— Заниматься кунг-фу я начал в — 1969 году. Совершенно случайно узнал о том, что один китаец открыл в Москве секцию, в которой занимается всего несколько человек. Тогда о боевых искусствах Востока у нас знали в основном понаслышке, так что мне захотелось увидеть, что это такое на самом деле.
Поначалу занятия показались скучными, утомительными. Параллельно с нами занималась группа каратэ, и пока мы осваивали монотонные непонятные движения, в которых вроде бы ничего боевого и близко не было, они вовсю разучивали удары, начали спарринговать. Наша группа стала пустеть, и вскоре я остался один. И в результате стал единственным в СССР специалистом по школе «Западного Дракона».
Спустя шесть лет я уже сам мог тренировать, открыл несколько самодеятельных секций. А через два года каратэ, а, следовательно, и другие боевые искусства, разрешили официально. Стал заместителем глазного тренера «Трудовых резервов», активно участвовал в работе Всесоюзной федерации, готовил бойцов для соревнований, сам выступал…
— Слава у вас была громкая…— Дело в том, что настоящих специалистов то есть тех, кто получал знания из первоисточников можно было по пальцам пересчитать. Во-вторых, все стили и направления перемешались, был взят курс на создание «единой советской школы», а я учил четко по своей школе, что не могло не привлекать людей. Конечно, я не один такой был, просто у других, когда дело доходило до спаррингов, школа кончалась и на смену красивым движениям кунг-фу приходила чисто каратистская работа. В-третьих, я всегда учил бою, и это тоже людям нравилось.
То, что у нас сейчас называется у-шу, — это так, не поймешь что. Всю эту гимнастику в континентальном Китае придумали только потому, что подлинные мастера, спасаясь от культурной революции, уехали на Тайвань, в Гонконг, Сингапур. Так что называть у-шу оздоровительной гимнастикой, это все равно, что сказать: оздоровительное каратэ, оздоровительный бокс и т. д. Да, я тоже не забываю об этом аспекте, но боевое искусство — это, прежде всего поединок…
— Но потом слава обернулась против вас. Процесс ваш был показательным и, насколько я знаю, единственным — если и посадили еще кого по этой статье, то тихо, без шума. В общем, словно специально для вас 219-ю придумали…— Да, большая часть… А процесс действительно был показательным — специально искали человека с громкой фамилией, чтобы сделать его козлом отпущения — другим, мол, неповадно будет. А может, все произошло потому, что незадолго до ареста я наотрез отказался от предложения (правда, неофициального) работать тренером в КГБ, может, недоброжелатели были высокопоставленные или мешал я кому. Кто знает… Неспроста ведь следователи из кожи вон лезли, чтобы меня засадить, ничем не брезговали.
Самое интересное, что к тому времени, я уже сам не тренировал. Ученики мои группы вели — это было, и, разумеется, приходили ко мне за советами, информацией, знаниями. Потом я узнал, что несколько таких групп выявили и отловили. Но меня-то с ними не было, хоть и писали позже, что В. Гусева арестовали во время занятий в Кунцевском лесопарке. За мной, 33-летним студентом областного института физкультуры, пришли домой — в тот момент, когда я прилежно трудился над конспектами по истории КПСС. Так и не дали доучиться…
Поначалу я, признаться, думал, что все это ненадолго, по недоразумению. Хотя кому-кому, а мне наивным быть не стоило. Я ведь жил на одной лестничной клетке с Роем Медведевым, которого тогда считали диссидентом, и помню, как за ним по пятам неотступно следовали люди в штатском, а на лестнице на четвертом этаже (мы на пятом жили) установили круглосуточный пост и спрашивали всех, кто мимо проходил, к кому они направляются. Ну, а когда я вместо установленных законом трех дней провел в камере предварительного заключения две недели, наивность как рукой сняло…
— Протестовать не пытались?— Нет, что толку. Да это еще ягодки были. Меня так хотели обвинить в ведении занятий в корыстных целях, что заставляли учеников давать ложные показания. Студентам говорили в лицо, что у них могут быть серьезные неприятности в институте, несовершеннолетних допрашивали по ночам по пять-шесть часов подряд, угрожали, не стесняясь в выражениях. Даже обыски у них делали без всяких на то оснований, изымая не только ксерокопии учебников по кунг-фу, но и кимоно, фотографии, изданные у нас книги по буддизму.
