Тернистый путь любви. Лит.конкурс "Пятак"

Приветствую уважаемую публику!

Вашему вниманию предлагаются рассказы, из которых вам предстоит выбрать три лучших на ваш взгляд и проголосовать за них. Внимательно читайте, думайте и принимайте своё решение, не опираясь ни на чьё мнение, сколь бы авторитетным оно ни было. И не забывайте, что проголосовать можно только один раз! Выбирайте сразу три пункта!

Каждый автор написал работу на тему: «Тернистый путь любви»,
с соблюдением одного или нескольких дополнительных условий:

- главные герои повествования – неодушевлённые предметы;
- в сюжете должен присутствовать любовный пятиугольник;
- повествование ведётся от лица героя, не присущего нашему миру (магическое существо, божество, инопланетный житель, представитель параллельной реальности и т.д.).

Читатели могу оценить, насколько авторы справились с заданием.


Голосование продлится до 21:00 19 октября.

Как и прежде, оглашать авторство, а также размещать работу где-либо до публикации итогов запрещено. Сразу дисквалификация участника. Те, кто будет уличён в накрутке, получат и дисквалификацию, и «приз» от модераторов. Давайте будем честными до конца.

Комментируя работы, не забывайте, что в ленте не приветствуются:
- необоснованная, неконструктивная критика работ;
- голословные обвинения конкурсантов и пользователей в нарушении конкурсных правил;
- бездоказательные обвинения членов оргкомитета в ошибочных действиях или халатном бездействии;
- обсуждение политической ситуации в мире;
- избыточное употребление нецензурных выражений;
- высказывания догадок относительно авторства работ;
- призывы к голосованию за ту или иную работу;
- личная переписка.
Особо рьяные комментаторы могут с лёгкость пополнить свою карму очередным лимитом.

Стартовая тема

1. Божественная сила
2. Летать так летать
3. Кики-чики-поки
4. Хорошо в деревне летом!
5. Испытание
6. Исповедь вампира
7. Пока горит рожок луны
8. Остаться на планете улис
9. Сука Любовь
10. Песнь горного края
11. Письмо
12. С ветки падающий лист
13. Жека ибн Саид аль Абдурахман из Питера
14. О времена! О нравы!
Бонусы:
Элеонора
Хватайте ветер, мои кони

Жабки:
Свекла
Падать так падать
Исповедь вампира 2
Психбольница
Желание товарища Сухова
Если лист и падал, то не здесь

Это сообщение отредактировал Акация - 14.10.2023 - 16:44

1. Божественная сила

Вечер был чудо как хорош! Аид стоял у входа в свое царство, и, поглаживая рукой головы верного Цербера, любовался закатом. Гелиос сменил цвет с ярко-жёлтого на благородный оранжевый, и его отблески играли в темнеющих струях Стикса. В эти минуты мрачная меланхолия Аида уступала место меланхолии обычной, что в его случае было равноценно бурному веселью.

Обдумывая, чем бы занять остаток вечера, владыка царства мёртвых хотел было уже окликнуть Персефону, чтобы та накрывала ужин, но тут темнеющее небо заставило его отвлечься. Солнце практически мгновенно пропало в густых тучах, воды Стикса покрылись зыбью, раздались оглушительные раскаты грома... «Бог без понтов — беспонтовый бог» - пробурчал себе под нос Аид, наблюдая, как среди сверкающих молний к вратам его резиденции подкатывает колесница, запряженная четвёркой златокудрых чёрных коней. Сделав резкий вираж, та остановилась менее чем в ладони от ног владыки мёртвых, но тот, привыкший к подобным выкрутасам, даже бровью не повёл. Кони замерли на месте, роя копытами клубящиеся облака, а из колесницы не торопясь вылез величественный Зевс.
- Что, опять? - взглянув на брата, спросил Аид.
- Ай… - махнул рукой Зевс.
- Ну, пошли, что-ли?

Боги прошли внутрь обиталища Аида. Зевс шёл впереди, что-то злобно бубня себе под нос, и небольшие молнии то и дело соскакивали с его сверкающих одежд, освещая мрачные чертоги царства теней. Аид спокойно шёл следом, зная что брат сам прекрасно знает дорогу. Сейчас его лучше было не трогать.

- Нет, ну ты понимаешь! - взревел Зевс, залпом намахнув очередную стопку перебродившего нектара, что Аид потихоньку настаивал на самых нижних этажах Тартара, специально для таких случаев. - Я же к ней со всей душой, как-никак столько веков живём! Ну, подумаешь, было там, пару раз, но это же не повод так истереть!
- Конечно, конечно, - согласился Аид, подливая брату из кувшина новую порцию.
- Ту же Лето вспомни? Баба девять дней мучилась, разродиться не могла. Хорошо, Посейдон придумал отмазку с плавающим островом, а то так бы и ходила беременная. А ей — хоть бы что!
- Но попробуй себя на её место поставить? - осторожно начал Аид. - Она ж любит тебя, дурака, а ты такое вытворяешь. Тебе сколько уж лет, вспомни? Может, успокоиться пора?
- А Семела?! - продолжал изливать душу Зевс, совершенно не слыша увещеваний брата.
- Тут ты сам виноват, - заметил Аид. - Слишком понты любишь. Выехал во всей красе и мощи, вот бедняжка и не выдержала. Она ж смертная всего-лишь, понимать надо. Сынок то её с тех пор так и не просыхает, даром что бог виноделия.

Тем временем перебродивший нектар давал о себе знать — сияние Зевса потускнело и уставший бог уронил голову на руки. Аид тихонько сидел рядом, ожидая, когда брат, наконец, крепко заснёт и можно будет приказать отнести его на кушетку. Но неожиданно владыка богов резко выпрямился и во всю мощь заорал: «Сууука!», воздев руки над головой. Тут же где-то на улице прогремел оглушительный громовой раскат, и рядом со столом, за которым выпивали боги, появился ошарашенный мужичок. От его волос и одежды взвивался лёгкий дымок, а в воздухе ощутимо запахло горелым. Тараща во все стороны выпученные от изумления глаза и сжимая в руках обгорелые остатки рыболовной сети, мужичок раскрыл рот и истошно завопил:
- Аааааа!
«Запах неделю теперь висеть будет», - подумал Аид, приставив палец к губам и шикнув, строго глядя на мужика.
- Аааа? - уже гораздо тише выдавил из себя несчастный.
- Иди уже, иди, не до тебя сейчас, - махнул рукой Аид.
- А?
- Прямо по коридору и налево. Там увидишь парня с веслом и лодкой, он всё покажет.
- Ааа? - совсем тихо промямлил мужик, оглядывая свои обгорелые одежды.
- Вечно всё не слава Зевсу, - поморщился Аид и кинул мужику серебряную драхму. - Всё, топай давай.

Мужик развернулся и ушёл по коридору, таща за собой дымный шлейф. Аид проводил его взглядом, в котором была даже толика сочувствия. «Сегодня только один, даже странно», - подумал владыка мёртвых, но тут его размышления прервал мощный храп. Нектар одержал полную победу над Зевсом, и тот уснул, уткнувшись лицом в тарелку с амброзией. Свечение его одежд стало тусклым, а с руки на лежащую на столе вилку иногда соскакивала лишь небольшая искорка.

«Эх, послали же титаны брата», - подумал Аид, аккуратно вылезая из-за стола. Он уже было хотел распорядиться на счёт кушетки, но увидел, как по коридору шествует Гера.
- Привет, сестренка, - поприветствовал вошедшую Аид. - Или лучше называть тебя невесткой?
- Поговори мне тут еще, - отрезала Гера, разглядывая распростертого на столе мужа. - Опять ты его своим пойлом накачал?
- Да ладно тебе. Ну выговориться ему захотелось, ты же знаешь, работа у него тяжелая…
- Меня, поди, обсуждали, бестии?!
- Да что ты, что ты! Причем тут ты? И так проблем хватает…
- Это ты кого проблемой назвал?
- Да не кипятись, - примирительно сказал Аид, протягивая ей кружку, - На вот, лучше, попробуй. Новый рецепт. На травах, омытых слезами мойр на восточном склоне Олимпа...

*

- Люблю я его, дурака, - шмыгая носом сказала Гера. - Ведь знаю, как облупленного! И про все эти шашни его. Вот ты Европу помнишь?
- Это он хватил, да… - согласно кивнул Аид.
- В быка, Аидушка, в быка превратиться! Это ж зоофилия какая-то! А недавно, гад, знаешь что учудил? Устроил, якобы, свадьбу! Это при бессмертной-то жене! Подлец! Я прилетаю, невестку эту хрясь… А там — бревно! Ну, не в том смысле, а настоящее. Этот гадёныш дерево в платье одел, чтобы меня побесить! Ну и кто он после этого?
- Сволочь? - предположил Аид, не забывая подливать в кружку Геры новую порцию.
- Сволочь! - утвердительно буркнула богиня, и нежно обняв спящего рядом мужа, добавила, - моя любимая сволочь. Я ж там его чуть не убила! А потом сама чуть не померла... Со смеху. Не, ну это ж надо…

Аид потихоньку встал из-за стола. Гера сладко спала, положив голову на мощную спину Зевса. Его оглушительный храп её нисколько не беспокоил. «Надо с них уже подношения брать, за услуги семейного психолога», - подумал Аид и улыбнулся: «А ведь столько веков — и всё равно вместе! Любовь — сила божественная, не иначе!»

2. Летать так летать

Все осенние дни одинаковы. Пусть за окнами грохочет дождь или солнце нахлестывает жаркими лучами дворовые скамейки со старухами и газоны, за которыми они пристально следят. Не дай бог, какой романтик надумает обнести газон или полосатый кот примнет боками отцветающие фиалки.
Коля с трудом оторвал непослушное тело от распахнутой балконной створки и грузно обрушился на пол лоджии. Поворочался, подумав, что полежит немного - подумает о дорогах бытия, пока жена не вернулась домой. Минуты текли медленно и неторопливо, сливаясь в реку часов, которую бороздили ладьи прошлого.


- Эй, я дома!
Входная дверь хлопнула, в коридоре затопали быстрые шаги.
«Машка», встрепенулся Николай, готовый переместиться в гостиную.


Дочь проскакала по комнате, потом заглянула на балкон, поправила лежащего Колю, закрыла оконную раму.
- Скучаешь? – кивнула она отцу.
- Мм, - неопределенно проворчал Николай. – Как дела в школе? – спохватился он. Но дочь уже убежала на кухню и гремела посудой, одновременно разговаривая с кем-то по телефону.
«Не успел», опечалился Коля. «Может быть, все-таки вернуть все, как было?»

Он приподнялся, чтобы перевалиться в комнату. Выставил ухо, чтобы слышать, с кем переговаривается Машка.
- Да я с ним всего раз в кино сходила, Дим…

Дим? Какой Дим в пятнадцать лет?! Ну ладно, почти в шестнадцать. Нееет, пора возвращаться, пора.

Николай возмущенно засопел, пытаясь расплести кисти, извернулся… и раскатился до порога распахнувшейся входной двери.
- Коль, ты в порядке?
Вошедшая в квартиру жена наклонилась над Николаем, заботливо расправив загнувшиеся концы.
- Галя, ты в курсе, что у Машки есть воздыхатель?
- Ну какой там воздыхатель. Димка Пряхин, помнишь такого белобрысого? Просто приятель. Первые чистые и глупые чувства.
- Да сейчас уже пятиклашки трахаются в полный рост!
- Так вернись и поговори с ним по-мужски. А не вот в этом… тряпочном виде.
- Штаа?! Тряпочном?!

Куда только делись тягучие мысли и вялость сознания. Николай собрался в комок и метнулся к окну, обрывая по дороге шторы и запутавшиеся в них собственные кисточки.
- Куда это он? – спросила Маша вошедшую мать, разглядывая летящий в небе ковер.
- На юг, видимо, - вздохнула она, рассеянно оглядывая кухню. – Ты ужинала или по сети бродишь?


- Тряпка! Половик драный! – ругал себя в полете Николай. – Подножный корм!
Он сносил по пути фонари, летящих голубей, которые не успевали понять, что за ракета несется по кривой траектории. Только скорость могла спасти его от яростных мыслей.


- Паша, ты видел?
Стоящие на перекрестке ДПСники очумелыми взглядами провожали летящий по небу квадратный болид, который чиркнул кистями по крыше машины и унесся в сторону леса на окраине города.
- Походу, нам взятку дал последний чувак купюрами после кокаина.
- Не иначе. Поехали от греха подальше в центр, пока из леса леший не пожаловал. После летающего ковра нам как раз его не хватает.
И оборотни впорхнули в автомобиль.


Николай вернулся на балкон под утро, изрядно замерзнув в осеннем лесу. Когда на него пристроился желающий комфортно посрать ёж, Коля, отяжелевший от ночного дождя, поднялся и взял курс к дому.
Пора было возвращаться в человеческое тело. Но он не хотел признаться семье, что сил на обратную трансформацию у него нет. Перерождаться он мог только на пике эмоций. Так, как в последний раз, когда увидел, как жену целует начальник у выхода из ее офиса.


