Конкурс короткого креатива №22 «Кот в Мешке»

Товарищи гении и примкнувшие к ним!

Вы целый месяц пытались создать шедевры по заданным вам непростым темам. И это вам практически удалось.
Работы разложены на два потока равного объема, согласно размеру оценочного балла жюри. Таблица оценок будет выложена позднее.
Те, кто не попал в первую ленту – без паники. Вы будете читаемы и о(б)суждаемы в топе внеконкурса, после закрытия конкурсной ленты.

Поэтому свои работы не отзываем и не размещаем где-либо еще, согласно условиям.

Итоги будут оглашаться одновременно, по результатам обеих лент, награды и номинации выдаваться также в общем итоговом топе.
Поэтому прошу тех, кто не вошел в первый забег, сдержаться и не деанонимизировать себя раньше времени.

В опросе могут голосовать юзеры с регистрацией более 1 месяца и полезным количеством юки более 10. К выбору можно отметить до 3-х работ, одномоментно! То есть, не в несколько заходов.
Опрос будет закрыт (опять же, без паники), так как скрытая форма опроса может быть технически исполнена только админом. Но можно пока читать ленту и размышлять, какие бы работы вам хотелось увидеть победителями.
Когда админ прикрутит в тему скрытую голосовалку, он откроет топик, в котором можно начинать критиковать и хвалить авторов. Вернее, их рассказы.
Вопросы можно задать в ту же почту для отсылки работ.
Пока тема закрыта и находится в Яп-издате, кричать и критиковать можно в Клупе. В том числе, писать рецензии.
Если будет нужно, их можно потом скопировать или перенести в основной топик с лентой.
ККП

Напоминаю сроки конкурса из предварительной темы по сбору заявок от авторов.

Для удобства чтения, список работ по ссылкам:

1. Модель будущего
2. Когда проснусь
3. Чуть не доезжая
4. Все, закончились игрушки
5. Чужая
6. Убежище
7. Зое
8. Третий шанс
9. Горнист
10. Луна в Козероге
11. Сочинение
12. День рождения
13. Приют для неудачников
14. Иероглиф До
15. Загадка проникновения
16. Бля
17. Космос 2100
18. Записки полковника
19. Гороховый суп
20. Там, где ты должен быть
21. Мэджик
22. ЗаЧаВес
23. Сердечный друг

1. Модель будущего




Солнечный, уютный день. Даже в привокзальной суете он оставался таковым. Высадившись из такси, мы всей семьей, я жена и два сына поспешили в здание вокзала, до отправки поезда оставалось пятнадцать минут.

Наш вагон был одним из трех прицепных и оказался самым последним в составе. Вагоны оказались довольно старыми, да еще и расписанными граффити, напоминающими скорее вагоны метро в нью-йоркском метрополитене, по крайней мере, в фильмах часто показывают именно такие. Неприятный момент, но благо до Москвы ехать всего четыре часа.

К нашему удивлению внутри вагон был совершенно новый, более того, дизайн будто скопировали с интерьеров космических кораблей будущего.

- Проходите пожалуйста, ваше купе номер пять. Это экспериментальные вагоны, которые планируется запустить в следующем году в большинстве направлений на Москву. - Поспешила уведомить проводница, увидев наше удивление на лицах. – Пока экстерьер будет такой, маскировочный, ну знаете, так тестируются новые модели автомобилей.

Разместившись в уютном купе, мы с супругой сели к столику, попить припасенного чаю из термоса, тогда как дети попрыгали на верхние полки, каждый со своим планшетом.

Супруга прикрыла лицо руками, но я уже заметил слезы на щеках.
- Настя, - я взял её руку в свою. – Мы должны пережить это. Уже три года прошло.
- Всё, всё, извини, накатило вдруг. Я обещаю держать себя в руках, - Настя, промокнула глаза платочком.

Завтра 9 мая, для нашей семьи не только праздник Победы, но и годовщина, как с нами нет нашей дочери Маши. Врачи в течение года ставили три разных диагноза, но когда был поставлен верный – лимфома, было уже поздно.

Два года этот день, да и не только он, проходил в трауре и слезах. Но на третью годовщину я решил организовать трехдневный выезд в Москву и с этого начать строительство нашей новой жизни после того как ушла Маша.

- Вот и хорошо, родная. – Я встал и потянул дверь. – А я пока разведку в туалет совершу.

В уборной было все под стать остальному интерьеру. Хромированные детали, качественный пластик, неоновая подсветка, идеальная чистота. Посмотрел на себя в зеркало. Сорок два года оставляют свой отпечаток на лице. Хотя казалось, что в тридцать пять ты уже старик, но сейчас понимаешь, что ты был в то время в самом соку своей молодости. И возможно что-то сделал бы иначе, да не возможно, а точно. Интересно в пятьдесят я тоже так буду думать про себя сегодняшнего?

На секунду задумавшись, смотря в свое отражение, начал замечать, как уголки губ поползли вниз. За ними последовали края глаз, лицо начало приобретать вид плавящейся от огня пластиковой куклы. Затем наступила темнота и тишина. Мир схлопнулся в одну черную немую точку.

Через мгновение наступила другая тишина, не бездонная, как секундами раньше, а обычная, с мерным постукиванием колес и еле слышимым звуком движения поезда.

Открыв глаза я понял что сижу в кресле. Напротив стоял мужчина одетый в темные джинсы и черную водолазку.
- Добро пожаловать Олег Сергеевич, на борт нашей лаборатории, - мужчина улыбнувшись протянул руку.
- День добрый, - протянул я руку в ответ. – Что-то не совсем соображу, где я и что произошло?
- Вы в том же поезде, только в следующем вагоне, так что в этом плане ничего особо не поменялось. Но в то же время произошло многое, в первую очередь для вас. И насколько быстро вы все поймете и примете, настолько быстро разрешатся все вопросы, поставленные перед нами.
- Какие вопросы? Что вы несете вообще? Где моя семья? Настя! – Я захотел встать, но оказался затянут ремнями к креслу.
- А вот этого делать пока не стоит. Вы и ваша семья в полной безопасности. Они сейчас сидят на своих местах и ни на секунду не подозревают, что с вами сейчас что-то происходит. Более того, они этого никогда и не поймут и не узнают, если вы будете делать все так, как мы вам объясним. Добро?
- Хорошо, я вас слушаю.
- Я был уверен, что мы договоримся. Машина редко ошибается. Обращайтесь ко мне Глеб. Слушайте внимательно и не перебивайте.

Мужчина присел на край стола и начал свою речь:
- Итак, мы находимся в необычном для простого обывателя месте. Это Лаборатория моделирования будущего. Она полностью мобильная, может находиться в любом виде транспорта. Вот сейчас она в трех прицепных вагонах поезда Кострома-Ярославль-Москва.

- В чем спросите вы, суть? - Глеб, пристально посмотрел мне в глаза. - Наша лаборатория, или как мы ее между собой называем – Машина, моделирует из множества возможных будущих ситуаций одну единственную возможную. То есть предсказывает будущее. Модель создается в одной точке абсолютного нуля времени и пространства, где перестают работать известные, на сегодняшний день, науке законы. Улавливаете?
- Если честно, то я ничего не понял. Прошу отвяжите уже меня, и я тихо и мирно пойду в свое купе.
- Вот поэтому я вас и не отвязываю, как поймете, так и пойдете. Попробую вам объяснить доступным языком. Эта Машина моделирует будущее и дает возможность изменять построенную ею модель, что в свою очередь влияет на реальное будущее. Так вот, согласно смоделированному Машиной будущему, на репетиции парада Победы, сегодня 8 мая, будет совершено покушение на президента страны и он будет застрелен. Это подтверждается и тем, что президент вчера вечером внезапно изменил расписание и захотел присутствовать на репетиции.

- Предполагаемый убийца находится в этом поезде. – Мужчина отпил из бутылки воду. – Машина три дня назад начала выдавать команды о мобилизации лаборатории к железнодорожному составу Кострома-Москва, а сегодня утром сформировала модель.

- Но к чему все это если можно просто предупредить президента и по этой вашей модели вычислить преступника и поймать?
- Видимо есть законы вселенной, которые не дают в одни руки полную власть над временем. – Глеб принялся расхаживать по вагону. – Дело в том, что сформировав модель, Машина интегрировала в нее нас для её изменения и предотвращения покушения. И вы и я, уже находимся внутри сформированной модели. - Там снаружи, - Глеб развел руки в стороны, - никто ничего не видит и не знает о содержании модели, даже тот я до вхождения в модель, как и тот вы, стоящий у зеркала в туалете.

- О покушении, и об убийце я узнал, будучи уже здесь, - продолжил Глеб. - Весь окружающий нас мир замер в точке абсолютного нуля времени и пространства, до происходящих сейчас событий. Выйдя отсюда я ничего не буду знать и помнить из того что знаю сейчас об этом будущем. Всю информацию от Машины о сформированной модели я получаю, будучи здесь. Соответственно и использовать я ее могу только здесь и только по инструкциям Машины, и никакой самодеятельности. А инструкция гласит, что вы должны найти убийцу и никаких предупреждений и тому подобного.

- Но почему вы сами не сделаете это, зачем я?
- Я выступаю в роли условного администратора, который должен ввести в курс дела субъекта. Дальше той двери я пройти в модель не могу. Полностью видит сформированную модель будущего, только один субъект, определенный и введенный в эту модель самой Машиной. И судя по тому, что вы сидите в этом кресле, она выбрала вас. И именно вам необходимо найти в этом поезде потенциального убийцу.
- А что дальше?
- Если вы найдете и обезвредите убийцу, - Глеб потер виски, - то там, в возобновившемся будущем у него случится либо инфаркт, либо президент отменит репетицию, либо, либо, либо, вариантов великое множество, но убийства точно не произойдет. Машина работает без сбоев и эта уже сороковая операция по изменению негативного будущего. Но такого масштаба первая. Ну что договорились?
- Договорились, - я сделал покорный вид и глазами показал на свои руки.
- Да конечно, - Глеб принялся расстегивать ремни. – Все что у меня есть на убийцу это то, что он одет в длинный зеленый плащ, шляпу и прихрамывает на одну ногу. Ему в районе 45 лет. Больше ничего. До момента убийства остается пять часов.
- А если я не найду его?
- Лучше об этом не думайте и не спрашивайте. Скажу лишь одно найти его это прежде всего в ваших интересах. А теперь идите.
Войдя в свой вагон, я заметил, что за мной захлопнулась дверь туалета. В купе все также попивая чай сидела Настя. Дети играли в своих гаджетах.
- Ну как там уборная? На том же уровне? – Настя, похоже, пришла в себя.
- Да отличная уборная. Только что-то голова разболелась у меня. Пойду-ка я продышусь.
Дойдя до третьего вагона и заглядывая в каждое купе, я уже три раза был послан на хрен, два раза мне пытались вписать в челюсть и один раз пинок догнал меня в тамбуре. Нет так мне его не найти. Тем более, что все люди находились в купе без верхней одежды, и не собирались дефилировать передо мной показывая свои физические недостатки.
Вернувшись в свой вагон я зашел в туалет, и достав мобильник позвонил в 112.
- Алло, полиция?
- Секундочку… Да слушаю
- На Красной площади заложена бомба, прямо у Мавзолея.
Отключив соединение, я прошел в свое купе и тут же уснул, растянувшись на нижней полке.

Проснулся я от ужасного скрежета и вибрации. Вскочив с полки, увидел как вещи в купе застыли в воздухе как в невесомости и через мгновение все завертелось кубарем. Под грохот и скрежет рвущегося железа, перед глазами промелькнуло залитое кровью лицо Насти с вдавленной носовой перегородкой. В последнюю секунду увидел кусок трубы летящей мне прямо в переносицу. А затем наступила тишина и темнота.

Через мгновение наступила другая тишина, не бездонная, как секундами раньше, а уже знакомая обычная, с мерным постукиванием колес и еле слышимым звуком движения поезда.
- Ну слушай друг, так не пойдет, - напротив меня стоял Глеб, а я сидел в том же кресле с ремнями.
- Ах ты, сука! – я попытался схватить его, но руки были привязаны к креслу. – Тварь ты убил их! Ты взорвал поезд!
- Постой, постой друг. Притормози. Я ничего не взрывал, и меня там вообще не было. Я даже не знаю что там произошло. Ты забыл что ли, что я не вижу отсюда модель. Я же тебя предупреждал, что это в твоих интересах. Машина не даст тебе выйти из модели не выполнив задания. Понимаешь?
- Что с моей семьей? Сука ты, отвечай!
- Да брось ты уже грубить. Все нормально с ними. Машина вернула вас в исходную точку модели. Ну немножко показала тебе последствия твоей халатности. Это тебе на будущее.
- Значит они живы?
- Конечно живы, вы в исходной точке опять. Я думал, что ты все понял и не стал тебя грузить еще и этой информацией. Пока ты не вычислишь убийцу, Машина будет возвращать тебя к исходной точке, ликвидируя тебя снова и снова. Ты можешь провести здесь целую вечность, как и я кстати, но я на службе, а тебе к семье надо. Да и про вечность это я так к слову. Мы так далеко не заходили еще. Так что возможно Машина может и в настоящем продолжить вот это все со взрывами и тому подобным, если ты не выполнишь то, что от тебя требуется.
- Всё теперь я точно, всё понял. Отвяжи меня. Я пошел искать этого ублюдка.
Глеб достал из ящика стола пистолет.
– Вот это на всякий случай. Но я уверен, что ты возьмешь его и так, раз она выбрала тебя, ведь Машина никогда не ошибается, запомни это.

Спрятав пистолет за пояс, и выпустив футболку, я пошел на поиски своего будущего.

За прошедшие 24 часа я три раза срывал стоп-кран, пять раз кричал о пожаре, два раза выкидывал машиниста из поезда. Стрелял, резал, душил всех 45-летних мужиков, но ничего не помогало. Поезд взрывался, а я оказывался все в той же комнате напротив Глеба.
- Так мы и доиграться можем, Машине твои проделки надоесть могут и захлопнет она окошко, ровно на том месте где в твоем купе кровавая вертушка из тел твоих родных крутиться будет.
- Слушай, Глеб устал я уже, от всего этого. Может никакого убийцы и нет вовсе? Давай ты нас аккуратно выведешь из этой модели, и мы все разбежимся по своим делам.
- Если бы я мог. Говорил же тебе сколько, это Машина всем рулит здесь. Нет у меня возможности выйти отсюда. Да если бы и была я бы этого не сделал.
- Патриот значит ярый?
- Я ярый!? - Глеб схватил маркер и подскочил к доске, - он нарисовал четыре параллельные линии, соединяющиеся между собой множеством черточек. – Вот эти линии условно четыре параллельные действительности одного человека, их на самом деле намного больше. То есть каждое событие-черточки рождает свой ход действительности. Пошел в магазин одна действительность, передумал идти, другая действительность, но в той действительности, где ты пошел, ты тоже живешь и тот ты ничем не уступает тебе в этой действительности. Но твои действительности движутся в определенной парадигме, которая определят твой интеллект, багаж знаний, воспитания и опыта, - Глеб отчертил по бокам линий две жирные линии как-бы беря их в одну секцию. – То есть ты во всех действительностях будешь самим собой.
- Но бывают исключения. Когда действительности сами пересекаются, как правило, это последствия какого-то шокового события в жизни индивида. И так появляются гении либо их противоположности, что-то отходящее от нормы. – Глеб соединил несколько линий в одну. – А теперь представь миллиарды действительностей, которые движутся в миллиардах парадигм. И эти парадигмы тоже могут пересечься в какой-либо точке. Но это последствия уже чего-то шокового в глобальном масштабе.

- Так зарождались войны, эпидемии, природные катастрофы. Более того, энергетический всплеск такого пересечения способен повлиять на действительности в их прошлом. - Глеб нарисовал еще несколько парадигм сходящихся в одной точке и от этой точки линии как брызги фонтана уходили вниз к началу парадигм. - То есть может измениться не только будущее, но и прошлое человека, народа, мира.

- Понимаешь, Олег? Убийство президента нашей страны может стать таким спусковым крючком, и неизвестно что в итоге родится гениальное или противоположное. Вот поэтому надо найти этого убийцу и выполнить задание. Ты вернешься к своей семье в ту точку, откуда пришел и не будешь абсолютно ничего помнить. Надо просто пойти и сделать это.

У меня было пять часов, и я решил немного поменять стратегию и тактику. Главное дожить до развязки.

Не заходя в свое купе я направился сразу в тамбур и открыв дверь выпрыгнул из поезда. До меня еще доносились взрывы, скрежет металла, крики и стоны людей, может даже и Настин, когда я садился на пассажирское сиденье пойманной попутки.
- Мы должны быть на Красной площади через три часа. Плачу двадцать тысяч, десять сейчас, десять по приезду.
- Заметано шеф, - курчавый парень лет двадцати вдавил педаль газа своей подержанной Ауди.
После бесславных попыток вычислить убийцу, ко мне пришла мысль, что возможно Машина дала сбой и убийца вовсе не в этом поезде, а единственный способ его поймать это оказаться на месте покушения до того как он взведет курок. Но при этом надо избежать ликвидации меня самого Машиной.

Ход моих мыслей прервало резкое движение, замеченное мною со стороны водителя. Успев среагировать я перехватил его руку с отверткой направляющуюся точно мне в шею. Взвизгнули тормоза и машина встала как в копанная. Мы оба ударились о переднюю панель, я подвернул ногу, но вовремя придя в себя успел выхватить из-за пояса пистолет и выстрелил несколько раз в парня, плотно прижав дуло к области его грудной клетки. Всхрипев пару раз водитель обмяк.

По дороге в Москву пришлось сбить двух гаишников и столкнуть в кювет мотоциклиста. Машина очень хотела вернуть меня в исходную точку, но я добрался до места в нужный срок.

Прямо у входа на Красную площадь со стороны Охотного ряда расположились палатки с массовкой одетой в военную форму прошлых лет. Незаметно пробравшись к реквизиту, я накинул на себя первое, что попало под руку – накидку из брезента защитного цвета, шлем по виду еще довоенных времен и затесался в строй массовки. Только бы успеть. Всюду стояли фсошники в строгих костюмах и с микрофонами в ушах. По периметру на крышах виднелись снайперы.

Под командные крики командира наш строй двинулся к главной трибуне на которой сидел президент. Боль пульсировала в ушибленной ноге.

И тут я увидел его. Он двигался параллельно нашей колонне в зеленом плаще и шляпе, явно прихрамывая. Это был он без сомнений. Засунув руку под накидку и медленно достав ствол из-за пояса, я продолжал наблюдать за движениями убийцы, его рука тоже потянулась под плащ.

И в этот момент он пропал, просто исчез и все. Потеряв цель, я начал искать глазами вокруг и только в этот момент понял, что это закончилась зеркальная витрина сувенирной лавки, а убийцей в зеленом плаще было мое отражение. Колонна несла меня к трибуне с президентом.

И тут калейдоскопом закрутились в моей голове слова Глеба. Парадигмы, скрещивающиеся действительности, возможность изменить прошлое. Я ощутил на руках невесомое тело Маши. Вдруг что-то щелкнуло в мозгу, перестроилось.

Вот он президент, улыбается, хлопает в ладоши. Рука сама вынырнула из-под плаща-накидки, взвела курок, палец надавил на крючок, люди в черных костюмах бросились ко мне, к нему, …

Я еще успел услышать выстрелы и успел увидеть маленькую бурую точку над переносицей у него, и свет исчез.

Сорок два года оставляют свой отпечаток на лице. Хотя казалось, что в тридцать пять ты уже старик, но сейчас понимаешь, что ты был в то время в самом соку своей молодости. И возможно что-то сделал бы иначе, да не возможно, а точно. Интересно в пятьдесят я тоже так буду думать про себя сегодняшнего? Присмотрелся, да нет померещилось. Ничего не ощущается. Все такой же молодой и главное счастливый.

Выйдя из туалета, я направился в наше купе поезда Кострома-Ярославль-Москва. Настя сидела и попивала чай из стакана в красивом подстаканнике, пацаны лежали на верхних полках и читали книги. Следом за мной ворвалась Машка, заливаясь смехом, она показывала нам фотоальбом своего класса.

Из поездного радио доносились новости: «Сегодня курс рубля к доллару достиг исторического минимума со времен СССР, так на утро 8 мая он торговался на московской бирже по цене 55 копеек за доллар. И это реальная рыночная стоимость, которая установилась на всех мировых биржа к этому часу. А теперь переходим к другим новостям: бензин на заправках страны остается на уровне цен прошлого года – 25 копеек за литр марки АИ 92, при этом размер минимальной пенсии будет вновь проиндексирован до 1950 рублей…».

Уходящий поезд будто парил над землей. Над Землей Нового будущего.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 10.05.2020 - 12:06

2. Когда проснусь



– Софья Сергеевна, когда мне потребуется ваше мнение, я его спрошу.
Замечание Дробова прозвучало хлёстко, в под дых. Чуть приподняв подбородок, Соня натянула каждую мышцу стройного тела и ощутила тепло – то самое, что заставляет пылать, сгорая от негодования.
– Вот, козёл, – шепнула на ухо Ирка, едва коснувшись Сониной руки.
Остальные не заметили выпад заведующего отделением общей хирургии в сторону Сони или сделали вид. Впрочем, ей все равно, кто что подумает. Она давно не студентка, а ординатор второго года и не позволит с собой так обращаться, даже Дробову. Стряхнув Иркину руку, Соня выдвинулась вперед:
– Игорь Андреевич, это мой пациент. Я занимаюсь им с момента, как он поступил на отделение. И хочу подчеркнуть, что присутствие на операции для меня крайне важно!
– Я это понял, доктор, – резко бросил заведующий. – Вы позволите, мы закончим обход, а после обсудим, в кабинете?
В палате наступила гробовая тишина. Никто не кашлял и не ворочался на больничных койках. Даже пациент Сони, точнее, доктора Павловой Софьи Сергеевны, замер в ожидании. Он нервно покусывал губы и смотрел то на заведующего, то на Соню.
– Маньков, – обратился к старшему ординатору Дробов, – готовьте пациента на завтра.
Соня хотела возразить, но поймав взгляд Дробова, промолчала. Группа следовала за ним из одной палаты в другую, но Соня не слушала. Диагнозы, которые ставили ординаторы, жалобы пациентов и мнение ведущего специалиста – гения общей хирургии, как частенько Дробова называла Ирка, Соня пропускала мимо ушей.


– Малыш, ну ты чего? Обиделась? – Игорь Андреевич взял Соню за подбородок и заставил на себя посмотреть.
Тёмная прядь выбилась из-под его белой хирургической шапочки на лоб. Дробов всегда носил длинную стрижку, которая одновременно подчеркивала мужественность и придавала хирургу дьявольское обаяние. Соня ловко заправила непослушную прядь обратно под шапочку:
– Вот ещё, – и высвободившись, отвернулась.
Игорь – так он позволял называть себя, когда они оставались наедине в кабинете – обнял Соню сзади, прижимаясь к округлым ягодицам. Она почувствовала тепло, не такое как утром. Требовательное.
– Ты же пошутил на счет операции?
Руки Дробова медленно поднялись от талии к Сониной груди.
– Перестань! Ты слышал, о чём я спросила?
Он задышал чаще и с легкой хрипотцой в голосе ответил:
– И охота тебе копаться в гнилых кишках? Знаешь, сколько таких резекций будет? Потрошить устанешь. Пусть Маньков завтра ассистирует, а для твоих изящных пальчиков я найду занятие поинтереснее.
– Маньков? – она закатила глаза. – Серьезно? Он самостоятельно надрез-то сделать не может, исключительно по указке.
– Идеальный ассистент.
Смеясь, Дробов начал расстегивать Сонин халат.
– Но, я же лучше?!
– Конечно! Его я не хочу оттрахать на столе, как сейчас тебя.
Он приподнял Соню и усадил на белый холодный пластик. Развел стройные ноги в стороны, но не успел пристроился – она оттолкнула Дробова и спрыгнула со стола.
– Хочешь секса? Ставь меня на операцию.
Игорь Андреевич нахмурился и полез в карман за зажигалкой.
– Ты, правда, думаешь, что особенная? А знаешь, сколько я таких повидал? Строят из себя героинь. Людей они спасать хотят. – Он похлопал себя по карманам, разыскивая пачку. – Научишь всему, а они фить, – Дробов махнул рукой, – замуж и в декрет. Зашибись. По-твоему, я должен тратить силы и время, чтоб потом мне сделали прощальный реверанс? Нет уж, хочешь оперировать? Вперед. Но не у меня в отделении. Ясно?
Сигарет он так и не нашёл. Кинул зажигалку на стол, подошёл к двери и, резко дернув, открыл:
– Доктор Павлова, жду истории на подпись не позднее завтрашнего утра.
– Но я…
– Идите к пациентам.


– Ты, подумай! – возмущалась в ординаторской Ирка часом позже, – ведь форменный козёл! Хоть и гений.
Соня отложила истории болезни, не до них сейчас, и уставилась в окно:
– Я ведь думала, что после ординатуры останусь у него в отделении.
Ирка неожиданно расхохоталась.
– Правда, что ли? Ты вообще ничего не замечешь, кроме хирургии?
Соня перевела взгляд на подругу:
– Ты о чём?
– О твоём распрекрасном Игоре Андреевиче.
– И что с ним? – Соня как будто впала в ступор, всё никак не могла понять, о чём Ирка толкует?
– Думаешь, он в кабинете только тебя хирургии учит? – зелёные глазищи сверкнули.
– Я слушаю, – Соня замерла.
– Со мной он тоже спит. – Выпалила Ирка. – И с Коробкиной, – добавила она, но уже не так уверенно.
– Врёшь! – Соня вскочила. – Ты просто завидуешь, что я лучше.
– О, Боже. Чему там завидовать? Трехтомнику по оперативной хирургии с сиськами четвертого размера и кукольным личиком? Дробова интересует только тело, неважно чьё, лишь бы шевелилось.
В этот момент в ординаторскую вошел Маньков:
– Соня, Игорь Андреевич попросил передать, что с понедельника ты занимаешься в группе Котельниковой.


Три месяца спустя Соня рассылала резюме во все городские больницы, но отовсюду приходил отказ. Либо им требовался узкопрофильный хирург, либо штат был полностью укомплектован. Она почти отчаялась найти работу по специальности – вариант с поликлиникой не рассматривался – как позвонила мама:
– Да, мам, я тоже рада тебя слышать.
Соня задумчиво накручивала локон на палец, пока мама пересказывала деревенские новости.
– Работу? Нет, не нашла.
Ну вот, сейчас мама скажет, что учиться надо было на стоматолога или гинеколога, а лучше – на бухгалтера. Но та неожиданно обрадовалась и сказала, что в областной больнице ищут хирурга. И если Соне это интересно, она может приехать туда на собеседование. На вопрос, откуда мама узнала о вакансии, та ответила:
– В маршрутке.


Через два дня, Соня уже сидела в кабинете главного врача и подписывала заявление о приеме на работу. Разумеется, маленькая больница в области – не предел её мечтаний, но надо с чего-то начинать, да и драки за операционную явно не предвидится. Главный представил своих хирургов: первым, оказался заведующий – дедуля преклонного возраста по фамилии Эйдельман. Соня прикинула, что его место очень скоро может стать вакантным. Старику точно за семьдесят, уже давно пора на заслуженный отдых. Вторым, травматолог. Этот, судя по отекшему лицу и похмельному амбре, ей – не конкурент.
– А что, в городе для такой красивой и одаренной хирургини, судя по рекомендациям, не нашлось места? – ехидно спросил травматолог, как только они остались одни в ординаторской.
– Как видишь.
– О, мы уже на ты? – оскалился он. – Может, отметим в обед твоё назначение?
– А кто сказал, что я пойду с тобой на обед? – Соня приподняла бровь.
– Фу, какая злая тетя. Ну, лады.
Когда он вышел из ординаторской, Соня на дрожащих ногах подошла к дивану и присела, свесив руки. Она остро ощутила в травматологе едва уловимое животное начало, которое испугало. Начиная с взгляда, что бесцеремонно раздевал и, заканчивая, жестами. Он двигался, будто удав, медленно подползающий к жертве, чтоб придушить, а потом заглотить ещё живое теплое тело. А когда говорил, у Сони бежали мурашки от затылка до пяток и поднимались обратно. Ужасный человек неопределенного возраста, примерно за тридцать пять, и имя у него дурацкое, Славик.
Соне не пришлось искать жильё самой. Больница располагала служебными квартирами в избытке, так как врачи из других регионов и городов крайне редко приезжали устраиваться на работу к ним в область. Главный вручил Соне ключ и записку с адресом. Разумеется, из мебели в квартире мало что имелось, зато кухня порадовала скудным набором посуды и электрическим чайником. Она бросила чемоданы не разобранными, расстелила старенький диван и уснула сразу же, как прилегла.
Ей снился Славик: он душил её в своих цепких объятиях, намереваясь впиться синюшными губами. А вместо языка у Славика торчал отросток, напоминавший воспалившийся апендикс. Он попытался засунуть отросток ей в рот, но апендикс лопнул и залил Соне лицо липким гноем. Она вскрикнула и проснулась.
За окном светило по-летнему яркое солнце, а стрелки на часах подсказали, что она проспала. Соня вскочила, наспех приняла душ и вылетела из дома с мокрой головой. На утреннею планерку отделения, разумеется, опоздала. Эйдельман успокоил и посоветовал выпить чай с элеутерококком, взбодриться.
– Бурная ночь? – подколол Славик, рассматривая растрёпанные, влажные на концах волосы Сони. – Понимаю, сам такой.
– Да, отвали ты! – неожиданно для себя выдала Соня и тут же поймала надменный взгляд с ухмылкой.
– Пожалуй, пойду к пациентам, – Славик отлип от стены и направился, точнее, пополз к выходу, будто гигантский удав.
Задержавшись в дверном проёме, добавил:
– Вдруг, покусаешь? Лечись потом от бешенства, – и рассмеявшись собственной шутке исчез в коридоре.


– Идём, у нас операция.
Соня чуть не подавилась. Она устроила себе перерыв на кофе, но не успела выпить и половины чашки, как в ординаторской появился Славик.
– Как? Вот так сразу? – оторопев, спросила Соня.
Он хмыкнул.
– Ну, если тебе нужно составить план, прочесть сотни три научных статей, чтоб качественно подготовиться, то это можно устроить. Думаю, сутки Василий протянет и с пластырем.
Соня стиснула зубы так сильно, что свело челюсть. Она встала из-за стола и пошла за Славиком. Они зашили небольшую рану на голове местного пастуха, который по пьяни угодил в кювет и напоролся башкой на кусок ржавой арматуры. Точнее, зашивала она, Славик ассистировал. Операционная сестра взяла отгул, поехала навестить ребёнка в летнем лагере. Соня отметила для себя, что пока они работали, у нее не возникло никаких мыслей на счет травматолога. Движения его были чёткими и грамотными.
Когда они накладывали повязку на швы, в операционную вошел молодой врач. Соня раньше его не видела: высокий блондин, загорелая кожа. «Наверное, вернулся из отпуска?», – подумала она. Хотя, лицо врача кого-то ей напоминало.
– Славик, ты представишь меня своей подруге? – молодой человек расплылся в улыбке, обнажив идеальную работу стоматологов.
– Мы коллеги, – поправила Соня, – не друзья.
У Славика дернулся мускул.
– Павлова Софья Сергеевна, – представил он Соню, – наш новый хирург.
– Приятно познакомиться, я – Герман, – он протянул Соне руку.
– Племянник нашего старика, Эйдельмана, – уточнил Славик. – А еще эндокринолог, ревматолог, гастроэнтеролог и офтальмолог по совместительству. Весьма одаренная личность. Женат, двое детей, близнецы.
– Не завидуй, – не снимая улыбки с красивого лица, парировал Герман. – Я же не виноват, что тебя твоя бросила.
Славик никак не отреагировал. Стащил перчатки, бросил их в урну и сообщил Василию, что тот может идти домой, а завтра утром обязан явиться не перевязку. Раскланиваясь, пастух заверил, что всенепременно сделает так, как велено.



Самые сложные случаи областная переключала на город, а с такими как Василий прекрасно справлялся и Славик. Было, правда, две операции, которые Софья Сергеевна провела лично, без кураторов и надзирателей, вроде Дробова, но удовлетворения не получила. Ей хотелось большего. Но увы, ресурсы отделения не позволяли развернуть активную хирургическую деятельность, и Соня довольствовалась срочными, что привозили по скорой, или лёгкими операциям, которые блестяще выполняла ещё в ординатуре.
В больнице Соня предпочитала компанию Германа. Он работал терапевтом и действительно имел сертификаты по специальностям, которые назвал Славик. Как ему это удалось в свои двадцать восемь лет, Соня не знала. Наверное, было много свободного времени, чтоб учиться и денег, чтоб оплачивать обучение. Самой Соне, едва хватило, чтоб закончить ординатуру. Герман, в отличие от Славика, всегда выглядел идеально. Никогда ни с кем не ругался, отрытый и приветливый. Соне он нравился. Дробов тоже женат, но детей у него не было. Близнецы единственное, что её останавливало от романа с Германом, хотя тот не раз давал понять, что открыт к любовным связям на стороне.
Однажды вечером, когда Соня дежурила, в ординаторской появился Герман.
– Я думала, ты давно дома? – спросила она, но в душе порадовалась, что это не так.
– Надо было заполнить истории, – он подошёл к столу, за которым сидела Соня, – главный сказал, вроде проверка намечается.
Она кивнула.
– Угостишь чаем? – Герман одарил Соню улыбкой.
– Конечно.
Как только она встала из-за стола, он схватил её за руку и притянул к себе. Не церемонясь, задрал Соне халат и начал стаскивать с неё трусы. Она иногда позволяла себе фантазировать, каким был бы между ними секс? Но только не на столе в ординаторской. Намереваясь выпутаться, Соня уперлась кулаками в грудь Германа, но тот напирал, прижимая.
– Отпусти, – негромко, попросила Соня.
– Давай, – он водрузил её на стол, – ты же тоже этого хочешь?
Соня задумалась. Действительно ли она хочет? Еще полгода назад она была уверена, что между ней и Дробовым, нет – не любовь, но страсть точно была. К тому же, он ей нравился, как и Герман. Потом оказалось, что Игорь Андреевич пылал к любой, кто соглашался пустить его между ног. И Соне стало так гадко и противно. Ей плевать было на романтику, она решила, что карьера хирурга важнее и не стоит того, чтоб отвлекаться на отношения. По крайней мере, пока она не станет ведущим хирургом отделения. А по сути, мужчины, которых она встречала, просто пользовались ею. Впрочем, с некоторыми Соня поступала точно также.
– Отпусти! – потребовала она.
Герман закрыл ей рот губами, пропихивая язык внутрь.
– Я думал, ты хирург? – раздался знакомый голос.
Застигнутые врасплох любовники вздрогнули. Соня чуть выглянула из-за плеча Германа. В дверях стоял Славик. Воспользовавшись заминкой, она спрыгнула вниз и быстро одёрнула халат.
– Вот, – Герман натянул дежурную улыбку, – зашёл на чай.
– Я так и подумал, – процедил сквозь зубы Славик, уставившись на белые стринги по полу.
Соня почувствовала, как внутри взорвался адреналин, растекаясь по венам. Ей захотелось провалиться под землю, в ад, куда угодно, лишь бы не встретиться взглядом со Славиком. Но она встретилась. Он смотрел не тем надменным, как обычно, нет. Хуже. Он будто жалел её. Так смотрят на улице на бездомную собаку, которая приносит кусок своим щенкам, а сама не ест.
– Нам везут прыгуна, готовься, – сухо бросил Славик и удалился.
– Прыгуна? – переспросила Соня, натягивая стринги. – Кто это?
– Дельтапланерист, тут аэроклуб недалеко, – Герман поправил волосы перед зеркалом, загладил лацканы халата и, оглянувшись на Соню, добавил, – думаю, это надолго. Я домой.



Соня переоделась в хирургический костюм, вымыла тщательно руки и надела маску. Когда вошла в операционную, бригада была в сборе, во главе с Эйдельманом.
– Славик, голубчик, вы что же думаете, нам стоит заниматься прыгуном здесь? – спросил Эйдельман.
– Дорогой Моисей Арнольдович, я буду несказанно рад, если хотя бы к нам он поступит живой.
– Но, можно же вызвать вертолёт?
– Конечно, только в город прилетит не пациент, а труп.
– Все так плохо? – решилась вмешаться Соня?
– Судя по тому, что сообщили медики скорой, да.
Славик даже не посмотрел на неё. У Соне защемило в груди.
– Наверное, стоит позвонить рентгенологам? – обратилась Соня к Эйдельману.
– Зачем? Я и так знаю, что там каша из внутренностей и множественные переломы конечностей.
Соня занервничала.
– Но мы не готовы, нас мало и нет специалистов и…
– Мы готовы, – Славик положил руку ей на плечо. – Просто, делай что я скажу?
Она встретилась с ним глазами и сразу поняла, что верит. Верит тому, которого боялась и старалась избегать. Соня кивнула.
– Вот и умница, – Славик улыбнулся и на душе у Сони стало тепло и спокойно.


Операция длилась семь часов. Соня ни разу в жизни не видела, чтоб хирург так орудовал инструментами. Иногда она не поспевала за его командами, он не злился, повторял снова, пока она не сделает то, что он просит. Эйдельман в основном наблюдал, изредка давая рекомендации. Потом и вовсе вышел, объявив, что его присутствие в операционной лишнее. Прыгуном оказался молодой парень – совсем мальчишка – двадцати лет. Когда Славик закончил, объявив, что состояние стабильно тяжелое, Соня почувствовала облегчение. Пока шла операция, Соня боялась, что придется выйти в коридор и сообщить плохие новости матери парня – по крайней мере, не сегодня – та приехала в больницу сразу же, как её сын к ним поступил. Если он переживет ночь, есть шанс, что выкарабкаться. Все равно, сейчас пациент не транспортабельный. Остается надеяться только на сильный молодой организм и то, что они со Славиком, точнее, Вячеславом Олеговичем, сделали всё правильно.


Обессилив, Соня плюхнулась на диван в ординаторской и почувствовала такую усталость, что не было сил даже переодеться. Минут через десять появился Славик и присел рядом. Она молча положила голову ему на плечо.
– Все будет хорошо. Ты – молодец! Я бы без тебя не справился.
Он ободряюще похлопал её по коленке, а Соня всхлипнула и разрыдалась. Завыла, как та голодная собака со щенятами, когда тех закидали камнями мальчишки. А она собрала в подол и притащила их деревенскому ветеринару. Тот покачал головой и сказал, что к сожаленью ничего нельзя сделать, да и занимается он только коровами и лошадьми.
– Ну, перестань. Ты чего? – кинулся успокаивать ее Славик. – Я уверен, пацан не умрёт.
Но Соня не могла остановиться: плечи вздрагивали, грудь разрывало от всхлипов, организм отказывался слушаться. Соня давно забыла, что значит – плакать. Славик обнял её и поцеловал в макушку.
– Дурочка, ты, моя. Хватит уже реветь. Ты из-за Германа что ли?
– Нет, – утираясь рукавом, ответила Соня. – Из-за тебя.
– В смысле? – Славик выпрямился, расцепив объятия. – Я-то тут причем?
Соня посмотрела на него мокрыми, опухшими от слез глазами и шмыгнув носом:
– Кажется, я влюбилась, – и снова зарыдала.
Славик расхохотался и обнял.
– Ну, тогда ладно, я уж думал, ты расстроилась из-за старика.
– А с ним что?
– Он уходит на пенсию, ты не знала?
– Нет, – честно призналась Соня. – А на его место кого?
– Не знаю, наверное, тебя.
– Нет, что ты! Я не смогу. Лучше тебя.
– Хорошо, так ему и скажем, – улыбнулся Славик, которого Эйдельман ещё утром просил возглавить руководство отделением.
– Когда я проснусь, ты будешь рядом? – робко спросила Соня.
– Да, – не раздумывая ответил Славик.

3. Чуть не доезжая




Во избежание стрессов и лёгких недомоганий, в этом рассказе имена, химия и физика природы адаптированы к пониманию, для людей.




*****
Где-то на краю вселенной под номером 114руб99коп и, такой далекой от нас, галактики ВасПурКан, спутнике 228, Планеты ВотТакСучка.
Два параллелепипедных негуманоида, шли широким боком и неким, инопланетным образом, сообщались между собой, на интересные, для них, темы.


- Мне показалось, Кит, ты чем-то не доволен. - начал разговор Дог.
- А что мне быть довольным - сказал Кит. - Торчим в этой очереди уже два световых года. А ты пел мне - как это прекрасно: бесплатная программа правительства галактики по борьбе с перенаселением. Расселяем всех желающих по пространствам, мирами и временам. Я же продал все. Обменяв всё на квантовую материю. А она тает. Тает, мать твою!!!
- Ну молодец, я сделал так же. Но то, что у нас есть, нам хватит на все наши грехи. Перемещение же абсолютно БЕСПЛАТНО! Пусть на какой-то вонючий парсек, и со сдвигом во времени ещё на столько же. А дальше само-собой надо будет как-то раскошелиться... но может заживем нормально? где наша не пропадала?!
- Кииит, ты совсем дурак. А что, если это будет не вперед, а назад? говорят раньше было еще хуже..
- Дог ты сумасшедший? В школе-то в общем учился? Нам один хрен, что назад, что вперёд. Но главное что б не так, как сейчас! Понял?
- А как сейчас?
- Дог, ты реально неуч. В нашей галактике по 700 триллиардов организмов на кубический километр! И, что просто чудовищно, они продолжают множиться.
- Кит, ой не пизди! А никаких ресурсов не хватит для такого количества... Есть же пищевая цепочка и естественный отбор... ты сам-то где учился? в лесу у гномов?
- Дог ты реально прогуливал школу? В нашей любимой галактике доминирующей стала раса космических бычков! Они просто размножаются от солнечного ветра! И их пища тоже. И еще они абсолютно неразумные. И ты при каждом вздохе проглатываешь по миллиону этого говна, хорошо то, что дышишь не так часто, как я. Но! Все равно, это приведёт, в лучшем случае, к мутации. И чтоб уничтожить этих поганых бычков, правительству нужно погасить нашу звезду. И я их понимаю, в отличии от тебя.
- Про это я в курсе, Кит. Реально нечем уже дышать… Жаль конечно звезду, но делать уже нечего... А знаешь, пойдём в бар что ли... расслабимся напоследок! - Дог хохотнул.
- Ага Дог! И еще... давай-ка возьмём парочку космических шлюх. Это уже будет юбилей! 250 раз) А ведь сколько от этого пользы!
*****
Утро второй звезды 45089666 года по местному, планетарному времени.
- Кииит, иди молотить!
- Ппошёл вон, пёс!
- Хахахаха, ты ещё не успел всех переварить?
- Да ну его на фиг, эти женитьбы. Кстати, за поглощение неорганики, с нас вычитают по одной единице материи. - Дог нахмурился, пересчитывая кредиты квантовой материи.
- Спокойно. Ты опять выбирал не с умом. Знаешь же, что за уничтожение органики, наоборот, нам падает в плюс. Лишнее тут, не лишнее!
- Ну я не удержался, Кит, она была прекрасна, по своей неорганической сути. Но, что я вижу, ты опять транжиришь наше бабло?
- Не парься. Я потратил чуток на одну полезную вещицу... Думаю она нам пригодится. пока не знаю, но потом придумаю как.


