Оборотни против вампиров. Ужастики! Читаем рассказы и голосуем

Лента рассказов изобилует ужасами, рекомендуем читать только днем при свете Солнца и чтобы рядом были люди! Подумайте хорошенько, а нужно ли оно вам? Авторы напугают не на шутку. Итак, понеслась!

27 постов.

1. Поиграем, тетя?
2. Последний заказ
3. Гадство
4. Проклятый старый дом
5. Пожирательница
6. Старый знакомец
7. Сны в снежную ночь
8. Местная
9. Рабочий класс
10. Запретный район
11. Разбитое зеркало
12. Venit tempus
13. Конфа
14. Оборотень сильнее вампира
15. Шедевр
16. Встреча одноклассников
17. На заре голоса зовут
18. Контент
19. Выбор
20. Ты не поверишь
21. Манящий свет в конце тоннеля
22. Самая обычная история
23. Стимул
24. Роль
25. Они среди нас

Внеконкурс
Кровавая Мэри
Зло вернулось
Дьявол здесь
Тещина улыбка

Пара электронных форматов по этой ссылке.

Условия тут. Голосование до 21-00 мск 8 ноября.

Это сообщение отредактировал Акация - 4.11.2024 - 14:48

1. Поиграем, тетя?

Нога подогнулась, и Марина вскрикнув, потеряла равновесие и кубарем покатилась по травянистому склону, безуспешно стараясь зацепиться за что-то чтобы замедлить падение. Оно замедлилось само, когда левая нога девушки зацепилась за выступающие корни, и лодыжка не выдержав такого испытания с хрустом сломалась.
Издав дикий вопль боли, она почти сразу затихла, сжав зубы, стараясь не шуметь, хотя и понимала - уже все-равно. Живой ей из этого леса не выбраться.
Преследователь уже спускался по склону оврага, в который так неудачно упала девушка. Он представился Семеном, предложил хорошо провести время за городом. Почти не обманул.

Мужчина тем временем спустился, подошел к ней, присел рядом, в руках ублюдка уже был нож.
— Поиграем, тетя? — спросил он неожиданно звонким, детским голосом.
— Отойди от девицы! — Семен резко выпрямился глядя куда-то за спину Марины, произнес:
— А ты кто такой?
— Лесник, — ответил голос, а затем по ушам Марины ударил звук выстрела, а Семен нелепо взмахнув руками завалился на спину.
Марина попробовала повернуться, чтобы увидеть спасителя, но по телу разливалась предательская слабость и она не смогла.

— Не шевелись, все хорошо, — произнес тот же голос, а в следующую секунду ее подняли на руки. Она повернула голову, но лицо спасшего ее мужчины скрывалось под капюшоном, и она даже не смогла определить его возраст.
— Спасибо, — прошептала она и отключилась.
Очнувшись, Марина поняла что лежит на чем-то твердом. Боль в ноге утихла, зато затекла спина и руки. Пошевелилась и услышала:
— Выпей, полегчает.
К ее губам поднесли кружку с чем-то горячим, и Марина сделала несколько глотков. Напиток напоминал бульон, но сильно горчил и она слегка поморщилась.
— Сейчас займусь твоей ногой.
С этими словами хозяин распорол ее штанину, прошелся пальцами по щиколотке, от чего Марина заорала от боли, но не смогла пошевелиться, казалось тело перестало принадлежать ей.
— Потерпи, — сказал хозяин, — сейчас станет хуже. И с этими словами он взял в руки здоровенный тесак, и одним ударом отсек ей ступню сломанной ноги.
Марина буквально задохнулась от ужаса и боли, крик застрял в горле, а маньяк почти нежно погладил обрубок и сказал?:
— Люблю порядок, — и повторно взмахнув тесаком, отрубил несчастной вторую ступню.
Слезы брызнули из глаз девушки, она заорала срывая связки, но так и не могла пошевелиться.
Маньяк тем временем прижег ее раны, останавливая кровь, и сняв плащ склонился над жертвой:
— Предварительные ласки закончены, — прошептал он, лизнув ее ухо, — всегда хотел с безногой, — добавил он и Марина наконец-то потеряла сознание.

Она резко села и сразу же посмотрела на ноги. Обе стопы на месте, даже перелома нет.
— Это был сон? — прошептала она, и потрогала пальцы на ногах, словно желая убедиться - на месте ли они. Все было там где и положено, и Марина осмотрелась. Незнакомое помещение, похожее на больничную палату. Только вместо коек на полу лежали матрасы. На одном из таких она и очнулась. Марина прислушалась, но ничего не услышала. В помещении царила тишина.
Стараясь не шуметь, она подошла к двери и потянула за ручку. Дверь открылась совершенно бесшумно, выпуская Марину в пустой, длинный коридор без окон.
Тут стоял полумрак. Слабый свет от расположенных под потолком ламп дневного света, с трудом разгонял густую темноту.
Марина растерянно замерла. Выходить в коридор не хотелось, там было опасно, она чувствовала это. Девушка решила вернуться в палату, проверить окно, но ей хватило одного взгляда чтобы замереть от ужаса.
За окном кто-то или что-то было. Оно прижималось к стеклу, заглядывая в палату. У существа были большие, желтые глаза, улыбка от уха до уха демонстрировала ряд острых треугольных зубов, чем-то это существо напоминало игрушку, Марина точно не помнила название, вроде “Хаги-Ваги”, но если игрушка была забавной, то вот это - внушало ужас.
Марина выскочила в коридор и побежала выбрав правую от палаты сторону, все время опасаясь услышать звон разбитого стекла, и топот ног жуткого существа, но в больнице царила тишина.
Коридор казался бесконечным, и девушка остановилась стараясь отдышаться. Ее никто не преследовал, девушке уже начало казаться что напугал ее не неведомый монстр, а дурацкий рисунок на стекле.
Когда сердце перестало выпрыгивать из груди, и она немного успокоилась, Марина услышала тихий стон. Сложно сказать что двигало ей, почему вместо того чтобы как можно быстрее оказаться подальше, она пошла на звук. Стон доносился из-за двери с номером три, и толкнув ее девушка несколько секунд постояла на пороге, глядя в палату со смешанным чувством страха и злорадства.

На полу лежал Семен, тот самый, который преследовал ее в лесу. Ноги мужчины были изломаны, переплетены друг с другом, словно кто-то пытался заплести их в косу.
— Марки, помоги! — прохрипел он, стараясь подползти к ней.
— Помочь?! — она вдруг расхохоталась и начала пятиться, — ты, ты… — она не могла найти слов, воспоминания из леса вдруг потускнели, вместо них в память начали стучаться иные картинки, слишком смутные чтобы рассмотреть их, но Марине стало казаться что она видела Семена раньше, и совсем в иных декорациях.
— Ты тоже замазана! — вдруг заорал он, — ты приводила их, ты…
Она не стала слушать, повернулась и побежала прочь от этого страшного места.
Коридор вильнул, и девушка выбежала на лестницу. Сбежала на два пролета и оперлась о стену. Она не привыкла столько бегать, ноги гудели, сердце колотилось как бешеное, перед глазами плясали черные круги. И потому она не сразу поняла, что ее рука погружается в стену, а когда поняла, то было поздно.

Камень втягивал ее внутрь, сначала как в болото, просто удерживая и не давая освободиться. А потом она услышала смех. Громкий, заливистый, полный радости смех, и звонкий детский голос вдруг спросил:
— Поиграем, тетя? У тебя есть скибиди-доб-доб-есть?
И пришла боль, страшная, невыносимая. Казалось стена сомкнулась, ломая и кроша ее кости и мышцы. Она кричала и не слышала крика, все заглушал звонкий голос:
— Скибиди-доб-доб, поиграем?
Стена втянула ее, переживала и выплюнула с другой стороны. Странно, но она была жива, переломана, смята в лепешку, больше напоминающая мясной блин, Марина продолжала жить.
Глаза ее казалось размазались по телу, она видела панорамно, как никогда раньше. В этой комнате стояли камеры, много камер, а на стене висели экраны. И там она видела комнату с ободранными стенами и парой матрасов на полу. В кадре был Семен, с мачете в руках. На матрасе лежал мальчишка лет двенадцати, с отрубленной по колено ногой, и без рук.
— Молодец, Марки, — сказал Семен кому-то невидимому, — нашла хорошего актера, это будет оскар, заказчик готов заплатить в три раза больше, если пацан переживет четвертование.
Сейчас лежа на полу, Марина вспомнила, они снимали кино, для разных извращенцев готовых платить большие бабки за настоящие страдания. В ее обязанности входило искать и приводить жертв. Она была красивая, с очаровательной улыбкой и немного детским, располагающим лицом. Она легко могла увлечь за собой ребенка гуляющего в одиночестве. Знала что нравится мальчикам и девочкам девяти-тринадцати лет, во что они любят играть, какие популярные тренды в тик-токе и на ютубе. И они шли поиграть с тетей, и игра длилась долго, так долго что они даже не могли кричать.

Она не знала где они прокололись, их с Семенов поймали, но в полицию передавать не стали. Заперли в машине и сожгли. Почти как Фредди Крюгера. И теперь она бессмертная как и герой ужастика. Только в отличии от Фредди она не хищник а жертва.
— Нас сожгли! — закричала она, — мы умели! Все! Хватит! Так нельзя! — задергалась, но раскатанное в блин тело не слушалось. Погас свет, все стихло, и через пару минут Марина поняла - она снова целая. Но порадоваться этому факту не успела, поняла - ничего не закончено, и словно чтобы подтвердить ее догадку из темноты донесся звонкий голос:
— Поиграем, тетя?

2. Последний заказ

Он устало вел машину по безлюдной дороге в этот поздний час. «И на кой черт я взял этот заказ? Завтра пятница, еще один рабочий день. Придется не выспавшемуся ни свет ни заря вставать и ехать в детскую поликлинику, вести приемы», — с такими мыслями он всматривался в темноту, рассекаемую светом фар. Злость на себя за принятое решение одолевала его, как и то, что ему приходилось подрабатывать в такси вместо того, чтобы отдыхать дома после смены. Пассажир крупного телосложения, сидящий за спиной на заднем сиденье, раздражал его запахом перегара и мятой, неряшливой одеждой, похожей на черную рясу, испещренную какими-то знаками.

Он повернул с главной дороги по указанию навигатора на грунтовую дорогу, освещаемую лишь тусклым светом полной луны. Проехав несколько километров между гаражами, машина оказалась на пустыре. Впереди показались стены заброшенной недостроенной Ховринской больницы. Конец маршрута. На экране мобильного высветилось время 23:50.

Неприятный пассажир, не глядя, кинул в сторону водителя тысячную купюру и поспешил наружу, бегом рванув к нелюдимому зданию. Пока вынужденный таксист пытался поднять деньги из-под ног в тесном салоне, незнакомец добрался до неприметного входа, открыл старую скрипучую дверь и скрылся в темноте. Порыв ветра, проникший через опущенное боковое окно, донес что-то очень похожее на детский плач. «Что там происходит? И куда так торопливо побежал этот наряженный?» — встревоженно подумал он. Правильнее было бы вызвать полицию, но вряд ли кто-то решился бы выехать в полночь, приняв звонок за злой розыгрыш. Однако уехать, как ни в чем не бывало, он не мог — помощь детям была не только его профессией, но и смыслом жизни.

Несколько раз судорожно выдохнув и собравшись с духом, он закрыл машину на ключ и двинулся вперед к мрачному строению, пока не оказался перед распахнутой дверью. Неосвещенный коридор вел вниз, в подвалы. Сжимая в руке взятый баллонный ключ, он прислушался — оттуда до него доносились какие-то странные звуки. В памяти, как назло, всплыли россказни об этом месте — ходили слухи, что здесь раньше была заброшенная церковь со старым кладбищем, варварски сровненная с землей при строительстве медицинских корпусов. И что теперь, как бы в отместку живым, здесь поселилась нечистая сила.

Отогнав усилием воли пугающие неуместные сейчас мысли, он шагнул в неизвестность. В кромешной темноте, держась за влажные холодные стены, он осторожно спускался по ступенькам, боясь оступиться, пока его глаза не уловили слабый отблеск. Пройдя еще несколько поворотов, ориентируясь больше на слух, чем на зрение, он оказался перед входом в просторное помещение. Открывшаяся картина ужаснула его — свечи, расставленные на полу в виде звезды, освещали что-то, напоминающее подиум, на котором лежал связанный мальчик лет восьми-десяти. Его бледное лицо, мокрое от слез, было искажено страхом. Перед ним стоял с раскрытой книгой в красном одеянии какой-то старик, видимо, главный. Вокруг них друг за другом двигались три черные фигуры, их лица были скрыты под капюшонами. Один из силуэтов по комплекции сильно походил на последнего пассажира. Монотонное завывание чтеца, прерываемое непонятными вскриками помощников, усиливало зловещую атмосферу.

И снова в его голове пронеслись мысли о том, что делать — броситься спасать ребенка или вызвать помощь. Но он понимал, что ждать подмоги не было времени — эти скоты явно готовились к ритуальному убийству. Надо немедленно действовать. Ринувшись к ближайшему сатанисту, не ожидавшему нападения, он с разбегу толкнул его в спину, швырнув на пол. Сразу же, не теряя темпа, бросился к следующему, тому, с кем приехал сюда, в богом забытое место. Размахнувшись, он с силой обрушил на противника тяжелый стальной ключ в район ключицы. Удар и следом сразу же второй по голове — вопли боли поверженного врага эхом отдались от стен.
«Ага, получил, будешь знать!» — удовлетворенно отметил про себя, оглядываясь в поисках новой угрозы.
В ту же минуту, выхватив из-за пояса большой нож или кинжал и, крича угрозы, на него кинулся злодей, находившийся за алтарем. Но перед самым прыжком через препятствие, наступив на край собственного балахона, он споткнулся и рухнул, ударившись головой об острый бетонный угол. Ритуальное оружие выпало из рук нападавшего и глубоко порезало руку связанному мальчику. Истошный детский крик тут же ударил по ушам, усиливая какофонию.
Таксист, схватив нож, лежащий в луже крови, вытекающей из проломленного черепа сектанта, резко развернулся, шестым чувством почувствовав движение за спиной.
И вовремя — на него набросился опомнившийся от внезапного толчка первый атакованный. Со злобным рычанием фанатик потянулся руками к горлу и напоролся на выставленное на уровне живота острое лезвие. Хрипя, он вытащил клинок, тут же его уронив. Сделав несколько шагов по инерции вперед, он упал, прижимая кровоточащую рану.

В это время, пока шла битва, старик в красном не прекращал читать свои заклинания, совершенно не обращая внимания на павших и раненых своих собратьев. Кровь от убитых и раненого растеклась по алтарю, полностью его залив и уже текла вниз. Испещрённые сатанинской символикой стены вдруг ожили своей жизнью. Ярко вспыхнули и зашипели свечи, задрожал пол. Спустя мгновение раздался грохот такой силы, будто бы обрушился многоэтажный дом. Подуло со всех сторон, принеся запах затхлости и гнили. Тотчас торжественно завопил старикашка, воздев руки с книгой: «Приди, приди, Повелитель Тьмы! Поработи мир живых! Завладей всем и всеми!»
Тень чернее ночи заметалась по стенам и потолку в бешеном круговороте. Пока не обрушилась на призывающего. Тот, изогнувшись в немом крике, обезумев от боли, еще стоял какое-то время, вбирая в себя льющийся сверху мрак. Пена пузырилась на его губах, глаза вылезли из орбит. А потом жрец рухнул замертво. Вновь что-то грохнуло, повалив и затушив немногие оставшиеся свечи. Тьма опустилась, поглотив помещение. Стало нереально тихо. Оглушенный, на грани паники, на ощупь спаситель добрался до связанного ребенка. Подхватив на руки лежащего без сознания, крепко прижал к себе пылающее жаром детское тело. Молясь, чтобы не заблудиться, он пошел к лестнице наверх, к долгожданному выходу, подгоняемый в спину чем-то злобным и неживым.

Там, около своей машины, оставленной, казалось, вечность назад, он освободил от пут несостоявшуюся жертву и перетянул брючным ремнем руку выше резанной раны. Стараясь не думать о том, что только что случилось там, внизу, в зловещем подвале, он уложил спасенного на заднее сиденье и сам сел за руль
«Срочно в поликлинику! Мальчик потерял много крови, нужно переливание», — вслух рассуждал он, надавливая на газ и старательно вглядываясь в ночную дорогу. И поэтому не заметил, как после этих слов бледное детское лицо внезапно исказилось в зверином оскале. Широко открылись глаза, и в них, ставших черными и бездонными, заплясали демонические огни. Врач-водитель оказался прав —вызванному древним кровавым ритуалом потустороннему существу в ребенке для обретения силы нужна была кровь, много свежей крови.
Скоро рассветет — пятница 13-е вступала в свои права.

3. Гадство

Зря мы лазили по той свалке. Зря мы нашли ту игру и подрались из-за неё. Зря мы сели в неё играть - всё зря.
Нас было трое. Женька, Санька и я. Одноклассники. Мы только-только закончили шестой класс и у нас впереди, было целых три месяца лета и совместных приключений. Санька предложил полазить на стихийной свалке и поискать цветной лом, и мы согласились. Стихийная свалка, это такое место, куда горожане свозили различный бытовой мусор без разрешения, а городская администрация закрывала на это глаза. Мы лазили по свалке, разбивали кирпичами кинескопы старых телевизоров и искали проволоку, всякие медные части, а потом, мы уронили диван и оттуда вывалилась грязная размокшая коробка.
Женька пнул коробку ногой и из неё вывалился ящик. Деревянный такой, лакированный с интересными узорами похожими на хохлому. Мы подумали, что это шахматы и немедленно принялись делить находку. По результатам драки, она досталась Сане, а мы, потирая разбитые в кровь носы, согласились с ним.
Санька начал крутить в руках ящик, а тот всё не открывался и тогда Женька предложил помочь, поскольку сбоку на ящике были латунные замки. Он хотел разбить замки камнем, но тут его кровь попала на крышку ящика и там появилась светящаяся красная звезда.

СССР! - обрадовались мы, а Санька предположил, что это древняя настольная игра на светодиодах. Мы немедленно решили испытать её в действии и направились в гости к Женьке, родители которого уехали на дачу и где никто бы нас не побеспокоил.
Женя включил телевизор, притащил бутерброды и набор отвёрток, и мы засели в его комнате, целясь подробно изучить эту игру. То, что это настольная игра - мы нисколько не сомневались. Осталось понять: как в неё играть?
Инструменты не потребовались. Загадочный ящик раскладывался надвое, а потом, каждая его половина, раскладывалась ещё на две части и таким образом получалась карта, как в обычной настольной игре. Кроме этого, внутри его, мы нашли карточки на иностранном языке, игральные кости и несколько фигурок. Санька выбрал себе фигурку изображавшую вампира, я взял мертвеца, опирающегося на могильную плиту, а Женьке понравился домик с ножками и зубами.
У этой игры не было названия, у неё были непонятные правила, но в нечто подобное мы уже неоднократно играли, а ещё, нам было необычайно интересно: что же ещё эта игра умеет? Мы изучили карту игры, потыкали в неё пальцами и начали строить различные догадки, как в неё лучше играть, а потом Санёк предложил поставить фигурки на кружок, в самом низу доски и бросая кости ходить по очереди.
Разумеется, он ходил первым. У него выпало 6 и 3.
Саня передвинул свою фигурку на 9 делений вперёд, и мы увидели, как засветилась одна из карточек. Саня поднял её и прочитал:
Вы встали на путь кровавого зла. Оставайтесь верны своему пути и впереди вас будут ждать богатство и почести. Передайте ход следующему игроку.
Женя выбросил 5 и 2. Его карточка сообщила ему, что он встал на путь ярости и безумия. После чего должен был ходить я.
Моя карточка сообщила мне, что я выбрал путь белизны и трусости. И что, мне нечего опасаться.

Офигеть, какая классная игра! - восклицали мы. Мы бросали кубики наугад до самого вечера, пока не вернулись Женькины родители и нас не прогнали домой. Мы, так и не доиграли партию, хотя Саня стал — владыкой Кровавого дворца. А мне карточка сообщила, что я, отныне, основатель церкви Непорочного Гадства. Если честно, я думал, что это - фигня какая-то. Вон - Женьку и то наградили значительно интереснее: он выиграл Слово Оборотня и согласно правилам игры, он мог сделать оборотнем кого угодно и что угодно.
Мы думали, что всё глупости и игра, но уже на следующее утро я проснулся другим. Я начал видеть сквозь стены и сразу во все стороны. Очень далеко. Это было непостижимо и первые несколько часов, я потратил на то, чтобы приспособиться к своему новому состоянию. Я даже хотел остаться дома, но мои друзья настаивали. чтобы я продолжал с ними играть в эту загадочную игру.
Они тоже изменились. У Саньки выросли острые клыки, а кожа стала пепельного цвета. Ну, а Женька ещё хуже того: за ночь он зарос шерстью и издали походил на обезьяну. Правда, никого это не шокировало. Я тогда обратил внимание, что многие в нашем городе стали как Женька и Санька, но нигде не было таких как я. А им тоже показалось странным, что моя кожа в темноте светится.
Мы заново разложили игру и поняли, что она изменилась. Она стала больше и сложнее, но я единственный заметил, что игральных костей стало три. Мои друзья стали играть двумя костями, а третью я спрятал, на всякий случай. Но едва мы возобновили игру, как Женька и Саня начали ссориться. Каждый из них утверждал, что должен выиграть только один, а меня призывали в свидетели. В результате мы стали играть не вместе, а каждый за себя.

Санька доигрался до того, что у него появилась целая армия солдат, которых он назвал Кровопиры и Вамписосы. Он говорил, что с ними, он захватит весь мир. У меня и Женьки не было такой армии, но Женька мог любого сделать оборотнем. И тогда он применил свою способность. Он показывал на тот или иной предмет, и они начали приобретать свойства оборотней. Санька смеялся, а мне было не до смеха. Я видел, что творилось вокруг нас. Мир менялся. По городу бегали Кровопиры и дрались с оборотнями, а оборотни… Их было просто немерено. Деревья-оборотни, автомобили, дома-оборотни и даже кошки. Мне же оставалось в игре только занять церковь Непорочного Гадства и сидя в защите стабильно пропускать каждый ход. Я знал, что это безопасно. А они всё играли и играли. Кровопиры и Вамписосы были сильны и бессмертны, но оборотни брали числом. Но при всём при этом, постоянно гибли ни в чём не повинные люди. И этому не было конца. Я практически не участвовал, я уже понимал, что мы затеяли нечто страшное. Повсюду царили война и смерть, а моим друзьям всё было нипочём. Они были готовы растерзать друг друга - настолько они увлеклись этой ужасной игрой.

Я увидел, как Женька поднял очередную карточку и объявил ночь Кровавой Луны.
Он решил принести в жертву всё население Земли и таким образом получить заслуженную победу. В ответ, Женька кинул кубики и поднял карточку с Луной-Оборотнем.
Он отправил директора Роскосмоса, ставшего оборотнем, на ракете, в сторону луны. Директор должен был, после успешного прилунения, укусить луну и инициировать процесс превращения спутника Земли в Супер оборотня. Таким образом: все, кто только взглянут на Луну-оборотня сами станут оборотнями и тогда Санёк проиграет, ведь никакой тогда Кровавой луны не будет, а будет только Мохнатая.
И только я один знал, что это не игра. Всё это произойдёт на самом деле если я срочно что-нибудь не придумаю.
И я придумал.
Чего бояться вампиры и оборотни? Я увидел, что стул в комнате Женьки сделан из осины, а затем попросил перерыв. Я переговорил с каждым из них отдельно. Женьке я предложил стул, а Саньке серебряную цепочку с крестиком со своей шеи.

Они согласились. И сразу же затеяли драку. А я подставил им стул кверху ножками. Женька уронил Саньку на стул и продырявил его насквозь, а в это время я, ловко накинул ему на шею свою цепочку и начал его душить.
Как и предполагалось: победила церковь Непорочного Гадства.
Однако, стоило мне прикончить Женьку, как игра выразила свой протест. Засветилась очередная карточка и я прочитал, что мною были нарушены правила игры: Нельзя убивать других игроков во время игры.

За это я был наказан. Я должен был выбросить три шестёрки с первого раза, иначе игра грозилась забрать мою душу в Ад.
Мне пришлось выполнить её требования. У меня получилось. Однако, этот кошмар не закончился. Я увидел, как далеко на юго-востоке рушатся Гималаи и появляется огромный провал. Я увидел, как оттуда вылезает огромный демон с рогами и имя ему: Сатана. Настоящее Истинное Гадство. Всё это время меня водили за нос. Всё это было нужно для того, чтобы я принёс в жертву своих друзей и выпустил настоящее зло на свободу.

Мне ничего не оставалось, как только наблюдать за происходящим. Игра обещала, что в случае победы, мне нечего опасаться и это оказалось единственной правдой. Мне никогда не покинуть этой комнаты. Я могу только смотреть, как вокруг всё рушиться и гибнет в потоках раскалённой лавы. Мир обречён, спасения ждать неоткуда, я умер и в тоже время продолжаю существовать. Я вижу во все стороны сразу. Океаны кипят, города рушатся, люди и животные гибнут под пятой Сатаны медленно ступающего вперёд и оставляющего за собой лишь выжженную пустыню. Мне остаётся только сожалеть. Зря мы нашли эту игру. Зря мы сели в неё играть. Зря я убил своих друзей. Я буду вечно сожалеть. Я буду вечно наблюдать. Я последний.

Это сообщение отредактировал Choke - 30.10.2024 - 13:53

4. Проклятый старый дом

Вадим чертыхнулся, чуть не потеряв равновесие. Он шел по тропинке уверенно и скоро, насколько возможно идти в ночном лесу не теряя ориентации. Иногда продирался сквозь кусты, когда на очередном повороте терял еле видимый след тропинки. Тусклый свет налобного фонаря выхватывал из темноты слишком мало. А тропинка – одно название. Так – петляющее среди деревьев, кустов и бурелома направление.

Луна не светила, звезды не горели. Шум листвы, тонкое пение ветра, скрип трущихся друг о друга сосен, его тяжёлое дыхание – это все что составляло звуки вокруг. Иногда одинокий крик птицы заставлял его вздрогнуть на ходу. Настроение хуже некуда. А все потому, что и задание ему под стать – дерьмо. Он не мог от него отказаться, как бы ему не хотелось. Четыре полубессоных ночи с бредовыми снами, в которых ему напоминали о долге и погнали его в СНТ Альбатрос.