Дочь уже убежала в школу, а жена на работу, оставив ему записку.
«Мышка встречается сегодня с Димой в два часа в кафе «Парус» на Аносова. Если хочешь, можешь увидеть всё сам».
- И увижу! – решил Николай, рухнув под кровать, чтобы восстановить запас энергии для полета.

Кафе «Парус» имело открытую террасу, на которой посетители могли сидеть почти до зимы, пока окончательно не похолодает. Николай предусмотрительно прилетел раньше на полчаса и лег с краю, распластавшись на кровле.

Маша и Дима пришли в обнимку. Парень вел себя по-хозяйски, лапая девушку за талию, и периодически наклонялся к ее шее, обозначая поцелуи.
- Ах ты, сморчок! – закипал Николай, незаметно сползая с крыши. – Да я ж тебя одной кисточкой задушу, как белку!
Он свисал с крыши уже наполовину, как огромная портьера, когда увидел, что рука парня ползет под юбку дочери по колену.
- Ну, держись, гад. ААА!!!

Официантка Шахриза, впервые увидевшая, как из ковра вытаивает голый человек, завизжала и уронила на пол поднос с литром пива и бутылкой водки для столика гостей из Тагила. Она бросилась к выходу, клятвенно пообещав себе больше никогда не возвращаться в сумасшедшую Россию, где мужики запивают литр пива бутылкой водки, а потом превращаются в ковры.


- Пап, ты как?
Николай приоткрыл глаза, возвращаясь в реальность. Из сумрака небытия всплывало встревоженное лицо дочери. Рядом маячил Дима, не понимающий, что происходит.
- Если ты, мелочь пузатая, еще раз полезешь в трусы моей дочери…
- Пап, это я его попросила. Сказала, что нужен спектакль. С таким сценарием. Не ругай его. Димка вообще боится девок. Зато в шахматы играет, как бог.
- Ты?
- Мы с мамой не знали, как вернуть тебя. Прости.

- Мужик, может, тебе свитер дать напрокат? И шорты я сегодня покупал в отпуск, бери. Водки выпей… вот. А то прохладно в октябре.
Рядом со столиком появился сердобольный гость из Тагила, которому голые посетители кафе были явно не в новинку.

Через час в квартире Николая было шумно и весело. Мужики из Тагила довезли его до дома и не отказались от приглашения зайти. Дима, реально, не выглядел прожженным ловеласом, так как краснел от вида женских трусов, развешанных на балконе.


- Коль, ты меня любишь?
Николай посмотрел в глаза жены и понял, что он действительно ковер.
- У шефа были приколы такие. Целовать сотрудниц на глазах у мужей, чтобы посмотреть, чем кончится.
- Дебил. И чо?
- Ну, в летящий ковер превратился один ты.
- Он вернулся из Бишкека, куда я его унес?
- Неа.
Коля начал целовать жену, сначала медленно и осторожно, а потом быстрее и глубже.


- Погоди, - отстранилась она.
- А?
- А ты сможешь еще раз..?
- ?
- Я бы с тобой полетала. Ты классно летаешь, Коль.
- А вот сейчас и полетаем.

3. Кики-чики-поки


- Кик-чик-пок! Кик-чик-пок! – кричу в тишину. Прислушиваюсь. Ответа нет. Эх, как жаль... Вот уже и пятого трилунья конец, а я так и не услышал нежного и милого для моей блестящей слизи ответа, — от «кики-чики-поки» ... - а это значит, что период размножения скоро закончится и всё - хана.

Поднимаю все свои сто восемьдесят глаз к небу, провожаю полные три луны и собираюсь назад до следующего сезона размножения в мутную воду своего болота. Но что это? Прямо на меня с неба летит огненный шар. Он всё больше и больше увеличивается в размерах. Ох, как интересно! Будет о чём думать и вспоминать на дне, зарывшись в ил, долгими ожиданиями трилуний и сезонов размножения.

«Наверное, пора убегать?» Но я не могу оторвать ни одного глаза от яркого сияния. «Как страшно» - от радости и ужаса хлопаю боками по водорослям, — если когда-нибудь встречу свою «кики-чики-поки» и оплодотворю её икру, буду рассказывать, что видел такой необычный огненный шар! Она, конечно, не поверит, скажет, что я всё выдумал, ну и пусть, не о дне же болота, как другие, ей рассказывать.

Гудящий огненный шар опустился на ровную площадку. С шипением одна его часть открылась и изнутри вышли какие-то странные существа: «Капитан, можно снять скафандр?» - услышал я голос пришельца, но, что это значит, я не понял. «Снимай, атмосфера позволяет, и приготовь что-нибудь нормальное, надоели эти космические сухпайки».

«Ух ты! – удивился я, — существа сняли с себя верхний слой кожи, и набрав сухих водорослей, сделали невозможное, развели огонь!» Все мои глаза, не моргая, следили за этим чудом.

Один из них приволок какой-то предмет и стал из него вытаскивать что-то невиданное: «Картошка, лук, морковь, — говорил он непонятные мне слова, — свёкла и капуста! Сейчас капитан, такой борщ забацаю, пальчики оближешь!» - все его эмоциональные флюиды были точно такими же, как и мои, когда я звал и ждал свою «кики-чики-поки».

«Раз флюиды одинаковые, значит, я увижу, как размножаются эти странные, никогда раньше не виданные существа. Ух ты! Повезло мне!» Мои глаза настроились так, чтобы я ничего не пропустил и всё хорошенько запомнил. И так! Началось самое интересное. Он подошёл к моему болоту, зачерпнул мутную воду, вложил в неё какой-то жужжащий прибор и вода стала прозрачной. «Как? Как ты это сделал? Кинь эту жужжалку в моё болото, тогда самая прекрасная «кики-чики-поки» выберет меня. Я фильтровал воду, больше периодов размножения, чем у меня глаз, а ты, раз, и всё, вода прозрачная!»

Потом началось вообще невероятное. Какой же странный ритуал у этих существ. То, что это он и есть, я не сомневался. Радость и вожделение, ожидание чего-то необыкновенного, мои сенсоры на слизи боков улавливали безошибочно. Такое происходит только тогда, когда существо готово на всё ради обладания желаемым. А они этого хотели. И те, пять названых ими вещей, которые они ополоснули водой, содержали в себе то, что содержит это неописуемое удовольствие.

- Так, капитан, лук, картошку, свёклу и морковь я почистил, вода закипит, начну борщ варить. Как сделать, на тушёнке или живность какую-то подстрелим?

- Какую живность, сдурел? Мы же не знаем, вдруг ядовитая какая-нибудь попадётся. Вон, погляди, на берегу какая-то медуза глазастая валяется, ты что, собираешься, это есть? Возьми пару банок говяжьей тушёнки, и поторопись, жрать хочется, сил нет, — сказал тот, кого другой называл – капитан.

«Вот, началось, — думал я, наблюдая во все глаза за процессом, — великое таинство любви!» Я прислушивался ко всем причмокиваниями и восторженным вздохам того существа, который в кипящую воду выложил содержимое, как он сказал – банки тушёнки. Он дул на воду, потом втягивал содержимое с воздухом пополам в себя и с восторгом говорил, — ух, как вкусно! Сейчас картошечки добавлю, — и первый компонент из пяти, составляющих жижу любви, брызгая, направился в воду. – Так, сейчас зажарочку сделаю из лука, свёклы и моркови, томатной пасты добавлю, соль, перец, щепотку сахара, капусту нашинкую, всё это заправлю, минут пятнадцать поварится и борщ готов, — отрапортовал он.

Я ни слова не понимал, о чём говорят эти существа. Но очень радовался за них, все запахи мне говорили, что таинство любви наступило, но это ещё только начало, главного удовольствия пока нет. Исходившие от существ флюиды подтверждали, что они находятся в ожидании высшего наслаждения.

«Какой прекрасный ритуал любви у этих странных существ, — размышлял я, не отрывая ни одного глаза от этого завораживающего действа, — так любить могут только высокоразвитые существа. У них в любовном ритуале присутствуют органические помощники, не принадлежащие их виду, и они научились получать от них невероятную радость!» – я не мог дождаться, когда же у них наступит наивысшая точка наслаждения. Я так радовался за них и мечтал о том же со своей «кики-чики-поки».

Прошло какое-то время, я размечтался, вдруг слышу: - Всё капитан, борщ готов, зови команду.

Из блестящей штуковины стали появляться такие же странные существа, как и первые, они стягивали с себя блестящую кожу, расположились вокруг горящих водорослей, над которым кипела любовная жижа. Все источали желание, восхищённо вздыхали и стонали, втягивая в себя запах этого чудесного творения с такой нежностью, сотворённого с помощью той удивительной пятёрки, которую они называли картошка, лук, морковь, капуста и свёкла.

«Когда я встречу свою «кики-чики-поки», оплодотворю икру, и у нас появятся потомки, я дам им имена. Никто ещё из нас не давал своим детям имён, я буду первым. Итак, детей моих будут звать так: первую тысячу – Картошка, вторую – Морковка, третью – Лук, четвёртую – Свёкла и пятую – Капуста!»

И вот, тот, кто с самого начала кружился рядом с любовной жижей, стал каждого из ожидавших ей одаривать.

«Как же интересно за ними наблюдать, — думал я, — такого странного способа размножения. А что это именно оно, я не сомневался, я даже представить себе не мог. Каждый брал небольшую порцию этого удивительного «борща» и остудив, отправлял его в себя, испытывая при этом величайшее наслаждение!»

Это сообщение отредактировал Акация - 5.10.2023 - 08:17

4. Хорошо в деревне летом!

Сашок лежал на поляне, лениво отмахивался от комарья и щурился на закатное солнце, слушая девчачий смех и плеск воды.
— Хорошо в деревне летом... — проговорил он вслух и усмехнулся.

Мать настояла, чтобы единственный сын уехал в Николаевку сразу после ЕГЭ, не дожидаясь восемнадцатилетия. На вопрос о вступительных экзаменах ответила так: «Лучше год потеряешь, его наверстать можно. Жизнь не наверстаешь».
О доме в этой деревне никто не знал — родни тут не было. Батин сослуживец спешно переехал в Казахстан, а за квартирой и домом просил приглядеть. Семейный совет постановил, что квартиру сдадут, деньги вышлют владельцу, а Сашка присмотрит за домом. Нашли сторожа!

Первые дни выдались тягостными. Интернет в этой глуши не ловил, хозяйские книги оказались заумью по соцреализму, оставалось только спать и есть. Когда заварная лапша опротивела, заглянула соседка, представилась Тамарой. Огляделась, выперла жильца во двор, и пока Сашок жарился на солнцепёке, за час успела смахнуть пыль, намыть окна и полы, наварить картошки, а затем принесла из своего погреба маринованных маслят.
— Сколько тебе лет? — только и сумел он выдохнуть, наевшись до отвала впервые за время ссылки.
— Шестнадцать недавно было. А чего?
— Да так, ничего. Мои одноклассницы только ногти и губы делать умели...
Тамарка хмыкнула и на следующий день привела подружку. Олька осталась на хозяйстве, а Сашку Тамара отконвоировала в местный магазин, где набрала провизии на неделю, уложившись при этом в смешную сумму.

Пока Сашок фыркал под уличным душем, отходя от роли вьючного животного, девчонки в четыре руки накрыли на стол, а потом с восторгом смотрели, как их подшефный хлебает щи и уплетает жареную картошку.
За неделю к двум хозяюшкам присоединились Юлька и Татка. Сашок уже боялся наступать на отдраенные до скрипа половицы, но ежедневному мытью полов не препятствовал — навострился наблюдать с крыльца за процессом, оценивая под задранными подолами то одну, то другую стройную пару ножек. Девчонки в Николаевке оказались как на подбор — смазливые, гибкие, загорелые. Сначала Сашка путался, но потом мысленно окрестил Тамарку грузинской царицей за чернявость, русую Ольку княгиней, Юльку гречанкой за неизменный пучок на затылке, а рыжую Татку вслух называл лисичкой. Просто потому, что все её так и звали.

Стоило вынужденным каникулам обрести определённую прелесть, как на участок по-хозяйски зашла бабуля из дома напротив. Прислушалась к голосам в доме, покачала головой. Глянула недобро и высказала:
— Вот что, парень. Ты нашим девчонкам головы не дури, а то свою не унесёшь.
Сашок обалдел, собрался вознегодовать, но соседка погрозила ему кулаком — и слова застряли невысказанным комом у щитовидки.
— Если серьёзно настроен, выбери одну, остальным — от ворот поворот. Ишь, султан выискался!
— Бабуль, да они ж пришли... Ай! — Сашка махнул рукой: — Как выбрать одну, остальные ж обидятся?
— Поляну у озера знаешь?
— Да, мне показали. Типа, есть легенда, что в полночь туда приходит единорог. Глупости же.
— Ничо не глупости! — бабка подбоченилась. — Он приходит к ищущим истинной любви. Сам выбрать не можешь, пусть единорог укажет на девицу, которая тебе предназначена.
— И под каким предлогом я девчонок в полночь на поляну отведу?
— Скажешь для чего, сами пойдут, — и соседка с силой шваркнула калиткой, давая понять, что разговор закончен.
Сашок посмотрел ей вслед, помялся, вернулся в дом, да всё подругам и вывалил. Те переглянулись, захихикали и решили, что отправиться на озеро следует немедленно.
— Вы чего, в единорогов верите? — окончательно растерялся Сашка.
— Верить не верим, но проверить можно, — резонно заметила царица Тамарка.

