Броненосец «Князь Суворов» в Цусимком сражении, «Так ужасно, что совсем не страшно».

В этот момент еще один крупный снаряд попал в боевую рубку, убив вторую смену рулевых. Штурвал оказался заклиненным, и «Суворов» покатился вправо, никем не управляемый. Вскочив на ноги, лейтенант Кржижановский пытался ранеными руками поставить руль прямо, но вскоре понял, что руль заклинен.
Встал на ручки машинного телеграфа полковник Филипповский и, обливаясь кровью от многочисленных ран, пытался управлять машинами. Но с заклиненным в положение на борт рулем «Суворов» продолжал описывать циркуляцию.
Командование кораблем принял вызванный в рубку третий лейтенант Богданов, сменивший полковника Филипповского на ручках машинного телеграфа. Лейтенант Кржижановский видел, как корабль все бремя бросало из стороны в сторону.
Между тем попадания в боевую рубку и передний мостик становились все чаще. Осколки снарядов, массами врываясь под грибовидную крышу рубки, уничтожили в ней все приборы, разбили компас.

По счастью, уцелели телеграф — в одну машину, переговорная труба — в другую. Начался пожар на самом мостике — загорелись койки, которыми предполагалось защититься от осколков, и маленькая штурманская рубка, находившаяся позади боевой. Пылали ростры и верхняя штурманская рубка. Внутри боевой рубки лежали неубранные трупы офицеров и матросов. Жара становилась нестерпимой, а главное — густой дым застилал все кругом, и без компаса держать какой-либо курс было совершенно невозможно.
В рубке в это время находились: адмирал, флаг-капитан и флагманский штурман — все трое раненые, а также лейтенант Богданов, мичман Шишкин и один матрос — как-то до сих пор уцелевшие.
Им предстояла страшная участь — или задохнуться в дыму, или сгореть, так как боевая рубка, охваченная со всех сторон пламенем, напоминала теперь «кастрюлю, поставленную на костер».
Первым вышел из рубки на левую сторону мостика лейтенант Богданов. Смело расталкивая горящие койки, он бросился вперед и исчез в пламени, провалившись куда-то. Шедший за ним флаг-капитан повернул на правую сторону мостика, но здесь все было разрушено, трапа не существовало—дороги не было. Оставалось только одно — выйти через центральный пост.

Раскидали лежащих на палубе убитых, подняли решетчатый люк над броневой палубой, и все четверо стали спускаться вниз по вертикальной трубе, уходящей в глубину корабля, почти на самое его днище. Адмирал, раненый в голову, в спину и правую ногу, с трудом спускался по скоб-трапу, рискуя каждую минуту сорваться и разбиться вдребезги, однако он благополучно добрался вместе с остальными до центрального поста. Находясь в центральном посту, флагманский штурман полковник Филипповский принял управление кораблем.
Закопченный и окровавленный, в рваном кителе он сразу стал распоряжаться, чтобы наладить связь с румпельным отделением и поставить руль прямо. Флаг-капитан ушел из центрального поста, но из-за полученных в голову ран совершенно потерял память и возможность соображать.
Адмирал же направился наверх, отдав Филипповскому приказ держать броненосец на старом курсе.
Верхняя палуба представляла из себя горящие развалины, и Рожественский не мог пройти дальше верхней батареи.
В этот момент адмирал был ранен — осколок перебил ему щиколотку левой ноги. Теряя сознание от боли, адмирал Рожественский пытался доползти до правой 6-дюймовой башни. Какие-то матросы помогли командующему добраться до башни и усадили там на ящик с инструментами.
Сама башня уже была повреждена и не вращалась...

