Стальное поколение.

...

ГЕОРГИЙ ЛАЦЕНОВ
соленый иней



На третий день пути через безводные степи наши гимнастерки были серыми от выпотевшей соли. Она осыпалась, как иней-куржак под рукой. Фронтовики-старики, прошедшие Клин и Берлин, говорили, что так туго воевать им еще не приходилось. Пулемет стер мне все мясо до костей.
Вечером нам выдавали по котелку воды на брата. Старшина следил, чтобы фляги перед выходом у всех были заполнены. Остальное - по собственному усмотрению: пей хоть сразу, хоть врастяжечку.
Многое зависело и от характера человека. Слабак провисал нервами. Сильный ободрял: деваться некуда - пока не дотопаем до воды, придется потерпеть...
Лошади, покрытые от жары белыми простынями, в постромках артиллерийских упряжек падали замертво. Европейские кони не выдерживали азиатской жары. Стойко переносили ее только низкорослые и мстительные коники-монголки.
Жара не спадала и ночью.Люди мучились невероятно. Воды сначала было в обрез, а потом жажда стала обычным состоянием солдат.
Не передать это спекшееся, ссохшееся и мучительное ощущение жажды. Малую нужду солдаты справляли раз в сутки-двое. Нечем! Все вылетало через поры маршевым потом за час хода...
Самой желанной стала вечерняя процедура раздачи воды у нагоняющей нас водовозки. Старшина с котелком наливает солдатам порции. Рядом стоит офицер с ремнем на кулаке или дубинкой. Не все выдерживали вида живой воды - бросались пить, что было в тех условиях равносильно панике. Дисциплина восстанавливалась коротко и сурово: в строй!
Мы, пехота, в той войне на востоке обогнали и авиацию, и артиллерию, и танки, и флот, перетоптав всю пыль монгольских степей и хинганских круч. Совершив невозможный переход, ножевым клинком, в упор ударили по японской армии. Это было по-русски: решительно, невзирая на лишения, яростным натиском.

МИХАИЛ ЗАХАРОВ
лом скрестился с мечом



ДМБ-41: синее пламя надежды
В сентябре 1941 года мы должны были планово демобилизоваться и оставить наше Гродеково в Дальневосточье, чтобы разъехаться по стране в свои города и веси. Планы наши оказались пустыми. 22 июня в шесть часов вечера мы готовились заступить на дежурство по гарнизону. И только построились, как по радио объявили о войне. Честно скажу, дрожь меня прохватила, потому что сразу понял я - демобилизации не будет и своих пермских крае я не увижу еще долго. рассуждал я правильно и здраво. И служил я в армии девять лет...
Японцы на границе зашевелились. Это, конечно, было неприятно. Еще один действующий фронт, на востоке, для Советского Союза был явно несвоевременным. Но кроме пограничных инцидентов ничего не происходило.
На провокации не отвечали, как бы ни чесались руки. Наше солдатское терпение командование старательно перековывало в военное умение.

Границу перешли молча...
К июню 1945 года вся граница была насыщена скрытно подошедшими войсками. Никто не сомневался, что одним стоянием дело тут не кончится и войне тут быть в ближайшие месяц-два. Такие события ощущаются не знанием или разумом - кожей, нервами, солдатским инстинктом.
В ночь на 9 августа мы, минометчики 442-й минбригады РГК, по ракете, без единого выстрела пошли через границу. Молча...
Бой вспыхнул неожиданно и сильно. Японцы, пока не заговорила наша артиллерия и минометы, сопротивлялись отчаянно. В девять часов утра погиб начальник штаба бригады - охрана пропустила атаку смертника с зарядом взрывчатки...
Таким было начало: лом скрестился с мечом. Мощь и умение Красной армии превратили войну с Японией в серию энергичных и успешных операций. Жаль, что эта война осталась в тени Победы, хотя ярко показала силу лучшей армии мира и завершилась той победой , которая совпала с днем окончания Второй мировой войны. И эта дата смыкает историю России с мировой летописью...

...

