А мне что-то "Мухоморы" вспомнились.
Грум Еупов
Будто бы поговаривают, что быдло безлюдно, и съело всю незаурядную пемзу. Так вот, Еупов, хоть Грум — но не из таких! До площади де Гоголя буквально было бы рукой подать, как он вдруг лихо забубнил: «Лихо-лихо, Шахрихан, сверстник многократный, здравствуй, то-то!». Это шёл ему навстречу строго стратегичный Шахрихан Безвозмезднов. «Кощунственно, но здравствуй, не правда ли?». Хрустящие пожатия рук, и они уместно входят на целую площадь де Гоголя, где уже построена во фронт артиллеристическая школа академической гребли. А шагу!
В центре площади у высокой ямы в форме шеи стоит и на ходу быстро слушает торговец пемзой — по-видимому, тоже профессиональный военный. Инаугурация в самом разгаре. Еупов подставляет локоть, торговец пемзой аккуратно стирает с него нитрокраску и развеивает её по ветру. Мальчик на котурнах подносит Еупову стаканчик мумиё, и тот его осушает под залпы идеальной кулеврины. Гротеск! Короче, плоско, и жалко, и совсем не похоже на узоры. В принципе, это хорошо, даже безупречно, но удвоение — налицо.
Не подумайте ничего плохого только. Иначе говоря, наш Грум вынимает вкусный огузок и, несмотря на жару, начинает его есть — такова традиция. К нему подходит тонколобый танкинец с подносом из тука, тангообразно постукивая кукишем по туку. На подносе уже лежат отборная деталька, в кульке потный насос и пыльный калкаш! Грум Еупов должен быть в радость. Даже друг Шахрихан зарылся в толпу. Площадь де Гоголя полифонично помалкивала — где ей додуматься? Один широкий шаг — и всё пропало! От напряжения у Грума на холке выступила быпя…
Еупов подробно подошёл к подносу и поперхнулся, скрипнув зрачками. Он атлетично приподнял потный насос и всосал в него калкаш, затем взял отборную детальку, вставил в отверстие и приложил к ней ухо бедром. Площадь, притихшая до последней пропорции, вдруг дико разом засунула рты и разоралась, расхваливая уникального Грума. Из толпы к нему ринулся друг Шахрихан Безвозмезднов с поздравлениями о неизбежности: «Не требуя награды ради, скажу, что бесподобней тебя нету. Брось утопизм, откинь их речи мнимые!». Грум уклончиво откинул ладонь, и всё утихло за раз.
«МОЛЧАТЬ! СТОЯТЬ! СОСАТЬ! ПОЧЕМУ НЕТ ДОЗОРА? ВСЕХ ОХАЮ! ЗА ХРАНЕНИЕ ХАНСКОЙ ХОРДЫ С КАЖДОЙ СЕМЬИ ПО КУСКУ ПЕМЗЫ! ЧТО, НЕЯСНО? ПОХЕРЮ! (…) ВСЕХ КАРАЮ КАРМОЙ! ВОН! ПОШЛИ ВОН! ВСЕ ВОН!».
Голос Еупова сложно сорвался, и Грум уже, собственно, совсем успокоился, что спорно. Без малого секунду продолжалась его речь! Ну и что? А ничего! Он неукоснительно устал и ушёл по следу дальше. Шахрихан шаркал следом за ним, несмотря на воркующие возгласы, выявляемые из толпы. Площадь де Гоголя оказалась за их спинами!