Истребитель танков ИТ-1 («Объект 150») и Хрущев с ракетным барабаном

Танки вовсе не нужны на фоне Пастернака?

Склонность неуемного Никиты Сергеевича Хрущева лично поруководить процессом едва ли не в любой сфере человеческой деятельности – от внедрения кукурузы в непригодных для этого по климатическим условиям северных областях до незавершенной попытки реформирования русского языка по принципу «как слышишь, так и пишешь» общеизвестна.

26 фото Максим Кустов

Не обошел своим вниманием Никита Сергеевич и танкостроение, внося, как обычно, «струю оживления» в процесс.

Вот, например, какие идеи у него вызвал истребитель танков ИТ-1, в тот момент еще не завершенный. ИТ-1 («Истребитель Танков», «Объект 150») — советский ракетный танк, принятый на вооружение в 1968 году. Является первым и единственным принятым на вооружение «чистым» ракетным танком, то есть у которого ракеты являются основным оружием. ИТ-1 построен на базе опытного среднего танка «Объект 140». ИТ-1 стрелял специально спроектированными противотанковыми ракетами 3М7 Дракон из смонтированной на башне установки. Был принят на вооружение в 1968 году, снят с вооружения в 1970 году.

Конструктор Леонид Карцев вспоминал о том, как Хрущев давал «ценные указания» в процессе создания ИТ-1:

«В конце июня 1960 г. из Москвы пришло указание срочно отправить заводской образец истребителя танков ИТ-1 на бронетанковый полигон. Мы недоумевали, зачем это нужно? К тому же, машина была незавершенной, на ней еще не установили систему наведения ракеты. Мы стали возражать, мотивируя тем, что отправка с завода единственного образца опытной машины остановит работы по ее доводке и испытаниям. Все напрасно! В Москве были настроены решительно и согласились только продлить нам сроки разработки на время отсутствия опытного образца на заводе».

Вот они, виновники

На полигон вызвали и самого Карцева. Здесь он узнал причину такого переполоха: «Оказалось, что готовится большой показ военной техники руководству страны во главе с Н.С. Хрущевым, и что наш ИТ-1 вместе с экипажем уже находится на полигоне».

Довелось ему услышать и очень правдоподобную версию необходимости присутствия всех главных конструкторов на полигоне:

«Своих я нашел в жилом городке, в гостинице. Их срочно переселяли в другой номер, поскольку тот, в котором они жили, должен был занять приезжающий завтра сын Н.С. Хрущева. Вечером в столовой я увидел известного артиллерийского конструктора Ф.Ф. Петрова. Разговорились. Его интересовало, для чего сюда прислали столько главных конструкторов. «Показ организует Министерство обороны. Если все будет хорошо, мы им не нужны. Если что-нибудь случится с техникой, скажут: «Вот они – виновники...» – предположил я. Федор Федорович согласился».

Подготовка к показу техники проходила в «лучших» армейских традициях:

«На следующее утро поехали на площадку, где была сосредоточена бронетанковая техника. Образцы стояли на отдельных бетонных площадках недалеко друг то друга. Перед каждой площадкой был установлен брезентовый навес, в тени которого размещались стулья для высокопоставленных лиц. Рядом с каждым образцом стоял щит с тактико-техническими характеристиками изделия. Площадку периодически подметал солдат, за работой которого постоянно следили два генерала из ГРАУ. Ситуация была откровенно смешной и поразительно напоминала известную сказку Салтыкова-Щедрина, с той лишь разницей, что здесь не один, а два генерала руководили одним солдатом».

Два генерала, руководящие воином с метлой - это родное до слез, нечто подобное, надо полагать, доводилось видеть любому, служившему в армии в разные периоды ее существования. Разве что в роли двух надзирающих над одним солдатом выступали не генералы, а чины поменьше. На всех солдат генералов не напасешься.

Но сам процесс демонстрации техники был хорошо продуман:

«Доклады на «точках показа» по регламенту должны были продолжаться не более 5 минут, тексты неоднократно заслушивались, хронометрировались и корректировались начальниками управлений родов войск. Докладчиком по «объекту 150» был назначен заместитель начальника бронетанкового полигона полковник И.К. Кобраков. Во время доклада мне полагалось стоять рядом с ним, но чуть позади. После доклада экипаж ИТ-1 должен был «выдать» наружу пусковую установку с макетом ракеты, крылья которой должны были раскрыться, а находящемуся внутри машины конструктору О.А. Добисову следовало с помощью пульта управления «покачать» ракетой вверх и вниз».

Явление недовольного Хрущева

«В день показа, 22 июля, стояла страшная жара: температура воздуха превышала 40°С. Все было в готовности, ждали высоких гостей. Наконец показалась группа людей, впереди в украшенной вышивкой рубашке со шнурками вместо пуговиц шел Никита Сергеевич Хрущев. Сначала подошли к какому-то вертолету. Хрущев и с ним несколько человек зашли внутрь. Через несколько минут из вертолета послышались крики. Это ругался Никита Сергеевич. Видимо, что-то ему в том вертолете не понравилось.