В каком бы городе, поселке, деревне Вадим не останавливался местные ведьмы сразу узнавали о нем. Некоторые являлись к нему на поклон, в основном же предпочитали с ним не встречаться, — присылали подарки, демонстрируя ему свою лояльность. И все эти старые сучки отправляли к нему клиентов. Тех, которых сами обслужить не могли. Конечно же клиентура являлась не за приворотом, не за лекарством. Всем этим гаденышам нужно одно – сжить какого-нибудь бедолагу со света, в лучшем случае помучить болезнью, неудачами, сглазом.

От большинства этих мстительных слабовольных двуногих недоразумений он избавлялся как от нечисти – хорошо поставленной нецензурной речью, приправленной размашистом пинком. Но некоторые, наученные опытной ведьмой, добивались от него желанного. Знали, что нужно сказать, как потребовать! И с такими уже не помогали даже вежливые разговоры.

Странно устроена психология у этих людей. В то, что кто-то словом может сжить со света – верят, а в то, что за это всегда придет расплата – нет. Суют деньги, думают этим можно расплатиться. С Вадимом то да, а вот с навью - отнюдь не с бескорыстным миром так расплатиться невозможно. Объясняй, не объясняй - все бес толку, в сглаз какой-то там верят, в кару воздаяния – нет! Слишком эфемерно. Хотя Вадим догадывался: те кто по хитрее рассчитывали, что ответственность, как уголовная, так и та призрачная, какой-то там нави бумерангом ляжет на исполнителя.

Его цель – кирпичный дом, одиноко стоящий вдали от основных рядов улиц снт. Наполовину погруженный в лес участок, что способствовало скрытному проведению ритуала. Главное – успеть до полуночи. Он старался, чтобы его никто не увидел, поэтому пробирался к дому окольными путями. Машину бросил в бору около трассы. Сам двигался по тропинке ведущей от лесного озера к этому снт.

Что станет с реципиентом после ритуала – паралич ли его разобьёт, попадет ли в аварию, или нож пьяного говнюка оборвет нить его жизненной пряжи, Вадим не знал. Ритаул взывал к нави, заключая контракт между заказчиком и исполнителем. Вадим в этом процессе скорее секретарь и курьер.

У-ара – аа – араа – аааа! – заревело где-то слева рядом. Вадим аж отпрыгнул на полметра с тропы от испуга. А потом раздалось короткое:
- … Ха! … Ха!
Затрещали ветки и свет фонаря вырвал из темноты фигуру лося. Лось остановился и смотрел на него безразличным взглядом. Вадим замер. Сука! Сентябрь же. У лосей гон. Что делать Вадим не знал. Лось мог броситься и посадить его на рога. Мог пройти мимо, раз ему приспичило двигаться в этом направлении. Мог испугаться, развернуться и уйти, решив не связываться со странным человеком, бродящим в ночи. Пока же лось стоял, и испуганным не выглядел. Злым не выглядел тоже.

Они – Вадим и лось некоторое время молча стояли и с неудовольствием смотрели друг на друга.
- Иди! Велесово отродье, – негромко, просяще сказал Вадим. Лось и ухом не повел.
- Иди же! – еще менее уверено добавил он. Лось переступил с ноги на ногу, чем заставил Вадима на полшага отступить назад. Коря себя за это малодушие, Вадим решился и аккуратно двинулся вперед по тропинке, обходя лося справа.
Лось наблюдал за ним, но попытки двигаться не делал. Убыстряя шаг, Вадим миновал опасное расстояние и стал удаляться. Лось остался позади, так и не сдвинувшись со своего места.

Оставалось уже недалеко. Какой наговор использовать он пока не знал. В своей манере окончательное решение он примет на месте. Можно вызвать безымена или голомопяста. Багиперст еще, грубарь… Все эти шуи быстро довели бы жертву до смерти. Или же воспользоваться неувядаемой классикой – орок на болезнь, на несчастный случай. Но подольше.

Сзади мелькнула тень похожая на лося. Вадим остановился вглядываясь. Показалось. Впереди виднелась проселочная дорога, и Вадим свернул с тропы в лес. Еле слышно чертыхаясь, проваливаясь в тухлые лужи и получая по лицу ветками он приблизился к ограде. Что-что, а ограда нетипичная для садоводов - сложенные из кирпича столбы и решетка между ними. Кирпичи местами обвалились, треснули. Прутья ограды кое-где отсутствовали, а где-то торчали криво.

Он протиснулся сквозь дыру в ограде и оказался на сильно запущенном участке. Деревья на задворке вымахали выше дома. Валежник, кусты – одним словом лес. Дом высился впереди темной, даже жутковатой громадой. Большой дом с кукушками, мезонином, эркером казался чем-то замковым, средневековым. Уж точно не имел ничего общего с садовыми домиками.

Вадим быстро прошептал несколько хорошо ему удающихся наговоров. И сразу стал видеть все довольно четко, а деревья даже в подробностях. Нос уловил аромат жухлой листвы, клопов на дикой малине. Но ему нужен запах жертвы, должен же старик оставить о себе на своем участке хоть немного своего духа. Вспомнилась чёрно-белая фотография. На ней старый мужчина. Клочковатая седая борода по грудь, крупный кривой нос картошкой, лысина, обрамленная не стриженными волосами, маленькие глаза, а взгляд злой.

Еще пригодилась бы осина – хороший проводник в мир смерти. Осина стояла в пяти метрах от него ближе к центру участка. Вадим поспешно засеменил к ней и не раздумывая положил руку на холодный ствол. Сразу почувствовал бурлящую силу нави, вливающуюся к нему в ладонь. С пол минутки постоял, собираясь с мыслями, набираясь силы.

Что-то мешало. Он сосредоточился принюхиваясь. Дурнота и омерзительное предчувствие чего-то страшного заползало в него. Вадим узнал это запах. Зловоние гниющей плоти, дух разложения и старого тлена.

Вадим с ужасом огляделся. Своим навьим зрением он видел. Повсюду под землей покоились трупы. В основном женщины и дети – еще гниющие и давно истлевшие. Десятки! Годами кто-то зарывал их здесь, подсаживая деревья. Теперь заказ на жизнь, сделанный ему, приобретал логичные очертания. Додумать мысль не успел. Неведомая сила схватила сзади за шею, приподняла над землей и приложила лицом об ствол дерева.

Из глаз брызнули слезы, нос превратился в один горячий источник боли. Вадим почувствовал, как кровь сочиться по подбородку. Он скосил глаза не в силах повернуть голову. Его обдало тяжелым смрадным дыханием, доносящимся из открытой пасти. Зубы сомкнулись на шее, и он заверещал от испуга и боли, напрочь забыв про наговоры и прочие свои умения.

Но зубы тут же разомкнулись, и та же сила развернула его. Перед ним стоят старик с фотографии и не отпуская Вадима, удерживал его одной рукой, отплевывался. Всклокоченная борода в крови, глаза почти вылезли из орбит, рожа багровая.
- Ворожейка?! – прошипел он, продолжая плеваться. – Оборачиваться, погляжу, не умеешь. Значит не убежишь.
Это упырь, древний и сильный. Вадим обречённо подумал о том, что ему с ним не управиться. Скорее всего это колдун, не обретший покоя – нежить. С таким не каждый ведун то справиться может.
- Что, не понравилась моя кровь, упырь, — не узнавая свой глухой осипший голос, спросил он. – Она еще и отравит тебя, если не отпустишь.
Упырь гортанно заскрипел, раззявив пасть, видимо изобразив смех.
- Твоя кровь желчная, как у всего вашего племени. Она не ядовитая.
Пальцы упыря начали сжиматься на шее Вадима. Упырь приблизил свои выпуклые красные глаза к его лицу, наслаждаясь страданиями. Но интерес вдруг сменился удивлением. Упырь начал поворачивать голову и не успел. Грохочущий накатывающий топот, рвущий ткань режущий удар. Хватка исчезал и перед изумлённым Вадимом предстал лось, вставший на дыбы. На рогах его корчился упырь.

Вадим, не теряя времени одной рукой схватился за осину, другой за болтающуюся ногу упыря. Лось, как – будто понимая намерения Вадима подошел ближе. Громогласно провозгласив извет, Вадим почувствовал, как через его руку прямо в дерево высасывается жизнь упыря. Тот завыл. Пару секунд и все кончено. Лось встряхнул головой и сбросил тряпье, оставшееся от упыря. Подошел к Вадиму, принюхался, лизнул его в щеку, закрепляя договор о дружбе и метнулся в сторону. Одним мощным скачком перемахнул ограду и исчез в лесу.

5. Пожирательница

… Алена смотрела на больничный дворик сквозь тусклое, покрытое белесыми разводами оконное стекло. Через неделю уже наступит ноябрь, но снег еще не лег. Осенний ветер гонял по асфальту пыль и истонченные, почерневшие листья. День клонился к закату, солнце уже село, сгущались сумерки. Девушка закрыла форточку и задернула выцветшую занавеску. Еще в детстве бабушка просила вечером плотно закрывать дома шторы, а то мало ли кто может заглянуть к тебе в дом из темноты. И не зря, между прочим, говорила.

Алена работала патологоанатомом в городском морге № 3. Работа была не из легких, потому что здесь же было отделение судмедэкспертизы. Останки, которые доставляли хладнокровным господам медицинским экспертам, порой вообще не походили на человеческие тела. Алена всегда откликалась на просьбы и помогала проводить вскрытия, иногда ее подсказки помогали специалистам быстрее найти истину.
И вот однажды во время ночной смены в морг привезли ее…

Алена впервые видела главного судмедэксперта города Сергея Сергеевича в таком состоянии. Он вбежал в кабинет с каким-то странным выражением лица, вначале даже не мог внятно что-то объяснить, потом просто схватил Алену за руку и потащил в отделение судебно-медицинской экспертизы трупов.
На первый взгляд на столе лежала обычная женщина только с неестественно белой кожей.
– Посмотри, что это? Может у тебя есть какие-то соображения? – Сергей Сергеевич почесал кончик носа и растерянно взглянул на Алену. – По факту такое просто невозможно.

Алена подошла к трупу. Перед ней находилась очень худая мертвая старуха с длинными седыми волосами, черными кругами вокруг глаз, словно обугленными фалангами крючковатых пальцев. От нее исходил специфический запах каких-то трав, а не разложения.
– Обрати внимание на когти, язык и зубы…
Алена пригляделась и вздрогнула. То, что она приняла за обугленные фаланги пальцев, было огромными черными когтями. Во рту прятался раздвоенный язык, десен почти не было, зубы треугольной формы были длинными и острыми. Самое жуткое, что на кончиках этих зубов-игл собиралась какая-то бурая жидкость, которая стекала с уголков рта, а уголки эти были ближе к ушам старухи. Пасть существа была кошмарной.
Алена отшатнулась и посмотрела на Сергея Сергеевича:
– Где вы ее нашил?

– На месте преступления. Сегодня нас вызвали в село Пеструхино. В частном доме на окраине около старого кладбища было совершено групповое убийство. Погибла семья из пяти человек: отец, мать, бабушка и двое детей. Им всем размозжили головы и вырезали сердца. Где органы – пока не известно. А это тело нашли случайно. Один из оперативников споткнулся на пороге и пробил его ногой. Трухлявые деревяшки посыпались куда-то вниз под крыльцо. Мы посветили в дыру фонариком и увидели ее на подстилке из сена и травы. Вначале подумали, что это еще одна жертва. А вот когда спустились и увидели, что это, началась паника… У меня опытные опера отказались к ней прикасаться, труп грузили в машину два бомжа... Вот и со вскрытием та же беда, все разбежались. Может быть, ты поможешь?

Алене очень не хотелось исследовать жуткий труп. Но и отказать она не смогла. Единственное, о чем попросила – перенести вскрытие на утро, а пока закрыть труп в холодильнике. Так и решили сделать. Старуху погрузили в ячейку и закрыли в новом трупохранилище.
Сергей Сергеевич поехал домой, а Алене до конца смены оставалось около трех часов. Поскольку на данный момент работы не было, девушка решила немного отдохнуть.

Но заснуть никак не удавалось. Жуткий труп никак не выходил из головы. Кто это или что это? И точно ли она мертва? В какой-то момент появилось неодолимое желание пойти, открыть холодильник и рассмотреть старуху еще раз. Алена уже прошла полдороги до покойницкой, когда резкий гудок автомобиля с улицы привел ее в чувство.
В холодном ужасе девушка добежала до бытовки и сварила кофе, чтобы прочистить голову. Кое-как успокоившись, она пригубила горячий напиток и посмотрела на полную Луну за окном. В этот момент ее кто-то позвал:
– Аленка! Где ты, егоза? Иди сюда скорее!

Алена замерла. Так звала ее давно умершая бабушка. От страха подкашивались ноги. Вначале Алена выглянула в коридор, но там никого не было. Лишь тихий смешок принес ветер из внезапно распахнувшейся от ветра форточки. Девушка на негнущихся ногах подошла к окну и выглянула во двор морга. На клумбе среди цветов стояла бабушка, улыбалась и махала ей рукой.
– Спускайся!
Алена отшатнулась от окна и, внезапно вспомнив бабушкин совет – задергивать на ночь шторы, принялась в панике искать, чем можно закрыть окно. Выходом стала большая стенгазета с какого-то корпоратива.

Алена повернулась к окну и оцепенев от ужаса, увидела, что умершая бабушка уже заглядывает в окно, которое на 3 этаже. Бабушкино лицо подернулось дымкой, и Алена разглядела острые зубы, с которых сочился яд. Черные когти начали царапать стекло. Из последних сил девушка закрыла окно картоном. Раздался смешок и царапанье прекратились. Черный коготь полез в открытую форточку. Алена осела на кушетку, поняв, что забыла закрыть окно. И вот уже слышится тихий злобный смех, стенгазета отодвигается в сторону…
В этот момент зазвонил будильник. Алена очнулась сидя за столом. Рядом остывал недопитый кофе. В коридоре уборщица тетя Вероника о чем-то спорила с Сергеем Сергеевичем. Алена кое-как поднялась из-за стола и вышла на голоса.
Главный судмедэксперт города выглядел гораздо бодрее, чем несколько часов назад:
– Ну, пойдем, Аленка, нас ждут великие дела!
Алена немного замешкалась, чтобы взять новый анатомический нож. И побежала вслед за экспертом.
Сергей Сергеевич включил весь свет в отделении и потребовал открыть холодильник. И что-то в этом вдруг Алену насторожило. Обычно каталку с трупом выкатывали сами эксперты. Девушка посмотрела в окно и, замерев от страха, увидела не утренний рассеянный свет, а полную Луну.

Алена вынула из упаковки острый анатомический нож и медленно повернулась к Сергею Сергеевичу. Никакого эксперта в зале не было, а из холодильника доносился тихий скрежет когтей. Внезапно в голове раздался холодный приказ: «Открой. Немедленно». Ноги девушки сам пошли к холодильнику, рука взялась за затвор и потянула дверцу.
Ведьма смотрела на нее узкими, как у кошки горящими алым светом зрачками. Одна когтистая лапа схватила ее за горло, вторая сдавила голову. Алена автоматически ударила старуху в живот новеньким анатомическим ножом и разрезала до грудной клетки. Хватка сразу обмякла и Алена увидела. Как на пол из старухи падают человеческие сердца.

Очнулась Алена уже в карете «скорой помощи», в больницу ее сопровождал Сергей Сергеевич. Как выяснилось, эксперту тоже в эту ночь не спалось, и пришел он в морг ни свет ни заря. Именно он нашел потерявшую сознание Алену в отделении судмедэкспертизы. Тело жуткой старухи было вскрыто, тут же разрешилась загадка пропавших с места преступления сердец жертв, но не их пожирательницы. Буквально за полчаса в морге собрался консилиум с участием прокурора региона, губернатора, мэра, министра здравоохранения начальника УВД и руководителя Следкома. По итогу совещания приняли решение в отчет эту историю не вставлять, да и вообще не предавать никакой огласке. Сердца и старуху поместили в мешок и отправили в крематорий, а Алену в сопровождении Сергея Сергеевича – в больницу.

Пережитый ужас не прошел для Алены бесследно. Она достаточно долго пролежала в больнице, ее мучили кошмары, но, в конце концов, здоровье и силы к ней вернулись. И вот уже завтра ее готовили на выписку.
Алена собралась лечь спать, но вдруг ей очень сильно захотелось посмотреть на Луну. За окном раздался противный смешок, откуда-то прилетел запах трав. Девушка подошла к окну, но занавеску не отодвинула.
«Точно не сейчас», – спокойно подумала Алена и заглушила аромат травы хорошим глотком армянского коньяка, которым Сергей Сергеевич вчера поздравил ее с днем рождения. Завтра на выписку, потом на работу, а там и посмотрим.

6. Старый знакомец




Разбитая асфальтовая дорога, соединяющая два северных районных центра «солнечной» Удмуртии, осталась позади, пошла гравийная дорога. Дорогу построили совсем недавно, года три назад, в рамках программы улучшения дорог. Но ее состояние за это время значительно ухудшилось. Местами перемешанная с гравием глина, местами продавленная колея, не давала набрать скорость. Но местные радовались и этому. Вдоль дороги раскинулись обширные поля ржи и пшеницы, перемежающимися лесными пролесками. Иногда попадались обветшалые здания летних ферм, небольшие деревенские стада на выпасе. Чернеющий лес в дали и хмурое небо. Машина резво съехала с гравийной на глиняную грунтовую дорогу до родной деревни. Подсохшая глина с небольшими канавами от колес и мелкие лужи не стали помехой старенькой Ниве. По новой гравийной дороге ехать не захотел, делать лишний крюк посчитал ненужным. На родину я из города выехал рано, решил наконец-то навестить родителей на выходных, помочь по хозяйству. Солнце прикрыто хмурыми небом, все идет к дождю. Здесь туманная дымка густо стояла в низинах и оврагах, а на дороге клубилась чуть выше колеса.

Сделав очередной поворот выехал меж двух перелесков, на прямую к деревне, до нее уже не больше двух километров, стали видны очертания деревенских крыш. На дороге стоял Васька Перевозчиков, в своей национальной удмуртской рубашке, вышитой красными с синим узорами на груди и рукавах. Подпоясанный красным поясом с кисточками, в темных штанах и коричневых ботинках. Васька старый знакомец, земляк. Он всегда одевал эту рубаху по праздникам и очень гордился свой национальностью. Всегда в эти дни сильно напивался, и не стеснялся уходить в запой.

Мы Васькой хоть погодки и учились вместе в одной школе, но особой дружбы не водили. Васька с детства был странный, скорее придурковатый и угрюмый. Друзей у него особо не было, все как-то своими компаниями, а он сам по себе на отшибе. Учился он плохо. Естественно, дети над ним постоянно подшучивали. А когда подросли, он со многими вообще перестал общаться. Стал скорее нелюдимым. В военкомате его комиссовали, и он после школы всю жизнь работал скотником на ферме, в родной деревне. Пил, бывало, долгими запоями и был хоть с придурью, но не буйный, а временами даже веселым и слишком разговорчивым. Болтал правда всякое, в основном пустое и на отвлеченные темы.
Остановил машину рядом с ним, вышел. Василий посмотрел на меня мутноватыми «коровьими» глазами, слегка бледное лицо казалось каким-то не естественным, как будто размытым. Одежда показалась не естественно опрятной.
«С похмелья мучается бедолага, опять в запое, скорее всего в нашем магазине не дали «родимую», наверняка уже исчерпал лимит доверия. В соседнюю деревню пошел за лекарством.» - подумал я.
-Здравствуй Василий, ты куда это направился в выходной?
- И тебе всего доброго.
Медленно, скорее заторможено ответил Василий, слегка хриплым, тихим голосом. Его руки явственно дрожали. Да и сам Василий переминался с ноги на ногу как-то не естественно, дергано.

- Ты что это при параде, праздник какой?
- Да не праздник, другой чистой просто нет. - так же тихо ответил Василий. - Давно тебя не видел. Ты где был?
Василий опустил голову отводя глаза в сторону и что-то невнятно пробубнил шёпотом. Несколько раз нервно подергал плечом.
- Да я давно родном доме не был. Я уж лет двадцать как в городе живу, забыл? Вася ты сам как, у тебя все в порядке, может нужно чего? —спросил я
- Да, нужна помощь. Тут не далеко, поднять надо. – тихо ответил Вася. Опять опустил голову и что-то пробубнил. Поднял руку показывая в сторону леса
– Там это не далеко, быстро дойдем.
Развернулся в том же направлении, и хромая немного деревянными походкой пошел по тропинке, погружаясь в туманную дымку.
– Пойдем за мной, поможешь, поднять там надо, тяжело, не могу один. - донеслось глухо из леса
- Да что поднять, то? Скажи ты толком?
- Сюда иди, за мной. Тут не далеко.

Пошёл за ним по тропинке, ориентируясь на белое пятно рубахи, мелькающее в тумане. Обернулся, на дороге все та же туманная дымка, тишина. Подумал, что тропинка ведет в старый сухой овраг, и там ничего не было и ничего быть не может. Посмотрел в перед, а силуэта Васьки уже и нет. И как он так быстро хромой ушел? Прошел дальше, туман не рассеивался. Оперся рукой о ствол осины, вглядываясь вдаль убегающей тропки, постоял осматриваясь. Появилось ощущение что все немного плывет, предательски застучало сердце. Прошел еще немного дальше, до следующего ствола крупного дерева. Пятна рубахи не видно. В голове появился неясный гул, ноги налились тяжестью.
«Вася ты где, тебя не видно, куда ты меня зовешь? Куда мы идем? Вася, ты куда ушел?» - крикнул я и мой голос потонул в тишине.

Непонятный гул в голове, в абсолютной природной тишине леса, даже шелеста листьев от ветра нет. И еще туман стал как будто гуще. Видны лишь очертания деревьев, сумрак в глубине оврага, и свет со стороны дороги.
«Да ну тебя.» – подумал я. Развернулся и медленно, словно преодолевая какое-то невидимое сопротивление, с усилием пошел обратно к машине. Несколько раз оглядывался, нет ли сзади чего, укоряя себя за трусость. Вышел на дорогу на дневной свет, и как будто легче дышать начал. Посигналил несколько раз, в очередной раз позвал Василия. Закурил, заметил, что руки слегка дрожат. И так и не дождавшись ни ответа, ни сигнала, поехал дальше. Дома ждут родители, сегодня не до странных выкрутасов местного пропойцы.

Доехал до родительского дома без происшествий. Открыл багажник, понес пакеты и сумки в дом. Мать с радостью встретила на пороге.
- Мам, а Васька Перевозчиков опять чудит или запил? – спросил я, затаскивая очередную партию вещей в дом.
- Почему чудит? Умер он.
-Как умер?
-Уж второй год пошел как схоронили. Пил он тогда сильно, вот от этой отравы и умер. И похоронили его у нас погосте, в его любимой рубахе, как он и хотел, той в белой с узорами. А ты почему вдруг про него спросил?
- Да так, вспомнилось что-то. – глухо ответил я.

Медленно оглянулся на дорогу, посмотрел вглядываясь в даль нет ли там силуэта в белой рубахе. По спине медленно поднимался холодок, дойдя до головы пошевелил волосы. Сердце опять предательски застучало, набирая темп. Глубоко выдохнул. Перекрестился. На лбу появились холодные капли пота. Сильно захотелось выпить. Старая дорога была хорошо видна в дали, туман рассеялся. С одной стороны дороги заросший густыми кустами погост с другой стороны овраг. Старый заросший овраг, в котором ничего нет. Вспомнилось, что про мать Васьки много чего говорили. И что черная колдунья она и что глаз у нее злой. Что мужа своего она со свету сжила и соседям гадит, порчу наводит на скот и людей. Выходит, после ее смерти Ваське что-то перешло от нее.

После выходных направился обратно в город. Поехал по новой дороге в объезд, по старой побоялся. И всю дорогу до города думал, специально он ждал меня, там у погоста, мой старый знакомец или ему тогда любой нужен был? Что я ему в жизни плохого сделал, что он сам захотел меня проводить или забрать? И что было бы если бы я пошёл дальше? А может ему и правда помощь была нужна?

7. Сны в снежную ночь

Всю жизнь Киядзаки верил снам, и они его не обманывали. Перед смертью матери ему снились красные лилии, перед экзаменом в университет — солнце, в ночь рождения сына он видел себя мальчишкой, стоящим рядом с отцом перед воротами храма.

Неделю назад ему приснилась Хитоми. Он ждал её на станции. Лил дождь. Пассажиры выскакивали из электрички, раскрывали зонты и, петляя между мокрых скамеек, бежали к зданию вокзала.
Киядзаки стоял на перроне и внимательно всматривался в скользящие мимо него размытые исморосью лица, пытаясь отыскать среди них розовый зонтик жены. Вскоре дождь почти перестал, людской поток поредел, но Хитоми так и не появилась. Когда последние пассажиры исчезли в дверях вокзала, Киядзаки подошёл к вагонам и стал заглядывать в окна.
Он брёл вдоль поезда, пока не добрался до последней двери. На полу вагона, чуть покачиваясь от ветра из стороны в сторону, стоял раскрытый розовый зонт. Киядзаки зашёл внутрь, поднял зонт и принялся крутить его до тех пор, пока не увидел возле одной из спиц нарисованную фломастером кошачью мордочку. Кровь прилила к лицу, руки затряслись, и Киядзаки медленно опустился на одно из сидений. Он прижался лбом к холодному стеклу и закрыл глаза.

— Я всегда тебе говорила, что это не кот, а лиса, — голос жены эхом пролетел по пустому вагону и стих.

Киядзаки открыл глаза. Перед ним стояла Хитоми. Она подняла с пола зонтик, протянула его мужу и грустно улыбнулась, обнажив два ряда длинных, острых как пики, зубов.

— Это не кот, Киядзаки. Слышишь? Лисица!

Поезд тронулся с места, и Киядзаки проснулся.

С той ночи прошла неделя. Неделю он не видел ни снов, ни Хитоми, и почти не спал, а лишь изредка проваливался в вязкое беспамятство, в котором не находил ни ответов, ни покоя.

Киядзаки пошевелил затекшими ногами и подполз к окну. В просвете между ставнями виднелась каменная стена, дорожка, ведущая от ворот к дому, и часть сада. Всё было засыпано снегом. От яркого света глаза заслезились. Киядзаки вытер слёзы и снова посмотрел в окно — приоткрытая створка ворот не сдвинулась ни на сун, а на снегу виднелась только тонкая цепочка птичьих следов.