АЛЕВТИНА ГУРОВА
слава фронтовички



Приписав себе год...
«Родина-мать зовет!»- девчонки кликнули меня в военкомат. Мне еще не было 18 лет. Поэтому подговорила свою двоюродную сестру Аню дать мне ее паспорт, чтобы меня признали годной по возрасту к призыву в армию. мы были очень похожи внешне.
Подала заявление в РВК. Ответили: ждите!
Сказала о своем решении маме: она - в плач! И по-своему она была права. Моя сестра уже воевала на западе в танковых частях, а дома, кроме меня, остались еще двое малых детей...
Повестка не заставила себя ждать. Собрала дорожный мешок и - в эшелон. Доехали от Кизила до Перми и тут объявили: вас отправят на восток. И хоть завозмущайся! Ты уже в армии и, значит, должен подчиняться без рассуждений.
Едем. паровоз дымит, чадит во всю трубу. Мы стали все грязные от сажи... В конце апреля 1942 года притянули нас в Спасск-Дальний. В роте связи авиационного полка дали мне сапоги 42-го размера. Что было велико, то обрезали и подшили. Солдата упаковать недолго - раз-раз, готово!

Безразмерный приказ
Тут пришлось исполнять все, что ни прикажут - маленьких приказов нет, таких, чтоб выполнить их на пол-мизинца.
«В столовую - с песней марш! Не хотите? Тогда бегом!» Помчались строем, а у меня сапоги голяшками хлопают и с ног слетают. Сняла их совсем и босиком, без портянок!
Увидел это старшина и немедленно отправил к мастеру исправить безобразие по размеру.
Системы связи мы наощупь выучили, как родные: телеграф Тремля, аппарат Бодо, радиостанцию РБС... На ключе работали «со скоростью поросячьего визга». Практиковались на аэродроме. Экипажи бомбардировщиков уходили в полет, а мы поддерживали с ними связь. Однажды пропал один из экипажей - не вышел на связь. По аэродрому объявили тревогу: Ваня Запитерский со своими ребятами пропал! Вечером нашелся - заблудился и сел на другом аэродроме. Эта тревога за молодых летчиков ничто по сравнению с теми учебными тревогами, которыми нас изматывали едва ли не каждый день: пол-ночи, бывало, с винтовкой пробегаешь...

Лошадиное происшествие
Нас, связисток, ставили в караул по охране аэродромных объектов. Как-то мне довелось стоять на посту у склада ГСМ.
Вдруг в тишине слышу топот. Я испугалась, что кто-то даже не скрываясь прет сюда. Трижды пальнула вверх...
Мигом приехал начальник караула. Пошли смотреть. А там - стреноженная лошадь пасется. Ну, думаю, теперь будет мне на орехи...
Наутро построили летчиков поэскадрильно, аэродромную роту с авторотой.При всех мне объявили благодарность за образцовое несение службы... Лучше бы мне влепили наказание, потому что летчики смеялись еще обиднее...
Начальство же у нас вообще было строгое. Мы к нему с просьбами направить на войну. А они так отмахнут, что бы от них отлетали, как пробки: «Ваш фронт здесь!»!

Дамоклов меч границы
Когда в августе 1945 года началась война с Японией, мы были в курсе всех событий - связистам уши не заколотишь. Даже в мирное время шифр из шести цифр надо принимать безошибочно. А тут нагрузка на нас возросла многократно. Уже только по этой активности было понятно, что мощь, собравшаяся у границы скоро разразится действием. Сопки в те дни шевелились от военного люда...
Мы двигались вслед за наступающими войсками. Все дороги текли в одном направлении - люди, техника, гужевой транспорт.
Поднялась на сопку, чтобы поймать волну. В этот момент по мне выстрелил снайпер. Пулей на плече вырвало клочок гимнастерки. Я сразу поняла, что бьют из домика, стоявшего на вершине.
Прежде, чем я упала, мне в спину попали еще несколько раз. Спасла радиостанция, разбитая пулями вдребезги.
Меня перевязали и велели идти на дорогу...
Вдоль нее стоят столбы и к ним цепями прикованы мертвые японцы. Чем-то страшным, непонятным и диким веяло от этих картин. Подъехали к реке, намереваясь набрать воды, а под берегом все устлано трупами, куклами точащими из воды и вся она - красная от крови. Несметные рои мух вились над мертвыми японцами и это алчное жужжание потом всегда напоминало о смерти...
Мы были уже ученые годами войны на западе. Грешно было бы не справиться с японцами Квантунской армии, чей дух, наверное, был силен, а техническое вооружение и военная мысль не успевали за ходом времени. Думаю, мы правильно готовились к войне на востоке - делом, солдатский пот проливали не зря. Японцы же довольствовались достигнутым и считали, что хрупкого мира с нами будет вполне достаточно... Зря.