«Суворов» был обезображен до неузнаваемости. Лишенный грот-мачты, передней дымовой трубы, с уничтоженными кормовыми мостиками и рострами, охваченный пламенем по всей верхней палубе, с бортами, зиявшими пробоинами, он уже более ничем не напоминал флагманского корабля эскадры. Заволакиваемый клубами черного дыма, с жалкими остатками фок-мачты и еле державшейся задней трубой, «Суворов» издали теперь походил на силуэт японского крейсера типа «Мацусима».
После попытки «Александра III» прорваться на север под хвостом у японцев, «Суворов», ковылявший в районе боя, прорезал линию русских кораблей и оказался между противниками. Задние русские корабли, не видевшие выхода флагманского броненосца из строя, приняли его за противника и обстреляли.
Обстрел прекращался, по мере того как сигнальщики с ужасом опознавали в этой груде пылающего металлолома свой некогда могучий флагманский корабль.

Находившийся на крейсере «Аврора» лейтенант Лосев, руководивший артиллерийским огнем своего корабля, внимательно следил и за трагедией своего флагманского броненосца:
«...В указанный момент «Суворов», жестоко страдавший от меткого и сосредоточенного града японских снарядов, был в положении, недалеком от трагического. С уничтоженными мачтами, при своем падении погубившими не одну человеческую жизнь, с пожаром, тоже, вероятно, стоившим многих жертв, и, кроме того, будучи ежеминутно расстреливаем сосредоточенным огнем японской артиллерии, «Суворов», все время сопровождаемый адскою канонадою, вырывавшею чуть ли не при каждом неприятельском выстреле целую кучу матросов, а равно и офицеров, еще недавно так героически шедших на последний решительный бой — «Суворов», как величественно задумчивый морской витязь, отягченный смертельными ранами, заботясь не о себе, а о шедшей за ним морской дружине, окрыленной надеждою «погибнуть или победить», медленно и торжественно шел в этой хаотической и адской сфере ужасного огня, изрыгаемого разъяренными жерлами японских орудий...»
На броненосце «Орел» командир кормовой башни главного калибра мичман Щербачев получил по переговорной трубе приказ:
«Не стрелять по судну справа, это «Суворов».

«Я оглянулся. Но правому борту, кабельтовых в 10 шел контркурсом «Суворов». Вся его средняя часть над коечными сетками была в огне. Дым стлался за ним, крыши кормовой 12" башни не было — оттуда шел бурый дым. Трубы его стояли, но передняя сильно наклонилась назад... В 16:20 (я посмотрел на часы) я снова увидел «Суворов», или вернее развалины его. Он шел слева, кабельтовых в 10, параллельным курсом. Труб и мачт у него не было. От носовой 12" башни вплоть до самой кормы шел сплошной пояс огня и дыма. Из борта вырывались тоже огненные языки. Он не стрелял. Кабельтовых же в 35 шли броненосцы неприятеля параллельным нам курсом...»
На броненосце «Сисой Великий» лейтенант Овандер увидел, как «Суворов» пошел вправо. В этот момент Овандеру подали бумажку с каким-то принятым сигналом, полученным, видимо, по телеграфу, так как другим способом принять сигнал уже было невозможно.

В 16:30, с правой стороны, опять увидели броненосец «Суворов», которого сперва было приняли за неприятельский корабль. Он был уже весь объят пламенем и не имел больше ни труб, ни мачт. Находившийся в этот момент на кормовом мостике «Авроры» доктор Кравченко с трудом поверил своим глазам:
«Мы не узнали «Суворова». Это был не корабль, а какая-то черная головня, окутанная дымом, с языками огня, выскакивавшими из полупортиков и пробоин. Мачты, обе трубы, все задние мостики, шканечные надстройки — все было снесено. Боевую рубку лизали огненные языки. То, что называлось броненосцем «Князь Суворов», стояло на месте, не двигаясь и... отстреливаясь от «Ниссин» и «Кассуги».....
На кормовом мостике «Микаса» капитан 1 ранга Ватанабэ внимательно следил за «Суворовым» в бинокль. Офицер исторического отдела морского генерального штаба Ватанабэ иероглифической скорописью заносил в свою записную книжку подробности боя, которые позднее легли в основу официальной японской истории войны на море: «Вышедший из строя «Суворов», охваченный пожаром, все еще двигался, но скоро под нашим огнем потерял переднюю мачту, обе трубы и весь был окутан огнем и дымом. Положительно никто бы не узнал, что это за судно, так оно было избито.
Однако и в этом жалком состоянии все же, как настоящий флагманский корабль, «Суворов» не прекращал боя, действуя, как мог, из уцелевших орудий... Флагманский корабль «Князь Суворов», выйдя из строя, шел зигзагами на север. Он снова подвергся огню наших кораблей. При этом на нем были разрушены все надстройки над верхней палубой, броненосец был покрыт дымом, и пламя вырывалось из пушечных портов. Поистине, картина была ужасная... «Суворов», поражаемый огнем обеих наших эскадр, окончательно вышел из строя. Вся верхняя часть его была в бесчисленных пробоинах, и весь он был окутан дымом. Мачты упали. Трубы упали одна за другой. Он потерял способность управляться, а пожар все усиливался... Но и находясь вне боевой линии, он все же продолжал сражаться так, что наши воины отдавали должное его геройскому сопротивлению... »

