ВЕЧНОЗЕЛЁНЫЕ ПОМИДОРЫ, Как мы жили и служили(обновлен 12.03.11)

Рассказ отредактирован и дополнен иллюстрациями от автора ... 12.03.2011 г.

К чему приводит ИДЕАЛИЗМ или любовь к стране ВЕЧНОЗЕЛЁНЫХ ПОМИДОРОВ



Письма самому себе из Армии, прочтенные через тридцать лет «потом»

Появилось в последнее время, огромное количество всевозможных ужастиков и бредней о порядках и службе в Армии. А сколько «сугубо документальных» роликов зверствующих дедах, например, в Интернете, которые поставлены бездарно и людьми, не имеющими элементарных понятий что такое «казарма». Более того постановщики эти даже не задумываются, что любой «супердед» из такого ролика автоматически, что называется «срок себе с пола поднимает».
Многие современные журналисты с высоким профессионализмом и принципиальной гражданской непримиримостью, как они считают, стращают население страшными дедами, офицерами людоедами, нечеловеческими порядками, царящими в военных городках и казармах. У большинства этих людей опыт службы, или вернее «вообще армейский опыт и знания» ограничивается сборами ВУЗовскими или, в лучшем случае, срочной службой, а у многих и такого не имеется.
А потом, что тут хитрого то? В армейской то теме? Что сложного в «сапогах»? Всё же видно. Ну, подумаешь, немножечко неправду написали. Армия большая, авось угадаем – где-нибудь ведь и такие безобразия есть. Зато вон, какие умные и непримиримые борцы за…. А дальше и непонятно. За какое такое «что» борцы эти ратуют.
В пылу борьбы элементарных вещей не учитывают, что в Армии кроме современной боевой техники и вооружения существуют ещё и такие прозаические вещи, как столовые, территории частей, туалеты, наконец, которые надо содержать, чистить, мыть.… И чтобы бойцов от этого всего освободить, надо будет на одного рядового троих обслуживающих содержать. А что объекты военные охранять надо, караулы выставлять, технику всякую и мыть и обслуживать ну и про прочую прозу жизни забыли, да и не знали многие.
Есть резон, например, в привлечении действительно специалистов в таком деле, как приготовление пищи или ремонт техники. НО как будет выглядеть штат уборщиц в казарме, например? Или мойщиков машин? Или сторожей объектов. И помимо прочего - это расходы. И расходы весьма солидные. Да и не в одних расходах дело. Впрочем, эти все рассуждения уже из другой области.
Итак.
Зачем всё это? А, как говорится, чтобы знали.
Это, повторюсь, не агитация и не в противовес сегодняшним визгам и стонам «поколения пепси» про армию. Это просто рассказ про то, как жили и служили мы. Как это было у нас.
Так случилось, что пришлось мне за службу свою и в солдатской куртке походить и в кителе офицерском. Послужить в боевых частях первого эшелона за пределами страны. Просто в строевых частях в Союзе, во внутренних округах службу увидеть. Даже по штабному паркету в туфлях походить. Пройти по лесенке от самого низу, так сказать, и …до определённой ступени.
Но здесь речь пойдёт о службе срочной. Именно о том, что нынешнюю молодежь так пугает.
Лет прошло много и вопрос «А как ты всё это помнишь?» закономерен. Тут стоит обратить внимание на подзаголовок.
Нашёл я старую папку. А в ней конверты. Невскрытые. Не очень много, но, сколько было – все мои. Мои письма из армии. Мне!
Учитывая режимность, а она в то время была серьезная – не в пример нынешним временам, никаких дневников вести и думать мы не могли, я писал письма… себе. И пролежали эти конверты почти тридцать лет. А потом, как я уже сказал, нашлись. И прочтены были. И захотелось мне рассказать. Вспомнить. А вдруг кто-то прочтёт и найдётся, например. И что вы думаете? Спасибо Интернету. И нашлись и… даже те, кого я тут, что называется, лишь обозначил, поскольку и видел то какие-то часы в своей жизни.
А что получилось из этого – перед вами. И как вышло – судить вам.
И пару слов вот о чём.
Все описываемые события имеют под собой действительную реальную основу. Ну конечно где-то немного…, не без этого. Но только для пущей красочности изложения.
Все имена людей хороших и настоящих тут названы без изменений. А вот люди, которые были тогда «так себе» или даже… я намерено, сократил или изменил. Почему? А вдруг они изменились? Так зачем? Но те, о ком тут упомянуто персонажей этих, я думаю, узнают и подтвердят, что такими они примерно и были. И пусть никто не обижается, ведь «… каждый пишет, как …».
А эпиграфы, которые перед некоторыми главами в тексте присутствуют, взяты из великой поэмы о солдате Александра Трифоновича Твардовского «Василий Тёркин».



I. ПЕРЕД ТЕМ КАК …

И чем не жизнь ….
(может и лишнее, но для завязки сюжета не вредное)

Первая половина семидесятых. Москва. Осень. Начало ноября. В то далёкое и славное время практически любой восемнадцатилетний парень жил в преддверии призыва в армию. Студенты, и прочие с отсрочками – это разговор отдельный. А остальные готовились в дорогу. И истерик особых по этому поводу не было. Просто было нормой. Не нормой было, как раз, наоборот. Армию тогда чтили, и народ военных любил.
Но это всё было в перспективе, а пока жизнь была прекрасна. Батя ушёл в отставку, и они с мамой жили на даче почти девять месяцев в году. Пенсия военнослужащего в те годы была вполне реальной и позволяла семье жить достойно плюс конечно подсобное хозяйство старики развели. Курочков там всяких, кроликов и т.п. А папа ещё к тому же и пчеловод был знатный. Это у него хобби по жизни такое было, говоря современным языком. В любой части, где ему пришлось служить, остался сад, теплица и пасека. В последних двух не уверен, что по сей день сохранились, но сад в Немчиновке и сейчас жив, сам недавно видел. Причём делалось это не по службе, а именно в свободное время, как развлечение.
Квартира в полном распоряжении. Делится, правда со старшим братом, но тот ещё холостой и поэтому никаких проблем не возникает. Да и комнат в квартире три, всем места хватает. Здорово, правда?
Плюс практика началась. Работаем в телеателье, не примуса, но телевизоры починяем. Как умеем, но починяем – жалоб нет.
Норма там, у взрослых мастеров была, восемь нарядов. Но им-то семьи кормить, а нам, как практикантам всего по три-четыре наряда полагалось.
И чаще всего нам поручалось АО, т.е. абонентское обслуживание. Что это такое? Проще говоря «всё включено в течение года». Платит, значит, человек рупь двадцать в месяц и, если что с теликом происходило, то всё «за счёт заведения» независимо от стоимости работ и деталей. Продление гарантии, если по-современному. И обязательное ежегодное обслуживание, тоже бесплатно. А выполняешь его, это обслуживание за пятнадцать-двадцать минут.
Мастер, его выполняющий, на дому у клиента получал в зарплату копеек восемьдесят, вот мужики эти наряды брали только, что называлось - «по залёту». А делать было надо. Вот нам молодым зелёным и поручали эту ответственную, но не приносящую ощутимого материального результата, работу. Считалось, что нам много денег не надо - это раз, да и платили нам, как практикантам, всего тридцать процентов от заработанного – это два. Да мы и не протестовали особо, а потом и прав то у нас не было практически. Практиканты, что тут добавить.
Но потребности были, не то чтобы много, но были. И конечно мы искали способы их удовлетворить. Благо старшие товарищи-наставники помогали не только профессию освоить, но и секретами, так сказать, повседневного бытия делились.
Например – «интервью». Что это такое?
Утром к окошечку «Диспетчер-приём заказов» всегда выстраивалась очередь. Люди приходили оформить вызов мастера на дом. По телефону это было сделать, в принципе можно, но весьма сложно, а потом процент телефонизации в то время был ещё весьма и весьма невысок. Прямые контакты мастеров со страждущими услуг сферы нашего обслуживания гражданами не просто не приветствовались, а даже были категорически запрещены. А посему пресекались и карались строго…, но теоретически. Практически смотрело начальство на подобные шалости сквозь пальцы. Тем более, что главный инженер (потом директором стал), старше нас был на пяток лет всего, да и вырос в соседнем дворе.
Так что этому приёму, я про «интервью», выучились мы быстро и исполняли его весьма искусно.
В чём заключались «правила съёма»? Т.е., извините, «интервью».
Идешь себе вдоль очереди неторопливо – к окошку. Мало ли какие дела у меня к диспетчеру? Наряды на сегодня взял, а что-то непонятно, или там ещё чего. И внимательно смотришь – что у человеков в руках. Те, кто держит бланки этих, вышеупомянутых договоров на АО, те нам не надо. Мы и так к ним придём, но через недельку - десять дней, ибо на «раньше» заказы не принимали.
У кого-то паспорта на телевизор. Это тоже не наши люди, потому как, скорее всего гарантийные клиенты.
А вот у кого бумажечка простая, тут надо быть повнимательнее. Ибо над окошком висело объявление, в котором уважаемых клиентов просили написать заранее ФИО, адрес, телефон, модель ящика и чего с ним такое, чтобы диспетчер при оформлении заказа время на бестолковые вопросы и ожидание ответов не терял. Для ускорения, так сказать. Вот это наши люди, ибо платить за ремонт собираются в полной мере.
Итак, к окошку подошёл, наклонился, внимание диспетчера своим вопросом от очереди отвлёк.
Тут же следовало неизбежное возмущение граждан, стоящих в очереди, Ну как же - молодой и наглый лезет к окошку – мол, постоишь, не рассыплешься.
Почему граждане возмущались? Это как раз понятно. У меня же на лбу не написано, что я телемастер. Бейджиков тогда советские люди не носили, моды такой не было, а потом мы ж не они, у нас же собственная гордость. Вот и объявляешься на весь зал – мастер я, спросить надо кой - чего. Народ тут же успокаивался. Ворчали, конечно, но про себя.
Это и было главной целью, т.е. объявить себя. Потому как вы помните, правда жизни была суровой. Срок выполнения принимаемого заказа был не менее недели, как было сказано, а ведь телевизор – это: «…нам не окно, целый мир…», скучно без него осенними вечерами, скучно и неинтересно. И никому неделю ждать не хочется. А народ то был ушлый…, ох и ушлый был народ. Все хотели побыстрее и без очереди.
Особенно если фильм многосерийный какой-нибудь шёл, или там чемпионат какой.
Одним словом, пока обратно вдоль очереди топаешь, бумажечки четыре подхватишь вместе с заверениями в братской любви и безмерной границы предполагаемой благодарности.
Т.е. принимаешь ту же норму, но с одной лишь разницей. То, что клиент заплатит за работу – всё наше. Налог с государства, так сказать, за молодость и беззаветно – бескорыстную взаимную с ним любовь. В итоге – в среднем - четвертной билет ежедневно зарабатывался, подчёркиваю – ЗАРАБАТЫВАЛСЯ, а не крался или отнимался. А налоги…, потом сочтёмся, будет случай.
Т.е. все составляющие прекрасной полноценной жизни были налицо, молодость, квартира, немножко денюшек, относительная бесконтрольность и т.о. полная свобода действий и выбора в смысле проведения досуга. И если учесть, что работали мы с другом Санькой, с которым вместе и выросли и..., то сами понимаете, нам хватало на безбедную и весёлую жизнь.
А проводился досуг всегда весело и примерно так.
Вечерочком на Новый Арбат. Кафе «АНГАРА». Рупь - такси до Арбата, два швейцару дяде Мише ибо, завидев нас, он раздвигал очередь и громко басил:
- Пропустите, граждане, заказано. У молодых людей столик уже накрыт
А учтите, что тогда в любой более-менее приличный ресторан или кафе вечером было просто не попасть. Арбат в период с пяти до шести вечера кишел очередями в эти самые заведения, которых там было довольно много. И рассасывались эти очереди только ближе к девяти. Когда или всех, кого можно было, или тех, кто проплатил, пускали, или замерзшие и потерявшие надежду организованно и культурно выпить и потанцевать граждане расходились выпивать и проводить свой досуг, но уже неорганизованно.
А цены были – как сейчас помню. Салат «Столичный», рубль десять. Ассорти рыбное – семужка там, белужечка, осетринка холодного и горячего копчения – два с небольшим хвостиком. Ассорти мясное: колбаска, буженинка, ветчинка – около двух рублей. Лангетик с картошечкой жареной, не путать с фрёй нынешней – два с малой толикой. «Либфраумильх» литровая бутылка – около трёшки. Коньячку грамм стописят - двести – три с копейками. Ну, там ещё чего-нибудь по мелочи, да рубль Гале-официантке. Двадцатничек на двоих. Если, опять же появлялась необходимость, то нашего с Саней заработка вполне хватало и пару шампусиков с собой
прихватить, если запасено дома не было. И на то, чтобы необходимость эту, после «…музыку послушать, новый диск Битлз, вчера привезли… потанцевать в спокойной обстановке…» домой на такси отправить, вполне оставалось. Ну и чем не жизнь?
И надо было мне второго ноября возвращаться от входной двери, чтобы трубку телефонную поднять? Ведь уже выходил – на работу опаздывал. Ну не дурак?
Как показали дальнейшие события - дурак! И к тому же неисправимый.
Но! Что выросло – то выросло!

Хмурое, но судьбоносное утро

Итак, банальное утро, которое приходит каждый день. Вчера добраться до постели, т.е. лечь спать, удалось скорее рано, чем поздно. Время же субстанция относительная. Три часа ночи – это поздно, а три утра – рано. А вставать приходилось ещё раньше, в смысле времени на сон катастрофически не хватало. Исходя из вышесказанного, по утрам всё происходило так, как известно любому. Бегом и с опозданием. И вот, открыв уже входную дверь и перенеся ногу через порог, услышал я телефонный звонок. Ну и что? Не видеотелефон – же, иди себе на работу, тем более что уже опаздываешь. Нет, вернулся и схватил трубку…, балбес.



- Алло, слушаю вас!
- Здравствуйте. Вас беспокоят из военкомата. Позовите, пожалуйста, - ну вы сами поняли, с кем оттуда хотели поговорить.
Мне бы соврать, что, мол, уехал к больной бабушке в Караганду. А лучше не уехал, а пешком пошёл, решив по дороге собрать букет лекарственных трав, засушить их и отвар целебный приготовить от которого старушке станет легче, так мол, врач рекомендовал. А то не выздоровеет бабушка. Придет, мол, в Караганду, встанет там, на воинский учёт, тогда и звоните. Так ведь нет, непогасшие ещё в душе пионерские костры и комсомольский, ети его…, задор вмешался в спокойный и комфортный уклад моей молодой жизни.
- Это я! - произнёс я роковую фразу, предопределившую мою жизнь на ближайшие десятилетия.
Малыш беспокоит – голос сразу из вежливо-корректного стал жестко-командным, - вам надлежит прибыть сегодня к десяти ноль- ноль на призывную комиссию. При себе иметь….
На личности прапорщика Малыша из нашего военкоматстоит задержаться. Двух с лишним (если и прибавил, то совсем немного) метровая человечина, поперек примерно такой же. Наградные планки на груди явно говорили о том, что мужик где-то отдавал свой интернациональный долг. Хотя в то время этого термина ещё не существовало, просто где-то воевал парень за торжество интересов, естественно мирового коммунизма и идей пролетарского интернационализма. Отвечал он, вернее курировал вопросы, набора в военные училища, в нашем районе. А я в десятом классе вдруг решил, что карьера военного для меня просто..., вообщем - жив не буду без погон.
Бредили мы в то время автомобилями, автоспортом и т.п. игрушками. Поэтому поступать я решил, в училище автомобильное. В Рязанское соваться при моей успеваемости было – без вариантов, поэтому выбрал я Уссурийское. Тайга там, романтика. Слава Богу, медкомиссию по зрению не прошёл, а от училища связи, даже Орловского КГБ, гордо отказался. Вот Малыш меня «… ещё тогда приметил и взял на карандаш…».
Ну ладно, вернёмся в то хмурое ноябрьское утро.
- Извините, у меня отсрочка, я все бумаги неделю назад предоставил – попытался я как-то изменить роковое течение судьбы, но мои жалкие потуги успехом не увенчались.
- А никто у вас отсрочку и не отбирает, просто надо придти на комиссию, порядок такой. Отсрочка то у вас всего на год, служить потом всё равно придётся. Так что в десять, без опозданий. Повестку получите в комнате номер пять у меня, когда дело после комиссии сдадите, так что на работе проблем не будет. Ясно?!
И трубка противно запищала короткими гудками. Вот, блин, думаю, попал. И деваться ведь некуда, надо ехать. Поехал.

Первая призывная комиссия

Я не открою никакой Америки, рассказав про призывную комиссию. Ибо многие, кто читает этот опус, представляют на своей шкуре, что это такое.
Приехал я в военкомат.
- Здрастье.
- Здрастье.
- Я по делу. Мне звонили….
- Вам в комнату номер такой-то.
На двери табличка. Называется «Содержание доклада призывника….» Дословно не помню, но суть примерно такова. «Призывник такой–то (упор сделан на то, чтобы чётко и громко назвать свою фамилию имя отчество) прибыл для прохождения призывной комиссии», после чего предъявить паспорт и, получив личное дело идти комиссоваться, в смысле комисситься, вообщем комиссию проходить. Вошёл, доложил. Насторожило меня то, что тут же мне был задан вопрос – где повестка? И после ответа, что я, мол, по звонку (хи-хи) моё личное дело было извлечено из отдельной стопки. Получив бумажную папку, на которой было жирно написано «ПРИПИСНИК ……..», я чутарика прижмурился. Хорошее такое название, доброе.
Выхожу в коридор, там паренёк парится с повязкой, на повязке написано почему-то «ДРУЖИННИК». Ну, объяснил он, что дальше вот в эту дверь, там раздевалка. Потом в одних трусах на комиссию, на второй этаж. На вопрос, а зачем раздеваться на первом, парень резонно ответил:
– А чтоб не скучно было.
Зашёл, разделся. Попытался оставить на ногах ботинки, но был сурово завернут назад. Снял. Носки оставил, рассудив, что по лестнице идти по бетонной, да и пол не очень чистый. Не прошло, заставили снять и их. Почему трусы оставили, не понимаю до сих пор.
Ладно, поднимаюсь на второй этаж. На площадке топчется группа пацанов, одетых, вернее раздетых, так же как и я. Оказывается очередь. Кто-то выходит, следующий заходит. Я-то думал – зашёл, прошёл быстренько и вышел. Ан нет. Когда дошла очередь до меня, было уже не до смеха. Холодно же на площадке. На улице ноябрь, и двумя пролётами ниже дверь на улицу. Зачем надо было выгонять из раздевалки и держать нас босиком и голыми на холодной лестнице я до сих пор понять не могу.
Входишь в зону досмотра, т.е. проведения призывной комиссии. Это тоже был коридор, и в нём было потеплее. И двери с надписями «ЛОР», «ОКУЛИСТ» и т.п. и т.д. На каждой двери обязательный плакат с текстом доклада. Ладно, пошли. Как медкомиссию в военкомате проходят, знаете? Всё что ни расскажи, думаю, все уже слышали неоднократно. Так что не стоит.
Часа через три дошёл я до двери с надписью «Призывная комиссия».
Захожу. Докладываю. Полковник в центре стола берёт мою папку, листает и объявляет:
- На основании Закона о всеобщей… короче пятого ноября явиться с вещами для отправки в … вообщем пришла пора отдавать священный, почётный и даже, не побоюсь этого слова, конституционный долг Родине. Вот распишитесь в получении повестки.
Я ему:
– У меня отсрочка, мне учёбу закончить надо, вам же лучше, типа готового специалиста получите и т.д.



Мне в ответ:
- Где бы вы хотели служить?
А дело по рукам уже пошло. В белом халате, врач, наверное, перечисляет мне, что во флот, десант, авиацию и куда-то там ещё мне нельзя. Зрение у меня не стопроцентное. Ну, думаю, хоть тут повезло. А то передо мной парень вышел со слезами – во флот угодил, на три года, аж поплохело человеку. В любимые и вожделенные автомобильные части тоже нельзя, прав нет. Права то были, но так я им и сказал. Права с легковой категорией это, знаете, при правильном использовании …. Вообщем повестку в зубы и иди, собирай сидор. Куда денешься, расписался, повестку взял и понуро так поплёлся к дверям. В спину окрик:
- Строевым! Голову выше! Ты же служить идёшь, а не в тюрьму.
Ага, щаз!!!
Вообщем вышел я из военкомата в унылом настроении. Зашёл в фабрику-кухню, там всегда пиво импортное было, взял две коробки «Стелы» (по-моему, индийское) и литр водки и поехал в ателье, отвальную играть.
Радостным и положительным во всем этом деле были два момента, даже три.
Позвонил я в училище, мастеру, предупредить, чтоб он меня больше не ждал, а он мне через час перезванивает и говорит – давай приезжай, диплом забери. Я назавтра поехал и получил диплом. Ни экзаменов тебе, ни дипломного проекта не делал, а корки дали. Пришлось, правда, в тонкой ученической тетрадке написать что-то типа дипломной работы. Тема была что-то вроде «Методика определения неисправности в блоке строчной развертки телевизионного приёмника УНТ 47/59». Мы с Владимиром Ильичём (золотой был мужик, царствие ему небесное) за час справились.
Второй момент – материальной помощи выдали – сто рублей.
Третий – в ателье тоже стольник не пожалели….
Так можно было бы каждый день призываться.
А дело то, на самом деле, было простое, и дело было вот в чём. Был как всегда недобор специалистов, т.е. тех, у кого была профессия. Вот Малыш, весь свой резерв и выложил. Не ответь я на звонок, или тупо – не приедь в военкомат и гулял бы себе и дальше. Но….
Что Бог не делает – всё к лучшему.
А гражданской жизни мне оставалось – два дня и три ночи.

ДВА ДНЯ И ТРИ НОЧИ

Почему дней два, а ночей три? Да всё просто. Получил я повесточку, где черными буквами на жёлтоватой бумаге значилось, что на основании упомянутого уже «Закона о...» с вещами и трёхдневным запасом продуктов для личного питания…, пятого числа с утречка, милости просим пожаловать на призывной пункт по адресу такому-то. А первый день я пробегал, весь целиком. В училище за дипломом, сгонял. В пару магазинов заехал. Брата отловил, отправил его на дачу за родителями, строго наказав приехать с ними завтра…, вы ж понимаете почему? Туда – сюда, и день прошёл. Вот остались только два дня, а ночей три до сдачи тела в военкомат.

Первая ночь.

Вечером, как водится, зашли ребята. Налили, выпили, закусили. Особого веселья, у меня, по крайней мере, на душе не было. Но и унынья страшного не наблюдалось. Внутренне я, конечно, был готов к этому событию, но всё ожидаемое приходит неожиданно. А неожиданно ожидаемое – не всегда бывает радостно. Потому что осознать её – радость эту, времени ещё не хватило.
Конечно, среди друзей была и любимая. Отношения у нас с ней складывались своеобразно. Девочка она была красивая, из очень, что называется, хорошей семьи. Папа выездной, мама. Одним словом была она немного избалованная и слегка эгоистичная, а я что? Папа военный, к тому времени уже в отставке, мама домохозяйка. И сам паренёк, практически рабочий, без особых изысков, в дворовой компании выросший. И отношения у нас были на этот момент абсолютно платонические, может быть, потому что ещё только зарождающиеся. А потом, времена немного другие были – в этом смысле.
Сидим мы, сидим, выпиваем потихоньку, шутим, смеемся, но как-то всё через силу, что ли. А она от меня не отходит, держится за руку и смотрит так проникновенно, а в глазах слёзы. Ну, как же статус то в компании определён строго – «девушка Иваныча», вот и соответствует. А потом она мне на ушко… тихо так, нежно… я, говорит, маме сказала, что сегодня у подружки буду, на даче. Поэтому давай не будем обманывать маму, поедем… ко мне на дачу. Я, хочу побыть сегодня только с тобой. Вот же ё-мое, пойми их после этого, женщин . Я ж ей до этого и кино и театры, и рестораны и цветы…, «… а какие ей песни заказывал …», и ничего. Скромный, в щёчку поцелуй у подъезда, да ближе обычного дистанция в медленных танцах. И всё! А вы как хотели? Повторюсь, семидесятые, да плюс воспитание.
Короче, оставляю я на Санька компанию, и потихоньку мы с ней отваливаем. Дорогу до Жаворонков помню смутно, меня просто колотило в предчувствии. Сами понимаете. Доехали, растопили камин, открыли бутылочку «Старого замка»……
А утром было так. Проснулся я оттого, что сквозь сон услышал скрип двери в комнате. Хорошо ума хватило не делать резких движений, а только глаз чуть приоткрыл. Но успел заметить мелькнувшую в дверном проёме тень, и дверь снова закрылась. Что такое? Любимая рядом, переплетённая со мной, дышит мне в ухо, и вся такая тёплая и нежная. Не стал я ей говорить о смутно возникших у меня подозрениях, разбудив её, а потом …
Вышли мы с ней из комнаты только часа через два. Что, а вернее «кто», ждал нас в гостиной у погасшего уже, конечно, камина, я думаю, вы сами догадались. Подруга, соскучившись, утром позвонила любимой домой. Она, моя любимая, не успела, а может и не захотела ту предупредить о создавшейся ситуации. А может просто забыла. И мама с удивлением узнала, что подруга-то дома. Запаниковав, она позвонила сторожу на участки и тот, естественно, всё честно доложил. Мол, приехала вечером и не одна и никуда не выходили эти оба из дома ещё никуда.
Но до скандала не дошло. Родители то у неё были, в общем, неплохие люди, да и… ну чего теперь скандалить то?
Любимая мне потом рассказала, что в комнату заглядывал папа. Увидев столь пикантную и занимательную картину, решил, что надо подождать, пока мы сами выйдем и маму от опрометчивого шага ворваться к нам и учинить скандал, удержал. Он когда к маме вышел, округлив глаза, ей сообщил, что дочка там не одна, что лежат они оба в кровати и оба …. Мягко говоря, неодетые. В шахматы, наверное, играли, устали и упали. Мама…, но папа успокоил.
Вообщем попили мы мирно чаю, да и поехали домой. Даже о будущем не говорили. Да и то, какое будущее, человек в армию уходит.

Вторая ночь.

Ближе к вечеру выяснилось, что у любимой дома всё-таки имеет место быть серьезный напряг с мамой. И, дабы избежать дальнейших проблем, она решила сегодняшний вечер провести дома. Это был удар!!! Ведь следующий вечер, а вернее ночь, безусловно, должен был быть посвящен ритуалу прощания с родными, близкими и друзьями, т.е. предстояли проводы в армию. Остро встал вопрос – что делать? Идти к любимой и просить её маму отпустить дочку? А куда и для чего? Как маме то объяснить? Т.е. что не объясняй, а мама, она ведь…. Вообщем «засада», говоря современным языком.
Выход из создавшейся ситуации нашёлся не сам собой, но с помощью друзей старшего брата, с компанией которого я проводил времени очень много. Это и байдарочные походы, и всякие поездки и просто частые и продолжительные, как тогда модно было говорить, сейшены. Была организована внеплановая вечеринка у одного из ребят.
Компания подобралась, что называется «своя в доску». Вся братия меня старше на шесть и чуть поболе лет. Ребята все уже отслужили и очень плотно стали меня инструктировать, как себя вести на призывном, в части и т.д. и т.п. Вообщем вечер по обмену опытом. Но кто из нас и когда этот чужой опыт в молодости использовал? Слушать то я слушал, но вот внимать, это вряд ли.
Я, конечно, позвонил раза два-три любимой. Была у меня надежда, что мама одумается и всё-таки отпустит дочку, но, увы.
В некоторый момент времени я обратил внимание на то, что жена одного из друзей очень настойчиво подталкивает меня к общению со своей подругой, которая приехала с
ними. Я чего-то особого в ней не заметил, кроме уже сформировавшейся женской стати, так сказать. Она была постарше, конечно, ей было где-то ближе к двадцати пяти. Для меня, восемнадцатилетнего, практически бабушка. А приглашена она была, это сейчас то, конечно, абсолютно понятно, с единственной целью - скрасить будущему солдату вечер и по возможности ночь. Братишка, будучи в курсе проблемы, расстарался, поднял волну, и друзья откликнулись. Я-то ведь надеялся, что проведу время опять с любимой, но брат с друзьями были старше, опытнее и…. Спасибо им.
Хотя, если сейчас меня попросят как-то описать эту девушку, я, пожалуй, не смогу. Помню, что звали её Валя, вела она себя достаточно напористо и смело, быстро сломив мое некоторое, хотя и весьма слабое сопротивление и размыв смущение, которое присутствовало. Мне-то ведь казалось это чуть ли не изменой страшной. Но Валя быстро, затащив меня, в другую комнату (к двери которой, кстати, никто из народа даже не приблизился весь вечер и дальше всю ночь – понимали, мерзавцы ситуацию, хотя женатиков было всего две пары, остальные тоже со своими подругами и всем была бы эта комната кстати). Там, стащив с себя лёгкий джемпер, под которым ничего больше не было, впрочем, этого «чего» ей было совершенно не надо. И не в размере было дело, с размером то, кстати, тоже было всё в порядке. Просто было вот это самое такое упругое и… вообщем было то, что было, с такими вкусными и аппетитными вишенками, что я не устоял. Пал в одну секунду. Позволив мне некоторое время с этими вишенками и с тем, что они увенчивали позаниматься, всё это благолепие было снова скрыто под джемпером со словами, произнесёнными с нежно материнскими интонациями:
- Успеем ещё, успеем, не спеши. Ты же теперь знаешь что под кофточкой. Это будет сегодня только тебе, ты не горячись. Неудобно, Пойдём к ребятам.
Ход был хотя и иезуитский, но это я сейчас понимаю – умнейшая была девчонка, знала ведь, как я теперь буду на неё смотреть, и какие фантазии будут бурлить у меня в голове. И на какую волну будет настраиваться мой организм. Мои возражения и предложение, даже требование, разрешить посмотреть, а что же дальше, чтобы тоже знать, понимания не вызвали и были пресечены. Змея, вообщем, искусительница.
Всё-таки это здорово, что были у меня друзья старше меня по возрасту и опыту, которые прекрасно знали, что надо было в этот момент больше всего, на собственном опыте, и смогли это всё организовать. Это был огромный и неоценимый подарок. Сколько раз я потом с благодарностью их вспоминал. Сколько мне эта Валюшка снилась. Я ей даже письма писал, рассказывая о тяжёлых армейских буднях и вспоминая этот наш вечер и ночь. А какие ответы она мне присылала. Какой там БоккаччИВО со своим хилым ДекамерТоном??? Сущий ребёнок. Она писала такие эротические рассказы. Главными героями там были она и я, и рассказывалось всё так, что трудно было понять - было это или только будет. Мастерски описывала и предметы туалета и что под ними и эмоции с чисто физиологическими ощущениями. Пацаны зачитывали эти письма до дыр. И, кстати, ни одного не сохранились. Я даже не знаю – по-моему, у меня, их просто заигрывали. Подозреваю, что некоторые вообще до меня не дошли. Но смотрели ребята на меня уважительно, те, кто не завидовал. А те кто…, их дело вообщем.
Итак, выйдя из комнаты, я увидел добродушные усмешки друзей и решил взглянуть на себя в зеркало, чтобы увидеть, что же их так развеселило.
Из зеркала на меня смотрела оскаленная, раскрасневшаяся, взмокшая, практически, харя с ярко горящими похотливыми глазами - только детей и невинных девушек пугать. Танцы, перемежаемые застольем и страшилками-училками про армию, продолжались дальше. А у меня перед глазами стояли эти чудные, задорно торчащие, холмики, увенчанные сочными вишенками. И ничего другого в голову не шло. Естественно я пожирал Валюшку глазами. И представляя себе, что кроется под обрезом не длиной, но и очень короткой юбки, туго обтягивающей это «что» я лишь сжимал зубы и тяжело постанывал, но про себя, не вслух. А она, только кокетливо и задорно улыбалась. Дразнилась.
Через некоторое время, всласть наигравшись и насладившись моими мучениями, Валя согласилась всё-таки ещё раз уединиться и удовлетворить моё любопытство. Как она расстёгивала и потом снимала свою юбочку. Или это делал я? Как и куда делись колготки, и собственно были ли они - я не помню. Я ничего не помню, кроме взрыва эмоций и ощущения её кожи на кончиках своих пальцев и ощущения близости её разгоряченного тела. Вот уж воистину - запах женщины. Одним словом появились мы в комнате часа через полтора, наверное, уже, как мне потом сказал кто-то из мужиков, с довольными и сытыми, ну пусть будет - лицами.
Продолжалась эта вечеринка до середины следующего дня. Так что, рассказ о втором дне тоже выпадает. Когда я приплёлся домой, ума хватило не приглашать девушку на проводы, да и он была не дурочка, попыток пригласиться даже и не делала, на вопросы и справедливое возмущение родных – ты, почему так поздно, скоро уже гости будут собираться, я ответить ничего не смог. Я доплёлся до своего дивана и упал.
Спасибо брату, он пресекал все попытки поднять меня с оного и отвечал на все звонки, что, мол, вечером ждём. Сейчас не может он подойти, вы ж понимаете – мать, сестра и т.п. Ну не дёргайте вы его. А то, что любимая не приехала раньше – она с утра собиралась, помогать, и вообще его заслуга. Как бы я ей всё объяснял. Чего он там ей наплёл, она ж с утра названивала. Что-то там про то, что я поехал с отцом в военкомат на беседу и т.п. Хорошо, что предупредил, что говорил. А по поводу беседы, никаких преувеличений, на неё как раз вызывали. И папа, спасибо ему, съездил. Всё выяснил и привёз хорошие новости, но мне не сказал. Решил сделать сурпрыз, так сказать.
Поднять меня смогли за десять минут до приезда гостей и сразу сунули под душ.

Третья ночь или Проводы. …

Итак, наступил последний перед службой вечер дома. Вечер, перетекающий в ночь. Ночь пьяная и разгульная. Ночь напутствий и слёз. Ночь смеха и глупой щенячьей бравады. Ночь разлучница. Ночь, являющаяся рубежом между детством, юностью беззаботной и взрослой жизнью. Ибо все слова, после окончания, скажем школы, о вступлении во взрослую жизнь, это, простите, пустой символизм. Для мужчины, именно эта ночь в большинстве случаев по - настоящему рубежная. Дальше, за этой ночью наступает взрослая самостоятельная и серьезная жизнь. В ней ты уже не ребёнок. Там с тебя серьёзный спрос. Твоим поступкам, любым и бытовым и служебным, даётся уже другая оценка. В этой жизни цена твоим действиям другая. Ты стал взрослым. Понимание этого приходит позже, но рубеж, для мужчины, лежит именно в этом временном отрезке, в этой ночи.
Что может быть для человека тяжелее собственных проводов в армию? Только, пожалуй, собственная свадьба. И там и тут ты в центре внимания. Ты вынужден всех выслушивать и реагиро-
вать с благодарностью. И чтобы не говорилось, как бы это не говорилось, слушай внимательно, благодари и соответствуй.
Пусть человек, выступающий в данный момент, и никогда в армии не служивший, даёт тебе какие-то наставления, которые глупы до невозможности и почерпнуты им из рассказов других или книжек с фильмами. Ты, вырос в семье военного и знаешь эту жизнь не понаслышке. Пусть даже не испытавший ещё этого, на собственной шкуре, но доподлинно знающий, что и как бывает. Ты видишь и понимаешь, что несут бред – будь любезен улыбаться и кивать. Все эти обнимания и целования, которые с увеличением количества поднятых тостов и выпитых рюмок, становятся всё горячее и навязчивее. Вручаемые тебе подарки, вызывают недоумение в большинстве случаев и некий вопрос внутри себя - ну зачем мне в армии, скажем письменный прибор или джемпер ярко красного цвета. Но чаще, по традиции, вручались конверты с подорожными, что называется, деньгами.
Официальная часть длилась добрые три часа. После чего те, кто не остается на ночь, начинают постепенно разъезжаться. То и дело отвлекают тебя от друзей и танцев с обжиманцами, старательно тебя, целуя и снова что-то желая.
Потом родственники, те, кто постарше, устраиваются на одном углу стола и погружаются в беседу под водочку с закусочкой, а молодёжь уединяется в другой комнате и начинает заниматься тем, зачем собственно и собрались, т.е. дружно и часто выпивая, танцуют и веселятся. Время от времени кто-то вспоминает, причину собрания, подходит и, хлопая по плечу, роняет: «Старик, всего два года … не заметишь, как и пролетят!». И ладно бы это говорили те, кто уже отслужил, а то ведь, в основном, это говорится теми, кто поступил и учится в институте, или девчонки, которым туда не идти точно. И смотришь ты на всё это, и понимаешь, что завтра вечером, ребята соберутся, и снова будут все вместе, а ты уже… и становится как-то очень даже кисловато на душе.
Вот и гасишь эту кислоту танцами безостановочными и пригубливаниями частыми. А желание только одно, остаться с любимой наедине хоть на полчаса, а негде. Там и сям в квартире бродят и сидят, беседуют и.… Увидев тебя, сразу же: «А солдат…», как будто в одночасье все забыли твоё имя.
И в отличие от друзей на вчерашнем сейшене, никто не думает о том, что тебе нужна комната, и нужно оставить тебя на часок - другой в покое. А тут ещё ты уже обрадован, что мама разрешила только до двенадцати, что… ЧТО ДЕЛАТЬ??? И бегаете вы с ней, как беспризорные по лестницам в подъезде.



Обнимаетесь по углам. Только вроде приходит нужный градус момента…, БАМ, хлопает внизу дверь, и шаги по лестнице. Блин! Принимаем невинный вид, закуриваю сигарету, типа разговариваем мы тут. А в голове: «Ну, беги же ты бегом, дуй, давай домой!»
Дело в том, что дом, где это всё происходит пятиэтажный, типовой Дом Офицерского Состав. Лифта нет, и люди идут до квартиры пешком, и пока не увидишь – кто идёт, неизвестно на какой этаж ему надо. И все тебя знают, ты вырос в этом подъезде. И всем известно, что ты уходишь в армию, и каждый остановится, руку пожмёт и пожелает, а дамы так некоторые так ещё и целоваться лезут.
УЙ ЛЯ!!! А время утекает, а напряжение растёт, и начинаешь понимать, что не успеете вы ничего. И соображаешь лихорадочно.
- Ну что делать, что???
И любимая на взводе, ей передаётся твое настроение и сжигающая лихорадка, ведь вам по восемнадцать и сегодняшней ночью всё можно – война всё спишет!!! Со стояние близкое к мозгопомрачению!!!
Кому смешно??? Плакать надо! Это вам не просто так. Впереди – два года казармы, два года несвободы, два года … всего не перечислишь. А тут такая ситуация!!!
И спускаемся мы к квартире весьма поникшие. А навстречу родители лучшего друга, живущего
в пяти минутах, идут тоже проводить.
И вдруг такая яркая вспышка в мозгу, просто взрыв! И кинулся я к ним, тащу их в квартиру,
усаживаю на самое лучшее место, бегу на кухню за приборами. По дороге хватаю старшего
брата за рукав и шиплю ему « … чтоб два часа никуда … из-за стола, понимаешь?». Брат врубается и идёт напрягать печень. Пять минут провожу за столом, внимаю напутствиям и вылетаю из комнаты.
И вот мы, не одеваясь, бегом, с любимой, другом и его девушкой несёмся к нему. Ребята на кухню, мы.… Это просто чудо какое-то.
Такой бросок друг к другу, чуть зубы не переломали, слившись в долгом поцелуе. И ………., а потом ……, и ………. Через два часа стук в дверь. Что? Уже два часа прошли? Не может быть!
Ещё полчаса собираемся, но медленно. Руки то и дело..., губы никак не.…
Выходим, плетёмся домой.
Входим и по-тихому проскальзываем в комнату к ребятам. Всё старательно делают вид, что никто никуда не уходил и всё абсолютно нормально.
А вот и двенадцать, идём провожать, заодно и проветриться. Народ спереди, мы сзади. Три шага, поцелуй… три шага… отстали от народа изрядно. Ждут, стоят, не оборачиваясь особо. Вообще дошли. Мы с любимой зашли в подъезд, а ребята ещё потом на улице ждали некоторое время. Но, делать нечего, расстались. Обещания ждать не последовало и слёз расставания тоже.
Тогда я подумал, что молодец девчонка, держится….



А потом…, но это было нескоро.
Дальше всё шло, как шло. Вернулись, продолжили и вот уже время выходить из дома.
Смотрю – нет мешка. Папа говорит так надо, не переживай, поехали. Ну, раз папа сказал. Я его пытать начал, ты что склеил, чтобы меня поближе устроили? Мы же говорили… и т.д. Папа в ответ – не переживай, всё узнаешь.
Едем в ДК какого-то завода, на торжественную церемонию. Там всё как водится. Вызывают по списку на сцену, по туш и аплодисменты строимся и через задние двери выходим прямо в автобус. Грузимся, трогаемся. Едем. Кто-то сразу уснул, кто-то ещё
разговаривает, кто-то даже запел. Типа: «Как ветры с гор …».
Сопровождает нас «любимый» Малыш. Не упёк в училище, отправил в армию. О-о-оче-е-ень большой и хороший человек!!!
Обращаю внимание, что часть народа с вещами и в форме призывника, т.е. в чём похуже, а часть, как и я – в приличной одежде и без мешков. Задаю вопрос. Выясняется, что команда
номер такая-то сегодня убывает в часть, а команда номер моя, пройдёт комиссию и формирование и домой до десятого. УРА!!! Будет всем вечером сюрприз. Хотя семья-то в курсе была, как оказалось. Папа всех предупредил, это они мне «праздник» решили не портить. И, надо сказать, своего добились.

ГОРОДСКОЙ СБОРНО-ПРИЗЫВНОЙ ПУНКТ,
ИЛИ ВТОРАЯ ПРИЗЫВНАЯ КОМИССИЯ.

Проспали мы, продремали, пропели, а некоторые даже и пропили эти сорок минут, пока ехали до вышеозначенного пункта. Был он, да и есть по «сейчас», наверное, на Угрешской улице. Да, в то время, чтобы пересечь Москву из конца в конец надо было от силы час. Такие пробки и заторы, как сейчас, видели мы только в передачах про загнивающий империализм. Сказывалась мудрая политика родной партии на всеобщее равноправие. Не было у граждан такого количества автомобилей. И было на дорогах свободно. Любой маленький затор воспринимался уж как ЧП. И было это редкой редкостью.
Ну да ладно. Всем известно, что тогда снег был снежнее, пиво пивее, а скажем грипп - грипее.
Не об это сейчас речь.
Первый визит на сборный пункт прошёл достаточно быстро и рутинно. Нам, что называется, ничего не показали. Боялись, наверное, что дезертируем дружно, не начав служить. Потому тех, кому предстояло возвращение, т.е. нас, из автобуса не выпустили. Предупредив, что тех, кто пойдёт куда-нибудь без высочайшего его позволения—пожалеет, этот двухметровый Малыш, забрав ребят с вещами, увёл их сдавать в армию. Водила закрыл двери и, слава Создателю, не отключив
отопление, посоветовал отдыхать.
Потом было построение, формирование и очередная медкомиссия. Вот тут произошёл показательный, для того времени, случай. Одного из ребят забраковали. Что-то
там было с сердцем у парня. Представляете, мужик плакал. Так расстроился, что в армию не пойдёт. А мы его ещё успокаивали, мол, брось, всё устроится. Весной пройдёшь комиссию, и пойдёшь служить. Вот такие были времени, и вот какая была молодёжь призывного возраста.
Пока суть, да дело стемнело. Мы уже до тошноты накурились, запытали до полусмерти капитана, начальника команды и сержанта Колю, который вместе с нашим кэпом приехал нас «покупать». Он сам был москвич и, имея в кармане командировочное предписание, рвался домой. Сами понимаете, парень дома больше года не был и если учесть, что времени побыть дома, у него было только до десятого, то понятно, что ему было больше всего надо.
Построили нас, и повели на выход. Подходит наша колонна к КПП, Сопровождающие лица предъявляют дежурному бумаги и ворота открываются. Мы делаем шаг вперёд, но в это время раздаётся рык:
– СТОЙ !!! Мы в нерешительности, подняв уже ногу, замираем, но смотрим на наших командиров. Приезжего кэпа и военкоматовского Малыша.
Команда исходила от лощёного, подтянутого и начищенного до звёздного сияния старлея из местного комендантского взвода. Весь из себя такой важный, в каракулевой шапке. Из этих, которые на пункте рулили. Кэп кивает, мы встаём. А этот старлей нашим командирам командует:
- Пять человек и сержанта оставить на пункте. Усиление праздничного наряда.
А мы уже пообщались с теми пацанами, кто там, в наряде оказался. Они там вкалывали по 25 часов в сутки. Потому что те, кто из постоянного состава пункта там, в наряде стояли совсем ничего не делали, им было «не положено», а гоняли только пацанов. А менять их забывали по трое суток. Так из наряда и уходили на отправку, вернее отползали. Ребята валились с ног от такого кайфа. Оно нам надо было? А сержанту Коле это вообще было надо, как лесному зайцу перевыполнение плана по отстрелу мелких грызунов.
И вот всё то, что произошло дальше, происходило, во-первых, одномоментно. Во-вторых, в течении времени этот момент длился, пока звучала фраза, произносимая в ответ нашим капитаном.
- Тащ, старший литант, в голосе капитана был ледяной металл и строгая командирская интонация, - потрудитесь соблюдать устав. Перед вами старший по званию. Вас!? Что!? Ничему!? Не!? Учили!?!?!? Кру-Гом!!!
А ворота были открыты, поскольку у наряда на КПП отвисли челюсти. Чтобы так кто-то мог себе позволить разговаривать с их начальником, с их комендантом!!! Ну, благо бы полковник,
какой из московских паркетных, а тут капитанишко перефирийный.
И вот пока это звучало, нас приподняло и вынесло за ворота пункта. Причём Коля оказался в середине строя. Его фуражка у кого-то в руках, а на Колиных плечах была накинута чья-то куртка. И несло нас так до угла, где только мы и отдышались. Через пару минут подъехал наш автобус и мы, загрузившись, поехали, как кто-то пошутил «на дембель».
Вообще-то, к слову сказать, этот паркетный халдей-старлей, мог и подгадить здорово нашему
капитану, но была одна деталь. Нам Коля её поведал, пока мы его до метро подкидывали.
Был у Кириллыча, это производное от фамилии, орден Ленина. То ли за Анголу, то ли ещё за что, вообщем как сказал Коля, этот старлей очень легко отделался. Поскольку Кириллыча списали из спецназа после ранения. А что такое офицерский спецназ, особенно рассказывать не
надо. А если начать, то надо минимум пятитомник писать и всё равно всего туда не уместишь.
Так что, по большому счёту, повезло холёному.

ЧЕТЫРЕ НОЧИ И ТРИ ДНЯ
Я по дороге соскочил, практически около самого дома, устав от строго - занудливого инструктажа на тему явки десятого числа. Что взять, в каком состоянии быть и всякое разное, другое. Угадайте с трёх раз, что я сделал, оказавшись на воле? Правильно, достал мобильник, т.е. двухкопеечную монетку и нырнул в будку телефона автомата….

Первая ночь.

Вот вы сейчас что подумали? Да и я-то же самое бы подумал, чего уж тут. Только вот.… Одним словом, чтобы долго не объяснять и не расстраиваться … трубку взяла мама. И узнал я, что любимая уехала с друзьями на праздники в какой-то то ли пансионат, то ли дом отдыха, вообщем аяй-яй, как расстроится, когда узнает, но куда и что не сказала, типа сама не знаю. Оба-на! Тогда это прозвучало, хотя конечно внутри меня, по-другому, не так прилично. Ну, вы же понимаете, восемнадцать лет и практически ещё наивный и недоцелованный мальчишка. Звоню другу. Прошу узнать, что и как. Вообщем, чтобы эту тему больше не поднимать, скажу сразу—ничего у нас не вышло и в смысле узнать, где любимая и в смысле потом по жизни. Хотите, верьте, хотите, нет, но больше мы в жизни не встречались никогда. Потом я долго писал ей письма, получал даже, но редко от неё тёплые ответы, но не срослось, одним словом. Наверное, не суждено было, хотя я искренне её любил, а может, мне просто так казалось, сейчас разве разберёшься? Грустно? Тогда было очень.
Доковылял я до дома, а там дядья не разъехались ещё. Усадили меня за стол и снова-здорово. Пожелания желать и водку пьянствовать. Учитывая предыдущие бурные ночи, вскоре я отрубился и благополучно проспал до самого следующего дня. Так что никакой ночи и не было.

Второй день, вместе с ночью, короче сутки.

С утра было Седьмое ноября. Праздник. Очередная годовщина нашей, так сказать, Великой Октябрьской. Это сейчас все, понимаешь, всё знают, а тогда резали колбаску с сырком, да оливье с винегретиком делали. Праздник, и всё тут. А раз праздник, то надо водку пить и холодцом закусывать. Потом можно и земля валяться. Но всё должно было быть идеологически выдержано, и не расходиться с генеральной линей партии. Ну да ладно, оно мне тогда надо было?
Мне надо было думать, как прожить подаренные Родиной дни и ночи, оставшиеся до казармы, чтобы потом, два года, не было мучительно больно за потерянное даром время. И что было плохо? То, что для всех знакомых и друзей я уже сутки служил в армии. Начал обзванивать народ. Все ахают и радуются. Вопрос у всех один – девятого на проводы приезжать? Мрак, одним словом. И, что самое весёлое, у всех уже что-то назначено, все, куда-то собираются. Все зовут, давай с нами. А основного, нужного варианта не наклевывается, ну, не вырисовывается, и всё тут!!! Прямо страшное дело.
В процессе уже ленивого, так на всякий случай, обзвона одноклассников, соединяюсь с одной подружкой. Ну не подружкой в смысле любви и страсти, а действительно просто были в хороших доверительных отношениях с человеком, причём с ещё дошкольных времён.
Привет! Привет! Как дела? Да никак! Что делаешь?
В результате договариваемся о том, что поедем, погуляем туда-сюда, на праздничную
Москву полюбуемся, может, посидим где-нибудь.
Вы помните праздничную Москву в середине семидесятых? В какую сторону голову не поверни везде Ильичи. Лозунги. Флаги. Лампочки светятся. Слова торжественные про революцию. Крейсера стреляют, слава Богу, только на картинках. « … Бежит солдат, бежит матрос, стреляет на ходу. Рабочий тащит пулемёт – сейчас он вступит в бой.…» Помните нетленку? Вот всё в таком роде. Песни из репродукторов, пьяный весёлый народ, в магазинах, в центре на прилавках поболе, чем обычно, дефицита и т.д.
Вот и гуляли мы с подружкой по городу, любоваясь и радоваясь великому празднику.
Понятное дело, что никуда не попали. В смысле кафе там или ресторана, да и не очень то и хотелось. Мне конечно, подружка то, может быть, и не отказалась бы.
Зашли мы с ней в «Новоарбатский», а там, конечно народу много, но и, как было сказано, хватало разного всякого вкусного и в повседневной жизни не очень доступного. Как сейчас помню, купили, в числе всякого прочего, бутылку Чинзано. Это ж надо! Решили народ побаловать буржуазной заразой в день, понимаешь, праздника великой и социалистической. И нагруженные этими приятными мелочами быстренько порулили домой, благо родственники уже рассосались потихоньку.
Заперлись мы с ней в комнате и под выпивочку с заедочками стали разговаривать … разговаривать … разговаривать !!! А, кстати сказать, подружка была очень аппетитная. Смуглая, невысокая такая, отнюдь не худышка, но и полной назвать девочку язык не поворачивается. Высокая упругая грудь волнительно завлекательно колышется под «лапшой». Помните, были такие очень модные джемперочки, тоненькие такие, по рисунку как лапша, отсюда и название. Брючки узкие, узкие, помню светленькие. Одним словом всё в обтяжку и такую обтяжку, что в такой одежде, по-моему, надо было родиться, одеть её было очень сложно. А вот снималась она достаточно легко, быстро и просто, как потом выяснилось.
И вот чего-то мы заспорили. А тема была такая. Какой-то фильм тогда шёл, буржуинский, где герой героиню из платья вытряхнул, вроде как против её желания, а на самом деле.… Вот про это самое, которое на самом деле спор и вышел. Я не помню точно кто спор начал, но склоняюсь к тому, что она. Почему? Да очень просто. Я в то время был вообще наивный и бестолковый. Неискушённый, я бы сказал. Отношения то у нас были исключительно дружеские, а хотелось то нам обоим чего-то другого, а я перейти к этому другому без подсказки вряд ли бы смог. Ну не представлял я тогда, как друга можно склонить, понимаешь ли, к вот такому, очень желаемому в тот конкретный момент времени.
Суть да дело, но пришли мы к выводу, что сделать вот это самое невозможно против воли вытряхиваемой – это она так считала. Я-то утверждал обратное. В результате мы поспорили, на что уже не помню, что я это легко сделаю. И сделал!!!
И вот когда… ну представьте – нежные, смуглые, девичьи плечи, перетянутые тонкими лямками белейшего кружевного бюстика. А из этого бюстика выглядывают два упругих, чуть светлее нежнейшего сливочного мороженого. Шок! Ну что могло быть дальше? Если я вам начну рассказывать о том, что мы обсуждали после этого достижения трудового коллектива завода имени Лихачева к знаменательной дате, вы ж всё равно не поверите.
Самое смешное случилось позже. Мы только подошли с подружкой с самому интересному месту в обсуждении вышеозначенного, как заявилась моя сестра с мужем. Они привезли арбуз. Это сейчас - арбуз на 7 ноября, ну пойди и купи, да?! А тогда, ребята, даже свежие огурцы, я не говорю уж о помидорах, на праздничном ноябрьском столе были явлением редчайшим, а тут АРБУЗ.
Нет, вообще-то я люблю арбузы, но в этот момент. Вой, который издала моя душа, был
слышен, наверное, даже на Луне и в окрестностях.
Вышли мы к арбузу конечно не сразу, и посидели с родственниками недолго. Там нам
«хотелось» этого арбуза.
Вот интересно, то ли старый стал, то ли ещё что, но тогда эмоции были настолько сильные и взрывные и ощущения такие невероятные, что просто … ну не знаю, как даже описать.
Вошли мы с подружкой в комнату, щёлкнул замок и с такой силой обнялись и впечатались друг в друга , что сознание просто померкло. И течение времени в моменты таких свиданий с одной стороны убыстрялось так, что как будто его не было, этого свидания. А с другой стороны его, времени и не было совсем. А были только глаза, губы, руки….. Сколько живу – не могу понять этого парадокса. И в отличие от романтиков, рассуждающих о любви, могу сказать, что в описываемом мною случае и любви то не было, дружба да, а любовь – вряд ли, хотя в какой-то степени - безусловно. Может молодые были, а может просто, потому, что тогда это было практически впервые всё? Не знаю.
Но всё кончается, закончилась и эта ночь.

Завтра в Армию

Что испытывает человек, который совершенно твёрдо знает, что завтра он пересечёт линию, разделяющую его жизнь на две качественно различные части. «До армии» и «Когда я служил в армии». Это сейчас досужие журналюги и телевизоры-радио поднимают дикий вой и разносят страшилки про службу и порядки в войсках.
Что, раньше дедовщины не было? Или бардака в войсках мало было? Да хватало и того и другого. Другой вопрос, что тогда Союз явно не воевал, и поэтому идти служить было конечно легче, на душе. А о дедовщине и порядках в армии мы знали не понаслышке, и не из уст щелкоперов, зачастую не нюхавших солдатских портянок и знающих об армии только то, что там грубые парни в погонах со звёздами или с нашивками более одной, молодых бойцов бьют смертным боем, отнимают еду и…. Вообщем - плохо в армии. Нормальному, типа человеку там не место. Нормальному место в ночных клубах, гламурных тусовках и т.п. А для этого надо идти в институты, где тоже можно не учиться. … Ну да ладно, эти личности сейчас обвиняют армию во всех смертных грехах, а случись, что, опять же будут обвинять армию. Замкнутый круг.
Старшие товарищи, уже отслужившие, рассказывали, конечно, и о жизни в казармах и о порядках и об отношениях между призывами. Мы чётко знали принципы типа «…подальше от начальства, поближе к кухне…», или, что на вопросы «кто играет на скрипке?» надо не торопиться отвечать положительно, даже если ты и Паганини, практически. За такими вопросами может скрываться любая каверза. Но в то же время существуют и блатные места писарей и т.п., так что особо скрывать какие-то таланты и не
стоит. Может так случиться, что красиво надписанный конверт с письмом домой может открыть путь в штабные кабинеты. И подобных примочек, рассказанных уже отслужившими друзьями, существовало много. Ну, к примеру – если ты умеешь чего-то там шить и кроить – лучше не светиться. Почему? Обязательно деды припашут – будешь по ночам дембельские парадки мастырить, а днём служить как все. Или преждевременное проявление таланта к рисованию, например, тоже может привести к подобным последствиям. Т.е. и служить, опять же, будешь, как все молодые, но и замполит припашет и опять же альбомы дедушкам кому-то делать надо, если только не попадёшь в клубную команду. Другой разговор, если модели или там макеты можешь делать, тут тебе, как правило, светило устроиться в придворную мастерскую. Короче всего не перечислишь. Так что кто-то больше, кто-то меньше, но к службе были готовы. Морально конечно, хотя определённый мандраж присутствовал. Одно дело услышать, другое понимать, что завтра наступает время, когда ты войдёшь в эту, что называется, жизнь уже полноправным участником. Что хочется? Да всего того, что хочется молодому парню. Появляется только ощущение того, что тебе в эти дни можно больше, чем обычно. Вряд ли кто осудит, если ты выпьешь больше чем обычно, или там… женский вопрос. Это на Руси от веку было. Повестка в кармане и для милиции тоже служила отмазкой. Ну, если уж не явное какое-то преступление.
Вообщем состояние «призывника» это какое-то особое состояние организма. Никогда не объяснить это человеку, который через него не прошёл, и не ощутил всего за ним следующего. Ибо всё познаётся в сравнении. Основной инструктаж давался в день проводов, уже, практически, на пороге призывного пункта. Потому как раньше было. До армии ты пацан, после армии – мужик. И отношение к тебе менялось именно в день проводов. Старшие родственники, братья и их друзья разговаривали с тобой уже как с равным. Объясняли как вести себя на призывном, кому какие документы показывать, а кому нет. Особо подчёркивалось, что права с легковой категорией из рук выпускать нельзя, только показывай и не давай. Унесут, и не увидишь больше, просто вернуть забудут или не найдут тебя, а скорее всего – искать не станут. Военный билет отдавай легко, если видишь, что «купец» предлагает службу тебе интересную. Пропадёт – новый дадут. Ругать будут? А как офицеру откажешь? Коси, мол, под дурака. Хуже не будет. Ну и много ещё полезного, с точки зрения старших, втолковывалось тебе неразумному. Благодаря всему этому в голове образовывалась каша, да ещё круто замешанная на алкогольных парах и взвинченных нервах. Красота, да и только!!!

II. ПУТЬ В СОЛДАТЫ

У первых армейских ворот

Так как проводили нас торжественно в первый раз, десятого было назначено прибыть к семи утра в военкомат попросту, но с вещами, так сказать.
Когда мы приехали к воротам военкомата, меня поразило то, что у оных собралось людей, наверное, с тыщу. Нет, правда, было очень много народа. Мы подъехали где-то минут без пятнадцати, а люди с вечера, что ли очередь занимали? Непонятно.
В толпе пели гармошки, звенели гитары, орали магнитофоны. Гуляли по рукам бутылки и стаканы, передавалась нехитрая закусь. Полным ходом шло братание, на почве призыва.
Стоило нам подойти, как навстречу нам развернулся мужик с гармонью, наярившивый какое то громкое и бодрое попурри из маршей и ко мне кинулся какой-то дедок, как к родному. В одной руке дед держал стакан, в другой у него была вилка (!!!) с наколотым то ли грибом, то ли ещё чем.



- Сынок! Служи честно, не посрами! - Ну, как тут было отказаться. Ополовинив стакан (дед тут же допил, естественно) и, пообещав деду, что стану генералом мы с ним
облобызались и под его ободряющее:
- Молодец! Гвардеец!
Я стал осматриваться в поисках ребят из своей команды. Весь этот кусок времени проходил довольно смутно. Никто ничего не знал – когда, чего и как, поэтому каждые пять минут меня все провожающие поочередно обнимали и прощались снова и снова.
Вообще принцип «Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся» начал реализовываться именно там, у военкомата. Собрали всех к семи, а ворота открыли только в девять. Нет, я понимаю военкоматовских работников. Любой из тех, кто должен войти во двор военкомата имел с собой запас жаждоутолительного, это понятно. Магазины ещё не работали. На улице было не жарко, а скорее промозгло и холодно. Снежок уже лежал – это точно. Был расчёт, что выпьют всё до того, как войдут. Учитывали, безусловно, что трезвых тоже прибудет на сбор мало, поэтому дали время проветриться. Хотя, конечно просчитались. У всех с собой всего было достаточно. А кому не хватило – народ делился. Люди всё же были тогда добрее и отзывчатее.
Но … всему приходит окончание. Прозвучала команда «Прощайтесь!!! Призывники, заходить во двор – строиться!!! Провожающим, разойтись!!!» Сколько лет прошло, а команду эту я до сих пор помню.
Пообнимались ещё раз на прощание с родными и друзьями, поцеловались, постучали друг друга по плечам, да и вошёл я в краснозвёздные ворота. Нетвёрдой, конечно походкой и находясь в слегка, даже приподнятом настроении. Для меня начиналось большое приключение под названием «Служба в армии». Увлекательное, весёлое и вместе с тем горькое, иногда тяжёлое, иногда легкоё, интересное и не очень, полное событий, путешествий, встреч и расставаний, подъёмов и спусков … приключение длиной во всю, практически, сознательную жизнь.

Военкомат

Первым нашим реальным командирам, офицерам и прапорщикам из военкомата пришлось изрядно постараться, пока они смогли составить из нас – качающихся и просто падающих, да
ещё куражащихся и, как нам тогда казалось, смело, весело и остроумно шутящих, некое подобие строя из двух шеренг.
Последовала команда:
- Первая шеренга, пять шагов вперёд. Кру-у-угом! Вещмешки, карманы к осмотру. Тут была допущена ими крупная ошибка. Потому что во дворе этого делать было нельзПровожающий народ услышал и такой, пардон, шум поднялся за воротами, что процедура осмотра была сильно сжата, а затем просто резко свёрнута. Да плюс к этому первый же у кого была обнаружена бутылка, при попытке её изъять, вырвал родимую из рук ретивого капитана, грубо последнего отпихнул и бутылка, в мгновении ока, была вскрыта, и содержимое употреблено владельцем и рядом стоящими. Ну и что толку, что начался крик и угрозы загнать нас во флот и т.п. Сорок весёлых и крепко, в основной массе, поддатых парней. Короче не стали с нами связываться. Показалось им, что не стоит. А могло бы и до драки дойти легко. Причём над воротами и забором уже торчали головы сочувствующих. Дело могло обернуться нехорошо. Вообщем хватило ума у военных – мол, на городском призывном досмотрят. Ага. Там дураки работают. Тут самое верное – пусть всё выпьют и расслабятся. Главное в этой ситуации не допустить возникновения никаких конфликтных ситуаций. Ни между кем. Ни между призывниками, ни между кем другим и ими. Вот это должно пресекаться жесточайшим образом. А создавать такие конфликты – тут ребята погорячились.
Ну ладно. Раздали нам военные билеты. Собрали паспорта. Сверили мы, что у кого в военных билетах написано. Кто-то нашёл какие-то ошибки, и понеслась обычная катавасия с разной тягомотиной.
Но три момента запомнилось.
Один парень говорит, мол, фамилию исказили. Я не Раденко, а Руденко. Ему говорят – в войсках исправят. А он – не пойду в армию под чужой фамилией. И бегом к забору. И лезть на него. А с забора его уже наверх тянут, а снизу за ноги тянут назад в армию.



Уписаться можно до чего смешно!!! Но военком не был настроен на шутки и наверное поэтому заорал благим матом:
- Дзинь-блям……… тень-брень, исправить, переделать, …уки, …ляди, поубиваю…ах… - только тогда унялись. Но пацан стойкий попался, пока ему новый военный билет не принесли, он сидел на заборе и принимал снизу подношения от благодарного своим будущим защитникам народа. Когда ему билет отдали, он в него заглянул, сказал что, теперь все в норме и упал с забора. Что характерно в сторону свободы. Так заносили его болезного обратно. Он только к следующему утру на призывном отошёл. Но надо было видеть, как он комиссию проходил на Угрешке. Это был тот ещё КВН. Но об это в своё время.
Второй момент был связан с представителем райкома комсомола. Он принёс комсомольские билеты и учётные карточки тем, кто до этого не сподобился. Вручал так торжественно и празднично, чудило, что мы чуть не плакали от смеха. Кстати сказать, некоторые из обелечинных перекинули их через забор с криками типа – Мамка, гляди, меня в комсомол взяли, антисоветчики, ёлки зелёные.
А третий случай был трагичный. Одного из парней через полчаса вызвали и выпустили за двери. Его матушка не выдержала расставания, инфаркт, прямо там, у военкомата и …. Царствие ей небесное. И так бывает.
Промариновали нас там ещё часик, погрузили в автобус и повезли на сборный городской пункт, что на улице Угрешская.



УГРЕШКА … (кто не был …, а кто был …)

Представьте себе автобус с военными номерами и военным водителем, едущий по утренней Москве. А из автобуса громко так, с выражением льётся песня удалая. Мы не пели «… мы едем, едем, едем …», мы пели что-то другое, вернее не пели, а орали. И сделать было с нами ничего нельзя. Понимаете, НИ-ЧЕ-ГО! Нас, победа над военкоматовскими, сплотила круче чем, годовое боевое слаживание в условиях горно-таёжного Засахарья. Вообщем вот так с песнями, шутками и смехом, доехали мы в затаганские дали на улицу Угрешская.
Обычно автобусы из военкоматов оставляли на стоянке перед воротами и призванных заводили строем в ворота. Но в данном случае автобус подъехал к воротам, наш старший чего-то там сказал в окошко и мы торжественно въехали на территорию. И это было правильно, мы ведь и за, например, водкой пойти могли, куда нам спешить-то.
Вообщем это было так.
Очень много молодых парней. Стриженных и не очень, пьяных больше чем трезвых, но все практически поголовно одеты так, что будто бы вернулась беспризорщина двадцатых. Вот откуда такая одежда находилась в домах москвичей, для меня до сих пор загадка. Прилично одетых было – раз-два и обчёлся. Только что в лаптях никого не видел. Один так вообще щеголял в кителе старшего сержанта с полным набором дембельских значков. Клоун, ёлки палки. Китель был одет поверх свитера очень яркого, просто ядовитого фиолетово-розового цвета. И как только наша промышленность умудрялась создавать такие краски – ума не приложу
Ну, процедуру распределения по командам и т.п. описывать скучно. Самое, на мой взгляд, удивительное состояло в том, что нас, уже прошедших комиссию, снова повели её проходить. А перед этим произошло то, что заставляет меня думать о работниках сборного пункта с некоторым уважением, но вместе с тем и отвращением.
Нас построили и привели на площадку, которая была огорожена сеткой. На этой площадке стояли ряды металлических стеллажей (или шкафов – не помню) и предложили занять определённый ярус. Чем занять? Вещами. Т.е. своими мешками. Площадку охраняли дюжие сержанты. Команда была такая. Взять с собой ценности и документы и следовать на комиссию. После того, мол, мешки заберёте и пойдёте ждать отправки. Сложили, пошли. И пока мы там комиссились мешкам и сумкам устроили капитальный шмон. Скажу сразу – ни у кого ничего не пропало. Испарилось только спиртное, да ещё один хлопец потом возмущался, что у него были в сумке весёлые картинки, они тоже пропали. Не взяли даже карты, у кого-то были. А вот спиртное изъяли тихо и благородно. Кстати, когда взяли мы вещи обратно и вышли, но уже с другой стороны площадки, эти дюжие сержанты по команде своего старшего вытащили мешки с этими бутылками (их было, аж три) и ласково предложили, т.е. конкретно было приказано, троим выйти из строя, и открывать бутылки. Сразу начались шуточки, сами понимаете, какого толка. Но всё оказалось грустнее и прозаичнее. Ребята открывали бутылки, и их содержимое выливалось в канализационный люк. Причём всё. Даже коньяк. Лучше бы сами выпили, такая честность и порядочность была как-то жутковата, если честно.
Теперь о комиссии. Помните, я упоминал о герое, который в военкомате требовал замены документов?
Так вот этот крендель устроил на комиссии шоу с песнями.
Мы-то все уже подуспокоились слегка. А потом, комендантский взвод на сборном городском пункте состоял из больших и крепких щирых хлопцев из Западной Украины, которые к москвичам относились «в принципе». И поэтому проявлять удаль молодецкую не очень-то хотелось. Мы потом видели их в действии, куда там современным ментам. Они просто дети по сравнению с этими молодцами. А этот юноша вёл себя не вызывающе, но весело, поэтому они его не трогали, а вместе со всеми потешались. Он приставал ко всем с предложением спеть. И единственно, на что он всех уговаривал - это только спеть песню «про партизан». Помните – «По долинам и по взгорьям». Так вот, откликнулась на его просьбу только одна старушка. Невропатолог. То ли у неё возник профессиональный интерес, то ли просто бабуля молодость захотела вспомнить, ибо на вид она была похожа на ветерана освобождения Крыма от полчищ белогвардейцев, как минимум.



Это описать невозможно. Просто не хватит слов. И как передать эту картинку. Седая, как лунь, сухонькая в старомодных очёчках старушка, опёршись на ладошку руки, поставленной на локоток, на стол, зажмурив глаза и с таким выражением наслаждения на лице, прокуренным баском
подпевает пьяненькому, стоящему перед ней босиком и только в длинных семейных трусах молодому парню, который ещё и дирижирует …. «п-а-а-а д-а-а-а-линам и п-а-а-а взго-о-о-о-рям шла д-и-и-и-визия ….». Такой кадр не снился и Рязанову с Михалковым. Он, дирижируя, приседал, да плюс мимика.
Нет, это описать нельзя. И ничего – признали годным. Он потом у нас в учебке в шестой роте запевалой был.
После комиссии и обезспиртования, построил нас наш капитан и повёл в здание. Этот сборный пункт представляет собой комплекс зданий построенных по типовому школьному проекту.
Нас привели в какой-то класс. Указали угол, заставленный скамейками. Кэп, понимая, что нас в этом углу не удержишь, приказал назначить дневальных, чтобы мешки и место охранял и, предупредив, что курить можно только на улице, слушать объявления по громкой связи и услышав свои позывные тут же собираться на этом самом месте. Обед в четыре, быть на месте всем. Нестриженным – постричься. Потом повернулся и исчез. Сначала он, а потом, выполнив его указание насчёт наряда, ушел куда-то и сержант.
Мы тоже особо ждать не стали, посочувствовали назначенным, и пошли прогуливаться.
Ну что рассказать о порядках на сборном? Ну, постриглись, в буфете посидели, ни в чём себе не отказывая, но с презрением отказываясь от сдачи. Вообще надо сказать, что парикмахеры и буфетчица снимали с призывников денег в день столько, сколько рядовой инженер зарабатывал в месяц. Все же парни при деньгах, все выеживаются и кто, например, думает о том, что банка, скажем, шпрот делится на десять порций по цене трёх банок каждая. Ну и т.д. А если тебе вместо кофе в чашку коньячок влили, то за сотку оного платишь, как за бутылку.
Был, конечно, и приём пищи, а как же. Стоят на столе два бачка и чайник. В одном бачке жидкость жидкая,
во втором не очень и в чайнике слегка буроватого цвета. Правильно это суп картофельный, пюре картофельное и компот. Также миска с порционной рыбой. Хвосты от ледяной рыбы… Фиг его знает. Оно конечно – все с запасом домашних харчей, и ещё мамкиными пирожками, сами знаете, что делают, но больше я нигде и никогда не видел такого откровенного и наглого воровства.
Заслуживает внимания организация ночного отдыха. Собрали нас на вечернюю проверку. Проверили. Предупредили, что любого пойманного где бы то ни было, кроме туалета всю ночь будут иметь на всевозможных работах до отправки (а мы уже наглядно днём видели таких счастливых трудящихся … под присмотров хлопцев их комендантского взвода - это, никакой губы не надо, построили в одну плотную колону вдоль расставленных вдоль стены скамеек (помните, были такие деревянные, разноцветные на квадратных ногах) скомандовали ложиться. И вот мы, так колонной на бок и легли. Под головы вещмешки и отбой. Ты упираешься в, пардон, ну пусть будет, спину впередилежащего, и так же тебе в, ну пусть будет опять, спину также упирается кто-то. Не ощущение, я вам доложу, а практически - осчучение.
Начались вроде как шуточки, но после того, как троих особо весёлых подняли и увели трудиться, народ поскучнел до глубокой грусти. Веселиться оказалось себе дороже. Скучать стало интереснее.
Примерно в таком роде и прошло оставшееся время до отправки в часть. Всего то и было развлечений, что за червонец ночью домой позвонить дали. Причём пришёл дежурный по этажу, сержант, и в открытую предложил – пять минут разговора по телефону – 10 рублей. А кто откажется? Практически поговорили все. А в команде нас было человек сорок. Вот и считайте.
Все кто был на этаже, за ночь не уложились. Прикиньте, насколько упакованными щирые хлопцы на дембель уходили. Днём, кстати, позвонить стоило дороже. А мы всё сотовую связь ругаем – дорого нам. Причём у них время шло с момента начала первого гудка, а не от соединения. Шакалы, одно слово.
Но всему приходит конец, как водится.
Наконец прозвучало объявление «Команде № … построиться на плацу с вещами!!!!». Построились. Сели в автобусы и поехали. По дороге по маршруту определяли – куда едем. Всё дело в том, что нам не сказали ни слова, ни полслова – куда поедем служить. Вот мы и гадали, строя разные предположения. Куда и что. Одно знали точно – связь. У купцов наших эмблемы были соответствующие.
Везли нас, везли и привезли на Павелецкий вокзал. Когда привели к поезду – стало хоть что-то
ясно. На вагонах были таблички «Москва-Тамбов». И проводники подтвердили – ЕДЕМ В ТАМБОВ!!!



Зелёный вагон

Я тут поймал себя на том, что в вышеизложенном очень часто присутствует слово «построили» и производные от него. А что делать? Никогда больше, за всю армейскую жизнь, не было на моей памяти столько построений, сколько было в первые пять суток службы. Или так кажется? Вряд ли. Просто потом этот процесс как-то упорядочился и стал не таким заметным. Да и привыкли просто, наверное. А поначалу - да. Чуть что и «Строиться!!!».
Так вот построили нас вдоль вагона и дали команду зайти в вагон и построиться (!!!) в проходе в три шеренги. Это в проходе общего вагона. Представили? Но после ночевки на Угрешке уже ничего не удивляло.
Зашли, построились. Сколько человек, даже если посчитать багажные полки – могут уместиться в общем вагоне? На отсек – девять. Отсеков сколько там? Пусть двадцать. Сто восемьдесят получается? Так вот до Каширы мы ехали в вагоне всего всороковом (?).
Вот вам и вопрос – зачем было строиться в шеренгу по трое? Упаковали нас плотно. Но всё равно рассосались мы по вагону с комфортом.
А вот в Кашире набилось в вагон. Я успел перебраться, увидев в Кашире на перроне количество кандидатов на посадку, на багажную полку. Уплотнили даже тех, кто был на верхних полках. А с багажной взять нечего, ну и фиг с ним, что жёстко, зато спокойно. И слез я с полки только перед Тамбовом. И то, потому что захотелось покурить и оправиться. Как мы ехали? По рельсам. В вагоне.