Пепел фронта моего
Домой мы поехали богатыми невестами, что ты! Дали с собой сахару, рису и по отрезу на платье. Впрочем, службой в армии и участием в войне я не хвасталась. Людская молва тогда относилась к фронтовичкам с оскорбительным предубеждением. Нас в тылу часто огульно осуждали, словно мы на войне были напропалую гулящими бабами. Неумно и глупо зачастую вели себя люди. Господь им судья, а я, честная девчонка, войну прошедшая, оправдываться не собиралась. Проще было промолчать в ответ на эту гадость...
Парень, который мне нравился, как-то спросил почти испуганно: «Ты что, на фронте была?» На следующий день я, повстречав его, перешла на другую сторону улицы: пошел-ка ты своей дорогой... Дома я собрала свои военные документы порвала к чертовой матери!
Годы спустя все пришлось восстанавливать, собирать по бумажке. Но тогда я отреклась от войны, как отрезала, и жила спокойно. Сейчас пишу стихи о девчонках на войне. Жертвенное и бескорыстное племя моей юности встает в образах настоящей фронтовой славы...

...

КОНСТАНТИН ВОЛКОВ
беспокойное хозяйство

Погоня за войной
Нашему 741-му стрелковому полку, сформированному в Свердловске в 1939 году, все как-то не везло на боевые подвиги. Только мы поехали на финскую кампанию, как дали отбой. Семафор закрыли, нас поставили в тупик, а наутро потащили менять прославленных халхингольцев в Монголии, где все лето шли бои. Между двух войн - и ни на одну не успели! Какая незадача, думали тогда мы...

Еда
Прибыли мы в Улан-Батор. Встали на охрану главных артиллерийских складов. Служба оказалось голодной - снаряды глодать не станешь, пушечным салом кашу не заправишь, верно? Солдаты из-за недокорма тут здорово у нас осели на вид - жиденькая еда была, не по работе. Меня поставили командиром взвода АХО. Говорят, мол, давай - крутись-вертись, налаживай за счет местных ресурсов. Не пойдешь же к монголам с протянутой рукой? И голодных солдат видеть тошно. Собрал рыбацкие команды - отправил ловить на речку и озера, нашел охотников - пошли они за дичью, засадили огороды картошкой - выспело на третий раз, поставили хлева - завели подсобное хозяйство: замычало, захрюкало, заблеяло. Отжили люди - заработали!

Война
На нашем артскладе хранилось стрелковое вооружение - целое, трофейное, еще с Халхин-Гола, и ломаное. Боеприпасы в четырех каменных складах - от 203 миллиметровых снарядов до зенитной мелочи. Сколько глаз хватало - патроны в забрезентованных штабелях под открытым небом. В артпарке - пушки и тягачами. Когда пошли на японцев - это добро грузили и отправляли целыми эшелонами. все вымели подчистую, ветер загулял в складах.
Когда пришли новобранцы 1927-1928 годов рождения, я не знал куда от них деваться. Пацанва, маленькие шакалики! Пока снаряды таскают, меж собой сто раз передерутся. Лезли вовсюда надо и не надо. Смотрел на них и думал: это же совсем дети!
На фронте я не был и тем себя не попрекал. На войне человек места себе не ищет. Я винтик Победы: маленький и необходимый.

...