*****
Тут раздался голос
-Граждане галактики Кит и Дог. Ваша очередь на перемещение подошла. У вас есть Одна галактическая Минута, чтобы собраться с вещами и мыслями и отправиться в иное время и место. Стоимость перемещения бесплатна. Но, вы должны заплатить залог, в размере 800000 единиц квантовой материи (никакие другие эквиваленты к оплате не принимаются), который вам вернут по прибытию на место. Грубо говоря - страховка. Это не обсуждается и должно быть оплаченно немедленно.
- Кит!!! Ну наконец-то дождались! Полетели! Что ты тупишь, погнали!!!
- Дог. Секунду я все улажу.
Кит что-то сказал голосу.
Через секунду голос принёс -
Ввиду нехватки материи. Часть вашей страховки аннулируется. Некоторое время на Пути в новый мир, вы пройдёте по координатам: 013 в тентуре, налево от Большой Медведицы. Перегон ШИРА-АБАКАН. Это снижает стоимость страховки на количество отсутствующей материи, и вы все равно попадёте в назначенный пункт.
-Бляяя, вот повезло-то - успел подумать Дог.


*****
На перегоне Шира Абакан стояли два незнакомца. Не то, что они были незнакомы между собой, но в пейзаж явно не вписывались. У одно было три руки, а другой имел явно не человеческую особенность - был тупо без головы (хотя это можно оспорить.) Оба вышеописанных типа подошли к кассе.
- Нам 2 билета до Абакана.
- Без головы нельзя! - завопила кассирша- и вас почему три руки?
- Так я это... Слесарь! 3-го разряда. У приятеля травма. Вот везу его в больничку!
Безголовый приятель слесаря, в подтверждение, замахал руками и ногами, как бы указывая на то, что мол да, надо решать, что-то с головой.
- Может вам на скорой лучше? - спросила кассирша
- Нет, спасибо. Он на поезде любит! - и кивнул в сторону безголового, который радостно затрясся.
- Ну хорошо, с вас 312 рублей - согласилась кассирша.
- А когда поезд? - спросил "слесарь"
- Не знаю - ответила кассирша и закрыла окно.
*****
- Ты дебил безголовый! - крикнул Дог.
- Кто я? - расхохотался Кит. - Как я вообще тебя слышу?
- Не умничай. Что делать-то будем?
- Пойдём пожрем!
- Я убью тебя, сцука!
- Да не парься, что-то придумаем. Пойдём погуляем по городу пока.
-О, смотри- сказал Кит, который вдруг заметил двух ребятишек с плакатом.
- Я читаю твои чувства. Что думаешь - произнес Дог. - Их можно съесть?
- Пока не знаю.
- Что написано у них на плакате?
- Что-то непонятное. Оу! Через спектратор вижу!
Читаю:
"Этот фонд был основан в честь нашей погибшей матери!
Спасибо тем, кто из вас знал и помнит её любовь, силу и мужество.
Но была и другая сторона её личности,
Которую большинство из нас не знает,
Но эта сила - та , которая собрала нас тут.
Поможет кому-то разобраться в этом.
Ведь её всегда увлекали парадоксы.
Пожертвуйте любую материю, планету, вашу Вселенную. "
- Это что, мать их, ксеноморфы? Ппц. они нас сожрут?
- Дог. Они же не знают, что мы их знаем. пока-что.
- Тт-ты уверен вообще про ксеноморф-маму? - сучил ногами Дог.
- Тихо Дог, она точно погибла. я смотрел тут пару видео. Короче, есть план. Помнишь я потратил часть материи?
- Ну и на что ты её потратил?
Кит торжествующе хохотнул.
- На машинку перемещения между телами!
- Ты дебил, тыыы хочешь стать... ксеноморфом? Я реально задушу тебя, ибо ты меня не сможешь.
*****
Внимание! Поезд Шира-Абакан отправится с первого пути через 5 минут.


*****
- Решай Дог, давай останемся тут. Смотри какая экология! Всего-то 100 миллиардов сущностей на кубокилометр. На фига нам куда-то ехать? Куда мы попадём? А тут просто рай!
- И что жить в этих телах? Фуу…
- Дог ты пойми, хоть мы в пересчёте на наше время будем жить здесь в 100 раз меньше, но, представь, какая прекрасная это будет жизнь!
- А ксеноморфы?
- Мы их отправим вместо себя! Иди позови их к поезду.
- И что?
- Предложим им пожрать, а сами нажмем машинку перемещения и окажимся в их телах, а они уедут. Это нельзя остановить, это программа галактики.
- А дальше что?
- Ты реально туп Дог! Постоим пока тут, с плакатом, будем развиваться по здешней биологической системе. Достигнем половозрелого возраста. И поедем... ну например в тот же Абакан. Смотри какие красивые названия районов. Молодёжный например… Заживем, найдём девок.
- Девки? Нну уболтал, Кит! - выдохнул Дог, и чуть дрожащим голосом крикнул
-Эй ребятки! го сюда! Жрать хотите?

*****
На перекрёстке Шира-Абакан появились 2 негуманоида.
У одного было три ноги, а второй был с хвостом.
Бодрым шагом они направились к кассе поездов.

4. Все, закончились игрушки







«Мы с тобою заодно,
Только я живой, а ты из акварели…»


Безумие. Такое простое слово и такое пугающее. Оно обманывает окружающих, убеждая в том, что самое страшное – остаться «без ума». Не верьте ему. Безумие умнее любого из вас. Возможно, даже умнее самого Господа Бога.


***

Комната, в которой художник выводил на холсте линии, была практически пустой, что совершенно не свойственно таким творческим личностям. Среднего возраста, невысокий, длинноволосый (кое-где уже пробилась довольно заметная седина) и неряшливо одетый – он то подходил к холсту и быстро закрашивал определенные места, то отходил на несколько шагов и задумчиво рассматривал результат. При этом, он постоянно мял в свободной руке небольшой пластилиновый шар, цвет которого, видимо, получился при смешении нескольких разных красок.

¬– И не такое рисовали. Что я, с какой-то элементарщиной не справлюсь? – он нервно провел по холсту кистью и снова отошёл. – Тоже мне, в былые времена и без картин обходились! И ничего. Вокруг вообще царила пустота, темнота и бесконечность. Как будто кто-то, кроме меня, сможет это сделать!

Водянистые, будто старческие, глаза, не характерные для людей его возраста, заволокла пелена ненависти. Движения рук становились дерганее, быстрее, агрессивнее. Известная лишь ему одному идея пропитывала сознание и подчиняла без остатка. Наверное, именно так становятся одержимыми. Или нет?

– Молчишь? Не нравится, значит? Вам никогда ничего не нравится. Вы жадные. Вам нужно много и сразу. А именно я делаю вас живыми и если бы вы удосужились ценить это, вы бы никогда не знали горестей и страданий!

Он отшвырнул кисть и принялся за пластилин. Резкими движениями из одного большого шара слепил несколько разных размеров, которые умещались бы на ладони, и сел на пол.

– Недостаточно. Этого недостаточно… – пробормотал он себе под нос и вдруг, с размаху впечатав пластилиновые шарики в стену, крикнул: – К черту мягкость! – и принялся отдирать от пола старые доски. Доски поддавались плохо, будто противились воле их хозяина. Противно скрипя, они упрямо продолжали цепляться за основу. Впрочем, у них все равно не было шанса – художник полностью подчинился своей идее и, не обращая внимания на саднящие ссадины и ободранные пальцы, продолжал до тех пор, пока доски с хрустом не треснули.

***

Художник покачивался, сидя перед холстом, и неотрывно смотрел в одну точку. Глина, которую он достал из-под пола и перекидывал из ладони в ладонь, осыпалась сырыми крошками на колени.

– Мои руки создают правду, – глина прыгнула из левой руки в правую.
– Правда – многоразовая, – из правой в левую.
– Я не ошибаюсь? Я есть, правда? – левая рука зависла на полпути и глина не успела перекочевать в правую. – Я есть! Правда? Правда! Правда… – голос предательски задрожал.

Он шумно выдохнул и положил глину в карман. Подобрав отброшенную ранее кисть, взял палитру и намешал нужный оттенок. Осмотрел картину и принялся за работу. Всего за несколько минут на холсте, помимо уже нанесенных штрихов, появились ярко-голубые глаза. Следом за ними – еще одна пара, но уже изумрудного цвета.

– Видишь меня? Я же вижу, что видишь, – художник заинтересованно оглядел нарисованное на холсте. – Но видеть мало.

Он опустил взгляд на измазанные глиной ладони.

– Руки бы. Или не руки?

***

Спустя время художник добавил на холст силуэты. Нарисованные ранее голубые глаза достались темноволосому, стройному мужчине со строгими чертами лица, а изумрудные – женщине со светлыми локонами, изящными формами, прикрытыми минимумом одежды, открытым взглядом и легкой улыбкой. Со стороны пара казалась нагой, наивной… чистой?

– Вы слышите меня? – художник помахал нарисованным людям в ожидании ответа.

Неожиданно мужчина моргнул, оглядел пространство и взглянул на женщину – та, в свою очередь, не подавала никаких признаков жизни. Мужчина протянул руку и коснулся ее обнаженного плеча, но реакции не последовало.

– Здесь кто-нибудь есть? – спросил нарисованный мужчина и постучал с обратной стороны холста.

– Есть! ¬– художник дернулся в сторону картины и судорожно стал оглядывать ее края, будто пытаясь найти потайную дверцу в потусторонний мир. – Я здесь!

Не обращая внимания на художника, мужчина вновь повернулся к своей спутнице и провел рукой по ее волосам, лицу и плечам. И женщина моргнула. Бросив на мужчину мимолетный презрительный взгляд, оглядела окружающую ее пустоту, и, наконец, спросила:

– Ну и где я?

***

– Что за…? Я здесь! Вы же слышите меня! Вы не можете не слышать! Я вам что, пустое место? Да как вы посмели? Я создал вас! Я! Только я! – художник задыхался от переполнявшего его негодования. – Подумать только! Они еще меня и не замечают! Да я! Я…!

Он резко снял свой видавший виды кардиган и швырнул на холст, приглушив тем самым голоса внутри оного. Кинувшись к стене, художник начал отрывать куски обоев от стен. Вместе с осыпающейся штукатуркой бумага летела на пол огромными кусками.

– Ничего-ничего! Места много. А если не хватит, я сделаю еще! – с этими словами он вытащил из кармана ножницы, подобрал обрывок обоев и начал резать. Инструментом он владел филигранно: на пол сыпались бумажные обрезки, остальное он заботливо складывал в стопку.

Когда игнорировать голоса в холсте стало невозможно, он положил ножницы на пол, сжал в кулаке результат своей работы и подошел к картине. Сорвал с нее кардиган, взглянул на нарисованную пару. Они увлеченно о чем-то беседовали, не замечая художника, сидя под невесть откуда взявшимся ярко-голубым полотном безоблачного неба, среди деревьев с сочными плодами и круживших в воздухе бабочек.

– Но я… ничего этого… Я этого не рисовал! – художник отшатнулся от картины, но продолжал испуганно разглядывать пейзаж, окружающий мужчину и женщину.

– Мне кажется, что здесь есть кто-то еще. Я будто слышу голос, – нарисованный мужчина положил ладони на холст и начал вглядываться в ткань, словно пытаясь найти подтверждение своим словам.

– Глупости какие, – отозвалась женщина. – Если бы здесь был кто-то, кроме нас, мы бы его давно увидели. А пока я вижу только странных летающих созданий и ползающих гадов.

– Но у меня стойкое ощущение…

Не дав мужчине договорить, нарисованная женщина надавила на холст и резким движением прорвала его прямо посередине. Отодвинув края ткани, она равнодушно оглядела комнату. Художник, все это время наблюдавший за ними со смесью испуга и заинтересованности, восхищенно смотрел на свое ожившее творение с почти детской улыбкой, которая мгновенно погасла, как только он услышал:

– Нет здесь никого.

Пробуя слова женщины на вкус, художник вытянул правую руку прямо перед собой.

– Нет здесь никого? Никого нет здесь! Никого. Здесь. Нет? – внезапно он почувствовал, как вокруг него задрожал воздух. – То есть как нет?

Линии его тела стали терять четкость.

Говорят, что удивление – очень краткосрочная эмоция. Однако на лице художника она застыла, позволяя рассмотреть в мельчайших деталях всю гримасу: расширенные зрачки в распахнутых глазах, приподнятые брови, округлившийся рот, морщинки на переносице и около губ.

Все это таяло, превращая художника в размытое пятно. Исчезали очертания одежды, растворялись в воздухе ослабшие конечности и, наконец, пропали испуганные старческие глаза.

На пол, там, где он только что находился, начали падать маленькие глиняные планеты и бумажные звезды.

***

– Ты слышала? Что-то упало.
– Не придумывай. Это всего лишь ветер. Хочешь яблоко?

5. Чужая







Нет, ну вы сами подумайте! Как так-то?! Как, я вас спрашиваю, можно понять всю эту похмельную диалектику и ещё любить кого-то паскудной душонкой? Тьфу, блядь!


Я умывал руки; и лицо тоже умывал. Вода была холодная и цветом необычная - зеленоватая. Вчера такой же туман помог мне заблудиться и попасть в это место. Из проклятых далей я пришёл, где люди друг на друга с балконов лаяли, а в чьей-то машине страдала Таня Буланова. А всё после встречи с ППС-никами...

Нас было трое - избранных. И мы были полны идей и отваги под завязку. Потому не стоило бы стражам объяснять нашему ордену, что такое закон и зачем нужен порядок. Это мы и без них знали. Причём тут дубинки? Неправильные люди ходят по Земле и всё понимают по-разному. Потому и сожгли мы их поганые фуражки дотла - в знак недоброй воли. А этих с погонами оставили сидеть на лавочке, как Кая и Герду, пока розы не вырастут. И мечи к урне прислонили. А потом мы бежали через лог, через кладбище и мимо прудов.

В старом карьере есть много волшебных мест и хворост для костра. Частный сектор опять же рядом и самогонщица баба Оля. Но нам помешал туман.

Да, этот сраный зеленоватый туман появился внезапно и повредил все компасы и астролябии. И мы рассеялись по миру, подобно святому семени...

Но я не стал никого на помощь звать, а просто шёл вперёд, как полярный исследователь, руками раздвигая сырые клубы проклятого тумана. И, в конце концов, я вышел на трассу. А уж по трассе я ходить умею. Да любой знает, что если идти вдоль, то попадёшь в каменный замок с полосатыми знамёнами. А вот если поперёк - увидишь единорога и тебе, возможно, нальют бесплатно в гранёный стакан.

Вот поэтому я прошёл чуть-чуть вперёд, а затем пересёк путь свой - в районе садоводческого товарищества «Заречное». Там я и встретил пьяных людей из известного всем клана. Там же испил до дна поднесённой чаши. Но присягать и давать лютые клятвы не спешил. Знаем мы эти игры престолов. Ну их, нахуй!

Но мне бы до утра продержаться. До первого автобуса, что уныло отвезёт меня в королевские покои. А уж там я встречу свою королеву, если ей, конечно, не отрубят голову мятежные вассалы. Впрочем, здесь, в садовом домике, трапезничали хоть и не рыцари, но и не крестьяне. Мастеровые люди и обычные шлюхи насильно арендовали помещение в окружении плодовых деревьев и кустарников. Я предложил им плату за ночлег и выпивку, но они были благородны - плату не взяли. Зато я спел им песен разных и рассказал про марксизм. После второго они стали пить совсем уж отвратно, без тостов и занюхивания рукавов.

Девицы, словно привидения, сами приставали к мужчинам, даже без прибавочной стоимости и нежных слов. И скрипели железные кровати, а за оконцем хулиганил пыльный ветер.
Посмотрев на всю эту среду плывущим взглядом, я прилёг на топчан в прихожке и выключил внутренний свет.

***

Так вот, умыл я руки и лицо тоже умыл. Вспомнил всё и рассказал вам без утайки. Потом решил выпить, как положено по - древнему этикету. Ну, вы понимаете.

В комнатушке горел тусклый свет, но ещё не солнечный, а так, от лампочки из советского прошлого. На стенах шевелились неясные полупрозрачные тени.

- Я - матерь драконов! А не ты, блядь косоглазая! - встретил меня женский голос.

Я увидел, как одна светлая дева трясла другую за блузку и груди под той блузкой перекатывались, словно пушечные ядра. А раскосая гражданка улыбалась белокурой агрессорше далёкой улыбкой пьяного сна и ничего не говорила.

Сами драконы валялись в разных местах, словно свиньи, и дышали огненным перегаром. Да, не скоро они расправят крылья и возьмут своё по праву сильного.
- Эй, дура. Отпусти коллегу, давай выпьем, - предложил я блондинке.

Та посмотрела на меня магическим взглядом и разжала пальцы. Её соперница завалилась на сундук как-то боком и пустила слюну на грязный пол.

- Выпьем, давай, - сказала мне Матерь драконов.

Я разлил вино в кубки и мы дерзко опорожнили их…

В моей голове пропал утренний шум леса и успокоились мятежные духи. Женщина поставила посуду на стол и, подмигнув мне, сказала:
- Ты должен меня покрыть, добрый господин.

Или как-то по-другому сказала она. Пока я думал - покрыть или не покрыть, гражданка страны моей уже замысловато всхрапывала рядом с косоглазой труженицей тела. В общем, я выпил ещё вина и вышел на крыльцо.

Там, в чистой природе, ещё не взошло солнце, но птицы уже робко пробовали свои голосовые связки. Молчали сверчки и не разговаривали жабы.

Я сорвал осеннее яблоко и грамотно съел его. В домик я решил не возвращаться, а отправился пешим ходом в сторону автобусной остановки. Я люблю дремать на остановках в ожидании автобусов. Да кто из нас не любит эти волшебные ожидания?

Присев на сырую лавочку в тёмном углу металлической коробки, я стал медитативно просматривать старую киноленту рождения нового дня.

Сначала на экране пробежали две собаки: чёрная, с короткой шерстью, и пятнистая, с шерстью кудлатой, в которой застряли головки репейника. Та, что чёрная, закинула ногу на столб с объявлениями о продаже навоза и рассады. Другая же деловито выкусывала при этом блох. Потом обе псины равнодушно посмотрели на меня и пропали, словно нежити. Откуда-то из глубин ада пришла ко мне унизительная икота.

Вскоре сюжет фильма вильнул в сторону лёгкого криминала с применением автомобиля «ИЖ-Фабула» и неуловимых бесов. Любой россиянин знает, что на этих телегах цыгане пиздят чермет и иное всякое. Так мир устроен; так должно быть от начала времён и до конца оных. С этого момента в звуковой ряд птичьих треков включился дятел со своей ритм-секцией. А свет солнечный мягко и вкрадчиво стирал ночные страхи и секреты, для новой картины похмельного утра. Но дальше пошло всё как-то не по сценарию.

В левом нижнем углу кадра появилась мятая фигура женского пола. Она, женщина эта, ползла на четвереньках - как те самые собаки давеча. При этом она приговаривала:
- Идёт бычок, качается, вздыхает на ходу...

Это вот было неожиданно и забавно. У меня пропала икота.

- Сейчас я упаду... - закончила фразу таинственная леди и в самом деле повалилась в пыльную крапиву.

Я подошел к ней и наклонился в глубоком любопытстве. Дама была знатная. Ну, уж точно не из дворни и не кухарка. Стильное тёмно-зелёное платье с вырезом на груди и тонким пояском, туфельки лёгкие, блестящий браслетик на левой руке - всё это хозяйство было подогнано под ладную фигурку.

Я часто встречал грязных аристократок на балах или высоких приёмах, но тут всё было иначе. Эта женщина не старалась выглядеть грязной сукой, чтобы заманить рыцаря на ложе, а наоборот даже. Она была просто грязная и я сам бы хотел заманить её куда-нибудь, если бы не врождённое уважение ко всему, что нуждалось в помощи.

- Вы, это… Зачем тут ползаете, гражданка? - поинтересовался я у дамы.

Она открыла волшебные глаза голубого цвета и рассмеялась мне в лицо самым милым смехом, которого я уже давно не слышал в нашем распадающемся королевстве. Потом она указала на меня пальцем и снова засмеялась, словно ангел.

Ну, знаете ли… Это уже паскудство. Мне в лицо тычут пальцем и смеются, а я даже не плюнул в рожу эту с ободранной щекой. Нет, я даже не отвернулся и не ушёл обратно на лавочку. Плохо дело.

- Вас поднять, принцесса? Или лежать оставить? - взволнованно спросил я.

- Нет, оставлять меня не надо. Но и поднимать рано, - ответило мне красивое лицо.

- Скоро тут люди бродить будут и автобус подойдёт. Не пристало вам такой вот здесь лежать без опоры, - сказал я. - Пройдёмте на лавочку и я вас отряхну, если позволите.

- Отряхни меня всю, но без шалостей, - приказала женщина в зелёном.

Я так всё исполнил, без шалостей. И когда она сидела рядом со мной, вся такая гибкая и пьяная, то кругом птицы пели, как у поэта Пеленягрэ, всякие там вальсы Шуберта. Я даже краем уха услышал хруст французской булки. А она, эта незнакомая леди, раскачивалась на три четверти и улыбалась рождению дня.

- Я нисколько не жалею об этой волшебной ночи, рыцарь, - говорила она сквозь меня. - Эти поцелуи и дорогой мужчина… Как же хорошо...

- Вы потерялись? - отодвинулся я чуть далее.

- Я потерялась, я так сладко потерялась… - ответила она - На мне даже трусов нет, их я тоже потеряла.

- Я могу их поискать.

- Не стоит искать их, рыцарь. Трусы терять - к тёплому лету.

- Не будет тёплого лета, уже осень давно.

- Ай! Не говори мне этого, лучше воды дай.

- Нет у меня воды. А колонка далеко, - вздохнул я. - Могу сходить, если пожелаете.

- Не надо никуда ходить, - ответила она и вдруг предательски заглянула в мои глаза.

А там, в глазах этих, увидел я ножи и лезвия, боль и нещадно порезанное время. Снег увидел я и блеск золотой утвари. Пришлось отвернуться и сплюнуть через левое плечо. Но тёплые пальцы коснулись моей руки. Я снова глядел на неё. И уже не видел того, что напугало меня. Женщина сидела в тёмном углу, выпрямив спину, и грудь её качалась, словно морская волна. Сто пудов королева или, по крайней мере, графиня.

- А когда подадут карету? - устало спросила она.

- По расписанию.

- Тогда я посплю. А ты, рыцарь, охраняй меня, - снова приказала она.

- Да, миледи.

И пока она улыбалась во сне, я держал её за руку. Она вздрагивала порой и пальцы её то сжимались в кулачок, то распадались, подобно вееру. Губы её пытались что-то шептать, но в итоге лишь пускали редкие пузыри. И вы знаете, как это было красиво?

Утро получилось тихим и светлым. Люди дворянских сословий проносились мимо остановки в богатых экипажах к своим родовым поместьям. Те же, кто в кабале пребывал, наоборот, на своих ногах с корзинками да сумками собирались в город за провизией и налоги заплатить. Они на лавочки не садились, а собирались дружными группками для разбора всяких сплетен и глупых новостей.

И только мы со спящей красавицей сидели во тьме металлического короба, словно нетопыри. Я продолжал держать пьяную женщину за руку. Я видел, как вздрагивали у неё крылья носа и едва уловимо затягивались царапины на щеке.

Вот интересно, на какой линии она провела волшебную ночь и где тот «дорогой мужчина» со своими поцелуями? Поди, ищет свою любовь в зелёном платье и с браслетом на левой руке. Места не находит. Уж я бы точно все уголки этого блядского СНТ «Заречное» облазил. Чужая. Чужая ты, графиня. И потому желанна, как первый глоток минералки после хмельной ночи.

И вот, скрипя железными костями, к остановке подошёл первый автобус. Горожане суетливо стали загружаться в салон, толкаясь корзинами и потными руками. Я повернулся к незнакомке и мягко тронул хрупкое плечо.

- Вставайте, леди. Пора в путь. Карета долго ждать не будет, - сказал я ей, по возможности, не грубо.

Она тяжело открыла глаза и странно посмотрела на меня, а потом на автобус. Это заняло несколько секунд. Затем она снова ушла в сонные ущелья, вырвав свою руку из моей.

- Да вставайте же вы! - разозлился я и хлопнул её по коленке.

Женщина снова открыла глаза и опять я увидел в них снег и мёрзлые семена никогда не взошедших растений. Вот что бухло с человеком делает: сначала всё весело и забавно, а потом - идите все нахуй. И что мне теперь, сидеть и о любви думать, пока она тут рядом дремлет, словно кошка? А автобус долго ждать не будет. Да и всё равно эта красивая уползёт на четвереньках обратно целоваться с каким-то там.

- Ладно, спи, графиня. Днём тебя никто не украдёт, - сказал я ей и пошёл к нервно гудевшему автобусу.

Сидячего места в салоне мне не досталось. А всё потому, что первый рейс самый решительный. Именно с утра все решают свои проблемы и задачи всякие. Поэтому и стоял я, уткнувшись в стекло, и малодушно прощаясь с тёмно-зелёным платьем, лёгкими туфелькам и поцарапанной щекой, оставшимися в тени металлической коробки. Пусть её - проспится и будет жить дальше. А я зайду в пивнушку возле автостанции и закажу пару магических кружек.

Автобус тронулся не сразу и не плавно. Весь род людской качнуло так, что в головах загудело. Вот в этом вся соль и смыслы жизней - не сразу и не плавно. А дальше уже все движения и начнутся и спать некогда будет, ни на остановках, ни в садовых домиках. Драконы расправят крылья и возьмут своих самок по праву и без прав. Только любовь качаться не любит и брать не умеет. Только давать. Друг другу без прав и привилегий. Да! Конечно же! Вот что я понял! Нельзя отпускать женскую руку, если взял её не думая и без смыслов этих.

- Шеф, тормозни-ка тут! Я забыл там одну штуку! — крикнул я водиле с помятым лицом.

- Да ёбана рот... - сказал он и неприлично остановил автобус.

Когда я выскакивал на пыльную обочину, люди много чего успели мне сказать, но я не был в обиде. Ведь это я прервал их путь на какое-то мерзкое мгновение прозревшей души. Ведь это я бежал мимо окон с хмурыми лицами обратно, к металлическому замку со спящей красавицей! Так что не взыщите, граждане. Бывает.

И я вернулся, словно из далёкого крестового похода, с трофеями, победной гонореей и кровью на доспехах. Вернулся, чтобы взять любовь за руку и никогда её не отпускать.

Я шёл по крапиве и тяжело дышал. Я проник в железный замок, торжествуя и оставив щит свой у порога. А потом я в досаде сел на пустующую лавочку и меня первый раз за сегодня вырвало на сухую землю...

6. Убежище







Он летел над зелёным морем, чуть покачивая руками, словно огромная птица крыльями. Потоки воздуха били в лицо, ерошили волосы, пытаясь перевернуть летуна на спину или хотя бы сбить с траектории.
«Яяяхххаа!» – громкий крик вырвался из его горла и тут же разлетелся, раздробился на осколки эха, которым поделился с небом насмешливый ветер.
«Агрррхх!» – отозвались снизу. И сбоку, и сверху. Он пошевелил плечами, меняя положение тела, и увидел крылатые фигуры, летящие рядом. Они отражались в поверхности моря стремительными тенями, точно так же купаясь в воздухе и наслаждаясь ветром в лицо.


Сашка хмуро разглядывал себя в зеркале: красные глаза, царапина на щеке, торчащие уши.
– Где поцарапался? – спросила вчера мама.
– Ветка хлестнула, - неохотно ответил он и отвернулся от её внимательного взгляда.
Она протёрла щеку ваткой с антисептиком, не задавая больше вопросов. Он бы всё равно не ответил.

– Мам, можно, я сегодня не пойду в школу? – крикнул он из ванной. Так, на всякий случай.
– Ты с ума сошёл? – мама появилась на пороге, уже в куртке и сапогах. – У вас же контрольные по всем предметам на носу. Вчера вон классная в чате писала. А что случилось? Ты заболел?
– Горло першит что-то, – он демонстративно закашлялся.
– Сходи сегодня в школу, ок? Если будет плохо, завтра я возьму полдня и поедем к врачу.
Мама помахала перчаткой, изображая прощание, и улетела на работу.

Саша вздохнул. Что ж, он хотя бы попробовал.
А вот отец докопался бы до причины. Он всегда искал мотив у поступков, какими бы простыми или странными они ему не казались. Если бы он был жив.

– Ну что, чмо, принёс?
Он же специально сегодня пытался просочиться в школу через вход спортзала! Но эти трое словно следили за ним.
Они называли друг друга Бумер, Рыбак и Горец, хотя это были просто Серёжа, Андрей и Вадим. Их боялись, с ними не связывались. В классе знали, что отец Горца работает в администрации, и ему сходило с рук абсолютно всё: издевательство над учителями в классе, щелбаны и унижения одноклассников, лапания девчонок по углам.

– У меня нет денег, – Сашка отвёл глаза. Денег действительно не было, у мамы получка через неделю, а то, что ему выдавалось на личные нужды, уже отняли.
– А я тебе говорил, что без оплаты ты больше не зайдёшь в школу? Говорил?
Горец кивнул Рыбаку, тот зашёл за спину жертве и стянул ему руки сзади ремнями ранца.
– Да пошел ты, жирный пидор! – заорал вдруг Сашка. Ему словно плеснуло горячим воздухом в ноздри, в плечах стало тесно, как будто под лопатками начали пробиваться крылья.
Он разом вспомнил все издевательства этого месяца: измазанный дерьмом портфель, вырванные страницы дневника, синяки на боку и спине от ударов исподтишка, испуганные взгляды Лиды Ворониной, которую троица заставила смотреть, как Сашка стягивает с себя брюки.


«… что … что ты сказал, мудила?» – Рыбак не поверил своим ушам. От неожиданности он ослабил хватку, и Сашка одним прыжком отлетел в угол, на маты, где лежали штанги и гантели.
Он наклонился и схватил гриф от штанги, выставляя вперёд, словно меч и раскрутил над головой, как рыцарь.
– Да вы посмотрите, чтоо тут у нас! – глумливо захохотал Бумер, самый беззлобный из троицы.
– Ну, падла! – рассвирепел Горец и сунул руку в карман. А дальше время ускорилось, словно туго стянутая и внезапно распущенная пружина.


Сашка не собирался ждать, пока ему прилетит кастетом.
Он ринулся вперёд и ударил железной палкой по коленям вожака. Под ударом хрустнуло, и Горец упал на пол, взвыв от боли, словно побитая собака.
Сашка занёс над головой оружие, чтобы добить противника, но увидел глаза Горца, полные страдания и … страха. Секунда заминки стоила Сашке проигрыша в битве. Его толкнули в спину, и он рухнул на маты, ударившись затылком о гантели.
Звезды разлетелись в стороны алым фейерверком, и Сашка провалился в бездну.



– Привет, друг.
В тёмной комнате словно протаяло окно, расширяемое пучком слепящего голубого света.
– Кто здесь? – Сашка повертел головой, пытаясь приподняться с кровати, но сил не хватило даже на то, чтобы поднять руку.
Воздух гудел, словно над головой проходила линия электропередач. Потом что-то мягко шлёпнулось на пол. Ещё раз и ещё… Пульсирующие голубые лучи взрывали пространство, и в комнату через окно спрыгивали люди. Подростки, такого же примерно возраста, как и он.
– Я вас вижу?.. – растерянно спросил он.
– Конечно, – насмешливо произнёс конопатый вихрастый пацан, – мы тоже тебя видим.


К рыжему подошла высокая девочка с раскосыми глазами. Смуглую щеку девочки пересекал рваный шрам, но это её не портило. Очень красивая. Комната битком заполнилась детьми, которые по очереди подходили к Сашкиной кровати, наклонялись, чтобы поздороваться с ним и назвать своё имя. Аими, Айдар, Джек, Родриго, Фиона, Хана, Сергей, Роза, Майкл, Хайрула, Хикэри…
– Вставай, ты залежался, – сказал рыжий, его звали Люк. – В темноте можно свихнуться.
Сашка с изумлением понял, что теперь может встать. Он схватил протянутую ему руку и шагнул в стреляющее голубым светом окно.


– Знаете, Саша ведь сломал Вадиму обе ноги. Сложные переломы, которые он будет лечить до конца учебного года, – директриса, холёная женщина лет сорока, смотрела на Сашкину маму, которая безучастно разглядывала обои на стенах директорского кабинета, но на последней фразе словно проснулась и встретилась взглядом с холодными голубыми глазами.
– Вот как? Здорово. А у меня другая версия событий, знаете? Как вам вариант: Вадим с парой друзей избивают одноклассников уже третий год? Кроме того, фактически занимается грабежом, отнимая у детей личные деньги. Я переговорила с родителями в классе, и этот факт подтверждают многие. Вас это не смущает? Или Вадим находится в статусе неприкосновенного, благодаря отцу высокого ранга?
– Да что вы такое говорите, Ирина Андреевна?! Для нас все равны. На камерах не было зафиксировано ни одного происшествия, не поступило ни одной жалобы… Мы можем собрать родительское собрание, чтобы все могли высказаться по этому поводу.
Директриса не повышала голоса, а продолжала всё так же монотонно: – Родители Вадима собираются подать на вас в суд за причинение телесного ущерба ребёнку…


Сашкина мама вздрогнула, словно её ударили. Поднялась с кресла, наклонилась над столом и закричала:
– А ничего, что у моего сына в результате черепно-мозговой травмы утеряно зрение?! Стопроцентная слепота, которая необратима! Да я засужу вас, вместе с вашей мафией! И с родителями этого шакала, на которого вам жалуются уже не один год, но вы не предпринимаете ровным счетом ничего! У него срастутся кости, но мой сын остался на всю жизнь инвалидом, вы понимаете?! Да, мы встретимся в прокуратуре!
Женщина ударила руками по столу, подняв в воздух лежащие там бумаги, швырнула их на пол и вылетела из кабинета, хлопнув дверью.
Директорша сняла очки, и вместе с ними утратила маску невозмутимости. Она закрыла лицо руками и застыла.


– Слушай, а кто это там внизу? – Сашка показал Люку на песчаный берег под утесом, на краю которого они валялись под голубым солнцем.
– У скалы? – рыжий свесил голову в указанном направлении и внимательно вгляделся.
– Это Дик. Он не хочет ни с кем дружить. Когда мы увели его с собой, он был в невменяемом состоянии. Его сбросил с балкона отец, и он долго находился в коме. Построил себе шалаш из веток, ловит рыбу, собирает фрукты. Дельфина приручил, который с ним разговаривает. Мы не лезем.
– А ему разве не скучно одному?
– Видимо, нет, – Люк перевернулся на спину и блаженно зажмурился. – Может, искупаемся?
– Давай, – кивнул Сашка.
Они вскочили на ноги и замахали руками остальным, которые играли в футбол на поляне. Потом вприпрыжку спустились по каменным ступеням вниз, чтобы попасть к морю, зелёному, с белыми барашками гребней и россыпью ракушек на розовом песке.


– Сына, может быть, прогуляемся? Погода отличная. Солнце такое, что глазам больно…
Ирина осеклась и виновато посмотрела на Сашку.
– Мам, я не хочу гулять, – спокойно сказал он, откладывая планшет, в котором слушал аудиокнигу, – мне хорошо дома.
– Но ты же совсем не двигаешься… – попробовала спорить она.
– Я прекрасно себя чувствую, – Сашка пожал плечами, - не беспокойся, мам.
Ирина не узнавала сына, с ней разговаривал чужой человек, взрослый и рассудительный.


От сиделки Сашка отказался наотрез через месяц сосуществования с ней. Он двигался по квартире бесшумно, не задевая мебель и стены. Одевался сам, так же¸ как и находил одежду в шкафах. Он умудрялся готовить! И самое странное - выглядел совершенно здоровым: на теле загар, здоровый румянец на щеках.
– В субботу нам нужно показаться врачу…
Сын поднял голову и посмотрел на неё так, что Ирине стало не по себе. Она знала, что Сашка слеп и не видит даже световых пятен. Но в тот момент ей показалось, что он просвечивает её насквозь.
– Какому врачу?
– …я нашла известного нейрохирурга, который специализируется на последствиях черепно-мозговых травм, – торопясь, произнесла Ира. – Ему показали результаты твоих клинических исследований и…
– Я никуда не поеду.
Сказал, как отрезал.
– Но нам уже назначено время, сын… Разве ты не хочешь увидеть солнце? Читать книги? Жить полной жизнью?
– Я уже живу. Полной жизнью. Солнца мне и на балконе хватает.
И Сашка заткнул уши наушниками.


– А как ты здесь оказалась? – спросил Сашка у девочки со шрамом. Её звали Чоу. Она учила его японскому языку, и он уже знал, что её имя переводится как «бабочка». Для изнанки мира языки были неважны, здесь люди понимали любой. Но Сашке нравилось звучание японских слов. Как будто палочки бамбука стукаются друг о друга.
Мальчик и девочка лежали под огромным деревом, закрывающим небосвод.
– Я заболела, – кратко ответила она.
–- И поэтому ты здесь?
– Ко мне пришли Люк с Фионой. Здесь хорошо. Здесь не стареют и не причиняют боли другим.
– Эй, парочка! – закричали им откуда-то сверху. – Вы пойдёте с нами к игроманам? Замутим пару уровней?
Чоу вскочила с травы и прокричала в ответ: – Дааа!
– Игроманы?


Сашка жил здесь уже полгода, но никак не мог привыкнуть к мгновенным перемещениям в пространстве. Вчера они летали в горы – туда, где живет общество летающих на огромных птицах. Позавчера в город на воде. На прошлой неделе играли в волейбол с ребятами из Технопарка. Месяц назад их приглашали пожить на летающем острове. Время летело так быстро и незаметно, что Сашка не успевал за событиями. Дети перемещались между кланами: сегодня он прыгал в водопад с тарзанки в мире пониженного тяготения, завтра плыл на плоту по системе рек на планете с тремя солнцами.


– Как долго я могу здесь оставаться? – спросил он в самый первый день у Люка.
– Сколько захочешь, – ответил он, – я живу тут более сорока лет, и меня не тянет обратно.
– А что происходит там, где живёт твое тело? Оно существует до сих пор?
– Да. Тот мальчик уже старик.
– А что будет, когда тот мальчик… умрет?
– Я не хочу этого знать, – ответил Люк.


Сашка много размышлял на изнанке. Пока он жил там, в темноте, с чудовищами, которые приходили по ночам и грызли его голову, пришлось многому научиться. В том числе думать.
Какая часть его сознания находится здесь, на берегу зелёного моря? Дышит соленым воздухом, купается, ловит рыбу, играет с друзьями в футбол, наслаждается полнотой жизни, в том числе зрением? Останется ли связь между сознанием и взрослеющим телом? Или мальчик под голубым солнцем – точная копия его самого, клон? Хочет ли он остаться тут навсегда?
Да.
Та сторона, с тремя гогочущими долбоёбами, которые будут всегда где-то рядом – не для него. Горец уйдет, но всегда будет кто-то ещё. Тот, кому нравится причинять боль просто так.
В темную комнату возвращаться не хотелось, но он каждый раз возвращался. Ради мамы.
Периоды слепой зоны всё сокращались, а время, которое он хотел проводить рядом с Чоу – смотреть на её раскосые глаза, слышать звонкий смех, касаться ее руки – увеличивалось.
Время с изнанки протекало иначе. Он даже не всегда понимал, прошёл день или год.
И это было здорово, чёрт побери!


– Сын, где ты?
Сашка слышал сквозь стены, как его зовёт мама.
– Саша! Проснись, ради бога!
Пришлось возвращаться в себя. Момент перехода трудно объяснить непосвященному. Это ментальный прыжок, рывок через тоннель, которым Сашку втягивало в тело, и одновременно гасило зрение.
– Ты меня ужасно напугал, – сказала мама взволнованно, обнимая его. – Ты практически не дышал!
Сашка неловко отстранился от её рук и поднялся с кровати. Шлёпнул рукой по говорящим часам, чтобы узнать время.
– Я сейчас очень глубоко сплю, мам. Не буди меня никогда. Мне нужно просыпаться самому.
У него ломило всё тело, словно он спал целый месяц - последствия несвоевременного выхода.

– Саш, давай поговорим, а? – в голосе матери прозвенели слезы. Он стал тонким и рваным.
– Мы же обсуждали все не раз. Я не поеду к врачу. Я не дам копаться в мозгу.
Сашка догадывался – нет, не догадывался, а знал стопроцентно! – после операции ему будет закрыт вход в портал. Он останется здесь навсегда.

– Ко мне на работу приезжал отец Вадима.