— Никто не приходил.

Киядзаки обернулся и посмотрел на сына. Тахико сидел на полу и, опустив голову, что-то вырезал ножницами из бумаги.

— За другим окном тоже ничего. Я видел, пока ты спал, — не отрываясь от своего занятия, сказал Тахико.

Внутри Киядзаки всё похолодело. Он поднялся и подошёл к сыну:

— Больше так не делай. Не подходи к окнам и двери. Ты понял, Тахико? А если что-то услышишь, беги за мной. Я скоро вернусь.

Тахико молча кивнул, и Киядзаки вышел из комнаты.



Прикрыв дверь кухни, Киядзаки включил газовую конфорку, подкурил от огня сигарету и судорожно затянулся. Вода в чайнике закипала около пяти минут. Ещё столько же времени уходило на то, чтобы приготовить две чашки чая и заварить лапшу в картонном стаканчике. За эти несколько минут Киядзаки успевал размять закостеневшее тело, выкурить три сигареты и подумать, не боясь поймать вопросительный взгляд сына.


Жар от конфорки быстро согрел кухню, и Киядзаки стало немного легче. Он достал из кармана брюк телефон и включил его. Связи не было. Заряда оставалось на полчаса, но Киядзаки не отчаивался. Несмотря ни на что, всё ещё надеялся, что Хитоми жива и позвонит ему или напишет сообщение, как он ей в тот день:

«Успел забрать Тахико. Едем домой». Успел... Его губы тронула горькая усмешка. Киядзаки вспомнил, как бежал по школьной лестнице, с ужасом вслушиваясь в наступающую со всех сторон тишину, как на мгновение замер перед дверью класса и как заплакал, увидев сына.

«Учительница сказала нам одеться и идти за ней. А я спрятался в шкафу и ждал тебя», — сказал тогда Тахико и вложил свою руку в большую, сильную ладонь отца.

Киядзаки нащупал сквозь ткань куртки пистолет, взял поднос и вышел из кухни.




Тахико посильнее закутался в наброшенное на плечи одеяло, сжал в пальцах горячую чашку и сделал большой глоток.

— И поешь, — Киядзаки поставил на стол стаканчик с лапшой и подошёл к окну, которое смотрело на южную сторону сада.

Он опустился на колени, проглотил подступивший к горлу ком и глянул на двор. Снег начал идти вчера днём, но уже замёл весь сад, лёг покрывалом на крышу беседки, присыпал ветки деревьев, на которых кое-где ещё виднелись жёлтые листья. По земле к облетевшему кусту айвы тянулась дорожка птичьих следов. Под кустом лежала женщина. Теперь её было почти не видно. За ночь тело замело, и оно стало похоже на сугроб, из которого торчал лишь клок длинных чёрных волос. Киядзаки знал её. Это была пожилая торговка фруктами с соседней улицы.

Она пришла два дня назад. Тощая и сухая, как ветка, бесшумно проскользнула в ворота и осторожно постучала в дверь. Несколько минут постояла на пороге, что-то изредка бормоча себе под нос, потом снова постучала и, не дождавшись ответа, пошла в сад. Какое-то время её силуэт мелькал между стволов деревьев, а затем раздался глухой вскрик. Киядзаки отскочил от окна, достал из куртки пистолет и встал перед входной дверью. Каркнула ворона, и Киядзаки услышал протяжный хруст…




— Больше не хочу, — сказал Тахико, барабаня палочками по краю стаканчика с лапшой. — Съешь ты.

К горлу Киядзаки подступила тошнота. После смерти старухи он почти ничего не ел, как и Тахико. Приготовленная лапша почти всегда оставалась нетронутой. Киядзаки выбрасывал остатки в унитаз, а на следующий день заваривал новую.

— Пойдём. — он снял с Тахико одеяло и взял сына за руку, тонкую и холодную, как корочка льда.



Венчик огня осветил кухню, и в воздухе разлилось тепло. Тахико взобрался на стул, стоящий около плиты, и протянул руки к огню.

— Грейся, — Киядзаки снял с себя куртку, накинул её на плечи сына и вышел.



По дому гулял ветер и стояла такая тишина, что было слышно, как с дерева на дерево перелетают птицы, роняя с веток на землю пушистые хлопья снега. Киядзаки зябко поёжился и подошёл к окну. У ворот, как стражи на посту, прохаживались два ворона. Взгляд Киядзаки застыл на тяжёлой приоткрытой створке...



Нагата пришёл первым. До снега. В понедельник. Когда на улицах уже стихли крики и вой сирен. Сквозь сон Киядзаки услышал, как кто-то ходит вокруг дома и тихонько дёргает ставни — так, как дёргает их ветер тёмной прохладной ночью.


— Ты забыл закрыть ворота на засов. Я сначала подумал — закрыто, а потом потянул посильнее, — раздался за дверью голос. — В спешке я тоже всё забываю. Тахико и Хитоми с тобой? Открывай скорее.

Киядзаки хотел ответить Нагата, чтобы тот шёл домой, но промолчал.

— Впусти, Киядзаки. Это же я — Нагата. Твой друг. Или ты мне не веришь? — Нагата закашлялся и продолжил. — Мы с тобой ели омлет в кафе возле нашей фирмы, когда всё началось, Хитоми плохо готовит чай, а Тахико летом сломал руку.

— Папа, открой.

Киядзаки бросился к дивану, закрыл сыну рот ладонью и отрицательно помахал головой.

— Это был Тахико? Я понимаю. Бояться надо больших. Люди говорят, что они… Те, что упали с неба, забираются внутрь и управляют нами. Моя жена не пустила меня домой, — Нагата рассмеялся, но голос его дрожал.

— По телевизору сказали не выходить из дома и ждать. Ты должен впустить меня.

Доски на веранде скрипнули, и за окном возник силуэт. Киядзаки вскочил с дивана, достал пистолет и направил его на тень за стеклом.

— Я видел, как они едят. Прошу!

Снова скрипнули доски, дверная ручка задёргалась и остановилась.

— Может, Ахира пустит.

Раздался звук удаляющихся шагов, и Киядзаки подбежал к окну. Нагата стоял у ворот. Он распахнул пошире одну из створок и, не закрыв её за собой, вышел…



Из воспоминаний его вернул стук. На снегу лежала хурма. Из потрескавшейся, покрытой инеем кожицы сочился густой тёмный сок. Снова стукнуло. Склонившаяся под тяжестью ягод ветка стряхнула с себя снег и выпрямилась, уронив на землю ещё один большой оранжевый шар. Киядзаки вдруг невыносимо захотелось выйти и поднять эту хурму, что светится на снегу ярче мандарина. Взять две — себе и Тахико.

— Быть может, нам откроют. Или там никого нет. Мы должны проверить.

От неожиданности Киядзаки вздрогнул. Три человека — мужчина, женщина и ребёнок шли по дорожке прямо к дому. Их голоса летели вперёд, оставляя Киядзаки лишь пару минут времени.

— Пап, впусти их.

Тахико стоял посреди гостиной в наброшенной на плечи отцовской куртке, рукава которой болтались по полу, и от этого казался ещё меньше и беззащитнее.

— Мы не знаем кто они. Нет. Беги в свою комнату и спрячься в шкафу, — Киядзаки прижал к себе сына, а потом легонько оттолкнул: — Иди.



В дверь постучали. Киядзаки бросился вперёд, но вдруг вспомнил про пистолет...

— Открой им. Я хочу есть.

За спиной послышался сухой щелчок предохранителя. Обернуться сил не было. Киядзаки шагнул к двери, повернул ключ и, протиснувшись между гостями, вышел из дома.


На распахнутых настежь воротах сидели вороны. Киядзаки поднял из снега хурму и жадно впился в неё зубами...

8. Местная

Макс проснулся от острого ощущения чужого взгляда. Чёрная тень в глубине тёмного коридора, ведущего в спальню, никак не могла быть мебелью или наброшенной на что-то одеждой.
Судорожно натянув сползшее одеяло, не отрывая взгляда от тёмной фигуры, он потянулся к выключателю. От страха казалось, что темнота комнаты осязаемая, вязкая.

Щёлкнул тумблер, и тусклый, густо жёлтый свет, медленно, словно патока, полился на смятую постель, почти не осветив спальню и ещё сильнее сгустив темноту в коридоре.
Макс привстал, вглядываясь туда сквозь жёлтые сумерки.
Сердце чуть не разорвалось, когда железный голос равнодушно пробубнил прямо над ухом короткую фразу, и Макс, вздрогнув, проснулся по-настоящему.

Кошмар оставил ржавый привкус во рту и ватную слабость в теле.
Запоздало сообразив, что пропустил объявление машиниста, Макс, моргая и щурясь, выглянул в окно.
За грязным стеклом вагона, словно продолжение сна, сиротливо светились тем же густо-жёлтым светом, что и в кошмаре, окна одноэтажного здания. На припорошенной снегом вывеске значилось «Нёято».
- Чёрт! Чуть не проспал! - подхватив лежащий на соседнем кресле рюкзак, Макс рванул к тамбуру и едва не упал. В затёкшие ноги впились тысячи булавок.
Бросив последний взгляд в вагон, не забыл ли чего, пассажир выскочил в тамбур и сразу задохнулся от морозной свежести и порыва колючего ветра, швырнувшего в лицо ледяные иглы.

Едва он спрыгнул на перрон, двери с шипением закрылись, и электричка тронулась, быстро набирая ход. Глядя вслед убегающему созвездию красных фонарей, Макс зашарил по карманам в поисках сигарет.
В карманах пуховика нашёлся тёплый, будто тоже спросонья, телефон, и Макс запоздало испугался, что мог забыть его в вагоне. Сигареты оказались в рюкзаке.
Он закурил и завозился, протискивая объёмные рукава в лямки.

Голос, раздавшийся из-за спины, заставил снова вздрогнуть.
- Извините…
Он оторопело уставился на возникший рядом женский силуэт. Разглядеть девушку мешал льющийся на неё сзади свет станционных фонарей.
- Извините, - начала она снова, вроде бы, смущённо улыбнувшись, - кажется, я вас напугала.
- Это вы простите, не слышал, как вы подошли.
- Хотела спросить у вас сигаретку. Целую вечность не курила. Вы в город?
- В город. Одну секунду…
На этот раз сигареты нашлись в заднем кармане джинсов.

Дав прикурить, он разглядел лицо незнакомки в свете зажигалки. Не больше тридцати, тоже заспанная, но миловидная. Синяя курточка с готическим принтом «Syreni» расстёгнута, концы яркого шарфа треплет ветер – она тоже только из тёплого вагона.
Будто не замечая холода, девушка отвела тонкую кисть с острым маникюром от лица, выпустила дым и снова затянулась. Макс дыхнул на свои озябшие руки и полез в карман за перчатками.
- Вы тоже в город?
Вопрос прозвучал глупо. Куда ж ещё?

Если от станции пройти посадкой мимо трансформаторной, нефтебазы, обогнуть кладбище и миновать глухие заборы неряшливой промзоны, чтобы оказаться на крошечном пятачке из окружившего школу десятка убогих пятиэтажек, мрачно подсвеченных фонарями, которые зимой можно не гасить круглые сутки, увидишь почти весь Нёято, кроме, спрятавшегося чуть в отдалении, закрытого на зиму речпорта.

- Да. Проводите?
- Не вопрос.
Выглядело бы нелепо, если б две одинокие фигуры, ночью, одновременно пробирались в город по одной и той же подзаметённой дороге, делая вид, что не замечают друг друга.
Кроме того, у Макса мелькнула и другая мыслишка. Дома, конечно, не бог весть что, к тому же не убрано. Но тут, в городке, у всех плюс-минус один и тот же совок, разбавленный округлыми мыльницами современной бытовой техники. Зато у Макса есть козырь. Вот он, упирается через рюкзак в его, всё ещё затёкшую спину, твёрдой гранью квадратной бутылки.

Интересно, к кому она приехала, думал Макс, пока девушка застёгивала куртку, стараясь не прожечь её сигаретой. Судя по тому, что не встречают, едва ли к мужчине. Кто бы рискнул не встретить жену или подругу?
- Вы не местная. По делам к нам?
Они медленно двинулись к посадке, неравномерно подсвеченной конусами голубоватого фонарного света, заштрихованного снежком, косые росчерки которого на глазах сменялись плавными вертикальными завитушками. Злой ветер утихал, уступая морозцу.
- Я? Нет, скорее я именно местная. Родилась здесь, но давно не живу.
- Приехали кого-то проведать?
- Да, как Красная Шапочка, к бабушке.
- Тогда, может быть, отложите визит на утро? Зачем её беспокоить? У меня полно места и есть чем согреться.
- А знаете что? – она решительно выбросила докуренную до самого фильтра сигарету в сугроб, - Давайте-ка тогда лучше вы ко мне!

Они как раз добрались до ярко освещённой территории электроподстанции, и вместо вопроса Макс повернул голову к собеседнице и вздёрнул бровь, удивлённо глядя на озорно сверкнувшую глазами спутницу.
Она рассмеялась.
- У меня тут своя комната. Там бабуля даже цветы поливает. Меня, кстати, Софья зовут.
- Меня Макс. А у нас тут неподалёку Софьино озеро есть.
- О! В честь меня?
Он смутился.
- Ой, нет. Простите. Там лет двадцать назад Софья утонула, и вот…
- Не извиняйтесь, и давайте, пожалуй, на ты?
- Ну, если дама не против...
- Дама – не против.
И она, слегка отпихнув плечом рюкзак, по-хозяйски, взялась за подставленный локоть.

Ноги Макса, наконец, достаточно размялись, а крепчающий морозец добавил бодрости и он зашагал быстрее, подстраивая свои шаги под незнакомую походку попутчицы, радуясь про себя, что она налегке, и ему не приходится волочь чужую поклажу.
Пока миновали посадку, выяснилось, что Софьина бабушка, это та самая бодрая старушка, работавшая на раздаче в ОРСовской столовке. Там подъедалось большинство таких неприкаянных в семейном плане одиночек, как Макс.

Нефтебаза встретила истошным лаем своры дворняг, выкатившихся в широченную щель под закрытыми воротами. Раньше Макс не замечал в них такого служебного рвения. Оставив Софью за спиной, он подхватил с высоченного бордюра, нагребённого бульдозером вдоль дороги, увесистый слежавшийся ком и швырнул в сторону собак. Псы шарахнулись в стороны, теряя строй. Макс топнул на них ногой и прикрикнул.
Неуверенно закружив, стая с лаем и подвыванием потянулась обратно и, просочившись под ворота, исчезла из вида, а парочка поспешила к железному мостику, перекинутому через безымянную речушку, отделяющую территорию нефтебазы от городского кладбища.
- Хорошо, что я не одна, - Софья вцепилась в Макса и нервно оглядывалась на раздающийся из-за забора лай и вой.
- Не слышал, чтобы они кого-то покусали, но вдвоём всё равно веселее.

Они шли вдоль кладбищенской ограды. Лай постепенно утих. Окончательно утих и ветер. Из чёрной прорехи в свинцовой небесной кутерьме выглянула полная луна. По-зимнему мелкая и белая, будто совсем без пятен, она превратила голубую иллюминацию городского освещения в призрачную, прозрачно-фиолетовую субстанцию. Стали видны полузанесённые снегом кресты и обелиски, с которых блестели синеватыми бликами, ставшие при таком освещении самыми заметными, многочисленные одинаковые фотоовалы. Мороз, похоже, перевалил за минус двадцать.

- А у тебя в каком доме комната? Бабушка, вроде, в четвёртом живёт?
- Нет. У меня в другом.
Косясь на голубые блики фотографий и чувствуя пробирающий холод, Макс невольно ещё ускорил ход, хотя с непривычки оба уже довольно часто дышали. Ещё пара сотен метров, и начнётся территория максовской автоколонны, в которой тепло, и люди, и можно забежать погреться и потрещать с дежурными механиками.

Нет, лучше домой, тем более, что он не один.
В голове закружился хоровод не очень приличных мыслей. Он предвкушал и первое неловкое касание, и страстные поцелуи, в которые выльется обязательный брудершафт, и продолжение. Макс даже подумывал, не соврать ли на работе, что прибыл завтрашним поездом. Вряд ли завтра захочется подрываться домой в семь или даже в шесть, чтобы занырнуть в душ, закинуть в похмельную голову еды и мчаться в автоколонну, которая, конечно, никуда не денется и до послезавтра.

Кавалер увлёкся мыслями, и молча мерил дорогу шагами, когда девушка резко остановилась, крепко сжимая его локоть, и он по инерции развернулся, оказавшись с Софьей лицом к лицу.
- Постой.
Они стояли напротив кладбищенской калитки.
Макс слегка запыхался, и пар его дыхания помешал сходу разглядеть выражение лица девушки, но он догадался, что она хочет поцеловать его прямо сейчас. Кто ж возражает?
Софья глядела исподлобья, решительно наклонив голову. Грудь её тоже ритмично вздымалась под тоненьким пуховиком, в глазах плескалась лунная синева, казалось, отразившаяся от бликующих фотоовалов.
Он взял её за руки, а она томно подалась к нему.

Последним, что он запоздало сообразил, было то, что в эту морозную ночь от дыхания Софьи совсем не шёл пар.

9. Рабочий класс

Сергей спокойно и деловито укладывал в тяжелую чугунную кастрюлю слабо обжаренное мясо. Федор попытался выцепить кусок, но получил полотенцем по морде:

- В холодильнике готовая тушенка – ее трескай!
- Скучно! – Федор тоскливо подпер голову рукой. – Не могу в городе, Серый, на волю хочу… Айда на вахту, а?
- А на вахте опять нытье: то жрать нечего, то ебсти некого!
- Хоть заработаем…
Сергей хмыкнул:
- Денег года на три, че мы тратим-то?
- Баб заведем – те потратят…
- Твоих баб не прокормишь!
- А твои соседей жрут!

Мирная поначалу перепалка братьев грозила перерасти в полноценный скандал, но Сергей против обыкновения сдал назад и хмуро сообщил:
- Разнорабочих ищут.
- Куда? – оживился Федор.
- К археологам на раскопки. Тут недалеко.
Федор озадаченно похлопал глазами:
- А че там делать?
- Копать, хули… Там студенты еще будут, но девки в основном, на тяжелую работу мужиков ищут.
- И заплатят?
- Обещают. Грант у них или че...
- А лес, лес там есть?
- Чахленький, без дичи. Зато речка рядом.

*

Из начальства было двое очкастых: Доцент и Профессор. Оба они прибежали на радостный визг студенток и в раскопе на коленках принялись обдувать и обмахивать щеточками темные, еле видные в земле черепки, которые подковырнул лопатой удачливый Федька. Самого его сразу же оттеснили в сторону, чтоб не порушил керамику, и теперь он вместе с Сергеем наблюдал за нездоровой суетой.

- В чем чудо археологии? – страстно токовал Профессор, пока Доцент чуть не облизывал найденные трухляшки. – В том, что люди, лепившие эти горшки, давно ушли в другой мир. Но и там, за гранью смерти, они разговаривают с нами, смотрят на нас, хранят память об иных временах…

Студенты с открытыми ртами восхищенно сгрудились вокруг, слушая руководителя.

Федор сплюнул:
- Ебандеи, - тихо поделился он с братом ценным наблюдением. – Хуйней страдают второй месяц, смотреть тошно…
- Вы ничего не понимаете! – зашипела ему под руку деваха с конопушками. – Это же шумерские орнаменты! Откуда они в Сибири, а?
- От верблюда, - быстро вставил Сергей, чтоб Федор не успел ответить матерно, и пихнул его в бок, мол, заткнись.

Деваха вся затряслась от возмущения:
- Вы ни-че-го не понимаете!!! Если бы… Если бы вы…! – она даже задохнулась от распиравших чувств. – Вы за деньги! А мы за идею! Для Алексея Игоревича это как религия! И Николай Геннадьевич такой же! Они даже не едят с нами, вы заметили?
- Брезгуют, - ляпнул Федор.
Но студентка так яростно замотала головой, что чуть веснушки не разлетелись:
- Это пост! Аскеза, понимаете? Мы тревожим мертвых, а они умерщвляют плоть, чтобы почтить их память! Едят только ночью, как мусульмане в Рамадан!

Серега саркастически фыркнул и деваха набросилась на него:
- Да-да! Я не в первый раз в экспедиции и всегда одно и то же! Наберут рабочих, а они не выдерживают – сбегают! Потому что им, видите ли, тяжело и скучно! А мы – даже девочки! – работаем! Потому что для нас это не поденщина, а Поиск!
Она гордо вскинула голову и пошла прочь, утирая глаза и хлюпая носом.

*
Народ меж тем, действительно, потихоньку сменялся. Если студенты оставались те же, то нанятые надолго не задерживались. Пьянство запрещалось, за курево пилили нещадно, прохалявить тоже не получалось.

Мужики бухтели и незаметно исчезали, уезжая рано утром на УАЗике с кем-то из начальства. Приезжали новенькие, осматривались, и тоже сматывались через неделю-две. Сергей с Федором, не курившие и не бухавшие, а копку земли считавшие за легкую разминку, к такому круговороту относились равнодушно.

Но к концу июля Доцент привез в лагерь новую повариху вместо сбежавшего кашевара, Федор увидел ее и погиб. Толстая, краснорожая тетка с необъятным задом и ведерными грудями поразила его в самое сердце. Сергей только усмехнулся, увидев как глаза брата вспыхнули белыми искорками. Федя, как и люди палеолита, любил баб потолще.

Непривычная к мужскому вниманию восьмипудовая крепость под неистово-ласковым напором Федора сдалась позорно быстро, и в потемках счастливчик потихоньку крался к ней в палатку, возвращаясь перед рассветом, а Серега, вздремнув вполглаза, неслышно уходил ночью погулять. За что и получил втык от Профессора:
- Где вы шлялись всю ночь? – шипел он, белый от бешенства, наступая на слегка удивленного, но не обескураженного Сергея.
- Тебя ебет? – Сергей презрительно дернул плечом. - Я бухой? Нет. На работу вышел? Вышел. Все, тема закрыта!

Он решительно отодвинул начальство и зашагал к раскопу, продолжая недоумевать: с чего шум? Федор бежал навстречу сам не свой:
- Катя уехала!
- Кто? – Сергей не сопоставил нежное девичье имя с копошливой тушей и растерялся, но Федор почти рыдал и тормошил брата за рукав:
- Катя! Моя Катя! Ни слова не сказала! Я утром зашел поздороваться, а ее нет! Девки сказали, с Доцентом уехала! Почему? Она же не собиралась!
- Ну… не знаю. Позвони, спроси.
- Связи же нету!
- Нужно отойти подальше, там, за горушкой, берет в лесочке.
На братьев опять налетел Профессор:
- Работать будем, молодые люди?
- Вечером, - шепнул Сергей, и Федор подавленно кивнул.

*

В темноте они шли уверенно, след в след, ориентируясь больше на запахи и шум речушки. Сергей привел брата к овражку в лесу и кивнул:
- Вот! Только здесь и берет, случайно наткнулся.
Федор потыкал пальцем в экран и прижал телефон к уху:
- Гудки…
Оба брата как по команде повернули головы в одну сторону. Из овражка доносились еле слышные звуки.

*

Запах тухлятины ударил им в нос, когда они уже спустились в овраг и начали рыть землю. Катя лежала сверху, огромная, вся беловато-синяя, и еще не разлагалась, а вот остальные…

- Рас-с-снюхали? – две сипящие, поблескивающие очками фигуры неестественно мягко спрыгнули в овраг и начали подступать к братьям с двух сторон.

Сергей, ссутулившись, двинулся навстречу Профессору. Слегка раскачиваясь, каждым движением он как будто раздвигал себя изнутри, высвобождая рвущуюся наружу, ревущую силу. Федор не стал медлить и молча кувыркнулся через спину, выворачиваясь в густую бурую шерсть…

*

Каждый из них был намного сильнее человека, но против двух разъяренных медведей устоять они не могли.

Плохо было то, что разодранные тела, обмерев и подергавшись, начинали срастаться на глазах. Вбитый в сердце осиновый сук не помог, плоть не горела, не смогли поджечь даже волосы, а когда попробовали растащить куски в стороны, то из каждого, похоже, начало почковаться новое тело и братья от греха подальше снова сложили их рядом, помяв как следует, чтоб выиграть время.
Серега сбегал в лагерь и вернулся с охапкой барахла: веревок, строп, кабелей – всего, что нагреб на скорую руку. Прихватил ружья и даже два лома из раскопа. Вдвоем они спеленали Профессора и Доцента, как мумий.

- Давайте договоримся, - подал вдруг голос Доцент. Профессор угрюмо молчал.
- Вы Катю убили, - отрезал Федор.
- Кто ж знал, что так выйдет? Вы-то должны понимать: всем нужно питаться.
- А студентов че не жрете?
- Студенты по списку и все друг друга знают. Папы-мамы искать будут. А таких как вы кто ищет? Были и сплыли. Запили! Или украли что-нибудь.
Доцент глухо откашлялся:
– Можно же разойтись нормально. Мы по своим делам, вы по своим. Рассчитаемся за отработанное на совесть. В конце концов, кормовая база одна.

- Ты охуел, кровососина? – Федор аж подпрыгнул. – Мы по-честному охотимся или мясо покупаем! Мы людей не трогаем!
- А как тогда... новые? В смысле, как вы размножаетесь? – озадаченно поинтересовался Профессор.
- Еблей!

Профессор понаблюдал за тем, как Сергей скручивает кляп и ехидно предупредил:
- Убить нас не получится! Мы – Вечные!
- Хлебало открой, - сухо оборвал тот. Профессор демонстративно стиснул челюсти.
- Думаешь, уговаривать буду, сука? Я тебе щас ломом по зубам дам и утрамбую квач как придется! Федька, лом к каждому привяжем, веревкой перехватим и на спину мне навьючим! А ты в лагере там шумни и с понтом погоняй всех, пока не рассвело!

*

Сергей доверительно и сокрушенно рассказывал полицаям:
- …Он уж палатку ихнюю рвал. Они, вроде, выбраться успели, к лесу побежали, от остальных уводили или че… А ружья в машине были. Брат одно схватил и людей собирать стал, орали же все, метались, а я со вторым к лесу побежал, следом, значит... Не, не стрелял... Ночь темная, не видно ни хрена. Как рассвело, следы медвежьи нашел, пошел по ним, а хули толку? С собой ни воды, ни еды - я и повернул назад.