И вот девчонки плещутся в озере, пока он размышляет, как отреагирует мать. Отправила сына откосить от призыва, а он за пару недель невестой обзавёлся.
С другой стороны, тусить одному целый год — так себе удовольствие. Выбрать он не сможет, а так вдруг и впрямь всё само собой разрешится...
Не успел он додумать, как на лицо упала тень, загораживая закатное солнце. Сашок открыл глаза и поспешно зажмурился снова — над ним склонилась обнажённая Юлька. Влажные волосы облепили плечи, но не скрыли грудь. Отвернувшись, Сашка приоткрыл глаза и увидел, что остальная троица тоже тут, и одеться девчонки не удосужились.
— Эм... Я полотенце с собой брал, дать?
Первой к нему обратилась Тамарка:
— Саш, ты чего как маленький? Какие единороги в полночь, ты серьёзно?
— Так мы искупаться пришли?
— Нет, конечно. Всех парней ещё весной по повесткам забрали, а вернутся ли они, не факт...
— И что? — он уже понимал, что именно, но хотел услышать это от нахалок.
— Выбирай, кто первая, — подала голос лисичка.
— Вам по шестнадцать-то хоть всем есть? И в смысле, первая?
— Сначала выберешь первую, затем вторую...
— Да я умею считать! — перебил Татку Сашок. — Что потом-то?
— А потом с тобой останется одна, если захо... — договорить Татка не успела, потому что молчащая до этого Олька оттеснила подруг и по-взрослому умело поцеловала Сашку. Впрочем, те в стороне не остались, вопрос с первенством стал неактуален.

Время помчалось в бешеном ритме, стуча кровью в висках и то останавливая, то запуская сердце. «Хо-ро-шо в де-рев-не ле-том!» — мысленно вколачивал Сашка по слогам, заставляя очередное податливое тело стонать, пока ещё три пары рук оглаживали его и тянули к себе. Сначала дико раздражали комары, всё норовили укусить за жопу, но потом они устали, а девчонки — нет. В ушах шумело так, что на треск сучьев Сашка не обратил внимания, опомнился, когда кто-то из блудниц завизжал. Оглянулся — и тут же растерял боевой настрой: на поляне бил копытом белоснежный единорог. Заржал, покосился на застывших нагишом девах, брезгливо фыркнул, а потом, наклонив голову и выставив вперёд рог, поскакал на них.

Сашок заорал и рванул к озеру. В спину неслись крики, которые быстро сменились хрипами, а потом затихли и они. Над водой полоскался молочно-белый туман, но Сашок увидел, как с поляны в подлесок уходит пятнистый единорог. И не было сомнений, что пятна эти красного цвета.

5. Испытание

…А я и не замечал, что невесомость может быть настолько приятной. И вспышки света вокруг дают ощущение парения в космосе. И нет ни времени, ни пространства – лишь я и Вселенная. Сколько я уже так лечу? Минуту? Час? Вечность?
И вот, вспышки стали собираться в один клубок – я почти на месте. Теперь выпрямиться, чуть подогнуть колени, выдохнуть…

…И, почувствовав под ногами твёрдую поверхность, вдохнуть осенний воздух с запахом недавнего дождя и прелых листьев. Как я соскучился по этим запахам. Раньше я очень любил осень. Наверное, потому что родился осенью. Странное дело – я забыл большую часть своей прежней жизни, но точно помню, что родился осенью, хоть и не помню в каком году.

Глаза привыкли к яркому свету, и я разглядел место «посадки» – городское кладбище. Почему они выбрали кладбище? Ладно, им виднее, захотят – расскажут. А мне надо сосредоточиться на задании. Если верить моему чутью, – а больше тут верить не чему, – то мой объект за оградой, в семистах метрах на восток-северо-восток.

Сделав пару вдохов свежего воздуха, я зашагал к воротам, где едва не столкнулся с дворником. Хвала реакции, я резво отшагнул в сторону, и он не успел ощутить моё присутствие, а то чуть было не провалил испытание, не успев начать. «Не приближаться к людям ближе, чем на два метра!» – мысленно проговорил я себе одно из основных правил, и продолжил путь осторожнее.

К счастью, других людей поблизости не было и я, шагая по наитию к своей цели, мог немного оглядеться. И поймать себя на мысли, что я знаю это место – я точно был здесь раньше, или, как минимум, сильно убеждён, что был.

Мысли прервало какое-то движение слева. Не сбавляя шаг, и не поворачивая головы, я сконцентрировался на нём: ну конечно – призрак. Не удивительно для кладбища, могли бы и оригинальное что-нибудь придумать. «Не вступать в контакт с сущностями без нужды и не поддаваться на провокации с их стороны!» – всплыло в голове второе правило. И всё же, лицо призрака мне также показалось очень знакомым. Что же они задумали?..

Но вот и цель – в пятидесяти метрах, возле гроба. Теперь только понять, кто из них. Точно не покойник, – он и так уже покойник, и точно не священник, – не для стажёра дело.

Время ещё было, поэтому я аккуратно присел на лавку, метрах в четырёх напротив новой могилы. Отсюда я мог осмотреть участников процессии, не рискуя выдать своего присутствия. Вот мужчина с циррозом, женщина с аритмией, ещё две с диабетом – пока ничего серьёзного. Вот тот недавно перенёс инфаркт, у девушки рядом будут тяжёлые роды, вот Серёга в гробу, у Нины тромбоз, а у Маши панкреатит, что не удивительно – она всегда была не сильно разборчива в еде и напитках, и ни в чём себя не ограничивала, только три бутылки «Мартини» из горла на выпускном чего стоят.

Эх, Маша! А я помню, как держал твои волосы, пока тебя рвало на стену школы. А ты помнишь? А помнишь, как из-за этого отказалась со мной встречаться, говоря, что тебе стыдно? А я, дурак, верил! Тебе, и стыдно? Теперь-то знаю, что ты уже тогда с Олегом мутила. А всем говорила, что он ботаник, шутки у него дурацкие, и рубашки носит из прошлого века. Но как у него мерседес появился, так сразу к нему на колени прыгнула, а что мерс у него тоже из прошлого века тебя никак не смутило. Дура ты, Машка. Правильно у нас тогда не сложилось. Кстати, а где Олег? Сбежал от тебя, наверное, он-то не дурак был.

А ты, Нина, как была красавицей, так и осталась, и даже морщины тебе к лицу. Я ведь за тобой с седьмого класса бегал, а ты нос воротила. Ну, ещё бы – что тебе какой-то хлюпик на год моложе, когда за тобой вся мужская часть старших классов строем ходит. Посмеивалась надо мной, когда я тебе букетики полевые дарил. А потом, когда с армии вернулся, сама за мной бегать начала. И могло бы ведь получиться всё, если бы не Серёга. И чем он тогда тебя привлёк, не понимаю, хотя и догадываюсь. За ним же тогда все девки бегали. Ну а что? Высокий, плечистый, да ещё и будущий нефтяник. Вот и ты побежала. Лучше же будущий нефтяник, чем будущий инженер, верно? Но и меня держала, как запасной вариант – если к нефтянику через рой баб не проберёшься, то и я сойду, на худой конец, так?..

А помнишь, Нина, как мы портвейн пили на крыше девятиэтажки? Должна помнить. Я ведь тогда упростил тебе выбор, упав с крыши. И я вспомнил. Вспомнил, откуда знаю это кладбище, вспомнил, как меня хоронили, и как вы потом судачили, что я от неразделённой любви с крыши спрыгнул. Вот только, я же не сам спрыгнул. Да, Серёга?!..

Можешь не прятаться. Я уже видел твою рожу за сосной. Нам говорили, что призрак принимает такой облик, каким он чувствовал себя при жизни. Знаешь, Серёга, судя по твоему новому виду, жизнь у тебя была херовая. Ну, зато пожил, с Нинкой, да?.. Знаешь, а я ведь даже зла на тебя держу. Хоть, вроде бы, и должен…

Стоп! Так вот их хитрый план? Завалить меня на воспоминаниях из прошлой жизни и развести на эмоции?.. Ну, разумеется. Мог бы и сразу догадаться после проваленного экзамена по деонтологии. «Слишком эмпатичен» – кажется, так вы написали?.. Ну, уж нет, сегодня никаких эмоций – это испытание я не провалю, хватит!

«Я успокаиваю дух и отпускаю сознание. Я вижу тела и души, явное и скрытое, деяния и помыслы, всё прошлое и все варианты будущего. Я знаю место и время всего сущего, и являюсь к концу отмеренного времени…»

На удивление, мантра сработала с первого раза. Сквозь меня пронеслись жизни присутствующих людей, блуждающих призраков, и даже ничего не подозревающих ворон. И я видел Учителя. Вот почему меня так впечатлили запахи. Вот почему в этом месте я почувствовал себя иначе. Учителя не вмешиваются в тренировочные симуляции, но они сопровождают стажёров в реальный мир. И то, что я должен сделать, я должен сделать по-настоящему. Я повернулся к присутствующим и мысленно крикнул: «Нина!».

У Нины подкосились ноги. Она опала, закатывая глаза, и пытаясь вдохнуть. Я протянул руку, и призвал её душу к себе.

– Что? Это ты? Но как? Что происходит?..

– Я Жнец, ученик Танатоса. Я здесь, чтобы проводить тебя в другой мир.

Я взял её руку, и мы вместе рухнули в приятную невесомость…

6. Исповедь вампира

Меня зовут Гордей. Родился я в деревне на берегу Белого моря, которое сейчас называют озеро Байкал. Это случилось на следующий день после моего восемнадцатилетия. Тем летним душным вечером дверь в избу была открыта. Я ужинал с родителями, когда из темноты появилась мышь и врезалась в мое лицо. Она била крыльями по ушам, царапала коготками губы и щеки. Напуганный, я смахнул тварь в тарелку, и мышь тут же вцепилась в палец.

На следующий день проснулся разбитым, но все равно пошел на сенокос. А к обеду тело пронизал жар, в голове зазвенели колокола. С трудом дошел до сарая и упал в сено. Так в полубреду я провел несколько дней. Мать приносила еду, но я ничего есть не стал.

Жар пропал внезапно. Я вышел из сарая и подошел к дому, где у входа стояла кадушка с дождевой водой. Решил освежиться, и, наклонившись, не увидел отражения. Протянул руки, чтобы набрать в ладони воду. Мои ли это руки? Вытянутые пальцы! Темная грубая кожа! Длинные черные ногти! Я зачерпнул воду и плеснул на лицо. Еще и еще. Почувствовал выпирающие изо рта клыки.

Я открыл дверь и вошел в дом. Родители сидели за столом и ели кашу. Мать взглянула на меня и вскрикнула, отец вскочил и выставил руки, как бы защищаясь.

— Что ты такое? — прохрипел он. В его голосе слышался страх.

Я почувствовал голод. Тепло живых тел манило, я видел перед собой добычу, еду, сосуд с кровью и мясом.

С какой-то звериной прытью кинулся на отца, ударил его рукой по голове и впился зубами в шею. Кровь била прямо в рот! Я глотал и глотал.

Мать завизжала. Я утолил голод. Но не жажду убийства. Ничто не дрогнуло во мне. Я перегрыз горло той, что дала мне жизнь. Будто сорвал и съел вишенку — не жалко.

Так я стал вампиром. Каждую ночь выходил из укрытия и убивал, а с рассветом прятался от солнца в погребе, на чердаке или просто зарывался в землю.

За несколько ночей я перебил всех жителей деревни. А потом пошел по селениям, выжигая все на своем пути.

Со временем я стал мудрей. И научился есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть. Тоска одолела меня. Захотелось чего-то большего.

Шел 2014-й год. Я жил в Москве на съемной квартире. Зарегистрировался на сайте знакомств под псевдонимом «Вампир», поставил на аватар фото красавчика из интернета. И встречался с одной, второй, третьей.

Девушки были одинаковые, всем им нужны были забота, поддержка и деньги. Пластиковые, неинтересные… В конце свидания я провожал их до такси или до дома, некоторых убивал.

Но однажды я встретил Аню. Фею моей мечты. Она ласково смотрела на меня голубыми глазами, а когда я говорил, внимательно слушала и кивала, накручивая на палец локон длинных каштановых волос.

Первое свидание закончилось. Аня уехала на такси. А я пошел по улице. Кровь бурлила, ударяясь молотом в виски. Такое чувство я испытывал впервые: сладкое и пугающее одновременно.

Навстречу шел подвыпивший мужчина. Пьяных я не люблю, их отравленная кровь вызывает головную боль и тошноту. Я схватил мужика за грудь и расколол череп одним ударом. Придя домой, лег на кровать и представил мою трепетную Аню.