Около 16:00 инженер-механик Федюшин доложил Филипповскому, что броненосец получил пробоину над левым подводным минным аппаратом. В отделение минных аппаратов поступает вода. Полковник Филипповский приказал задраить «все, что только возможно» и убрать из этих отсеков людей.
Затем Филипповскому доложили, что над правым погребом 75-миллиметровых снарядов бушует сильный пожар, горящие обломки и искры сыпятся в погреб, а тушить пожар некому. Полковник приказал ревизору броненосца лейтенанту Орнатову затопить погреб...
Никаких кораблей не было видно. Был крен небольшой (около 5*) на левый борт. Палуба была покрыта обломками дерева и железа. Слышно было журчание воды. Находившийся на остатках носового мостика капитан 2 ранга Семенов увидел, что броненосец разворачивается, становясь кормой против ветра. Дым и пламя с горящих ростр хлынули прямо на мостик, с которого Семенов пытался разглядеть, не появятся ли миноносцы, чтобы снять с разбитого флагманского корабля адмирала и штаб.
Из броневой двери высунулся командир башни лейтенант Данчич: «У меня — кончено: одной — снесло дуло, у другой — разбита установка...»
«Узнав, что капитан 2 ранга Семенов хочет пробраться в боевую рубку, лейтенант Данчич ответил:
«Там — никого. Сейчас прошел Богданов. Рассказывал — все перебито, пожар, все ушли. Он вышел — мостик разбит — провалился. Удачно — прямо ко мне. Цел».
Огонь неприятеля опять затих.

крейсер Микаса на фото

«Суворов» тоже молчал, Изредка рядом раздавались взрывы рвущихся от пожара 75-мм снарядов, но эти взрывы были, как хлопание хлопушек по сравнению со взрывами настоящих снарядов….

Войти внутрь броненосца уже нельзя было — там был сплошной огонь. Было около 15:30...
На юте я увидел 12" башню, с которой крыша была сорвана и сброшена вперед на левую сторону. Орудия в башне стояли не параллельно, спардек весь пылал. Остался обрубок грот- мачты, остальное все было разрушено. Подняв воротник тужурки, поднялся к левой 6" башне (правый трап был сорван). Снаружи башня была цела, но к ней нельзя было прикоснуться так она была накалена. С кормы раздались выстрелы. Спустившись на ют, совсем близко, кабельтовых в трех — четырех, увидел 4 неприятельских четырехтрубных миноносца. По ним изредка стреляла одна 75-мм пушка с кормы. Они изредка тоже отвечали...»
«В 3 ч 40 мин по батарее, а затем и по всему броненосцу пронеслось торжествующее «ура!» Где и кто закричал его впервые? Кому что померещилось? — Осталось неизвестным...
Передавали, будто откуда-то видели, как пошел ко дну японский корабль. Иные утверждали даже, что не один, а два!
Во всяком случае этот торжествующий крик внезапно и резко изменил настроение команды; стряхнул угнетение, вызванное зрелищем расстрела «Александра» и ухода эскадры.
Люди, только что прятавшиеся по углам, глухие к приказаниям и даже просьбам офицеров, теперь сами бежали к ним с вопросами:
«Куда идти? Что делать?»
Слышались даже шутливые восклицания:
«Ходи! Ходи веселей! Небось! Это 6-дюймовые! Чемоданы все вышли!»