АНАСТАСИЯ ОРЛОВА
людей слушай сердцем

Сегодня старики поругивают молодежь, мол, распустилась, от рук отбилась и для дела негодна...
Я скажу так: мы тоже были не подарок - жизни не видели, кругозора не имели. Семи пядей во лбу у нас не было да и не появилось.
Тему морали я вообще бы трогать не стала: люди разные - судьбы разные. Время меняет людей под себя, даже если они крепче стали.
Мы не были одинаковыми, как карандаши в коробке, хотя и имели одну и ту же заточку.
Мы честно прожили свою жизнь, исправно таща все то, что взвалил на нас жестокий век - голод, войну, разруху и тяжелый труд. Сокровищ не скопил ни один! Сегодня мы, фронтовики, богаты лишь внуками и правнуками. Это лучший капитал жизни...
Тем, кто не верит в нашу молодежь, я бы сказала так: если придется ей взяться за большое дело, никуда она не денется - все равно справится. Другого в России не дано. Так извека повелось...
Молодость ничего не боится. Ни трудностей, ни опасностей, ни испытаний. Ей только страшно умирать...
Помню, как шли мы по фронтовой дороге среди разбитых орудий с мертвыми японцами вокруг, и каждую секунду ждали пули.
Спишь в плащ-палатке под кустом и с замиранием ловишь каждый шорох в траве: не япошки ли крадутся?! Мы боялись их даже мертвых...
Мы боялись позора больше всего, готовые терпеть что угодно, только не это. Вернувшись домой честной девчонкой, я не очень-то распространялась о своей службе. Парни нас побаивались, набрав в уши всяких тыловых слушков про армейских девушек. Сволочь они всякую слушали, а не сердце свое...
Сегодня молодые - это вольные люди и у них своя голова на плечах. Нас в кулаке держали крепко, не взбрыкнешь! Свободу нам заменяла романтика подвига. Этого было достаточно, чтобы двигать горы, поворачивать реки и раскатывать в блин любого врага... Вот и подумайте, на что способен по-настоящему свободный человек.

...

...

ЕВЛАМПИЙ ОСОКИН
уличное побоище

Как взрослеют солдаты
Бои в городе - это война без правил, без фронта и тыла, с перестрелкой, мгновенно переходящей в рукопашную. Каждый шаг солдата опасен и может быть роковым. В узких улицах и замкнутых пространства городской застройки бои скоротечны, счет идет на метры и этажи. Такие сражения за города всегда говорят о крайней решимости сторон. Мне довелось участвовать в них - выжил чудом.

Берлинский счет
Немцы за Берлин дрались ожесточенно. Города такого размера и укрепленности способны выдержать атаки в течение месяца. Москва в 41-ом году, по крайней мере, готовилась именно к такому варианту немецкого штурма. На берлинских улицах вышло по-нашему - их столицу мы взяли за полмесяца. Таков был конечный счет.

На взмах ножа
В Берлине делали невозможное, выкатывая гаубицы за угол дома голыми руками, чтобы дать залп и очистить улицу от баррикад. Город на глазах обращался в руины.
Каждое неосторожное шевеление вызывало огонь. Снайпера не давали ступить лишнего шага. На перебежке мне пулей разбили аккумуляторы рации.
Прямо по улицам продвигаться было невозможно. Пехоту валили на первом десятке метров. Беззаветными «сорокапятками» насквозь пробивали стены домов и так шли квартал за кварталом.
Схватывались в ножи посредине гостиных, дрались на кухнях, резались в спальнях, истекали кровью в детских, а от гранаты, брошенной под ноги, ныряли в толстый чугун бюргерских ванн...
Стоило ослабить нажим - следовала контратака. Одна из них ударила точно по штабу нашего полка, и самому командиру части пришлось лечь за пулемет. Отбились...
Меня шибануло в последний день. Бросило наземь взрывом. Осколки пошли поверх. На ноги я встал сразу: одним ухом чуть слышу, второе - наглухо. Так и не отошло, так что говори погромче...

ГРИГОРИЙ ХОТЕНОВ
давали копоти!

На горло не давайся!
Повестку из военкомата в 1944 году мне принесли с таким опозданием, что я похолодел, а мастер возмутился: «Это нехорошо! Чеши туда и все узнавай, чтоб не загреметь в тюрьму». В РВК на меня с порога стали орать: «Дело подсудное!» Я взъелся: «Вы что?! Это ваша вина». И как понес военкома на рогах - только держись! Я работал в пехотном училище и как с военной публикой обращаться знал. Там главное - не давайся на горло, салага!

Глушеная бандера
Настроение у меня было боевое. Думали, что где драка, там и почет со славой медом склеены.
Учили авиатехнике под Винницей так: днем - занятия, ночью - гоняемся за бандеровцами. Убийства граждан и нападения на военных были обыденным явлением.
Найти эту сволочь по схронам было нелегко. Можно было пройти хоть десять раз мимо убежища бандитов и ничего не заметить. Маскировались они отлично. Нашли, спускаешься в лаз - закрыто. Выходить по-хорошему они не хотели. Тогда искали вентиляционную отдушину в траве. Еще раз просили по-доброму, а на отказ поступали уже по-серьезному: бросали гранаты в вентиляцию. не сдавались они, подыхали и ранеными пытались еще на тебя броситься. Возились мы с этими кудесниками три месяца, но порядок в Виннице навели.

