулярно, хотя и достаточно редко. Скажем, раз в пять или шесть лет. Дамы эти были всегда исключительно порядочны, робкие знаки внимания со стороны Карелина воспринимали с неизменной благосклонностью и,- да что греха таить,- с удовольствием, только ни одна из них его настоящей любовницей так и не стала, и формально оставался Андрей Аркадьевич верен своей супруге. Чист пред нею, аки младенец пред ликом Господа. Исключением стала только последняя… Ах, Светлана, Светлана! Совершил ради тебя Андрюха не смертный, хотя и банальный грех прелюбодеяния, а вещь, совершенно уж из ряда вон выходящую – начал писать стихи. Это в сорок-то с лишним! Сначала писал только для нее, потом – вообще, на разные темы – понравилось графоманить. Как ни странно, именно это послужило тем детонатором, от которого взорвалась андрюхина семейная жизнь. Рванула, не оставив камня на камне. А случилось это вот как. Маялся, маялся Андрей любовью своей, да и решил с этой самой Светланой всерьез поговорить – жизнь, мол, без тебя не в жизнь! Глупый поступок, конечно. У нее семья, дети. Как бы к поэту-самоучке ни относилась, ответ заранее ясен был. Да и не рассчитывал он на хороший ответ, не ждал он ничего другого. Думал лишь: «Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас». А потом, после объяснения, стало ему так тошнехонько - либо вешайся, либо стих болью кричащий пиши! Стих, конечно, был предпочтительнее. Нацарапал он десятка два строчек, успокоился малость, да и пожалел бумажку ту выбросить. Слишком ладный стих вышел – искренний, сильный. Сохранил на свою голову! Положил листочек в пиджачок, во внутренний кармашек. И это был второй его глупый поступок. Потому что мадам Карелина совершенно искренне считала все карманы в доме своими и мужнин пиджак обыскивала регулярно – вдруг что хорошенькое найдется? В этот раз нашлась не мелкая купюра, не горсть металлической мелочи, а четвертинка листочка в клеточку, на котором хорошо знакомым почерком написано было такое…
Не простила его супруга. Сначала закатила небывалую истерику, потом впала в черную меланхолию, потом продала квартиру вместе с мужиком, да и уехала с младшим сыном в областной центр. Андрюха всему этому не препятствовал. Положенные бумаги подписал безропотно, во время переезда грузил на машину вещи наравне со всеми. Добрые люди пустили его на квартиру, совсем недорого, и стал он жить один. Отношения со своими «бывшими увлечениями» возобновлять не стал – слишком велико было потрясение от потери семьи и дома. Жил тихо и скромно. Смешную свою зарплату делил на четыре части: самую большую – старшему сыну, который учился в столице, поменьше – младшему сыну и бывшей супруге, еще меньше – хозяевам квартиры, и совсем немного – себе на еду. Даже самая большая часть оказывалась совершенно незначительной, получатели были недовольны, но исправить ситуацию было Андрею не под силу. На своей личной жизни он давно уже поставил жирный крест, справедливо полагая, что связываться с бездомным нищим никто не захочет. Женщины перестали его интересовать, да и они им не интересовались. Жил с пустым сердцем, и в его положении это был, наверное, единственный способ выжить.
И вот на тебе – беда. Фаина. Как, почему, зачем? Не знает Карелин ответов. Да и кто эти ответы знает? Вот сейчас лежит он, смотрит в темный потолок и улыбается своим мыслям. Мысли и впрямь чудные в голову лезут. Ведь не знает он ее! Совершенно, можно сказать, не знает. Нет, внутренности Фаины он, разумеется, изучил очень даже подробно. Особенно те, что ниже пояса. И, положа руку на сердце, надо признать - внутренности у нее так себе. Неважные. А если совсем честно – никуда не годятся. Внешность тоже неброская. И в этом ничего удивительного нет – рак никого не красит. Так что же тогда его зацепило? Отчего воспоминания о коротких минутах, проведенных с нею наедине, (обморочный доктор не в счет), воспоминания о простых, ничего, казалось бы, не значащих словах, которыми они перебрасывались, отчего воспоминания эти наполняют андрюхину душу светом, а сердце – невыразимой нежностью? Разводит Андрей руками – «Тайна сия велика есть…»
Повалявшись так достаточно долго, он, наконец, решается побеспокоить сонную Веру – зовет ее свистящим шепотом, постепенно наращивая громкость. Только сестра, вознамерившаяся, наверное, переплюнуть своей беспробудностью пожарников, так на его призывы и не откликнулась, зато разлепил глаза Васильич. Он подхватился, будто пружиной подбросило, и в секунду оказался возле больного:
- Что случилось?
- Извини, Васильич,- заоправдывался Андрей,- Тут, такое, понимаешь, дело… Я, наверное, пил вчера много…
- В туалет надо?- Доктор андрюхиных деликатностей не понимал, мало того – его такие деликатности раздражали.- И в чем проблема?
- Вот…- Карелин скосил глаз на иголку в вене.
Васильич зыркнул на давно опустевший пузырек и выдрал иголку вместе с пластырем.
- Шлепай… Мог бы и сам. Ишь, барин нашелся…
Освобожденный Андрюха рысью понесся в означенном направлении. На обратном пути решил в ординаторскую не возвращаться, медиков не беспокоить. Пошел на свое место – в палату. Но уснуть уже не удалось. Долго ворочался, безбожно скрипел кроватными пружинами, потом плюнул, взял с тумбочки пачку, где одиноко болталась последняя сигарета, и пошел в курилку. Сигарета сгорела быстро, делать стало совершенно нечего. Андрей отвернулся к окну и принялся разглядывать паутинку редких поселковых огоньков.
За спиной прошелестели шаги. Он не обернулся,- мало ли кто ходит ночными больничными коридорами!- но шаги затихли в непосредственной близости, и повисла неприятная тишина. Карелин медленно повернул голову. ОНА. Сердце прыгнуло так, что ему стоило немалых усилий сохранить на лице невозмутимое выражение.
- Доброй ночи, Фаина Рашитовна. Как самочувствие?
Она улыбнулась, и Андрюха непроизвольно расплылся в ответной улыбке:
- Вам, гляжу, тоже не спиться?
Она встала рядом, у окна, в антрацитовых глазах плавала грусть. Было заметно, что ей очень хочется о чем-то спросить, но она никак не может собраться духом.
- Андрей Аркадьевич…- она все-таки решилась заговорить.- Андрей Аркадьевич, скажите, пожалуйста – кто вы?
От растерянности Андрюха даже икнул:
- То есть?..
Фаина совсем смутилась.
- Видите ли… Я обратилась в больницу, когда боли стали совершенно невыносимы. Все надеялась, что Бог смилостивится надо мною… Только и в больнице лучше не стало. Я приготовилась… Ну, вы понимаете!- Она принялась нервно прижимать руки к груди и ломать пальцы.- И вдруг вы подарили мне вечер как праздник – без боли. А потом – ночь…Ведь это вы сделали?
Он кивнул.
Она немножко помолчала – все пыталась успокоиться. Потом серьезно заглянула ему в глаза:
- А вы знаете… Я ведь догадалась, ЧТО вы сделали. Вы отдали мне часть своей жизни?
Он снова кивнул. Фаина замолчала, на этот раз надолго. Глядела в черное окно и кусала губы. На ресницах блестели слезы. Наконец она громко всхлипнула и полезла в карман за платком.
- Извините…
- За что?- искренне удивился Андрей
Фаина отвернулась и украдкой достала крошечное зеркальце. Тщательно промакнула глаза, утерла нос, лишь потом обернулась к Андрею.
- Извините,- повторила она еще раз.
Карелин пожал плечами – «Не понимаю, за что извиняться?»
Она снова всхлипнула и закусила губу.
- Мне бы перед вами на колени упасть, травкой бы под ноги постелиться… А я, бессовестная, тут нюни перед вами развела! Простите, пожалуйста… Вам не слишком противно смотреть на меня?
Андрей прижал руки к груди, приоткрыл рот – «Что вы, что вы!» и изо всех сил замотал головой.
Она сквозь слезы улыбнулась, еще раз хлюпнула носом и тут же утерлась платочком:
- Попробую объяснить… Случилось так, что в одночасье я потеряла все, что имела. Дом, семью…
Карелин вздрогнул, быстро взглянул ей в лицо, но тут же вновь опустил глаза – промолчал.
- И вот,- продолжала Фаина,- я очутилась здесь!- Она сделала широкий круг рукой, чтобы Андрюха не подумал, будто она имеет в виду лишь больничное здание,- Здесь! В этой… В этой…- от злости, от омерзения она даже зубами скрипнула. Осторожно перевела дух, заговорила уже спокойнее.