Действительно, с удалением главных сил нас расстреливали только легкие крейсера адмирала Дева, а это в сравнении с прежним было почти неощутимо...
Капитан 1 ранга Игнациус, после перевязки второй раны в голову оставшийся в жилой палубе, конечно, не выдержал этого момента и, не слушая докторов, бросился по трапу на батарее с криком: «За мной, молодцы! На пожар! Только бы одолеть пожар!»
К нему хлынули разные нестроевые, находившиеся в жилой палубе (санитарные отряды) и легкораненые, уже побывавшие на перевязке... Шальной снаряд ударил по люку и, когда дым рассеялся, ни трапа, ни окружавших его людей — никого не было...
Опомнившись от впечатления взрыва, мы бросились на помощь. Но помогать было некому. Перед нами была груда чего-то...
В этот момент русская эскадра на некоторое время скрылась во мгле. Опустившийся туман отделил противников друг от друга.
Было 16:15.

Бой главных сил прекратился. Адмирал Камимура некоторое время продолжал, преследуя русскую эскадру, уклоняться вправо и в 16:17 лег на юго-восточный курс. В 16:27 Камимура повернул на юго-запад, но русской эскадры так и не обнаружил.

В 16:45 «Асагири», «Мурасаме» и «Асасиво», сблизясь с «Суворовым» до 600 м и идя параллельным с ним курсом, выпустили по торпеде в пылающий корпус русского флагмана. Повернув на обратный курс, «Асагири» и «Мурасаме», сблизились на этот раз с «Суворовым» до 300 м и выпустили в него еще по торпеде.
С миноносцев снова ясно видели попадание торпеды в кормовую часть левого борта броненосца — поднялся столб воды, и «Суворов» сразу накренился градусов на 10. Концевой миноносец «Сиракумо» также вышел в точку выпуска торпед, но, видя, что «Суворов» полностью потерял боеспособность, не стал выпускать торпеду и стремя другими миноносцами вышел за пределы дальности огня «Суворова» и «других кораблей русской эскадры».
В «Асагири» попал снаряд, ранив одного матроса и причинив полуподводную пробоину, которую быстро заделали. 3-й отряд истребителей капитана 2 ранга Иосидзима также пытался выйти в атаку на «Суворов», но его отогнали появившиеся из тумана крейсеры «Олег»' и «Аврора»...
«По орудиям! Миноносцы подходят! По орудиям!» —пронеслось по палубе «Суворова»...
Легко было сказать — «по орудиям!»

Из всех двенадцати 75-миллиметровых пушек нижней батареи оказалась неподбитой только одна с правого борта... Впрочем, и ей не пришлось стрелять на этот раз, Миноносцы осторожно приблизились к нам с кормы (по японским сведениям, это было в 16:20), но в кормовом плутонге (позади кают-компании) еще уцелела 75-миллиметровая пушка.

del

Это сообщение отредактировал BigCap - 21.08.2018 - 18:21

del

Это сообщение отредактировал BigCap - 21.08.2018 - 18:21

Но «израненный лев» был не один. Еще более слабые клыки, чем его собственные, помогли «Суворову» отогнать «шакалов» капитана 2 ранга Судзуки.
Те на «Суворове», кто еще не окончательно потерял голову, заметили, что справа от броненосца появилась плавмастерская «Камчатка», ведя огонь по миноносцам противника из своих ничтожных 47-миллиметровых орудий. «Камчатка», скандальная «Камчатка», спровоцировавшая Гулльский инцидент, постоянно задерживавшая эскадру своими бесчисленными поломками, «Камчатка», против которой выдвигалось обвинение, что проникшие на нее японские шпионы сознательно срывают поход эскадры, неуклюжая, грязная плавмастерская с 400-ми вольнонаемными рабочими на борту, эта самая «Камчатка» огнем своих игрушечных пушечек пыталась облегчить агонию своего тяжело умирающего флагманского броненосца. Отряды японских легких крейсеров, зайдя с тыла, обрушились на колонну беззащитных транспортов. Те пытались укрыться за своими крейсерами, но вскоре крейсеры сами стали прятаться за транспорты.
Командир «Камчатки» капитан 2 ранга Степанов и его старший офицер лейтенант Никонов были офицерами, достойными гораздо лучшего назначения.