Аппарат готов!
Когда стал авиатехником в истребительном полку, понял, что самое трудное - ждать своего командира из боевого вылета.
Весь изведешься за этот час, места себе не находишь. И куришь, и ходишь, и ключи переберешь, и былинки погрызешь...
Слышишь - идут, поют моторами. Считаешь - все! Ох, отлегло - готов плясать от радости. Проходят над полосой - стекла в окнах дребезжат от мощи самолетов! Спрашиваешь командира: как аппарат? Он отвечает: во, отлично работал! От патрубков по фюзеляжу - копоть усами, в стволах - пороховой нагар.... Точно - трудились...

...

ФИЛИПП СИМАКОВ
последний призыв



Прощание славян
Наш призыв 1927 года рождения - последний в той войне. Поскребыши фронта... Провожая меня в армию в октябре 1944 года, сельский кузнец перекрестил и благословил меня. Больше напутствовать было некому - рос без родителей. Наша красноярская деревня плакала - слезы у баб остались даже и на четвертом году войны.

Теплушка
Товарные вагоны, вынесшие на своих стальных колесах всю войну, тогда называли теплушками, телятниками, «пятьсот веселыми».
Здесь обычно в торцах устраивали двухъярусные нары, застеленные соломой. Посередине стояла железная печка-буржуйка. Топили ее обычно углем, реже дровами.
За бытом следил дежурный по вагону - топил печь и наводил элементарную чистоту. За порядок отвечал старший.
На печи кипятили чаек, разогревали еду, жарили что попало в солдатские руки, сушили промокшее обмундирование. Спали вволю, болтали о разном, играли в карты, хотя резаться «в очко», например, запрещалось...
Все естественные надобности справляли в ведро или просто наружу, откатив одну из двух дверей вагона. Без команды мы не имели права покидать свою казарму на колесах.
Железнодорожные станции того времени, обложенные дровами, пахли угольным дымом и паровозным паром. Всегда были рады на станциях размять ноги пробежкой в местную столовую. В будках с надписью «Кипяток» вдоволь наполняли котелки. А потом - по вагонам! И снова мелькала-пролетала в проеме двери огромная Россия... Высмолив по самокрутке, ребята грызли сухарики и думали о своем,. Мы были солдатами и неизвестность была нашей судьбой.
До фронта нас не допустили. Воевать пошли бывалые. Мы охраняли небо 7-й флотии Тихоокеанского флота в Совгавани. Зенитки показали характер, и японские самолеты оставили свои намерения.
Звезд с неба я никогда не хватал. Они там нужнее...

...

АНГЕЛИНА БЕССОНОВА
молитва под звездами

Лекарство от страха
Когда по тебе методично бьет тяжелый миномет, лежишь на нарах в укрытии и сквозь страх чувствуешь, как лязгают зубы. Так — каждую ночь. Присвистит и гулко ударит. И в соседний блиндаж попал — куча бревен торчком встала над братской могилой. И в танк угадал — прямо в моторное отделение: долго горело в лесной темноте... Обнимемся под тремя накатами с подругой Валентиной — погибнем, так вместе.

Купание в огне
Мы бежали изо всех сил к кирхе. Наступающему батальону срочно требовалась связь. Без нее командиры на поле боя слепые.
Мчались, подкланиваясь на ходу: пули. За спиной с ревом мотора вмиг вырос и, обдав ужасом, низко прошел самолет. Ему не до нас. Когда заскочили под своды церкви снаружи залпом сыграл немецкий шестиствольный миномет. Эта кадриль уже не для нас, повезло. Забрались наверх, не высовываясь под снайперов, дали связь. Батальон прозрел...
Мы спустились вниз. Бой кончился. В сумерках вдоль дымной дороги горели телеграфные столбы. Колонная машин двигалась наощупь. Солдат, сидя с фонариком на переднем крыле, подсвечивал путь...