Понятно, такими методами удалось добиться от некоторых нужного результата. Но на суде все до одного от показаний отказались. Один даже заявил во всеуслышание, что накануне суда ему звонили из прокуратуры и по-дружески советовали сказать то-то и то-то. Но, хоть и не получилось у них доказать мою корыстность, все равно доказали, пусть и без документальных подтверждений. Да и зачем они, когда и так можно обойтись?
На суде тоже было интересно. Зал был забит людьми в форме и их коллегами в штатском, и тех, кто пытался хоть слово сказать, тут же штрафовали или выводили. Желающих прорваться в здание Волгоградского районного суда без лишних разговоров забирали в отделение и выпустили лишь наутро.
Мою вину устанавливали целых три экспертизы. Первая — идеологическая — определила, что я преподавал кунг-фу с целью создания групп, способных вести борьбу с существующим строем (я о себе столько занимательного услышал, что удивился потом, как меня к расстрелу не приговорили). Вторая — спортивно-техническая — доказала, что кунг-фу и каратэ — одно и то же, О кунг-фу в статье не говорится, но когда мои ребята прямо в зале демонстрировали оздоровительную и дыхательную гимнастику, им говорили: «Это тоже каратэ…». А третья — баллистическая — сочла меч, с которым меня задержали в 1981 году в Шереметьеве, когда я собирался на показательные выступления в Ригу (работа с мечом и другим оружием считается обязательной во всех школах), боевым оружием. Что ж, им, конечно, виднее…
Ну и наконец — сажать меня не должны были, могли согласно той же статье только оштрафовать, так как привлекался я по ней в первый раз. Штраф я уже платил — открыл секцию, поддавшись на уговоры одного отделения милиции, — но это по административному кодексу, не по уголовному, да и 219-й в нем тогда не было. Но и об этом предпочли забыть — видимо, очень нужно было меня посадить и другого исхода у суда быть не могло.
И сколько ни протестовал мой адвокат, дали мне по полной: четыре года с конфискацией имущества, а некоторое время спустя добавили еще год за меч. Наклеили на личное дело три красные полосы: склонен к побегу, к нападению на конвой, в совершенстве владеет каратэ. И вперед, на Колыму. К счастью, тут слава мне уже помогла…
— Каким образом?— Как «особо опасному и вооруженному каратэ» в поездах мне предоставляли самое почетное место — так называемый стакан — одиночку, где и повернуться толком нельзя. В пересыльных тюрьмах — а держали меня там подолгу — так что в Магадан я прибыл ровно через год (!) — тоже в одиночку помещали, боялись, что смертоубийство устрою в общей, камере. Ну а люди, уходя на этап, повсюду рассказывали о том, с кем довелось сидеть рядом, — в тюрьме ни от кого ничего не скроешь, тут одиночки, не помогают. Так что когда я приехал, наконец, в лагерь, мне уже приготовили привилегированное место на нарах, тумбочку тушенкой набили…
Вообще заключение — дело познавательное. С одной стороны, я вычеркнул пять лет из жизни, с другой — приобрел опыт, а заодно и себя проверил. Там ведь люди быстро ломаются — чуть дал слабину, и все. В колонии строгого режима, наверное, было бы тяжелее, ну а на общем сидели в основном такие, как я, — без особых оснований. Хотя всякое бывало — несмотря на авторитет, приходилось и защищать себя кулаками, и с администрацией конфликтовать. Опыт — опытом, но попадать туда никому не советую.