- Я вела мировую историю в Грозненском университете. У меня была нормальная семья – муж, дети…- в глазах снова закипели слезы.- Потом – это…
Андрей понимающе склонил голову и взял ее руку в свою. Тихонько сжал тонкие ледяные пальчики. Она подняла к нему личико и грустно улыбнулась. Потом ровным и на удивление спокойным голосом продолжила свой рассказ.
- В первую Чеченскую дом был разбит. Муж надел папаху с зеленой полосой и ушел с отрядом, а меня и детей определил в село – к свекрови. А я ведь не чеченка – татарка… Да и то - полностью ассимилированная. Английский знаю, французский, а вот чеченский – нет. К религии тоже всю жизнь была равнодушна. Представляешь, каково мне пришлось? Но – терпела. Все терпела. Ради детей… Да только к детям меня уже почти не пускали. «Кяфир» - неверная. Суры из Корана учить отказалась, молиться, обряды соблюдать не захотела. Все ждала – вот муж вернется… и будет еще хуже! Его поступок я не могла ни понять, ни объяснить для себя. Зачем он это сделал? Кому это нужно? И что теперь делать мне? Такая каша была в голове… Двух месяцев не прошло, не выдержала я, сбежала. Хассану тогда двенадцать было, Ренату и вовсе – девять… Похватала их одежонку, мальчишек за руки взяла, да и вышла на дорогу – машину поймать хотела. Глупая… Ох, глупая…
Фаина умолкла. Ушла, видно, с головой в невеселые свои воспоминания. Андрей терпеливо ждал. Он осторожно держал ее маленькую ручку в своих пальцах и единственным его желанием было любой ценой прекратить ее страдания, успокоить, сделать что-то,- все равно – что,- лишь бы она улыбнулась, престала глядеть вот так – в никуда, с пугающей отрешенностью. И вместе с тем понимал – ничего тут поделать нельзя; он молчал, краснел и мучился собственным бессилием.
Фаина тяжело вздохнула.
- Дальше все просто. Нас в тот же день вернули, меня посадили под замок. Через несколько дней пришла весть от мужа – он распорядился вышвырнуть меня на улицу. Одну… Золовка потихоньку, чтоб никто не видел, сунула мне кошелек. Мне все было безразлично. Жить не хотелось. Но почему-то выжила… Добралась до Ингушетии, (это было совсем недалеко), поселилась в лагере для беженцев. В нищете и убожестве. На себе практически поставила крест. Так длилось не год. И не два… Люди приходили, уходили, иногда удавалось что-то выяснить о бывшей моей семье. Никто не может понять чувства матери, которой чужие рассказывают о том, как живут ее собственные дети…
Когда началась вторая война, устроилась в военный госпиталь. Нянькой, уборщицей. Удалось скопить немного денег. К тому времени село очистили от боевиков, и я попросила нашего главврача помочь мне увидеться с моими мальчиками. Он сделал все. И даже больше. Меня доставили прямо до места, с военной колонной, но… Я опоздала. Муж увел их с собой. В горы.
Слезы опять побежали по ее щекам, но она, по всей видимости, их не чувствовала. Андрей обнял ее за плечи и крепко прижал к себе. Слов, чтобы успокоить, не было, потому лишь сжимал ее все сильнее и бормотал, как приговаривают младенцам – “Чу, чу, чу…”
Фаина с трудом сглотнула и мягко высвободилась.
- Я вернулась в госпиталь. Сходила с ума, приставала ко всем раненым – не видели ли, не встречали? Но у меня не было даже фотографий сыновей, никто не мог мне дать вразумительного ответа. Так прошло еще два года. И вдруг я увидела моих мальчиков… По телевизору. В выпуске новостей. Они выросли, возмужали, изменились… Но мать всегда узнает своего ребенка. Всегда…
От напряжения на сжатых ее кулачках побелели ногти.
- Их волокли по перемешанной гусеницами глине, волокли как бревна – зацепив тросом за ноги. Потом их лица показали крупным планом… Кажется, я потеряла сознание.
Желтые заоконные огоньки мерцали в мокрой черноте ее глаз, чуть раскрытые губы беззвучно шевелились. Жалуется? Молится? Вновь брать ее руку в свою Андрей не решился.
- Потом я нашла это место.- Ее голос стал тускл и невыразителен.- Они все были в этой яме. И муж… И дети… Аллах их не уберег. Поэтому я ненавижу Аллаха. Русский Бог оказался сильнее. И потому я ненавижу Бога…
На этот раз молчание затянулось надолго. По темному, разрисованному фантастическими, невероятными морозными цветами стеклу, расползались радужные лучики – за окном морозило не на шутку. Вместе с тем жарко дышавший подоконный радиатор создавал неописуемое ощущение тепла и комфорта, некоего пусть и казенного, но от того не менее приятного и желанного уюта. Стоявшая изваянием Фаина шевельнулась и сама прикоснулась жесткими пальчиками к руке Андрея. Он нерешительно привлек ее к себе. Заглянул в глаза.
- Мы должны жить, Фая. Должны…
- Должны…- эхом отозвалась она. – Но…
Фаина опустила голову.
- Никаких «но»!- бурно запротестовал Карелин.- Жить надо обязательно! Умирать – совершенно не дело, поверь мне!
Она грустно кивнула.
- Не дело… Только бывает так, что нет сил жить дальше. Понимаешь? Нет сил, и все.
Он попытался снова возмутиться, но ее пальчик взметнулся к губам Андрея.
- Помолчи. Послушай еще минуту. Это очень важно. Видишь ли…- Фаина набрала побольше воздуха.- Я все же решила иначе. Решила умереть. Но влезть в петлю, лечь на рельсы не хватало духу. Я тянула, тянула… Вот сюда переехала – двоюродная сестра приютила… Но мысль, эта мысль не покидала меня ни наяву, ни во сне. Внешне моя жизнь вроде бы стала налаживаться, но я-то знала – мне она не нужна. И тогда пришли боли. Сначала терпимые, периодические, потом – практически непрерывные. Не выдержала, обратилась сюда – сестра настоятельно порекомендовала Михаила Васильевича. Первые же анализы показали онкологию. Вот так. Я намолила себе рак. Мысли оказались материальны…
Она горько улыбнулась.
- И только тогда я вдруг поняла – не хочу умирать! Ты представляешь? Не хочу! Я не хочу этих болей, я не хочу эту больницу, я не хочу ТУДА! Я просто, я банально, я пошло хочу жить, жить, жить… Но приговор уже был зачитан. И вынесла его я сама.
Фаина напряженно вглядывалась в его глаза, ее руки, до того бессильно опущенные, робко тронули его волосы, его лицо… Андрею стало трудно дышать.
- Ты спас меня от меня самой. Спасибо…
Он потянулся к ней, коснулся губами ее щеки. Она привстала на цыпочки и закрыла глаза.


Глава девятая, в которой Андрея выгоняют из больницы.

Блажен, кто встречает новый день влюбленным!
Яркий солнечный луч бил из-под белой шторы совсем не по-зимнему, ложился на пол длинным жарким прямоугольником, и этого было достаточно, чтобы огромная и скучная палата приобрела веселый и праздничный вид. Андрюха блаженно потянулся, и его тощая щетинистая физиономия невольно расплылась в жизнерадостной улыбке. Чавкающий рядом Степаныч отложил на тумбочку покусанный бутерброд и с неподдельным удивлением развел руками, призывая в свидетели все остальное население:
- Гляньте-ка, братцы! Не иначе, татарин нынче помер!- Он протянул ладонь в сторону довольно хрустевшего пальцами Карелина и, убедившись, что стал центром всеобщего внимания, торжественно провозгласил:
- Кто-то из вас видел, чтобы Аркадьич когда-нибудь был таким бесстыже счастливым? Во! Смотрите сейчас! До следующего раза пожилые могут не дожить!
Карелин смущенно махнул на соседа рукой - Да ну тебя, Степаныч, скажешь тоже…- но улыбаться не перестал и еще раз блаженно потянулся.
В палате довольно загоготали, а Генка даже зааплодировал. Это получилось у него так естественно и искренне, что Андрюха невольно включился в игру, поднялся и церемонно раскланялся в пояс на все четыре стороны, посылая безбожно ржащим товарищам по несчастью воздушные поцелуи, от чего хохот только усилился.