Сашка заледенел.
– Что он хотел? Ты с ним общаешься без посторонних? Зачем?
– Он предлагал деньги. Твоё пожизненное содержание. Контракт, заверенный нотариально.
Сашка скривил губы.
– Нет.
– Вадим хочет поступать в военную академию. Если мы подпишем соглашение… что не было драки… насилия… Что ты просто не понял, что случилось. С таким фактом в биографии у него закрыты многие пути.
– Мама, подумай, что ты мне предлагаешь?!
Он почти орал на неё, наступая и выставляя из комнаты.
– Уходи, я не хочу тебя видеть!
Видеть. Ему казалось, что он видит её – испуганную, бледную и внезапно постаревшую.


– А давай его грохнем? – предложил Люк, выслушав сбивчивый Сашкин рассказ.
– Как грохнем? – не понял тот. – Найдём его дом, завалимся ночью и пырнем кухонным ножом?
Люк громко захохотал, потом обернулся к Андрею, сидящему рядом.
– Помнишь Косого? Того, что сейчас рассекает на паруснике Сильвера?
Андрей кивнул и улыбнуулся.
– У Косого мать поехала крышей, когда ему исполнилось пятнадцать. Она выколола ему глаза, когда он спал. Типа, чтобы он не видел ужасы жизни. Опекуном сделали дядю, который оказался тем ещё психом. Семейное. Когда дядя попытался насадить племянника на кукан… ну, ты понимаешь… Косой ударил его по голове каминной кочергой и проломил череп. Его (Косого, не дядю) сдали на зону для несовершеннолетних преступников. Там мы его нашли.
А через год навестили дядю в его загородном доме, когда Косой повзрослел. И захотел отплатить ему добром за добро.
– Вы убили его демос? Сознание, не тело?
– Именно, – кивнул рыжий. – Просто унесли и сбросили в пропасть с кипящей лавой. Тело лежит в частной клинике с дорогим уходом и писает в памперсы, но вот его сознание… Оно будет кипеть вечно.
– Это ад, – поёжился Сашка, представив себе мучения дяди-педофила.
– А куда же его, на небеса с арфами? – засмеялся Люк. – Так что Горца твоего мы лишим бессмертия очень просто. Если его семья не прекратит доставать твою мать. Подумай.


Ночью Сашке приснился сон. Он прикован к стене цепью, замкнутой на его шее в кольцо. На полу стоит миска с мутной жижей, выход на свободу преграждают прутья клетки. За прутьями стоит Горец, в руках зажжённый факел. Сашка понимает, что сейчас Горец ткнёт ему в лицо факелом и выжжет глаза. Он дёргается на цепи так, что из стены летят каменные крошки, но звенья слишком толсты.
– Нееет! – кричит он яростно, и факел в руке Горца разлетается в стороны огненными ошмётками. Огонь охватывает руки палача, его одежду и волосы, но он не пытается бежать. Стоит и безучастно смотрит на Сашку, полыхая как костёр.


В дом Горца они попали через такое же окно голубого света.
– Можно пройти через Красную дыру, – объяснил Люк, – но тут быстрее.
С Сашкой и Люком увязались Чоу, Фарид и Иван, новенький. Для Ваньки перемещения через портал пока были в диковинку; в той жизни он родился без рук и ног, квадратным обрубком. Мать оставила его там же, где произвела на свет: в придорожной гостинице, в ванне. Люк и Сашка нашли его в одном из прыжков в прошлое.
Сашка боялся, что Горец… Вадим будет спать. На сонного и беззащитного человека нападать как-то стремно.
Но Горец смотрел порнуху и…дрочил. Видеоряд был омерзителен: трое подонков насиловали мальчишку лет десяти. Чоу округлила глаза и отвернулась.
– Говно, – спокойно сказал Люк и стегнул Горца по спине голубым бичом энергии. Тот взвизгнул и упал на пол, ударившись затылком о стену, но тут же поднялся и отпрыгнул к окну. Потом увидел Сашку и замер.
– Ты… кто ты такой?
Люк посмотрел на Сашку, стоявшего столбом, и помахал ему рукой, чтобы тот очнулся от ступора.
– Ты прав, этот разум надо лишить права распоряжаться чужими телами.
За спиной вдруг хрипло гаркнул Фарид. Сашка вспомнил его чудовищ: до самого окончания школы Фарида насиловал отчим, а мать всё знала, но не могла вмешаться. Он пытался повеситься, но мальчишку откачали и поместили в психиатрическую клинику.


– Да что вы на него смотрите?! – возмущённо вскрикнула Чоу. – Мразь! Если мы не выбросим его в Голодную Бездну, он искалечит ещё много таких же пацанов!
Горец понял, что ночной визит не сулит ему ничего хорошего. Он выставил руки перед собой и примирительно забормотал: «Да вы что, в самом деле? Я даже пальцем к нему не прикоснулся, он сам упал и ударился виском!»
Пять фигур обступили его кругом, замыкая кольцо, и подняли руки. Голубые стрелы рванулись вперёд, оплетая тело Горца светящейся сетью, а потом Люк открыл окно в Бездну.


Уже проходя в портал за друзьями, Сашка оглянулся на сидящее у стены тело Горца, с остекленевшим взглядом и струйкой слюны, которая свисала из уголка рта.



– Ты знаешь, что Вадим выбросился из окна своей комнаты, оставив записку «Простите»? У него был включен телевизор, крутилось видео из интернета, причем мать находилась дома, а отец был на работе.
Мама стояла на пороге Сашкиной спальни с кружкой горячего чая в руках, не решаясь зайти.
– Неожиданно, – хрипло сказал Сашка, закашлявшись. – Ему бы жить да жить. Строить карьеру, не подводить папу. Очень жаль.


– Сына, ты не передумал с операцией? – мама вдруг сменила тему.
– Давай сюда чай, – улыбнулся он. – Я прозрею сам.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 10.05.2020 - 12:43

7. Зое






Она бежала. Густой лес как-будто издевался над ней — ветки деревьев и кусты цеплялись за волосы, за длинное, богато расшитое, но порванное платье, а корни деревьев так и норовили подставить подножку. Девушка падала, поднималась и снова бежала. Быстрее! Туда, где виден свет за деревьями. Там река Дюранс, там, на дне, избавление от позора и страха. Там её смерть и упокоение. Умирать страшно, но после случившегося жизни больше не будет. Так больно и так жалко себя. Молодую, красивую, богатую…

Река большая, она примет её. Места там хватило бы для всех жителей города. О, как хотелось бы утопить и свидетелей, и виновников своего позора… Увы, умереть придётся ей.


Подол зелёного бархатного платья промок и тянул к земле, ноги скользили по кочкам и всё глубже проваливались в ил. Но уже почти… Уже недалеко. До блестящей глади реки рукой подать. Ещё пять шагов, ещё только преодолеть жидкие кустарники…

Дюранс блестела золотом, отражая восходящее солнце, и равнодушно смотрела, как девушка пытается пробраться к ней через заболоченный лес. И, похоже, совсем не желала принимать лишнюю утопленницу, какой бы она ни была красивой и богатой.

— Ты куда, дура? — глухой квакающе-булькающий голос посередине болота напугает кого угодно. Ноги подкосились, девушка рухнула в воду, сжалась в комочек и замерла. Наверняка это Пелюда — колючий зелёный дракон из маминых рассказов… Ужас, ужас, ужас!

— Эй… Ты чего? — опять этот голос, но уже чуть растерянный. Почему он сразу не напал? Нет, это не дракон. — Вставай, красавица, тут пиявки водятся!

О боже! Пиявки! Что угодно, но только не пиявки. Девушка неуклюже подскочила, собрала юбки и зажмурилась. Жри, дракон, а пиявкам не дамся!

— Кхх-кхх-кхх! — глухой смех приближался. — Да успокойся ты, я плохого не сделаю. Может, даже помогу чем.

Из-под кустарника, извиваясь как перекормленная змея, выползло серо-зелёное толстое нечто. Оно добралось до истлевшего, мшистого бревна и облокотилось на него рваными плавниками. Плоская, блестящая слизью морда, малюсенькие глазки по бокам, широкая пасть с тремя парами червяковидных усов — тварь можно было назвать жирным речным сомом, если не огромный колтун позеленевших от водорослей волос на макушке. Чего только в нём не застряло: гнилые веточки, листья, скелеты рыб и лягушек.

— Не бойся, — булькнуло страшилище, покачивая шевелюрой. — Я когда-то была доброй женщиной, но из-за одной мерзкой бабы пришлось мне превратиться в сома. Но уже в чуть обозлённого сома, кстати. Как тебя зовут, дорогая?

— Фифи, — девушка уже с любопытством разглядывала необычную собеседницу. — Фифи Орабель де Форбин, дочь Жака де Форбина, вельможи из Ла-Рок-д’Антерон. Это недалеко от…

— Знаю, — перебила рыба и махнула плавником. — Помню твоего отца: знатный бабник, но и для города много хорошего сделал, что не мудрено с такими богатствами-то. А я — Зое Отшельница, потомственная колдунья. Жила в лесу близ Антерона, никому не мешала и вот…

— Зое? Это не тебя Пелюда съел? — Фифи наморщила лоб, пытаясь что-то вспомнить. — Два года назад, в январе, кажется. Люди потом неделями к реке боялись подходить. Мне служанка рассказывала. И про рыбаков исчезнувших, и про коров утонувших… Потом эту историю по всему Провансу растрезвонили.

— А-а-ха-ха! — Зое закинула голову и захохотала. — Я так и знала! Эти дураки что угодно на дракона спишут. Нет, милая, никто меня не пожирал и никакого дракона в глаза не видела. Я просто спасла как сумела свою шкуру.

— А почему ты сом? Да ещё такой… кудрявый?

— О, это долгая и гнусная история, — рыбина переползла бревно и устроилась поудобнее. — Торговала я на базаре утварью разной: горшками, ковшами, блюдцами и прочей посудой. И случилось так, что одна полоумная ночной горшок назад принесла. «Что ты, мошенница, мне продала? — кричит, — Храпит твой горшок ночью, как хряк племенной! Я все локти об мужа отбила, думала — он!» Я, конечно, в долгу не осталась, слово за слово — и весь базар сбежался посмотреть, как мы космы рвём друг дружке. Ничего страшного не случилось бы, если бы не была она женой чиновника важного — он синяков на боках не простил и выхлопотал мне наказание за сквернословие и колдовство. Семь погружений в воду на позорном стуле. Знаешь, что это такое? Крепкий стул на длинной жерди. Тебя привязывают к нему в одной рубашке и окунают несколько раз глубоко в реку. Была зима, я окоченела, едва меня на стул посадили. А когда подняли над рекой, продуваемой северным ветром, начала прощаться с жизнью. Но первое погружение разбудило во мне кровь пра-прабабушки русалки, второе — злость и упрямство, после третьего — вспомнилось нужное заклинание, а после четвёртого… ахаха! Они подняли стул с пустой рубашкой! Хотела бы видеть их лица! Вот только захлебнулась на последнем слове и превратилась в сома волосатого. Ты не представляешь, сколько неудобств причинили эти кудри, но это пустяки, главное — выжить.

— Как страшно! — прошептала Фифи. — А почему ты не превратилась обратно в человека?

— Потому, что заклинания надо произносить громко и чётко, а не похрюкивая и побулькивая. Пыталась я много раз, но, как видишь, ничего не получилось. Так и жила два года, прячась от рыбаков и питаясь всякой гадостью со дна.

Обе замолчали. Зое задумалась о чём-то грустном, а Фифи ожидающе смотрела на неё.

— А ты-то? Ты что тут забыла в такую рань? Какой чёрт к реке понёс? — очнувшись от дум, неожиданно строго поинтересовалась Зое. — Вижу, беда случилась. Рассказывай!

Фифи вздрогнула. После такой странной встречи события прошлой ночи вылетели из головы. Говорить об этом не хотелось, но рыбьи глаза упорно глядели в душу и ждали ответа.

— Любимый меня предал. Жестоко, подло. Вечером мы встретились за стенами города, чтобы побыть немного вместе. Он давно меня домогался, но я берегла себя. Вот-вот мы должны были пожениться, но вчера… Он пригласил меня в свой экипаж и погнал. Прямиком в Люберонские леса, где разбойники. А он оказался их вождём! Представляешь?! — Фифи заплакала и закрыла лицо ладонями. — Этот гад проиграл им в кости и должен был привезти женщину. В общем… Меня ограбили, избили, обесчестили и жизнь моя кончена. Обещали перерезать горло и оставить на съедение волкам, но так напились, что забыли. А после полуночи очередной мерзавец заснул прямо на мне, и я сбежала. Домой не пошла, знала, что меня ждёт и решила лучше утопиться, чем быть отданной в монастырь. И вот я здесь…

Рыба долго смотрела на рыдающую девушку и всё больше мрачнела.

— Его зовут Анри, да? Анри де Жюваль, племянник судьи?

— Да, — Фифи подняла покрасневшие глаза. — Ты его знаешь?

— Все его знают. Даже сам дьявол… при рождении целовал, — Зое опять задумалась. — Тварь! Я этого так не оставлю и ты должна мне помочь.

Фифи утёрла нос грязным рукавом и с недоверием посмотрела на Зое.

— А что надо делать?

— Для начала мне надо попасть домой. Знаешь долину Бомэ в Чёрном лесу, где твой отец любит охотиться?

— Да.

— Там мой дом, в самой чащобе. Донесёшь?

Фифи растерянно смерила взглядом сома: жирная рыбина в сажень длиной. Да она весит не меньше квинтала! Как её донести до Чёрного леса?

— Ясно, — кивнула Зое. — Сколько у тебя юбок?

— Три.

— Снимай две нижние, но сначала отломи пару раскидистых веток вон того дерева.

Ветки с трудом, но поддались. Фифи, следуя указаниям рыбы, разложила их на земле и накрыла юбками. Зое, подобно угрю, кое-как заползла на приготовленную повозку и, устроившись поудобнее, поинтересовалась:

— Потянешь?

Фифи попробовала. Хоть и из богатой семьи, но была она здоровой и довольно сильной девушкой. Повозка сдвинулась без особого труда и с шелестом заскользила по болоту.

— Молодец! — квакнула Зое, вцепилась зубами в торчащую ветку и скомандовала: — Таффи!

Никем не замеченные, путешественницы добрались до дороги и свернули на еле различимую лесную тропинку, змейкой вьющуюся по тысячелетнему лесу. Ещё через полмили Фифи остановилась перевести дух, а Зое выплюнула откушенную ветку — как не крути, а удержаться на подобной повозке непросто. Кочки, камни и торчащие корни безжалостно выбивали душу из беспомощного тела.

— Ой-ой-ой… Долго бока мои заживать будут. Давай, отдохнём чуток. Видишь тот дуб впереди? Возле него поверни направо, в гору, и в такт своим шагам повторяй: «Эз гезхату ерпигеа, етахера егаман». Только «Г» надо произносить мягко, почти как «Х». Если не получится, дома мы до второго пришествия не найдём — на него сильное заклинание наложено. Случайный путник будет ходить кругами, и никогда не сможет даже близко подойти.

Девушка старательно повторяла заклинание. Получилось с третьего раза.

— Ты очень одарённая ученица, Фифи. Мы с тобой горы свернём! — Зое радостно чавкала пастью. — Пошли! Ещё пара шагов и мы дома — в уюте, покое и безопасности.

Дом нашёлся. Скромное, старое бревенчатое строение, до флюгера обвитое диким виноградом, стояло на берегу ручейка. «Его и без заклинаний не найдёшь», — подумала Фифи и из последних сил затащила свой груз внутрь.

А там…

Роскошное убранство удивило даже самую богатую невесту края. Кровать с тяжёлым красным балдахином, огромный камин, мягкие ковры, резная мебель, заваленная изысканной посудой и диковинными побрякушками, а под окном… фарфоровая ванна с позолоченными ножками.

Но что-то в доме было не так...

— Добро пожаловать, милая, — отвлекла от размышлений рыба. — Как видишь, люблю удобства и красивые вещи. Отныне мой дом — твой дом. В шкафу найдёшь во что переодеться, а меня прикрой своим мокрым платьем. Потом поможешь мне залезть в ванну. Она изумительная, не правда ли?

Фифи выбрала платье, но переодеваться не спешила — ей почему-то казалось, что сотни глаз наблюдают за ней и кто-то даже шушукается за спиной.

— Зое… — смущённо позвала девушка. — Тут ещё кто-то есть?

— Есть, есть, дорогая. Но ты не беспокойся, они всё видят, но никому ничего не расскажут. И поторопись, пожалуйста, моя кожа уже пересохла.

Солнце ещё не доползло до зенита, а ванна уже была наполнена водой. В ней, лениво поглаживая грудь плавниками, нежилась Зое, а Фифи суетилась вокруг с ножницами, пытаясь аккуратно срезать с её головы грязный комок волос. Когда процедура закончилась, рыбина положила морду на край ванны и, довольно почавкивая, пробормотала:

— Ах, какое облегчение. Спасибо, милая! Ты пока отдохни и пообедай, тогда займёмся полезными науками. Будет весело, обещаю.


* * *


— Вот, всё, что ты просила: ведро лягушек, жаб и ежа ещё поймала! — Фифи ввалилась в дом с деревянным ведром и узелком в вытянутой руке.

— Молодец. Начнём с лягушек.

Фифи выловила самую большую и посадила перед собой на пол.

— Закрой глаза и думай, например, о ложке. Простой железной ложке. Представь в подробностях, постарайся увидеть её как настоящую и не думай ни о чём другом. Сможешь?

— Я постараюсь, — ответила Фифи и чуть помявшись, спросила: — А разве обязательно превращать в вещи живые существа? Нельзя ли проделать то же самое с камнями или деревьями?

— Можно, но это совсем другой вид колдовства. А тебе надо научиться наказывать живых обидчиков. Или ты уже забыла?

— Нет, не забыла. Продолжим? Я готова.

— Вот и прекрасно! Запомни слова: «Хоп койлара ганда, гатеан кецкац». «Г» почти как «Х», не забудь. А теперь смотри на лягушку, думай о ложке и громко произнеси заклинание.

— Хоп койлара ганда, — Фифи пригвоздила взглядом несчастное животное к полу, — гатеан кескац!..

Блям-блям-блям — по полу в ужасе заметалась гравированная серебряная ложка на лягушачьих ножках.

— Та-а-ак. Неплохо. — Зое оценивающе разглядывала ложколягушку, звякающую по комнате. — Но где-то ошиблась. Попробуем ещё раз. Сосредоточься и думай только о ложке.

Фифи пробовала ещё и ещё. К вечеру они с Зое устало смотрели на кучу почти одинаковых серебряных ложек. Некоторые испуганно квакали, некоторые прыгали или ползали, но большинство лежали тихо, как и положено ложкам.

— Ты дома ела из такой же, правда? — спросила Зое, провожая взглядом первую неудачную попытку, неустанно нарезающую круги по комнате.

— Да, с детства это была моя самая любимая, — чуть краснея подтвердила Фифи. — Я даже скандалы устраивала, если её по ошибке подкладывали кому-то другому.

— Умно. Всегда легче представлять хорошо знакомые вещи. Теперь бери ежа и попробуем наколдовать ночной горшок. Запоминай: «Хоп нонопот ганда, гатеан кецкац». И самое главное — думай только о горшке.

Ёж в два счёта преобразовался в красивый белый горшок, расписанный красными цветами. Новоиспечённая колдунья вертела его в руках и радовалась:

— Надо же… Ни одной иголочки! Ура, у меня получилось!

И закружилась по комнате, с горшком в обнимку, припевая и распугивая ложек.

— Ничего себе! — Зое восторженно махнула хвостом. — Если так дальше пойдёт, через пару дней сможешь и меня расколдовать.

Тут Фифи осенило. Она начала внимательно осматривать мебель и полки с посудой.

— Зое, скажи правду — все эти вещи ты из людей сотворила?

— Да, Фифи. Всё, кроме камина, сделано из нехороших людей. Я их собирала по всей округе долгие десятилетия. Не всё получилось идеально, но, по крайней мере, они уже никого никогда не убьют, не обманут и не ограбят. — Зое махнула плавником в сторону стола. — Этот, например, когда-то был убийцей… Растлитель маленьких девочек стал моей кроватью. Братья разбойники стали шкафом и сундуком. А сколько их я уже продала и не сосчитать. И ложки твои продадим, и ножи, и ковши. Не пропадать же добру.

— Но они же… смотрят! Брр… Я бы такое не купила!

— Ой, не скажи. Низкая цена творит чудеса и отупляет чувства. Хотя, бывает, что замечают, как, например, жена чиновника, из-за которой все мои беды начались. Но ты продолжай, продолжай и не думай больше об этом.


* * *


К вечеру третьего дня в окрестностях исчезли лягушки, жабы и ежи, а дом был завален ложками, ножами, горшками, ковшами и прочей мелкой утварью. Некоторые ещё шевелились, моргали или издавали звуки, но учительница осталась довольной.

— Соберись с мыслями, дорогая. Сейчас наше будущее зависит только от тебя. — Зое волновалась так, что все три пары усов дрожали и извивались как ужи на сковородке. — Забудь о всей живности и вообще обо всём на свете, думай о красивой молодой женщине, телом и лицом похожей на тебя. Только о женщине! И выучи: «Хоп бэгурту неска, гатеан азгац».

Фифи волновалась ещё больше, но через некоторое время Зое, уже в человеческом облике, вертелась перед зеркалом.

— Идеально! Ну, почти… — она наклонилась ближе и помахала своему отражению всеми тремя парами усов-червяков. — Это мы исправим потом, а сейчас — давай собираться. Где, говоришь, твой Анри с компашкой ошивается?..


* * *


Под утро усталые женщины вернулись позвякивая двумя дюжинами ночных горшков и одной бородатой китайской вазой. Горшки свалили прямо возле двери, а вазу Фифи прижала к груди и не хотела отпускать.

— Фифи, не дури! — злилась Зое, выуживая из горшков кошели с золотом и выкладывая их на стол. — Это уже не тот мужчина, которого ты любила. Он, по правде говоря, никогда и не был тем, кого ты любила. Он лживый и жестокий жулик!

— Но он всё понял и раскаивается! — Фифи чуть не плакала и ещё крепче обнимала вазу. — Я же чувствую! Пожалуйста, преврати его обратно в человека, Зое, ты же можешь! Сделай его добрее и честнее, умоляю!

— Да ты что? Наколдовать-то мы можем, но душу его чернущую никаким огнём не выжжешь. Насильник, разбойник, мошенник, положивший глаз на деньги твоего отца! Радуйся, что от него избавилась. Чего вцепилась? Давай сюда! — Зое отняла вазу и грохнула об пол. Тончайший фарфор с ледяным звоном разлетелся по дому тысячями осколков. — Наворожим тебе принца подостойнее, не реви.

Блям-блям-блям — под ногами пронеслась ополоумевшая ложка с ножками.

8. Третий шанс








Скрипнула дверь, в бар зашел очередной посетитель. Постоял на пороге и нетвердой походкой подошел к стойке.
Опытный бармен повидавший много разного народа, сразу понял что с парнем что-то не так. В глазах какое-то обреченное выражение, губы подрагивают так, будто заплачет.
- Сто водки, любой. - Произнес гость хрипло и положил купюру на барную стойку.
Бармен молча наполнил стакан и приготовился выслушать очередную грустную историю неудачника, которого про себя окрестил печальным, но посетитель молча взял водку и отошел к дальнему столику.
Бармен некоторое время смотрел на странного парня, но потом отвлекся на заказ и вскоре выбросил того из головы. Но если бы он продолжил наблюдение, то отметил бы, что к водке тот так и не притронулся. Сидел, крутил стакан в руках, о чем-то думал, шевелил губами, словно говорил с невидимым собеседником.

Так прошло около часа, и тогда он извлек из внутреннего кармана упаковку с таблетками, начал вытаскивать их одну за другой.
- Не занято? - напротив него бесцеремонно уселся высокий мужчина с властными чертами лица.
Тот не ответил и продолжил вынимать таблетки из блистера.
- Хочешь сбежать? - в голосе бесцеремонного появилась насмешка.
- Не твое дело. - Возмутился печальный, но упаковку отложил.
- Мое. Я с предложением.
- Не интересно.
- Хочешь отомстить? Или просто сбежишь во мрак как последний трус?
- Я не могу отомстить, - он говорил тише с каждым словом, - я вообще ничего не могу. - В конце парень уже шептал, опустив голову.
- Сможешь, если мы заключим сделку.
После этих слов парень посмотрел в упор на незнакомца. В глазах того сверкали оранжевые искорки, и парню показалось, что перед ним не человек
- Сделку? Ты про мою душу что ли?
- А ты боишься за свою душу? - приподнял бровь собеседник.
- Не знаю, наверное.
- Забавно, - ухмыльнулся незнакомец, - веришь в бессмертие души, но готов проклясть ее навечно совершив самоубийство. А если не веришь, то что ты теряешь?
- Логично. - Печальный начал оживать, в глазах появился лихорадочный блеск. - Я должен дать расписку кровью?
- Нет.
- Я на все готов, лишь бы отомстить, - вскрикнул парень.

Незнакомец придвинул к себе стакан с водкой, положил руку на стекло и напиток закипел. Не останавливаясь на этом, он взял таблетки, начал крошить их в стакан. Когда вся упаковка растворилась в кипящей водке, он пододвинул адское пойло обратно.
- Ты должен отказаться от жалости, от страха. В первую очередь от жалости к себе. Если готов, то выпей это. Полностью.
- Что? Я же этого не переживу.
- Ты удивительно быстро перехотел помирать.
Печальный прикоснулся к стакану, зашипел от боли, отдернул обожженные пальцы. Беспомощно посмотрел на визави. Тот смотрел на первого с легкой насмешкой, и почему-то это вдруг сильно задело того.
- А хрен с тобой! - Вдруг решился он, обмотал ладонь платком, схватил стакан и стараясь не думать о том, что сейчас произойдет, сделал огромный глоток. Боль ослепила, заполнила все его существо, дыхание перехватило, из глаз брызнули слезы, и пустой стакан выпал и покатился по столу.
Странное дело, но он все еще был жив. Сквозь слезы посмотрел на собеседника, тот улыбался, впервые сначала разговора, черный человек одобрительно улыбался ему.

Два года спустя.

Хлопнула дверца, мигнула сигнализация. До ворот участка еще метров сто, но на автомобиле туда не подъехать, придется идти пешком.
- Ты уверен что нам туда? - вопрошает она, неуверенно глядя на грязную тропинку и свои туфли за много с чем-то тысяч.
- Уверен, - беру ее под руку, и она послушно идет за мной
- Проходи, - отперев тяжелую дверь, галантно пропускаю даму вперед.
- Надеюсь, - улыбается она, - плохой окажется только дорожка до ворот?
- Присаживайся, - киваю на небольшой диванчик, - уверен что смогу удивить тебя.
Пока красотка осматривалась, прошел на кухню, плеснул в бокал мартини, включил чайник. Выпивку принес гостье, что немного примирило ее с окружающей действительностью.
Пока закипал чайник я не прекращал подготовку к романтическому вечеру. Незаметно достал из кладовки молоток, нож, паяльник. Не уверен что последний понадобится, но лучше, как говорится, переспать чем недоесть.

- Куда ты там делся? - томно спрашивает она поводя плечами.
- Кофе будешь?
- Неее, - лучше еще мартини и покажи дом.
- Скоро покажу, - улыбаюсь я, заваривая кофе.
- Так чем мы займемся? - улыбается она, проводя языком по губам.
- Сейчас покажу, - отвечаю я, скидывая футболку, чтобы красотка могла полюбоваться многочисленными шрамами украшающими мои грудь, живот и руки.
- О, - произносит она, - ты что, воевал?
- Не совсем, - я отставляю кофе и беру молоток. Делаю несколько разминочных взмахов.
- А зачем тебе это? - вот теперь в ее голосе появляется страх, действие чар заканчивается, и скоро до нее дойдет, что она оказалась не в том месте и не в то время.
- Это для предварительных ласк, - улыбаюсь я.

- Я это, - она поднимается, - наверное пойду.
- Увы, не могу тебя отпустить, в этом поселке куча всяких отбросов по улицам шляется, куда ты пойдешь одна и ночью?
- Я такси вызову, - она делает шаг, но после легкого толчка снова падает на диванчик.
- Мы еще не закончили, - отвечаю я помахивая молотком.
Все-таки сколько такого было за два года? А каждый раз, как первый. Всегда сложно сделать самое первое действие, потом, несмотря на боль, становится проще.
- Не надо, - она как завороженная смотрит на молоток, - не надо…
- Надо, Федя, надо, - вздыхаю я, и решившись со всей силы бью себя по мизинцу левой руки.
Мы орем одновременно. Я от боли, а она по непонятной мне причине. Переведя дыхание, снова поднимаю молоток.

Моя левая ладонь превратилась в кровавую кашу, значит пора менять инструмент. Включаю чайник. Красотка немного охрипла, и молча смотрит на меня большими глазами.
- Это как игра, - выдавливаю я, все-таки мне больно, даже очень, но именно в этом и смысл. - Ты меняешь боль, на достижение цели. Думаю многие бы хотели чтобы мир был устроен так просто.
Она молчит, похоже шок, мне же пора продолжать. Сегодня я должен собрать по максимуму, сегодня свершится то, чего я страстно желал эти два года. Месть.
Чайник. Два литра кипятка. Вылить на голову и плечи. Медленно. Так чтобы не просто получить дикую боль от ожога, но и растянуть это удовольствие.
Она снова вопит, так словно это ее терзает дикая боль. Появляется желание заткнуть ей рот, но волевым усилием отказываюсь от такой мысли, если уж страдать, то по полной.
Все тело превратилось в один оголенный нерв, жуткие ожоги на лице и плечах, самое время взять нож. Теперь красотка поймет откуда у меня шрамы.
Ее не жаль, мне вообще никого не жаль. Ни себя ни других. В этом и суть договора.

Экзекуция подходит к концу. Самоистязание начинает приносить свои дивиденды. В размозженных пальцах начинается жжение - явный признак восстановления. Тело наполняется легкостью, я словно раширяюсь, могу понять что происходит за пределами дома, на соседних участках. Могу проникнуть в мысли напуганной девушки, но туда незачем проникать.
- Посиди тут, - приказываю я, иду во вторую комнату. Темно, тяжелые шторы на окнах, но сейчас я вижу как днем. Беру фотографию - молодая женщина держит за руку маленькую, пятилетнюю девочку. Смотреть на это фото, намного больнее чем поливать себя кипятком.
- Ничего, ничего, - шепчу я, - скоро свершится возмездие.
Возвращаюсь к девушке, беру ее за руку. Та дергается, но молчит.
- Твой папа мне должен, - говорю я, - и должен много. Ты поможешь папе выполнить обязательство?
- Я не живу с ним, - стонет она, - отпусти меня! Пожалуйста…
- Но он любит тебя, - усмехаюсь я, и ему больно будет осознавать что ты в беде? Включаю камеру на телефоне.
- Давай мы запишем что-нибудь страшное, - заговорчески шепчу я, подмигивая. - Например отрезание твоих ушей? Как думаешь, отцу понравится такой сувенир?
- И тут она начинает истерически вопить, что в общем-то мне и надо. Записываю ее вопли, затем надавливаю на артерию, погружая девушку в сон. Я конечно садист, но не она моя главная цель.

Пора. Накопленная болью сила ждет выхода. Я уже не раз действовал после вот таких самоистязаний. Каждый раз это очень круто, ощущаешь себя героем боевика. Сильным, удачливым, безжалостным и безнаказанным.
Сколько их было, всяких бандюков, педофилов, и прочих ублюдков? Не считал. Сознательно убивал шваль, не трогая главную цель. Хотел немного остыть, придумать что-нибудь этакое. Собирал информацию об ублюдке. А сегодня понял - пора.
Вышел во двор, осмотрелся. Тишина. Хорошо что соседи обычно живут тут лишь в самое теплое время. А то их бы слишком часто будили крики доносящиеся из моей скромной халупы. Пришлось бы заниматься звукоизоляцией, а мне лень.

Автомобиль тихонько заурчал мотором и через несколько минут тряски по проселочной дороги, я выехал на приличный асфальт и прибавил скорость. Вытащил телефон, отправил видео на номер, который узнал лишь благодаря открывающемся способностям. Закурил.
Входящий.
- Алло.
- Кто ты, и где моя дочь? - голос спокойный, чувствуется что его хозяин умеет владеть собой.
- А где добрый вечер? Или хотя бы банальное здравствуйте? - отвечаю я.
- Слушай, - вот теперь в голосе сквозит неприкрытая злость, - не надо этих игр, кто ты, что тебе нужно?
- Я никто, мне нужно убить тебя и всех кто тебе дорог. Я ответил на все вопросы? - на этот раз молчание затянулось, видимо собеседник собирался с мыслями, а заодно тянул время, давая возможность своим холуям запеленговать меня. Пусть, я не прячусь, я сам приду к нему.
- Где моя дочь?
- В аду, просила передать что ей там плохо.
- Я найду тебя, - в голосе угроза, и никаких истеричных ноток. Матерый волк.
- Согласен, только ищи быстрее. Твоя дочка в подвале на цепи и без воды. Тебе надо поймать меня, вытрясти информацию о ее местоположении, успеть спасти ее. Справишся?
- Ты псих!!!
- Жаль, а я хотел похвалить тебя за отменное самообладание, до встречи. - Выбрасываю телефон и нажимая газ.

До его владений мне осталось не больше сорока минут. Демоническая сила, обмененная на боль. Она огромна и позволит мне отмстить. Сейчас, когда до исполнения задуманного осталось меньше часа, понимаю что все это время оттягивал этот момент.
И не только потому, что месть надо кушать хорошо охлажденной. Но и по той причине, что опасался - а вдруг после этого жизнь потеряет всякий смысл?
Монотонная дорога, автомобиль послушно пожирает километры, а я начинаю вспоминать. Вот жена с дочкой на руках идет по переходу. Звонит телефон, на миг отвлекаюсь. Визг тормозов. Как он потом мне долго снился! Звук удара. Их отбрасывает, жена падает сверху на дочку и обе остаются лежать. Вот я склоняюсь над ними смутно осознавая что вокруг густеет толпа. Сирена скорой, больница, морг.
Мне потом объяснили, что просто не повезло. У жены разорвало селезенку, но они могли выжить, просто очень неудачно упали и дочка сломала шею.
А еще мне объяснили, что мы сами виноваты, незачем быдлу переходить дорогу в тот момент, когда там проезжают уважаемые люди. Автомобиль перечеркнувший жизни моих жены и дочери принадлежал некоему крупному чиновнику, летающему в таких высях, куда простым смертным дорога заказана.
После тщетных попыток достучаться до небес, обращений к журналистам и прочим противозачаточным, пардоньте, правозащитникам, ко мне в дверь постучались. На огонек зашло несколько крепких парней, которые в простых и понятных выражениях объяснили куда и что они засунут, и какие части тела мне сломают, если продолжу выпендриваться.
И я сдался. Начал пить, погрузился в трясину жалости к себе. И эта дорожка привела меня в бар, где я собирался поставить точку и красиво уйти в закат, но вместо этого заключил сделку с демоном.
Сделка простая, боль в обмен на силу. Никакой жалости к себе, никакой жалости к другим.

И это работало. Боль реально давала силу, главное было переступить некий предел. Менялось все. Восприятие, зрение, слух, способность оценивать обстановку, физические кондиции.
После первого сеанса я наведался с ответным визитом к тем, кто приходил ко мне. Было интересно ощутить себя героем боевика. Мне не надо было искать, я знал что найду их в одном из клубов. Не нужно было маскироваться, мое лицо не могло попасть ни на одну камеру, не могло остаться в чьей-либо памяти. Охране даже в голову не пришло остановить меня, все как в дешевом сценарии. Просто, но интересно.
Все трое были там. Играли в биллиард и пили “Виски”. И явно не ожидали нападения. Одному я вырвал глаза, второму сломал позвоночник. В конце-концов, не одному же мне страдать? Главному я скормил биллиардный шарик. Ну как скормил, он так и не смог в достаточной мере разжевать его, и кажется немного умер от болевого шока. Такое случается, когда работа сопряжена с риском.
Потом я занялся уничтожением всякого отребья. Ну, если быть до конца честным, уничтожением тех, кого я считал таковым. Ни разу не усомнился, убивал и калечил других с такой же легкостью, с которой наносил травмы себе. Никого не жалко, никого. Меня конечно искали, но похоже те, кто предложил мне договор, были значительно сильнее земных ментов и бандитов. Так что я оставался тем самым неуловимым Джо.

Вот и скромное жилище моего давнего недруга. Невысокий пятиметровый забор, тяжелые ворота, все как у людей. Паркуюсь не противоположной стороне дороги, выхожу из автомобиля, и решительно направляюсь к воротам.
Так, звонка нет, но мы не гордые, я и постучать могу. Не зря же я молоток прихватил? Подозреваю местные обитатели не привыкли к такому шуму, почти сразу открылась незаметная калитка, и наружу выскочили двое.
- Брось молоток!
- Пожалуйста, - выполняю просьбу, показываю пустые руки. Я к вашему главному.
- Ты идиот?! - На улицу вышли еще двое. Судя по выражениям хмурых лиц, вышли с намерением нанести мне некоторые повреждения.
- Не, я похитил его дочь. И изнасиловал, и пытал, и даже немного съел.
- Тащи его внутрь, - видимо появился один их начальников, - там разберемся.


Внутренний двор был освещен, и я заметил несколько крупных собак. Что ж, теперь все упростится. Дождавшись пока охранники закроют ворота, отдал псам короткую команду. Их было три, три крупных ротвейлера, и они без колебаний бросились на охрану.
Началась суматоха и воспользовавшись ей, я ударил ближайшего парня в кадык, завладел его пистолетом, и спокойно расстрелял тех, до кого не успели добраться псы.
Разобравшись с охраной побежал к особняку. Лиса проникла в курятник, теперь главное найти главного петуха. И сварить суп.
Тело наполнено силой до краев, сейчас меня ничего не остановит. Подобно тарану врезаюсь в одно из окон нижнего этажа. Оно без решеток, тут явно не ждали того, что кто-то проникнет за ограду.
Вот я и тут, в нескольких шагах от цели. Конечно мой враг уже ждет, да и подмога в пути, но я успею раньше. По пути мне попались пара человек из обслуги, и остались лежать там где я их увидел. Никого не жалеть, никого.
Очередная дверь, чую что он там. Так и есть, целится из пистолета. Выстрел. Мимо. Меня не оказалось там, где просвистела пуля, а второй раз он уже не успел выстрелить.
Удар в лицо. Он падает, пытается встать. Ногой по ребрам, затем рывок за волосы, ногой в зубы.
Он все-таки поднялся, и покачиваясь дошел до кресла. При всей ненависти, чувствую что-то похожее на уважение. Все-таки его давно не били, но он отлично держиться.


- Могу узнать чем обязан?
- Ты сбил мою жену и ребенка на переходе. И вышел сухим из воды.
Он кивает, морщится, спрашивает.
- Где моя дочь?
- Подыхает, - отвечаю я, наблюдая за злостью на его лице. Пусть ощутит полную беспомощность.
- Ее за что?
- Что бы ты страдал, перед смертью.
Делаю шаг и замираю. Тут есть еще кто-то.
- Не трогай деду! - девчушка лет пяти, буквально залетает в комнату и с разбегу обнимает его.
- Внученька, иди, мы тут договорим и я приду, - говорит он, я же чувствую насколько усилился его страх. Ведь я могу… Но я стою как столб, осознавая что не могу ничего. Смотрю на девочку, немного напоминающую мою дочь, и вся решимость и ярость начинают таять как снег под летним солнцем.
- Не трогай деда! - повторяет она и топает маленькой ножкой. - Уходи!
Я смотрю на него, нее, и начинаю пятиться не отводя взгляда от девочки. Я не могу поднять на нее руку!
Выхожу во двор, там уже не протолкнуться от синих и красных мигалок. Усиленные мегафоном голоса предлагают замереть и лечь на землю. Мне уже все равно, пора ставить точку, я поднимаю трофейный пистолет. Они начинают стрелять одновременно и я чувствую как пули рвут мои грудь и голову.

- Ты видел? - голос собеседника тих и участлив.
- Что видел? Что это? - озираюсь я, постепенно приходя в себя.
Бар, передо мной человек предлагающий сделку, на столе стакан с кипяченой водкой.
- Это были глюки?
- Один из вариантов будущего. Ты поддался жалости, девочка сломала твою решимость и ты проиграл. Готов попробовать снова?
- Третий шанс? - криво ухмыляюсь я, не отрывая взгляда от стакана.
Он молчит и тогда решаюсь.
- Я смогу выполнить любое желание?
- Если хватит накопленной боли.
- Хорошо, шепчу я, беря кипяток и не чувствуя жара раскаленного стекла.


На этот раз я никого не искал, не убивал не мстил. Полгода готовился исполнить задуманное, шесть долгих месяцев занимался самоистязанием. Надеюсь накопил достаточно.
Нужно сделать один шаг, шаг в прошлое.
Несколько секунд прихожу в себя, и понимаю - получилось. Я перед пешеходным переходом, в руках вибрирует телефон, а жена на противоположной стороне дороге. Она подхватывает дочку на руки, делает шаг на проезжую часть, и я выхожу из ступора.
- Стой! - отбрасываю телефон и бегу к ним. Как в замедленной съемке вижу автомобиль, тот самый. Все происходит так быстро! Толкаю жену, она делает шаг назад, я же лишь успеваю повернуть голову чтобы заметить черного монстра. Визг тормозов, удар. Боли нет, есть некая легкость и мимолетная радость - успел! А в следующий миг все исчезает и я погружаюсь в спасительную темноту.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 10.05.2020 - 12:23

9. Горнист




][/url]


Трое одноклассников возвращались из школы. Они оживленно обсуждали прошедший день и строили планы на вечер.
«Ребзя, я вчера у бати свистнул «Астру», - заговорщически подмигнул друзьям Леня Щапов по прозвищу Горнист. «Почти целую пачку, - он деловито похлопал по портфелю, - посмолим вечерком. Надо только придумать, как от Сашки отмотаться. Заложит, шнурок, родителям».
«Это да, – поддержал Валера, - встречаемся на пустыре? Захвати с собой компас. Научишь меня ориентироваться, а то на «Зарнице» облажаюсь».
«Угу, - отозвался Горнист, - блин, неохота писать сочинение. Если не вывезу, трояк в четверти светит. Батя прибьет».
«Да ладно, - возразил Валерка, - тема чинская!»
«Тебе хорошо, фантазер – огрызнулся Леня, - наворочаешь - мама не горюй, а у меня с воображением провал». Ребятам задали написать сочинение на тему: «Будущее сорок лет спустя». Училка пояснила, что в сочинении нужно описать свою семью в будущем, перенеся ее на сорок лет вперед.
«Я про Игры Олимпийские накатаю. Про Олимпиаду-2020», – поделился соображениями Денька. Мама мальчика была заслуженным тренером по легкой атлетике, и поскольку они жили с сыном вдвоем, ей приходилось брать его на соревнования с собой.
«Еще Олимпиада-80 не прошла, а он на будущую мастрячится», – хмыкнул Горнист.
«А я про космос сочиню. Межгалактические полеты. Весь Млечный путь стал Коммунистическим. Наша семейка летит отдыхать на курорт не в Евпаторию, а в Альдебаран», - замечтался Валерка и ребята захохотали.