Во многом мне помогло то, что даже в лагере продолжал тренироваться. Полтора часа до подъема, три часа после работы — каждый день. На улице прохладно — до минус 68 доходило, так я занимался в сушилке при минус 18. Кстати, желающих заниматься было много, но за мной надзор был строжайший, а один работник по собственной инициативе даже подписку с меня взял, за что получил потом нагоняй от начальства.
Через год меня перевели, в Хабаровск — полегче стало. Представили было на УДО (условно — досрочное освобождение), но судья заявил, что согласно приговору я тренировал за деньги, в корыстных целях, так что для меня это не подходит. Четверым спекулянтам, которых представили вместе со мной, УДО все-таки дали — наверное, они достойнее…
А в 1988-м я вышел. По амнистии. Не досидев целых 7 месяцев и 27 дней…
— Как правило, люди, побывавшие в заключение, после освобождения сталкиваются с массой проблем…— Нет, у меня все было легко и просто — может, потому, что посадили ни за что. В Москве прописали без вопросов, на работу устроился начальником производственного отдела торговозакупочной базы. За границу выезжал. В московской федерации у-шу возглавляю тренерский совет, во всесоюзной — судейскую коллегию. Так что вроде все нормально…
— Скажите, Валерий, а вам не хотелось поднять материалы того суда, добиться пересмотра дела, реабилитировать себя?— Нет, не хотелось. А зачем? Я уже отсидел, тут ничего не вернешь. Конечно, осталась злость на тех, кто меня засадил, тем более что 219-я абсолютно недейственна и люди как занимались спокойно, так и продолжают заниматься, причем многие «подпольщики» берут за занятия немалые деньги. И никто ее не боится — мой показательный суд результатов не дал.
Да, обидно было читать, что «некий Гусев был осужден за ряд преступлений, не связанных с каратэ», — фраза эта встречается во многих публикациях. Одна из них подписана человеком, у которого «некий Гусев» как-то в финале одних соревнований выиграл за 7 секунд. А теперь — привык…
За тот год, что я на свободе, я уже ко многому привык. И старое ворошить не хочу. А тюрьмы и лагерь теперь вспоминаются в основном в светлых тонах. Было, значит, было. А начинать искать правду, затевать публичную тяжбу… Ну, даже если, допустим, мне принесут извинения, что от этого изменится?..
Он по-прежнему пользуется огромным авторитетом, его имя произносят с уважением — так было и до ареста, и пока он отбывал незаслуженное наказание, и после освобождения.
Я не увидел ни душевного надлома, ни злобы на всех и вся, ни отчаяния. Он такой же, каким был, разве что более повзрослевший, более опытный, более уверенный в себе. И хотя сам не тренирует, по-прежнему занимается любимым делом по 5-6 часов в день — несмотря на свои 38 лет.
В общем, процесс тот стал показательным только в одном отношении — он показал, что сломать человека не так просто, даже если очень стараться то сделать.
А так — словно и не было тих 5 лет без 7 месяцев и 27 дней.
Но то — было…
… Арестовывали его дома.
— Порнография и оружие есть? — поинтересовался один из вошедших.
Он, еще не понимая в чем дело, пожал плечами. Да ответа от него и не требовалось — имелась санкция на обыск. Правда, порнографии не оказалось, зато оружия — не боевого, тренировочного — набралось два больших мешка килограмм на сто. По старой доброй традиции 37-го, перевернув все вверх дном, визитеры пригласили хозяина квартиры проследовать за ними.
Когда непрошеные гости, прибывшие на задержание «особо опасного преступника» аж на трех машинах, напоследок предложили ему взять с собой личные вещи, в том числе кошелек с мелочью, он еще подумал: «На обратную дорогу».
И ободряюще улыбнулся жене — мол, до завтра.
И вернулся через пять лет…
yaplakal.com