Потихоньку от сопровождающих
попИвали, И не прячась от них попЕвали, и т.д. Несколько охренели, когда после Мичуринска поезд поехал в обратную сторону. Он там, на Тамбов разворачивается. Особой доблестью считалось пройти мимо отсека начальства до купе проводника и вернуться оттуда с оттопыренным карманом. Что там было? Если я скажу мармАлад – поверите? Часть этого самого мармАлада перехватывалась и выливалась в переходе между вагонами, поэтому запах стоял - я вам доложу. Но часть всё-же проносилась.
Вообще говоря, повторюсь, наживались на призывниках все, кому не лень. Водку этот хмырь в железнодорожной фуражке продавал нам сначала по пятнадцать, а потом и по двадцать пять рублей за бутылку. Правда…, но об этом потом.
А после Каширы вообще потекло рекой. Тамошних пацанов провожали прямо на вокзале. Это ваще было нечто. Мало того, что они все были, мягко выражаясь, нетрезвые, так ещё и нас подогрели.
Вот что меня действительно удивило, так что не было ни одной драки. И даже намека не помню. Хотя по рассказам знал, что происходит это всегда и очень жестоко. Но у нас не случилось, врать не стану.
И что ещё было необычно – ни один из сопровождающих после Каширы в процесс вмешиваться не стал. Т.е. просто игнорировали нашу пьянку. Мудрые были мужики.
И вот тепловоз, фыркнув на прощание, оставил нашу нетрезвую толпу на перроне, устукал по рельсам в гараж. А нас, покинувших пять последних вагонов (оказывается в Мичуринске доцепили ещё четыре с будущими защитниками) молодых и симпатишных молодых человеков, правда немножко и множко нетрезвых стали … правильно, опять строить. Потом, справа по одному, снова в колонну по четыре построили на привокзальной площади ..
И тут со стороны паровозного гаража, с криком … «…ляди !!! …ляди !!! (отнюдь не «люди») прибежал тот мужик в железнодорожной фуражке из нашего вагона. Он стал хватать за рукав подполковника, который командовал процессом на площади и истошно продолжал орать те же слова, которые кричал, БЕЖА в нашу сторону, но громче и с обидным надрывом.
Подполковник сначала удивился, потом стал участливо спрашивать мужика о чём-то, потом отталкивать его от себя. А что вы хотите. Вы, понимаете, командуете, весь из себя подполковник в парадной шинели и шитой фуражке. А тут тоже в фуражке, правда, хватает и
орёт одно и то же. И тоскливо так обиженно так, и громко. При этом он ещё пытался предъявить подполковнику содержимое своих карманов, вытаскивая что-то горстями из оных!!!
Короче выяснилось, что пока он (проводник наш) стоял у двери вагона и провожал нас в новую жизнь, кто-то из ребят вскрыл служебное купе, а что его вскрывать – то? Два ножика перочинных и все дела. А потом увёл все вырученные проводником деньги и остатки водки. Да ещё и, пардон, испражниться успели в карманы кителя, из которых предварительно и вытащили эти денюшки.
Вот командир и услышал от мужика эту душераздирающую историю, которую тот проорал на всю площадь, да ещё перемежая рассказ всё теми же криками и предъявляя материальные доказательства. Подполковник был МУЖИК. Строй уже практически лежал от хохота и позориться командир не стал. На всю площадь, громко и звучно прозвучало, усиленное мегафоном:
- Уберите от меня этого …носодержащего… и добавил с чувством (небось, сам так же в армию служить ехал)… спекулянта.
На этом инцидент был исчерпан. Выпачканного в отходах организмов призывников и стонущего проводника пинками, хвататься то за него как? вытолкали из зоны построения.
А мы, тем временем, оглянувшись по сторонам и не увидев никакого транспорта, несколько приуныли. Поняли, что идти придётся пешком. А в Тамбове тоже уже лежал снег. И было холодно по-зимнему. И стало нам невесело, практически сразу, грустно даже.
Но зато был духовой оркестр. Оркестр этот играл очень громко и весело, доставляя несусветное удовольствие жителям славного города Тамбова.
А…. Я забыл сказать, что время было уже часа три ночи. Безусловно, это обстоятельство только усиливало доставляемое музыкантами эстетическое удовольствие жителям города. Цель исполнения полковой музЫки объяснялась просто –
шли мы как огромная толпа. Шаркая ногами и весело разговаривая, мало обращая внимание на покрикивание сержантов – типа «разговорчики в строю» или там «левой-левой!». Понимая, что за воротами части вольница кончится, спешили, естественно, уничтожить остатки спиртного. А оркестр всё это безобразие заглушал.
Шли мы немножечко километров. Я думаю пять-семь. Но дошли. Перед нами открылись уже третьи за мою службу ворота со звёздами….
Это было славное местечко в городе Тамбове. Общее название эта часть города носила простое «ПЕХОТКА». И прожить предстояло нам в этом месте не много не мало, всего шесть месяцев.
ШЕСТЬ ПЕРВЫХ МЕСЯЦЕВ СЛУЖБЫ!!!

III. СЛУЖИ ПО УСТАВУ

Карантин

Что такое карантин? Это когда, например, кого-то берегут от чего-то. Или всех остальных от этого кого-то, чего-то.
В армейском же понимании - ещё надо беречь это что-то от конкретного стриженного и тощего кого-то. Ибо необученный и неприученный, но вооружённый человек на самом деле представляет собой неслабую опасность для самого себя и окружающих.
Поэтому основной задачей армейского карантина является превратить призванное на службу Родине неорганизованное стадо в то, что потом вольётся в подразделения в общем смысле, а проще говоря, станет солдатами. Именно станет. Потому что «выпускник карантина» лишь основа, сырьё, так сказать, для дальнейшей обработки и выделки полноценного защитника Родины.
Какими способами это достигается? Правильно, повседневным планомерным и тщательным обучением призванного в армию молодого человека. В результате вот этого планомерного призывник к моменту присяги уже начинает понимать, что такое дисциплина, уже умеет подчиняться и даже делать элементарные, для солдата, вещи.
Это по научному.
А по простому…. Вот тут мы и подошли к описанию самого интересного. В общепринятом армейском лексиконе есть одно, но ёмкое слово. Тут его не приведёшь. Поэтому постараюсь объяснить смысл этого слова, но.… Это временами индивидуальный, а временами групповой, извращённый и не очень, но почти всегда сексуальный процесс, практически нескончаемая, частенько круглосуточная оргия, длящаяся, как правило, один - два месяца. Это – КАРАНТИН. И объектом этих самых сексуальных домогательств и притязаний являются эти молодые люди, призванные на службу в ряды доблестной Красной Армии.
Грубо и просто говоря процесс этот представляет собой обычную тривиальную, даже сказать неудобно, что…, но! с благородной целью добиться вышеуказанного результата. А т.к. цель, в данном случае, оправдывает средства, то терминология тут не самое важное.

Ещё в гражданке, но уже на службе.

Я не буду описывать процедуру тотального … ммм… осмотра наших мешков на плацу. Нас просто вывернули, что называется, мехом вовнутрь. Из нас вытрясли легко и просто все запрещённые предметы. В большую кучу внутри каре, в которое легко сформировали нашу колонну, летело всё то, что, по мнению наших командиров, могло помешать успешной службе. Чего там только не было???!!! Это были разнокалиберные бутылки, фляги, грелки и прочие ёмкости, наполненные отнюдь не молоком и лимонадом. Туда же отправились ёмкости с различными компотами и т.п. жидкостями. Колоды карт, порножурналы (да-да, нашлись и такие), и прочие подобные картинки.
Ножи с лезвием длиннее пяти сантиметров. И … сигареты, спички и пр. табачные изделия и приспособления для их употребления. Вот это было непонятно. Сержанты, проводящие этот, как было сказано, осмотр, на все вопросы отвечали кратко, хотя и дружелюбно, что, мол, всё поймете, ребята, а пока… потерпите.



И вообще первые дни, примерно неделю, сержанты относились к нам очень по-доброму и без грубых излишеств. Как родные, практически, папы и мамы. И это было правильно. Нас надо было поделить на отделения и взводы, разделить сложившиеся в процессе сборов и перемещений к месту службы банды-команды. Надо было понять, что от кого ждать и разрушить возникшие за время дороги связи. Т.е. проще говоря, сделать из нас управляемых и, если хотите, безопасных заготовок для будущих солдат. Ибо как же иначе?
Как без этого?
Мы хоть и стали называться курсантами, но от людей, пришедших в армию добровольно, отличались тем, что служить, по правде говоря, не то чтобы очень и хотели, а скорее – не спешили начинать. А в армии как? Не можешь – научим, не хочешь – заставим.
Если утрировать, то проще и быстрее было бы расстрелять перед строем пару самых весёлых, но на дворе был семьдесят шестой, и приходилось нашим командирам немного поработать.
Потом нас, изрядно пощипанных и поскучневших, завели в спортзал. Там стояло много кроватей, и лежали поверх них голые матрасы.
В углу высилась гора матов и вдоль стен лежали пирамиды подушек и стопки одеял. Была отдана команда устраиваться на ночлег. Какой ночлег? На дворе было уже утро. Но мы, порядком измотанные, и многие ещё не совсем пришедшие в себя после дорожных и последующих возлияний не спорили.
Нас не трогали сутки. Никуда не выпускали, не кормили, но еды то у всех было в достатке, правда, три-четыре раза притаскивали бачки с горячим чаем. Всё бы было ничего, но зверски хотелось курить.
И тут появились среди нас военнослужащие уже лица, т.е. разными путями в зале стали появляться старослужащие солдаты. Вообщем это была публика уже увольняемая в запас. Помимо учебки в этом гарнизоне ещё стоял автобат, какой-то полк и было что-то ещё. Я не помню уже. Началась меновая и обычная торговля. За пачку сигарет выменивались б.м. приличные предметы гардероба. Нам объясняли – вам всё равно это не пригодится, потому что
в учебке не будет ни самоходов, ни носочки не оденешь, ни джемперочек под гимнастёрку… и т.д. Кстати, ребята совсем не соврали.



Были попытки и экспроприаций. Но нас было больше и кому-то из дедов и по уху досталось, чтобы не борзели. Мол, добровольно давай меняться, а так.… Очень смешно было узнавать свои же сигареты, за которые теперь приходилось отдавать свои же шмотки.
К вечеру мы представляли собой очень живописную общность народа. Ведь, если кто-то снимал себя штаны, ему дополнительно выдавались обычные кальсоны. Помните «Бег» Булгакова? По Парижу в кальсонах. Вот типа того. В казенном белье оказалась примерно треть народа, а в спортзале повисло плотное облако табачного дыма. Жизнь налаживалась.
А вечером, перед отбоем прошёл слух. Что нас завтра переоденут и отправят…, вот тут сведения разнились. Кто-то говорил – за границу, причем места назывались, помимо традиционных, разные – вплоть до Кубы, Чили и т.д. Кто-то утверждал, что подслушал разговор офицеров за окном. Типа, мол, на Новой Земле они узнают, что такое служба.…
Ночь прошла тревожно.


Прощай гражданка.

Наконец произошло то, что должно было произойти. Нас повели в баню, и переодеть решили заодно.
Вообще-то это была картина маслом по … горячей сковородке. Помните, наверное, фильмы о начале войны? Колонна военнопленных, показанная любым режиссером – это НИЧТО, по сравнению с нашим видом, в котором мы перемещались в эту самую баню.
Благодаря усилиям дедов из гарнизона и отсутствию курева у нас, половина ребят шла в нижнем солдатском белье, а некоторые так ещё и в тапочках. У кого-то на плечах были накинуты одеяла – ноябрь всё-таки. Одним словом смешение стилей. И пленные немцы зимой и советские в июне. Встречные просто ложились в кюветы и больше не вставали. То ли веселились, то ли от ужаса.
Но до бани мы не дошли. Попали по дороге в учебный корпус. Рассадили нас по классам. Сначала попели. Первые пять букв из морзянки. Ну, для тех, кто не знает, прием знаков азбуки Морзе происходит по напевам. Никто же не считает точки тире, а улавливают мелодию звучания буквы. Причем кое-что поётся очень специфически, типа, простите, «Бу-б-у-у-т солдата».
Короткие звуки дают точки, протяжные - тире. Дали бумагу и карандаши, одели наушники и написали мы свой первый текст. Потом пошёл английский «микрофон». Я очень старательно начал записывать слова, но капитан, который с нами сначала беседовал – типа кто, откуда и где учился, стал меня лупить по руке с карандашом перчатками и моя карьера «микрофонщика» сорвалась не начавшись.
Был это капитан Ткаченко, мой будущий командир взвода.
И вот, наконец, баня. Баня в учебке была большая. Человек на сто с лишним зал. Нас
туда загнали всех.



Потом, уже в ЦГВ, нашу роту, как победителей соцсоревнования возили на экскурсию в концлагерь, в Терезин. Там нам показывали баню, в которой немцы мыли вновь пригнанных. Очень похоже. И вода, кстати, лилась то ледяная, то кипяток.

Первое лирическое отступление

Про БАНЮ

Порядок помывки, какой? Везде одинаковый. Детали могут быть, но процесс всегда примерно такой. В баню идёшь с полотенцем, которое использовал всю неделю как туалетное, т.е. вытирался им после умываний. После бани, в некоторых случаях, оно на следующую неделю может стать ножным. А то ножное сдавалось в стирку и после следующей бани становилось вновь лицевым.
Зашёл, разделся, получил кусочек мыла (обычно часть куска), мочалку, вернее то, что от мочалки может остаться, после длительного использования, и пошёл мыться. Помылся. Вышел, вытерся. Сдал использованное полотенце и бельё, получил комплект свежего, оделся и … выходи строиться.

А теперь детали.
Непосредственно сама помывка.
Представьте себе большой зал. Стоит туман, т.е. пар. Шум, крик, плеск воды. В середине зала скамьи. Из стен торчат краны. Не смесители, как мы привыкли, а краны … типа как в квасной бочке. Повернул ручку – вода из трубы пошла, повернул в другую сторону – кончилась. Отдельно кран с горячей водой, отдельно с холодной. В шайке смешал, получилась…, сколько какой налил, такой и мойся. Перелил горячей или холодной… всё равно - как налил, так и мойся.
Человеков в этом зале много, кранов мало. Значит что? Очередь. Хочешь воду поменять – стой снова в очереди. И все тебя подгоняют. Так что пока глазомер начнёт работать, бывает, что? Правильно, то горячо, то мурашки по всему организму.
Душа, как такового нет. Т.е. чтобы на тебя текла вода сверху из распылителя, уже смешанная, тёплая. Только шайки. Из шайки, так сказать, мочишься, в ней же мочалку мылишь, из неё же и окатываешься.
Нет, помыться можно вполне, если времени отпущено достаточно. А вот с этим в армии бывает…, т.е. времени то, как раз отпущено немного. Потому что надо успеть помыть народа много за достаточно короткий период, отпущенный на проведение бани.
Это было непонятно. Но порядок есть порядок. Заведённый хоть и не нами, но всё же для нас.
Потом, в других частях бани были разные. В ЦГВ, сначала, мы ходили в гарнизонную, там картина была примерно такая же, с небольшой, правда разницей.

Было некоторое количество душевых … так сказать кабин. Но это удовольствие было только для дедов. Именно для дедов, т.е. под душем имели право мыться только люди четвёртого периода, третий допускался…, если были свободные места. И строго – один душ, один дед. И никак по- другому.
Когда в батальоне достроили свою баню, так там были только вот эти самые душевые кабины. И всё осталось по-прежнему – один душ, один дед. Так что мыться приходилось по очереди.
Деды не спешили никогда. В принципе. Третий период мылся побыстрее, но неторопливо, а потом уже мы, молодые, бегом, бегом, бегом…, потому что дедушки, перекурив, уже нас подгонять начинали. Кому же ждать интересно.
Была в батальоне и парная. Когда её топили для солдат, было проще. Сами понимаете, что в парилку можно было заходить только старослужащим. Вот пока они парились, мы успевали помыться. И уже ждали стариков, перекуривая.
Было бы лукавством сказать, что когда мы сами задедовали, то поступали по-другому. Да нет, это, если хотите, логика бытия. Жизнь есть жизнь. И привилегии рождаются раньше нас, такой порядок существует не только в армии, чего уж тут.

Процесс переодевания в военную форму описан многими авторами, так что добавить тут особо нечего. На глазок оценивалась голая, синяя от холода или наоборот ошпаренная
кипятком фигура будущего военного и быстро формировался набор из хэбчика и т.п. Более или менее индивидуально подгонялась шапка, чтоб не сильно висла на ушах или наоборот, хоть немного в ней умещалась голова, да сапоги.
Услышав от прапорщика, что мне будет выдана шинель 50 размера, я взвыл. Результатом явилось, что начальник с сожалением покачал головой и выдал мне сорок шестой. Он, по сути, был прав. Но тогда я это не понимал и, одев на себя шинелку, почувствовал…, ну короче, прямо как от кутюр была шинелка. Она сидела просто как влитая. Кстати сказать, её на микродембель у меня украли. Я даже знаю кто. Был такой рядовой В., сын верблюда. И выдали мне перед отправкой другую, уже даже и не новую, и всё-таки пятидесятого с лишком размера, так что от судьбы не уйдёшь. Но это к лучшему оказалось. Всё-таки шинель должна быть на размер-два больше. Очень удобно, особенно когда в полевом выходе пользуешься.
Кое-кто сохранил гражданку, для отправки домой, но таких были единицы. В основном гражданка и то, что от неё осталось, полетела в общую огромную кучу в середине зала, где нас переодевали.
Обратно мы шли уже почти как солдаты, даже иногда в ногу.
Вот так превратились мы в военных. По внешнему виду.
Построили нас на плацу. И распределили по ротам и взводам. И попали мы в руки к нашим будущим сержантам. И повели они нас по ротам. Туда, где предстояло нам узнать много нового и интересного, где предстояло стать нам младшими специалистами, не командирами, а специалистами. Ибо учебка у нас была не командирская, а специальная. Это нам всё-таки повезло.


Казарма

« … Осмотрись вокруг детально,
Вот в ряду твоя кровать.
И учти, что это - спальня,
То есть место - специально
Для того, чтоб только спать … »

Вопрос к читателям. Просто вопрос, безо всякого потаённого смысла. Вам приходилось бывать в метро? На узловых станциях, так чтобы переход на другую линию был в центре зала.
Вот такой вид открылся мне, когда вошли в родимую, первой роты казарму. Длинный коридорище с аппендиксами взводных кубриков-отсеков с обеих сторон и площадкой посередине, на которой стоит тумбочка дневального и расположена канцелярия.
Коридор длиной с вестибюль станции метро, только на втором этаже, и без мозаичных картинок с бронзовыми люстрами.
Ощущение возникло, одним словом, вопрос «И где тут жить???» встал на первое место.
Что больше всего доставало во время жизни в этом доме?
Во-первых – ПОЛ. Он был везде, кроме площадки в центре зала, дощатый. Покрыт пол, был тривиальной тёмно-красной мастикой. Кстати как оказалось – такая мастика была в ходу практически везде в армейских помещениях. Там где были деревянные полы, там сразу оказывалась и эта мастика.



И вот раз в неделю, в субботу, после занятий устраивался ПХД. Так как техники у нас не было, кроме той, что стояла в классе, основные силы роты поступали в распоряжение старшины.
И начиналось. Сначала сдвигались койки в кубриках, и мы падали на колени – не затем, зачем вы подумали, а скрябать, или как мы тогда все говорили с лёгкой руки нашего старшины, прапорщика Скорочкина (дай ему БОГ здоровья, если он ещё жив) «шкрябать» или «шкрести» пол. СТЁКЛЫШКАМИ!!!
Когда мы освоились на территории, то нашли место, недалеко от забора части, где строился магазин. Угадайте сколько стекла на этой стройке пошло на остекление витрин? Правильно подумали. Хватило бы остеклить огромный торговый центр. Почему именно это стекло особо ценилось? Потому что толстое. Держать удобно и край долго не стачивается.
Но вернёмся к полу. После того, как мы, в прямом смысле, снимали стружку, пол тщательнейшим образом промывался. До нежно розового, почти белого цвета. Щётками и водой с мылом. Мылся, очень обильно промываясь. Набегаешься с этими тазиками, мама не горюй.
К этому времени поспевала мастика на заднем дворе.
Каптёрщик, а вернее его помощник, потому как тот только руководил, ибо где вы видели работающего в поте лица деда в роте, где были одни молодые? Так вот помощник этот выглядел как злая волшебница Бастинда, потому что он поварским, умыкнутым когда-то с кухни черпаком, старательно размешивал булькающее пузырящееся красной пеной адское варево с сильно химическим запахом, которое имело место быть в огромной бочке, стоящей над костерком на импровизированном очаге из кирпичей.
Посыльные из роты с вёдрами в руках выстраивались в очередь, как к полевой кухне. Помощник как заправский повар, стоя у бочки на довольно шатком ящике, разливал этот супчик тем самым черпаком.
Эта мастика, тонким слоем, наносилась на доски пола и после того, как тот немного просыхал после мытья. Эту работу производили двое избранных. А мы, остальные двадцать восемь, в это время или территорию убирали или караоке там, на плацу исполняли, одним словом – не скучали.
А потом те же избранные натирали пол тёщами. Это такая большая доска. С одной стороны она обшита очень жесткими щётками, а с другой стороны на этой доске были укреплены несколько танковых траков. К доске была прикреплена длинная труба через шарнир. Не знаю, где и как, но нашу тёщу мы таскали вдвоём. То ли мы были слабосильными, то ли тёща у нас была такая, неслабая. И работа эта была весьма нескучной. Так что избранность … она не всегда радость приносит. Особенно в армии.
И вот когда пол начинал сверкать – процесс считался законченным.
Забегая вперёд, скажу, что натирать такой же пол, но в «шашечку», оказалось не в пример «веселее». Это развлечение уже было потом – во второй, уже «звёздной» учебке.
Утомлять вас прочими рассказами, а как-то о натирании сотни латунных кранов суконкой, или выравнивании коек, тумбочек и табуреток, а также полосок на одеялах по ниточке, или отбиванием краёв заправленной постели посредством табуретки и свёрнутого в кольцо ремня надо? Кто хочет узнать об этом подробнее – сходите, послужите. Узнаете. А те, кто служил, и так эти процессы знают.
Что было неудобно, так это узковатый коридор. Когда сержантам приходило в голову нас полечить, то трудно было выполнять команды типа «Вспышка слева, справа, взад, вперёд!!!» Всё время приходилось стукаться о сапоги впереди … это, лежащего, т.е. упадающего. По ходу пьесы, конечно, ещё что-то всплывёт, тогда и расскажу. Вот что вызвало особые страдания вновь призванного личного состава, так это….

ЗашиВись

Читать именно так, как написано. И даже не думайте ни о каких вшах! Какие такие вши в Советской Армии на шестидесятом году Советской власти?!?!?!
Первым делом потребовалось пришить погоны, петлицы, шевроны, галуны к хэбчикам, парадкам и шинелям.
Не знаю у кого как, но нам ещё выдавал погоны, буквы СА на которых были латунные. Их надо было на погоны прикрепить. Кстати, может это и красиво, но неудобно до жути. Ибо за эти буквы цеплялось всё, а особенно ремни от противогазных сумок и автомата. Подкладка шинели и т.п. Да ещё эти буквы являли собой предмет зависти солдат всех остальных частей гарнизона, ибо им даже на парадки выдавали погоны с наклеенными буквами. И стоило где-то на секунду оставить шинель или оставить куртки от хэбчиков в спортгородке или в спортзале без присмотра, как они оставались без этих букв враз. А те, кто усики букв распаивал или расклепывал, оставались и вовсе без погон. В военторге их не было, букв этих проклятущх. Доходило до того, что кто-то постоянно носил в кармане буквы, скажем с шинели, чтобы, не ….. украли вообщем. Потом кто-то из москвичей написал родителям, и прислали старики комплектов, наверное…, вообщем много из московского военорга. Всем хватило. И с запасом были.
Так вот буквы. Почему-то никто нам не посоветовал сделать шаблон для дырок под крепления, потом-то конечно мы дотумкали, но подозреваю, что шутка была из разряда «возьми метлу и разгони помехи». А т.к. всё на форму пришивается и крепится строго по определённому стандарту и на определённых расстояниях, то скоро у большинства из нас сами погоны превратились в решето. Ибо сержанты проверяли, как буквы закреплены и следовала команда переделать. Кое-кто погоны с неправильно закреплёнными буквами успел пришить, и со слезами отпарывал их вновь.
Напёрстков не было практически ни у кого. Помню только одного парня из Питера, у него был. Он, опытный такой, оказывается до армии учился в каком-то техникуме, где была форма, вот и поднаторел в хитростях житейских.
Одним словом после подшивки хэбчика и шинели пальцы были исколоты вусмерть. Кожа с кончиков пальцев слезала потом месяца полтора.



Это глобальные подшивки. Но были и повседневные. Главное и основное, это подшивка. Т.е. подшивание подворотника к воротничку куртки. Подворотничок это такая полоска материала белого цвета, который пришивается к внутренней части
стойки воротника. Операция эта выполняется ежедневно. И дело тут не в красоте, которую придаёт белая полосочка материала, но и в гигиене. Но сам процесс подшивки … это не так просто, как кажется. Во-первых, надо рассчитать длину
полоски ткани, т.е. те, кто служил и подшивался, знают, что ничего рассчитывать не надо. А тому, кто только начинает этот процесс … на это тоже время надо.
Конечно, нам выдали стандартные подворотнички, два, кажется. Так вот они имели определенную длину. Т.е. размер … типа тридцать седьмой (по воротничку). И его, этот подворотничок потом надо было стирать. И вот после первой стирки - это был уже тридцать пятый, т.е. никуда не годился. Не хватало его по длине. Поэтому отправились мы в магазин за подшивочной материей уже на третий день.
Но дело в самом процессе. Ну, скрытый шов мы освоили довольно быстро, хотя, не поняв сразу, кое у кого получилось наоборот. Но это мелочи, один раз переделал и понятно.
Сложнее было с кантиком. Был определенный стандарт. Спичечная головка. Т.е. кант может быть и шире, но для первого периода шире не положено и ткань может быть сложена только вдвое.
Первый раз большинство из нас подшились по шву. Там на воротничке есть шов, примерно на сантиметр ниже кромки воротника. Было смешно, но не всем. Сержантам и тем, кто умел и подшился правильно.
Научились потом конечно, даже завели кембрик пристрелочный. Оставлять его в подворотничке было нельзя. Подшил, выдернул, загнул край и закончил уголок. Это уже потом, на третьем периоде кембрик стал оставаться, и кромка подворотничка была красивая и круглая. Объёмная такая.

ПОДВИЖНЫЕ АКТИВНЫЕ ИГРЫ

Строилки - пятнашки – салки – догонялки, в основном бегалки – равнялки.

Я уже говорил, что построение - это в армии любимое развлечение военнослужащих. Старших. Над младшими. Поэтому первое, что мы стали делать – учиться строиться. Везде, быстро и чётко, невзирая на трудности и ограничения.
Так что это была первая подвижно-активная игра, которую мы освоили. И освоили быстро и в совершенстве.
Нет, прикиньте. Взлететь на второй этаж, при высоте потолка в бывших гвардейских конюшнях четыре с лишним метра, пробежать по коридору, а наш шестой взвод жил в самом дальнем от входа в роту конце оного, метров эдак.., ну длинный был коридор, что там говорить, и построиться. На построении роты – пять минут. И что вы думали – рота сто восемьдесят человек успевала с улицы влететь и построиться даже за три с половиной - четыре минуты и так же вылететь на улицу. И получаться это началось уже меньше чем через неделю. Потому что сержанты использовали каждую возможность для тренировки. И если вы думаете, что они бегали с нами, то глубоко ошибаетесь.
Иерархия сержантов в учебке была простая. Старший сержант, замок – заместитель командира взвода, дед, т.е. уже отгулявший отпуск, как правило, и имевший эту самую службу «ввиду», и только лишь всеми силами, в смысле силами всего взвода, готовящийся на дембель. Эдакий добрый барин, который никогда никого, кроме младших коллег не воспитывал - перевоспитывал. Уронив голову на шапку, сладко спавший от звонка до звонка.
Наш, Серёга Прищепов (дай ему Бог здоровья – интеллигентный и порядочный был парень), Питерец, больше читал.
Сержант. Это год службы и набирающий очков на отпуск. У нас был Рома, белорус. Мужик был строгий, но без фанатизма. И если от него доставалось, то всегда по самые помидоры и за дело. Никогда не забуду Ромины уроки радиотехники. «Супргэтэратин работат так….», одним словом «булба радом и парадок». Нет, он не дурак был, но от акцента его мы тащились. Кликуха у него была «Рома-два арбуза». Он парень был высокий и здоровый. А в хэбчике зимой ходить холодно. А шинели мы одевали только после минус пятнадцати. И вот Ромка руки всегда делал колесом, как будто арбузы несёт.
Младший сержант. Это вчерашний курсант. Всегда и везде старший, всегда с личным составом, всегда боец. Нам «повезло». У нас турок был. Айдаров фамилие ему была. Его, по-моему, оставили в учебке как элемент экзотики. Маленький по росту, здоровый, тупой, злобный - настоящий абрек. Вот от него нам доставалось. Чтоб его поносом прохватывало, когда его кто-то из наших ребят вспоминает.
Так вот, средний шел вслед за нами в кубрик, если было холодно, и оставался внизу, когда на улице было хорошо. Младший занимал позицию в соответствии с положением среднего. Если Рома шёл в кубрик, то Айдаров оставался внизу и наоборот. Бегали только мы. Туда – сюда, раза по три-четыре.
Допустим, добежали, т.е. удовлетворили норматив и сержантов.
Отлично. Вот бы отдышаться. Но! Критический взгляд. СапАХи, это если Рома, чистить надА. Запылились сапАХи. Следовала команда:
- Семь минут, сапАХи блестят!!!
Надо было успеть похватать щетки и крем из тумбочек, слететь вниз, почистить, или сделать вид, что почистили сапоги, взлететь наверх, заправить щётки и встать в строй. Думаете, исходя из вышеописанного, не успевали? Успевали. Не сразу конечно, но через пару недель успевали даже реально и сапоги почистить за эти семь минут. А щётки все, по-честному, заправляли в тумбочки. Потому что уже на первой тренировке, после первого забега последовала команда - предъявить карманы к осмотру. И бегали мы столько раз, сколько было обнаружено по карманам щёток. А обнаружено их было немало. Человек двадцать пять из тридцати хитрых оказалось. Так что урок усвоили с одного раза. Нема дурных, из сержанта дурака делать.

Физкультура на свежем воздухе. …

Первые несколько дней, что удивительно, мы занимались по утрам уборкой территории или казармы. Учились, как было выше сказано, вставать в строй и отбиваться за сорок пять секунд и занимались прочими необходимыми делами. Пошли даже разговоры, что для осеннего призыва зарядку отменили, а будет физо только в спортзале ... (до сих пор смеюсь, как вспомню), потому что уже холодно – на улице зарядку делать.
И вот пришел день, когда утром прозвучало.
- Выходи строиться на физическую зарядку! Форма одежды... голый торс, взять с собой рукавицы!!! Это был шок. Получив пару минут на оправку…. А вот здесь стоит остановиться на
минутку.
Сто восемьдесят молодых парней. Просто пописать, извините, после ночи – это даже не двадцать секунд. Ибо утро, ибо организмы молодые, плюс расстегнуть-застегнуть пуговки. Два туалета. Очков по десять и писсуар вдоль стены человек на десять-двенадцать. Как ни крути, а за две минуты такое количество мочи слито быть не может. И что бы случилось с обороноспособностью Союза, если бы зарядка началась на пять-десять минут позже? И добежав до первого поворота на «Умирай пехота штрассе» (или «Орбита») - это прямая бетонка длиной три километра, прямая как стрела и шириной в две дорожные плиты, которая шла вдоль парков, ну о ней потом, сливалось всё это на обочину. Жёлтые торосы украшали эту дорогу до самой весны. Особо пикантно было то, что вдоль этой дороги, по ту сторону забора, стояли жилые дома. И вот прикиньте – громкие команды, мат не мат, перемат, топанье тысяч ног и журчание в первые минуты зарядки такое, и всё это в шесть с небольшим утра. Весело жилось людям, просто «Аншлаг» со всей его командой одновременно.
И постоянно старшины ругались. Люди то в окна выглядывая, видели такой натюрморт, жаловались. Помню, старшина наш Скорочкин так говорил:
- Достанут свои …уи и ...ут, понимаешь … как пацаны трёхлётние. Дети, …ять, с большими …ями! Прекратить, больше не …ать.
И вопрос. Кто-то не удержался:
- Вообще??? (с ужасом в интонации).
Ох, и дорого нам обошёлся этот шутливый вопрос. Ох, и дорого. Два часа рота плац трамбовала. Строевым и с песней, а потом с песней и строевым.
И вот бежим мы по этой дороге. Ласковый, промозглый ноябрьский ветерок при температуре окружающей среды от минус трёх до десяти, но тоже не с плюсом, в разные дни, освежает наши разгорячённые после сна полуголые тела. Под ногами, бывает, и первый снежок скрипит - похрустывает. Хорошо.
Темп задаёт Айдаров, сзади, матерясь и подталкивая отстающих, трусит Рома аккуратно неся свои два арбуза. А мы бежим. Т.е. тупо переставляем ноги, плохо уже понимая, что происходит.
Растянулись. Тычки и подталкивания не помогают. Над взводом, если можно так назвать растянувшуюся и потерявшую всякую похожесть на оный, стаю тяжело и надсадно
хрипящих, с выпученными глазами полуголых стриженых парней, сгущается атмосфера сержантского недовольства.
- На месте!!!
Вот оно. Нет, т.е. первый раз это даже было неожиданно приятно, но только в первый момент.
- Бе-е-е-его-о-о-ом … на месте!!! – рык сержанта Ромы был страшен. Недоумение. Но «бежим», мелкой ленивой трусцой. Рома начинает считать:
- Раз! Раз! Раз! – «раз» подаётся по левую ногу и темп «разов» увеличивается, звучит этот «раз» всё быстрее и быстрее, промежутки между ними становятся всё и меньше и меньше.
- Выше колено, выше, в-ы-ы-ы-ше!!! Ногу!!! – Бежим на месте. Это ещё тяжелее, в основном, потому что бессмысленнее и непонятнее. Так продолжается минут пять. За это время мы успеваем выровняться в рядах и колоннах. Становимся опять взводом.
- Стой!!!
- Уф!!! - Вырывается у нас. Пауза.
- Присесть!!! Руки за голову!!!
- ?????
- Что стоим? Присели!!! – вступает в дело младший сержант, - показываю! – Айдаров приседает, закидывает руки за голову. Мы ошарашено, хлопаем глазами. – Гусиным шагом … марш! – и Айдаров на корточках, держа руки за головой, споро начинает ковылять вперёд.
- Ясно? – Ромин рык уже не оставляет никаких сомнений.
– Гусиным!!! – кто-то из нас реагирует, присев и вскинув руки, кто-то мешкает …- Мне повторить???- все плюхаются и замирают. – Шагом марш!!! Вот оно. Это, я вам доложу, да с непривычки, очень невесёлое занятие. Равновесие держать трудно, спина уже через пять шагов деревенеет, кто-то тычется в спину впереди идущего, кто-то заваливается на соседа сбоку. Кто-то не выдержав дистанции, наступает переднему на пятку, падают оба.
Первые в жизни сто метров преодоленных таким, с вашего позволения, стилем запомнились на всю жизнь.
- Бе-е-е-его-о-о-ом …. – это уже как избавление, вскакиваем и гремим сапогами дальше. Изо всех сил, стараясь не растягиваться и не ломать строй. Конечно, не получается. Пока добежали дистанцию, так сказать, присаживались не один раз. По ходу разучили и утиный шаг. Утиный, это если руки на поясе.
И кстати…. Наши брюки от среза сапога и до … вообщем того места, где ноги заканчиваются, и чуть выше, стали, т.е. ткань покрылась тёмно-серым налётом. Это потом, позже, мы научились приподнимать ту часть тела, которая перевешивает весь организм и не тереться … этими самыми бёдрами об обильно начищенные кремом голенища сапог.
И если бы мне кто-нибудь. Тогда. Сказал. Что. Через год. Эти пробежки превратятся в удовольствие. И я, как старослужащий, имея право уже никуда не бегать, буду с удовольствием пробегать ежедневную трёшку, ох и сказал бы я этому человеку, ох и ... вообщем никогда бы не поверил и даже послал бы этого сказавшего очень грубо и далеко.
Пробежались. Выскочили на плац, растянулись в цепочку
на расстояние вытянутых рук и начали делать комплекс вольных упражнений № 1. Знакомо? Ну, вот такая зарядка одновременно с комплексом закаливания.
А, рукавицы то зачем? А это, чтобы руки к асфальту не примерзали, когда «упор лёжа принять – отжаться!!!»



Что стало быстро понятно, так это почему нам запретили курить. Пробегать эти три километра (потом было больше) было очень нелегко без привычки. А если бы курить в это время, то совсем было бы тяжко. Короче реальный смысл в этом был, а не какое-то ущемление нас в правах.
Зарядка с голым торсом прекратилась только тогда, когда, пришедший на подъём, командир части, старый и заслуженный полковник, зябко кутаясь в шинель, увидел полный плац полуголых, весело отжимающихся мальчишек.


Ванька-встанька

Это тоже игра такая, из серии подвижных и активных. Для военных первый дней службы особенно интересная и весёлая. И очень необычная. А всё для того, чтобы не скучали.
Как всё начиналось то благолепно!!!
Прикиньте, приходим с завтрака. Ну, хочется же пяток минут перевести дух, коли курить запрещено. Нет. Последовала команда – строиться в кубриках. Раза три-четыре сбегали туда-сюда. Построились. Стоим, ждём команды. Сержанты подозрительно расслаблены. Заменили
дневальных по роте сержантами. Вообщем что-то необычное назревало.
Вдруг команда по роте:
- Отбой!
Мы в некоем шоке, т.е. слегка обомлевши. Сержанты дублируют:
- Чего стоим? Отбой! В койки, сорок пять секунд!
Разлетаемся, отбиваемся, но обомлемлость вот эта не проходит.
Гаснет свет.
Лежим, ожидая продолжения. А сержанты удаляются в курилку, и скоро оттуда доносится запах сигаретного дыма. Никто и ничего понять не может. Что за бред? Будний день, вроде всё в порядке, а тут эдакое, нифига себе. Но постепенно расслабляемся, и кое-кто даже задрёмывает. Кто его знает – на гражданке вон вторник рыбный день, а здесь может, есть сонный день, назло врагам Советской власти.
Проходит минут пятнадцать. Расслабуха приходит почти ко всем. Кто-то уже перевернулся на бочок и начал даже сладко посапывать.
Стукнула входная дверь, раздались голоса – пришли офицеры. Ну, думаю, сейчас сержантам
достанется. Нет! Ни тебе команды «смирно!», только дежурного позвали. Всё по ночному.
Что за дела? Но всё объяснилось через минуту.
- Рота, ПОДЪЁМ!!! Сорок пять секунд!!! Строиться в коридоре!!!
И понеслась. Прыгали мы взад вперёд до обеда. Спрыгнем, построимся.
- Проверить заправку личного состава!
- Первая шеренга три, вторая два шага вперёд, марш!!!
Пройдут крокодилы вдоль строя, подёргают, потрясут.
- Становись!!!
- Рота отбой, сорок пять секунд!!!
Это было нечто. Настоящий групповой, с грубыми извращениями и в разных позах продолжительный, я бы даже сказал, затяжной, учебно-воспитательный процесс. И продолжалась эта весёлая и увлекательная игра три долгих дня. С утра до обеда
и после обеда до ужина.
Как это удалось вынести и не сойти с ума – спасибо господу Богу – дал силы выжить.
А сколько было поначалу интересных и весёлых моментов. То кто-нибудь, кому-нибудь на голову сядет. То верхний со всей дури по хребтине вмажет, замешкавшемуся в проходе нижнему, соскакивая с койки, отчего товарищ летит вперёд и сбивает с ног того, кто спит напротив и, тот вмазывается в свою койку. Кто-то, опершись на верхнюю тумбочку, летит вместе с ней за койку или на
нижнюю койку. Пока приноровились и распределились, кому, куда скакать много «посмеялись». Зато к концу третьего дня рота вставала в коридоре полностью заправленной и сверкающей за сорок секунд. Честное слово – не обманываю.
В эти три дня мы научились и легко выполняли подъём, получение оружия и снаряжения, и построение внизу быстро, чётко и слаженно.


Всё остальное … про карантин

Что ещё было интересного в карантине? Да всё.
Чего стоят только отработки прыжков по вспышкам. Это так называлось по-научному. А на самом деле было любимым инструментом сержантов для изнасилования, т.е. сношения или, проще говоря, воспитания в личном составе уважительного отношения к каждому слову, произнесённому САМИМ сержантом.
Как раз тогда загулял по нашим рядам анекдот:
Пишет солдат письмо домой:
- Мама, купи кота. Назови Сержантом. Приду – зверски замучаю… насмерть!!!
Два слова, для неслуживших. По команде, скажем, «Вспышка с фронта» падать надо ногами к указанной стороне, головой наоборот. Так вот в строю это делать неудобно, в принципе. А если кто-то по нерасторопности перепутал и пытается прыгнуть наоборот, то происходит встреча, как правило, головами. БЭМС!!! Куда там биллиарду. Или, если тот, кто впереди недостаточно далеко отпрыгнул, втыкаешься физиономией в тело товарища, или в каблуки его сапог. Прекрасно!!!
И эти команды следовали всегда и везде. И в снег лицом и на пустыре, где встречалось битое стекло и отходы жизнедеятельности живых организмов.
На наш вопрос:
- За что? -
Следовал ответ:
- За то, что в армии!!!
Скажете, жестоко? Наверное. Но я, например, за науку благодарен. Потом пришлось прыгать, не от ядерного взрыва, слава Богу, а так, но может благодаря этой, нет, не муштре, а выучке, я имею возможность надоедать вам сейчас своими рассказами.
Или строевая подготовка. Когда гуляешь по квадрату. На счёт «раз» ногу поднимаешь. С оттянутым, как положено, носочком и на высоту положенную. Отмашечку под шаг выполняешь. И держишь ножку на весу, стоя на месте. Корпус должен быть прямым. И не дай Бог, нагнуться-наклониться. Держись ногу минуту, может две – они, эти минуты, кажутся часами. «Два!» Эту ножку ставишь, отмашку перемахиваешь, вторую задираешь и снова держишь. А сержант ходит, ещё и поправляет тебя. Поднятая то нога вниз сползает, а тебе по этой ноге, любимый сержант, своим копытом - БЭМС, и нога взлетает и замирает. И ты уже упасть готов (и падали – было дело), а нельзя. Потому что пока встанешь и стойку займёшь, все стоят в замерзшем виде в указанной позе. И становишься ты любимцем коллектива. Опять скажете муштра? Зато я и по-сейчас вам скажу – служил ли мужик в строевой части нет. Ибо осанка – на всю жизнь. Это вам не шейпинг – прыг-топ! Это тренаж, который на всю жизнь. Тяжело? Да! Но Вообщем не смертельно. Зато тело само потом всё делает. Запоминает тело, что от него требуется.
А какая прелесть марш-броски с полной выкладкой? И особенно прекрасны они, когда погода похуже. Дождь, грязь, а ты уже поверх шинели в ОКЗК, одетый. С противогазом, естественно, на голове. С вещмешком на спине, автоматом на груди (а как же ты изготовлен для боя). А на ремне подсумок с двумя магазинами и болванкой имитирующей вес патронов, флягой наполненной водой, штык ножичком и саперной лопатой. Хорошо гранатной сумки с этими самыми грантами нам не полагалось. Ничего не забыл? Вроде нет. И все это хозяйство, висящее за спиной, на шее, на ремне тянет тебя вниз, нарушает центровку, а ты бежишь, хрипя лёгкими, перерабатывающими профильтрованный противный, нет, не воздух, а суррогат его. А ты калошами, сползающими с сапог, шлёп-шлёп.
А ноги разъезжаются или в грязи или на скользком снежном насте. Бывает, и в снег проваливаются. А командиры тебе ещё предлагают различные развлечения. Типа окопаться, или развернуться в цепь, потому что, насколько-то там метров слева или справа наступает противник. Ну и копаешь и разворачиваешься, Сержантам перекурить то



надо. Ладно, если снежок бы разбросать сапёркой, а то ведь надо до земли докопаться, а потом землю поковырять и эту наковырянную землю опять снежком присыпать, чтобы не демаскировала, значит, твоё местонахождение.
Бежишь, а вокруг зима, солнышко, или пасмурно, какая тебе на хрен разница в противогазе. А в сапогах уже хлюпает, и мокрый ты, как мышь.
Какая там пояс сауна для похудания? Не растолстеешь, как ни старайся.
Или, скажем лыжи? Вы любите кататься на лыжах? Я вам завидую.
Но об этом потом.
Вот так и жили мы до присяги. Жили, не тужили. А куда ты денешься с подводной лодки?
Но, как было замечено, всё проходит. Прошло и время карантина, а вместе с ним и первые, самые весёлые и смешные сорок дней службы.
Наступил день присяги.
Тут рассказывать особо нечего. Построение, двухчасовое стояние на плацу, развод по местам
принятия присяги, сама присяга, опять построение, торжественный марш.
Потом был праздничный обед. Вот ответьте – обычная подгорелая почти вся из хлеба и немножко с салом и солью КОТЛЕТА, способна вызвать спазм в горле и слёзы??? Так вот я утверждаю – СПОСОБНА!!!
Ладно, лирика закончилась. Дальше будет про боевые будни.

Второе лирическое отступление
ОРКЕСТР ПОЛКОВОЙ

Помните? Не слова, конечно, а музыку …..
Нам рано на покой,
И память не замрет.
Оркестрик полковой
Вновь за сердце берет.
Прости, красавица,
Что жизнь пехотная
Вновь расставания
Сулит тебе.
Не зря начищена
Труба походная.
Такая музыка звучит
У нас в судьбе.
С ним трудно, как по дну,
Сквозь огненную тьму,
Я шел через войну,
Шел к дому своему.
Вновь блещет серебром
Оркестрик полковой,
Он, словно вешний гром,
Над нашей головой.

Торжественное построение любого толка. Я не про подготовку и всё остальное, что ему, этому построению предшествует. Само построение. Тот самый момент, когда командир …
Я расскажу про нашего командира, из учебки. Помню, что был он полковником.
Так вот. Когда над плацем звучало его раскатистое, с непередаваемой интонацией, так, чтобы слово в конце первой фразы звучало, растянуто, раскатисто … и … организм сам по себе делал глубокий вдох, плечи разворачивались, голова приподнималась, тело подрастало, вытягивалось… и появлялось ожидание чего-то такого, необычного, радостного и всегда это ощущение и состояние было как будто в первый раз:
- К та-а-а-а-ржетсвенному-у-у-у (потом следовала пауза … просто леденящая) м-а-а-аршу-у-у ….!!!! На одного линейного дистанция!!! Управление прямо! … ну и т.д. –
по регламенту.
Вообще говоря, в этой ситуации артистизм командира, имеет огромное значение. ОГРОМНОЕ!!! Потому что интонации, паузы, игра голосом могут настроить людей на такое исполнение этого самого торжественного марша, что РПК обзавидуется, а может всё испортить. Подай такую команду писклявым и скучным голосом, одним словом, как яхту назовешь, так она и поплывет.
И вот когда звучит:
- Ша-а-а-гом …Тело само приподнимается на носки, корпус наклоняется вперёд, вдоль позвоночника мурашки … от, извините, копчика и до маковки, левая нога уже готова взлететь, руки притягивают автомат к груди, подбородок выходит на дну линию с соседскими, плечи и локти, стоящих в одной шеренге, смыкаются, и раскатистое, но вместе с тем короткое, хлёсткое … - МАРШ !!! И, с первыми звуками грохнувшего марша, исполняемого, полковым оркестром, ПА-А-АШЛИ. Именно так. С места, рубящим шагом… ПА-А-АШЛИ. Левая нога врубается в асфальт плаца, одновременно с ударами большого барабана.
Как вспомню, так … нет здорово. Было в этом что-то … эдакое, даже я бы сказал, возвышенное и мистическое.
Военный оркестр. И вовсе не тот, сводный, который на Красной площади или окружной или какой другой рода войск там…. Это структуры профессиональные, там работают специально отобранные люди, в большинстве своём, имеющих музыкальное образование. Эти оркестры хороши. У них замечательные инструменты, музыкальная грамота, правильная постановка исполнения и т.п. и т.д. Это всегда очень хорошо и красиво.



Я про полковые, маленькие самодеятельные, практически, оркестрики. Инструменты, для которых добываются всеми правдами и неправдами. Вымениваются, покупаются на «сэкономленные», в результате различных комбинаций деньги, зарабатываются личным составом на всевозможных отработках в гражданских организациях, крадутся, в конце концов, но в каждом, уважающем себя, полку или, например, отдельном батальоне имеется духовой оркестр.
А то ещё и ВИА, вокально-инструментальный ансамбль, образуется.
А людей в оркестр как подбирают? Они же и в ВИА играют, если таковой есть. Кадровый голод это самое серьезное препятствие для существования музыкального подразделения. Причём подразделение это, зачастую нештатное. Если совершить ошибку и набрать в оркестр, скажем, солдатиков только одного призыва, т.е. не обеспечить преемственность поколений, можно остаться без исполнителей.
Организует то конечно все это замполит с начальником клуба, а отдуваются командиры подразделений – личный состав постоянно на репетициях, а когда обеспечивает
ансамбль вечеринки командного состава, так нарушение, воинской дисциплины, тут как тут. И сделать особо ничего нельзя – жалуются, понимаешь, замполиту. А замполит.…
И пусть играет такой оркестрик и, сбиваясь и фальшивя, но зато громко, и большой барабан чётко отбивает ритм шага. Нет, правильно предки делали, когда по воскресеньям, в городском саду, играл полковой оркестр. Торжественность духовой музыки создавала непередаваемую атмосферу.
А строевая песня? Это же тема для большого научного исследования, практически. Я, сколько лет уже прошло, а «Не плачь, девчонка …», в любое время разбуди … спою без запиночки от начала, до последнего словечка. Не запнусь ни разу. Громко и весело. Как учили! Потому что столько раз этот шлягер спеть пришлось в жизни, что Хилю и Лещенко, при самом моём к ним глубоком уважении, и не снилось. И спеть песню может подразделение так, что окружающие плеваться будут, хоть в строю окажутся и певцы Большого театра. А могут и обычные мальчишки, так исполнить … заслушаешься. Сам процесс заучивания текста, разучивания песни, отработки исполнения подразделением. Чтобы всё чётко, слаженно, громко, красиво и … всё-таки немного и музыкально должно было быть.
Первый этап – разучивание, или выучивание текста. Песен, как правило, у взвода три. Записав в личный блокнот под диктовку сержанта слова, начинаешь использовать каждую свободную минутку и учишь-учишь-учишь. Второй этап – разучивание слов в составе взвода. Топаешь на месте и поёшь. И третий - опять топаешь, но уже на плацу и поёшь, топаешь и поёшь, поёшь и топаешь. Наступает момент, когда уже тошнит практически, а всё равно поёшь, потому что весело, аж до слёз!!! Зато потом, бывают моменты, когда идет роточка, поет, а тут кто-нибудь посмотрит на вас со стороны и улыбнётся. Не усмехнётся, а именно улыбнётся. И вроде как не зря учились – тренировались.
Понимаю я теперь певцов, ох как понимаю. Каждая рота имела свою строевую песню. А в нашем случае каждый взвод пел «про своё». И самое интересное наступало в час вечерней прогулки. Шесть рот по шесть взводов. А пространство достаточно ограниченное. Вот и прикиньте, какой концерт мы устраивали. Вот людям, жившим в домах, расположенных у забора части приходилось весело. Репертуар то не менялся годами. Целые поколения вырастали под «девчонку» или «трубу, которая зовёт».
Но вернёмся на плац. И снова вспомним тот маленький «оркестрик полковой». Их было всего девять человек. И они всегда первыми проходили, что называется «с песней!!!» Коробочка «три на три», с музыкальными инструментами в полжении «по-походному». И песня. Запевала высоким чистым голосом:
- Ухаааадил я в аааа-рмиии-ю пааа виииснеее. Правааажала мииилая нааа заааре!!!
Это было очень красиво!!! Почему именно «по весне»? Очень всё просто. Мы призвались осенью. А в оркестре четверть состава была тех, кто именно «по весне», вот и блюлась традиция. Мы, в курсантской среде, конечно, стали распевать «в ноябре». За что были, за нарушение традиций и обычаев, так сказать, нещадно вы…наказаны, вообщем. А неча, понимаешь….

IV. БОЕВЫЕ БУДНИ или ТЯЖЕЛО В УЧЕНИИ

Учиться военному делу….

Лозунг этот был тогда очень в ходу. Великие эти слова, писались на разном материале и разными средствами, вырубались в камне и дереве, выпиливались из фанеры или пенопласта, выкладывались камнем и кирпичом, вообщем несть числа примерам материального воплощения этого лозунга. И украшали они, слова эти, ленкомнаты, казармы, территории воинских частей, кораблей и прочих объектов повсеместно и обильно. Чтобы мы, защитники Родины ни на секунду не забывали, зачем собственно, мы на этих объектах и территориях оказались. Наглядная агитация, что вы хоЧИти…?
Вот значит сразу после принятия присяги мы и начали «…учиться … настоящим образом. Начался, значит, учебный процесс. Процесс выковки из нас настоящих и умелых, как сказал на утреннем разводе начальник политотдела, защитников Родины.

Первый раз в учебный класс

Вот, наконец, и наступил торжественный момент. Т.е. после вышеупомянутого развода, мы как большие, с песней, отправились в учебный корпус. Учиться военному делу, как было сказано, этим же начальником, настоящим образом.
Было очень непривычно, после всех полевых развлечений оказаться в классе. В классе, очень похожим на школьный. Разница была в том, что вместо стульев стояли табуретки. Да на стенах висели зашторенные стенды и на столах у стен стояли, опять же, зачехлённые и опечатанные красными сургучными печатями, «изделия». Солидно.
Вот тут-то мы увидели своего командира взвода. Аж целого капитана с двумя планками боевых наград на кителе - Ордена Красной Звезды и медали За Боевые Заслуги. Видел я его третий раз. Первый – когда он меня перчаткам стучал по рукам, второй – на присяге, и вот - третий. Скажу сразу – наши встречи – в будущем были нечасты. Вот такой он был человек. Неприметный, но незаменимый.
И вот – вводная лекция! Я, конечно, не смогу её передать полностью, да даже если бы и мог – не стал бы. Правила приличия, не позволяют, знаете ли.
- Товарищи солдаты! Курсанты! - взводный был строг и торжественен.
- Вы прибыли служить в… школу младших специалистов. Вчера вы приняли присягу. И теперь стали настоящими солдатами. Сейчас вы узнаете, кем вам предстоит стать через пять с половиной месяцев. В каких войсках вы будете служить, и чем будете заниматься.
Но, прежде всего вам необходимо подписать вот такое обязательство. И сержанты раздали нам по листу гербовой бумаги. Это было первое обязательство, которое мне пришлось подписать за службу, но оно было самое строгое, потому что очень непривычно и ново было прочесть в конце. «В случае … вплоть до высшей меры». Честно? Стало жутко. Текст то был небольшой, но! Очень выразительный.
- Так вот. Части, в которые вы будете направлены после обучения, относятся к военной разведке, а именно к радиоразведке. И нигде и никогда за стенами этого класса, даже на территории части, не произносите этих слов. Для всех - вы служите в войсках связи!
Заниматься вы будете тем, чего не существует, вообще в природе, в связи с решением (какой-то там) международной конференции по организации радиосвязи. Этот род деятельности запрещён решениями этой конференции. Радиоэфир принадлежит всем и никто не имеет право прослушивать чужие переговоры и тем более им мешать.
Конкретно нашей задачей является выявление радиосвязи противника, определение технических параметров применяемых им радиоустройств, определением мест их нахождения и противодействие их работе.



Это было произнесено настолько торжественно и чеканно, что мы аж выпрямились на своих табуретках.
Лекция длилась долго. До обеда. На перерывы мы выходили притихшие и прибалдевшие. Ребята из других взводов, тоже выглядели не лучше. Но, помня строгий наказ своих командиров, все хранили молчание. Всё-таки система тогда работала чётко. Мы часто не знали, чем занимаются в других взводах, а тем более ротах. Просачивались только самые общие сведения. Типа того, что первые три взвода помимо приёма, изучали ещё и передачу. Вторая рота – связь УКВ. В третьей готовили пеленгаторщиков, в четвёртой технарей. Пятая и шестая учила английский микрофон. Но подробностей не знал никто. Вообще. И не задавали мы друг другу никаких вопросов. Не принято было.
После обеда нам показали аппаратуру, которую нам предстояло изучать. Там был совершенно сумасшедший, по тем временам, агрегат. Я влюбился в него с первого взгляда. Ещё бы! Весь такой зелёный, с двумя жёлтыми экранами, с подключенной.… Одним словом, любовь оказалась взаимной. Благодаря этой машинке, я получил возможность покататься по дальним командировкам, ещё пока служил в учебке. И вообще очень был умный аппарат.
Одним словом, это был великий день.

Третье лирическое отступление
Немного просто про жизнь, а в частности – про язык, как способ общения

Принцип службы очень простой. У солдата не должно быть ни одной свободной минутки, чтобы глупости в голову не лезли. Порой доходило до абсурда. Нам казалось, что неважно, что и как мы делаем, главное, чтобы, простите за…. Вообщем, чтобы сильно устали.
Скажете, грубо сказал? А это с какой стороны взглянуть.
Вообще говоря матом в армии не ругаются, на ём разговаривают. Все. От молодого, ещё не принявшего присягу солдатика и до.… Он везде. Фольклор, пояснения команд, разносы и даже … похвалы. И как универсальное объяснение или ответ на вопрос. Например, ставится задача. Возникает вопрос о некоем материальном обеспечении для выполнения этой задачи. Самый простой.
- Где взять …? – Что взять неважно. Лопату, тряпки, вёдра или что другое. Ответ простой: - Не е…!!! Обозначает – не волнует командира, откуда возьмутся средства. Главное – задача должна быть выполнена качественно и в надлежащий, обозначенный им, командиром, срок.
Так что очень быстро, но становится мат неотъемлемой частью лексикона военнослужащего. Как это не прискорбно. А те, кто его не использует, вызывает подозрение и недоумение. Одним словом - «кто не с нами - тот для нас непонятен», как минимум.
Помимо мата надо привыкнуть и принять как должное некоторый жаргон, так сказать. Словечки типа: «шарить», «залететь», «пролететь», «прорваться», «чепок» и т.д. и т.п. в постоянном обиходе и употреблении. Причем из этих же слов с использованием, опять же матерных и немножко русских предлогов и союзов, составляются целые фразы или предложения. Некоторые слова приобретают совершенно другой смысл. Т.е. не то, чтобы смысл, а в комплексе с эмоциональной окраской заменяют не много не мало, а целые длинные фразы. Например «тормоз» или «тормозить». Или фразу типа «…в этом помещении надо вымыть пол, окна…» можно заменить одной короткой и хлёсткой … даже не фразой, а … «от…ить тут всё!». И этого вполне достаточно. И будет сделано, можете не сомневаться. И сделано будет, как указано.
Так что вот так. И очень сложно бывает перестроиться после службы. Потому что долго приходится подбирать, а порой и вспоминать слова, чтобы заменить те, которые стали уже привычными в повседневном употреблении.

Про ребят

« …Поглядеть - и впрямь - ребята!
Как, по правде, желторот,
Холостой ли он, женатый,
Этот стриженый народ … »

Немного расскажу про ребят, с которыми пришлось учиться, или служить. Это как кому нравится.
Если кто читал Суворова – «Аквариум», то возможно помнит его описание отбора призывников в части СА. Так вот, абстрагируясь от того, что он перебежчик и т.д. заявляю как свидетель. Правды в его книге, особенно в главах, касающихся повседневной жизни и службы в армии нашей, ещё маловато будет. Он в указанных главах не соврал ни капельки, даже приукрасил. Так вот описание распределения призывников у него совершенно точное. И вроде бы нормальные ребята подобрались, но было понятно, что без некоторого формализма и «…план любой ценой, хоть удавись…» при формировании команд в военкоматах не обошлось. Принцип – «В войсках разберутся» был виден отчётливо.
С какими-то понятиями о радиотехнике нас во взводе было немного, меньше трети. Остальные вообще не представляли себе – почему провода остаются ровными, если ток в сети переменный и синусоидальный, или вообще, почему электричество в розетках не кончается. Остановлюсь только на тех, кто действительно запомнился.
Юрка Иванов. Питерец. Интеллигентный, именно по Питерски. Радиотехнический техникум. Умница. Взвешенный и спокойный. Начитанный. Одним словом очень приятный и умный парень. Общаться с ним было одно удовольствие. Мы с ним после армии встретились при весьма забавных обстоятельствах. Так вот – я его не узнал. Т.е. я понял, что я его знаю. Я его даже спросил, где и как мы с вами пресекались? Он не признался. Там, по ситуации, было - почему. Я год мучился, вспомнить не мог. И только когда полез перечитать армейские записки, вспомнил. Юрка! Если вдруг ты как-то вот это. Отзовись, братишка!
Ещё из питерских помню, Толик Мамонтов и Юрка Дудкин. С ними, потом в ЦГВ служили. Толька. Мамонт, потому что здоровый был и такой же невозмутимый. Но была у него слабость. Выпить был большой любитель. Что ему карьеру армейскую потом, кстати, и сломало. Так вот. Как-то заловили его за этим делом. Ну, вывели его в туалет, умывать. И зашёл туда старшина, и чего-то ему сказал, стыдить начал. А только к нему повернулся, руки в стороны развел, и бедный старшина аж шарахнулся метров на пять. Толька ему так спокойно прогудел: «Тащ, прапорщик я ведь на свои выпил, не украл ни у кого. Хотелось очень». Причём так по-доброму, без тени агрессии. Вот его старшина и окрестил тогда Мамонтом.
Юрка потом на четвёртом периоде зам. старшины стал. Никто не ожидал. Точно говорю. Мы прибалдели просто, да и он не меньше нашего. Всю дорогу был тихий и спокойный. Тоже довольно интеллигентный парень.
Саня Гераскин. Рязанец. Точнее родом из Константиново. Низенький и щуплый парнишка, но классный. Молчит – молчит. Потом чего-то к-а-а-к скажет. Мы ложились, просто. Кликуха унего была «Петя-пЯтух». Эти два слова, т.е. «Петя-петух», были напевом какой-то буквы или цифры в Морзе. Вот, когда мы разучивали азбуку, то все громко пели эти напевы. А Сашка отличился – П-е-е-тя п-Я-Я-Я-ту-у-у-х!!! Вот и прилипло. А так, человек был безобидный и очень добрый, тоже потом в ЦГВ в одном взводе служили.
Вовка Алюшин. Хабаровск. Гимнаст, красавец. Ну что сказать о Вовке? Койки рядом, в смысле он надо мной спал, в классе рядом, переписка потом, одним словом кореш. Жаль, что потерялись. С ним у меня история смешная получилась. Мы стригли друг друга. И вот уже на четвёртом-пятом месяце службы, Вовка подстриг меня и попросил подстричь его. Я его ПРЕДУПРЕЖДАЛ!!!! НО он настоял!!! Вовка, прости, БРАТ, я, правда не умею стричь, и не умел никогда, я же тебе честно говорил. Короче пришлось Вовке стричься практически наголо.
Журавлик. Игорь Журавлёв. Земеля. Мы с ним почти все время проблатовали. Деду нашему лепили дембельский блокнот и т.п.
Самый хитрый из армян – был наш Вова Мелкумян. Из Степан Акерта, что в Карабахе. Он рассказывал нам, а мы не верили. В смысле о нерушимой дружбе армяно-азербайджанской. Очень добрый был парень. Наш комод, младший сержант Айдаров, турок по национальности, как уже было сказано, его доставал, мама дорогая. Так вот нарвался. Вовка как-то на него бросился, душить начал. Мы его еле оттащили. Айдаров полдня хрипел. Но, не заложил. Мы, курсанты ему, младшему сержанту Айдарову честно сказали, что если поднимет шум, то у замполита и особиста на столе будут лежать тридцать рапортов о том, что тот на почве межнациональной ненависти и т.д. То ли испугался, то ли деды ему вставили. Потому что палку он перегибал. Он потом Вовку просто не замечал до микродембеля. Добавлю только, что Айдарова вместе с нашим выпуском отправили в войска. И вот они поехали вместе с Вовкой. Что там дальше было у них – не знаю.
Витёк Болотов. Жуковский. Бок о бок спали все пол года. Приятный парень, но отношения у нас с ним скорее товарищеские были, чем-то особенным не запомнился. Как-то не сложилось.
Герои-десантники. Не помню ни имен, ни фамилий. Один был невысокий, а второй длинный. Тарапунька и Штепсель. Длинного, кажется, Лёхой звали. Но пацаны были правильные. Ничего нельзя сказать. Они скорешились с Мелкумяном. Низкий его постоянно подкалывал, но по-доброму. А Вовка его, они нас укладывали просто. Коронкой было выражение типа такого. «Вовка, пойдём спортом заниматься! Каким? Армянским, ё!!!» А мы ржём. Как-то забавно у них это получалось. Так вот десантура держалась всегда со всеми, но была у них конечно и особая спайка, всё-таки совместное будущее им светило повеселее, чем нам. Парни то были откомандированы к нам для обучения из, как было, уже сказано, разведчастей ВДВ.
К Лёхе в феврале приехала невеста в гости. А в части был карантин. В увольнение его не пустили. Дали только на КПП поговорить. Он, конечно, сорвался с ней в ближайший подъезд. Но обломили их. Дома то военные, вот и нашёлся, вернее, нашлась, какая-то «добрая» душа, выгнала их и пригрозила, что сообщит дежурному по части, если он не вернётся на КПП.
Вернулся парень в казарму…, хозяйством своим гремит на всё расположение, ноги враскоряку. Потискаться то они потискались, а до остального дойти не получилось. Ходит парень, ревёт как слон. Обидно!!! А Вовка ему словами его же друга «Пойдём армянским спортом займёмся!!! Э?» Тут была потеха, мы думали, умрём. Вовка низенький, толстый. Тот длинный и атлетический. Это надо было видеть.




Десантура, потрясая табуреткой, гонял Вовку по всему расположению роты с ревом типа, ты, сейчас у меня …, я тебя сейчас.… И т.д. и т.п. После многоточия шли в основном угрозы сексуального характера. Еле угомонили. Но в принципе, понять парня можно.
Арнис. Рига. Классный, кстати был парень. Но совершенно не приспособленный. Он из семьи какой-то очень упакованной, был. С предками что-то не поделил и сорвался в армию. Бывает. Но не ныл никогда и нос, не задирал. Хотя, очень чувствовалось, что не из простых.
Вася Добрань, Одесса. Морячок. Он потом остался в учебке. Командиром отделения в нашем взводе, вместо Айдарова. Когда, оформляли допуска, особист принёс анкеты. Мы заполняли их в классе, под его руководством. Так вот Васька задал ему вопрос, когда подошли к пункту про то, был ли кто и когда за границей.
- А можно я, - спросил Васёк, остальные страны просто на листочке напишу – у меня места не хватает. Тот его спросил, мол, а где ты был-то. Ну, Вася и перечислил. Мы думали, особист поседеет. Выслушал он Васю и говорит, ну какой умник тебя сюда прислал? Тебя же, ёлки-палки, и т.д.
Миша из Белоруссии. Тракторист бывший. Кулаки, как тыквы средних размеров. Карандаш вообще держать не мог. Серьезно. Здоровый, работящий, добрый, но…. А чего взять то с него было? Пацан телевизор в армии только увидел. Ну не было у них электричества на хуторе. Он единственный, кто программу «Время» смотрел не шелохнувшись. Как он к нам попал? Он всё в танкисты рвался перейти. У него батька, все дядья, братья и т.д. в танкистах служили. Ох, он и сокрушался, что его угораздило.
Был один кадр ещё. Тоже земляк. Лёня Ш. Ну, этот, был шустЁр. Ё-моё. Шланг из шлангов. Перед выпуском был торжественно списан в хоз. взвод, на свинарник. Водителем кобылы. В прямом смысле, посадили его на лошадь с телегой, помои возить. Дошланговался.
Западноукраинская фракция. Их мы называли «дети батьки Бандеры». Нет, правда. Их было четверо. Один – Ковенко, подловатый типчик, всё замполиту чего-то рисовал. Так вот дед наш дал ему команду проиллюстрировать в его дембельском блокноте стихи про девочку, которой мама не разрешала бегать по росе босиком, а девочка маму не слушалась и бегала. И выросли у неё ножки, ну вы понимаете. А он нарисовал эдакую мясистую, с верхней частью ног 52 размера пейзанку. Дед, как увидел, чуть с инфарктом не слёг. Вычистил его, из обеспечивающий дембель команды, враз.
Вова Старосад, был единственно женатый из нас. Этот всё частушки пел, да про власть москалей и что с ними надо сделать рассуждал. Может не доходило до него, что вокруг эти самые москали, может специально умышленно провоцировал. Косил под тупаря. Докосился. В ЗабВо поехал, в Борзю.
Остальных по именам не помню, но объединяла их патологическая жадность. Вообщем, если попросить оставить покурить, то получишь по принципу - “Докуры, Пэтро, а то хубы пэчэ!”.
Посылки им присылали регулярно. Раз в неделю кому-то из них – железно. Но съедалось содержимое этих посылок кулуарно. Выделялась доля сержантам, остальное сжиралось вчетвером. Сержанты, когда это поняли, брать у них перестали, только Айдаров пользовался. Как-то выставилась банка варенья на стол, в столовой к чаю. Было это так. Они были в разных отделениях, поэтому двое сидело за нашим столом и двое отдельно за двумя остальными. Так они сначала меж собой полбанки разделили, а остальное взводу отдали. Практически никто ни притронулся. А «кушали» они так. Сваливали первое и второе вместе в одну миску, крошили туда хлеб, вспомнить тошно.
Кого запомнил, о тех рассказал. Про кого-то по ходу вспомню ещё, а про кого нет. Простите, ребята, времени много прошло. Что поделать?

Самый умный, да?!? или «Не высовывайся!!!!»

Первым радиотехническим устройством, которое мы начали изучать, был радиоприёмник Р-250. Приёмник, кстати, великолепный. Ламповый. Большой такой, прямо шкаф. Но перекрывал весь КВ диапазон. Т.е. слушать можно было всё что угодно. Причём, благодаря разным техническим примочкам и, если умеючи, можно было отстраиваться, например, от глушилок и слушать вполне отчётливо самые вражьи из всех самых-самых вражьих голосов.
Замечу, что строился этот приёмник по элементарному принципу. Супергетеродин, если кому-то это что-то говорит. Изучение принципа работы сводилось к подробному описанию блок схемы. Для меня, имеющего среднее радиотехническое образование это было не в новинку и, как обычно в армии, вместе с такими же умными часы технической подготовки проводились на уборке территории. Причём, приёмник этот изучался, начиная с двадцатых чисел декабря, ибо присягу мы принимали в день семидесятилетия дорогого товарища Леонида Ильича, а закончилось оно, это изучение, в начале февраля. Почему так долго? Да потому что всего около трети, как я уже сказал, ребят что-то понимали в радио и электротехнике. Остальные были разные, как уже было сказано. И поэтому в курс технической подготовки входили ещё и основы радио и электротехники. Так что территория шестого взвода была освоена досконально.
Так вот, о приёмнике. Почему я останавливаюсь на этом вопросе, будет понятно. Схема
супергетеродина строится очень просто. Антенна, она принимает все сигналы из эфира. Входной контур, там происходит отсеивание всего ненужного и выделяется только сигнал на заданной частоте. УВЧ, там этот сигнал усиливается, потом... и т.д.
И вот изучив это дело, стали мы писать контрольную работу. А я возьми и развлекись. Т.е. совершенно искренне подумал, что такая подача материала облегчит запоминание и понимание процессов, протекающих в этой схеме. А то народ начинал бекать, мекать – одним словом я никогда не думал, что для среднестатистического призывника это такой сложный материал.
И написал я, эту, свою контрольную в вольном стиле. Создал, прям таки «Театральный роман». Основной мыслью было, что приёмник это как театр. Антенна – вход. Около него все кто хочет может ходить. Входные контура – билетёры, которые отсеивают публику с билетами. Гардероб. УВЧ, мол, фойе с шампанским. Смеситель и блоки УПЧ – буфет, где, пришедшие в театр после работы люди перед спектаклем подкрепляют свои силы. Демодулятор – туалет, там происходит.… Был у меня и буфет в антракте, и второй антракт и даже кухня буфета и т.д., и т.п.
Начиналось, помню так: «… Как театр начинается с вешалки, так приёмник супергетеродинного типа начинается с антенны и входных контуров….», и дальше в том же духе. Можете себе представить?!
Реакция сержантов была – мама не горюй. Причём не только взводные сержанты приняли в этом участие, а все ротные. Устроили мне «правилку» в каптёрке.



Не подумайте чего плохого, просто морально прорабатывали и воспитывали.
Вообщем, если не растекаться мыслью по древу – изучал я дальше радиотехнику, в основном, с лопатой и т.п. инвентарём. Как выразился младший из сержантов взвода Айдаров – «… тэбэ она (радиотехника) зачэм? Ты зинаэш! Пуст рыбята учат, а ты грэби (снег в смысле)…». Я на него не обижаюсь. Он в чём-то был прав.


Опять про игры на свежем воздухе.
Или любите ли вы лыжи, также, как люблю их я?