*

- А если тела в овражке найдут?
- Наверняка найдут, собаки же! - Сергей пожал плечами. – Пусть ебутся как хотят. Мы на виду все время, люди с этими мудаками уезжали – с них и спрос.
- А куда ты их дел?
- Притопил в болоте.
- А если вылезут?
- Че вдруг?
- Веревки сгниют.
- Синтетика... Я бутербродом их сложил и ломами проткнул крест накрест. Болото засасывает, не должны выбраться.
- А если…
- Ну, тогда у кого-то будет херовый день! – раздраженно перебил Сергей. – Сатана вернулся, хуе-мое и все дела!

10. Запретный район

Бр-р…Что-то пробирает. Мог ведь потеплее одеться.
Хотя сейчас-то что об этом вспоминать. Да я и привычен к ночным вылазкам.

Говорят, здесь бродит нечисть. Чёртовы слухи. Кхы…
За кружкой эля чего только не вообразишь. За второй будут видеться волосатые монстры, изрыгающие в твою сторону желчное облачко.
А на поверку тебе просто рассказывали об отрыжке своего собутыльника.

Никакую нежить я прежде не встречал. Только эхо упокоения и драгоценности, которые достойны пополнить коллекцию какого-нибудь барона. Прежние владельцы ни разу не возражали. И я в ответ был с ними тоже весьма почтителен.

На этот раз мне передал карту молчаливый посредник в маске.

Когда я поначалу пошёл разнюхать что к чему в незнакомом мне городе, меня ждал сюрприз. Идя по улице, с которой начиналась моя карта, я лицезрел между фасадами домов с заложенными окнами высоченную стену. Перебраться через неё не было возможности. Ещё бы, ярдов на десять крепостным массивом она обрамляла целый район на севере города. Видать, повод был серьёзный. Даже проезда не оставили.

Дело осложняло ещё то, что периметр бдительно охраняли стражники ордена Хранителей. Только им было ведано, что же произошло более века назад. Но спросить их об этом у меня никакого желания не было. А в местных библиотеках таким, как я, не горели желанием выдать что-нибудь почитать, кроме объявления о розыске. Но, я и так его знаю назубок.

При моём положении сведения получать приходилось только в злачных местах, в которых я собственно и обосновался.

Оставалось выслушивать байки пьянчуг.
Что из-за одного нечестивого артефакта, который невесть где добыли те самые Хранители, в округе стала просыпаться чертовщина.
Другие же рассказывают, что на тамошнем кладбище проводил свои ритуалы некромант. И ожившие мертвецы приходили к своим родственникам, и от одного только прикосновения те тоже превращались в зомби.
Брехня, говорят третьи. Это невиданная доселе эпидемия поразила больницу для душевнобольных.

Н-да, узрев нравы этого городка, наличие такого приюта мне кажется наиболее неправдоподобным.
Что ж, скоро я сам узнаю чьи россказни были ближе к истине.
Хотя, что я говорю? Когда я окажусь по ту сторону Стены, меня уже ничто не будет тревожить. Кроме одинокого завывания ветра над замшелыми надгробиями…

Так что, в этом препятствии есть своё преимущество.
Осталось найти способ преодолеть его.

Прогуливаясь днём вместе со стражей вдоль стены, я заметил на одном из домов, на крыше, выступы из деревянных балок. Может попробовать зацепиться за эту возможность?

Тут мне поможет мой небольшой арсенал.


…Факелы, закреплённые на стене, один за другим стали гаснуть.
В одного из стражников полетела стрела с усыпляющим газом.

…Есть! И сразу двоих.
Теперь надо оттащить их в закуток и попытаюсь закинуть верёвку с крюком.
Не тут-то было. Когда вернулся из переулка, куда положил отдохнуть первого, нарисовалась ещё одна парочка.
Надо отвлечь их шумовой стрелой, пока не заметили своего коллегу.
Гудящий звук стал раздаваться сразу же, как только выстрелил.
Стражники, проводив летящий над ними гул, обернулись обратно и ринулись на место изначального источника звука, то есть прямиком ко мне.
Какого чёрта! С оружейником, когда вернусь домой, у меня будет серьёзный разговор.
Ничего, у меня в запасе ещё кое-что есть.
Бросить и тут же отвернуться.
…Бомба-вспышка заменила все потухшие факелы. А заодно и озарила потёмки моей дурной головы.
По памяти на ощупь нырнул в просвет между зданиями, где прятал стражника.
Ориентироваться оставалось только по карте в голове и тумакам от каждого препятствия.
Грохочущей поступи преследователей слышно не было.
Хоть в этом повезло.

Через чёрный вход вернулся в свою коморку в таверне.

Не всё у меня раньше идеально проходило. Но чтоб, как сейчас…
Узнать бы теперь у местных, есть ли другие способы проникнуть по ту сторону.
Наверняка туда предпринимались попытки чем-нибудь поживиться.
Только надо быть осторожней. Перспектива, чтоб каждый прощалыга имел удовольствие разукрасить меня гнилыми помидорами, не прельщает.
Поразмышляю дальше за кружечкой пива…

Обратиться к хозяину? Вон он за стойкой. Так он меня первым сдаст.
Но не возвращаться же домой с пустыми руками. А репутация? Меня ж больше никто не наймёт…
– Это было великолепно. Теперь неделями они будут патрулировать все закоулки.
– Ты очень помог местному братству.
…Взгляд из тени не оставлял никаких сомнений, что валять дурака было бессмысленно. А если он Хранитель? Хотя и свои коллеги те ещё крысы. Но боюсь, если его отошью, то этой ночью меня точно пришьют…
– Привет местной братии.
– А ты весельчак посмотрю. Ты понимаешь, что мы с тобой можем сделать?
Да я всё понял уже.
– Я ведь по возвращении собирался на вас выйти, чтоб частью поделиться.
Не верит. И правильно.
– Вот со встречи с нами и надо было начинать, а не с охранниками.
– Поторопился.
– Куда? Оттуда мало кто возвращался.
– Мне всегда сопутствовала удача.
– Оно и видно.
– Наверняка есть более тихий способ оказаться там. С меня станется.
– Ты ещё и наглый.

– Ладно, покажу тебе тайный ход. Но половина добычи наша.
– Идёт, – чуть не вскрикнув от такой удачи.
– Все подземные стоки под стеной были заделаны решётками. Но мы впоследствии пробили лаз сквозь одну. Вернёшься так же. И не дури.
Дурить не буду. Чтоб вы замуровали меня там же?


…Да, канализация в этом городе благоухает не хуже нашей…


…Добравшись до крестика на карте, с удивлением распознал на выветрившейся вывеске название заведения.

…Ступая по мшистым руинам стен, я мягко спрыгнул на истлевший деревянный пол. Предательская половица всё равно оповестила о моём присутствии.
Только кто её тут услышит?
А вот мне показалось или в глубине зазвучала ускользающая мелодия? Скорее даже почувствовал её.
Наверно ветра в этом полуразрушенном приюте соткали такой узор. А может души…

Так, не хватало самого себя пугать. Судя по плану здания, я у тайника.
На пустой стене в этом месте только квадратный проём. А из указаний только одна строчка.

Боязно как руку туда засовывать-то. Дай-ка для начала ветку опробую.
Ничего не срезало и не сдавило.
Ладно. Зря что ли такой путь проделал.

Просунул руку по плечо, но никаких выемок не обнаружилось.
Думай, что значит эта загадка?

Согнуть руку в локте!
Скрежеща, ниша стала расширяться. Камень удалось сдвинуть на четверть.
Но нужный камень мне всё равно не появился.

Сделать так же, но теперь вниз?
Уже не с таким скрипом стала открываться вертикальная ниша.

Опять ничего.
…Знакомый скрежет…Она стала закрываться обратно!!!
Кончики пальцев уже не протискиваются...ладонь вниз…подобрать пальцы…кистью назад! …Повезло.
Надо отдышаться.
Хорошо, что за век здесь ничего не смазывали.

Как же закрепить механизм?
Сделаю ещё попытку. И прощупаю всё тщательней.

Да, есть впадина, идущая на четверть круга. Ногтями также зацепил неровности на поверхности. Может это замок, который надо сдвинуть? Не сразу, но удалось сдёрнуть с места закруглённый брусок и против часовой стрелки задвинуть его на вторую панель. Обнаружил ещё один небольшой брусок и замкнул им контур.

Когда вновь опустил панель вниз, кончиками пальцев от себя …провёл по краю новой ниши. Там же ничего не было!
Значит, когда ловушка начинает захлопываться, артефакт открывается.
Какое изощрённое издевательство. Остаться наедине с мечтой.

Вывернув полусогнутую ладонь, я ощутил …выжигающий холод…
…Опять ловушка?!
…Кристалл!!


…Плёвое дело оказалось. Осталось только выбраться отсюда. Может рвануть через крепостную стену самого города, примыкающую к району?

…Да что ж так пробирает? Ар-кх…
Хотя, я ж привычен к этому. Моя стихия ночь. Только в ней я остаюсь самим собой. В этом упоительном состоянии безмятежности. Зачем мне покидать это место? Отдать в нечестивые руки очередного алчного барона такое великолепие?
– Ты прав. Они не достойны тебя.
Голос возник изнутри и при этом звучал отовсюду, подавляя мою волю.
– Кто ты? И почему мне так холодно?
– Потому что твоей крови уже ненадобно быть горячей. Её жар пробудил меня.

– Но взамен я дарую тебе вечную жизнь…


вместо ключа – твоя рука,
прикосновенье поработит тебя


…Желчный запах жёг мои лёгкие. Но я смог быстро оправиться. Видимо моё преображение не позволило надолго меня усыпить…

…Я чую его! Я успею…

…Снизу донёсся нечленораздельный вопль…

…Когда я объявился у Стены, он уже возвышался надо мной.
Где мои стрелы?! Неужели колчан за что-то зацепился…

11. Разбитое зеркало

Оля стояла в уборной и смотрела в зеркало - немного уставшая от громкой музыки, раскрасневшаяся от танцев. Последний ей понравился особенно - почти ее любимое танго, танец страсти. Она была красива той нежной красотой, когда девочка превращается в девушку: слегка неуклюжую, еще не осознавшую свою женственность. Ольга, конечно, не думала такими словами, а просто любовалась своим отражением... которое внезапно задрожало и стало покрываться мелкими трещинами. Трещины заскрипели, захохотали... И появилась ОНА - бледная, с широко открытым окровавленным ртом, усыпанная осколками, из-под которых сочилась кровь.

«Кровавая Мэри, - ужаснулась Оля, - Данка правду говорила!».
Девушка рванулась к двери, но белая, покрытая мелкими ранами рука схватила за плечо:
- Куда же ты, дочь, куда, Маргарита?!

Ольга знала, что Кровавая Мэри ищет свою дочь и, пока не найдет, забирает в свой зазеркальный мир любую девушку. Что потом происходит с несчастными - не знает никто. Ходили слухи, что их обескровленные тела находили в разных частях города.

Оля пыталась разомкнуть хватку, но ледяные пальцы все сильнее затягивались на шее, а огромные клыки приближались к горлу. Девушка задрожала и почувствовала, что ноги теряют опору... кружится голова...

Раздался звон стекла, в воздухе пахнУло чем-то до боли знакомым. Высокая человеческая фигура, словно сделанная из тумана, перехватила инфернальную руку, мешающую дышать.
« Белый Русский!», - поняла Ольга.
- Я задержу ее ненадолго, - крикнул спаситель, - а ты беги к Голубой Лагуне! Успей до Северного Сияния, иначе Мэри снова найдет тебя!

Туман все теплел и сгущался, пока не превратился в белого медведя, нет - большого кудрявого пса. Он зарычал, обнажил зубы и бросился на монстра.

«Это что за порода такая? - пыталась вспомнить девушка на бегу. - Шпиц? Шприц? Недавно смотрела сайт «собака. ру», видела очень похожего, только красного. Да, был такой же красный пес».

Выбежав из туалета, Ольга оказалась в джунглях: влажный жаркий воздух, пальмы, огромные цветы с хищно-яркими лепестками. «Это ж Таиланд мой любимый, - размечталась она, - май Тай (или как это по-английски?), а может, Гавайи, Голубые Гавайи. Сейчас бы туда, в тепло, на море! Ну или хотя бы в Прагу, где летом, как в деревне - бабочки, кузнечики, шмели, ромашки розы, мимозы... »

Земля под ногами сменилась на что-то зыбкое, похожее на песок. А ближе к горизонту мелькнула зеленоватая линия океана. Ольга почему-то решила, что там полно медуз, но все равно с удовольствием окунула голову в воду. И еще. Теперь хорошо!

Морской бриз приятно холодил тело. И только сейчас Оля заметила, что на плече от пальцев монстра осталась царапина, из которой сочилась кровь. Капли и песок быстро смешивались, тут же исчезая. «Заражусь чем-нибудь, - заволновалась Ольга, - надо будет дома пенициллином присыпать». На скорую руку обработала раны влажной салфеткой - мама учила, что такие вещи всегда должны быть с собой. Как-то они всей семьей смотрели фильм с Гибсоном, он играл лихого парня из Мексики. Смерть мексиканца наступила от заражения крови, наступившего после простой царапины.
- Будь у него антибактериальные салфетки, - назидательно сказала мать, - жив бы остался!
На что папа иронично заметил:
- А съел бы на завтрак салат «Витаминный» - жил бы вечно.

Оля отругала себя: вечно в ситуациях стресса вспоминает о своих родителях, будто они способны ей сейчас помочь. Но рядом их не было. Штош, придется самой.

Взглянув влево, несостоявшаяся дочь Кровавой Мэри заметила парочку, предающуюся плотским утехам. Черное и белое тела (белая леди и мулат) еще не слились в единое целое, дама и раздета была не полностью, лишь какой-то черный бархат (то ли юбка, то ли платье) валялся рядом, слегка присыпанный песком. Леди по виду была, как бы мягче выразиться, куртизанка: размазанная помада, хриплый смех, телосложение - явно не барби...

«За мной вампир гонится, - разозлилась Ольга, - а эти секс на пляже устроили! Да чтоб вам таракан кое-куда заполз! »

Мужчина вперил неодобрительный взгляд в Ольгу. Черты лица показались ей немного славянскими.
- Черный русский? Интересно, как его зовут? Александр? Негр Александр - смешно, негру бы больше подошло имя Антонио. Мулат -славянин- италиано. Что я несу! Мне ж бежать надо!

Мужчина сморщился, превращаясь в клубок, поглотивший два лежащих тела - как будто ураган снес все конечности и черты лица и размешал их гигантским ершом для дымоходов: сам Александр-Антонио становился все темнее, а вокруг него расползалась черная клякса.
- Твою мать! Негрони! - с ужасом поняла несчастная.

Про Негрони ей рассказывала все та же Дана. Он был родом с Манхэттена, играл в баскетбол, но как-то оказался в нашей стране, стал пилотом российской авиации во время русско-японской войны. Заработал чины, деньги - жил, как барин. Потом ударился в благотворительность: стал крестным отцом одной из исследовательских экспедиций в тундру. Участники уже собирались в путь, как вдруг Негрони получил посылку от анонима - фрукты, среди которых оказалась черная вишня. Ему говорили - не ешь черную вишню, это поцелуй дьявола. Он не послушал.

Экспедиция пропала без вести, и Негрони, мучимый совестью, стал христианским миссионером. А, когда пришла зима, дарил детям из бедных семей подарки - это был самый щедрый Санта на свете. Потом случились известные события в Хиросиме. Боль захлестнула Негрони, она сидела в нем, как буравчик, не давала спокойно жить. Однажды, перебрав коктейля «Куба либре», он сел за руль, не заметил светофор и сбил насмерть двух девушек, переходивших дорогу. Сам же не вписался в поворот, машина упала с обрыва и загорелась. На месте аварии почему-то остался целым радиоприемник, который, словно издеваясь, орал на всю округу «Кукарачу». После газеты пестрели заголовками типа «Смерть после полудня», «Падение миссионера», «Грех праведника». А Негрони превратился в зомби, преследовавшего молодых особ, чтобы извиниться. Такие извинения вряд ли влекут что-то хорошее, поэтому дамы встречи избегали, а некоторые, жившие недалеко от места аварии, носили с собой пистолет с серебряной пулей. Ольга думала, что это очередная сказка, но сейчас она лично наблюдала, как размазанный и обугленный призрак двигался в ее сторону, протягивая обожженные руки, пахнущие гарью. Правая рука, словно отделившись, ударила ее по щеке, а темное вонючее тело становилось все ближе.

- Беги! - приказывала себе девушка, но ноги стояли, словно приклеенные к одной точке.

Вдруг задуло, облака, унесенные ветром, обнажили небо около Тропика Рака, а в просвете появилась радуга. Радуга начала двигаться, превращаясь в лицо.
- Том Коллинз? Нет, Боярский! Да какой Боярский, это молодая женщина, но на Боярского похожая. Дочь Боярского? Нет. Это Зеленая Фея! Она поможет мне!
Фея приблизила к Оле большое лицо, закрывшее ее от страшного Негрони, и строго сказала:
- Что ты стоишь? Что тебе сказали - вперед к Голубой Лагуне! Возьми это!
И тут же рядом с Ольгой оказался новый двухколесный велосипед. Ольга схватила его, оседлала и закрутила педали. «Где же эта Лагуна?» - в панике искала глазами какие-то знаки. Справа вдалеке мелькнуло что-то красное, синее, белое. Это же Российский флаг! - обрадовалась спасенная, направляя железного коня в сторону триколора. - Однако, и Президент там же, ура!

Через минуту Ольга оказалась в лагуне. На холодном песке лежал старинный сосуд, похожий на фляжку. Дико хотелось пить, и она попыталась откупорить присохшую крышку. Та никак не поддавалась. Рядом лежала отвертка, и девушка изо всей силы ударила... Пошел дым, с диким хохотом заполнивший все небо.
- Это злой Джин Тоник! - заплакала несчастная - . Он убьет меня!
Кто же может с ним справиться? О, точно, Мохито, этот милый котик, покрытый мхом.

И Ольга стала торопливо твердить откуда-то взявшиеся в ее голове стихи:
«Мята, лайм - как будто мох,
Наш коктейль совсем не плох.
Ром добавим мы и лед
- И Мохито к нам придет»



- НЕ ПРИДЕТ МОХИТО! - раздался рядом страшный голос. - И ТАК НАЖРАЛАСЬ В СОПЛИ! Сколько ты коктейлей выпила сегодня, а?

Дана была очень зла. Вот зачем она отпросила в клуб свою младшую двоюродную сестру? Откровенно говоря, Дана взяла с собой Ольгу не из чисто компанейских соображений. Сестра недавно выиграла денежную премию на литературном конкурсе, и пригласившая надеялась, что в благодарность за «проводку», та угостит ее коктейлем. Ольга, действительно, была щедра к сестре, но и себя не обидела. Поэтому сейчас лежала абсолютно никакая головой на столе и требовала мохито. Еще и плечо поцарапала где-то! Что Дана скажет матери Ольги? Что ее дочь в аквариум макали и по щекам били?

Ольга подняла тяжелую голову:
- Данка... Не представляешь, что я видела!
- И представлять не хочу! Поехали домой, сказочница. Тачка ждет!

12. Venit tempus

Давно судьба не заносила меня в это измерение. В прошлый раз еле ноги унёс.
Зовут меня Стас, я агент корпорации "Да", по особым поручениям. Гаденышное, холодное это место, в котором живут алчные и коварные существа. Но работа есть работа.

Тёмная фигура, ускорила шаг. Идти было ещё далеко, но дождь не прекращался.
– Какое же мерзкое место. – В очередной раз, наступив очень дорогим ботинком в лужу выругался Стас. – Нужно быстрее закончить дела и возвращаться.

Быстрым шагом скользя по тёмным улочкам, всматривался в редких случайных прохожих. По сведеньям Канцелярии, первый человек из списка в данное время находится недалеко.

Время шло. Черный плащ и шляпа уже хорошо промокли, как в друг кто то дёрнул его за рукав.

– Дядя, дядя, – это была маленькая девочка лет 10, – Моя кошечка залезла на дерево, помогите мне её достать. Нас мама дома ждёт.

Девочка жалобно посмотрела на него, капли дождя стекали по её белокурым волосам ручейками.

– Я не могу тебе помочь, дорогуша.
Стас ускорил шаг, регламент его корпорации запрещал ему просто так влиять на происходящие события. Но конечно же могли быть и исключения. Резко развернулся и сказал: – Брось камень в дерево.
– Зачем там же моя Тика? – девочка непонимающе пожала плечами.
– Брось, в самую листву.
Стас пошел дальше. Девочка подняла с земли камень и кинула в крону листвы. Оттуда шумно вылетела ворона. Очевидно кошка охотилась за ней, но не получив желанную добычу спрыгнула с дерева.
– Тика, кис киса. – Девочка подбежала и взяла её на руки. пойдём домой.

Где то около десяти вечера, Стас столкнулся с первым из своего списка. Это был человек лет 50, с бессмысленным взглядом, бредущий по переулку. Стас его почувствовал за несколько кварталов, как и всегда. Все имена записанные в блокноте, заносятся в информационное поле данного измерения, вместе со всеми запланированными встречами с агентом корпорации. Именно поэтому сложно ошибиться.

Сделав серьезное лицо, с легкой ухмылочкой, Стас резко, по деловому, подлетел к прохожему. Это было так неожиданно, что тому показалось будто человек в плаще появился из ниоткуда.

– Здравствуйте, молодой человек, позвольте узнать, чем в этот прекрасный вечер, вы опечалены? – натянутая улыбка, была всего лишь профессионализмом, помогающим расположить к себе, не более.
– Добрый вечер, мистер. – Глядя во все глаза, мужчина рассматривал фигуру в плаще и черной шляпе, по которой стучал этот ненавистный дождь. – Я не хочу говорить об этом, это мои проблемы.
– Ну что же вы, любые проблемы имеют решение, я могу вам помочь, не бесплатно разумеется.
– Мистер, У меня нет денег, а опечален я тем, что я неудачник. С работы выгнали, жена ушла, забрала квартиру. Мне незачем жить больше, я честно признаться иду к Высокому мосту, чтобы покончить с этим.
– Вы ещё очень молоды, цените жизнь. Я помогу вам, скажите чего вы хотите, не стесняйтесь своих желаний. Деньги – не проблема. Хотите стать мэром и наказать начальника – легко, Женщины? с деньгами у вас не будет с этим проблем. Решайте. – Стас медленно развел руки в стороны, придав лицу самодовольный вид.
– Если вы можете сделать меня владельцем золотой шахты, я стану богатым и известным. и жена вернётся. Но кто вы, чёрт возьми?
– Моё имя вам ничего не скажет. Друзья называют меня Стас, а полное имя Анастас. Не так важно кто я, важно то, что завтра вы станете тем кем хотите. Взамен я попрошу немногое. После вашей смерти, я заберу у вас то, что вам больше не будет нужно. – Стас протянул руку.
– После смерти мне ничего не нужно будет. хехе. – Мужчина пожал руку. – Если бы вы предложили мне подписать договор, я подумал бы что вы Дьявол.
– Это прошлый век, – Стас ещё шире улыбнулся, – Джентльмены верят на слово.
Человек в плаще приподнял шляпу и скрылся под дождём. на мгновенье мужчине показалось что тот исчез.

– Все они одинаковы, – Анастас зашел за угол, достав блокнот, – все хотят одного и того же: деньги, секс, власть. Им предлагаешь всё, а они выбирают это. – В списке блокнота, появился ещё пункт. Значит всё получилось, осталось только закрыть договор с предыдущим.

Спрятав блокнот, Стас связался с Канцелярией, получив наводку, направился туда. Гостиница на улице Ракитной. Чувство привело его на второй этаж гостиницы. Поднявшись по пожарной лестнице, заглянув в окно убедился, что пришёл по адресу. Губернатор развлекался с молодой любовницей. Сделав несколько фотографий, Стас влетел в комнату.

– Так так так. А ваша жена знает чем вы сейчас занимаетесь? Громкий раскатистый смех, заставил пару обратить внимание на гостя.
– Кто ты, что ты тут делаешь? Я сейчас позову охрану! Губернатор выглядел растерянным.
Стас продолжал смеяться, наслаждаясь моментом
– Как бы не так, представляю, лица жителей города, когда фотографии окажутся в местной редакции. И что сделает ваша жена, после вашей выходки. Неловкое у вас положение.
– Что вы хотите от меня?
– Ничего сложного. Назначьте владельцем шахты моего знакомого. И события этой ночи останутся между нами.
– Хорошо, но это слишком наглый шантаж.
– Ха ха ха, я знал что вас заинтересует. Я предлагаю сделку. Вы выполняете мою просьбу, а я в свою очередь могу дать вам ещё больше власти, денег или же... информацию. Но попрошу за это сущий пустяк. После смерти, вы отправитесь в мой мир.
– Эм что? Я стану бессмертным?
– Да, в какой то мере. – Человек в чёрном протянул руку, – решайтесь.
– Я согласен, ты – дьявол... – Ответил губернатор пожимая руку непрошенному гостю.
– Не стоит фамильярничать, – Обернулся уходя тот в дверях, – и бонусом у неё через год вырастет грудь. – Бросил взгляд на любовницу и закрыл дверь.


Ну что же, первая часть сделана. Не так уж и сложно было разобраться с первыми пунктами из списка. – Стас стоял на вершине высокого здания – смотря на ночной город. – Обычно приходится совершать цепочку действий для достижения результата. Но этот мир не блещет умом, и достоинством. Мне запрещено напрямую влиять на ход истории, хоть я и могу это сделать. Всё должно выглядеть случайностью, стечением обстоятельств или же просто совпадением. В истории не должно содержаться упоминания обо мне, будто меня здесь не было никогда.

Запросив информацию у Канцелярии о следующем человеке. Стас вздохнул с облегчением. Остался последний и можно убираться из этой дыры домой. Направился к месту встречи.