- Господа! Господа!- он поднял руки над головой жестом голливудской звезды, требующей немедленного всеобщего обожания, - Я сегодня здесь, с вами! Я люблю вас, господа! Я счастлив, господа, и я принес это счастье вам! Я не вижу ваших рук, господа! Я не вижу ваших ног!..
Икающий от смеха Генка повалился на спину и принялся по-мальчишески болтать в воздухе всеми четырьмя конечностями, что вызвало новый взрыв хохота.
- Ой, перестаньте! Прекратите, ироды – шов трещит!- Иван Захарович и в самом деле корчился на одеяле в слезах, и было совершенно непонятно, отчего эти слезы – от боли или от смеха, скорее всего, и от того, и от другого.
Андрюха послушно брякнулся на кровать.
- Слушай, народ! А что, обход уже был?
Еремин отложил в сторону колбасу и облизнул пальцы:
- Было два обхода. И один завтрак. Но Михаил Васильевич будить тебя не велел.
- Ага…- Карелин почесал кончик носа и потянулся за будильником.- Елки зеленые! Десятый час!
- Да уж…- Степаныч ухмыльнулся и подмигнул остальной компании.- Ночью спать некогда. Свидания с девушками… Поцелуи при луне… Обжимания в курилке…
Палата снова зареготала. Андрюха удивленно огляделся по сторонам.
- Черти! Вот черти! Подглядели, поросята?
- Да прям уж! Нужен ты нам, подглядывать за тобой. В сортир ходил, а вы с барышней – как в витрине! Ох! Ах! Чмоки – а-я-яй! - Степаныч изобразил губами как чмокал, по его мнению, Андрей, и все опять схватились за животы. Иван Захарович слабым голосом молил о пощаде, но его никто не слышал. В разгар веселья пришла старшая сестра Таня. Она грациозно проскользнула между кроватей прямо к Андрею:
- Здравствуйте, Андрей Аркадьевич. Как себя чувствуете?
- Спасибо, Таня, все хорошо.
Таня очень старалась сохранить на лице серьезное выражение, но общее веселье в палате действовало слишком заразительно – уголки ее рта то и дело непроизвольно вздергивались, и ей приходилось прилагать много усилий, чтобы не хихикать.
- Точно, все в порядке? Вчера вечером…
- Это было вечером. Не волнуйтесь, Танечка, мы с вами будем жить долго и счастливо и умрем в один день.
Она все-таки хихикнула.
- Андрей Аркадьевич! Если вы и вправду себя хорошо чувствуете, может быть я принесу магнитофон? Помните, я говорила?..
Он кивнул:
- Ну разумеется. Сейчас и залезем ему в потроха. Несите.
Довольная Таня умчалась за магнитофоном, а Андрей занялся своим туалетом – умывался, чистил зубы, брился… Потом, как и обещал, занялся Таниной «балалайкой» - так он называл глупенькие китайские поделки, своей конструкцией больше напоминавшие не бытовую технику, а детские игрушки. Неисправность нашлась быстро – одно из пластмассовых колесиков в лентопротяжном механизме разболталось и то и дело норовило встать боком – врасклин. Андрей мудрить не стал, залил отверстие пластиком, который наковырял прямо от корпуса и расплавил зажигалкой, а потом проколол шилом заново. Колесико село плотно, будто новое, полуразобранная «балалайка» нечеловеческим голосом заорала про «Дальние моря, острова», которые «Никуда не денутся от меня». Со всех сторон на него посыпались похвалы и восторги. Он снова встал, потешно ссутулился, обнажил зубы в жутковатой дурашливой улыбке, принялся неуклюже дергать головой, помахивать «распальцовкой», как делают это человекообразные «крутые» на раутах, брифингах и прочих «стрелках».
- Га-га-га! О-го-го! Гы-гы-гы!- гремела палата, и только несчастный Иван Захарович торопливо пихал в рот уголок колючего верблюжьего одеяла – чтобы не смеяться в голос, чтобы стерпеть боль.
Андрюха тем временем уселся на место. Защелкнул половинки корпуса, свинтил винтами-саморезами. Похоже, «желтые братья» болтов и гаек не признавали принципиально.
- Пойду оплату получу.
Еремин,- снова с колбасой в зубах,- скабрезно ощерился:
- Это чем же? Денег, чай не возьмешь?
Карелин старательно нарисовал на лице смущение:
- Ну, как… Конечно, деньги – это некрасиво, и как бы… Я-то от чистого сердца, значит, и Танюша тоже, по идее… От чистого, имеется в виду…
Алексей Петрович моментально посерьезнел.
- Так ты что – вправду?..
Андрюха изо всех сил сдавил воздух в грудине, (чтобы щеки пыхнули настоящим румянцем), и скромно потупил взор, время от времени плавно взмахивая ресницами:
- Но ведь Танечка так мила… А я мужчина еще молодой, мне и пятидесяти нет… Не жирный, не лысый – как раз о таких все девушки мечтают… Да я давно заметил, как она ко мне относится.- Он незаметно подмигнул Степанычу и показал глазами на Еремина – «Гляди, мол, что сейчас с ним будет!»
- Так что ж нам стесняться-то? Зачем прятать чувства, зачем терпеть, наконец? Магнитофончик этот, ясное дело, только повод. Сейчас мы уединимся, а потом,- сами увидите!- она еще что-нибудь в ремонт притащит, лишь бы повод был еще раз со мною «расплатиться».
Толстый и лысый Еремин от таких речей поперхнулся пятисотрублевой колбасой и принялся немилосердно кашлять. Лицо его страшно исказилось, туша сотрясалась так, что пружинный кроватный матрас грозил сорваться с крепежных крюков. Карелин ласково похлопал беднягу по спинке:
- Так лучше?
Еремин яростно махнул здоровенной мохнатой ручищей, Андрюха едва увернулся.
- Ну зачем вы так переживаете? Разве я виноват, что вас девушки не любят? Стоит ли…- но тут волосатый кулак просвистел у самого его носа, Андрей отодвинулся в сторону и благоразумно заткнулся. Глянул на Степаныча, на Генку – «Как я его?» Генка откровенно катался по кровати, держась за живот, а ухмыляющийся Степаныч показал отогнутый вверх большой палец – «Молоток!» Еремин тяжело дышал, огромная мясистая физиономия пошла красными и фиолетовыми разводами. Андрюха же спокойно сунул под мышку татьянин аппарат и, беззаботно насвистывая, вышел вон.
Таня и в самом деле просто не знала, как его благодарить – прижимала к груди руки и повторила «спасибо» раз двадцать. Только Карелину хотелось одного – побыстрее отделаться от сестры и ее благодарностей, и пойти, - да нет, не пойти! Побежать! Именно побежать в палату к НЕЙ, к Фаине. К его новой, черт его знает какой по счету, но все равно – самой чистой, самой сильной, а потому – самой первой любви.
- Да что вы, что вы, Танечка,- вежливо проговорил он.- Я – что? Я ведь тут. Всегда - пожалуйста. Все, что в моих силах…
Татьяна, только и ждавшая этих слов, радостно всплеснула руками – «Ой, правда?» и мигом извлекла из платяного шкафа пыльный и древний, как египетский папирус, переносной черно-белый телевизор «Юность». Заметив, как скривилась андрюхина физиономия, она быстро залопотала, тиская пальчиками воротничок халата:
-Ну Андрюшенька Аркадьевич, ну миленький, ну пожалуйста! Нам так скучно иной раз тут ночами сидеть, а телек этот единственной радостью был! Может, получится, а? Ну постарайтесь, вы ведь умничка, у вас же все-все получается, ну что вам стоит?
В палату Карелин вернулся с телевизором в руках.
- Быстро вы управились!- съязвил уже успокоившийся Еремин,- А повод и вправду – снова налицо!
Андрей прошмыгнул мимо, водрузил телевизор на тумбочку.
- Это не повод, это премия. Будем теперь смотреть рекламу памперсов и прокладок круглосуточно и без всякого ограничения…- он хлопнул агрегат по грязно-белой крышке. – Только подлатаем малость.
- Эй, Аркадьич!- Алексей Петрович вдруг поманил Карелина пальцем-сарделькой, - Иди-ка, милок, протведай… А то от трудов своих, да не жрамши, вовсе ласты склеишь.- И он протянул основательный кус хлеба, щедро усаженный аппетитными колбасными кружочками. От удивления Андрюха не нашел что ответить, но людоедский по размерам бутерброд принял, по лошадиному помотав головой в знак благодарности. Вернулся быстренько на свое место, вцепился в добычу резцами и принялся шустро поедать нежданно доставшуюся халяву.