« … Как ни трудно, как ни худо -
Не сдавай, вперед гляди,
Это присказка покуда,
Сказка будет впереди … »

Сейчас стало очень модно кататься на горных лыжах. Многие, рассказывая о своих этих лыжных развлечениях, захлёбываются от восторга. Но, простите, я, нисколько не сомневаясь в правдивости этих рассказов и истинности передаваемых эмоций, заявляю совершенно ответственно – лыжи, это не для меня, я к ним равнодушен, а скорее – так просто ненавижу.
Почему?
Представьте себе деревянные, ровные доски с загнутыми и заостренными, как это бывает у лыж, концами. На них шурупами прикручены крепления. Две такие скобы железные, в форме близкой к половинкам консервных банок и брезентовыми ремнями с пряжками. Представили? Это лыжи армейского образца. Очень тяжёлые, и не знавшие мази, в принципе. Иногда попадались просмолённые, иногда нет. Но, приказано называть эти приспособления для передвижения по снегу – лыжи, значит так и будет. Потому что по
другому не случится, всё равно. Ибо – ты в армии!!!
Палки были обычные – алюминиевые, тут особо рассказывать нечего. Палки, как палки.
Теперь об экипировке. Об этой блестящей и красивой униформе горнолыжников, где одни ботинки… в описываемое время, были способны свести с ума любую самую неприступную и недоступную.
Итак. Военный вариант.
На ногах. Кирзовые сапоги. Практически никогда не просыхающие. Почему? Да всё просто.
На улице зима. Снег. Кирза намокает быстро. Сушить негде и некогда. Сушилка то в роте есть, но как ей воспользоваться? Отбой происходил по схеме «сорок пять секунд и замер в койке», час после отбоя, шевелиться, а тем более вставать, не рекомендовалось, да и не успевали мы шевельнуться. Голова засыпала, ещё по дороге к подушке. Значит, для того, чтобы сапоги поставить в сушилку, надо было час не спать – ждать. А это было невозможно. Дальше. Сушилка закрыта на замок. Значит, чтобы поставить сапоги надо подойти к дежурному по роте. А это целый сержант!!! И кто его ночью станет беспокоить? Только те, кто враг сам себе.
Утром подъём тоже за сорок пять секунд уже в строю. Значит надо встать за, как минимум, полчаса до подъёма, чтобы сапоги из сушилки забрать и около койки поставить. Почему за полчаса? Потому что сержантов поднимают за десять минут до подъёма, и не дай Бог попасться им на глаза. Сгноят. Поэтому никто сапоги и не сушит. Поэтому всё влажное.
Не успеваю просохнуть ни портянки, ни сапоги. Поэтому и дух в казарме по ночам такой,
что без привычки дышать бывает трудно.
Портянка, как правило, байковая – зима, всё-таки, но как было сказано выше – влажная.
Но могут быть и варианты. Обуви. В виде валенок. Но это было на моей памяти только
однажды. Когда ударили морозы около сорока.
Одежда. Как водится зимой, одето на тебе два комплекта нательного белья. Простое, бязевое, а сверху байковое. Что такое нательное бельё? Это рубаха и штаны такие, пардон мадам, которые кальсоны называются. Все это на пуговках – завязочках. Не всегда по размеру.
Сверху этого великолепия комплект хабэ. Тут чего рассказывать. Шаровары и куртка. И конечно шинелка, которая, ниже колен, да шапка с ремнём. Поверх шапки, каска. Вот и вся экипировка.
А ежели, допустим, сильно холодно было на улице, то добавлялась телогрейка по шинель и ватные штаны поверх хэбчика. Тепло то оно, конечно, тепло. Но вес всего этого был довольно немалый. И удобств в движении эта одежда не добавляла. Хотя без неё…, но об этом чуть позже.



Теперь о, говоря красиво, тюнинге, т.е. о навесном снаряжении. За плечами вещмешок, снаряжённый по полной программе. Описывать его содержимое не буду, вес – примерно 10-12 килограмм, зависит от количества сухпая и наличия допов. Дополнительно, навешивалось, т.е. пристегивалось сверху весовое дополнение до десяти килограмм. Это разделённый вес снаряжения группы. Не подумайте, что это были спальники или там коврики. Нет. Это то, что группа могла нести с собой для выполнения задания. Взрывчатка, запасные батареи для радиостанций, патроны и т.п. Спереди на грудь крепился комплект ОКЗК. Это такой сборный резиновый скафандр, весил он примерно килограмма три. Противогаз на боку, ниже ОКЗК, автомат, который мог быть в положении «за спиной», но чаще всего «на грудь», т.е. изготовленный к боевому применению. На ремне подсумок с запасными магазинами, фляга с водой, сапёрная лопата, штык нож.
Ничего не забыл? Вроде ничего.
Общий вес всей экипировки реально килограмм в районе тридцати. Через пять километров, кажется, что пол тонны. И дальше вес увеличивается по нарастающей прямо пропорционально пройденному расстоянию.
Теперь о процессе. Процесс делился на два типа. Первый – это просто ТСП, т.е. тактико специальная подготовка. Это просто. Всего десятка. Через каждые два километра, правда, приходилось надевать противогаз и влезать в ОКЗК на пару километров. Время от времени сворачивать с лыжни на полкилометра в поле, потом упасть, окопаться, изготовиться к стрельбе. Обозначить бросок гранаты. Встал, вернулся на лыжню, побёг дальше.
Через день-два повторяешь, И так было примерно с месяц. Или около того.
Привыкнув, втягиваешься и уже перестаёшь умирать. Даже приятно иногда бывает, когда в воскресенье просто устраивают спортивный праздник и бежишь налегке. Это просто развлечение, даже на красоты окружающей природы успеваешь полюбоваться. Курорт, практически.
А вот лыжные прогулки второго типа, были смешнее. Гораздо. Это бывало примерно раз в две недели. Сначала, в декабре и два раза в январе был учебный разведывательно-диверсионный выход на сутки. А в феврале даже сходили на трое. Это удовольствие другого рода. Стемнело и пошли. Рассвело, встали на дневку. Тут добавляются развлекухи. Разогрей консервы на сухом спирту. Выкопай яму-туалет. Поставь охранение и всякие прочие мелочи, которые обеспечивают отдых. На свежем воздухе. В составе разведывательно – диверсионной (условно конечно) группы.
Вы представьте себе. Гуляли то мы вокруг части, по окрестным лесам. Место довольно густонаселённое. Все местные привыкли, потому как рот шесть, у каждой свой день и маршрут. Т.е. людям, живущим в окрестных деревнях, эти наши лыжно-спортивные развлечения уже приелись. Но люди то добрые у нас, сердечные. Вот и идёт кто - нибудь с гостинцами. То кипяточку, то молочка. А бывает кто-нибудь из мужиков термос притаранит, плеснет тебе чайку, а там горячий, например, самогон. Ну, правда, не вру. Причём, если сержанты начинают выступать, то мужики на них гнали, поэтому они обычно делали вид, что ничего не происходит. Да плюс к этому, что там пятьдесят грамм на морозе? А мы народу отдавали из сухпаев разную разность типа каш и заварки. Всё равно, для того, чтобы вскипятить кружку воды, или разогреть тушёнку не хватало суточного запаса сухого спирта, а костры разводить было запрещено. Демаскируют. А потом, рассказывали нам, были случаи и возникновения пожаров и даже возгорания личного состава и имущества. Особо пострадавших не было, но случалось, сгорали сапоги, шинели и приключались ожоги иногда. А кто их, эти нормы сухого горючего рассчитывал? Наверное, в тёплой лаборатории, а не в снегу, на минус пятнадцати-двадцати эксперименты ставили, у….чёные головы. Вот и грызли галеты с мороженным колбасным фаршем. Ну, тушёнку, конечно, сами съедали - это святое. Шутили даже. У тебя чего? Порк-брюлле. А у тебя? А у меня беф-пломбир. Из каш съедобно было только рисовая и гречневая. Перловка не грызлась совсем. Её, перловку, надо было обязательно разогревать.
А спать то, как было интересно, а поначалу и необычно. Натягиваешь на себя ОКЗК, полным комбинезоном, заворачиваешься в плащ-палатку и баиньки. Лапник рубить было категорически запрещено. Просто из соображений сохранения леса. Представьте себе, если бы все роты этот лапник себе на постели рубли? Давно бы леса в окрестностях Тамбова не было бы уже. Вот тут, упомянутые ватно - телогреечные дополнения очень оказывались уместны.
Разогнуться после такого сна было трудно, но спали. Ночку то бежишь, воюешь. Так что хочешь, не хочешь, а заснёшь.
Только вот честно сказать, я не пойму, зачем нам это надо было? Предназначение то у нас было другое. А с другой стороны, это было правильно. Если вдруг чего, то мы были готовы. Ну и, наверное, для того, чтобы нам не было скучно. Вот и придумали нам такую развлекательную программу. Ну и хорошо. Мы и не скучали. Хотя и без этого развлекухи хватало.
Тогда это было очень тяжело, мы практически плакали, а сейчас вспоминается всё со смехом. Вот же свойство человеческой натуры. Хотя, если бы сейчас меня просто заставить стометровку пробежать, то реанимацию придётся вызывать.
Да. Стоит заметить, что заканчивались эти занятия всегда к утру. Т.е. к подъёму, или к шести утра. Это означало, что возвращались мы в часть к полшестому. Полчаса уходило на сдачу и укладку лыж. И после того, как рота выскакивала на зарядку, мы входили в расположение, разоблачались, сдавали оружие и укладывали на места прочие свои детали снаряжения. А потом всё шло по распорядку. Т.е. умывания, осмотры, завтрак, развод, и … в класс. А далее до отбоя, всё как положено. А вы, наверное, подумали, что нам отдохнуть давали? Ну, излишне, я думаю, объяснять каково приходилось, особенно в тёплом классе, после такого развлечения. Сидит взвод, учится, и вдруг глухой удар. Понятно, кто-то уронил голову на стол. С табуреток не падали, не было такого, но вот головой, как было сказано, о стол грохались.
Так что позвольте повторить вопрос - любите ли вы лыжи, так же, как люблю их я?

На службу не напрашивайся, или «Не высовывайся II»


Строго говоря, вспомнить об этой стороне службы стоило раньше. Т.е., исходя из хронологии событий, понимание правоты персонажа А.С. Пушкина, старика Гринёва, пришло раньше, ещё в первые две недели службы.
Дело было так, т.е. начать надо с десятого класса всё-таки.
У всех нас в школе тогда был такой урок. НВП. Начальная военная подготовка, т.е. У нас, её вёл дядя Лёша, живший в соседней со мной квартире. Его дочка училась вместе со мной в одном классе все десять лет и были мы, что называется, одна компания. А мальчишек нас в двух десятых классах всего было пятнадцать. Из них семеро из этой шайки-лейки. Так всех нас Алексей Поликарпович знал как облупленных.
НВП шел обычно последней парой. И было поставлено А.П. условие. Приходим, быстро пишем контрольку по предыдущей теме и по-тихому сваливаем домой. А темы шли про всякие там обязанности и т.п. Он не требовал точной передачи текста, поэтому можно было прочесть пару раз и написать свободное изложение на тему, скажем «Обязанности дневального по роте». Так и учились, на одни пятёрки, между прочим.
И вот, примерно через неделю жизни в казарме задают нам вопрос. А кто, знает обязанности дневального по роте? Всё молчат. Тогда вопрос звучит по-другому. Ну, кто хоть слышал об этом. Молчим. И так этот сержант начинает расстраиваться, что мне его что-то жалко стало. Короче, взял я и признался. И угодил, таким образом, в свой первый суточный наряд. С одной стороны, конечно, это было невесело. А с другой дневалить выпадало раз в полтора месяца, т.е. за всю учебку четыре раза. Если не попадал кто «по залёту». А теперь прикиньте – ну какой с нас был спрос на первой неделе службы? Вот и прокатило первое дежурство, практически на халяву.
А второй раз я элементарно согласился… пойти в кино.
Фильм тогда шёл в Москве. «Народный роман». Помните? Вот. А его посмотреть не успел. Вот вечером как-то сержант наш, Рома, спрашивает. Кто со мной в кино пойдёт, этот роман смотреть? Желающих нашлось немного, но нашлось. И пошли мы в наряд по клубу. Кино, правда, посмотрели. А потом пришлось весь зал мести и мыть. Мы, было, расстроились сначала, зато потом на следующий день, спали в клубе до обеда. Ромка про нас вспомнил и пришёл забирать. Оказывается, это никакой не наряд был, а чисто Ромкина инициатива, чтобы их в кино пустили. Типа – дежурить по клубу. А нам чего? Мы отоспались знатно, хотя и пришлось билеты отрабатывать.
А вообще-то в учебке пришлось разное делать. В силу упомянутого образования, полученного до службы, всегда находилось дело. Т.е. на занятиях сидеть мне было необязательно, по мнению моего командира отделения, как было сказано выше. Вот он меня с огромным удовольствием и отправлял с уроков на подработку.
Но нет худа без добра. Благодаря ему, деспоту лютому, я познакомился с одним начальником - не важно, каким, и очень душевно покатался на самолёте. Но об этом в своё время.
А вот принцип, указанный в названии, я так и не научился соблюдать. Нет, нет, да и нарывался. А всё доброта природная. Ну, надо человеку, как отказать.
Но ещё страшнее – это проявлять инициативу. Или лезть поперёк батьки. Поэтому очень важно, вовремя решение подсказать командиру своему, начальнику, так сказать. Но подсказать так, чтобы тот эту подсказку за свою мысль посчитал. Правильно подскажешь, или нет, всё равно виноват, окажешься, но не сразу. Да и делать это другой будет. А сам полезешь, с какой инициативой, то тебя же заставят делать, а потом сразу же и накажут за то, что плохо сделал. А так, глядишь, и запутаются, разбираясь, чья инициатива была.
Дуракам конечно в армии просто. С дурака какой спрос. Вот, когда все убедятся, что это дурак, перестают его трогать. Используют, например, по принципу «Старший - куда пошлют» или «Круглое таскать, квадратное катать», и ладушки.



Оно конечно, можно и шлангом прикинуться. Шланг он лежит, никого не трогает, пока об него кто-нибудь, да и не споткнётся. А споткнутся, пнут, да и дальше пойдут. Но, на мой взгляд, скучно это. Ибо шланг он пустой и часто гофрированный, да ещё и с двумя дырками.

Лирическое отступление ….
Воспитание … поведение … москвичи – не москвичи.

Было это на первом полевом выходе, занятия такие у нас были – ТСП называлось. Тактико-специальная подготовка. Мы это называли между собой – попехотиться. Пошёл я до ветру. Как водится, не один в этом месте оказался. Кустики, они и есть кустики. Взял сапёрку, снял дёрн (уже ноябрь был, так что пришлось поковырять – морозец прихватил, понимаете), а после завершения процесса, этим дёрном сверху прикрыл и притоптал. Угадайте с трёх раз, какова была реакция окружающих? Во-во. Куда там Шифрину с Петросяном. Я так пацанов развеселил, что месяц на эту тему прикалывались. Надо мной, естественно.
Дальше – больше. Вечерком согрел кружку воды на костерке, да и отошел в сторонку, извините, личную гигиену соблюсти, ну не могу я с потными и грязными частями организма совместно жить. Не привык. Наверное, потому что москвич, а не, скажем, … или … еще там кто. Это было ваще. Я думал, что своим поступком подорву боеготовность роты на всю оставшуюся службу.
Не скрою – реакция меня напрягла. Спасибо Серёге Прищепову. Старшему сержанту, нашему замку. Отвёл он меня в сторону, типа пошли мы с ним охранение проверять. И простенько, но серьезно так объяснил, что, мол, с волками жить – по-волчьи выть. Не умничай, а делай как все. И обижаться не вздумай. А то затопчут, потому как подколки и т.п. - развлечение в армии наипервейшее. Цель проста. Того, кто от остальных отличается заставить быть как все. Ну, а тех, кто сопротивляется, участь ждёт незавидная. Ибо не умеешь - научим, не хочешь - заставим, а окажешь противодействие здоровой силе коллектива, и будешь продолжать высовываться – зачморят. Другого выхода нет. Будь как все.
Вот в этой-то науке и вся суть. Другого подхода к воспитанию, вернее бытию в Армии я потом не встречал. Да и нет его, другого, мне кажется, по сей день.

Командировка
(почти научная фантастика)

Я уже упоминал однажды о своей армейской «любви». Об аппаратуре управления, но не суть. Ему, комплексу, даже ещё кодовое название ещё не придумали тогда. Заводские, которые его у нас в классе монтировали, говорили просто «ящик» о головном аппарате или «комплекс» обо всей аппаратуре в этом, извините за повтор, комплексе. Я так и буду это называть.
В передвижном виде этот комплекс монтировался чаще всего на УАЗ 469, реже на «таблетке» УАЗ 452. Также эти комплексы монтировались стационарно, на кораблях, и даже на еропланах с вертолётами. Теоретически, всё это в комплексе должно было работать так.
Оператор прослушки обнаружив станцию супостата, отдавал частоту на командный пункт. Там, если возникала такая необходимость, давали частоту на комплекс. Оператор уже комплекса, настроив ящик на эту частоту, на правом экране видел спектр сигнала, на левом экране отстраивал спектр сигнала помехи по нескольким параметрам, амплитуде, частоте и т.п. Затем чистая перфокарта вставлялась в перфоратор и нажималась пимпочка. Перфоратор, утробно рыча и треща, плюваясь кусочками картона, выдавал уже прокусанную карту. На ней писалась номер и частота станции, и эти данные докладывались снова на командный пункт. Кстати, перфоратор, карточки, то зажёвывал, то рвал. Это была самая капризная и стервозная часть комплекса.
Когда командиром принималось решение, что эту станцию надо давить, то бралась соответствующая карта, вставлялась в дырочку на блоке управления и как по мановению волшебной палочки на экранах БУ возникали картинки «сигнал-помеха». Оператор опять жмакал другую пимпочку, и на позиции начинала гудеть станция постановки помех, которая управлялась автоматически с описываемого комплекса.
Ребята, это была середина семидесятых. Что такое компьютер зачастую знали только из научно-фантастических книг. И эта машина была чудом. Ну и пусть она управляла только одной станцией. И пусть она могла одновременно держать тоже одну станцию на подавлении, зато можно было переключать управление на все станции роты, а их было, кажется шесть. Но настраивалась аппаратура постановки помех быстрее и точнее, чем это мог бы сделать оператор. Но это был первый шаг на пути компьютеризации и автоматизации. Это надо было сделать. И работал этот комплекс прекрасно. Любая дорога начинается с первого шага.
Вот только нигде я его больше не встречал. Т.е. сам головной, так сказать, аппарат видел. А вот всего остального нет. Скорее всего, была эта игрушка весьма сложна, да и не нужна, по большому счёту.
Итак, полюбил я это железо. И с попустительства взводного и замкомвзвода стал пропадать в классе. Сначала с работягами с завода, пока они её монтировали, а потом и просто сидя около ящика или обложившись схемами и инструкциями, рылся, насколько это было возможно, в железе комплекса. Очень было интересно.
И вот однажды.
Шли обычные занятия. Сидели мы в наушниках и писали … писали … писали, все эти буковки и циферки. Я, кстати, так и затормозился на двенадцати группах. Это вообще была не скорость. Даже норматив третьего класса был шестнадцать. Ну не получился из меня слухач. Что потом боком выходило не раз. А что делать, если я напрочь лишен музыкального слуха.
И вдруг стук в дверь. Посыльный. Меня к начальнику штаба. Это был взрыв. Какого-то курсанта вызывает не ротный, который нам казался вообще главным начальником во всех ВС СССР, а к начальнику штаба центра, к целому полковнику. Это дома друзья-товарищи отца или соседи были просто людьми, даже генералы и не с одной звездой на погонах. А тут…. Да просто представить не может, тот, кто не служил, что означает для рядового курсанта учебного подразделения такой вызов.
Под сочувствующие взгляды ребят и злорадный Айдарова сержанта, младшего, но самого вредного, я вышел из класса. И как оказалось потом, вышел практически в новую жизнь.
Свидание с НШ оказалось коротким и лаконичным. Мне даже не дали доложить о том, что, мол, прибыл. Прозвучало чётко и кратко:
- Поступаете в распоряжение капитана такого-то, приказываю убыть в группе названого капитана для выполнения.… Тут же, в кабинете, у меня отобрали военный билет и в сопровождении ожидавшего в приёмной ротного (!) я отправился в роту. Переодеваться в парадку и собрать вещички. Ну, какие вещи у солдата? Причем было сказано, что кроме туалетных принадлежностей и личных вещей с собой ничего не брать.
Заботливый старшина вручил мне новенький сидор с двумя сухпаями и флягой холодного сладкого чая, в который я покидал полотенце с мылом, щётку с пастой, да книжку. Правда, старшина ещё напомнил, чтобы я сапожные дела прихватил, да червонец взаймы дал. Я ж говорю, мужик был - отец родной, без иронии.
Он меня в штаб с вещами и проводил. Капитан-начальник, для простоты будем звать его капнач, был одет несколько странно. Шинель с голубыми петлицами и летными эмблемами и фуражка офицера ВВС как-то странно не сочеталась со странными ботинками и заправленными в них брюками очень светлого тона. Он кивнул мне и, опять же, не дав доложить молодцевато о прибытии и поступлении, просто протянул мне руку и представился по имени отчеству. Затем просто сказал:
- Пошли. – И вывел меня из штаба. И мы пошли к КПП. А надо сказать, что за ворота части к этому времени мы не выходили уже месяца три. Так что состояние у меня было приподнятое. Но я бдил. Я спросил у капнача:
- А где мои документы, меня ж без документов не пустят никуда.
На что капнач улыбнулся и завел со мной просто разговор. Кто мол, откуда и т.д. И мы совершенно незаметно и спокойно прошли сквозь КПП. Я офигел. На меня, практически, даже не посмотрели.
За воротами стоял «РАФик», в котором виднелись какие-то люди. Капнач открыл дверь, и я залез в салон. Он сел рядом с водителем и мы поехали.
В салоне сидели несколько мужиков в гражданке и пограничник. Прапорщик, по-моему. Как водится, начались шуточки типа – пополнение прибыло, теперь всех одним махом побивахом и т.п. Им-то хорошо, они-то знали, куда и зачем. А я? Так и ехали до аэродрома Тамбовского лётного училища. Не знаю, кого они там готовили, но на аэродроме, кроме одинокого АН 22, никаких самолётов не было.
Наш микрик, не задерживаясь нигде подкатил прямо к этому одинокому самолёту. Около самолёта пограничник собрал у мужиков паспорта, сверил мои данные с какой то бумагой, отшлёпал штампы и, выгрузив нас из машины, укатил восвояси.
Самолёт был загружен чем-то, что было укутано брезентом и перетянуто веревками и тросами.
Мы устроились в пассажирской кабине, где расположились достаточно вольготно, ибо на каждого из нас приходилось по нескольку свободных мест. Мужики скучковались, а я скромно устроился в сторонке.
С чего начинается дальняя дорога, если в неё отправляются несколько хорошо знакомых между собой мужчин? Правильно. Одно из кресел было откинуто в виде стола, и на нём образовалась поляна. Мне тоже конечно уже хотелось есть. Пока, суть да дело, время обеда уже минуло, а по первому периоду лопать, очень даже хотелось. Тем паче, что на поляне образовались яства, вкус которых уже начал забываться. Причём еда самая простая. Духовитая варёная картошечка, селёдочка под домашним соусом, курочка или уточка, заботливо зажаренная с чесночком и т.п. разные домашние вкусностями. Мне доставать свой сухпай было как-то неудобно, да и не звал меня никто, поэтому я сделал вид, что увлечен наблюдением за процессом подготовки к взлёту.
Что меня удивило. Когда капнач снял шинель, то он оказался в какой-то очень для меня странной и не виденной ранее форме. Светло - песочного цвета, непонятного покроя и уж совсем странными погонами. Без просветов, под цвет формы и покрашенными в цвет формы звездочками. Не защитными и не золотистыми, а желтовато-песочными и необычно-гранёнными. Плюс бирки на груди. Фамилия там с именем и всякие медицинские обозначения группы крови и т.п. Это сейчас мы знаем, что к чему, а тогда это была экзотика.
Но, прозвучало то, что должно было прозвучать, ибо без этого Россия была бы не Россией. Последовало приглашение.
- Солдат, давай к столу.
Я, конечно, было отказался, но только для проформы, а то вдруг примут за чистую монету…. Последовал краткий опрос и представления. Скажу сразу, военных в компании, кроме нас с капначем, больше не было. А может, и были, но сказано об этом не было ни слова. Я, было, потянулся к сидору за запасами, но кроме фляги с чаем, остальное было отвергнуто. Было сказано – побереги, пригодится.
И было нОлито, и в ответ на моё, сами понимаете, что сказанное, был ответ капнача – в дороге можно, не жмурься.
Так мы и летели. Я то, принявши и поемши, вырубился и сладко спал с небольшими перерывами на оправку и заправку.
Ну, долго ли, коротко ли, но прилетели. Ночью. Куда и что мне так и не сказали, да я и не спрашивал. Рассудив, что надо будет – скажут, а деваться то мне всё равно некуда. На одной из промежуточных посадок народу добавилось. В т.ч. и в форме люди появились. Молодые прапорщики, из школы к месту службы летели и какой-то народ в гражданке.
Итак, ночь. Вышли. Самолёты разные гудят. Прожектора. Тепло, даже жарко. Я в своей одежде, хоть шинель, конечно и снял, вспотел сразу до скелета. Много народу, Наш груз распаковывают и грузят в машины. Военные все в форме, как у капнача. А некоторые гражданские так и вообще в шортах. И это после Тамбова в начале марта. Интересно.
Конечно, пока мы дошли, куда привели, пока то сё, я был мокрый и тяжело дышащий. Под парадкой то на мне было одето два комплекта белья, по зимней форме.
Главное сколько времени я не знал. Нет. Часы то у меня были. Но установлены то они были по Москве. А где мы и что сейчас?
Где я оказался в итоге? Да какая разница? Скажу только то, что это была тёплая страна и место, где мы оказались, было на берегу большого солёного водоёма. Ну, песок белый. Деревья, типа пальм, зелёные … и т.д.
Я, кроме беленького домика на позиции и не видел ничего. Местные парни рассказывали разные разности, но больше небылицы, по-моему. Бананы и т.п. вкусности ел от пуза. Попробовал даже жареные бананы. Ну что сказать – картошка, она и есть картошка.
Месяц с мужиками паяли, скручивали, настраивали. Я этот комплекс до сих пор соберу разберу, настрою. Наизусть выучил.
Ну, собрали мы это дело, отстроили, отработали задачи, какие положено, сдали железо на дежурство. И собрались в обратный путь.



Мужики эти были пусковой бригадой, с завода изготовителя комплекса, а был он
недалеко от нашего центра. Откуда комплексы, и расходились по округам. И отправили меня с ними с целью определения моей пригодности к дальнейшей службе там. Прапорщиком. Но когда мужики мне популярно и честно объяснили, что вот такие, подобные этой командировки бывают у них раз в пять лет, и чтобы в неё попасть, надо лет десять помотаться по ЗабВо и прочим Новым землям какого-нибудь там Франца-Иосифа, моё, было возникшее желание, угасло. Плюс на мне и валюту сэкономили. Я поехал вместо одного из наладчиков.
Нет. Мне тоже заплатили – на мороженое и лимонад хватило. Только мужики получили денег на Запорожец, т.е. по штуке где-то, и в валютных рублях, а мне, короче сэкономила родная страна. И что характерно, я потом ещё пару раз был участником таких мероприятий. Уже в Группе. Только команда полностью состояла из мужчин срочной службы. И отлично справлялись, только сдавали комплексы не мы, а представители завода. И нам за это ничего уже не давали, кроме положенного срочникам, но подозреваю, что кто-то денюшки получал по полной.
Вернулся я в роту отдохнувший и несколько подзагоревший. Это вызвало ряд вопросов у ребят, но я всем рассказал, то, что было велено. Был в командировке, связанной с установкой комплекса в Средней Азии, в такой же, как и у нас учебке. И честно, никому и ничего не рассказал, кроме сказанного. А хотите знать, что было тошнее всего?
Переоделся я в хэбчик, пришёл в расположение. Сел на табуретку. Травлю ребятам про всякое-разное, а тут дневальный как заорёт:
Рота! Приготовиться к построению на ужин! Вот тут-то мне, несколько отвыкшему от этого всякого и поплохело. Так тошно стало, хоть плачь.

ГЛОТКИ СВОБОДЫ

Ремонт

Про Васю морячка из Одессы я уже упоминал. Так вот. Вася был шуршунчик ещё тот. Он, как было уже сказано, морячил до армии и дорога ему была в ВМФ, однозначно. Но чего то там папа Васин кому-то, и как Вас говаривал – лучше два года в сапогах, чем три в ботинках. Мне только одно интересно – через, сколько лет ему визу открыли, после дембеля. Ибо попал, морячок, в систему, после которой выехать даже в приграничную зону на рыбалку было проблематично. Это мне Вовка потом писал. Он в Хабаровске жил. А на рыбалку они ездили куда-то ближе к Китаю. Так вот ему потом контора год мозги сушила, пока разрешение дали. А Васёк конкретно плавал, или ходил – как там у них.
Васин папа ещё на присяге, навестив сына, очень сильно подружился со взводным. Результатом явилось особое отношение нашего капитана к Васе и полное презрение сержантов, особенно Айдарова. Но нас это трогало мало, потому что Вася и нам помогал. Увольнения там и т.п. Нос перед нами не задирал, от работ и нарядов не косил, короче жил как все.
И вот однажды Вася собрал несколько человек, в том числе и меня и предложил тройку деньков провести у взводного на хате. Отдохнуть от казармы, заодно и ремонт косметический сделать. Понятное дело никто не отказался. Хотя понятие о производстве некоторых работ имели слабое. Кто-то умел красить, кто-то клеить, кто-то циклевать. Одним словом, главное ввязаться, а что получится – посмотрим.
Под покровом ночи, через час после отбоя, взводный повёл нас, типа на полигон. Привел он нас в квартиру, и они с женой и детьми, куда-то отвалили с вещами. Запас продуктов нам был оставлен, и было наказано никуда из квартиры не выходить.
Что нам захотелось в первую очередь? Правильно, чем-то запить цивильную еду. Встал вопрос – ГДЕ ВЗЯТЬ??? А где взять? Время почти двенадцать и на дворе февраль семьдесят седьмого. Но Вася не растерялся. Натянув спортивный костюм взводного, извлеченный из шкафа (Вася был выше взводного примерно на голову) и, выпустив шаровары на сапоги (ну не лезли ноги сорок третьего размера в сороковой) исчез за дверью. Пока мы жарили картошку и варили курицу, Вася обернулся. Гордо выставив на стол три водки и три портвейна, он приобрёл статус добывалы, и был освобождён от производства работ.
Реакция отвыкших от алкоголя организмов была жуткой. Нас было пятеро. Вот и считайте. Пришлось то на душу населения немало, плюс отвычка. Вообщем работа на следующий день началась только к вечеру и была крайне малоэффективна. Пока мы драли старые обои и зачищали рамы с потолками, Вася обернулся, и мы снова были с портвейном. Так и работали.
Но хай класс, был на третий день, когда Васька пригнал двух, сами понимаете кого. Я и Вовка побрезговали, а ребята, насмехаясь над нами, употребили сладкое на всю катушку.



Был один момент. Прошло уже где-то месяца три, как уехал я из дома. И такие моменты как наличие душа, ванной, отдельного туалета с унитазом, а не с очком, стали как-то забываться. После работы я забирался в ванную и отмокал там часами, это было такое неземное наслаждение. А унитаз, на котором можно было и газетку с удобствами, покуривая, почитать? Это было примерно также как же, как допустим, сейчас попасть в фантастический клозет. Где нет ничего кроме экрана и кнопок. Зашёл туда по нужде, и только, например пук! Или ик! Все дела сделаны. Заодно и печень, почки кишечник почищены, а на экране полная объективная картина состояния твоего организма. И не запаха тебе ни других, каких отходов. Отходы превратились в, скажем, электричество, или ананасовый, если не компот, то аромат.
Но ремонт был закончен и мы опять как тати в ночи были возвернуты в лоно родимой казармы.
Утром Айдаров, получив от нас на свой вопрос ответ, что были мы со взводным на полигоне, только морщил нос. А замок, старшой, очень весело и громко предложил нам не…. говорить неправду, потому что, как он выразился – от вас водярой и …ями за версту несёт.
Ребята, конечно, допытывались, но мы … могила, одним словом.

Культпоход

Вот когда нам пришлось ощутить себя полными идиотами, так это во время вот этого мероприятия.
Наша рота заняла первое место в соцсоревновании, посвящённом дню Советской Армии и Флота. И наградили нас культпоходом в Тамбовский городской драматический театр. Лучше бы всей ротой на губу посадили бы, всё веселее.
В театр мы шли пешком. Строем, с оркестром. А когда оркестр уставал, то мы громко пели. Слякоть, дороги тогда посыпали солью. Сапоги через полкилометра уже мокрые, а идти примерно с пяток километров в одну сторону. Всю дорогу практически, строевым. Вот это театр! Причем жуткая драма пополам с трагедией. Новый жанр.
Но! Культмассовое мероприятие, должно было быть проведено. Причем ещё у старших сержантов накрылось праздничное увольнение, а у ребят были планы. И поэтому все сержанты были взвинчены, и досталось нам, победителям, по полной программе.
Маленькое уточнение – мы шли на детский утренник. А спектакль был по рассказам А.Гайдара. Т.е. что-то там про Красную Армию и пионеров – героев в тылу белых … и прибавьте к этому, что спектакль этот игрался каким-нибудь четвёртым составом Тамбовского театра.
Когда мы пришли к театру, то показали гражданским аттракцион «Справа по од ному, головные уборы при входе снять ….». Людям понравилось. Наверное.
Но самое смешное началось перед спектаклем в буфете, которое, кстати, продолжалось также и в антракте.
Ну, прикиньте, что было в буфете на детском утреннике. Вот. И количества никто не догадался скорректировать в расчёте на двести по сути дела больших мальчишек. Которые хоть и отвыкли от сладкого и вкусного, но хотеть оного стали только больше.
Дети остались голодными. Ну, пусть не голодными, но без сладкого. Потому, как и нам всем не хватило коржиков разных и шоколадок с лимонадом.



Когда началось действо, первые пять минут народ внимал искусству. Например, хихикая над двумя пятидесятилетними и весьма упитанными тётками в роли юных разведчиц красных партизан. Они провели по сцене корову, состоящую из двух покрытых шкурой актёров или актрис, не знаю. Но спор это вызвало. Спор шёл, конечно, с применением ненормативной лексики. Дети испуганно жались по углам, а сопровождающий нас политрабочий всё шептал «…дикари … дикари….».
Больше всего веселились поначалу, по ходу дела, сами актёры. Но они рано радовались. В зале темно, тепло, спокойно. Сами понимаете, что через уже десять – пятнадцать минут, три четверти личного состава сладко спали. Некоторые даже похрапывали, а находились и вовсе такие, кто просто храпел. Кто-то даже и в антракте не проснулся.
Обратно, практически бежали, на обед опаздывали. Тоже, знаете, удовольствие.
Вот так мы и сходили в театр.

ПРО КУХНЮ, СТОЛОВУЮ И ВООБЩЕ ЕДУ

« … Для солдата желудок и пищеварение составляют особую сферу, которая ему ближе, чем всем остальным людям. Его словарный запас на три четверти заимствован из этой сферы, и именно здесь солдат находит те краски, с помощью кото¬рых он умеет так сочно и самобытно выразить и величай¬шую радость, и глубочайшее возмущение. Ни на каком
дру¬гом наречии нельзя выразиться более кратко и ясно.…..но что поделаешь,— здесь на этом языке говорят все….»
Э.М. Ремарк. «На Западном фронте без перемен»

Вспомнилось. В раннем детстве жили мы в Замоскворечье, на территории штаба ПВО Московского округа. Дом там был, что в доме не помню, а в полуподвале жили офицеры штаба с семьями. Как у Владимира Семёныча – «…на тридцать восемь комнаток…».
Много там было всякого разного.
Но главное детское воспоминание ... это солдатская столовая.
Для нас, детворы накрывался один стол. Мы стояли стайкой на улице и ждали, пока позовут. Собиралась, конечно, малышня, которая лет до пяти-семи.
Нас усаживали за стол, и ставили на него большой бачок (обычный армейский для



первого – но нам он казался просто огромным) с компотом. Но! Компота там, как такового, не было. Практически одни сухофрукты. И вот мы эти сухофрукты наворачивали с белым хлебом!!! Какое там тутти-фрутти, сникерсы квакерсы. Это ж было!!! Ну ни с чем ни сравнить. В настоящей солдатской столовой, из настоящих солдатских мисок, с настоящим солдатским хлебом. Я вкуснее и слаще ничего в жизни не едал.
Однажды зашел в столовую командующий округом ... постоял, посмотрел на нас. После этого в дни, когда на обед был кисель - нам все равно варили этот компот, и на столе стала появляться кастрюлька с рисом. Типа фруктовый суп получался.
И что интересно - солдаты, помню, нас всегда чем-то угощали. Сахарку подкидывали или
карамельки какие-нибудь немудрящие, летом яблоки помню, недозрелые, правда.
Вот другие совсем ощущения были от солдатской столовой, когда.…
Но тут надо, т.е. придется разделить рассказ на несколько частей. И помещу я этот рассказ здесь, чтобы потом не возвращаться уже, хотя, и забегу вперёд, конечно.

Приём пищи

Представьте себе шесть колонн, которые выстраиваются на площадке перед столовой. В каждой колонне по тридцать человек. Это рота. Таких рот шесть. Но говорим, так сказать, только в масштабе одного взвода.
Команда:
- Головные уборы снять! А-а-атставить! …. Так раза три – четыре. Наконец шапки сдернуты с тридцати голов одновременно и зажаты в правой руке.
- Справа по одному! В столовую! Бегом! - руки сгибаются в локтях, прижимаются к корпусу. Сам корпус чуть наклоняется вперед.
- Марш!…
Побежали. Вбегаешь в столовую, шапку тут же в зубы, потому что надо окунуть обе руки одновременно в лохань с хлоркой и бежать дальше к столу. Подбежали.
Стол на десять человек. Выстраиваемся по пять человек с каждой стороны стола.
Сервировка интересует? Пожалуйста. Допустим обед. На краю стола, который к проходу стоят два бачка и поднос с кружками. Алюминиевый бачок побольше – первое, поменьше – второе. В кружках компот или кисель. Может присутствовать тарелка с закуской. На этой тарелке может лежать капуста или солёные огурцы-помидоры, что там, в меню, то и лежит. Может присутствовать тарелка с порционным «мясом» или рыбой. В стопку сложены десять мисок и выложены в ряд десять ложек. Тарелка с хлебом, алюминиевая солонка, вернее трехсекционное корытце в котором насыпана соль, перец всегда красный, армия-то не чёрная, поди. Горчица. Т.е. горчичный порошок разведённый водой. Без дополнений. Вроде всё.
Неторопливо подходит к столу сержант. Оглядывает нас, застывших и ожидающих.
- Садись!
Мы плюхаемся. Если сержанту понравилось как мы сели, то больше нас туда - сюда не подпрыгивают. А нет, так может повториться разов до семи – десяти.
- К раздаче пищи … сидящий с краю напротив сержанта вскакивает, при этом зажимая шапку между ног и хватая в руку черпак.…. Приступить!
Первая миска наливается сержанту. Разводящий (тот, кто раздаёт еду) совершает разводящим (половник такой) несколько кругов в бачке и в миску сержанта наливается со дна и погуще. Затем всем остальным.
Когда наступала очередь, так называемого, порционного блюда, то после сержанта, который, покопавшись в миске с небритыми щетинистыми кусками варёной свиной шкуры со слоем сала, выбирал себе что-то с прожилками мяса, она шла по кругу. Копаться в миске считалось дурным тоном, поэтому каждый брал себе то, что попалось, хотя конечно выбрать старались, но не явно.
И вот что хочу заметить. За всю свою службу я ни разу не встречал мусульманина, например, который отказался бы от этой свинины. Все трескали это сало за милую душу. А иначе – где взять белок?
Пока шла раздача первого, делился хлеб. По два куска чёрного и по куску белого.
После первого таким же образом раздавалось второе и салат.
Исключением тут были трое за столом. Это уже упомянутые «батькины сыновья», да



примкнувший к ним ещё один. Им разрешалось добавлять черпак второго прямо в первое. И по мере освобождения миски, прямо туда крошился хлеб. И, что интересно, поедалось это с громким чавканьем и похрюкиванием. Чем это объяснить – не знаю. По-моему просто патологической жадностью указанных товарищей, но зрелище было не для слабонервных.
Мы, учебка, питалась в последнюю очередь. В третью смену, после всех частей. Что было в бачках – понятно. Особенно, когда на второе было «картофельное пюре». Жижа с комбижиром подкрашенная собственно картошкой. НО! Когда в наряд заступали мы, учебка – почему-то хватало всем, даже картофельного пюре. Потому что чистить ее, нас заставляли по-людски. Прапорщик Скорочкин – старшина нашей первой роты, а он заступал дежурным по столовой с нами, заставил нас в первый раз перечистить очистки – а то, что есть-то, будете, гвардейцы? И мы со стонами и скрипом, понося его разными распоследними словами, картошку перечистили. И стало, что есть тогда всем – и нам и остальным. Это я к тому, что иногда отношение к нам солдатам со стороны офицеров и прапорщиков казавшееся свинским и нечеловеческим было АБСОЛЮТНО справедливым. Нас просто учили быть людьми, и относится друг к другу по человечески. Хотя нам не всегда это нравилось. Видимо причина простая. Практически всегда никому не нравится, когда ему указывают, если справедливо, на то, что он поступает по свински.
И в последующем – каша ли с червями, картошка ли гнилая в суп пошла, маслобой шайбу в форму подложил, чтобы лишние пайки сотворить, или там ещё что. Исполняли все эти безобразия мы – солдаты. И страдали в первую очередь мы – солдаты. Очень легко обвинять начальника столовой, зампотыла и т.п. и т.д. Но в основе стояли такие же, как мы солдаты. Держались ребята за свои хлебные и тёплые места, поэтому не возражали этим начальникам. Поэтому старались урвать и своё, после ли них, вместо ли них. Какая в принципе разница. Страдали то наши желудки.
Отдельного упоминания заслуживает воскресный завтрак. В воскресенье на завтрак была рисовая каша и яйца.
Эти воскресные яйца мы ели так. Одно в рис, а второе пополам и на кусок хлеба поверх масла. Я как-то обратил внимание на глаза ребят, в момент поедания этого бутерброда – да хоть атомный взрыв – всё равно его не брошу - потому, что он хороший. И в этот момент солдатские души отлетали домой, по-моему.



Пожалуй, только один раз в неделю приём пищи и проходил с удовольствием.
Сержанты всегда заканчивали, есть раньше. Почему? Это становится понятным только к середине третьего периода. Он уже допивал компот, а мы ещё впихивали в себя остатки второго. Так что кусок белого хлеба и компот-кисель уже заглатывался в нервно-истерическом темпе.
- Закончить приём пищи! Следовала тихая, но внятная команда. Тут полагалось абстрагироваться от мисок, ложек, кружек и т.д. И выпрямиться за столом.
- Выходи строиться! Пока взвод вытягивается строиться, дежурные должны были всю посуду
со стола оттащить в мойку и успеть встать в строй до команды «становись». Опоздания не приветствовались, ибо были чреваты для всего взвода.
А после обеда, прогулка строевым и с дружной песней. Очень такая прогулка способствовало правильному пищеварению.
Потом уже, в ЦГВ. Попали мы как-то на групповую комсомольскую конференцию в Иржице¸ в придворный полк связи. Мама родная – скатерти, фарфор, кастрюльки, приборы из нержавейки. Вилки!!! А жрачка.… Как в лётной столовой. Спрашиваем у пацанов – это, мол, в честь мероприятия? Нет, говорят, мы всегда так живём. Шок. Ну, тоже понятно – придворно - экскурсионная часть. Так что были варианты. Хотя за такое личному составу приходилось платить весьма дорого. Но, чтобы это понять, надо было в подобной части послужить.

Меню

«Солдатское меню» … меню. Что мы ели? Что тебю, что меню - разницы никакой не было.
Главное, что было в нашем питании это отвратительное качество приготовления. Не важно, какие продукты были в закладке. Не зависело ни от перечня, ни от качества, между прочим.
Вот возьмите ту же перловку. Шрапнель, по-нашему. Помните – слипшаяся серая субстанция с неаппетитным запахом и никаким вкусом. Именно никаким. Чуть приостыла - выпадает из бачка целиком, и, ударившись о дно помойного бачка, только подскакивала, как мячик, но не разваливалась. Но мы и это ухитрялись съедать и переваривать. На первом и втором периодах, конечно.
А теперь вторая ипостась перловки. Консервы из сухпая. В холодном виде есть было трудно. Если разогреть за выпускным коллектором двигателя, прямо в банке – уже лучше. А если вывалить на сковородку, и разжарить, что называется – уже практически лакомство, при армейском рационе. Или не так?
И, наконец, возьмём перловку, так сказать индивидуального приготовления. Скажем в индивидуальной кастрюльке, в рассольнике, например. Это то, что повара готовили для себя или для руководства. А какая вкусная и рассыпчатая каша получалась.… Даже без мяса, но с лучком, например.
Это я про самую непопулярную крупу из рациона вспомнил.
А рис? Помните традиционную воскресную рисовую кашу на завтрак. Ну? Такая опять же слипшаяся масса. Я вообще не помню никакой каши в армии, чтобы рассыпчатая была. Даже гречка, как правило, получалось в одной массе, разварная, а не рассыпчатая. Так вот, раскрошишь в этот рис яйцо, перемешаешь, и вроде как можно есть. Конечно вкуснее, чем перловка, но ведь какие вещи можно было приготовить.



Вот вам пример. Пришёл в наш полк повар. Узбек. И начал ходить хвостом за начальником столовой – давайте в воскресенье по-другому еду приготовим. Т.е. из тех же продуктов, на той же кухне, но по-другому. На завтрак плов, на обед …. Одним словом
предложение его было такое – дайте мне продукты на сутки, я сам всё сделаю. Плохо будет – расстреляйте. Нормально получится, тоже можете расстрелять. Но разрешите. Вовка Мироненко, начальник столовой, плюнул. Делай, сказал. Но если своруешь или что … придушу. А Вовка мог. Он нормальный мужик был. Колоритный человек. Огромный добродушный хохол. Не хохол, а целый хохлище! Но порядочный и не вор. И за дело болел. Нет, правда. Когда Вовка заменился – все поняли разницу. Но это другая история.
Так вот. На завтрак был приготовлен плов. В этом огромном паровом котле. На 500 человек. Плов! Знает, кто был недоволен больше всего? Кухонный наряд.
Им пришлось морковку чистить и резать до двух часов ночи. А вот завтрак прошёл в гробовой тишине, только ложки гремели. Да просто от запаха
можно было сойти с ума. Конечно. И специй не было тех, что надо. И свинина вместо баранины. И рис не тот. И т.д. и т.п. Но это был плов. Крупинка к крупинке, вкусный и ароматный. Ну, пошло в бульон на обед немного меньше мяса, зато поварил он подольше кости. Картофельного пюре получилось меньше, зато это было пюре, а не смесь глазков и воды с комбижиром. Личный состав аж притих. А на ужин была её величество перловка с рыбой. Но это была ПЕРЛОВКА и нормально пожаренная рыба. Та же обычная … ледяная. Но поджарена она была не на КЖ, а на масле и до хрусткой корочки.
Повар, отработав эту смену, упал. Но полк ощутил, что такое настоящая поварская работа.
Конечно, понравилось.
Дальше - больше. Чехи свиные ножки выбрасывали, т.е. отправляли на переработку. Клей, желатин и т.п. Начпрод подсуетился и приволок контейнер. Сварили холодец. Вы прикиньте – приходите вы столовую солдатскую на обед. Строем, как положено, а на столах холодная закуска – холодец. Причем по полной миске. Ваша реакция? Правильно.
Или используя принцип замены продуктов.
Куры, например, у чехов были значительно дешевле мяса. Вот и стали два раза в неделю варить нормальную, наваристую куриную лапшу или какой другой суп на курином бульоне. А на второе каждому по куску вареной курицы. Причём, за счёт разницы в этой самой цене, курицы на порцию пришлось гораздо больше, чем мяса.
И так далее.
Знаете, чем закончилось? Правильно – комиссией. Злоупотребления искали. Проверяли нормы замены продуктов. Вместо, условно, ста грамм мяса получалось почти сто тридцать курицы, да и вкус, качество и главное просто съедобность, скажем, пшенного супа на курином бульоне не шла ни в какое сравнение с просто пшённым супом. А не положено. Или что такое холодец? Это же может быть кишечная инфекция. Потому как субпродукты. Короче прикрыли лавочку, выписав продовольственной службе мешок подарков. Кому стало хуже. Солдатскому желудку. Зато руководству спокойнее.
Вообще говоря, меня всегда удивляло, сколько продуктов шло прямиком в отбросы. Нормальные доброкачественные продукты переводились, с каким-то изощрённым наслаждением.
Так что, повторюсь, чаще всего, виною такому вот качеству пищи были мы сами, солдаты. Забегая вперёд, могу сказать, что в ЦГВ, было не лучше. Наш батальон питался также – в последнюю смену. Вместе с рембатом. И если полк, ТЭЧ и т.п. авиаторы ели еще более-менее нормальную пищу, то нам доставались практически объедки с их стола.
Закуски. Кстати, что, на мой взгляд, было самое вкусное в армейском рационе – это соления, приготовленные зачастую в части, на месте. Пока, конечно, не протухли. А чаще всего - винегрет, иногда салат из капусты и морковки. Крайне редко селёдка, ну это из области деликатесов.
Некоторые особо запомнившиеся блюда.
Например, БИГОС. Вообще-то называли это по-разному. Овощным рагу, например. Суть в следующем. Квашеная капуста (можно и свежую) с какими-то другими овощами типа моркови и конечно картошка. И всё это по идее должно было тушиться. Но на деле просто варилось. И если овощи были свежие, и закладывались в достатке, то было вполне приемлемо, но специфика, знаете ли. Поэтому зачастую есть было это просто невозможно.
КАША ИЗ СМЕСИ КРУП. Обычно ячневая крупа и горох. Опять же, если приготовлено хорошо, даже вкусно. Но, учитывая квалификацию военных поваров и главное - их огромное «желание» показать своё мастерство получалось клейкая резиново-бетонная субстанция. Одновременно. Упругая и твёрдая, когда остынет. И опять же в помойку.
Условия для приготовления были практически одни и те же, продукты ничем не отличались, но …
Опять же из опыта службы в ЦГВ. Возьмите дежурную батарею в нашей сорок восьмой дивизии. На точке поочерёдно дежурили зенитные батареи всех полков дивизии. Все, офицеры и солдаты, как правило, питались из одного котла. Так вот, когда заступала батарея 333 полка, я снимался с довольствия в офицерской столовой и питался на точке. Потому что там комбат со старшиной подбирали повара и так, что называлось, держали кухню, что все питались из одного котла и очень вкусно.
Пришла батарея из другого полка, я назад в офицерскую гарнизонную столовую уходил. Потому что снова на столах была малосъедобная байда. И это батарея и плюс командный состав. Всего-то человек тридцать пять.
И всё это шло именно от равнодушия. Тяп – ляп, сойдёт. Сожрут – куда денутся. И все фиолетово, главное чтобы нормы закладки были соблюдены, санитария и прочее. А качество и вкус никого не волновали.
С хлебом нам меньше повезло. Я про ЦГВ. Своя пекарня образовалась только в рембате, когда они свою столовую построили. Так этот хлеб был своего рода валютой. А так трескали чешский с тмином. Я, когда домой ехал, мы на пересадке в Киеве в аэропорту, умяли втроём две буханки дарницкого – черняшки. Официантка, пожилая тётка, плакала – в прямом смысле. Денег не взяла ни копейки, кстати. Я до сих пор ем в основном черный хлеб. Потому что во всех моих командировках, нигде, ни в одной стране не было чёрного хлеба. Конечно, обходились как-то, но тосковали по хлебу, салу, квашеной капусте, солёным (по настоящему солёным) огурцам. Селёдка, повторюсь, была вообще из разряда деликатесов. Пятикилограммовые жестяные селёдочные шайбы (банки, в смысле) всегда имелись в багаже отпускников, возвращающихся из Союза.

МИКРОДЕМБЕЛЬ

Наступил апрель. И наступив, стремительно подкатился к концу. Дикое напряжение последних трёх недель просто валило с ног. Мы спали по шесть часов в ночь с субботы на воскресенье. В остальные дни по четыре, самое большое. Занятия, тренировки, полевые выходы сменяли друг друга с какой-то калейдоскопической скоростью. Сержанты озверели настолько, что от них летели искры. Гайки уставщины закрутили так, что начинать письмо домой, хотелось со слов «здравия желаю», а к папе «разрешите обратиться»!!! Экзамены тоже прошли, в каком-то угаре.
Единственный момент был при сдаче технической подготовки. Мне проверяющий задал вопрос. Что, спросил он, надо сделать, чтобы принимать частотно модулированный сигнал, на аппаратуре, предназначенной для приёма амплитудно-модулированного сигнала.
Я слегка окосел и впал в столбняк, переваривая суть вопроса. А он мне с превосходством старшего и опытного товарища, посоветовал установить частотный демодулятор. Ё!!! Вот же демондулятор пехотный.
И стометровку мне пришлось бежать в сапогах на два размера больше. Дело в том, что перед экзаменами по физо я вертыхнулся с брусьев и здорово ударился спиной. И будучи освобожденным, от физо, отдал свои сапоги кому-то из ребят. Почему понадобилась такая замена, уже не помню. Но принимающий поставил меня в строй – авось не помрёшь, как сказал товарищ майор. Вот и бежали мы стометровку. Впереди сапоги, а сзади я, или наоборот, но не вместе – это точно.
И вот экзамены сданы.
Стало даже как-то интересно – что будет? Наступило затишье. На улице был конец апреля. А точнее 28 апреля 1977 г. Это был первый день, когда с утра, после завтрака, на разводе была дана команда заниматься приведением материальной учебной части в порядок и подготовкой к отправке в войска. Т.е. занятия закончились и что делать дальше, стало непонятно. Тем более, что накануне нам был зачитан приказ об окончании школы, присвоении классности и были даже вручены значки с циферкой три. Стали мы вообщем как настоящие солдаты. ВСК, классность, комсомольский значок. Просто, понимаешь, микродембеля, одним словом.
Сержанты перешли на какой-то очень спокойный тон в обращении с нами, где-то даже запанибрата. Им, я думаю, даже жалко было с нами расставаться. Они всё же растили нас целые полгода, мы уходили, а им предстояло снова-здорово, начинай сначала, трепи мочало.
Нет, вольницы не допускалось никакой, но гайки были отпущены. Мы даже осмеливались отпрашиваться в чайную и по команде на построения не бежать, а идти в строй.
А тут ещё Вася снова отличился, чем привёл Айдарова в буйное помешательство. Даже дважды отличился.
Во-первых. Он на торжественной зачитке приказа и т.п. задал вопрос начальнику политотдела. В смысле, а можно ли теперь считать запрет на курение отмененным? НачПо очень удивился, в смысле, по поводу существования такого запрета и подтвердил, что курсантам курить можно.
Представьте себе наши торжествующие рожи на первом же перекуре после этого собрания. Мы до этого, как школьники младших классов, тянули потихоньку по углам, а тут совершенно свободно и открыто, перед лицом сержантов. Большинство из них отнеслись к этому явлению совершенно спокойно, но только не Айдаров. Он воспринял это как умаление личных достоинств и прямое оскорбление, почему-то. Стоял около курилки аж фиолетовый от злости и невозможности что-то сделать.
Во-вторых. Уже в роте. Были зачитаны два приказа. Первый об увольнении в запас старших
сержантов и ефрейтора каптёрщика. Второй о присвоениях очередных званий, назначениях и перемещениях. В этом приказе, помимо окончательного распределения нас по группам, округам и т.п. содержалось также следующее. Двум курсантам из каждого взвода были присвоены звания ефрейтора, за отличное окончание школы и ещё одному, который оставался в роте каптёрщиком. Семи человекам из роты было присвоено звание младших сержантов, и они были назначены на должности командиров отделения во взводах, вместо увольняемых в запас, и нашего Айдарова, который убывал в БелВо, для дальнейшего прохождения службы. В нашем взводе младших присвоили, двоим и обоих оставляли во взводе. Вот Айдарову и было вдвойне хорошо. Вася, которого он «обожал» и любил нежнейшей любовью, оставался в школе, а ему предстояла дорога в часть. Причём вместе с Вовкой Мелкумяном, с которым у него тоже были сложные отношения. Да по слухам, таких как он, в войсках не очень жаловали. Все помнили учебку. Хотя тут утверждать не берусь. Сталкиваться не приходилось.
Все эти пять дней, которые я провёл в учебке после описываемых событий, и до отправки в ЦГВ прошли в прощаниях и расставаниях с ребятами, которые уезжали раньше. Было грустно, на самом деле. Ведь мы целых полгода пахали бок о бок, сроднились и сдружились.
Главным развлечением стало прибытие нового пополнения. Смешно сказать, но мы в краткие минуты общения с ними, вели себя так же, как те старики, которые встречали нас. Рассказывали им страшилки про службу, пугая, что им придётся даже хуже, чем нам. Поскольку, потому как стало тепло и гонять их, поэтому будут сильнее. На самом деле оно так и вышло. Осенью, когда
уже в батальон приехали ребята из очередного за нами выпуска, такое порассказали. А Васёк наш вообще монстром стал натуральным. Но это к делу не относится.
И вот, наконец, наступил и наш день. Четвёртого мая, с утра поступила команда собирать манатки и нашей группе.

V. ЦГВ

А ВОТ СОБСТВЕННО И … АРМИЯ

Дорога в «заграницу»

И вот настал «наш» день.
Строго говоря, почти никто из нас, отправляющихся служить в Чехословакию, не знал, что там есть наши войска. Все прекрасно знали о существовании ГСВГ, даже о войсках в братской Монголии и то знали, но мало кто имел представление о том, что мы присутствовали и в ЧССР и в Венгрии, не говоря уж о такой экзотике как Куба, Эфиопия, Ливия, Мозамбик или Ангола. Причём в перечисленных странах помимо советников действовали, как во времена Афганистана стали называть, ограниченные контингенты Советских войск. Были это в основном специальные части. Понятно, что пехоту или танкистов загорать на берега океанов под африканское солнышко не отправляли, но ребята из нашей службы присутствовали однозначно. И братская помощь, оказываемая тамошним народно-демократическим и т.п. режимам была представлена в самом широком спектре.
Но нашему выпуску не очень повезло. Дело в том, что на дальних базах смена происходила раз в год. И наши предшественники практически полностью уехали кушать экзотические фрукты. А для нас была уготована только Европа.
Рутина сборов происходила, как всегда. Построили, вывели на плац, собрали народ из всех рот в одну компанию, которая называлась «команда № 256», а может, номер был другой, но это не суть важно. Представили нам старшего. Опять капитана.
Старшины передали нас и наши документы капитану. А наше имущество сопровождающему капитана сержанту. После чего было объявлено, что у нас есть полчаса, чтобы попрощаться и т.д. Оставив мешки под охраной приезжего сержанта на плацу, мы пошли испить кефиру на посошок с ещё остающимся народом.
Прощание, обмен адресами и телефонами, обещания железобетонно встретиться в шесть часов вечера после войны у третьей колонны Римской капеллы … вам это знакомо? Также было и в пионерских лагерях и в строительных отрядах, и перед отъездом с дачи … и.т.д., и т.п. Искренне, кажется, что так и будет. Что в лепешку расшибёшься, но выполнишь своё обещание. Но! Через неделю уже перестаёшь вспоминать, а через полгода, частенько, не можешь уже вспомнить и имена всех ребят, с которыми как тебе казалось ещё недавно, ты будешь дружить всю оставшуюся жизнь!
«Боже, какими мы были наивными….»
Но вот, помахав фуражками из кузова, выезжавшего за ворота ЗиЛа, друзьям, остающимся на плацу родного учебного центра, мы навсегда покинули ставшую за полгода родной, территорию.
Привезли нас опять же на аэродром того же Тамбовского училища, все-таки, наверное, лётчиков. Вылезли, построились, посчитались. Получили разрешение курить, но с условием окурками не бросаться и не разбегаться дальше десяти метров от эпицентра. Типа тут может самолётом задавить. Но ни одного, чего-либо похожего на какой-нибудь из известных нам летательных аппаратов не наблюдалось. Уселись мы на мешки и заскучали. Понятно, что предстоял полёт. И никуда-то там, а в «заграницу». Но как-то не так это представлялось. Хотелось какой-то торжественности и праздника. А тут как-то всё очень буднично и серенько. Да и на чём лететь предстояло, тоже было непонятно, пустовато как-то было вокруг. Возникали мысли, а не обманули ли нас. Но, хорошая погода, природа…. Расстелили мы шинелки и расселись-разлеглись. А чего нам? Солдат спит, а служба идёт! Разговор шёл о том, на чём полетим. Кто-то утверждал, что за границу летают только ИЛ-62, но в то же время полоса для такой машины, вроде маловата, да и не возят военных на гражданских самолётах. Вот так и судили мы, рядили.



Беседу нашу нарушили еще три военных автомобиля, из которых стали выгружаться тоже военные солдаты. Они слезали на землю, как-то очень неловко и форма у них была совсем необмятая и без знаков различия. Это были совсем новенькие и свеженькие бойцы, только призванные парни. Их всего три дня назад в армию за…, т.е. это, призвали.
Ну, тут началось. Мы то казались себе уже стариками, а тут - салажня зелёная.
Весёлые и задорные выкрики традиционного приветствия:
Вешайтесь, салабоны!!!!
Крики эти вызвали широкую и добрую улыбку на лице нашего сержанта, смысл которой нам станет, ясен позже. А пока посыпались и традиционные вопросы:
- Откуда, мужики?
Это вопрос вопросов для солдата срочной службы и военного человека вообще. Этот вопрос является обязательным при знакомстве людей в форме, находящихся вдали от дома.
- Куда собрались, военные?
Одним словом изгалялись мы как могли. Нам это казалось весёлым развлечением. Было нам, конечно, скучно, с одной стороны, а потом традиция такая. Куда ж деваться?
Потом выяснилось, что ребята, действительно три-пять дней как из дома. В основном все они родом из близлежащей местности и отправляются тоже в ЦГВ. Это нас как-то объединило и пошли разговоры про службу. Рассказывали мы им конечно страшилки всякие. Тоже традиция. Так и сидели.



Но стало вечереть. Стало несколько прохладно. Кушать опять же захотелось, и не только. А вокруг, понимаешь, ни деревца, ни забора, ничего такого, где можно укрыться. Вот и встал вопрос: «Доколе?» и второй «А где?».
Чуть позже разобрались, конечно. Отвели нас в лесок на краю летного поля. Там были какие-то палатки, ну и удобства всякие.
Только, когда уже начало основательно темнеть, раздался свист турбин и на землю плюхнулся ТУ-154, обычный, аэрофлотский.
Нас построили. Пришёл уже знакомый мне, прапорщик-пограничник. С ним пришли наш капитан и ещё другие офицеры. Пересчитали, как водится, проверили пофамильно. Пограничник даже сверил военные билеты со списком. Нас, ветеранов, повели к самолёту, а у молодёжи зелёной, ещё и мешки с карманами проверили. Это, чтобы контрабанду не провезли, значит. Ох, и сетовали потом некоторые из них. Единственно, что у них было запрещённое, это советские деньги, которые и изъяли. Взамен, правда, выдали какие-то квитанции, но, подозреваю, что получить потом по этим квитанциям, что-то обратно, вряд ли кому удалось. Кто-то, конечно, смог утаить валюту. Кто где. Но вот смогли ли эти граждане воспользоваться ею? Это вряд ли. Почему не проверили нас? Наверное, посчитали, что наш особист уже всё сделал. Поэтому кое-кто из нас, конечно, вывез за границу незаконно разные суммы.
Но опять же.... Сержант, нас сопровождающий, рассказал нам по секрету, что на въезде в Божьем Даре (прозвучало это название впервые именно так, и звучало как-то очень сильно непривычно и удивительно) будет шмон жуткий. И у кого найдут, то вплоть до дисбата. А как же. Контрабанда!!! Ну, мы деньги ему на сохранение и отдали. Больше, конечно, мы их не увидели. Пошли наши денежки дедушке на пополнение дембельского чемодана. Ну, анекдот, просто. Я так и не перестал удивляться этому явлению. Просто болезнь какая-то. Всегда и везде вытряхивались какие-то активы из карманов солдат. Причём на девяносто девять и девять делали это свои же солдаты срочной службы. Это и проверки писем перед выдачей их в руки получателю, и… но об этом в своё время.
Наконец погрузили всю команду. Даже конфеты перед взлётом раздали.
Полетели.
Единственно примечательным событием за время полёта было объявление командира корабля о пересечении государственной границы, после которого мы притихли. Ведь для большинства из нас, это было впервые. МЫ ЗА ГРАНИЦЕЙ! Ответственность давила, знаете ли.

Божий дар

« … Поздний день встает не русский
Над немилой стороной.
Черепичный щебень хрусткий
Мокнет в луже под стеной …
… Скучный климат заграничный,
Чуждый край краснокирпичный … »

Сказано, вернее написано, именно так, как прозвучало впервые. Соблюдаем историческую правдивость, ничего не приукрашивая. Это я к тому, что не надо меня ловить на слове, если что-то будет звучать неправильно. Потому что рассказываю, как было, кому захочется поправить, пусть вспомнит себя в первые дни в ЧССР. И станет всё понятно.
ИТАК!!!
Самолёт стал заходить на посадку, о чём нас любезно предупредили стюардессы, попросив пристегнуть ремни, и мы прильнули к окошечкам, пытаясь быстрее увидеть, где же она, эта заграница, какая она?
Но что увидишь ночью? Так. Цепочки огней вдоль дорог, светящиеся окна домов.
И, наконец, самолёт коснулся земли. Было уже пятое мая. Начало первого ночи. И начало нового этапа жизни и службы.
Трудно было понять, куда мы попали. В иллюминаторах проплывали картины военного аэродрома. Огромные, поросшие травой холмы с металлическими воротами, ангары то бишь. Краснозвёздные МиГи, тогда ещё двадцать первые, КРАЗы топливозаправщики и … повсюду были военные. Советские. Очень значимо и весомо вставал вопрос. Где же эта «заграница»? Куда мы попали? Где море огней и реклам? Где угнетённые негры и прочие рабочие в ярких заграничных комбинезонах? Где иностранные самолёты с эмблемами разных авиакомпаний? Где, наконец, какая-нибудь вывеска по «ненашему» с названием аэропорта? За бортом самолёта разворачивалась картина обычного военного аэродрома, причём явно принадлежащего родной Красной Армии. Обманули что-ли? Может, привезли просто на какую-нибудь секретную базу. А, чтобы не было утечки, загрузили нас, что, мол, в Чехословакию летим. А зачем тогда в Тамбове был пограничник? И почему у нашего капитана заграничный паспорт? Короче основной вопрос встал такой – обманули или нет?
Вопросы вставали и вставали, но задать их было некому. Я вспомнил командировку, и мне стало как-то спокойнее. Там же тоже была похожая картина.
Вышли мы из самолёта. Опять, как принято в Советской Армии, построились. Нас, перемешавшихся во время полета с призывниками, разделили тут же по сортам и видам. Их повели налево, нас направо.
Мы шли мимо ангаров. Некоторые ворота были раздвинуты и были видны острые и хищные носы двадцать первых. Характерный шум и запахи военного аэродрома живущего проведением ночных полётов дополнял эту картину.
Навстречу двигалась колонна дембелей, на посадку. Ребята шли весело, орали, да не пели, а орали: «Прощай страна, совсем чужая, Прощай военный городок. Прощай и чешка молодая ….» Вот! Выходит не обманули. Не до такой же степени было тут всё засекречено, что даже дембелей заставили такое петь. В руках у парней были раскрашенные чемоданы и ещё на груди у некоторых сверкали непонятные значки. Парни улетали домой. На том самом «ТУ», на котором привезли нас. И так защемило сердце,



знаете…. Ведь нам ещё предстояло полтора года, а ребята уже завтра будут дома. А мы тоже уже успели соскучиться и по дому и по своим близким.
Я на минуту представил себе, что это вот я иду, в этой толпе весёлых дембелей, иду по дороге к самолету, который унесёт меня домой. Даже слёзы выступили на глазах.
Увидев нас, ребята радостно заорали традиционное «Вешайтесь, салабоны!!!». Мы-то подумали, что они это тем, другим, нашим попутчикам, но адресовано было это явно нам. Привели нас, к каким-то опять палаткам. Опять отобрали военные билеты и загнали под крышу самой большой палатки. Тут мы опять встретились с попутчиками. Они какие-то очень притихшие сидели в углу. Среди них ходил пожилой прапорщик с красными петлицами и о чём-то их расспрашивал. Цвет петлиц резанул глаз. После центра, казалось, что кроме черного цвета погон или петлиц, другого в природе не существует.
Солидный как полковник, чесслово, прапорщик подошёл к нам. Окинув нас суровым взглядом, он задал вопрос:
- Права, с легковой категорией у кого есть?
Нашлось нас несколько, признавшихся.
- Предъявите! Но ни у кого, в том числе и у меня, с собой их не было. Только один из ребят, выпускник 4 роты, протянул ему корочки. Прапорщик внимательно их посмотрел.
- Работал на легковой?
- Да.
- Где?
- В Харькове, в такси.
- Военный билет! Потребовал командирским голосом прапорщик.
- Он у старшего, слегка запинаясь, вставая, ответил парень.
- Старший кто?
- Капитан П., - малый кивнул на нашего капитана, который сидел у стола, где происходила сверка наших военных билетов с очередным списком.
Прапорщик, не спеша, вразвалочку подошёл к столу, и не обращая внимания на нашего капитана, потребовал у сверяющего офицера, именно потребовал, а не попросил, причём довольно строго.
- Военный билет, - он заглянул в права, - рядового такого-то дай!
- Это специалисты, из них….
Начал, было, наш капитан, но противная сторона даже не обратила на эту попытку никакого внимания. Он обращался исключительно к вставшему перед ним офицеру, протянув руку за требуемым.
Тот, молча и без возражений, согнулся над столом, нашёл документ и протянул его прапорщику.
- Отметьте, что рядовой такой-то убыл в войсковую часть номер ... – бросил он проверяющему. Наш капитан опять попытался сказать что-то по поводу того, что..., но прапорщик, не удостоив его даже взглядом, шагнул к нам.
- Бери мешок, солдат. – И повернулся к щеголеватому сержанту, который стоял около входа. – Этого в машину.
Для нас это был некоторый шок. После центра, где прапорщиков то мы особо и не видели, кроме старшины. Но, если уж и видели, то никто из них не позволял себе подобного по отношению к офицерам.
Вот так круто, в одно мгновение могла повернуться судьба солдата. Вот ведь от каких мелочей зависит порой наша жизнь.
Мы с завистью проводили глазами нашего собрата, уходящего в новую жизнь. Конечно, ему предстояла какая-то интересная судьба. Недаром же права потребовались именно с легковой категорией. Паренька этого я потом встретил. Он в гарнизон привозил какого-то бугра. На «Волге». Попал он в автороту, обслуживающую штаб группы.
Но вот формальности закончились и под командой нашего сержанта мы двинулись. Около палатки сержант радостно обнялся с радостно заулыбавшемуся ему солдатиком. Они по дороге завели какой-то малопонятный нам разговор. Кто уехал и с какой партией, и прочее тра-та-та.
А вот и транспорт. Неказистый, но сверкающий, ЗиЛ-130. Попрыгав в кузов, мы устроились на жёстких лавках. Пропетляв по узким проездам гарнизона, машина остановилась у ворот. Через минуту они открылись, и машина выкатилась на дорогу. На настоящую заграничную дорогу и мы поехали по этой самой «загранице» …..

«Заграничная» дорога или первый взгляд на Чехословакию из кузова военной машины

Что можно увидеть из покрытого брезентовым тентом кузова военного ЗиЛа? Если смотреть очень внимательно, то много. А смотрели мы очень внимательно, поскольку интересно было до одури. Хотя мне и приходилось бывать до армии за границами нашей необъятной, но это сколько времени прошло, да и полгода в казарме за высоким забором учебного центра способствовали жажде новых впечатлений.
Но, давайте по порядку.
В кузове Зил-130 всем ездить приходилось? Сидя на жёсткой деревянной скамейке. Если не приходилось, объяснять бесполезно. Так вот ощущения от движения по чешской дороге, в корне отличались от подобных, испытываемых в Союзе. Машину не трясло, она не подпрыгивала и не подскакивала. Она ехала ровно и спокойно. Нам не приходилось хвататься за дуги и борта, чтобы не вылететь из кузова. Скорость была довольно приличная и только на поворотах, при сильных кренах, всё-таки надо было придерживаться. Но мы ехали гладко и без встрясок. Вот это было первое ощущение «заграницы» - отличная ровная и гладкая дорога.
На улице было темно, но очень часто возникали освещенные участки дороги. Это были в основном дорожные развязки. На указателях были настоящие «заграничные» буквы и слова, прямо как в кино «про ихнюю жизнь». Мелькали незнакомые и от этого ещё более волнующие названия. Нет, надписи PRAHA, или там, скажем, BRNO, были конечно знакомы, но всякие там SWITAVY или USTI NAD LABEM, нам ничего не говорили и ни на какие мысли не наталкивали, зато вызывали чувство причастности с какой-то потаенной части заграничной жизни, скрытой от посторонних глаз. Части, так сказать, предназначенной для внутреннего употребления.
Вот, кстати, что интересно. Это из опыта последующих событий. Когда я приезжал в отпуска в Союз, или возвращался из командировок, больше всего вызывало вопросов и некоторого завистливого внимания у собеседников, упоминание не названий столиц или больших, всем известных городов, а именно маленьких населенных пунктов. Это подчёркивало, как уже было, сказано настоящую причастность к заграничной жизни, а не просто так – в турпоездке был. Этакий флёр избранности, знаете. Приятно, весьма, знаете ли.



В свете фонарей, можно было заметить, что на дороге и около очень чисто.
А когда мы въехали в первую какую-то деревню и увидели первые чешские вывески, то это вызвало вопросы к нашему «местному» сержанту.
- Это что за город?
- Да какой там город? Деревня обычная. Судя по тому, как мы быстро проехали этот «город», так оно и было. Но дело было в другом. Фонари вдоль дороги. Которые светили. Просто среди недели, в буднюю, так сказать, ночь. ТРОТУАРЫ!!! Ну, вы много деревень в семидесятые в Союзе с тротуарами видели? Даже если через деревню и асфальтовая дорога проходиля? Ухоженные газоны и цветники. Отсутствие заборов или даже штакетников вокруг домов. Дома, очень чистые и красивые. Украшенные цветами подъезды и окна. И цветы на клумбах не оборванные, хотя и очень красивые. Не валяется никакого мусора. БУДКИ ТЕЛЕФОННЫЕ стоят!!! И в центре этой деревни, ярко освещённые витрины со светящимися в ночи вывесками “POTRAVINY”, “HOSTINEC”, “KINO”, какие-то там “...ZBOZY”. Ну, кино понятно.
- А нафига гостиница в деревне, тащ сержант?
- Это пивная у них так называется, - был ответ. При упоминании о пивной мы сглотнули слюну. Про чешское пиво мы были наслышаны, а многие так и вкус его представляли себе очень хорошо.
- А это “POTRA…” как её?
- Это типа продуктового, но у них там все с тележками, как ненормальные носятся, сами все берут, а потом платят у кассы. При этих словах я чуть не вывалился из машины. На языке крутился вопрос типа, «А ты, из какой деревни призывался?». Хорошо не задал. А то бы, потом икнулся бы он мне раз сто. Ну, чего там говорить то, много ли народа в Союзе в семидесятые имело представление о магазинах самообслуживания? Те, кто жил в больших городах – конечно. А те, кто нет - сами понимаете.
Когда мы въехали в город. Это был то ли Либерец, то ли … не помню я короче, какой это был город. Вот тут мы вообще ошарашено затихли. И от чистоты, и от витрин, и от полного отсутствия людей. Не, ну понятно, что ночь. Но это же город. И вообще нет человеков на улицах. Может у них комендантский час. И никакого движения. Для меня, выросшего в Москве, это вообще было дико.
Тут мы узнали ещё больше полезного. Что друг солдата это “LEVNE ZBOZY”, и много всякого другого. Вот так и состоялся первый урок чешского языка. В теплой и непринуждённой обстановке. Я думаю, что этот сержант и не знал ничего, кроме вывесок, да “AHOI” и «NA SHLEDANOU”.
Помимо всего прочего мне показалось, что и воздух был какой-то другой. Хотя конечно, начало мая в Тамбове и начало мая в Чехии, это разное. И деревья многие цвели и цветов было изобилие, но было что-то неуловимое в атмосфере – «ЗАГРАНИЧНОЕ» такое. Так наш путь и продолжался.
Но вот машина притормозила, свернула с дороги и остановилась. Послышался шум с лязгом и спустя пару минут мы двинулись дальше. Причина задержки стала ясна, когда мы двинулись снова.
В открытом заднем проёме тента показались раскрытые ворота (что странно – серого цвета) и радостно улыбающиеся физиономии ребят из наряда по КПП. Догадайтесь, какое пожелание в наш адрес прозвучало из их уст. Правильно!!! Стандартно-доброжелательное!
- ВЕШАЙТЕСЬ!!!
Только вот непонятности немного добавилось. Петлицы у пацанов были голубого цвета. У наших же сопровождающих и водителя они были чёрные.
Мы въезжали в новую «заграничную» жизнь. Это были ворота гарнизона ГРАДЧАНЫ. Или Мимонь-Градчаны, или Старые Градчаны.