А ведь жизнь людская скоротечна! Природа никого не щадит. Не пожалеет она и Аню — каштановые волосы поседеют, на лице выступят морщины. А потом… Но я могу сделать ее вампиром! Надо только прикусить. Как меня когда-то укусила мышь.

Через три дня мы пошли в кино на «Дракулу». На середине фильма Аня положила голову мне на плечо и прошептала:

— А ты правда вампир?

После кино она предложила поехать ко мне. Я сказал, что у меня не прибрано, в квартире холостяцкий беспорядок… Но Аня улыбнулась и ответила, что ей всё равно.

Доехали на такси. Я открыл дверь, Аня зашла первая и не разуваясь скользнула в комнату, села на кровать.

— Жесткая кроватка у тебя, Гордей…

Я сел рядом и обнял Аню за талию.

— Если хочешь, — прошептал, зарывшись в шелковую волну волос, — могу сделать тебя такой же, как я. И вечность станет нашей.

Аня убрала рукой волосы, запрокинула голову назад и прошептала:

— Кусай!

На атласе белой кожи голубой дорожкой билась вена. Мой разум помутился, я сглотнул слюну и приник к кровавому источнику. Аня прикрыла глаза, и только веки слегка подрагивали, когда я делал слишком большой глоток.

— Довольно, — простонала Аня.

Я отстранился голову. Новая кровь забурлила внутри, разнося по венам заимствованную жизнь. Я откинулся на подушку, закрыл глаза, пытаясь успокоить звенящие рубином волны.

— Спокойной ночи, Гордей, — прошептала Аня.

Проваливаясь в сон, я услышал, как хлопнула дверь, и увидел грезы, где в кровавом зареве на берегу реки стояла обнаженная Аня.

С тех пор она перестала отвечать на звонки и СМС. Может заболела? Умерла? Я стал искать, обзванивать больницы и морги, но все было тщетно. Через пару месяцев я начал подозревать, что коварная воспользовалась моей любовью, чтобы получить бессмертие.

Каждую ночь я мониторил новости в интернете, ища зацепки. И вскоре напал на след — в Петербурге в районе станции метро «Черная речка» стали находить трупы обескровленных людей. Следующей ночью я доехал на Сапсане до Северной столицы и пешком сквозь снегопад дошел от вокзала до нужной станции.

Как вдруг я увидел Аню. Она плыла по набережной в желтой мини-юбке. На плечи была накинута короткая шубка.

— Аня, Аня! — закричал я.

Она увидела меня и смутилась. Я подбежал и взглянул прямо в глаза.

— Получила что хотела? Ну, и как оно? Нравится?

Аня ответила на мой взгляд. Глаза в глаза. Ни страха, ни смущения, ни сомнений. Только упрямство.

— Присядем? — Аня кивнула в сторону занесенной снегом скамейки.

Она села на толстый слой снега, поправив юбку. Я помедлил, но сел рядом.

Аня сухо заговорила. Как оказалось, Аня любила, но меня. Мной она воспользовалась, чтобы получить бессмертие и вылечить от рака другого. Она рассказывала, и в ее голосе нарастал ужас.

— Почему ты плачешь? — спросил я.

И глядя на нее, я неожиданно понял, что люблю до сих пор. Обида и гнев, отрицание и злость — всё вмиг ушло, остались только мы и замёрзший город.

— Я не смогла удержаться. Я убила его, выпила кровь, разгрызла лицо.

Я обнял ее. Впереди была вечность. Шел снег, мягкий, пушистый. Он падал на наши лица и таял, как будто мы были живые.

7. Пока горит рожок луны

Мать Паучиха не любит тепло и живых. Поэтому, когда в доме неожиданно хлопает входная дверь и зажигается свет, она разрывает кокон, в котором баюкала меня все эти долгие годы, и мы идём на чердак.

Днём она раскладывает на щербатом полу птичьи кости, пытаясь узнать, когда уйдет человек. С приходом темноты мы выбираемся на крышу. Мать Паучиха достает сеть и забрасывает в небо над посёлком. Затем тянет обратно. Теперь почти осень, и часто в паутину не попадается ничего, кроме дыма от печных труб, опавших листьев и мух. Тогда Мать Паучиха дает мне немного жизни - это кусочек моей берцовой кости. Косточка маленькая и круглая, как обточенный водой морской камушек. Она легко помещается в ладони и наделяет меня силой, чтобы я мог ловить птиц для матери Паучихи. Больше всего она любит ворон. Я спрыгиваю с крыши на землю и несусь на старое кладбище...

Поймать ворону несложно, а свернуть ей шею страшно и неприятно. Бесшумно перелетая с дерева на дерево, я подбираюсь к спящим на ветках птицам и хватаю их. Словить больше двух за раз никогда не получается, но Матери Паучихе хватает и столько. Пытаясь вырваться, вороны кричат и бьют крыльями по моему лицу. Крепко зажмурившись, изо всех сил швыряю птиц вниз. Земля на кладбище похожа на кисель и громко хлюпает, когда в неё падают вороны. Чтобы не слышать, как они сучат лапами по чёрной жиже, я отлетаю подальше- туда, где земля колышется на ветру как море и на поверхности плавают кресты. Я жду, когда птицы умрут. Поэтому двигаюсь медленно от одного креста к другому, рассматривая приколоченные к ним таблички с именами и датами. Где-то среди них должно быть и моё имя, но я никогда не нахожу его, потому что не помню ... Наконец птицы затихают. Я выдергиваю их из земли и лечу домой к Матери Паучихе.

Внимательно перебирая лапками каждое перо, она очищает ворон от грязи, и, быстро съев, возвращается на чердак. Я остаюсь на крыше, чтобы смотреть, как на чёрном нёбе блестит золотой рожок луны и ждать, когда Мать Паучиха уснёт. Ведь у меня есть секрет...

Когда начинается дождь и шорохи на чердаке смолкают, я прыгаю с крыши в пожелтевшую траву сада и подхожу к окну своего дома. Сквозь тонкие занавески пробивается неяркий свет. Уже целую неделю там живёт девушка. Она приехала продавать наш с Матерью Паучихой дом. Раньше приезжали и другие люди, но дом старый и покупать его никто не хочет. Вдруг занавесь приходит в движение, и я подхожу ещё ближе.
От кончика моего носа до холодного стекла всего пара сантиметров. За ними стоит она- белоснежные волосы, тонкий с горбинкой нос, за пухлыми, чуть приоткрытыми губами маячит маленький шарик жвачки. Я чувствую на своих губах её тёплое лёгкое дыхание. Сладкий, тягучий аромат дыни касается моих ноздрей, медленно стекает по шее, затем вниз по позвоночнику... Пытаюсь вспомнить вкус дыни, и ел ли я её когда-нибудь, но не могу.
Окно очень быстро покрывается изморосью, и лицо девушки превращается в тёмное размытое пятно. Я злюсь. Но тут же вспоминаю, что у меня осталось ещё немного силы. Круглая косточка почти остыла, но этого хватает. Протираю рукой запотевшее стекло и снова припадаю к нему.
Её глаза совсем рядом, и кажется, что она смотрит прямо на меня. Не отводя взгляда, аккуратно поправляет в ухе розовые шарики. Наушники. Я знаю. Но у меня таких не было. Это помню. Окно снова затуманивается каплями дождя. Девушка дышит на стекло, пальцем рисует на нём сердечко и... робко улыбается мне. От неожиданности пячусь назад и мчусь на чердак, чтобы прижаться к брюху Матери Паучихи.

Ночью Мать Паучиха снова даёт мне гладкую как галька косточку и отправляет за птицами. На голых кладбищенских деревьях виднеются чёрные силуэты ворон. Быстро ловлю двух. Сажусь на один из крестов, и, пока птицы захлёбывается в земле, смотрю на золотистую луну. Она похожа на кокон, в котором Мать Паучиха баюкает меня. Луна раскачивается вместе со мной, и я думаю о девушке, которая живёт в нашем доме. Быть может она особенная и видит меня? Хочется спросить об этом Мать Паучиху, но страшно раскрывать свой секрет...

Девушка сидит на крыльце и курит тонкую сигарету. Вместе с дымом пробираюсь внутрь дома. В комнате тихо и светло. Запах кофе и духов смешался с запахом плесени и старой, рассыпающейся в прах мебели. Кровать расстелена, и я ложусь на неё. Провожу рукой по белью- оно холодное и пахнет дождём. Смотрю на лампочку на потолке. Она похожа на дыню. Скрипит дверь, и я замираю. Девушка входит в комнату, зажигает ночник и выключает свет. Дыня исчезает и вместо неё в полумраке загорается маленький жёлтый полумесяц.
Дождь монотонно стучит по крыше, и кажется, будто это Мать Паучиха бросает кости на одряхлевший от времени шифер. Но мне не страшно. Смотрю на спящую рядом со мной девушку. Её спокойное дыхание струится по моим векам и щекам. Под плотно обтягивающей её грудь футболкой проступают очертания маленьких сосков, и я уверен, что ничего красивее ещё не видел. Наверное, такой была бы моя жена, не умри я так рано. После ловли птиц, осталось ещё немного сил, и я беру в руки ладони девушки. Они горячие и гладкие, как кусок бедренной косточки. Мне хорошо и хочется лежать так всегда... Но от прикосновений девушка просыпается. Резко выдергивает руки, и пристально вглядывается сквозь меня в сумрак комнаты. Меня охватывают злость и жалость к самому себе. Я вскакиваю с кровати и, беззвучно рыдая, поднимаюсь наверх к Матери Паучихе.
Она даёт мне большую косточку с острыми как бритва краями, которая заполняет моё тело силой.

Её зовут Ева. Сначала она ничего не понимает. Стучит кулаками в стены и дверь. Мечется по затянутой паутиной комнате, зовёт на помощь. Но обессилев, успокаивается, садится в угол, и, опустив голову на колени, замолкает. Я сажусь рядом с ней. Беру за руку- теперь она такая же прозрачная, как и моя. Мать Паучиха заворачивает нас в кокон и начинает убаюкивать. Я прижимаюсь к Еве, и сквозь толщу окутавшей нас паутины смотрю на жёлтый рожок ночника, который всё ещё тускло освещает комнату…

Это сообщение отредактировал Акация - 5.10.2023 - 08:58

8. Остаться на планете улис

На утоптанной поляне стоял грубо-сколоченный стол. Старый улис раскладывал тарелки из обожжённой глины. У разведённого костра, под стук топоров из леса, суетились две огненно-рыжие самки.
Между прикрытыми деревянными щитами норами, темнело пятно дикого камня – фундамента, заложенного под церковь.

— Я назову ее Иванианской.

Иван окинул стройку довольным взглядом.

— Святые Иваны уже на половине планет обжились, — скептично заметила мерцающая рядом голограмма.
—Ваш вариант, Мария Павловна?
— Астерипистия?

Они рассмеялись.

— Ваня, кроме шуток, будет толк от этих летающих лисиц?
— Не знаю, Маш. Летуны нужны флоту. И на Заре есть спрос. Если их выдрессировать, будет нам гешефт. А, может, и губернаторство.
— Помоги нам Христос, — перекрестилась голограмма.

В небе громыхнуло, к лесу потянулся громкий звук горна.
Седой улис пригнулся к земле, зажав уши.

— Громко, — поморщилась Маша.
— Громко, кратко, эффективно!

Из леса на ужин потянулись невысокие, хрупкие создания, похожие на лис с Зари, но с нетопыриными крыльями.

— Ладно, Ванечка, отключаюсь. Удачи тебе!
— Спасибо, Маруся. Передай нашим, что я пока закрою порт на приём. Работы много.

Голограмма послала ему воздушный поцелуй и исчезла.

***

Стемнело. Горн протрубил отбой, но улисы всё шуршали, укладываясь.
Иван обходил норы, когда заметил мелькнувший в кустах кончик хвоста.

— А ну, стой! – закричал он и бросился к нарушителю.

Это был подросток, с ещё чёрной каймой вокруг пасти.

— Имя?

Улисёнок отвернул морду в сторону и пробурчал: — «Павл».

— Что непонятного в слове спать, Павл?

Детёныш глухо заворчал, и Иван почувствовал, как в нём закипает злость.

— Говори громко и чётко, — заорал он, замахиваясь.

Павл припал к земле и ощерился.
Иван спиной почувствовал, как затихли улисы в своих норах.
Ярость смыло усталостью. У него ничего не выходило с этими разумными животными. Они подчинялись, но, стоило отвести взгляд, расползались, как поеденный молью мех.
Он опустил руку и присел на корточки рядом с Павлом.

— Послушай, вы должны научиться дисциплине.

Крылья подростка напряжённо вздрагивали.

— Что мне делать? Всё из-под палки! Вы утекаете, убегаете, увиливаете. Вам не интересны горы Зари, космолёты, иные миры! Полгода церковь не можем достроить. Живёте в норах! Чего вы хотите?

Улис посмотрел на окутанные зеленью местного заката верхушки леса.

— Я знаю, что пора вызывать педагогов. Но мне вас жалко! Номера вместо имён, чистые клетки и чип в ухе.