За таким разговором друзья приблизились к психиатрической больнице, вдоль высокого решетчатого забора которой, пролегал их путь домой. Здесь мальчишки обычно притормаживали. Вглядывались за забор, как в параллельную реальность. Небуйных пациентов иногда выпускали на прогулку. Понурые и угрюмые, они бродили по прибольничному скверу. Сегодня выдался теплый весенний день и душевнобольным позволили погулять на свежем воздухе. Люди за забором передвигались как в замедленной съемке, ступая неуверенно и осторожно, словно каждый шаг мог оказаться последним в их жизни. Внимание друзей привлек псих, сидящий на скамье метрах в трех от забора. Больной весело тарабанил по луже ботинками. В отличие от остальной психической кампании, он выглядел веселым и довольным. Ребята остановились и стали наблюдать за мужчиной. Псих приметил зрителей и крикнул:
«Сынки, папиросами не богаты»?
Друзья переглянулись. Горнист машинально подтянул портфель поближе.
«Валим, пацаны», – зашептал Деня.
«Лень, ты почти целую пачку «Астры» стянул у папаши. Угости. Отблагодарю», – подобострастно обратился Псих к Горнисту.
Приятели, собиравшиеся было продолжить путь, замерли.
«О-откуда он знает твое имя и что ты стащил у отца папиросы»? – запинаясь, просипел Горнисту Валерка.
«Ерунда какая-то. Колдун что ли»? – едва промолвил Леня.
«Валим, валим шустрее отсюда», – настаивал Деня.

«Жадина ты, Ленька. Мальчиш Плохиш», - загоготал радостный Псих. «Мало того, что воруешь отцовское курево, так еще и поделиться не хочешь. Дай папироску. Ты мне, я тебе». Ребята стояли молча как вкопанные. Внезапно Горнист, повинуясь необъяснимому порыву, подошел вплотную к забору. Он расстегнул портфель, достал смятую пачку «Астры» и протянул ее сквозь прутья решетки. Валера с Денисом наблюдали за происходящим, по-прежнему не в силах произнести ни слова.

Псих встал и направился к забору. Щапов завороженно смотрел на сумасшедшего. Мужчина преобразился: веселье сменилось задумчивостью. Он протянул руку к пачке с папиросами, достал только одну, поблагодарил: «Спасибо, Горнист». Леня вздрогнул при упоминании своего прозвища. Мужик достал из кармана спички, прикурил папиросу и жадно затянулся. Мальчик продолжал стоять около забора. Сумасшедший выдохнул дым, уставился на пионера задумчивым взглядом и произнес: «Не одному Гамлету мучиться вопросом: Быть или не быть? Усложним задачу. Пораскинь и ты, пионер, мозгами: Будь готов! Всегда готов! А если не готов?» Псих снова затянулся и скучным голосом сообщил: «Сочинение, говоришь, про будущее сорок лет спустя? Ничего сочинять не придется. Покажу как все будет. Почти все». Больной загадочно улыбнулся. «Ну, беги, беги к товарищам». Сумасшедший по-пионерски отсалютовал.

Мальчик вернулся к испуганным друзьям. Ребята, наконец, тронулись в путь. Шли молча. Две минуты спустя Валерка нарушил молчание: «Что он тебе сказал?» Горнист обернулся, поискал глазами сумасшедшего незнакомца. Не увидел его нигде – ни на скамье, ни среди гуляющих за забором людей. Пожал плечами и буркнул: «Ничего, забейте».

Остаток дня прошел обыкновенно. В пять вечера вернулась с работы мама, забравшая из детсада младшего брата Горниста. Она была расстроена жалобой воспитательницы на поведение Сашка. По пути домой мелкий снова кослялся и плюхнулся в грязь, испачкав новые колготки. «Изгваздался вусмерть», – как сказала бы бабушка.
«Лень, искупай замарашку. Одежду в таз кинь, я позже постираю».
«Хорошо, мам. Можно я потом погуляю?»
«Я с тобой, Ленька!» – радостно запищал Шурик.
«Никуда не пойдешь», - прикрикнула на младшего сына мать, - наказан. Подумаешь, как безобразничать и вещи ушатывать. Леня без тебя погуляет». Проказник заканючил, а Горнист обрадовался. Мелкий на сегодняшний вечер был нейтрализован, а значит, никто не помешает приятелям побаловаться «Астрой». Горнист искупал шкодливого братишку, затем наспех поужинал. Натянул куртку, сунул в карман папиросы со спичками и компас. Уже в дверях крикнул маме: «Я гулять, к девяти буду», - и выскользнул из дома.

Первым делом пионеры попробовали беспощадную «Астру». Поначалу перекур не задался: кашляли, сплевывали. У Деньки аж слезы из глаз брызнули. Потом втянулись, повторили. Позже Ленька обучал Валеру ориентированию по компасу. Вроде как врубился товарищ. Стали думку гадать, как бы ашек на «Зарнице» уделать: ребята из параллельного класса были сильными соперниками. Поболтали о девчонках – как без этого? Про необычайное происшествие возле дурдома никто из них и не вспомнил. Не вписался сумасшедший чародей в пионерские установки, обнулила снисходительная память его образ.

Около девяти вечера Леня вернулся домой. Пока он гулял, мама испекла «Медовик».
«Ма, па, я пришел!» – радостно крикнул Горнист, предвкушая чаепитие с любимым тортиком.
«Привет. Как дела в школе?» – раздался с кухни голос отца.
«Нормально. К «Зарнице» готовимся. С оценками в порядке. Русский исправлю. Наверное», - про себя добавил Ленька. Скинул куртку и шмыгнул в ванную. Закрылся. Интенсивно подышал. Запаха от папирос вроде не ощущалось. Валерка приносил на пустырь жестяную банку с лимонными дольками, которые товарищи уплетали всю обратную дорогу, рассчитывая перебить запах «Астры». Леня на всякий случай умылся с мылом и почистил зубы.

Пронесло. Никто ничего не учуял. После чаепития мама расположилась в кресле с «Работницей». Папа с завистью взглянул на журнал и рассмеялся: «А я вот без чтива остался из-за паршивца». Ленька недоуменно посмотрел на отца. Тут его за рукав рубашки потянул Шурик, который прояснил ситуацию. Брата все простили за хулиганство и колготки, переключив раздражение на кота, который на эти самые колготки помочился. Оказывается, Ленька швырнул их мимо таза, и они сползли на пол. Туда котейка и справил свою мало-мальскую нужду, о чем трогательно поведал Сашок: «Шалый обошшал колготки». Папа отлупил распоясавшегося кота газетой «Советский спорт», тем самым лишив себя вечернего чтения. Так закончился этот насыщенный событиями день. Ленька без задних ног рухнул в кровать и моментально провалился в сон.

Горнист проснулся среди ночи. Щелкнул выключатель настенного бра. Решил попить воды и схомячить кусок медовика. Разутый и сонный, пошлепал было в кухню, но едва дошел по коридору до зала - сон как рукой сняло. Дверь была настежь открыта. В комнате царил полумрак. Леня остановился в коридоре и оторопел.

В зале сидели перепуганные родители и брат. Все пялились в какой-то светящийся предмет. Из него раздавалось едва уловимое, не слышимое в коридоре, бормотанье. Леня поначалу не обратил на этот предмет внимания. Гораздо сильнее Горниста впечатлил вид домочадцев. Такого ужаса пионер не испытывал ни разу в жизни, даже когда хоронили бабушку.

До неузнаваемости изменилась и сама комната. Из нее исчезла почти вся мебель: огромная отцовская библиотека, мамино кресло, сидя в котором она любила по вечерам читать свою «Работницу». Окно было заколочено досками. Люстра валялась на полу. Рядом стояла странная клетчатая, наверное, сумка. К ней кто-то прислонил сорванное со стены свадебное фото деда и бабушки. Этот разор еще можно было объяснить, но изменения, произошедшие с родными, ошеломили мальчика. На невесть откуда взявшемся диковинном стуле с колесиками сидел батя. Вид у него был неприличный и ни разу не советский. Ужасающий. Во рту отца был зажат клочок натянутых до подбородка трусов. Этот нелепый фортель с трусами значительно оголил причинное место партработника Щапова. Настолько, что наличие носков и ботинок на главе семейства никак не компенсировало его разнузданного вида. У отца был безумный, ошалелый взгляд. Когда бабушка была жива, она рассказывала Лене про бесноватых. Досадно - как в воду глядела покойная бабуля, описывая бесноватого вылитым собственным зятем, сидящим сейчас со штапельным кляпом во рту. Рядом со стулом на колесиках примостился зассанец Шалый. Тучный кот выглядел жалко. В глазах застыл тот же неописуемый ужас, что и у папы. Лапы писающего где не попадя питомца крепко сжимали плошку для кормления. Бабуля, будь она жива, сказала бы сейчас: «Кот накрылся медным тазом». Глазища Шалого были выпучены, горели зеленым светом и напоминали лампочки Ильича, слегка выкрученные из патронов.

Мальчику стало дурно. Горнист сполз по дверному косяку на пол. Привалился к стене. Если бы Леня проникся бабушкиными россказнями про церковь и попов, наверняка, он бы начал сейчас молиться. Но никаких молитв пионер Щапов, конечно же, не знал. Он перевел взгляд на диван, где сидели мама и скукожившийся Шурик. У них было то же смертельно напуганное выражение лиц. У мамы на шее висел холщовый увесистый мешок. Она напоминала несчастную Муму с иллюстрации к одноименной книжке Тургенева. С той только разницей, что у Муму был привязан к шее камень, а у нее вот мешок. «Интересно, что в этом мешке?» – подумалось Лене. Ему захотелось забиться в истерике, заорать, сделать хоть что-нибудь, чтобы этот кошмар прекратился. Пришла в голову мысль схватить горн и, не взирая на ночь, сыграть, чтобы сокрушить музыкой этот тягучий безмолвный ужас. Ленька бросился в детскую, дрожащими руками открыл кофр. Вместо горна в нем лежал желтый крест. Мальчик пару минут смотрел на него, не надеясь, впрочем, что видение исчезнет. Горнист схватил крест, вознес его над головой и побежал в страшную комнату. Ленька застыл за спиной отца с вознесенным распятием. Только сейчас он осознал источник ужаса, наполняющего страхом глаза всех находящихся здесь. Умопомрачитель, которому сперва не придал значения.

На кушетке стоял необычный предмет, представляющий из себя серебристый металлический чемодан. Он был открыт под прямым углом. Внутри размещался экран, напоминающий телевизионный. Шла трансляция передачи. Возникло фото старого человека, показавшегося Горнисту знакомым. Диктор вещал, что в Москве с подозрением на коронавирус госпитализировали Льва Лещенко. При этих словах Леня понял, кого ему напомнил старик. Исполнителя песни «День Победы». Но певец Лещенко молод и не может быть стариком с вычурным лиловым платочком, повязанным вокруг шеи. Сюжет сменился. Какой-то гражданин в желтом, цыплячьего цвета, то ли костюме, то ли скафандре, возглавляет шествие людей в таких же белых одеяниях. «Байконур что ли? Космонавты?» – промелькнуло у Горниста в голове, но присмотревшись, Ленька отмел эту версию. Костюмы, скорее, походили на защитные. Примерно такие же ребята надевали на уроке НВП в ходе подготовки к «Зарнице». Диктор тараторил: «Президент посетил Коммунарку. Сюда везут больных, зараженных коронавирусом». «Какой п-президент? Какой коронавирус? Где?» Сердце Горниста выпрыгивало из груди. На экране одна жуткая чертовщина сменялась другой. Еще страшнее звучали комментарии к ним. ВОЗ объявило пандемию…На сегодня в мире заражено…Скончалось от…Вводится кюар код…США вводят режим…Евросоюз закрывает границы…Запрет на передвижение…Ученые приступили к созданию вакцины...

Леня позабыл про семью, сосредоточившись на просмотре и тщетно пытаясь вникнуть в суть происходящего. В следующем репортаже показали как мимо кремлевских стен (Наконец-то родные, узнаваемые, кремлевские стены!) едет кортеж невиданных ранее Горнистом красивых автомобилей. Камера выхватывает прищуренного старика. Диктор произносит: «Патриарх Московский и всея Руси Кирилл совершил объезд по Москве с молитвой об избавлении от морового поветрия - коронавируса ковид 19». Ленька начал раскачивать головой как китайский болванчик. Не было сил ни смотреть, ни слушать, ни переваривать увиденное. В СССР этого не может быть! Но почему все время упоминается Москва? Чужие улицы, странные люди и машины. Но стены-то ведь кремлевские, настоящие! Что происходит? Какой патриарх? Какой всея Руси? Какое моровое поветрие? Хотелось выть. Голос в серебряном чемодане продолжал: «Включение из северной столицы. В Санкт-Петербурге губернатор Ленинградской области…», - на этих словах Леня утвердился в мысли, что он сходит с ума. Горнист не ослышался: Санкт–Петербург. Губернатор. Ленинградская область. Мальчику стало все безразлично, но он не перестал слушать непонятный словесный поток. Щапов отстраненно смотрел как в чужой, не его Москве носятся по незнакомым, практически пустым улицам автомобили с надписью «Полиция». Патрули, похожие на карателей, хватают редких прохожих. Одного гражданина, прогуливавшегося с собакой, запихали в такую полицейскую машину, а пса оставили на обочине. Градус безумных хроник нарастал. Сюжет о столпотворении в московском метро, где скопилась огромная масса людей в повязках на лицах, Леня воспринял как должное. Он сходит с ума и эту горькую чашу придется испить до дна. Горнист машинально отметил, что повязки на лицах москвичей напоминают ватно-марлевые. Такие поручили сшить девчонкам к «Зарнице». А с экрана уже вещал поп. На шее у священника висел крест такой же величины, как и увесистое распятие, зажатое сейчас в руке пионера. Батюшка тоже заскорбел умом, потому что выдал: «А можно и милостыньку попросить. Попросить не 800 долларов до следующего месяца, а просить горсточку крупы. Человек сжалится и скажет: «Сейчас я тебе вынесу».

«Это, наверно, специальный выпуск «Фитиля»? Первоапрельский. Злой розыгрыш», – промелькнул лучик надежды в голове у Горниста. Боясь спугнуть крошечную разумную зацепку, Ленька, затаив дыхание, продолжил просмотр серебряного ящика. На экране возник человек, который ранее шествовал в цыплячьем костюме и провозгласил: «Наша страна не раз проходила через серьезные испытания: и печенеги ее терзали, и половцы, – со всем справилась Россия». Его выступление сменила заставка из пяти олимпийских колец и голос за кадром пробасил: «Летние Олимпийские Игры Токио-2020 переносятся - заявил председатель оргкомитета». «Что? Олимпиада-2020? Летняя? Какого черта?», – заорал Горнист и вспомнил про намерение Деньки описать эту Олимпиаду в своем сочинении. «Какую…эту? 2020?» – заорал недуром пионер. Сюжет сменился выступлением седовласого доктора: «Под сурдинку пандемии происходят похороны здравого смысла», – произнес он и подытожил: - Это вопиющее сумасшествие!»

Вдруг кот, стоявший все это время в позе банщика с шайкой, решительно отбросил свою кормушку. Она гулко задребезжала по полу. Шалый смахнул косматой лапой в колтунах набежавшую слезу и сказал человеческим голосом: «Гнить нам всем до скончания веков в этих унылых ахуях, Алеша! Сил моих больше нет видеть вот это вот все». После чего покинул театр абсурда, неспеша выйдя на задних лапах в коридор. Никто из присутствующих в комнате не реагировал ни на кота-матершинника, ни на находящегося в полуобморочном состоянии Леню. «Сумасшествие», - повторил последнюю реплику доктора Горнист. В голове возник образ Психа. Ты мне, я тебе. Будь готов! Всегда готов! А если не готов? Будущее сорок лет спустя. Ничего не придется сочинять. Почти. Олимпиада-2020. Неужели?.. Не может быть! Лимит выносливости Ленькиной психики был исчерпан. Горнист лишился чувств.

Спасительный будильник зазвенел в 7:30. Ленька боялся открывать глаза. Он вжался в постель и лежал не шевелясь. С каждым сигналом будильника плотнее смыкал веки. До боли, до ломоты. Услышал, как ворочается в кровати Шурик. Дверь комнаты отворилась, раздался голос мамы: «Подъем, завтрак готов. Вставайте, сони. Опоздаете в сад и школу». Душа пионера, намертво вцепившаяся в пятки, ослабила хватку. Леня заставил себя открыть глаза. Сонный братишка стаскивал с батареи колготки. На его кровати примостился Шалый. Он деловито отколупывал с лапки колтуны. Горнист выдохнул и улыбнулся.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 10.05.2020 - 13:01

10. Луна в Козероге




Ласковый луч летнего солнца шаловливо скользнул в просвет штор, бликанул на хрустальной люстре, пробежался по обоям в цветочек, лег на тумбочку под светлый дуб. Там немного задержался, а после прыгнул на усатое лицо грузного мужчины, мирно сопящего под одеялом и пощекотал его под носом. Мужчина сморщился, оглушительно чихнул, повозился и проснулся. Сонный взгляд его сосредоточился на неплотно задернутых занавесках, пухлые губы округлились и горло исторгло свирепый рык:

- Людка-курица!!!

Откуда-то из глубин квартиры донеслось торопливое шарканье тапочек, и в спальню, изящно неся свои телеса, вбежала женщина неопределенных лет с неопределенным выражением лица.

- Что, Коленька? – спросила она неопределенным тоном. Мужчина капризно ткнул толстым пальцем в просвет между занавесками.

- Сколько тебе раз повторять, задергивай шторы по-человечески! Пашу как конь, от зорьки до заката, а в единственный выходной выспаться не дают нормально! Да куда тебе понять, курица не птица, женщина не человек! – гордо кинул он жене в лицо. Та покорно вздыхала, прожигая взглядом треклятые шторы.

- Ну, прости, Коленька, запамятовала, - привычно принялась она успокаивать мужа, - сам же знаешь, глупая баба, что с меня взять… Ты лучше вставай, я там блинчиков пожарила, твои любимые…

Коленька, развалившись на кровати с видом султана, кивал в такт словам жены, и даже казалось, чуток дирижировал пальцами. По завершению речи, он сжал пухлый кулак и сунул его под нос благоверной:

- Вас держать надо вот как! Вот тут вас держать надо!

Жена вздохнула, открыла было рот, чтобы продолжить покаяния, но тут же тонко ойкнув, убежала на кухню: оттуда потянуло горелым. Вслед ей понеслись наставления мужа:

- Если что сгорело – дождешься у меня, так и знай! Ууу! Чтоб тебя пронесло, неладная!

Сев в кровати, Коленька, Николай Никонорыч в миру, погладил живот, неспешно всунул ноги в растоптанные тапочки и направился на кухню, но так до нее и не добрался – мощный природный позыв заставил его свернуть в сторону туалета.

- Ой-ой-ой! – вздыхал он секундой позже, покачиваясь на унитазе с остекленелыми глазами, - Люююююдка! Ты чем меня вчера кормила, сволота?! Стерва! Со свету меня сжить решила?! Квартиру мою забрать удумала?!!

Жена сочувственно сопела под дверью, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.

Блинчиков Николаю Никонорычу в то утро так и не досталось, вместо них он ел полезную для кишечника пресную овсянку, пока жена хлопотала над крепящим рисовым отваром. То и дело он срывался с места и мчался в туалет, откуда выходил со все более и более болезненной бледнотой лица, и даже командирский голос его как-то поутих.

К полудню рисовый отвар сотворил свою магию. В лицо Коленьки вернулись краски, и он важно заявил жене:

- К друзьям пойду!

Люда в этом время мывшая посуду, поникла плечами:

- Да как же? – тихо спросила она, - мы же хотели вон, гардину повесить на кухне, перекосилась вся…

- Ничего, - важно заявил Николай Никонорыч, - как перекосилась, так и поправится. Все! – он накинул на плечи бордовую потертую куртку, - жди меня к вечеру, жрать готовь.

Попрощавшись с женой этим напутствием, вполне заменившим любовный поцелуй, он захлопнул дверь и, насвистывая, поплыл по ступенькам вниз. И, конечно, он никак не мог видеть того, как Люда, вернувшись в кухню, замерла с открытым ртом, а через секунду принялась неистово креститься.

Гардина, до того кренившаяся к полу левым своим бортом, теперь висела так ровно, словно ее чертили по линейке. Штора загадочно покачивалась на теплом ветерке.

Николай Никонорыч, тем временем, выбрался на улицу и подставил лицо солнышку. Однако, несмотря на то, что небо было ясное, и света оказалось в избытке, на чело его легла тень, ибо Николай Никанорыч заметил беспечно резвящихся с мячом баскетболистов, с которыми вел давнюю и жестокую войну. Дело в том, что эти недоДжорданы носились по площадке с утра и до вечера, сопровождая свои движения аритмичным стуком мяча об асфальт, а каждый гол – молодецкими выкриками в десяток глоток. Николай Никонорыч же, более всего другого ценя свой покой и долгий дообеденный сон, пытался бороться с многоголовой, и что хуже того – многоногой и звонкоголосой гидрой баскетбола всеми силами.

Расцветшись малиновым на щеках и лбу, он поспешил к спортивной площадке. Следует отдать должное, Николай Никонорыч был человеком отважным, ибо каждый из баскетболистов превосходил его ростом минимум на две головы, а силой – на несколько килоньютонов. И несмотря на это, он влетел за сетку, как алый вихрь и всем своим решительным видом преградил спортсменам доступ к кольцу, встав аккурат возле столба.

- Да сколько это может продолжаться?! – визгливо взял Коленька первую ноту, - стучат, стучат!

- Дядя, не мешай… - набычился один из баскетболистов. За ним выстроились обе команды: еще недавно соперничающие за мяч, теперь они были единодушно объединены ненавистью к общему врагу, - шел бы ты отсюда.

- Вы бы шли, знаете куда все? – Коленька повысил голос до фальцета, что навевало на размышления о том, не был ли он в раннем детстве подвергнут неприятной операции на самом сокровенном, - пусть она уже свалится на вас всех, палка эта!!!

С этими словами, Николай Никонорыч ударил кулаком в столб с кольцом, и тут произошло нечто невероятное: та тоненько задрожала, завибрировала, набрала мощь, со скрипом подломилась и медленно принялась клониться вниз, словно внезапно захотела прилечь отдохнуть. Лица баскетболистов, выражающие невероятное изумление, смешанное с триумфом, возбудили у Коленьки некоторые подозрения, и с невероятной ловкостью он успел отскочить прежде, чем с нежным лязгом кольцо встретилось с асфальтом. Так же ловко он ускользнул и от спортсменов, пока те пребывали в растерянности, и не успели начать организованно мстить вандалу. Чувствовал Коленька себя смешанно: с одной стороны, он ликовал, ибо ему удалось, наконец, нанести противнику существенный урон. С другой стороны, урон едва не был нанесен ему самому, и у порога близкой смерти, он начал догадываться, что что-то тут нечисто. Однако, в ту же секунду, когда в голове его закоротили нужные нейроны, порождая нужную мысль, к остановке подъехал нужный автобус, и человеческая масса кинулась внутрь. Таких состязаний Николай Никонорыч проигрывать не любил.

- А ну! – с азартом выкрикивал он, действуя своими телом наподобие пушечного ядра, а локтями – как вертолетными лопастями, - разошлись! Направо! Налево! Куда прешь, коза? Че уставился, прыщавый! Держи своего спиногрыза от меня подальше, курица!

Заветные двери были уже совсем близко, и предвкушая победу, на пике эмоций, Николай Никонорыч воскликнул:

- Да чтоб вас разорвало всех!

В тот же миг, он почувствовал что-то неладное по всему телу. Будто садист-гастроэнтеролог решил внезапно провести ФГДС подкожно: его стало распирать изнутри, словно накачиваемого воздухом и в то же время воздуха не хватало. Почки уперлись в хребет, желудок вынырнул из-под ребер, туго надув кожу. Было очень больно, а главное – страшно и непонятно.

- Нет, ну это уже слишком! – воскликнул чей-то низкий голос. Автобус исчез вместе со всеми людьми, и Николай Никонорыч обнаружил себя в светлом просторном зале белого мрамора. Его неудержимо клонило то на один бок, то на другой. Объяснялось это тем, что сейчас он напоминал шар, непрочно стоящий на тонких ножках и в любой момент мог покатиться.

Кто-то ткнул в него чем-то острым. Это было обидно:

- Послушайте! – пробубнил он, едва ворочая раздутым языком. Другой голос, молодой и смешливый заметил едко:

- Наслушались уже. Михайло, ты его зачем сюда притащил?

- Да слишком это уже, Петька, - пробасил тот, кто постарше, - представляешь, его бы и правда там разорвало? Дети, женщины, старушки опять же. На всю жизнь травма психологическая!

- Ну, пусть тут порвет, - кажется, молодой пожал плечами, - мы-то всякого насмотрелись, только давай отойдем подальше…

Николай Никонорыч страшно завращал глазами и промычал что-то, похожее на возмущенное несогласие.

- Ага, - протянул Михайло, - а мы потом убирай, да отчитывайся, куда это человек пропал при свидетелях. Столько бумаг потом заполнять, у нас-то их не жалеют, сам знаешь.

- Знаааю, - с ленивым зевком отозвался Петька и протянул к Николаю Никонорычу руку. Тот опасливо отдернулся, но абсолютно напрасно, поскольку пассы молодого принесли немедленное облегчение в прямом смысле. Из всех отверстий Коленьки со свистом стал вырываться воздух. Через секунду он уже стоял на ногах, правда не очень твердо – его мотало из стороны в сторону.

- Присядь, гражданин, - посоветовал Михайло и подсунул под зад Коленьки твердый мраморный стул, - ну, рассказывай, чего сквернословишь направо и налево, воздух сотрясаешь?

Николай Никонорыч обвел зал взглядом. Теперь, когда глаза вернулись к своему обычному состоянию и размеру, он смог увидеть своих собеседников. Один был ладный плечистый мужчина с окладистой седой бородой. Второй – парнишка, похожий на студентика из автобуса и риелтора на подработке одновременно. Подмышкой он держал черную папку.

- Вы… вы кто? – выдохнул Коленька, - где я?! Что со мной?!

- Во дает! – восхитился студентик, - я – апостол Петр, а он – архангел Михаил, раз уж спросил. Ты у нас в судебном зале, а с тобой ровно то, чего ты себе нажелал. Я б тебя вообще обратно надул, да лопнул с треском, вот только Михайло потом с объяснительными возиться не хочет. Жену затиранил, молодежи оздаравливаться мешаешь, коллеги от тебя слова доброго не слышали, кроме начальника, конечно, перед которым ты извиваешься как уж. Везде от тебя шум, гам, матюки и проклятия. Дрянь человечишко, верно говорю, Михайло?

Михайло поднял руку:

- Ты не кипишуй, Петь, - он махнул ладонью, и из-за стола проскользил еще один мраморный стул. Архангел, крякнув, уютно на нем устроился и обратился к онемевшему Коленьке:

- Вначале было Слово, слышал такое? – он сотворил из воздуха стакан с водой и сунул в бледную руку Коленьки, - Слова – большая сила, и во Вселенной свой вес имеют. Вот проклял ты соседа по автобусу, а у какого-нибудь Джорджа из Калифорнии жена заболела.

- А то и умерла! – вставил Петька.

- П-почему у Д-джорджа? – заикаясь, пробормотал Николай Никонорыч, залпом осушая стакан, который, впрочем, тут же наполнился снова.

- Потому что слова, которые ты сказал, свободно летают по миру и к любому прицепиться могут. Если добрых слов в мире больше, то и добра больше, если злых больше, то зла. Есть конечно и исключения, ведьмы, например, они и добрые и злые слова точно по адресу направляют, но это так, магия…

- Н-но, если слова свободно летают, то со мной-то что?! – жалобно воскликнул Коленька, - я ж себе ничего не желал!

- Говорю же, дрянь человечишко! Все о себе, да о себе… - вздохнул Петр, - луна сегодня в Козероге, Коленька! Эффект зеркала. Случается такое. По сложной математической формуле вычисляется человек, и все слова, которые он говорит, к нему возвращаются. Сегодня это ты. Пожелал, чтоб всех разорвало – и сам должен был взорваться, да Михайло, добрая душа, тебя вытащил. Видишь, в такой день каждое слово может быть последним…

- И что теперь? – проскулил Николай Никонорыч, - что со мной будет-то?

- Умрешь! – веско и весело воскликнул Петька, - может и не такой страшной смертью, но умрешь непременно. В конце концов, закон – он для всех един.

- Ты погоди, - снова вмешался Михайло. Коленька с надеждой воззрился на него, - раз уж речь зашла про последнее слово, давай дадим ему второй шанс. Конечно, его последние слова мы уже слышали, но пусть-ка попробует еще разок сказать. Вдруг найдет нужные и спасется.

Петя фыркнул:

- Даже если найдет, то что? Их с душой надо сказать, искренне, а у него душа такая же как язык, черная и прогнившая. В аду черти со сковородками заждались уже.

При упоминании чертей со сковородками, Коленька икнул и крупно задрожал. Михайло присел перед ним и взял его за руки:

- Ты уж давай, постарайся, найди нужные слова и скажи их как полагается, от души, без злобы. Времени тебе минута. Ну, удачи!

Михайло хлопнул Коленьку по плечу и отошел с Петром, недоверчиво морщившим нос. О чем-то они тихо зашептались.

Николай Никонорыч же принялся напряженно думать. Хорошие, нужные слова никак не шли ему в голову – он ведь уже и не помнил, когда последний раз что-то доброе говорил. А тут еще и от души надо. А как от души скажешь, если жена – дура! Коллеги – падлы! Начальник только потому и начальник, что подлизался к кому нужно. По улицам сплошь идиоты ходят, дети орут, старики ноют, бабы гуляют, мужики бухают. Голуби срут, вороны каркают, коты с собаками блох таскают, перестрелять бы их всех! Зимой холодно, осенью уныло, летом жарко, весной аллергия и говно течет!

Тоскливо так стало Коленьке, хоть и в самом деле взрывайся, все лучше к чертям в ад, чем в таком мире жить. А тут еще и Михаил подгоняет:

«Тридцать секунд, - говорит, - осталось».

А за тридцать секунд, чего хорошего можно вспомнить? Разве что, блинчики Людкины, нигде больше таких Коленька не ел, ажурные, тоненькие. Но разве блинчиками спасешься? А сама Людка. Ну, что Людка, не такая уж она и дура, выбрал же он ее, не стал бы дуру выбирать. Вспомнилась ему свадьба, как стояла Людка рядом с ним в белом платье, молодая, веселая, и в глаза влюбленно заглядывала. А потом они мороженное в кафешке ели, вкусное мороженное, совсем такое же, как батька покупал, когда не пьяный был.

Вся жизнь развернулась у Коленьки перед глазами: и папка с мамой, и парк, где белочек кормили, и двойка первая, и ремень, и мороженное, и как в армию ушел… И плохое промелькнуло перед глазами, и хорошее тоже. И понял вдруг Коленька многое, про себя и про других понял. А вместе с тем понял, что ему сказать нужно. Подскочил он со стула и как закричит:

- Радости всем! Радости побольше и долгой счастливой жизни!

Петька ухмыльнулся, Михаил улыбнулся:

- Вот и верно, - сказал, - что пожелал, к тебе вернется. А раз пожелал себе долгой жизни счастливой, значит умертвить мы тебя уже никак не можем. Закрывай глаза.

Моргнул Николай Никонорыч, и увидел, что стоит он на том же самом месте, в ту же самую секунду, в толпе, перед дверьми автобуса. Кинулся он людей обнимать:

- Граждане! Дорогие! Добрые! Радости вам!

Завел в дверь старушку, подсадил ребенка, коляску подтащил, пропустил женщину беременную, а сам садиться не стал. Повернулся и пошел домой, к жене. Еще столько времени есть, и столько всего миру пожелать нужно. А если миру, значит и себе. День сегодня такой. Луна в Козероге.

11. Сочинение









Наверное, начать нужно так: «Июнь случился суетным и странным»…

Света от мерцающих свечей было недостаточно, а из масляной плошки учителя время от времени вылетали чадящие загогулины и коварно опускались на середину листа, размазываясь при малейшем прикосновении. Кроме того, сентябри в Пьен уже с заморозками, а в каменном подвале семестриума и в самый-то зной-то было не жарко. Тем не менее, камин для студиозусов никто разжигать не стал, поэтому очень мерзли пальцы. Особенно указательный и средний, ногти на которых были сгрызены мною до мяса. Дурная привычка.

Но гусиные перья были заточены остро, чернильницы полны, а пан директор уже дважды перевернул часы…

***

…Когда староста трагичным голосом уведомил сход, что, по его сведениям, девственниц больше нет, мне пришлось поднять руку и предложить свою кандидатуру. А что такого-то?! В деревне тоскливо. Подростков, кроме меня - никого. А так хоть какое-то развлечение.

Все О-О-ОЧЕНЬ удивились, особенно мама, но язык у меня был подвешен в нее, а упрямство досталась от отца, кроме того, других вариантов все равно не было, поэтому собрание быстро согласилось на предложение и меня собрали в дорогу.

…Драконы нашу деревню взяли в оборот уже давно. Во всяком случае, дед рассказывал, что молодых девиц отправляли в пещеру еще во времена его молодости. Если верить слухам, драконов было четыре: красный, зеленый, желтый и синий. Хотя, судя по тому, что в пещере всегда находился лишь один из них, мне лично думалось, что это один и тот же экземпляр, только по сезону сменивший шкуру. Или что там у них?! Чешую…

В паре километров от скалы Безумца кузнец Вихор тпрукнул лошадь, сгрузил меня и побыстрее укатил. Смельчак. Рост под два метра, силищи, как у быка, а лягушек боится и, вот, удрапал, как оглашенный…

Тропа вела между скал вверх, а на редких кустах среди валунов были навязаны бывшие когда-то разноцветными ленточки. Так прежние жертвы прощались с этой жизнью… Некоторые, похоже, вообще не спешили, что не ветка, то развивающийся тряпичный пучок.

Платье на мне сидело странно и неудобно. Еще бы. Под тканью было спрятано кресало, кинжал, небольшой бурдюк с водой, счастливая подкова, кусок овечьего сыра и кое что по мелочи. Да, оптимизма мне было не занимать.

У входа в огромную каменную дыру захотелось привычно постучать в дверь, но ничего похожего не было, поэтому пришлось просто крикнуть.

- Эй! Я тут!

В глубине пещеры что-то долго скребло, вздыхало, шелестело, а затем из темноты на уровне моих глаз медленно проявились две черные точки. Какие пустые и бессмысленные зенки! Фу! Нелепость и разочарование… Осознание того, что это всего лишь ноздри, пришло лишь спустя миг, когда дракон сделал следующий шаг. Глаза оказались ярко-зелеными с болотным отливом. Если бы не кожистые мешки по кругу, можно было бы даже залюбоваться.

- Что-то ты рано, - недовольно пророкотал дракон и фыркнул так, что из ноздрей сыпанули искры.

- А чего ждать то?!

- Ну-ка, сними платок! Рыжая! Так я и думал. У рыжих вообще страха нет. Наглые…

Дракон еще мгновение попялился на меня и упятился в темноту.

- Заходи, чего встала?! Тебя как звать- то?!

- А это важно?! Все равно же сейчас сожрешь?!

Эхо в пещере было огромным, как луна в моих снах. Оно разрасталось во все стороны, а затем дробилось на тысячу мелких эшат.

- Да, в принципе, не важно…

- Так сожрешь?! Или что ты там с девственницами делаешь?

Ножны холодили ногу и придавали уверенности.

- Все узнаешь со временем…

- Ладно. А тебя как зовут?!

- Меня зовут Лето, - дракон опомнился и закрыл глаза, - Так. Помолчи-ка минуту! Сначала - ритуальные вопросы.

- Я ж не на работу устраиваться…

- По-мол-чиии!!!!

Дракон взревел так, что меня качнуло, а рыжая шевелюра пришла в полный беспорядок.

- Ну ладно…



Лето стянул с полки огромный фолиант и раскрыл его где-то на середине.

- Итак. Сколько тебе полных лет?!

- Тринадцать.

- Были ли у тебя уже менструации?

- Что?! А! Нет, пока не случалось. И, думаю, не случится…

- Почему?!

- Так сколько мне жить осталось?!

- А, ну да! Дальше… Ты девственница?!

- В смысле, были ли у меня мужчины? Нет! Никогда! И не будет!

- Да понял я уже…

- Слушай, а почему тебе нужна именно девственница?! Неужели толстая, страшная, но целомудренная лучше, чем опытная красавица.

- Ну, во-первых, если девица – девственница, значит, она не рожала, и ко мне спустя какое-то время не придет ее кучерявый потомок, чтобы мстить за родительницу или, что еще хуже, требовать часть наследства.

- Угу. Это логично. А во-вторых?

- А во-вторых, это какая-то трансформационная химия.

- Что?!

- Так! Мне надоело! Проглоти язык и послушай. Ты должна меня поцеловать…

- По…что?! И ты превратишься в сказочного принца?!

- Ну, почти.

- А в кого?!

- Я же говорю… Это какая-то химия. Я трансформируюсь в того, о ком девственница мечтала и кого она всю жизнь ждала…

- Ух ты. А дальше что?!

- Ну… Дальше это…

- Что это?!

- Что Что!!! Физиологическое воссоединение! Очень приятная штука.

- Ага. А потом ты на девственнице женишься?!

- Ты что дура?! Раскатала губу. Убиваю, конечно! – дракон мотнул головищей в дальний в угол.
Действительно, там виднелась куча костей и ветхого тряпья.
- Живая девст… то есть, теперь уже, конечно, не девственница, энергию трансформации из меня за неделю назад высосет. Негативное обращение – это болезненно и противно. А так – почти на три месяца хватает.

- И что ты эти три месяца делаешь?

- Живу в мире, где меня никто не боится, понемножку зарабатываю на пенсию…

Дракон непроизвольно скосил глаза вправо, видимо богатство хранилось где-то там.

- Понятно! А что…

- Стоп! Хватит! Все! Целуй давай!

- А если я откажусь?!

- Обернись. Что ты видишь?!

Стены позади меня были черными и блестящими.

- Э-э-э-э?!

- Сожгу к чертям. Сначала тебя, а потом всю деревню за некачественный товар. Ты ведь из Зопаны, так?!

- Ну, деревню то не сильно и жалко. А себя и родителей – да… Ладно, куда целовать?!

- Сюда, - Дракон ткнул когтем где-то между ноздрей.

***

- Иго-го! Фррр! Ииии!!! – красавец-конь крутился на месте, но вырваться у него шансов не было. Укрощать жеребцов отец начал меня учить, когда мне не было еще и пяти. А сорвать с платья пояс и превратить его в поводья – минутное дело. Хотя, конечно, не ожидал я от себя таких фантазий… Вернее, не таких фантазий я от себя ожидал.

- Хватит ржать! – сказал я, - Давай знакомится, Лето! Звать меня Джон Фэт и я – единственный сын своих родителей!

Конь затанцевал, перебирая копытами.

- Похоже, девственник тебя до этого не целовал, да?! Ну да, кому хватит дурости… Убить меня ты не сможешь. А вот я тебя немножко подрезать – вполне…

На этих словах я достал из-под платья кинжал и немножко резанул трансформированную рептилию по шее. От боли и запаха собственной крови конь дернулся.

- Сейчас я возьму у тебя кошель золотых, чуть-чуть, чтобы хватило мне на жилье и поступление в семинариум, и мы с тобой поскачем в Пьен. Знаешь Пьен?! Есть там одна типография. Так вот, если через неделю, или через три месяца, или через год… я узнаю, что с моими Зопанами что-то случилось, я растиражирую историю о твоих трансформациях в таких объемах, что ты потом устанешь превращаться во что попало, ящерица! Я доходчиво объясняю?!

Жеребец кивнул головой и встал смирно.


***

Когда директор в третий раз перевернул часы, я взял в руку перо, подтянул к себе пергамент и аккуратно вывел: «Сочинение. Как я провел Лето».

12. День рождения









– Михаил Юрьевич?
– Да.
– Как Лермонтов?
– Как Лермонтов.
Совсем молодой медик, лет двадцать. Ну это для меня совсем молодой. Приветливо улыбаюсь. Ничего, говорю я себе, шестьдесят четыре года одиннадцать месяцев тридцать дней и двадцать часов терпел это «лестное» сравнение, еще пару часиков потерплю.
Посторонился, пропуская бригаду. За юношей семенит девчонка лет семнадцати – только мед окончила и сейчас на практике – глаза блестят, а руки чешутся спасать жизни. А её сюда, где спасать некого. Парень в бронежилете мнется в коридоре, нервно теребя автомат. Тоже молодой совсем. Лет пятнадцать – срочника послали. Видимо, постарше внизу остался. Ловит мой взгляд. Интерес, смешанный со стыдом. Ничего, малыш, ты не виноват. Тебя даже еще не было, когда все началось.