Ну вот. Вроде приехали. Батальон.

За воротами машина сразу запрыгала по швам плит и прочим кочкам и рытвинкам. Ну вот, с возвращением на Родину, честно говоря, несколько язвительно и с иронией подумалось мне.
И вообще надо сказать, что наблюдался интересный парадокс. Это наблюдение из будущей моей жизни в Чехословакии, но первая мысль, ещё не оформившаяся, но возникла. За любыми воротами наших гарнизонов было тоже чисто, но чисто как-то искусственно. А у чехов на улицах было просто чисто. Там конечно тоже убирались, но делали это как-то естественно и ненавязчиво, и чистота их улиц, дорог и т.д. тоже была естественна и ненавязчива. Мы же каждый день, иногда с утра до ночи что-то тёрли, скребли, чистили, мели, красили, белили, и всё равно было ощущение показушности. Или это просто психологически так казалось.
Вот, например, вымели и вычистили территорию, скажем. Через пять минут глядишь - опять или окурочек или бумажечка, накрайняк просто плюнуто. Через пару часов – будто и не убирались. И даже, если никого там не было, но ветром что ли приносило. Загадка, одним словом. И разгадки до сих пор нет. У меня, по крайней мере. И так было везде, где собиралось больше трёх наших граждан.
Сначала мы проехали мимо обычных, стандартных наших пятиэтажных блочных ДОСов, потом пошли дома чешского образца, но не такие красивые, как за забором, а какие-то низкие и приземистые. Это, как потом мы узнали, был клуб истребительного Градчанского полка, столовая и т.п. Здание штаба вообще было с колоннами и выглядело как ДК в Союзе. Дальше пошли, какие-то заборы, за которыми высились огромные здания (это была ТЭЧ со своими ангарами), небольшое ярко освещённое здание с решётками на окнах второго этажа, который только и был виден из-за очень глухого и высокого забора (губа гарнизонная) и снова заборы и разные ворота. Повторю, все заборы и ворота были серого цвета. На воротах, в отличие от Советских ворот воинских частей, не было звёзд. Потом машина въехала в сосновый лес, но опять же среди деревьев шёл серый металлический забор с колючкой поверху.
Вот тоже интересный момент. Внутри гарнизона, т.е. в закрытом охраняемом периметре был ещё более охраняемый и закрытый периметр.
Сержант несколько построжал и произнёс:
- Приехали, вот и Батальон. - Интонация у него была именно такая – «Батальон» он произнёс торжественно и с большой буквы.
Снова короткая остановка, шум моторов и лязг ворот, привычное, ставшее уже стандартным приветствие дежурного по КПП, чернявого сержанта с южным акцентом, и вот команда:
- К машине!



Мы выпрыгивали из машины и осматривались. Одноэтажный щитовой барак с пристроенным крыльцом. От крыльца к машине шёл старший лейтенант с повязкой дежурного по части. Длинный, стройный, худощавый.
Это был комсомолец батальона. Про него будет рассказ в своё время. Пока они с нашим капитаном здоровались и о чём-то своем командирском говорили, мы построились. Маскируясь за нашими спинами, представитель наряда КПП шёпотом спрашивал про земляков и интересовался у нас наличием цивильных сигарет. Что это такое дошло не сразу. Как оказалось потом – любые сигареты с фильтром, или даже «Прима», «Беломор» именовались куревом цивильным. Т.е. главной отличительной чертой было то, что эти сигареты не выдавались в пайках.
- Так, бойцы! Это дежурный уже обратился к нам. Сейчас идём в роту, до подъёма отдыхаем. После завтрака мандатная комиссия. Вещи оставить в дежурке. Документы и ценности вложить в вещмешки, никуда не денутся, - и, повернувшись к помощнику сержанту, добавил, - я в третьей.
- Напра-Во! Шагом Марш! – и мы потопали к таким же баракам, стоящим в отдалении. Свернув за первый барак, мы увидели плац и дальше забор. За забором справа высилось непонятное сооружение со стеклянным аквариумом наверху, а из-за забора опять-таки торчали хвосты двух МиГов. Это была вышка РП и стоянка дежурной пары. А дальше была рулёжка и взлётка. Курорт.
МиГи стояли в семи метрах от стены казармы, в которой мне предстояло жить почти полтора года. Если продолжить прямую от стоянки, то до моей койки, которую мне выделила заботливая Родина, было от силы метров сорок - пятьдесят. А отбойников у вышки было ещё шесть, помимо дежурной пары. А ночные полёты, особенно с середины лета, после прибытия молодых лётчиков, и до декабря были три-пять раза в неделю, это обуславливалось тем, что молодых вводили в строй. Вообщем первый месяц спать было некогда, но потом мы привыкли и, если не было полётов, то уже чего-то не хватало. Так что, даже дикий свисторык, прогреваемых авиационных двигателей на стоянке, и рев взлетающих МиГов становился привычным. Удивительное создание человек – ко всему привыкает.
- Тащ стыйант, дежурный ….



- Значит так,- прервал старлей дежурного по роте, который выглядел больше чем странно. Т.е. сверху он был вроде и сержант, и даже дежурный со штык ножом и повязкой, но без брюк-сапогов, зато в тапочках, - ты чего такой?
- Мне послезавтра домой, брюки подшиваю, - откровенно и с чувством некоторого превосходства ответствовал сержант.
- А чего тебя Лаврук в наряд поставил?
- Дык это …, замялся сержант.
- Ясно. Уложи бойцов и учти – ЕСЛИ ЗАВТРА У КОГО НИБУДЬ НИХ ОКАЖЕТСЯ СТАРЫЙ РЕМЕНЬ ИЛИ ЧТО-ТО ЕЩЁ, ПРОПАДЁТ ХОТЯ БЫ ОДИН ЗНАЧОК, ИЛИ ТАМ …., то домой поедешь в конце июня. С золотым эшелоном. Это я тебе официально обещаю. Врубинштейн?
- Не извольте беспокоиться, Ваше благородие, чай не впервой.
Этот развязный тон нас удивил, даже больше чем внешний вид дежурного. Но с другой стороны перед нами стоял уже практически гражданский человек, и потом какие тут у них порядки?
Дежурный по части с чувством выполненного долга на лице удалился досыпать, а мы вошли в казарму. Несмело так, с опаской.
- Что, ….(резинотехническое изделие № 1), проспал? - последовал мощный замах, и дневальный на тумбочке съежился под мощной дланью сержанта, удара, правда не последовало.
– Ур-р-р-ою, счегол!
- Туда, - он махнул рукой направо, ложитесь на свободные койки и не … («волнуйтесь», вообщем), никто ничего не возьмёт. Мы себе не враги. Спите, - и коротко хохотнув, добавил, - если сможете. Он вразвалочку пошёл впереди нас и, дойдя до коек, которые стояли справа и слева от прохода, громко и раскатисто объявил:
- А к нам гости приехали!!!
На койках обозначилось шевеление. Мы застыли в проходе. Через минуту появились новые персонажи, Первые вопросы нас уже не удивили.
- Цивильные сигареты есть? А чего без мешков? – и услышав ответ, в адрес дежурного,- вот козёл! Я бы тушеночки.…
Начался разбор, кто, откуда и т.д. Бойцы тут же, никуда не выходя и ни отходя, зажигали предложенные им сигареты. Нам тоже хотелось курить, но было непонятно нам-то можно или как? Ну, задал, конечно, этот вопрос один из нас. Толик Мамонтов. Питерец. Чем вызвал веселье и радостные возгласы старожилов.
- Можно, мужик, можно … и добавил после паузы, дождавшись, когда Толька и кое-кто ещё купившиеся возьмут в рот сигареты – через год, сынок, не раньше.
Последовали вопросы – кто что умеет и т.д. Короче ещё полтора часа до подъёма пролетели в весёлых развлечениях. Кто-то из нас играл на гитаре и пёл весёлые песни, кто-то травил про новые фильмы, кто-то что-то ещё. Общались, одним словом.
Но за двадцать минут до подъёма заботливые старослужащие уложили нас спать. Ларчик просто открывался. За пяток минут до шести, я, например, ещё заснуть не успел, в коридоре послышался очень странный, какой -то щебечуший и вместе с тем строгий голос.
- Почему курилку не подмёл??? Ты...тра-та-та тыр-пыр-дыр!!!
Оказывается, старшина на подъём приехал. Вот народ и сделал вид, что всё у нас по уставу.
- Учебку не поднимать до семи, - последнее, что я услышал, проваливаясь в сон.

Мандатная комиссия

- Эй, учебка, подъём!!! Пробуждение было тяжёлым. Первые мгновения вообще было непонятно, где мы и чего. Но встали. Заправив кровати, появилось желание умыться. Но ни мыла, ни прочего не было. Всё ж в мешках осталось. Но ребята выручили, даже пастой кто-то поделился. Вот тут впервые я попробовал «Тутти-Фрутти». Была у чехов такая зубная паста со вкусом жвачки. Или у жвачки был вкус пасты? Это как угодно, но всё равно вкусно.
Мы более или менее привели себя в порядок, и нас увели из роты. В штабе мы разобрали мешки, и нам было предложено пойти «в кино». Т.е. Напротив штаба, в лесочке стояли врытые в землю пред огромным экраном, скамейки и маленький домик, т.е. кинобудка. Так вот дежурный нас отправил туда, завтракать и ожидать приезда командования. На довольствии то мы ещё не стояли, у нас был сухпай на двое суток. Наш вопрос о том, где можно взять кипяточку, чтобы заварить чайку, хотя бы, он воспринял как весёлую шутку. Но потом сжалился, и дежурный телефонист притащил-таки нам вскипевший чайник. По паре глотков досталось, и на том спасибо.
Через некоторое время к штабу стали подтягиваться роты, и весь батальон выстроился у штаба. Зачем, нам стало понятно, после команды дежурного. Это, оказывается, народ на завтрак отправился.
Столовая была в гарнизоне. Пешком, по большому кругу до неё было всего-то пару километров. В одну сторону. Так потом полтора года почти, каждый день, три раза в день и гуляли. Строевым и с песнями. Очаровательное было развлечение, надо сказать. Сами понимает, жарко или холодно, дождь или солнце, а бывало и снег. Распорядок дня – закон для военнослужащего срочной службы.
Напрямик было метров пятьсот, но так ходили только заготовщики и смена, а батальон ходил по парадной дороге. Удовольствие ниже среднего, доложу я вам.
Вот за чаем и сигаретками дождались мы автобуса с командирами. Основная масса офицеров сразу же пошла по своим делам, но какие-то два майора и капитан стояли у штаба, разговаривали и посматривали в нашу сторону. Печенью, почувствовав, что это самое что ни на есть местное батальонное начальство, мы подобрались.
От этой группы отделился низенький толстенький капитан с отёчным лицом и мешками под глазами. Его маленькие свиные глазки просто буравили нас на расстоянии. По мере его приближения мы вставали и заправлялись. Он подошёл, и стоял перед нами молча. Мы тоже молчали. А что тут скажешь?
- Ну и???- последовало брезгливо надменное.
И тут меня за язык нечистый и потянул. Вот верно говорят «Язык мой - враг мой». Я ляпнул
- Да, сами не знаем, товарищ капитан. Чего нам тут надо?
А был это замполит нашего отдельного Особого назначения батальона. И был он весьма неприятным типом. Крепко попивавший, подозрительный, мнительный и мстительный, капитан Кацов. Вот сейчас его вспомнил, и меня даже передёрнуло от брезгливости. О лице его я уже сказал. Добавьте всегда влажные руки, бегающий, чего-то выискивающий взгляд. Чего-то всегда озирался, что-то вынюхивал и подслушивал.
Вот с таким, с вашего позволения, офицером – главным политрабочим батальона я ухитрился раз и навсегда испортить отношения в первые-же минуты своего пребывания в батальоне. Сами понимаете, как мне это помогло в дальнейшей службе.
- Почему не докладываете? Кто старший?
- Да нет старших, никто не назначил. А чего докладывать то. Вот сидим, ждём, – искренне и чистосердечно отвечал я. Ну, чего тут такого, интересно же человеку.
- Так! Словно вбил гвоздь мне в голову, сказал капитан. – Марш в конференц-зал штаба, читайте пока газеты. Вас вызовут, - и пошёл, как поплыл. Маленький, но гордый. Замполит батальона, целый капитан Кацов.
Ну, мы, попытавшись обозначить подобие организованного движения, втянулись в штаб.
- А где тут это?
Но дежурный уже видно был предупреждён. Конференц-зал оказался чем-то типа ленкомнаты или офицерского класса, если хотите. Расселись мы за столы, разобрали подшивки. Мне достался Групповой «Советский Солдат». Это было наиболее актуально в данный момент.
Кто-то начал закемаривать, и плюнув на приличия, подложив мешок под голову, сладко засопел. Как показало дальнейшее – правильно сделал. Про нас вспомнили только через три с половиной часа. И то это был зампотыл.
В зал влетел вихрь. Поджарый, загорелый, морщинистый старый майор. Старый! Ему тогда было, меньше чем мне сейчас лет на десять. Господи, как же время летит. Вот, если он жив – дай ему Бог здоровья. Мужчина был классный. Если за что-то имел, то имел от души. Но просто так никого и никогда не нагибал. И за всю службу не могу вспомнить, чтобы чего-то у нас не хватало. Так что зампотыл был на своём месте.
- Аттестаты сынки. Вещевые, продовольственные
- Тащ, майор, все документы у старшего. У нас только военные билеты и свидетельства.
- А, ну ладно. - И вихрь унёсся.
Прошло ещё полчаса и нас по одному стали вызывать на мандатную комиссию.
Дошла очередь и до меня.
Вошёл. Доложил. Стою. За столом человек десять офицеров разного достоинства.



- Гражданская специальность есть?
- Так точно!
- Какая?
- Радиомеханик по ремонту и установке телерадиоприёмников.
- Что заканчивал?
- Московское …
- А, Москвич! – сидящий в центре стола мордастый майор (оказалось, тоже москвич и комбат), поднял на меня взгляд. Ему в ухо, вытянувшись столбиком, как суслик, что усердно начал дуть замполит. Взгляд, обращённый на меня, посуровел.
- Соколов, проверь.
Интеллигентного вида старший лейтенант начал задавать мне какие-то вопросы по методике ремонта и настройки радиоаппаратуры. Я отвечал. Достаточно грамотно вворачивая и названия всяких там генераторов и стендов. Чувак увлёкся, у нас с ним завязался вполне профессиональный разговор.
- Ладно, - комбат дослушал замполита – и вновь посмотрел на меня. – Сколько групп принимаешь?
- Двенадцать от силы, - честно ответил я.
- Как двенадцать? Норматив третьего класса - шестнадцать. Как же тебе третий класс дали?
В ответ я лишь пожал плечами. Мол, дело житейское. Откуда мне знать?
- Ладно. Иди!
Я вышел в коридор. У меня затеплилась надежда, что попаду я к этому старлею. Ага. Наивный. Кому, какое дело, что я готовый радиомеханик. В бумагах стояло «радиотелеграфист». Оно, конечно, может и состоялось бы, но как мне потом сказал Соколов (начальник радиомастерской – этот самый интеллигентный старлей), он просил, чтобы меня отдали ему, тем более что у него только один мастер был, но замполит обозначил меня шлангом блатующим, и участь моя была решена – пошёл я в роту. И ждала меня должность радиотелеграфиста в экипаже приёмной станции. Третья, что характерно лучшая в батальоне, рота капитана Щенникова.


РОТА - РОТОЧКА

И вот мы в роте. Третья рота Н-ского отдельного особого назначения батальона радиоэлектронного противодействия. Рота капитана Щенникова, лучшая рота в батальоне и даже занявшая первое место в Групповом соцсоревновании среди «братских» подразделений.
Я, пожалуй, начну рассказ о роте с того, что расскажу про ребят или, говоря языком военным, представлю личный состав на момент нашего появления в роте. И разделю ребят по категориям всем понятным, т.е. по периодам службы. Это, пожалуй, самый нормальный подход, ибо воспоминания вещь избирательная, т.е. какие-то моменты, связанные со службой, чаще всего вспоминаются в связке с какими-то людьми. Вспомнил человека, вспомнил какой-то момент. Поэтому и форму рассказа изберу именно такую.

Гражданские

Этих парней я не помню никого. Пообщаться с ними удалось только в первый вечер, а потом, пока оставшиеся ещё ребята не уехали, они на нас обращали внимания не больше чем на сквозняк. Но, справедливости ради, именно так мы, наверное, выглядели, ибо шуршали с утра до вечера.
Но запомнились они мне вот почему.
Итак, в первый вечер, после отбоя был устроен обширный и подробный брифинг.
Брифинг был более обстоятельным и подробным. Разделение нас по экипажам уже состоялось, и вопросы были уже прикладными.
Проводили брифинг гражданские. На вторых ролях участвовали деды. Вопросы были всякие. Многие наши заявляемые умения и таланты проверялись сразу же.



Гитара? Тут же находился инструмент, и шла музыкальная пауза, если гитарист того заслуживал. Или кто-то получал неудовольствие публики и обещание, что если кто-нибудь ещё с подобным «умением» подобное заявит, то заявленный инструмент будет засунут в… правое ухо, скажем, причём грифом вперёд и без смазки.
- Поёшь? Валяй. Сопровождения нет? Не барин, валяй. После исполнения в стиле акапелло, следовал вердикт – запевала, лучше не придумаешь.
- Рисуешь! Класс. Замполит узнает – удавим. У тебя и так работы будет навалом.
- Шьёшь? Ля! Даёшь дембельские парадки и красиво, по фигуре подогнанные хэбчики и пзшики для дедов и тем, кому положено.
Ну и т.д.
Я тоже признался. В чём? Послушайте.
Перед моим призывом, примерно в году семьдесят третьем, в продаже начали появляться телевизоры с добавкой на передней панели в виде ручки настройки и окошечка, в котором при вращении этой ручки менялись циферки. Это было новшество – подготовка к введению вещания в дециметровом диапазоне. Самих приставок не устанавливали, но место для них было подготовлено. Одна из первых модификаций подобных телевизоров был «Рубин 205». С экраном, между прочим, пятьдесят девять сантиметров по диагонали, но правда, чёрно-белый ещё. Это сейчас вызывает улыбку, а тогда это было что-то! Папа, царствие ему небесное, получив то ли премию, то ли за выслугу, вспомнил точно – двойной оклад за выслугу, купил такой телевизор.
Я, окончив среднюю школу, пошёл учиться в ТУ № 14. По специальности радиомеханик по ремонту и установке теле и радиоприёмников. Телемастером стать захотел. И что Вы думаете, стал.
В училище эта тема очень даже изучалась. Т.е. дециметровое вещание. Новшество всё-таки. И, естественно, разные конструкции приставок. И ламповые и транзисторные. Более того, мы эти приставки собирали на практических занятиях. И собирали и настраивали и запускали. Перед самым призывом, ну незадолго, это самое вещание вроде как то ли началось, то ли собиралось начаться – уже и не помню. И я собрал такую приставку дома.
Чтобы наш телевизор смог дополнительно к четырём Останкинским каналам ловить еще несколько – Ленинград и что-то там ещё.
Для справки – вторая программа телевидения ЧССР и польско-немецкие каналы шли именно в дециметровом диапазоне. А именно по ним, по эти программам и шло самое, с точки зрения развлечения, интересное
Конечно, эти просмотры были возможны только в ночное время и тайным образом.
Одним словом не спал я несколько ночей, после этого разговора. НО! В роте, наш чёрно-белый «РЕКОРД» стал уверенно принимать и второй канал телевидения ЧССР, и ФРГ и ГДР (до сих пор вспоминается с замиранием сердца балет Фридрих Штадт Палас – очень, повторю, красивые девчонки, и практически только в головных уборах из перьев). Правда, некоторые радиотехнические устройства батальона перестали работать, поломались почему-то. А где было взять детали и радиолампы? Смонтировал я эту приставку внутри телевизора и для того, чтобы смотреть то, что больше хотелось, достаточно было переткнуть антенный штекер в одно из вентиляционных отверстий задней крышки, за которым был устроен второй антенный вход.
Да. Надо сказать, что я не помню, зачем в роте нужен был телевизор, т.к. в наше время программы советского телевидения, по-моему, в Чехии ещё не принимались. Но что-то по первому каналу мы смотрели, даже организованно, но убейте, не помню что.
Антенну я сделал из лыжных палок и антенного кабеля. Она была компактная и сборно-разборная. Т.е. спрятать было легко.
В виде особого поощрения, и в силу необходимости подстройки частоты в процессе просмотра, мне было разрешено смотреть телевизор после отбоя вместе с дем составом, что вызвало жгучую ненависть и б-о-о-о-льшую «любовь» кандедушек. Им деды смотреть не разрешали. Не знаю почему.
Деды оберегали это ноу-хау, как девственность родных сестёр. НО! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Вломили нас по полной программе. И не кому-нибудь, а замполиту батальона. Капитану Кацову. Причём без технических подробностей. Я особенно технологические тайны не раскрывал. А что? Дырочка в задней крышке для антенного штекера, да вторая для подстроечной отвёртки. Пхнёшь, покрутишь – смотри себе на здоровье.
Антенна была найдена и реквизирована. Телевизор был вскрыт и подвергнут подробному осмотру. ЗАМПОЛИТОМ! Он почему-то не догадался привлечь офицеров-технарей. А, скорее всего никто не согласился, или сделали вид, что ничего нового в телевизоре не заметили, имея конкретные виды на продолжение моей рационализаторской деятельности



(что потом и подтвердилось). НИЧЕГО он там не увидел. Ну, радиолампы, ну всякие резисторы конденсаторы. Проводочки, паечки. Я, естественно, молчу, как все герои-молодогвардейцы вместе взятые. Он меня и угрозами стращал, и посулами заманивал, и лаской смущал, как водится, но Бог меня сохранил, смолчал я. А не пойман не вор – при просмотре то нас ни разу не застукали.
А вообще было с этим очень строго. Вернее стало очень-очень строго. Комбат залютовал. Может потому что замполит ему надоел со своим идеологическими заскоками, а может просто из своей врождённой вредности. Только комбат взял моду прорвавшихся на этой стезе, не разбираясь особо кто, зачем и когда, наказывать так. Приходит дежурный по части ночью в роту с проверкой. Ладошку на телевизор. Телевизор тёплый, значит смотрели. И, если, дежурный из разряда «рьяных ревнителей», то обязательно комбату утром докладывал.
И происходило следующее. Репрессировались зам. старшины и пара наиболее активных, по мнению комбата, дембелей. Отправлялись парни на курорт в Курживоды. Там у мазуты губЧека была. Губу тамошнюю так называли. Наша гарнизонная ни в какое сравнение с той не шла. Отправлял на пять суток, но никто раньше, чем пятнадцать не возвращался. А о результатах даже и рассказывать никому не надо было, хотя конечно рассказывали. И очень образно и красочно. Достаточно было на вернувшихся - откинувшихся дедушков посмотреть. Это раз. И два - если в этот момент в роте были объявленные отпуска, то они тут же заканчивались. Всем. Раза три хватило. Телевизоры вообще включать перестали. Фантазёр был редкостный, наш комбат.
Скажете нелогично и несправедливо? Мол, есть дежурный по роте – ему и отвечать. Может и так. Но зачем комбату логика? Он же КОМБАТ. И рациональное зерно в его методе было. Дисциплина крепла не по дням, а по часам и была крепкая и осознанная. А попробуй тут не осознай с таким командиром – затейником. Его хоть самодуром редчайшим и считали, но боялись, просто до истерики. Если у него настроение было плохое, то офицеры от него прятались, а уж солдатики и подавно. А когда в батальоне была, нашими же руками, построена небольшая губёшка, то вообще настало время «Ч». Караулы, т.к. назначались они из наших же, своих бойцов, особо поначалу губарей не напрягали. Но комбат, тем же методом - весь караул в Курживоды, если он был в послаблениях каких замечен, добился своего. Всё стало даже строже, чем по просто по Уставу.
Ну а наша история продолжалась так.
Когда всё рассосалось с замполитом, допрос устроил ротный. Вова Щенников. Осматривать злополучный усовершенствованный аппарат он не стал. Собрал дедов и по-хорошему предложил всё рассказать. Вову все знали, уважали, любили по-своему, и лукавить не стали - все показали и рассказали. Вова приказал старшине выдать ещё лыжных палок на новую антенну – раз. Разрешил смотреть, а запрети – всё равно будут, но при условии соблюдения… и т.п. и т.д. – два. Вообщем заключили полюбовное взаимовыгодное соглашение.
А я.… Я ещё долго нюхал канифольную гарь, практически обеспечивая офицерам, сначала своей роты, а потом и некоторым из батальона, возможность наслаждаться просмотром всяких телепрограмм.
А все желание похвастаться, что тоже умею. Прикинулся бы шлангом, так нет.
И ещё момент был.
Уже после команды «Отбой», меня дёрнул к себе дедушка один. Земляк, между прочим. Звали его Слава. Фамилие у него было то ли Павленок, то ли Павленко, то ли Павлюков, что-то созвучное этому. Краткая характеристика такая – РЕДКАЯ ГНИДА. Человек, который ни умел особо ничего, ни блистал умом или ещё чего-то там, но постоянно доставал со страшной силой. Этакий ревнитель традиций и законов казармы. Но, как мы потом узнали, был три периода чмом ходячим, а на четвёртом стал мнить себя авторитетом крутым. Натерпелись мы от него, от скунса.
Так вот позвал он меня и говорит:
- Расскажи дедушке стишок.
Ну, я в ответ конечно, а чего сделаешь, да и просьба была высказана сердечным таким тоном, что подвоха никакого и не заметишь. Короче подумал я и рассказал, автора не помню …
- Московская суета, природа особого рода,
Она и твоя и моя, особого рода свобода ….
Оказывается, рассказать то надо было стишок дембельский. Что типа там:
- Всем дедам спокойной ночи, Пусть им снится дом родной ….
И т.д. Я не запомнил, потому что больше его мне рассказывать не пришлось. Ну, об этом в своё время.

Дедушки

Здесь мне, конечно, повезло. Девяносто процентов парней дембельского состава были из Москвы и близлежащей области. В общем и целом деды были весьма и весьма интересные парни. Начну со своего командира.
Генка Бутаков. Земеля. Прекрасный парень. Дай ему Бог здоровья.
У меня такое ощущение, что я за полгода службы под его командованием ни разу от него не слышал ни крика, ни слова грубого, в принципе. Хотя и не облизывал он нас, но как то очень мягко и спокойно умел. Одним словом, повезло.
С ним связана вот такая история.
Была в ЦГВ «традиция». Молодёжь отдавала свою получку дедушкам, на дембель. Формировалась эта гнусная и гнилая, одним словом, по настоящему, если назвать, уголовная и грязная привычка грабить, конечно же, в силу безнаказанности этих самых дедушек. Чтобы кто ни говорил, а казарма есть казарма. Если написать книгу, условно «Тайны армейской казармы», то всякие там Петербургские и т.п. тайны будут отдыхать.
Так вот у нас, при получке в тридцать пять крон, меньше двадцати не отбирали. Отдавать деньги положено было дедушке в своём экипаже. То ли в силу того, что у нас в отделении дедов было всего два, и это были Гена командир и Аркаша Сугробов, то ли ещё почему, но в своём экипаже никто из нас, троих молодых, не «платил в общак». Хотя знаю, что у остальных двоих деньги забирались. Кем? Не знаю. У меня денег не забирали ни разу. Думается мне, потому что, основная масса дедов была земляки, хотя у Вовки Кондратьева тоже был единственный в роте «земеля», из Алма-Аты, так Вова платил налог в размере ста процентов доходов. Его зёма был каптёрщик – ефрейтор, вот разный там подшивочный, сапожный, зубной и т.п. Кондрату давал. А на другое молодому деньги зачем? Сладкого хочешь – ладно - на пачку рафинаду. Каптёр в крышах ходил, не кто-нибудь.
Так вот, было дело – загремел я в госпиталь. Получку пропустил. Приезжаю в батальон, мне старшина говорит – у командира отделения. Генка мне минут десять объяснял, что, мол, традиции и прочее, отдал короче двадцать крон. Но в следующую получку отдал остальные, буркнув, что пошло оно, мол, всё…. Мне кажется, у него просто не было в первый момент всей суммы, и он решил хотя бы раз реализовать «право деда», но потом его элементарно задавила совесть.
И ещё с ним произошла одна история. С отпуском парняга пролетел. У нас в батальоне отпуска объявляли, как Бог на душу положит. Примерно пару раз в месяц. Всяко бывало. И по итогу третьего периода, и за случаи на приёмном центре и т.д. и т.п.
Так вот, объявили Гене отпуск. Что такое отпуск для солдата? А в ЦГВ это вдвойне событие. Понятно, что домой хочется, после восемнадцати месяцев службы. Это ещё и обменные деньги. Это и хабар какой – никакой, привезённый для продажи. Т.е. чемодан, упакованный на дембель сервизом чайным да джинсами американскими. И главное – в этом случае, никаких придирок особиста не будет к содержимому этого самого чемодана. Человек же в отпуске был.
Так вот. Объявили Генке отпуск. А Генка любитель был. Натурального черешневого сока. Понимаете? Тришняк назывался. Аналог наших вин типа Солнцедар и иже с ними. И вечером состоялось торжественное заседание демсостава по поводу объявления отпуска дорогому другу.
И надо же было в этот момент приехать ответственному по роте, прапорщику Ионову. Он был зампотехом роты и удивительнейшим человеком. Не было в роте ни одного солдата, кого он называл бы на «ты». Он ЛЕЙТЕНАНТАМ честь отдавал. СВОИМ РОТНЫМ ЛЕЙТЕНАНТАМ! Его коронка – это звонок по телефону:
- Это говорит, как его, прапорщик Ионов …
Но вместе с тем он был превосходный спец. Не было в роте ничего механически электронного или электрического, чтобы Ионыч не мог привести в чувство, и очень быстро.
Он пожилой был уже, служил двадцать пятый календарь (вот опять, написал «пожилой», а ведь и он тогда младше был, чем я сейчас) и домой его не особо тянуло. Это я к чему всё. Да очень просто. Ответственный назначался у нас на ночь. Так после отбоя, через час, все они сваливали, до подъёма. Уходили или уезжали домой. Ионыч тоже ушёл. Но не домой, а к корефану, начвещу. Тот по лётной столовой дежурным стоял. Поквасили они там чуток и вернулся Ионыч в роту. Баиньки. Ну, кто знал-то, что ему дома уже скучно. А там, понимаешь. Он же со стороны взлётки пришел. Там калиточка была, для понимающих.
Ну и здрасти!!! Фишка проморгала, и Ионыч въехал в тему с полного разгона. АБЗАЦ!!!
Пацаны его, конечно, не докладывать, уговаривали полчаса. Если бы он их одних поймал, где-нибудь в парке, скажем, сто пудов бы не вложил. А тут. Вся рота свидетели, вложат самого ведь!
Короче пролетел Генаха с отпуском, как лист авиационного алюминия над городом Парижем. Шурша и со свистом. Жалко. Он, в натуре, заслуживал. Потому что дело делал спокойно, без истерик, но мощно. Очень за него обидно было.
Вспомню сейчас тех ребят из демсостава, которые с теплом вспоминаются.
Сашка Печёнкин. ПЕЧЕНЬ. Рядовой. Вот тоже пацан был настоящий. Спец сильнейший, но не выпендривался никогда. Вообще… ни по какому поводу. Если что-то спросишь, то будет с тобой возиться, пока не врубишься. И без нервов, что характерно.
Было дело, я, когда из госпиталя вернулся. Мне операцию делали – гаймортомия, очень противная вещь. Так вот сморкался кровью ещё. А тут плановый марш-бросок. Я вроде хотел к старшине подойти, но, понимая, что понимания не встречу, передумал. Подумал – добегу, не впервой. Но! Сашка сошёл со смены, и воткнул меня, вместо себя. Т.е. на боевое дежурство, на приёмный центр. Это, для молодых, была синекура. Сиди себе шесть через шесть, в тепле и без особых проблем. Так вот, я думаю, зачем это было Сашке надо? Бежать десятку с полной выкладкой и ещё воевать по дороге? Но ведь сделал же. Сам. Безо всяких просьб. Я его отблагодарить решил. Роточка прибежала, грязные же все по макушку. Вовка Щенников, ротный наш, гонял на таких мероприятиях нас, как в спецназе, откуда он сам и был родом. Подошёл вечером, говорю, Сашка, давай я тебе помогу хэбчик постирать. Так он меня не просто послал, а ещё пообещал употребить в извращённой форме и коллективно. И пошёл сам стираться. Это в то время, когда абсолютное большинство дедов нагнуло молодёжь вплоть до стирки портянок.
Аркаша Сугробов. Зеленоград. Этот, по-моему, даже спал с плакатным пером. Его ротный с замполитом насиловали постоянно. То ленкомната, то стенды какие, короче писал-рисовал парень без продыху. Вообще говоря, художники пользовались особым почётом и уважением. Но об этом будет дальше. Вот с ним тоже можно было на любую тему поговорить и он никогда ни ухом ни нюхом не давал понять, что как то выше положение у него, чем у тебя, молодого неопытного.
Мишка Юсов. Москва. Этот вообще был как танк. НЕПРОБИВАЕМЫЙ!!! Скала. Даже завидно до сих пор. Но если когда приколет, то рота просто умирала. А сам… ну не помню я, чтобы он хоть раз улыбнулся. Вот помню, что ржали мы миллион раз с его подачи, а конкретного ничего рассказать не могу. Не вспоминается.
Андрюха … то ли Гринёв, то ли Гринин. Этот жил на параллельной улице. У нас даже общие знакомые были. В смысле дома, на гражданке.
Сами понимаете, что никаких проблем в отношении с ним не возникало никогда, но вот в роте он никаким авторитетом не пользовался. Был совсем никакой. У него какая-то история была на первом периоде. Руку повредил на физо. Так потом до дембеля и ходил, баюкая её на весу. Он по ходу в госпитале чуть ли не больше чем полгода провалялся. Может его, поэтому не любили. Шлангом что ли считали? Я его потом встретил дома, так что он с рукой так и ходил, подогнутой. Поэтому, мне кажется, что не шланговал парень. Но армейский коллектив, это организм сложный.
Под стать ему был Мишка Сорокин. Питер. Тоже спокойный и добрый парень. Отличный спец. И тоже – дело делал, молча и спокойно.
Ну, питерцы, это вообще особая статья. Но, вот, что интересно, это потом и в дальнейшей службе выяснялось – большие были любители попить-выпить. И это при какой-то особой, интеллигентности, что – ли? Какой-то особый стиль и жизни и поведении.
Гога. Ж., звали то его Славка, кажется. Я точно не помню. Из Мытищ или Калининграда, сейчас Королёв. Замстаршины. Старший сержант. Первый в казарме человек, после того, как последний офицер из казармы уходил. Длинный, лбом лампы сшибал. Здоровый, как слон. Громогласный, как репродуктор. Гонял он роту жёстко, но вот чтобы унижал – не помню. Была у парня жилка такая, командирская. Его и любили и боялись одновременно. Но не ненавидели, как некоторых.
Я полгода спал над ним.



Вот гадость только в чём была. Если письма из дома нам выдавал Гога, то производилось это действие всегда в каптёрке.
Они на пару с ефрейтором Бетким, с каптёром вызывали получившего письмо и вручали его при закрытых дверях. Почему? Да просто всё. Слали нам из дома рубли-трояки-пятёрки. Вот письмо и вскрывалось. При них. Нет, письма никто не читал и даже в руки не брал. А вот разворачивать приходилось. И если что-то находилось, то реквизировалось. Но не просто, а под разговор, что если бы добрые дедушки сообщили бы в особый отдел или замполиту там, то мотать бы тебе, молодой, срок - дыр тыр пыр. Ну, все прекрасно понимали, и не ныли. Я разок только налетел. Мне брат рубль, по-моему, вложил в письмо. Он тогда на стипендию жил, а эти скрысили.
Я у Гоги, когда он уже отправки домой ждал, спросил. В смысле, зачем ему-то это надо было. Ведь нормальный же парень. Он мне ответил просто:
– Дембель, понимаешь?
И о каптёре. Алмаатинец. Фамилия вот запомнилась, но полностью не назову. Специально.
Беткий. Имя не помню. Его я понять так и не смог. С одной стороны была в нём какая-то человечность, а с другой. Может, должность обязывала.

Совсем маленькое лирическое отступление
О СЛУЖИВЫХ ОБЛИЧЕННЫХ ОСОБЫМ ДОВЕРИЕМ

Пару слов о том, кто это вообще такие? Это некое, скажем так, сословие срочников обличённых какой-нибудь, нет, не властью, а особым, так сказать, доверием вышестоящих начальников. Всякого рода писаря (делопроизводители), кладовщики, хлеборезы, директора бань, начальники стиральных и швейных машин и прочие каптёрщики и т.п. Были, такого рода должности и штатными, но чаще всего по штату этого предусмотрено не было и тогда начальники всевозможных служб подбирали бойцов в подразделениях и те работали на всякого рода, как правило, тыловых объектах. Жили они в подразделениях, вернее ночевали в них, а служили там, где уже было сказано. И доставляли массу хлопот командирам, конечно.
Ну, а какая такая особая власть у каптёрщика, кладовщика, писаря или скажем, кодировщика? Никакой. А вот положение привилегированное. Отсюда и особое отношение, конечно, в первую очередь к младшим по призыву. К своим однопризывникам … тут по-разному. Потому что внутри одного призыва тоже существовала иерархия. К старшим… тут без вариантов. Старший он и есть старший. Особо не поборзеешь. Но к младшим всегда свысока и с пренебрежением. Чаще всего. Исключения бывали, какое же правило без исключений, но крайне редко. Почти никогда.
Отличительным знаком кастовой принадлежности служили ключи. А уж если на колечке помимо ключей была ещё и печать, то это был не просто принц, а наследный принц. Ибо печать!!!
Ключи крепились к ремешку или к цепочке. С другой стороны этот удлинитель цеплялся к ременной петле на поясе брюк. Чтобы, значит, не потерять случайно. Длина этого приспособления была такой, что если свободно отпустить ключи, то связка оказывалась на уровне колена. Во-первых, это было сделано, для того, чтобы можно было открыть дверь или там сейф или шкаф, не отстегивая ключей.
А во-вторых. Во-вторых, при перемещениях по казарме или нахождении в местах, где не было начальства, курилке например, цепочка эта раскручивалась на пальце и на него же наматывалась. Потом процесс повторялся, но в другую сторону. Опять раскручивалась и снова наматывалась. И так, пока не надоест. Это считалось круто, и было отличительным опять-таки признаком принадлежности к касте хранителей ключей, и даже печати.
Ещё это сооружение использовалось для шуток или наказания – воспитания личного состава, младшего конечно. Фактической властью это сословие не обладало никакой, но формально имело право. На что? Представьте, идете вы в строю или просто идёте. Сзади вас вот такой хранитель. Вытаскивает он свою цепь и лупит сзади по тому месту, что ниже ремня, но выше сапог. По ногам или выше. Разницы никакой. Всё равно больно. Останавливаться, тереть ушибленное место или как-то выразить своё недовольство не рекомендовалось.



Ибо следовал вопрос:
- Ты чем-то недоволен, военный? – и, как правило, следовала добавка. Просто так, потому что старослужащему военному, обличенному доверием особым, было скучно.
Если оному хотелось проявить власть с пользой для службы, то вылавливался кто-нибудь из вечно нарушавших, по мнению стариков, порядок и дисциплину молодых. Ставился по стойке смирно и воспитывался. Слова разные говорились, конечно, но смысл их сводился к сакраментальному вопросу:
- Ты поал? Поал, нет? Чё, не поал? («поал» - в смысле «понял») – и вопросы эти задавались очень раздражённым и злым тоном с видом совершеннейшего превосходства и непогрешимости в своей правоте. Потому что только одним своим видом молодой боец вызывал в этом самом воспитателе раздражение и возмущение. Чем? Да просто своим существованием. Но это ладно. И вот в определённый момент этого воспитательного процесса ключи на ремешке начинали использоваться в качестве «весомого» аргумента. Очень неприятно было получать этими «аргументами» по ногам. А если уж доставалось, извините, по самому м-м-м «аргументу», то и совсем было неприятно.
Таких вот удальцов - молодцов было в роте двое. Вот этот каптёрщик и кандедушка кодировщик. Если первый всё-таки ещё как-то был сдержаннее и выдержаннее, то второй…. Он постоянно сидел в штабе. В своей каптёрке. Там и спал. А когда приходил в роту, соскучившись, вообщем был он просто патологическим садистом, хотя и трус редкий. Вечно оглядывался и озирался. Как бы кто не увидел чего?
Вот такие были … игрушки … для взрослых и не очень умных мальчиков.
Но, тем не менее, вся эта каста была связана между собой общностью интересов. Люди одного круга, знаете ли. И что не менее интересно близость к ним считалась тоже своего рода привилегией. Как ни крути, а в руках этих деятелей были ключи к некоторым очень удобным и нужным ценностям и благом. Даже вручённое тебе прямо в руки письмо, минуя контрольное вскрытие или томительно ожидание, пока дедушки, наконец, решать раздать почту и молодым тоже, превращалось в действительно ПРАЗДНИК, А для этого надо было иметь отношения с почтальоном.

Конечно, были ещё ребята очень хорошие. Слава Желтов, кажется, тихий и спокойный парень.
Лозовский Юрка. Он был с Украины. И вечно попадал, в какие-то истории за счёт своей активности. Он всегда хотел, как лучше сделать, а получалось у него, как всегда. Просто рок какой-то над парнем висел. Он прилично знал чешский и немецкий, кто-то у него из родных был совсем западных кровей и языки Юрка учил с детства «на дому», что называется. Так ему особист жизнь постоянно заедал. Лоза по телику ночью что-нибудь услышит, потом трещать начинает, осведомлённостью блистать в курилке. Ну а стукачей хватало, вот его потом и выворачивали замполит с особистом. Два друга-брата.
Лоза, будучи на смене, на ПЦ, сигнал поймал. «РЕЙНФОРДЖЕР». Было предупреждение. Это начало учений означало. Стопроцентный отпуск! Но фиг вам. Замылили. А всё его неуёмная активность. Чрезмерная, я бы сказал.
Но были и другие. В чем повезло, так это в том, что их было очень, просто ничтожно мало. Но были. Не буду их называть. Хотя и помню вообщем то неплохо. Но столько лет прошло, может, изменились люди.

Итак. Был такой младший командир у нас. Младший же сержант Недодиаметров. Откуда-то из Подмосковья. Я уж и не помню сейчас. Но вот что интересно. Другие сержанты нас и гоняли и воспитывали, но я не помню, чтобы унижали, а вот этот кадр был. Уникальный. У него фетиш был – его накачанный организм. Пришёл то он, как ребята рассказывали, задохлик задохликом, но накачался. И возомнив себя крутым и сильным, а, тем более что добавлялась и безнаказанность – казарма есть казарма. Вот и летали мы по контркурсам. Особливо он полюбил Васю. Был такой парень. Гнул его и по делу и не по делу. Он, Вася вообще-то не Вася был, это прозвище такое. Он вообще-то никакой был. Чуть что – падал. Нет, он не припадочный был, хитрый просто, немножко. Понятно, что хитрость его была шита белыми нитками, но связываться с ним, мало кто хотел. Вот Д.его и доставал. То выключателю Вася докладывал что-нибудь. То перед отбоем минут по пять должен был уговаривать его художественно, выключатель, в смысле, по поводу «разрешите выключить».
Так вот этот крендель в отпуск поехал. А как же. Он ведь орёл был перед молодыми, а перед начальством хвостом мёл так, что пыль столбом стояла!!! И вернулся он из отпуска с огромным бланшем под глазом. Ох, мы и радовались, хотя это было и неправильно. В смысле радоваться. Но как нам было приятно, потому, что гнида была наказана, пусть не нашими руками, но наказана. И было это лишним подтверждением, что человек был вот такое…, одним словом, был этот младший сержант.
Второй, подобный это был уже упомняутый рядовой Павлюк, а может быть и Павлюков. Вот тоже фуфела, хлебом не корми, а дай поизгаляться. Единственный кто из дедов лупил по ногам в строю, типа «выше ногу». Стишки ему читали, водители ночное вождение сдавали, деньги он собирал с половины молодых какой-то патологический садист тоже был. Даже и вспоминать то про него не хочется.
Вообще, по армейским понятиям, дедушка не должен был заниматься ничем, кроме ожидания дембеля и подготовки к нему. Большинство наших дедов именно так и поступали, но вот встречались всё-же уроды….
И что характерно. Очень часто чмо из чмов становится, задедовав, настолько крутым, что круче него были только варённые яйца. А вот сильные ребята, которые не позволили себя загнобить, ну тут, честно 50 на 50. Кто-то продолжает жить как человек, а кто-то и подонком становится. НО, как правило, самые свирепые деды - это те, кто лазил под койками и дедам портянки стирал. Они т.о. самоутверждаются в своих глазах. Типа я так жил, потому что положено, теперь другие будут.
Говорю же вам - очень всё неоднозначно.
Другое дело категория военнослужащих, именовавшаяся в ЦГВ «кандеды». Кандидаты в дедушки, так сказать. Это третий период службы. Уже не молодые, но и не деды. О них будет отдельный разговор.

Кандедушки

Эта категория военнослужащих, которая имеет и права, в отличие от первого и второго периодов, но и обязанностей у неё, у этой категории хватает тоже. С них спрашивают и командиры строго, а с другой стороны они находятся под контролем дедов. Нет, их не гоняют в открытую, не гнобят, как молодых. Их никто не заставляет пахать, явно, по крайней мере, но и буреть не позволяют. Если, например, дедов командование нагибать начинает за порядок или там ещё за что, то спрос с кандедов. Почему, мол, молодых распускаете так, что нам беспокойство получается. Вот и крутятся они между дедами и командирами, обеспечивая и тем и другим спокойствие и порядок в подразделении. И вот тут интересная вещь случается.
Молодых в роте было две категории. Первый и второй период службы. Разница небольшая. Т.е. никакой практически. Про первый период я вообще говорить не буду, замечу только, что в нашем внутреннем кругу, т.е. кругу молодых всё равно определенного рода разделение было. Первый период понимал, что когда мы станем кандедами, они останутся молодыми, и ссориться с нами им же дороже было, поэтому, по негласному пониманию ситуации, всё-таки самая грязная и тяжёлая работа делалась ими. Это получалось как-то само собой, хотя, повторюсь, никто никого не заставлял. Просто так получалось, и всё тут.
Мы, те, кто приехал из учебки, предыдущие полгода службу с нынешним третьим периодом не тащили, и были мы им чужие, но, как ни крути, спецы и стояли всё-таки немного выше, по крайней мере, в глазах командиров. Ребята нашего призыва, но прослужившие первый период в роте, были в основном водителями и дизелистами электромеханиками. Спецы все, в основном, были, после учебки. Так вот – тем, которые начали службу в батальоне «с начала», доставалось по первому периоду, конечно, гораздо сильнее, чем нам в учебке.
Ведь мы были там все одинаковые. Как бы нас там не злючили, не гнули-нагибали, морально нам было проще. Три сержанта на взвод. Остальные равны. А тут было другое.
Их было мало, и были они самой низкостоящей в армейской иерархии кастой. И летали парни, аки мячи футбольные от ударов и тычков. Причём призыв, который уволился в момент нашего прихода, закалку салабонскую получил ещё кто в пехоте, кто в Борисоглебске (там наша Тамбовская учебка, раньше была - по слухам форменный дисбат). И порядки были жестокие.
И вот приехали мы.
Кандедами стали те, кто вырос ещё более в жестоких условиях, чем даже наши однопризывники. А рота лучшая, ох не дай вам Бог удачи служить когда-нибудь в лучших подразделениях. Вот и шерстили нас по полной программе, обеспечивая высокую боеготовность подразделения и образцовый в нём порядок.
В нашем взводе большинство этих кандедов были водители. Горьковский призыв. В другом, а рота состояла всего из двух, большинство было спецы. И много сержантов.
Ну, я сначала о своих расскажу.
Наиболее «яркими личностями» были Валя Г, и Коля М.
Валя был мужик очень даже забавный. Я не помню, чтобы он лютовал особо, но перец был, просто абзац. Два случая расскажу.
Он до армии женился. Во время службы его по второму периоду, у него родился ребёнок. И вот, наконец, дошла очередь до Вали – в отпуск его отправлять. Не по заслугам каким-то, а потому что положено по рождению ребёнка. А прикол был в чём. Он призывался из Горьковской области, а жена жила у своих родителей в … где то порядочно от Горького. Так ему документы выписали домой. Он, ни слова не говоря, уехал. Так даже из дома не поехал к семье. Когда вернулся, объяснил – мол, ребёнок маленький, ещё плачет по ночам, ну чего, мол, ехать. Я дома отдохнул. Финиш.
Он всегда с гордостью говорил, что прочитал всего одну книгу в жизни, и ту не до конца. Это он про «Му-Му» говорил. Я разочек пошутил. Сказал, что, мол, зря не дочитал. Там в конце очень интересные советы по содержанию крупного рогатого скота. А крендель этот был из деревни. У них коров было две. Ну, он в силу своей ущербности принял это на свой счёт, и потом полгода молча и упорно доставал меня. Нет, не физически. Но при каждом удобном случае, шипел в ухо, как змей, что, мол, он мне «Москву покажет». Но трусоват был, земляков моих боялся. Можно же было и досвистеться, если на Москву открыто наехать.
Второй, упомянутый. Коля. Вот это был анекдот ходячий. Маленький, щупленький, весу не больше сорока, но злючий - презлючий. Мы его клопом звали. Как присосётся, хоть топись. Он сильно «полюбил» Тольку Мамонта. Я уже рассказывал, Толя был здоровый. Килограмм под сто и высокий. Одним словом пять таких Колей. И смех и грех. Коля поначалу начинает Толика задевать, а тот слоником прикинется, молчит и моргает. Колю это доставало сильно почему-то, он скачет вокруг него, руками размахивает, Тольку долбить начинает, а тот стоит и моргает. Со стороны это выглядело очень забавно. Толик однажды шаг в сторону сделал, когда этот прыгнул, тот мимо пролетел, а Толя, добрая душа, поймал его за ремень, чтобы тот не упал. Происходило это на глазах у роты.



Рота легла. Толя стоит, держит его, тот в воздухе ногами болтает и верещит. После этого он от Тольки поотстал. Больше морально доставал.
Ваня С. Вот его так до конца и не понял. Вроде нормальный мужик, но воспитание у него заключалось только в одном. Чуть что, он со своим друганом – Фомой (про этого ублюдка даже писать не буду) вели провинившегося за казарму и просто, извините, «пуговицы правили», т.е. элементарно били. Но в то же время, если с ним работать выпадало вместе, он также брал лопату, скажем, и наравне с нами пахал. Или никогда не было, чтобы Ванька чем-то не поделился, даже последнюю сигарету делил честно. Что не скажешь о многих других стариках.
Среди сержантов кандедов народ делился на командиров и, ну как бы это сказать, чтобы не ругаться. Не получится. Там-тарарам, и всё. По-другому не назовешь.
Вот возьмите Шевченко. Аккуратный, подтянутый. Спец отличный. И было, что гонял он молодёжь, но кроме хорошего ничего сказать нельзя. Нормальный был пацан. А вот другой, откуда-то, кажется, из Украины был, Терёха, тот визжал и брызгал слюной. Гнулся перед командирами, молодых случалось, и поколачивал, но перед старшими ложился на брюхо и не петюкал.
Но наиболее колоритной личностью был Серёжа К. Был он с пидо Львова вроде. Ярый, извините, националист.
Наши однопризывники рассказывали, что когда он был на втором периоде, т.е. молодым, то вообще молчал и пахал, никому слова поперек, все делал, ну вроде нормальным был парнем. Третий период он был рядовым. Я с ним на ПЦ смен много отсидел. Ну, нормальный мужик, когда на смене. Но в роте менялся, как будто просто другой человек.
Особенно, если рядом не было кого-нибудь из дедов. Но, если были, то его было и не видно и не слышно. Язык в зад и в уголок. А так, от него было прятаться впору.
Он очень страдал. Все его однопризывники – спецы были сержантами. А у него уже и второй класс был и не дурак вроде, но рядовой. Вова Щенников, ротный наш, его не жаловал. Он командиром отделения его не назначил, а поставил нашего однопризывника, а его в рядовых оставил. Его это здорово заело. Хотя и никому слова поперек не сказал, но все делал, и молодых случалось, поколачивал, но перед старшими никогда голову не поднимал.
Летом Вову повысили. Он НШ батальона стал. На роту прислали щелкунчика сладенького. Старлея Арахискина. Фамилия конечно у него другая была, но созвучная с породами ореховыми. Это был - ну просто прелесть. Блатной был или из когорты «отличных» офицеров, которых все вышестоящие стремятся сплавить на повышение, при первой же возможности. «Отличный», это не, потому что очень хороший, а потому что от всех отличался. Фуражка на нос, походка боком как у краба. Глазки бегающие из под козырька постреливают вокруг. На лице полуулыбка, полуухмылка.
Вечные интриги и подковерные шевеления. Одним словом, после Вовки - это было такой подарок, что мы плакали, Вову вспоминая.
И вот этот ротный, Сережу значит полюбил. Разве что в зад не целовал. Уж не знаю, но приглянулся он ему. Забегая вперёд и чтобы больше не возвращаться, Серёжа в начале своего четвёртого периода стал ефрейтором, а уволился СТАРШИНОЙ!!! Был он полгода заместителем старшины. Вот тогда-то мы и «порадовались жизни». Мы, это рота, в смысле. Это был яркий пример карьеры «на крови». Его свои же однопризывники, деды уже, боялись и ненавидели. Трое ребят из-за него в отпуска не поехали. Ему, кстати, отпуск-то объявили, но Щенников всё-таки сделал так, что съездить он не успел.
И надо же было такому случиться, что он поехал домой с последней партией. Нас тогда на дембель отправляли по географическому признаку. Партии формировались по округам, а не по заслугам. «Золотой эшелон» в группе, ввели уже в середине восьмидесятых. А одет был Сережа, мне кажется, вся молодёжь роты лишилась своего нового обмундирования, но тот был с иголочки. И вот утром, в день отправки, старшина наш обнаружил, что его парадка, та, в которой он служил, а не та которую он у молодых сменял на эту свою, слегка грязная и порванная висела на его месте в каптёрке с аккуратно пришитыми всеми старшинскими регалиями и положенными значками. А фуражка, какая была прелесть кепка - наверное, десятого срока службы. Мы, всю ночь перешивали подкладки и т.п. С его клеймением обратно вшили на эту формочку. Вплоть до носков заменили. А в восемь машина в Божи Дар. Он вроде кинулся хватать что-то новое с криком, типа, что он всех имел в виду. Ротный со старшиной его вроде поддержали, а мы, вроде как не коллективно, но мы все Сереже по тихому так сказали, что доложим официально замполиту с особистом о сумме отнятых им у молодых денег и замене обмундирования, если он не заткнётся. Тот подумал, одел хламьё, подхватил чумадан и подался к штабу.
Там замполит батальона его, любимого своего стукачка как увидел, на дыбы. Переодеть, орёт. А во что? И когда? До отправки минуты оставались.
О нём слава во всём батальоне плохая шла, так что он не нужен был никому.
Стали открывать чемоданы. А у Серёжи, кроме дембельского альбома (это святое – не тронули) да минимума сувениров кирпичики силикатные лежат. Ни джинсиков там его синеньких, ни сервиза чайного… всё нажитое тяжким нечестным путём пропало. Немая сцена. Он вроде вякнул, что, мол, обокрали. А НШ, Вовка наш, смекнул, его, только увидев, что к чему, сказал ему просто и ясно, что за пятнадцать лет службы он не видел ни разу, чтобы командиры смогли приговор казармы изменить. И поехал Серёжа на дембель, как положено.
И не месть это была. Гогу, например, всей ротой на дембель собирали, никто в стороне не остался. А Серёжу….
Казарма восстановила справедливость. Вообще говоря, это страшная сила. И что не делай, ничего против неё не сделаешь.
Ну и чтобы с разделением народа по периодам закончить стоит сказать ещё немного и о «молодых». Тут, как ни крути, а было всё-таки две ипостаси.

Второй период службы или «сам по себе»

«Чиж», «свисток»…, но всё равно «молодой», «салага». Уже немало знает и чего-то умеет, хотя по большому счёту назвать военного второго периода службы полноценным военнослужащим довольно трудно. Статус поменялся, но нельзя сказать, что изменился особенно.
Если в подразделение пришло достаточное количество бойцов нового призыва, то вообщем-то становится легче. Большая часть грязных и, скажем так, неформальных работ ложится на их плечи. Если молодёжи мало, то второй период мало, чем отличается от первого.

Первый период, или первые шесть месяцев службы.

Про первый период в войсках – это в основном подсмотренное, увиденное. Потому что сам я в войсках не хлебнул, мои первые полгода в учебке прошли, а там было проще, с одной стороны – все одинаковые, хотя и…, но сравнивать можно только то, что сам попробовал.
У нас в учебке, помимо сержантов, в роте было только трое стариков. Каптёрщик (я его вообще не помню) и два ефрейтора, отслуживших год. Боря Удальцов из Питера и Вова Сплетухов из Москвы. Они были писарями в штабе, а жили у нас. Так вот это были настоящие друзья. И нам, курсантам. И совет, и помощь всегда от них можно было получить. В войсках же было другое.
«Организм», «желудок», «дух», «салага»…. Терминология обширна. Ничего не знает, ничего не умеет. Всего и всех боится. Прав никаких, обязанностей… перечислить невозможно. Помимо освоения, овладения, накопления ещё и обеспечение быта подразделения лежит в основном на этой категории военнослужащих. Плюс всякие хозяйственные и т.п. работы в интересах, так сказать, части и не только.
Тихий, затянутый до немыслимой узости талии поясным ремнём и застёгнутый на всё крючки и пуговицы военнослужащий. Хотя эта затянутость и застёгнутость всё равно не устраняет мешковатость и обвислость обмундирования. Взгляд бегающий, речь невнятная и прерывистая. Голос тихий и почти неслышный. Движения неуклюжие и суетливые. Любая команда выполняется бегом, без понуканий и повторений. Фигура, всем существом своим, выражающая покорность, олицетворяющая исполнительность и огромное желание работать, служить, исполнять приказы начальников и требования Уставов.
Только иногда в быстром, исподлобья брошенном на кого-нибудь из старослужащих, взгляде читается лютая злоба и ненависть. Или, готовая вырваться на выдохе, истеричная фраза – ругательство в тот же адрес. Но, когда в глаза – собачья преданность и какая-то рабская покорность судьбе и великому вершителю своей судьбы … его величеству старослужащему. Хотя мысль внутри только одна – встречу на гражданке – убью насовсем, даже думать не буду. Но это глубоко, повторюсь, внутри.
Потому что любой старослужащий, это тот человек, т.е. не человек даже, но существо, от которого зависит всё. Каждая минута жизни и каждый вздох контролируется этим высшим существом.
Любой командир, у которого на погонах хотя бы маленькие звёздочки воспринимается как бо-о-о-льшой начальник и существо заоблачного уровня, а уж если большие, то…, но на этих только издалека посмотреть можно.
Эти, со звёздами, вызывают недоумение, ведь он может заставить этих наглых, постоянно чего-то требующих и страшных старослужащих, например, взять в руки тряпки и наравне с ними, воинами первого периода службы, мыть и оттирать грязный пол или «шуршать, летать, порхать…» А он почему-то этого не делает.
Он, почему-то, например, на полевых занятиях, гонит весь взвод наравне, подгоняет и подгоняет. И не понимает, что человек не машина, что он – человек, устаёт. Что человеку бежать невмочь. Что все эти подонки старослужащие только и делают, что сбивают с темпа, подталкивая и хватая за ремни. Тянут они, чего тянуть? Чего тянуть? Только с темпа сбивать! И автомат хватать не надо. Это типа - помочь хочешь? Потом же этот перехваченный автомат та-а-аким боком выйдет. Лучше давай отдохнем, на травке поваляемся, а потом потихонечку обедать пойдём. Ну его кросс этот.
А вот этот со звёздочками вдоль погона – вообще странный какой-то. От него вообще все беды. То пол не так натёрт, а чего его тереть – всё равно роточка разок пробежит, и снова мой и натирай. Чего его натирать, например, после отбоя? Кому он ночью нужен? Кто его увидит. После подъёма и до ухода роты на занятия так опять истопчут, что до обеда опять три. Эти, все они же ноги не поднимают, они же специально шаркают как старики, чтобы опять драить. Блин! Ну, чего его тереть четыре раза за день?
А ещё – койки, полоски на одеялах, подушки, все выровняй, всё отбей, все натяни. Ну, какая разница – мятая, не мятая.
А туалеты? Зачем пол ночи тереть все эти раковины и, пардон, очки – дучки… Утром три, днём три, ночью опять три. Раковины, краники, чего их начищать? Серые – белые, блестящие – не блестящие, кафель, понимаешь ему грязный, а каким ему быть в умывальнике – брызгают ведь.
От него, от этого, у которого не поперёк, вообще житья нет. Он специально сержантов подговаривает в каптёрке. И те начинают с утра настроение портить. Не стрижен, грязный, неглаженый, подворотничок, сапоги, а когда мне это делать. Я за сутки не присел ни разу!!!
Целый день летаешь, порхаешь, шурша всем организмом, а ночью. Ночью начинается – то стирай, то гладь, то подшивай, а то всё вместе. А не это, так давай – то вождение ночное сдавай, то песни пой, то стихи рассказывай, то… вообще говорить не стоит, что делают скоты. Деды, бли-и-ин!!! Поубивал бы !!! Живыми бы закопал!!! Шкуру бы содрал!!! Собственные зубы заставил бы сожрать!!! Ненавижу!!!
И этих со звёздами ненавижу. Вызывают, беседуют.
- Разрешите войти, тащ…!
– Как служится? Не обижают?
- Спасибо, тащ…., всё нормально!!!
А ты сам не видишь? Тебе скажи, завтра вешаться придётся. Ты их «строить» начнёшь, а они что, не поймут, кто рассказал? Нет, дорогой неуважаемый – я промолчу. Пусть другие в петлю лезут. Ничего я тебе не скажу, и не агитируй.
- Никак нет, тащ…! Все нормально, тащ…! Отношения нормальные!!!
Ну, чего ты меня грузишь? «Если вы молчать будете – то так вас и будут …» Я что, по-твоему, дурак? Если бы вам надо было – вы бы давно… уже, а вам оно не надо – вот нас и.… Не, не куплюсь.
- Есть! Разрешите идти?
Ф-у-у-у! Отпустил. Вроде ничего не сказал. Сейчас эти начнут прессовать – чего спрашивал, чего сказал, как посмотрел. Угрожать будут, предупреждать… боятся гады.… Ненавижу!!!
Вышел из канцелярии.
- Нет, чесслово, тащ сержант, не ни слова, тащ сержант…!!!
Бум!!!... полетел … блин! Встречу на гражданке…. Бум! Он же слабее меня, чего же я? А… Бум!
- Нет, тащ сержант, я ничего такого … нет, тащ сержант! Есть, тащ сержант!!!
Непонятно чего хочется больше – спать или есть? Стоять или сидеть? Хочется только одного и побыстрее. Можно прямо вчера. Дембеля хочется. Где ты, дембель? Где ты?
И вот так, или примерно так все первые полгода. И, на определённом этапе, начинает часто возникать мысль в голове: да чтобы я, когда стану стариком…, хоть раз молодого…, чтобы я на молодого…, да никогда… да …. да…, и т.п. клятвы лезут в голову.
Ходят легенды о том, что в какой-то части, где обязательно служит земляк или даже друг, вообщем верный человек, который врать не станет, молодые навели «свой порядок». Построили дедов в одну линию и живут честно и справедливо. Вообщем – «Город солнца» создали своими собственными силами. Разбили пару табуреток об голову дедов, и всё наладилось. Надо бы и нам так. Чего мы.…
Хорошо, если, не находится среди молодых никого, кто эти разговоры до стариков донесет. Тогда так разговорами и мечтами и заканчивается этот бред. А вот если …то тут уж … и говорить, то об этом не хочется. Меры быстрые и жесткие, даже жестокие принимаются.
Вообщем, никакой Америки не открою, но замечу, что парни, которые служат второй год, как правило, проходили ту же школу, а бывало, что и жестче. Все мысли молодых в своё время были и их мыслями, они это уже «проходили», поэтому и всё прозрачно для них. А во-вторых, год или полтора совместной службы сплачивает так, что… одним словом, ребята понимают что принцип «один за всех и все …» не пустой звук. Поэтому, в отличие от разобщённой и неорганизованной коалиции молодых не может получиться этого самого «города солнца». Никогда! Другой вопрос в том, что в подавляющем большинстве случаев не существует беспредельного гнёта дедов. Весь быт лежит на молодых – это правда, но стирки и т.п. личное обслуживание выполняют только те молодые, кто действительно дрогнул. Сделал один раз, и одному, будешь делать всегда и всем. После года службы, скорее всего, делать подобное этот солдат перестанет, но уважением среди ребят своего же призыва, пользоваться не будет. А значит и младшие стариком считать не станут. А коли так, то можно забыть о «дедовских привилегиях» в полной степени. Гонять то такого бойца не будут, как молодого, но…
Хотя говорить о том, что это утверждение бесспорно – нельзя. Ситуации бытового устройства и правил оного в разных воинских частях были и есть разные.
Не скажу, как было в пехоте, где в отделении десять человек или ещё где. У нас существовал и поддерживался такой порядок:
Суббота, после обеда, когда рота работала, поступала в распоряжение старшина для наведения порядка и выполнения прочих хозяйственных работ, от каждого экипажа выделялся один человек (естественно молодой), который получал (нас, например, было пятеро – трое второго периода и двое дедов) все пять комплектов х/б и шёл в баню. Там стирал форму всем, потом её выглаживал и подшивал. Т.е. к ужину мы все переодевались в чистое выглаженное и подшитое обмундирование. Остальные тем временем наводили порядок в расположении, мели свою территорию и т.п. Унизительного в этом никто не видел. Всё-таки стирать в горячей воде было и быстрее и удобнее, чем в умывалке на полу возиться в холодной воде, а потом ждать очереди «на утюг».
А что касается прочего, то на эту тему хорошо сказано:
« …. - Знаешь, кого в армии не любят?
- Кого?
- Нытиков, прихвостней, сачков и маменькиных сынков — словом, тех, кто за себя постоять не может. Понял? Лично меня вся эта шелупонь бесит, и у нас в роте я им гарантирую хреновую жизнь до конца своей службы. Тебя, например, пугали «стариками» до армии? А? Не слышу ответа...
- Было дело.
- Объясняю, пока жив на этом свете, свое соображение: в армии ты вынужден быть таким, какой есть на самом деле. На гражданке проще. Что-то тебе не понравилось, кто-то оскорбил — хлопнул дверью и вроде бы гордо ушел. А в армии дверью не хлопнешь, и уйти тебе некуда. Так что здесь в сделку с совестью не сыграешь, тут или принимай унижение, или противься ему. Как земляку сообщу: хамство всегда боялось смелости, а еще больше — если этих смелых двое или трое и они вместе. Дальше думай сам. …
- Повторяю еще раз: ездят на тех, кто позволяет это делать. Будь мужчиной, скажи: «Дай, Ген, ложку». И я отвечу: «Чтобы в следующий раз не забывал личное имущество, подожди, пока сам не поем». … »
Н. Иванов. «Мы вернёмся живыми»
Лучше, пожалуй, и не объяснить …

VI. ЦГВ

… ЛЕГКО В БОЮ

И вот наступило это долгожданное – «Легко в бою» …

Для тех, кто служил, маленькое нижеприведённое пояснение может показаться скучным. Ну, вы и пропустите тогда.
Учебный период в армии длится полгода. В конце периода итоговая проверка. По результатам проверки следуют поощрения и оргвыводы. Ну, типа сессии, короче. Кому-то потом платят повышенную стипендию, а кого-то отчисляют.
В армии чуть-чуть по-другому. Отчисления только плановые. А то бы все двоечниками были. А вот повышенное внимание к отличникам в следующем периоде обеспечено. И к тем, кто наоборот тоже, во-первых, гарантированы усиленные репрессии, а во-вторых, и потом вниманием не обходят.
После проверки начинается перевод техники. Соответственно на зимний или летний период. Ну и параллельно решается масса хозяйственных вопросов, обновление наглядной агитации и т.п. и т.д. Тут вам и стройотряды и всяко-разно. Смена личного состава, в том числе. Одни, помахав фуражками из кузова дембельского грузовика (а что поделать—традиция!), уезжали по домам. Другие наоборот, несмело озираясь, входили в ворота гарнизонов, чтобы провести там кто полтора, кто два года.
Но проходит этот безумный и в то же время приятный период. Ибо нет никаких занятий, налаженный и надоевший распорядок дня постоянно ломается и перетряхивается, а это всё же, какое-никакое, а разнообразие.
Но. Как там. Всё проходит. И вот приходит, день, в который начинается новый учебный период. Всегда и везде первая учебная неделя посвящена отработке задач сколачивания подразделений и выводу частей в запасные районы. У нашего батальона, были определены вот какие нормативы. Прибытие подразделений в парки и подготовка к выходу – пять минут с момента объявления сигнала. На вытягивание ротных колонн отпускалось двадцать. И уже через двадцать пять батальон должен был покинуть гарнизон. Скажу сразу – мы укладывались в двадцать. Поэтому отрабатывались все этапы до кровавых мальчиков в глазах.
Что такое прибытие в парк и подготовка к вытягиванию колонны.
Начинается всё тривиально. Команда «Подъём! Общий сбор». Через тридцать секунд водители уже должны получать оружие и через минуту он должны стоять в строю на плацу около казармы. Потому как до парка бежать недолго, секунд сорок. Открыть ворота боксов и запустить двигатели. Плюс вытянуть машины на площадки перед боксами. Это должно быть выполнено через четыре, максимум пять минут. Потому что остальные экипажи уже прибегали в парк, и нам давалась минута загрузиться, развернуть походные антенны, включить радиостанции, войти в связь. Вот это и называлось «подготовка к вытягиванию ротных колонн».
Легко сказать.
Начиналось всё это тривиально и привычно. Сначала шла уже описанная игра «Ванька-встанька». Правда, учитывая, что все уже были уже натасканные, продолжалось это часа три-четыре. Этого времени хватало, чтобы через сорок секунд все стояли в строю уже заправленные. Единственным отличием от учебки было то, что добавлялся вещмешок.
Вот тут пару слов. Мы, т.е. батальон, без своих машин были никому не нужны. И на наш вопрос «а почему нельзя вещмешки хранить в машинах», был ответ. «А если парки разбомбят, то, как вы без вещмешков воевать будете?». Расстояние от парков до казарм было сто-двести метров. С другой стороны заборы была взлетка и КДП, со стоянкой дежурной пары. Значит первый удар куда? Правильно КДП, взлётка. Считайте что нашей казармы, расположенной в десяти метрах от названых объектов, тоже уже нет. Но подобные рассуждения пресекались и преследовались. И принцип «вперёд и с песнями» был незыблем. Ну, и некоторая любовь определённой части личного состава к чужим вещам … воровство, одним словом, тоже имело место быть.
Потом два-три дня шла отработка получения оружия, построений в отведённых местах, выдвижения роты в парки, погрузки и т.п. Мне с Сашкой Гераскиным досталась почётная, но трудная задача.
Переноска одного из ящиков с боеприпасами. Это такой стальной сундук с цинками АКМовских патронов. Сам по себе сундук, если пустой, был такого веса, что мы его поднимали с некоторым усилием. А там лежали четыре ряда по шесть цинок.



Итого двадцать четыре цинки. Цинка, на жаргоне, это такая коробка цинковая. Примерно так: Сантиметров около сорока в длину, примерно двадцать в ширину, около двадцати в высоту. И полна она патрончиков. И таких двадцать четыре и сам ящичек. И нести его надо бегом. Благо недалеко. Но хватало нам его. И расстояния и веса. За ручки нести было нельзя. Они были из арматуры и больно резали руки. Поэтому брался сундук на ремни и с криком «поберегись!!!» мы летели к парку, стараясь не останавливаться.
Потом была отработка вытягивания колонны. Но тут мы участия не принимали, ибо сидели уже внутри кунгов, сладко попыхивая сигаретками. «Гуцульские», «Охотничьи» и «Северные». Почему-то самыми цивильными считались «Северные». Почему? Не знаю, и по сей день. Все они были махорочными и все отрава - отравой.
Заканчивалась вся эта история полевым выходом на сутки в запасной район. Это мы километров десять от батальона, куда-то в поле выезжали. Развертывались по-боевому и работали сутки.
Вот эта весёлая и бурная неделя и называлась «боевое слаживание подразделений».
Потом начиналась обычная боевая учёба и работа.
Учёба – это классы, плац, спортгородок и т.д., и т.п.
Работа – ПЦ (приёмный центр), и нечастые, но очень желанные выезды на учения для постановки помех. Кому? Каких?
А нам было по барабану. Мы кого-то гасили. А кого? Кто ж нам докладывал? То ли своим кому-то на учениях жизнь портили, то ли супостату. Но было понимание настоящей боевой работы. И от этого в душе было чувство выполняемого долга.
Наряды и всё прочее, что наполняет военную службу, тоже мимо не проходило.