Обращаясь к Богу
На войну я пошла в двадцать четыре года, оставив на руках у матери свою маленькую дочь. Тогда мы думали, что эта беда ненадолго — быстро победим и вернемся по домам. Не думали, что война эта покажется такой бесконечной. Назад дороги не было... Я должна была вернуться с войны. Верила в Бога и молилась.
Ребята спят в блиндаже, а я выйду в лес, встану между сосен и молюсь — за ребят, за себя, за дочь, оставшуюся с мамой...
Ребятишек я очень люблю. На фронте, когда тихо, где только увижу деточек, сразу к ним. С маленькими легко объясняться, будь то хоть полячата, хоть немчата. В Германии меня фрау провожали со слезами - «нах хаус?» А я киваю и думаю — когда-то еще дома буду...
Когда объявили о Победе, началось у нас в части настоящее сумасшествие: кто через голову по траве кувыркается, кто в пляс пустился, кто благим матом орет от радости. Вздохнула и я: вот и все, домой...

ШАКИР ГУБАЙДУЛЛИН
награда — жизнь

Солдатское образование
Рос я без отца и матери. Работать в совхоз пошел двенадцати лет от роду. Тогда на возраст не сильно смотрели. Когда стал проситься на войну, сначала не брали по малолетству. Приписал себе год и на это закрыли глаза, отправив в январе 1943 года в армию. С моим четырехклассным образованием годен я был только в пехоту. На гражданке даже в фабрично-заводское училище не взяли. Зато в 105-ом запасном стрелковом полку солдатское образование я получил сполна, изучив до винтика винтовку, автомат и пулемет.

Сжав сердце
Страшно видеть умирающего человека. Он тянет к тебе руки — просит помощи, просит смерти.
Только что он шел немного впереди тебя, а теперь лежит в пяти минутах от небытия.
В бою ты не можешь отвлекаться от общего движения — не война выйдет, а бардак. Ничем я не мог бы помочь им, обязанный идти вперед, шагая через убитых. Мертвых мы тоже оставляли за спиной без погребения. Много людей там осталось и все — молодые. Сжав свое сердце, я и о себе тогда не думал...

Награда - жизнь
Ранило меня, рядового 742-го стрелкового полка, в Польше при бомбежке 3 августа 1944 года. Видел, что два самолета сбили, а потом мне попало по ноге и больше меня, конечно, уже ничего не волновало. В этот день моя война кончилась. Она сделала меня инвалидом. Мне еще сильно повезло. Двух своих братьев я с войны так и не дождался — пропали без вести.
Вернулся домой, в Омскую область, и всю жизнь работал на земле. Руки у меня крестьянские, крепкие. На турнике я в 60 лет на одной правой подтягивался! Почетных грамот за труд целая стопа скопилась.
Как ветеран Великой Отечественной я никогда не пользовался благами этой категории населения и в том своей заслуги не вижу. Вся страна воевала от фронта до тыла... Скромно жил. Так же, как и воевал: приказывали — выполнял, награждали — благодарил.
Боевые награды у меня как-то растерялись по жизни. Часть медалей отдал, часть раздарил, а некоторые и дети заиграли. Ничего страшного в этом нет. Главной наградой за войну стала мне все-таки жизнь. Многим и этого не выпало...

...

АНАТОЛИЙ ИВАСЕНКО
пехота просит огня!

Шоферская академия
К технике меня тянуло с детства. Отец меня напутствовал шутливо, но со смыслом: «Будешь плохо учиться - будет тебе «электричка»: пара быков да бричка!»
В 1941 году я уже сидел за штурвалом комбайна, идущего по хлебным полям. Небывалый урожай снимали в спешке, работая по 12-15 часов в сутки. В то время мне уже виделось не жнивье, а подвиги на поле битвы. Попросился добровольцем на фронт - отказали по малолетству, но чуть позже отправили учиться на военного водителя в Орджоникидзе, откуда я в начале 1944 года командиром автовзвода 48-го отдельного автополка начал свою армейскую дорогу младшим лейтенантом.