Последняя встреча должна произойти в городском монастыре. Стас зашел туда буднично. Считается что дьяволу запрещено посещать святые места, но это сказки. Зайдя во внутрь, направился напрямую к настоятелю.
– Приветствую вас, в этой скромной обители, Искуситель. – произнес Настоятель едва увидев тёмный силуэт.
– Как приятно быть узнанным. – Губы дьявола растянулись в профессиональной усмешке, – тогда перейдем сразу к делу, именно за этим я здесь. – у Стаса в руках появилась колода карт, разложив её веером сделал фокус с её исчезновением. – Деньги, власть, месть, зачем вы искали встречи со мной?
– Вы заблуждаетесь, Искуситель, я не собираюсь заключать с вами никаких сделок.
– А кто же тогда... – Стас не успел договорить, как ему в руку вонзился арбалетный болт. Затем второй.
– Сука, опять. – Вытаскивая стрелы находу, агент корпорации "Да" бросился наружу. – Как я это начальству объясню.
– Твоё время истекло, чертила ебаная, думал так просто в этом мире рабов собрать? Ща я заключу с тобой контракт. – Сказал Хельсинг, достав из за спины дробовик. – Кровью твоей подпишем....
Это Хельсинг, агент из конкурирующей корпорации "Медэ", конченый человек. Если я как то выдаю себя в информационном поле, об этом узнаёт "Медэ" и высылает охотника. Сами не работают и мне не дают.

Уворачиваясь от пуль Стас запросил срочную Эвакуацию.
– Последний пункт списка выполнен?
– Нет, на меня вышел охотник.
– Вы понимаете последствия этого? Портал в заброшенной школе. – связь прервалась.

Спустя несколько часов, Стас добрался до места эвакуации, понял что его обманули. Нельзя покидать измерение, не завершив список.

– Ну чтож. Venit tempus.
Дьявол сбросил облик, приняв истинную форму. Последний в списке был Хельсинг...

13. Конфа

Последние поступки в нашей жизни всегда кажутся обыденными. Прощальный взгляд, случайное прикосновение, ничего не значащее "пока" – и где-то в глубине души просыпается смутная тревога. Но мы привыкли отмахиваться от предчувствий. А когда становится ясно, как важно было прислушаться к интуиции – время уже безвозвратно ушло.
Анна взялась за материал, несмотря на странное беспокойство. Да и как можно было отказаться, ведь он касался "Прометея".

Когда три международных IT-гиганта объединились для создания квантового суперкомпьютера, мир замер в восхищении. Обещания звучали как песня из будущего: разгадка тайн материи и гравитации, победа над раком и генетическими болезнями, точные прогнозы погоды на месяц вперёд и дешёвая энергия для всех. Чтобы управлять этой колоссальной мощью, компания "ПроМета" создала искусственный интеллект, окрестив его "Прометеем".
Пока официальные источники захлёбывались от восторга, троим разработчикам "Прометея" было не до праздника. Они тайно связались с Анной и рассказали нечто пугающее: погрузившись в квантовый мир, "Прометей" случайно соприкоснулся с чем-то потусторонним, что существовало за пределами известной реальности. Хуже того, они утверждали, что используя эффект квантовой запутанности, эта неведомая сила способна просачиваться через сеть "Прометея" в наш мир, искажая его и завладевая разумом людей через их гаджеты. Власти мгновенно засекретили информацию, заставив всех молчать, но программисты хотели раскрыть правду через популярный техно-блог Анны.
Поначалу их история казалась бредом безумцев. Но сегодня они обещали предъявить доказательства.

Полуночные конференции Анна ненавидела всей душой. В такие моменты её студия превращалась в нечто чужое и недружелюбное. Стоило монитору вспыхнуть в ночной тиши, как тьма вокруг становилась почти материальной – густой и вязкой, словно чернила. Она обволакивала, давила, заставляла ёжиться от неясного дискомфорта.
Вот и сегодня: за окном успокаивающе мерцал огнями ночной город, но... Стоило экрану засветиться в полночной тишине, как где-то в глубине души снова проснулось оно – тревожное, необъяснимое чувство, будто кто-то невидимый заглядывает через плечо в светящийся прямоугольник монитора. К сожалению, разница в часовых поясах с разработчиками "Прометея" не оставляла выбора.

Время давно перевалило за полночь, когда Анна включила ноутбук. За окном влажная мгла съедала очертания домов, а редкие уличные фонари отбрасывали на стены причудливые, почти живые тени. Анна машинально переставила любимую чашку с надписью "Coffee first" – подарок коллег на прошлый день рождения. На заставке ноутбука улыбались они с сестрой на фоне Эйфелевой башни – последний совместный отпуск.

Девушка привычным движением поправила веб-камеру, проверяя кадр. На полке за спиной мягко светились корешки книг, придавая фону уютный, профессиональный вид. Пока шло подключение, она отпила глоток кофе и запоздало ответила на сообщение от Виктора: "Договорились, завтра ужинаем, целую!".

Но сегодня что-то было не так.

Трое программистов уже были онлайн, их окна светились на фоне конференции. Анна на мгновение задержала взгляд на чёрных промежутках между их изображениями. Почему-то они показались более глубокими, чем обычно. Как будто экран за ними был не просто монитором, а окном в пустоту.

– Привет, извините за опоздание, – начала она, но замерла. Что-то определённо было не так.

Дэвид в любимой футболке с принтом “Python is life” сидел неестественно прямо, его вечно растрёпанные волосы выглядели приглаженными, как у пластиковой куклы. Сара улыбалась, но её улыбка была слишком широкой, неестественной. Майк, их вечно суетливый вундеркинд, сидел абсолютно неподвижно. Его спокойствие показалась особенно странным — Анна даже задумалась, не зависла ли картинка.

– Ребята? У вас со связью всё нормально?

Тишина. Только едва различимый пульсирующий шум в наушниках, похожий на отдалённый, нарастающий многоголосый шёпот.

Рука Анны предательски задрожала, когда она попыталась поправить рукав блузки. Во рту внезапно пересохло. Желание немедленно захлопнуть ноутбук и оборвать связь накатило удушливой волной, превратившись в почти физическое ощущение — как будто невидимая рука сжала горло. Инстинкты кричали об опасности, требуя бежать, скрыться. Но она одёрнула себя — возможно на кону важнейший репортаж её карьеры. Она не может сорвать встречу из-за беспричинной паранойи. Сделав ещё один глоток остывшего кофе, Анна заставила себя сосредоточиться на экране, игнорируя нарастающее чувство неправильности происходящего.

– Может, перезайдём? Кажется, связь… — её голос сорвался, когда она заметила это.
За спиной Сары, в полумраке её идеально обставленной комнаты, что-то шевельнулось. Сначала Анна подумала, что это игра теней или артефакт видео. Но нет. Это была фигура. Высокая, неестественно тонкая, она медленно приближалась к камере.

С каждым шагом фигуры, изображения людей на экране становились всё менее... человеческими. Кожа Сары приобрела восковой оттенок, а улыбка растягивалась всё шире, словно трещина на фарфоровой маске. Глаза Дэвида за стёклами очков утратили блеск, становясь мёртвыми и пустыми провалами. А Майк... Он по-прежнему сидел неподвижно, но теперь Анна разглядела, как под кожей его лица что-то копошилось в разных местах, словно тысячи пауков пытались вырваться наружу.

Сердце Анны заколотилось так сильно, что, казалось, вот-вот проломит грудную клетку. Она снова взглянула на застывшие лица коллег, в отчаянной попытке найти хоть какое-то рациональное объяснение происходящему. Но вместо этого в отражении в очках Дэвида вдруг увидела ещё одну темную фигуру – прямо за своей спиной.

Анна резко обернулась, чашка с остывшим кофе полетела на пол. Тёмная, напоминающая кровь жидкость медленно растекалась по столу. На мгновение в луже мелькнуло отражение чего-то древнего, нечеловеческого – образ, который её разум отказался воспринять.

Комната была пуста. Но тени в углах стали гуще, глубже, осязаемыми, как живая материя. Они пульсировали в такт мерцающим окнам конференции словно код или сообщение на неизвестном языке.

Когда она снова взглянула на экран, в конференции появилось пятое окно. Пустое. Чёрное. Без имени. Но в этой черноте она увидела отражение целой вселенной – древней, чуждой, полной существ, которым нет места в нашем мире, ожидающей момента, когда окно сможет распахнуться полностью.

Внезапно все три фигуры на экране одновременно дёрнулись. Их шеи выгнулись под невозможными углами, как у сломанных кукол. Кожа на лицах начала пузыриться, плавиться, стекать, как воск, обнажая что-то скользкое, состоящее из переплетённых щупалец и пульсирующей чёрной плоти.

Звук пришел внезапно – хриплый, многоголосый шепот из наушников: "Не отключайся. Мы же только начали... Твоя очередь, Анна!"

За спиной что-то скрипнуло — тихо, почти нежно, как последняя нота умирающей музыкальной шкатулки. Прикосновение к плечу было подобно удару электрического тока — холод мгновенно пронзил всё тело, превратил мышцы в камень, а рвущийся крик ужаса застыл ледяной глыбой в горле. Парализованная, девушка могла лишь беспомощно ощущать, как неестественно длинные, похожие на паучьи лапы пальцы медленно смыкаются на её шее, словно удавка, сплетённая из загустевшего липкого мрака.

Тёмная жидкость продолжала растекаться по столу, и в её зеркальной поверхности Анна увидела, как искажается её собственное лицо – кожа вздувается пузырями, глаза сползают к вискам, рот растягивается в невозможную улыбку.

Краем угасающего сознания Анна заметила, как лопаются чернотой уличные фонари, выпуская в мир тьму, а хаотичный танец теней перерождается в ритмичный пульс и паутиной расползается по стенам домов.

На экране конференции её новое лицо улыбалось. Слишком широко.

Иногда смерть — не самое страшное, что может произойти с человеком. В квартире, где совсем недавно жила девушка по имени Анна, теперь обитало нечто иное. Оно нависло над ноутбуком, отправляя вызовы контактам из адресной книги: “Виктор”, “Сестрёнка”, “Мамочка”...

Оно было голодно.

14. Оборотень сильнее вампира

– Ты за кого? За вампиров или оборотней? – соседка Оля нетерпеливо смотрела на Сашку. Сашке не нравились ни те ни другие, ему вообще сегодня не нравилась игра с соседями, но ничего не поделаешь – в этот раз мама его привела, значит, сам, по своей воле он домой вернуться не может. Да может домой бы он и сам не пошёл, может пошёл бы на улицу погулять… Хоть там снег, а у Сашки только осенняя курточка и кроссовки рваные, но что вампиры, что оборотни, что ведьмы пугали его до икоты. А Оля как назло начиталась каких-то страшных историй, а может насмотрелась мультиков…

– Я за оборотней, – солидно напомнил Мишка, Олин младший брат.
– Я не тебя спрашивала, – огрызнулась Оля. – Ну, Санёк, отвечай, ты за кого?
Но Сашка молчал и испуганно хлопал глазами.
– Ты тогда будешь нашей жертвой, – елейно сообщила Оля, оценив состояние Сашки. – Будем тебя ловить и тащить каждый в своё логово… Мы с Мишкой будем соревноваться, кто первее тебя поймает.
“Ой, мама, – подумал Сашка.”

– И будем играть, что сейчас ночь, а обортни и вампиры в темноте видят хорошо, – Олина мысль развивалась по спирали. – Так что мы тебе глаза завяжем.
И Сашке завязали глаза, раскрутили и он медленно, растопырив пальцы, держа руки на уровне груди ходил по не очень-то знакомой комнате Оли и Мишки. Вздрагивал всем телом, то когда Мишка бросался ему под ноги, рыча как зверь, то когда Оля хватала его за шею. Хотя большую часть времени оба были заняты дракой за него. Сашка терпеливо слушал пыхтение брата и сестры и вдруг ему пришло в голову, что сейчас, пока у него завязаны глаза, у Оли на самом деле отрастают клыки, а Мишка покрывается шерстью, кости у него выворачиваются, взгляд тупеет. И вот в комнате остаются настоящие вампир, оборотень и он, Сашка с завязанными глазами. Мохнатая лапа с когтями коснулась его ноги и он заверещал, сорвал повязку и замахал руками, обо что-то ударяясь.
– Э, ты чего, псих, – услышал он обиженный голос Мишки. Сашка как очнулся – Оля смотрела на него осуждающе, а Мишка с обидой – держался за руку, по локтю стекала струйка крови – видать Сашка его случайно поцарапал.
Сашка виновато заморгал. Он не знал, что делать, вжал голову в плечи, наверное, сейчас нажалуются родителям и его изобъют. Хотя нет, у Оли с Мишей родители добрые. Но, наверное, выгонят.

– Давайте лучше мультики смотреть, – сказала Оля. – Санёк нечаянно, да?
Сашка кивнул, расслабляясь. Не нажалуются! И мультики вместо этой дурной игры в ужастики. Но и мультики Оля поставила какие-то страшильные, про ведьму, которая превращала детей в животных при помощи заколдованных конфет. Ведьма была жуткой. Сашка весь извёлся до вечера, пока мать не пришла за ним и не забрала домой.
На кухне звенели стаканами папа и его друзья. Сашка их не запоминал, всё равно постоянно новые. Стараясь не привлекать к себе внимания, они с матерью скользнули в большую комнату, Сашка тут же юркнул под одеяло на свою раскладушку, мать было села за компьютер, но из кухни послышались крики и она ушла к ним. Сашке снова стало страшно одному – за окном уже стемнело, только слабый свет монитора делал комнату, вроде бы знакомую, совсем чужой.
Сашка представил, что сейчас, пока все отвлеклись, к нему прокрадётся ведьма из мультика и даст ему конфету. Просто оставит на столе целую горсть в ярких обёртках и уйдёт. И конечно Сашка не сможет устоять и стащит одну, а то и все сразу. И всё… он превратится. На самом деле превратится во что-то страшное, может быть в волка. Мама войдёт, ничего не подозревая, а он бросится на неё из угла и перегрызёт ей горло. И он совсем ничего не сможет с этим поделать. А потом он пойдёт на кухню… Интересно, удивится ли папа. Или испугается. Или, может, он ничего не поймёт, потому что пьяный… И не почувствует, когда Сашка-волк разорвёт ему живот и выльет оттуда всю водку.
За дверью в самом деле раздались шаги, Сашка сжался на своей раскладушке. Но шаги прошаркали дальше по коридору – в туалет.

Сашка отвернулся от монитора к стене. Знакомые с рождения трещинки складывались в картины. А что если всё-таки ему сегодня не показалось у соседей в гостях, вдруг Оля и правда настоящая вампирша… Вообще-то она последнее время себя странно ведёт. Вдруг её кто-то укусил и она всё это время превращалась в вампиршу… Сашка тревожно заворочался. С кухни послышались взрывы пьяного смеха. …И вот сегодня Сашка поцарапал её брата и она увидела кровь… И всё. Вот как раз сейчас она открывает глаза на своём втором этаже кровати и медленно спускается вниз, к брату – конечно, Мишка расковырял царапину, он всегда так делает. И Оля к этой царапине приникнет и начнёт высасывать кровь. И если Мишка проснётся, она его укусит за шею и он тоже станет вампиром. И сначала никто ни о чём не догадается – Мишка и Олька и так бледные и худые, с синяками под глазами… Вот только их мама станет жаловаться, что они ещё хуже стали есть – совсем ничего не едят. А есть им будет хотеться, ещё как! И когда мама в другой раз приведёт к ним Сашку, Оля опять предложит играть в вампиров и оборотней. И они завяжут ему глаза… И по-настоящему нападут и выпьют из Сашки всю кровь! Сердце у него застучало, как будто это уже происходило. Вдруг ему даже захотелось, чтобы та ведьма пришла и оставила ему конфеты. И когда на него нападут, он превратится в волка! Кто сильнее – вампир или оборотень? Вот они и выяснят. Эта мысль немного успокоила Сашку, он начал засыпать. Сквозь дрёму слышал пьяные голоса на кухне, звякнул стакан, потом зазвучали тяжёлые шаги по коридору.
Дверь в комнату распахнулась. Сашка зажмурился, надеясь, что отец не будет к нему приставать.
– С-сына, – прорычал отец. Сашка задержал дыхание. – Ну не п-прикидывайся, давай, метнись нам добавка нужна, сдачу себе оставишь, м-мороженое купишь.
– Вася, ну не приставай ты к ребёнку, – крикнула с кухни мать, Сашка слышал, что тоже пьяная, иначе бы она сама сходила.
Сашке не хотелось вылезать из-под одеяла, но отец бы не отстал, а может ещё бы и избивать начал. Так что Сашка быстро выбрался и, не поднимая глаз на отца шмыгнул в прихожую, натянул легкую курточку и шапку. Как же жалко, что он не оборотень! Потому что отец, конечно, вампир, он постоянно сосёт из бутылок прозрачное и красное. И мать постоянно кричит, что он всю кровь у ней выпил. А оборотень сильнее вампира!
Сашка принял смятые бумажки и монетки и вышел из дому, грохнув дверями тамбура. На улице было совсем темно и тихо, шёл снег и Сашка сначала полминуты завороженно смотрел на то, как в жёлтом конусе фонарного света бесконечно падают лёгкие хлопья. На улице страх окончательно отпустил его. Зато взял холод. Сашка передёрнулся, сунул руки в карманы и поплёлся в круглосуточный ларёк, в котором работала тётя Диля, она давно Сашку знала, наверное с рождения. Тётя Диля тоже была обортнем, потому что у неё была одна сросшаяся бровь, а ещё росли почти настоящие усы. У женщины и усы!
На улице было пусто, Сашка добрёл до ларька, где тётя Диля продала ему две бутылки водки и в награду угостила “турбой”, Сашка мусолил замёрзшую жвачку во рту, ему очень хотелось спать, он надеялся, что не разобъёт бутылки, иначе отец его насмерть отходит.

У соседнего подъезда курил дядя Женя, Сашка поздоровался и пошёл было мимо.
– Санёк, стой, ты домой?
Сашка остановился и кивнул.
– Зайди ко мне на пять сек, я твоему бате пятёрку должен, отнесёшь как раз, пойдём.
И Сашка пошёл. Он раньше у дядь Жени никогда не был, а ему нравилось бывать в чужих квартирах. Как там у других?

Сашка вошёл и дядь Женя закрыл дверь на ключ. Ничего особенно интересного Сашка не увидел – обшарпанная прихожка, как и у него дома, совсем мало мебели, зеркала нет, две пары обуви на полу. И очень странный запах, кислый какой-то, похожий на запах коричневого мыла, которым стирала мать.
– Я ща, Санюль, – сказал из комнаты дядя Женя, чем-то громыхая.
“Но если папа вампир, – размышлял тем временем Сашка, – то я – получается сын вампира, то есть тоже вампир! А не оборотень!”
Дядь Женя вырос перед Сашкой внезапно и он был совершенно голый, а в руке у держал длинный кухонный нож.
“А оборотни сильнее вампиров”, – успел только подумать Сашка и настала тьма.

15. Шедевр

Темнота большого города привычно обнимает, не позволяя почувствовать себя в полном одиночестве. Сумрак и туман пробираются под тонкую шерсть пальто.

Мягко, словно кот лапой, пробирается внутрь знакомый холод. Тянущим пронзительным ветром с Невы. Мелкими каплями моросящего октябрьского дождя. Нанковыми листьями осыпающихся клёнов. Грязью и слякотью под ногами. Пятнами на испачканном учеником холсте.

Шёпотом за спиной. Тихим. Едва уловимым. На грани слышимости. Стоит только чуть притихнуть звукам города, как он приходит ко мне.

Голос.

Мягкий. Нежный. Почти ласкающий своим бархатом.

И продирающий до поджилок.

«Отдай».

«Подчинись».

«Ты — наша».

«Он обещал».

— Вас нет. Вы не существуете. Вы нереальны. Вы не более чем игра воображения. Голоса в моей голове. Исчезни… Исчезни. Исчезни! — словно мантру повторяю я, подставляя лицо ледяному дождю и ветру с Невы. — Психиатр сказал, что таблетки помогут. Он обещал.

Руки судорожно ищут в кармане заветную пачку. Маленькие круглые колёсики нормальности перекатываются внутри. Они смогут помочь голосам замолчать. Я мечтаю об этом. Я хочу в это верить.

Вы мертвы. Мертвы. Мертвы!

Больше не властны надо мной!

Вы — тени.

Вас больше нет!

«Конечно».

«Верь в это».

Голоса в голове смеются.

Ветер бросает в лицо горсть ледяной воды, выдёргивая из своеобразной медитации. Застывшая картина снова начинает двигаться.

Блёдый свет фар отражается от мокрого асфальта. Лист, медленно кружа, опускается на тротуар, мгновенно смешиваясь с грязью. Всего мгновение, и яркое пятно оказывается уничтожено ногами бегущих куда-то людей. Аурипигмент, маренго, сернистый свинец и киноварь. Цвета осенних улиц.

Кто-то из прохожих задевает плечом, заставляя поморщиться от боли. Боль — напоминание, что в большом городе невозможно замереть. Потеряться — получится, а вот застыть на месте — нет.

Мягкий, привычный гул города почти заглушает их. Голоса сливаются, теряются в визге колёс, перестуке каблуков, вое ветра.

Но никогда. Никогда полностью не замолкают.

«Сдайся».

«Подчинись».

«Отпусти себя».

«Ты — наша».

«Он обещал».

Снова и снова, словно заевшая магнитофонная лента звучит в голове. Не замолкает. Лишь едва-едва растворяется в окружающем гуле.

Они никогда не затихают. Они как вечно неспящий город. Они — тень в зеркальных отражениях. Те, кто встают за левым плечом едва различимыми силуэтами стоит хоть капельке тьмы пробраться в сверкающий светодиодными лампами театральный холл. Они пятна краски на идеально белом холсте. Идеальный антрацит с примесью киновари.

Они — разбегающиеся в свете фонарей отголоски темноты. Отражения в лужах.

Они везде.

«Отдай».

«Подчинись».

«Ты — наша».

«Он обещал».

И как будто мгновение назад встаёт перед закрытыми глазами отблеск свечей в зеркальной глади. Пронизывает холод, так непохожий на осенний ветер с Невы. Пробирающий до костей, до антрацитовой глубины души.

Что заставило меня согласиться тогда?

Знала ли я, что его «Ты — моя последняя надежда», превратиться в вечную пытку?

В голоса за спиной.

В вездесущий несмолкающий шёпот.

В мазки краски на идеальном холсте.

В тянущие свои хищные лапы тени.

В капли тьмы даже при ослепляюще-ярком свете.

В силуэты в зеркалах.

В пронзающий могильный холод, не отпускающий никогда.

В вечное ощущение взгляда из ниоткуда.

В фантомные, лёгкие прикосновения ледяных ладоней, когда рядом нет никого.

В удушающе-яркие кошмары, из которых невозможно вырваться.

В замирающую, замолкающую реальность большого города, когда сквозь его вечный бег проникают они.

Вездесущие голоса.

«Уступи».

«Покорись».

«Отпусти себя».

«Ты — наша».

«Он обещал».

Снова и снова они возвращают меня к холодному мрамору пола. Ко тьме, разгоняемой лишь светом чёрных свечей. К антрациту и киновари. Багрянцу и дыму. Золе и багрянику.

К леденящему ощущению ритуального острого камня в руках.

К ужасу в голубых глазах. Не таких ярких, как у тебя.

К разметавшихся по полу светлых длинных волосах.

К твоим рукам поверх моих.

К тому, как легко входил в неподатливую плоть кинжал.

К тёплой, заливающей руки крови.

К затихающему биению чужого сердца.

Багрянец и киноварь на антраците.

К ощущению пьянящего триумфа. К твоим восторженным глазам цвета авантюрина с примесью идеальной лазури. К твоему разгорающемуся ярче свечей, ярче, чем аурипигмент, ядовитому желанию. К тому, как засияла твоя посеревшая, зольная от голода кожа, когда ты приник к кровоточащей ране, вбирая в себя каплю за каплей последние биения живого сердца.

Раз за разом я приводила тебе их. Юных и старых. Блондинок. Брюнеток и рыжих.

Я отдавала их тебе.

Я дарила их тебе.

Я брала в руки ритуальный нож, и ты жадно поглощал каждый подаренный тебе предсмертный хрип.

Я видела, как их жизнь становится твоей. Как ты вновь обретаешь утерянную красоту с каждым новым глотком крови. Как опять начинают светиться твои потухшие глаза. Авантюрин, лазурь и полевой шпат.

Каждый раз ты гладил меня по щеке перепачканной тёплой ещё кровью кончиками пальцев. Рисовал узоры, загорающиеся на коже огненными дорожками, впитывающимися внутрь моего «Я».

Я чувствовала, что нужна тебе. Больше, чем воздух. Сильнее, чем дыхание, пища или вода.

Хотя нужна ли тебе теперь вода?

Твои холодные, испачканные киноварью-кровью губы легко и невесомо касались меня на прощание. Ты шептал на ухо, пронзающее до костей: «Ты принадлежишь мне. Ты только моя».

И я растворялась в бархатном антраците твоего голоса. Он следовал за мной попятам. Звучал под закрытыми глазами. Окутывал холодными одинокими ночами.

«Спаси меня, — сказал ты мне в нашу первую встречу. — Ты — моя последняя надежда».

И я поверила.

Ты вложил в мои дрожащие руки ритуальный кинжал. Моими руками ты привязал к полированному каменному жертвеннику её.

Мой первый дар тебе.

И я стала нужна тебе. Незаменима.

Сколько их было потом?

Я не считала. Но с каждой прекрасное измученное тело возрождалось. Словно пыль слетала с идеального творения мастера, обнажая скрытую под толстым слоем краски и пыли картину.

Снова и снова я поднимала кинжал, чувствуя твой трепет. Жажду. Твоё пронзающее рдяное желание.

Как реставратор, слой за слоем я смывала с тебя следы других.

«Отдайся».

«Склонись».

«Отпусти себя».

«Ты — наша».

«Он обещал».

Шепчут привычно. Ласкают. Среди них я слышу твой бархатный голос. Мягкий и обволакивающий, словно объятия любовника. Затягивающий меня обратно. Зовущий. Ждущий. Манящий.

Голодный.

Вспыхивают на коже огнём дорожки, что чертили окровавленные пальцы, оживляя меня словно белый холст. Идеальный контраст красного на белом. Словно пламя, пожирающее девственный лист, они сжигают изнутри.

Я принадлежу тебе.

Я твоя.

Я иду к тебе.

Ласкает кожу лезвие, напившееся крови.

Холод полированного камня ласкает лопатки. Скользят по коже твои ледяные руки, повторяя путь лезвия на коже. Проступает красным на белом узор.

Я — твой лучший шедевр.

Идеальная картина.

Последний шедевр.

«Смирись».

«Пади».

«Отпусти себя».

«Ты — наша».

«Он обещал».