Замполит

За всю свою службу, и срочную и вообще я не могу вспомнить ни одного человека, относящегося к категории политработников, которого можно было бы назвать нормальным!!! Понимаете, просто – нормальным. Всё-таки профессия обязывает. Нет, преувеличиваю. Был один, но это уже потом.
И справедливости ради стоит поправиться, что среди, например, начальников клубов или других подобных им категорий, так сказать, обеспечивающих процесс политического воспитания всё-таки бывали и более-менне приличные ребята. Но только до определённой границы.
Вот ведь какая штука. Наше воспитание в те годы шло строго по определенному раз и навсегда конвейеру.
Родился, подрос. Ясли. Детский сад. Школа. Тут октябрята, пионеры, комсомол. Дальше были варианты. Институт или Армия. Но везде на всём пути, его, этот путь освещал светлый лик самого человечного из всех человеков. Сначала его детский кудрявый профиль называли дедушка Ленин, потом …. Да вы сами всё знаете, чего распространяться то?
И применительно к армии лентой, роликами и двигателем этого конвейера были политрабочие. Вот какие они были всегда занятые и усталые, это удивительно. Всем было легко, а им трудно. Бедные… бедные … политрабочие.
Но был один момент, которого не отнимешь. Это было главное - мы действительно верили. Верили, в эту светлую идею. И можно сколько угодно рассуждать на эту тему. Но главное в том, что до определенного момента вера была непоколебима. В определённый момент жизни наступало, конечно, просветление, но не у всех и не всегда.
Но главными приоритетами мы подспудно считали всё-таки нечто другое. Вспомните детство. Играя в войну, мы, «идя в атаку» не кричали «За Сталина! За партию!», а вот «За Родину!» всегда. В нас, благодаря политике патриотического воспитания молодёжи (и очень правильной, я считаю, политики) сидели чёткие и ясные понятия. И слова о чести Родины, безопасности народа и т.п. не были для нас пустым звуком. Но вот что интересно. Люди, которые не словами, а делом показывали пример служения Отчизне, делали это без лишней помпы и рекламы. Частенько их методы были жесткие, даже и до жестокости доходило. Их уважали, часто любили, бывало и боялись. НО относились к ним действительно как к старшим и нужным членам семьи.
А те, кто в основном с блокнотом, боролся с безобразиями и недостатками, и НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЛ практически, а делал только «язычески» (в смысле только языком) вызывали раздражение и неприязнь, а порою и просто ненависть. Потому что методы этого самого воспитания были весьма и весьма специфическими.
Вспомните. Сделал ты чего-нибудь не так. Поехал на танке не в ту сторону, стрельнул не туда, выпил лишку и попал, или там еще совершил что-то не то. Обматерил тебя командир, влепил нарядов несколько или того круче засадил на губу. Неприятно? Да! Обидно? В первые минуты – да! Потом, когда осознаешь, что сам попал или как у нас говорили «прорвался», обида уходит. А вот продолжение, к которому прикладывает руку политрабочий, в виде комсомольского собрания, да еще шестёрками подготовленное. Где твои же пацаны, пряча глаза, говорят правильные слова и льют на тебя замполитовский (не свой же) гнев и возмущение, в душе понимая, что «дело житейское». Вот где в сердце кипит обида.
И понимаешь ты традицию политорганов втоптать ошибившегося в грязь, смешать его с пеплом и грязью. А название в отчёте этому процессу – воспитательная работа или очищение индивидуума от грехов перед лицом всего коллектива. И привлечь к этому фарсу окружающих, для того чтобы замазать всех. А назвать это – надо честно говорить правду в лицо, если ты настоящий друг.
Но главное, что делали эти люди – мешали нормальному течению жизни и её развитию. Потому что суть явлений их не интересовала. Их лозунги интересовали. И основное правило – ДОЛОЖИТЬ!!! Желательно о досрочно - своевременном, но обязательно правильно идеологически выдержанном, идущим в соответствии с генеральной линией партии выполнении. Чего выполнении? Да какая разница.
Ведь помощи от политорганов в воплощении чего-то ждать было нельзя. Потому что тут срабатывало «как бы чего не вышло». И предпочитали они, органы эти, поговорить, объяснить, убедить. Только не всегда было понятно - в чём же тебя убеждали. А вот «в процесс» включаться они не спешили.. Либо до команды «сверху», либо до появления абсолютной очевидности успеха воплощения этого «чего-то».
И коли так случалось, то вот тут и начиналось. Гонка и создание неразберихи суматохи. Усиление, углубление и ускорение. В ход шло всё. Результата политрабочему надо было добиться любой ценой. Какого, спросите вы? Да главного для замполита. Досрочно доложить об успешном и досрочном выполнении, а желательно о создании нового почина. И стать застрельщиком и … т.п. зачинателем. И всё во имя!!!
И, если не удавалось ему, замполиту или секретарю, а чаще шли они вкупе, в одной связке, замполит и все секретари, дело похерить и развалить. Если, оно, дело это, пусть и кривовато от спешки, но выживало и начинало работать, то тут начинался такой шум, гам и треск, что небу становилось тошно. И конечно главные заслуги приписывались именно недреманному вниманию политорганов к нуждам и чаяниям. Именно они оказывались зачинателями и вдохновителями. Именно им принадлежала идея и все усилия по воплощению.
А коли удавалось им то, что нередко случалось, дело это загубить и развалить всю работу, сведя на нет приложенные до их появления усилия, то тут держись. Эти бдительные и всё предчувствующие товарищи раздували другое, с их точки зрения более важное, дело. Начинался поиск виновных. Ими оказывались как раз те, кто это придумал, а вовсе не те, кто его развалил.
Те, кто развалил, опять были кругом правы. Вовремя выявили и не дали…, а то ведь могло бы быть ещё хуже.
И не секрет для тебя то, что попробуй ты, скажи им правду, о том, как они живут, и что ты о них думаешь, то ты вообще рискуешь жить перестать. Психушка или зона, например, были вполне реальной перспективой.
А по жизни все, что инкриминируют тебе, они делают постоянно, и живут этим, и плевать они на тебя хотели, что и тебе хочется.
Вот такие по моему вкратце, источники нашей огромной любви к этому сословию, имя которым ПОЛИТРАБОТНИКИ ВСЕХ МАСТЕЙ.
Ну, это так … лирика.
Ввели у нас в батальоне должность замполита роты. И соответственно прибыли из Львовского политического четыре бравых лейтенанта. Вообще говоря, штат политотдела в батальоне был сумасшедший. На неполные двести человек личного состава. Замполит батальона. Освобожденный парторг. Освобождённый комсомолец. Начальник клуба. Четыре замполита роты. И все офицеры. Во как.
Нам в роту достался лейтенант Мурчак.
И возникла у него ко мне «любовь», такая что …, просто до дрожи в коленках.
Причина любви? Поговорка – «Язык мой – враг мой» лучше всего основу оной объясняет. И ещё один фактор. Пришёл в роту молодой лейтенант, да ещё и замполит. Рота встретила его очень насторожено и остро. И, конечно, сразу, после первых же его распоряжений внутри роты пошёл шепоток – ропоток. «Гляди… салага зелёная, а туда-же – командует.» Авторитета то никакого, в силу новичковости. А гонору вагон. Вот такое общеротное настроение приводит к тому, что нового офицера начинают проверять «на прочность», что называется. Любое его распоряжение или команда не отвергаются и не опровергаются, а выполняются так..., что тому приходиться как-то реагировать. Вот из этой самой реакции и складывается мнение об офицере, как о человеке. Это и определяет его место на авторитарной лестнице офицеров подразделения. Возьмите нашего зампотеха, прапорщика Ионова. Фактически власти у него не было никакой, а любая его просьба, не команда даже, выполнялась бегом и даже с удовольствием. А приказы ротного, например, Арахискина нашего, тоже выполнялись. Но! Что называется от сих и до сих. Потому что среди солдат роты, Арахискин котировался, что называется, вообще понизу.
Вот Мурчак был сродни Арахискину, хотя в училище поступал со срочной и, казалось бы, некоторые элементарные вещи должен бы был понимать.
Но вернемся к истокам и причинам нашей с Мурчаком взаимной любви.
Вот Вам маленький пример. Парень я был весьма начитанный и любознательный. И вопросы, бывало, задавал на политзанятиях – будьте нате. Например: «… когда СССР просил НАТО принять себя в члены блока?...» Кто примерно моего возраста и служил в те годы понимает, что такой вопрос, заданный солдатом срочной службы, для замполита означает.



Вот он – потенциальный изменник Родины и клеветник на всю СССР. Ату его, куси. И начинает, месяц, как прибывший, выпускник Львовского политического, замполит роты лейтенант Мурчак, рвать меня на части. Аудитория, естественно давится от смеха. Пацаны ж свои, предупреждённые и меня уже знающие. Послушали мы его, дали воздуху втянуть. И я ему этак наивно хлопая глазами и очень удивлённо:
- Тащ, литант, А вот в журнале «Новый мир» номер такой-то, кстати, он вон на столе лежит. Откройте его на такой-то странице. Там статья про агрессивную суть империализма и его грязное орудие – этот самый блок. А в статье черным по белому – мол, при образовании блока, они, эти империалисты, декларировали, что, мол, цели у создаваемого блока самые что ни на есть благородные и хорошие – защита мира во всем мире. А т.к. мы, т.е. СССР, видим в этом свою главную задачу, то просим принять нас и в нашей просьбе не отказать. А нам отказали. Вот какой огромный успех советской дипломатии и доказательство агрессивной и нехорошей цели создания этого альянса грязных акул империализма и их присных.
Цитату, конечно, я не дословно привёл, но смысл я передал верно. Мурчак за журнал. Там оно. Немая сцена. А я добавляю, (нет чтобы промолчать) вроде как в воздух – что-то типа, мол, лучше готовиться к занятиям надо, или как, мол, таких общеизвестных истин можно не знать? А теперь скажите – как такого, как я, не любить? И формально меня можно притянуть только за бестактность, но это в данной ситуации стыдновато для офицера.
Или вот другой, например, случай. Рассказывает нам, замполит наш, лейтенант Мурчак, что-то захватывающе интересное. Ну, например, биографию великого борца за счастье трудового народа Ким Ир какого-нибудь Цзэ Дуна, или объясняет, как важно знать наизусть и в лицо всех членов политбюро и ЦК КПСС, а также их родственников до седьмого колена. Рассказывает, рассказывает, а потом, видя нашу, мягко говоря, невнимательность, раздражается:
- Я вижу, что бОльшей половине это совсем неинтересно!!!
Мне бы промолчать, но соблазн велик и я не выдерживаю:
- Тащ литант, разрешите вопрос?
Милостливый кивок.
- А какая половина бывает бОльшей? Первая или вторая?- Тон серьезный и деловитый, что сбивает лейтенанта Мурчака с толку. Он задумывается. Лицо его приобретает сначала задумчивое выражение, потом на секунду даже одухотворяется и вдруг до него доходит.
- Рядовой!!! – Мурчак практически захлёбывается от возмущения…
И снова вдумайтесь в вопрос – ну, как такого, как я, не любить?
А ещё Марчелло (это мы ему такой псевдоним придумали) боевую службу «укреплять» начал. Вот как это было.
Хуже нет когда в чётко отлаженный распорядок боевой работы влезали дилетанты. И в техническом смысле люди абсолютно неподготовленные, даже на уровне солдата срочника, а в разведподготовке и совсем профаны. Нашему лейтенанту я битый час втолковывал, что достоверность местонахождения радиостанции супостата может быть подтверждена только пересечением минимум трех пеленгов на оную. И как же он был счастлив, прямо как ребёнок, когда до него дошло. Он достал все дежурные смены в течение недели, задавая эти вопросы при проверке смены к готовности. А я имел бледный вид, естественно. Он же, меня в пример ставил.
Это тоже было нечто. Я имею в виду сам процесс проверки. Перед сменой положено было у начальника командного пункта или оперативного дежурного уточнить цели и прочую там тра-та-та, расписаться, и слушай себе шесть часов. Конечно, было положено задать тебе какие-то вопросы и даже выслушать на них ответы. Ну, какому нормальному офицеру придет в голову, приезжать в батальон в два часа ночи на смену и проводить эту процедуру? А дежурный в это время, конечно бай-бай. Пришли на смену, расписались в журнале "сдал-взял" и работай. Чего захотел уточнить - формуляр перед тобой. Кто-то с КП каждый день или там по необходимости вносил все изменения и дополнения. Этот парень, я имею в виду нашего лейтенанта, приезжал, инструктировал, «задушевно беседовал» и еще некоторое время бдел. Мы думали, жена приедет – уймётся. Приехала. А он уже привык пастись. Кошмар. А вопросы были не по делу – техника там или разведка или, Бог с ним, о бдительности. НЕТ!!! Какие, например вопросы обсуждались на последнем, очередном или еще каком-нибудь Пленуме или съезде или… а кто президент Занзибара, а какое событие там произошло? А человек, отсидевший смену ждёт, пока заступающий эту галиматью преодолеет. Потому как, если ты не знаешь - тебе, ласково так, и по отечески объяснят. А смена (нашей роты) 8 человек. Потом процедура смены с обязательным ему докладом «сдал-принял» и строем по большому кругу, это недалеко – метров 600, а напрямую-то 20, идём спать.
Называлось это правильно организовать службу и процесс боевого дежурства. А смене в шесть утра подъём, потому что завтрак в 8, а те, кто дежурят, тоже позавтракать должны успеть. Можете себе представить, как мы его любили.
Вложили мы его, конечно, через месяц начальнику штаба, бывшему нашему ротному, я о нём писал, Володе Щенникову. Так наш лейтенант от него потом месяц по кустам бегал. Не вру – ей богу. Как Вовку видит, так в кусты и бежать. Отлились ему наши недосыпы и нервы.
Зато запомнил я на всю жизнь, что новый президент Занзибара, избранный народом, а не посаженый империалистическими наймитами, провёл земельную реформу, в результате которой народ обрёл законное право пользоваться свой землей на законных основаниях. А до этого выходит люди пахали и т.п. совершенно незаконно. И все почему? Потому что новый президент, угадайте с трёх раз, кем был? Правильно, конечно председателем тамошней партячейки. И не просто парт., а коммунистической. Вот какие дела.
Он очень активно подключился к процессу выдачи писем, обязательно проверяя их содержимое по принципу мной уже описанному. И вот однажды мне ребята прислали вырезки из каталога выставки американского фото. Она в Москве проходила. И надо же было там оказаться фотографии камеи. Да-да. Камеи. Это была такая брошка, составленная из нескольких видов камней. Изображена на ней была женщина с открытой грудью. Не с полуобнаженной или обнажённой. А с открытой. В бальном платье. Нормальному человеку и представить себе невозможно, сколько было визгу про гражданских подонков, которые шлют в армию порнографию, развращая солдат и подрывая тем самым боеготовность Советской Армии.
Я за это выговор комсомольский на собрании схлопотал, правда, без занесения. И ведь на собрании присутствовали все офицеры роты, замполит батальона и комсомолец батальона. И никому в голову не пришло сказать этому ревнителю морали, что он,… мягко выражаясь, не очень умный человек.
Хотя все ротные офицеры, кроме командира Арахискина ухмылялись. Но спорить не стали. Вот такой был у нас воспитатель в роте, окончивший Львовское высшее политическое училище. Это типа института культуры училище было. Оно в основном начальников клубов готовило. Там в названии присутствовало что-то типа культпросвета или политпросвета.

ПОЛИТЗАНЯТИЯ

Было бы удивительно не коснуться такой важной части службы и вообще жизни армейской.
Самой главной задачей политорганов в Советской Армии было обеспечить стопроцентный и поголовный охват военнослужащих политическим образованием.
Для каждой категории образование это называлось по-разному. Для рядового, сержантского состава и прапорщиков – политзанятия. Для офицеров – марксистко-ленинская философия (?) или что-то в этом роде. Обязательными были также политинформации и просмотр программы «Время». Ну, а для избранных уже организовывались марксистко-ленинские университеты и прочая.
Но, как это всё ни назови, а процесс был строго обязательным, как уже было сказано, для каждого, без исключений военнослужащего. Дважды в неделю, после завтрака любое подразделение вымирало. Все военные собирались в специально отведенных, типа ленкомнат или классов, местах, рассаживались за партами – столами и раскладывали перед собой тетрадки, в которые записывали, так сказать, лекции на темы. А темы все эти начинались однотипно. Примерно так: «Великая ленинская партия большевиков – организатор и вдохновитель……», или «Руководящая и направляющая роль КПСС в…..», или «Решения вот такого то съезда КПСС (или как вариант – пленума или даже конференции) единственно верный путь в деле обеспечения…». Вторая часть названия темы, как правило, не менялась годами. Первая могла варьироваться в зависимости от генерального курса партии или номера съезда или пленума.
Солдатам текст читался из журнала «Советский воин». Прапорщикам тоже. Но потом был придуман журнал «Знаменосец». Ежемесячный. И все материалы для этого действа публиковались там.
Руководителями групп, сиречь преподавателями практически, назначались наиболее передовые и продвинутые в марксистско-ленинском сознании офицеры. Это так считалось. А на деле…, да по-всякому было. Как ни увеличивалось количество политработников в частях, а всё равно их не хватало.
Вот и бубнил такой назначенный офицер все эти фразы, а постоянно задрёмывающие в тепле военнослужащие писали всё это в тетрадки. Учитывая, мягко говоря, неравномерность доармейской подготовки бойцов давался этот процесс тяжко.



Всегда находились в группе ребята, которые и читали то, практически, по слогам. А тут сиди и пиши слова типа «империализм» или «весь советский народ, воодушевленный и вдохновленный решениями …». А ребята эти… одним словом для половины народа подобное занятие было просто пыткой.
Особо стоит остановиться на тетрадке для политзанятий. Перед непосредственно лекциями, шёл блок, по виду которого и определялось, насколько человек любит процесс политического образования.
Открывался этот блок листом, на котором, как правило, шел текст, например, Гимна СССР (это с 77 года, когда слова появились) или Воинской Присяги.
Потом обязательные странички. Политбюро ЦК КПСС. Слева фамилия, имя и отчество, а справа все титулы положенные этому лицу. НО!!! Начиналось перечисление обязательно со слов «Член Политбюро ЦК КПСС…». Дальше таким же образом перечислялось «Высшее командование ВС СССР»…, ну и т.д.
И если странички эти были оформлены красиво, аккуратно, а у кое-кого и с наклеенными портретами всех перечисляемых, или там с гербом и т.д., то это было уже половина, нет даже больше половины успеха в деле получения высокой оценки. Потом были странички с перечислением стан Варшавского Договора и наоборот – стран НАТО. Могли быть варианты в содержании, в зависимости от рода войск или округа, но в общем и целом выглядело это всегда однотипно.
Такая тетрадь выдавалась на каждый новый период обучения. И стиль оформления не менялся. Содержимое разделов первого блока, случалось – да. Но стиль и вид – нет.
Помимо лекций, каждый военнослужащий имел вторую тетрадь для конспектирования первоисточников. Я ещё застал счастливое время, когда конспектировались только работы Ленина. Потом вся эта таратория творчески развилась и стали конспектировать каждый отчетный доклад ГенСека на съезде и материалы всех пленумов. А потом политрабочим и этого показалось мало. Стали конспектировать такие великие труды как «Целина» или «Малая Земля». Но это было позже.
Так вот. Существовал некий обязательный набор нетленки для каждой категории военных. Набор этот содержал, например, для солдат «Задачи Союзов молодёжи», «Великий почин»…, и прочее. И в количестве, например, пяти – семи работ. НО!!! Каждый из воинов брал в начале периода соц. обязательства. «Соц» - означает не «социальные», а «социалистические». Обязательства эти мы писали на отдельном листочке и сдавали замполиту. А второй, такой же, текст вписывался в тот самый первый блок в тетради для политзанятий. И там обязательно был пункт: «Законспектировать три (пять) работ В.И.Ленина сверх программы». И ведь конспектировали. А попробуй не…. Ну, тут было некое облегчение. Эта тетрадь была на весь период службы. И, если менялась программа, то новые работы просто добавлялись, а те, что были раньше шли в зачёт.
Зачем это было нужно, я до сих пор понять не могу. Конечно, ни о каком действительно изучении и речи быть не могло. Время уходило именно на то, чтобы написать и оформить. А вникнуть…? Это вряд ли. Да и уровень у многих бойцов был, мягко говоря, не сильно тот, который мог бы обеспечить просто понимание текста. Как пример. Показать и правильно назвать республики СССР на карте мог далеко не каждый призванный в ряды Советской Армии. А уж назвать и показать на той же карте, страны, например, НАТО или Варшавского Договора – это было зачастую невозможно. И не только для вновьпризванных. Но и для третьего или четвёртого периода тоже. Поэтому вся эта деятельность политорганов была чистым тем, с чем партия боролась нещадно, а именно – формализмом и очковтирательством. В чем причина? А в подходе. Обычным для замполитов и секретарей. Ведь задача у них была не в образовании и просветительстве, а в том, чтобы вовремя выполнить и досрочно отрапортовать.
НО!!! Времени вся эта работа занимала прорву. Ведь, даже если ты в день занятий был в наряде, то пропущенная лекция всё равно должна была быть внесена в тетрадь. Вот и представьте себе сколько трудов это стоило. И времени. Ведь специально выделенного было и мало и частенько использовалось для другого. Так что всевозможные переписывания и оформления шли везде, где было можно и нельзя.
Меня один человек в самом начале «звездной» службы научил, как быть. С этими самыми тетрадями. Тему занятия, или лекции я вписывал на вклейке новой страницы. Вклейка эта выполнялась на плотной, ватманской бумаге, цветными фломастерами. Зачем? А чтобы в следующем периоде её поменять. Повторюсь. Текст этих самых лекций не менялся в целом, практически никогда. Да и не читал никто из проверяющих этот текст никогда. Главное, чтобы было красиво и аккуратно. Так я с этой тетрадью в твёрдом красивом переплёте все проверки и сдавал. Почти десять лет. И замечаний не имел. А начальный блок? Только портреты и фамилии менялись, тоже вклеил новые и всех делов.
И с конспектированием всяких материалов тоже был найден выход. Брал несколько газет, вырезал куски листа и вклеивал их в тетрадь. А потом цветным маркером выделял места, которые были наиболее важны. А чтобы оправдать такой подход, некоторые абзацы выделял другим маркером. И проверяющим объяснял, что прочитав первый раз, выделил те самые моменты, которые…, а потом продумав и прочувствовав, прорабатывал текст второй и третий раз, а как же – это же для каждого советского человека, можно сказать – святое. Так вот, когда читал второй раз, выделял новые места, а когда…, ну, и т.д. И знаете, вопросы тут же снимались. Ещё бы. Такой глубокий подход к изучению.

ЧТО БЫЛО ДАЛЬШЕ …

А дальше было всё впервые. Многое. Для меня, во всяком случае. Караул. Смена на боевом дежурстве. Выезд в запасной район. Выезд на учения в составе батальона. Выезд в составе отдельной опергруппы. С чего начать…?
Пожалуй, с того, что больше всего касается службы, для которой нас готовили. С боевого дежурства.

ПЦ или Боевое дежурство на приёмном центре

Каждый вечер, на проверке, зачитывается боевой расчёт подразделения на следующие сутки. Что это такое? Ну, что-то типа разнарядки. Кто куда в случае чего, и безо всяких случаев идёт и что делает. Кто в наряд, и какой, кто на смену на ПЦ и т.д. Остальные просто служат и живут по распорядку дня.
И вот, наконец, прозвучала и моя фамилия в списке заступающих на смену Приёмного Центра, упомянутого уже как ПЦ.
ПЦ, это помещение, в котором сидят несколько солдатиков в наушниках за большими-большими радиоприёмниками. Перед нами большое окошко, т.е. одна стена почти полностью стеклянная. За стеклом – командный пункт. Изнутри, со стороны КП, оно зашторено. Лишь иногда уголок шторки отодвигается и оттуда выглядывает любопытный глаз оперативного дежурного.



Вообще говоря, выражение этого глаза зависит, конечно, от личности ОД. Бывает добрый, лукавый и весёлый, а бывает злой и подозрительный. Но это мало заботит, потому что деваться-то всё равно некуда. Сидишь в наушниках, «гонишь диапазон», слушаешь супостата.
А это окошечко, было не совсем окошечком. Это был планшет. На нём была нарисована карта расположения супостатских объектов на нашем секторе театра военных действий группы. ТВД, если сокращённо. С обозначениями наших, так сказать корреспондентов. Высшим техническим достижением были вмонтированные лампочки в точках расположения основных станций, которых мы слушали. А лампочек было по три. Как на светофоре. Красная – станция молчит, жёлтая – выходит в дежурном режиме, зелёная – важная передача. Такой же планшет стоял в центре боевого управления и лампочки дублировались. Лампочек было много. Включение любой из них документировалось. Через систему реле срабатывало печатающее устройство, телетайп, проще говоря. Печаталась строка – координаты-реквизиты станции, время и степень важности выхода. Каждый пост слушал определенные станции. На щитке у оператора были тумблеры. Услышал – щелкнул, прошла передача, тот отключил, и включил другой. Телетайп стрекочет. Начальство в курсе. Всё документируется. Вершина технической мысли. И доказательство – мы на посту не спим.
Единственный раз в году - в новогоднюю ночь. Без минуты двенадцать включались все тумблера и под шипящий в кружках лимонад те, кому этот год был дембельский, танцевали «цыганочку с выходом». Утром, начальник КП прочитывал контрольную портянку и только хмыкал. Он хороший был человек – капитан Прохоров. Не злой.
А дежурили мы по схеме – «шесть через шесть».
Если говорить о каком-то напряжении от такой жизни, то это вряд ли. Скорее наоборот. Ведь мы, смена, выпадали из общего распорядка. Т.е. всякие зарядки, построения, занятия (кроме политической подготовки) нас не касались. А притом, что это был второй период службы, то надо понимать, что мы, считались молодыми, и весьма приличная часть этой работы выпадала на нашу долю. Уборки там и всякое такое. А ПЦ – боевое дежурство. Поэтому никто нас особо не трогал.
Иногда, ночью, и если смена подбиралась нормальная, т.е. не было среди нас же дежуривших солдат особо злобствующих, а такие встречались, стариков, удавалось послушать и музыку, и вражьи голоса. Ведь, благодаря, отменному качеству и мощности наших приёмников в совокупности с прекрасным антенным полем, возможности были неограниченные. Плюс к этому находились мы в нескольких десятках километров от границы с ФРГ. Так что качество приёма было гарантировано. Конечно, подобное каралось. Но проконтролировать нас было невозможно. Т.е. оперативный, в принципе, мог прослушать каждого из нас – что мы слушаем. Но он ночью отдыхал, если не шли какие-нибудь учения или усиление. А потом у большинства операторов «под контролем» был диапазон, а не конкретная частота для прослушки, всегда можно было сказать, что это вот тут, на этой частоте только что было. Да и не ловили нас никто особо. Все всё понимали.
Ну, а если оперативным заступал кто-то из совсем лояльных офицеров, то послабления могли быть и вовсе запредельными. Например, просмотр телепередач. С учетом возможностей антенного поля можно было смотреть такие программы, что в то время вообще сказкой считалось. А делалось это так.
Наш Центр был в помещении штаба. А там, в конференц (!!!), уже упонимаемом, зале стоял телевизор. Аппарат перетаскивался в наше помещение и использовался со всеми прямыми и грубыми нарушениями инструкций и регламентов. Почему перетаскивали? Так ведь просто всё. Все провода то у нас были - в смысле антенны. Но случалось это нечасто. Офицеров таких немного было, а потом настроение у такого заступающего тоже должно было быть соответствующим.
Другое дело, если в смене оказывались «поборники традиций» из старослужащих. Не положено «молодым» такие развлечения. И тогда тоска, шесть часов сплошной морзянки. Задание было такое – исписать в блокноте (формат А4) двенадцать листов. Шесть сдаешь сам, шесть старик. Ему-то, уже «не положено», слушать и писать, ему «положено»: спать, курить, читать.… Вообщем понятно, что старикам «положено».
Стояли в ряд пять радиоприёмников Р-250м2. Это такой … почти кубический метр супергетеродина. Шириной почти метр, а по фасаду даже чуть длиннее. К тому же ламповый. Т.е. грелся он хорошо. Всегда был тёплый. В чём была главная прелесть такой установки? Любой служивший поймёт.
Правильно. Сверху клался стендовый щит. На щит стелилась шинелка. На шинелку укладывался дедушка, которому было положено жить … этак, по-стариковски. Жёстко? Зато горизонтально – во-первых, тепло, во-вторых. Солдатская смекалка и естественное стремление человеческого организма к комфорту.



Смена, особенно ночью, требовала некоторых затрат физической энергии. И, если днём, максимальным нарушением было покурить, во время посещения клозета, то ночью ещё допускалось чаепитие. И, что характерно, вот тут не было разницы – «молодой» или «старик». Т.е. накрыть-убрать, это конечно было задачей молодых. Но, что касается процесса, т.е. чтобы старик взял себе на кусок сахара больше или бутерброд с комбижиром лишний съел, такого не было. По крайней мере, у нас. Никогда.
Воду мы кипятили «армейским кипятильником». Для его изготовления использовались разные подручные средства. От сапожных подков до … фантазии не было границ.
Хранить такое устройство было просто нельзя по определению. Поэтому монтировался он за пять минут. Мы использовали десять лезвий для бритья. Типа «Нева», а лучше «Балтика» - они делались из нержавейки. Шнур от настольной лампы и деревянную линейку.
По противоположным плоскостям линейки располагались по пять лезвий с каждой стороны, которые соприкасались между собой по одной стороне. К этим сборкам подключались провода, те которые в шнуре от лампы. Потом это устройство
опускалось в двухлитровую банку с водой. Вилка включалась в розетку. Пять минут и кипяток готов. Главное было во время раскипичячивания воды пальцы в банку не совать,



или там ложечкой из каких-нибудь железных люминиев в банке ничего не мешать, шмандархнуть могло. Запросто. НО!!! Сильно.
Потом в банку засыпался чай и сахар. Настаивалось, разливалось и - будьте любезны!
Два слова о бутербродах.
В задачу смены, заступающей после ужина, входило обеспечение двух смен комбижиром и хлебом. Для выполнения оной мы вступали в преступный сговор с караулом, т.к. самим пронести это доп. питание в здание штаба было невозможно. Заготовщики из караула проносили хлеб и комбижир к себе в караулку. А после отбоя, при разводе смены в ноль часов, передавали нам это всё в окошко, с улицы. Со стороны, естественно, леса.
Хлеб нам давали чешский. Кто не помнит или не знает – такие буханки большие. Килограмма по два. С тмином. Когда мягкий и свежий – очень даже вкусный. Другой вопрос, как сделать его свежим. Да просто. Заворачивалась буханка во влажное полотенце и держалась над паром. Минут десять-пятнадцать. Даже корочка становилась хрусткой.
Комбижир. Наверное, название происходило оттого, что должно было быть смешано несколько сортов жира: свиной и говяжий, например. На самом деле это был абсолютно синтетический продукт. Но, намазанный на тёплый хлеб, с горячим сладким чаем был он вполне съедобный и, если присолить, даже очень вкусно. Вот такой деликатес.
А уж если сала ухватили, или масла кто купил или у земляка-хлебореза разжился …. Это был просто праздник!!! Не говоря уже о банке тушёнки или колбасного фарша.
Было распространено изготовление «солдатского десерта». Как это делалось? Летом – осенью было проще. На территории гарнизона было достаточно много леса, т.е. черника, ежевика, и прочая жимолость, малина, земляника не переводилась до поздней осени. Также были примыкающие «беспризорные» фруктовые деревья. Черешня там, яблони и прочее. Это понятно. Из подобного сырья, да при наличии малой толики сахара, сделать десерт любой может.
Вот более интересный рецепт. Чехи продавали «сухой напиток», т.е. всевозможного типа порошки и таблетки, разведя, которые в воде, можно было получить фруктовый напиток. Стоили эти концентраты сущие копейки. Т.е. солдат вполне мог себе позволить. Другой вопрос в том, что, в гарнизонном воентроге или чайной подобное было в дефиците. Слишком много покупателей было. Так вот немножко, совсем капелька, воды. Плюс эти концентраты или даже смесь оных. Растиралось до состояния однородной массы, а потом смешивалось с маргарином или с тем же комбижиром. Получалось то ли фруктовое масло, то ли крем. Но вкусно было сильно!
Конечно, ловили нас за этим занятием, но тогда чаще всего дежурный просто делил с нами трапезу, добавляя что-нибудь из домашней снеди. Некоторых так мы просто приглашали. Хотя встречались индивидуумы, писали и карали.

Караул

Не в смысле крик о помощи, а в смысле … « …Караулом называется вооруженное подразделение, назначенное для выполнения боевой задачи по охране и обороне боевых знамен, военных и государственных объектов, а также для охраны лиц, содержащихся на гауптвахте и в дисциплинарном батальоне….».
Вот, с учебки помню.
Самое хлопотное дело, при заступлении в караул, была подготовка.
Во-первых, надо было знать положения УГиКС, это Устав Гарнизонной и Караульной службы. Ну конечно не весь Устав, но треть – точно. А такие вещи, как обязанности часового, это вообще надо было, чтобы без запинки. Ну и прочие разные интересные подробности. Например, при какой температуре на часового надо надевать тулуп, или сколько раз в сутки надо кормить караульную собаку.
Я ни разу не одевал, я даже не видел караульного тулупа и не слышал лая караульной собаки, но знание этих и множество подобных положений помню до сих пор.
Уставы мы учили жёстко. Даже жестоко. Учили, зубрили, до кровавых слёз, практически. Например, перед вечерним фильмом, а такое развлечение было три раза в неделю, и оно было самым наиглавнейшим. Потому что тебя оставляли в покое. Можно было просто сидеть и смотреть фильм, с гарантией, что тебя никто не будет дёргать. Так вот перед фильмом надо было написать контрольную, так сказать, работу. Обязанности часового при пожаре, например. Пол странички текста. Но, написать надо было абсолютно слово в слово, как в уставе. Не получилось? Все на фильм, а ты – учить устав. Причём под руководством кого-нибудь из сержантов. А это значит, что старослужащий, да ещё и сержант фильм тоже смотреть не пойдёт. Ужасть!!! Вот и учили. Поучим – поучим, поотжимаемся или поприседаем, и снова учим. К концу фильма снова пишем. То, что не написали и что-нибудь ещё. Если написал – амнистия. Не написал, продолжаешь учить часов до трёх ночи, с перерывом на какие-нибудь уже ночные работы. Так что уставы выучились быстро.
Потом был инструктаж. Помимо общих слов о необходимости и обязательности, всегда выдавались страшилки. Какие-то из них имели реальную основу. Какие-то просто были легендами. Про легенды не буду, а вот про один реальный случай упомяну.
Обычно в день ввода войск в Чехословакию, 21 августа, контрики из числа несознательных граждан ЧССР устраивали какие-нибудь провокации. То свет отключат, то воду. То еще, какую мелкую пакость замутят, типа на заборе непотребство какое-нибудь намалюют. Это ладно, это мы привыкли. Но бывало и хуже. Не знаю, почему и из каких соображений некоторые посты в дневное время переходили в разряд т.н. сторожевых. Т.е. часовой выходил днём без оружия. Только штык-нож. И вот, однажды, на такой пост, на складе ГСМ, днём напали чехи. Склады были на отшибе – в лесу. Но внутри гарнизона. А проникнуть за первое кольцо не представляло никакого труда. И вот, когда только заступила новая смена, несколько молодых контриков напали на часового. Раздели, привязали его к дереву, под ноги подставили таз, в который налили простого бензина. И ушли. Парень простоял два часа по колено в бензине, отравился парами, сжёг кожу, не откачали. Умер мужик. Это было в соседнем гарнизоне, на танковой директрисе. После этого стояли с оружием.
Вот такой был инструктаж, т.е. нам напоминали, что кругом враги и надо бдить, несмотря на то, что батальон наш был уже в третьем кольце охраны.
И вот ты постиранный наглаженный, начищенный, помытый, побритый, постриженный, вооруженный не только автоматом с боевыми патронами, но и знанием Устава, встаёшь в строй – на развод суточного наряда.
Развод – это построение такое, кто не знает. Заступающий дежурный по части проверяет наличие лиц, заступающих в суточный наряд, состояние, внешний вид и знание, опять же, обязанностей и т.д. Начальник караула получает пароль. Потом следует прохождение, и наряд расходится по местам несения службы.
Бывали случаи, когда развод длился часа четыре. Почему? А не понравилось дежурному, как допустим, кто-то знает обязанности. Отправляет учить. Или внешний вид не устраивает … ну и т.д.
Главный пост, это у знамени части и денежного ящика. Самый вредный пост. Хотя стоишь в помещении штаба, т.е. в тепле и сухости, но на глазах дежурного по части и начальства. Потом именно стоишь, т.е. если на обычном посту ты можешь как-то походить туда-сюда, по территории поста, то тута нет. Стоишь. А потом – парадка. Т.е. неизвестно что хуже. Особенно летом. В штабе жарче, чем на улице, домик то щитовой, а ты даже фуражку снять не можешь. Потеешь, преешь, а это не очень приятно. На улице, в этом смысле, проще. Ветерок хоть обдувает.
В карауле самое интересное что? Правильно. Проверка несения службы. Процесс этот происходил ночью. Потому как с утра дежурный имеет право отдыхать до обеда, а после обеда готовится к сдаче наряда.
Степень интересности зависит от личности дежурного по части. Почему? Потому что, всё-таки не все дежурные были затейниками. Многие офицеры не выходили из дежурки. Позвонит начальнику караула (начкару) – тот ведомость принесёт, дежурный напишет, что проверял и до свиданья.
Но были и другие.
Ночь, как уже упоминалось. Обязательно плохая погода. В хорошую было неинтересно проверять. Идут. Начкар, дежурный и кто-нибудь из бодрствующей смены. При приближении к посту этой группы, хоть ты и знаешь и видишь – кто идёт, но всё равно – автомат навскидку и кричишь «Стой! Кто идёт?». Останавливаются. Отвечают: «Начкар с дежурным!» Ты опять: «Начкар ко мне, остальные на месте!» Подходит Начкар. Потом остальные, по его уже команде. Дежурный тут же лезет с вопросами, а ты лицо неприкосновенное и подчинённое только начкару, т.е. имел ты в виду этого дежурного офицера. Потом начкар производит замену. Т.е. пришедший с ним караульный бодрствующей смены заступает на пост, а ты получаешь право отвечать на вопросы и действовать по вводным. Потому что ты теперь «часовой» - условно. Любимая вводная – «нападение на пост». Бежишь к телефону, звонишь в караулку, потом, уже падая в окоп, передергиваешь затвор и обозначаешь готовность к стрельбе.
Это процесс в идеале. Что случалось на самом деле. И, кстати, не обязательно с молодыми солдатами. Бывало, отличались и старослужащие.
Как?
Ну, первое. Идет упомянутая уже группа к посту. Часовой всё видит и начинает мандражировать. При подходе к границе поста, это такое место на котором группу надо остановить, часовой срывает автомат и шарашит очередь. Хорошо, что в небо, а бывает и над головами. Так, чтобы в группу – у нас не было ни разу – врать не стану. Все прогуливающиеся тут же падают, ибо не до шуток. И только после этого «Стой!» Какое, ёлочки зелёные «Стой!». Все лежат уже (бывает и в грязной луже) и не то что идти, а ползти то никто не может, или скорее не хочет.
Или по вводной команде «Нападение на пост! Справа!», часовой припадает на одно колено и шлёт очередь влево – в сторону штаба. Почему влево? А кто его знает, может потому что там штаб? Все врассыпную, только начкар кидается вперед и, задирая ствол автомата вверх, отбивает руку часового от спускового крючка. И вот на вопрос «Ты что …..ять …. трынь - дынь … тара-рам, пам-пам ... делаешь?» следует ответ – « А телефон не работает, вот я и предупреждаю о нападении, как велит инструкция – выстрелами». Второй вопрос: «А почему в сторону штаба стреляешь, а не в сторону предполагаемо - обозначенного (во - терминология!) нападения? Чтобы дежурный быстрее услышал?» В ответ скромное молчание. Так и не добились тогда ответа, почему в сторону штаба стрелял тот паренёк. Не смог он ответить. Никому. Ни командиру, ни замполиту, ни особисту. Так это тайной и осталось.
Больше всего мы не любили отражать такое «нападение» на третьем посту и слева. Там окоп был не под грибком. Вот поэтому дежурные любили в дождь ходить с проверкой на этот пост. И по команде «нападение на пост слева» прыгаешь в окоп, наполненный водой. Полежишь там, пообозначаешь оборону, а когда все уйдут – ты остаёшься мокрый как цуцик на ветру и хорошо ещё, если начкар умный и толковый, тормознёт дежурного, и позволит тебе вылить воду из сапог и отжать портянки. А то так и стоишь, хлюпаешь.
Если выпало стоять на посту во втором парке – там морально тяжелее. Там прицепов много на улице стояло. А прицепы чешские, прицепные устройства на пневматике, т.е. если на него сесть, то он так пружинит мягко, укачивает. Доходило до того, что когда подходила смена к парку, то приходилось часового искать. Прицепов, то было много. Звать – нельзя, надо поймать спящего на месте убаюкивания. И вот, если удавалось подобраться поближе, то сначала отстёгивался рожок у автомата, а потом иногда удавалось и автомат снять.
Мы однажды сняли с одного кандедушки, с Мирона – он, Мирон плохой был, нехороший. Так потом ещё пять минут его будили. Проснулся. Вскочил. Начал докладывать. Про автомат вспомнил только после вопроса начкара. Хорошо, что проверяющего не было. Начкару подставляться не надо было. Отвёл он это неприкосновенное лицо в сторонку, рихтанул слегка да и оставил дальше службу нести.



Чаще всего приключения были при заряжании разряжении оружия. Стоит около караулки такая стенка с прилавком. Приходит смена с постов. По очереди подходят ребята к прилавку, кладут на него автомат. Снимают рожок, потом передергивают затвор и делают контрольный спуск. Так вот отвлечется человек или забудет, сначала передергивает, потом отстёгивает (или бывает – что не отстегивает), а потом спуск … и или одиночный или очередь. Стена перед прилавком вроде должна выступать в роли пулеуловителя, но это фигвам, У нас она была из досок, двойная, а внутри опилки. Ну, навылет, естественно. А в пяти метрах стена казармы, а казарма щитовая, а за стеной койки. Вот и вылетает кто-то на улицу с криком: «Вы что там …ели … пили … ля … ля … тополя, над ухом просвистело, чуть не … уло … башило» Хорошо!!! Не скучно!!!
Расскажу вам о своём последнем карауле. Именно о последнем, поскольку больше я никогда в караул в жизни не заступал.
Было это на переходе нашего призыва на третий период. Т.е. стали мы старослужащими. А значит и расслабились. Пришло время отдыхать. Ну, легли. Деревянная такая кушетка, шапка под голову, спишь в одежде, сапогах, ремнях, подсумках, штык ножах. Разрешалось только этот ремень ослабить. Ну а перед сном, как водится, чайку попили, там, то сё. И так я сладко уснул.
А в это время пришёл проверяющий. Наш любимый замполит нашей роты, лейтенант Мурчак. Я уже писал про методы его проверок, уникальный был тип. Каждая проверка сопровождалась внеочередной лекций о..., вопросами по политподготовке и прочая. Но началось всё, а как вы думали, с вводной – «нападение на караульное помещение». Мы вскакивали все, расхватывали оружие и занимали оборону, согласно боевого расписания. Так вот я в этот раз просто не проснулся, не знаю почему, просто не проснулся и всё.
Оргвыводов особых не последовало, только в караул больше меня не ставили, хотя до этого имел только благодарности за несение службы. Мурчак, конечно, этот случай вопиющего безобразия в ведомости не отразил, и вообще будить меня не разрешил, пока не ушел. Когда ушел – ребята конечно разбудили. Шевченко, начкар, потом неделю зелёный ходил – боялся, что отпуск зарежут, но обошлось.
А вообще наш «молодёжный» пост был – склад ГСМ. Почему? Да потому что он был круглосуточный. Посты в парках днём снимались и народ, занаряженный на эти посты, отдыхал в караулке, а наш пост стоял.
Но с другой стороны, бочки стояли среди красивейших огромных сосен. Что летом, что зимой возникало даже какое-то праздничное настроение. Гуляешь два часа по периметру, думаешь, письма домой сочиняешь, мечтаешь, планы строишь. Красота. Мне нравилось. Очень.
Вот такие караульные истории.

Наряд по роте (Самое весёлое …)

Дневальных у нас назначали четверых, и дежурного. Роты были маленькие – человек по тридцать. В казарме мы жили, спарено, т.е. две роты в одном доме. А это значит, что на один суточный наряд приходилось два старшины, два ротных и т.д.
Что это значит? Да то и значит, что контролёров и недовольных разными разностями в два раза больше, а значит, и наряду веселее приходилось, именно в два раза сильнее.
Сначала, после развода, шла приёмка наряда. У тех, кто отстоял. Это значит, что должен быть везде наведён порядок и всякие там швабры-вёдра должны быть по описи в соответствующем достатке, порядке и исправности. Это очень важно, потому что через сутки наряд сдавать надо, а новый будет тоже принимать о-о-о-чень строго. Ибо имущество – это главное. Ладно, если наряд сдавал свой призыв, тогда, хоть с ссорами, скандалами, но и имущество появлялось недостающее и порядок наводился уставной, там, где были недоработки. Хуже, если сдающие из старослужащих, тогда все недостающие швабры и тряпки предстояло возмещать нам, не говоря о том, что после таких ребят приходилось пахать по мойке и натирке раза в два больше, т.к. предыдущие сутки никто из них себя особо не утруждал.
Итак, пока старый и новый дежурный сдают-принимают оружейку с её содержимым, а мы прочие разности, жизнь течёт своим чередом. Народ подтягивается в казарму и готовится к ужину. А это значит, что никакого внутреннего порядка не стаёт, т.е. то, что было – исчезает. Но это не особо страшно. После ужина, всё равно ничего делать особо не надо. Только на заготовку сбегать, да на тумбочке бдить.
Самая веселуха начинается после отбоя.
Коридор в казарме был шириной четыре метра, длина коридора была метров сто. Т.е. два крыла по пятьдесят. Не грамм – метров! Покрыто всё это пространство линолеумом.
Светло-зелёным, салатового практически цвета. А сапоги у личного состава с каблуками, что характерно резиновыми. И чистят их, каблуки, гуталином. И ходят ребята этими каблуками по линолеуму. Поэтому линолеум к отбою, т.к. шестьдесят бойцов весь вечер ходят и бегают туда-сюда, весь становится в черных полосочках и пятнышках. А отмывать это разноцветье в чёрном тоне, нам. Суточному наряду. Из моющих средств только хозяйственное мыло. Мылишь пол, щёткой его трёшь, потом тряпкой собираешь, водой промываешь. А ещё туалет, умывальник, оружейка, бытовка, сушилка, крыльцо, курилка…. Вообщем, хватало. Если все четверо с одного призыва, то нормально. Если нет – проблематично. Потому как расклад такой. Дежурный, по идее, должен стоять на тумбочке. Ему ночью вообще спать не положено. Два дневальных идут спать. До двух. Двое других должны спать после двух. Т.е. каждому по четыре часа. Это в теории. На практике, если по паре часов доставалось, то хорошо. Потому как наряд назначался по двое из каждой роты. Соответствующей паре, в первую очередь, надлежало отмыть свою часть коридора. А потом, так сказать шли места общего пользования.
Но почему-то всегда «прорыв» происходил на почве курилки. Утором, старшина или ротный по дороге в расположение всегда заглядывали в курилку. И как бы мы не вычищали вкопанную посредине бочку от окурков и т.п., и сколько бы раз её не вычищали, в момент проверки там оказывался, хотя бы один окурок, или спичка обгоревшая, но оказывалась. Это было похоже на мистику. И это считалось, почему-то каким-то страшным грехом. Если у кого-то из командиров, а их на наряд приходилось четверо, настроение было с утра «не очень», то дежурный по роте мог вполне быть снятым с наряда.



Что такое «снять с наряда» дежурного по роте утром? Это очень, мягко говоря, неприятно.
Дежурный ночью не спит. Его время отдыха – после завтрака и до обеда. А, если тебя сняли с дежурства, то живёшь ты уже по распорядку, т.е. сдав дежурство, идёшь на занятия и т.п. И максимум, что тебе выпадает – два часа отдыха после обеда.
Но это теоретически. Практически, после обеда рота чистила оружие, как правило. А дежурного назначали из числа командиров отделения. Значит, оружие получить, проследить, как личный состав его почистит и т.п. и т.д. А дальше – подготовка к наряду, развод и полетело-поехало. Одним словом двое суток без отдыха нормального. Это было нескучно, поверьте.
Вообще говоря, самым страшным грехом для дежурного по роте считался – ночной сон. Потому что ночью он обязан был бдить. Время для отдыха ему отводилось, как уже было сказано, после завтрака и до обеда. Но чаще всего поспать не давали. То оружие на занятия выдать, то принять его обратно, то что-то там дневальные не так сделали и кто-то из старшин или ротных решал объяснить дежурному, что спать можно только после того, как…. Одним словом «отдыхать лёжа», не снимая одежды, в дневное время было малореальным. Поэтому мы старались хоть пару часов ночью, но прихватить. Каралось, конечно, это строго. Случалось, что раза три-четыре подряд, попавшегося снимали с дежурства и по новой запускали.
Вообще говоря, были офицеры, которые заступив дежурным по части, превращали действие «снять дежурного по роте» в некий смысл жизни на эти свои дежурные сутки. Одного помню очень хорошо. Освобождённый секретарь комсомольской организации батальона. Длинный, тощий, но стройный, а уж злобный какой…, а вот сейчас, те, кто служил, будут смеяться – двухгодичник. Т.е. эти, которые никогда и никого не трогали, по своему положению, т.е. в офицерской среде, котировались на уровне солдат. Это были люди, которым служба была ещё фиолетовее, чем солдатам. А этот....
Представьте. Он, когда уходил из дежурки, ночью на проверку – дежурного телефониста запирал в командирском туалете, чтобы тот не предупредил роты о ревизии, или поднимал помощника, которому половину ночи было положено отдыхать. Если конечно помощником заступал молодой прапорщик или сержант. Бывалый прапорщик мог и послать его, конечно.
Выйдя из штаба, он мчался, согнувшись, задами к казармам или крался по батальону, как бригада Ковпака по немецким тылам. Согнувшись пополам, чтобы не выглядывать из-за кустов или чтобы его не было видно из окон казармы, при приближении к входной двери.
А вот, если лето, то тут поясню два момента.
Первый. Дежурные, как правило, выходили на крылечко, ставили стульчик и наблюдали за улицей. И покурить можно и почитать под фонарём над дверью и не заснёшь особо.
Второй. Часовой на посту №1, условным звонком в караулку давал знать, что дежурный пошёл на проверку. Караулка находилась среди казарм, и начкар предупреждал голосом,
что надо повысить бдительность. Но на это надо было время, а этот лось бегал быстро, и не всегда цепочка успевала сработать.
Летом, окна в казарме открывались, потому что дома были щитовые, и душно в них было ой-ой-ой. Так вот – этот, мягко выражаясь, офицер, вползал в казарму, аки уж, в окно. И крался за койками. Койки в казармах стояли торцами не вплотную к стенам с окнами, а на некотором от них расстоянии. Хорошо, если дневальный, который в это время тер пол в коридоре, замечал и громким шёпотом подавал команду «Дежурный на выход!», тогда последний, успевал зайти в помещение и встретить ревизора во всеоружии. Но бывало, что этот противный, посмотрев сначала в окна и определив, где дневальный, успевал застать наряд врасплох.
Тогда он, например, успевал снять с тумбочки телефон и, засунув его под китель, выходил на крыльцо. Где проводил политбеседу с дежурным. Эдак через губу и очень мерзким тоном. После этого удалялся, с осознанием выполненного долга и полного удовлетворения на лице и в фигуре. Просьба вернуть телефон отвергалась, естественно. Утром, мол, ротному отдам.
Я однажды попал под такую раздачу. Просмотрели мы его. Я, извиняюсь, дремал. А дневальный тоже прозевал, ну и попали. Деваться было некуда, ну я и записал в дежурный журнал, что, мол, во столько и столько дежурный по части пришёл и снял телефон, тем самым лишив меня, дежурного по роте, возможности своевременно получать сигналы оповещения, и, следовательно, это его действие могло привести к срыву выполнения боевой задачи, если бы вдруг таковая. Терять-то мне было нечего.
Утром пришёл ротный. Тогда командиром был ещё Вова Щенников. Я потом отдельно о нём напишу. Он того заслуживает.
Зашёл он, выслушал мой доклад, прочитал запись в журнале, расписался. Долго-долго смотрел мне в глаза … как сто удавов на одного кролика, потом протянул телефон и сказал одну фразу. Очень ровным голосом: «Несите службу, сержант!». Забрал журнал и ушёл к комбату. Не знаю, что там было, но комсомолец потом, глядя в мою сторону, чернел лицом и скрипел зубами. По слухам схлопотал он тогда неполное служебное. Ибо рвение рвением, но какие-то границы приличий переступать не стоит.
Так что отделался я тогда только просто испугом.
А вообще внутренний наряд по роте был самым суматошным и противным – всё время на глазах, всё время в суете и хлопотах. На один наряд командиров из двух рот – это получалось на каждого из них по три-четыре офицера. И все чего-то хотят, на какие-то недостатки указывали.
Единственным положительным явлением было то, что в столовую ходили напрямую, чтобы успеть заготовить до прихода батальона, и смену поменять.
В столовой, накрыв столы, надо было, до прихода роты, их строго охранять. Воровали нещадно. Зал огромный, части разные. Мы ели во вторую смену со всякой гарнизонной мазутой. Только отвернись – со столов пропадало масло, хлеб, ложки и прочее. Этого допустить было нельзя. А орёлики были шустрые – бежит мимо стола – хвать пайку масла, ты за ним, а с другой стороны ещё трое шакалов на стол бросается, вот и стояли насмерть, чтобы никого не подпускать. Порционные блюда, типа масла, яиц, сахара и т.п. составляли на один стол и окружали его, до прихода роты. Каша то никому не нужна была.
А, если случалось, что украли, то дело доходило до драки на штык - ножах. Меня Бог миловал, я ни разу не попал, но паренёк один у нас, грузин, сцепился с дагестанцем из роты охраны, из-за масла, кажется. Оба потом в госпитале лежали. Потыкали друг друга неслабо.
Ложки получали по счёту и по счёту же сдавали Тоже вечная была нехватка. Так в сапоге у каждого дневального было по три ложки минимум. Для сдачи.
Вот такие страсти.

Кухонный наряд

Уж так мне повезло, что на срочной службе питаться пришлось в двух столовых. Одна в Тамбове, вторая в ЦГВ. Но были они похожи неимоверно. И по количеству стоявших на довольствии, или столующихся, это кому как привычнее, и по внешнему виду и по внутреннему убранству. Разница, если и была, то была настолько незаметна, что и упоминать то о ней не стоит.
Поэтому и получилась эта глава, некоторым образом, собирательная.
Итак.
Вечером предшествующего наряду дня, на вечерней проверке, звучало:
- Слушай Боевой (именно так – с большой буквы) расчёт! И следовало распределение ролей, так сказать, на следующий день. Кто куда и по какому поводу. Сначала зачитывались обязанности по тревоге, кто и что делает, куда убывает. Потом объявлялись фамилии заступающих на боевое дежурство, список дежурного подразделения. И вот уже потом, если рота заступала в наряд, то следовал расчёт суточного наряда: караул, КПП, учебный корпус и т.д. И если твоя фамилия не прозвучала во всех этих категориях списка, то оставались два варианта. Первый – ты не попадал в состав наряда и оставался в роте. Оно, конечно, спокойнее, но работы не убавлялось, а наоборот. Второе – твоя фамилия могла прозвучать в разделе «Кухня». И, если это происходило, то настроение радоваться сразу пропадало, становилось грустно и как-то неуютно.
На следующий день, после обеда и двухчасового отдыха перед нарядом, первым делом кухонный наряд переодевался.
Мы получали подменку. Это была уже выслужившая свой срок, латаная перелатаная такая же форма, хэбчик. Но, правда без погон и петлиц. Сапоги тоже заменялись. С сапогами картина была точно такая же. Чтобы, значит, не портить свои. Эти подменные сапоги использовались
раз в месяц, поэтому они были ссохшиеся и скукоженные. Потому что сдавались они после предыдущего наряда всегда совершенно мокрые и покрытые налётом жира и прочего кухонного. Запах от них шёл тоже сильно своеобразный.
Подготовка к наряду включала в себя два этапа. Было необходимо начистить эти подменные сапоги не гуталином, а смазкой, которая придавала какую-то всё-таки мягкость и немного способствовала видимости некоторой водоотталкиваемости, и подшить подворотничок к куртке. Вот и всё.
Дальше наряд представляли для осмотра в санчасть. Процедура была стандартной и несложной. Смотрели длину и чистоту ногтей, наличие порезов или нарывов. Иногда раздевали до пояса и проверяли наличие фурункулов и т.п. Потом следовал вопрос о наличии жалоб и следовал приказ заступить в наряд.
Дежурным по столовой заступал чаще всего старшина роты, или кто-нибудь из прапорщиков батальона. Помощником сержант, как правило, из старослужащих. Тут же следовало распределение наряда по объектам.
Обеденный зал. Это было самое тяжелое и хлопотное место. Представьте себе огромный зал, где в одну смену питаются человек семьсот. За солдатским столом умещаются десять человек. Т.е. семьдесят столов и сто сорок скамеек. Мало того, что эти столы надо было три раза за сутки накрыть для трёх смен. Т.е. уже не три раза, а девять. Потом убрать, промыть, поднять скамейки, вымыть пол и снова все расставить. И не просто так, а по армейскому порядку - ровно и аккуратно. Пол был кафельный. Помните такой кафель – оранжевые и светло бежевые небольшие плиточки? Ох, и рисовали на них сапоги узоры, а пол должен был всегда блестеть. Да ещё кто-то что-то разлил и растоптал. Вот и мыли его – сначала смывали жир и грязь, потом оттирали узоры и снова мыли уже начисто. А площадь - с хороший стадион. На зал выделялось обычно человек шесть, не больше. Но присесть за сутки не удавалось, в принципе. Место это было, в основном, для молодых. Чтобы дело шло, разбавлялось парой кандедушек, исполняющих роль распорядителей и погоняющих.
Наряд на столы расставлял миски, подносы с кружками, ложки, приборы для специй, которые надо было наполнить перцем солью и горчицей. Всё это должно было расставлено ровно и аккуратно, по ниточке. Выдерживался этот выравнивающий принцип только для первой смены, ибо проверки всегда были перед началом пищи, потом было уже не до этого. На вторую и третью смены было только одно требование – успеть посуду перемыть и расставить. Бачки с едой, закуски, хлеб и т.п. получали на роты заготовщики и они же сами расставляли это на столы.
Варочный цех. Это помощники поваров. Подать, принести, помыть инвентарь и котлы. Если повара не зверствовали, не гоняли зря, то жить было вполне терпимо. А потом и мослы перепадали и ещё что-нибудь. Как правило, в варочный цех назначались старослужащие, если таковые вообще попадали в кухонный наряд. Если так случалось, то всем остальным было веселее, потому что ни один дедушка не станет мыть котлы и полы. Значит что? Приходилось помогать сослуживцам. А как же? Взаимовыручка….
Овощной цех или заготовительный. Основной работой была чистка картошки и прочих овощей на весь день. Тут особо рассказывать нечего. И рассказывали уже не раз, и в кино, понимаешь, изображали. Так что никаких новостей. А так как свято соблюдался принцип



– если картошка и прочие овощи не были готовы, наряд отдыхать не уходил. Поэтому, если картошки было много по разнарядке в соответствии с меню, то были дни, когда весь наряд к середине ночи собирался в овощном и все вместе чистили всю эту гору. Картофелечистка то была, но работала редко. Поэтому с утра оставался в овощном один человек, который присоединялся к варочному цеху, а остальные уходили на усиление в зал или на дискотеку.
Дискотека. Самое весёлое и «смешное» место. Посуда вся была алюминиевая. Одно время завели, было пластиковую, кажется, называясь меланитовая, но она быстро вышла из строя. Так вот. Миски должны были после первой смены помыться и расставиться для второй. Происходило это так. Помещение дискотеки или посудомойки, как угодно, представляло собой пространство, затянутое горячим туманом, если горячая вода была, как явление. Были там несколько огромных ванн из оцинковки. Посуда, поступающая из зала, сортировалась.
Чайники просто споласкивались и выставлялись на раздачу. Объедки из мисок и недоеденное из бачков вываливалось всё вперемешку в большие кастрюли, которые по мере наполнения выносились и вываливались в бочку на колёсах, которая стояла во дворе, а потом вывозилась на свинарник. Дальше миски летели в одну ванну, кружи в третью, бачки в четвёртую, ложки сбрасывались в решетчатые поддоны. По мере наполнения ванн заливалось всё это кипятком из шланга и перемешивалось огромными деревянными вёслами. Это был первый этап. После него выдёргивалась затычка из сливного отверстия и грязная жирная вода из ванн сливалась прямо на пол, а с пола уже через сливные отверстия уходила в канализацию. И хотя на полу и были расставлены деревянные решётки, но в момент сброса воды из ванн, уровень её поднимался сантиметров на десять.
Для кружек это было достаточно, они выгружались на наспех протёртые подносы. Вода в этой ванне иногда не сливалась, просто добавляли немного хлорки. Потом выставленные на поднос кружки споласкивались холодной водой и накрывались вторым подносом. Вся эта конструкция переворачивались, встряхивалась, чтобы слилась лишняя вода, и выдавались на раздачу.
Ложки промывались в подносах кипятком, перемешиваясь, и тоже отправлялась к окну раздачи, где выдавились работникам по залу, для раскладки на столах. Тереть кружки или ложки времени физически не было.
Бачки приходилось изнутри проходить тряпкой и во вторую воду, опять же с хлоркой. Потом они стопками оттаскивались к поварам, которые их снова наполняли из котлов. А так как тщательно прополаскивать времени опять же просто не было, то понимаете, что отдушка хлоркой для пищи была делом обычным.
Миски же промывались еще раз по той же технологии и отправлялись снова на столы.
Отличие в технологи мыться было только для первой смены. Тут, бывало, мыли и в четвёртый раз. Особенно перед сдачей наряда. Почему. Повторюсь. Проверки всегда были перед первой
сменой. И если, пришедший медик или кто ещё из проверяющих находил посуду грязной, то приходилось всё перемывать и снова накрывать. А это было чревато задержкой начала приёма пищи и могло обернуться снятием с наряда и повтором кухонных развлечений по второму кругу. Наряд по дискотеке работал всегда по пояс голым и всегда был мокрый с ног по самую макушку. Ну и пропитывался запахами столовой настолько, что очень хотелось после наряда принять душ. Но баня была раз в неделю. Поэтому и пахли, бывало до бани, что называется.
Хорошо, если ещё горячая вода шла без перебоев, а то… да ничего. Сыпали в воду сухую горчицу, она лучше всяких моющих средств отъедала жир. Споласкивали более тщательнее, и в зал. А то, что эта горчица кожу на руках разъедала, ну и что – это было из серии «…стойко переносить тяготы и лишения…». А потом - не бырышни, перетерпим!
Вот такая дискотека, и так бывало, натанцуешься.
У нас даже стояла посудомоечная машина в столовой. После первого споласкивания в ванной посуда заряжалась на ленту машины, пройдя через которую выходила исключительно чистой и сухой. Но с машиной этой были две вечные проблемы. Она или не работала, а если работала, то производительность её никак не удовлетворяла темпам. Поэтому использовалась она, если работала, только для мытья посуды для первой смены.
Новый наряд прибывал в столовую часа за полтора до ужина. Первой задачей было принять наряд. Что это такое? Надо было проверить чистоту помещений, посуды, столов и т.п. Потому что ужин уже накрывать нам и любой недостаток, который заметят возможные контролеры, будет уже нашим минусом. Это раз. До начала ужина оставалось около двух часов, и это время было наше. Нам только надо было получить продукты и начать чистить овощи. А так можно было не напрягаться. Поэтому принять всё в чистом виде было жизненно необходимо.
Второй важной задачей было принять имущество, инвентарь, посуду и т.п. строго по счёту и в исправном виде. И если многие категории принимаемого инвентаря и прочей посуды нас не очень интересовали, то вот две очень даже. Это ложки и кружки. Дело в том, что они были всегда и всем нужны. Во-первых, у каждого из нас в вещмешке хранилась кружка и ложка. А т.к. предметы это были повседневно необходимые, то и терялись они часто. А где было взять? Новую тебе никто не даст. Значит, оставалось только одно место, где можно было взять. Столовая. Вот и тащили эти предметы, кому надо и кому не надо.
Поэтому при приёме сдаче наряда главным было не допустить недостачи этих предметов. Но получалось это не всегда. А вот сдача всегда проходила на «ура!». Как? Да просто. Из нового наряда, принимающего, наш дежурный, который сменялся, допускал в столовую только нового дежурного и его помощника. И пока те, принимая, пересчитывали эти самые ложки и кружки, личный состав нового наряда в столовую не заходил.
Мы же, при приеме, быстро влетали в столовую и рассредоточивались по своим местам, успевая по ходу «создать запас» себе на смену. Потому что в течение «наших» суток всё равно ложки и кружки уходили. Бороться с этим было бесполезно, а восполнить недостачу надо было, откуда-то. И хотя в роте запас был, но запас, на то он и запас, чтобы запасом и оставаться.
Потом, правда, со столовыми приборами, т.е. ложками сделали так. Ввели такую систему. Ложки дежурный по роте получал по счёту при заготовке пищи, а потом и сдавал тоже по счёту. А индивидуальные были только у дедов – из нержавейки или мельхиора. А у одного деда была даже серебряная. А при выездах в поле – ведь у каждого в вещмешке котелок, кружка и ложка были свои – это святое. У нас даже офицеры приборы одалживали, хотя в их «тревожных» чемоданах должны были быть эти самые столовые приборы.
И вот после ужина, перемыв посуду, отмыв зал и накрыв столы для завтрака, перечистив всю картошку и овощи, мы, наконец, получали право идти отдыхать. Право это наступало ближе к двум часам ночи обычно. Оставив двух дежурных в варочном цеху, одного в помощь хлеборезу, наряд отправлялся в батальон.
Зайдя на цыпочках в помещении роты, мы приносили с собой та-а-акие ароматы. Впору было окна открывать. Но для некоторых действие ещё не заканчивалось. И вот почему.
Повторюсь, столовая у нас была в гарнизоне. Мы, батальон ходили туда за два километра. Так вот наряд, возвращаясь в батальон на ночной отдых, должен был, кровь из носу притащить бачок жарёной картошки любимым дедушкам.



Процесс этот состоял не только в том, чтобы собственно нажарить картошку и заготовить хлеб (а как же дедушки будут кушать без хлеба), но и доставить всё это в роту.
И вот картошка пожарена. А это надо было сделать так, чтобы дежурный (чаще всего это был наш же старшина, абсолютно не заинтересованный в том, чтобы картошка попала к дедушкам в роту) по кухне не "засёк", что называется процесса. Её, картошку надо было, как-то спрятать вне столовой. Почему? Да потому что наряд досматривался очень придирчиво перед выходом на отдых.
И дежурный, наш же старшина приводил наряд в роту. Укладывал спать и ложился сам в каптёрке.
И вот тогда, ответственный за картошку, отправлялся в путь. Через "окно в границе" (караул выпускал за периметр, ибо тоже картофана хотел), ответственный выходил «в гарнизон» и шёл за спрятанным бачком. Автоматом доля картошки должна была попасть в караул. А как иначе – ночью они контролировали периметр.
Ночной поход по гарнизону это само по себе довольно опасное приключение. Но чаще всего ребята ухитрялись дойти и вернуться благополучно. Практически всегда.
Бывали случаи, когда пацанов ловили, тогда они оказывались чаще всего на губе, но это было полбеды. Пока человек отсидит, гнев дедов уже был неопасен. Оставались только насмешки.
Хуже было, если спрятанный бачок был украден, потому что любителей жареной картошки «на халяву» хватало. Вот тогда это было действительно горе горькое.
Обнаружив это, посланный обязан был добыть сырой картошки, комбижир, соль, пустой бачок. И процесс приготовления переносился на территорию батальона.
Обычно это происходило за боксами парка №2, там был укромный уголок. И под охраной караула процесс повторялся. Правда доля караула возрастала, но зато это было абсолютно безопасно.
И вот скажите – и охота же была в три – четыре часа ночи эту картошку есть.
А уж если деды всё-таки оставались без картошки…, вот тогда наступал действительно… «момент истины».
И дальше по распорядку. Завтрак, обед, подготовка к сдаче наряда и сама сдача. Потом снова в батальон. Сполоснулись в умывалке под кранами, переоделись и пошли на ужин. И есть не хотелось, а порядок для всех один.
И снова столовая… мама дорогая!!!
Единственно – дем. состав боролся за право попасть в наряд по лётной столовой. Там народу питалось мало, так что работы особо никакой, а питание как дома. Это не всякий, извините, поймёт. Целые сутки есть пищу приготовленную строго по технологии и из нормальных продуктов. На нормальном масле и т.д. и т.п.

Прочие наряды на службу

КПП. Наряд на главный КПП считался не очень, что называется престижным. Хотя там было делать нечего, но «тащить службу» было довольно хлопотно. В смысле того, что постоянно на глазах у начальства и прапорщик – дежурный по парку, был постоянно рядом. Хотя очень спокойно и не спеша. Дембельский наряд, так сказать.
Вот КПП 2 – это дело другое. Это практически увольнение, если летом. Зимой похуже, холодно. Буржуйка в сторожке прожорливая. Приходилось заготавливать топливные брикеты всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Хорошо, если кочегары расщедрятся – можно было у них набрать пару вещмешков мелкого угля, тогда можно жить.
Зато летом. Рядом озеро. Посёлок Старые Градчаны. А там пивняк. А в нём пиво. Дежурным заступал прапорщик. И, если он не боялся собственной тени, то после 23, предоставлял возможность выпить по кружке. Там были летние столики. Дежурный шёл туда и просил официанта поставить три кружки на крайний стол. Мы по очереди перебежками метались к этому столику и холодненькое, бочковое, чешское. А вот, если не проходило это действо, то представьте - целый день сидишь и смотришь, как люди употребляют. А чехи ещё, замечая наши взгляды, поднимали кружки за наше здоровье, предлагали практически принося кружки прямо к калитке. Провокаторы, млин. Хотя, многие действительно не понимали, почему мы отказываемся. У них-то в армии к этому относились спокойно.



Но искупаться отпускали всегда. А там, где искупаться, там и … вот только попадаться было нельзя. Попался – больше никто не отойдёт. Вот так и служили.

Патруль.

С одной стороны прогулка по гарнизону и вдоль забора со стороны чешского поселения … даже выезды в Мимонь (это городок такой рядом), но с другой – приходилось ведь ловить таких же, как мы солдат. Собачья вахта. А нарушителей надо было представить, как минимум пятерых, так что хошь - не хошь, а лови!
Ну, вот вроде и всё. Остальное про наряды по ходу.

Про Вовку

Ну, это я, конечно, хватил… Вовка.
Капитан Владимир Щенников. Командир третьей отличной, лучшей в батальоне, роты. И, как уже было сказано однажды, даже по Группе среди братских рот первое место держали. Причём заслуженно. И всё это, благодаря ему – капитану Щенникову, нашему Вовке. Если жив – дай ему Бог здоровья.
Личность это была неординарная. Небольшого роста, но очень крепкий и ладно скроенный человек. Волевое, весьма симпатичное лицо. Такая, знаете, по-настоящему офицерская стать. Всегда наглажен, начищен, подтянут.
Не помню, чтобы его лицо когда-нибудь выражало какие-то негативные эмоции. И в характере подлости и интриганства не было. Если уж попал к нему на разбор, то попал. Тогда будь любезен. Но никогда просто так не измывался и козней никому не строил.
Пошутить любил и юмор ценил. Кто-нибудь из тех, кто посмелее, ляпнет что-нибудь. И если в тему, то Вовка со всеми вместе и посмеётся, а если нет, … сделает вид, что не слышал. Учитыва
его авторитет, и уважение … Вообщем тот шутник стоял, как обделанный, безо всяких замечаний.
По информации солдатского радио, служил он раньше в спецназе, но был вроде как списан то ли по выслуге, то ли по здоровью. Наградная планка на его кителе такие слухи поддерживала, весьма.
И спецом он был, кстати, сильным. Уж не знаю, получал ли он специальное образование, в нашей области, но когда Вова рулил процессом на учениях, было понятно, что предмет, человек знает.
Идёт занятие по физо. Болтается пол роты на турнике, как сосиски. Ну что с нас взять – антиллегенция войсковая, работа сидячая. Подходит Вова. Стоит в сторонке, покуривает. Наблюдает за этим безобразием. Потом подходит к турнику. И как есть, в фуражке, кителе, портупее и т.д. Подпрыгивает, левой рукой цепляется за перекладину, в правой сигарета. И покуривая, начинает подтягиваться на левой. При этом объясняет, что ничего тут сложного нету, а надо просто захотеть. После раза пятнадцатого соскакивает и спокойно, не запыхавшись совсем, добавляет: «Вот таким образом …» После чего удаляется. Мы стоим, открыв рты.