***
Помню, было страшно, но интересно. Не в кино про конец света, не в книге про зомби, а вот прямо тут, под окнами, стоит белая «Газель» с красными крестами.
Выводят. В окнах соседних домах лица меж раздернутых штор. Зрители встревожены, но не более – сам идет, значит, легкая форма. Мысленно примеряю на себя костюм санитаров: респиратор, щиток, белоснежный костюмов из глянцевой непроницаемой ткани. И это всё – в плюс тридцать. Надеюсь, в новой, на вид, машине, есть кондиционер. Уезжают, за ними снимаются и патрульные, выключая «люстру».
Три часа дня – новости. Замечали, что как происходит что-то, по-настоящему серьёзное, все начинают смотреть новости? Часы на весь экран и секундная стрелка, доползающая последние секунды. Здравствуйте, товарищи. А почему? Потому, что создает иллюзию, что ты в курсе всего происходящего. А когда всё знаешь – даже и не страшно. Вон, при Испанке, и побольше умерло, особенно в процентах от общего населения. А тут какая-то распираторка. Посмотрели, головой на цифры покачали и дальше живём.


***
Юноша прошел мимо меня, сразу к дочке – а и правильно, меня почти нет. Протянул ей планшет. Тщательно проверяйте, расписывайтесь. Жена мне стул уже суёт – колени, будь они неладны – сажусь прямо у дверей. Девочка пока давление меряет, сатурацию, экспресс-анализ крови в переносной лаборатории. Бессмысленное занятие, но положено. Мучительно хочется спросить, нужно ли мочу и кал сдавать, но девочку жалко. Поэтому, давлю в себе это дурацкое желание выместить обиду на первой попавшейся из тех, кто остаётся жить. Девочка действует старательно, но видно, что не опытная. Всё время поглядывает на старшего товарища. Или не товарища? Ждет одобрения или любуется? Пускай второе – красивая пара будет. Люба? Хорошее имя. Сколько? А, шестнадцать. Ух ты, не угадал.
Как же они все взросло выглядят, эти нынешние дети, двадцать пять лет назад лишенные детства.


***
Подкрался очередной Новый год. Мы с Катей привились на работе – с этим строго, а Лену – в школе. Вроде через пару лет, будет по желанию, но пока – обязательно. Ну и хорошо – зато вирус теперь переносится легче гриппа. Смертность около нулевая.
Сидели с женой, строгали Оливье и вспоминали то время. Вроде всего пять лет прошло, а в воспоминаниях – все выцветшее.
Включили телек – в полдень начнется трансляция минуты молчания по всем жертвам и уже традиционный флешмоб.
Тикающий метроном – площади и проспекты городов меняются на экране. Везде: замершие в гробовой тишине тысячи людей, стоящие в шахматном порядке в метре от друг друга. Так. Так. Так.
Всё. Минута прошла. Сорванные маски разом взлетают в воздух, все обнимаются со всеми и целуются, символизируя полную победу Человечества над изоляцией и Вирусом, победу над страхом. Хоть нас, напрямую, тогда не коснулось, но мы прониклись – мощно.


Пол часа. Лена с мамой уже в новых платьях. Уже бумажки заготовили и спички. Под бой курантов, слова Президента и хлопки, не дотерпевших до двенадцати, фейерверков за окном: в России начался первый день нового года. Также, как когда-то он начался в четырнадцатом, семнадцатом, сорок первом, девяносто первом, две тысячи двадцатом – с ожидания, что новой год принесет только счастье и радость.
Проснулись утром, ближе к десяти. Еще в счастливом неведенье. Включили телевизор. А там по всем каналам. Потом были бесконечные попытки дозвонится до родителей. Бесполезные бесконечные попытки.


***
Дочка опять нашла меня глазами, выглянув из-за плеча юноши. Улыбаюсь ей – все хорошо. Мы давно готовы. Прощальный ужин съеден, все слезы выплаканы, успокоительные съедены. Внучка пока еще ничего, слава богу, не понимает – показать заранее сюрприз на день рожденья любимому дедушке отказалась наотрез. Лена рыдала, уткнувшись ей в волосы, а Соня убеждала ее не вести себя, как маленькая, и потерпеть до дня рождения, где мама обязательно всё увидит вместе с дедой.
Это было позавчера. Сегодня глаза у всех сухие. Я запретил плакать – надоели. Им через три года опять…
Хорошо, что я старше жены. Я б не выдержал. А она ничего, держится, дрожит вся, правда. Моя… Стоит рядом, в руку вцепилась, второй за плечо обнимает, будто так сможет не пустить меня. Трусь щекой о её теплую руку. Ты замуж то снова не выходи, говорю. Она убегает в туалет и закрывается там. Какое же я, всё-таки, трепло. Ухожу к ней – каждая минута вместе, теперь, как алмаз.


***
Оказалось, мы недооценили врага. Вирус не был побежден – как и было задумано злым Гением, лишь притворился мертвым и не опасным, чтобы в назначенный час, нанести страшный удар.
Старуха махнула косой в два часа ночи по московскому, когда большинство людей, кому уже на тот момент исполнилось шестьдесят пять, уснули, чтобы уже больше никогда не проснуться. Не было исключений – президенты, миллиардеры, ученые, генералы, певцы, ученые, дачники, бомжи.
Но это было не всё. Десяткам людей, исполнялось шестьдесят пять каждую минуту, и десятки – падали безвольными куклами, будто выдернутые из розетки. Никаких «золотых» семи минут – все органы выключались одновременно.


У нас район был новый – стариков было немного. А вот в старых районах, как говорили, все дома пропахли характерным сладковатым запахом разложения. Слишком много умерло людей разом – городские службы физически не могли справится. Вновь отчаянные призывы к добровольцам по всем каналам. Я, конечно, как и все нормальные мужики, откликнулся.
Как обычно, пришла на помощь армия. Регулярные войска на улицах, вместо полиции. На важных перекрестках – бронетранспортеры. Кормили из военных полевых кухонь. Даже бесконечные черные мешки мы грузили в военные «Уралы». Куда они вывозили тела – знать не хотелось.
Потом, хоть и еле стоял на ногах от усталости, час провел в душе, скребя себя мочалкой до крови. Но этот запах так никуда и не пропал.
Через два дня привык.
Примета того времени – стоящие нараспашку разграбленные квартиры и орды бездомных кошек и собак.
Непонимание и паника первых дней, хаос во власти, на биржах, беспорядки на улицах, лихорадочные попытки сделать хоть что-то, обвал экономики и всплеск преступности. Как в девяностые, стало опасно выходить на улицу после восьми вечера, а с десяти – комендантский час. В двадцать один, как ритуал – смотрели новости, где рассказывали, что за границей - ещё хуже.
Четвертого января по всем каналам транслировали выступление исполняющего обязанности президента: молодого для такого поста, пятидесятилетнего мужчины с запавшими красными глазами. Говорил общими фразами, убеждал успокоиться, что причин для паники нет, заявил: достоверно выяснено, что умирают «внезапной смертью» только люди, достигающие возраста в шестьдесят пять лет, что остальным опасаться нечего, и что все силы и возможности государств брошены на поиск причин и лекарства. В последнее верилось – «золотой миллион», вернее, то, что от него осталось, всегда любил и хотел жить.


***
Люба, ну как там моя кровь? Сахара много и лейкоцитов? А то ж! Я ж сколько давеча пломбира слопал. Катюш, глянь, есть белые налеты? Есть? Ничего, вылечат, если выживу.


***
Получили документы на родителей только через три месяца. Все, кто должен был умереть – умерли, все, кто вскоре должен был – обреченно готовились.
Порядок навели к началу февраля. Люди начали возвращаться к обычной жизни. Вновь заработали магазины, рестораны, общественный транспорт, на улицы вернулись пробки – жизнь для большинства людей на планете продолжилась.
На экраны вернулись обычные события: очередной конфликт на Ближнем Востоке, очередная гражданская война в Африке за передел сфер влияния после смерти бессменных лидеров, Пакистан и Индия, в очередной раз, потрясали ядерными дубинами. И никто им не мешал – те, кто раньше властвовал миром, дергая за ниточки, сейчас были слишком заняты – им нужно было остаться жить.
Главным направлением исследований были «бессмертные» – те семь с копейками процентов, которые наперекор всему, не спешили умирать даже после наступления заветной даты.
Были среди них и те, кто просто не знали настоящей даты появления на свет, и, в только Ему одному известную дату, умирали. Но были и настоящие.
Сперва, за ними охотились только спецслужбы. Но, когда слух, что выжить помогает переливание крови от «бессмертного» или поедание их плоти, растекся по планете, стали охотится все. Доказательств не было, но все страждущие ухватились за этот призрачный шанс.
Международным сообществом была единогласно принята резолюция, осуждающая каннибализм, торговлю и эксперименты над людьми, с введением за эти преступления смертной казни. В новостях всегда находилось место сюжету, как военные силы той или иной страны, громили концентрационные лагеря, вызволяя десятки измученных, еле живых стариков, уничтожали банды и целые армии, рыскавших по деревням и городам, где еще оставались неучтенные «бессмертные», уничтожали кровавые секты и культы, предотвращали грандиозные теракты и ритуальные массовые самоубийства.


***
Любаш, куда меня хоть? В «десятку»? Был там, да, хорошая больница. А тело для захоронения когда можно будет забрать? Ну что «папа»? Ты ж не догадаешься спросить! Опять потом полдня до них дозваниваться.


***
– Палыча забирают, – вбежал к нам в кабинет запыхавшийся Семенов. Мы метнулись в цех.
– Куда? – задал риторический вопрос Валера.
Известно куда – в Бункер. Когда Палыч, которого проводили на прошлой неделе всем коллективом, приперся утром на работу, мы офигели.
– Пока с движком не закончу – не помру, – бурчал старый механик.


Не успели – черный микроавтобус, в сопровождении двух полицейских машин, уже выруливал из ворот завода.
Сколько его жена не оббивала порогов всех возможных инстанций, ответ был всегда один: ваш муж жив, с ним все хорошо, вы можете написать ему письмо или записать видеообращение – мы передадим, но ответить он вам не имеет права, при первой возможности, мы вернем его в семью.
Пенсию за него перечисляли на её счет исправно. Но все понимали, что он уже не вернется.


Каждый выявленный «бессмертный» объявлялся собственностью Нации, и ответственность за его жизнь и здоровье брало на себя Государство. Для его же безопасности, гражданин изымался из общества в специально отведенное место. Каждый был обязан сообщить куда нужно о известных ему «бессмертных» – каждый давал подписку. Укрывательство, а также подделка документов о смерти, стали уголовно наказуемыми преступлениями. Но стариков все равно прятали, похищали, продавали, что естественно, не устраивало власть.


***
Чип то когда снимете? С надеждой смотрю на юношу, по уже укоренившейся привычке скребя затылок. Не снимается? Жаль… За десять лет так к нему и не привык – чешется, особенно в дождь. Не может чесаться? А как же психосоматика! У меня он сначала током бился, пока я не прочитал, что у большинства, именно чешется.


***
Вроде, вот только школу окончил, а уже бац, и пенсия. Десять лет дают пожить в свое удовольствие. Пенсия достойная будет – девушка, которая меня оформляла, показала сумму, да скоплено кое–что. Выдерну Катюху с её любимых грядок, и рванем по миру, как мечтали, пока внуки еще в проекте.
Сижу, жду пока вызовут – чип ставить. Послушаешь их – одни плюсы. Тут тебе и контроль здоровья с передачей данных в твой профиль, и автоматический вызов медиков, если что, и все счета привязаны, и экстренные вызовы все есть, и оплата бесконтактная, и паспорт больше не нужен. Но я ж понимаю, зачем они его ставят – чтобы я никуда от них не делся. Теперь они будут всегда знать, где я и не пытаюсь ли сбежать. А зачем мне бежать? Здесь вся моя жизнь. Да и не особенный я. Всю жизнь был одним из, таким и помру, надеюсь через пару часов.

***

Любаш, есть чего вкусного от сердца? А то не доедет дедушка – опять прихватило. Лена, ты то хоть не лезь со своим валидолом – сейчас мне тётя доктор даст современную таблетку, меня попустит, да поедем потихоньку – вам спать пора. Ну что ты опять ревёшь – Соню разбудишь.


***
Отпраздновали Сонькин третий день Зачатия. Придумали какую-то дурость с гипотетической датой за девять месяцев от Дня Рождения, который сейчас Днем Смерти называют.
Многое изменилось за прошедшие двадцать четыре года. Самое главное – значительное ускорение темпа жизни. Тем более, предпосылки к этому были давно. Дети ещё тогда, в двадцатых, были на порядок развитие детей из девяностых. Они с детства купались в таких объемах информации, которые нам и не снились. Сонька вон, в три года, умеет читать и писать, вернее, печатать. Учит китайский. Ладно хоть гулять любит. Уже можно в школу в следующем году – возьмут. Но мы решили в пять отдавать – хоть еще годик побудет ребёнком.
Я поражаюсь, видя нынешних десятилеток – я так лет в пятнадцать выглядел. Тело будто чувствует внутри бомбу, с большим красным табло ведущим обратный отсчет, и подстраивается. Узнал, что у девочек месячные уже в восемь лет начинаются. Бедные дети… У них совсем нет детства.


Мне, тем временем, остался год. Отправили к психологу. Я? Самоубийство? Когда столько дел? Нет. Мне еще внучке столько всего нужно рассказать.
Ну это я такой, а сколько людей ежегодно... Тут даже чип не поможет – надежду теряют.
Зато элита хорошо устроилась – за последние годы столько этих криогенных центров понастроили. Вроде, уже около трёх миллионов по всему миру заморожено. Стоит диких денег – простым смертным туда не попасть. Говорят, что все живы – даже кому уже за восемьдесят биологических лет «во льду» исполнилось. Говорят. Но как проверить, если каждый центр охраняет небольшая армия и вся информация – исключительно от маркетологов.
Слушал доклад международной комиссии – вирус, всё-таки, признали искусственным, но создал его один человек, мол, даже есть конкретное имя и его ищут. Но я в это не верю.
Мне кажется, что это всё – предупреждение от Матери Природы. Она, как сосед снизу, терпеливо сносящий шум и гам сверху. Когда терпение кончалось, она «стучала по батарее», насылая потопы и эпидемии, заставляя людей ненадолго угомониться. В этот раз «соседи сверху» слишком расшумелись и на намёки, в виде землетрясений и наводнений с пожарами, уже не реагировали. Тогда она поднялась и постучала в дверь. А если – решить зайти?
Кроме того, только тот, кто «включил» когда-то Человека, знает, как и когда его выключить. Как вы его назовете: Бог, Гея или Вселенский разум – дело вкуса.


***
Меня оставили в покое на моем стуле у двери. Катя пригласила бригаду попить чаю с капустным пирогом – чувствовалось, еще немного, и ей тоже будет нужна вкусная таблетка от Любаши. Может, и к лучшему, что вот так, пока сам смогу до машины дойти, пока помню и узнаю всех своих, пока чувствую вкус мороженного, пока сам могу сходить в туалет.


Я один. Впервые, за неделю, когда вокруг меня начали водить хороводы провожающие. Я себя сейчас чувствовал, будто меня провожают на поезд. Разве, что чемоданов не было. Я оглядывал знакомые до боли стены, вешалки с одеждой, обои, двери. Все это было залито пронзительно ярким светом.
Почему, будучи включенными ночью, светильники источают такой ядовитый жёлтый свет? Одна лампочка не горит – прогорел патрон. Я даже новый купил, но не успел заменить.
Не успел. Я столько всего не успел. Перед глазами пронеслись сотни обещаний, планов, намерений. Всё, что скопилось за долгую жизнь. Жизнь, состоявшую из сделанных и несделанных дел.
Может, успею поменять? Нет, это нужно будет выключать свет, с фонариком возиться, лестницей громыхать. Потом, днём сделаю.
И тут я резко осознал: не будет «потом», не будет дня. Ничего я больше не сделаю. Я родился в два часа пятнадцать минут ночи. И умру в два часа пятнадцать минут.
Нет. Так не лучше. Мне бы еще день хоть: все бы дела переделал, всем бы позвонил и с Соней в зоопарк…
Я заплакал. Слеза сбежала по колючей щетине – еще и побриться забыл.


Из детской вышла заспанная Соня в пижаме, теплая и помятая. За ней по полу волочилась подаренная мной плюшевая собака.
– Деда, почему ты плачешь?
Я не придумал, что ответить, и просто взял её на руки.
– Спи, солнышко, поздно – малышкам нужно спать, – целую любимый носик, а она обхватывает мне шею теплыми ручонками.
– Я взрослая.
Скрываемся в темной комнате от ядовитого жёлтого монстра с несмененным патроном.


В детской тепло, душно и пахнет неповторимой смесью запахов – наверное, именно так пахнет детство.
Я качал внучку на руках, как качал всю её, еще совсем короткую, жизнь, как качал, тысячу лет назад, её маму. Меня накрыло светлой грустью – самое главное в жизни любого человека я все-таки успел. Смотрю на любимое пухлое личико. На душе стало пронзительно свежо и легко. Слезы снова набухли в уголках глаз и покатились по щекам, смывая боль.
– Деда, а я тебе подарок приготовила, но я тебе его утром подарю, в День Рождения, – Соня широко зевнула, доверительно прижимаясь к моей груди и проваливаясь в сон, – заранее нельзя – мама сказала – примета плохая.
Уснула. Я еще походил с ней по комнате, пока она ровно и безмятежно не засопела, уютно похрапывая.
Аккуратно, чтобы не потревожить, положил её в кроватку и укрыл одеяльцем, подоткнув его, чтобы не пролез бабайка. Пристроил рядом собаку. Не удержавшись, поцеловал, всё-таки капнув мокрой слезой. Заворочалась, но я положил сверху ладони и замер. Она успокоилась и крепко заснула до утра.


Потом я тихо ушел.

13. Приют для неудачников.







Пролог.

- Хочу обратить Ваше внимание на модель 1960 года выпуска: новейшее купе в кузове хардтоп, с V- образным двигателем. Это прорыв...
- Стоп, мистер, как Вас там?
- Маттео Джованни, сэр. Знаете, компания Бьюик...
Кевин жестом остановил рванувшего с «высокого старта» менеджера.
- Послушайте, Маттео. Думаю, «Роскошная Электра» в ваших восторгах не нуждается. Пневматическая подвеска, панорамное остекление, кондиционер, раздельные сидения. Она действительно «впивается в дорожное покрытие, как комар в бизона» или реклама врет? Так сколько это великолепие стоит? - Кевин измерил взглядом умолкшего на половине фразы собеседника. Менеджер «диллершипа», похожий на хорька в костюме, сиял дежурной улыбкой и позолоченной булавкой для галстука, старательно выдерживая классическую паузу.
У Кевина не было никакого желания поддерживать эту игру, и он целиком погрузился в свои мысли, машинально поглаживая кончиками пальцев сверкающий капот.
«Сколько ты получаешь в месяц? Двести? Двести двадцать? Каково это? Каждый день смотреть, как кто-то с показным безразличием садится в кожаную роскошь салона. Запускает двигатель и мчит, обгоняя свою тень. К белоснежным пляжам. Томным закатам. Обнимая свободной рукой знойную красотку. Бедный Маттео...»
Не подозревая о мысленном унижении, Джованни прервал слегка затянувшееся молчание и выпалил скороговоркой:
- Это самая дорогая модель! Четыре тысячи и четыреста долларов, сэр.
- Не важно, я её покупаю.

***

Мистер Эдвардс долго ждал этого дня. Точнее, надеялся, что судьба всё-таки подарит шанс. Жизнь - сплошная полоса неудач, разбавленная редкими вкраплениями везения. Вся его биография была короткой и скучной, как объявления местной газеты:
«Безнадёжно холост. Лысеющий брюнет со скверным характером, разменявший четвёртый десяток таких же скверных лет и зим. Выпускник «Пердью» с дипломом инженера. Мастер-сержант сапёрного батальона 77-й пехотной дивизии, принимавший участие в боях за Окинаву, ввиду нервного срыва получивший направление на лечение. Обладатель тесной квартиры на задворках Бронкса. Мастер по обслуживанию систем безопасности без какой-либо радости и перспектив».
Но Кевин мечтал и верил.
И этот момент наступил.
В один из февральских вечеров.
Промозглых и похожих на все предыдущие, как две капли из одной бутылки.
Кевин проводил его, сидя у стойки бара в компании дешевого бурбона и отвратительного настроения. Капризная Фортуна, принявшая весьма тривиальный облик Сьюзан Остин, хлопнула Кевина по плечу и присела рядом. Они познакомились в военном госпитале. Легкий больничный флирт перерос в скоропостижный роман, закончившийся торопливым сексом в процедурном кабинете и обоюдными обещаниями писать друг другу каждый день.
«Кобылка Сью», прозванная так выздоравливающими за большой рот и крупные белые зубы. А может за громкий смех, вызывающий приступы ностальгии у выходцев из Техаса. Медсестра Сьюзан, отчаянно мечтающая получить диплом врача. Всё свободное, никому не нужное время было отдано медицинским справочникам и учебникам по анатомии. Но, удача и успех пока настойчиво обходили девушку стороной. Патологическое одиночество. Тяжелые будни медсестры. Вечера, наполненные «ничем». И беспросветная реальность.
Предложение поработать сиделкой у пожилого состоятельного господина было даром небес. Мистер Исаак Гольдштейн обладал покладистым характером, болезнью Паркинсона и особняком, набитым дорогим антикварным барахлом. Сытая, спокойная жизнь и отсутствие у старика наследников натолкнули Сью на мысль: не пора ли этому ровеснику Линкольна переселиться в лучший мир? В голове родился план. Первая часть состояла из познаний Сьюзан в современной фармакологии. Во второй части возникла проблема – сейф. Большой и английский. Одним своим видом ставящий жирный крест на грандиозных планах. Память напряглась и выдала решение: Кевин Эдвардс, отличный специалист по данного рода вопросам.

***

Война подарила Кевину три сувенира: кольт 1911, противопехотную мину, и стойкую паранойю. Мина устроилась в багажнике «Электры», обеспечивая полную безопасность антиквариата, а пистолет, положенный в карман плаща, являлся гарантом спокойствия хозяина и его паранойи. Постояв у окна, он развернулся, окидывая прощальным взглядом утопающее в полумраке жилище. А ведь терять-то действительно нечего: крикливые соседи, невзрачные обои, впитавшие запах табака и миазмы «Большого яблока» и ни грана уюта. Привычные вещи в один миг стали чужими и ненужными. Все необходимое для беззаботной жизни поместилось в новый кейс: белье, несессер, отощавшая после покупки автомобиля пачка банкнот и небольшой, перетянутый кожаным шнурком бархатный мешочек.
Мешочек - взятое без спроса наследство из сейфа мистера Гольдштейна.
Мешочек, где лежит умопомрачительное будущее.
Только его, Кевина Эдвардса, будущее.
Улыбнувшись прошлому, Кевин подхватил кейс, ключи от машины и аккуратно закрыл за собой дверь.

***

Джон вёл старенький «Форд», чертыхаясь на выбоинах. Этой дорогой, ведущей к заброшенной шахте серебряного рудника, уже давно никто не пользовался. Недалеко от посёлка старателей, в глубине леса находилось озеро с небольшими летними домиками. Там когда-то любили останавливаться автотуристы. С открытием нового шоссе кемпинг быстро потерял популярность и стал «супермаркетом стройматериалов» бесплатного самообслуживания. Жизнь, отец и кризис 2008 года научили Джона быть рачительным хозяином.
Рядом с ним, в кабине пикапа, трясла всеми своими подбородками супруга Бетти. Они поженились в довольно юном возрасте. Пролетевшие годы превратили озорную девчонку в бабу весом под 180 фунтов с единственным талантом - устраивать скандалы, а Джона - в любителя самодельного пойла. Скромный бизнес по продаже дров помогал их семейному плоту кое-как держаться на плаву.
Поваленное дерево преградило дорогу.
- Дальше пойдём пешком, здесь меньше мили всего, если через лес.
- А доски ты как потащишь? - Толстые губы жены сложились в презрительной усмешке.
- Доски денег стоят, а бензина мы меньше сожжём.
Данный аргумент возымел действие, ибо жадность была их общей семейной чертой. Выбравшись из кабины пикапа, Джон достал из кузова сумку с инструментом и старый потертый рычажный карабин, без которого лучше здесь не ходить. Шанс встретить гризли в местном лесу намного больше, чем увидеть проезжающий автомобиль.
На подходе к заброшенному кемпингу Бэтти сильно ушибла ногу о выступающий из земли корень. Виновником всех бед, по сложившейся традиции, был назначен непутёвый муженёк. Немедленно устроенный скандал имел все шансы попасть в Книгу Рекордов Истерик, но опытный Джон решил возникшую проблему увесистой затрещиной. Бетти вломилась в ближайшие кусты обиженным карьерным самосвалом и исчезла из вида, а он полез в сумку за своей любимой фляжкой. Джон наслаждался одиночеством и содержимым заначки, пока громкий вопль жены не прервал тишину и сивушную идиллию. Сдёрнув висевший на плече карабин, он побежал на голос.
На небольшой поляне, сидя на траве рядом с грязным пластиковым кейсом, Бэтти, увлечённо ковыряла перочинным ножом замок своей находки. В ярде от нее, присыпанный опавшей листвой и хвойными иголками, стоял автомобиль с распахнутой пассажирской дверью. Кузов машины был изрядно поеден пятнами ржавчины, а колесные диски со спущенными покрышками наполовину вросли в землю. Судя по состоянию, машина находилась в этой глуши уже не первый год.
Окинув взглядом унылую картину, Джон пробормотал:
- Ставлю свой пикап против дырявого носка. Это «Бьюик Электра 225»
Отец Джона тратил деньги всего на две вещи: на добрую порцию виски и на авто-журналы, ставшие единственным развлечением для сына. Благодаря своему детскому увлечению Джон угадывал любую модель тех лет по одному только колёсному колпаку.
Обломав ноготь и кончик ножа о так и не поддавшийся замок, Бэтти затараторила:
- Джонни, я как увидела, что стекло в машине разбито, решила посмотреть. Открыла дверцу, а там два скелета. Один точно баба, волосы у неё длинные, ещё дыра в черепе. Лишняя. А второй - мужик. Рубашка и пряжка. Точно мужик. Только странный покойничек какой-то, скрюченный весь, а в лапе банка, измятая, будто корова жевала. Только от «колы» так не корежит, да? Кейс вот нашла, он у бабы в ногах стоял, давай его вскроем. Может топором попробовать? Ствол еще ржавый видела.
Торжествующий двухголосый вопль эхом отразился от вековых стволов, пролетел над тихой водной гладью и затерялся в высоких зелёных кронах лесной глуши. Словно под гипнозом, Джон стоял и смотрел на блеск бриллиантов, нелепо лежащих в толстых ладонях жены. От россыпи открывшихся перспектив было невозможно отвести взгляд.
Сердце билось на пределе, а мысли лихорадочно суетились.
И лишь одна, самая злая и дерзкая, полностью захватила сознание, настойчиво добиваясь действия и соблазняя прелестями будущего. Вид мерзкой жены, трусливо пятящейся и жадно сжимающей в кулаке богатство, послужил Джону триггером. Древний инстинкт взял верх, заставив тело сработать быстро и безупречно. Ствол старого «Марлина» огненным плевком отправил тяжёлую пулю в стремительный полёт, сыто рыгнув пороховыми газами. Вид крови вперемешку с серыми ошмётками, осевшими на зеленой листве, вызвал спазм в горле и рот наполнился тягучей слюной.
Тело сотрясала крупная дрожь, а непослушные пальцы пытались открутить крышку фляги.
Один. Всего один глоток и дышать станет легче.
И уйдет накатившая тошнота.
И желудок перестанет рваться на части, пытаясь выблевать вместе с желчью и расплескать по траве все произошедшее.
Второй глоток подарил облегчение и понимание дальнейших действий: сжечь!
Сжечь к чертовой матери Бэтти, «Бьюик» и старую жизнь.
Стараясь не смотреть в остекленевшие глаза жены, Джон приступил к выполнению задуманного. Салон «Электры» отказался принять столь крупное тело и багажник показался отличным выходом. До новой жизни оставалось лишь пара шагов, которые нужно пройти.
Крышка тяжело, с противным скрипом пошла вверх. Тонкий трос, спрятанный в багажном отсеке, медленно натянулся, выдергивая чеку.

«Новая жизнь» встретила Джона оглушительным взрывом.

14. Иероглиф До







Лестница великанов — так называли эти замшелые плиты, словно вколоченные гигантским кулаком в скальный отвес.
Артур спрыгнул с очередной ступени, пробежал по инерции несколько шагов и обернулся.
В просвете между плитами зеленели кроны растущих у подножия горы деревьев.
Ланс, дойдя до конца плиты, осторожно cпрыгнул вслед за своим проводником.
— Давай быстрее! Зассал что ли?
Артур с любопытством смотрел на спутника. Он ещё не определился, как относиться к новенькому.
Ланс молча прошёл к следующей ступени.

Артур сплюнул, разбежался и снова прыгнул. Нога скользнула по влажному мху, мальчишка смаху сел на задницу и еле успел затормозить на краю плиты. Ланс присел рядом, свесил вниз ноги.
Артур успел заметить ехидную усмешку, скользнувшую по узким губам.
— Между этими плитами зазор шире, чем твой тощий зад.
Артур почувствовал, как краска заливает лицо, и сжал кулаки.
— Ну, чем мой точно. Провалиться — раз плюнуть.

Ланс повернул к Артуру бледное лицо и широко улыбнулся. Зубы у него были на удивление ровными и белыми. А вот клоки рыжих волос торчали на голове, словно их кромсали ржавой пилой.

Артур нагнулся к краю плиты, нависающему над пропастью, оценил расстояние до деревьев и крыши старой пагоды, казавшейся на таком расстоянии игрушечной, и решил, что не будет бить новенького. Пока.
Наконец, двенадцать гигантских ступеней привели их из Монастыря на Горе к Глухой пещере.


Артур раздвинул свисающие над входом в пещеру лианы и предостерегающе шикнул на Ланса, потянувшегося к крупному фиолетовому цветку, свисающему с шипастой плети.
— Руки не тяни, откусит!
Ланс дёрнулся, и Артур довольно улыбнулся.
— Да ладно, врёшь! — Ланс недоверчиво пригляделся к кожистым листьям.
— Может, конечно, и не откусит, но чесаться будешь, как вшивая обезьяна.
Артур ухмыльнулся и скользнул внутрь пещеры. Ланс слегка замешкался, но последовал за ним.

Внутри было холодно, темно, тихо. Пахло водой и, почему-то, кошками.
Ланс сделал пару шагов и понял, что потерял спутника. Мальчик нерешительно остановился, вглядываясь в темноту. Спустя пару мгновений впереди раздался шорох, затеплился слабый огонек свечи и послышался шёпот Артура.
— Сюда иди, остолоп.
— Сам ты…, — Ланс облегчённо вздохнул и пошёл вслед за мерцающими отблесками.

Через пару поворотов мальчишки вышли в округлый и гладкий, как яйцо, грот. Артур поднял свечу вверх, и Ланс разглядел в тусклом свете топчан, заваленный ветхим тряпьём, и несколько пустых глиняных мисок на полу.

Неожиданно что-то мягкое коснулось его ноги. В сполохе свечи по стене метнулась огромная гибкая тень. Ланс подпрыгнул, закричал и приготовился бежать, но его остановил громкий смех Артура. Тот согнулся, держась за живот одной рукой, во второй тряслась свеча, раскидывая по стенам причудливые тени.
У его ног сидела тёмная кошка и невозмутимо смотрела на Ланса жёлтыми глазами. Вторая кошка скользнула хвостом по лодыжке Ланса и замурлыкала.
— Чего вылупился? Лей, давай, молоко в миски! Эту пещеру надо было не Глухой называть, а Кошачьей.
Артур, наконец, отсмеялся и выпрямился, держась за бок.
Ланс снял с шеи фляжку на грубой верёвке, вытащил зубами пробку, понюхал. Молоко.
Артур тем временем подошёл к топчану и откинул тряпки.


***


В чернильном облаке появились золотые просверки. Тут и там они начали сливаться в гибкие мерцающие шнуры, свивающиеся кольцами вокруг гигантских чёрных тел. Дух проник в одно из них и несколько мгновений наслаждался нервной дрожью танцующей каракатицы, пока она не вышвырнула непрошенного гостя прочь, даже не заметив вторжения.
Бестии закручивали вокруг себя водовороты, и чернильное облако развеивалось, обнажая бледно—розовую плоть присосок. Дух скользнул в самую гущу, в сердце танца, и теперь их огромные черные зрачки в золотом окружье, полные страсти, боли и разума, смотрели сквозь него.
В них было столько жизни, что Дух мог захватывать их тела лишь на мгновенья. И все же он ловил эти крошки, обрывки секунд, когда он мог чувствовать! Жажду желания, ток крови, силу, с которой сжимались щупальца. И медный привкус крови в солёной воде океана.
Двое слились в одно, и оно исторгло Духа из своих недр, отвергая само его существование.

Из толщи воды он поднялся на поверхность, под палящее полуденное солнце, которое не дарило ему зноя. Вгляделся в текучую амальгаму водной глади, теперь пустой и скрытной.
Он был разочарован. Чем больше жизни, ощущений, тем короче был миг его присутствия. Чужая смерть ему надоела, а своё тело он давно потерял.
Он бы завыл от злости, если бы мог выть. И если бы мог злиться.
Но вот тоска… тоска была его давним спутником.

Дух взмыл в прозрачное растворяющееся небо, навстречу космической бездне и холодному блеску пустых изведанных звёзд.
И на подлёте к Солнцу ему послышался глухой далёкий смех. Смех великанов в птичьих масках, от чьих рук тянулись тонкие красные нити ко всему сущему на этой единственной обитаемой планете. Он видел их отражения в воде, в отблесках огня, в зрачках каракатиц. Видел, но не мог найти.


***


Ланс налил кошкам молока, подошёл к Артуру и замер. Перед ними на топчане сидела мумия. Скелет, похожий на иероглиф До, обтянутый пергаментной кожей, в истлевающей одежде. Пряди седых волос, едва покрывая череп, свисали к высохшим приоткрытым губам. К оскалу удивительно ровных, белых зубов.

— Страшно? — шепотом спросил Артур.
— Ага.
Артур хихикнул и заговорил нормальным голосом.
— Не бойся. Это Иероглиф. Сидит тут с начала времён. Лет двадцать уже. Или тридцать. По преданиям, монахи, когда ходили к Оку, заряжать ак-кумы, нашли в Пустоши мальчишку, нашего ровесника, лет тринадцати. Дохлого. Притащили в монастырь, чтобы похоронить. А он возьми, да очнись. Но того, не в себе парень был. Немой или что-то вроде. Слова из него не вытащишь. Ну и оставили при монастыре. А куда его? Выдали лопату с метлой и в сад. Ну и молитвы, конечно! Утром, вечером, три раза ночью. Поиск бога, истины. Все дела!

Ланс незаметно поморщился.

— Молился он истово. Не в пример монахам. Потом в транс начал впадать, потом вообще… Истину глаголить! У Отца-настоятеля чётки угнали, титановые, подарок Кайзера, жуткий артефакт из Древних времён. Так он в трансе рассказал кто спёр и куда спрятал. Нашли! А потом вот… Отец-настоятель сказал, что он в нирвану ушёл. От сансары. Или наоборот. Спустили его в пещеру. Финиками кормят.

Артур достал из кармана финик, разломил его пополам, вынул косточку.

— Он, говорят, поначалу на трёх финиках и стакане молока в день жил.
Привычным жестом мальчишка оттянул у мумии нижнюю челюсть и заправил плод в открывшуюся между зубами щель.
— А теперь вот, один финик в месяц приношу. А молоко кошки выпивают. Чёрт их знает, откуда они здесь появились.
— А вода? — спросил Ланс.
— Да вода по стенам кругом. А он вот высох весь. А чёрт его знает! Он, может и дохлый уже совсем!
С тихим скрипом челюсть мумии встала на место.
— А может и нет…

Артур попятился спиной к выходу и прошептал.
— Пошли отсюда.
— Подожди, — Ланс неожиданно сделал шаг к мумии и достал что-то из кармана, — а тебе никогда не приходило в голову…
Артур прищурился, разглядывая то, что Ланс держал в руках, и охнул.
— Дыхание дьявола? Эй, ты чего!?

Ланс протянул слегка дрожащую руку, оттянул вниз костлявую челюсть, вложил в открывшийся рот крохотный сморщенный стручок и отступил к Артуру.
— Ну и злые у тебя шутки, сэр Ланселот!
Артур стоял, не зная на что решиться. Челюсть с лёгким стуком захлопнулась.
— Ну, теперь точно помрёт.
Ланс странно посмотрел на Артура и пошёл к выходу из пещеры.

Когда в глухой темноте грота исчезли последние отблески пламени, на колени Иероглифа запрыгнула кошка и замурлыкала.


***


Дух сидел на гранитном валуне и смотрел, как племя собирает большой костёр. Охота весной была скудная, оленей поразил мор, а море давно не выбрасывало на берег гор жира и мяса.

Наконец, к костру вышел шаман. В воздухе запели металлические пластинки, на тонких шнурах свисающие вдоль его кожаного одеяния. Меховые шкуры тонкой выделки, нашитые на спине и груди, при движении расходились, обнажая охряной магический орнамент. На голове его красовались орлиные перья, а лицо покрывала маска с длинным птичьим клювом.
Шаман кинул в костёр факел — огонь быстро занялся по сушняку — поднял высоко вверх обтянутый кожей бубен и ударил колотушкой. Раз. Другой. Третий. Послышался звон бубенцов, началось камлание.

Вихрем носился шаман у отгорающего искрами в ночное небо костра.
Тёмные фигуры мужчин племени неподвижно стояли за кругом света. Руки шамана так быстро мелькали среди разлетающихся шкур, что казалось, их уже три, четыре, восемь. Шаман зачерпывал огонь из костра, чертил им знаки в густеющей темноте и низко, горлом, пел непонятную песню.


И вот уже мир вертится вокруг шамана и его костра. Кружатся люди племени, яранги, собаки с высунутыми языками, кружатся в непрерывном круге сансары. А шаман стоит в центре, как столп, подпирающий падающее небо.
И смотрит на Духа. Не сквозь него.

— Помоги мне, Шаман. Помоги найти своё тело. В оплату я покажу тебе добычу. За сопкой, над которой просыпается солнце, по тропе с рассеченным молнией кедром, в дне пути к морю от старого стойбища, гуляет стадо чистых, здоровых оленей.

Молчит Шаман. Держит огонь в четырёх руках, пятой держит бубен, шестой колотушку, а две руки обращены к Духу, ладонями вверх.


— Помоги мне, Шаман! Помоги вернуть свою память. Я заплачу. Семь ночей иди на самую яркую звезду и найдешь чужое племя, где сможешь взять себе новых жён, чтобы родились в твоих ярангах здоровые дети.

Молчит Шаман. Прирос к его лицу птичий клюв. Смеётся Шаман. Не видно над ним тонкой красной нити.

— Помоги мне, Шаман! Я так устал скитаться. Я пойду тем путём, что ты мне укажешь.

Закрутился Шаман, расцвели красными цветами таинственные иероглифы. Окутало Духа священное пламя костра и понесло на жгучей, красной нити сквозь глубокую пустую тьму.
И плыла ему вслед песня шамана, глухая и вибрирующая, как кошачье мурлыканье.


***


Ланс сидел в двух шагах от обрыва и смотрел, как светится в сумерках на горизонте Око, в непрестанных росчерках бьющих в него молний.
— Мы вечернюю молитву пропустили, — сухо заметил стоящий позади Артур.
— Скажем, что здесь помолились. Истину искали. Вместе с Иероглифом.
Артур скептически хмыкнул.
— Ты когда-нибудь ходил к Оку? — спросил его Ланс.
— Нет. Монахи берут с собой старших послушников, когда ходят заряжать ак-кумы. А мне до старшего еще года два молиться.
— Давно ты здесь?

Артур подошёл к Лансу, сел рядом. Ковырнул ногой небольшой камень, пнул его в пропасть. Прислушался.

— Три года. Отец сослал. Сказал, надо расширять влияние семьи в духовном направлении. Он у Кайзера в министрах. Мечтает, что я стану следующим Отцом-настоятелем, когда вырасту. А ты?
— А я сам пришёл. Из Пустоши.
Артур ждал продолжения, но Ланс молчал.
— Но в Пустоши ведь не живёт никто!?
Ланс молча пожал плечами, легко встал и протянул Артуру руку.
— Пошли, нам еще наверх карабкаться. Ужин пропустили, но, может, выпросим на кухне плошку риса.


***


Нить Шамана притянула Дух к замку на краю Пустоши.
Он смотрел на полыхающее в сумерках Око, и память возвращалась.
Он вспомнил, как стоял здесь, на широком балконе, и отец рассказывал про страшное Око, разрушившее Древний мир. Как отец учил её играть на ситаре и фехтовать.
Её!? Она вспомнила…


На площадку вышел высокий мужчина в воронёном доспехе. По меркам этого времени он был уже стар. Полвека позади. Но ещё силён.
Он облокотился на балюстраду и принялся наблюдать за въезжающими в город подводами с добычей из очередного завоёванного им города.
Он уже строил план следующей битвы. План объединения всех земель под его властью, под властью Кайзера.
Вслед за рыцарем на балкон вышла молодая женщина. В блеске молний её волосы отливали серебром. Черная атласная юбка струилась по бёдрам, а фиолетовый корсет стягивал тонкую талию, подчеркивая тяжёлую грудь. Год назад Кайзер взял её в жёны, и она уже родила ему здорового сына.
— Мой лорд! — женщина присела в глубоком реверансе.
Полукружия грудей, молочно-белые, с синеватыми прожилками в обрамлении лиловых кружев.
— Позвольте, я помогу вам снять латы.
Она забрала шлем в виде орлиной головы, украшенный перьями, ловко отстегнула наручи. Щелкнула замками кирасы.
Знатная дева, дочь короля и рыцаря.