Рокада
Опасность для фронтового шофера таится повсюду. От гнутого гвоздя под колесом до немецкого истребителя, резвящегося над колонной военных грузовиков.
Если с утра над фронтом висит воздушный разведчик немцев, прозванный «штанами Гитлера» или «базарным фотографом» за характерный двухфюзеляжный контур, то вскоре жди налета. Особенно опасно это при следовании по рокадным автодорогам, идущим вдоль линии фронта. Штурмующий самолет к цели приближается в считанные секунды, возникая словно ниоткуда.
Колонна, как правило, останавливалась, но машины-одиночки иногда пытали счастья, пускаясь вдоль дороги на полном газу. Это было, конечно, неосмотрительно. Грузовик со снарядами и взрывчаткой мог ехать как угодно быстро, как угодно хитро, но в прицеле самолетных пушек он все равно был малоподвижной, предсказуемой целью. Одной очереди бортового оружия, пущенной под углом навстречу движению автомобиля, хватало, чтобы огромный взрыв сотряс окрестности.
От машины обычно оставались обугленные железки, от шофера - ни пуговицы.
Поэтому будь ты на фронтовой дороге, будь ты на рокаде, остановись и укройся: человека надо беречь, а не металл. Так армейские шоферы и воевали - под огнем, доставляя пехоте мощь огня...

НИКОЛАЙ КУЗНЕЦОВ

харакири в траншее

Инкогнито-сан
Японскую границу на дальнем Востоке я сторожил с 1941 года. Война на ней шла тихая и довольно подлая. Японцы границу нарушали постоянно. Однажды со стороны границы вышла женщина. Ее задержали, но с нами разговаривать она отказалась и потребовала начальника. Ее увезли, а через день мы получили благодарность...

Час возмездия
Японцы долго дергали нас за усы, но к серьезной войне оказались не готовы. У них пушки, представляешь, оказались на деревянных колесах! Когда в августе 1945 года началось наступление на силы Квантунской армии, я был в передовых ротах 185 стрелкового полка,
Наше «ура!» встречалось с их «банзай!». В штыковой они оказались ребятами шустрыми - близко к себе берегись подпускать - лучше бери врасплох. Дрались они до последнего, бились стойко и отважно, с настоящей солдатской яростью, но вот техники военной техники у них было маловато. Иногда приходило в голову, что они сражались так же отчаянно, как мы в летом 1941 года. Но их фанатизм нас как-то коробил что ли...

Никто не хотел умирать
Командирами у нас были опытные фронтовики с суровой закалкой: приказ не выполнишь в бою - пристрелят. Имели полное право. А нас не надо было подгонять - свое дело знали: вперед шли так ходко, что за всю войну ни разу саперной лопатки не достали - окопы не потребовались. Ни нам, ни им.
Как-то раз японцы засели в кювете у дороги, словно в траншее, и тогда вперед вышла наша «тридцатьчетверка». Работая пушкой вдоль кювета, она выжала японскую пехоту, которая выскочила на бруствер. Расстреливаем в упор на дороге и в горячке сажаем на штыки... Вижу: их офицер, видимо, от позора сам себя ножом бьет в живот, клинком ворочает, орет, кишки навыворот. Страх один... Той войны хватило мне сполна, когда получил снайперскую пулю в плечо. Упал без памяти, успев только ощутить боль в спине...
Дома я еще с месяц во сне кричал. Все война снилась. Родители лампу зажгут и меня тормошат: «Коля, ты дома...»

ИВАН ТКАЧЕВ
черные минометы



Молоком и хлебом
Русские в Маньчжурии встречали нас искренне - молоко и хлеб шли по солдатским рукам. После мучительных степей Монголии, где на жаре губы трескались в кровь, а без воды сходили с ума, это русское радушие было кусочком настоящего рая...

«Консервный нож» обороны
Хайлар мы брали с хода. Капитулировать японцы, засевшие в дотах укрепленного района отказались, поэтому артиллерия заговорила в полный голос. Сказал свое слово и наш 120-миллиметровый миномет. Японцы огрызались: снаряд полностью убил соседний расчет.
Целые сутки мы работали наизнос, «до красного ствола». Я, парень деревенский, крепкий, кидал одну за другой пудовые мины. Звук выстрела резкий, хлопающий был слышен со всех сторон - наш полк, встав вкруговую работал изо всех сил.
На нашем миномете от стрельбы обгорела краска - из зеленой он стал черным.
Блиндажи и доты мы вскрывали прямыми попаданиями на радость пехоте!