В этот, момент очередной снаряд противника, пробив борт «Камчатки», уничтожил один из цехов и вывел из строя цилиндр высокого давления. Обе машины встали.
Доблестная плавмастерская беспомощно закачалась на волнах, лишившись хода всего в 4 — 5 кабельтовых от «Суворова». Противник продолжал огонь, и в стоящую «Камчатку» попал еще один снаряд, разорвавшийся в кормовой кочегарке. Взрывом перебило главную паровую магистраль и вспомогательные паропроводы. В кормовой кочегарке погибли все, из носовой двоим удалось выскочить наверх. Но «Камчатка» продолжала отстреливаться...

А на «Суворове» неугомонный капитан 2 ранга Семенов решил выяснить степень оставшейся боеспособности броненосца.
Закончив инспекторский смотр нижней батареи, я поднялся в верхнюю, в носовой плутонг (из башен к тому времени уже ни одна не действовала). Здесь меня поразила картина, наиболее ярко характеризующая действие японских снарядов: пожара не было — что могло сгореть, уже сгорело. Все четыре 75-миллиметровые пушки были сброшены со станков, но тщетно искал я на орудиях и на станках следов непосредственного удара снарядом или крупным его осколком. Ничего. Ясно, что разрушение было произведено не силой удара, а силой взрыва. В плутонге не хранилось ни мин, ни пироксилина... Значит, неприятельский снаряд дал взрыв, равносильный минному. Могут показаться странными эти прогулки по добиваемому броненосцу, осмотр повреждений, их оценка...
Да, это было странное, если хотите—даже ненормальное состояние, господствовавшее, однако, на всем корабле.
«Так ужасно, что совсем не страшно».
Броненосцы «Бородино», «Александр III» шли под большим креном, «Орел», 3-й броненосный отряд: «Сисой Великий», «Наварин» со скрещенными реями и приспущенным флагом, «Нахимов».

Стоя на срезе, я руками семафорил на «Сисой Великий», «Наварин» и на миноносец, который шел у «Нахимова», и приказал:«Снимите адмирала.»
Командир миноносца «Буйный» капитан 2 ранга Коломейцев, дерзко маневрируя под огнем противника в районе гибели «Осляби», принял на борт своего крохотного корабля (350 т) более 200 человек из экипажа погибшего броненосца. Огонь противника усиливался. Перегруженный спасенными «ослябцами» миноносец в 15:30 покинул место гибели несчастного броненосца, бросив там свой единственный вельбот, и полным ходом пошел догонять ушедшую далеко вперед эскадру.
Стоя на мостике вместе с вахтенным начальником мичманом Храбро-Василевским, капитан 2 ранга Коломейцев увидел на правом крамболе далеко от эскадры какой-то горящий броненосец.
«Он был без труб, без мачт, весь в дыму, но, по-видимому, еще двигался. Он шел на зюйд, и при зюйд-вестовом ветре дым от пожара, разлохмачиваясь, загнулся громадной черной гривой на левый борт и корму...
Мысль о «Суворове» промелькнула у всех нас, но я еще сомневался и, приближаясь, попытался рассмотреть в бинокль, но было еще очень далеко, да и трудно было опознать кого- либо в этой бесформенной горящей массе. От зюйд-оста к нему шли неприятельские броненосные крейсеры и открыли огонь по нему и по «Камчатке», которая была вблизи него.