Прорыв. Пьянка и т.п. ночью в казарме. Вова узнал. Всякие сопли по поводу выяснения состава участников и причин мероприятия, Вове по барабану. Он это оставляет замполиту. А потом, что выяснять. Представьте себе пьянку среди молодых… во-во, и мне смешно. Следует команда: «Дем. состав, получить оружие, вещмешки и построиться на плацу. Командиры взводов, старшина, замполит, в строй. Остальные по плану». Мы, остальные, под командованием назначенных старших, т.к. подавляющее большинство сержантов относятся к вышеуказанной категории, быстро сваливаем с глаз долой.
Построенные исчезают в туманной дали в сторону ревущих за забором, на взлётке, самолётов. На наш, неинформированной молодёжи, вопрос: «А куда он их повёл?», следует ответ: «Расстреливать! Придёт время – узнаете, но лучше не дай вам …».
К вечеру возвращаются.
Мама, рОдная!!! Только остановились и ссыпались в сапоги. Грязные, от каблуков до макушки. Все. И командиры и подчинённые. Из стволов автоматов торчат болотные растения, а в карманах лягушки шевелятся. У Вовы, чуть запыленные сапоги.
Следует команда: «Сдать оружие, подготовиться к построению на ужин». Построение через полчаса. Все стоят в строю – более или менее приведенные в порядок.
На наши вопросы молчание. Но вопросы лучше было и не задавать, потому что настроения были у народа - лучше не подходить близко.
А после ужина, вместо личного времени чистка оружия, снаряжения и приведение себя в порядок. Под командованием офицеров и прапорщиков, т.е. молодых не припахать. Заполночь затягивалось. Прикиньте, какое настроение было на следующий день у наших командиров?
Потом, конечно, какие-то разговоры шли. Но это было нереально, с нашей точки зрения.
И вот однажды, на исходе моего второго периода, когда Вова уже стал НШ батальона, а ротой командовал старлей Арахискин…(полный антипод и морально блатной …) мы прорвались. Всей ротой. Шли с завтрака, в воскресенье. А шли мимо штаба полка. А около штаба стоял командир полка и наш комбат. Беседовали о чём-то своём, командирском. Вот командир полка и решил поздороваться. Му…..комольный комбинат! Ну, чего солдата после воскресного завтрака трогать. А потом полк то истребительный, авиационный … ну чего ты в наши сухопутные дела лезешь. Вообщем поздоровались мы плохо, вразнобой. Старшина решил прогнуться или исправить положение, кто его знает, чего он хотел, но последовала команда «Запевай». И запеть получилась только с третьего раза. И это рота, которая при Щенникове пела лучше всех в батальоне. Прорыв по полной. А в строю шли ещё не уволенные в запас «гражданские». До первой партии оставались часы, практически оставались до первой партии.
Пришли мы в батальон. Комбат уже встречает на крыльце штаба. Рядом Вова. Он Вове при всех, т.е. при роте, кидает замечание, что, мол, вот ушёл ты, и в роте порядка не стало. Может надо, тебя обратно на роту? Рано, наверное, повысили. Ну, сказал и сказал.
А день тот был праздничный. Отмечали мы, кажется, то, что батальон стал отличным, по результатам проверки. А как в армии такие вещи отмечают? Правильно, с утра спортивный праздник, после обеда подведение итогов до ужина, после ужина кино. А что? Праздник ведь. Поэтому и начальство всё собралось в батальоне.
Я долго рассказывать не буду. Ибо не очень хорошо помню, потому что периодически терял сознание, как мне кажется.
Поэтому отрывочно…
Только пришли в роту, только расселись в курилке перекурить и переварить сытный и вкусный воскресный завтрак, смотрим, бежит, как всегда боком, по крабьи, подпрыгивая, именно бежит, а не идёт наш сладкий Арахискин. И лицо у него какое-то такое, ни счастливым, ни весёлым назвать, то лицо было нельзя. Озабоченное какое-то было лицо и обиженное. Не добежав ещё метров пятьдесят до казармы, закричал Арахискин визгливо и как-то затравлено:
- Рота!!! Строиться для получения оружия!
Старики тут же помрачнели лицами:
- Всё! Аллесссссс!!! – свистяще сказал Гога и то ли посоветовал, то ли приказал. Но каким-то тихим и зловещим тоном, - Бегом!!!
Что удивительно все моментально побросали окурки, и деды и гражданские. Минуты не прошло, рота стояла навытяжку в коридоре у оружейки.
Арахискин уже вскрывал с дежурным пирамиды. Сам! И очень сильно суетился. А мы, в гробовом молчании, стояли и не шевелились. Что-то назревало. Только вот что?
- Рота!!! Смирно!!! - в роту неторопливо и как всегда широко и открыто улыбаясь, вошёл Вовка.
- Товарищ, капитан! Во время моего дежурства происшествий не случилось! Дежурный по роте и командир роты заняты выдачей оружия!!! – прокричал рапорт дневальный.
Из оружейки, навстречу Щенникову выскочил Арахискин:
- То…., - но Вова отмахнулся.
- Всё в строй! Сто процентов! С оружием, снаряжением, по полной! Две минуты – и, спокойно вышел обратно на крылечко.
Мы показали чудеса перевыполнения существующих нормативов, но через две минуты рота стояла у казармы, полностью готовая выполнить любую задачу, так сказать, партии и правительства.
- Офицеры в строй! Командовать буду я!
Все наши командиры встали в строй. А так как день воскресный, и праздничный, то были одеты наши командиры соответственно, т.е. в повседневную «вне строя» форму одежды. Это значит в туфлях и в брюках навыпуск, или «об землю», как их называли.
- Напра-Во! С песней! Шагом… Марш!
От первого шага, казарма вздрогнула! В смысле здание.
- Стой! – мы замерли. – Я же сказал, офицеры, занять место в строю. – Голос Вовы был тих и спокоен. Командиры наши быстренько выстроились в одну шеренгу впереди роты, и только ротный остался около НШ.
- Арахискин! – грохнуло внятно и резко,
- Командую я!
Было такое ощущение, что ротного перенесло по воздуху, так быстро он оказался впереди строя.
- С песней! Шагом… Марш! И опять здание казармы содрогнулось!
- День победы, как он был от нас далёк!!! – Ох, как мы запели любимую Вовкину песню, ох как запели ….
- Отставить! Стой! Нале-ВО!
Ни одна Рота Почетного Караула не выполняла, наверное, команды так чётко и слажено, как мы в этот момент.
- Когда я командую РОТЕ!!! – голос Вовы был так же тих и леденяще спокоен. – «С песней», то я командую ВСЕЙ РОТЕ!!! Петь всем! – поворот головы в сторону командиров, - товарищи ОФИЦЕРЫ! Я командую ВСЕЙ РОТЕ!!! Ясно?
- Так точно!!! Рявкнули почти сорок глоток.
- Напра-ВО!!! С песней! Шагом… Марш!
И опять с первым ударом, грянуло:
- День Победы …!
Чтобы не утомлять, останавливал нас Вова ещё пару раз, но строевым и с песней пошла ВСЯ РОТА. Без единого исключения. Ребята потом. Те, которые со стороны это видели, говорили, что смотрелось это великолепно! Ну, дык! Отличники шли, не просто так, прохожие.
Подошли мы к штабу. Строевым и с песней, как уже было сказано. А Вова шёл сбоку от строя и внимательно наблюдал. Ну а ссориться с НШ никто не хотел, ибо последний самолёт улетал уже во второй половине декабря и, как правило, куда-нибудь в Среднюю Азию. А большинство ребят было из Москвы, Питера, Украины. Оно кому надо было?
На крылечке злодей-комбат стоит. Ухмыляется змей. Вова было роту останавливать и докладывать, но комбат только ручкой махнул, мол, какие там формальности, ступайте себе, развлекайтесь на природе.
Мы и пошли.
Вышли мы из батальона и потопали по грунтовке, в лесочке, вдоль взлётки. Осень, конец октября. В Чехии ещё тепло. Дожди прошли. На дороге лужи. Идём. Лужа навстречу. Большая. Мы вроде принимаем в сторонку за автоматически прянувшими на сухую обочину, командирами. Но не тут было.
- Стой! Кру-Гом! Прошли немного назад, снова:
- Стой! Кру-Гом! Прямо! Шагом Марш! Короче все поняли, что идти надо прямо по лужам и строевым, строевым. Ну и весело напевая на ходу. Про Победу, да про то, как по свету немало хаживал.
Было там одно местечко, Кольцо для разворота тяжелой аэродромной техники, Вот там да. Там была не лужа. Там было болото почти по колено. И мы, поперек этих колей (или колеёв – как там правильно, кто знает?)… Так повеселело!!!
Что мы дальше только не делали.… И бегали, и ползали. И в ОКЗК, и в противогазах, и…, и окапывались, и капониры копали, и в атаку ходили, и через болото переползали. Вот тут нам повезло. Через болото мы ползли в противогазах и ОКЗК, а командиры просто так. Кошмар.
Представляете наш вид, когда мы вернулись в батальон. Я это уже описывал, когда рассказывал «не про нас», а про «со стороны»…
Вот таким боком нам вышла та заминка.
Но вообще-то Вовка был совсем не вредным. Даже добрым был. Ну, вот например:
Каждый солдат готовил себе комплект значков на дембель. Не все они были вписаны в ВБ. И когда я поехал «за звёздами» в Союз, мне захотелось украсить китель «Гвардией», потому что … потому. Подошёл я к Вове и обратился к нему с этой просьбой. Вова смерил меня взглядом, снисходительно улыбнулся и лично вписал в военный билет и «Гвардию» и чешского отличника. А также взял на себя ответственность и обозначил в предписании разницу между убытием из части и прибытием в школу в семь дней. Т.е. своей властью дал отпуск, хоть и небольшой. А ехал я уже в цейтноте, поскольку в директиве было обозначено – прибыть к такому то. Но Вова, подарил мне целую неделю. Спасибо ему.
Погорел Вова на бабах. Уж насколько погорел – не знаю. Я-то уезжал как раз в этот момент. Завёл он там шашни с женой одного старшины. Старшина тот был… мне, он не нравился. Ну, стало это известно. Скандал, конечно, был грандиозный. Но чем кончилось – не знаю.
Вот такой был ротный Вова.

ВЫЕЗДЫ … или «заграничная» жизнь по ту сторону забора глазами военнослужащего СА срочной службы.

Тут хочется рассказать о запомнившихся выездах за пределы гарнизона. Ибо, как я уже говорил, мы, наш батальон, располагался во внутреннем периметре гарнизона авиационного истребительного полка. Условно, если разделить, то будет примерно так. За первым забором была, так сказать, жилая зона. ДОСы, столовая, гарнизонный клуб и прочие военторги, КЭЧи и т.д. Потом была техническая зона. Это склады, ТЭЧ, губа и что-то
ещё … потом уже шли ангары, взлётка, радиотехнические подразделения авиаторов и все прочие службы, которые обеспечивали непосредственно работу авиаполка.
Вот внутри этой зоны и располагались несколько отдельных частей. Наш батальон, рембат и ещё какие-то. О чём-то мы не знали – забор и забор. Ходили разные «страшные» слухи, но я сейчас всерьез подозреваю, что относились эти части всё-таки к службе ядерных носителей, хотя утверждать не буду. Но внутрь этого забора допускались только офицеры и гражданские.
Охрана была очень строгая, но наружного периметра. Даже, если приезжали начальники из штаба Группы, то их машины с водителями стояли снаружи. Поэтому и говорю – подозреваю. Просто официально подобные игрушки были размещены позже, уже при Андропове.
Вот, исходя из этого всего, соприкасались мы с «красивой заграничной жизнью» только в нарядах по КПП-2, о чём уже было упомянуто и на выездах. Выезды были разные. Но по порядку.

Праздник души или награда за первое место в соцсоревновании
(экскурсия в Терезин)

Мы влились в роту, которая, по итогам прошедшего периода обучения, стала не только лучшей в батальоне, но и заняла первое место в Группе в соцсоревновании среди «братских» подразделений. Призом была экскурсия. Куда? Могу сказать одно – мы не выбирали. Определили наши старшие, заботливые товарищи из политотдела.
И вот однажды на утреннем построении батальона было торжественно объявлено, что завтра, победители и т.д. получают свой приз. Экскурсию в Терезин. Больше не было сказано ничего. Нет, мы, конечно, это известие встретили с радостью и воодушевлением, только вот возник вопрос – это что? В смысле – Терезин.
Вопрос стоял целый день. И только после ужина замполит внёс ясность.
Терезин – это ….
« … У Терезина громкое имя. Кто же не знает, что во время второй мировой фашисты устроили здесь еврейское гетто? Но не все знают, что гетто, признанное национальным памятником культуры, - это еще не весь Терезин. И не все знают, что крепость, давшая начало городу в конце 18 века, единственная настолько хорошо сохранившаяся в Европе с того времени. И именно в этой малой крепости фашисты и организовали…» Вот нас и повезли на экскурсию именно в эту малую крепость. В еврейское гетто. Гетто, конечно, было во время войны. Рассказывать о том, что мы увидели в лагере, не стану. И подзабылось, и общее впечатление было гнетущим, хотя помнится мне, что шуточки в душевой концлагеря и ещё где-то проскакивали. Уж очень было похоже на…, но замполит делал страшные глаза и шипел, аки уж придавленный.
Помнится ощущение глубочайшего недоумения и разговоры ребят, которые прошлый период служили. Ну, понятно, что дембеля уехали уже, так и не вкусив прелести. Но на кой было везти именно в концлагерь. Недалеко ведь и Зоопарк был великолепный и, в конце концов, нам было бы интереснее посмотреть хоть замок какой-нибудь.
Все командиры наши были с семьями, вот тоже развлечение нашли. Поэтому вели мы себя, по дороге туда, тихо и достойно. Вот обратно. Я не говорю о нас – молодых. Но старички наши успели приложиться между делом. В сувенирной лавке были скуплены все маленькие бутылочки с бехеровкой и т.п. сувенирными жидкостями. Ну и употребили их в процессе приобщения.



Едучи обратно и наблюдая цивильную жизнь, кстати, так не похожую на нашу. Проезжая мимо всех этих чистеньких деревушек и ярких, броских вывесок и витрин магазинов в этих же самых деревушках. Многие из нас, кто ехал в этом автобусе, выросли в больших городах, большинство в столичных, но и для нас это было в диковинку, а уж ребята из провинции, те вообще пребывали в некотором подобии шока.
Одним словом запросила душа песен. Ну, кто-то и сказал на свою голову – а может споём? Ну не учли от расстройства, что в автобусе замполит. Запели, конечно. Ротные строевые. Спели пару, ну тут нас Вова и заткнул. Дети говорит, с нами, неча малышей пугать.
Вообщем, если говорить об ощущениях, об этой поездке, то вроде, как и вывезли «в заграницу», но в наручниках и под конвоем. Приятного мало. Но, рассказов потом было в батальоне, сами понимаете.

Кино

Сначала про то, как мы смотрели кино в батальоне.
Клуба, т.е. здания у нас в батальоне не было. Был летний кинотеатр, если можно так выразиться. Навес, большой и высокий. Под ним экран. Потом скамейки, скажем так, в две колонны, с проходом посредине. Сзади домик маленький, где стояли проекторы. Кинобудка вообщем. Всё это в сосновом лесу. Прекрасно, когда тепло и сухо.
Но если вы думаете, что мы отказывались от просмотра фильмов по средам, субботам и воскресеньям, когда было холодно или дождь, вы ошибаетесь. Одевались в шинели, под которые иногда поддевали телогрейки, и смотрели кино … с удовольствием. Дождь? А плащ палатки на что?
Зато разрешалось курить.
Вот что доставало, так это комары. В сезон, конечно. Репеллентов то у нас не водилось. Вот тогда, действительно было не очень комфортно.
А ещё с третьего «нашего» поста было видно и слышно кино. Только, конечно приходилось смотреть его так. Экран было видно только, когда часовой проходил по одной грани, обращённой к «кинотеатру». Останавливаться, и смотреть стоя естественно было нельзя, на посту всё-таки. Поэтому три стороны периметра поста пробегались, практически, а вот четвёртая проходилась очень медленно и размеренно с гордо вскинутым подбородком. Я, мол, на посту и бдю вовсю.



А вот случилось однажды и «другое» кино.
Однажды было в роте комсомольское собрание. Это уже на третьем периоде было. Это я к чему заметил. Да к тому, что нарушил я тогда опять принцип «не высовывайся». Т.е. выступил на собрании не только в том смысле, что мы воодушевленные и направленные волей и разумом, а ещё и в том, что рота снова лучшая, а макароны без масла. Вон вторая не при делах, а их в кино водили, в город, ну и т.д.
Вообщем то всё это безобразие было конечно потому, что сменился у нас ротный. Я писал о нём. И вот наш сладенький старлей Арахискин боялся пуще всего любой ответственности. А тут.… Нет, не светило нам никаких культпоходов.
Но, всегда есть «но». На собрании присутствовал комсомолец батальонный, а он счёл своим долгом рассказать НШ про разгильдяя сержанта (а я уже пришил на свои погоны по две лычки). А этим НШ был наш Вовка. Он-то свои обещания держал всегда. Вот и получил сладкий арахис команду поддержать инициативу комсомольцев и обеспечить мероприятие. Рота получила культпоход, а я приобрёл хорошего старшего доброго «друга» - командира роты, коммуниста, офицера. Одним словом настоящего старшего товарища, который потом денно и нощно заботился о том, чтобы мне не было грустно.
Конечно, лишним будет говорить о том, что когда рота пошла в кино, я заступил дежурным по роте. На мой, как мне казалось, взгляд это было вопиющей несправедливостью. Ну, как же – отличный экипаж, я весь период пахал, а тут… молодёжь, только из учебки прибывшая в кино идёт, а я в наряд. Выразил я, конечно, своё недоумение взводному. Ответ получил краткий: «Язык до Киева доведёт, а тебя довёл до тумбочки…». Типа и без тебя бы обещание выполнили, а ты влез не по чину.
А вот фильм.… Организовать культпоход было поручено, естественно, замполиту роты. И юный лейтенант организовал! Повёл ребят он на фильм, который назывался «Две девушки в одной пижаме». Я серьезно. Подобрал кино парнишка. Сказать, что был фильм фривольного содержания – ничего не сказать. Фильм содержал не просто короткие сцены с моментами обнажения частей женского тела. А были там даже любовно постельные, а некоторые из них были просто.…
И всё бы было ничего, да, сами понимаете, рассказывали сподобившиеся про это кино взахлёб и часто-часто, а также много-много. Вот и дошло всё это до нашего контрика. А тот любил нашего замполита батальона с неземной и нежной страстью. Доложил, конечно, куда следует. И был большой политический ша… разбор случившегося. Ну, получили все свои подарки, знаете же, как политотдел подобные вещи разруливал.
Так что потом мне пришлось некоторое время ощущать благодарность ещё и прочего командного состава «замешанного» в организации этого подрывного мероприятия. Попал в «крайние».

Прочие радости

Дорога, что вела к деревушке, та которая была за взлеткой, в июне месяце привлекала пристальное внимание личного состава всего гарнизона. Причём не только срочной службы, но и прочих категорий. Очень эта дорога манила к себе население военного городка, независимо от чинов, рангов и занимаемых должностей. Почему? Ну, допустим, тем, кто служил в ЦГВ это долго объяснять не надо.

Черешня!!!

Представьте себе, просто так, на секундочку. Вы служите в армии. Вас кормят. Не то чтобы на убой, но от голода не умираете. Происходит это в стране, где круглый год на витринах магазинов лежат свежие овощи и фрукты разнообразные. Это разговор идёт о 77-78. Кто помнит, в Союзе, свежие огурцы или страшно сказать, помидоры, например, к ноябрьским праздникам были только для ударников труда и победителей соцсоревнования, не говоря о Новом годе. А тут … всё это безобразие – свободно, в любое время и в любом количестве, в огромном ассортименте.
Да, видит око, а глаз неймёт. Зарплата солдатская была тогда семьдесят крон. Я, как начальник станции получал сто пять. А кило бананов стоило двадцать. Ну не разогнаться.
Были у нас ребята, которые ананас живьём увидели только в ЦГВ. Вот так.
А тут ЧЕРЕШНЯ вдоль дороги, ничья, беспризорная. Разноцветная – красная, жёлтая. Крупная и созревшая, сочная и сладкая. И главное – видно её проклятущую из-за забора. Вот и шла охота на этот питательный и вожделенный продукт.
Наряд на КПП-2 заступал, имея команду представить, как минимум два ведра результата. Одно приносилось под утро, пока командование не прибыло и съедалось ротой за пять минут.
Доставалось, в основном, старикам по котелку и всё. Молодёжи не перепадало – не положено, считалось. Второе ведро прибывало к обеду. Но это для командиров.
Ну вот, в период созревания этой ягоды учащались случаи несанкционированного отсутствия личного состава в казармах. Иногда был договор с дежурным по части. Если человек заступал понимающий, мол, два часа он не проверяет – ведро его. Иногда срывались и так. Важно было знать – откуда сегодня гарнизонный патруль. Не дай Бог, если от батальона охраны или аэродромного обслуживания. Эти рыли землю носом.
Также учащались случаи поломок военно-транспортных автомобилей на дороге. Т.е. едет машина военная такая, под тентом. И вдруг – чих-пых, встала. Съехала на обочину. Водила под капот – починяет. Чехи мимо едут – сигналят, старшему машины руками машут. Приветствуют, значит. Только вот ломались всегда там, где росла
вдоль дороги … правильно черешня. Пока водила обозначал ремонт, а старший ходил вокруг и ремонтом руководил, происходило следующее нарушение безобразия.
В крыше тента образовывалось отверстие, оттуда высовывались военнослужащие и … думаете, собирали ягоды? Нет! Ветки пилили и затаскивали внутрь. Когда в пределах досягаемости ветки заканчивались, следовал сигнал к отправлению. Автомобиль резко «выздоравливал» и рейс продолжался. Внутри кузова ветки быстро освобождались от груза плодов и выбрасывались через боковые щели на волю. И снова-здорово следовала остановка.
Старший, если не был заодно с личным составом, находился-то около машины и голову не задирал. А проезжающие мимо местные чего сигналили? Правильно, пытались обратить внимание начальства на бесчинства личного состава.



Вы спросите – чего, мол, им жалко, было, чехам то, горстки ягодков для своих, практически, защитников? Да может и не жалко, но ведь народ они дикий, т.е. сильно цивилизованный. Они привыкли всё покупать, да официальным путём всё иметь. Сейчас расскажу что к чему.
Чехи, они ведь каким путём шли. Деревья эти были не просто так - дикорастущие. Они принадлежали всему обществу в целом. И сбор ягод организовывался предельно просто. Приходил гражданин в магазин сети “JEDNOTA”. Это типа потребкооперации, по-советски.
Так вот. Предъявлял гражданин паспорт, давали ему ящики, если гражданина в лицо не знали. Шёл он на дорогу и собирал черешню. И сдавал её в магазин. За каждое кило собранной ягоды полагалось ему, сколько то там крон. Если себе ягодки оставлялись, то считался дебет-кредит и разница человеку тут же наличными выдавались или наоборот доплачивалась в кассу необходимая сумма. Цена на ягоды определялась со значительной скидкой. И всем прекрасно. А тут, понимаешь, воровство неприкрытое с точки зрения аборигенов.
Так вот один из способов сбора ягод и зиждился на этом принципе. Только выбирались уже не те деревья, что вдоль дороги, а сады в стороночке. А были там просто таки черешневые не то что рощи, а леса.
Особо шустрые командиры брали бойцов, заезжали за ящиками в эту самую “JEDNOTY” и работали на чешскую потребкооперацию. Условие было простое, чтобы не залететь – там ешь от пуза и собирай. И удовольствие и заработок. Треть полученного доставалось старшему – за риск и прочие хлопоты, две трети шли бойцам. Все были довольны. И что самое интересное, не помню, чтобы хоть раз кого-то из командиров вложили по этому вопросу.
Вот такие черешневые истории.
Ну и коли зашёл разговор про радости и развлечения, то надо упомянуть ещё одно событие, которое случалось регулярно. Происходило оно, это событие, вернее сказать – мероприятие, всегда в воскресенье или в другой выходной день, который случался на праздники.

Спортивный праздник.

Или военно-спортивный. Это как угодно. Это мероприятие старались приурочить к какому-нибудь празднику, событию или просто к выходному дню. Выглядело это так.
После завтрака, батальон строили на плацу и, поздравляли личный состав с этим событием или праздником, сопровождая конечно это торжественной речью и напутствием. Потом было прохождение торжественным маршем, потом прохождение с песней. Это был как бы первый этап мероприятия. Или первый конкурс. Пока то, да сё – два часа долой.



Потом роты расходились по этапам. У нас, их, этапов этих, было четыре, по числу рот. Первый – кросс три километра. Старт у ворот батальона, потом полтора километра по технической дороге, что шла в лесочке параллельно взлётке. И бегом, выполняя норматив. И перевыполняя его в честь праздника. Т.е. просто забег на время. Кто быстрее – тот и лучше.
Второй – спортивный городок. Та часть, где были снаряды. Перекладина и брусья. Те же самые упражнения, что и обычно. Просто соревнования, понимаете?
Третий этап – полоса препятствия. Тут без особых комментариев. Всем всё известно. Бегом, кругом, через окна, брёвна, барьеры, ямы и канавы. Нагруженные, как водится, по полной программе. С командой «Газы!» и прочими радостями стандартного, а иногда и изощрённого, процесса преодоления полосы препятствий. Соревнования такие, понимаете?
Четвёртый – рукоход. Все помнят, наверное, длинную горизонтальную лестницу, которая шла то под углом вверх, то опускалась вниз. Вот … тоже на время, тоже соревнования.
Ну и внезачётные – гиревой спорт и прочая.
Иногда к этим этапам добавлялись, т.е. они разбавлялись элементами строевой подготовки, ЗОМП, однажды даже стреляли … из мелкашки.
Вот пока бегаешь, прыгаешь, празднуешь, одним словом, полдня и пролетает.
Обед.
После обеда … думаете, наступает время отдыха.
Не угадали. Соревнования продолжаются.
Теперь по специальности. Идём в классы. Принимаем радиограммы и сдаем нормативы по технической подготовке. Водители в это время устраняют «неисправности» в двигателях автомобилей, движках питания и т.п.
Потом викторина, или как хотите – назовите, по уставам Вооружённых Сил и политической подготовке. За час до ужина, подготовка к построению для подведения итогов.
Подвели, объявили победителя. Чаще всего победившему подразделению вручали диплом, реже торт или пирог.
Опять торжественный марш и с плаца на ужин. После ужина кино.
Дальше отбой.
Т.е. весь день на ногах, весь день, как белка в колесе. Плюс раздражённый командный состав. У них ведь тоже выходной пропал. А если учесть, что выходной этот был, чисто календарно, один, то и настроение у наших командиров было тоже «праздничное», что сказывалось на нас очень даже заметно и в полной мере.
Таких «выходных» и врагу не пожелаешь. Но были они регулярно. С разными вариациями, но неуклонно и постоянно повторяющиеся.

ПХД (парко-хозяйственный день)

Это значит, суббота. Если по-другому. Утро начиналось с вытряхивания постелей. Как говорил наш старшина, «трусить кровати». Это вместо физзарядки. Постель скатывалась в рулон. Вся. Матрас и прочее. Так как суббота – банный день, то менялось бельё. Постельное. Оно собиралось и уносилось на замену. Пока часть из нас вытряхивала матрасы, одеяла и подушки, вторая часть перетягивала сетки коек, подматрасники и подтягивала вещмешки. Кровати имели уже приличный стаж службы и сетки здорово провисали. Вот мы и подгибали крючки и подтягивали ослабшие пружины. Это помогало. Сетки провисали не так сильно.
Вещмешки висели на лямках под кроватями, тоже на таких, специально изготовленных, крючках, которые тоже надо было подтягивать, чтобы мешки не лежали на полу.
Поэтом тем, кто вытряхивал кровати, надо было выколотить по два комплекта, как и тем, кто тянул – перетягивал, тоже надо было выполнить двойную норму. Сами понимаете, что старослужащие только обозначают озабоченность в эти часы, и молодым приходится делать не вдвое, а вчетверо.



Матрацы выбивались палками. На спортгородке обычно. Развешивали их на перекладинах и брусьях и выколачивали.
Одеяла иногда рвались. Их вытряхивали попарно. Брали каждый со своей стороны и трясли. Ну вот, одеяла были уже не новые и иногда от излишнего усердия, проявленного при действии, они рвались поперёк. Штопать приходилось.
Незыблемое правило - чистота и порядок в казарме поддерживалась идеальная. Ежедневная влажная уборка, и не по разу в день проводилась неукоснительно, но пыли почему-то за неделю всё равно накапливалось немало.
Потом мы заправляли кровати свежим и чистым, принесенным каптёром с помощниками бельём.
Примерно раз в месяц-полтора, проводилась процедура уже описанная. Чистка, мойка и натирка свежей мастикой деревянных полов. Конечно, тут было легче, чем в учебке. Потому что полов было всё-таки меньше, хотя и нас тоже было не так много. Поэтому всё-таки развлечение это было того же плана.
После завтрака ПХД перемещался в парк и на территорию. Кто-то шел обслуживать технику, а кто-то выполнять хозяйственные работы. Хватало всем.
После обеда была баня. Это было здорово. Очень, знаете, приятно помыться горячей водой и переодеться в чистое бельё, тем более, что случалось это всего раз в неделю.
Когда в батальоне открыли свою баню, то и попариться удавалось. Вообще говоря, баня была, как мы говорили, практически «цивильная», что являлось высшей оценкой того или иного явления. Сигаретка там «цивильная» или «цивильно покушали» и становилось понятно, круче, говоря современным языком, быть не может.
А после ужина кино. И в воскресенье подъём на час позже.

Учения

Строго говоря, батальон ни разу, ни на какие учения в общепринятом смысле этого слова, не выезжал. Видимо играла роль специфика части. Т.е. выезды были, но называлось это тактико-специальное занятие в составе батальона. Для простоты и в силу принятой терминологии будем называть такие выезды – учения.
Выезд на любые учения в составе батальона или роты сопровождался некоторыми мероприятиями общего характера.
Мероприятия эти уже описывались. Подъём по тревоге, погрузка, построение колонн, выезд в запасной район. Там развёртывали станции, работали сутки, максимум двое, сворачивались и возвращались в гарнизон.
У меня от всех подготовительных действий осталась только память от жуткой беготни и боль в вывернутых суставах пальцев от ящиков с боеприпасами. И что интересно, на наши предложения, сделать какие-то колёсики, или хотя бы что-то типа носилок, на худой конец приварить к этому сундуку ещё две ручки и тащить его вчетвером, следовал ответ старшины «не положено». Вообщем из серии: «Солдат должен стойко и мужественно переносить все тяготы и лишения…»

Лирическое отступление
ДЕДОВЩИНА, КАК НОРМА АРМЕЙСКОЙ ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ

Вот ведь парадокс или вернее подтверждение обычному принципу и закону, если хотите, армейской жизни. «Солдат должен стойко и мужественно переносить все тяготы и лишения воинской службы». А три четверти этих тягот создавалось искусственно. И не важно, для кого, в данном случае. Потому что все, абсолютно все категории военнослужащих проходили через казарму. Казарма, в данном случае, не является понятием некоего жилого помещения. Это более широкое понятие. Т.е. некий период службы, когда военный находится внизу иерархической военной лестницы. И имя ему – солдат, курсант или как-то ещё. Но состояние именно солдатское, в абсолютном смысле этого слова.
И даже офицеры возвращаются, время от времени в это состояние.
Это бывает, например, когда часть выезжает на учения. Там офицер живёт рядом со своими солдатами. И пусть присутствуют некоторые привилегии в виде отдельной палатки или командирского Пункта Хозяйственного Довольствия, кухни проще говоря, но в общем смысле взводный, например, перемещается в состояние очень близкое к солдатскому, а командиры степеней выше, всё равно теряют своё привилегированное, по отношению, к личному составу состояние. Т.е. все встают на одну землю и служат, так сказать, уже действительно вместе.
Другого плана событие происходит, когда офицер поступает учиться. Не важно, на курсы ли высшие или тем более в академию. Там, пусть даже это уже старший офицер и с должности приехал немаленькой, происходит метаморфоза более суровая. Там офицер снова превращался в курсанта. И если за воротами академии, на улице, он всё же был старшим офицером, то тем веселее было внутри академии снова становиться в положение, повторюсь курсанта-первогодка. Ибо все хозяйственные и прочие работы выполняются силами слушателей. И нет в академии военнослужащих более бесправных и тихих, чем слушатели.
Попробуй, возмутись. Окажешься в войсках мигом. И хорошо, если ещё на прежней должности. Но запись в личном деле типа «… отчислен по причине личной недисциплинированности …» поставит крест на дальнейшей карьере, или, как минимум, сильно усложнит её развитие. Поэтому любой военнослужащий, исключая разве солдат срочной службы, постоянного состава академии стоял на ступень выше офицера -слушателя.
О дедовщине в среде срочнослужащих я уже говорил, хотя и пережить то мне особо ничего такого и не пришлось. Слава Богу. Сначала учебка, потом вполне благополучная часть. Были, конечно, всякие мелочи. С пехотой, например, и сравнивать нельзя. Видимо контингент был покультурней, что ли? Хотя встречались индивидуумы, но об этом уже было. А с другой стороны - что называть «дедовщиной»? А потом понятия «дедовщина» и «неуставные взаимоотношения» всё-таки следует разделять.
Вот, скажем, были две такие «игры».
«ДЕМБЕЛЬ В ОПАСНОСТИ» … все молодые, услышав этот крик-призыв, кидались к стенам и изображали подпорки, чтобы стены, значит, не упали.
«ДЕМБЕЛЬСКИЙ ПОЕЗД» … Две соседние койки изображают купе. На койках
разваливаются дембеля. На тумбочке бутылка и кружки. Под койками молодые воины изображают качку вагона и стук колёс. Со стороны тумбочки, т.е. от «окна» купе кто-то размахивая полотенцем, обозначает ветерок из окна. Ещё двое, весной размахивают ветками с первыми листочками, или осенью голыми, эффект движения вагона значит, создают. Кто-то объявляет, подражая вокзальному репродуктору, что, мол, специальный поезд «ДЕМБЕЛЬ – 77», например, отправляется по экспресс маршруту: Градчаны - … конечной станцией была, сами понимаете, какая. В зависимости от места жительства лежащих на койке.



А ещё прогоняли зиму для увольняемых весной и соответственно лето для осенников. Происходило это за пять минут до полуночи в последний день февраля или августа.
Что это? Издевательства над молодыми или традиции прикольные. Не могу судить, ибо было дело, и сам участвовал, когда «постарел».
Конечно некоторые другие развлечения старослужащих типа «ночного вождения» или «уговоров выключатели» носили оттенок некоего издевательства, но, тем не менее, ни вреда, ни боли никому не приносили. Скорее злой и не очень умный юмор. Но! Казарма, господа.
Другое дело - отношения в командирской среде.
«Дедовщина» среди офицеров и прапорщиков имела место, но была другого рода. Например – молодой, только закончивший училище, или только пришедший по замене в Группу, офицер считался, что называется «салагой». Все дежурства или повинность ответственного по подразделению в праздничные дни или выходные были его. Потом, по прошествии времени его сменяли другие в этом качестве. Но после замены, по прибытии в другую часть история повторялась. Как это не смешно. Конечно, были нюансы, связанные с должностью и званием, но среди равных какое-то время также такой офицер был «молодой».
А в общей массе командиры были такие же пацаны, как и срочники. И прикалывались и «шалили» и т.д.
Особой статьей гарнизонной жизни вообще и отношений среди офицеров был такой нюанс.
Есть несколько принципов, по которым строятся отношения в СА. Или, если хотите, принципы строительства. Один из них – принцип «курятника». Нагадь на нижнего, клюнь ближнего, а нагадили на тебя – не кудахтай. Был еще принцип «леса» - все дубы и все шумят. Признание стопроцентным дубом – веточки в петлицы. Или, главный в «лесу» - лесник. Были ещё и другие, но подзабыл.
Немало людей, среди командиров строили свои отношения на этих принципах. Особенно те, кто усиленно делал карьеру. И подсиживали, и подставляли, и свои грехи перекладывали на других, лишь бы самим выглядеть белыми и пушистыми. Некоторые из тех, кто был такой изворотливый и не гнушался подобными методами и принципами и генералами стали. А многие талантливые и честные офицеры закончили карьеру максимум батальонными командирами, в лучшем случае. Хотя имели потенциал комдивов и выше.
Так что имели место в нашей военной жизни и бестолковость, и… а объяснение этому простое. И имя ему равнодушие. Основой был принцип – я, в своё время, жил вот так и даже хуже, так что же я буду, понимаешь…. Из этого всё и росло.

В поле всё было «по-взрослому». Первым делом батальон развёртывался поротно в боевые порядки. Имитировали, конечно. Потому что разнос между станциями помех, если реально, должен был составлять километры, чтобы друг другу не мешать, а нас строили в линеечку, как на показе техники. Узлы обнаружения и прослушки стояли в десятке метров от станции помех. И всё это работало в одном диапазоне. Ну, чего мы могли услышать, если рядом включалось высокое на глушилке. Но определённый смысл в таких выездах конечно был. Ведь средства выполнения задач были мобильные, и мы должны были уметь и станции развернуть и капонир выкопать и замаскироваться и прочая … прочая. А реальная работа происходила, когда мы выезжали для выполнения реальных задач на войсковые учения. То есть гадили потихоньку коллегам военным, когда они в поте лица повышали свою боевую подготовку в условиях приближенных к боевым.
Только однажды произошло событие из ряда вон выходящее.

Настоящие шпионы …

Место, которое называли «запасной район» как-то особо не охранялось. Было это куском обычного поля, лесок небольшой. Видимо арендовалось оно как воинский полигон, а может, просто был неиспользуемый пустырь, трудно сказать. Но не было ни колючки, ни какой другой ограды. Разве что окружал это поле неглубокий ров, или дренажная канава по-другому.
И вот, приехали мы, встали на поле, развернулись, запустили смены в работу, остальные занялись на опушке леса разбивкой лагеря, кухня дымит, одним словом повседневная полевая суета.
В стороночке, на пригорке встала машина ПРТК. Эта маленькая машинка, «таблетка», УАЗ 452 была способна создать очень много головной боли на поле «брани». А если уж брали «большую», на базе ГАЗ-66, то тут вообще доставалось, но не супостату. Своим. Ибо задачей было выявление всевозможных нарушений правил и дисциплины связи.
Пару слов о самой структуре. Почему? Это деталь необходима, в свете последующих событий.
Это была отдельная часть. Командир – старлей, начальник станции – прапорщик, оператор и два водителя – вот и вся часть. Инструктировал их перед выездом всегда начальник штаба Группы. В наше время это был генерал-лейтенант Кожбахтеев. Полномочия определялись всегда самые
широкие. Доступ в машину, и вообще на позиции ПРТК был не просто ограничен, а вообще запрещён. Только пять человек в Группе имели право подойти близко, не говоря уж о том, чтобы войти в кунг.
Охрану позиции осуществлял вооруженный (автомат с боевыми патронами) часовой, а у всего личного состава имелись ещё и пистолеты со снаряженными обоймами. А как вы хотели. В машине всегда был набор кодировочных таблиц по частотам и позывным. Ведь задачи то им ставились, бывало и на ходу, ну вот и, чтобы всё под рукой было. Одним словом с одной стороны хорошо, что никто не лезет, а с другой ответственность нешуточная.
Итак «воюем». И тут появляется на поле новый персонаж. Серого цвета легковушка. И начинает довольно шустро шнырять между нашими машинами. Стекла в салоне опущены и явно видно, что снимают пассажиры в три объектива фотокинорепортаж о нашей интересной и насыщенной боевой учёбе. После некоторого замешательства, в погоню за злоумышленником кинулся в командирском УАЗике особист.
К этому увлекательному занятию присоединились, потрясая автоматами, и несколько водителей, но пешком. Ребята в машине были прекрасно осведомлены, что патронов у солдатиков нету и, чтобы никого не травмировать, лавировали между ними. Машина их была, конечно, полноприводной и, по-моему, оборудована реверсом. Потому как вытворяли они такие циркуляции и скачки, какие без наличия этих устройств были невозможны. На поле развернулось просто родео. Азарт охватил всех нешуточный. Потому что все бойцы прекрасно понимали, что вот он отпуск, один шаг всего. И каждому, конечно хотелось. Но профессионалы есть профессионалы. Покружив по полю и полавировав между наших машин, довольно изящно уворачиваясь от УАЗика и бестолково мечущегося личного состава, автомобиль шпиён рванул к выезду на дорогу.
Я наблюдал эту катавасию от машины ПРТК, ибо был придан со своим узлом для обеспечения. Мы, конечно, высыпали из машины и с интересом смотрели это шоу.
Позицию охранял Лёха. Водитель ПРТК. Единственный автомат со снаряженным «по-боевому» магазином был у него. И вот шпиёнская машина приближается к нам, потому что выезд на дорогу был только в одном месте. И так случилось, что находился он в десяти метрах от «нашего» бугорка. Поле то было обнесено, как уже говорилось, дренажным рвов. Ров этот представлял собой канаву шириной метра полтора и глубиной



что-то около метра. Перескочить его легковушка не могла, вот и полетели ребята к выезду. Там труба лежала и плиты поверху.
Лёха, приговаривая что-то типа «уйдут ведь, гады», спокойно так снимает с плеча автомат, передёргивает затвор и оперевшись о крыло ЗиЛа, на котором была смонтирована моя аппаратная, попросив нас: «отойдите пацаны, не дай Бог, кого задену», начинает короткими очередями садить прямо по супостату. Причём, не озабочиваясь прицелом по колёсам или по мотору. На моих глазах образовались отверстия от пуль на боковых стенках легковушки. Мы онемели и обездвижили. Командир просто впал в столбняк. Пока пришли в себя, рожок у Лёхи опустел и он уже потянулся к подсумку за другим, но в этот момент машинка остановилась и её тут же нагнал и заблокировал УАЗик с особистом. Видно стало пассажирам понятно, что шутки кончились, а может Лёха повредил в ней чего.
Что там было, кто там и чего нам конечно не сказали. Тут же выставили оцепление, машину вместе с пассажирами накрыли брезентом, близко никого не подпустили. Единственно, что было замечено, это резкое и жёсткое изъятие фотоаппаратов и кинокамеры. Меньше чем через полчаса уже прилетел вертолёт. Мы даже так и не узнали, повредило ли там кого, или все целы остались. УАЗик перекрыл картину, а водитель хранил просто гробовое молчание и не поддавался ни на какие расспросы. Оцепляли место офицеры, которые тоже ничего так и не сказали. Лёха получил десять суток отпуска и даже был разговор, что наградят его медалью, но не наградили. Наверное, посчитали, что хватит и отпуска.
Вот такие шпионские страсти.
Но, если говорить о выполнении реальной боевой задачи, то тут уже «в поле» мы работали отдельными опергруппами.
Чаще всего, а вернее постоянно, выполнял такую задачу ПРТК. Мне повезло участвовать в их мероприятиях. Мой узел, как я уже сказал, роль играл вспомогательную. Мы просто прослушивали диапазон и иногда писали что-то на частотах, нам указанных. Но стояли всегда рядом и вроде тоже как были ПРТК.

Выезд отдельными опергруппами

Вы знаете, что такое выезд на учения?
Нет, не тот, когда «… гремя огнём, сверкая блеском стали…», вернее высекая гусеницами искры из булыжных мостовых маленьких чешских городов, наши танковые колонны выдвигались из полковых парков к местам погрузки, дабы следовать на полигоны для разминки катков и прочистки стволов. Хотя и такое вполне себе нередко бывало.
Мы зачастую выезжали на учения к тем же танкистам тихо и без помпы. Они учились своим методам войны, а мы своим. Встанем где-нибудь на опушечке лесной, с краюшку полигона, выставим свои антенны и тарахтим «дрынчиками». Изображаем, вернее из всех сил прикидываемся, просто связистами. И вполне ведь удавалось. Главное не перепутать и опознавательные знаки правильно нарисовать на машинах. Полосы там какие-нибудь или круги. Не любили нас сведущие люди. И условно свои и условно несвои. Потому что гадили, бывало, мы и тем и другим. РадиоЭлектронное Противодействие (как мы тогда назывались) ведь всегда жизнь усложняет. Но не любить нас можно было только издалека. Близко-то мы к себе и не подпускали, да и не лез никто особо, если честно. А потом народ в то время, да, наверное, и сейчас, весьма безалаберный был. Ну, стоят себе связисты и стоят. Причем свои связисты. Т.е. условно свои, т.е. не условно противник. А то, что часовые не подпускают, значит, узел связи этот вышестоящего штаба или посредников. Зря мы, что ли на антенны своих УАЗиков флажки белые цепляли. Руководство учений, значит. Ну как минимум посредники. Вот и не приставал никто. Хотя стоило.
Выезды такого рода случались довольно нечасто. Но если уж случались, то попасть в опергруппу стремились все. Причина была весьма простой.
Самым желанным поощрением для воина был краткосрочный отпуск. Планово, в отпуск, можно было поехать только при соблюдении некоторых условий.
Первое. Надо было попасть в квоту. В батальоне было человек триста. Т.е. каждый призыв составлял от семидесяти до ста человек. Реально отпуска объявлялись по результатам периода. Шансы были только у тех, кто отслужил три периода и переходил в четвёртый. Ибо после отпуска солдат, как правило, интерес к службе утрачивал. Потому как он потолка достиг, и рассчитывать на какие-то дополнительные витамины было нечего. Увольнение, в то время, проходило планово, отправляли группами по местам призыва и можно было совершенному раздолбаю уехать в первых рядах, а отличнику и очкогрёбу, стёршему язык о командирские подошвы самым последним. Поэтому отцы-командиры и отпускали счастливчиков только в течение первой половины четвёртого периода. И квота составляла максимум десять процентов. Т.е. от семи до десяти человек.
Второе. Обязательным условием было получение второго класса уже на третий период, а в начале четвёртого боец должен был сдать нормативы на первый. Присваивали первый класс крайне редко. Потому как за классность, за единичку, мы срочники получали ежемесячно дополнительно сто крон на месте и десять рублей в Союзе. Поэтому единичка появлялась на груди только перед дембелем. Вот поэтому и на второй класс было сложно сдать, ибо за второй платили соответственно пятьдесят и пять.
Третье. Для того чтобы отпуск был объявлен, боец не должен был иметь никаких дисциплинарных взысканий, что было, сами понимаете. Но, даже имея «в кармане» уже объявленный отпуск можно было и пролететь. Примеры я уже приводил.
А в составе опергруппы можно было получить отпуск из рук командования Группы. Потому как батальон у нас был Группового подчинения и, если опергруппа, отрабатывала на отлично, то хоть один отпуск, но объявлялся.
Ну и конечно уехать из батальона на неделю, или даже на десять дней было мечтой каждого. До полигонов, где проводили учения такого рода, было далеко, надо было проехать через пол страны. Шли маленькой колонной, и можно было договориться со старшим, и остановиться где-нибудь в городке для того, чтобы прикупить что-то на дембель. А также попытаться толкнуть чехам часы или приёмничек, привезенный кем-нибудь из командиров или земляков из отпуска. Т.е. подкопить крон для приобретения дембельских товаров. Какое никакое, а разнообразие.
Что мы на этих учениях делали? Да пакости разнообразные. Прослушивали частоты, на которых шёл войсковой радиообмен. Записывали переговоры, а потом при разборе НШ Группы раздавал «подарки» командирам, нарушившим правила радиообмена и радиодисциплину. Помехи ставили в этих радиосетях. Приучали, вообщем, чтобы «как в бою».
Был случай такой, показательный. С помощью алюминиевой расчёски и УКВ радиостанции завели мы колонну танкового батальона прямиком на недостроенную дорогу, которая шла через болото. И т.о. вывели его, батальон, из строя.
Получив такую команду от НШ, мы вышли на связную частоту батальона. И изменили, от имени командира полка, маршрут движения. Т.к. наша станция была гораздо мощнее, чем те, которые были в полку и в батальоне, комбат нас услышал хорошо, а передачу полковой станции мы забили. Обычной расчёской по гарнитуре, радиостанции включенной на передачу. В эфире треск и только иногда наши команды типа «ускорить движение». Ну, и рванул батальон в другую сторону.



Дело вот в чём. Во-первых, комбат должен был запросить пароль при получении по радио такого рода указания. Во-вторых, если вдруг произошло нарушение связи, то должен был осуществиться переход на запасную частоту, а на запасной, по условиям игры мы уже не имели права вмешиваться. А тот в ответ только проорал что-то типа «Есть, тащ, первый!!!» и погнал. Дорога эта шла между двух болот и была недостроена. Вот, когда танки упёрлись в тупик, мы, услышав вопль комбата о том, что он «приехал», перестали вмешиваться и только слушали и записывали.
На разборе НШ Группы назвал нас «истребителями танков» и… Леньке отпуск, как начальнику станции, а нам ценные подарки. Где-то книжка на полке стоит про танкистов почему-то. Вот такие ценные подарки мы получали тогда.

Полевые пикники, или про еду в полевых условиях

Итак, чаще всего мы выполняли свои задачи в составе отдельной оперативной группы. А раз группа отдельная, хотя и оперативная, то ПХД ей не положено.
ПХД – это пункт хозяйственного довольствия. Хотя и называется длинно, но на дело это кухня полевая с запасом продуктов и повар. И пища тогда значит, для личного состава бывает горячая и даже регулярно приготовляемая.
А так как этого всего нет, то сидите, ребята, на сухпае. Оно ничего, если суток двое – трое. А если идёт, допустим, подготовка к дивизионным учениям, или даже полковым, но с боевой стрельбой? То дней десять удовольствия обеспечено. Нет, реально удовольствия. Потому что, особенно если лето, в поле - это всё-таки не казарма. Ни распорядка тебе, ни надзора особого. А если еще, какой-никакой прудишко - озерцо рядом, то вообще прелестно. Это с одной стороны.
А с другой - от этих самых сухпаев и чая на третьи сутки уже хочется плакать. Ведь это только в первый день вроде разнообразия и отвлечения от привычного и однообразного рациона гарнизонной столовой.
На второй ещё терпимо. Ну и конечно картошка умыкнутая с продсклада варится или печётся. Тоже почти деликатес.
А вот на третий уже хочется горяченького чего похлебать.
Ну а так как в поле надзор, как было уже замечено, за личным составом, как ни крути, ослабевает, то народ, от смен свободный начинает «соображать». Обострение солдатской «сообразительности» это, в принципе, весьма взрывоопасно. Потому что то, что «соображается» практически всегда носит или совершенно или полу…, но криминальный характер. С командирской точки зрения на нарушение безобразий. И оканчивается всегда точечным резким ЧП, сродни взрыва. Это если конечно поймают. Взрыв этот накрывает не только замешанный в его подготовку и исполнение личный состав, но и командиров, которые были призваны его, ЧП это, ну никак не допустить.
Но это так, лирика, или для информации, если угодно.
Итак, к вопросу питания личного состава в полевых условиях и когда кухни нет, а горяченького уже хочется.
Можно было примазаться к какому-нибудь близко расположенному большому воинскому формированию, имеющему свой ПХД. Знаете, не отказывали. Делились кашей и горячей водой. Ну, хлеба могли подкинуть. Сами понимаете, нормы. На каши этой не всегда хотелось. Поэтому приходилось крутиться.
Вот и крутились.
Процесс усложнялся отсутствием, какого бы то ни было инвентаря. Мы, конечно, бывало, экспроприировали в столовой, чаще всего, бачки, в которых пищу раздавали на столы, но почему-то командиры наши этого не одобряли и периодически всё это изымали и выбрасывали. С нашей точки зрения это было и непонятно и бессмысленно. Ибо в полевых условиях, что бы мы ни готовили, всегда с командованием делились, потому, как и офицеры наши также на сухпаях сидели.
Но всё равно. Голь на выдумки хитра. В дело шли вставки от термосов (отмывать их, правда, мука была), листы железа, найденные на полигоне и т.п. подручные средства. Даже имелась сапёрная лопата, вычищенная от наличия краски до блеска. Использовали её вместо сковородки. Жарили на ней, например, котлеты. Да-да, котлеты. Бралась банка тушёнки, размачивались сухари или галеты их сухпая и делалось что-то типа фарша. И ничего себе котлетки выходили.
А вообще-то меню было самое, конечно, простое и незамысловатое.
Что шло, а вернее не шло никогда в дело.
Казалось бы лес. Значит что?
Но!
У нас был жёсткий уговор. Грибы мы никак не собирали и не использовали. Хотя и хотелось и росло их в избытке, но был случай – ребята потравились. Поэтому договорились даже и не пытаться. Чтобы соблазна не возникало.
Ну, а например, кисели ягодные варили, если уже сезон черники или какой другой ягоды наступал. Вместо крахмала раздавим-разотрём несколько картофелин и ягоды с водой.
Если удавалось запастись мукой перед выездом, то изобретали что-то типа оладьев.
Случалось поймать какую-нибудь живность. Зайцев и фазанов водилось в изобилии, но, во-первых, их сначала надо было…, живьём-то готовить не станешь, а во-вторых, кроме соли специй никаких не было. Но, тем не менее, если в команде находился кто-то умелый, то случалось бульончика похлебать или в глине, скажем, запечённого представителя дикой лесной или полевой фауны погрызть.
Промысел этот, с точки зрения, чешских охранителей природы был строго запрещён. А они всегда брали на контроль наши такие расположения, хотя и полигон. Поэтому отходы, шкурки там или перья всегда закапывались и места этих захоронений тщательно маскировались. Под машинами обычно устраивали мы такие закладки. К машинам то мы посторонних не подпускали. Но представьте себе. После нашего отъезда, инспектора всё равно обследовали места наших стоянок, и коли находились следы, так сказать, правонарушения и браконьерства, то не ленились они откапывать и командованию предоставлять. Бывало и нарывались. Отсюда и масляно – мазутно - бензиновые пятна, которые мы оставляли. А что делать? У них же собаки повсеместно имелись.
Ну, как было уже замечено, а если рядом оказывался водоём, то с помощью маскировочной сети добывалась рыбка. Обычно готовилась уха. Но, если в сеть заплывала рыбка покрупнее, то и запекали, бывало. Крупной рыбой, как правило, был карп. Так что обмажешь его глиной…. Осетрина, практически получалась.
Или, например, печеная сахарная свекла, произраставшая на полях Чехии в изобилии. А то и просто брюква. Практически шоколад с мармеладом получался.
Но чаще всего мутили что-нибудь из пайковых консервов.
Например, рыбный суп из кильки в томате или даже скумбрии в масле. Но это настолько элементарно, что и рассказывать-то нечего.
Всякие там макароны или картошка, если удавалось ими разжиться, с колбасным фаршем или теми же рыбными консервами тоже особого внимания не заслуживают.
Но вот было однажды изобретено не просто так себе питательное горячее месиво, а ПЛОВ.
Нашёлся среди нас один, кто, в принципе, имел представление как его готовить и предложил попробовать. Поскольку из сухпаев для этого блюда, согласно предложенной технологии, понадобились только консервированные каши – рис с мясом и перловка тоже с мясом, то мы легко согласились рискнуть. И хотя рисовых консервов было жалко – всё же они даже в холодном виде были вполне съедобны, но какой же плов без риса. А перловку решили использовать, поскольку её практически не ели и запас скопился.
Что для плова надо было? Лук мы нашли. Несколько головок в запасах оказалось. Маслом подсолнечным разжились у соседей, не особая ценность. Со специями совсем было никак. Соль и красный перец. Ну, пару горсточек костяники собрали. Это ягодка такая кисленькая. Чем не барбарис. Но вот чего категорически не было, так это морковки.
Но, в конце – концов, нашлась. Беспризорная попалась. Была первая половина лета. Морковка - мышиный хвостик. Два котелка, так сказать, корнеплодов обошлись оказавшемуся на свою беду недалеко от нас, чешскому огороду в большое количество на корню сгубленного урожая.
Пятилитровый алюминиевый бачок, конечно, не очень хорошая замена казану, но за неимением гербовой….
И вот процесс пошёл, раскалили масло, заложили лук, потом морковку. Соль, перец и ягодки костяники. И знаете, пошёл аромат. Ну и что, что без мяса и особых специй, но аромат был. И о чудо у нашего взводного даже головка чеснока нашлась. Правда, уже без трети, но это было всё же лучше, чем ничего.
Пришла очередь закладки содержимого из уже вскрытых банок с кашами. Мы их даже смешали и комки размяли. Народ разделился на две части. Скептики уверяли, что лучше подогреть и разложить кашу по котелкам, а потом полить получившейся подливой. Мол, так оно надёжнее будет. И вкуснее. А для наваристости в образовавшуюся в бачке кипящую смесь добавить муки, чтобы подлива погуще получилась.
Но вторая часть народа твёрдо стояла на позиции, что, мол, раз решили, то надо заканчивать.
Одним словом смесь была заложена в бачок. Из неё была изготовлена симпатичная горка и бачок накрыли крышкой.
Через полчаса томления, крышка была торжественно поднята.
Знаете, ничего вкуснее я не ел. Это было восхитительно. Нет. Честное слово. Не так уж много каждому досталось, но мнение было единодушным. Вкуснятина.
Правда «праздник живота» немного…, нет, не омрачил. Напряг. Появившийся пожилой чех с палкой. Хозяин огорода. Он был расстроен. И это было заметно. В руках у него был мешок, чем-то наполненный. Но только наполовину. Он что-то строго и недолго говорил нашему взводному Цуканычу, потом отдал ему мешок и ушёл, бурча себе что-то под нос.
Взводный нам объяснил, что дед вообщем-то хоть и возмущался, но больше высказал своё недоумение. В смысле того, что, мол, нельзя было полведра морковки попросить? Но так как он сам «был на вОйне», как чехи говорят о службе в армии, обиды не держит, хотя загубленный труд он не одобряет.



В мешке, кроме морковки, оказался ещё и приличный – килограмма на два шмат домашнего копченого окорока и две буханки хлеба.
Вечером, с ответным визитом, вооружённый канистрой бензина, к чеху отправился Юрка Л. Он был родом с Западной Украины и мог сносно объясниться по-чешски. Вернулся Юрка через два часа. Что удивительно, совершенно трезвый, но с ответными дарами. И вообще. Пока мы стояли на этой точке проблем с провиантом уже не имели. Овощи, сало, хлеб и молоко нам поставлялись регулярно. Врать не стану, не безвозмездно. В обмен шла горючка.
Но всё равно - спасибо этому старому солдату!
Но это случай был скорее исключительный. Обычно было совершенно наоборот.

Полевой торт … или что подарить сослуживцу на день рождения в полевых условиях

День рождения. Чтобы там кто ни говорил, чтобы там кто не пел – про грустный праздник и т.п. в этот день, а особенно если тебе восемнадцать – девятнадцать и ты далеко от дома и давно оттуда уехал, этого особенного хочется вдвойне. Дома то и приготовят что-то особенное и подарки – поздравления будут, повышенное вообщем внимание обеспечено.
Такое проявление внимания в Армии обычно происходило так. Выводился человек из строя, и объявлялись ему поздравления, так сказать, от всего подразделения и командования. Конечно, и подарки дарили, бывало от командования. Книжку там или ещё что немудрящее.
Традиции везде были разные. Где-то имениннику предоставляли дополнительное время для отдыха, например, после обеда. Где-то готовили пирог или придумывали ещё что-то из вкусного и сладкого.
Конечно, мы тоже старались как-то своим товарищам в этот день создать праздник.
Но много ли солдат мог? Пакетик конфет или ещё что-то из необходимого, что называется «в быту».
Случалось и по-другому. Командир и замполит могли не вспомнить о празднике. Случайно ли, или в воспитательных целях.
Но вот иногда получалось так, что день этот выпадал, когда мы находились «в поле». Не всегда что-то готовилось заранее, зачастую мы, просто не знали всех дат рождения, а виновник заранее не предупреждал, и становилось известно о таком дне именно в этот день.
Вот однажды случилось, что у кого-то из наших ребят день рождения пришёлся именно на день когда мы «воевали». Надо было как-то реагировать. И вот придумали мы сделать торт.
Была, не скрою, практически, украдена буханка белого чешского хлеба на кухне. Кто служил или бывал в Чехославакии, тот представляет себе большие вытянутые буханки чешского хлеба. В запасах оказалась банка сгущёнки. У взводного, если мне не изменяет память, нашлась маленькая баночка мёда. Ну и масла сливочного осталось в загашнике полпачки.
Хлеб был разрезан на пластины. Потом на импровизированном протвине слегка поджарен. На масле. Получились такие хрустящие поджаренные коржи.
Сгущенка, конечно, была сварена. Думаю, что подробно об этом действе рассказывать не стоит. Это каждому известно.
На нижний корж нанесли слой этой самой варёной сгущёнки. Потом опять корж. На который мы нанесли смесь из мёда и остатков сливочного масла. Потом опять корж. И остался ещё один корж. Т.е. не хватало нам начинки. Было бы это летом – не было бы вопросов. Собрали бы пару горстей каких-нибудь ягод, а была толи зима, толи ранняя весна. Помню, что были мы в шапках. А это самый верный, для Армии, способ определять время года. Если в шапках, то значит – форма одежда зимняя. И всё. Но это я отвлёкся.
И тогда зампотех наш золотой, прапорщик Ионов выдал «на гора» ещё одну банку сгущёнки. Вернее не банку, а тюбик. Чешской сгущёнки. Это, конечно, не наша – сине белая чудо – баночка, но тоже вполне себе ничего.
Содержимое тюбика пошло под верхний корж. А сверху торт был украшен кусочками сахара.
А что мы могли ещё?
Праздничная чайная «поляна» была накрыта в кунге КП. Правда, учитывая, личности нашего ротного, в то время уже Арахискин командовал, и его замполита – рьяного борца за мораль и нравственность л-та Мурчака, празднование свелось к поздравлениям, разлитию по котелкам чая и разрезанию – распределению кусков торта. После чего все удалились от КП на безопасное расстояние, чтобы всё это съесть.
А новорожденного поздравить по-человечески, как принятого, командование просто забыло. Наверное «в горячке боя».

БРАТЬЯ ПО ОРУЖИЮ

Случилось так, что решил штаб войск Варшавского Договора провести широкомасштабные учения. Название этим учениям было придумано незамысловатое, но точно что-то типа «ЩИТ», или «ДРУЖБА» … уже и не вспомню сейчас, потому, как проводились подобные мероприятия периодически, и пришлось мне участвовать в нескольких из них. И рассказ этот некоторая сублимация.
На жаргоне, который был для внутреннего употребления, подобного рода «война» частенько называлась «Балетом», «Показухой» и ещё всяко разно.
Любым учениям предшествует подготовка. Для войск Группы ничего необычного или сложного в этом явлении не было. Хлопотно конечно, но, сколько их: полковых, дивизионных и т.п. мероприятий прошло за мою службу в Группе уже и не вспомнишь сейчас. И большинство из них было с боевой стрельбой. Так что насмотрелся и на стреляющие пушки, танки, зенитные разные установки ствольные и ракетные, даже вертолёты и самолеты, а уж из автомата и сам наловчился так стрелять, что белке не белке, … но не промахнусь при случае.
И вот поехали мы обеспечивать эти учения, а вернее задолго до начала учений репетировать и готовиться.
Полигон Доупов или Либава уже не помню, потому что произойти это могло и там и там.
Приехали, встали, как водится, недалеко от КП на пригорочке, развернули станции, оборудовали позицию. Как? Ну, песочком посыпали, где надо, веточек навтыкали, сети маскировочные натянули – не для маскировки, для красоты. Потому как какая маскировка в районе размещения руководства? Тут надо, чтобы было всё ровно, по линеечке и красиво.
Определились с местниками, набрали коды, нарисовали таблицы. Командир составил план, его, как водится, разругали, но на всякий случай утвердили. Пообещали из штаба руководителя учений выдать свой, но, забегая вперед – скажу, потом, как водится, забыли и действовали мы по своему, т.е. безо всякого плана. Писали сразу всех, кого можно. Подготовили два варианта для разбора. Разгромный и приличный. Отдали шефу оба. Ни один при заслушивании не прозвучал. Наверное, потому что неполитично было на том разборе кого-то ругать. Там же представители приглашённые были, и не только от стран ВД, но и супостатные, а потом - мы всех кто дерзнул, победили, и всё закончилось хорошо.
Я тут про другое хочу рассказать.

Иностранный полевой быт.

В отличие от нашего стандарта организации полевого лагеря….
Тут два слова будет уместно сказать о нашем стандарте. Это палатка на отделение, т.е. такой квадратный шатёр из грубого брезента. Устанавливаются сначала деревянные щиты квадратом, потом сверху натягивается шатрообразная палатка. В зимнее время в ней может присутствовать, а может, и нет – буржуйка. Если лагерь обустраивается на долгое время, то возможна установка коек или дощатых нар внутри. Если нет – рубился лапник и уже на нём - вещмешочек под голову, или как у Александра Трифоновича:
…Взял шинель да, по присловью,
Смастерил себе постель,
Что под низ, и в изголовье,
И наверх, - и все – шинель
Эх, суконная, казенная,
Военная шинель, -
У костра в лесу прожженная,
Отменная шинель…
А дальше, были возможны варианты. Но, как правило, без особых придумок. Всё по уставу. Грибок дневального, ровный ряд палаток. Песчаная дорожка с бордюром из побеленных камушков. Обязательная палатка с вывеской «Ленинская комната». Там дощатый пол, столы и табуретки. Подшивки газет, стенды с портретами членов Политбюро и… короче походная ленкомната, или полевая ленкомната, чего там особо рассказывать.
Это у нас.
Я наблюдал бытовые полевые условия у чехов и немцев. У них отличия были только в деталях. В основном же было так.
Палатки на четыре человека. Лёгкие, нейлоновые. Двойные стенки, а внутри что-то типа синтепона. И летом не жарко, и зимой не холодно. Имелся ещё и наружный дополнительный полог, чтобы палатка стояла как бы в тени.
Одним словом нормальная импортная, достаточно дорогая, каркасная туристическая палатка. Правда, защитного цвета. Внутри четыре раскладные кровати типа раскладушек, обязательный надувной матрас и спальник с вкладышем на каждой. Подвесной фонарь, который помимо дежурного режима даёт и вполне нормальный свет, а ещё выполняет функцию отпугивания комаров и прочей летающей нечисти. Палатки устанавливались таким образом, чтобы…. В походы ходили?
Вот так братья по оружию и ставили свои палатки. Чтобы не задувало, не заливало и т.д. И никаких дорожек, ранжиров и прочего. И уж не видел я у них никаких походных ленкомнат. Вот регулярно кинофильмы по вечерам они смотрели. Мы нет. Только один раз приехала передвижка из штаба корпуса. Натянули экран, рассадили бойцов на траве, включили движок, который своим тарахтением заглушал хрипящие динамики, и показали две части какого-то революционно-патриотического фильма. Потом в движке кончился бензин, вот вообщем и всё кино.
У братьев было по-другому. Братья рассаживались на табуреточки складные, движка их слышно не было вообще, а звук от их кино долетал и до нас. И была в этом звуке и музыка весёлая и женский смех и даже, страшно подумать, звуки поцелуев и учащённое дыхание. Наши попытки (в общем смысле для советских военнослужащих) посетить их культпросвет мероприятия пресекались жесточайшим образом.
Почему? Да всё очень просто. В самом начале этого «Балета» была сформирована, от какого-то нашего полка сводная рота, в которую вошли только комсомольские секретари, агитаторы и прочие активисты. И по приглашению братьев пошли ребята к ним в кино. Туда пошли, а оттуда приползли, несмотря на повышенную партийно - комсомольскую сознательность отправленных по приглашению кинозрителей. Потому что разрешалось братьям нашим по оружию употребление пива по вечерам. Ну а они ребята не жадные – поделились с нашими.



Так эти орёлики не только сами нагрузились по самое некуда, да ещё все фляги свои пивом наполнили и друзьям притащили. И никакая сознательность не помогла. Т.е. помогла, но обратилась, практически, в полную бессознательность.
А про кино замечу слегка. Братья потом стали натягивать экран так, чтобы обратной стороной он в нашу сторону был обращён. И пока полит наши труженики этого не заметили, то и нам ихнего кина немного досталось.
Стоит также остановиться на описании приёма пищи.
Помните наши котелки? Во-во. Большая крашеная алюминиевая ёмкость с невысокой крышкой. Если обед – то, первое наливалось в большую, второе накладывали в эту крышку. Пайка хлеба в зубы. За чаем там, или компотом потом подходили. Затем боец усаживался на травку и кушал. Первое ложкой было, извините, выхлебать сложно, второе проще. Пока кушали первое, второе стояло радом и остывало себе потихоньку.
У братьев было опять же по-другому. Их котелок состоял из трёх частей. Одна ёмкость повыше, вторая пониже и крышка. Всё это скреплялось боковыми пружинами и имело ручку-дужку. Т.е. кастрюльки, после наполнения составлялись и накрывались крышкой. Расставлялись легкие сборные высокие столы, Ребята вставали за эти столы, на которых уже был разложен хлеб, и стояли даже солонки всякие. Люди спокойно кушали и уходили отдыхать. Мелочь, но приятно.
Почему у нас не было так же? Не знаю, но подозреваю, делалось это для повышения моральной стойкости и укрепления духа. Что впрочем, имело место быть.



Боевая подготовка

Вот тут братья были слабее в коленках. В полном смысле этого слова. Вялые они, какие-то были и невразумительные. Но пара интересных моментов была отмечена.
Стрельбы. Скажем упражнение, которое выполняет любой боец. Три мишени: ростовая, поясная, пулемёт. У нас - по три патрона, итого девять на упражнение. Вышли на рубеж, отстреляли. Попал – положительная оценка. Не попал – всё равно положительная, ибо обеспечивающие тоже люди и понимают, что оценка у подразделения должна быть положительной. Одним словом попал – не попал, а упражнение выполнил.



Другая картина была у братьев. Получил солдатик патроны. Глядим – расписываются. Отстрелялись. Те, кто попал, валят в сторонку. Тем, кто не попал снова на рубеж. Опять получают патроны, но как-то с кислыми выражениями на лицах. Оказывается повторная стрельба у братьев уже за свой счёт. И стреляли они, пока все не выполнили упражнение. Говорили, что так же было и у танкистов, только те ещё и за горючку платили. Не знаю – правда, или нет, но даже в случае потери или порчи какого-то имущества им без вопросов выдавалось новое, но опять же за счёт потерявшего. Всё просто, но осмысленно и без скандалов.
У нас бойцов выводили на огневой рубеж офицеры. Подводят, проверяют, наблюдают, после стрельбы проверяют оружие и выводят с рубежа на исходную. У братьев офицер сидит себе за столом на стульчике и контролирует выдачу патронов, ну и результаты в журнале отмечает, а работают на рубеже сержанты. Доверие младшим командирам, понимаешь.
Вождение. Устроили соревнование между экипажами. Причём категории соревнующихся были определены, прежде всего, по срокам службы. Наш ротный выбрал три чешских экипажа, их ротный выбрал наших.
У нас механиками водителями служили в большинстве своём выходцы из азиатских республик, так что команду отобрал чешский ротный такую – два азиата и один славянин. Среди их водителей тоже был один чернявый. Цыган, наверное. Внешний вид был тот ещё. Наши ребята в танковых комбезах, достаточно, ну скажем так, не первой свежести. Их комбезы были разве что не очень хорошо наглажены. И все такие в пряжечках каких-то, карманах, шевронах. Но от позора их это не спасло. Наши ребята не отъездили, а просто, танки летали, маневрировали так, что земля летела веером во все стороны. Звери, одним словом.
Они…. Ну, скажу просто. Не один не уложился в норматив. Один позорно заглох и не смог больше тронуться. Ездили они по директрисе, как по проспекту, поворотники только не включали.
Стрельба вообще без комментариев. Из девяти целей (по три на выход) накрыли только две, из пулемёта, в движении, не попали ни разу. Это при том, что у нас был только один промах. И то техника подвела. Что там при крене танка не так сработало, но снаряд лёг довольно близко к мишени, на мой взгляд, в реале «убили» бы.
Знание техники и умение ремонтировать её в полевых условиях. Разорванную гусеницу эти вояки так и не смогли восстановить – им лебёдку не завезли. Наши парни с ломом, кувалдой и какой-то матерью, справились быстро и профессионально. Двигатель смогли запустить только один раз, наши, без проблем, устранили все три неисправности.
Вот так. Всё-таки боевая подготовка в Группе была на, действительно, высоком уровне.
На соревнованиях с немцами я не присутствовал, но те не подкачали, хотя первое место было присвоено нашим.
Самое большое «разочарование» для наших, оказалось в содержании приза. Большой жареный поросёнок. А ребята, я уже говорил, ждали отпусков. Но деталей не знаю – может, и съездил кто-то всё же.

Обмен

Представьте себе картину. Лето. Тепло. Солнечный денёк.
Чистенькая, даже сияющая улица чешского городка. По одной стороне улицы стоят жилые дома. Двух-трёх этажные, красивенькие такие. Под каждым окном цветочные ящики с цветущими разноцветными растениями. По тротуару люди проходят, мамаши с колясками … кустики, ровно подстриженные между тротуаром и дорогой. Идиллия.
Другая сторона улицы … кустики, тротуар и трёхметровый серый забор. Это
воинская часть. Мотострелковый, кому интересно - 265 гвардейский, входящий в состав 48 Ропшинской дивизии.Посредине, где-то, этого забора очень тоже аккуратное здание КПП. От тротуара до входа в КПП несколько ступеней. Перед входом в КПП стоит наш дневальный. Наглаженная начищенная парадка, белый ремень, штык нож на ремне. Слегка расслабленная строевая стойка, но вид подтянутый и бравый. И парень загляденье – гвардеец.



А рядом на ступенях сидит солдатик. В повседневке, но с аксельбантом. Рядышком с солдатиком стоит бутылочка пивичка, а сам солдатик выковыривает штыком из маленькой баночки паштетик. Заедает этот паштетик рогаликом и запивает пивичком. Вы подумали это оборзевший дембель? Нет. Это солдат ЧНА. Он несёт службу в составе полкового наряда по КПП. Он из подразделения ЧНА, которое находится в нашем полку по обмену, в рамках укрепления советско-чешского воинского братства. У него по распорядку дня – свадчина, это такой второй завтрак.
Из приоткрытого окна дежурки доносится не просто громкий голос, а просто крик души:
- Тащ, майор, я его………. он….. ну я этого……
Перевожу. Товарищ, майор, солдат из чешского подразделения, назначенный в наряд по КПП, грубо нарушает должностную инструкцию, не реагирует на мои замечания и указания, объясняя это тем, что он не понимает русского языка и у него режим. Я очень прошу вас вмешаться и сообщить его командиру. Пусть он его уберет со ступеней КПП, иначе я должен буду применить грубую физическую силу, может быт даже и применяя насильственные извращённые действия, сексуального характера. Причем и в отношении его родной матери и других близких родственников.
Слова то были другие, но смысл примерно такой.
Собеседник дежурного видно пытался что-то ему предложить или посоветовать, но пока шёл их диалог, к воротам подъехал УАЗик заместителя командира дивизии…. Подполковник выскочил из автомобиля. Наш дневальный вытянулся в струнку и…:
- Дежурный на выход!
На ступени выскочил раскрасневшийся вспотевший дежурный. Вид у него был ещё тот. Фуражка набок, портупея сбита, а лицо такое доброе – доброе. По всему его облику было огромное желание чешского этого солдатика использовать в качестве футбольного мяча. Увидев замкомдива, он только поднял руки в стороны и резко опустил на бёдра с совершенно страдальческим выражением лица. Даже докладывать не стал. А что тут докладывать?
Прибывший начальник закрыл рот, качнул головой и, обойдя солдатика, прошёл в полк. Что уж там было дальше – не знаю, но ржали мы над этой сценкой долго. С другой стороны улицы, конечно. Потом ещё минут пять успокаивали дежурного, отпаивая его минералкой и перекуривая с ним за компанию.
Это не анекдот. Честное слово.
Вот по этому самому обмену в полк приехала мотострелковая рота из ЧНА. Программа была рассчитана на месяц, но свернули её через неделю. Ну, где взять, скажем.…
По порядку.
Заступает в состав суточного наряда чехи. Доходит дело до мытья пола и прочего в сортире. Вопрос, с чешской стороны конечно, а где резиновые перчатки? А где моющие средства? А…. И ничего не хочет понять, ну ничего. Идёт в магазин. Не в полковой, а за ворота. Игнорируя всяческие поползновения наряда на КПП, его задержать. Покупает там перчатки, щётку на длиной ручке, разную химическую хрень. Берёт чек, естественно. Приносит всё это в роту. И с помощью и при посредстве за пятнадцать минут отдрючивает все …дцать очков до блеска. И спрашивает охреневшего старшину – почему это мы не используем таких простых вещей, а трём эти очки тряпкой с хлоркой и кирпичной крошкой, а не…; почему солдатам не дают резиновых перчаток и этих удобных щёток; и где ему получить истраченные деньги, согласно вот этого чека??? Реакцию нашего старшины и наших прочих командиров представляете?



А как ответить на их вражеско - провокационные вопросы типа: почему в столовой чистая посуда покрыта жиром; зачем вскакивать и строиться утром за 45 секунд; почему после 18-00 нельзя спокойно пойти в пивную и выпить своё пиво и почему нельзя, чтобы с ними пошли новые советские друзья солдаты; почему надо идти на фильм, если смотреть его не хочется, почему в это время нельзя поваляться в расположении с книжкой или посидеть в курилке с гитарой; а где вечером можно принять душ; а где у вас прачечная….. и т.д. Как вам? Ну и отправили их… обратно вместе с вопросами.
Сам я попал в состав сводного взвода, который так же был направлен в «братский» чешский батальон. К нам-то они не приезжали, ещё чего – в режимную часть. А нас отправляли на неделю.
Ну что сказать? Не служба, а курорт.
Бытовые условия… ну это сказка. Если бы рассказал кто – не поверил бы. Казарма... да нет скорее гостиница. Кубрики на четверых, койки в один ярус, естественно. Постельное и нательное бельё в душевой лежат в шкафах…, хоть три раза в день мойся и меняй. Вода тебе и горячая и холодная, в столовой фарфоровая посуда и столовые приборы – ложки, вилки и ножи, что характерно из нержавейки. Еда… как в лётной столовой. Чешская кухня, конечно, но тебе и салаты и кнедлики и котлеты и.… Вечером нас никто не ограничивал в походах вместе с братьями по оружию в пивную, и сами мы ходили гулять по городу. Никаких препятствий. Если не занят по службе – записался у дневального и гуляй. Если надо отсутствовать ночью, то тогда, правда, надо испросить разрешения у командира. И всё это без истерик и очень спокойно.
Что касается боевой работы. Все принимаемые передачи записываются на магнитофон, задачей дежурного оператора является только отметить на бланке время, частоту и позывные принимаемой, вернее записываемой радиостанции. Если необходимо произвести юстировку или калибровку приёмника вызывается специалист, хотя там дел то на пять минут. Смена – святое. Никаких политзанятий, собраний, построений… отработал, отдыхай. Это правило железное. Ну и так далее…
Скучно, братцы. Не служба, повторюсь, а санаторий.