Еремин тем временем кряхтя свесил с кровати жутковато распухшие ноги, с трудом поднялся, опираясь на кроватную спинку, и направился к умывальнику. Воровато зыркнув в сторону двери,- не идет ли кто?- приспустил штаны, открыв располосованный пах, и принялся отдирать корку засохшей крови и гноя. Карелину стало не по себе и он отвернулся. Он представил себе, что чувствовал бы сам, будь покалечен судьбой подобным образом, когда не старый еще по сути, ты уже оскоплен злой болезнью, вынужден передвигаться враскоряку, через боль, через страдание, а тут еще ражие соседи начинают нагло и высокомерно тебя подначивать, демонстрируя свои, пусть и мнимые, но оттого не менее обидные из-за своей для тебя недоступности победы на личном фронте… Подаренный бутерброд встал поперек горла, Андрей, совсем как несчастный Еремин, начал давиться, багроветь и кашлять.
«Что? Что я могу для него сделать?»- с болью подумалось ему,- «Вырастить новые тестикулы невозможно даже при моих волшебных способностях. Но если б это и было возможно, если б я сделал невероятное и вернул бы конкретно ему, Еремину, звание мужчины, остались бы сотни тысяч, миллионы других, тех, кого я не знаю, никогда не видел и никогда не увижу… Господи! За что мне это! За какие прегрешения, за какие злодеяния?.. »
Он незаметно промакнул рукавом глаза и решительно направился к Алексею Петровичу. Тот уже закончил свой туалет и неуклюже усаживался в мятой постели.
- Послушайте, Алексей Петрович,- Андрей старался говорить предельно искренне, глядя Еремину прямо в глаза.- Если позволите, я попытаюсь вам помочь. У вас, наверное, сильные боли… Можно я попробую вас от них избавить?
Как ни странно, Еремин ни капельки не удивился. Он торопливо кивнул и улегся на спину, покорно вытянув руки вдоль тела:
- Ах, голубчик мой, сделай такую милость, век за тебя Бога молить буду! Ведь подохнуть не страшно, Андрюшенька. Если такой мне удел – куда деваться? Только слишком уж больно помираю, слишком тяжело…
Карелин закусил губу. «Генка, мать его! Проболтался, окаянный, выдал! Теперь начнется. Рекламу пустили – чудеса на халяву! О-о-о, только держись! Эх, беда, беда… Ну да все едино – не сейчас, так чуть позже слух бы прошел. Нет уж. Шила в мешке не утаишь».
- Расслабьтесь, Алексей Петрович. Штаны до колен спустите… И постарайтесь, пожалуйста, не шевелиться.
Тонкие пальцы заскользили по колыхающемуся волосатому пузу влево, вправо, вниз… За плотно сомкнутыми веками тек и вился уже знакомый цветной узор. «Сейчас… Еще… Еще немножко… Есть! Ох и ни хрена ж себе…» Андрей даже вздрогнул и на секунду - другую потерял связь с пациентом. Алексей Петрович не врал – его жизнь висела на ниточке. Хотя никакой онкологии Карелин не увидел, но заживление после столь обидной для любого мужика операции шло неправильно. Вернее было бы сказать - заживление не шло совершенно. Рана сильно кровила и гноилась, края и снаружи,– на кожных покровах,- и в глубине покрыты были зловонными некрозными образованиями. Не помогали, как видно, ни самые дорогие антибиотики, ни регулярные хирургические чистки. Площадь раны день ото дня неумолимо росла, а по мере ее роста таяли шансы бедного Еремина… Андрей вздохнул и вновь сосредоточился. Было уже ясно, что Алексею Петровичу надо серьезно регулировать обмен веществ, и он немедленно этим занялся.
Перестроить, переналадить всю эндокринную систему оказалось делом непростым и небыстрым. Когда закончил, Карелин чувствовал такую слабость, что чуть не свалился на пол – прямо Еремину под кровать. Если б не подскочивший Генка, который успел схватить его под руки, грохнулся б, как пить дать. Кое-как с чужой помощью доковылял на ватных ногах до кровати, опустился в ее прохладную глубину и прикрыл глаза. В радужном сиянии, струящемся сквозь сомкнутые ресницы, понеслись, закружились зыбкие видения. Ухватить их суть не было никакой возможности - слишком быстро плыли, извивались и изменялись, подобно сигаретному дыму, странные предметы и образы. Тем не менее, ничего жуткого, ничего угрожающего в них не было. Светлые, в опаловых и жемчужных тонах, спокойные, несмотря на стремительность и неуловимость, они действовали на Карелина мягко и умиротворяющее. Ему даже показалось, что он чувствует их нежные прикосновения к каким-то невидимым, но несомненно существующим, струнам души. Невыразимо приятная прохлада коснулась его лба, и он, не открывая глаз, улыбнулся – «Ах, как хорошо…». Прикосновение повторилось. Прохладное касалось щеки, медленно щекотало вокруг глаз, тронуло губы… И ангельский тихий голосок у самого уха:
- Ан-дрю-шень-ка…
Что это – сон? Продолжение галлюцинаций? Откуда этот светлый лик в нимбе солнечного света? Выпал ли он из хоровода прелестных призраков, совсем, было, усыпивших Андрюху, или сошел из заоблачной выси чтобы помочь, чтобы спасти, чтобы вернуть силы, нежно касаясь прохладными пальчиками его лица?..
- Фая…- Его обескровленные губы шевельнулись в слабой улыбке.- Ты пришла…
Прелестное личико озаряется искренней радостью:
- Господи, очнулся!
Андрей порывается сесть, она упирается ему в грудь маленькими, но удивительно сильными ладошками удерживает:
- Нет, нет! Нельзя!
Тогда он косит глазами чуть в сторону и понимающе кивает – «Ясненько…»: в левой руке иголка, пластиковая трубочка змеится по стойке вверх, к пузатому пузырьку. Снова глюкозу с витаминами льют.
Андрюха пытается разглядеть гостью получше. Он забавно щурится, морщит от бьющего в глаза солнца нос, ворочает головой туда-сюда, только это не помогает – Фаина нарочно сидит напротив окна, чуть отстранившись, чтобы на Андрея тень не падала. Играет, что ли?
Он пускается на хитрость. Делает страшные глаза и, заговорщически подмигивая, шепчет:
- Фая, а Фая… Нагнись – что скажу!
Она смотрит с веселой недоверчивостью, но все же нагибает к его лицу свою аккуратную головку:
- Ну?..
- Попалась!- тихо торжествует Андрей, обнимая ее за шею и пригибая к самой своей груди.- Теперь не убежишь! Узнаешь у меня, как зайчиков в глаза пускать!
Но Фаина легко выскальзывает и строго грозит хулигану пальчиком:
- А-я-яй, больной! Я буду вынуждена прибегнуть к сильным средствам, чтобы вы вели себя прилично! Вот влеплю вам седуксен внутривенно…
- Лучше язычок внутригубно!- по-прежнему шепотом парирует он, и Фаина прыскает, зажимая рот ладонью.
Карелин все же вынимает иглу, садится, свешивает с кровати ноги и некоторое время пытается побороть душившую тошноту и головокружение. Потом решительно встает. Фаина тревожно хватает его за руку, пытается удержать, но он мягко отстраняется и улыбается:
- Мне в штанишки пи-пи делать?
Это снова хитрость – просто так Фаина встать бы не позволила, а лежать в ее присутствии было выше его сил. Теперь он стоял прямо перед ней и довольно щерился всеми сохранившимися зубами – дескать, попробуй уложить снова! Она обреченно махнула на него рукой – «Совсем пропащий, неслух!»- и тоже разулыбалась.
«Самогонщики» следили за всей этой сценой затаив дыхание. Степаныч выглядывал поверх страниц своего гроссбуха, Иван Захарович делая вид, что его чужие шуры-муры не интересуют, безбожно косил, тем не менее, в их сторону глазами, Генка, который о существовании правил этикета просто не догадывался, с веселой наглостью глядел во все глаза и шумно глотал слюни. Старик Мартов, лежавший в дальнем углу, даже сложил умильно ручки и искренне прослезился. Один только Алексей Петрович никакого внимания на андрюхино бесстыдство не обращал – лежал себе колодой,- навзничь, руки по швам,- и если б не редкое дыхание, можно было б подумать, что он таки помер. Карелин приподнялся на цыпочки и поверх фаиной головы заглянул бедолаге в лицо. Удовлетворенно цокнул языком. На вопросительный взгляд Фаины пояснил:
- Это у всех так, наверное. Ты тоже в беспамятство впадала, когда я… - и осекся, увидев, как побледнело ее личико.