Иван протянул руку к рыжей шерсти на голове Павла.
От неожиданности мальчишка рванул крыльями и, отлетев на пару метров, побежал в лес.

— Стой, дурак! Ноги переломаешь!

Мимо пронеслась тень. Иван обернулся.

Самцы хватали топоры и срывались вслед за Павлом.
Самки сбились в кучу у ближней норы. Иван подошёл к ним.

— Мальчик побегает и вернётся. Куда они?
— Дорг, — старуха с белой бородой тревожно смотрела в темноту.

Стоявшая рядом с ней беременная улиса вцепилась зубами в свою тонкую руку. Её чёрные глаза лихорадочно блестели. Иван узнал в ней Калву, мать Павла.
Чертыхнувшись, он развернулся и побежал в лес, на ходу настраивая вшитый в плечо куртки фонарь.

Племя он нагнал на каменистой осыпи предгорья. Свет фонаря выхватил дорга — чудовище, напоминавшее дракона из его детских книжек. Обломки крыльев торчали из-под огромной лапы, сквозь когти сочилась кровь. Улисы скользили в воздухе, пытаясь окружить зверя. Сверкнувшее лезвие топора отскочило от чешуи.
Улис дорг не боялся, но, увидев человека, напал первым. Иван успел выстрелить из прикрепленного к предплечью бластера перед тем, как мир взорвался.

***

К сезону засухи Иван с трудом начал выбираться из церкви. Боль не отступила совсем, но уже не выкручивала суставы и не дробила череп. Теперь она накатывала тяжёлыми волнами по всему телу.
Прислонясь к каменной кладке, он сидел на траве и вспоминал — хлещущие по лицу ветки, переломанное тело мальчика, голое лицо старой Лоры, пряную соль на губах.

Лора, знахарка племени, приносила ему травяной отвар в деревянной чашке. А когда он начал вставать, тушёные корни и обжаренные на костре куски мяса. От просьб унести его в медблок порта, улисы уклонялись.
Племя жило своей жизнью. Иван наблюдал, как мужчины приходят с охоты, как их встречают женщины. Как родители учат летать детей и смеются. Однажды, он увидел в толпе подростков Павла. Худого, с подрезанными крыльями, но живого.

Как-то утром Лора пришла с крохотной малышкой на руках.

— Кто это?
— Калва, — неохотно ответила знахарка, ставя перед ним туесок с едой.

Знакомое имя отозвалось тупой болью за грудиной.

— Лора, расскажи мне, что произошло той ночью? Я видел живого Павла. Но он не мог выжить! Чья эта девочка?

Лора попыталась уйти, но он схватил её за руку.

— Я не причиню вам вреда. Клянусь!

Знахарка внимательно посмотрела ему в глаза и достала из кармана вытертой зелёной накидки коробок из коры.

— Что это?

Полупрозрачный порошок внутри пах солью и пряностями.

— Покров.

Иван ждал, не сводя с неё взгляда.

— Дорг принёс смерть. Калва взяла смерть и дала жизнь. — Улиса резко провела рукой поперёк живота. – Покров.
— Мать Павла что-то сделала с собой?

Старуха кивнула.

— Да что же это такое?!

Иван отчаянно зашарил по карманам. Найдя ручку анализатора, он сунул жало в содержимое коробка и удивлённо охнул.

— Святые воробушки! К—756. Лазариум! Чёрт вас всех здесь побери, Лора!

***

— Ванька! Ты жив!

Даже свет голополя не мог скрыть Машины слёзы.

— Мама за этот год постарела на десять лет! Порт не работает! Кораблей попутных нет!
— Тихо, Маруся. Не кричи.
— Ваня, что случилось?
— Потом, сестрёнка. У нас будет время поговорить. Тут был страшный ураган, модуль телепорта выгорел. Но голосвязь работает.
— Мы найдём корабль!
— Нет!

Иван твёрдо смотрел в блестящие глаза голограммы.

— Никаких кораблей, Маша! Это нам не по карману. Я выберусь отсюда сам. Поняла?

Она кивнула.

— Вот и хорошо. Обними маму. Скажи, я постучусь к вам вечером на ужин. И обещаю, скучно не будет.

Маруся вытерла слёзы и отключилась.

— Вот и хорошо, — устало прошептал Иван, подставляя лицо налетевшему ветру. – Вот и хорошо.

9. Сука Любовь

Я ждал этого несколько лет. Копил МАНКу целый год по местному времени. Принимал отвратительные по вкусу и действию препараты. Бесконечно долго торчал около межмирового окна, боясь упустить момент. Следил за НЕЙ. Игнорировал идущие потоком предложения о встречах интимного характера от дам всех расцветок и размеров. Забросил увлечения, родственников, друзей. Спасибо хоть друзья с родственниками не забросили меня, и кормили все это время, иначе МАНКе просто не из чего брать строительный материал. А без нее у меня не было бы ни единого шанса закрепиться в полюбившемся мне мире. Да, МАНКа... Миграционно-адаптационный нейронный контроллер, то, без чего невозможно закрепиться в других мирах. Заветный билет для путешественников в параллельные вселенные. Точнее – якорь.

Наши ученые давно открыли этот мир, как и способ перемещаться туда, только вот, проблема – нас выталкивало оттуда, как организм выталкивает занозу. Неделя – другая по местному исчислению, и путешественника выкидывало прочь, домой. Но что самое поганое – назад ему дороги не было. Организм, точнее – мир, запоминал изгнанника и обратно уже не впускал. Никогда. Поэтому освоение мира “Земля” тянулось долго. Выдавленные возвращенцы исчислялись сотнями. Основное изучение шло через небольшие пространственные лакуны, возникающие у нас повсеместно. Чем дальше - тем больше. Через них можно было смотреть, оставаясь невидимыми для туземцев, и слушать, но нельзя было взаимодействовать. Но наступал момент – всегда неожиданно, бессистемно, когда такое окно на короткое время превращалось в дверь, через которую можно было пройти. Или перетащить груз, любого размера, главное, успеть до момента сжатия лакуны. Иначе груз будет располовинен, а живое существо… Перестанет быть таковым. Подобные случаи зафиксированы и вошли в пособие “Для начинающих перемещенцев”.

Я не собирался мигрировать на “Землю”. В мои обязанности, как лаборанта, входило лишь пассивное наблюдение через постоянную лакуну, возникшую, по счастливой случайности, в нашей же лаборатории, при Институте по изучению параллельных и иных миров - ИПИПИМ. Поначалу мне это показалось скучной и совершенно ненужной работой: окно шло в обычное жилище аборигенов, и ничего нового и интересного ожидать не приходилось. Тем более что поначалу оно пустовало. Но потом… Потом в зоне обзора появилась хозяйка. Прекрасная и удивительная. Нежная и трепетная. А этот волшебный мурлыкающий голос...
С тех пор я не думал ни о чем другом, кроме как попасть в вожделенный мир, туда, где была та самая.

Благодаря моей персональной лакуне я написал несколько научных статей. Прошел дополнительный курс обучения по преобразованию тела – мы, абдыхи, слишком отличаемся от землян-гуманоидов, а я планировал создать с моей избранницей настоящую родовую ячейку. Нужно лишь дождаться открытия двери и вытерпеть обе стадии вызревания МАНКи: внутренней и наружной. К счастью, наружная длится всего несколько часов, в течение которых нарушать первоначальную форму и образовавшуюся корочку ни в коем случае нельзя. Впрочем, это самое простое из того, что мне предстояло…

Все произошло совершенно буднично. Я уныло дожевывал горькую массу для МАНКи, когда лакуна сверкнула и распахнулась во всю ширь. Меня окатило волной восторженной дрожи и, пискнув: "Родина, прощай навеки!", – я сиганул навстречу судьбе, едва успев выпустить успокаивающий феромон, чтобы не испугать любимую.

***
По-прошествии недели, я точно знал: слишком много счастья не бывает!
Благодаря феромонам, моя любовь, которая, кстати, носила именно это имя: Любовь, совершенно спокойно восприняла внезапное появление в ее жилище постороннего кота. Пусть и с зеленой шерстью, с громадными клыками в два ряда, но – котом!
Она приняла и полюбила меня. Дала имя – Гена. Пусть будет. Гладила – какое блаженство! Кормила – пришлось делать вид, что ем, местная пища будет доступна лишь после преобразования тела. И… Тискала. Вот за это я мог продать все и всех! Ах, как она вжимала меня в свою теплую, мягкую, нежную… Эту, как ее… Грудь! Как сладко было аккуратно, совсем чуть-чуть, вонзать в эту самую грудь когти! Я не мог дождаться, когда у меня появятся руки, чтобы ухватиться за такую невероятную мягкость и жамкать, жамкать, пока не сойду с ума от счастья.

Я потихоньку изучал местный рынок труда, пока Любви не было дома. Для начала устроюсь дворником – у нас эта профессия очень престижна. В крайнем случае, мой друг, переселившийся сюда ранее, поможет устроиться в совет директоров, в компанию, связанную с горючими веществами. Ведь я должен обеспечивать мою Любовь! Окутать ее заботой, достатком, пищей. А там и котята пойдут…
Мне нравилось так мечтать, лежа под большой настольной лампой, греясь ее теплом, пока однажды не почувствовал, что время пришло. МАНКа! Еще немного, и… Куда же? Где спрятать… Нашел! У меня в запасе не меньше восьми часов, милая никогда не подходит сюда до самого сна…

Люба, радуясь первому дню отпуска, влетела в квартиру, в поисках своего свежеобретенного любимца, буквально свалившегося ей неделю назад на голову. Мутант, конечно, какой-то, но до чего же славный! Так ее полюбил, охранял, как преданный пес, делал массаж не хуже мануального терапевта, не лез в кастрюли, а какой источал запах! Какая жалость, что он не мужик, она бы с радостью вышла за него замуж…

Войдя в спальню, Любовь остолбенела – идеальный гипотетический жених сидел на ее постели и сосредоточено, и как-то даже торжественно, гадил на подушку. Судя по манящему блеску – где-то успел нажраться мишуры.

– Ах ты, сволочь! – взревела милая и ткнула с размаху Геннадия мордой в его творчество. – Кто это сделал, а? Нельзя! Нель…

Рука девушки вдруг прошла сквозь, казалось бы, плотное кошачье тело и уткнулась с размаху в подушку. Тающий прямо на глазах кот повернулся к ней изгаженной физиономией, разочарованно сказал: – Дура ты, сука Любовь, – и исчез окончательно. Воздух над кроватью пошел рябью, что-то тихо хлопнуло, и наступила тишина.

10. Песнь горного края

Когда она родилась, мир вокруг был совсем другим.

До самого неба тянулись ледяные горы, а долины меж ними засыпаны были снегом. Жизнь покинула эти места давным давно, проиграв в битве со стужей.

Тогда она спала. В ледяных глыбах, в рыхлом снеге, в твёрдом насте. В каждой снежинке, кружащейся в морозном воздухе.

Годы, годы… Казалось, стужа вечна. Но - только казалось!

Солнце вступило в схватку со льдом, и у того не было шансов. Вот тогда-то она и появилась на свет.

Сначала она была каплей. Маленькой каплей воды, упавшей с ледяной сосульки на камень и рассмеявшейся гроздью брызг. Капель становилось все больше, и падая, они играли затейливую мелодию, поздравляя самих себя с днём рождения.

Старый ледник молча смотрел, как она взрослеет, превращаясь из несерьёзной лужицы в маленький, весело скачущий по камням ручеёк, и иногда вздыхал, осаживаясь и сморщиваясь. Могучее тело его одряхлело, покрылось глубокими бороздами.

А она уже стала бурной горной рекой, пробуя свои силы. Играючи она размывала берега и легко перекидывала тяжелые камни. Несясь среди острых скал, она бурлила водоворотами и пела, пела, пела… Её громкая песня не нравилась молчаливому леднику. В ней была жизнь и молодость, а в его угрюмом молчании — только старость и смерть.

Ледник был зол и коварен. Многие годы держал он под собой огромные валуны, пришедшие вместе с ним из края долгих ночей. Теперь же сил держать их больше не осталось, и один за другим он отпускал громадные камни. Те с грохотом катились вниз по горным склонам, перерезая реке путь.

Напрасно билась она о камни, напрасно шумела в порогах и уступах — преграда была прочна. Теперь река оказалась в ловушке — она не умела течь назад и не могла течь вперёд. Ей хотелось свободы, хотелось быстрого бега, хотелось петь… Но голос её становился всё тише и тише, пока наконец совсем не смолк. А посреди гор вместо бурной реки теперь покоилось озеро.

Ледник удовлетворенно взирал на нее со склона. Здесь, почти у самой вершины, он нашёл свое последнее пристанище — холод пока еще властвовал над этим местом.

Скалы, что она так легко ломала и крушила на своём пути, теперь неприступной стеной окружали её. Небольшой ручеек тонкой струйкой впадал в озеро какое-то время, но вскоре и он иссяк — ледник прекратил таять. Она хотела крикнуть ему, чтобы он убирался отсюда в край длинной ночи, где ему самое место, но вместо прежнего громкого голоса получался лишь еле слышный шёпот.