Минут через пять он, сильно возбужденный, вылез из вертолета, подошел к нашей площадке, зашел под навес и, что-то ворча, сел в первый ряд. Сели и другие. Полковник Кобраков сделал доклад, конструктор Добисов «выдал» изнутри танка пусковую установку, крылья ракеты раскрылись и установка стала покачиваться. Все сработало как надо. Но тут Хрущев задал полковнику Кобракову вопрос: «А нельзя ли сделать так, чтобы крылья раскрывались в полете?» Видя, что докладчик не может ответить на этот вопрос, я вышел вперед и сказал:

– Нет, Никита Сергеевич, нельзя – не позволяет система управления. Ракета упадет.
– А я говорю – можно!
– А я повторяю – нельзя!
– Вы видели, что сделано у Челомея?
– Нет.
– Конечно, не видели. Если бы и захотели видеть, вам бы все равно не показали...

Тут встал сидевший позади Хрущева конструктор Челомей и сказал: «Покажем, Никита Сергеевич».
Во время этого разговора Кобраков стал незаметно дергать меня сзади за рубашку, давая понять, чтобы я не спорил, но меня уже было не унять. И когда, делая круги рукой, Хрущев сказал: «Внутри танка должен быть барабан с ракетами», я, уже не сдерживаясь, возразил: «Барабан не годится!»

...

– А я говорю – барабан!
– А я повторяю: барабан тут не годится! Он вытеснит из танка экипаж. И потом, какая разница – барабан или прямоугольная укладка? Важно, чтобы все было автоматизировано.

После этого Хрущев встал со стула, вышел из-под навеса, подошел ко мне, протянул руку и сказал: «Поздравляю», на что я ответил: «Благодарю, Никита Сергеевич»… Я до сих пор не пойму, с чем он меня поздравил, так как разговор шел на высоких тонах с обеих сторон».

Несомненно, что политический и военный руководитель страны должен ставить задачи конструкторам вооружения. Ему решать.

Но кто может понять – почему Хрущеву так хотелось обязательно влезть в конкретные технические детали? Так ему принципиально важно было, чтобы на ИТ-1 непременно барабан с ракетами был установлен? И чтобы крылья ракеты только в полете раскрывались? Без этого ему истребитель танков не нравился?

Танк должен уметь, как крот, зарываться в землю

Показ, о котором шла речь, положил начало целой серии аналогичных мероприятий, проводившихся каждые два года. И Никита Сергеевич не переставал ошеломлять конструкторов и военных новыми, чрезвычайно «оригинальными» идеями:

«22 октября 1962 г. на бронетанковом полигоне состоялся очередной показ. Для начала Хрущев завел разговор о танках вообще, вспомнил Великую Отечественную войну, но в конце неожиданно изрек: «Танк должен уметь, как крот, зарываться в землю».

Наступила пауза. Никто из конструкторов не был готов отреагировать на это пожелание. Немая сцена произошла и в группе высших военных, среди которых были Маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский, Главный маршал бронетанковых войск П.А. Ротмистров и другие. Видя всю неловкость момента и внутренне возмутившись невежеством главы государства, я вышел вперед и сказал: «Никита Сергеевич! Если танк зарыть в землю, то это будет уже не танк, а нечто другое. Танк – оружие наступательное. Из него должны быть хорошо видны поле боя и цели; к танку предъявляются высокие требования по маневренности... Всем этим требованиям невозможно удовлетворить, зарывшись в землю!»

Видимо и тон, которым я это сказал, и содержание моего возражения были для всех так неожиданны, что на площадке воцарилось молчание. Лично я ожидал бурной реакции. Но Первый секретарь ЦК КПСС, выдержав паузу, довольно спокойно заговорил уже о чем-то другом. Многие из нас облегченно вздохнули».

Что бы еще Хрущев мог придумать?

Мысль о развитии у танка кротовьих способностей у Никиты Сергеевича впоследствии сменилась новой, еще более «революционной».

«14 сентября 1964 г. на танковом полигоне состоялся очередной показ военной техники. В это время «объект 150» проходил полигонные испытания. Активное, творческое участие в отработке системы управления принимал молодой офицер полигона Г.Б. Пастернак. Он долгое время был единственным, кто мог эффективно стрелять танковой ракетой. Мне памятен случай, когда во время показа Геннадий Борисович тремя ракетами с дистанции 3000 м поразил одну за другой три движущиеся танковые мишени.

...

...

Увидев это, Хрущев тут же сделал вывод о том, что если танки столь эффективно поражаются ракетами, то нет смысла и в самих танках! Видя, что генсеку никто не возражает, я сказал: «В бою такого не будет. К тому же сейчас стрелял отлично тренированный и в совершенстве знающий весь комплекс инженер. А танки по-прежнему необходимы!»

Никита Сергеевич сначала потупился, а затем, окинув взглядом свою «свиту», произнес: «Мы спорим и встречаемся не последний раз. Еще увидим, кто из нас прав. История рассудит». Мне хорошо запомнилось, что никто из лиц, сопровождавших генсека, против обыкновения не поддакнул ему. Все молчали, как манекены.

На следующий день, выступая в Кремлевском Дворце съездов перед участниками Всемирного фестиваля молодежи, Хрущев сказал: «Вчера я видел, как эффективно уничтожаются танки уже на подходах. При наличии таких противотанковых ракет танки оказываются не нужными...»

Трудно сказать, как дальше развивались бы танковые или антитанковые идеи Хрущева. Оборвали его бурную деятельность на взлете:

«Ровно через месяц после описываемых событий, 14 октября 1964 г., заходит ко мне утром однокашник по академии и говорит, что по всесоюзному радио передали, что Н.С. Хрущев отказался от всех занимаемых им государственных и партийных постов. Больше мне не удалось ни видеться, ни говорить с ним. А жаль, потому что история (по крайней мере, история развития вооружения) показала, что в наших с ним спорах правым оказался я».