По-настоящему
Не имея артиллерии, против наших танков японцы боролись врукопашную - пускали солдат-смертников с подрывными зарядами. Что толку: «тридцатьчетверка» плясунья еще та. Японскую оборону Т-34 давили быстро и эффективно. Там не было сплошных траншей - лишь отдельные окопчики, в которых танки давили пехоту, как вошь: зажав фрикцион, крутили антраша вправо-влево...
Ночью на жаре, пропаренной теплыми ливнями, завернешься от комарья на ночлег, но ухо - востро. С поля боя прет вонища от убитых людей, коров и свиней. Лежишь, сквозь дрему, слушаешь, как ворочается война - постреливает, бухает, гудит...
Из нашей деревни взяли на Дальний Восток трех парней последнего военного призыва. С японской войны вернулся лишь я один... Вот такая она была. По-настоящему!

...

ПЕТР МИХЕРЕВ
стреляные волки



Фронтовые харчи
Война мне запомнилась от точки до точки... Служба моя начиналась на Дальнем Востоке. Армию там кормили плохонько, и я тогда попросился добровольцем на запад - на войне все-таки кормят. Спрашивают много, но хлеба дают. Я добился своего, попав на Первый Белорусский фронт. Из Кракова вперед нас не бросили, а посадили в эшелон и так повезли в тыл, что День Победы я встретил в Уссурийске! Здесь из пулеметчика я стал связистом 54-го полка. В связи семь лет армии и отмолотил.

Война напролом
Готовились к войне с японцами основательно и споро. Было сделано невероятно много, техники привезли - вся граница в железе. Готовились умно, скрытно, массированно, по грамотным планам.
Война эта была по своим принципам старой, а подход - новым!
Наши командиры - геройские, знающие, в семи щелоках вареные - битые волки, знавшие толк в военном деле.
Динамика сражения трех фронтов была напряженной, без пауз: вперед, вперед, вперед! Все на колесах, все при моторах. Если у нас в Европе на весь полк было три машины, здесь у каждого взвода было по две.
По сути японская война стала демонстрацией нашего наступательного умения, выработанного к концу Великой Отечественной. Это было видно даже мне, рядовому связисту.
Бои местами были просто ужасными. Но таких сражений, как в Европе не было: больше суток не топтались нигде. Были у нас и нелепые потери, когда в одном из городов пехота захватила спиртозавод и потом, под огнем японской атаки, бежала, прячась в рисовых полях. Весь город был в наших убитых. Пропали по пьяной глупости...
Скорости продвижения и объемы работы были такие, что за этот месяц я не мог нормально поесть. Сегодня - здесь, завтра - за двести верст!
Стремительной и яркой вышла война с японцами. Не бились мы о те края, как прибой. Пошли и — взяли...

ЭМИЛИЯ МОСЬКИНА
год войны идет за два


Все в прошлом
В школе я стала мастером спорта по гимнастике и играла в хоккей за школьную сборную, записанная под мальчишеской фамилией Артемов. Все это кончилось с началом войны, но спортивная закалка помогла мне переносить фронтовые лишения и тяготы.

Сказочники и былины
Я на войне была не три дня, а три с половиной года. После Победы среди ветеранов появились такие, кто начал рассказывать, как чаевничал с маршалом Жуковым, а немцев гонял одними портянками. Это просто врали, если только не сказочники!
На нашей зенитной батарее командир полка ни разу не был... Все, что мы видели, кроме неба, - ровик, орудие, землянка с нарами и лес вокруг.
При авианалетах стреляли мы густо, но по сбитым самолетам у нас - пусто. Ты попробуй, смахни его с неба, даже если умеешь стрелять и на учениях в круглых отличниках. Летчик тоже хитрит, в гроб не торопится... Отпугнул его, сбил с настроя - и то здорово! Не верьте тем, кто валенками сшибал самолеты...
Былины фронта другие. Они тяжелее и весомее: год войны идет за два.

П/б
Спали без снов на соломе, завернувшись в шинели и какие-то тряпки. Еду варили из сухпайка. Мужики-батарейцы были много старше нас девчонок и к нам относились по-отечески бережливо. Опасности не исчезли после Победы: нас бомбили и после 9 мая...
Как-то с батареи отпросились две девчонки и - пропали. Без следов. Мне в дивизионе - втык от замполита и командир пропесочил. Что толку - девушки так и не нашлись... Жалко их было. Глупо вышло, нелепо. В журнале сделали пометку: «п/б» - пропал без вести.
На войне каждому достается своя доля. Настоящими героями войны считаю пехоту и снайперов - они идут лоб в лоб. И выбора у них нет...