Ледник молча насмехался над запертой рекой, и чтобы не видеть его, она скрылась под толстым одеялом из тумана.

И снова понеслись годы. Над застывшим в молчании горным озером и покоящимся у вершины надменным ледником расстилалось бескрайнее голубое небо. И ветер гнал по нему взлохмаченные белые облака. Облака возмущенно клубились и норовили разбежаться во все стороны. Но ветер был опытным пастухом, выстраивал непослушное стадо в одном ему ведомом порядке и гнал вперед.

И вот, пролетая над горным краем, он увидел облако, отбившееся от стада. Оно мирно лежало среди скал, задремав в тени. «Не порядок!» - решил ветер и лихо спустился вниз. Он подтолкнул спящее облако, и то тут же улетело прочь, открыв потрясающую картину. Обрамленное скалами, на ветра взирало синее небо, такое же, как наверху, но только гораздо меньше.

Ветер невольно залюбовался открывшейся ему картиной. «Кто ты?» - просвистел он среди камней. Но молчало озеро и лишь поблескивало в солнечных лучах. Тогда ветер спустился ниже и осторожно погладил ровную поверхность. Небо в отражении покрылось рябью, вода заплескалась по берегам. И в этом плеске послышался едва различимый ответ: «я — пленница...» Ветер задул сильнее, подняв высокие волны на ровной глади, и спросил: «Но кто пленил тебя?» «Мой отец, ледник» - был ответ.

И с тех самых пор ветер бросил гонять облака, поселился в отрогах скал и насвистывал озеру мелодии, что слышал он в своих долгих странствиях. Озеро подавалось зыбью от его прикосновений, и тоже тихонько подпевало, вспоминая о временах, когда голос горной реки был силён и прекрасен.

Ветер дарил озеру запахи цветов из горных долин, выстраивал облака в чудесные картины, что отражались на водной глади - озеро отвечало искрами солнца и отблесками звёзд.

«Я всегда буду рядом с тобой» - шумел ветер в хилых ветвях горных деревьев. «Ты — чудо», - насвистывал он на кромках скал. «Я твоя, твоя, твоя...» - твердило озеро в ответ.

И тогда ветер поднялся ввысь и принялся за работу. Отовсюду, куда только мог дотянуться, стаскивал он упирающиеся облака. Те сердито клубились, собираясь в огромную тучу, темнели и огрызались вспышками молний. И вот, наконец, пролились вниз потоками ливня.

Озеро будто подалось на встречу дождю, покрылось мурашками и закачалось. Ветер задорно разбрасывал поднимающиеся брызги, растворялся в каждой падающей капле и нёсся на встречу податливым водам, которые на миг расходились, принимая его, а затем с шумом смыкались вновь. Тучи сердились громовыми раскатами, но двое влюбленных не обращали на них внимания.

Тогда самая грозная туча ударила молнией прямо в огромный валун, что преграждал путь реке. Тот не выдержал и треснул на двое, разбрасывая кругом каменную крошку. Озеро хлынуло в трещину и неудержимым потоком понеслось вниз, по камням. Оно снова стало прежней горной рекой, и снова звучала её громкая песня, а ветер теперь подпевал ей. И не было прекраснее в мире этой песни о любви, о страсти и свободе.

Снова потекли годы. От частых дожей по берегам озера зацвели деревья, камни покрыла изумрудная трава. Облака, очарованные красотой горного края, сами старались задержаться здесь подольше. Вместо бурных ливней они дарили озеру тёплый дождь и утреннюю росу, поэтому вскоре из разбитого валуна начал постоянно течь маленький смешливый ручеек. Оно весело подпрыгивал среди камней, брызгал на любопытных зверьков, что теперь жили в долине, играл с мелкими камушками.

Ветер смотрел на него с высоты, ловил брошенные им капли и весело смеялся. А по вечерам он нежно поглаживал гладь озера и они вместе потихоньку пели свою песню.

11. Письмо

Кудлатый пес с измученным выражением взгляда, растянувшийся в тени дувала, тяжело дышал, вывалив длинный язык. Полдень.

Федор тщательно, строго следуя узору темных морщин сгибов, сложил замызганный листок бумаги и аккуратно всунул его в карман планшетки. Следом в недрах планшетки скрылся химический карандаш, чей кончик так и остался не обмусолен. Взамен из планшетки был извлечен томик в зеленовато-сером переплете от фабрики Кирхнера, с выцветшими серебристыми литерами на обложке: «О природѣ любви». Строка с именем автора обесцветилась полностью.

«Глава IV. То, что не является любовью.

Мы имѣемъ свойство зачастую облагораживать наши чувства, мысленно придавая имъ возвышенныя свойства, которыхъ этѣ чувства далеко не всегда заслуживаютъ. Имѣетъ ли отношеніе то, что мы ощущаемъ какъ нужду въ той самой женщинѣ или желаніе обладать ея чувствами, вниманіемъ и помыслами, къ самой любви, или оно лишь притворяется ею? Вглядитесь въ себя… »

За спиной послышались шлепки босых ступней. Среда.

- Да иду уже, иду.

Оправить гимнастерку, свесить планшетку строго по бедру, поправить фуражку – кокарда строго на линии вертикальной складки на лбу, тянущейся от переносицы, и решительным шагом, с отчетливым стуком мерно впечатывая в каменную плитку каблуки сапог, вглубь дома.

Он долго путался в именах, прежде чем наречь их днями недели. Долго придумывал, как назвать восьмую, и, наконец, остановился на названии летнего месяца. И ведь сработало.

… Дымный султан, тянущийся над вагонами, перестук колес, ор паровозного гудка. Кутаясь в чапан, накинутый поверх гимнастерки, Федор подставляет лицо розовому свечению, окрашивающему волнистые гребни барханов, чьи линии подчеркнуты залежами глубоких теней. Безбрежное море пустыни, обступившей насыпь, увенчанную двойной блестящей нитью рельсов, ночной холод, спешно отступающий под утренним натиском солнечных лучей, постепенно наливающихся ярко-желтым. Открытая площадка тамбура вагона, на дощатом полу – настелена драная шинель, голени свешиваются вниз, над лестничкой, на коленях – раскрытый томик.

«Почему мы влюбляемся въ однихъ, и не замѣчаемъ другихъ? Насколько вѣрна сентенція, утверждающая, что мы выбираемъ въ качествѣ объектовъ любви женщинъ, либо похожихъ на нашихъ матерей, либо наоборотъ – максимально противоположныхъ имъ въ свойствахъ своей натуры? Какую же роль играетъ внѣшность, и неизмѣнна ли эта роль? Чей же именно ликъ мы видимъ, глядя на любимую, и гдѣ этотъ ликъ обитаетъ?...»

Очередной полустанок. Ссаживаемся.

- Товарищи, у меня распоряжение реввоенсовета! – потрясая бумагой с солидной печатью, украшенной целой россыпью подписей, - и там написано, чтоб выдать по верблюду на человека, проводника, и припасов на неделю пути, так что будь добр предоставить! – а рука тянется для пущей убедительности к кобуре, где наган таится в ожидании, искушающе выставляя пятку рукояти, венчающуюся кольцом для ремешка.

Три для пути до кишлака. Крыши глинобитных хижин, арыки вдоль дувалов. Покрытое морщинами, коричневое от загара лицо хозяина дома. Взгляд мрачновато-недоуменный.

- Принимайте обратно дочь, в полном здравии. Муж ее умер, так что не обессудьте…

На всякий случай – заскочить в свежеиспеченный сельсовет, спросить о делах, и дать инструкции председателю – сухому туркмену в линялом халате и грязноватой чалме, - «ты, товарищ, следи, в обиду женщину не давай. Партия с тебя за это спросит».

Слова прощания, и спешно собираться в обратный путь. Все правильно ведь делает - а на душе смурно. Словно только что утопил собственными руками целый выводок котят.

Тень постепенно отдаляющейся фигурки Четверга, закутанной в паранджу, тянется вслед крошечному каравану указующим перстом, чей жест полон укора. Федор отворачивает голову.

Темнеет. Остановка у заброшенного караван-сарая. Жребий велит сегодня дежурить Субботе. Остальные укладываются спать.

Проснувшись среди ночи, Федор тихо поднимается с ложа, и почти беззвучно пробирается к выходу из помещения караван - сарая.

«Иди спать. Дальше - я»

Над головой – темня бездна, усыпанная мириадами мерцающих звездных огоньков.

Масляная лампа, овал желтого света по карте, восемь кружков на карте, шесть из них – двойных. Сложив карту, Федор принимается чистить Льюис. Снимает алюминиевый кожух-сифон со ствола, разбирает механизм, аккуратно раскладывая внутренности пулемета на отрезке чистого холщового полотна, расстеленного поверх большого плоского валуна. Особое внимание – осмотру спиральной боевой пружины, словно изъятой из механизма заводных часов. Покрывает детали оружейным маслом, и тут же принимается отирать другим куском ткани так, чтоб осталась лишь тончайшая пленка. В пустыне нельзя допускать обильную смазку на деталях, иначе все забьется песком.

Достает тетрадку, где подчеркивает строчку «номер 4. Четверг (Хафиза). Кишлак Гарагум. Имя отца – Чары». Шесть подчеркнутых строк из восьми.

Вначале он первую строку зачеркнул. Но вдруг увиделось в этом ему что-то нехорошее, и даже чуточку постыдное. Тогда он переписал эту строку, и отметил подчеркиванием. С тех пор он не зачеркивал, а лишь подчеркивал строки.

«Глава VII. Манифестаціи.

Что происходитъ тогда, когда мы рѣшаемъ, что опознали въ своихъ чувствахъ любовь, и оглашаемъ ея имя? Слово становится указателемъ чувствамъ и намѣреніямъ. Оно обращается въ господина. Недаромъ сказано: «знающій имя – имѣетъ власть надъ вещью». Но нѣтъ ли здѣсь какой-либо обратной связи? Не беретъ ли само имя насъ въ заложники и не велитъ ли намъ видѣть и поступать согласно его природѣ? Не дополняетъ ли оно наши чувства вписаннымъ въ его значеніе и не ограничиваетъ ли оно одновременно испытываемое нами тѣмъ, что содержитъ, отсѣкая границей буквъ пластъ не-обозначеннаго ею? …»

Скоро светает. Федор достает заветный листочек – тот самый, темный на сгибах, покрытый лишь бледно-грязными отпечатками пальцев, и ни одной буквы на нем, - и мысленно принимается выводить строки: «Разлюбезная моя Катерина Матвеевна…».

12. С ветки падающий лист

Я люблю осень. Сидишь на лавочке – а вокруг прозрачная тишина… Ни птиц, ни орущих детей, ни надоедливых голубей. Даже деревья не шелестят и не нарушают покой.
Неспешно рассматриваю кленовый лист, упавший мне на колени. Пронзительно желтый, острый, с крепким черешком. Красивый. А вот другой. Тоже кленовый, но уже оранжевый, с красноватыми прожилками и красной ножкой. Он упал поверх желтого. А вот ветер притащил березовый – желтенький, словно цыпленок, с острыми зубчиками. Легкий совсем, трепещущий. Ветер даже не дал им полюбоваться – сдул с плеча. Я даже чуть загрустил – но ничего, листопада еще пара недель – насмотрюсь.
А вот девушки. Очень красивые и очень яркие. Они идут, почти бегут, оживленно беседуя. В руках стаканчики с кофе, шеи обмотаны теплыми длинными шарфами, на головах - береты. Румяные, счастливые, звеняще молодые. Проносятся мимо не замечая, обдав смесью ароматов. Им некогда сидеть и рассматривать упавшие листья – они еще спешат жить.
А вот третья девушка другая. Она никуда не бежит. Бредет, распинывая себе дорогу в грушевых подгнивших паданцах тупоносыми старомодными туфлями. Через плечо – огромная несуразная сумка. Вроде тоже шарф, вроде тоже берет. Но вся какая-то выцветшая. Вытянутое лошадиное лицо с белесыми глазами, редкие белые высветленные волосы, водянистые ничего не выражающие глаза с затаенной обидой на весь мир пополам с безразличием. От нее не пахнет духами – только безысходностью.
Она замечает меня. Смотрит в упор некоторое время, а потом вдруг спрашивает:
- Присяду?
И не дожидаясь ответа, садится, оправляя юбку на острых коленях.
Сидим молча. Ей на колени, словно котенок, с дерева прыгает большой лист. Совсем еще зеленый, но с толстыми набрякшими прожилками – словно вены на руках старика. Она мгновение смотрит на него и раздраженно смахивает.
- Ненавижу осень, - она зябко поводит плечами. – Все вокруг готовится к смерти и словно спрашивает: «Давай с нами?» Соблазнительно вот так взять и с дерева вниз…
Она подняла с асфальта лист и пристально рассмотрела.
- Интересно, а он понимает - что уже умер? С ветки падающий лист в день осенний золотист, он по воздуху кружится и танцует, как артист.
Ага. «Если б листья знать могли, сколько лету до земли». Поет она плохо. Сухо и скупо, глотая гласные – словно стихотворение у доски читает, которое заставили вызубрить.
- А вы бы хотели умереть? Вот прямо сейчас – не сидеть тут на лавочке, а взять и умереть? Чтобы все закончилось?
Я задумался. Наверное, да. Хотел бы. Устал. Столько раз уже падали листья мне на колени, что уж сбился со счета. Наверняка, где-то записано сколько. Но я не помню. Много…
Она рассматривает мое лицо, заглядывает в глаза и кивает.
- И я бы хотела. С вами вместе.
Она быстро поцеловала меня в щеку и ушла. А я долго смотрел ей в спину, пока она не скрылась среди кружащихся листьев.