Она цепко ухватила Андрея за руку и изо всех сил потащила вон из палаты. Он покорно поплелся следом. Фаина шла быстро, низко опустив голову, и ни на кого не глядела. Протащив его до лестницы, она вдруг резко остановилась, толкнула твердыми кулачками к стене, и крепко ухватив за отвороты рубашки, заговорила с такой болью, что у Карелина, хоть и имел он немалый опыт семейной жизни, пережил бесчисленное множество женских истерик, тем не менее, сначала екнуло в груди, а потом заныло, заныло…
- Что ты делаешь? Ну что ты делаешь?- рыдала она, содрогаясь в его объятиях.- Ты же убиваешь себя! Ну, зачем? Почему? Для чего тебе понадобился этот толстяк? Ты отдал ему часть жизни… Своей жизни! И…- она прикусила язык и умолкла.
- И?- переспросил Андрей.
Фаина заглянула ему в глаза, нервно дернула плечами.
- И моей тоже. Потому что теперь наши жизни связаны.
У Андрюхи закружилась голова. А что ж вы хотите? Такое признание только у самого бестолкового не вызовет сердечного трепета и остановки дыхания, а Карелина можно было б обвинить в чем угодно, но только не в бестолковости и бесчувственности. Он попытался проглотить вставший поперек глотки комок, но пересохшее горло лишь сдавило болезненным спазмом – и все. Потому вместо ответа еще крепче обхватил ее и прижал к себе. Как ни старалась она сдержать слезы – не получилось. Распустила нюни, как маленькая. Уткнулась носом в андрюхину рубаху и ревела всласть, не обращая внимания на утешения и увещевания. Показавшаяся в дверях Таня увидела эту сцену и застыла в нерешительности. Карелин, сообразив, что ей что-то от него нужно, осторожно, чтобы не заметила Фаина, кивнул – «Что случилось?» Та выразительно округлила губы, будто произнося беззвучное «алло», поднесла к уху правой рукой воображаемую телефонную трубку, а левой сначала показала на Андрея, потом махнула в сторону ординаторской. Он нежно поцеловал Фаину в маковку и мягко отстранился.
- Извини, пожалуйста. Я быстро. Подождешь?
Она стрельнула на Таню глазами, торопливо отвернулась, чтобы сестра не видела ее зареванной мордашки, и согласно мотнула головой. Он погладил ее по плечу.
- Я потом забегу к тебе в палату, ладно?
Она снова кивнула.
Таня крутнулась на каблучках и зацокала по коридору, Андрей заторопился рядом. Фая поплелась следом.
«Что там? Кто звонит? Не дай Бог, с сыном нелады…»- у Карелина в голове скакали тревожные мысли, и он порывался идти быстрее, но обгонять сестру не решался. Таня широким жестом распахнула дверь ординаторской, указала на телефон со снятой трубкой на столе у доктора и шагнула в сторону, пропуская Андрея. Васильич, зарывшийся с головой в вечных своих бумажках, недовольно на него покосился, но вслух ничего не сказал. Карелин схватил трубку и, переведя дух, поднес к уху:
- Да, алло.
На другом конце линии весело зазвучал сочный баритон и Андрей облегченно вздохнул – звонил начальник узла связи, значит ничего страшного не случилось.
- Привет, Андрей Аркадьевич, как ты там – по станции своей не соскучился?- и, не дожидаясь ответа, продолжил уже серьезней,- Как у тебя со здоровьем? Ходить можешь?
Карелин утвердительно вякнул.
- Тут вот какое дело. Станция твоя без тебя взбунтовалась – работать вовсе отказывается. Мне из области второй день на мозги капают – жалобы, жалобы!.. Срочно надо что-то делать. Ты можешь меня чем-то утешить?

Андрей пожал плечами:
- А что бы вас утешило?
- Ну-у-у...- неопределенно промычала трубка,- Например, твой рапорт о том, что лечение закончено, и ты сегодня выходишь на работу. Во вторую смену.
- Лечение не закончено,- отозвался Андрей довольно резко.
В трубке на секунду грозно замолчали - начальник, по-видимому, набирал в грудь побольше воздуха. Карелин даже зажмурился. Тем не менее, истерики не последовало, шеф заговорил на удивление мягко, осторожно изгибая фразы просительными интонациями.
- Слушай, Аркадьич... Положение действительно серьезное. По городу и району отсох интернет. Конкретно отсох. Население не в счет,- тьфу на них,- но нет электронной почты в банках, в ФСБ, в налоговой... Весь портал выхода в сеть стоит. Уже вторые сутки стоит. Подозреваю, что сдохла аппаратура оптического канала. Чуешь, чем пахнет? Нас с тобой выкинут, как щенков. Утопят, как хомячков в унитазе. Я тебя прошу... Очень прошу! Приди, а? Разберись, пожалуйста. А я за тобой машину пришлю. Прямо сейчас, хочешь?..
Андрей зло сжал кулаки и взглянул на доктора. Тот уже отодвинул в сторону свои бумаги и внимательно прислушивался к разговору - мембрана в трубе стояла достаточно громкая, чтобы можно было отчетливо разобрать каждое слово. Васильич глядел на друга удивленно и немного испуганно - "Неужели поедешь?" В ответ на немой вопрос Карелин лишь раздраженно пожал плечами.
- Аркадьич! Ты меня слышишь, Аркадьич?- тревожно гудело в трубке,- Ты как? Согласен?
Васильич изо всех сил отрицательно замотал башкой - "Не вздумай!", но Андрей уже принял решение и предупреждающе поднял указательный палец - "Молчи!"
- Кто приедет? Игорек? Тогда пусть у монтеров захватит телогрейку и валенки - у меня ни одежды, ни обуви...
Он положил трубку и взглянул доктору прямо в глаза.
- Я должен ехать.
Карандаш в руках Васильича хрустнул и распался на две половинки.
- Вот что, Андрей Аркадьевич... Одежда и обувь у вас есть. Получите прямо сейчас - Роза выдаст. В регистратуре будет лежать закрытый больничный. Вы выписываетесь сегодняшним днем. За нарушение режима.
Андрей равнодушно кивнул и направился к двери. Когда взялся за ручку, сзади загремел отброшенный стул - доктор рванулся следом. Он цепко ухватил Карелина за плечо, зло развернул к себе; задышал в лицо яростно, дико вытаращив покрасневшие глаза.
- Ты что себе думаешь, что творишь? Двадцать минут назад лежал трупом под капельницей, а сейчас ему на работу понадобилось! Герой! Орден пора давать! А о других ты подумал? Обо мне ты подумал? Как я могу за тебя отвечать, если ты клал с прибором на все мои старания? На старания всего персонала! Он - герой! А мы - дерьмо! О нас можно ноги вытирать, в нас плевать можно! Без конца плевать! Не давая утереться!
Доктора просто трясло, лицо покрылось жутковатыми красно-фиолетовыми пятнами. Андрею захотелось взять его за руку, сказать что-то теплое, что-то доброе, но тот вывернулся, сильно оттолкнул и уже не закричал - завизжал, завизжал с отчаянной обидой, даже ногами затопал!
- Дурак! Дебил! Тебе божий дар достался, так ты и его с грязью мешаешь! Что, не так? В кого ты его ведрами льешь? В пустоту! Даром! Да ты!.. Ты!..
Утешать его Андрею сразу расхотелось. Он отстранился брезгливо и вновь взялся за ручку двери. На пороге все же обернулся.
- Я думаю о тебе. О всех вас. Если не будет работать электронная почта, вы с большим опозданием получите зарплату. И не только вы. Пусти...
Но никто его не держал. Васильич отвернулся и смотрел в потолок, судорожно икал – обиделся, видно, мужик до слез. Карелин тяжело вздохнул и пошел прочь. Игорек теперь, наверное, уже выехал. Надо встречать…


Глава десятая, в которой Андрюха попадает, наконец, на свое место.

Замызганный УАЗик лихо развернулся у дверей телефонной станции, скрипнул тормозами и остановился. Мордастый Игорек весело хлопнул Андрея по колену:
- Что, Аркадьич, сильно соскучился по своим телефонам?
Карелин рассмеялся.
- Так заметно?
- А то нет! Всю дорогу на тебя смотрю - лыбишься как дурачок. Достала тебя, видать, больница! Скажи, на работе лучше!
- Лучше, Игорюха, лучше! Тут хоть иголки в задницу не втыкают...
По гулкой лестнице он взбежал на второй этаж, распахнул дверь в машинный зал.