Ликуют голоса, заполняя собой всё вокруг, отдаваясь от тёмных сводов.

Светятся триумфом твои нереально-голубые глаза. Ещё один последний вздох и…

Я иду к ним.

Я отдаюсь им.

Я принадлежу им.

Ведь ты обещал.

16. Встреча одноклассников

Развеялся туман перед глазами. Очень приятное утро! Ещё бы помнить, что было вчера. Что-то меня беспокоило, связанное с тем, что вчера было. Кокаин? Через пятисотевровую купюру с живота проститутки? Да, ну, вряд ли. Это же из фильма какого-то. Слегка замутило. Пришлось слегка приподняться, но не вышло. Вместо этого сладко потянулось.

Пошёл, вернее, поплёлся в сторону ванны, пора умываться и приходить в себя. В ванне лежала мёртвая проститутка. На груди лежало зеркальце с кокаином и купюра. «Что же делать?» — я подумал, - «Надо избавляться от этого!» Жадно втянул кокаин, спрятал деньги в карман. Остался только один мешающий компонент. Мёртвая проститутка…

Вначале я подумал о первом самом простом варианте. Надо заказать клининг! И поговорить с ними, сколько они возьмут за вынос тела. Но это же придётся весь тогда спектр услуг заказывать! Комплексную уборку всей квартиры, мытьё окон и люстр. Увидев проститутку, мёртвую и голую, они же выставят счет с кучей дополнительных опций, даже аэрогриль отмоют. Нет, экономически не выгодно. А самое страшное, что жена, вернувшись с дачи никогда не поверит, что я сам так прибрался, слишком чисто, подозрительно! Потом ещё скажет, что проституток домой водил.

Нужен другой вариант! Надо собрать старых друзей. Одноклассников. Вместе мы придумаем, как весело помянуть мёртвую девушку. Их по близости не так много осталось. Друзей, естественно. Вчера неожиданно набрал Вовка Фумченко. Он вообще никогда раньше не звонил. Даже когда в школе учились. Но я же Андрюха-доктор, хоть и бывший. Естественно, постоянно набирают, когда что-то пошло не так. Смертельно красный прыщик на заднице годовасика, рак всех волос левой подмышки после шугаринга любимой сестры бывшей девушки и куча других недугов моих друзей и их близких родственников. Всегда, без шуток, рад помочь!

Так вот Вовка Фумченко стал триггером этой встречи. А всё шло к этому! К неприятностям! Мёртвая проститутка пока умирала, видимо, ещё и купалась в ванной, поэтому протечка дошла до соседей внизу. И раздался звонок в дверь. «Кто там?» - подумал и сказал я. «Сантехник пришёл», - сказал мне в ответ сантехник. Сантехник вошёл в квартиру и сразу направился в ванную проверять протечку.

Смотрите, проститутка закрывает сливное отверстие в ванной – был перелив, а еще подводка к смесителю вся гнилая и систему слив-перелив надо менять, - затараторил сантехник. Очистка сливного от проститутки – три тысячи рублей, остальное – пойду за расходниками на рынок, киньте авансом пятёру. Ну, вроде, нормально, - подумал я и перевел по номеру телефона аванс.

Сантехник ушёл на рынок. Я начал обзванивать онднокашек, чтобы Фумченко все дружно повидали, давно не встречались. И все как-то так быстро и радостно решили собраться как раз тут, у меня в гостях. А почему бы и нет? Жена на даче, квартира пустая. Сейчас пропылесосить останется немного, пол после перелива из ванной уже мытый. Думал я тогда…

Вернулся мастер по сантехнике и, напевая не в лад и не в попад: группа крови, наа рукавеее, твой порядковый номер…, начал вращать разводным ключом что-то под ванной. Очень хотелось взять топор и вспомнить героя Раскольникова, но, видимо, я персонаж другого романа: идиот! Знал бы, завалил сразу. Терпеть не могу, когда поют фальшиво!

Пропел он ещё один куплет, и пришёл на кухню акт составлять.

Читаю:
Очистка сливного от проститутки – 3000 рублей;
Демонтаж старых подводок – 5000 рублей, 2 манипуляции;
Монтаж новой подводки – 5000 рублей, 2 манипуляции;
Демонтаж системы слив-перелив – 10000 рублей, 1 манипуляция;
Монтаж системы слив-перелив – 30000 рублей, одна манипуляция.
Диагностика – бесплатно!
Итого: 63000 рублей.

И прейскурант мне показывает.

Слушай, говорю, обманывать нехорошо! До этого момента прейскуранта не было, поэтому давай я тебе за проститутку 3 косаря заплачу, а ты в моей ванной возвращай обратно всё, как было. И запчасти показываю, типа, ставь обратно. «Нет», - говорит сантехник, ознакомься с прейскурантом. Говорю ему в ответ: «Ну, вот и всё, закончилось возможное нормальное общение». И тут звонок в дверь!

А это Вовка Фумченко приехал. Он и раньше был большой в школе, а сейчас еле-еле прошёл в арку на кухне. Вова, посмотри, говорю на эти цены. Вова посмотрел и достал свой кулак из кармана. Кулак был ненамного меньше головы сантехника и было интересно, чему будет больнее: голове или кулаку при встрече друг с другом.

Андрюха, говорит Вова, а давай его сейчас распилим на кусочки, положим, или как нас учила уважаемая преподаватель русского языка Семёнова, покладём в багажник моего гелика, кусочки сами себя закопают в лесу, и скажут спасибо перед контрольным выстрелом в суставы. Как в старые времена! Тяжелый Вовин кулак врезался в такой же по размеру череп сантехника, из рук проклятого спекулянта вывалился прейскурант.

В дверь позвонили. Мы с Вовкой переглянулись, и сразу почти хором сказали, если это Колян, то, всё! Лишь бы это был не Колян…

У Коляна была непривычная для всех ушей фамилия Узкович. Даже она слегка пугала. Но если с ним дружить, то это ничем для тебя плохим и не оборачивалось. Он не был злопамятен, но запоминал абсолютно всё, без разницы ему было, что запоминать, похоже. И про всех это всё он помнил всегда, но друзьям это всё прощалось, надеюсь, а врагов у него не было по простой причине. Все они были надежно закопаны.

Так вот, ну кухню вошёл Колян. И глядя на Вовкин кулак и моё грустное лицо, пробежав глазами прейскурант, Колян глубоко вздохнул. Икнул ему в ответ сантехник. «Ну, вот, ты попал», - сказал ему Колян: «А как собираешься вопрос решать»? Сантехник решил отменить свои пожелания об оплате, сказал, что ремонт всей сантехники за счёт фирмы, а труп покупается для низменных нужд. Ещё левую почку отдаёт в дар медицине и приставку «Сега», больше ничего у него нет.

«Поздно», —сказал Колян, достал маленький швейцарский перочинный ножик, весьма острозаточенный и отрезал сантехнику ухо. «Теперь речь о других ценностях уже! Душу отдаёшь?», - спросил Колян вроде бы в шутку.

Прервал нас снова звонок в дверь. Настя Крокшина и Митя Блиани пришли. Они и в школе часто вместе ходили, и приходили. Кто знает, вдруг их что-то большее, чем гормональный подростковый всплеск объединял? Но точно будучи на одной волне, пройдя мимо ванной и кухни, они почти в один голос закричали: «Стоп! Неправильно! Некрасиво!» Митя кричал громче, так как он был художником, и такой кошмар ему доставил страшные муки. Ну, ещё, потому что мальчики могут кричать громче из-за объёма грудной клетки.

Решили воспользоваться советом Насти и Мити. Сделали всё правильно, как они и просили. Скрепили сантехника и проститутку скотчем в единый арт-объект. Они своими обмотанными головами и телами слились как бы в поцелуе и страсти. Ну, так. Если бы Настя с Митей не утверждали, что это очень красиво, я бы сказал, что просто два почти трупа обмотали скотчем. Почти – потому что сантехник был жив, хоть и дышал тяжеловато. Из-за языка проститутки, думаю, который к его языку прикрепили степлером.

В дверь звонок! Пришел Вова Филипченков, принёс две стопки книг. Вот, говорит, книги надо читать, пока они пахнут и пока не сгорели! И увидел арт-объект. «Вы обалдели?» —говорит, в первую очередь, он Насте и Мите: «Это что, искусство? Где детали? Я, блин, третье образование получил психолога-дейтелиста! Где мелочи, создающие Искусство?»

Вовка был лучшим другом, поэтому он знал, где у меня лежат инструменты. Он взял шуруповёрт и органайзер с разными саморезами, винтиками, мелкими фитюльками, которые жалко выбросить, вдруг куда-то впердолится. Вовка ловко вкрутил в черепа сантехника и проститутки несколько саморезов.

Накрыли стол, повспоминали детство. Саморезы и тосты закончились. И тут Настя как закричит! Всё, мы дьявола вызвали: к нам едет Оля Железякина!

Развеялся туман перед глазами. Ещё бы помнить, что было вчера. Что-то меня беспокоило, связанное с тем, что вчера было. На пороге спальни стояла жена.

17. На заре голоса зовут

Василия уволили. Совершенно ни за что — в обед он играл по сети. А шеф сказал, что Вася впустую тратит ресурсы. Даже отработать две недели не предложил. Обронил неуместную для его статуса фразу: «чай дохлёбывай и уё...вай». Вася обиделся, собрал флешки и свалил.

А потом даже обрадовался — съездит к дядьке в деревню. От него как раз недели две назад пришло письмо. Он прочитал только конец, и как увидел просьбу приехать — отложил. Василий у него бывал-то только в детстве, пока мать была жива. А после её смерти обменивался редкими письмами.

Василий медленно полз по главной дороге СНТ «Рассвет», чтобы у кого-нибудь уточнить, куда ехать. Ему повезло — ворот ухоженного дома стоял крупный мужчина лет пятидесяти.
— А я слышу, кто-то едет.
— Я — племянник Сергея Васильевича. Он просил приехать.
— Это я вам писал с его почты. Я председатель СНТ. К сожалению, вы опоздали — мы уже похоронили его.
— Что случилось?! Он же здоровый был.
— Погиб. Какой-то крупный зверь напал. Ну, раз приехали, задержитесь, примите наследство, так сказать. Я провожу.
***
В глубине участка стояли дом и сарай, у калитки — колодец с деревянным срубом. Он начал осмотр наследства с сарая. Вдоль стен стояло несколько больничных коек и тумбочки. Под одной из тумб он обнаружил люк. Сходил к машине за фонарём. Откинув тяжёлую крышку, увидел крутую лестницу, которую обступали полки с книгами, учебниками и справочниками, современными и старинными.

Спустившись, он оказался в узком коридоре, образованным стеллажами. На полках стояли стеклянные ёмкости разных размеров с мутной жидкостью. Василий стер с одной из банок пыль, уперся в стекло носом и сразу же отпрянул. Из желтоватого рассола банки на него уставились белёсые глаза без зрачков. Его сердце колотилось. Он заставил себя всмотреться в содержимое банки: глазные яблоки были глубоко задвинуты в небольшой череп, то ли животного, то ли крошечного человечка. В ужасе он двинулся дальше, избегая смотреть на коллекцию фрагментов тел и внутренних органов.

Коридор упёрся в сейфовую дверь. Из тупика был ещё один выход — наверх по лестнице. Её тоже окружали полки, на которых теснились аптечные пузырьки и коробочки. «Чем же он тут занимался? Кем он был?», — Василий разговаривал сам с собой по привычке одинокого человека.

«Ещё узнаешь», — он отчётливо слышал шипение! Оглянулся и заорал: «Кто тут?». Свет фонарика метался по стенам в дрожащей руке, отчего стало ещё страшнее. А потом фонарик и вовсе упал и погас.

Василий быстро полез наверх по лестнице. И вдруг люк над головой с грохотом распахнулся. Василий, чуть не рухнул вниз.
— Вот вы где! — навис над ним председатель. — Вы не один? Я слышал голоса.
— Это я сам собой разговаривал, — Василий буквально выпрыгнул из подпола и поскорее закрыл люк. Он оказался в комнате дядиного дома.

— Не знаете, чем дядя занимался?
— Он бы лекарем. Брался за самых безнадёжных. Как-то раз даже утопленника оживил. Сварил отвар, поколдовал, пошаманил, и мертвец очнулся. Бродяг и бомжей врачевал. А ещё он таксидермистом был.
— У него ружьё есть? — обрадовался Василий.
— Он не стрелял — берёг шкурки. Пользовался ловушками. Часто из леса кого-то в мешке притаскивал. Я зашёл предупредить, что на линии авария, электричество включат только завтра.
***
Василий затопил печь. Когда уже хотел закрыть дверцу топки, на него с жужжанием вылетел рой мух. Они ударялись о лицо, касались его липкими лапками и разлетались по комнате. Было очень противно.

Он выбежал во двор, к колодцу, чтобы умыться. Во дворе было уже совсем темно, полночь. Подогнал машину к калитке и оставил фары включёнными. Сад озарился призрачным светом. Среди деревьев заметались тёмные силуэты, которые скрылись в тени дома и в колодце. Василию стало страшно, и он включил в машине радио.

По просьбе слушателей передавали песню «На заре» группы «Альянс», старую, конца восьмидесятых. Василий её слышал в рекламе какого-то банка, и она показалась ему наивной и нескладной. Это была музыка не из его плейлиста. Но в припеве были слова, которые сейчас показались ему провидческими, созвучными его тревожным предчувствиям: «на заре голоса зовут меня...». Он бросил в тёмный провал колодца привязанное к верёвке ведро, ожидая услышать всплеск. Но его не было.

Вернувшись, Василий подвинул диван так, чтобы тот оказался над люком. «Теперь снизу никто не пролезет». Проверил, закрыты ли окна. Задёргивая занавески, он взглянул в окно и отшатнулся, выругавшись.

За окном стоял человек и смотрел на него пустыми глазницами. Василий уставился на него, не зная, что делать. Сбоку выступил ещё один силуэт, потом ещё и ещё. Они столпились за окном и таращились на Василия. Он заорал на них, замахал руками: «Уходите! Уходите! Пошли вон!». Подбежал к другому окну — там тоже стояло несколько силуэтов с безносыми разлагающимися лицами с незрячими глазами и оскаленными зубами. «Это же трупы, зомби!»

Он побежал к двери, чтобы запереть её. И только потянул ручку к себе, как снаружи дверь резко дернули и распахнули — на пороге стояли мертвецы.
— Дай эликсир.
— Какой эликсир?
— В бутылках, в подвале.
— Там только банки с органами.
— Это наши. Он наши органы забрал.
— Может эликсир за железной дверью? Давайте так: я утром найду ключ и дам вам эликсир.
— Нужно сейчас. А то убьём.
— А водка не эликсир? У меня водка есть.
— Пить нельзя, кожа слезает. Видишь, у Витька кости видны, потому что алкаш.

Василию очень не хотелось спускаться в подвал.
— Ждите снаружи.
Зомби столпились на крыльце в ожидании. Василий отодвинул диван. Порылся в ящиках стола, нашёл свечку и спички. На виду ключа от двери не было, но он догадался проверить карман дядиной куртки. Так и есть — в нём зазвенела связка ключей. Он вышел на крыльцо, чтобы порадовать зомби. Но там уже никого не было. Зато вдали слышался шум, звон разбитого стекла и вопли.

Спустившись вниз, и стараясь не смотреть на банки частями тел, он подобрал ключ от железной двери. Посветил внутрь: на стеллажах заблестели бутыли с тёмной жидкостью. Василий сделал шаг в глубину помещения, но сильный толчок в грудь откинул его назад, и он упал на спину. В слабом свете свечи он пытался разглядеть надвигающуюся чёрную массу.

Над ним нависла высоченная чёрная фигура. Руки растягивались и тянулись к нему. Глаза горели красным. Сотканное из непрозрачной чёрной субстанции, напоминающей плотный чёрный дым, оно колыхалось в воздухе.
— Не бойся. Пока ты нужен — будешь жить. Я — Мать всего сущего. Я слепа и глуха, но у меня есть помощники, мои создания — духи природы, лешие, кикиморы, домовые, полевые, речные, ведьмы и оборотни... Они мои глаза и уши. Твой дядя выслеживал, ловил, мучил и убивал их. Часть того, что от них осталось теперь в банках на этих полках. Другую он вживил в трупы и создал бессмертную нежить, чтобы погубить меня. Я сама не могу её уничтожать, так как в ней мои создания.
— А что с ним случилось?
— Погиб от рук тварей, которых сам и породил.
— Почему он тебя так ненавидел?
— Он считал, что я — древнее зло, причина бед и несчастий человечества. Но это не так, именно нечистая сила, как нас называют, следит за порядком и сохраняет мир таким, каким он появился из небытия. Это люди вносят в него хаос и смерть. А я их сдерживаю при помощи стихий и болезней.

— Почему всё это происходит здесь, в богом забытом СНТ «Рассвет»?
— Это поселение построено на месте болота, в котором сгинуло много душ, а рядом ещё древнее кладбище и линия электропередач. Тут сошлись магнитные излучения и мистическая энергия, природное и потустороннее.

— Что я должен сделать?
— Вернуть мне мои создания. Ты должен соединить кровь моих детей — «эликсир» — с телами в банках и фрагментами бессмертной плоти, которые ты извлечёшь из живых мертвецов. Председателя им хватит дня на три-четыре. За это время ты всё сделаешь.

— Я же не медик!
— Все необходимое в этом подвале. Книги с заклятьями и рецептами стоят на полках. А когда всё закончится, это место сгинет навсегда. Болото уже оживает, наполняется осенними дождями, и скоро зыбучая трясина поглотит проклятый «Рассвет». А ты получишь любую работу, какую захочешь.
— Ты и это можешь?
— В каждом приличном доме есть домовой, и он нашепчет хозяину во сне всё, что надо сказать и сделать. Утром хозяин проснётся и ощутит жгучее желание выполнить то, что ему приснилось. Например, взять тебя на работу или уволить. Думаешь, почему ты сюда попал? Неужели из-за игры в Diablo?

— Но почему я?
— Когда твой дядя просил о пощаде, он назвал тебя своим преемником.
— Давай договоримся, что когда я всех спасу, ты его оживишь.
— Это невозможно. Его последним желанием было: «уничтожить древнее зло». Это желание должно быть исполнено. Но древнее зло не такое уж и древнее, оно существует ровно столько, сколько существует человечество и твой дядя — его часть.

18. Контент

Алина сидела за ноутом и тупо пялилась в экран. Немытые растрёпанные волосы лезли в глаза, а от грязной футболки разило. Оказывается, с момента последнего стрима прошло уже три дня. Алина с парнем так бурно его отметили, что из памяти стёрлись почти все события. Артёма нигде не было. Зато число подписчиков их канала за это время выросло кратно. Неужели последнее видео так зашло? Вроде ничего особенного не сделали – машину сожгли. Так сколько их уже было за пять лет?

Алина поёжилась, вспомнив, как всё начиналось. Они с Артёмом жили в одном доме, дружили с детства. Парень мог только драться, а Алина вообще ничего не умела. Оба кое-как окончили школу, встал вопрос о работе. Их друг Лёха предложил не тратить время на ерунду, а начать снимать треш-видео. Сказал, что чем более дикий они будут делать контент, тем больше им будут платить. Идея понравилась, и начать решили сразу с чего-то особенно безбашенного, чтобы быстрее раскрутить канал.

Было лето. Чёткого плана не было, просто выйти на улицу, а дальше действовать по ситуации. Лёха вдруг набросился на какого-то деда с палочкой, гуляющего с внучкой лет двенадцати. Придурок и мелкую задел случайно, щёку рассёк. Пришлось Артёму её держать, Лёха деда пинал, а Алина снимала. Ей даже неловко перед девчонкой стало. Артём позже объяснил, что жалеть никого нельзя, нужно о контенте беспокоиться и спонсорах, а люди – это так... массовка. Главное – не различать лиц.

С дедом Лёха перестарался и получил срок. Алине с Артёмом чудом удалось отделаться условными, зато их первое видео взлетело, и канал начал расти. Больше они никого до полусмерти не избивали. Чаще дичь всякую придумывали: с ножами бегали, машины разбивали, народ гоняли. Потянулись рекламодатели, поклонники донатами не обижали. В общем, жизнь наладилась.

Алина сосредоточилась на статистике. Откуда такой рост? Только теперь она заметила новое видео, опубликованное вчера. Артём снимал один, без неё. Странно... раньше он никогда так не делал. Девушка прочитала последние комментарии:

«Жесть! Сколько крови!»

«Это же настоящее убийство!»

«Третий раз смотрю! То топят, то вешают, то жгут! Как это смонтировано?»

– Что ты сделал, Артём? – Озадаченная Алина кликнула мышкой на треугольник воспроизведения, её просмотр был ровно пятисоттысячным.

***
Тёмный парк казался застывшим, безлюдным и непривычно тихим. Обычный путь домой сегодня вызывал странное ощущение тревоги. Не было ни ветра, который бы шелестел осенней листвой, ни криков вездесущих ворон, ни шума машин. Всё замерло, будто на землю опустился невидимый купол и убил всё живое. Артём Дворцов никогда не считал себя трусом, с детства занимался боксом, часто сам провоцировал драки, но сейчас он с трудом сдерживался от того, чтобы не перейти на бег.

Звук чужих шагов в мёртвой тишине парка показался оглушительным. Покрытый испариной затылок тронуло движение воздуха, запустив тысячи мурашек, побежавших по телу. Послышались шорох и еле слышное дыхание. Тревога переродилась в страх, сжавший сердце холодной ладонью. Парень растерянно крутился на месте, угадывая источник опасности. Наконец, в слабом свете уличных фонарей Дворцов различил тёмную фигуру в объёмной мешковатой одежде, она вышла из тени деревьев и двинулась навстречу. Противник не был крупным, и в другое время Артём даже не обратил бы на него внимания, но сейчас он приготовился, чуть повернулся боком и сжал кулаки, готовясь к драке.

Незнакомец приближался спокойно, не делая резких движений. Артём старался угадать, с кем имеет дело, и напряжённо вглядывался в лицо, скрывающееся под объёмным капюшоном. Казалось, расстояние уже позволяет рассмотреть противника, но зацепиться ни за одну черту не получалось. Облик смазывался, непрерывно искажаясь. Десятки форм носов, глаз, ртов сменяли друг друга. Артём не мог оторваться от пугающей фигуры, а она застыла перед ним, гипнотизируя и лишая воли к сопротивлению. Через мгновение Дворцов лежал на лопатках, оглушённый звонким хлопком собственного черепа о покрытый первым льдом асфальт. Затылок пронзила резкая боль, парень попытался встать, но не смог даже пошевелиться. Тело будто вмёрзло в тонкий лёд. Рядом снова никого не было.

Вдалеке раздались неторопливые шаркающие шаги и мерный лязг металла о твёрдую поверхность дороги. Парень откровенно трусил, не зная, чего ему ждать от прохожего, но всё же рискнул крикнуть:

– Помогите!.. Я здесь!..

Шаги ускорились, и вскоре перед ним остановился пожилой мужчина в летних брюках и тонкой рубашке, он выставил вперёд трость и слегка на неё облокотился, уставившись на поверженную фигуру. Надежда на счастливый исход угасла, страх смешался с отвращением. Лицо у мужчины отсутствовало. На Артёма смотрели глубокие впадины глазниц, черневшие на фоне гладкого черепа.

Человек без лица постоял, дав как следует себя рассмотреть, перехватил трость поудобнее и замахнулся. Наконечник палки выпал, обнажив тонкое длинное лезвие. Артём зажмурился и закричал, ожидая удара, но старик его не тронул, он начал крошить лёд, освобождая пленника. Вскоре парень уже стоял на ногах, в упор рассматривая то, что когда-то было человеческим обликом. Зрелище было не для слабонервных. Возникшая пауза продлилась не больше минуты, но этого времени хватило, чтобы в памяти Артёма пронеслись сотни лиц тех, кому он причинил боль. Он даже не подозревал, что стольких запомнил. Дед бесшумно развернулся и пошёл своей дорогой, тяжело опираясь на трость.

Дворцов поспешил к дому. В кармане завибрировал телефон, и парень, не глядя, принял вызов. Сейчас он был рад любой, даже незримой компании. В трубке раздалось шуршание, и странный, будто синтезированный голос произнёс:

– Ты обо мне забыл! А вот я слежу за вашим каналом! Мы ведь вместе его начинали!

– Лёха, это ты? – смутился Артём, – я собирался тебя навестить, да всё как-то некогда…

– Мы встретимся очень скоро!

– Тебя что…, выпустили?

– Я ближе, чем ты думаешь!

Росшие неподалёку кусты зашуршали, расступаясь, и Дворцов, успевший спрятаться за деревом, увидел, как из зарослей снова вышла фигура в капюшоне.

– Что же ты спрятался? – продолжал голос в трубке.

Безостановочно меняющееся лицо приковало внимание Артёма, парализовало его. Очень хотелось убраться отсюда, но ноги не слушались.

– Ты не сможешь убежать от меня! – Противник подошёл совсем близко. В его руке блеснул нож, и он, не раздумывая, воткнул лезвие в живот оцепеневшего парня.

Артём упал навзничь, судорожно выдохнул и уставился вверх. Там, в тёмном небе горело множество звёзд. Они росли, подплывали, превращались в тысячи ярких окон, из которых на него смотрели люди. Они обсуждали его, смеялись, тыкали пальцами. Среди всех этих окон Артём увидел одно, из которого на него смотрела Алина – его верная подруга и компаньон. Только она казалась печальной.

Убийца стоял рядом, он откинул капюшон. Лицо перестало трансформироваться, обретя обычные человеческие черты, на плечо упала длинная светлая прядь. Это была девушка с тонким шрамом на щеке.

– Узнал? – спросила она буднично. – Конечно, нет! Никогда не узнаёшь! Твой друг-наркоман избил на улице моего деда пять лет назад. Дедушка умер, так и не оправившись.
Вчера я подкараулила тебя в этом парке и воткнула нож в спину, наблюдала за тем, как ты истекаешь кровью. Потом долго тащила твою тушу по кустам. Уже собиралась скинуть в овраг, но ты очнулся и зацепил меня с собой. Мы разбились! Всё это – наш с тобой ад! Я убила тебя уже пятьсот тысяч раз! Стараюсь быть изобретательной и не повторяться. Жаль, что ты ничего не запоминаешь! Ты умрёшь через пять минут – проверено! Но сейчас у тебя есть шанс всё закончить. Твоя девушка смотрит на нас. Попроси стереть ваш дурацкий канал, тогда мы оба освободимся!