Кайзеру стало легче дышать. По балкону пронесся невесть откуда взявшийся ветер, взметнул цветные перья на шлеме.
Женщина стояла так близко, что он чувствовал запах молока, которым она кормила сына.
Она осторожно положила на пол тяжёлый двуручный меч. Сняла с его пояса длинный тонкий кинжал.
Ветер выбил прядь из её прически. В блеске молний подведенные фиолетом глаза горели как два изумрудных кабошона.
С тихим звоном упала к ногам кольчуга. Прохладная узкая ладонь скользнула под стёганую куртку.
«Анна!» — он вспомнил, наконец, её имя.
«Анна, дочь Людвига, усечённого им в честном бою. Хорошая добыча!»


Он взял женщину за подбородок, притянул к себе пухлые, терпкие от помады губы.
И охнул, почувствовав, как остриё кинжала проходит между рёбер.
Увидел её растерянные и одновременно торжествующие глаза, и вдруг услышал в своей голове чужой голос.
— Вспомнил Анну? Вспомни и Ольгу! Дочь Олега! Своего первого врага и первую невесту. Свой первый завоёванный замок.
Анна закричала. Кайзер одним ударом отбросил её от себя, схватился за рукоять кинжала и, ведомый чужим разумом, нажал сильнее, до конца вгоняя мёртвую сталь в ещё бьющееся сердце.

В памяти воскресли картины далёкого прошлого — горящие дома, трупы, седой мужчина, мастерски наносящий удары мечом и сражённый ударом этого самого кинжала.
Отражение рыжеволосой девочки с голубыми глазами в зеркале тронного зала. Где он взял её, свою законную добычу. Единственную, кому удалось сбежать.
Он преследовал её по Пустоши до самого Ока. Пока шквал молний не заступил ему дорогу.

На крик начала сбегаться прислуга, охрана.
— Он сам! Сам! — рыдала Анна.
Кайзер отлетал в объятиях призрачного пламени, под смех птичьих масок.
А Душу влекло к Оку.


***


—Ланс, ты спишь?
Артур крутился на жёстком соломенном матрасе, вспоминая Дыхание дьявола и сухой щелчок закрывшейся челюсти.
Наконец, он не выдержал, прокрался к Лансу и тронул его за плечо.
— Ланс?

Друг не шевелился. Артур прислушался — в хижине, где они спали, стояла гробовая тишина. Казалось, что Ланс не дышит. Артур дотронулся до его шеи, она была холодная. Он не смог прощупать сонную артерию и в панике принялся развязывать пояс на куртке Ланса. Откинув полы рубахи, он приложился ухом к груди мальчика и отпрянул, зажав рот.
Посидев так несколько минут, он осторожно протянул руку и ощупал не по-мальчишески выпуклую ледяную грудь.


***


Душа висел на Оком. Теперь она видела и помнила всё. В глубине времени и пространства. Видела девочку, упавшую здесь тридцать лет назад, видела пустое тело Иероглифа в Глухой пещере. Видела монахов с ак-кумами, бредущих по Пустоши. Видела червоточину, проходившую под Оком, казалось, до самой глубины земли.
Она хотел жить! Хотела прожить свою жизнь со всеми её бедами и тревогами, с её мимолётным счастьем и странными желаниями. Она не хотела более ни бога, ни истины. Она свершила своё правосудие и теперь хотела просто жить. Но тело, оставленное в Пещере, более не было ни живым, ни мёртвым. Оно не могло ни принять его, ни отпустить. Отсюда она видела один путь. Второй шанс. Дар Шамана? Или шутка богов? И она ринулась вниз, вместе с падающими молниями, сквозь червоточину, замыкая прошлое и настоящее в один миг.
Тело девочки вздрогнуло. Она очнулась и поползла прочь от Ока, а молнии богов били мимо. Боги смеялись и дергали за красные нити.


***


Тело в пещере, напоминающее иероглиф До, вдруг пришло в движение. Открылись глаза в пустой темноте. Душа посетила его в последний раз. Кишки горели, обожженные Дыханием дьявола. Тело начали сотрясать конвульсии.

— Я пришла попрощаться, путница. У нас есть второй шанс. Начать всё сначала. Но чтобы жила одна, должна умереть другая. Ты должна отпустить меня. Я обещаю прожить жизнь так, чтобы ни о чем не жалеть. Я буду жить и любить, я буду учиться, буду творить, у меня будут дети. Богам нет до нас дела, мы для них лишь игрушки. И нет жизни, кроме этой.

Судорога прошла по ногам Иероглифа, свела на груди руки. И её Душа отлетела. Оставляя тело на отпевание кошкам.


***


Ланс глубоко вздохнул и резко сел, запахивая на груди рубаху. Задремавший было Артур вздрогнул и подполз к другу.

— Ланс, я думал, ты умер! Но ты… ты… — он ткнул пальцем в грудь Ланса.
Тот недоумённо перевёл взгляд с пальца Артура на свою грудь.
— Ты девочка? Ты же девочка!?
Она на мгновение поколебалась.
— Да... Меня зовут Ольга.
— Но как? Как!? Женщинам, — Артур запнулся, — девочкам же нельзя в монастырь!
— Ну, они же не лезут сразу ощупывать послушников. Да и потом… на многое закрывают глаза, не желая признавать свои промахи.

Ланс, вернее, Ольга, криво улыбнулась.
— Не выдавай меня, ладно? Я сейчас уйду.
— Но куда?
— Еще не знаю, подальше отсюда. Я хорошо пою. И отец научил меня драться. Выживу как-нибудь. Пойду искать свою дорогу. Свой До. Свою жизнь. Хватит с меня этого монастыря! Тридцать лет — слишком долгий срок для поиска истины.
— Ты же только вчера пришла?
— Это длинная история.
Ольга тряхнула рыжими обкромсанными вихрами.
— Просто у меня появился второй шанс.
— А можно мне с тобой?
— Куда? — она удивлённо посмотрела на Артура.
— Не знаю. Но мне осточертели эти молитвы! И не хочу я быть Отцом-настоятелем! Я тоже хочу найти свой путь. Заодно расскажешь мне свою историю.

Ольга сомневалась.
— Слушай, а как твое настоящее имя? Которое было до посвящения?
— Олег.
— Да ладно!?
Она неожиданно расхохоталась.
— Да чёртовы боги просто смеются над нами! Что ж, Олег, я тебе не отец и не настоятель. Я не могу ни указать тебе путь, ни запретить на него вступить. Хочешь идти? Идём!

Она встала и распахнула дверь, ветер бросил ей под ноги обрывки соломы, солнце вставало над горой и бросало тонкие лучи сквозь кружевные кроны деревьев, словно кистью намечая на тропе перед ними иероглиф До.

15. Загадка проникновения






Одноэтажные сельские домики этой местности планеты Точи были какими-то излишне вычурными и аккуратными для такого уединённого села. Все маленькие, чистые, со множеством ненужных деталей. Стены фасадов отделаны, кажется, известью и морилкой, окна украшены аккуратными ставнями, крыши из глиняной черепицы. Даже как-то жалко по такому стрелять. Но местные первые начали.

- Лось, ежовый хвост, берите на отсечку ниже! – сержант Жирик, командующий отделением, закинул автомат за спину и отполз обратно в кусты. Лось с Приматом сгорбились над своими АГС-17 и стали переставлять дальность.

Щелчок! Ещё один. От деревьев позади нашей огневой позиции отскакивали короткие стрелы. Почти пристрелялись, гады, а отходить совсем некуда. Разве что прямо на грунтовке по соседству окапываться у всех на виду. Но магией особенно даровитые «аборигены» и туда добивают, так что светиться лишний раз опасно.
Я сделал по движению в окнах несколько одиночных из АКСУ и покосился на Лося. Тот закончил возиться с прицелом, сел на задницу и упёрся ногами в станок автоматического гранатомёта. Примат в двух метрах слева уже ждал команды. Вскоре на два голоса загремели тяжёлые выстрелы. АГС подпрыгивали и плевались гильзами. Стены одного из амбаров и соседние домики оделись древесной пылью и постепенно стали напоминать пемзу. Наконец, рядом, у полуразрушенного забора замелькали одетые как придётся людские фигуры – местное ополчение пустилось наутёк. Наше отделение дружно загрохотало им вслед из всего, чего было, комментируя успехи радостным матерком.

Одетая в тёмное седовласая фигура вынырнула из подлеска в какой-то сотне метров от позиции АГС. Никто из соседей по артобработке врага не заметил. Я лишь мельком успел разглядеть, как седовласый отшвыривает кого-то в кусты и бьёт ладонями оземь.
Луговая трава под станками АГСов разом завяла и поплыла жидкой трясиной. Всё живое и неживое в радиусе семи метров съёживалось и одевалось серой дымной пеленой.

- Атас! – крикнул Примат ошалело, вскочил на ноги и с истошным воплем ухнул под землю. Лось, не вставая, ушёл перекатами в сторону. Его новая полевая форма немедленно пошла бурыми разводами и расползалась теперь как глисты из кишечника алкоголика. Те, кого не накрыло, отпрыгивая в стороны, палили по магу длинными очередями. Он же, мотаясь из стороны в сторону будто трусы на бельевой верёвке, продолжала как-то стоять.
- Мятый, дай по нему ВОГом! – крикнул мне Жирик сквозь автоматный грохот.
- Товарищ сержант, кажется, там в кустах ещё обычный гражданский, - ответил я, болезненно оглядываясь на то место, где только что не стало Примата.
- Я сказал ВОГом, питон членистоногий! – заорал Жирик в ответ. Я судорожно нашарил в подсумке наступательную гранату для подствольного ГП-25, выставил обе риски на единицу и уверенно нажал на спуск. Готов.
- Отделение, командую отход! – снова прорычал сержант, и вся наша уцелевшая семёрка потянулась хмуро назад. Лось шипел и матерился, сдирая испорченную одежду. Жирик проверял вновь превращавшееся в землю маленькое кислотное болото. Примата уже не достать, оба АГС тоже отправились на склад в Валгаллу. Беда. Повесив АКСУ на плечо, я украдкой достал флягу и сделал приличный глоток.
Деревенское ополчение скоро вновь начнёт огрызаться из села, или с фланга зайдёт. Но если доморощеные колдуны у противника закончились, то передвигаться в подлеске, наверное, пока безопасно.
- Мятый, очнись, соска осминога!
- Товарищ сержант, разрешите короткую вылазку, – спросил в ответ я у Жирика, - есть шанс взять языка.
Возможно, осколками ВОГа спутнику колдуна не прилетело.

2

Базовый лагерь роты «В», «Внеземная», состоял целиком из палаток. Складских, госпитальных, для живого состава. Отдельный шатёр для захваченного у неясно очерченного противника каменного диска Портала, - язычка от ширинки между нашими мирами. Окружал всё это брезентовое великолепие аж целый забор из сетки-рабицы на деревянных брёвнах. Те добывались из приземистых лесов обширного плато высокогорья, где мы сейчас находились. Собственно, вот и всё, чем Земля располагала на текущий момент на планете под аборигенным названием «Точи». Хотелось бы, конечно, чего-то посерьёзнее, но увы. Добровольно местные нам путь не открывают, а те доходяги, кого удалось пленить да силой заставить, держат «сеанс» совсем уж недолго.
Правда, говорят, есть в казематах у Краша особый резерв военнопленных магов на случай срочного отступления. Нарастить ударную группировку за счёт активации Портала их стараниями высокое командование отчего-то пока не торопятся. Боятся, что мы тут застрянем, видать.

Как я понял, Точинцы на Землю шастают давно. Благо выглядим одинаково, - на рожу не отличишь. Наверное, прародина какая-то общая. Остаётся, разве что, по манерам, языку да одежде. Почему, имея возможность видеть земной быт, они у себя живут как в средних веках, - большой вопрос. Равно же непонятно, - с чего это в прошлом, 2021м году отдельные индивиды стали являться на Землю в целях агрессии. Благо ещё, что, опять же, большую толпу за раз протащить сил у них не хватало. Да и много одними стрелами, сглазами да огненными шарами всё равно не навоюешь. Тем более, что последнее у них доступно явно не всем.
Отдельно отвратительно то, что силу для своих волшебных фокусов эти местные колдуны, кажется, умели черпать только из двух внешних источников: из проявлений стихий окружающей среды и друг из друга. Вот такую живую батарейку я и нашёл там, в кустах рядом с телом седовласого душегуба, что потопил несчастного Примата. Баба была в меру подавлена, бледная и почти без сил. Но всё равно до сих пор, сидя уже у нас в ротном лагере, в выкопанном в земле изоляторе, упорно пыталась жмуриться, отворачиваться или вообще не дышать. Получалось слабо, выглядело глупо. Но так уж они все, почему-то, на нас и реагируют. Местные религиозные бредни, видимо, или что-то такое.

- А как же они с Земной то стороны назад к себе попадали, без диска-Портала? – спросил я любознательно у подлатанного эскулапами Лося. Мы с ним сидели у изолятора, куда доставили мою пленницу, чтобы передать её формально в лапы взвода Два лейтенанта Краша. Чьи пацаны выполняли функции военно-полевой разведки. И, по слухам, - держателей дома терпимости из местных ресурсов. Как Краш говорил, «люди помрут, их боль забудется, а результаты – останутся». Козёл.
- Сейчас уже никак они к нам не попадут, хрена им, - отозвался наконец Лось. Жирик втихую приказал по возвращении поотвлекать пострадавшего от горестных мыслей, чем я и занимался. – Теперь то все места выхода на Земле мы уже знаем. Там везде посты. Да и сам Портал, вон, взяли почти что без боя. Но как я понял, пока очередной маг-недоучка на Земле у нас шлялся да погромы чинил, то вынужден был мысленно держать некий «канал». Соответственно, не спал при этом, не пил до упаду, не жрал мухоморы, а от того грустил, паскуда, и валил к себе сравнительно быстро.
- А может ли проникший вернуться уже без такого канала? Или вынужден остаться у нас? – задал я, наверное, самый популярный в роте вопрос. А то вот так и выяснится, не дай боже, что какой-нибудь Гришка Распутин был совсем и не безвестный Тобольский мужик. А то и вовсе на представителей нынешнего, уцелевшего среди позапрошлогодних хворей, бомонда люди косо поглядывать начнут.
- А шут его знает. Нашим бы для начала поймать колдуна из числа местных дворян, или что в здешних же королевских войсках числятся. Но ни те ни те до сих пор к лагерю «В» не суются. С ними вообще невнятная происходит фигня.
- Хм, дела… - вопросов, и правда, оставалось порядочно.
Интересно вот, например, а правда ли, что наши сюда притащили на горбу две тонны тротила? На случай крупных проблем?

- Какие ещё, нафиг, вампиры? – раздался в дебрях палаточного леса чей-то насмешливый возглас.
- Обыкновенные. Про которых у нас на Земле в книжках пишут. – из-за поворота лениво выкатились два «метрдотеля» подземных казематов с крышей в три наката, где приведённая мной женщина уже о чём-то тихо плакала в компании таких же бедолаг.
- И что, вот так вот прям появились эти вампиры перед часовыми и давай сосать у них кровь? – усмехнулся второй «метрдотель» и приветственно махнул нам рукой.
- Ну да. Ну почти, – ответил первый и уточнил, – прошлым вечером, как солнце зашло. Хоба! А они уже за оградой, - прям перед палаткой нашего лейтенанта. Быстрые, твари.
- И чего?
- И того. Как раз кошак местный, чёрный который, к нам под сеткой опять пролезал. Сунулись кровососы к рабице, - а там этот нервный кот. Они как зашипят друг на друга. Остановились, зенки таращат. Ну часовые их с перепугу всех и того…

Разговор был прерван театральными вздохами Лося, и вскоре все уже занимались передаточной волокитой. Ну а мыслями моими владели опустевшая фляга портвейна, и, конечно, коты.
Видимо, всем нам знакомых кошачьих местные притащили с нашей Земли. По крайней мере, других точных совпадений по фауне между планетами пока не обнаружено. Сколь много усатых-полосатых тут ныне водилось всего и как широка популяция, мы всё ещё не разведали. Вокруг лагеря крутился только этот, ненароком застреленный, да ещё не раз замечали чванливого рыжего кота.

3
Поспать этой ночью мне было не суждено. Ровно через двадцать минут после того, как мы уже в сумерках вернулись в родную палатку, перед нами возникла худая фигура взводного, Жирика, и толкнула вводную речь:

- Мятый, что приуныл как росомаха-пацифист в курятнике? – обрушился он на меня с ходу.
- Есть «не унывать», товарищ лейтенант…
- Отставить разговоры. Людских резервов катастрофически мало, а интересы Родины снова в опасности. Так что сегодня вы будете как те дурундуки-спасатели из Диснейского мультика. Ваша задача – отбить попавших в засаду разведчиков.

Вот же фигня.
Темнело в этой местности быстро. Здешнее сдвоенное солнце каких-то полчаса назад всё ещё пекло нас через бронежилеты. А уже сейчас впечатление было такое, что всем этим миром владела какая-то изначальная тьма. Луны нет, звёзд мало. Того и гляди влетишь в темноте во что-то ногой, или сольёшься с оврагом. Балаклавы, кстати, приказ был не снимать. Хотя таскать даже сейчас, ночью, эту «кожу эфиопа» было не то чтоб удобно. Но, видишь ли, безопасность. Якобы защищают от наведённых вредоносных заклятий, ага. Как и позывные вместо имён. Умеют ли местные делать куклы вуду в форме земных солдатиков оставалось покамест невыясненным.

Наше отделение обошло село через узкую лиственную рощу. За ней расстилалось засеянное неизвестными злаками поле, разделённое на участки символическими заборчиками. Справа его обламывал уходящий вдаль чёрный, неровный обрыв. Слева пряталась в начинавшийся хвойный лес мелкая, юркая речка и темнели вдали горные кручи.
Где-то там, в глубине этого леса, уже явственно слышалась редкая автоматная трескотня. Мы прибавили ходу, пробежали скрипучий деревянный мост и углубились в древесное царство по грунтовой дороге. Та вилась параллельно воде, вся в морщинах от перепахавших её толстых корней. Двести метров вперёд… километр? Дорога под неизменным уклоном шла вниз. Где-то там далеко впереди она выберется на широкую холмистую равнину и пойдёт петлять по свету невесть ещё куда. Ну а мы уже, кажется, на месте.

Сквозь чёрные силуэты деревьев за очередным поворотом пробивался жёлтый неровный свет. Стрельба на время утихла, но совсем рядом явно что-то происходило. Оставшийся за главного Лось жестами скомандовал укрыться за ближайшими к той стороне дороги стволами. Позади мерно журчала вода, немного скрадывая звуки. Мы тихо рассредоточились и высунули к свету носы. На дальней стороне грунтовки стояло одноэтажное каменное сооружение без окон и с одним лишь слепым провалом двери. Внутри различались силуэт сидящей фигуры на постаменте и отблески гильз. Снаружи, по обеим сторонам входа на высоких, закопчённых столбах противоестественно горели два освещавших округу костра.

Неприятелей обнаружилось четверо. Стояли они лицом к дверному провалу в позах скучающих господ. Трое в идентичных одеждах из бежевой ткани держали каменные диски в руках. Знакомые нашей роте аборигены выглядели обычно скромнее.
Беда! Откуда-то раздалась скупая команда и противники развернулись к утопающему во тьме изгибу дороги, что вёл обратно в село. Захлопали ладонями по каменным дискам. Один прокричал: «Rakurai»!

- Земляне, - ложись! – я даже не понял, как у меня в руке оказалась РГД-5. Граната ещё только летела вперёд, когда остальные неприятели что-то тихо пропели и выходивший на них участок дороги превратился в клокочущий, змеящийся испарениями ад. Двое начали поворачивать головы на звук моего голоса. Затем я влетел бронежилетом в лесную подстилку, а за спиной взорвалась РГД.

4
- Мятый, ты охренел?! Нас же чуть не убило! – с трудом различимый за звоном в ушах, орал севший Лосев голос. Чёрная, туманная клякса его балаклавы в каске перешла на злой мат и спряталась в тёмных перчатках.
«Что это было? Что это было?» - крутилось в моей голове.

- Я знаю, что это было, - ответил я сам себе глухо. - Кто-то проверяет, есть ли у нас работающая на дистанции связь. И это маги из какой-то структуры, не сельское ополчение. А пули адептов стихии земли, кажись, не берут.

Наверное, так оно и было. По крайней мере, это соотносилось с тем, что донесла нам разведка. Да, один из двух обнаруженных в каменном сооружении ребят был ещё жив. Он держался на спец. препаратах, что сквозь несовместимые с жизнью кислотные ожоги тащили его существование вплоть до нашего прихода и даже немножко потом.
Третий взвод роты «В» действовал от нас удалённо. Крутились они где-то в «зелёнке» - местном лесу, и, видимо, ниже к равнине. Так далеко штабная радиовышка пока ещё не брала. Так что доклады начальству приходилось доставлять на себе, или подбираться поближе.

- Какой сумасшедший дом у них здесь творится. – Вздохнул один из наших ребят. Отделение ходило у колонн с огнями у входа и искало, что бы забрать. – Помимо тел двух парней и одного уцелевшего во взрыве каменного диска.

Дом, и правда, был сумасшедший. Как успел передать нам разведчик, селяне, что жили тут, у Портала, устроили против своих господ бунт. Хотели настучать Земле по башке по неизвестной пока что причине. Аристократии, наперекор чьей воле затевались волнения, правда, поблизости особо не водилось. Но недалеко от села, оказывается, имелась «припортальная» резиденция местного короля. Наверное. Короче, кого-то, кого звали «Kin Kingu». Где он сам, хотя, никому не известно. Королевские войска планеты Точи, то ли решив подавить бунт, то ли из-за Земного визита, взяли подножье этой портальной горы в большое полукольцо. Ну а мы, рота «В» выползли сверху и сидим у протестующего этого села, гоняем здешних мамелюков. Всё.

- А как давно блокировали гору? Почему войска не пошли сразу наверх? Или вышли с Землёй на контакт? Как много Точинские дикари знают о нашем оружии и почему те, внизу, такие осторожные? – думал вслух Лось, нервно крутя запасной магазин.
- Надо срочно валить к нашим. — прошипел я ему. — вот прямо сейчас. Доставай рацию и буди Жирика. Пусть поднимут дроны и спустятся к подножью горы.

Старшим группы был, конечно, Лось. Но крыть матом он меня не стал, а вместо этого запнулся на полушаге, замер, а затем полез в нагрудный карман. Вот только рация связь не брала. Хотя разведчики то СОС отсюда подали.
На этом миссия спасения и закончилась. Мы, как могли споро, двинулись в обратный путь. Четверо несли тела погибших землян и их экипировку, я составлял авангард, Лось с каменным диском в охапку прикрывал сзади. Вдоль кромки воды мы обошли испорченный участок дороги, свернули на неё вновь и без препонов вышли из леса.
Барахлит связь? — думал я про себя. — Кто-то уничтожил нам вышку? Но не обошла же армия этого непонятного Kin Kingu нас на марш-броске вверх. Сельским бунтарям всерьёз напасть не под силу.
Одни лишь вопросы.

Доставало на обратном пути ещё и неприятное чувство, что за мной неотрывно следят. Я держал автомат наизготовку, как мог крутил головой по чёрным древесным стволам. Никого. Но чувство тревоги росло.
И вот ещё странно: если лесная засада имела целью проверить как работает у Землян связь, то зачем бить по вышке? Значит, за лагерем «В» противник банально следит. И сам ночной выход моего отделения был знаком того, что из леса был принят сигнал. А засада тогда – что? Кому-то, видать, интересно, - уложили бы те четверо уже нас, или нет.
И ещё: в стороне куда мы возвращались шла ожесточённая стрельба.

В итоге мы без дальнейших эксцессов добрались до нашего лагеря. В его прямой видимости я заметил и зачем-то подобрал спешившего куда-то запыхавшегося рыжего кота. Ну а сам лагерь…
Сетка у палатки лейтенанта Краша была разворочена взрывом. От района, где та стояла поднимался густой дым. Вышка связи чуть в глубине тоже исчезла. Единственный дизельный прожектор светил в лицо, слепя нещадно глаза. Местные же сельские вояки, решив примазаться к празднику, улюлюкали в стороне хат.

- Вас где носило, яйца колибри? – увидал нас издали Жирик, метавшийся среди всех прочих бойцов. Заметил с чем мы прибыли и на секунду умолк. Затем продолжил кричать. – Мятый, что у тебя ещё за сфинкстер в руках подзаборный? Не важно. У нас диверсия. Судя по дронам, лагерь будет через час атакован. Всем срочно всё бросить и уходить через Портал! Этого места скоро не будет!

Следующий час запомнился плохо. Помню лишь как уныло топтался в колонне по двое. Рядом ещё стоял Лось и радовался, что тут всё взорвут. Помню тела селян у Портала. Взятая мной днём женщина лежала в числе первых. Те же, что ещё были живы, держали открытым чёртов проход к нам домой.
А на той стороне землянам, видать, хорошо. Портал ярко светился. Вместо каменной плиты в его кривой поверхности колыхались сосны и белые куски дня.
Почему-то подумалось: надо обязательно забить имя местного короля на компе в гугл переводчик. Хотя это и глупо. Ну а потом нужно срочно ухнуть в запой.

На той стороне и правда был день. И ещё у Выхода стоял какой-то козёл с фотокамерой.

16. Бля





Полёт. Как же это здорово! Холодные потоки воздуха обдувают лицо и ласкают его, словно хмельная подружка. Лёгкий озноб пробегает по моей спине, будто чьи-то шаловливые пальчики. Я закрываю глаза и, кажется, прикусываю губу от наслаждения. Зря.
В следующую минуту я с размаха въёбываюсь в вытоптанную, словно армейский плац, землю. Прикушенная губа становится прокушенной. Крови нет, но лицо болит, как от удара лопатой.

- Бля! - удивлённо выдыхаю я и оглядываюсь по сторонам. Я лежу на краю грандиозной воронки с несколькими огромными ступенями вниз, откуда доносятся крики, стоны, вопли отчаяния и рёв музыки.

- Бля… - я сажусь на край выступа, со скрипом въезжаю в ситуёвину.

- Бля, - поддерживает меня чёрный чувак, который подошёл в это время ко мне сзади и тихо стоял, не мешая любоваться окрестностями.

- Бля?! - изумлённо восклицаю я, глядя на негритоса. - Ты же человек в чёрном! Уилл, мать твою, Смит!

- Снежок! Вау! Ты говорящий! - обрадовано подпрыгивает на месте актёр и тычет в меня указательными пальцами. - Я реально думал, что ты кроме «Бля!» ничего не скажешь! Ладно, раз ты говорящий, рассказывай, что помнишь! Кто ты? Как сюда попал?

- Васян я. Как попал, чёрт его знает! Вроде за бабу в кабаке впрягся. Пару минут назад. А потом раз - и тут.

- Бабы казлы! – сочувственно кивает мне нигга.

- Бля! А где мы? И почему я тебя понимаю? Я ведь русский, и даже надпись USA на кепке всегда читал как ИГА!

- Ига - нигга, хочешь хрен, а хочешь фига! – смеётся в ответ житель Лосанжелесщины. - Фак! Дерьмовый рэп! Короче, Снежок, ты умер! Кони двинул, скопытился как нуб, ласты склеил, ушёл срать на радугу! Хотя нет, последнее забудь. Радуга - это для котов. Загадили, меховые засранцы, мне всю радугу! Слушай, а почему ты оказался в моём секторе? Ты поэт? Актёр? Певец?

- Ну… - немного теряюсь я. - Я на ЯПе в писательских конкурсах участвую. Иногда.

- И как? Побеждаешь?

- Да пожизняк! – на голубом глазу вкручиваю я хуй в ухо чёрному, и он ведётся.

- Круто! Круто, Снежок! Пойдём к Биг Боссу, и он определит твоё место.

- А Биг Босс - это Всевышний? Или Всенижний? Или Летучий Макаронный который?

- Биг Босс потому и Биг, что один всем рулит! И верхом, и низом! - с умным видом говорит мне собеседник, и мы трогаемся в путь.

Перед самым спуском толпится море народа разных рас и возрастов. Иногда они бросают какие-то реплики, но никто на это не отвечает. Спускаться вниз они тоже не спешат.

- Это писатели, поэты и музыканты, что не создали ничего яркого. Ни плохого, ни хорошего. Они не заслужили ни низа, ни верха! Ещё здесь же читатели и слушатели, что никому не высказывали своего мнения. Люди ниочём! – обводит рукой собравшихся Смит. Но ему предсказуемо никто ничего не отвечает.

Тропинка вниз протоптана почти до глины, и когда мы спускаемся в Первый круг, то видим перед собой несколько тысяч человек. Они декламируют стихи, музицируют и наизусть читают прозу.

- Тут твои оттопыриваются! - кивает мне Уилл. - Прикинь, куча творческого народа - и ни одного зрителя! Вон, гляди, Джимми Хендрикс, там Джек Лондон, а это Лев Толстой! Чуваки гордыню лечат. Без гордыни они не смогли бы стать знаменитыми, но вот такая плата за неё прилетела после конедвига! Все творческие идут сразу сюда, если не имеют за собой других косяков.

- Слышишь, копчёный, а ты тут откуда? Я вот не помню, чтобы ты сдох!

- А я не сдох! - обиделся уголёк. - Я тут чисто на подработке. Проводником. Нас живых здесь двое трудится, я и Харви Вайнштейн. Ну и Чак Норрис иногда заходит от нехер делать. А сказать ему, что живым сюда нельзя - как-то, блин, очково.


Мы идём через ряды знаменитых на весь мир и по большей части неизвестных мне известных людей. Неожиданно провожатый тащит меня в сторону к щуплому невысокому мужчине, что самозабвенно терзает гитару.

- Вы, русские, всегда ему рады, а я вот даже не вкуриваю, что это за хрен! – обиженно сжимает губы в кошачью жопку Смит.

- Слышь, сам ты хрен! - рявкаю я в ответ на антрацита. - Это же Высоцкий!

Услышав фамилию, бард поднимает голову и приветливо машет мне рукой.

Я подхожу и, не решаясь сесть, встаю рядом.

- Падай! - Владимир Семёнович хлопает рукой по пустоте рядом с собой. - Не ты первый, не ты последний! Так что давай, сразу выкладывай, что хотел. Тебе спеть или что-то из жизни рассказать?

- Дядь Вов, ничего не нужно, не хочу тебя напрягать. Просто скажи мне, что ещё не вечер! Я же это с детства себе твержу, даже когда совсем хана - и всегда помогает! – говорю я и сажусь на пустоту. Мягко!

Бард улыбается и с силой бьёт по струнам. Хриплый голос гремит и захватывает моё сознание в круговорот скулящего мужского восторга.

За нами гонится эскадра по пятам.
На море штиль, и не избегнуть встречи,
Но нам сказал спокойно капитан:
«Ещё не вечер, ещё не вечер!»

Высоцкий крепко жмёт руку, и я возвращаюсь к черносотенцу.

- Васян, ну хоть ты-то сможешь мне объяснить, кто это такой? Who is Mr. Vysotsky?

- Братан, я тебе так скажу: Высоцкий - это Высоцкий! Ради того, чтобы пожать ему руку, стоило и умереть!

Мы спускаемся на следующий круг и видим перед собой новые лица.

Актёры и актрисы ходят со сценариями, бубнят свои роли и реплики. Иногда в ярости бросают стопки листов на землю и ожесточённо их топчут, но сценарии снова возникают в руках, и лицедеи обречённо учат их заново.

- А здесь мои чалятся! - хохочет Смит. - Но не все, а только те, кто получил свои роли незаслуженно, за бабки или по дружбе. А сейчас они пытаются эти роли заслужить. Один из способов перед тобой: роль нужно знать назубок, в неё нужно вжиться, нужно стать героем, а не тупо его сыграть! Когда ребята готовы, то идут к вашему Мистеру Станиславскому, но он им никогда не верит!

- Как неожиданно! - бормочу я, глядя мимо обитателей Голивудчины. - Слушай, чёрный барон, а что за стоны в той стороне? В Бразерс что, тоже попадали незаконно? Мимо постели, а сейчас заслуживают? – киваю я на рощицу, около которой толпится множество людей.

- Нет, это не Бразерс, это как раз второй способ: там Харви Вайнштейн один за всех старается! Такое вот кино, Васян! – ржёт в ответ нигга.

От такого расклада я решаю по-тихому свалить, уводя Уилла подальше от рощи. А то хрен его знает, роль Серого волка на утреннике в пятом классе я купил у предшественника за мармелад, а со способами её заслужить тут как-то не густо…

Третий круг мы проскакиваем ходом, оббегая крупные драки и уж совсем явных неадекватов с огромными, будто шпалы, палками.

- Критики! - поясняет мне Уилл, уворачиваясь от ведра фекалий. - Они тут друг друга так поливают, ну а если узнают, что ты писатель, то лучше харакири самотыком…

При слове "писатель" половина драчунов бросается за нами. По словам чёрной пятницы, вторая половина - это чисто по художникам.

Четвёртый круг из-за этого ебанутого забега я не запоминаю совсем, но вроде как те серые тени, что слоняются повсюду - это писатели, которые тупо ищут вдохновения. А опиздюлились они так за то, что из зависти злой критикой отбили другим желание творить.

А мы, на всякий случай, проносимся мимо них как ошпаренные и тормозим только перед границей. Хуй их знает…

В Пятом круге льёт дождь, и тучи висят так низко, что кажется, до них можно дотянуться рукой и отломить кусочек на память. Но, несмотря на дождь, огромная разномастная толпа пытается творить. Художники пишут картины, но краски тут же оплывают от крупных серых капель и стекают по ножкам мольбертов разноцветной густой кашей. Поэты и писатели ваяют свои нетленки на салфетках, обрывках газет, а порой и просто на асфальте. Но и это творчество тут же гибнет от разверзшихся небесных хлябей. Люди проклинают всё и вся, но снова берут в руки кисти, ручки, карандаши и продолжают писать. Ведь не писать они уже не могут.

- Тьфу! Графоманы и маляры! - презрительно кривится Чёрный плащ. - Снежок, а ты-то как, писатель или графоман?

- Я то? Писатель, писатель! Я вот даже к критике отношусь хорошо. Люблю, знаешь ли, Вилька, когда меня критики хуярят в хвост и в гриву. Я с этого хуею и расту над собой.

- Да? – откровенно стебается собеседник. - А что же ты тогда из Третьего круга чесал, как в сраку раненый?

- Да у них это... опиздюлятор не той системы!

Уилл ржёт, и мы продолжаем путь, наблюдая, как несчастные пишут свои тексты и картины в никогда непрекращающемся дожде. А может быть, это вовсе и не дождь, а слёзы читателей и глазетелей.

Возле самой границы Круга нас обгоняет мужчина верхом на швабре, который размахивает стопкой исписанных разъехавшихся листов и горланит:

« Тарьям трям трататам»

На мой молчаливый вопрос Вилька только машет рукой:

- Местный дуралей. Забей. Даже на графомана не тянет.

В Шестом круге творится чёрте-чё. Едва только мы с Уиллом спускаемся сюда, как навстречу выбегает чел с торчащей из глаза авторучкой. Ужас и боль исказили его лицо даже сильнее, чем торчащая из глазницы канцелярия. Страдалец пытается нам что-то сказать, но в этот момент ему в голову прилетает большая книга в твёрдом переплёте и буквально взрывает несчастному мозг. Я аккуратно поднимаю фолиант и вслух читаю название:
«Орфографический словарь русского языка».

- Да, Снежок, это территория граммар-наци. Эти парни реально пили кровь писателей и графоманов, - тихо говорит Смит, - а сейчас вынуждены пиздиться между собой. Сущие звери. Валим!

И мы валим так, как ещё не валили.

Седьмой круг разделён на три рва.

Я нерешительно смотрю на чернявого, но он уверенно машет головой, и мы спускаемся в первый.

Здесь повсюду расставлены колонки, из которых грохочет тяжёлый рок, но слушателей это явно не радует. Да и выглядят они так, будто собирались на симфонический концерт, а оказались здесь.
Узнать у своего американского Черномырдина, что тут происходит, я не могу, потому что аккорды рока глушат даже мои собственные мысли, не говоря уже про голос. Да и искажённые мукой лица слушателей не располагают к философскому диспуту.
Еле выбравшись изо рва, я понимаю, что ничего ещё не закончилось.

Впереди новая толпа и новая музыка. Только это уже какие-то симфонии, вальсы и прочие полонезы. Как и следовало ожидать, здесь слушатели тоже не соответствуют репертуару. По ирокезам и кожаным курткам я понимаю, что этим людям было бы комфортнее на предыдущем концерте. А черника улыбается и тащит меня дальше.

В третьем рву музыка тише, но общий настрой веселее. Здесь тупо пиздятся певцы рэпа и шансона.

Едва мы выбираемся из последнего рва и Седьмой круг остаётся позади, я кричу Смиту:

- Слышь, чёрный бумер, а за что в первых двух рвах их так дрочат нелюбимой музыкой?

- Не ори, Снежок, - ржёт он в ответ, - Это за то, что они только свой музон и считали правильным, а остальной обсирали, как голуби бюст Вашингтона! Ну а в третьем всё ещё проще. Ангелы и бесы это мочилово замутили так, по приколу.

- А не лучше ли было сделать наоборот? Врубить всем то, что любят, и крутить, пока кровь из ушей не польётся? А в третьем воткнуть на всю попсу, и пусть себе корчатся?

Чернобыль внимательно смотрит на меня и едва не крестится:

- Васян, а ты пиздец зверь… Ты просто факен инквизитор… Но я передам эту мысль куда следует. В ней что-то есть!

На спуске в Восьмой круг я поскальзываюсь и плашмя падаю на спину. Ко мне тут же подбегают разные люди и начинают галдеть, наперебой предлагая помощь, место для ночлега, еду, секс и даже почку для пересадки. А рыжая девчушка с томными глазами недоенной коровы признаётся в любви с первого взгляда.

- Эй! Это что за херня, Черномор? В какое дерьмо я вляпался?

- Ты поскользнулся на розовых соплях, белый брат! – хохочет Чёрный список, помогая подняться и свалить подальше от этого болота. - А люди – это их авторы. Как видишь, сами написали, сами в этом и сидят! Факин пиздец!

За этим неспешным душевным разговором мы и подходим к последнему, Девятому кругу, где на огромной поляне за школьными партами восседают люди разных эпох. Все они усердно переписывают что-то из открытых книг, но как только ставят точку, написанное тотчас же исчезает.

- Копирайтеры? – неуверенно спрашиваю я, с жалостью глядя на миниатюрную блондинку в накрахмаленном платье времён Пушкина. Девушка с ангельским личиком только что дописала третий лист, но все её труды исчезли, стоило поставить точку.

- Плагиаторы, – коротко поясняет черногвардеец. А белобрысая пигалица поднимает на меня свои тупые глаза. Эх, жаль, нет под рукой лопаты. Так бы и уебал!

Мы покидаем Девятый круг и выходим на широкую каменистую тропу, что ведёт в неприметную пещеру. Вилька кивает и быстрым шагом идёт вперед. Я молча плетусь следом, мучимый какими-то бредовыми воспоминаниями. Наши шаги отдаются под каменистыми сводами, и звук их затихает где-то вдали, среди бесконечных ответвлений и гротов. После очередного поворота мы оказываемся в просторном зале с огромным количеством мониторов, дисплеев и просто кнопок. По центру зала стоит красный кожаный диван, на котором сидит небритый человек в джинсах и майке-алкоголичке. У стены, под портретом Волочковой, прислонён корабельный якорь.

- Слышь, Чёрный квадрат Малевича, я главпахана себе как-то по-другому представлял! - тихо толкаю я в бок своего проводника, но тот и ухом не ведёт.

- Истина в глазах смотрящего! - базарит с дивана чувак в джинсах, и его голос мне кажется смутно знакомым. - А Смотрящий за этим миром - я! Усёк, Васёк?

- Хуясёк! - примирительно говорю я, вглядываясь в лицо своего визави. - Шнур? Ты?

- Кому Шнур, а кому Сергей Шнуров! – приосанясь, отвечает всеглавный и чешет за ухом. - Ты как вспомнил-то всё? Тебе же Вилька стёр память к хуям! Я сам видел!

Из его слов я ровным счётом ни хрена не понимаю, но напускаю на рожу презрение.

- Как, как... сракой об косяк!

- Вот сука! - разочарованно говорит Шнур, обращаясь к черноморцу. - Так и знал, что хорошие пиздюли вернут боженьке память! Говно твой съёмочный реквизит, Виля!

Сергей незаметно кивает, и нигга тут же обхватывает меня сзади за плечи. Я бью головой назад и мощным ударом сношу его чёрную рожу в кровь, возвращая себе свободу движений. И вовремя! Шнур ебашит сальтуху, но я резко приседаю, и чернорабочий снова выхватывает в еблет, отчего конкретно теряет маму. Пока Серый разворачивается после сальтухи, я подрываюсь и ебашу ему ребром ладони по шее. Шнур улетает кубарем мимо дивана и там затихает.

Ну что же, значит, я Всевышний в изгнании. Ладно, пох, буду учиться управлять этим грёбаным миром. Я подхожу к стене, где светятся несколько сотен кнопок, и наугад тыкаю несколько штук, но вокруг ровным счётом ничего не меняется. Облом.

- Бля! - Со злобой кричу я, и тут же передо мной возникет прозрачная голограмма в виде голой Нелли Уваровой. Одной рукой она прижимает к груди, а точнее к грудям, персидского кота, а второй гладит лысую киску.

- Личность подтверждена! - нежно воркует деваха. - Приветствую Одина в его чертогах! Приложение Сovid-19 успешно запущено. Желаю вам приятной вечности!

17. Космос 2100







- Доброе утро, ученики! – сказала Марья Ивановна, поправив платок, - Господи помилуй нас! Сегодня у нас важное собрание. Все вы знаете, какой неприятный случай произошел вчера в школе. Ваш одноклассник Анисим Мартынов сын нашел богохульный предмет и вместо того, чтобы сдать его в Палаты Безопасности Клира, принес в школу, чтобы похвастаться перед учениками. Сейчас Анисим находится на отчитке, а потом батюшка наложит на него строгую епитимью. И ваш одноклассник, слава Богу, легко отделается. Вы слышите, дети?
Дети молча сидели в классе, стараясь не смотреть в глаза учительнице. Кто-то негромко вздохнул. За дверью послышался шум и тяжелые шаги.