- Привет!
В ответ услышал только беспорядочный стрекот тысяч реле в коммутационных полях - в помещении, имеющем размеры дворовой хоккейной коробки, не было ни одной живой души.
- Валя! Валентина! Ты где?- позвал он дежурную.
Тишина.
Карелин пожал плечами и прошел прямо к модемной стойке. Бегло осмотрел ошалело мигающую индикацию, на нескольких модемах надавил кнопку сброса - "Ну-ка, что скажете?" Бесполезно. Поморгав несколько секунд красненькими светодиодами, модемы вернулись в режим ожидания - серверы областного центра молчали.
- М-да...
Он отошел к кроссу, подключился к городской линии и настучал на телефонной клавиатуре осточертевший уже номер сервисной службы.
- Здравствуйте, Красино беспокоит. Миша на месте? А где? Нет, я понимаю, что у человека может быть отпуск... Подождите, девушка, подождите!.. Но кто-то ведь должен замещать? Хорошо, давайте Колю.
Пока трубка шипела, а невидимая девица в далеком городе искала какого-то Колю, Карелин тихо матерился. Бардак с интернетом длился с той поры, как этот самый интернет появился в Красино и еще четырех районах, которые обслуживал красинский узел электросвязи. Особых проблем, правда, не было. Аппаратура практически не ломалась, оптоволокно, заменившее допотопные кабели с медными жилами, вело себя выше всяких похвал. Но вездесущие компьютеры, которые, собственно, и гоняли по оптоволокну информацию, то и дело висли, связь рвалась, начальство психовало. Ничего суперсложного в том, чтобы перезапустить тот или иной сервер, не было. Здесь главное, чтобы инженер, который имел право выполнить перезагрузку, находился в момент сбоя на месте. Теперь просто совпало так, что бесхозными оказались одновременно оба конца линии - в Красино инженер попал в больницу, а в области ушел в отпуск. И, как обычно, обязанности на время отпуска возложили на специалиста, знакомого с чужим хозяйством лишь в самых общих чертах. Что ж тут поделать? Все как всегда. Только теперь из-за этого поссорился Карелин с доктором насмерть - разве простит Васильич такое хамство со стороны пусть и друга, но, все-таки, в данный момент - пациента? Андрюха и в самом деле доставил доктору хлопот немерено, а сегодня и вообще - ушел внаглую, плюнув на прямой запрет. Кто ж такое вытерпит? Кто такое простит? Вот и матюгался Карелин на чем свет стоит - сначала мысленно, потом начал бормотать под нос, а потом и вовсе разошелся - чуть не в полный голос громоздил этаж за этажом, все пытался огорчение свое матерщиной заглушить.
- Это вы с кем разговариваете?
Андрюха вздрогнул и едва не уронил ожившую вдруг трубку.
- О, извините, ради Бога! Это не вам! Не вам, клянусь!
На том конце скептически хмыкнули.
- Нас так часто кроют... Прямо в глаза. Так что у вас там, в Красино, стряслось?
Андрей, с лицом, полыхающим помидорными расцветками, кое-как взял себя в руки.
- Я говорю с Колей?
- Ага-ч. Эт он. В смысле - я. Что случилось-то?
Карелин совсем успокоился. Заговорил сразу четко, по-деловому.
- У нас нет выхода на ваш портал. Опять, скорее всего, сервак завис. Здесь, на станции, я все проверил, диагностика выполняется четко. Так что...
Трубка задумчиво замычала. После нескольких секунд загадочной тишины неизвестный Коля отключился - запикало "Отбой". Андрюха с ненавистью глянул на трубку и положил на место.
- Вот, мать-то их в ...
Сунув руки в карманы фуфайки, он нервно забегал вокруг кросса, лихорадочно пытаясь сообразить, что же теперь делать. Самым умным было бы доложить о случившемся боссу, и пусть дальше думает он. Пусть ругается с областным начальством, требует наведения порядка в собственных епархиях, прежде чем сваливать вину на низовые звенья... Только вот проблема в том, что в любом случае связь восстанавливать придется им с Колей. Других здесь сейчас просто нет. Так стоит ли поднимать бестолковый шум? Один черт, в результате скандала кто-то там, наверху, захочет сделать оргвыводы, кого-то накажут, накажут материально, и виноватыми в любом, опять же, случае, будут названы козлы отпущения. То бишь, он сам, и этот странный Коля. Значит, надо снова звонить, материть Колю нещадно,- сам сказал - привычный,- добиваться своего любой ценой!
"Да! Только так. Только так..."
Карелин снова метнулся к телефону. Но тот закурлыкал сам. Андрей схватил трубку:
- Красино, инженер Карелин!
- Ага...
Нет, все-таки этот Коля - что-то с чем-то...
- Коля, куда ты пропал?
- Э-э-э... Да я просто в серверную перешел. Отсюда и звоню. Ты, случайно, не знаешь, какой тут "пенек" на ваше направление работает?
Этого Андрюха уже просто не выдержал.
- Коля, еж твою в клеш, кто из нас сейчас в серверной, у кого мониторы перед глазами, трах-тарарах, в Бога, в душу?..- и добавил еще пару-тройку выражений, имеющих хождение исключительно в среде сапожников и монтажников.
Непробиваемый Коля дослушал коллегу вежливо, не перебивая, потом восхищенно вздохнул:
- О как! Здорово. Слушай, спиши слова, а?
Ну как на такого обижаться? Андрюхина злость моментально прошла, он даже заулыбался.
- Легко! Только давай сначала «электронку» наладим, а то как же я тебе "мыло" скину?
- А я что делаю? Только тут "системников" два десятка стоит, а монитор - один. Видеосигнал "галетником" переключается. Попробуй, угадай...
Карелин прикусил губу - "Не понос, так золотуха!.."
- Слушай, ну там, наверное, шильдики есть, что-то где-то написано? Или как?
- Да не вижу ни х...- снова вздохнул Коля.- Мишка наизусть все знает... Есть тут на корпусах какие-то каракули карандашом - и все.
- Ищи, Коля, ищи, милый, на тебя вся надежда!
- Да ищу вот... Ищу... Ага! Ясно. Сейчас все сделаю.
Трубка снова запищала, и Андрей вернул ее на рычаг. Сам уставился в красные модемьи глаза, ожидая результатов. Примерно через пару показавшихся годом минут индикация дружно мигнула, среди сплошной красноты засверкали зелененькие точки - "Received Data", "Sent Data"... Есть связь!
Телефон снова ожил:
- Ну и как?
- Колян, ты - гений! Все путем! С меня пиво.
- Ага-ч. Рыбу не забудь.
- А то! Слушай, а ты что, недавно там?
- Где?
Кажется, Коля снова начал «тупить», испытывая «на изгиб» терпение собеседника. Но Андрей больше злиться не мог, к неподражаемому Коле он испытывал теперь, когда беда миновала, почти родственные чувства.
- Ну, в службе сервиса. Что-то я с тобой раньше не пересекался.
- Не-а. Я давно работаю. Только не в "сервисе". Я в бухгалтерии, программистом.
Андрюха икнул.
- А почему ж ты тогда в связь, в "железо" полез?
- Что делать? Сказали - посмотреть, я посмотрел. Нету больше никого. Мишка в отпуске, ребята в командировках по районам - не у всех же так, как у вас...
- А как у нас?- недопонял Карелин.
"Там" удивились.
- Гм... Ну... Ваша служба считается лучшей по области. Все премии - ваши. Ежемесячно контора вам башляет неслабо. Все вам завидуют...
- Ты уверен?
- О чем ты?
- Ну... Лучшие! Премии!
- Так я ж тебе говорю - за бухгалтерию отвечаю. Все деньги - через мои руки.
Теперь пришла очередь удивляться Андрюхе. Больших ежемесячных премий он ни разу не видел, ни о чем подобном не слышал. Наоборот - на каждой планерке начальник ругал всех нещадно за хреновое качество связи, доставал станционных работников бесконечными проверками и так называемыми "контрольными наборами". Это когда на станцию приходит конторский работник и требует в его присутствии выполнить сто раз подряд набор на встречную АТС, потом в какое-либо село, потом - по "межгороду". Каждый неудачный звонок фиксируется, потом начальство соответствующим образом "корректирует" зарплату персонала. Но чтобы премии сыпались, как из рога изобилия?..
- Суки... Ах, суки!..
- Чего?
- Ладно, Колька, не грузись. Все нормально. Ты, знаешь ли, молодец. Таких бы мужиков побольше, не так бы мы все жили... Ну что, пока?
- Пока...