Она теперь приходит каждый день. Говорить нам не о чем – сидим, молчим и рассматриваем листья. Иногда она рисует – в сумке складной мольберт. Она - студентка архитектурной академии. У нее точные скупые, жадные мазки. Природа на ее картинах умирает, но она удивительно чувствует эмоции. Вот луже на моих глазах умирает кусочек голубого неба, загнанный в угол серой тучей. А вот дерево последний раз сбрасывает с себя наряд, голыми ветвями взывая все к тому же безответному небу, понимая, что не переживет зиму. Процесс завораживает, и я смотрю не отрываясь. Мне грустно, когда очередная картина закончена. Тогда она уйдет и новой встречи ждать целый бесконечный день. А еще она никогда не ставит подпись – просто складывает мольберт и уходит, не забывая меня поцеловать. Говорит – я ее музык. Шутит. Сегодня зачем-то поцеловала меня в губы. Губы у нее холодные и сухие. Я смущен. И дольше чем обычно, выискиваю среди почти голых стволов ее удаляющуюся спину.

Девушка сидит у меня на коленях, прижавшись к груди. У нее поселился холод в душе, и она пытается согреться у погасшего костра.
- Только ты меня понимаешь, – шепчет она. - Почему он – не ты?
За этой короткой фразой спрятана какая-то трагическая история. Как бы мне хотелось услышать эту историю, пройти вместе с ней этот путь по битым осколкам ее разбитого сердца. Но мне даже не известно её имя… Все что мне доступно – это ее неоконченная картина, на которой нарисован желтый кленовый лист с грязным отпечатком мужского ботинка.
Она её так и не закончила – бросила в сумку, смазав невысохшую краску и убежала, забыв на скамейке свой берет.

Ее не было несколько дней.
И наконец она пришла, когда уже почти стемнело. Когда я уже почти перестал ждать. Сегодня она была необычайно хороша: губы накрашены, на щеках – румяна, глаза подведены и в них живут непривычные задорные огоньки. А еще от нее сильно пахнет жидким солнцем, когда-то запертым коварными смертными в деревянные бочки, и проданного тем, кому не хватает внутреннего света.
- Я решила – ты станешь моим первым мужчиной.
Я ошарашен, сбит с толку. Но она уже распахивает пальто – в сгущающихся сумерках белеет её обнаженное тело. Помимо воли я впиваюсь в него взглядом, стараясь запомнить каждую черточку, венку, изгиб. Она обтирает мой большой палец на правой руке влажной салфеткой…

Потом она остервенело рисует в почти полной темноте, ломая кисти одна за другой. Мне страшно за неё – как бы она не сломала себя.
- Вот и всё, - говорит она обреченно. И в ее словах – лед.
В этой части парка нет фонарей. И я впервые об этом жалею – я не вижу, что она нарисовала! В обступившем нас мраке я вижу только ее безумные глаза – она макает свой большой палец в кровь, оставшуюся на моем пальце, и ставит отпечаток внизу холста. А потом она растворяется без следа среди первых кружащихся снежинок.
Что там на картине?
ЧТО?

Сумрачное утро приходит медленно. Я молю солнце быстрее взойти, но мир лишь медленно и равномерно светлеет.
На картине - дерево. Бесконечно внизу – серый выщербленный асфальт. Скамейка, на которой сидит бронзовый пожилой мужчина и смотрит на летящую головой вниз обнаженную девичью фигуру с крыльями за спиной в виде половинок кленового листа.

Она больше не пришла.

13. Жека ибн Саид аль Абдурахман из Питера


- Блин, как сильно чешется, хоть бы триппер или мандавошки – только бы не ОНИ, подумал спросонья.

Голова раскалывалась от вчерашнего. Чесотка только усиливалась, перемежаясь с барабанным стуком по чайнику. Ничего не поделаешь – надо вылезать на свежий воздух. Открыл крышку и вывалился как синее желе наружу. Обычно я эффектно выхожу из носовой части своего «корабля», но сегодня выло впадлу.

О, стоит. Волосы зелёные, розовая кофта, юбка синяя, размером с пояс – натуральная кикимора. Интересно, что она хочет? Хотя вру – давно неинтересно. Все они хотят одного и того же, плюс-минус.

- Девушка, вы по какому вопросу? – спросил я, дрожащими руками пытаясь поджечь сигарету.

- Вы кто? Вы что, реально джин?

- Угу, правда сегодня без тоника, но если вам нужно с тоником, то тут за углом круглосуточный, спросите мага… Откашлявшись (не курите, пацаны) продолжил: Спросите: Мага здесь? Он по напиткам натуральный волшебник.

- И что, вы реально можете выполнить три моих желания? (Настырная, ведьма)

- Нет, только два с половиной. Вам что-нибудь говорит слово шринкфляция? Нет? Тогда забейте.

-Короче, слушаю («а повиноваться – за отдельную плату», но это уже про себя подумал – не дай бог где-то рядом служба собственной безопасности).

- Я хочу, хочу я… - Сиськи. Да! Сиськи, сиськи-иии. Это во-первых, а ещё…

- Исполнено, перебил я её.

- О, точняк. Жорик, иди сюда – и помахала рукой дрыщу в красном спортивном костюме.

Жорик неспешно подошёл, вразвалку, как будто нёс пять арбузов из анекдота про Вовочку

-Чё,Ленк?

- Жора, а посмотри какие мне сиськи сделал дядя Джин.

-Норм, а чё шесть?

-Ты чё падла, в натуре попутал? – завизжала Ленка, ощупав себя ниже.

Как натуральная свинья.

-Дев…ушка, вни…..мательно… фор…мулируйте….ва…ши…же…лания, произнёс я, местами ловко уворачиваясь от ударов.

- Вы что сказали? Сиськи три раза (тьфу, чуть не сказал: царице)? Получите и распишитесь.

- Георгий, ну Вы-то сразу видно: интеллигентный человек, объясните своей даме..

От комплимента лицо Жорика слилось с костюмом.

-Ленк, Ленк, всё, да хорош уже, по-натуре, чел дело говорит.

- Возвращай всё назад, сууука, - не унималась обладательница эксклюзивной груди, правда уже больше плакала, чем пыталась нанести хук.

- Исполнено.

Мы молча стояли и курили. Ленка периодически всхлипывала, Жорик втыкал в телефон.

Вдруг он встрепенулся.

-Ленк, я это, короче, просёк фишку, как тебе грудь нормальную сделать. Надо сказать: Чтоб как у звезды.

- Зай, у какой?

- Ну пусть будет, (листая картинки в телефоне)…во, как у Памэлки. Точняк – это круто будет.

- Хочу грудь как у Памелы Андерсон.

- Жертвы ЕГЭ, хоть бы загуглили, сколько ей сейчас лет. Даже не жалко. Ещё и чайник помяли. Советский, алюминиевый, 3р50коп. Надо бы завтра в автосервис заехать, выправить вмятину.

- Что это у нас, Канал Грибоедова? Ну тогда поплыву на пляж Петропавловки, оттуда на Ваську и затем в Музей военно-морского флота, отдам дань уважения второму отцу.

Вот я и на пляже Петро-Павловской крепости. Хорошо-то как! Брешут, что у нас город блеклый и мрачный. Если по вечерам в калейдоскоп запрещённый не смотреть – всё нормально утром выглядит. Стёпки ящик взял, в полторашках, сейчас удочку закину – уклейку половлю. Надо бы в следующем году мотор до 10-ти сил взять, на него разрешение не нужно, а то на вёслах упахался. Да и куда на алюминиевый чайник больше?

По-поводу пустых бутылок не гоните – чай не приезжее быдло, живу здесь с 14 года, 1714-го, если быть точным, всегда до мусорки доношу, они теперь у нас раздельные, спасибо загадавшему это желание.

А так желания обыденные, как у Ленки с большими отвисшими сиськами)))

Сколько дурачков по городу бегает, спасаясь от бабок с пирожками и шарфами…

Помнится, Галкин тоже не был оригинален, на кой я ляпнул: «Давай не много бабок, а одну, зато богатую?»

А эти, с болтами и хреном? Мучаются, бедолаги. Первым гайку не подобрать, вторых гусеницы донимают. А я что сделаю? Три желания отработал и домой, в чайник. Капитализм, мать его. То-ли дело раньше: то надои поднимешь, то посёлок электрифицируешь, то завод построишь. А батя мой второй, Яков Петрович? Жалко мало прожил, всего сто двадцать лет, но ничего для себя не загадал. Помню его первое желание: «Хочу, чтобы наши пушки были мощнее, чем у шведов!»

Я ему: «Бать, ну какое это желание, давай сами разберёмся».

Ах да, забыл представиться, что я и откуда.

Зовут меня Джрвтрсрунбрахменштунцер ибн Саид аль Абдурахман. Хотя никто меня не звал в детстве: «Сынок, Джрвтрсрунбрахменштунтер, иди кушать», или «Джрвтрсрунбрахменштунтер, ты сделал уроки?». Надеюсь вы запомнили моё имя, потому-что, как я говорил тысячу лет назад: «Повторенье – мать Учения».

Откуда же я взялся? Тут я должен окунуть Вас в биологию, помните это: «Пестики, тычинка»?

У нас, джинов, всё похоже: мать слепила 75 горшочков, отец туда вдохнул волшебный дым, всё это происходит раз в тысячу лет, затем горшочки закупориваются герметично, но в каждый кладётся «Устав джина». Затем горшочки бросают в море, в моём случае это был Тихий океан вдали от морских путей. Ох, и помотало меня тогда. Тысячу лет я болтался в океане. «Устав Джина» я не то что выучил, я его по памяти расскажу, хоть разбуди в три часа ночи. Другой литературы ведь не было. Хоть я и не видел своих родителей никогда, но я раскусил их план: типа дети без вредного влияния извне поплавают пару тысяч лет, поизучают Устав, запомнят на всю жизнь. Из бесплотного духа в Джины.

А затем меня выловил матрос потешного флота Петра I, Яков Петрович, ставший мне вторым и настоящим отцом. Мы с ним при Гангуте сражались, с тех пор я праздную день ВМФ. Имя моё он выговорить мог только после бутылки рома, поэтому я Жека.

Ищу сейчас ту, единственную и неповторимую, которая мне слепит 75 горшочков, в которые я вдохну волшебный дым. Мать моя на полях устава тоже оставила наставления: «Сынок, от физической близости с женщиной, без духовной – рождаются Иблисы», а я не хочу Иблисов.

Такой у нас поиск любви, у джинов, тернистый.

14. О времена! О нравы!


В один прекрасный день по воле божьей или по воле случая в семействе Безугловых родились две девочки-близняшки. Нарекли их просто и без затей — Поля и Оля. В детстве они часто путешествовали, успев повидать множество российских городов и деревень в свои неполные десять лет. Но не потому, что имели тягу к перемене мест, а потому что их родители испытывали нежные чувства ко всем горячительным напиткам, но при этом вовсе не имели своего жилья и постоянной работы. Это был их осознанный выбор, а дети просто считали, что так и должно быть в жизни. Сегодня ты здесь, а завтра там. Новые города, новые знакомства и бесшабашная, весёлая жизнь без особых обязательств, без походов в школу по утрам и зубрёжки уроков по вечерам.

Но органы опеки не даром едят свой хлеб и однажды всё же настигли неуловимую семейку. Оказавшиеся в итоге в детском доме, сестрёнки с горечью осознали, что счастливое детство как-то быстро закончилось! Система захватила их в свои цепкие лапы и стала готовить к долгому жизненному пути, который назвала истинным и единственно верным. И посчитала, что девушки готовы к самостоятельной жизни лишь после их совершеннолетия.
***
Надеюсь, вы знаете, что выпускников детских домов государство не может просто так выставить из этих богоугодных заведений на улицу. И нашим повзрослевшим героиням были дадены две уютные квартирки, по одной на каждую, для последующего проживания и обустройства семейного гнёздышка. Но тут, откуда ни возьмись, на горизонте появились блудные родители и жалобно так попросились переночевать. Ну, папа с мамой — святое дело! Отказать невозможно. Предки пожили в тепле и уюте пару недель, им всё понравилось и они наотрез отказались выселяться.