Марья Ивановна резво подбежала к двери, распахнула ее, и в класс ввалился полный священник в облачении: черная ряса, скуфья и блестящий наперсный крест. Учительница поцеловала вытянутую руку и пробормотала «проходите, пожалуйста, Ваше Высокоблагословение». Священник вальяжно вошел в класс, заприметил стул у доски и сразу же взгромоздился на него, тяжело дыша.
- Дети! – волнуясь произнесла Марья Ивановна, - к нам сегодня в гости пришел протоиерей Онуфрий из Храма Богоявления нашего уезда. Он расскажет нам, почему Анисим совершил греховный и опасный поступок. А после вы сможете попросить у батюшки благословение.
Сказав это, учительница забилась в угол и почтительно уставилась на гостя.
Онуфрий пожевал губу и строго обвел взглядом класс, отчего некоторые ученики невольно пригнулись.
- Христос воскресе, радости мои! – начал он низким, но громким голосом.
- Воистину, - послышался нестройный хор из-за парт.
- Не слышу вас, отроки! – взревел батюшка.
- Воистину, - в разы громче разнеслось по классу.
- Молодцы, чада! Но давайте без понуканий. Бог дважды не спросит.
Он прокашлялся и поправил крест.
- Я пришел к вам на урок из-за проступка отрока.. эээ… Анисима. Что сделал этот отрок?
Поп полез за пазуху и вытащил оттуда папку. Громко плюнув на пухлые пальцы, он неспешно пролистал стопку бумаг и вытащил помятый лист.
- Несмотря на то, что этот предмет – богохульство, я продемонстрирую его вам. Как говорит наш архиерей, врага надо знать в лицо! – он усмехнулся в бороду, затем поднял палец и грозным голосом добавил, - но не поддаваться искушению! Помним, что с искушенными мы обходимся строго и по закону и по совести!


Он отложил в сторону папку, расправил листок и продемонстрировал его классу. Учительница в углу ойкнула и невольно прикрыла глаза ладонью. Дети, наоборот, жадно всмотрелись в изображенный на листе рисунок. Это был артефакт старого мира, созданный по запретным технологиям. На картинке присутствующие разглядели скалистый безжизненный пейзаж, залитый ядовитым солнечным светом. На переднем плане, занимая аккурат половину рисунка, разместилось существо с огромными стеклянными глазами и прорезями на месте рта. В глазах отражалась подернутая зеленью равнина с иглоподобными башнями на горизонте. Сидевшие на передних партах разглядели позади главного героя две человеческие фигуры, топчущиеся на обрыве.

Протоиерей внимательно глядел на класс, словно отмечая и запоминая излишне любопытных учеников. «Дети, дети!» - выдохнула Марья Ивановна из угла, но поп строго зыркнул на нее, и та осеклась. Подождав с минуту, он сложил лист и убрал в папку. В классе воцарилась зловещая тишина. Онуфрий жевал губу и, прищурившись, смотрел на класс. Школьникам стало не по себе.
- Очевидно, - внезапно начал гость, - что изображение это от лукавого. Не все из вас знают, что тут нарисовано и зачем. А это, чада мои, бесполезные и тщетные фантазии наших нечестивых предков.
Они, загубившие мир, ничтоже сумняшеся, слушали нашептывание Врага Всего Сущего о том, что звезды, что мы видим на небосводе, это, представьте себе, обитаемые миры, подобные нашей планете. Вы только вдумайтесь! – Онуфрий повысил голос. – Наши предки полагали, что Господь создал не одну твердь, а множество и разбросал их по небосводу!


Марья Ивановна в углу ожидаемо пискнула, а кто-то из учеников издал смешок. Онуфрий грозно вгляделся в задние ряды, пытаясь понять, на что был направлен смешок: на учительницу или на еретические идеи. Не сводя глаз с предполагаемых насмешников, протоиерей продолжил.
- Почти сто пятьдесят лет назад православный монах-схимник Георгий, в миру Юрий Гагарин, милостью Божьей был вознесен на небо и удостоверился, что там, где кончается воздух, по-учёному ат-мос-фе-ра, находится твердь, как и сказано в Писании.


- Кто скажет, откуда нам известно про небесную Твердь? - Онуфрий обвел глазами класс и покосился на Марью Ивановну. Одна из девочек в опрятном платочке и лицом перспективной богомолки вскинула руку.
- Ответствуй, дитя!
- Бытие, первая глава, стих восьмой! – отчеканила отличница.
- Как звать? – удовлетворенно произнес протоиерей, прикрыв один глаз.
- Анна, Ваше Высокопреподобие.
- Спаси тебя Христос, Анна! Се честное и благословенное дитя, избегающее искушений.
- Так вот, чада мои. Несмотря на вознесение святого Георгия к Небесной Тверди, силы зла не оставили попытку смутить умы человечества. Не прошло и десятка лет, как в безбожной стране Омерике слуги диявола растрезвонили весть, что они построили подъёмник, называемый ракетой, и долетели до Луны, которая светит нам по ночам.
Среди учеников прокатилась волна шепота.

- Цыц! – ударил кулаком по столу учительницы Онуфрий. – Слушайте дальше.
Злые силы не просто рассказывали о полете к ночному светилу, но даже создали движущиеся картинки, на которых нарисовали, как они это сделали. Многие люди, в том числе и уважаемые православные умы, поверили этим картинкам, не слушая трезвых замечаний о явной и грубой подделке. Очень и очень прискорбно, как враг очевидной и несусветной глупостью прельстил в том числе и лучших людей нашей родины.
А ересь, значит, разрасталась как сорная трава на пашне. Если можно долететь до Луны, то, получается, можно долететь и до звезд? И стали люди мечтать и сочинять небылицы о том, как, значит, долетают они до Марса или до Денницы, как строят там города и храмы.
Протоиерей сделал паузу, позволяя слушателям получше представить ход мыслей предков.

- Будь добра, воды, сестра, - попросил он Марью Ивановну.
Та сорвалась с места и, подбежав к попу, громко зашептала ему на ухо:
- Батюшка, директор велел преподнести вам чарку нашего монастырского.
- Благословляю, - одобрил Онуфрий.


Марья Ивановна подскочила к комоду в противоположном углу, вытащила из складок юбки огромную связку ключей и, стараясь не звенеть, стала нервно перебирать ключи. Протоиерей насмешливо проводил ее взглядом, но тут же снова принял грозный вид и обратился к аудитории.
- Чем же кончилась эта история с мечтами о невозможном? К чему привел человечество грех гордыни? - а это бы именно он. Вам всем, конечно, известно. Но я повторю.
Враг Всего Сущего, порадовавшись тому, как легко люди ведутся на его россказни, отправил в Ойкумену свое исчадие, антихриста по имени Илоний Маскский. Конечно же, он поселился в гнезде разврата и богомерзости – в стране Омерике, будь она трижды проклята. Этот Илоний пообещал людям, что за несколько лет он построит летающие корабли, которые отвезут их аж на звезду Марс, где их ждут молочные реки, кисельные берега и цветущие яблони – запретные древа познания. И тысяча тысяч христиан поклонились новому пророку и несли ему свои богатства и предлагали свои умения и ремесла для богохульного замысла.


- Ну, чада мои, кто мне ответит, в каком граде земном, люди собирались добраться до тверди небесной? И что из этого вышло?
Горящие глаза Анны вперлись в батюшку, отчего тот, потянувшийся за преподнесенной чашой, замер и невольно произнес:
- Ответствуй, Анна!
- Это город Вавилон, в котором нечестивцы в грехе гордыни построили башню до небосвода! За это Господь покарал их непониманием друг друга и разрушил башню до основания.
- Спаси тебя Христос! – ошеломленный протараторенным ответом поп осенил ученицу крестным знамением.
Затем он пригубил из чаши, зажмурился, двумя глотками осушил ее и вытер бороду рукавом рясы.
- Хорошо, - заметил он, обращаясь к окаменевшей у стола учительницы. Та забрала из его рук чашу и с ней же забилась обратно в угол.
- Так да! Раба Божья Анна молвит правильно. Ва-ви-лон! Святые отцы не раз предупреждали человечество о грехе гордыни и чрезмерных мечтаниях. Вместо покаяния и причащения люди выдумывали невозможные механизмы, вместо дум о спасении размышляли о путешествиях к небесной тверди.
Онуфрий слегка покраснел, и лицо его невольно выдавало добродушное настроение.
- И Господу пришлось опять вмешаться, чада мои. Как ни прискорбно было давать нам урок, но он был необходим. Наслал он на всю планету поветрие злое и неизлечимое. Мор косил всех: и праведных и неправедных. Вызывал он дыхание тяжелое и жар горячий и сжигающий. Болезный терял обоняние и умирал в мучениях лютых, едва успевая причаститься перед кончиной. И тогда остановились ложные работы Илония, и рухнули в пыль его злосчастные корабли.
Вышел на Лобное Место патриарх Всея Руси Кирилл Великий. Отправил он во все стороны крестные ходы с иконами Спасителя и Богоматери. Приказал открыть все церкви и храмы и бить колокола, чтобы отогнать заразу. А сам уединился в пещерах на Урале и трижды по семь лет, не переставая, молился о спасении человечества.
И затем очнулись люди, увидели, что морок овладел ими, обратились с молитвами к Спасителю, и тот указал им громить антихристовы постройки и убежища. И погнали всех, кто называл себя учеными, всех, кто говорил, что нет богов, что есть другие миры. И началась пятидесятилетняя война с воинством люциферовым. В очистительном пламени сгорели страна Омерика и безбожная Чайна, пепел Абадонны засыпал Европу, а голод погубил Азию.

Онуфрий крякнул и торжественно улыбнулся.
- И только Святая Русь выстояла перед испытанием, ибо мы первые поняли тщетность фантазий и вернулись в лоно нашей Вечной и Неугасимой Церкви.
- Вот так, чада мои! – заключил он. – Теперь вы понимаете, насколько опасна и богомерзка картинка, найденная вашим одноклассником Мартыном. Она напоминает нам о днях гордыни и тщеславия и может привести к ереси нестойких и слабых волей человеков. Что нам говорил Господь в проповеди? Блаженны нищие духом – предупреждал он, что значит, не возгордитесь и не замахивайтесь на планы Божьи, не искушайте Господа своими измышлениями, а направьте их на душеспасение и любовь к ближним.
- Есть ли вопросы, чада мои? – поп откинулся на спинку стула, и тот отчаянно заскрипел. Онуфрий кивнул учительнице на комод. Марья Ивановна тут же бросилась наполнять чашу.
- Ну что ж, - сказал протоиерей, - раз вам всё понятно, помолимся братья, сестры, отроки и отроковицы.
Он напевно прочитал «Отче наш» и, вдохновившись, после слова «Аминь», одним махом осушил поднесенную чашу. Не стесняясь, громко икнул, пыхтя, слез со стула и кивнув учительнице проследовал за дверь. Из коридора послышался его бас, обращенный к директору: «Иван Ильич, хвалю, ничего не скажу... Это у вас в каком монастыре разливают? Да, и детки ваши, значит, умницы… Ничего, ничего, обойдется… Это не мне решать, Палаты Безопасности такими делами занимаются… Да, да, Спаси Христос, сестра…».

Подождав, пока удаляющиеся голоса стихнут, ученики по одному тихо вышли из класса. Ученица Анна, проходя мимо учительницы, покачала головой и негромко сказала:
- Вы обещали благословение.
Марья Ивановна побледнела и схватилась за сердце.


На выходе из школы, перекрестившись по обычаю на угловую церковь Илии Пророка, трое мальчишек бросили в кусты портфели и отправились вглубь близлежащих руин. Что здесь было раньше, уже никто не помнил, осталась торчащае там и тут арматура, вздыбленные бетонные балки, пустые стальные коробки от тяжелого оборудования. Там под обломком плиты на втором этаже, куда не заберется ни один взрослый, у детей был тайник. Феофан сын Андрея, Петр сын Никиты, Пимен сын Климента бережно вытащили сверток и достали из него спрятанное сокровище - книгу старого мира. Сильно потрепанную, пыльную, неумело склеенную из нескольких частей, но с легко читаемой надписью на обложке. Дети, помолчали, вспоминая незавидную судьбу их товарища Анисима сына Мартына, который принес в школу найденную недостающую страницу из книги и к несчастью попался учителям. Затем Пимен сын Климента уселся поудобнее, открыл книгу и негромко вслух начал читать, а остальные жадно слушать, иногда почему-то мечтательно посматривая на ясную синеющую небесную твердь середины мая.
«Рэй Брэдбери, - торжественно прочитал мальчик, - Марсианские Хроники. Ракетное Лето….».

18. Записки Полковника







25 апреля

Я вновь был застукан на месте преступления. Кто же виноват, что в ночной тишине спиртное льется в стакан с ревом Ниагарского водопада. Услышав зловещий кроватный скрип, я поспешно отхлебнул – чтобы не было видно, сколько я себе начислил. Супруга стояла тук как тут. Взгляд ее говорил сам за себя: «Больной человек, суставы, в боку колет, а он ночами лакает»

- Все понятно, - жена многозначительно вздохнула. Я посреди этой кухни со стаканом чувствовал себя как таракан, застигнутый врасплох светом лампочки. Что ей понятно было непонятно.

Чтобы разрядить обстановку, я решил открыть окно. С улицы пахнуло теплой влагой и цветущими яблонями. Жужжали пчелы, стрекотали кому положено было стрекотать. Тихая ночь. Но что-то было не так.

Топот ног, резкие команды приглушенными голосами. В темноте улиц орудовали какие-то люди в форме. Чего только в наши карантинные времена не бывает. Оставив открытым окно, я побрел в спальню. Жена обижено отвернулась и демонстративно засопела.

26 апреля

Прекрасное утро. В голове немного шумело выпитое ночью. Но я не подал виду. Порхал с пылесосом как бабочка. Острил, смеялся над собой и загладил ночной эксцесс как складки на штанах. Супруга угостила меня весьма сносным завтраком. Столько лет живем, а все не могу признаться, что не люблю яиц всмятку.

После завтрака посмотрел новости – ничего интересного, везде сплошной коронавирус. Интернета не было, потому промаявшись полчаса без дела, я собрался на променад. Жена просила надеть маску. Но я с негодованием отказался – если уж не поддерживать этот фарс – то не поддерживать до конца. Правда, перед входом в парк пришлось ее надеть – не хотелось пререкаться с милицией.

Было около одиннадцати утра. Весна, парк цветет и зеленится, а мне до шахматки от дома рукой подать. Победоносно сорвав маску с лица, я устремился к столикам. Добрые люди в целях коммерческой наживы починили шахматку лет семь назад. Теперь здесь кроме шахматистов собирались картежники, филателисты, нумизматы и прочее старичье. Рядом открылся приличный барчик, в котором всегда присутствовало свежее пиво местного завода. Хозяин бара частенько наливал мне из «особой» бочки бесплатный стаканчик. Все из-за того, что много лет назад я спас его от дифтерии

За столиком сидели Петр Василич, весь морщинистый как шарпей, и Борька Самовар.
- Полковник! – хором произнесли они. Вообще-то я подполковник медицинской службы. Но приставку «под-» я произносил с некоторым кокетливым придыханием, так что среди своих превратился в полковника. Пусть будет, им приятно.

Петр Василич загнал верную партию в пат и теперь морщился хуже шарпея. Борька Самовар зашелся скрипучим смехом, переходящим в булькающий кашель. Я присел на край скамейки. Теплые доски приятно грели мои диагнозы. Играть настроения не было, я многозначительно взглянул на часы.
- Адмиральский час? – многозначительно подмигнул Петр Василич.
- Рановато, - вздохнул я, а вот по пивку можно.

Заказав по маленькому пиву, мы щурились от солнца и время от времени довольно крякали. Прекрасная беседа молчаливая стариков. Борька Самовар закурил и зашелся кашлем после первой тяги. Из глубины парка, прыгающей походкой хромого аиста, к нам спешил Карпуша. Он как всегда соблюдал карантин – маска, пластиковые очки поверх очков. Нелепый чепчик – в таких женщины красят волосы. Еще на подходе он принялся без разбору ругаться непонятно на кого.

- Всё просрали, сволочи! Вот из-за некоторых скотов, которые маски не носят, всё и случилось, - прошипел Карпуша, глядя на меня.
- Что у тебя опять стряслось?
- Город закрыли – вот что стряслось. Зять сегодня собирался везти меня в областную больницу – а нам от ворот поворот. За ночь все оцепили, комар не пролетит. Мало им было карантина. Упаковали целый город без объяснения причин. Телефоны отключили, интернет. А вы тут сидите, прохлаждаетесь.

Окончив эту злобную тираду, Карпуша выдохся. Многочисленные очки запотели, и он присел на скамейку напротив меня, вытянув под стол длинные худые ноги. Уже совсем спокойно он продолжил:
- Говорят, у нас тут зародилась особая форма коронавируса. Теперь полная изоляция.
Все молчали, Петр Василич произнес правильные слова:
- Значит, нужно выпить пива пока не кончилось, - и все заказали по большой, в том числе и Карпуша. Он снял одну пару очков, маску сдвинул на подбородок, уши его в итоге оттопырились как у Чебурашки. Карпуша был когда-то директором школы и в нашей банде делил со мной лавры самого интеллигентного человека. Куда ему учителишке браться, но он вечно пытался меня уязвить.

- И все же, Полковник. Вы почему отказываетесь соблюдать предписания карантина? Маску не носите?
- Карпуша, сто раз объяснял – у меня на эти маски аллергия, лицо чешется и высыпка пубертатная. Я в переходный возраст возвращаться не хочу, по крайней мере, в таких его проявлениях. Да и чего я только в лабораториях не подхватывал.

И тут я в сотый раз поведал им историю из жизни. В шестьдесят девятом разбил у нас в лаборатории один остолоп штатив с пробирками. А пробирки непростые, там были всякие экспериментальные штаммы. Сразу нас всех по боксам. Полтора месяца просидел. Чуть все легкие не выкашлял. С тех пор не курю.

Карпуша подозрительно прищурился:
- А где, позвольте, находилась эта лаборатория?
- А вот это военная тайна.
- Отличненькое действо - если заврался ссылаться на военную тайну.

Я возмутился. По правде сказать, практически все было правдой. Единственное замечание – тем разбившим пробирки остолопом был я. Было уже сильно после обеда. Я вежливо откланялся и побрел домой – не люблю я этого Карпушу с его язвами.

Дома жена подлила масла в огонь. Нахваталась слухов в очереди у магазина. Будто от новой формы вируса люди зеленеют и дичают на манер зомби. Город действительно оцепили вооруженные солдаты и колючая проволока. Продукты нам теперь будут сбрасывать с вертолётов. Мэр наш, заподозрив неладное, попробовал убежать и править нами в изгнании. Но не вышло – новое ограждение застряло у него в самых неудобных местах.

Час от часу не легче, подумал я. Приятный пивной хмелек понемногу переродился в тупую головную боль. Я занавесил окна и провалялся так до сумерек, ни жив, ни мертв. Проверил – действительно ни телевидения, ни интернета. Вот и отлично.

27 апреля

Проснулся в плохом настроении – головная боль сидела на чемоданах где-то в области затылка и все искала повод остаться. Кофе пить не стал. Жене наказал сидеть дома – вдруг ей на голову упадет большой пакет с продуктами.

Я поспешил на шахматку - разузнать последние новости. Понимая абсурдность ситуации, я вглядывался в лица прохожих на момент зеленоватости. Ни черта под этими масками не видно. Лишь только глаза у всех странные, по-моему, они тоже вглядываются в меня. Дворник, правда, очень медленно шуршал своей ободранной метлой. Но он и в лучшие времена никуда не торопился. На шахматке сидел Петр Василич, он заметил меня издалека и приветливо махнул рукой:
- Полковник?
- Добрый день Петр Василич!
- Вот и славно, - с облегчением вздохнул он, - я уж побоялся, что ты тоже истукан.
- Какой еще истукан?
- Обычный. Зеленого цвета. Я таких двоих сегодня видел. Шляются по городу без дела. Страшные, но безобидные. Кожа зеленая, глаза печальные.

Я сразу же задрал голову повыше – может и продукты с вертолетов окажутся правдой, но увидел лишь только квадрокоптер. Он завис над нами и явно шпионил.
- Гляди, - горячо зашептал Петр Василич, тыкая пальцем в сторону парка, - Карпуша.
Наш хваленый директор школы выглядел зловеще. Очки его были разбиты, чепец залихватски съехал набекрень, хромая нога теперь не подпрыгивала как у аиста, а волочилась, громко шаркая по асфальту. И он был зелен. Не то чтобы как трава или елка. А вот говорят про человека «позеленел от тошноты». Вот так, только раз в пять сильнее.

Мы с Петр Василичем обомлели и на всякий случай отошли от скамейки. Петр Василич схватил сложенную шахматную доску и теперь воинственно ею потряхивал. Шахматы внутри угрожающе громыхали.
Карпуша приближался. Опасным он не выглядел. Дикий отрешенный взгляд покрасневших глаз, чуть отвисшая нижняя губа, с которой свисала слюнка. Впрочем, она у него свисала и раньше, особенно когда он злился. Я присмотрелся – белки глаз сплошь красные от лопнувших сосудов.
Новоиспеченный зомби приволокся к столику и сел на обычное место. Он сидел спокойно, лишь изредка меланхолично вскидывал голову и молчал. Кусаться явно не собирался. Петр Василич отложил доску в сторону.

- Полковник, - прошептал он мне, дергая за рукав, - вы же специалист.
- Я, Петр Василич желтых видел, красных тоже перевидал, даже синие мне частенько попадались. Но чтобы вот такое зеленое – первый раз. Это вам не приятный лимонный оттенок гепатитного больного. Зелен как огурец.

Я пощелкал пальцами перед Карпушиным носом. Он и ухом не повел. Все смотрел немигающим взглядом перед собой и загадочно улыбался зелеными губами.
- А как же он сюда дошел?
- Рефлекс, привычка.
-Послушайте, Полковник, а может, это, в целях эксперимента, - Петр Василич кивнул в сторону пивной.

Безусловно, хотелось просушить горло. Карпуша выглядел безобидно:
- Давайте так, Петр Василич. Мы с ним посидим, а он пусть проставляется. Давненько нас не угощал. Ага, Карпуша?

Карпуша не протестовал. Заказали по большой и записали на его счет. Жадно глотая пену в попытках добраться до вожделенного пива, я поглядывал на Карпушу. Он, не глядя, протянул руку к бокалу и четким движением залил содержимое в рот.
- Рефлекс, - зачарованно прошептал я.
Подошел Борька Самовар. Углядев в нашей компании новоиспеченного зомби, он забулькал было, но сразу успокоился, когда прознал, что тот сегодня угощает. Время летело, Карпуша влил в себя пять бокалов и при этом три раза исправно сходил в туалет. Сыграл с ним в шахматы. Поставил детский мат. Солдат было не видно. Лишь квадрокоптеры мерно жужжали вместе с пчелами около цветущих яблонь. Настроение мое зашкаливало. Прекрасный день.

Домой я шел в приподнятом. Встретил двух зеленых. Тот же эпикриз, что и у Карпуши. Пусть себе живут. Жена, оказывается, и вправду ожидала вертолетов. Полдня сидела в окне. Со злости сбила шваброй квадрокоптер. Вот он валяется. Толку с него, разве что батарейки. Потом разберу в исследовательских целях. Голова работала не очень. Испугался, что превращаюсь в зомби. Повторял в уме таблицу умножения и в страхе понял, что забыл семь на восемь.

Уже когда стемнело, услышал за окном громкий хлопок, затряслась земля. Что-то основательно полыхало. Открыл окно – тянуло гарью и чем-то сладковатым, неуловимо знакомым. С мигалками пролетела пожарная машина. Сразу успокоился. Раз пожарники работают – все под контролем. Никакой это не апокалипсис и не зачистка инфицированного района. Лег все же с нехорошим предчувствием.

28 апреля

Жена пришла из магазина и с язвительной улыбкой сообщила ужасные новости. Случилось непоправимое. Сгорел дотла пивной завод. До конца не ясно, то ли рабочие смены дегустировали до упаду, то ли и вправду зомби-вирус их одолел. Но они проворонили какие-то производственные циклы, и все взлетело вверх тормашками, а потом загорелось. Черных, осоловевших пивоваров пожарники отвезли в отделение. Полиция наша, оставшаяся без свежего пива, приняла правильное решение – виновников изолировать в обезьяннике без разбору кто зомби, а кто нет.

Решил сегодня никуда не спешить. Давненько я не брел на шахматку так уныло. Зеленоватых граждан в городе прибыло. Они вели себя необычно, но весьма дисциплинировано. Надо бы сходить по этому поводу в поликлинику – узнать, что к чему с лечением этой напасти. Хотя толку от них как с козла молока.

В парке на нашей точке сидел лишь Карпуша. После озеленения он стал пунктуальнее. Пивнуха была закрыта. Накрылся наш досуг медным тазом. После меня подошли Петр Василич и Борька Самовар. Борька заговорщицки подмигнул мне, он нес пакет с чем-то тяжелым. Зашуршав, он гордо выставил на столик трехлитровую банку с желтоватой прозрачной жидкостью. Я сразу затосковал. Никогда не любил самодеятельности. Разного рода суррогаты, шмурдяки-настоечки. Ладно, если простая самогонка, а тут налакаешься, и потом бахнет давление от одной травки, аритмия от другой и запор от третьей. А этим алхимикам зельеварам хоть бы хны.

Но теперь, когда с пивом известная ситуация, настал Борькин звездный час. Мигом нашлись стаканы. Самовар торопливо наливал, расплёскивая, налили и Карпуше.
- Ну, давайте по полтяшку!
И вдарили. У меня перехватило дух. Карпуша опрокинул одним движением, лишь едва заслезились его и без того красные глаза.
- Ты чего туда намешал, прохиндей? – я с трудом разговаривал. В ответ Борька важно надулся, булькнул для пафоса и завел шарманку про древний дедовский рецепт.
- По писярику! – с этим словами Борька разлил по новой. Я понюхал этот желтоватый мутаген. Пахло грибами и ванилью. Ну и букет.

Дернули. Мимо проволочилась какая-то позеленевшая старушка. Борька предложил ей выпить на брудершафт. Мы сочли эту шутку удачной и засмеялись. Но мне показалось, будто Карпуша вяло промямлил «Еще». Глянул на него пристально – сидит дальше, голем големом. Померещилось, зарекался же не пить Борькиных настоек.
- По полтяшку! – Самовар не унимался.
- Боря,- заныл я, - никаких полтяшков. Хватит!
- Ну, тогда по грамулечке, - не растерялся Самовар и я обреченно взмахнул руками.

29 апреля

Ни пса не помню. Домой меня вел Карпуша. Это ж надо так налакаться. Не хотелось открывать глаза. Они все-таки в голове, а она болела нестерпимо. Когда я уходил вчера из парка, трехлитровка была осушена. А во мне плескалось столько полтяшков, писяриков, грамулечек, кропалей и прочих прелестей, что жутко вспоминать.

Дневник сегодня пишу с утра – день заранее вычеркнут из жизни. Никуда не пойду. Перечитал дневник. Никогда не любил писать, супруга уговорила начать в карантин. Всегда считал дневники ересью. А в художественном смысле – попыткой замазать кривой стиль и неумение доступно излагать. Так и есть. Жена со мной не разговаривает. Раскурочил квадрокоптер – пусть хоть он почувствует, что такое быть в кусках.

30 апреля

С утра на шахматке было громко. Карпуша бесповоротно излечился. Цвет его вновь перешел в обычный неприятно-багровый. Он кудахтал, что все мы подлецы и жулики, припоминал нам выпивку за его счет.
- Откроется пивная, я вам покажу как на меня вешать ваши долги!
Завидев меня он победоносно закричал:
- Гляньте кто пришел! Гений шахматной мысли! Постановщик детских матов!

Оказалось, что Карпуша, пребывая в зеленом состоянии, все понимал и помнит. Но поделать ничего не мог. Будто бы жуткая лень и апатия одолевала его. С чем связано его исцеление он понятия не имел. Домочадцы его никаких усилий к этому не прилагали и даже расстроились, особенно зять.
И тут мне в голову пришла интересная мысль.
- Борька, у тебя осталось, что мы пили?
- Оценил все-таки, - гордо забулькал Борька, - есть еще чекушка в заначке.
- Конечно, - заторопился я, - гони домой за добавкой.

25 мая

Наконец-то мне отдали дневник. После 30 апреля множество страниц вырвано. Что ж, теперь на холодную голову можно восстановить события. Борькино варево не только излечивало зеленую стадию, но и полностью убивало надоевший коронавирус. Уже потом в газетах писали, что от него клетки становятся скользкими и вирус попросту не может закрепиться, чтобы размножиться.

В тот день Борькиной чекушкой я напоил четверых зомби. Немного влил в себя, тоже в экспериментальных целях. Все до одного излечились. На мои допросы, что же за волшебные ингредиенты помогают людям, Борька упорно отмалчивался. Лишь только после угроз сообщить, куда следует, он завел меня к себе в подвал и показал мешки с дубовой щепой. Щепки в этом подвале отсырели и зацвели, а нерадивый Борька даже этого и не заметил. Наскрести плесени было делом техники. Разбавленная в чистом самогоне, она отлично излечивала вирус в любых формах.

Я не нашел ничего лучше, чем пробраться в реанимацию и угостить там пациентов. Один из них, горячечный, принимая в руки стопку, решил, что он в раю, а я апостол Петр. Был изгнан врачами. Хорошо хоть без полиции.

На следующий день у моего дома выстроилась огромная очередь. Многие конечно привели своих зеленых близких. Но, были и любители выпить на халяву. Мы с Борькой не успевали готовить снадобье. Супруга мне сказала, что я алкаш, а квартира моя отныне притон. И ушла жить к соседке.

Через два дня весь наш город был очищен от заразы. Мной заинтересовались какие-то молодые люди, прилетевшие на вертолете. Они выглядели интеллигентно, но весьма настойчиво. Я дал им попробовать лекарства – у меня осталось полбутыли. Они вежливо отказались, но лекарство забрали с собой. Также изъяли мой дневник. Жаль, там я подробно описал все процессы и пропорции. Вновь почувствовал себя молодым лаборантом.

Две недели спустя сняли карантин и включили назад телевидение. Из новостей оказалось, что Борькина плесень очень редкая, и зарождением своим она обязана фортуне и крайней Борькиной неряшливости. К счастью ученым удалось выделить из нее активное вещество и синтезировать искусственно. Пандемия отступала.

От журналистов отбоя не было. Вся эта история мне льстила, но вскоре приелась и утомила. Поссорился с Борькой. Он сказал, что я дурак и плагиатор. Украл его идею. Я на это задал резонный вопрос. Флеминг обнаружил пенициллин. Так кому давать Нобелевскую премию, ему или плесени? Борька на это сравнение взревел, забулькал и сказал, что ни про каких фламинго ничего знать не хочет, но меня подстережет обязательно.

Сегодня вновь появились те же самые интеллигентные молодые люди. Вернули дневник без половины страниц, и сообщили, что меня с группой отечественных ученых номинировали на Нобелевскую премию. Они ушли, а я настежь открыл окно и впустил прохладу остывающего летнего вечера. Солнце пряталось за перламутровыми облаками. Вот бы получить эту нобелевку. Обязательно поделюсь с Борькой.

19. Гороховый суп







– Мисс Гроуз, вы вчера неправильно сложили мою ночную сорочку, – тщательно выбритый и причёсанный волосок к волоску, сэр Генри Уорвик приступил к завтраку, положив на колени полотняную салфетку.
– Этого больше не повторится, сэр, – присела в реверансе горничная.
– Аккуратность и порядок, мисс Гроуз. Всегда и во всём должны быть аккуратность и порядок.
– Конечно, сэр.

Яичница, идеально поджаренный хлеб с клубничным джемом, чай в тонкой фарфоровой чашке, хрустящая скатерть и лежащая на углу стола свежая газета. Лорд Уорвик любил порядок во всём.

Днём он займётся своей библиотекой, там есть, что переставить и внести в каталог, а вечером… Вечером у него будет увлекательное приключение. Пора. Давно он не гулял по улицам Лондона. Аккуратно положив чайную ложечку на блюдце, лорд Уорвик встал из-за стола. Вечер обещал быть интересным.

***

Уорвик хорошо помнил ту первую шлюшку. Уличная девка сама пристала к нему, когда он, отпустив экипаж, решил пройтись пешком.

Осенние сумерки спускались на мостовую и фонарщики один за другим зажигали газовые фонари, чей свет тусклыми пятнами пробивался сквозь «гороховый суп», как жители Лондона называли густой желтоватый туман. Он часто окутывал город плотной пеленой. В таком тумане легко было заблудиться, но зато он был отличным подспорьем для проституток: некоторые клиенты могли без стеснения подходить к ним под прикрытием «горохового супа».

– Не желаете ли развлечься, сэр?

Уорвик оглянулся. Из темноты подворотни, как из врат ада вступила в пятно света фигура в потрёпанном платьишке. Tuppeny upright, девка из дешёвых «ночных бабочек», вечерами подпиравших стены домов в надежде немного заработать. Он чуть не задохнулся от запаха перегара и немытого тела. Потаскушка кокетливо подбоченилась, подхватив юбки и выставив толстую голую ногу в поношенном ботинке. Ком подкатил к горлу, Уорвик прижал к губам руку в лайковой перчатке, чтобы его не вывернуло прямо девке под ноги. Растрёпанное существо с кое-как подобранными жирными волосами, квинтэссенция хаоса, ошибка природы, грязная, мерзкая тварь. Аккуратность и порядок! Только так можно сохранить этот мир и не дать ему обрушиться в преисподнюю.

– Всего шиллинг, сэр, – девка улыбалась щербатым ртом, задирая до пояса свои лохмотья.

Бешеное желание вдруг обрушилось на него могучей, тугой волной. В висках застучало отбойными молотками. Не может быть, чтобы вызывающее омерзение, жалкое, дурнопахнущее существо, стоящее на улице без шляпки и шали, так влекло к себе его, утончённого до кончиков ногтей! Его, высокообразованного и аристократичного, кто удовлетворял мужские потребности, посещая только дорогие бордели мадам Джеффрис на Черч-стрит, куда не стесняется захаживать сам принц Уэльский.

Эти мысли обжигали пламенем. Весь красный, наследник титула Уорвиков дрожал всем телом, но был готов схватить, смять, изломать улыбающуюся девку и овладеть ею тут же, в зловонной подворотне.

Еле справившись с преступным влечением, он бросился бежать, с ужасом слыша за спиной хриплый смех.

***
На следующий вечер лорд Уорвик снова пришёл к той подворотне. Но теперь он точно знал, для чего. Девка встретила его неизменным запахом перегара:
– Вернулся, красавчик? – спросила она, быстро доела кусок жареной рыбы, отряхнула с груди крошки хлеба и махнула рукой, приглашая за собой. – Пойдём, покажу, что я умею. Не пожалеешь.
– Пойдём, – согласился он, идя за ней в темноту подворотни…

Девка умирала долго. Она пыталась освободить связанные руки и заходилась беззвучными воплями, от чего глаза её выкатывались из орбит, а грудь ходила ходуном. Казалось, там из последних сил билась подстреленная птица. Уорвик хотел, чтобы эти предсмертные вопли и хрипы, едва слышные из заткнутого кляпом рта, навсегда стёрли из памяти вчерашний смех, кнутом стегавший его по спине. В слепом животном порыве, стиснув зубы и сдерживая свистящее дыхание, он бил мерзкую тварь ногами и давил глаза каблуком ботинка. Иногда ему казалось, что ярость затихает, но потом она возвращалась, опьяняя его. Аккуратность, порядок и планирование! Он надел мясницкий фартук, заблаговременно купленный в лавке. Ну, а перчатки можно будет потом выкинуть. Девка была ещё жива, когда кровь фонтаном хлынула из её располосованного горла, забулькала, заклокотала в приступе подавленного удушающего кашля. Куча затхлого тряпья на земле – вот и всё, что осталось от вчерашнего смятения. Глухо рыча, сэр Уорвик разорвал тряпки. Рыхлое тело, похожее на разломанную булку, молочно-белые расплывшиеся груди. Он продолжал неистово кромсать их длинным ножом, хотя их обладательница уже обмякла и смотрела в темноту широко раскрытыми мёртвыми глазами. Пониже её подбородка зияла чёрная поперечная рана с рваными краями. Глядя на безжизненную массу, очертания которой в темноте казались размытыми, Уорвик едва сдерживал слёзы восторга, подступавшие к горлу.

Он сделал всё, как надо: вытер нож о нижнюю юбку и прикрыл ею раскинутые ноги, белевшие в темноте. Аккуратность и порядок. Кровавое месиво уже не вызывало того бурного желания, которое вчера чуть не заставило его наделать глупостей.

Сэр Уорвик вышел на затянутую туманом мостовую, и, улыбаясь своим мыслям, отправился домой: невысокий респектабельный господин в отлично сшитом тёмном пальто и чёрном галстуке с булавкой в виде золотой подковки.

Теперь сидя в Английском клубе с сигарой и рюмкой портвейна, он не спеша, с удовольствием, составлял очередной план, продумывая его до мельчайших подробностей, и наслаждался ожиданием вечера. Туманного вечера, когда опять можно будет выйти на охоту. К тому же ему не терпелось опробовать прекрасный индийский кинжал, «жало скорпиона». Кинжал сэр Уорвик купил по баснословной цене и предвкушал минуту, когда вонзит обоюдоострый клинок в покорное отвратительное существо.

Девицы с готовностью задирали юбки при виде опрятного и представительного джентльмена. Ему доставляло удовольствие до конца проигрывать свою роль. Он любил расспрашивать потаскух об их никчемной жизни, полной грязи и беспорядка. Они охотно делились с ним, внимательным и ласковым, своими мерзкими секретами, надеясь на лишний пенни. На него можно было купить горячей похлёбки из бараньих ножек и согреться в промозглый осенний вечер. Девки врали напропалую, рассказывая истории грехопадения, похожие друг на друга, как безликие работные дома.

Его уже перестало пугать горячее желание, и он знал, что облегчение наступит, когда влекущее к себе убогое существо превратится в гору искромсанного мяса. Ради него, этого потрясающего облегчения, он был готов пустить под нож всех проституток Лондона. Уорвик научился играть в доброго дядюшку, принося девкам пакетики с мятными леденцами за пару пенсов и заставляя их совать в рот конфеты, чтобы отвлечь от того момента, когда он выхватит нож и полоснёт жертву по горлу или заткнёт ей рот и продлит себе удовольствие.

Из газет он с удивлением узнал, что кто-то ещё охотится на лондонских потаскух. Тот, другой, орудовал бритвой и скальпелем, искусно вырезая матки и раскладывая органы рядом с телами. «Бобби» с ног сбились, разыскивая потрошителя, и лорд Уорвик однажды чуть не угодил к ним в лапы, наткнувшись в тумане на тело девицы. Потаскухи затаились и сидели по домам, лишь самые отчаянные или отчаявшиеся стояли по подворотням. Теперь следовало продумывать свои планы на вечер с особенной тщательностью. Это будоражило и захватывало его.

***

Сегодняшняя девка отличалась от других цепким взглядом, хорошей речью, хромотой и угрюмостью. Она морщилась, когда лорд Уорвик задавал вопросы, но и из скупых ответов было понятно, что на улице она, акушерка, оказалась благодаря папаше. Тот по макушку заливался джином, а в паузах угощал дочь тумаками, если она являлась домой без единого пенни. И однажды так угостил, что сломал ей ногу. Нога кое-как срослась, но за это время девка потеряла работу. На улице она с полгода и хотя после череды убийств её товарки по ремеслу побаивались выходить на промысел, зарабатывать всё также трудно. Было видно, что вопросы Уорвика ей в тягость, и она попросила заплатить вперёд.

Он сунул руку в карман, вывернул один, потом другой. Поняв, что бумажник остался на столе, сэр Уорвик растерялся. Такое с ним случилось впервые. Привычный, просчитанный ход событий рушился, любовно спланированная охота срывалась из-за пустяка.

Последнее, что он увидел – лезвие, сверкнувшее в тусклом свете фонаря. Тот, кого называли Джеком-Потрошителем, и за кем охотился весь Скотленд-Ярд, приказал долго жить.

– Нет денег – нет любви, – оглянувшись по сторонам, усмехнулась девица, вытерла бритву о чёрный шёлковый галстук и выдернула из него булавку в виде золотой подковки. Она сунула её в карман рядом с острым скальпелем и, прихрамывая, пропала в густом желтоватом тумане, похожем на гороховый суп.

20. Там, где ты должен быть










Поднимите руки, кто хочет быть везунчиком по жизни? Можете не напрягаться, я знаю, что каждый. Нет, есть отдельные упоротые личности «Я всего добьюсь сам, своим трудом и целеустремленностью!». Но даже будь ты упрямее сотни ослов вместе взятых и духу в тебе больше, чем у спартанского гоплита под Фермопилами, без удачи ты только расшибешь себе лоб в бесплодных попытках добиться чего-то мало-мальски стоящего. А ежели ты балбес, но поймал Фортуну за подол и крепко держишь, не давая показать капризной даме свои тылы, то всё у тебя срастётся. По-любому!

Удача тоже бывает разной. Кому-то люто прёт в азартных играх. Кто-то без потерь, а то и с барышом, выбирается из таких передряг, что голливудские сценаристы нервно курят взатяг свои кубинские Cohiba Siglo. Моё же везение несколько иного свойства. Как оно работает? Да очень просто.