Андрей ласково погладил трубку и отошел на свое место - возле компьютера, который управлял станцией. Чисто автоматически "завел" карточный пасьянс - кидал карты из стопки в стопку, а сам все думал, думал... Судя по всему, их узел связи числился в передовиках не месяц и не два. Скорее всего, соки из персонала начали давить именно тогда, когда их "отметили" в первый раз. То есть, примерно года полтора назад. И все это время "контора" свято хранила тайну, изыскивая любые способы отсечь "технарей" от дележа добычи. Теперь, если даже эти факты станут общеизвестны, ничего по сути не изменится. "Технарей" ежемесячно лишали премий на вполне "законных" основаниях. А то, что идеального качества связи добиться с имеющимися ресурсами невозможно в принципе, это уже, как говорится, вопрос второй.
"Теперь все просто будут знать - в конторе получают несколько больше, чем казалось. И все. Или - не все?"
Где-то в другом месте, в крупном городе, например, никто бы и прятаться не стал - брали бы с чистым сердцем, пинали бы холопов в свое удовольствие, как и положено в стране развитого феодализма. Но здесь, в Красино, как и вообще на селе, слишком еще велика сила патриархальных уравнительных традиций, и откровенное пренебрежение ими грозит "удельным князьям" потерей "лица". Или, как сейчас выражаются, имиджа. Так что рассказать об открытии и станционному, и линейному персоналу - дело в любом случае полезное. Пойдет слух, наушники быстренько передадут его шефу, и, глядишь, какие-то крохи с барского стола начнут перепадать на скотный двор...
Противно затренькал прямой телефон - САМ звонит.
- Вспомни говно - тут и оно...
Андрей и снял трубку.
- Да, Владилен Абрамович!
Шеф, очевидно, уже заметил наличие доступа в интернет,- "аська" у него никогда не отключается,- и теперь ему чесалось поинтересоваться, в чем же, собственно, были проблемы.
- Лихо ты!- довольно зарокотала трубка.- Получаса не прошло! И что там было?
Андрей пожал плечами:
- Да ничего страшного. С областью созвонился, быстро нашли неисправность. Там сейчас хороший специалист интернетом занимается, потому и наладили все быстро…
В трубке хрюкнуло.
- Ну, молодец, молодец! Хворать-то еще долго собираешься?
- Так не от меня ж зависит…
Тон начальника сразу стал строгим.
- Как сказать, как сказать… Между прочим, премия за февраль ожидается. В размере оклада.
У Карелина внутри больно екнуло. Премия! Значит, слухи уже и без его помощи начали работать. Да только самому Андрею не видать этих денег, как собственных ушей – те, кто «бюллетенил», премий не получают…
- Э-э-э… Владилен Абрамович… А со мной ничего придумать нельзя?..
- Ну почему же?- Начальник, почуяв, что подчиненный заглотил крючок до самых кишок, снова заговорил ласково, как добрый папик.- Выходи завтра на работу, а больничный совсем не оформляй – мы тебе «восьмерки» в табеле поставим. Потом, когда в отпуск пойдешь, отработаешь. Мне это тоже выгодно – меня хозяин за ваши больничные дрючит нещадно. Ну как, идет такое дело?
Андрей прикусил губу. Отпуска было жалко до слез! Только что ж поделать? Деньги нужны позарез, нужны сейчас. А отпуск… Не был в отпуске почти пять лет - не умер. Плевать…
- Хорошо, Владилен Абрамович. Выйду завтра. Вы только распорядитесь, чтобы меня сейчас назад, в больницу доставили. Я вещи соберу.
Начальник возмутился.
- Здрасьте, я ваша тетя! Это с какого ж перепугу я здоровым мужикам буду давать машину, чтоб два квартала проехать? У тебя, слава Богу, ноги целы – прогуляешься по свежему воздуху. Другие каждое утро «от инфаркта» бегают, а ты, видать, вовсе себя распустил – километр пешком лень пройтись! Не стыдно, Андрей Аркадьевич?
Рожа у Карелина пошла цветными пятнами, дыхание перехватило, руки затряслись.
- Стыдно, Владилен Абрамович…
- То-то же! Ладно, будем считать, что я глупостей твоих не слышал. Все! Завтра в семь тридцать жду на планерке.
И отключился.
Карелин медленно, со свистом, выдохнул сквозь до боли стиснутые зубы. С усилием разжал закаменевшие кулаки. Помотал головой, пытаясь «устаканить» взбесившиеся мозги. Потом встал и подошел к окну – необходимо было срочно переключить на что-то внимание. На что угодно переключить, иначе кипящая в груди ярость разорвет сердце. А умирать нельзя! Никак нельзя! Мальчишка в далекой Москве один, без отцовой помощи не выдюжит… У-у-у! Задрать бы лицо к небу, завыть бы волком! А и этого нельзя – за стенкой люди работают, напугаются, потом позорить будут. Эх, жизнь…
- Ой, Андрюшик!..
Карелин вздрогнул, будто его поймали на воровстве, и резко обернулся. С трудом изобразил ответную улыбку:
- Привет, Валюша...
Сияющая Валя подбежала к нему и схватила за руку.
- Здравствуй, здравствуй! Как хорошо, что ты пришел! Ты как, уже выписался?- Потом внимательно оглядела клоунский наряд инженера,- пузырящиеся спортивные штаны, ноги в замызганных валенках, телогрейка поверх футболки,- и всплеснула руками.
- Сбежал!
- Считай, что так!- рассмеялся Андрей.- Ладно, давай, рассказывай, как у вас тут дела. Абонентских комплектов много сожгли? И, кстати, почему станция открыта настежь, а тебя нет? Что за бардак?
Валентину наезд начальника не обескуражил и ни капельки не огорчил - она только шире заулыбалась и шаловливо начала водить пальчиком по его ладони, хитро заглядывая в глаза:
- Ах, Андрюшенька! Тебе ну совершенно не идет быть злым! Я в туалет бегала - что, нельзя? Комплектов сожгли немного, всего-то штук шесть...- но, уловив недоверчивый андрюхин взгляд, торопливо поправилась:
- А может, десять!.. Не больше.
Абонентские комплекты,- вводные электронные устройства для подключения абонентов,- были "ахиллесовой пятой" телефонной станции и вечной головной болью обслуживающего персонала. В линии то и дело попадало постороннее напряжение из силовых и осветительных сетей, в провода били молнии, а зачастую хулиганили сами абоненты, стремясь выяснить детскую проблему - "А что будет, если соединить проводочками вот эту розетку вот с этой?" Никаких особых эффектов в квартире экспериментатора обычно не случалось, зато на станции раздавался оглушительный хлопок и из "статива",- высоченного металлического шкафа, содержащего эти самые абонентские комплекты,- вырывалось облако едкого белого дыма. "Штатные" защитные устройства и различные самодельные андрюхины ухищрения помогали слабо - разрядники, предохранители срабатывали, но "АКашки" успевали стрельнуть раньше. Все-таки, "против лома нет приема".
Карелин осторожно вытащил свою ладонь из цепких валиных пальчиков и кивнул на дверь кладовки:
- Показывай.
Валя пожала плечиками и, пританцовывая, направилась в дальний угол машзала, где располагались подсобные помещения - комната отдыха и кладовая ЗИП. Увидев полный ящик "дохлых" плат, Андрей схватился за сердце.
- Е мое...
Дежурная снова цапнула его за руку.
- Да ладно, что о железках переживать? Тебе сейчас вредно волноваться. Пошли отсюда. Постепенно все починится...
Она силой вытащила инженера за порог и пнула дверь ногой.
- Пойдем, посидим. Расскажешь, что у тебя, да как.
Усадив Карелина за стол, быстро сообразила горячий чай и нехитрые сласти - несколько пересохших печенюжек и пару карамелек в липких фантиках. Сама уселась напротив, подперла щечку кулачком и уставилась на начальника влюбленными глазами. Андрюха засмущался.
- Да что говорить-то? Сама знаешь, как оно там - в больнице. Лучше давай, рассказывай - как тут? Что случилось, что не случилось?..
Валентина всплеснула руками.
- А ведь точно! Случилось! Нам в следующую получку премию пообещали! И знаешь, сколько процентов?
- Сто!- усмехнулся Карелин.
- Точно!..- удивилась Валя.- Так ты уже знаешь... Ну, так не интересно! Ты что, не мог притвориться, что впервые слышишь? Весь кайф обломал...
Она заметно огорчилась, но через секунду уже вновь сияла передними зубами:
- Все равно - здорово! Правда?
- Правда.