«Подойдя к кораблю, я глазам своим не верил! Да, это он, «Суворов», но в каком виде!
Мачты сбиты, обе трубы сбиты, весь борт, где нет брони, избит, буквально, как решето. Это не корабль, а просто какая-то жаровня вроде тех, что употребляются на юге для печения каштанов. Справа — «Камчатка».
Я видел, как в нее попал большой снаряд и, разорвавшись у самой трубы, поднял черный столб дыма. Труба свалилась...»
Мысль о том, что там, среди огня, груды стальных обломков и трупов, возможно, находится командующий эскадрой, пронизала мозг капитана 2 ранга Коломейцева. Пренебрегая всякой опасностью, на виду у ведущих огонь японских крейсеров «Буйный» понесся к пылающему броневому остову «Суворова», надеясь за его бортом укрыться от огня противника... Между тем на «Суворове» уже меркло электричество —динамо-машинам не хватало пара. Флаг-капитан, находившийся на срезе, приказал Кржижановскому сделать ему семафор (руками): «Примите адмирала»...
На мостике «Буйного» по мере приближе ния к «Суворову» росло возбуждение, весьма близкое к ужасу. Вид флагманского броненосца убивал, подавляя волю. «Суворов» теперь стоял с застопоренными машинами. Только грузный броневой корпус сохранил свою прежнюю форму, а все остальное зияло проломами, бугрилось рваным железом. Краска на борту обгорела. Кормовая двенадцатидюймовая башня была взорвана и броневая крыша с нее сброшена на ют. Остальные башни, заклиненные и поврежденные, щетинились погнутыми и оторванными стволами орудий, поднятыми под разными углами возвышения. Бушующий пожар пожирал уцелевшие остатки корабля. С мостика «Буйного» людей на «Суворове» видно не было. Японские снаряды ложились близко от миноносца, но пока все шло благополучно.

«Подойдя совсем близко к борту, я увидел на правом срезе у 6-дюймовой башни флаг-капитана и еще несколько офицеров. Они что-то кричали и махали руками (Как выяснилось потом, семафорили.) Развернувшись и подойдя ближе, мы могли объясняться голосом: у них шлюпки все разбиты, «Бедовый» не подходил, адмирал ранен — надо его во чтобы то ни стало взять на миноносец. Мой вельбот брошен у «Осляби», Оставался один выход, правда, отчаянный, в виду крупной зыби и наветренного борта — пристать на миноносце вплотную. С подветра, т.е. с левого борта, японцы расстреливали несчастный корабль...»
Задача предстояла чрезвычайно трудная. С подветренной стороны было меньше зыби, но там сыпались японские снаряды, а из отверстий и проломов в борту «Суворова», как из окон пылающего здания, вырывались языки огня и густые клубы черного и бурого дыма. Пришвартоваться здесь нечего было и думать. Оставался наветренный борт... «Поставив свою команду по борту с койками и пользуясь ими как кранцами, мне удалось быстро пристать. К счастью для меня, «Суворов» имел уже крен на левый борт, так что оголенная правая поверхность была гладкой и опасные башмаки от шести минных сетей были высоко...»
«Буйный» быстро пристал к броненосцу и, застопорив машину, пришвартовался к его борту. При подходе «суворовский» выстрел, немного откинувшись, свернул на зыби тумбу 45-миллиметрового орудия миноносца и повредил площадку 75-миллиметровой пушки.

Адмирал не был на перевязке, и никто на броненосце не знал, насколько тяжело он ранен, так как в моменты получения ран на все вопросы отвечал, что это пустяки...
После того, как его ввели, вернее, внесли в башню и посадили на ящик, он так и оставался в этом положении, временами впадая в забытье...
Теперь, на доклад о подходе миноносца он, очнувшись, отчетливо приказал: «Собрать штаб!», а затем только хмурился и, казалось, не хотел ничего больше слушать...
«Буйный» держался на ходу недалеко от борта. Командир его, капитан 2 ранга Коломейцев, кричал в рупор: «Есть ли у вас шлюпка перевезти адмирала? У меня нет! Флаг-капитан и Кржижановский что-то ему отвечали. Я взглянул в башню, броневая дверь которой была повреждена и не отодвигалась вовсе, так что полному человеку пролезть в нее вряд ли было бы возможно. Адмирал сидел, весь как-то осунувшись, низко опустив голову, обмотанную окровавленным полотенцем.
Н.Н.Коломейцев на фото...