Артём собрал последние силы и крикнул Алине, так внимательно за ним наблюдавшей с небесного экрана:

– Помоги! Сделай то, что она просит!
***
Алина словно попала кошмарный сон. Столько боли было в словах Артёма, что рука сама потянулась к настройкам, чтобы немедленно выполнить его просьбу. Звук входящего сообщения вернул девушку в реальность. Оказалось, что в непрочитанных ждало не меньше тридцати запросов на рекламу. Пробежавшись по предложениям, Алина прикинула, сколько сможет заработать, посмотрела на застывшего на экране парня и виновато произнесла:

– Потерпи немного! Ты же сам учил, что главное – это контент и спонсоры!

Алина ответила первому рекламодателю, раздумывая, куда бы ей поехать отдохнуть, чтобы прийти в себя после всего пережитого. Ей показалось, что мимо скользнула чья-то тень. Девушка обернулась и закричала, увидев посреди спальни тёмную фигуру.

В тот же день их канал обогатился новым кровавым видеоконтентом. В последний раз.

19. Выбор

Думаю, тот разговор я не забуду до самой смерти.
Отдыхать на даче после городской суеты бывает крайне приятно. Обволакивает непривычная тишина, зелень радует взгляд, а чистый воздух обоняние. Тебя нежно охватывает умиротворенность, и ее может усилить только глоток-другой свежего пива.

В то время мы с моим другом Игорем выбирались к нему на дачу не реже раза в месяц. Вот и в тот раз я и друг сидели на веранде домика и "перезагружались", отпустив все заботы и проблемы.
В голове уже порядочно шумело и разговор стал несколько бестолковым, но оживленным. Мы перескакивали с темы на тему, от работы к политике, от прочитанного к семьям.

Чем больше повышался градус в нас, тем больше тянуло на серьезные, философские темы. Не помню, кто конкретно задел тему смерти. Мы стали обсуждать религию, душу, загробную жизнь. Я, как твердокаменный атеист, заявил, что единственное, во что верю, что мое тело разложится на атомы и на этом конец, точка. А все эти выдумки о жизнью За Гранью объясняются просто - люди боятся умирать.

Игорь надолго замолчал. Затем сказал, как будто бы через силу:
-Я в религиозную шнягу тоже не верю. Слишком уж все это надуманно звучит, ад с чертями, небеса с ангелами. Мифы и легенды народов мира. Но..
Он замолчал, как будто бы набираясь сил, и продолжил:
-Но я думаю, там что-то такое есть. Пожалуй, даже знаю.

После этого друг попытался перевести тему, но я с пьяной настойчивостью начал его допытывать, почему же он думает, что со смертью все не кончается.
Он несколько раз отводил взгляд, будто колеблясь, потом все же решился.
-Я про это никому не рассказывал. Короче. Я с тобой никогда не делился своим прошлым, так всегда, вскользь. Да и ни с кем не делился, кого узнал после школы. В общем, до десятого класса ты бы меня не узнал. Я гопом тогда был.
Я с изумлением посмотрел на Игоря, но ничего не сказал.
-Ага, такой классический, в спортивном костюме, кепочке-восьмиклинке. Ходили мы по району, "щемили лохов", как мы это называли. А отжатое тратили на пиво и траву.
Это было лето после десятого класса. Мы сидели в подъезде, отдыхали от трудов праведных, пивко попивали, языки чесали. Разговор крутился вокруг того, кто кому морду разбил, кого трахнул, сколько выпил.

Один мой приятель вытащил из кармана что-то, протянул мне. Колесо, говорит, будешь? И подает мне какую-то таблетку. На, говорит, отъедешь не по-детски. А у меня тогда мозгов вообще не было, даже не спрашивал, что это такое, просто съел и все. Сижу, жду прихода. Что-то херовато мне стало, решил встать, размяться. Привстал, а потом меня вырубило.
Кореша рассказали потом, что я упал и был весь бледный и холодный, пульс не прощупывался. Они испугались и свалили все, меня бросили. Повезло мне, что кто-то из жильцов вышел и сразу скорую вызвал.
Очнулся я в больнице. Мать рядом сидит, плачет. А я лежу, соображаю, где я, что со мной. Менты меня тогда допросили, но я никого не сдал, сказал, что таблетку на улице у незнакомого барыги купил.

С корешами этими я связи тогда сразу разорвал, по улице не шлялся. Какие после этого они кореша. Да и жизнь я решил изменить. Про наркотики с того момента забыл раз и навсегда, пиво только вот пью. За учебники засел, к поступлению стал готовиться. Знаешь, почему?

Я тогда, когда отрубился, очнулся в полной темноте, абсолютная такая чернота, тела не чувствую, но себя осознаю. И четко понимаю, что я умер. Там ничего не было, абсолютно. Мне захотелось к теплу, свету, мне хотелось жить, очень! Я вдруг понял, насколько вел пустую, бессмысленную жизнь. Что людям от меня только зло было. Да у меня даже девчонки нормальной не было, шлюхи одни.
И вдруг кто-то со мной заговорил. Точнее, голоса я не слышал, но понимал, что ко мне обращаются. В общем, это что-то предложило мне выбор. Я могу вернуться в тело, но заплатить за это. Очень большую цену. И я согласился. Очнулся, начал жить. А через две недели умерла мать. Сердце отказало. Ей еще сорока не было, на здоровье не жаловалась. Я тогда все понял.

Ну, дальше ты знаешь. Я в универ поступил, стал учиться, друзей новых завел. Старался изо всех сил свою жизнь полезной сделать. Помогал, кому мог. Вы, наверное, все считали, что я вот такой человек хороший. А меня чувство вины постоянно жгло.

К концу учебы отпустило, решил, что это все совпадение было. С Аней мы начали встречаться.
И вот однажды, возвращаюсь я домой, ни о чем таком не думаю. А навстречу мне сосед дядя Вася по лестнице спускается. Глаза страшные, невменяемые, в руке топор. И я четко понимаю, что он допился до белой горячки, что ему сейчас чудится невесть что и он меня рубанет сейчас по голове. И мне страшно не хочется умирать, я еще не распробовал новую, хорошую жизнь. Я успел про себя к кому-то обратиться, понятия не имею, к кому. Это была не молитва, а униженная просьба пожить еще хоть чуть-чуть, хоть самую малость.
Вдруг сосед остановился, постоял и, отбросив топор, побрел домой. Я, истекая потом, поднялся в квартиру. Тогда я не позвонил в психиатрическую, или милицию, сам не знаю почему. А ночью мне снился сон. Будто я снова в той тьме. Но там гораздо страшнее. Ты слышал выражение “скрежет зубовный”.
-Да, что-то такое слышал, - ответил я.

-Это из Библии, - сказал Игорь. - там сказано, что грешники будут изгнаны во тьму внешнюю, где будут плач и скрежет зубовный. Вот что-то такое я там и ощутил. Бесконечную пустую тьму, где нет ничего, кроме вечного страха и отчаяния. Я не хотел находиться там ни единой лишней минуты и взмолился, чтобы меня отпустили любой ценой. Я проснулся тогда с огромным усилием, как будто выдрал себя.

А через неделю Аня погибла, это ты знаешь.
Игорь замолчал и надолго припал к кружке. Я не знал, что сказать, рассказ на меня сильно подействовал. Но потом обычный скепсис пересилил.
-Слушай, Игорь, каких только совпадений не бывает. Плюнь, выкини из головы. Ты ни в чем не виноват, живи дальше.
Игорь криво усмехнулся.
-Твои слова, да.. кому-то там в уши.
Мы все же сменили разговор и до конца вечера неуклюже пытались друг друга развлечь.

***
Потом я как-то подзабыл об этом разговоре. Прошел год, или около того. И вдруг Игорь мне позвонил и попросил помощи. Его шестилетняя дочь, Света, заблудилась в лесу возле игоревой дачи. Они играли с подругой, та отошла ненадолго в кусты, а когда вернулась, Светы не было. Девочка долго не решалась рассказать об этом родителям, пока не начало темнеть.

Искали все, полиция, поисковики, друзья Игоря и Люды, его жены. Безуспешно.
В поисках прошло двое суток. Многие уже потеряли надежду. На третий день мне позвонила Люда. Она была в истерике, и я не мог долго понять, что случилось. Игорь выбросился из окна своей квартиры на девятом этаже.

Я сразу поехал к ним. На Люду было страшно смотреть, она была невменяемой от горя. Я попытался как-то ее поддержать, дал снотворного. А на следующий день произошло то, что подкосило мой твердокаменный скептицизм. Всего в десяти километрах от дачного поселка Игоря в соседнюю деревню вышла Света, отощавшая, но живая и здоровая. Она так и не смогла объяснить, где ходила, как выжила.

Многие тогда сожалели, некоторые называли Игоря дураком, что он потерял надежду и оказался слабаком. Я его не осуждал. Я знал кое-что еще.
Когда пропала Света, и Игорь звонил мне с просьбой о помощи, глухим, мертвым голосом он сказал, что накануне его чуть было не сбила машина, он чудом увернулся из-под колес.
Видимо, тогда он сделал свой выбор.

20. Ты не поверишь

Ну что ж, здравствуй. Ты сейчас читаешь очередную конкурсную работу на развлекательном портале «ЯПлакал». Пугалки-страшилки, верно? И тебе ничуть не страшно, правда же? Да чем вообще можно напугать человека в твоем возрасте? Каким-то рассказом? Конечно, нет. И вот ты со скучающим видом скользишь взглядом по первым строчкам, даже не представляя, что тебя ждет. А я представляю, очень хорошо представляю. Потому что проделываю это не в первый раз.

Мне нравится твой скептицизм. Интереснее всего наблюдать за такими скептиками, как ты. Да, я сейчас наблюдаю за тобой. Я люблю смотреть, как неверие, столкнувшись с необъяснимым, начинает источать сомнение, а затем животный ужас. Мы сегодня будем развлекать друг друга. Ты – щекотать себе нервы, я – убивать тебя. Да, забыл сказать: ты сейчас умрешь. Смешно, да?

Нет этого рассказа в ленте. Все, кто сейчас, так же, как и ты, изучают подборку, на его месте видят довольно скучный опус про сельское кладбище с названием «Мертвецы не умеют прощать» от автора terabyte. Все, кроме тебя. Между мной и твоим сознанием сейчас натянута невидимая ниточка, и я придерживаю её, чувствуя каждую вибрацию, словно паучок, сидящий в центре паутины. Пока ниточка едва подрагивает, но это пока… Я предвкушаю, как она задрожит позже.

Кто я? Ну, давай, если тебе так проще, дай мне какое-то имя из тех, что привыкли давать мне люди, чтобы охватить словом свой бесформенный страх. Бог, дьявол… Я ни то, ни другое. Я то, что существовало до тебя, до этого конкурса, до интернета, до религий, до первых слов, до первых людей. Я не знаю, как тебе объяснить свою суть – твой язык слишком примитивен и ограничен. Скажем так: я нечто незримое. Я питаюсь той энергией, которая выплескивается в момент превращения живого в неживое. Мне нужно много энергии, поэтому ежедневно, ежечасно, ежеминутно я забираю столько жизней, что ты даже представить себе не можешь. Быстро, спокойно, без спецэффектов. Но иногда мне бывает скучно. Как сегодня. И я нахожу случайную жертву для своей небольшой игры.

Я дам тебе шанс – так интереснее. Прямо сейчас прекрати читать этот текст. Закрой вкладку и никогда больше не заходи в эту тему. Вообще на «ЯПлакал» не заходи. И ты будешь жить. Даю слово.

И мне весело: я знаю, что ничего ты не закроешь и читать не прекратишь. Потому что не веришь мне. Никто не верит. Когда ты умрешь, у твоей энергии будет приятное послевкусие от осознания собственного идиотизма и запоздалого сожаления. Всё, как я люблю.

У тебя была возможность избежать смерти. Запомни это. Больше ее нет.

Помнишь, на днях у тебя болела голова? Это я подготовился к сегодняшнему представлению и приметил небольшой сосуд у тебя в мозгу. По мере того, как ты будешь читать эти строки, сосуд начнет рваться. Если ты сейчас прислушаешься к своим ощущениям, то почувствуешь тот участок коры головного мозга, где вот-вот произойдет кровоизлияние. Это хорошая смерть. Быстрая. Не всем удается уйти так легко.

Чувствуешь это? Словно крохотная песчинка трётся где-то в голове, мешается, причиняя неудобство. Прямо сейчас я подцепляю невидимым коготком злополучный сосудик. Стоит мне потянуть – и для тебя всё кончится. О чем ты сейчас думаешь? У нас есть еще немного времени, хочу послушать.

Ага… Ты все еще не веришь, что это произойдёт, но на мгновение позволяешь мыслям о смерти завладеть тобой. Страх боли, так, хорошо. Страх неизбежного. Тоже хорошо. Хотя пока все банально. Знаешь, часто в последний момент думают о какой-то ерунде. О том, как расстроится кто-то из друзей. О том, где лежат документы на квартиру. О том, не помолиться ли сейчас, истово, искренне, всем сердцем – вдруг поможет? Или по-быстрому вызвать скорую – вдруг успеют спасти? Все в такой момент очень хотят жить. И ты хочешь. Мне даже немного жаль тебя. Но не настолько, чтобы не довести начатое до конца.

Внутри тебя зреет протест. Какого хрена, я – и умру, да? «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо, пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я…» - помнишь эту песню? Наивная детская мечта о бессмертии. Такая понятная, такая недостижимая…. Кажется, стоит приложить усилие, выжать максимум из себя – и ты не умрешь никогда. Хочется верить, сопротивляться, не хочется признавать: все умрут. Даже те, кто ещё не родился. А ты умрешь прямо сейчас.

Я начинаю оттягивать коготок в сторону и вверх. Остались считанные секунды.

Ну, что ты скажешь, что сделаешь перед самой смертью, а? Да ничего. Так и будешь тупо пялиться перед собой и убеждать себя, что все обойдется. Конечно, обойдется, это просто дурацкий рассказ из интернета, ты в безопасности… Нагнал я тут жути, тьфу на меня, так? Так? Ничего же не произошло? И сейчас тоже?

Глубокий вдох. Неплохой рассказ, в принципе, можно и голос отдать. Хотя неприятный осадочек остался, словно кто-то пытался манипулировать тобой. Спорно, короче. Ты хмыкаешь себе под нос. А я сейчас просто наслаждаюсь тем, как глубоко ты заблуждаешься, даже не подозревая об этом.

Ты уже несколько секунд как лежишь на полу с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом. Ты не дышишь. Скоро твое тело начнет остывать, потом начнется беготня, охи-ахи, вся эта предпохоронная суета – это неинтересно. Я сегодня добрый. Поэтому я подарил тебе то, что я называю «нежное посмертие». Возможность по инерции ощущать запахи и прикосновения, слышать звуки, видеть мир таким, каким он был всегда. Счастье не понимать - еще немного, еще полчаса, час…. Нет уже ничего этого, пойми же ты. Скоро ты без боли погрузишься в полную темноту – бесконечную, как та, что была до твоего рождения. Может, когда ляжешь спать. Может, когда в очередной раз моргнешь. Такое посмертие я иногда дарую старикам, прикованным к кровати… Или детям.

Тебе казалось, я зло? Издеваюсь тут над тобой? В игры играю? Я не зло и не добро. Иногда мне свойственно то, что вы, люди, называете «милосердие», хотя мне незнакомо такое понятие. Я мог бы проучить тебя за недоверчивость и сделать переход болезненным и резким. Дать его тебе всей шкурой прочувствовать. Я не стал. Скажешь спасибо потом.

Давай-давай, убеждай себя, что ничего не изменилось потому, что это просто рассказ. Что ни у кого нет такой власти – убивать людей невидимыми коготками, проникать в их головы, что в эту бесовщину верят только бабки необразованные, а ты-то умный, современный человек с рациональным мышлением. Ты ж на такое не поведешься, да? Ты до сих пор ничего не чувствуешь, это успокаивает. Нос почеши. Сходи себе кофе сделай в любимой кружке. С близкими поговори – с их голосами и образами, сохранёнными в твоей памяти. Ухмыляйся, представляя, что и завтра, и послезавтра всё будет так же, а автору рассказа ты навтыкаешь потом в комментариях.

Ты думаешь, что навтыкаешь. Твоя уверенность трогательна и понятна мне. Я смотрю на твое мёртвое тело прямо сейчас. Я знаю, что ничего этого не будет. Знаю – и позволяю тебе не принимать это знание. Ты сейчас сопротивляешься этим мыслям изо всех сил, продлевая своё иллюзорное существование. Так звезда, погасшая миллионы лет назад, всё ещё видна на небосклоне, пока не иссяк излучённый ею свет. Это тоже «нежное посмертие», хоть и не такое, как у тебя.

Скоро ты поймёшь, что я был прав. Я, как всегда, выиграл. Люди очень предсказуемы. Знаешь, что бы меня по-настоящему развеселило? Если бы хоть один из вас послушался меня и не стал играть со смертью. Не дочитал этот рассказ, не дослушал мою аудиокнигу, не стал досматривать созданный мой видеоролик – да или просто продолжать беседу со странноватым неопрятным стариком у подъезда… Остановился бы, когда еще было можно остановиться. Но никто не верит. Никогда.

Ну, прощай. Спасибо за игру. Думаю, еще час-другой тебе дам. Подыши, подвигайся, посиди за компьютером, остальные рассказы почитай. Можешь выпить что-то или съесть – будут все те же ощущения. Не волнуйся, все самое страшное уже позади, а темнота – это не больно. Словно свет выключится и всё.

21. Манящий свет в конце тоннеля

Пятница, вечер, блеск и кутерьма в пешеходной зоне небольшого городка. Все это еще крутилось и мелькало перед глазами.

Потом была боль, нет не так, потом была боль, не представлялось даже, что тело может так болеть. Она была острее тысяч кинжалов, вонзающихся в плоть, но к счастью быстрой как молния. После вспышки боли, наступила кромешная тьма и только маленький, мерцающий огонек света вдалеке, оставался единственным ориентиром.

Из всех чувств доступным было лишь зрение, не звуки, не ощущения, будто ты- это бестелесный глаз, висящий в бесконечной пустоте и единственное, что оставляет для тебя ощущение тебя, это огонек вдали.

И еще мысли и память.


Вечер пятницы, особенно когда ты полон огня и задора, это событие, нет не так – это событие!
Веселье и вереница приключений. В этот раз, выпивать, приключаться и на поиски женского общества, рванули на единственный «Променад» в городке. Шли веселой гурьбой, подкалывая прохожих, перешучиваясь, радуясь теплому, летнему вечеру и пятнице.

Сначала остановились возле разливайки, долго ждали, пока пройдет череда страждущих, перед нами. Ударили по пиву. Потом плавно перетекли в бар, нацелившись пройтись по текилле, лизнув-соснув-куснув, всей компанией вышли покурить.

И тут, внезапно, как порыв ветра…


По центру улицы, ступая не по брущатке, а по подиуму. Нога от бедра, небрежно помахивая сумочкой, зажатой в длинных музыкальных пальцах. Ослепляя окружающих белоснежностью, короткого, выше колен, сарафанчика. Сметая с ног, волной распущенных, каштановых волос. Попадая прямо в сердце искрами карих глаз. Изумляя заходящее солнце белизной кожи.

Шла она.

Шагнул ей наперерез и попытался познакомиться, ненавязчивые шутки, комплименты. Она остановилась возле нашей компании. Разговор не о чём, флирт, взял ее за руку и попытался строить из себя хироманта.

По линиям судьбы, ей можно было предсказать лет триста счастливой и безмятежной жизни. Решетка на бугре Венеры говорила о скрытых страстях и сдерживаемых желаниях. Пороки, написанные на руке, никак не вязались с внешностью и потому даже не озвучивались.
Дети? Ребенок – один, мальчик, скоро. Прозвучала шутка о совместном. Красавица смеялась и метала, как бисер, лукавые улыбки.
После, отделились от компании и пошли гулять по городу. Она почти ничего не говорила о себе, больше спрашивала. Кто, где и когда родился, откуда приехал. Пока гуляли окончательно стемнело. Позвала к себе в гости.

Идти было приятно. Касания руки и талии, не вызывали отторжения с её стороны. Наброшенная ей на плечи кожаная куртка, была благосклонно принята. И сам жест оценен по достоинству.

Шли недолго, по дубовой аллее, с редкими фонарями, по каменному, старому тротуару, чувство влюбленности кружило голову. Да и сама прогулка, была невероятно романтичной. Красота рядом, красота вокруг, пение птиц в ветвях и в душе. Достаточно недалеко от центра, частный сектор, старый кирпичный дом под крышей из медной чешуи, где она жила с бабушкой.
Но, бабушка старенькая, спит в другой части дома. Бабушка не помешает пообщаться. Подарила перед входной дверью поцелуй, слаще меда и неуловимее взмаха крыла мотылька. Пригласила пройти, ловко уворачиваясь от жадных рук.
Провела на кухню. Просторную, со старой деревянной мебелью. Заварила чай. Все благопристойно, на столе, на белой скатерти, сахар, печенье, мед. Чай в тонких чашках. С тонким ароматом трав.

И все.

Провал.

Пришел в себя, в темной комнате, привязанный ремнями к черному каменному столу, из которого торчало неимоверное количество длинных и острых металлических шипов, как массажный коврик, подумалось, только страшнее.

При свете горящих на стенах факелов, девушка, абсолютно голая, суетилась рядом, помогая какой-то тощей старухе, обряженной в серый балахон с капюшоном, почти полностью скрывающим её лицо.

Не смотря на боль в спине, обратил внимание на ее грудь практически идеальной формы, с остро торчащими сосками, плавный изгиб бедра и тонкую талию. Почувствовал возбуждение.

И тут, взгляд нечаянно зацепил в пространстве что-то недоброе. Прямо над алтарем, в паре метрах, не очень видная в мерцающем свете, висела на цепях такая же плита, как та на которой лежал. Густо усеянная острыми металлическими шипами.

Старуха запела, затянула заунывный речитатив, на непонятном языке, а обнаженная красавица подошла к плите, проверила как закреплен, провела ладошкой по привстающему члену. И глядя в лицо спросила:
- Ты же хотел меня? Ты меня все еще хочешь?
Еле ворочающимся, онемевшим языком пробормотал
- Что это? Зачем?
Будто не заметив вопроса, ее рука уже в полную силу шуровала в паху.

-Так ты хочешь меня?

Еще через мгновенье, дева опустила туда голову, и задвигалась под завывания старухи.
В течении минуты, очень странное сочетание чувств- боль в спине, страх и удовольствие свились в один клубок.
Оторвавшись, облизнув губы, она привстала, перекинула через лежащее тело ногу и направила в себя.
Сладкая, безудержная пытка, наслаждение и боль. Вскачь, она накалывала тело на шипы все глубже.
По каменной плите потекла кровь. Её соски мелькали перед глазами. Её рот был оскален гримасой сладострастия, звериного, не знающего удержу и границ. Нефритовый стержень извергся в глубину горячей струёй. С нечеловеческим рыком кончила, забившись в пароксизме удовольствия, уронив себя плашмя сверху. Калеча собственные руки и ноги о шипы. Несколько минут неподвижности и:
- Я понесла.
Произнесла она.
- Наш отец скоро воплотиться в этом мире.

После встала. Её колени, лодыжки и кисти рук сочили кровью. отошла, внимательно осмотрела открывающуюся перед ней картину и громко крикнула.
- Все готово!
Завывания старухи стали громче и резче, девица крутанулась на месте, разбрызгивая капли крови с ладоней, подхватила большую каменную чашу и поставила ее за моей головой, под основание каменной плиты.
Подошла к стене и дернула за металлический рычаг.
Последнее, что удалось увидеть – летящую вниз плиту с шипами. И пришла боль.


Воспоминания оформились в картину – была принесена жертва.
А сейчас, в нигде, и в никогда, висело то, что осталось от жертвы. Видимо, просто дух в пустоте.

Кто? Где? Зачем здесь?

Свет вдали… Он стал чуть ближе или показалось?

То, что являлось остатками человеческой сущности, в здесь и сейчас, насторожилось.
Свет приближался.
Он нес в себе недоброе.
Волны непередаваемого ужаса исходили от приближающегося светлячка.
Стали различаться некие тени, на поверхности, летящего к сущности, яркого шара.
Вблизи, этот шар напоминал огромный светящийся мыльный пузырь, внутри которого кишели темные силуэты. Их острые жвала или клыки пытались вырваться наружу, сквозь тонкую пленку, обволакивающую это.

Светящееся нечто приближалось с невероятной скоростью. Оно было бесконечно велико. Шар уже занимал половину видимого пространства, наваливаясь сверху, а существа внутри, видимо почувствовали, что приближаются к пище и их рывки стали более целенаправленными.

Сияющая стена приблизилась вплотную….
и дух, не почувствовав сопротивления, вошел в кишащий темными силуэтами свет.

В это мгновение начался кошмар, который, видимо станет обыденностью, на ближайшую, к сожаления слишком длинную, вечность.

22. Самая обычная история

- Сатана вернулся!

Дети, игравшие на улице, гурьбой пронеслись в сторону причала. Детский крик застает развешивающую белье на улице Настю врасплох. Почему сегодня? Сегодня же только воскресенье?

Ее муж, Вадик, ходил матросом на речном буксире «Салтанов». Буксир был старый, пережил не один ремонт, поэтому нагло демонстрировал окружающим ржавые борта с отдельными участками сохранившейся старой краски неопределенного темного цвета. Название его на борту, множество раз подкрашенное, читалось плохо, букву «л» закрывало большое пятно ржавчины, последние две буквы вообще были практически не различимы, поэтому в поселке его называли исключительно «Сатана». Голос-гудок «Сатана» имел неожиданно басовитый, и, швартуясь, заполнял улицы тяжелым и густым звуком.

Настя машинально продолжает вешать белье. Да как же так, ведь Вадик должен был вернуться только во вторник. Ослабевшие пальцы плохо слушаются, и почерневшие деревянные прищепки так и норовят выскользнуть из рук.

Настя знает, что Вадик, как только окажется на берегу, обязательно напьется со своими давними дружками. А потом заявится домой, разбудит их трехлетнюю дочь, Маришку, снова закатит с пьяных глаз скандал, и, дай бог, просто успокоится и заснет. И тогда Насте не придется следующую неделю стыдливо прикрывать синяки на лице, как это уже не раз случалось. И придумывать неуклюжие оправдания о коварных дверных косяках, отводя взгляд, лишь бы не видеть неодобрительно поджатые губы соседки, тети Шуры.