Валя притворно-сурово свела брови к переносице и довольно похоже его спародировала:
- "Правда!"
И тут же сама расхохоталась собственной шутке.
- Нет, Андрюшик! Я просто не знаю, что могло бы тебя развеселить! Деньгам - и тем не рад! Ну что ты как бабайка - такой сердитый? Улыбнитесь, мужчина! Завтра ваш праздник, поздравлять вас будем, целовать, водкой поить! Ты кто у нас - старлей запаса?
- Капитан.
- Капитан, капитан! Улыбнитесь!- пропела она задорно и снова рассмеялась.
Карелин послушно растянул рот до ушей. Потом снова сжал губы в злую ниточку.
- А скажите-ка мне, барышня - что тут в народе говорят про эту премию нежданную? Какие причины называют?
Дежурная забавно сделала круглые глаза, зыркнула в сторону закрытой двери и легла грудью на стол:
- Тс-с! Давай ухо!
Андрей нагнулся навстречу.
- Тут Верка из налоговой, ну, знаешь, у нее еще кликуха "Ножки Буша"... Да знаешь ты ее, все ее знают! Так вот. Поссорилась она с Катькой из нашей бухгалтерии, да прямо на рынке, представляешь?
Карелин недовольно дернул головой: "При чем тут?..", но Валентина не дала ему раскрыть рот:
- Ты слушай! И вот орали они друг на друга прямо в очереди, орали, и эта самая Верка кричала на Катьку, что про все их махинации знает и прямо здесь, на базаре, всем все расскажет! А той, дуре, уйти бы потихоньку и не отсвечивать, а она вместо этого Верку проституткой обозвала, и бл...дью, и начала всем вокруг рассказывать, как эта Верка еще девчонкой перебрала всех пацанов сначала на своей улице, а потом и на ее - на Катькиной! У той даже окорочка подломились - чуть прямо на лед не села! И вот тогда она и заявила - вы, мол, своих рабочих грабите! Сами хапаете и ртом, и ж...пой, а работяги ваши х... сосут! А я, мол, пусть и б...дь, да б...дь честная! И через полчаса уже весь узел связи, вся контора как улей гудела. А через день про премию объявили. Вот!
Андрей улыбнулся. Уже не понарошку, а взаправду улыбнулся. Он потрепал раскрасневшуюся Валентину по щеке, потом хлопнул по плечу:
- Здорово! И сколько же "конторские" тайну хранили? Год будет?
- Больше! Почти два! Эх, интересно бы знать - сколько кто у них там получал, а? Только разве теперь узнаешь...
Тут какой-то шкодливый чертик ткнул Андрея куда-то между ребрами, и тот, сам того не ожидая, вдруг хмыкнул:
- Да чего уж проще...
Валя снова округлила глаза.
- Да? А как?
- Ну, зачем тебе?- спохватился Андрей,- Чего лишний раз-то расстраиваться, зачем нервы трепать?
Только Валентина уже вцепилась в него мертвой хваткой - уговаривала, льстила, заглядывала в глаза, обнимала и гладила по головке, и он не выдержал, сдался:
- Ладно. Но это - страшная тайна! Никому, слышишь? А то и дня здесь больше не проработаем... Вылетим на хрен, да с волчьим билетом!
Он пересел к компьютеру, Валя, угнездившись рядом, уткнулась в экран. Андрей бойко затарахтел клавишами. Его "страшная тайна" заключалась в том, что несколько лет назад, когда монтировалась локальная сеть, заметил он одну интересную ее особенность: "конторские" и "станционные" компьютеры, хотя и были объединены в разные домены с запретом прямого доступа, подключены были к единому серверу, где и хранились архивы практически всей электронной переписки узла связи. Конторские работники, не знакомые со спецификой работы электронной почты, свято хранили секретность распечатанных на бумаге документов, зато любой желающий мог влезть в открытые для общего доступа папки почтовых клиентов и распорядиться их содержимым по собственному усмотрению. Это была недоработка "областных" программистов, но, похоже, кроме Карелина, никто о ней просто не догадывался. Пару раз Андрюха из чисто спортивного интереса влезал в запретные каталоги и читал их содержимое, однако ничего интересного там не находил, а потом фактически забыл о своем открытии. И теперь вдруг вспомнилось.
- Вот, гляди. Это - банковские ведомости для перечислений на зарплатные счета работающих. Какой месяц будем смотреть?
Валя, у которой от увиденного фокуса перехватило дыхание, едва слышно пискнула:
- За прошлый...
Карелин кивнул.
- Так. Ищем архив с идентификатором 200501... Раскрываем... Опа! Читайте, завидуйте...
Валентина ахнула.
- Андрюшик, миленький! Убери это, пожалуйста, а то у меня сейчас родимчик случится! Ма-моч-ки!
На экране монитора уже снова висела миленькая заставка с резвящимися котятами, а Валя все глядела в стекло, не моргая и разинув рот. Карелин ткнул ее кулаком в бок, она очнулась, закрыла лицо ладонями и жалобно всхлипнула.
- Ну за что нас так, за что? Чем мы хуже? Почему так?
Андрей грустно рассмеялся.
- Как говорится, "кто на что учился!" Да брось, не переживай сильно. В любом случае те, кто у кормушки, найдут способ съесть больше. Так раньше было, так есть, и так будет. Сколько ни устраивай бунтов да революций, человека не переделаешь.
Валя вдруг вскочила и зло топнула ногой.
- Нет! Ты представляешь? Ведь не на тысячу, не на две Светка больше меня получает! Почти втрое! И ведь дура - дурой! Неумеха! Двоечницей сроду была! А у меня - институт! И что? Что? Скотство какое! Я - тут! А она - там!.. Да если б я столько получала, разве б пацаны мои ходили такими оборвышами? Практически все на них - сэконд хэнд! И сама бы приоделась, и муж бы на бомжа похож не был! Но мы - концы с концами... А они!..
Андрей обхватил страдалицу за плечи и усадил обратно на стул. Придвинул ближе чашку:
- На вот. Попей, угомонись. И не забудь: о том, что видела - никому! Ясно?
Дежурная испуганно кивнула.
- Я и так уже сто раз пожалел, что на поводу у тебя пошел. А теперь слушай задание на сегодня...- и он подробно объяснил, что обязательно надо сделать работнице до конца смены, а также что должна делать ночью и утром меняющая ее Татьяна. Затем проверил ведение кроссового и станционного журналов, побурчал немного по поводу вечной девчачьей неаккуратности и засобирался уходить. Долго возился в шкафах, перебирал разный хлам, потом все же позвал Валентину.
- Слушай, у нас старая монтерская кепка где-то валялась… Ты не видела?
Валя закатила глаза за лоб, изобразила глубокую задумчивость.
- Мы ее, наверное, выкинули. Помнишь, когда новый год тут отмечали, Славке плохо стало, и он под стол наблевал? Точно! Мы тогда много тряпья испоганили, пока выгребли. И кепка тоже на помойку пошла… А зачем тебе?
Андрей расстроенно махнул рукой.
- Понимаешь, я из больницы с Игорьком приехал, без шапки. А теперь придется пешком шлепать. Минут двадцать ходу… На улице морозит, и ветер.
Валентина всплеснула руками.
- Глупости! Если тебя привезли сюда, то должны и обратно отвезти. Давай-ка я сейчас сбегаю к Игорьку - договорюсь.
Андрей покачал головой.
- Не стоит. Ни

Прошу извинить за отрывочность публикации. СЮДА много не вставляется. Разместить ГДЕ-ТО, а здесь дать ССЫЛКУ тоже не могу, мало того - никак не могу найти инструкцию КАК ЭТО СДЕЛАТЬ. Беспокоить по такому поводу админа или модератора не хочу. Штурм назвал меня тупым, наверное так и есть, но разместить текст на яп-издате тоже не удалось. В разделе ПОМОЩЬ нашел много разных правил, выяснил что можно, а что нельзя, но не нашел инструкции даже по такой простой вещи - как вставить значок сохранения авторского права и ссылку на собственный ник. Сейчас превышен лимит постов, разместить оставшиеся главы нельзя даже по фрагментам. Кто заинтересовался романом, кому интересно продолжение - ждите вечера или ночи 29 сентября, я не знаю, когда ограничение потеряет силу и я смогу вставить еще пять фрагментов. А вообще - крайне неудобный интерфейс для размешения длинных текстов. Или, опять же, все дело в отсутствии подробных инструкций.

ждем

tschapaew
И я - жду...
Жаль, что никто не может подсказать как помещать большие тексты и ссылки...