«Что вы разглядываете! — вдруг закричал Курсель, — берите его! Видите, он совсем раненый!»... Несколько человек пролезло в башню. Адмирала схватили под руки, подняли, но едва он ступил на левую ногу, как мучительно застонал и окончательно лишился сознания. Это было и лучше... адмирала Рожественского тащили на руках с кормового среза на носовой по узкому проходу между башней и раскаленным бортом верхней батареи.
Командующий был без сознания, форма на нем была разорвана и покрыта грязью и копотью. Одна нога адмирала была обута в ботинок, а другая рбернута матросской форменкой. Голова Рожественкого была перевязана полотенцем, лицо выпачкано сажей и кровью, часть бороды обгорела. С носового среза адмирала по спинам людей, стоявших на откинутом полупортике и уцепившихся руками за борт, спустили (почти сбросили) на миноносец, выбрав момент, когда палуба «Буйного» поднялась на волне и метнулась в сторону «Суворова»...
Флаг-капитан капитан 1 ранга Клапье де Колонг, еще не пришедший в себя от контузии, ран и впечатлений, полученных в боевой рубке, не очень реально представлял себе все происходящее, находясь как бы в полусне. В его памяти запечатлелось, как, несмотря на большую волну, миноносец «Буйный» «удивительно умело» подошел к правому наветренному борту против средней 6-дюймовой башни, как сломанный выстрел «Суворова» бил палубу миноносца, как мачты «Буйного» вздымались и опускались с двух сторон башни, как било сам миноносец о борт «Суворова». Ему казалось, что он слышит крики: «Ура! Адмирал на миноносце!», но он не помнил, как он сам оказался на палубе «Буйного»...

капитан 1 ранга Клапье де Колонг на фото

Под прощальные крики «Ура!», несшиеся с «Суворова», Коломейцев выбрал момент, когда миноносец откинуло от борта, и дал задний ход.
«Наступил самый критический момент. Отвалить от наветренного борта при такой зыби можно было, только сдавшись за корму, и, там уже разворачиваться. Дав задний ход и отойдя за корму, я стал разворачиваться, и в это время на миноносце сосредоточился убийственный огонь. На юте убит наповал тблько что спасенный с «Осляби» квартирмейстер Шуваев, а крупный снаряд, разорвавшись о воду, осколком пробил носовую часть выше ватерлинии. Пробоина была быстро заделана. Отошел от «Суворова» около 17:30 и снова стал догонять нашу эскадру, далеко ушедшую вперед. С палубы уходящего полным ходом «Буйного» немного пришедший в себя капитан 1 ранга Клапье де Колонг бросил последний взгляд на «Суворов»:
«Когда «Буйный» отвалил от «Суворова», на последнем в это время не было ни было ни мачт, ни труб, ни сигнальных рубок.
Горели верхняя и батарейная палубы, паровые и минные катера, электричество погасло, все было полно дымом. Около 18:30 с мостика японского крейсера «Ицукусима», ведущего под флагом вице-адмирала Катаока 5-й боевой отряд, заметили на горизонте густые клубы дыма. В 18:48 с дистанции 4500 м, продолжая сближение, японцы открыли огонь».
«Камчатка» уже имела значительный крен на правый борт и, казалось, не могла идти самостоятельно. На «Суворове» также были большие разрушения: над верхней палубой оставалась лишь полусломанная грот-мачта. В 19:03 «Камчатка опрокинулась на правый борт и затонула.