Например, иду я в кабак накидаться вискарем, а там раз — акция: два шота по цене одного. А в темном углу сидит грустная-прегрустная девушка, невидящим взглядом уставившаяся на стакан коктейля с каким-нибудь вычурным дурацким названием. С парнем поссорилась или начальник на работе отругал, причина может быть любой. А тут я, весь такой обходительный, обаятельный и со свободными ушами. В итоге я спаиваю девицу со скидкой в 50% и уже повеселевшую везу куда-нибудь для более тесного общения. Вот так я оказался в нужном месте в нужное время. Бабки сэкономлены, волк сыт и овца вроде как довольна. И так всегда и во всём. И долгое время я считал такой порядок чем-то обычным, пока до меня наконец не допёрло, что в некоторой степени везение подчиняется моим желаниям, пусть и не обязательно осознанным. Прям суперспособность, даже похлеще лазеров из глаз или паутины из жопы. И тут меня по темечку и стукнуло: а какого хрена до сих пор я не захотел оказаться там, где на меня свалится богатство?

Это был обычный пятничный вечер. Точнее, не совсем обычный, а очень даже отличный. Неизвестно каким ветром, меня занесло в курилку для работяг. Там двое пролетариев, попыхивая вонючими сигаретами, громогласно обсуждали интересное рационализаторское предложение. Пришлось скурить аж три сигариллы подряд, пока я вникнул в суть вопроса, и поспешить к начальству. В итоге работяги остались с носом, а я — с премией. Которую и решил обмыть.

Будучи уже хорошо пьяненьким, я выбрался из бара. Такси решил не брать, до дома всего пара километров, а когда я подходил к остановке, то всегда в тот же миг туда же подъезжал нужный мне общественный транспорт. В дальнем углу маршрутки нашлось свободное местечко, где я примостил зад и не заметил, как через пяток минут задремал.

На конечной меня растолкал смуглый водитель, сообщил, что «Рэйс паслэдный!» и «Магу брату пазваныт, он таксыст.». Я поблагодарили отказался: маршрут делал вытянутую загогулину и по прямой до моего дома получалось минут сорок ходу через парк. Спьяну захотелось прогуляться, да и что-то подсказывало, что оказался я тут неспроста.

Минут через пятнадцать неторопливой прогулки я увидел отблески света среди деревьев. Их источниками оказались две машины с включенным дальним светом, стоявшие метрах в ста друг от друга. Наверное стоило пройти мимо: добропорядочным гражданам ночью в глухом закоулке лесопарка делать совершенно нечего. В лучшем случае окажется компания подвыпившей молодёжи, а то может и бандюки какого-нибудь неудачника прикапывают. Но чёрт возьми, в моей жизни ничего не случается просто так!

Я тихонько подкрался к поляне и засел в густых кустах. Посреди неё, залитые светом фар, стояли друг напротив друга две группы по пять человек. Двое, видимо главных, выдвинулись чуть вперёд и беседовали вполголоса, о чём — я не слышал совершенно. Остальные застыли в напряженных позах, периодически бросая настороженные взгляды в окружавшую темноту. Картина очень походила на сцену из дешёвого гангстерского боевика и мне это очень не понравилось. Ведь выходило, что я свидетель чего-то незаконного, а в фильмах с такими поступают весьма скверно. Я начал осторожно пятиться назад.

– Замри, уёбок! - прошипел сзади прокуренный голос и в шею уткнулось что-то холодное и твёрдое. - Теперь руки в гору и вперёд!

Ну всё, приплыли! Сотню раз видел в кино, как какой-нибудь мудак суёт свой любопытный нос, куда не следует, а подкравшийся злодей тычет ему пистолетом в затылок. Из-за киношного идиотизма происходящего я не смог удержаться от истеричного смешка.

– Хули ты ржёшь, дебил? - поинтересовался мой конвоир. - Шагай!

Реакцией на наше появление на поляне стал синхронный лязг снимаемого с предохранителей оружия. Главари — бритоголовый крепыш в кожаной куртке и долговязый тип с прилизанными волосами в плаще, переглянулись и наставили друг на друга стволы. Длинный — куцый помповый дробовик с пистолетной рукояткой, лысый — пистолет, похоже ПМ.

– Тихо, пацаны! Я тут шныря поймал, пас за нами, сука! Я его охлопал, пока вёл — пустой, ствола нет.
– Твой? - хмуро кивнул на меня бритоголовый.
– Нет. А какого хера твоя шестёрка по кустам ныкается? - прищурился долговязый, нервно тиская ружьё.
– Можно подумать из твоих в кушерях никто не сидит и из автомата нам в спины не целится?
– Нет, я уговор соблюдаю. А ты — нет. Вот как с тобой дела после этого иметь?
– Ладно, проехали. Так, недоразумение небольшое вышло. С этим то чё будем делать, раз он ничейный?
– Кончить его, да и всё, - подал сзади голос хриплый.
– А за что? Он же ничего не видел, да? - лысый с усмешкой посмотрел мне в глаза. - Ну собрались мужики ночью в лесу. Со стволами? Так то травматы, да охотничье. По бутылкам решили пострелять. Так ведь?

Я энергично затряс головой. Просто толпа подростков с пугачами. Дети с рогатками. Черти лысые, да кто угодно! Да тут вообще никого не было, померещилось по-пьяни!

Бритоголовый как-то грустно улыбнулся, посмотрел мне за спину и кивнул. Я понял всё. Что мне оставалось? Попытаться сбежать, но я успел только дёрнуться в сторону. Грохнул выстрел, голову справа обожгло болью, я позорно, по-бабьи, взвизгнул и упал. Этот рывок мало того, что спас мне жизнь: пуля лишь скользнула по черепу, оглушив, но и включил цепочку последовавших невероятных событий.

Хриплый повел ствол пистолета следом за мной и в момент выстрела на линии огня оказался один из людей долговязого .Предназначавшийся мне тупоносый кусок металла пробил шею бандита и тот завалился на спину, хрипя простреленным горлом. Длинный вскинул дробовик, нажал на спуск и сноп картечи разнёс череп бритоголового, оставив только нижнюю челюсть с внезапно удлинившимся окровавленным языком. Главарь успел передёрнуть цевьё и пальнуть в хриплого, превратив его грудную клетку в мешанину из костей и легких. Труп упал рядом со мной, обдав брызгами крови, а в следующий момент один из бандитов лысого высадил обойму из пистолета в живот долговязому. Пара бандитов сцепилась в рукопашную, с остервенением тыкая друг друга ножами и не обращая внимания на хлещущую из ран кровь. Последний из людей длинного бросил пистолет и задрал вверх руки, но это не помогло — выпущенная в упор пуля разворотила ему глазницу и вывалила затылочную кость вместе с ошмётками мозга.

На ногах осталась только троица из группы бритоголового, остальные участники перестрелки были мертвы или заходились в предсмертной агонии. Оставшиеся в живых боевики опустили оружие, испуганно озираясь по сторонам. Но откуда-то с края поляны, из-за одной из машин раздались несколько коротких очередей и три тела грузно осели на землю. Я замер. Минуты через три в круг света шагнул коренастый мужик в камуфляже. К плечу он прижимал приклад автомата, стволом которого водил поочередно от одной лежащей фигуры к другой. Туда, где был хоть намёк на движение, камуфлированный стрелял одиночными, причём не делая исключений для бандитов из какой-либо группировки. Затем он вытащил откуда-то две не замеченные мною ранее спортивные сумки и понёс их к машине.

Я уже собирался было выдохнуть, когда коренастый вернулся, подобрал пистолет и принялся проводить «контроль» разбросанных по поляне тел. Очень аккуратно я подтянул к себе валявшийся рядом ПМ хриплого. Мужик тем временем отстрелял одну обойму, перезарядил, подошел к трупу долговязого и повернулся ко мне спиной. Руки хоть и ходили ходуном от страха, да и стрелять мне доводилось редко, а из положения лёжа на боку — никогда, но расстояние было всего метров пять. Я давил на спуск, пока пистолет не встал на затворную задержку, хотя уже вторая пуля разнесла камуфлированному затылок.

На адреналине я пробежал километра полтора от злополучной поляны, пока прокуренные лёгкие не сказали «Хорош!», а тяжеленная сумка окончательно не оттянула руки. Да и я уже был почти в городе, а бегущий по ночным улицам мужик с баулом непременно вызовет подозрение у любого прохожего, не говоря уже о полицейском патруле.

В одной из сумок оказались увесистые пакеты, туго перемотанные скотчем: кино смотрели, знаем, на фиг нам такое. А вот другая оказалась плотно набита аккуратными кирпичиками денежных пачек. Хоть и не баксы, а родные купюры, зато с видами Хабаровска. И очень много! Так что теперь нужно только добраться до дома, не привлекая внимания своей окровавленной одеждой и рожей, отпечатки с ПМ я стёр, в небе — грозовое зарево, обещающее хороший ливень к утру, который уничтожит все мои следы. Свезло знатно, хотя и перетрухнуть пришлось чуть не до мокрых штанов. А что человека убил... Как в той шутке: убил убийцу, так что количество убийц не изменилось. Единственное что волнует — лишь бы не нашли, но это вряд ли, всегда отрабатывают связи-знакомых, а я там оказался чисто случайно.

Отходняк вызвал у меня приступ дурашливой эйфории. Пожалуй никогда в жизни у меня не было такого хорошего настроения. Поэтому, увидев посреди проезжей части крохотного котёнка, я не стал проходить мимо: накрыло приступом благородства и любви ко всему миру.

– Задавят, дурачок, - я взял на руки мохнатый комочек. - Где мамку потерял?

Из-за выстрела практически над самым ухом со слухом было плохо. Потому тихо урчащий и низко летящий над дорогой автомобиль я просто не услышал. А когда обернулся, было уже поздно. Только и успел зачем-то отшвырнуть котёнка.

Песок... Безбрежное море песка. Чистое, темно-синее небо с чуть фиолетовым отливом. Но почему-то нет солнца, хотя и светло, как днём. Я обернулся в поисках светила и обомлел: за моей спиной стоял кубический алтарь из серого камня, на нём — старинные позолоченные весы вроде аптекарских. Рядом — огромный полуголый мужик в набедренной повязке, украшенной бляшками из желтого металла. Только вот у мужика вместо обычной человеческой головы была собачья. Точнее шакалья. Я всегда отличался умом и сообразительностью, поэтому что к чему допёр моментально.

– Серьезно? Анубис?!

Я знал, что некоторые собаки умеют улыбаться. Оказывается шакалы — тоже.

– Ага, - ухмыльнулся бог мёртвых. - Будь ты христианином, тебя бы встречал апостол Пётр. Хотя конкретно тебя, скорее всего, черти с вилами. Ну или пинком на перерождение, если буддист и считаешь, что не достоин выйти из Колеса Сансары. И далее по списку. А вот с вами, атеистами, всё несколько сложнее. Но в каком-либо обличье я предстать перед тобой был должен. Считай это шуткой.
– И что со мной будет?
– Отправлю тебя в небытие.
– В принципе, я не буду об этом знать и что-то ощущать, так что пофигу!
– Какой отчаянный. Насчет небытия я тоже пошутил. Ты уже существуешь и я с этим особо поделать ничего не могу. Я ведь действительно не могу сотворить камень, который неспособен поднять. На этот раз побудешь немного буддистом. Может одумаешься. Но немного позже. Времени у тебя на это по людским меркам будет предостаточно. В последний раз сработает твоя способность оказываться там, где и когда нужно. В данный момент тебя откачивает бригада реаниматологов, очень удачно возвращавшихся с ложного вызова и у них получится.
– А почему она не сработала в этот раз?
– Как раз сработала.
– Очень любопытно!
– Следом за тобой шли со свидания парень с девушкой. Он ей не сильно понравился из-за своей нерешительности и эта встреча должна была стать последней. А у меня на их детей планы. Но она увидела, как он бросился на помощь, хладнокровно и уверенно поддерживал жизнь в твоём теле. А потом подобрал спасённого тобой котёнка. Это покорило её окончательно.
– То есть, я меня размазало по асфальту из-за паршивого блоховоза, благодаря которому какой-то ботан присунет какой-то прошмандовке, а их выблядки должны будут вершить великие дела?
– Грубо, но приблизительно так и есть.
– Получается, что меня всю жизнь, как марионетку...
– Нет, - перебил Анубис, - вы обладаете свободой воли.
– Я мог пройти мимо?
– Вполне. Это было полностью твоё решение.
– А как же планы?
– За углом их поджидала бы троица злых людей. Парень вступился бы за девушку, дав ей возможность убежать. Его бы избили до полусмерти, но в итоге результат был бы тот же.
– А если бы...
– Варианты можно перебирать до бесконечности. Тебе уже пора. Еще увидимся.

С трудом разлепляю глаза. Белый потолок, выкрашенные бледно-зелёной краской стены. Зверски хочется пить и тупая боль во всем теле. Что-то мерзко и ритмично пищит, звук знакомый. Вспомнил — вроде как кардиограф называется. Ясно, больничка.

– Он может говорить? - раздался голос откуда-то сбоку.
– Да, только не долго, - ответил другой, женский.
– Тогда сразу к делу. Я старший следователь по особо важным делам Следственного Комитета. Несколько дней назад вас доставили с места ДТП. При вас была спортивная сумка с крупной суммой денег. Чуть позже в лесопарке были обнаружены тела двенадцати человек с огнестрельными ранениями. Одиннадцати членов двух преступных группировок и сотрудника ФСБ, на тот момент находившегося не при исполнении. На изъятой у вас сумке обнаружены следы крови одного из убитых, парафиновый тест на следы горения пороха, взятый у вас, дал положительный результат. Как вы можете это всё объяснить?
– Не поверишь,начальник, - с трудом прохрипел я. - Оказался не в том месте и не в то время.

21. Мэджик








Тени от факелов плясали по стенам зала, создавая ощущение, что кто-то незримый присутствует рядом. В центре - начерченная красным пентаграмма с чадящими свечами в точках лучей. Стандартное помещение для запрещённой магии, как и тысячи других сделанных под копирку. Видимо, есть что-то объединяющее всех, кто преступает те или иные законы.

Гортанная речь закончилась, и в центре рисунка прогремел взрыв. Клубы багрового дыма взвыли вверх, и тут же начали медленно опадать. Стон, наполненный тысячелетиями хранимой похоти, разнёсся вокруг. А шлюхи в радиусе 20 километров завистливо цыкнули, даже не понимая из-за чего. Мало кто из них закончил театральное для такого отыгрыша.

Как только дымка рассеялась, из глубины раздался голос, заставивший червей размножаться с удвоенной силой:
- Я рада.

Мурашки пробежали бы по телу любого живого, кто это услышал. Даже если не знал языка. В радиусе слышимости застопорилось движение всех мужских особей. А женские с удивлением оглядывались на мокрые полосы, тянущиеся следом по полу.
- И кто меня призвал? – раздался вопрос, добивающий самообладание и заставляющий скинуть одежду.
- Я, - волной безразличия разнёсся ответ.

Из центра пентаграммы сквозь остатки дымки проступила фигура. Мгновение, лёгкий порыв внезапного ветра как по заказу - и перед глазами предстала «она».

Закрученные рога на голове, которые удобно держать, находясь сзади. Чёрно-багровое одеяние, плотно облегающее тело и незаметно переливающееся цветами. Акцентирующее внимание на всех выпуклостях и не дающее разгуляться фантазии для представлении впуклостей. Голос, пробивающий до нутра, произнёс:
- Господин.

Она сделала ещё шаг, показывая стройную ногу, затянутую в ткань и заканчивающуюся небольшим копытцем. Возможно, даже очень привлекательным, если вам нравится слышать цокот. Приложив руку к воздуху, где начиналась граница пентаграммы, она произнесла:
- Выпусти меня, и я исполню любое твое желание.

Закутанный в балахон поднял голову. Вместо лица она увидела белую маску с прорезями для глаз и рта. Он склонил голову на бок и глухо спросил:
- Любое?
- Конечно, - она провела руками по своему телу, и пробегающая за стеной мышь замерла в экстазе, лишь скользнув взглядом по этому движению. – Если готов к плате.
- Ага.
- Замечательно, - тонкий раздвоенный алый язык пробежал по губам. – Тогда…
- Тебя как зовут?
- А? – она замерла на мгновение, и тут же губы озарила улыбка. – Как ты пожелаешь…
- Будешь Изабеллой.
- Хорошо. Тогда…
- Ты девственница?
- Что?

Из прорезей для глаз в маске повился грустный зелёный дымок, опадающий к полу. Глухой вопрос повторился:
- Ты девственница?

Она замерла на мгновение, смотря на белое «лицо». Очередная улыбка показалась на губах. Ноги чуть сошлись друг с другом, едва заметный «хлюп», и совсем далёкий крик обесчещенной «Марии» предвещали:
- Теперь да.
- Хорошо, - он кивнул, сделал шаг и стёр часть пентаграммы. – Выходи.
- Как пожелаешь.

С весёлым цокотом она выпорхнула из начертанного, помогая небольшими перепончатыми крыльями, и выдохнула. Самое опасное позади. Теперь осталось только затащить в пос…
- Изабелла.
- Что? – от её тембра даже камень в стенах постарался изменить положение на вертикальное.
- Ты сказал, что выполнишь любое моё желание.
- Именно, - отработанным веками неловким движение она случайно прижалась грудью к скрытой балахоном руке. – Всё, что придёт тебе в голову…
- Идём.

Он развернулся и зашагал прочь, к входу в коридор. Как только они вышли из зала с пентаграммой, гулкий топот сапог разнёсся по каменному своду. Будто его обувь была на несколько размеров больше. Изабелла пристроилась за спиной, ожидая момента, чтобы в очередной раз прижаться к телу опрометчивого призывателя. Похоть не должна увядать.

Но за несколько минут пути она разуверилась в своих силах. Все отработанные прикосновения только натёрли правую грудь. За исключением вызывающей сексапильности, одежда приносила только неудобство. А несколько попыток «упасть в обморок» перед прорезями маски закончились на холодном полу и отбитым локтём.

Наконец, они остановились перед дверью. Из складок балахона показалась скрытая в перчатке рука и потянулась к ручке. Изабелла тут же кинулась вперёд:
- Я сама.
- Точно?
- Конечно!
- Странное рвение…
- Всё для моего господина. И ещё, я просто жажду… - она открыла дверь, и посмотрела на стопки вёдер, швабр, тряпок и мётел. – Это что?
- Кладовая, - раздалось из-под маски. – Тут есть…
- Я вижу, что тут есть, - Изабелла нахмурила отливающие в черноту красные брови и повернулась к балахону. – Но зачем?
- Эээ… Я хочу, чтобы ты помыла полы.
- Что?
- Что, что?

Она замерла на мгновение, ожидая фразы, что это шутка. В конце концов, у всех разные предпочтения места для первого раза. Ну или просто кто-то переволновался и не ведает, что творит. Но, не дождавшись объяснений, покачала головой и повернулась к вызвавшему.

- Ты видимо не понял, что я за демон, - она подошла вплотную и прижалась к балахону. – Я суккуб. Исполняющая все желания в постели. Я могу быть и кроткой овечкой, и отхлестать тебя кнутом…
- Зачем?
- Что зачем?
- Для чего меня хлыстать?
- Ну, может и не тебя, - она тряхнула головой, нельзя дать пускающему слюни на её тело отвлечься. Прижав указательный палец с демоническим маникюром к прорези рта на маске, произнесла: – Есть разные грани удовольствия. Кто хочет и такого…
- Зачем?
- Эээ…
- Зачем хотеть, чтобы тебя хлестали? Это же больно.
- Я откуда знаю!

Она едва отстранилась от него, чтобы только соски касались тела под балахоном, и тут же прижалась обратно.
- Но я готова к любым твоим желаниям, - она положила руку ему между ног. Секунда замешательства, и легкая паника прорезалась в её голосе: - Что это?
- Где?

Изабелла едва хлопнула его между ног:
- Здесь.

Человек в маске опустил голову вниз:
- Ничего.
- Почему?
- Отпал.
- А?
- Да как-то утром зашёл в туалет, потянул сильнее чем обычно, и вот…
- Но ведь это…

Она замерла на мгновение. Безумная догадка мелькнула в украшенной рогами голове. Молниеносным движением руки она сорвала маску. Удивление смешанное с паникой разгорелись в кошачьих глазах. Невольно изо рта вырвалось:
- Боже…

Её тут же согнуло в спазме боли. Вырвавшийся при этом стон заставил бродящих в округе зомби вспомнить ещё об одном инстинкте, кроме голода. И это событие ещё долго обсуждали в деревнях и городах. Ещё бы, ведь не каждый день увидишь, как почивший десяток лет назад дедушка встаёт из могилы и ищет бабушку. А когда находит, то не обращает внимания на степень её разложения.

Откинув рукой ставший ненужным капюшон балахона, на Изабеллу посмотрел полуразложившийся человеческий скелет:
- Ну и зачем?

Она справилась с отголосками боли, встала и направила в грудь существа обвинительный указательный палец:
- Ты сраный лич.
- В первую очередь, я маг Эдвин.
- Да ты разлагаешься на глазах!

Он тяжело вздохнул, ну или попытался:
- Я стараюсь бороться с запахом, но пока всё отпадёт…
- Зачем ты меня призвал?!
- Мыть полы.

После нескольких секунд молчания она поняла всё безысходность ситуации и всхлипнула:
- Но ведь я…
- Подожди, - лич выставил ладонь. – Ты ведь суккуб, верно?
- Да.
- А вам нужно что? Правильно – длинный, толстый, продолговатый предмет. Ну, так чем не ручка швабры?

Она несколько раз открывала и закрывала рот, пытаясь выдавить рвавшиеся слова, но получался лишь хрип. И поняв, что все крики разобьются о мёртвое непонимание, Изабелла произнесла:
- Ты издеваешься?
- Нет.
- Ты сраный волшебник, обманувший смерть. Такое неподвластно колдуну из захудалой деревушки. Знающий как призвать существ из других миров. И предлагаешь мне деревяшку?!
- Ну, ведь подходит по описанию…
- Мне член нужен! Ты понимаешь? Член!
- Зачем?

Она застонала, и села на пол.
- Слушай, если прямо так нужен, то могу у зомби взять.
- Кого?
- Член. Возможно, у кого-то остался.
- Не надо!
- Тебя не поймёшь, - он покачал черепом. – То нужен, то нет.
- Мне живой нужен!
- А… С этим тут есть небольшие проблемы…
- Как так получилось? – она всхлипнула. – Почему я…
- Так сложились звёзды, - лич дёрнул плечом, разнося глухой костяной перестук по коридорам. – И моё желание закончить список.
- Какой?
- К сожалению, у этого состояния, - он показал на себя рукой. – Есть лёгкие недостатки.
- Например?
- Кроме запаха? Мозг усыхает, и некоторые вещи помнишь уже не так отчётливо. Как только понял, что нужно искать способ жить вечно, стал записывать желания, приходящие в голову. А как появляется время, то занимаюсь их исполнением.
- Так зачем ты меня вызвал, если всё нужное уже отпало?
- Эээ… раньше на память не жаловался и записывал сокращениями. И иногда выходят накладки.
- Ты шутишь?
- Нет. Это самое дурацкое в магии. Ты двадцать лет тратишь на то, чтобы выучить заклинание и вызвать к себе в спальню обнажённых девственниц, но к тому времени ты насквозь пропитываешься ртутными парами, а твои глаза перестают видеть, испорченные чтением старых гримуаров. Ты даже вспомнить не сможешь, зачем тебе эти девственницы понадобились.

Изабелла хмыкнула:
- Все мужики одинаковые…
- Наверное. Но я всегда помнил одно.
- Что?
- Нужно вызвать девственниц, и им нужен толстый, длинный, гладкий и твёрдый предмет. Ради этого я и начал изучать магию. А мечты должны сбываться.

Она застонала:
- Не хочу быть поломойкой.
- Можешь помыть колбы.
- Что?
- Просто этим, - он снял перчатку, и поднял к её глазам костяные пальцы. – Очень тяжело не оставить царапины. А после зомби ещё больше разводов остаётся. Но не советую.
- Почему?
- Мало ли, что там намешано будет. Один вдох и…
- Смерть? – в её голосе прорезалась надежда.
- Вряд ли, - лич покачал черепом. – Скорее, превращение во что-нибудь мерзкое. Последнее время я увлёкся трансформацией.
- Но почему ты не заставишь мыть полы нежить?!
- Кого, например?
- Зомби!
- Ты знаешь, сколько с них гнилой плоти валится? Да и вонь стоит по всем коридорам.
- Ты не чувствуешь запахи.
- У меня бывают гости.
- Это кто же?
- Приключенцы. Задрали хуже крыс. Но ведь нельзя же их встречать в свинарнике? Что подумают остальные?
- Тогда скелеты.
- У них ноги скользят по помытому. Кости же.
- Духи!
- Они же нематериальны, - в пустых глазницах читалось удивление. – Как они швабру возьмут.

Она молча стояла и смотрела в провалы глаз. Через несколько минут раздался тяжёлый вздох, и Изабелла взяла швабру. Приложила ладонь к концу деревяшки, потом к низу своего живота, будто что-то отмеряла. Обхватила черенок пальцами измеряя диаметр, ещё раз вздохнула и спросила:
- Где начинать?

Эдвин указал фронт работы и, проводив взглядом удалившуюся фигуру, провел ладонью по подбородку:
- Что там у меня ещё осталось…

Он достал блокнот, открыл на странице с закладкой:
- Отомстить Лоису. Хм… Кто такой Лоис?

Лич на секунду замер:
- Не помню. На всякий случай, убью всех. Мечты должны сбываться.

22. ЗаЧаВес









- Мне вообще пофигу, есть люди или нет. Теперь модно рассуждать о людях, а зачем? Мы – Ломачии, нам до них дела нет, мы ж по технике специалисты. Где чего покорежить, закоротить, молекулы перемешать, металлу напомнить об усталости – то наше. Мой род берет начало от Любляшинских Ломачих, прадеды еще тем телегам оси подтачивали и спицы вырывали колесам. Ты вообще хоть знаешь, что такое телега? Телеграмм можешь взломать? Ну, так то ж совсем другое, бестолочь! Ты из новых ломачих что ли? Я как-то кланы и отслеживать перестал после изобретения телеграфа. Уж очень загордились многие.


Палаш заскучал. Болтовня таксиста по току его раздражала. Совсем по-другому представлял он свой итоговый ЗаЧаВес. Думал, что гульнут по банкам, электронные ключи сорвут. Потом - на Куранты, остановить же надо! Так водится на любой выпуск столичных ломачих. А уж довеском, они с ребятами, найдут кухонные китайские весы, какой-нибудь страдающей правильным питанием дамочки, окислят батарейку. Вот нафига он потащился в клуб? Ясно ж было, что от такого посаженного количества аккумуляторов китайских смартфонов будет передоз! Но вот надо ж было! Не удержался! Спинку греешь, свой заряд повышаешь, энергия прет! А декан оказался миллиметровой сволочью!

Сломать замок, часы и весы на преддипломной практике – задание стандартное. Посылать его по проводам, за небольшой проступок, в глушь – это маразм! Тут, блин, даже оптоволокна нет. Ну и пусть моя специализация! Палаш снова приуныл. История механики на втором курсе была. Ничего ж не помню. Как там выглядел неэлектронный замок? Наручные часы? Весы механические? Таксист, как все старичье, гоняющее по проводам, опять вспоминал что-то своё и учил жизни:

- За визгливых особей на авто, не берись, репутация дороже. Трудишься, контакты рвешь, цепи замыкаешь, гайки стачиваешь, но скажут же - она сама. Доказательной базы, что работал никакой - одни риски.
Палаш ощутил замедление потока. Наконец-то.
-Приехали, студент. Твоя остановка. Дальше с электричеством перебои, я не еду. Удачи в поломках, бывай!
Такси мелькнуло и унеслось по электронам назад, к цивилизации.

Отчет о преддипломной практике Ломачего 5 курса Академии Контроля численности приборов по специальности « Повреждение замков, часов, весов» Минибина Палаша
Целями преддипломной практики являются:
Закрепление теоретических знаний, полученные по дисциплине «Выведение из строя механических и электронных устройств типа: замки, часы, весы»;
Получение практических навыков в качестве ломателя вышеуказанных приборов.

Обеспечение сбора и обработки необходимого статистического материала для выполнения дипломной работы.
Объектом преддипломной практики являются предметы обихода дома сельской местности, удаленного от МКАД на расстояние более девятисот километров (дом периодически снабжается электричеством).
Материалами для изучения служат:
- Часы командирские «Амфибия», 1967 года выпуска
-Замок навесной, год выпуска неизвестен.
-Весы товарные Масса-К ТВ-м-150.2-Т3 , год выпуска затерт.


Палаш задумался. Писать как было? Щаз! Кто ж правду в таких отчетах пишет? Главное зачет получить, а уж как дело было неважно. В голове защелкало от воспоминаний.
Он так-то не желторотый юнец. Он за свою жизнь часов наломал порядочно. По пяток штук за минуту. Стрелку погнул, сточил колесико, вот и вся работа. То, что Шина сделает, русскому ломачему на минуту работы, тут и учиться не надо. Врожденное свойство. А с этими древними командирскими часами со звездочкой что делать? И главное, идейные оказались. До сих пор верят, что они советские и внутрь не пускают. Проникнуть к механизму не смог. Это ж какой позор! Поцарапал, конечно, от души. Но на функционал не повлияло. Провал. Но писать об этом в отчете нельзя!

Чуточку лучше дела шли с порчей замка. Он опять вспомнил этого противного таксиста. Усталость металла, дед, говоришь? А этот чугун и не думал уставать! Чугун вообще металл тупой. Хрупкий говорите? Ню-ню. Нет у нас, ломачих, против чугуна никакой силы. Разве, что свести его применение в быту до минимума. Это уже и сделано. Чугунный замок, где теперь найдешь? Но вот, в этой деревеньке нашелся. Компания там подобралась соответственная: ригель ухмыляется, дужка бесит - блестит, коррозии сопротивляется. Хорошо, что пружинка дала слабину. Палаш улыбнулся. Уговорил он ее, тоненькую, крученую. Чего она видела в этом захолустье? Что слышала кроме скрипа дверного? Охмурил пружинку и, оп-па, весь замок можно на помойку нести. Не все ж топорно действовать, нужно и психологию уметь подключать.

С весами вышла неувязка. Спрашивал про поверку – молчат, ясное дело, что это для любых весов информация интимная. Однако он все документы нашел. Хранила их бабулька-хозяйка весов, между паспортом и сберкнижкой, в шкафу между простынями. Тут Шерлока Холмса не надо, всякий знает, где бабки ценности хранят. Бумажки пожелтели, но типографский шрифт не выцвел, да еще и четкая фиолетовая печать сохранилась! ОТК. Соткал для себя, понятно, что раритет. Редко такое встретишь. Технический контроль - легендарный враг всех ломачих. Просуществовала эта система недолго, но крови попортила достаточно. Противник был уважаемый. Палаш прочитал инструкцию. Он думал сбить точность весов грамм на сто, и на душе бы полегчало, и практика была бы засчитана, а, оказалось, что весы уже и сбиты! Да хозяйка этих весов у любого ломачего куратором может быть! Если картошку на весы положит, отклонение семьсот грамм, творог - две пятьдесят, соседка придет взвеситься – добавлено два кило! Какие она там гайки крутит? Зачем магнитом шелудит? Непонятно. Что-то старинное, из утерянных знаний. Пробовал напрямую поговорить с весами, но эти сельские весы отмороженные на все стрелки. Гордости никакой. Мы, говорят, семьдесят лет так работаем и проблем не знаем. У нас тут за точные измерения, можно так гирей получить, что и не очухаешься. Кому хочется под шкафом валяться?


Заключение
В ходе практики собраны данные и информация для объективной характеристики поломки механических часов, замков и весов. Проведен сравнительный анализ времени, необходимого для поломки электронных замков, часов и весов и их механических аналогов. Даны рекомендации по рационализации поломок.
Мерное гудение проводов убаюкивало. Палаш, конечно, измотался в той глуши, но победителей не судят. А че? Традиции Академии нерушимы! Время, отведенное на практику ЗаЧаВеса - один астрономический час, время на написание отчета – один астрономический час. Отправка отчета - немедленно, по окончании его написания, с фиксацией момента отправки. Целый час Палаш старательно выводил шариковой ручкой на бумаге свой отчет. Инструкция к весам была качественная, все возможные поломки и способы их устранения были перечислены. Списывай себе спокойно. Про замок и выдумывать ничего не пришлось – сломан, будет утилизирован. Про часы наврал сколько смог. Да разве ж это вообще важно? Как он мог отчет отправить в том захолустье? Только почтой России. В ящик кинул, ящик этот сфотографировал для декана. Зафиксировал момент отправки! Все ж по правилам. Палаш довольно усмехнулся. Успеет ли отчет дойти до декана? Ой, вряд ли. Может еще и потеряется. Но, так разве ж он, Палаш, будет в этом виноват? Это ж человеческий фактор, его в расчет всегда надо брать. И рассчитал он, Палаш, все правильно! По практике у него будет зачет, это стопудово, а впереди – лето!

23. Сердечный друг







Сонная тишина пригорода Нью-Орлеана была разорвана громкими криками. “Помогите! Помогите!” - по Престон Плейс к стоящей на перекрестке с Беркли Драйв патрульной машине неловко бежал молодой парень. Его качало из стороны в сторону, ноги заплетались, а руки были вытянуты вперёд, будто он что-то в них держал. Поначалу лениво обернувшиеся на крики патрульные Хьюз и Ривера насторожились, затем побросали сэндвичи и выскочили из машины с двух сторон, взяв оружие наизготовку:
- Стой на месте, парень! Остановись и подними руки!
Но парень, так же нелепо раскачиваясь из стороны в сторону, бежал, будто не слышал их:
- Помогите! Помогите! Он хотел вырезать мне сердце!
- Стой! Или, клянусь богом я открываю огонь! - сержант Хьюз не шутил и уже начал выцеливать фигуру бегуна.
Парня спасло только то, что не добежав 10 шагов до патрульной машины он споткнулся и рухнул на дорогу, вытянув руки вперёд. На его запястьях блеснула сталь наручников.


Патрульные со всей осторожностью приблизились к нему, обыскали и опросили. Спиртным от него не пахло, но расширенные зрачки и несвязная речь недвусмысленно намекали на то, что парень, назвавшийся Эдвардсом, находится под действием наркотика.
Своё появление в наручниках на перекрёстке он объяснил тем, что ему чудом удалось сбежать от нового знакомого, пригласившего его в гости. Эдвардс рассказал, что они совместно проводили время, немного выпили, после чего ему стало плохо и на какое-то время он отключился. Придя в сознание, он обнаружил себя в наручниках, лежащим на диване, а Гленн (так звали его нового знакомого), прижавшись ухом к его груди считал удары сердца. С удивлением заметив, что Эдвардс пришёл в себя, Гленн поинтересовался, видел ли тот когда-нибудь живое человеческое сердце вблизи? Его взгляд и выражение лица очень напугали Эдвардса, поэтому он, скованными наручниками руками, нанёс Гленну сильный удар в подбородок, отчего тот упал навзничь с дивана и, ударившись затылком, потерял сознание. Это позволило Эдвардсу, которого едва слушались ноги, сбежать из дома нового знакомого и добраться до перекрёстка, где его и приняли патрульные.


К рассказу, явно находящегося по воздействием каких-то веществ парня, полицейские отнеслись с недоверием. Если бы не надетые наручники, его отвезли бы в участок и сдали дежурному. Но, на всякий случай, патрульные решили проверить его слова.
Пока Хьюз звонил в указанную Эдвардсом дверь, Ривера запросил у коллег из полицейского управления все имеющиеся данные на этот адрес.
Им открыл симпатичный обаятельный светловолосый парень. Он назвался Гленом Доудсоном, разрешил войти, был совершенно спокоен, расслаблен и конструктивно настроен. Он не отказывался от знакомства с Эдвардсом и сразу выдал полицейским ключ от наручников, объяснив их совместные действия ролевыми играми. Патрульным меньше всего на свете хотелось участвовать в любовных разборках двух гомосексуалистов и они уже подумывали вынести предупреждение и распрощаться с “голубками”, когда пришёл ответ на запрос Риверы.
Выяснилось, что три года назад Доудсон задерживался по подозрению в попытке изнасилования, но был отпущен за отсутствием доказательств, а два года назад отсидел 10 месяцев в тюрьме по схожему обвинению. Так что, решив не пускать это дело на самотёк, патрульные приступили к осмотру квартиры Доудсона.


Хьюз опрашивал Глена, как вдруг, со стороны кухни послышались странные звуки, а затем в прихожую, согнувшись в три погибели, выскочил Ривера и его вырвало прямо под ноги хозяину квартиры. Хьюз осторожно заглянул в кухню и увидел широко открытый холодильник, в котором отчётливо виднелись округлые, яркие предметы одинаковой формы, размером с качан капусты. Приглядевшись, Питерс понял, что это разноцветные человеческие головы.

Более внимательное изучение содержимого холодильника показало, что кроме разукрашенных мужских голов, в нём находились большие стеклянные банки с аккуратно отрезанными гениталиями и кистями рук, а в морозильнике обнаружились десятки фунтов вырезки из различных частей человеческих тел. Кроме замороженных голов, за стеклом на полке в кухонном шкафу обнаружилось ещё несколько черепов и коллекция высушенных указательных пальцев.
Особый интерес для криминалистов и экспертов-психиатров представляли головы. Каждая из них была аккуратно отделена от тела на уровне второго шейного позвонка, на её лицо был нанесён макияж, а лоб и щёки украшены сложным разноцветным орнаментом из восьмёрок и спиралей. На каждой голове в одном и том же месте находилось небольшое аккуратное отверстие, в которое был вставлен бутон розы. По заключениям судебных экспертов, отверстия были выполнены острым сверлом при жизни жертвы.

Именно так, во многом благодаря случаю, был задержан серийный насильник-убийца, на счету которого насчитывалось к тому моменту уже 17 жертв. В своём последнем выступлении в суде Гленн Доудсон просил жюри присяжных приговорить его к смертной казни и просил прощения у родных и близких своих жертв.


С детства знающие его люди отмечали, что до четырёх лет он был самым обычным ребёнком. Рос в достатке и был окружен заботами любящих родителей. Но в четыре года, после небольшой перенесённой плановой операции по удалению грыжи, он резко изменился, стал отчуждённым, нелюдимым. Изменилась даже его походка - стала сутулой и настороженной. Неизвестно, что именно так повлияло на него, может быть общий наркоз, а может быть недоказанное “внимание” со стороны санитара-педофила, осуждённого через три года после операции Глена.
Так или иначе, первое убийство Гленн совершил в день своего школьного выпускного. Возвращаясь поздно вечером с выпускного балла он повздорил с уже бывшим одноклассником и задушил его в городском парке. После чего изнасиловал. Труп нашли лишь через несколько дней и никаких улик, указывающих на убийцу не обнаружили. Гленн же через год ушёл в армию, где продержался недолго и был с позором демобилизовав за систематическое пьянство.
Вернувшись из армии, Гленн переехал в Луизиану, где поселился в небольшом доме на окраине Нью-Орлеана. Там же, на Престон Плейс, он начал собирать свою ужасающую коллекцию из частей тел любовников.


Осознав себя гомосексуалистом, Гленн совершенствовался в этой сфере человеческих отношений, заводя знакомства в тематических портовых заведениях. В качестве сексуальных партнёров он предпочитал афроамериканцев и мулатов. Внешне он был привлекательным светловолосым молодым человеком, с открытым лицом и вежливыми манерами. Своей открытостью в общении и доброжелательностью он легко располагал людей к себе, что очень помогало ему в поисках будущих жертв.
Эти же качества и врождённое актёрское мастерство помогли ему избежать серьёзного наказания, когда он чуть было не попался два года назад. Тогда его арестовали и обвинили в сексуальных домогательствах к несовершеннолетнему подростку. К этому моменту он уже убил, изнасиловал и расчленил 14 человек. Это только те жертвы которые он вспомнил и которые смогли опознать по частям тел из его “коллекции”. В суде Гленн, внешне полный раскаяния, заявил, что ошибся в оценке возраста юноши по его по внешнему виду и, получив всего год тюрьмы, вышел на свободу через 10 месяцев за примерное поведение. А всё это время полиция сбиваясь с ног искала “Луизианского монстра”.
После были ещё три расчленённые жертвы, но Гленн ни разу не попадал в поле зрения полиции до неудавшегося убийства Эдвардса.


Мне, как судебному психиатру, по долгу службы приходится много общаться с людьми, интереснейшими с медицинской точки зрения и чудовищами с точки зрения человеческой морали. Несмотря на то, что в общении Гленн всегда был чрезвычайно вежлив, пунктуален и открыт, мне никак не удавалось проникнуть в истинные причины манипуляций, которые он проделывал с частями тел своих жертв. Эти обстоятельства стали мне известны лишь когда Гленн был убит своим сокамерником в результате ссоры во время уборки тюремных помещений. Тогда мне в руки и попал дневник Гленна.
Вести его он начал примерно через полгода после суда, отправившего его в тюрьму на 1017 лет совокупных сроков. Все старания адвокатов, пытавшихся склонить присяжных к невменяемости обвиняемого, были развеяны экспертами, заявившими в один голос о полной осознанности его действий.


В этой тетради, кроме малоинтересных ежедневных заметок, содержались воспоминания и диалоги Гленна с самим собой и с бывшими жертвами.
Оттуда мне стало известно, что выполняя страшный ритуал, Гленн всего лишь не хотел остаться один. Все его любовники после первой же совместно проведённой ночи стремились уйти, несмотря на уговоры. Тогда Гленн, начитавшись медицинской литературы о строении мозга, решил действовать другими методами. Выяснив, где в мозге находится “центр воли”, он опаивал сильным снотворным будущую жертву и, вооружившись сверлом и дрелью, высверливал у жертвы в черепе отверстие, а затем заливал в “центр воли” соляную кислоту.
К сожалению, надежды Гленна предотвратить уход любовника ни разу не оправдались. После такой “операции” они все погибали. Тогда Гленн и нашёл выход - он отрезал и оставлял себе на память любимые части их тел. Черепа и головы он украшал макияжем и тончайшей художественной росписью, чтобы они радовали его взгляд и напоминали о совместно проведённых счастливых часах.


Я много времени провёл с Гленном и должен признать, что нахожу его случай особенным, во многом благодаря тем причинам и мотивам, которые подбивали его идти на ужасающие по своей жестокости преступления.

На сим ленту пока закрываем и ожидаем, пока нам сделают скрытое голосование.
Не расходимся!