Почти так все и случилось.

Уже поздний вечер, Настя стоит на кухне, режет капусту. Нужно сварить обед на завтра, борщ, на который пойдет последний тощий кусок мяса на косточке, как-то задобрить Вадика и выманить у него деньги за рейс, так, чтобы хватило на следующий месяц. И отложить хоть что-то на всякий случай.

В углу на пределе слышимости бубнит маленький старый телевизор, слов не разобрать, опять идет какой-то фильм про красивых женщин, дорогие машины и просторные дома. Настя с детства воспринимала их как сказку, как что-то нереальное, существующее где-то там, далеко.

Она подносит руку ко рту. Нижняя губа сильно распухла, во рту солоноватый привкус, один из зубов немного шатается. Вадик ударил даже не кулаком, так, отмахнулся открытой ладонью, но Настя от удара неудачно отлетела на полуоткрытую дверь. Что ж, хоть врать тете Шуре не придется в этот раз.

Это неожиданно смешит ее. Настя улыбается и тут же охает от боли в разбитой губе. Капля крови из подсохшей было ранки падает на стол, и Настя тупо смотрит, как она растворяется в небольшой лужице воды, что натекла с вымытого капустного вилка. Красное плоское облачко неторопливо увеличивается, на глазах светлея и теряя четкие границы.

Почему-то это зрелище завораживает Настю.

Из комнаты доносится невнятный шум. Выпивший Вадик всегда спит беспокойно, разговаривает, а иногда и отбивается от кого-то в пьяном сне.

Настя вздрагивает и испуганно замирает, прислушиваясь. Проходит пара минут. Тишина.

Она стоит, вцепившись в край стола. С трудом заставляет себя разжать руки, побелевшие пальцы слушаются неохотно. Так же внезапно накатывает черная тоска, хоть волком вой.

И Настя воет, но про себя, тихонько, зная, что сейчас брызнут колючие слезы и станет полегче. Главное, перетерпеть. Шуметь нельзя, нельзя разбудить ни Маришку в спальне, ни уж тем более Вадика.

«Поплачь, доча, и увидишь, как легче станет» - так говорила всегда ее мать, и гладила по голове. Она ушла год назад, умерла тихо и спокойно в стационаре, в райцентре.

Но слезы почему-то в этот раз не приходят. Настя берет нож и продолжает нарезать капусту, чтобы отвлечься, хоть чем-то занять руки.

Из комнаты опять доносится звук. Настя снова замирает ненадолго и потом медленно идет, почти крадется, в комнату, аккуратно переставляя босые ноги. Она уже давно выучила, как пройти так, чтобы не скрипнула ни одна доска в старом полу.

Вадик спит на диване. Голова запрокинута, правая рука свисает до пола. Рот приоткрыт во сне, лицо опухшее, красное, словно незнакомая маска. На шее у Вадика толстая вена, видно, как она быстро пульсирует. Настя замечает, что она сокращается в такт с ударами ее собственного сердца, которые гулко отдаются в ушах. Она неожиданно для себя протягивает к шее Вадика руку и непонимающе смотрит на нож, все еще зажатый в ладони.

Один удар и все. Не надо будет судорожно считать дни до возвращения «Сатаны», не нужно будет спать вполглаза, вздрагивая от страха за себя и Маришку. И этот чужой человек, так похожий на старого Вадика, навсегда исчезнет из ее жизни.

Настя почти касается кончиком ножа кожи на шее. Ее сердце уже не просто стучит, а словно грохочет, да так, что уши закладывает. Настя сглатывает тягучую слюну и скалится.

И тут же боль в разбитой губе отрезвляет ее. Она отдергивает нож, и испуганно приседает рядом с диваном, стараясь не задеть свисающую руку Вадика.

Ладонь у него здоровая, кожа грубая, шершавая, пятна машинного масла, кажется, въелись в нее на всю жизнь. Настя смотрит на руку целую минуту, а то и две, пытается успокоиться. Отчаянно не хватает воздуха, но дыхание все никак не восстанавливается.

Она всхлипывает без слез, и тут ей в голову приходит ясная и очень простая мысль.

Небольшой порез себе, вложить нож Вадику в ладонь и все, это уже серьезно, не отвертится. И вот она, свобода.

Настя неожиданно для самой себя успокаивается. Она встает и задирает свою застиранную домашнюю футболку. Живот подрагивает, кожа слегка влажная от пота.

Где сделать порез? Наверное, сбоку, будет выглядеть естественно. Как будто муж махнул ножом, а она в самый последний момент сумела отстраниться. Где-то внутри Насти зарождаются сомнения, но она отмахивается от них, как от чего-то несущественного – у нее есть план, в кои-то веки ясный и понятный план.

Настя оттягивает кожу на боку левой рукой и, задержав дыхание, резким движением проводит по ней ножом.

Ножи в доме тупые. Даже овощи не столько режут, сколько мнут. В руке у Насти самый острый из всех, старый, лезвие от постоянных заточек уже уменьшилось по всей длине почти наполовину. Но мягкую кожу и он резать не хочет.

Настя морщится от досады, она чувствует себя обманутой, словно ее в одночасье лишили чего-то важного. Суетливыми движениями она вертит нож в руках.

Кончик у ножа острый, Настя при разделке курицы легко протыкает им всю тушку. Не порезать, а аккуратно загнать лезвие под кожу? Так будет выглядеть даже еще натуральнее.

Настя решительно прокалывает кожу, видит выступившую кровь и тут же руку как будто сковывает невидимыми тисками. Нужно аккуратно, потихоньку, не усердствуя, завести нож хотя бы на несколько сантиметров, рядом с поверхностью, не углубляясь. Как с курицей, ничего сложного.

Но рука не слушается. Настя снова начинает задыхаться, ненавидя себя за трусость. Она вытирает вспотевший лоб.

Вадик неожиданно громко всхрапывает на диване, и мысли в голове начинают метаться потревоженными птицами. Насте кажется, что время на исходе, если не сделать что-нибудь прямо сейчас, немедленно, то все так и останется. Навсегда.

Она бросается к шкафу, уже не обращая внимания на шум, упирает ручку ножа в стенку, придерживая его рукой, и изо всех сил, пока не ушла решимость, налегает правым боком на лезвие.

Настя стоит, замерев на несколько долгих секунд, прислушивается к себе. Но боли нет. Она отстраняется от шкафа.

Ручка ножа торчит под углом. Лезвие ушло почти на всю длину чуть ниже ребра, а нож совсем не короткий. Настя подрагивающей рукой инстинктивно тянет нож из раны, он идет сначала с трудом, словно зажатый чем-то, а потом внезапно легко сдается и выскальзывает из живота. Ранка небольшая, аккуратная, но из нее, прямо на глазах у Насти сильными толчками начинает пробиваться кровь.

Настя роняет нож на пол, он откатывается почти под руку Вадику. Она как-то мимолётно вспоминает, что надо бы сжать ручку ладонью мужа, оставить отпечатки, но тут же забывает об этом.

Нужно зажать рану. Она стаскивает футболку, сворачивает ее и прижимает к животу. В голове почему-то становится очень жарко, так, словно пахнуло перегретым воздухом из открытой духовки.

Такой же жар зарождается и в животе. Настя пытается сделать шаг, но ноги неожиданно подводят ее, становятся ватными, непослушными, и она мягко оседает на пол.

Футболка вся в крови, ткань промокла почти полностью. Но Настя этого уже не видит. Она закрывает глаза, в голове шумит.

Перед ней знакомое мамино лицо. «Поплачь, доча» - шепчет она, и слезы наконец-то прорываются у Насти из глаз, горячие, но такие желанные.

Сейчас станет легче. Нужно только немного потерпеть. И Настя тихо соскальзывает в темноту.

Поселок уже спит. Лишь на пристани, рядом с разгружающейся баржей победно ревёт проходящий техобслуживание «Сатана».

23. Стимул

До выхода на поле еще минут пять есть – можно в телефоне позалипать, делая вид, что слушаешь Гатыча, который через переводчика, пытается настроить команду на победу. Ага. Победу. Держи карман свой сербский шире. Нету команды - кончилась. Что, думали, что если всех ведущих в трансфертное окно игроков продать, то и без них удержимся во второй лиге? Прекрасная цель – высокая и светлая. Удержаться. Не перейти в Первую, а не вылететь в дворовый футбол. Как вот болельщикам объяснишь, что «Оборотни» - всё? Опять небось полные трибуны – требуют, гонят, верят. У Гатыча контракт еще на два матча и свалит – а его зам Миронов... Он же даже сам не играл! Теоретик. Тьфу. Надо валить, пока не поздно, пока родное «Динамо» не утащило на дно за собой. Семен Маркович, царствие ему небесное, говорил, что у меня левая как у Марадоны. Не уточнял только, нога или рука, не важно. Звали в Сочи играть. Во второй состав, зато Машке с Витькой солнце и море.

Решено. Вот сейчас «Вампирам» сольем, вылетим из дивизиона и позвоню.
Тинькнуло сообщение в Телегу.
Глянул. И забыл, как дышать.
Фото. Машка, белая как мел, в своем домашнем халате и одном тапке. Вся зареванная сидит на диване. Зато Витька веселый, в шарфе фирменном, в окружении крепких мужиков в символике клуба: масках «оборотней», кепках, шарфах у телевизора с включенным Матч ТВ, где отчетливо видно сверху «Динамо Брянск» - «Спартак Кс». И они вообще не дома, а… где?
Снова тинькнуло.
«Забей один гол».

Прознобило. Это шутки такие. Или что это? Не сразу услышал, пока меня кто-то по бутсам не пнул.
- А?
- На поле.
Я так с телефоном и пошел, сжимая его в руке и пялясь на фото. Но опомнился – никто не видел? Нет. Все уже ушли. Оставил и побежал. Ну гол так гол. Это моя работа, в конце концов.
Вышел, встал на центре. И точно – трибуны полные. Глянул на свои – вздрогнул. Все в масках надетых скалящихся, шарфах… Черно-коричневое море с редкими бело-голубыми флагами. И молчат. Не свистят, как красно-белые, не поют. Молчат. Жутко стало – знают? Оглянулся на парней – вроде, как обычно. Каблуков по прозвищу Каблук, полученное за невероятную любовь к жене, с капитанской повязкой напряженный, глазами бегает, да руки не знает, куда девать. И наш основной вратарь Самохин не дышит, будто сейчас вырвет. И Пашка. Задержал взгляд на правом нападающем. Стоит, губы в кровь кусает, пальцы ломает. Заметив мой пристальный взгляд, еле заметно кивнул. И ему тоже пришло… А если он забьет, а я нет?

Отогнал эти мысли, пытаясь не дрожать на свежем ветру. Шутка всё это или нет, выясним позже. Пока есть оранжевый мячик, поле, мотивированные «вампиры», которым нужно побеждать, чтобы досрочно выйти в первый дивизион, и ворота с Савковым в них, который неуверенно играет на выходе.
Сжал зубы. Свисток. Розыгрыш. Поехали.
К тридцатой минуте я начал нервничать. Игра не клеилась, мяч не шел. Два голевых момента. Оба у Пашки. Когда он второй раз в небо по воронам залепил по-киржаковски, даже слезы у него заблестели. Хлопнул друга по плечу:
- Паш, будешь такой херней страдать, тебя Гатыч заменит.
- Н-н-е-е-т, - перепугался он, - нельзя мен-нн-ять. У них Лена. Мне гол нада.
- Мне тоже, Паш, мне тоже.


Но как мы ни выкладывались, периодически поглядывая на жутко молчаливую трибуну «оборотней», как ни рвали жилы, как ни старался «центр», выводя нас на удар, как ни тащил, поймавший кураж вратарь, разница в классе сказывалась. И «в раздевалку» мы получили гол.
«Вампирские» трибуны безумствовали, зажгли кроваво-красные фаеры. А у меня и без их красных дымов в глазах красное марево стояло: набегался. Года два столько не бегал.
- Младец, - хлопнул меня по спине Гатыч, когда я бежал со всех ног в раздевалку к телефону.
Телефон так и валялся около шкафчика. Сверху что-то лежало, завернутое в тряпочку. У остальных коллег по несчастью – такие же невзрачные свертки.
Снимаю денежную резинку. Палец. Машкин мизинец. Вот шрамик от блендера. Теплый еще. Как бы не было это жутко, но я с облегчением выдохнул – не Витькин. А Самохин в обморок упал. А у него жены нет – один дочку воспитывает. Сука. Если не встанет, кто на воротах то будет? Уф. Шевелится вроде – по щекам его нахлопали. Слава богу.

Схватил дрожащими руками телефон.
А там одно сообщение: «Теперь забей два». Смотрю на Пашку. Показываю пальцами тихонько «два». Он кивает.
А Гатыч словно не замечает: соловьем разливается, на доске что-то чиркает маркером. Красным. А мне сдохнуть хочется – в животе свинец, в голове молотки стучат, в ногах – вата.
Как на поле вышел – не помню. А «красные» орут, визжат, свистят. И эти напротив стоят лыбятся. Сейчас бы кол Корелкину в грудь вогнать, чтобы с другой стороны вышел. Сжимаю кулаки. Свисток.


Зевнули. Зевнули, суки. Ахахахахах! Несусь вперед так, что ветер лицо царапает. Но опять рыжая точка Пашке в ноги прямо. Но я бегу – не могу остановиться. Уже в штрафную влетел. Врежусь в бортик и черт с ним. А Пашка уже на ворота справа выходит. Но вратарь на месте. Ну не забьет же – Савков вышел все перекрыл. Мне. Дай мне. Сука, мне дай! Просрешь же шанс!
Я видимо в голос это кричал. Услышал. Вижу, как желваками катнул и ударил. Вратарь кинулся, да только не удар это – пас!
Ну в пустые ворота не попасть я не имел права.
ГОООООООЛ!
Плачу, обнимаю Пашку, тискаю. Пацаны прибежали. Прыгаем. А трибуна «оборотней» молчит. Как им в масках не душно уже час сидеть.
Мяч схватил – бегу на центр, судье в руки отдаю. Быстрее, быстрее. Мне еще один и Пашке два. Трибуны «вампиров» заткнулись. Сидят нас глазами буравят. Хер вам. Еле удержался, чтобы от локтя не показать – предупреждение гарантировано. А нельзя, нельзя… Розыгрыш. Свисток.

Каблука меняют на Макаку, который вообще-то Мукаку, но по другому его никто не называет, кроме тренера. Не выдержал наш бессменный капитан – расклеился. Последние пять минут пешком ходил в центральном круге. Глаза безумные. Какое у него задание было? Пас дать? Так дал же голевой. Телефон в руках – откуда? С собой смог протащить? Негр веселый и бодрый – у него все хорошо. Прыгает на месте от распирающих сил. Каблук сменился в гробовой тишине, а раньше всегда аплодисментами провожали трибуны любимца. Плюхнулся на скамейку, лицо руками закрыл. Не совсем значит кукухой поехал.


Сплюнул тягучую слюну, пока стандарт «вампиры» разыгрывали. Каждую секунду отдыха ловлю открытым ртом. Уже даже не второе дыхание - третье. Гатыч возбужденный по бровке бегает, руками машет. А потому что поплыли «красно-белые» - темп не держат. Кобольский резервистов много в основу поставил – думал и их хватит. Сейчас вон Титова с Санниковым отправил разминаться. Эти выйдут – нам хана. Поэтому – нужно забивать сейчас.
Мукаку, к счастью, включился сразу, что для него не характерно. И, в отличие от ушедшего с поля капитана, пасовал чаще мне.
И вот – один на один. Справа набегает Пашка. Но я буду бить сам – Савков опять ошибся на выходе и уже падает вправо, как раз под мою левую... И тут вижу глаза нападающего – там все сразу: мольба, ужас, страх, надежда.
И я отдаю гарантированный гол ему. И его очередь бежать ко мне, тискать меня, целовать в щеки, и пытаться раздавить в объятиях. Интересно, а два мяча на двоих «оборотней» устроит?
Снова на центре. Дышать нечем – все в рывок отдал. Сейчас бы лечь хоть на пять минут прямо на подмерзшую траву… Но еще десять минут. Десять минут, чтобы забить и спокойно уползти в раздевалку. И там сдохнуть. От случившегося или не случившегося. Один хрен – сердце не выдержит десять минут.


Выдержало. Не забили. Но и не пропустили. «Оборотни» изволили нам сдержанно поаплодировать. Самохин бежит в раздевалку с улыбкой во все лицо – понятно, не пропустил.
Ко мне с трибун кидается Витька – румяный, веселый.
- Мама где? – срываю с него мерзкую маску оборотня, целую, обнимаю его до хруста.
- Она устала и уснула. Там, под трибунами, - показывает рукой.
- Покажешь?
Мы идем по служебным помещениям и приходим в комнату с диваном. Маша еще теплая. Прикрываю ей глаза.

- Да сынок, пусть поспит. Пойдем праздновать победу. Тебе понравилось, как я играл? – забалтываю, пытаясь не плакать.
- Да, папа! Ты так бегал! Вы с дядей Пашей им показали! Ух! Жаль, что тот гол на последней минуте дядя Паша не забил!
Вышли. Дядя Паша стоит на самом верху трибун. Ветер треплет волосы и рвет с него бело-голубую майку, заляпанную красно-белым. Он оборачивается на меня, смотрит на Витьку и прыгает…

24. Роль

Тени колыхались среди зарева пламени факелов, чьи языки нервно подрагивали под дуновением сквозившего сквозь тоннели катакомб ветра. Посредине скального зала, на каменном постаменте, окруженном фигурами в архаичных одеяниях, чьи краски поблекли от времени, дрожащим блеском светилась металлическая кювета.
***

Рука замерла в нерешительности над отпечатанными листами. Сам факт того, что ей выпал случай сняться в фильме, пусть и не в главной роли, и сумма контракта, и то благожелательное внимание, которое ей уделил продюсер, вызывали острое чувство неверия в происходящее. Казалось, стоит ей моргнуть, и все исчезнет – настолько все казалось неправдоподобным.

Никогда к такому она в своей жизни не стремилась, а последние месяцы ее помысли были целиком заняты ее младенцем. И ее страшно беспокоило то обстоятельство, что сниматься в фильме ей предстоит не только ей, но и ребенку. Нет, она никогда не дала бы согласия, если бы не два обстоятельства.

***
Проснулась она среди ночи, с колотящимся сердцем и учащенным дыханием, словно ей снился кошмарный сон, полностью стершийся в момент внезапного пробуждения. Почему? «Наверное, это от чрезмерного волнения», - успокаивала она саму себя. Все же ей, ревностной католичке, сняться в образе матери младенца, в котором, как она поняла из объяснения, должен воплотиться Он в своем новом пришествии, было и приятно волнующе, но еще больше тревожно – своим грузом необычайной ответственности. Она осознала это в тот же момент, как начал ей объяснять, что фильм – о Нем, делясь деталями сценария.
Продюсер, вглядываясь в ее глаза лучистым, улыбчивым взглядом, мягко, но торжественно произнес:

- Поверьте, этот сценарий… он произведет настоящий фурор мирового масштаба! Это будет невероятно. Человечество еще никогда не видело ничего подобного. Лишь только слабые намеки на то, как может выглядеть Его Царство.
У нее от этих слов буквально закружилась голова.
- Я посмотрела имена. Только ваше нашла, и без фотографии, а режиссера и сценариста – нет. Вы уверены, что вы сможете снять такой фильм о Христе? Меня беспокоит то…
- Прошу вас, не произносите имен. Достаточно – «Он, Его». Мы здесь очень щепетильны в этом вопросе, произнесение имен лишь убивает творческий акт. Что касается нас: поверьте мне – над этим фильмом работают крепчайшие профессионалы. Но самым важным является то, что мы, собравшиеся исполнить сценарий, подкрепляем свои навыки и умения своей глубочайшей верой. И я могу сейчас приоткрыть один секрет – роль героини, которую выиграете в ее юности, основное экранное время будет исполнять Никол Кидман. Контракт с ней уже заключен. Кстати, вы никогда не замечали между вами сходства? Мы даже показывали ей вашу фотографию. Вот вам одна из причин, почему выбор пал именно на вас. Кстати, если вы еще не догадались – Николь теперь такая же примерная католичка, как и вы.
По правде говоря, она не нашла заметного сходства. Определенное - в сложении, хотя Кидман была выше и, как бы выразиться – ровнее, фигурой, и некоторое – в чертах лица. Не более. Но все равно ей эти слова польстили.
Ее удивил тщательный опрос, вплоть до сведений о едва ли не минуте рождения, причем не только ребенка, но ее самой, и не менее усердный и утомительный медосмотр. На знаки ее недоумения ответом было то, что одна из важных сцен будет снята в холодных римских катакомбах.

***

Ее огорчило то, что не удалось по прилету посмотреть Рим. Ночью, по прилету, ее из Фьюмичино немедля перевезли в Санта-Маринеллу, запретив до начала съемок покидать территорию снятой виллы, но пообещав, что по их окончанию для нее устроят индивидуальную экскурсию по римским достопримечательностям.
А пока она занималась младенцем, прогуливалась по территории виллы или разглядывала с открытой площадки второго этажа полоску берега. И, конечно же, усердно репетировала свою небольшую роль. Кажется, до той степени, что могла выпалить все реплики разом, как «Отче наш», даже будучи вырванной из глубокого сна.

Обстановка ей была чужда - старое каменное здание со стрельчатыми окнами, фресками на фасаде и широкой лестницей, ведущей к на второй этаж, внутри не казалось ей уютным. Даже то, что, как оказалось, покровителем этого местечка был Иосиф Плотник, не делало ее пребывание на вилле комфортнее. К тому же, это усугублялось регулярными внезапными пробуждениями.
На жалобу о тревожности отреагировали моментально – тут же явившийся врач, выслушал ее, позадавал вопросы и сообщил, что ее недомогание носит лишь нервическую природу, и он выпишет ей отличную микстуру, которая снимет все симптомы.

***

В перерыве репетиции она задала режиссеру беспокоившие ее вопросы.
- А госпожа Кидман, ее все еще нет…
- Вы не пересекаетесь в сценах. Ее мы будем снимать в других местах. Но я обязательно вас познакомлю.
- А почему мы репетируем не в катакомбах?
- Там довольно прохладно, и сквозит. Ни для вас, ни для вашего ребенка, да и других актеров не будут полезными длительные, с множеством дублей, съемки в подземелье. Мы максимально четко отточим все здесь, а потом уже снимем сцену.
- А когда? Сегодня 28 апреля, и…
- Как только мы поймем, что все готово к сцене. Полагаю, что в ближайшие два-три дня.

- А почему мы избегаем произносить имена, почему только Он, а не Иисус, если по фильму…
- Нет, по этой сцене не будет понятно. И сами актеры по сценарию не совсем еще понимают, кто приходит, и тем более зрители не должны этого по этой сцене окончательно понять. И еще одна причина: называя имя, мы думаем, что получаем некоторую власть над тем, кто его носит. Но мы на самом деле не знаем Его, ибо привыкли к имени. Но не сути. И эта глубокая иллюзия не позволяет обратиться к высшим силам с настоящим, исходящим из глубины души, зовом, не стянутым натуго сетью слов, лишающим его свободы и силы. И нам следует вначале заново научиться простым вещам – вот такому зову, и лишь потом, вернув себе это умение чистого, бессловесного призыва, называть имена. Но мало того…

В продолжении его речи она мало что поняла. Ее разум, засыпанный множеством слов вроде «эманация высшего», «реципрокность», «квинэссенция», «петля сущего», потерял тропу мысли. Она решила лишь, что, поскольку дальше будет можно – значит, все в порядке.
Режиссер, наконец, закончив свою многословную речь, отметил:
- Я хочу, чтоб ты играла сцену с следующей мыслью: передавая ребенка в руки наших волхвов, ты совершаешь высочайший акт доверия… назовем их, согласно нашим правилам, - Высшим силам. Ты в некотором смысле этим приносишь символическую жертву, отрекаясь от всего суетного в пользу Высшего Предназначения. Совершаешь Высочайший Акт Согласия. Таков один из смыслов этой сцены для героини, роль которой ты исполняешь.
Ее едва не передернуло от этих слов, но она, сдержавшись, лишь согласно кивнула.

***

…этот напиток, что дал режиссер мне и ребенку… для того, чтобы согреться… я странно себя чувствует… так, словно у меня отнимаются руки и ноги… нет, я ощущаю дрожь, охватывающую тело, но тело меня не слушается… зачем же они выбрали эту, Вальпургиеву, ночь… что они делают?.. скажите мне, кто-нибудь, что это галлюцинация, или имитация… зачем они льют ему в глаза воск?.. я не могу закрыть, веки меня не слушаются… что это?... это трещат факела, или это так хрустят выдираемые ногти и выламываемые суставы?… кто может вселиться в искалеченное, мертвое тельце? Кто?..
Ее разум превратился в крохотный пузырек, бессильно перекатывающийся на волнах, постепенно вздымающихся откуда-то из затененных глубин, внезапно распахнувшихся в ней.

«Режиссер» с «продюсером» вернулись к ней.
- Пора?
- Да, ее душа напиталась болью. Все пройдет как надо, а не так, как с прошлыми. «И опыт – сын ошибок трудных».
Они подхватили ее под руки и буквально понесли в неосвещенный угол скальной залы. Опережая их, одна из фигур в странных мантиях факелом подожгла светильники, сделанные из черепов козлов, прикрепленных к стенам, и дрожащий свет пролился на края ниши, где таился вырубленный из цельного камня трон.

Усадив ее, они вернулись к постаменту. Один из них поднял за ноги изуродованное тело все еще живого младенца, второй же, взяв нож, перерезал ему горло от уха до уха. Кровь потекла в кювету. Дождавшись ее наполнения, «продюсер» перелил часть ее в кубок, затем добавил в него содержимое каменного флакончика, свисавшего на шнурке с его шеи. Темная жидкость осветлилась до алого, на поверхности показались крошечные пузыри.
Он задрал ей голову, пальцами разжал челюсти и влил глоток в ее горло. Глотательные мышцы рефлекторно сократились, теплая жидкость пролилась по пищеводу.

Сделав глоток сам, он передал кубок по кругу. Как только кубок опустел, воздел руку вверх, и стройный хор затянул:
Вот тело женщины,
п(е)редавшей своего ребенка,
Vade retro, Jesus.
Veni, Satan, in hoc vas…