Не желая более задерживаться, вице-адмирал Катаока приказал добить «Суворов» миноносцами 2 отряда капитан-лейтенанта Фудзимото. Получив приказ, капитан-лейтенант Фуд- зимото развернул для атаки четыре маленьких, номерных миноносца своего отряда (№№ 72,73, 74 и 75).
Миноносцы обошли «Суворов» с носа, чтобы не попасть под огонь все еще стрелявшей в корме 75-миллиметровой пушки, вышли налевый борт броненосца и в 19:20 с дистанции 300 м выпустили в «Суворов» четыре торпеды. С миноносцев ясно видели попадания по меньшей мере трех торпед.
В 19:28 «Суворов», окутанный черно-желтым дымом и извергая пламя, наконец перевернулся. На какое-то время над поверхностью воды показалось его днище, а в 19:30 нос «Суворова» высоко поднялся в воздух и затем броненосец быстро затонул.
На месте гибели остались только клочья дыма, которые стлались по поверхности моря. Спасенных не было...»
«Вечная слава героям-мученикам, исполнившим долг свой, как умели, до конца», — подвела итог действиям «Суворова» историческая комиссия при Морском Генеральном штабе, описывающая действия на море в русскояпонской войне...
Корабль зачислен в списки Русского Флота 10.06.1900 года.
Исключен из списков 15.09.1905 года.
Погиб 14 мая 1905 года, в 19:30 в 13 милях на северо-восток от острова Окиносима.

Получив на «Буйном» первую медицинскую помощь, адмирал пришел в сознание и передал командование контр-адмиралу Небогатову, который, воспользовашись полученной властью, сдал японцам на следующий день уцелевшие остатки эскадры.
А доблестный «Буйный» шел во Владивосток, но его героический путь был оборван аварией в машине.
Передав раненого адмирала и офицеров его штаба на появившийся наконец миноносец «Бедовый», капитан 2 ранга Коломейцев перешел со своим экипажем и спасенными «ослябцами» на крейсер «Дмитрий Донской», после чего его миноносец был потоплен артогнем с крейсера. Миноносец «Бедовый», отстав ночью от «Дмитрия Донского», утром 15 мая вместе с повстречавшимся миноносцем «Грозный» продолжал идти во Владивосток.
Цусима потрясла русское общество, как никакое дргое событие со времен взятия Киева Батыем. Общественное мнение требовало крови и козла отпущения.
После ратификации мирного договора военнопленные стали возвращаться на родину. Вернулся и Рожественский с офицерами своего штаба. Вернулся и капитан 2 ранга Семенов.
Японцы не повесили его, даже не судили.

В сиянии небывалого триумфа незачем было сводить мелкие счеты. Другое дело было в России.
В видимости о. Дажелетт русские миноносцы были перехвачены двумя японскими миноносцами «Кагеро» и «Сазанами».
«Грозный» ушел, преследуемый «Кагеро», и в итоге добрался до Владивостока.
«Бедовый» же при виде противника остановился, подняв флаг «Красного Креста», сигнал: «Имею раненых» и белый флаг. Лейтенант Леонтьев, оттолкнув сигнальщика, лично спустил Андреевский флаг.
Командир «Сазанами» капитан-лейтенант Айба, впоследствии награжденный одной из высших боевых наград Японии — орденом Золотого Змея, не сразу поверил, что ему удалось взять в плен командующего русской эскадрой вместе со штабом. Адмирал Рожественский и офицеры штаба были доставлены в военно-морской госпиталь в Сасебо, где Рожественского посетил адмирал Того, преподнеся своему русскому коллеге цветы и сказав несколько любезных слов о мужестве русских моряков в прошедшем бою. В июне 1906 года Рожественский, офицеры его штаба и командир «Бедового» предстали перед судом особого присутствия Кронштадтского военно-морского суда по делу о сдаче 15 мая 1905 года неприятелю без боя миноносца «Бедовый».

Суд оправдал, как тяжело раненного, адмирала Рожественского, а всех остальных приговорил к расстрелу. Однако принимая во внимание смягчающие обстоятельства и перенесенные подсудимыми потрясения, суд постановил ходатайствовать перед Государем о замене им смертной казни (или заключения в крепости вместо нее) исключением и увольнением со службы. Государь Николай Александрович, проклиная тех, кто втянул его в авантюру с Японией, вовсе не желал сводить счеты с неудачниками-исполнителями и ублажать обшественное мнение смертными казнями.