ОСОБЕННОСТИ РУССКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ ОХОТЫ …И РЫБАЛКИ ТОЖЕ

Вот так. И пусть простят меня создатели одноименных фильмов за то, что позаимствовал у них название. Лучше и не скажешь потому что.
Дичи и рыбы в стране было неимоверное количество. И была она, эта дичь и рыба до отвращения непуганая. До отвращения, конечно в наших, советских организмах.
Зайцы так вообще существа были наиболее обнаглевшие. Вы представьте себе – едешь по дороге, а на асфальте вдруг перед машиной возникает шевелящееся рыжее пятно. Зайцы вылезли на нагревшийся за день асфальт понежиться.
Тормозим, сигналить начинаем, чтобы этих, значит, диких зайцев разогнать. Чтобы их не попередавить. Самому приходилось выходить из машины и разгонять их из под колёс. И эти длинноухие уходили с проезжей части с большой неохотой. Да, да, именно уходили. Буквально пинать приходилось. Хотя ближе к расположению наших частей или на полигонах такого «безобразия» почти не было. Быстро научили, т.е. отучили.
А уж косули и кабаны, те вообще никаких правил движения не соблюдали, ходили, где хотели. Бывало, что и под колёса всё-же попадали. Случайно, понимаешь.
Как чехи охотились. Это ж курам на смех. Приезжают, на какое-то там, предназначенное для охоты, поле. Долго выстраиваются на кромке этого поля. Обсуждают предстоящее действо, разбираются по номерам, разбирают рожки и трещотки, готовятся одним словом. Естественно все окрестные зайцы и или там фазаны разбегаются или разлетаются от этого поля как можно дальше. Остаётся парочка самоубийц или экстрималов. А может и жребий кидали – кто ж их, чешских диких зверей, знает–то?
Но! Звучит команда, и цепь начинает двигаться по полю. Стоит безумный треск от деревянных трещоток, громко трубят рожки, погромыхивают выстрелы… вверх. Лают обезумевшие от этой какофонии и витающего в воздухе охотничьего азарта возбуждённые собаки. Идёт охота. На кого? Ну, бывало, что подстрелят какого-нибудь глухого зайца или объевшегося ленивого фазана. Ох, и радости тогда. Вот пройдут друзья-охотники по этому полю туда-сюда, а потом всей компанией в ближайший деревенский кабачок. А там и фазаны жареные и зайцы и даже кабан или олень – это как закажут. Если есть трофей, то все фотографируются по очереди с этим трофеем в руках, или около вертела с жарящейся тушей. А потом сидят, пьют, едят и песни поют. Ну и конечно истории охотничьи рассказывают.
От такого гуманного обращения живность просто ну наглела, другого слова не подберёшь.
То же и с рыбалкой. Любой рыболюбитель чех, приходя на водоём с удочкой, первым делом покупал доволенку, ну типа путёвки значит. Потом кладёт рядом с собой безмен и рулетку. Каждая рыбка, взвешивается и замеривается. Потом по специальной таблице, в соответствии с породой, сопоставляется вес и рост. И если соответствует, то в садок, Нет? В пруд или речку там, обратно. Например, представьте, плотва грамм на триста, большая и жирная. Но не хватает ей двух сантиметров или двадцати граммов, то в воду её. Как это для нашего глаза?



И ходят по берегу, инспекторы в зелёной форме, замеряют и взвешивают, и не дай Бог, если что-то нарушено. Штраф такой, что можно на полжизни рыбы купить. И крючки должны быть только такие, а не другие, чтобы мелочь не ловилась и... и..., одним словом на рыбалку без специального юридического образования и не ходи.
Вот какой дисциплинированный и любящий дикую природу народ. Это правильно. Мы, например, когда в Прагу прилетели, (это произошло уже лет двадцать с лишним после того как…) то мой сын просто сильно удивился, когда увидел в
иллюминатор зайцев, которые спокойно паслись около взлетки. А фазаны, гуляющие вдоль железной дороги. Причем, совершенно не обращая внимания на рядом проносящиеся паровозы – тепловозы.
Были, конечно, и в нашей среде фанатики этого дела. В смысле охоты и рыбалки. Если с рыбалкой проще, то вот с охотой. Был у нас один офицер. Будучи членом армейского общества охотников, очень он сетовал, что взносы платить тут негде, что будут у него проблемы после возвращения в Союз. Он даже вступил в чешское общество охотников. Весь отпуск пробегал в Союзе, добиваясь разрешения на вывоз из СССР ружья. Не добился. Парадокс. Командир подразделения, в оружейке лежат автоматы, патроны. Имеет личный пистолет, а вот охотничье ружье нельзя. Анекдот. Ну, плюнул он, истратил полторы месячной валютной зарплаты и купил себе ружьё в Чехии. Не знаю, удалось ли ему вывезти его домой, я раньше на учёбу уехал. Но он даже ездил с чехами на охоту.
Мы тоже охотились. Я не охотник и не рыбак, но несколько случаев, довольно характерных, расскажу.
Утки к примеру. Выехали мы на полигон. Встали, обозначили позицию, работаем. Рядом озерцо, за озерцом стрельбище. Народ стреляет. Нас только перевооружать начали на новые автоматы пятимиллиметровые. И пули со смещённым центром тяжести. Разговоров про них ходило, но это к делу не относится.
Мы на своей позиции караульную службу организовывали сами. Три машинки. Близко подойти к нам не имел право, практически никто. Так, человек пять в Группе, не больше. Так что автоматы наши были снаряжены самыми, что ни есть боевыми патронами. И вот, стоим мы, перекуриваем. Часовой, водитель наш тоже рядом с нами, конечно. Командир был у нас либерал и особо уставными догмами не доставал.
И вдруг на озеро начинают садиться утки. Ну, командир и не выдержал. Взял у Васька автомат, дождался очередных серий выстрелов на стрельбище, чтобы значит не вызывать ненужных эмоций и вопросов у какого-нибудь нескромного начальника или чтобы не спалиться, одним словом. И выстрелил он в утку, что называется влёт. Попал. Эх, и зрелище было. Утка взорвалась!!! Просто как фейерверк. А мы, было, настроились на утятинку. Фиг вам! Не приспособленным оказалось наше боевое оружие к подобным операциям. Васька-водила тогда ещё очень хорошо сказал, что вот, мол, попадёшь где-нибудь в отрыв от кухни и с голоду подохнешь с таким автоматом.
Кабаны. Опять же полигон. Либава. Ночь. Пара работает. Вторая пара отдыхает. Тишина совершеннейшая, до звона, только наш движок в отдалении стрекочет, динаму крутит. Хорошо.
Вдруг крик часового типа «уй …ять» и - короткая очередь. Мы несколько ошарашены. Но тут же из ступора выходим, хватаем свои автоматы из стойки и выпрыгиваем из машины,
на лету, буквально, пристёгивая рожки. Лёшка наш стоит на колене, автомат наизготовку у плеча и тяжело затравлено дышит. Врубаем наружное освещение.
- Лёха, ты чего? Командир очень мягко поднимает ствол Лёхиного автомата вверх и пытается его у Лёхи забрать. Куда там. Лёха тычет пальцем в сторону ограждения. Мы ленту натягивали в два яруса красную. У чешских дорожников позаимствовали. Вроде как границы поста обозначали.
- Лёха, кто? Чего?
- Там… как лошадь, бы-ылин, идёт напропалую, хрипит. Клыки во!… ля, здоровый гад!!!
- Кто, Лёха?
- Да кабан, ёлки – палки…- забегая вперёд, «размером с лошадь» это с испугу, конечно, показалось, но и не маленький поросёнок оказался.
- Попал?
- Ну!
Мы хватаем фонари и чешем по кровавому следу. А чего – три ствола, чего бояться то. Метров через семьсот лучи фонарей выхватывают из темноты агонизирующую тушу, т.е. агонизировать то начал потом, ещё после одной очереди. А так просто подломились передние ноги, ну он всё равно встать пытался. Одним словом добили, успокоили.
Вырубаем фонари, прислушиваемся. Вроде тихо.
В этой ситуации главное что? Быстро родить приемлемую на всех уровнях и достаточно правдоподобную версию случившегося. Но ещё необходимо тушу эвакуировать и следы замести. Потому как полигон полигоном, но вдруг чехи чего слышали и заинтересуются. Не отбояришься.
Суть да дело, но дотащили мы его вчетвером до подножия нашего пригорка за задние ноги. С трудом, но дотащили. Последние метров тридцать, на свой бугорок, затягивали мы его тросом. Лебедку шишиги нашей раскрутили, тросом зацепили и втянули.
Затащили между машин, проходы плащ-палатками завесили, Лёха с Васьком за ножи-топоры, разделывать.
А тут и дежурный на «Урале» с особистом и НШ подоспели. Что да почему. Командир пошёл объясняться, они хоть и начальники, но на нашу позицию право входа не имели. Поговорили отцы-командиры и поехали «Уралом» кататься по следу туда-сюда, следы, значит заметать. А тут ещё и дождик пошёл. Как по заказу.
Разделали, разрубили поросёнка. Всё ненужное в сторонке закопали, сверху нужничок соорудили. Типа так и надо, так и было. Правда, когда этого кабана свежевали, особист походил походил вокруг, а потом спросил - отчего это раненый, в почти километре (?!) от границы поста, ( по нашей версии подстрелили животную не мы, а мазута) кабан прибежал на пост помирать, а не в леса-поля убежал? На что ему было отвечено, что, во-первых, это кабан иностранный, во-вторых, понимающий, что там стоит мазута и ещё хуже ему будет, а в-третьих, если он, особист, такой умный, то шашлыка может ему и не хватить.
И, наконец, про рыбалку. Нет, мы, конечно, ходили с разными там удочками и т.п. на рыбалку. Мы даже приспособились к разным чешским условиям. Даже научились убеждать чешских инспекторов, что вес не совсем соответствует росту рыбы, потому что оттого, что её, рыбку, вытащили из привычной среды таким необычным способом, она получили стресс, а от стресса, как известно, худеют. И бывает, даже уменьшаются в росте. Мы до такой степени надоели чешским инспекторам своими умничаньями и абсолютным непониманием того, что за нарушения надо платить штрафы, что они просто к нам не подходили. Ну, если только мы уж совсем борзели, то только тогда.
А вот на Либаве мы однажды порыбачили. Не просто порыбачили, а ПОРЫБАЧИЛИ!!!
Вычислили мужики небольшое лесное озерцо. Ну и решили мы свеженькой рыбкой полакомиться. Начальник станции за дозу спирта выменял у саперов тротиловую шашку с электродетонатором. Шашка сколько весила? Не помню, но думаю грамм пятьсот, наверное. А может больше, или меньше. Я даже не то чтобы не помню, а и не озабачивался, в принципе.
Выдвинулись мы к озеру на БТРе, командирском. Потому как дорога там была не очень, а потом не так подозрительно. Ну, поехал куда-то командир и поехал. Кто станет проверять или интересоваться. Только командир, а командир внутри. Значит так надо и всё в порядке.



Подъехали мы к озерцу. Практически правильной круглой формы, метров пятьдесят в диаметре, или чуть поменьше. Тишина, птички поют, лягушки даже, по-моему, квакали. Ну, это не суть.
Встали мы на бережку, посмотрели. Кругов то нету. Вроде, как и рыбы быть не должно. Но с другой стороны, озеро лесное, ряска, тина, камыш. Ну, как ей, рыбе, тут не быть? Обязана быть, а потом уже охотничий азарт обуял. Решили ловить.
Привязали мы эту шашку, к какой-то железке, типа танкового трака, подсоединили провода к детонатору, и вдвоём затащили её на середину этого озерца. Железка тонет, провод с катушки разматывается, всё штатно. Остановился провод. Подключили мы клеммы, ребята пошли круг озерца, глянуть. Чтобы никого не оказалось вдруг в камышах. Смотрю, командир стоит, в чём-то сомневается. Ну, на то он и командир, чтобы всё досконально продумать и предусмотреть.
Осмотрели всё вокруг, доложили готовность, ждём принятие решения.
Подумал командир и говорит:
- Можно!
Встали мы за машину и нажали мы кнопку.
Велик человек! Грохнуло очень сильно!!! Столб поднялся очень высоко, выше сосен. И образовалось что типа гриба, при атомном взрыве, но цвет этого столба был зелёно-чёрный. Как мы потом выясняли-сопоставляли, именно это обстоятельство и заставило нас, не сговариваясь нырнуть под машину. Не успели двое. На броне сидел Васек с фотоаппаратом, ну не сориентировался он, отвлёкся на процесс. И… бедный наш многострадальный Лёха. Ну, никогда ему не везло. Он по нужде присел за ближними кустиками.
А потом в соответствии с законом всемирного тяготения всё это большое и мокрое рухнуло на землю.
Оказалось, что под не очень толстым слоем воды было очень много тины, ила, и прочей грязи. И вот мы методом направленного взрыва этот водоём почистили.. Эх, видели бы вы Лёху, Васька, и наш БТР. И вообще, когда машина отъехала, место её стоянки было обозначено чистым и светлым прямоугольником. Но Лёха с Васьком!!!! Это было нечто. Помесь лешего с водяным. Рыбы, кстати, не было вообще.
Вернувшись в лагерь, на машину быстро накинулись и, изведя водовозку воды, вычистили и вымыли. От парка до позиции прокатились, запылились. Но всё равно никто нас не искал. Даже обидно.
Кстати через год, оказавшись на полигоне, навестили мы это озерцо. Местные ребята сказали, что там и рыба появилась, и купаться стало одно удовольствие. Мы, получается, очистили выход ключей, и лужа превратилась в довольно чистый и приличный прудик.
Может возникнуть вопрос. Почему все подобного рода приключения и мероприятия проводились на полигонах? Да всё поэтому. Полигоны всё-таки были территорией достаточно закрытой для аборигенов с их законами и порядками природолюбивыми, можно было, и расслабиться, хотя прецеденты случалось, и бывали – доставали они нас.

Никогда не разговаривайте с незнакомцами …

Достал меня застарелый, привезённый с Тамбовщины из учебки гайморит. Ни вздохнуть, ни выдохнуть. И прочие кровяные физиологические подробности опустим. Дошло до некоторых эпизодов с помрачнением сознания. Пошёл к врачам, т.е. к врачу, т.е. к начмеду батальона.
Был у нас такой старший лейтенант. Хитрый как змей и выпить не дурак. Носил в чёрных петлицах медицинские эмблемы, значит.
Выслушал он меня, посмотрел с подозрением.
- Температура есть?
А я знаю? У меня как будто в каждом кармане по термометру. Померили. Нету.
- Иди, говорит, - солдат, служи.
Пришлось сморкнуться, извините за подробности. Не убедило. Послал он меня повторно… служить. А фельдшер, сержант из срочников, разговор слышал. И ведь что интересно. Фельдшер с нашего призыва был. Но сержант. Ну и прогнулся – кому-то из наших дедов рассказал. Ну, кто служил – тем понятно, как относились в армии к приболевшим. До третьего периода болеть было «не положено». И всё тут. Без вариантов.
Поэтому последовал пристрастный допрос вечером, т.е. после отбоя, в каптёрке. Мнения разделились. От «шлангует салабон» до «да ну его нафиг, помрёт, а нам отвечать». Я уже говорил, что мой командир был тоже из Москвы. Земеля. И мужик нормальный. И вообще почти все деды были из Москвы и прилегающих территорий. Поэтому вердикт был такой – пусть завтра шлёпает в гарнизонную санчасть. Там разберутся. Если типа «нет», то пусть вешается. Если «да», тоже. Но потом – после лечения.
Гарнизонная санчасть, это была практически неплохая поликлиника. Всё-таки истребительный полк. Был там и отоларинголог. Посмотрел он меня и тут же загнал в палату. А начмеду обещал вырвать гланды через..., и без наркоза, что характерно. Выполнил он угрозу или нет – не знаю, врать не буду.
Вот так я оказался в Групповом госпитале. В городе Яромерже.
Конечно, можно долго рассказывать о бытовых условиях, питании, распорядке дня и хотя бы о ванной.
Я, к тому времени уже месяцев десять не был в ванной. Нет, не то чтобы совсем не мылся, а в ванне не лежал. А тут, при приёме в госпиталь, меня чуть ли не силком заставили принять ванну. Почему заставили? Да потому что я стоял около неё и чуть ли не глотал слёзы – ванна. Шок! И горячая вода, медбрат меня просто туда чуть ли не затолкал. Он торопился, а мне... тут, знаете, предчувствие удовольствия может, даже слаще было, чем само это удовольствие.
А уже в отделении каждый вечер, после отбоя, у дежурной сестры путём грубой лести и элементарного подкупа (а подкуп выражался в обещании отнести блестящие круглые коробки с инструментами в подвал на стерилизацию, или ещё там чего) выманивались ключи от вожделенного помещения. Пока пустовал «генеральский номер» в отделении было проще, сестра сама командовала этим благодатным, с телевизором и ванной местом. Времени только отпускалось мало. Ближе к двенадцати номер этот использовался для ночных совещаний военных офицеров докторов с младшим и средним медперсоналом.
Вообщем курорт. Если бы не проколы через день.
Проколы – это в смысле процедуры по промыванию пазух гайморовых. Противная штука, доложу я вам. Только это вот, пожалуй, и портило жизнь и настроение. Сильно
Но зато в госпитале был великолепный парк во внутреннем дворике. И библиотека. И не надо было прятать книжки в вещмешок, потому что читать ещё «не положено» и потому что в тумбочке такую хрень старшина хранить не разрешал, во-первых. А во-вторых, книжку легко могли увести, а отвечать пришлось бы самому. А тут - прямо как дома. Носи с собой. После процедуры по промыванию, лежишь себе в коечке и читаешь, а в свободное время пошёл в парк, сел под деревом на скамеечку, закурил и читай, пока не надоест. Или письмо пиши. И никто тебя до обеда не дёрнет, а после обеда – тихий час. Санаторий. И вот однажды я напал, на каком-то стеллаже на книжку. «Три товарища», Ремарка. Сами понимаете, что ничего окружающего я не видел, не слышал и не ощущал, в принципе. Единственно, что в определённый момент мне показалось, что что-то очень явно отвлекает меня от чтения. И назойливо так - просто до отвращения, невежливо и грубо, а именно кто-то позволил себе, устроившись рядом, закурить такую пахучую кубинскую крепкую сигарилос. И это рядом с человеком, который уже просто забыл, что такие вещи существуют, и считавшего «Приму» верхом совершенства, не говоря уже о «Яве».
Я мужественно делал вид, что читаю, но читал, то я на самом деле только одно слово, и никак не мог понять, что же оно означает. В голове крутилось одно и то же видение тонкая такая, коричневая, ароматная… и почему то навязчиво широкий стакан с толстым дном, в котором золотился, сами понимаете какой компот.
- Хотите?
Вопрос прозвучал, как удар, нет, задан он был мягким добрым голосом, но эффект произвел именно, как удар.
- Спасибо, - только на одно слово и хватило у меня сил.
И вот у меня в пальцах вожделённая кислородная палочка. Когда я прикурил, после первой затяжки, ну просто помутилось в организме, хотя реально так оно и было. Продукт всё-таки крепкий и очень ароматный.
Рядом со мной сидел пожилой, лет за сорок («пожилой», это потому что мне-то тогда было всего девятнадцать) седой человек. Он совершенно не был похож на военного. Разговаривал очень интеллигентно, спокойно, тихим и даже добрым голосом.
- Это что же, библиотечная?
- Да. Вот нашёл случайно. На дальнем стеллаже.
И вправду книжка была очень старая и основательно затрёпанная.
- Странно. Никогда бы не подумал, что тут можно найти такую книгу.
Определение «такую» было сказано с некоторым нажимом и пиететом в голосе.
Вообщем «дед», как я окрестил этого человека, представился сотрудником нашего торгпредства в Чехословакии. Тоже жил в Москве. Мы с ним подружились, и встречались каждый день. Разговаривали о книгах, о Москве. Сами понимаете, что для меня это было просто окном в другую жизнь.



Особую благодарность знаете за что испытываю, когда вспоминаю. Я очень люблю кофе. Грешен. И вот, когда мы встречались, то ходили в чепок госпитальный, где дед угощал меня кофе. Ну, какие доходы у солдата? А чашка чёрного кофе стоила что-то в районе десяти крон (солдату тогда платили в месяц тридцать пять). Вот возьмём мы по чашке, выйдем на крылечко (ему разрешали чашки выносить – видать доверяли) и под сигарилку ... эх, мама дорогая, помните как в анекдоте – «… а жизнь то налаживается …».
Потом мне сделали операцию, а когда я стал после оной выходить во дворик, его уже не было. Выписался.
К чему я это рассказал? Об этом будет дальше …
Провалялся я в госпитале почти месяц. Когда дело дошло до выписки, нач. отделения хотел меня ещё на пару недель перевести в команду выздоравливающих, но я уговорил его выписать меня сразу в часть. Потому что команда эта, пользовалась слишком дурной славой. В смысле «чистоты» работы, которую выполняла и порядков в ней царивших.
В батальон я возвращался с не очень, скажем прямо, хорошим настроением. Потому что бытовало такое мнение, что госпитали и т.п. заведения это места для отсидки «сачков» и «шлангов», тем более, если срок службы не давал прав на подобное удовольствие. И в подразделениях могли быть гонения, но, забегая вперёд, скажу – пронесло. Всё-таки фактор землячества сыграл свою роль. А потом, всё-таки не просто лежал, а операцию делали.

Проверка

Батальон наш, как я уже говорил, был несколько периодов подряд отличным и лучшим в Группе, среди «братских» подразделений. Но не было у батальона своего знамени. Т.к. был он сформирован, и развёрнут не очень давно. Пост в штабе со стеклянной пирамидой был, а знамени не было. И вот, по каким-то там условиям, как говорили в солдатской среде, если опять, по результатам проверки, будет подтверждено звание отличного и лучшего, батальону будет вручено знамя.
Можете себе представить, как мы готовились к этой проверке. Т.е. как нас готовили. Это ж ужас. Но всему приходит конец. Закончилась и эта подготовка. Вы бы посмотрели на батальон, перед приездом комиссии. Операционный блок хирургической супер клиники, по сравнению с территорией, помещениями, парками, техникой батальона – просто жалкая и грязная помойка. Пятно на х/б или там неглаженое оно, или нечищеные сапоги, или тусклая бляха, например, приравнивались к измене Родине, и каралось жесточайшим образом, вплоть до повешения или четвертования тупой пилой.
Командиры всех степеней ходили злые, даже яростные от постоянного, практически круглосуточного присутствия на службе и дикого прессинга со стороны штаба, как батальона, так и офицеров разведуправления Группы, которые, казалось, навсегда поселились в батальоне. А всё это сказывалось и на нас, простых воинах, и сказывалось не лучшим образом. Вообщем затянули гайки так, что… ну кто служил – знает, а кто нет, рассказывай не рассказывай, всё равно не очень будет понятно. Не послужишь, так сказать, не узнаешь.
И вот наступил день истины. Сразу после завтрака нас построили, и … поздравили. Вот спасибо то, вот праздник то. Предстояли пять дней таких весёлых, что… ну праздник, чего там говорить.
Сама процедура проверки мало, чем отличалась от выпускных экзаменов в учебке, только предстояло все пять дней ходить в парадке. Вечером, когда мы шли смотреть в кино, зачем-то переобували нас в ботинки. Вот же ля…. Кинозал у нас был под открытым небом, комаров, было…, много было комаров. Сидишь в ботинках, во-первых, прохладнее, чем в сапогах. Во-вторых, брюки приподнимаются и эти твари кровососущие получали доступ прямо к телу. И не радовало уже, что кино показывали каждый день. Всю неделю.
Первый день мы сдавали строевую подготовку - ох и потоптались, ох и настоялись. Строевая одиночная без оружия, строевые приёмы с оружием, в составе взвода, в составе подразделения, в составе батальона. Песня поротно, песня в составе батальона. Радовало, только одно, что после вот этого всего прекратятся изматывающие тренировки. Потому что, тренировка по строевой – это самое нудное, что может быть. Не отойдёшь, не перекуришь, только все вместе, только, каторга чесслово.
Потом, на второй и третий дни шли всякие ЗОМПы (защита от оружия массового поражения), физо, и прочие предметы, связанные с бегами, прыжками, и прочими удовольствиями. И все эти процедуры в парадках. Разве, что на ЗОМП разрешили сменить фуражки на пилотки.
Последние два дня сдавались предметы, которые изучались в классах. СЭС (станционно-эксплутационная служба), техническая подготовка, разведка, Уставы, и что-то там ещё.
И вот на проверке по разведподготовке вместе с ротным и командиром взвода в класс вошёл проверяющий. Подполковник. Разве я мог знать тогда? Короче в класс вошёл тот самый интеллигентный сотрудник Внешторга, дед, практически, в чине подполковника. Оказалось, что это - начальник «нашего» отдела разведуправления Группы. Здрасти, добрый дядя, угощай папироской – покурим. Я сжался, до размеров…. Нет, бояться мне было абсолютно нечего. О службе я ему ничего не рассказывал. Где служу и кем – тоже. Так, мол, в Градчанах, в батальоне связи. И всё. Т.е. никакого криминала. Но от неожиданности, вообщем стало мне неуютно. Очень.



Порядок проведения проверки был очень похож на экзамен. Называют твою фамилию, отвечаешь «Я», выходишь к столу представляешься, докладываешь, берёшь билет, зачитываешь, и присаживаешься готовиться.
Вопрос мне достался, по моему разумению – детский. Что-то типа «Радиосеть бронекавалерийского батальона 7 Армейского Корпуса США. Средства связи, Организация и правила радиообмена. Структура…» и прочие трынди-брынди на эту тему. Такие вещи мы ещё в учебке знали назубок. Разница была только в том, что батальон был указан конкретный. Базировался корпус на территории ФРГ, поэтому надо было указать все подразделения, места их дислокации, задачи и прочая. Ну, это вообще мне было это очень интересно, поэтому изучал я всё это с удовольствием и знал отлично. Надо сказать, что без знания всех этих мелочей, так сказать, про этот армейский корпус, к Боевому дежурству не допускали. А дежурство это, ну я писал об этом. Всё лучше, чем в повседневном распорядке роты.
Когда я вышел к столу, то поймал на себе внимательный, изучающий, хотя и доброжелательный взгляд своего знакомого. Мне даже показалось, что он улыбнулся.
Подошло время доклада. Я поначалу немного замямлил, но потом собрался и доложил довольно чётко. На карте показал, схему нарисовал, одним словом – не подкачал. А тактика была простая у командиров. Сначала докладывали те, кто мог доложить внятно, первая десятка, так скажем, а потом, когда внимание проверяющего притуплялось, да и время уже подпирало, начиналась гонка, и вопросов меньше у него и… нормально и быстро, одним словом, всё заканчивалось.
Так меня он «допрашивал» минут тридцать. Я был мокрый, как мышь. Полные сапоги, так сказать. Но не сбился ни разу. Погонял он меня на славу. Тоже мне, а ещё друг, но остался доволен. Поставил, как он сказал, заслуженную и полновесную пятёрку. И, достав из кармана пачку сигарилос – вручил её мне с улыбкой, как отдельное поощрение. Значение и улыбки этой и подарка, поняли только мы с ним.
И вот проверка закончилась. Построение. Нас опять поздравили. Объявили, что оценка батальона «отлично», а результаты социалистического, так сказать, соревнования, будут подведены и сообщены, но надеяться есть на что.
Всё!!! Мы сдирали с себя опостылевшие парадки, как кандалы. Хэбчики натягивали со слезами умиления. Нет, правда, было ощущение, что…, вообщем настолько легко и прекрасно было ощутить себя в привычной и родной одежде.
Но главное по результатам проверки было другое. Мы все ожидали приказа. Это был документ, который подводил итог всем мучениям. После него становилось понятно – зря или не зря мучились. Главным был раздел «поощрение», та часть, в которой объявлялись отпуска. Их было немного, по два на роту. Но это были ОТПУСКА!!! и они, объявленные сразу после проверки, чаще всего сразу же и реализовывались. Без промедления. Поэтому и ценились. Потом, в течение периода отпуска продолжали объявлять, по результатам проверки. Но, чтобы не пролететь, надо было тянуть службу и дальше, а жизнь есть жизнь. Всякое случалось. И не попадали в отпуск ребята, которые имели стопроцентную надёжную гарантию в него поехать.

VII. ЦГВ

А ВСЁ КОГДА-НИБУДЬ КОНЧАЕТСЯ …

И вот назначен день подведения итогов. Меня в этот день, любимый старшина поставил в наряд. По роте. Мы хоть и перешли формально в разряд кандедушек, но замены ещё не пришло, а деды не уволились. Приказ МО уже опубликовали, но молодёжь ещё не начала прибывать в Группу, а замена л/с у нас шла конвейером. Молодые сюда, а дембеля туда.
И вот после обеда роточка ушла на подведение, а я завалился спать. Положено перед нарядом.

Перемены …. переводы …

- Вставай, пёс… псина подъём!!! Койка затряслась и запрыгала на месте. Ничего себе, подумалось мне.
Койку усердно трясли и дёргали в восемь рук дорогие сослуживцы.
- Вы что, гады… мне в наряд, дайте поспать, я честно отстаивал свои права, но куда там, не тут-то было.
- Давай вставай, пёс!!!
- Да что случилось то? Я сел в кровати, сон откладывался.
- Иди к старшине, он тебя с наряда снял …
- Я ещё не заступил…, чего пристали, чего обзываетесь?
Но тут раздался весёлый и бодрый голос дневального, оповещающего, что меня действительно вызывает старшина.
- Тащ, прапорщик….
- В наряд не заступаешь.
- Почему?
- Не положено тебе теперь дневальным ходить, или приводи форму одежды в порядок. На вот! На всех! - по столу заскользила шайба жёлтого цвета, представляющая собой рулон галуна для лычек.
Я вышел из каптёрки и направился к своим мужикам, которые сгрудились в углу кубрика, около моей разобранной ещё кровати.
Тут они мне все, наконец, и объяснили. Оказывается мне и ещё нескольким ребятам из нашего призыва присвоили звание ефрейтора и назначили нас начальниками станций, или командирами отделений. Так должность и называлась Начальник аппаратной (станции)/командир отделения. И галун, выданный мне старшиной, должен был до построения на ужин, занять своё место на наших погонах.
Подошли деды, вернее уже гражданские:
- Готовьтесь псы, после отбоя будем переводить….
Что такое переводы? В принципе.
Существовала традиция, среди военнослужащих срочных службы, переводов из разряда в разряд. Точно, до деталей уже вспомнить трудно, но примерно так.
- после первого полугода, или периода, как было принято говорить наступал момент перевода из салаг, тоже в салаги, но рангом выше. Осуществлялся процесс бляхой солдатского ремня по филейной части. Шесть раз. Переводили гражданские, которые собирались домой. Удары наносились чисто символично, хотя и встречались индивидуумы, но мы проскочили мимо первого перевода. В учебке такого не практиковалось.
- после двенадцати месяцев. Перевод в кандеды (черпаки). Это осуществлялось просто ремнём.
- после восемнадцати месяцев службы в день выхода приказа МО об увольнении предыдущего призыва - перевод в деды. Ниткой. А потом переведённые деды переводили



дембелей, сдающих полномочия, в гражданских, ниткой - через подушку. И никто не имел права называть увольняемых иначе, как по имени отчеству.
- за сто дней до приказа дедов переводили в дембелей. Помню, что в этот день деды-дембеля отдавали масло молодым.
Могу что-то перепутать, но примерно всё так и было. Сопровождались эти процедуры всегда, какими-то шутками, смехом. Вообщем то ничего унизительного в описанных процедурах и не было, так ржачка. Это, конечно, как относиться. А потом… ну вот у нас так было. Где-то, может быть, сопровождалось это какими-то унижениями и оскорблениями. Не знаю.
Ну, вот так. И перевод состоялся, и назначение и… была дальше служба. Проводили дембелей, передали с ними приветы домой, встретили пополнение, посмотрели на ребят из учебки, вспомнили себя, глядя на них. Какими мы были. Смешно конечно, но не очень. И стали служить дальше.

Перевод техники

Данное мероприятие проводилось два раза в год. Весной и осенью. Техника, в основном автомобильная, «переводилась» на летний и зимний соответственно период эксплуатации. Манипуляций предполагалось достаточно много, но на деле это сводилось к замене антифриза на воду и наоборот, и очередной чистке колёс. В некоторых случаях менялось масло в двигателях и уж совсем в торжественных случаях машины обливались краской из пульверизатора. Потом комиссия проводила проверку и техника считалась переведённой.
Содержимое кунгов, т.е. аппаратура внутри тоже подлежала переводу. Ладно, если некоторые агрегаты-аппараты имели жидкостное охлаждение. Тут надо было слить, промыть, проверить плотность соединений системы, снова залить. На деле сводилось к внешнему осмотру трубок и соединений. Нет течи? Нет. Всё в порядке. Всевозможные юстировки и калибровки и так проводились регулярно и внимательно.
Выслужившие свой срок, но исправные элементы, типа генерирующих элементов, или блоков вырабатывающих разного типа, т.н. «высокое» должны были быть заменены. Но на практике это не производилось. Чего его менять, если он работает? Логика простая. Вы спросите – а если отказ, так сказать, в бою. Как правило, подобные элементы присутствовали в ЗиПе и на замену уходили секунды, иногда минуты. Так что, не проблема, как говорится.
Вот на состоянии ЗиПа надо остановиться. Что такое ЗиП? Это запасные части, инструменты и принадлежности. Он был аккуратно уложен в разного рода ящики кофры и прочие упаковки. Ящики, причем, были все с замочками, ручками, изнутри разделены на ячейки и отсеки, которые были выложены поролоном или обшиты сукном. И всё это было сделано очень аккуратно и красиво. Мебель так аккуратно и качественно не делали в Советском Союзе, как ящики и шкафы для ЗиПов, не говоря уже о самом материале. Потом уже появились пластиковые упаковки. Но тоже очень красивые и аккуратные.
Пользоваться ЗиПом, было запрещено строжайше. И вот почему. Во время перевода отдельная комиссия проверяла их состояние. Укомплектованность, состояние инструмента и приспособлений и т.п. и т.д. И, если чуть чего, то соответствующий начальник, без разговоров получал взыскание и денежный начёт.
Вот и ковырялись мы в аппаратуре самодельными из гвоздей отвертками и облизывались, например, на прекрасные подстроечные из феррита. Почему? Потому что ЗиП… его только тронь, ну где потом найдёшь, скажем, оригинальную заводскую прокладку типа ТЫР-ПЫР678910-АДЫН-САПСЕМ-АДИН-НА-ВОСЕМЬ-ДЫР.… Нигде не найдёшь. Хоть миллион заявок напиши, а не получишь. А списать эту прокладку из ЗиПа, надо листов десять актов написать и сто подписей десяти комиссий собрать. Вот и делали эту прокладку из старого ремня, пускай менее надёжно, зато голова не болит. Частенько ЗиПы с только полученных станций сразу сдавались на склад, от греха подальше. И там хранились. А все, что было надо для ремонта аппаратуры, что получалось (это было очень редко) со склада, что выменивалось, а что-то просто воровалось, ну и солдатская смекалка, например восстановление предохранителей. А т.к. было сложно или лень искать тонкую проволочку или там, в зажимы просто вставлялся кусок гвоздя или толстой проволоки. Вы скажите – сгореть можно. Так и горели. Ну и что. Иногда станцию списать было легче, чем предохранители из ЗиПа.
И что самое забавное во всей этой истории, это то, что многие машины так и уходили на капитальный, скажем, ремонт с ЗиПами укомплектованными по первому, так сказать, сроку. Потому что при приёме машин в ремонт требовалось сдать этот ЗиП в полном объёме. А на заводе их, эти ЗиПы просто выкидывали, потому что всё, что в них лежало, уже давно было просрочено и никакому использованию в деле повышения боеготовности не подлежало.
Был у меня случай. Это уже потом было, в «звёздной» жизни. Пришёл срок сдавать одну машину в капитальный ремонт. Ох, и побегали мы. Укомплектовали. Что могли. Собрав со всей техники взвода и управления дивизии все поломанные ключи, штатные отвёртки и прочее, что сроков службы не имело или были они настолько большими, что… вообщем столько не живут. На остальное имущество я четыре дня печатал акт на почти тридцати листах. Т.е. это был не один акт, а несколько разорванных по периоду в пять лет. Сама по себе форма акта представляла собой ужасную таблицу, включающую номенклатурный номер, наименование и прочая, прочая, прочая … Составы комиссий лепились от балды. Использовал я фамилии своих солдат, они же и подписывали. Заполнял формуляры и свидетельства. Вообще, когда я пришёл к НШ дивизии ставить печати, тот чуть в осадок не выпал. Пришлось ему шлёпнуть по бумагам больше ста двадцати раз. Особенно формуляры. Там же на одной странице надо было поставить до трёх печатей.
Ну ладно, сваяли бумаги, сложили начищенный хлам и лом в ящики и поехали в Оломоуц. На базу.
Принимать машину у меня пришли целых два капитана. Я разложил им бумаги, пооткрывал ящики, а они даже номера аппаратуры сверять не стали. Вопрос был только один:
- И где? Взгляд был обращён на стол. Хорошо фляга была всегда с собой, и закуска немудрящая. Посидели, поговорили. Вот тут они мне тайну и открыли. Что ничего этого им и даром не надо. Подписали они мне акт приёмки, поставили на него печать, потом помогли перегрузить в сопровождающую машину из станции все, что мне было нужно, а за вторую флягу добавили из остальных, стоящих на погрузочной площадке машин всё, что мне было угодно (я одних аккумуляторов автомобильных с десяток привёз, не говоря о запасных колёсах) и мы дружески распрощались.
Дело было в том, что приказ, регламентирующий процедуру сдачи подобного рода техники в капитальный ремонт, находящийся в войсках, коренным образом отличался от инструкции, которая была у этих парней. И я стал обладателем этого документа!!!
Я потом всю технику долго сдавал. От всех частей. Но что-то около года был очень уважаемым человеком. А чего? Молодой был, печень здорова - тянул. А потом эту инструкцию разослали по частям, и кончилась малина.
И самое смешное, что перевод этот проходил сразу после проверки. Техника и так сверкала и жужжала с первого предъявления.
Но суеты всё равно было много. И нервотрёпки.

Третий период … изнутри

Третий. Кандедский период.
С одной стороны, это самый спокойный, но и хлопотный период службы.
Почему спокойный?
В том смысле, что ты уже старослужащий и тебя в казарме не трогают, не дергают по мелочам. Не напрягают на всякие разные работы неурочные и неприятные. Но ещё и не настолько старослужащий, чтобы командиры и начальники начали тебя подозревать и обвинять в насаждении разного рода неуставных взаимоотношений. Так, по мелочам, конечно, доставалось, но не систематически, а скорее редкоэпизодически. Но, случись чего, претензии, командование предъявляло к дедам. Считалось, что это они, коварные и злобные, устанавливают упомянутый неуставной порядок, и способствуют развитию таких же неуставных взаимоотношений.
Почему хлопотный? Потому что с другой стороны на третьем периоде держится порядок и дисциплина. Ведь настоящему деду никак не положено ни командовать, ни руководить … это по жизни, конечно. Но приходится, если ты, например, сержант, или кандеды в роте, что называется «оборзели». Поэтому кандедушка обязан шуршать. Не сам, конечно, а в смысле организации процесса.
Хлопотно кандеду живётся ещё и потому что, третий период самый ответственный
Почему ответственный? Да из-за отпуска всё. Именно эти полгода решают – поедешь ты в отпуск или нет. Случались прецеденты, что объявлялся отпуск после года службы или на четвёртом периоде, но это было крайне редко.
Да ещё и основная работа по вводу молодёжи опять же на третьем периоде была.
Не знаю, то ли часть у нас была такая неправильная, но у нас в роте деды правили законодательно, так сказать, за исключением некоторых особо рьяных уродов. Исполнительная власть была на третьем периоде, хотя все шишки имел четвёртый, повторюсь.
Поэтому лица третьего периода службы были вроде как хорошие для командиров(относительно, конечно), и в то же время, особо ненапрягаемые старшими по призыву товарищами. Для рядовых это вообще было некоторое время «жизни для себя и в себе», служи и зарабатывай очки на отпуск.
Другое дело сержантский состав.
Ладно, самому службу тащить - да, пожалуйста, сколько угодно. В разумных, конечно для второго года службы, пределах. Но ведь у тебя под началом ещё и народ. Ну, хорошо, так сложилось, у меня в экипаже водитель был с моего призыва и один оператор. Остальные все младше нас, из учебки, ребята.
А у остальных, у кого водитель первого периода, и деды в операторах, у кого водитель дед, одним словом в разных комбинациях и разных пропорциях.
Вот и получается. Случаи разные случаются. То дерут за то, что молодые чего не так сделали – по неопытности, то деды « … лишку откусили…». Власти то фактической никакой, а ответственности, получается излишек, тут тебе и с тебя и взводный, и ротный, и замполит, да ещё старшина тоже ведь норовит своё не упустить. Нет, конечно, ты не один в роте командир отделения, но хватало на всех командирской заботы. Не скучали, одним словом.



А ещё этот противный порядок – подъём на десять минут раньше. Это типа для того, чтобы подчиненные тебя уже увидели умытого, проснувшегося и бодрого. Ага. Я им, что молодая жена, чтобы быть красивой и желанной, даже если только проснулся? Да плюс каждый день кто-нибудь из офицеров или прапорщиков роты присутствовал на подъёме. Человек тоже прибывал к 5.30 на инструктаж к ответственному по батальону, что не способствовало его хорошему настроению. Он, ответственный, вообще-то оставался с вечера в роте, чаще всего. Поэтому с вечера… пока то да сё, человек укладывался часам к двенадцати, а поднимали его в пять. Ну, вот он, вернувшись с инструктажа, инструктировал нас, сержантов. Вот мы к подъёму, чаще всего, уже были прилично заведённые, что сказывалось на любимом личном составе.
Всегда удивлял меня этот институт ответственных. Если честно. В батальоне дежурный и его помощник. Раз. В ротах дежурные и прочие дневальные два. Командиры отделений тоже в казарме. И в каждой роте ответственный офицер или прапорщик. И ещё офицер, из управления батальона, по батальону, значит, ответствует. Называлось это усиление.
Происходило оно, усиление по любому самому значительному или незначительному поводу: праздник, допустим какой у нас - пожалуйста, у чехов – нате вам, годовщина ввода – будьте любезны, сто дней или приказ – это вдвойне обязательно. Одним словом – типа нету повода не выпить.
И вот если вдруг происходило ослабление этого самого усиления, или просто этот ответственный, что называется, клал на службу или куда-нибудь отлучался, то только казарма и получала возможность вздохнуть свободно.
Вот ведь какая петрушка. В учебке мы все были одинаковые. Там казарменная жизнь и не бурлила вовсе, а так текла неторопливо. На втором периоде, в ЦГВ, было всякое разное, но как-то тоже редко и неактивно. Сказывалось то, что дем. состав был достаточно, что называется «культурный». И довлел над всем этим, конечно, непререкаемый авторитет тогдашнего ротного, Вовки нашего. Максимально возможные неуставные развлечения, которые старики себе позволяли - ночное вождение, да традиционные выключения света. Это когда назначенный боец подходил к выключателю строевым шагом и докладывал: «Товарищ, выключатель! Рядовой …. Прибыл для вашего выключения! Разрешите вас вырубить?» Кто-нибудь из дедов подавал реплику: «Разрешаю!» или была команда на повторение действия.
А ночное вождение…. Это под рядом коек человек полз, а ему тапками по филейным частям хлопали. Чем быстрее полз, тем меньше доставалось. Но процедура эта касалась только водителей. Мы, операторы, в ней не участвовали.
Поэтому рассказы про измывательства стариков над молодыми для меня тоже остались только рассказами. Нас, когда мы были молодыми, напрягали только в основном на работы в личное время: уборка там, погрузка - разгрузка и прочая всякая разнообразица.
Сказывалось в основном то, что несли мы постоянное Боевое Дежурство. Да плюс наряды, да кто-то был на выездах, а народу в роте было не так много. Вот и некогда было. И вообще я потом утвердился в этом выводе. Если часть, воинская часть, а не часть военнослужащих этой части, была занята боевой работой и там нормально была организована учёба, то и дедовщина – неуставщина, хоть и имела право место быть, но была какая-то не настоящая. Выражалась скорее в приколах и подколках, хотя очаги и случаи возникали, что греха таить. Случалось. Но это случалось, скорее всего, оттого, что просто жили под одной крышей больше сотни молодых и здоровых и ещё не совсем умных мужиков. И если не были они заняты делом, то возникали в их головах разные идеи о развлечениях. И были они, развлечения эти не всегда безобидные.
Вот так на третьем периоде и служили. Шли как по минному полю. Вроде и свобода уже есть, а в то же время надо было ухо держать востро. Прокол, прорыв, и всё. Все очки растерял. Начинай сначала. Выражения даже такие бытовали: грести очки, словил очко, очкогрёб, очкист, растерял очки, потерял очко и т.п. В основе этих слов и выражений, как заметно, стоит слово «очко» - в спортивном смысле слова. А всё почему – всем хотелось в отпуск. Это, в третьем периоде был самый сильный стимул и самое страшное наказание – получить обещание взводного или ещё хуже ротного: «Ну, поедешь, ты у меня в отпуск…» Это означало, почти на сто процентов, что можешь забыть об этом призе. Но и услышать такое – это надо было умудриться сделать что-то выдающееся, хотя иногда и использовалось как просто элемент шантажа, особенно со стороны политработников.
Если кому не светило, как говориться, то и служил человек соответственно. Если надежды были, значит, и рвение проявлялось. Всё просто.
Почему я так много внимания уделяю возможному для солдата отпуску? Да потому что служили мы без увольнений, к нам не приезжали родственники, друзья или любимые. И поехать в отпуск, это, прежде всего, означало, что можно будет сменить обстановку. Хоть ненадолго, но вырваться из казармы.

Ищут пожарные, ищет милиция

Случались в Группе такие явления, как побег военнослужащих из родных воинских частей. Причин тому было множество. Кто-то бегал от обид, то бишь дедовщины и неуставщины. Кто-то бежал домой, чтобы например, предотвратить свадьбу любимой или наоборот попасть на свадьбу друга. Кто-то, бывало, стремился уйти в ещё дальнюю заграницу. У кого-то срывало планку, и он просто бежал, чтобы побегать.
Убежавшие, в восьми случаев из десяти, тут же отмечались грабежом или кражей. Целью этих деяний была гражданка, еда и выпивка. Волю то надо было отметить. Нередко к этому списку добавлялись и преступления сексуального характера. Народ, почувствовав свободу и вырвавшись из под контроля, начинал отрываться по полной программе.
Были просто умные. Убегавшие на сутки - двое, чтобы под статью не попасть, а пивка водочки попить. Если их поймать не успевали, то они, как правило, приходили сами. И оправдывались - я на чердаке спал, очень устал. Сажали таких на губу или отправляли потом в пехоту, если сбежавший был не оттуда. Ну, успевали, конечно, иногда пару зубов им «при поимке» выбить. Не по злобе, а так - больше для порядку. Потому что искать их приходилось круглые сутки, без сна и отдыха. И режим для остальных частенько ужесточался на некоторое время. А иногда и ничего не было. Губа, и снова в родное подразделение. А то и пятком нарядов отделывались.
Другой вопрос, если человек бежал не в ту сторону, так сказать. Были прецеденты. Однажды один солдатик, сбежавший из ЦГВ, забрёл-таки, в Германию вожделенную. Он просто заплакал, услышав немецкую речь. Бросился к встреченным, говорившим по-немецки, людям с вопросом «Дойчланд? Дойчланд?». Те ему «Я, я …»… три рубля, ёксель моксель. Думаю, что вы догадались, что Германия была демократическая, а не федеративная. К вечеру паренёк был на гарнизонной губе. Немецкие полицейские его передали на границе нашим комендачам, даже без оформления каких нибудь документов. Кому он был нужен. Кроме родной Советской Армии, т.е. уже не Армии, а прокуратуре. Влепили пару лет дисбата и привет. Хотя могли и строже подойти. Но, видимо, пожалели. И себя и его.
И вообще с этими убегантами в свободный мир очень часто происходили разные забавные истории. Чаще всего эти истории были связаны с географией. Бежали они в ФРГ или Австрию, но не в ту сторону. И ведь главное – в каждой, практически, ленинской комнате были карты Чехословакии с указанным местонахождением части, и политические карты мира. Короче, можно было сориентироваться и пойти в нужную сторону. Так нет. Большинство проявляли топографический кретинизм и бежали домой, в Советский Союз или к нашим друзьям.
И вот однажды сбежал и у нас в батальоне солдатик, вот тогда и началось.
Был он художником. Работал в гарнизонном клубе. Была у него там каптёрка, типа мастерская. А был он, что называется, молодой, т.е. совсем молодой – первого периода службы. Поэтому и старался работать в клубе круглыми сутками. И на клуб истребительного полка работал, и наглядную агитацию для полка делал и про батальон не забывал. И так он нравился обоим замполитам, что смотрели они, т.е. наш замполит в основном, сквозь пальцы на отсутствие солдатика в подразделении. Работает, мол, парень, чего там. Результат в виде новых плакатов и афиш появлялся со страшной скоростью. Вообщем чем не жизнь. Всё лучше, чем в роте. И отпуск будет стопроцентно, и жизнь ненапряжная. Но! Оказалось, что человек всеми фибрами своей души стремился на Запад. Очень хотелось жить ему в свободном мире. И ведь были у солдата, кроме мамы и папы ещё и жена с ребёнком. Но политические разногласия с существующим строем перевесили все разумные доводы, и отправился он в ФРГ. Этот, правда, поумнее был, в нужном направлении побежал. Конечно, узнали мы обо всём этом гораздо позже. На суде.
А обнаружилось всё совершенно неожиданно. Позвонил начальник клуба нашему замполиту и спросил:
- А где Валерик? Он, мол, два дня назад ушёл в батальон, получку получить и пропал.
Ну и претензии предъявил:
- Что за дела? Почему это вдруг нарушается договор, и специалист используется только в интересах батальона?
Ну, наш замполит наехал на ротного:
- Ты чего, вражина, подрываешь политготовность политически соответствовать ... и т.д. и т.п. Закончил он, как всегда, своим излюбленным:
– Партбилет положишь….
Ротный засуетился. Допросил старшину. Тот не при делах. Получку отдал и отпустил солдатика в клуб. Он, солдатик, даже бельё чистое не взял и в баню идти отказался. Сказал, что всё у него там есть. Дембеля тоже ни сном, ни духом. Никто его по альбомам и т.п. дембельским надобностям не напрягал, потому что был он просто недоступен.
Вообщем к исходу третьих суток выяснений стало ясно – «СбЯжал!».
Первым делом поставили на уши батальон. Искали везде. Даже в вещмешках. А искать мы его начали, как водится, ночью, вскочив по тревоге часа в три. Потом разогнали по гарнизону. Искали не только мы, но и рембат и охрана и… все искали. Прочёсывали гарнизон вдоль и поперёк. Боксы, подвалы, чердаки. Даже в общаге холостяков и седьмой роте (женское общежитие) прошерстили шкафы и тумбочки. Не нашли болезного в гарнизоне. Выставили посты по границе и около мест, где он мог появиться и успокоились.



Поймали его чехи. На пятый или шестой день. Пограничники. И в правильном месте – на границе с ФРГ. Как чехи рассказали – он «переумничал». Нет, чтобы сразу через границу рвануть, она охранялась то там чуть больше, чем формально. Не он в Штирлица поиграть решил. Посмотреть, понаблюдать.
Проголодался, конечно. А деньги были. Зашёл в магазин деревенский купить колбасы и хлеба. Его местные активисты и сдали пограничной страже. Там же ориентировки были и вообще - пограничная зона. Своего они, может быть, и не сдали бы, более того, может и помогли бы даже. А советского… поговаривали даже, что им премии платят.
Помнится мне, что он дисбатом не отделался. Потому что признался в своих злокозненных намерениях.
Но кровь пили ротному, да взводному. Ротный, правда, кремень. Я его, сказал ротный, видел только на присяге. Ибо до неё – карантин, после – распоряжение замполита «откомандировать». И взводный тут не при делах, я скомандовал, он выполнил. Прикрыл лейтенанта.
Но распоряжение то устное. Никакого командировочного, никаких бумаг. А личность капитана Коцова, замполита нашего, я уже описывал. Струсил он, мягко говоря. И пошла писать губерня. Стали из ротного главного козла отпущения делать. Но вмешался замполит истребительного полка. Тот был мужик правильный. Летающий. Выложил особистам, что к чему. И ведь дело то житейское. В отношении командиров и оргвыводов то особых не последовало. Так, схлопотали комбат и начальник клуба за бесконтрольность, даже без занесения.
Были случаи, когда пацаны «добегали» до дома. Вот тогда разборки устраивали - ой-ой-ой!!! Представляете, они же через границу переходили разными способами.
Один подсел в эшелон воинский. Так через границу и проехал. На платформе с техникой, типа патрульный - постовой рядовой Пупкин. Такая-то рота. Ну, погранцы и лоханулись. По спискам то проверяли в вагоне, а платформа через десять вагонов.
Кто-то пешком переходил. Вообщем, были случаи.
Оргвыводы следовали нешуточные и срока летели не детские. Типа незаконное пересечение государственной границы. И никого не волновало – в какую сторону.
Кому-то удавалось и в сторону свободного мира «протечь». Таким случаям особой рекламы не делалось. У нас. Узнавали мы о таком только из передач вражьих голосов. Ну, иногда информация в разведсводках проскакивала. Типа – опа, в целях повышения бдительности и пресечения повторения….

Не высовывайся II …
(…или - дураку наука никогда не впрок)

Упоминалась уже фраза из незабвенного произведения Александра, значит Сергеича Пушкина … «… на службу не напрашивайся, от службы не отказывайся….», или, интерпретируя эти слова в свете событий здесь описываемых «…не высовывайся…».
Приехала в Группу московская комиссия. Явление пусть и не каждодневное, но и не такое уж и редкое. Всем тогда хотелось, к примеру, из хрустальных рюмок водку пить и жилище своё люстрами красивыми освещать, не говоря уж о напитке пенном, на весь мир известном. Вот и тянуло тучных полковников и генералов с арбатского паркета на асфальт плацев и просёлки полигонов Центральной Группы Войск, даже чаще, чем, скажем, Забайкалья.
Только вот эта комиссия была с хитринкой. Приехали они конкретно посмотреть на житьё - бытье всего-то трёх батальонов, да одного полка. Всё другое им и неинтересно было. Ну а так, как уже упоминалось, что наш батальон был отличным и лучшим в своей среде, то эта бригада к нам заявилась практически в первую очередь. Тем более что Знамя для батальона готовилось, церемония должна была состояться торжественная. В целях воспитательных и вообще из благородных побуждений ожидалось, что вручать его приедет Сам Начальник Главного Управления. Вот и приехали эмиссары взглянуть на нас – правда, что ли, что мы достойны чести такой, или групповые начальники преувеличивали.
Как всегда план мероприятий держался в строгом секрете, но примерно за сутки, верные люди нашего комбата предупредили. И стал батальон готовиться к «тревоге».
Загрузили заранее в машины всякие там боеприпасы, запасы и прочие припасы. Сдали на склад «лишнее» оружие, чтобы автоматы всяких там разных командировочных, заболевших, отпускных не таскать и не охранять. Аккумуляторы проверили и зарядили, чтобы, значит, всё носимое работало и запас имело. Короче провели работу, и спать батальон на два часа раньше уложили. Офицеры рот затаились в гостях у холостяков, в гарнизонной общаге.
Всё было готово к подъёму батальона по сигналу «Боевая тревога!!!».
Я поясню. Существовало несколько сигналов, разной категории наполнения, так сказать.
«СБОР». Батальон должен был быть построен на плацу без оружия, по полной форме в течение трёх минут.
«ОБЩИЙ СБОР». Подразделения должны были покинуть казармы в течение пяти минут, получив оружие и вынеся то, что положено (боеприпасы и т.п.). За следующие пять минут воины должны были прибыть в парки, открыть ворота боксов, загрузить в машины всякие ящики и прочее, водители запускали движки, а прочий личный состав должен был прибыть в места вытягивания ротных колонн и обеспечить охрану и оборону этих самых мест.
«ТРЕВОГА». Всё, что сказано выше, но техника выгонялась из боксов, выезжала из парков, и вытягивались ротные колонны. Личный состав грузился по штату и все находились в готовности вытянуть батальонную колонну. Подразумевалось, что всё это происходит без участия офицеров и прапорщиков, которые прибывали в батальон в течение двадцати – тридцати минут. Т.е. уже тогда, когда батальонная колонна стояла готовая к старту.
«БОЕВАЯ ТРЕВОГА». Ко всему вышесказанному батальон начинал выдвижение в запасной район, не ожидая командиров и начальников. Они присоединялись уже на выезде из гарнизона или прибывали в район. По обстоятельствам.
Офицеры наши и прапорщики жили в Мимони. Только комбат и замы, и то не все, жили в гарнизоне. Поэтому им было близко. Расчётное время их прибытия, было, минут десять.
Вот последнего сигнала и ждали.
И вот он прозвучал. Часов около пяти утра…
И закрутилось. Офицеры появились, мы ещё двери в боксы не до конца открыли, ну понятно. Мужики с четырёх утра одетые - обутые чаи гоняли в общаге. А там бежать минут семь. Сработали как по нотам. Только флажки и фонари мелькали.
Вытянули колонну и тронулись в запасной район.
Доехали, развернулись, завели движки. Смены работать начали, остальные сети маскировочные натянули, палатки развернули, лагерь организовали, кухня задымила. Всё как «на войне» положено. Боеготовность такая, что НАТО разбежалось по кустам и, пардон, начало экологию отравлять.
Ходят полковники с двумя генералами по боевым порядкам батальона, довольные. Хвалят. Потом начали ротным пакеты раздавать. Комбат бледнеть начал. К тому времени у нас в батальоне уже несколько сильно блатных офицеров образовалось.
Например, наш Арахискин. Когда Вовка на НШ ушёл, все ожидали, что ротным станет комвзвода два, старший лейтенант … не помню фамилии, к сожалению. Но пришёл этот крендель. Именно так. Прости Господи, а не офицер. Вот интриги и прочее подобное у него получались, а служба в роте шла больше по инерции. Мы ещё жили по законам и порядкам прежнего ротного, Вовки нашего, некоторое время. Где-то через полгода всё разваливаться начало, а в момент, описываемый, ещё ничего было. Терпимо.
А чего комбат то взбледнул? Да в пакетах лежали индивидуальные задачи ротам. До отдельных станций. А специфику работы..., вообщем не все ротные знали, мягко говоря, эту специфику. Командиры взводов то ещё туда - сюда, но докладывают то ротные.
Прибегает Арахискин наш, старший лейтенант, к нам на ротный КП. Командует мне громко и решительно развернуть планшет. Это такая доска у нас была. Она на двух петлях была прикручена к крыше кунга. Когда отстёгивалась, то могла выполнять функции перегородки между рундуком и пространством аппаратной, или становилась планшетом, когда надо. Планшет ему понадобился, потому что в пакете карта была, помимо листов с текстом.
Ну, развернули мы планшет. Прикололи карту. Даже светильник включили над планшетом. Лучше не стало. Т.е. виднее стало, что карта девственно чистая. Только наклейка в правом верхнем углу. А на наклейке: «Экз. № ……, задача командира 3 роты такого то батальона, ЦГВ и дата сегодняшняя. И всё. Обстановка расписана на листках. Где там, кто и что. Надо было нанести её на карту, потом дать свой вариант решения, а потом уже докладывать и приступать ко второму этапу. Второй этап – это отработка задач в составе батальона. Пока предстояло решить отдельную задачу.
Там легенда была такая. Рота работает в интересах разведуправления N-ской Группы Армий развёрнутой в полосе фронта. Нам предстояло вскрыть радиосети в определенной полосе частот и выдать пеленги на радиостанции, которые предположительно работают в сетях, нас интересующих. Потом на основании наших знаний о противнике, а знали мы немало, поверьте, сделать выводы о предположительной структуре радиосвязи противостоящего нам вероятного противника. А уж по ней предположить и доложить свои измышления о том, скока их и какие они. Рутина, одним словом. Для тех, кто знает как это всё сделать.
Конечно, заодно выдать схему подавления, исходя из возможностей наших станций помех.
Технически выполнение задачи выглядело так. В течение времени, нам определённого, мы должны были прослушивать эту полосу частот. Фиксировать все станции, которые выходили в эфир. Брать на них пеленги. Исходя из корреспондентских связей, построить схему радиосети супостата. Проанализировав позывные, их структуру и вид, сделать вывод о том, какая часть нам противостоит. Нанести на карту пеленги, позывные, все корреспондентские связи и прочее к делу относящееся.
На самом деле задача элементарная, если знаешь структуру противостоящего вероятного противника. А знали мы о нем действительно много. Построение радиосетей частей корпуса были известны. Принципы построения позывных тоже не были секретом, ну а исходя из технических данных вражьих радиостанций, которые мы смогли вскрыть: дальность расположения, спектр сигнала и прочих можно было сделать и вывод какого типа станция работает. Причём, т.к. пеленгатор в роте был один, для определения места расположения вскрытых нами станций, относящихся к разведываемой сети, нам будет дополнительно дана подсказка в виде ещё двух пеленгов на каждую. Естественно только на те, что мы вскроем. Ну а по виду сети станет ясно, кто там воевать против нас собрался.
Вот.
Задача для школьника начальных классов. Если классы эти оканчивались в нужной школе нашей системы, например. А ротный наш, Арахискин, заканчивал эти начальные классы в бронекопытном каком-то училище. И антенну от громоотвода, или даже заземления отличал с большим трудом.
Начали мы работать. Наш взводный результаты перехвата чихвостил, схему составлял. Меня тоже припахал, зная мою любовь к разведподготовке. А сам то и дело бегал на пеленгатор. «Пеликан» наш старенький был, а начальник станции там, наоборот был совсем молодой. Прапорщик Сёма. Технически грамотный мужик, но опыт…, вот взводный и контролировал, но обошлось всё. Отработали ребята по всем целям правильно и в срок.
Второй взвод выдавал технические характеристики и писал формуляры на подавление. Всё шло хорошо и правильно. Только вот ротный всем мешал и всех дёргал без остановки. Всё подгонял и грозил. Они с замполитом просто-таки революционную двойку образовали. Им бы третьего бездельника и истерика и всё! Расстреливать бы начали. Чесслово!
Но! Всё проходит. Время выполнения задачи закончилось.
На черновике было всё готово. И схема корреспондентская и анализ позывных. На своей карте были проведены линии пеленгов с обозначением каждого позывного, который по нашим предположениям к делу относился. Даже, исходя, из данных технической разведки, примерно были расписаны и типы вражьих радиостанций.
Дело оставалось за подсказками, чтобы закончить решение.
И вот. В аппаратной собрался консилиум. Генерал и один полковник из комиссии, наш начальник отдела из разведуправления штаба Группы (этот – мой знакомый «дед из Внешторга»), комбат, наш НШ, ротный, оба взводных. Ну и мы с напарником. Дежкрная типа смена. В мои обязанности входило стоять слева от планшета и нужные бумажки со схемами, в процессе доклада под резинки подсовывать и формуляры с описаниями станций, позывных и т.п. соответствующие ротному передавать.
Сказать, что ротный ничего не смог доложить – значит, ничего не сказать. Он чего-то мыкал, бекал, но с огромным трудом всё же пробивался потихоньку сквозь хитросплетения доклада. Текст ему взводные написали, но тезисно. Времени не было все слова полностью писать. Пока писали, объясняли, конечно, что к чему, но он… забыл от волнения или с перепугу, вот и лепил всякое разное. А когда не знаешь, да ещё и забудешь! Но генерал, видать был тоже не очень из нашей конюшни, а может, просто добрый был человек. Подбадривал ротного по-всякому. Да и послушал то он только минуточек пять, а потом ушёл по генеральским своим делам. Вот тогда и началось. Полковник начал пеленги диктовать из блокнотика своего хитрого, а орешек наш, фундук лесной, арахисовую его бабушку, даже транспортир правильно приложить к карте не сумел. Наши-то все офицеры в стороне стояли. Задачу ротный сдавать обязан. У планшета только я оказался. Словив страшный взгляд НШ, пришлось мне перехватить это жутко сложное орудие и пеленги на карте прикидывать. Типа—не царское это дело - на карте стрелки рисовать.
И ладно бы молча рисовал, так нет.
Рисую и пришёптываю, прибормачиваю:
- Так, двадцать шесть, значить, ANGRC - …, полчок у нас, полчок тут, бронекопытный , правильно мы прикинули …. Тридцать пять, … похоже, ANGRC - …., это что-ли опергруппа штаба….
Бубню, значит потихоньку себе под нос. А чего не бубнить, я это всё назубок ещё с начала второго периода знаю. Работаем то мы по реальным станциям. Вот и знаем их, вплоть до сменных расчетов операторов.
Вот стою я к обществу, так сказать, спиной, практически, бубню и реакции этого самого общества не вижу.
Нарисовал. Отошёл.
Полковник резюмирует:
- Хорошо. Восемьдесят семь процентов вскрыли. Молодцы, – и к ротному:- Продолжайте.
Ротный подобрался и выдал:
- За время, отведенное на выполнение задачи, вверенное мне подразделение, вскрыло восемьдесят семь процентов радиостанций, работающих в указанной полосе частот, что позволяет считать поставленную задачу выполненной.
И всё. Проходит минута. Полковник смотрит на ротного с нескрываемым интересом и ждёт. Вторая минута. Тихо.
- Командир, мы ждём, – полковник уже несколько раздражённо обращается к ротному.
Того заколдобило. Молчит.
НШ, Вовка наш вступает:
- Товарищ полковник, разрешите?
- Нет.
Ротный молчит, как Зоя Космодемьянская. Он бы и рад чего сказать, а чего не знает.
Вовка опять лезет на амбразуру:
- Товарищ полковник, старший лейтенант Арахискин командует ротой всего месяц, до него ротой командовал я, разрешите….
- Капитан, я вас удалю из аппаратной. Помолчите.
- Есть! Вовка надувается, вернее раздувается от плохо скрываемого желания чего-нибудь порвать.
Комбат вообще стоит красный как помидор перезревший, того и гляди лопнет. При всех его сильно командирских качествах, он тему очень хорошо знал, наш комбат.
И тут мой знакомый «дед из Внешторга» говорит, т.е. обращается к полковнику. Вернее не говорит, а что-то шепчет на ухо.
Полковник скосил глаза на подполковника и выдал:
- Ну что ж. Ротный убит, командиры взводов … один убит, второй тяжело ранен.
И уже ко мне, и ласково так – прямо папа родной.
- Ты кто, сынок, по должности то?
- Начальник аппаратной Р - …., пункт дистанционного управления станциями помех роты. Младший сержант такой то.
Ну ладно. Докладывай.



Ну, я и доложил.
А чего там было докладывать то. Десять фраз, которые мы со взводным ротному написали уже. Только добавлял от себя типы станций, с поправками, исходя из дополнительных данных, которые после подсказок выплыли.
Потом полковник «оживил» взводных и выслушал их. По вопросам организации постановки помех и управления ими в процессе подавления станций супостата. Ну, там всё было отменно. Мужики нашу бурсу заканчивали, да и толковые ребята были, заслушаешься.
Потом роточка отработала по пяти станциям. Была дана команда второму взводу включить высокое, а мы этими станциями управляли. Хорошо получилось. Забили диапазон.
Вообщем задачу выполнили. Оценка роте «отлично». Всем полковник пожал руки..., кроме ротного.
Меня приказал отметить особо. Я обрадовался, думал в отпуск поеду. Ага! Поехал! Но в другую сторону. Нет, благодарность от заместителя начальника Главного управления мне объявили, конечно. Но. Припомнил мне комбат всякие мои шалости, да и ротный руку приложил, конечно, не поехал я в отпуск.
И хотя Вовка, как до меня слухи дошли, и пытался, но комбат был непреклонен. Ну не нравился я ему, ещё со времен мандатной комиссии не нравился. А может, и другие резоны были у командиров, кто их знает?
Не судьба. А всё язык мой. Недаром говорят, что он главный враг человека, а тем более военнослужащего.

Минуй нас пуще всех печалей …

Шло время себе потихоньку, шло неторопливо. Прошёл третий период, начался четвёртый. Отпуска мне не объявили, по результатам третьего периода и не светило в дальнейшем. Два
основных фактора сыграли роль – командир роты и комбат. Ротный крепко запомнил историю на проверке, а комбат…. Не знаю, я и разговаривал то с ним за время службы считанные разы. Но любая встреча на узкой, так сказать, дорожке неизменно заканчивалась какой либо приятственностью. Выговор там или замечание. До губы, правда, дело не доходило, но старался я на глаза ему не попадаться. Даже в наряд на КПП не ходил. Старался в роте отсидеться. Ротный – зло тоже не радостное, но неизбежное и с ним приходилось мириться.
Служба, когда перспективы понятны, превращается в череду скучных и однообразных, в большинстве своём, дней. Одна отрада, что каждый прожитый день приближал нас к вожделенному дембелю.
Прелестей четвёртого периода, да ещё командирского, я уже касался. Да ещё замполит ротный приматерел, стал цепляться по любому поводу. То ему жемчуг мелкий, то щи пусты. Понятное дело, что постоянно были виноваты сержанты. Человек вообще не понимал, чего он хочет добиться (к взводным он лезть побаивался, к старшине вообще близко не подходил, вот и отыгрывался на старослужащих). Понимать это, кстати, перестали все. Рота медленно разваливалась. Т.е. отличными то мы стали, но инерция уже заканчивалась. Хвалили уже не за дело, а скажем за конспекты по политподготовке или за чистоту подворотничка. Дело то, безусловно, нужное (это я о чистоте), но ведь тот, кто постоянно думал о том, как угодить ротному с замполитом, тому уже не хватало времени делать дело. А хвалили именно и только за это.
Замполит всё более продвигался по пути создания «здоровой партийно-комсомольской» атмосферы в роте. Активно боролся против неуставных взаимоотношений в коллективе, чем доводил старшину не просто до бешенства, а превращал его порой в тупое, злобное и безумно – бездушное бешенное существо. В такие моменты лучше было старшине на глаза не попадаться. Он хоть и недалёкого ума был, старшина наш, но пришёл в эту роту служить солдатом и потом остался. Так что к нам относился достаточно лояльно да дело своё, чего там говорить, знал и делал нормально. Нет, нам он не потакал, но и гнул через колено. Не самый худший вариант.
А борьба замполита с неуставщиной заключалось в том, что, например, в наряд по роте или на уборку учебных классов назначались старослужащие. Вы представляете себе, например, картину, как два деда моют пол в учебном классе? Времени это занимало часа три, во-первых, а во-вторых, отвлекало наряд по роте (если там были молодые) от своих непосредственных обязанностей. Ибо выполнять эту задачу приходилось всё тем же дневальным или случайным первогодкам, которых по ходу старики отлавливали.
А у старшины свои планы, которые нарушались. А этот, которому естественно ситуацию обстукивали по полной, потом на ротных междусобойчиках на старшину наезжал. Ну а для того такая постановка была в диковинку.? Раньше на подобные мелочи не то что офицеры или старшина, а даже и сержанты не особо внимания обращали. Просто, сразу после ужина, пара молодых хватала ведро с тряпками, и через пятнадцать минут класс блестел. Забыть или не сделать? Нет, такого никому в голову не приходило. А тут целое политическое дело устраивалось. Вот мне сейчас уже понятнее становится природа и культа и террора. Пока такие люди в стране советской есть!
И вторая фенечка, которую наш замполит превратил в фетиш. Он просто оргазм, по-моему, от этого действа получал. Раз в неделю он приказывал всем, как он говорил, увольняемым в запас, построиться в парадной форме одежды. То есть в той одежде, в которой, по его разумению, мы поедем, если следовать его терминологии, в увольнение в запас.
Строил и начинал нудно и досконально проверять соответствие номеров военных билетов и фамилий на клеймах. Он тщательно проверял швы, мерил стежки линейкой и придирался к малейшему отклонению. Зачем он это делал. Поясню.
В Красной нашей Армии вещевое имущество, выдаваемое военнослужащим срочной службы, делилось на две категории. Инвентарное. Это имущество выдавалось на определенный срок. И не солдату персонально, а воинской части. И её, воинской части собственностью являлось. Это были всевозможные виды рабочей и технической одежды, как-то бушлаты, комбинезоны, постельное бельё и всякое разное другое. В зависимости от периода призыва увольняемому солдату полагался комплект нательного белья. Тем, кто уходил весной – трусы с майкой. Осенью – кальсоны с нательной рубахой.
И второй вид, личное, так сказать, имущество. Это парадка с шинелкой, например, фуражка, ботинки, рубашки парадные, галстук и всякое прочее.
Инвентарное оставалось в части, а личное на солдате уезжало на дембель. И вот была «традиция». Молодой солдат «дарил добровольно и с удовольствием» увольняемому дедушке свою новую парадку или там ещё чего. А потом, в свою очередь, тоже принимал «в дар» от следующего молодого поколения такие же предметы одежды.
Подаренная таким образом одежда меняла вместе с хозяином и подкладку. Т.е. подкладки менялись местами. А т.к. швейных машин в подразделениях не водилось, то выполнялись эти швейные работы вручную.
Традицию эту признали вредной и неуставной. И стали с эти бороться. Вот замполит ниточные стежки на швах и вымеривал. Чтобы значит вскрыть и пресечь.
Уходящие перед нами два призыва, шли по комсомольским путевкам на строительство олимпийских объектов. В Москву. Им, не призывам, а тем, кто по путёвкам разрешалось увольняться в пш (полушерстяное повседневное обмундирование), сапогах и бушлатах. Чтобы, значит, у ребят была рабочая одежда. Это было здорово. Потому что пш никто ни с кого не снимал, и было оно всегда в лучшем виде. И ушить – подогнать его было гораздо проще, чем парадку. А бушлат вообще приводился в дембельский вид за два дня. Отстирывался, перешивались погоны и всё хорошо. А вот шинель в порядок привести было сложнее намного. Отстирать, и высушить (надо было делать фанерный шаблон, чтобы сушить в натянутом состоянии), и начесать, и отпарить. Но находились умельцы – превращали шинели просто в мохеровое пальто, по внешнему виду. Причем делали это из шинелей какого-то …дцатого срока носки. Вот и получалось, что перед осенним увольнением, все ходили в таких красивых шинелях, что просто залюбуешься. Так как шинелями тоже менялись, то было необходимо сделать так, чтобы они не отличались друг от друга. Только вот оставшиеся в батальоне шинели через месяц превращались в такое убожество, что становилось видно невооруженным взглядом, что сукна в таком пальто уже и нету. Некоторые просто расползались. Ибо каждое вычесывание и выпаривание существенно уменьшало толщину ткани.
И раньше командование относилось к этому, нет не благосклонно, но без особых истерик. А тут что-то взялись. Ну и попали мы под раздачу. Одёжка то у нас вся была поменяна. Кто-то из наших уже на третьем периоде озаботился, кто-то только что, кто-то ещё и не начинал. Но следы швейного мастерства имелись на парадках и шинелях у всех. Вот замполит и пытался разобраться. Снимает китель с кого-нибудь. Швы не те. А парадка, ну какая она новая, она прослужила в армии больше всех нас вместе взятых. И начинается - докажи, что никого не раздел. Ему в ответ – а что ж вы раньше-то не проверяли. Вы в роту пришли как раз вместе с нами. Что же вы не проверяли, когда нас раздевали. Одним словом дым-вонь-огонь, второго больше. Вот старшина и бесился. Потому что кто виноват? Он.
Забегая вперёд, скажу, что почти все наши уехали домой в пш, хотя это и не разрешалось уже. Просто увольняться в таких парадках, которые у нашего призыва были, «подарки» то отменились, ребята отказались. Было очень спокойно сказано, что по дороге на аэродром, эту, мягко говоря, форму они снимут и выкинут на дорогу. А в строй, на групповом сборном пункте, встанут в трусах и фуражках. Вот тогда и разбирайтесь кто прав, кто виноват. Домой то в трусах никто никого не отправит. А кипеш будет знаменитый. Вот тогда комбат плюнул и разрешил увольняться в пш.