Вот тогда Оленьке и Полине открылась простая истина — нужно выходить замуж и как можно быстрее. Да здравствуют многочисленные сайты знакомств, а также молодёжные тусовки и прочие дискотеки! Правда из приданного у них было всего две вещи. Это их неземная красота и девственность, которую они умудрились сохранить в джунглях детского дома. В наш просвещённый век, имея доступ в интернет можно получить кучу разной и полезной информации. Поэтому узнав, что некоторые шустрые особы сподобились очень выгодно продать свою девственность, сёстры взяли это себе на заметку, и решительно пресекали всяческие поползновения и подкаты со стороны озабоченных парней. А девчонок и вправду природа красотой не обделила! Они и без макияжа заставляли оборачиваться всех встречных мужчин, а в боевом раскрасе легко сражали наповал всех в радиусе километра!

Братья Феликс и Альберт были погодками. Родиться в богатой семье, это уже половина жизненного успеха, ну а вторая половина зависит исключительно от тебя самого. Именно эту истину внушал им отец многие годы. Повзрослев, братья поняли, что быть мажором — это круто, весело и весьма приятно! Но один момент всё же омрачал существование этих парней. Им обоим нравился один и тот же типаж женщин. Стоило одному из братьев познакомиться с симпатичной девушкой, как второй тут же начинал сходить с ума, пытаясь отбить её и разгоралось нешуточное соперничество. А уж подраться за прекрасную даму, это как водицы испить. Можно сказать, как обязательный элемент программы. Повстречав Ольгу и Полину на какой-то тусовке, они сразу же прониклись важностью момента и не раздумывая бросились в атаку.

Сёстры Безугловы на ухаживания мажористых братьев ответили решительным "Да", и попутно пояснили, что они имели в виду.
Первое: Мы не такие! Цену себе знаем и это не обсуждается.
Второе: Очень хотим замуж, поэтому отношения без обязательств — это не к нам.
Третье: В постель к вам прыгнем с превеликим удовольствием, но... только в первую брачную ночь. После пышной свадьбы. А потом свадебное путешествие в жаркие страны, где они никогда не бывали.
Это был явный блеф и девушки и рисковали нарваться на дальний посыл, но всё же озвучили свой райдер. Но Альбертика и его брата уже ничто не могло остановить. В любовном угаре они были согласны на всё!
***
Шейх Саид ибн Рашид аль Максум был человеком образованным. Знал толк в развлечениях и маленьких радостях жизни. А ещё он обожал жениться. Но гарем у него был небольшой, ибо приведя в него очередную жену, он отпускал на волю одну или двух опостылевших супружниц. В итоге все были довольны, да экономия к тому же. Миллиардеры тоже деньги считать умеют. Как-то вечером, отдыхая от тяжёлого трудового дня он просматривал сайты знакомств и наткнулся на анкету наших сестёр.
— А близняшек то у меня в гареме ещё не было, — с горечью подумал он и тут же отправил своего помощника в далёкую Россию с наказом отыскать прелестниц и доставить их пред ясные очи жениха. На кастинг, так сказать, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно потраченные деньги.
Помощник шейха был опытен в таких делах и красноречив, так что ему не пришлось долго уговаривать русских красавиц. Кто же откажется на красивом самолёте отправиться в сказку к прынцу?

Во дворце за ужином и произошло их первое знакомство. Принц был вежлив и учтив, он любил вести светские беседы и сразу же покорил сердца наших героинь. В разговоре он ненароком обмолвился, что испытывает постоянные трудности с тем, как потратить свои динары, доллары и прочие ценные бумаги. Дальше Саид ибн Рашид мог и не продолжать, дело было сделано! Оля и Поля для виду, конечно, пошептались между собой, сказали, что им нужно подумать, но в конце ужина синхронно кивнули и сказали что-то типа, мы ваши навеки и всё такое...
Вот только жаль наших женихов, что остались ни с чем. Мол, очень неудобно перед ними. Шейх как-то по простецки почесал намечающуюся лысину, и решил, что предложит им хорошую компенсацию, и впридачу ещё двух своих наложниц, которым дарует вольную.
Эту новость помощник тут же озвучил по телефону братьям Свистоплясовым и предложил в ближайшее время приехать за своими подарками.
***

Мораль? А нет её в этой истории. Здесь аморально всё от начала и до конца, и скажите мне что так в жизни не бывает...

Бонус:

Элеонора

Зелёная стоптанная левая мужская тапочка Элеонора сорок второго размера, лёжа под диваном, грустила. Она страдала от любви. Чего только не довелось ей испытать во имя этой любви! Боль, пытки, грязь, слюни и даже… Нет, она не будет думать об этом!
Элеонора брезгливо задрожала, вспомнив, что именно хозяйский кот проделывал с ней. После чего пришлось пережить ещё и мучительную помывку и сушку на батарее, где её забыли на полгода... А ведь та тварь делала с ней и другие, не менее отвратительные вещи! Но очень, очень унизительные…

Впрочем, она была готова терпеть абсолютно все, лишь бы он вновь соединился с ней. Её мужчина. Её любовь. О, он не нужен ей весь! Ей достаточно только одной ноги! Левой! И только левой! Ах, когда в недра Элеоноры погружалась его нога… Иногда дразняще, мучительно медленно, неуверенно, а иногда резким, обжигающим её недра рывком, казалось, могущим прорвать ее насквозь... Когда же вся, до упора, Элеонора буквально натягивалась на его стопу, она была готова кричать и биться в судорогах от всепоглощающего счастья, и чего-то такого, чему она пока не смогла придумать название, но это было… Хорошо. И когда после этого Элеонору вдруг срывало с возлюбленного и влекло под диван, шкаф, тумбочку или еще куда, где она, размякшая, слегка влажная, довольная, могла спокойно лежать и сладко сжимая и без того стоптанный задник, переживать случившееся снова и снова. И ждать Его.

Но, увы, часто ожидания не оправдывались, и тогда случалось кое-что похуже опозорившего Элеонору хозяйского кота. И даже хуже стирки! Это… Чужая нога! И она даже не была мужской! Она бесцеремонно извлекала Элеонору из ее укрытия, куда ее заботливо спрятал Он, видимо, зная, что может грозить беззащитной тапочке в этом жестоком мире, и… Надевала её! Да! Чужачка, не замечая сопротивления, напяливала Элеонору, буквально пронзая ее судорожно сжавшееся в ужасе нутро, и громко шлёпала ею по полу, спотыкаясь, билась ею о всевозможные углы. Это было ужасно, отвратительно и противоестественно. Это было невыносимо. Это было изнасилование.


– Всё страдаешь, убогая? – послышался тихий, хрипловатый голос. – Всё ногу хозяйскую вспоминаешь?

Похожий на клубок домовой подкатился к Элеоноре и, чихнув от пыли, взмахнул руками – ниточками. – Порядочная обувь давно рядочком лежит, тихо своей судьбины дожидается, а эта… Стыдобища!

Тапочка заерзала, стараясь стать меньше, незаметнее, но хранитель очага не обратил на это внимания.

– Жаль мне тебя, глупую, особливо опосля того случая с Маркизом… Я ему шерсть, конечно, потом за это спутлял как следует, но тебе-то не легше… Ладно уж, помогу, чем смогу. Но токмо до полуночи! Более моих силов не хватит! Где там твоя пара правая?

Перед ошарашенной Элеонорой возникла правая тапочка. Домовой что-то крякнул и на месте стоптанных тапок возникли ослепительно белые, красивые, с точки зрения домового, мужские кроссовки, неизвестной модели.

– Видал что-то похожее вчерась по этому вашему телевизеру, – буркнул домовой и переместил обновку на коврик у выходной двери. – Носитесь на здоровье. Но помните: в двенадцать часов превратитесь в тыкву, тьфу, в тапки! Впрочем, всё равно сделать ничего не сможете.

Не дожидаясь благодарности, дух дома исчез.
Элеонора ощущала себя сильной, мощной, красивой. Она готова была прыгать и верещать от радости, если бы умела. Теперь, кроме навязчивой мечты о хозяйской ноге, у нее появилась новая тяга. Что-то внутри неё рвалось вперёд и только вперёд. Правый кроссовок не подавал признаков жизни – он давно, ещё будучи тапком, оцепенел, превратившись в безжизненный предмет.

– Танька, ты всё-таки разорилась и купила мне новые кроссовки! - голос хозяина, казалось, прошил Элеонору насквозь, вызвав приступ томления и дрожи предвкушения. - Я тебя обожаю!

"О, тапочные боги!" - мысленно возопила Элеонора, когда предмет ее страсти принялся протискиваться внутрь. - "Да! Да! Ещё! А теперь назад! И обратно вперёд! Наконец-то!"

– Правая тесновата, а так, в самый раз! Я на пробежку, обновку выгуливать! – крикнул в сторону кухни хозяин и, не дождавшись ответа, вышел из дома.

Элеонора была счастлива. Никогда ещё нога не находилась так долго внутри неё. Никогда не двигалась столь… Интенсивно. А мерные удары об асфальт добавляли остроты в их обновлённые отношения.

"Спорт – это жизнь!" – решила Элеонора и… Полетела на землю вместе с хозяином.

– Выворачивай карманы, козёл! - рявкнул кто-то и вдруг Элеонору схватили и грубо потащили с ноги. – Кроссы тоже гони, пригодятся. Толян, держи его, чтоб не рыпался!

Элеонора почувствовала холод внутри себя, а затем в неё стали грубо заталкивать нечто огромное, вонючее, потное.

– Недомерок долбанный, тапки как у Золушки! Еле влез... Твою мать, я далеко в них не уйду. Ведьме своей отдам. Толян, кончай его!

Элеонору распирало. Казалось – еще немного, и её разорвёт в клочья. Это было хуже хозяйкиной ноги и забав кота. Хуже забвения под кроватью. В районе задника добавилась новая боль – левый кроссовок пытались содрать при помощи его собрата – правого. Нет уж! Заметив лежащую неподалеку её любимую ногу, а с ней и хозяина, Элеонора напряглась изо всех сил, стараясь сдавить вторженца, сломать, стереть в порошок.

– Серый, менты, валим!

Серый вскочил на ноги и тут же повалился на землю – правую ногу сдавило, будто тисками. Что-то хрустнуло. Раздался дикий болезненный вой, смешиваясь со звуком сирены. Элеонора расслабилась и, теряя сознание, слетела с ненавистной ноги.

Пришла в себя она на обычном месте – под кроватью. Судя по тому, что Элеонора всё ещё была кроссовком, времени прошло совсем немного. Загрустила, понимая, что больше ей никогда не испытать радость бега. В тапках не бегают...

– Что, героиня, печалишься? – прокряхтел рядом знакомый голосок. – Ждёшь, когда тапком станешь? Не дождёшься. Уже давно полночь миновала. Решил я тебя, за то, что хозяина нашего спасла, наградить. Ходить вам теперь, подруги, кроссовками, до скончания века. И сносу вам не будет. Я сказал.

Бонус 2

Хватайте ветер, мои кони
Рассыпаясь на осколки,
И уставший от погони, я говорю вам только...
Разбегитесь над полями, здесь ведь столько много места...

Вы бегите мои мысли, ведь меня никто не спросит
что я чувствую сейчас. Почему так происходит?
Это сон или наваждение?
Я последний или первый? Я герой или или убийца?

Что скрывают мои лица, кто я без тебя?
Я иду к рассвету солнца, я как роза на песке.
Я готов, Я вырву сердце, чтобы осветить дорогу.
Наконец всё изменилось, разделилось до и после.
в голове одни вопросы и ни одного ответа

Мой телефон давно отключен, он давно уже не звонит
На высоком крае, он из пустоты...
И больше неважно, кто мне звонит,
Если это не ты.

Когда наступит осень в сердце у тебя
Утомлённая летом, уставшая осенью
Принесённая лёгким ветром.
Улетишь ты ярким светом на другую планету.

Я хотел найти ответы,
Окрылив себя мечтою.
Если жизнь казалась пыткой, искал страсть в дыхании тобою.
Будет день опять с рассветом, И одарит красотою.

Тебя нет рядом, и я могу делать все что захочу,
Я могу делать всё что что захочу.
Но я не хочу никого кроме тебя.
Но ты далеко. Но однажды мы обязательно встретимся. Моя малышка.

Вы почему минусы наставили? Тема добрая.

Маловато. Маловато будет! Я думала, больше выйдет...

Акация
Может, стоит условия добавить в описание? А то читали не поймут, к чему вся эта вакханалия.

Добавила. Наслаждайтесь.)

Ага!!! Мы строили строили и наконец можно срать в комментах. Ща почитаем в обед че тут эти буквоизрыгатели натыкали своими корявками.

Это сообщение отредактировал JackMcGee - 5.10.2023 - 09:16

Формально слово "буквоед" к пейсателям не очень применимо.
Они ж буквы извергают, а поглощают их - скорее чейтайтели.

Исправил. Но в целом, сами пишем - сами и читаем... Остальные шпалами кидаютца.

Почитаем! Спасибо, авторы!

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Пока просто пробежался глазами, попробовал на вкус буквы, но один рассказ сходу заставил в себя вчитаться.
Кажется, одного из фаворитов я уже обнаружил.
Одному из авторов удалось, на мой, взгляд, создать настоящий, без дураков, текст, которому не требуется прибегать к оправданию в виде указания на ограничения, наложенные конкурсными условиями.

Это сообщение отредактировал Horizen8 - 5.10.2023 - 09:20