Может, померещилось?
Нет. Кто-то прошел через сени, теперь впотьмах шарил по коридору. Шаги
приближались, и вот уже со скрипом растворилась и дверь в комнату.
Гладышев приподнялся на локте, напряженно вглядываясь в темноту, и, к
своему великому удивлению, узнал в вошедшем мерина по кличке Осоавиахим.
Гладышев потряс головой, чтобы прийти в себя и убедиться, что все это ему
не чудится, но все было действительно так, и Осоавиахим, который был был
хорошо знаком Гладышеву, ибо именно на нем Кузьма Матвеевич обычно возил
на склад продукты, собственной персоной стоял посреди комнаты и шумно
дышал.
- Здравствуйте, Кузьма Матвеич, - неожиданно сказал он человеческим
голосом.
- Здравствуй, здравствуй, - сознавая странность происходящего,
сдержанно ответил Гладышев.
- Вот пришел к тебе, Кузьма Матвеич, сообщить, что теперя стал я уже
человеком и продукты более возить не буду.
Мерин почему-то вздохнул и, преступая с ноги на ногу, стукнул копытом
об пол.
- Тише, тише, - зашикал Гладышев, - робенка разбудишь. - Пододвинув
слегка Афродиту, он сел на кровати и, чувствуя необыкновенную радость от
того, что ему, может быть, первому из людей, пришлось стать свидетелем
такого замечательного феномена, нетерпеливо спросил:
- Как же тебе удалось-то стать человеком, Ося?
- Да оно вишь как получилось, - задумчиво сказал Осоавиахим, - я в
последнее время много работал. Сам знаешь, и продукты возил со склада, и
навозом не брезговал, и пахать приходилось - ни от чего не отказывался, и
вот в результате кропотливого труда превратился я, наконец, в человека.
- Интересно, - сказал Гладышев, - это очень интересно, только на ком
я теперь буду продукты возить?
- Ну уж это дело твое, Кузьма Матвеич, - покачал головой мерин, -
придется подыскать замену. Возьми хотя бы тюльпана, он еще человеком не
скоро станет.
- Почему ж так? - удивился Гладышев.
- Ленивый потому что, все норовит из-под палки. Пока его не ударишь,
с места не стронется. А чтоб человеком стать, надо бегать, знаешь, как?
Ого-го-го! - он вдруг заржал, но сразу спохватился. - Извини, Кузьма
Матвеич, дают еще себя знать лошадиные пережитки.
- Ничего, бывает, - простил Кузьма Матвеевич. - Ну, а интересно мне
знать, что ты теперь предполагаешь делать? В колхозе останешься или как?
- Навряд, - вздохнул Осоавиахим. - Мне тут теперь с моим талантом
далать нечего. Подамся, пожалуй, в Москву, профессорам покажусь. Может, с
лекциями буду выступать. Эх, Кузьма Матвеич, жизнь для меня теперя только
лишь начинается, женился бы, детишек нарожал для дальнейшего прогресса
науки, да вот не могу.
- Почему же?
- Еще спрашиваешь, - горько усмехнулся Осоавиахим. - Ты же сам восемь
лет назад мне чего сделал? Лишил необходимых для продолжения рода частей
организма.
Неудобно стало Гладышеву. Он смутился и даже как будто бы покраснел,
хорошо, что темно и не видно.
- Извини, друг, Ося, - сказал он искренне. - Если б же ж я знал, что
ты человеком станешь, да нешто я бы позволил.