Лирическое отступление
Подготовка к дембелю. Альбом и прочие аксессуары …

Про одежду я рассказал выше. Достаточно подробно и развёрнуто. А вот что совсем не затронул, так это дембельский альбом и прочие дембельские аксессуары.
Сначала про второе. Это совсем простые вещи. Погоны, шевроны, нашивки, лычки – кому положено и всякое такое типа бляхи на ремень или офицерские пуговицы на форму. Время на это тратилось очень много. Времени и сил. И не только своих.
Было запрещено делать вставки в погоны, шевроны и т.п. А без «усиления», так сказать, погоны быстро мялись и теряли вид. Поэтому выходили из положения так. Слой газеты, слой полиэтилена и проплавляли раскалённым утюгом. И так слоёв до десяти-пятнадцати.
Погон приобретал упругость, даже жёсткость. А вставки запрещённой не было. То же делалось и с шевронами и нашивками.
Бляха. О! Дембельская бляха, это, знаете ли! Покупалась обычная стандартная бляха. Сначала она шлифовалась шкуркой, стачивались края, отгранивалась звезда, иголкой (да-да, швейной иголкой) отгравировывались лучи внутри звезды, и внутренние её кромки. Потом бралась совсем нулёвая шкурка, и выводились все грубые изъяны, потом плоскостью иголки, буквально выглаживалась поверхность бляхи. И окончательно суконкой с пастой Гоя долго-долго всё вышлифовывалось. Получалось просто чудо заморское, а не бляха.
Как ушивались, перешивались и начесывались, отглаживались парадки и шинели, уже было сказано.
Технологии обработки шапок и фуражек являли собой нечто настолько совершенное, что в результате даже некоторые шитые головные уборы офицеров, бледнели перед солдатскими дембельскими.
Обувь, после приложения очумелых ручек армейских мастеров вообще превращалась в нечто модельное и ультрамодное. Увеличенные по высоте, обточенные каблуки, срезанные ранты и прочие усовершенствования превращали ботинки в совершенство.
Одно время вошли в моду аксельбанты. Из чего их только не плели. Но самые крутые получались из парашютных строп. Благо, хоть и сложно, но достать их в Градчанах было возможно. На концах подвешивались подвески. Кто-то делал из пустой автоматной гильзы, в которую вставлялась пуля. Подвески шлифовались по той же технологии, что и бляха. Особенным шиком считалось, когда подвески были двух видов, т.е. одна из жёлтой меди, вторая из красной. Другого вида подвески делал народ сам. Точили из снарядных гильз разные фигурки, или делали в виде завитых в спираль сосулек. Тут фантазии дембелей не было границ. Потом аксельбанты запретили, но их всё равно плели, клали в чемодан и навешивали на кителя уже в Союзе, если, при разного рода проверках, они не подверглись изъятию.
На каждом дембельском кителе имелся набор значков. В ЦГВ, помимо наших, советского образца, у многих добавлялись ещё и чешские. Классность и т.п. А отличник чешский был как орден просто. Но значки – значками, а вот особое внимание заслуживают подкладки под значки. Поэтому значки на «закрутках» ценились особо. С приколкой то, как подкладку прикрепить. Подкладки эти, некоторые ребята делали с воистину удивительной фантазией и доводили до ювелирного совершенства. Иной раз значки бледнели перед подкладкой. А иногда значок благодаря подкладке принимал вид просто бухарской звезды.
Значки были самой твёрдой солдатской валютой. А порой это образное понятие переходило в совершенно прямое. Полный комплект дембельских значков минимум сто чехословацких крон стоил. Цена варьировалась от содержания комплекта. А солдат получал семьдесят в месяц, напомню. Отдельной статьей проходил Гвардейский знак. Потому что, если попал в гвардейскую часть - получи автоматом. Не попал - мог его получить только за деньги, услуги или по блату. Других вариантов не было. Вот так.
Жетон, например, выдаваемый за участие в учениях «Щит» или «Дружба» стоил до ста пятидесяти. Упомянутый уже чешский Отличник где-то также. Записи в военный билет делались тоже просто. Или по договорённости с писарем, или во время ожидания дембельского самолёта. Как печати переводили - рассказать? Да с помощью сваренного вкрутую куриного яйца. Умельцы были на все руки.
Почему так происходило? Во-первых, потому что значки выдавались один раз. И носились ежедневно, отчего их внешний вид несколько мерк. А на дембель всем хотелось нового и сверкающего. А во-вторых. Да не всегда, даже значки выдавались, чего уж там. Объявят приказ, запись в военном билете сделают, а значок потом пообещают, да и забудут. На смотр, какой старшина выдаст, чтобы форма соответствовала содержанию документов, а потом соберет обратно.
Ну а всевозможные упомянутые жетоны и т.п. раздавали в основном не тем, кто..., а в подавляющем большинстве случаев по списку замполита. Исключением были знаки классности и ВСК, реже Отличника. За эти значки пота проливали много. И это, кстати, относилось не только к ЦГВ.
Отдельная статья подготовки к увольнению – это ДЕМБЕЛЬСКИЙ АЛЬБОМ!!! Именно так, большими буквами и никак иначе.
Задача стояла следующим образом. Из обычного стандартного фотоальбома было необходимо сделать ДЕМБЕЛЬСКИЙ. Это вам не фунт изюма съесть!
В Чехии продавались очень достойные, в смысле обложки, корочек, по-нашему, альбомы. Были корочки, обвитые по кромкам шнуром, с очень красивыми пейзажами или цветами. Поэтому многие оставляли всё как есть. Многие, но не все.
Вот те, которые «не все» как только не изгалялись. Корочки обтягивались различными материалами. Всевозможный бархат, добытый практически всегда неправедным путём, шинельное сукно, парашютный шёлк и многое другое. Но верхом совершенства считалось обшить корочку кожей. Где взять? Да в любой «холодной» каптёрке была куча старых сапог. А сапоги у нас были юфтевые. Вот вам и кожа. Голенище распарывалось, выкраивался нужный кусок. Потом смывались наслоения сапожного крема, кожа вываривалась и вымачивалась, мылась и тёрлась. Мялась и … даже отбивалась. Потом растягивалась на рамку по формату обложки и высушивалась. Иногда, по желанию красилась. И обложка получалась просто загляденье. Но это было только полдела.
Кожа сама по себе, придавала обложке богатство и изящество. Безусловно. Но к коже были необходимы уголки, застёжки и т.п. украшения. Выпиливались все эти изделия, в основном, из снарядных гильз и т.п. бронзовых частей и деталей, которые удавалось добыть. Даже каменья самоцветные из осколков бутылок выделывались.
Я реальный альбом описываю, РЕАЛЬНЫЙ!!! В центре обложки, по коже, тончайшим штихелем, изготовленным из штопальной иглы, была сделана гравировка портрета хозяина, который был затёрт чёрной, серебристой и золотистой красками. Т.е. был выполнен, безо всякой иронии, высокохудожественный портрет в весьма замысловатой виньетке, которая содержала помимо лавровых и дубовых листков обязательные для дембельского альбома словочетания «ЦГВ», «ДМБ 78» и «Память о 730 днях в сапогах». Замполит, когда это увидел, чуть зубы не раскрошил, скрипя ими от злости. Потому что боец за два года никак не проявлял свои художественные таланты. Представляете себе, сколько потеряла наглядная агитация не только роты, но и всего батальона.
Внутренняя сторона корочек раскрашивалась так. На первой два чешских льва, обращённых мордами друг к другу, держали в лапах щит. В центре щита была вклеена фотография самого дембеля, Сверху и снизу были надписи. Содержание было примерно такое же, что приведено выше. С различными вариациями.
На последней изображали самолёт, взлетающий с контура карты Чехословакии и направленный на контур карты Союза, на котором был выделен родной город дембеля.
Потом эти рисунки покрывались, вернее, заливались лаком, до образования толстого слоя, практически происходила имитация стекла.
На калечных разделителях листов рисовались всевозможные рисунки. Всякие разные. Иногда это были копии патриотических плакатов, иногда шутливые карикатуры. Но это во многом зависело от замполита части, который всегда просматривал альбомы. Наш был без особого чувства юмора. Т.е. вообще без оного, если дело касалось подчинённых, но как он заливался, когда шутил комбат, например…. Поэтому большинство рисовали нейтральные картинки. Кое-кто оставлял чистые листы. А картинки, нарисованные на листах почтовой бумаги, отсылались домой. У некоторых потом руки дошли, дома. Перенести их на эти калечные листы. Здорово получилось. Я видел.
Были также популярны жанровые картинки с надписями. Например, изображен солдат, пишущий письмо домой. И надпись:
«Привет из мест, где нет невест,
Где звёзды достают руками,
Где девушек считают за богинь,
И видим мы их только на экране»
Или другие перлы: «целовать девушку в письме - все равно, что нюхать цветок в противогазе», «Армия это школа, но учиться в ней лучше заочно»,
«Когда на земле ещё не было нас,
И разум не знала вселенная.
Один первобытный другому дал в глаз.
Вот так появились военные»
И многое – многое другое. Фантазии не было границ. Считалось признаком дурного тона подобные рисунки и надписи повторять. Особенно в рамках одного призыва.
Сами листы грунтовались смесью из чёрной туши и латекса, получалась классная рельефная фактура. А потом смесью золотянки и серебрянки, посредством разбрызгивания с зубной щётки листы украшались фейверковой россыпью.
Помню один момент. Аркаша Сугробов разложил прогрунтованные листы и наносит эту блескучую россыпь. Щётка уже изношенная и «работает» плохо. Рядом, заворожено наблюдая за процессом, сидит «заказчик», неуёмный и единственный садист из демсостава Слава Павлюк. Аркашка матерится и мучается.
Тогда «заказчик» даёт команду Саньке, который на подхвате.
- Герася, щётку!!!
Сашка срывается в кубрик и через тридцать секунд в руках у Аркашки новая классная щётка. Работа спорится. Всё. Листы закончены. Павлюк протягивает щётку Сане:
- Помоешь, сгодится.
Саня берёт щётку и удаляется в умывальник.
Павлюк, шаркая сапогами по линолеуму, «дедовской» походкой, гордо шествует по коридору. Замечает Саню, который что-то делает около его тумбочки.
- Боец! Не понял?
- Щётку на место кладу.
- Какую на… щётку?
- Вашу, вы же просили, я приносил. У Павлюка отвисает челюсть.



У Аркаши истерика с инфарктом микарда. Народ, врубившись, в чём дело, тоже рушится там, где стоит. Гераскин, стоит с невинным видом.
ШОК!!! Это по-нашему. Просили щётку? Я принёс. Какие вопросы? Указаний не было, чью принести? Не было. Значит, всё нормально.
Конечно, результат был изумительный. Каждый альбом был индивидуален. Повторения были, конечно, но в основном это было. Фотографий на альбом не хватало ни у кого. Большая часть из них, была уже дома. Чтобы не рвали из альбома, хотя всё равно замполит находил, и криминал и нарушение режима секретности и рвал. Ну, вот такой он был человек.
Дембельские сувениры. Я не про те, что покупались в чешских разных магазинах и т.п. Это само - собой и ничего интересного собой не представляет. А вот про те, которые бойцы делали своими руками стоит упомянуть. Обо всех, конечно, я не расскажу, но кое-что вот вспомнилось.
Заплетушки, например.
Делали много-много всякого. Брелоки для ключей, плётки, как их называли. Такие, квадратненькие в сечении, разной длины. Порой длинные - длинные, типа цепочек для ключей. Всяких рыбок золотых с хвостами богатейшими, жар - птицев таких, что и в сказках – то и не описывали, леших и прочих всяких чудов - юдов. Их было модно вешать на зеркала «блатных» автомобилей. Санитарных буханок, например, и даже командирских УАЗиков.
Вспомнили?
А плели их из трубочек для капельниц.
Единственным недостатком этих трубочек была их прозрачность. Оттенков было очень мало. От совсем прозрачных до желтоватых или немного в кремовый оттенок. Ну, слегка коричневенький. Такой, светло-шоколадный. Палитра, одним словом, была весьма узка. Ну, дык оно и интересней было. И ведь удавалось порой при такой-то небогатой гамме создавать шедевры практически. Выход, впрочем, из положения был найден весьма быстро. Солдатская смекалка, это знаете-ли…, атомная галактическая война – пук детский, если сравнивать.
Есть в природе, или был – не знаю, лак такой. «Цапон» его называли. На самом деле ничего цапанистого в лаке этом не было. Запах, разве. Лак то был из породы нитро… лаков. Но он тоже был бесцветный, т.е. желтоватый. НО!!! Прозрачный. А желтого в упомянутых трубочках хватало.
И вот в качестве красителя использовали пасту для шариковых авторучек. Из стержней. Благо в Чехословакии, к тому времени, водились стержни совсем уж экзотических цветов. Да и традиционные – синий, чёрный, зелёный, красный были яркими и нескольких оттенков. Умельцы даже смешивали эти пасты, и яркость регулировали количеством красящей пасты, добавляемой в лак.
Потом лак прогонялся через трубки и тот окрашивал их в требуемые цвета. Находились затейники, которые путём вращения трубки при производстве этого самого окрашивания, добивались внутри трубки спирального протекания лака. Я сам видел внутри трубки трёхцветную спираль.
Протягивали внутри трубки и нитки разного цвета. И сплетённые из тонких трубочек косички вставляли в другие, большего диаметра. А из тех уже сами заплетушки делали.
Опять же с диаметрами тоже проблемы были. Так варили, в буквальном смысле слова, и потом вытягивали, чтобы нужной тонкости достигнуть.
И ещё учтите, что все эти действия производились – во-первых, в «как-бы» свободное от службы время, во-вторых, в местах скрытых от глаз начальствующего состава, в-третьих…, впрочем, хватит и первых двух.
Для тех, кто понимает в чем заключалась сложность такого процесса в условиях срочной службы об этом рассказывать – время терять. А тем, кто не сталкивался – поясню, что такое, например, найти место, источник тепла, чтобы вода вскипела, плюс емкость, в которой вскипятить - сварить, потом надо разместиться, чтобы трубку разогретую вытянуть и остудить. И процесс иногда повторялся неоднократно. И ещё, например, после покраски нужно было время для «просушить» продукцию. И всё перечисленное надо делать скрытно от командирских глаз.
Да и сам процесс плетения занимал время. Совсем элементарные изделия делались руками, а что-то посложнее требовало всяких крючков, шаблонов и иных приспособлений и инструментов.
Непросто было умельцам творить, ох непросто. А творили, повторюсь, порой, шедевры, просто шедевры.
А уж, на какие ухищрения шли, чтобы исходники достать – это уже вообще не опишешь, не расскажешь. Праздником становился «день донора» - вот уж где раздолье было. А так, в основном, процветал подкуп должностных лиц и элементарное, простите, хищение социалистическо - медицинской собственности.
Но находились УМЫ!!!
Когда у нас в батальоне ввели должности замполитов рот, напомню, то приехали молодые лейтенанты. Из Львовского культпросветполитиического. Нам достался л-т Мурчак. Про него долго можно рассказывать. Но, если коротко, жуть он был ходячая. Вообщем настоящий и типичный для того времени политтруженник. Ничего не умеющий, зато всё знающий. Подловатый, верноориентированный, не брезгующий никакими методами типа вытряхивания тумбочек не "для порядка", а для "выявления и...." . Даже до чтения солдатских писем доходило. Как тех, что мы писали домой, так и тех, что из дома получали. Ну а команда «вывернуть карманы», была его любимой. И в то же время трусливый и всегда опасающийся «как бы чего не вышло». Но был, как у нас говорили «очкогрёб». Т.е. стремился ежесекундно исполнить прогиб любой степени. На этом его и «покупали».
Однажды, один из наших заплетушечников умельцев всех нас, его сослуживцев страшно удивил. Практически мы не просто, а ОХУиудивились!!! ОН!!! ПОДАРИЛ!!! ЗАМПОЛИТУ!!! ЁЖИКА!!! Ёжик – это вообще был высочайший пилотаж в плетении. Даже кот и то был проще в исполнении. На всё наши вопросы типа: «Зачем ты, Пашка?» он улыбался и говорил про то, что, мол, всё сами увидите.
Я не буду интриговать, а просто расскажу всё по порядку.
После этого нечаянного подарка, замполит с Пашкой стал разговаривать иногда. И не только о воинской дисциплине. Потому как служил Паша уже крайний период и был, как выражался наш ротный дуэт – «сладчайший» наш командир роты Арахискин и этот самый как его, с большой степенью издёвки, называл наш старшина – «верный боевой комиссар», литинант Мурчак – потенциальным сырьём для дисбата и закоренелым преступником. Хотя Пашка то, как раз, ничем таким плохим и не занимался. Был он вполне спокойным и ровным дедом. Молодёжь не обижал и на службу «забивал» в меру. Не больше и не меньше остальных. Дед есть дед. Но и не стелился перед старшими по званию и не стучал никогда. Ни на нас, ни на них.
А тут вдруг такой, нетипичный для «правильного деда» поступок.
Но прошло немного времени и всё стало на свои места. Пашка засел в ленкомнате. Забив на все наряды, занятия и прочие непрофильные военно-бытовые занятия. Мурчак, как безумный, стал таскать в упомянутое помещение всякие свёртки, банки и прочие коробки. Пашка, конечно же, был прижат и допрошен. Деваться ему было особо некуда и он, что называется «раскололся».
Развёл он замполита на его желании выгнуться в сторону большого батальонного зама. И предложил ему создать, в виде дембельского аккорда, большое эпическое панно. «Ленин на башне броневика в момент прибытия его в Петроград на Финляндский вокзал с группой товарищей». Пашка и товарищей предлагал сплесть. Но эскиз, на котором, в нижнем ярусе, были красиво изображены профили Троцкого и прочих Ильичёвых сотоварищей, а также рабочий, солдат и



матрос, был замполитом обрезан по … самую башню броневика. Но и то, что осталось, требовало труда и усердия. Верхушка башни была – вырезана из пенопласта со всеми деталями. А фигура самого Ильича, должна была быть сплетена на каркасе с применением не только трубочек, но и других материалов.
Три!!! Три месяца замполит снабжал Пашку и через него всех ротных заплетушечников материалами и предоставлял им право (он же не знал, что после отбоя Пашка «делился поляной» с друзьями, а стукнуть заму на эту тему стукачи боялись, понимали и осознавали степень возможного возмездия) вполне легально этот материал обрабатывать.
Ну, а за месяц до увольнения, когда монументальное Пашкино творчество стало обретать вид ближе к законченному, стало ясно, что «это – типичное не то», как сказал зашедший в ротную ленкомнату, большой зам. И работы были свёрнуты. Но сколько же за эти три месяца шедевральных Пашкиных котов, собак и тех же ёжиков расплодилось и нашло место постоянной, по военному говоря, дислокации, в наших чемоданах—сорсчитать невозможно. И последователей-учеников Павел оставил предостаточно.
Я проблему парадки решил проще. Мне один из наших начальников станций отдал свою старую шитую в ателье повседневку. Офицерское сукно, хорошего качества, да и сильно старым его назвать было нельзя. Просто раздался мужик, вот она ему и маловата стала. Он ещё и шинель предлагал парадную, но это уже было сверх вского допустимого предела. Поэтому, когда замполит за меня схватился – ну вообще такого нарушителя поймал, то был послан сначала мной (ну уж и приврать нельзя …, сразу обвинения какие-то), а потом и дарителем. Отстал.
Вообщем спасаться надо было от этого террора. Быстрее и не задумываясь.
Вот и вспомнил я, что зампотылу как-то выключатель починил в кабинете. Дело в том, что в батальоне каждый период формировалась рабочая команда. Которая была во власти этого классного живого майора. Ни нарядов, ни каких других дел типа подготовки к вручению знамени, которой замучили так, что во сне стало сниться, как нам вручают знамя на Красной площади всем составом Политбюро.



Улучив момент, я обратился к майору и предположил, что электропроводку в построенном здании батальонной столовой можно сделать очень даже спокойно, не привлекая к этому чехов. И валюту, мол, сэкономим, и процесс ввода ускорим (к слову сказать – тут нашёлся парень, который служил в батальоне десять лет спустя, так вот столовую открыли только перед самым его дембелем).
Вот так я в одно прекрасное утро и поступил в распоряжение зампотыла. И ещё троих ребят привлёк. Была образована электрическая компания, так сказать.
Сначала возникли трения с командованием, в лице командира и замполита, роты. Были попытки и на занятия привлечь и в наряды поставить, но эти попытки тут же сдавались зампотылу, а заместитель командира батальона, это вам всё-таки замкомбата, и кило отборных звездюлей получало адресата, т.е. того, кто на его пути вставал.
С одной стороны, оказаться между двух огней не очень приятно. А с другой – сколько той службы осталось. Причем, при правильной постановке дела работы на объекте хватило бы и до Нового года. А на ноябрьские, хошь не хошь, а «дембель сам постучится в окно…», как пели мы в одной из песен.
Эх, и жизнь настала. Цивильная. Ни тебе построений, ни тебе разводов, ни тебе… почти ничего военного. Даже на приёмы пищи ходили с заготовщиками.
Типа, чтобы время не терять. А придёшь с завтрака, тишина, лес сосновый, лето. Ляжешь на солнышке, до окончания развода целый час, а то и полтора. Хошь вздремни, хошь просто полежи с сигареткой, пузо погрей.
Также и после обеда. Батальон пока ходит туда - сюда, перекуривает, строится-разводится, опять час, а то и полтора твои. Да и так никто не напрягал. Работа то шла. Основательно и не торопясь, но шла.
Хотя конечно пришлось выполнить типа личной просьбы зампотыла, забор покрасить, да с бетоном помочь….
Так бы, наверное, до самого дембеля и тянули бы мы провода и вешали лампочки, если бы не одно обстоятельство.

Щит 78

Решили в штабе Объединённых Вооруженных Сил Варшавского Договора провести широкомасштабные и, не побоюсь этого слова, глобальные учения. Название было придумано традиционное, то, которое указано в заголовке: ЩИТ 78. Командовать учениями, было поручено первому заместителю министра обороны СССР - главнокомандующему Объединенными Вооруженными Силами государств - участников Варшавского Договора Маршалу Советского Союза Куликову, Виктору Георгиевичу. От так. Не больше и не меньше.
Батальон, полностью на эти учения не привлекался, но оперативную группу начали готовить. По условиям учений надо было работать на двух основных полигонах. Сначала на Доупове, потом на Либаве. Т.е. это надо было кататься через всю страну. Сначала в одну, потом в другую сторону. Поэтому то и возникло стремление попасть в эту компанию.
Шансов у меня не было никаких. Потому как только я попал в рабочую команду зампотыла, с должности начальника станции или командира отделения, меня сняли, хотя и не разжаловали. Но начальник ПРТК, учитывая наши отношения с его ребятами и некоторую слётанность в прошлых «боях»…, одним словом вызвал меня ротный и сквозь зубы приказал собираться. И опять получилось, что с одной стороны всё хорошо, но с другой надо было объясняться с зампотылом. Пошёл. Тот, сначала было заартачился, но после моей убедительной просьбы отпустить, всё понял и дал добро. А потом эта история всего-то на пять дней планировалась. Вот так и сподобился я совершить автомобильную экскурсию по Чехии.
Скажу только об одном. Когда мы уже ехали на Либаву, то проезжали через Оломоуц. А это очень, по меркам Чехии, большой город. Там даже трамваи есть.
Вот тут-то я только по-настоящему понял, как я отвык не то что от большого, а от города вообще. Очень я разволновался когда увидел высокие дома, мостовые с тротуарами, светофорами и... даже, повторюсь, трамваи.



На Доупове нам работать не пришлось. И вообще мы там ничего не делали. Вообще ничего. Сидели в машине в каком-то парке, выходили только по нужде.
Двое суток жевали холодные консервы и галеты из сухпайков. Даже чай не могли вскипятить. Потому что движок запускать было нельзя. Ни у машины, ни дрынчик. А печь топить, опять же, в парке – кто разрешит. А если разрешения не спрашивать, то можно было бы и получить. Там начальства с большими звёздами шастало видимо-невидимо. Поэтому мы и не рыпались никуда. Командовал нами душа-человек Ионыч, и подводить его не хотелось никому. А потом он с нами сидел и то же, что и мы ел. Домашние его заготовки типа кофия из термоса и бутербродов мы все вместе употребили ещё по дороге. Вот и коротали время, похрустывая сухарями и запивая их водичкой холодной.
Когда мы тронулись, то тут же сообразили чай и сварили суп из тушёнки с картошкой. Чесслово ничего вкуснее не ел с тех пор.
Вот ребята из ПРТК эти двое суток мотались по всему полигону и не спали вообще даже. Работали как подорванные. Они когда к нам подтянулись, нас не поняли. Мы им жаловаться, что озверели от скуки, а они с ног валились.
На Либаве нас опять поначалу загнали в парк, какой-то полевой, но потом перегнали, поставили в линеечку и выгнали дорожки песочком посыпать, камни в округе собирать для бордюров, а потом эти бордюры белить. К вечеру подогнали водовозку и дали команду мыть машины и марафетить до блеска всё, что марафетится.
Стало понятно, что готовится показ техники. Особенно после того, как поступила команда изготовить таблички с названиями и ТТХ техники. Ладно, у нас собой было, не впервой. А вот те, у кого не было. Фанеру найди, краску и кисти найди, художника обеспечь, и создай ещё это кино…, с субтитрами.
Потом скомандовали развернуть станции. Выяснилось что места мало. Тесно поставили. Начали раздвигать машины, потом опять равнять по нитке. С рассветом история с дорожками получила продолжение.



Т.к. сборная наша линейка раздвинулась, то дорожку надо было удлинить. Мы оказались в середине, и нам это было вроде ни к чему, но хитрые и коварные крайние подняли шум, что у них вчера тоже было всё в порядке, а сегодня.… Начали собирать сборную из центровых в помощь крайним. Все центровые сделали вид, что заняты развёртыванием техники и подготовкой её к показу. Но не проканало. Появился серьезный полковник, всех построил, разобрался, наказал, кого попало и пошли опять поиски камней и удлинение песчаной линейки.
А тут ещё прошёл слух, что сам Виктор Георгиевич будет руководить (или принимать?), так сказать, показом техники. « …Тут вообще началось – не опишешь в словах…». Прошел даже слух о том, что привезут парадки из либавского полка и всех переоденут. Или новое хб выдадут, или даже новое пш.… Ну, вы понимаете, как работает солдатский телеграф. Каждое новое сообщение обрастало фантастическими подробностями. И что медали всем дадут с названием учений, мол, приказ министра есть, а кто-то даже уже эту медаль видел, а кто-то уже и получил. И даже дошло до того, что Куликов уже подписал приказ о поголовном поощрении всех участников учений от ЦГВ. Чем? Отпусками конечно, и что отгулять солдаты эти отпуска должны в течение двух месяцев. Обязательно и бесповоротно. А за день показа привезут усиленные сухпаи с колбасой копченной, сигаретами цивильными и даже пивом.
Но. Ждали мы, ждали. Вертолёты какие-то летали, колонны УАЗиков легковых пылили, но к нам так никто и не приехал. Вообще. Никто. Обидно было, мы почти двое суток готовились. Нам даже бочку смазки для колёс привезли, и мы колёса у машин начистили этой ваксой. А пыль летит, а смазка, кто не знает, липкая и жирная. Поэтому через каждые сорок-пятьдесят минут, пока не просохло, как следует, терли мы колёса щётками. Покрышки сверкали, как сапоги на параде. Уже часов в девять вечера дали отбой.
Ближе к ночи из линейки забрали все связные машины и куда-то угнали. А утром, часов в пять подняли нас. По тревоге. Построили, посадили в Уралы и повезли. Не то что колбасой с пивом не угостили, а даже перловкой пайковой закусить не дали. Оружие с собой, но вещмешки оставили в машинах. Только плащ-палатки было велено взять и фляги на ремни нацепить. Ну и оружие. Да ещё носимые радиостанции приказали снять с машин, типа сто пяток и сто седьмых.
Ехали недолго. Чтобы не ходить вокруг да около, расставили нас в оцепление. Организовали большое мишенное поле. Причём в качестве мишеней были поставлены не только макеты танков и прочего, но и несколько старых грузовиков и даже два реальных танка. Т-34. Предстояли показные стрельбы ствольной артиллерии и установок залпового огня. Что-то типа «ГРАДа». Сейчас не вспомню как точно название. Это по тем временам было оружие новое и по результатам показа ожидалось решение о перевооружении стран участниц Варшавского Договора.
Нас расставили по границам этого самого мишенного поля. Было велено, сразу после ракеты, кажется зелёной, надеть каски и спрятаться в окопчики. Радиостанции мы настроили на волну КП. В обязанности входило, во-первых, всех тормозить и не пропускать за зону оцепления и в случае нештатной ситуации немедленно докладывать на КП. Что считать нештатной ситуацией не объяснили – думайте сами – не маленькие. Забегая вперёд, скажу, никаких ситуаций и не случилось. Ну, кто там мог оказаться? В радиусе пяти километров не было никого посторонних.
Сидели долго. Но вот и ракета. Одели мы каски и попрятались по окопчикам. Т.к. полигон постоянно работал на боевую подготовку нескольких дивизий ЦГВ, то боевые стрельбы там были не новинкой и поэтому были и окопчики и прочее-всякое. Стрельбы обычно обеспечивала полигонная команда и либавский полк, но тут видимо людей не хватало или ещё что. Поэтому привлекли и нас.
И вот заухало, загрохотало. Вообще ощущение жуткое. Мы сидели как-то сбоку что-ли от площадок, откуда вёлся огонь, поэтому видели картину как бы со стороны. А вот ощущения ребят, которые стояли по фронту против этих площадок я себе представляю. Честно говоря, было красиво. Видимо для наглядности, обычные выстрелы чередовались с трассерами. Я-то до этого никогда не видел, как стреляет артиллерия, кроме как в кино, конечно, поэтому было действительно интересно. Да ещё нам была видна часть мишеней. Попадания в макеты были очень наглядны, конечно, но как-то суховаты. Впечатления от полётов трассеров были гораздо острее.
Вот когда начали стрелять установки залпового огня. Это было нечто. Они лупили по реальным грузовикам и танкам. Ну, грузовики ладно. Чего там - жестянки стояли на чурбаках. Понятно, что внутри и не было ничего, кроме бочки с мазутом. Красиво конечно – бах-тарарах, чих-пых!!! Бочки горят… дым… вонь… огонь. А грохоту, а пыли. Оно и страшновато было высовываться из окопчика поначалу, но потом мы осмелели, конечно. Тем более что разобрались, что мы вне опасной зоны. Осмелеть то осмелели, но страшновато, повторюсь, было все равно.
Когда отстрелялась первая и вторая очередь, и пыль подрассеялась стало видно, что танки стоят нерушимо. Мы даже возгордились – вот какие танки у нас. Хоть и старые, а не убиваемые.
Но тут опять ракета.…
И только два выстрела. Один и через секунду второй. И к танкам протянулись два следа, как два щупальца. Тонкие такие. Ну, совсем не впечатляющие. Но результат был. Был результат! Представьте себе грецкий орех. Крепенький такой, коричневый. Представили? Коричневый, это потому что танки были ржавоватые. Не ржавые, но именно ржавоватые. Так вот этот орех вдруг разрывается. И не на куски какие-то вульгарные, а просто превращаются в ком плазмы. Вот именно – так ффух!!! И ничего нету, только облако пыли оседает. Ну конечно там обломки всякие остались… оплавленные, но первое ощущение осталось именно таким.



Большая настоящая боевая машина превратилась в облако огня. Сначала одна, потом другая. С паузой в секунду. Очень, знаете, наглядная получилась агитация во славу советского оружия.
Я, кстати, потом, года через полтора, будучи на Либаве снова, посмотрел на этом месте. Обломки так и валялись. Подобрал кусок оплавленный. Долго он у меня был, потерялся потом с переездами.
Размах учений я понял уже потом. На разборе той части, которая происходила на полигоне. Разбор был организован, что называется, «по полевому». Натянули тент для руководства. Остальные сидели на стульчиках. Вне тента. Но руководства этого было…, я за всю службу, потом не видел столько генералов в одном месте. И это небольшая часть «войны», разыгранной в рамках этого балета. А ведь такие группировки «воевали» и во внутренних приграничных округах, и в ГСВГ, и в ЮГВ и в СГВ. А во внутренних округах ещё и «всеобщую мобилизацию» проводили. Партизан призывали, переодевали, туда - сюда возили. А перемещения только в нашей группе. Прикиньте. Две или три дивизии полностью развёртывали и на полигоны выгоняли. От мест постоянной дислокации, сколько машин своим ходом шло, а сколько гусеничной техники туда-обратно возили по дороге по железной. Горючки сколько пожгли. Да силён был Советский Союз. Силён и могуч. Тут не поспоришь.
Вернулись мы на место. А там уже наш ПРТК стоит около нас. Спят как сурки, только командир с начальником станции карту рисуют, записи монтируют – к разбору готовятся. Состояние у людей – спички в глаза вставляй. Зашёл поздоровкаться и… вообщем с удовольствием подключился. Люди хорошие, а потом начальник станции Валера, земляк. Изо всех отпусков мне передачки от родителей привозил – как тут не помочь? А главное – интересно мне было – как там, кто, где и с кем воевал. Знание, знаете, оно сила. Хотя бывает так, что меньше знаешь … дольше проживёшь.
Сижу, помогаю монтировать, реестр писать. Все довольны. Тут Ионыч приходит, домой ехать зовёт. В батальон. Нам отбой дали – выдвигаться пора. Ионычу, понятно, домой охота. К жене и деткам. Это нам. Чем дольше на полигоне – тем не хуже. Мужикам то из пункта всё одно разбора этапа ждать, никуда не тронешься. Вот командир и запросил разрешения у руководителя учений (формально-то мы в его распоряжении до окончания «войны») оставить меня в своей группе. Естественно получил добро.
Долго мы сидели, концерт клеили. Ребята глаза продрали, даже не удивились. Командир с Валеркой такую карту красивую нарисовали, Греков, практически с Айвазовским. У них секрет один был, они все обозначения на карте не карандашами «поднимали», а краской акварельной. Перетирали их и ваточкой, ваточкой. Насухую. Очень получалось красиво. Только если влага попадёт – тогда всё растекается и расползается. Но на это рассчитано не было. Не для полевых же действий готовился документ.
И вот в процессе этой нашей работы, можно сказать, ковки победы над злобным и коварным врагом, прибыло начальство. Начальник нашего отдела, тот самый подполковник «из Внешторга».
Нас выгнали на волю покурить, а командиры долго вели секретные переговоры. Но чай пить позвали. Даже кофий предлагали, но мы не стали. Потому как хотелось хоть пару часов поспать. Подполковник привёз конфет и пару шоколадок, чтобы жизнь нам подсластить.
Вот ответьте – почему в армии так хотелось сладкого? Помню больше всего шли леденцы, от кроны до трёх пакетик стоил. В пакетике сто пять грамм. Или орешки засахаренные, т.е. зажаренные в сахаре. Кажется, две кроны пакетик стоил. Бросишь его в рот, орешек, в смысле. Сначала сахар этот обожженный рассасываешь, а потом начинаешь орешек потихоньку разгрызать. Не спеша так, с удовольствием. Кайф! Но больше всего конечно мы любили конфеты «БОН ПАРИ». Но это для богатых. Три кроны пакетик. Леденцы такие фруктовые. Это просто словами не выразить. Они такие разноцветные и с разным вкусом. Т.е. со вкусом разных фруктов. И просто как будто ешь эти фрукты. Кстати когда через восемнадцать лет прилетели мы в Чехию, и я такую конфетку взял в рот, то испытал разочарование. То ли я изменился, то ли конфеты, но осчучение было не то. Были ещё такие малинки. Те две кроны стоили. Тоже леденцы, красного цвета, в форме малинок. И вкус был малины - правда, не вру.
Вот за чайком и состоялся разговор. Со мной и Лёнькой. Серьезный такой разговор. По поводу службы и жизни дальнейшей. Мы обещали подумать. Причём без иронии и не в смысле – лишь бы отвязался. Потому что, повторюсь – разговор был серьезный и на равных. Тут не отмахнёшься.

Дорога домой …

Итак, вернёмся к серьезному мужскому разговору. Сами понимаете, что прозвучало предложение продолжить службу. Что странно, для нас, во всяком случае, нам не предложили полковничьих должностей, персональных автомобилей и личных вертолётов. Это было для нас, может и непонятно, но вполне ожидаемо. Хотя не скрою, и обидно.
Предложение, сделанное нам с Лёнькой, было простое и лаконичное. Есть, мол, в Группе два фургона, кунга, если по военному, новеньких и вам хорошо известных. Но вот незадача, нет у этих фургонов хозяев. И нашему отделу, ну и конечно его начальнику, было бы приятно и желательно (а может наоборот – уже не помню), чтобы ключи от них оказались бы в карманах ваших, ребята, кителей.
Если говорить проще – было предложено продолжить службу в качестве начальников этих станций.
Честно говоря, если бы подобное предложение прозвучало бы где-нибудь во внутреннем округе, то понимания и интереса, скорее всего не возникло бы. Но тут дело другое. Времена то были развитосоциалистические, а материальных благ хотелось, чего уж душой кривить.
Одним словом предложение было принято.
Документы были оформлены практически моментально. Оформлены и отправлены. Разница в статусах правда была. У Лёньки за плечами был техникум. Поэтому он ждал присвоения звания и отпуска. Мне же предстояло снова учиться. Утешало одно, школа была совсем рядом с домом и в месте, с детства мне родном и известном.
Служба текла спокойно и размеренно, без каких либо приключений. Вернувшись с учений и получив невнятный выговор от ротного, что, мол, вот… бросил,… не оправдал… и т.д. продолжил я своё электромонтирование.
По результатам работы (какой - непонятно) оперативной группы батальона, родился в недрах штаба приказ. Штатный начальник станции, совсем молодой ещё парень, т.е. второго периода службы, был поощрен краткосрочным отпуском, в который и смотался через день.
Ребята меня, конечно, подкалывали от души – мол, вот ты, а он… короче посмеялись и…, кто-то злорадствовал, кто-то сочувствовал. Всё как всегда в нормальном коллективе. Возникали, конечно, вопросы, чегой то я стал усиленно заниматься дембельским прикидом. Чего – чего, ехать то надо в чём-то, помните… хоть тушкой, хоть чучелом.
Но вот настал день. Рота на завтрак собирается, а меня дневальный к телефону кличет. А в телефоне голос НШ. Давай, говорит, быстро в штаб. Одна нога там, вторая уже тут. Я, конечно, понял, зачем и рванул, сто для дедушки - нехарактерно быстро, чем вызвал немалое удивление окружающих.
Пока НШ оформлял разные записи в военном билете, я получил уже готовые аттестаты, предписание, проездные и т.п. Причём никто ничего не знал. Там в графе «основание» было написано: Директива Командующего ЦГВ № …. от ….., и всё. Нет, НШ то знал всё конечно. Но другие нет. Просто выдали, коли приказано. Похватал я бумаги и полетел переодеваться и чемодан подхватить. Потому как было сказано, чтобы через пятнадцать минут был на КПП, готовый, меня в Миловице на вокзал отвезёт сам Вовка, попутно. Ёлы - палы… батальон уже ушёл на завтрак, это же - не попрощаться ни с кем.
Влетаю в роту. К каптёрке. Открыто. Старшина там и сразу на меня накинулся, подгонять начал. Ну, ещё бы Вовкин приказ для Сани нашего – это сильнее даже, чем приказ министра был.



Вообщем всё бегом, и вот прыгнул я в Уазик Вовкин, и поехали мы - в новую жизнь. Едем, а навстречу батальон идёт. Я взмолился:
- Товарищ, капитан!!!
- Одна минута! – последовало в ответ очень лаконично. Выскочил я из машины, Лёнька с Лёхой меня увидели – выпрыгнул навстречу из строя. Обнялись мы, а своим из роты я только фуражкой помахал, вот такое получилось прощание.
В роте потом, мне Лёнька писал, сначала подумали, что я всё-таки в отпуск поехал, но потом просочилось, конечно.
Около вокзала, в Миловице, пожал мне руку Вовка и упылил по делам.
Представился я коменданту, сдал проездной до Чопа и был отпущен до отхода поезда. А было до отхода ещё часов пять. Куда деваться. С чемоданом не погуляешь, а в камеру хранения сдать, откуда деньги. Хорошо хоть сигарет запас имелся. Сел себе на лавочку в тенёчке и сижу себе, курю.
Дело то уже не просто к обеду, а уже за «после обеда» перевалило. Денег , немного было, но тратить валюту на еду… это, знаете, было, выше моих сил. Ибо в обозримом пространстве виднелись какие-то магазины, и была цель докупить чего-нибудь к содержимому чемодана.
Но вопрос с едой разрешился сам собой. Появились несколько отпускников, наверное, приехали ребята из дальнего гарнизона, тоже к поезду. Устроились рядом, достали консервы с сухарями. Конечно, и меня втянули. Я только рогаликов прикупил в общий котёл. Спасибо мужикам – не дали с голоду помереть. И вообще – до границы то ехать было целую ночь. Вот и думай, что хочешь о том же своём заботливом старшине. Ведь знал всё, и сухпаи те же в каптёрке были всегда. Так дай. Не дал. Ну и ладно. Солдатская взаимовыручка не дала погибнуть.
В компании стало веселее. Прошлись по площади. Зашли в магазинчики. Набрали всякой мелочи, типа конфет вафель для подарков домашним… так время и прошло.
Наконец объявили: «Отпускникам построиться у комендатуры!».
Посадка в поезд уже шла вовсю. Народ, отъезжающий в отпуска и по замене, уже грузился в вагоны. Вещей у народа было катастрофическое количество. Особенно у тех, кто возвращался в Союз окончательно. Чемоданы, коробки, тюки, места свободного в купе не оставалось совсем.
Нас пересчитали, представили сопровождающего. Старший лейтенант, помню, был. Тот выкликал фамилию, проверял документы – военный билет, отпускной или предписание, и в вагон. Для нас прицепляли к составу поезда № 51 Миловице - Москва, чешский вагон. Второго класса. Это значит вагон с сидячими местами, хорошо хоть диванчики мягкие.
Проинструктировали, как водится. Из вагона не выходить, не употреблять, не курить, можно было только сидеть и смотреть в окно. Хорошо хоть часового не поставили.
Тронулись. Мы, конечно, прилипли к окнам. Настроение такое было…, что такое «чемоданное» известно всем, ну а для нас… мы же домой возвращались, практически. Пусть на время, но домой. Выразить это состояние словами очень трудно, но если бы эмоции и чувства могли бы ускорить движение состава, то полетел бы он быстрее самолёта – это я на тысячу процентов уверен.
Как водится, при железнодорожном перемещении, у всех традиционно проснулся аппетит. Народ стал вытаскивать припасы. А какие припасы у солдата? Сухпайки или консервы. У кого-то нашлась буханка хлеба. Кто салом запасся, да луком. Вот и весь рацион. Очень удивил, просто поразил какой-то мужик. Ну не просто мужик, а ротный одного из отпускников. Он притащил своему парню целый свёрток еды. Бутерброды там всякие и курицу грилованую. Ну, досталось то конечно всем. По чуть-чуть, но всем.
Для меня вся эта история послужила уроком. Я потом ни одного своего отпускника не выпускал из расположения, не удостоверившись, что тот взял сухпай, хлеб и флягу с чаем.
На первой же большой остановке мы увидели, что на перроне стоит киоск, в котором продаётся пиво. Тут же был организован блиц сбор остатков валютных средств и, т.к. наш вагон стоял прямо напротив киоска, кто-то, из ребят натянув джемпер из подарочного набора, причем джемпер женский, выскочил на перрон. Двери то у нас в вагоне были закрыты, но зато открывающаяся часть окна в чешских вагонах открывались достаточно широко, а расстояние от киоска до вагона – было небольшим. И цепочка пластиковых стаканов (да-да уже тогда в Чехословакии это было в простом обиходе) начала своё путешествие в наш вагон.
Сами понимает, что с пивом стало веселее. Самое интересно, что когда поезд тронулся, в вагон заглянул сопровождающий, но сделал вид, что ничего странного не происходит. Хотя думать то, что он ничего не видел, наивно, по крайней мере.
По дороге в вагон подсаживались ещё ребята, и уже к словацкой границе вагон был полон. Ну не то, чтобы кому-то стоять пришлось, но сидели довольно плотно.
Но перекантовались конечно, ибо и не такое видали, да и не обращали особого внимания – настроение было у всех не такое, чтобы обращать внимание на мелкие бытовые неурядицы. Нам казалось и колёса стучали «домой … домой … домой», и ветер свистел в открытее окна то же самое.

Блок пост

Последним городком на территории Чехословакии был Чиерна над Тисой. Там предполагался пограничный и таможенный контроль с чешской стороны. Ни того, ни другого мы в своём вагоне не ощутили. Только наш старший собрал у нас военные билеты и ушёл.
Простояли мы минут сорок, или что-то около часа. Постояли – постояли и тронулись в сторону Союза. Мы не просто прилипли, а влепились в окна. Чиерна представляет собой очень крупный железнодорожный узел. Не знаю как сейчас, но тогда пути были просто забиты составами, и через один эти составы были воинскими эшелонами. Откуда знаю? А караулы и грузы на платформах довольно специфических очертаний под брезентом. Так что всё было видно. Но нас волновала граница. Когда? Где? Как выглядит? Сначала мы пересекли нейтральную полосу и состав начал втягиваться на блок пост.
Что такое блок пост? Участок путей, длиной примерно около километра. Пути и насыпь слева и справа обнесены столбами, на которых была натянута проволока, колючая естественно. Через определённые интервалы, по периметру стояли вышки. Пулеметов не заметил, а вооружённые пограничники на вышках маячили.
Вдоль пути, по которому двигался состав, стояли пограничники. Когда состав остановился, пограничники стали заходить в вагоны. Во все, без исключения. Тут же были и таможенники. Они ждали своей очереди. В наш вагон зашли двое парней в зелёных фуражках. Одному старший передал стопку военных билетов, второй взял список. Первый называл фамилию. Названый подходил к погранцу, тот внимательно вглядывался в предъявленную личность, сверял её с фотографией и, отметив что-то в списке, протягивал военный билет владельцу. Мы потом сравнивали, смеха ради, фотографии в военных билетах с нашими реальными лицами. Ну, какой же фантазией надо было обладать, чтобы узнать в зачастую патлатых молодых мальчишках, изображённых на этих картинках нас, довольно повзрослевших и возмужавших. Очень, помню, веселились.
В процессе проверки только трое не смогли подойти к пограничнику.
Обнаружилось, что эти трое, с летными петлицами, подсели ночью, где-то в Словакии, Ребята были из БАО Зволенского аэродрома и то ли у них спирт был, то ли на вокзале словаки их угостили хорошо, но был парни, что называется «в лом». Их спокойно, без лишних истерик сняли с поезда и практически унесли в небольшой белый домик. Накрылся отпуск у ребят, я так думаю. Нерасчётливо рано начали они праздновать. В лучшем случае они отработали весь отпуск на пересылке и поехали в часть без телеги, в худшем отсидели эти десять суток на губе в Чопе и вернулись с соответствующей отметкой в отпускном за добавкой в родную часть.
Злодеи, а не стражи границы.
Таможенники к нам в вагон не зашли. Им работы хватило в других вагонах.
Когда поезд снова тронулся, мы обнаружили, что в вагоне образовался новый персонаж. Эдакий круглолицый упитанный сержант с повязкой комендатуры. Он, нашему сопровождающему старлею, достаточно развязно и нагло, как младшему, нет, не объяснил даже, а отдал приказание:
- Когда встанем у вокзала, постройте личный состав у вагона и заведёте их в таможенный зал для досмотра.
Ну как есть… АНИРАЛ!!!
Всё-таки при всём моём понимании необходимости комендантской службы, наглеют они сверх всякой меры. Тем самым вызывают отвращение к своим особам. И как же они гнутся перед теми, от кого хотя бы немного зависит их «нелёгкая и необходимая» служба. Ну, халдеи, что с них взять.
Поезд встал. Мы дисциплинировано построились у вагона. Сержант вальяжно махнул рукой в сторону стеклянных дверей в здании вокзала, на которых было написано «Таможенный зал» и неспешно, походкой человека уверенного, что его не посмеют ослушаться, направился к этим дверям.
Взгляд нашего старлея был полон не просто яростью, а ненавидящей лютостью.
Мы стояли, и все наши взоры были обращены на нашего, пусть временного, но командира.
- Документы у всех на руках? - Старлей посерьезнел, даже посуровел. Он видимо принял решение.
- Так точно…!!! - Мы рявкнули дружно, но… шёпотом.
- Ну и брысь…, - добавил наш командир, и после паузы – ОТСЮДА!!!
Нас разметало быстрее, чем по команде «Воздух!». Краем глаза я заметил превращение ехидно улыбающейся рожи холуя комендача, стоящего у «гостеприимно» распахнутой двери таможенного зала в злобно-перекошенную от возмущения рожу базарной торговки, и гордо, практически строевым уходящего старлея. Нет, всё-таки случались на моём солдатском пути настоящие русские офицеры и крепкие правильные мужики.
Мы потом пообщались около банка, где получали деньги. На наш вопрос – не попадёт ли ему. Он ответил, что никто из таможни нас досматривать и не собирался. Досмотры эти проводит комендатура с единственной целью - поживиться заграничными мелочами, которые якобы нельзя провозить или превышена норма. Особенно кондитерские изделия, которых все везли довольно много. А что ещё солдат мог везти в отпуск? Вот и набирали копеечных конфет и вафель. Но много. Поэтому он нас и распустил. Ну и хамство сержанта сыграло роль, конечно.

В Москву … в Москву ….

Получив денежки в полевом учреждении Госбанка в Чопе, я совершенно явно осознал, что придётся ехать поездом. А это без малого двое суток. И ещё билеты.… На поезд, который привёз нас из Миловиц, билетов не было. Сезон отпусков, все места заняты ещё с территории Чехословакии, а в Чопе очень мало кто сходил с этого поезда. На другие поезда взять билеты тоже шансов не было практически никаких. Во-первых, в Чопе сходились три границы, а во-вторых, дефицит этот создавался, безусловно, искусственно.
Времени до прибытия на место у меня оставалось семь суток. И тратить двое из них, при условии немедленного отбытия из Чопа, на дорогу, было расточительностью немыслимой. Значит что? Выручай Аэрофлот. Но, успеть на прямой самолет, который летел из Ужгорода (в Чопе не было аэропорта) в Москву было нереально. Оставалось всего двадцать минут до его вылета. Следующий рейс был с пересадкой в Киеве. На него можно было успеть. Доплата за авиабилет тянула на четвертной, такси до Ужгорода… что-то около того. В Москву самолет прилетал часа в два ночи. Значит из Быково до дома – пятнашка (а это минимум ночью). А у меня всего получилось рублей тридцать пять. Встал вопрос: «Что делать?» Попутчиков не нашлось. Нужен был ещё четвертак, чтобы без проблем.
Набравшись наглости или смелости, это как угодно, я подошёл к одному майору, который вышел из банка. Он был в форме и один. Из чего я сделал вывод, что товарищ едет в командировку или по замене. Как благовоспитанный военнослужащий, я подошел к майору:
- Товарищ, майор, разрешите обратиться?
- ???


Я рассказал майору – в чём проблема и попросил помочь. Клятвенно заверил его, что вышлю завтра же из Москвы деньги на тот адрес, который мне будет указано. Майор не думал, он достал бумажник и протянул мне искомую купюру. Он задал всего один вопрос:
- Четвертного хватит?
- Так точно!
Я записал адрес, и ещё раз горячо поблагодарив Человека, рванул в здание вокзала, где были кассы Аэрофлота. Билеты на транзитные рейсы через Киев были и через десяток минут, я уже договаривался с таксистами.
- Эй, хлопчик, йде ж ты, быв? – сокрушённо покачал головой пожилой дядька. – Токо что два хлопца до Ужгорода подались… - Дядька искренне сокрушался о том, что мне теперь придётся платить пятнадцать рублей, вместо пяти. Надо сказать, таксисты не делали на нас деньги. Просто столько стоил этот перегон. – Може спитаешь, кто ещё
поедет?
Искать и ждать времени не было. До вылета оставалось немногим больше часа, и мы поехали.
Как водится, по дороге зашёл разговор о том, что вот было время, и дядька тоже служил. Но мне, честно говоря, было не разговоров. Время шло и меня заботило только одно – успеем или нет.
Выехали мы из города и через некоторое время дядька «оттянул» ручку счётчика. Зелёный огонёк не горел, и счётчик не работал. Мне-то было по барабану, договорились за пятнашку, так договорились, а кто там и кому - дело не моё.
Он по дороге кого-то подсадил попутно и получил с попутчика то ли трёшку, то ли пятёрку. Я уж было подумал – вот хорошо, сэкономлю. Ага. Несмотря на то, что мужик тоже служил и на то, что кого-то повёз попутно, на мой вопрос «Сколько с меня?» последовало лаконичное «Как договаривались!». Вот так. Ничего личного, бизнес есть бизнес.
Успели мы тик в тик к концу регистрации. Тут меня ждала ещё одна «радость». Тётка, регистрирующая пассажиров, весело улыбаясь (почему – не знаю?), проинформировала меня, что на борт загрузили почту, очень важную, и полетим мы через Ивано-Франковск. И в Киев, к вылету моего самолёта, скорее всего не успеем. Но, успокоила она меня. Через три часа, после моего, летит другой, и они забронируют мне место, если конечно оно есть. И мне надо будет подойти в воинскую кассу, что «прокомпостировать» билет. Так она сказала. Ё-моё!!! Три раза. Ну, везуха.
Загрузились мы в АН-12, помахали крыльями и полетели. Пока сели и разгрузились в Ивано-Франковске, пока вылетели, и долетели до Киева, прошло что-то около пяти часов. А тут ещё от конфеток и «Боржоми» Аэрофлотского, извините, кушать захотелось, аж до колик. Но это всё мелочи были по сравнению с тем, что меня ожидало в Жулянах.
В Киеве два аэропорта. Жуляны и Борисполь. Так вот из Жулян в этот день рейсов в Москву больше не было. На тот, на котором я должен был лететь, мы опоздали, конечно. Были рейсы из Борисполя. Мне это разъяснили в кассе, где я попытался «прокомпостировать» билет. А для вылета из Борисполя надо было снова доплатить, и ещё до этого Борисполя добраться. Сколько доплатить за билет, было понятно. Что-то около червонца. А вот, за сколько меня довезут до Борисполя, тётка в кассе сказать не смогла. Но объяснила, что, если я немедленно туда выеду, то спокойно успею на самолёт до Москвы, который прилетает во Внуково. Это было лучше намного. Поскольку от Внуково до дома было рукой подать. Оставалось узнать – скока стоит доехать до этого самого Борисполя. Взяв с тётки страшную клятву – не отдавать пока место, я побежал на стоянку такси. Потому что автобусов, меня устраивающих по времени не было.
Киевские таксисты были мужики деловые и после недолгих препирательств и торговли, а у меня оставалось денег всего ничего, нашёлся парень, который взялся отвезти за червонец, раз такое дело. Хватать то мне хватало, но очень сильно «В упор»
Короче, бросив чемодан в машину, побежал я в кассу. У меня даже мысли не возникло, что пока я буду брать билет, могу остаться без чемодана. Да и не случилось этого, а ведь вполне могло.
Парень домчал меня до Борисполя достаточно быстро. По дороге опять-таки зашёл разговор про службу и что к чему. Ну, рассказал я, конечно, как еду и все свои приключения. В ответ парень мне посочувствовал и всю дорогу приговаривал:
- От же с……,- В Борисполе он подъехал прямо к дверям, над которыми висело - «Вылет». И, кстати, взял с меня всего пятерку. «Тебе ж ещё в Москве добираться, а потом ты хоть съешь чего-нибудь», так он сказал. Всё-таки были люди.
Но вот незадача, около этих дверей стоял патруль. Я, было, дёрнулся выходить, но таксист меня осадил.
- Сиди!
Он вышел из машины, достал мой чемодан с заднего сиденья, и только тогда открыл мне дверь.



- От меня не отходи, документов не давай, – и мы пошли к дверям. Таксист построил траекторию движения так, что между нами и патрулём оказалось довольно много людей. Начальник патруля сделал стойку и ко мне рванулся один из патрульных, которого таксист практически оттолкнул в сторону, прошипев при этом сквозь зубы:
- Отвали, легавый! – после чего он меня схватил за руку и бегом потащил к стойке регистрации.
Пока я регистрировался и проходил рамку металлоискателя, он чуть ли не держал патрульного за ремень, но ко мне его близко не подпустил. Как я заметил, там народ врубился, и вокруг них образовалась небольшая группа явно мне сочувствующих. Конечно, может, и не было бы ничего. Ну, проверили бы документы, да и всё. Но видно, парню было виднее, он-то повадки киевской комендатуры знал лучше. А так… я не я и хата не моя. Ничего не видел, никто мне ничего не говорил. А с рейса снять… оно конечно можно было, но хлопотно. Да формально и причин не было.
Оказавшись в накопителе, я снял фуражку и затесался внутрь пассажирского скопления, на всякий случай. Народ то, по-моему, всё понял и вроде как прикрыл, но конечно, если бы надо было меня…, то вряд ли бы это остановило комендатуру. Но, слава Богу, пронесло. Хотя я, пока не задраили люки, озирался и вздрагивал на каждого проходящего в самолёт. Конечно, страшно было, врать не буду. На последнем броске до Москвы влипнуть в историю, радости было мало.
Взлетели. Я вздохнул спокойно. Тут-то они меня не достанут. Было только жаль, что не попрощался с парнем по человечески. Помню только, что Анатолием его звали. Спасибо брат Толька!!! Выручил. Дай тебе Бог здоровья.
Не знаю, то ли что было написано у меня на лице, а может глаза были очень голодные, но стюардесса принесла мне два бутерброда, чашку чая и шоколадку. Молча поставила передо мной на столик и на моё смущенное «спасибо» только улыбнулась. Наверное, поделились девчонки своими запасами. Тогда ведь на внутренних коротких рейсах не кормили. Впрочем, я не знаю – кормят ли сейчас.
И вот, наконец, Внуково. Время. Да ночь уже была, т.е. скорее под утро. Я остановился на привокзальной площади и вдохнул… такой летний, вкусный, пропитанный выхлопами и керосиновым угаром воздух... родной московский воздух. К горлу подкатил предательский комок, на глаза… да что там говорить, слеза не просто выползла, а покатились слезинки по щекам. Покатились.
Короче… пошёл я к автобусам, что шли да аэровокзала в Москве. Потому что те, рейсовые до метро «Юго-Западная» ночью не ходили.
Подошёл, присоединился к небольшой очереди людей, которые загружались в «Икарус». Заношу ногу на ступеньку. Обеличивающая девушка:
- Солдат, чемодан в багажник поставь!
Я открываю рот, чтобы объяснить девушке, что не поеду до аэровокзала, а сойду у Университета, что мне там до дома два шага… как вдруг слышу:
- Товарищ сержант, вас вызывает начальник патруля…, поворачиваю голову, рядом со мной стоит курсант патрульный.
- Брянский волк тебе товарищ, вызывает…!!! Ёлочки точеные, - это, конечно не вслух, а про себя, и про девушку очень нехорошо, если бы она не прицепилась, то не успел бы патрульный.
Деваться некуда, на ходу поправляю фуражку, перехватываю чемодан в левую руку, машинально проверяю застегнутость пуговиц. Без малого двое суток прошло, как я покинул батальон. Всё время, сидя или полулёжа в скрюченном состоянии. Форма, конечно, помялась, физиономия небритая, да ещё выражение идиотского счастья, можно было счесть, что сержант малость «не в себе». Да вообщем то так оно и было.
Подхожу, патрульный сопровождает чуть сзади, чтобы, значит, не сбёг, как под конвоем. Майор и ещё один патрульный с очень большим интересом меня рассматривают. Вскидываю руку в приветствии.
- Товарищ, майор, сержант….. прибыл, по вашему приказанию!
- Документы!
Ставлю чемодан, лезу в карман, протягиваю майору военный билет, предписание.
Изучает. Закрывает. Внимательно на меня смотрит.
- Пил?
- Никак нет!
Принюхивается. Дыхнуть не просит. Я и так от волнения дышу часто. Народ в автобус уже загрузился. Он вот-вот тронется, а когда будет следующий? И понадобится ли мне вообще автобус?
- Видок у тебя, сержант, - майор задумчиво и изучающе оглядывает меня.
- Двое суток в дороге, товарищ майор. На перекладных. Бегом. От борта к борту. Да ещё…. начинаю рассказывать свою эпопею.
- Билет!
Протягиваю.
Смотрит, практически изучает. А там … Ужгород – Киев (Жуляны) - Москва (Быково). Потом дописано: Киев (Борисполь) – Москва (Внуково). Вскидывает на меня глаза. Я начинаю объяснять, не дожидаясь вопроса, но он меня прерывает.



- Ладно, вижу. Не буду портить праздника возвращения. Сколько дома не был?
- Двадцать один месяц десять дней… одиннадцатый пошёл!
- Иди, ждет тебя автобус, - возвращает документы.
- Спасибо, товарищ майор, - прикладываю руку, хватаю чемодан и влетаю в автобус. Сдавленно водиле, - Спасибо, отец, закрывай быстрее, пока он не передумал.
Шипит пневматика дверей, и автобус трогается.
- Батя, у Университета высадишь? Там до дома всего ничего, а то от аэровокзала денег на такси не хватит.
- Так метро скоро, - … но, посмотрев на меня, и поняв по моему лицу «какое метро, отец!!!», кивает головой, - конечно.
Кстати девушка, видимо почувствовав свою вину за то, что я попал в руки патруля, денег с меня за проезд не взяла.
Киевское шоссе свободно и автобус мчит с ветерком. Двадцать минут и вот он -Университет. Уже рассветает. Автобус встаёт, двери распахиваются.
- Спасибо отец!
- Счастливо, сынок!
Мама дорогая. Пустая улица, Запах, нет…, не запах. Аромат рассветной летней Москвы. Голова кружится, ноги заплетаются. Перехожу Универстетский по диагонали.
Останавливаюсь за светофором. Машин… ни одной. Это сейчас круглые сутки движение, а тогда.… Закуриваю и стою.… Чувствую сейчас зареву. Пешком-то мне до Кунцева идти всё-таки прилично. Дом то рядом, а… состояние конечно было… навзрыдное я бы сказал, состояние.
Со стороны Ленинского едет патрульный «Жигулёнок». Тормозит.
- Тебе куда, служивый? За рулём капитан. ГАИ.
- В Давыдково.
- Грузись, только на Минке высажу. Мне дальше прямо.
- Спасибо, тогда у «Минска».
- Добро.



Залезаю в машину. Помчались.
- В отпуск?
- Да вроде того. Перед учёбой есть пяток дней.
- Тоже хорошо.
Очень я был благодарен капитану, что не донимал он меня никакими больше расспросами и вопросами. Я буквально… ну очень я соскучился по Москве. Глаз было невозможно оторвать от знакомых с детства пейзажей. Ближе к Поклонной горе каждое дерево было знакомо. Сколько там было исхожено и не было ни одной тропинки в парке Победы, где бы мы не прошли или не проехали на велосипедах. Это сейчас там музейный комплекс. А раньше был лес. Просто лес.
Приехали.
- Спасибо. Я, было, полез за деньгами.
- Брось, сержант, матери с отцом поклон передай.
- Спасибо!
- Будь.
Жигулёнок умчался. А я, подхватив чемодан, пошёл домой. От остановки, где меня высадил капитан идти до дома, было, минут семь, десять от силы. Я шёл верных полчаса. Останавливался, раз пять, перекурить. Я обнимал, чуть ли не каждый тополь, росший вдоль улицы. Ведь вот тут…, а вот тут…, а вот киоск «Мороженое», как мы тут.… Понимаете, там каждый шаг… мне же снилась эта дорога… к дому.
Прошёл здание штаба ГО, свернул. И… вот он мой дом. Последние двести метров. Их я пролетел.
Но около дома ноги сами свернули к «нашей» скамейке.



Сел. Закурил. Сижу. Ноги ватные, сил встать, просто нет. Смотрю на родной подъезд, на окна квартиры. Курю. А из глаз льются слёзы. И такое огромное желание заорать на весь двор:
- Вот он Я!!! Я приехал!!! Но горло сжимается. Мне трудно сейчас передать своё состояние в этот момент. Голова гудела, как колокол. ДОМА!!! ДОМА!!! ДОМА!!! Дыхание перехватило и опять предательские слёзы. Я только в этот момент понял, как мне дорог этот дом, родной подъезд, изученный до последнего камушка и кустика двор … «песочница новая» поплыло в голове, как бегущая строка, «наша лучше была» … «а клёны подросли…».
- Ну, всё. Пора, - Я достал из кармана записную книжку и надорвал внутреннюю сторону обложки. Зачем? Да там у меня ключ от дома был вложен. Ещё с учебки. Я, когда из дома уходил ключ взял с собой, он конечно на брелке был, но не приветствовались брелки в кармане у курсантов учебной части. На него, на брелок на одном из первых утренних осмотров покушался мой командир отделения. Я рассказывал про него. Турок, который, Айдаров. Ну, я тогда ключ отцепил, а брелок на его глазах в очко выбросил, в туалете. А ключ заклеил в записную книжку.
Шёл к подъезду и… спотыкался. У подъезда снова понадобился допинг. Задымил. Стоял перед дверью дома и курил. Ну, хоть бы кто-нибудь? Кто-нибудь хотя бы…. Неужто вот так незамеченным и пройдёт возращение? Знаете, было даже немного обидно.
Докурил. Набрал воздуха и открыл дверь.
Вошёл.
А с другой стороны всё-таки, наверное, здорово, что было ранее утро, и никто не мешал. Ведь это был сон. Сон наяву.
Я наступал на ступеньки очень аккуратно и нежно. Ведь это были родные, с детства знакомые ступеньки. Да и слабость была в ногах, дрожали ноги.
Тихо-тихо я вставил ключ в замок, повернул. Замок щёлкнул. Вошёл, поставил чемодан и, оттянув собачку, очень тихо закрыл дверь. Дома никого не должно было никого быть. Родители и собака на даче, брат к жене уже тогда переехал. Но!
- Сынок!!! - В дверях комнаты стоял папа.
- Сынок!!! – Мама …
- Как чувствовали…, сынок … - слёзы, объятия.
- Господи, я дома … Я, НАКОНЕЦ, ДОМА!!!
Спасибо, Господи!!!

А ЖИЗНЬ НА МЕСТЕ НЕ СТОЯЛА …
Времени было, где-то около пяти утра.
Дома оказался и брат и его жена, с которой мы были незнакомы. Я пока служил, Серёга женился. Оказывается, родные взяли на вооружение мой намёк из последнего письма. Что между двадцатым августа и первым сентября могу нагрянуть, вот и собрались на всякий случай.
Был быстро накрыт стол и извлечена заветная бутылка «Экстры», с жирной надписью на этикетке, сделанной красным стеклографом в день проводов, ДМБ-78, было начертано поверх стандартного изображения. Брат достал тубус с листами ватмана, которые на проводах были прикреплены к стенам, и где все желающие писали пожелания, и прочие наставления будущему солдату, т.е. мне.
Первый тост, конечно, сами понимаете. Мы читали пожелания с листов и смеялись. Как мы смеялись. Я искренне жалею, что эти листы не сохранились. Сейчас уже не вспомню, что там было написано, но было очень смешно. Очень. А может, просто настроение было такое.
В один прекрасный момент мне захотелось переодеться. И вот тут началось. Рубашка, которую я купил себе в Чехии, оказалась женской и была подарена жене брата, а….
Вообщем оказался я в доармейском костюме, тёмно - синий, с накладными карманами, жутко, по меркам семьдесят шестого года, модный костюм. Только вот в семьдесят восьмом костюм этот стал школьной формой старших классов. Новую форму ввели, так сказать.
Я не стал никому звонить. Мне хотелось побыть одному. Хотя бы пару часов.
Я шёл по улице, по Новому Арбату, было десять утра. Я не выпускал сигарету изо рта. Потому что хотелось скрыть дрожание рук и губ. А табачный дым помогал еще, и сглатывать комок в горле.
Вы думали когда-нибудь вот так. Когда вы долго были далеко от дома, в отрыве от всего родного и близкого, что стоит вот только вам вернуться домой и все и всё сразу… одним словом, что называется, будет у ваших ног. Стоит вам показаться на улице или в другом людном месте, как все только и будут делать, что смотреть на вас, аплодировать, образно выражаясь вам на каждому шагу, радоваться вам.… Помните? Было такое ощущение? Или это только у меня так было?
И вот, наконец, вы возвращаетесь домой. Вы идёте весь такой… летите, а не идёте. Парите, практически. И с удивлением замечаете, что жизнь то идет, но как-то сама по себе идёт, и вы в ней идёте, в этой жизни, но тоже сами по себе. Москва, понимаете. Людей много и все в себе. Народ шел по своим делам, много народу. И никто не хотел замечать меня, вернувшегося в родной город, после долгого отсутствия.
Вообщем надо было звонить. Друзьям. Любимой было звонить, т.е. проще говоря, да что там, сами всё понимаете. Не было уже любимой, да вообщем то вряд ли она была вообще. Напридумываем себе, а потом. Но друзья оставались.
Вечером собрались, естественно. Народ, девчонки в основном, потребовали, чтобы я одел форму. Но парни, которые отслужили, этот призыв поломали. Ограничились тем, что повесили плечики с кителем на стену, да фуражку все по очереди перемерили. Как дети, чесслово.
А, вообще говоря, чувствовал я себя не в своей тарелке. Совершенно. Почти с тоской посматривал на «родной» китель. В гражданке было совершенно и абсолютно неуютно, очень непривычно и чувствовал я себя весьма стесненно.
А потом …. Старшие ребята, из компании брата, были все уже женаты, у кого-то из них и дети родились. Они понимали, что к чему. Самые близкие друзья ещё служили, и из ровесников были только те, кто учился в институтах. У них была совершенно другая жизнь.



Они говорили между собой на немного мне непонятном языке. И вообще я чувствовал себя, как на другой планете. Ребята приставали ко мне с вопросами типа «Ну как там за границей?», «Как у них там вот это или вот то?» Как будто я вернулся из туристической поездки или работал при посольстве. Им было невдомёк, что за забором-то нашего, третьего периметра приходилось мне бывать не часто. А за первым то периметром.… Ну, я рассказывал, конечно, чего там.
А вот в голову навязчиво лезло. «А в батальоне сейчас вечерняя прогулка, а мне не надо сейчас ждать, чтобы ушёл ответственный офицер, потому что хотца чаю. Можно просто взять и попить и не только чай, а всё что угодно. И пойти можно куда хочешь. Свободно, а, не оглядываясь, чтобы не попасться на глаза дежурному по части, потому что был уже отбой. Вообщем всё было совершенно непривычно и.…
Я несколько раз пытался начать говорить о службе, рассказать что-то. Но.… Такие разговоры задевали только «стариков». Они живо расспрашивали и рассказывали сами. И, кстати, я почувствовал, что из отношений с ними ушло некое покровительственное ко мне отношение. Со мной общались, как с равным.
А вот когда старшие друзья разошлись, и я остался в компании сверстников, то несколько оробел. Включили музыку и начались танцы – шманцы – обжиманцы. Подружки, с которыми я запросто шутливо обнимался и целовался, свои девчонки с которыми росли вместе и которых я воспринимал всегда…. Вот надо было просто так встать, подойти, обнять и, обнявшись, прижавшись…. Это было невозможно.
А тут ещё народ начал показывать мне новый модный быстрый танец. Я не помню, как он назывался, и назывался ли он вообще. Но танец содержался в постоянных и резких касаниях, практически ударах бёдрами, плечами, грудью и…, извините, наоборот. Короче, как говаривал Яшка – артиллерист, форменное безобразие!!!
Это вообще было сверх моих сил. Народ стал меня вытягивать в круг, и… даже стучаться или толкаться, как хотите, со мной или об меня. Я пытался обозначить подобные движения и…, но, в конце концов, плюхнулся опять на диван и затаился в уголочке.
Что называется – мама родная, куда я попал.
Вот тут до меня и дошло окончательно, что жизнь здесь, дома, продолжалась. Шла своим чередом. Что она у всех своя, а мы там, в армии слишком идеализируем то, что осталось дома. Нет, не то, чтобы нас забывают или начинают относиться к нам хуже. Просто жизнь разводит нас.… У всех она своя. Уходит в прошлое школьное и дворовое братство, появляется, так сказать, свой круг… печально, но… такова жизнь.

© ПЕНСИОНЕР

кто автор???

ИМХО можно и нужно было сделать в 100 раз короче =))) на 4 части засыпаешь....

Ребятки а с какога хуя вы все так, сука неуважительно относитесь к буквам автора?
"Кирпичи" то же на маленькие.
Блядь вы себе можете представеть тот труд который проделал автор что бы хотя бы набрать такое количество букв ,а вы даже не читая начали гадеть безбожна. Это мое последнее предупреждение, па этаму поваду, в следующий раз я даже писем писать не буду, тупа лемиты буду сыпать
Многа букв, не нравится, не читай проста иди в другой топек ,пиши автору в ПМ, но засерать топек, тупыми выебонами хер каму удасться
топек пачистел

охуенно!!!!! Блять хачу перДовки)))) забыла уже и вкус))) а написано то как , написано))) супир)) кто автар?

Пиздец это "война и мир".
Начало понравилось. Хочется дочитать, так что допечатаю остальное. В понедельник откоменчу.

Чёт както пресно,хотя буквы вроде и ровные...
(Сам служил в ОсНазе.Пост-2у,3м)

Всё правда. Я служил чуть позже, чуть дольше и в другом качестве. Но суть, а особенно яркие психологические портреты, общий облик нашей СОВЕТСКОЙ АРМИИ-переданы точно и ярко. Великой армии великого народа-победителя.

Не счел за наглость перепостить, ибо отредактировал сей рассказ на предмет знаков препинания. все желающие могут взять и прочитать-распечатать Вордовский файл ЗДЕСЬ (где-то 130 страниц 12-м кеглем)

Очень много букв. Но они того стоят!

Это сообщение отредактировал ТопоГРАВ - 2.10.2008 - 08:06

Всё не прочитал,но что прочёл - понравилось.Спасибо автору ! Остальное дома дочитаю.

ВСЕ один к одному,за исключением мелких деталей и фамилий,сразу видно - НАШ человек.СПАСИБО,я плакал от ностальгии.

В целом читабельно, не спорю, но мне к примеру больше понравилась "Кирза" - http://www.yaplakal.com/forum6/st/0/topic1...=&#entry1906841
Там как-то ближе к жизни, что ли... Тут вообще как в теплице получилось...

манументальна=)))) как понял чтот наподобии кирзы...капирнул ща прачитаим=))))