"Мне повезло больше других". Ужасы фашистских, лагерей в историях минчанина Попова

"Мы вымылись, нас отвели в кабинет в правом крыле Дома правительства. Немцы принесли зеленую большую кастрюлю щей: капуста, картошка, куски сала. Я как набросился – ел, и ел, и ел… Такие вкусные были. Остановиться не мог. Уже в горло не идет, полон желудок пищи, а все равно есть хочется. Потом я понял, что не переживу этой еды".


Борис Попов называет себя одним из пяти миллионов. Это средняя оценка числа советских военнопленных в немецких и российских источниках. Этот минчанин видел своими глазами ужасы фашистских лагерей и на собственной шкуре испытал осуждение и недоверие советской власти к тем, кто вернулся из плена. Борис Антонович в первый раз вошел в минский Дом правительства военнопленным, а во второй – работником министерства. За годы войны он побывал в плену в нескольких страшных местах: в Дроздах, в Масюковщине, в Гомельском лагере для военнопленных. Большую часть Великой Отечественной он был в плену в Германии.

27 фото, источник.

Война глазами простого солдата, попавшего в плен в первые дни оккупации Беларуси. Судьба человека, в которой отражаются судьбы миллионов других людей, которых до сих пор не принято называть героями – в очередном материале проекта "70-летие освобождения Беларуси".

Цифры смерти и спасения

3 из 52 танков осталось от полка, в котором служил Борис Попов, после нападения немцев в первый день войны. Они сумели прорваться через захваченный Волковыск. Один из трех был танком девятнадцатилетнего Бориса.
12 километров оставалось дойти до Минска солдату Борису Попову в тот момент, когда его взяли в плен.
10 дней военнопленным в лагере в Дроздах не давали ни крошки.
17 июля Борис Попов шел в стотысячной колонне советских военнопленных по оккупированному Минску в другой лагерь.
В четвертом доме в Минске из тех, куда постучался сбежавший военнопленный, обычная селедка спасла ему жизнь.
167 тысяч. Номер такого порядка висел на груди советского военнопленного в лагере Шталаг IV-B в немецком городе Мюльберг.
Июнь 45-го. В этом месяце Борис Попов смог впервые за долгие годы войны написать письмо маме.

Начало войны. Что там может быть? Лежим, думаем, что учения

Борис Попов живет в Минске с конца пятидесятых годов – это если говорить о его второй, мирной, жизни. Сам он родом со станции Кочетовка (что в Тамбовской области), описанной Солженицыным. Но был в его жизни и другой, оккупированный Минск, который он видел глазами военнопленного.

Колонна советских военнопленных в Минске.

Война для их полка, стоявшего в Крынках (этот населенный пункт теперь находится на польской стороне), началась часов в 9 утра 22 июня 1941 года.

- Мы находились в военной части в шестидесяти километрах от новой границы с Польшей. Это рядом, верно? А узнали мы о войне, когда уже и в Москве все знали. У нас связь была очень плохая. В то время, когда уже стреляли, мы позавтракали и пошли в яблоневый сад, в панское имение. Загораем. И тут бух – взрывы! Что там может быть? Лежим, думаем, что учения. А уже шла война. В девять часов нас подняли и объявили боевую тревогу – мы к танкам. И уже тут самолеты. Мы старались что-то сделать, предпринять. Но что мог лейтенант, командующий полком? Ничего! И мы как зайцы бегали от этих самолетов, маскировались в лесу. Только спрячемся – летит самолет, начинает бомбить.


Борис Антонович перебирает письма, которые он, юный и беззаботный, писал своей маме в январе сорок первого: "Чувствую я себя ничего, здоров, того и вам желаю. Живу обыденной жизнью курсанта полковой школы…". Знать, как сильно все поменяется уже через несколько месяцев, он не мог, а потому наивно рассказывал, что при хорошем раскладе служить ему придется всего около двух лет, а то и меньше. Читать вторую страницу >>>


Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:01

После начала бомбежек стали спешить в Минск, надеясь, что там сражаются советские части.

- В полку было пятьдесят два танка (Борис Антонович служил в восьмом танковом полку 36-й кавалерийской дивизии имени Сталина, в 10-й армии. - ). До Волковыска дошло порядка двадцати – это еще единица боевая! И когда мы ворвались в Волковыск ночью, оказалось, что он был уже занят немцами давно, и нас расстреляли в упор, с улицы. Причем у нас танки легкие были, БТ-7. Это танк, у которого броня шесть миллиметров, его любой снаряд пробивал. Танки наши, на бензине, вспыхивали. Техника, наверное, для кино создавалась. Через Волковыск прорвались только три машины. Моя была третья.

За Волковыском танк Бориса Антоновича взял на броню тех солдат, которые смогли спастись. Так и ехали, часов двенадцать. Как могли стремились в Минск – считаться дезертирами не хотелось. Когда бензин кончился, пошли пешком. По пути растерялись – нужно было прятаться от пролетавших самолетов. Бориса Попова взяли в плен в двенадцати километрах от Минска. Оказалось, что Минск фашисты оккупировали еще 28 июня. После десяти дней в своем первом лагере солдат Борис Попов в многотысячной толпе военнопленных прошел по белорусской столице.

Военнопленные в лагере в Дроздах.

Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:02

В глаза смерти. Лагеря в Дроздах и в Масюковщине

Лагерь в урочище Дрозды существовал около месяца, в самом начале войны. По справочной информации, там содержали 100 тысяч военнопленных и 40 тысяч гражданских. За месяц расстреляли 10-12 тысяч пленных. Именно там Борис Антонович встретился со своими однополчанами, выжившими после нападения немцев.

Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:03

В Дроздах пленным только в последние три дня до закрытия лагеря стали давать скудную пищу – пол-литровую кружку баланды в день. До этого с неделю еды и воды не было совсем. В последний день в том лагере к баланде выдали по 200 граммов хлеба – чтоб смогли дойти до нового лагеря.

- Про этот лагерь пишут и не знают, когда он закончил свою работу. Пишут, что до конца июля существовал. А я помню, что нас всех оттуда переводили 17 июля. У меня был блокнотик, и я каждый день в лагере на листике отмечал.

Из лагеря в Дроздах перевели в лагерь для военнопленных в Масюковщине. Новый лагерь, известный как Waldlager Stalag 352 (Лесной лагерь Шталага 352), был огорожен проволокой. Там уже были помещения, в которых военнопленным разрешали спать. Просуществовал этот лагерь до июня 1944 года.

Опустившиеся, голодные, грязные – так описывает собеседник людей, находившихся в фашистском плену. Новый лагерь был разделен на две части. В одной из них люди просто умирали, без еды, в страшной сутолоке. Во второй части размещали тех, кого гоняют на работы. Борис Антонович смог пробраться на ту, вторую часть.

- Это была рабочая часть лагеря, туда попали те, кому повезло. Они имели возможность питаться и выходили, доставали что-то в городе, общались с населением. И от них я отличался здорово. Был тощий, грязный, и когда немецкий майор приехал и стал отбирать людей для работы, он посмотрел на меня. Я ему не подошел. Но мне повезло: было 12 часов дня, в основном все уже ушли на работу. И были единицы оставшихся: кто-то болел, а кто-то носил обмотки. А он обмотки не любил. Знаете, если солдат с обмотками – сколько времени нужно, чтобы замотать ногу? Немцу нужно было, чтобы раз – надел – и на работу! Ему понравилось, что у меня сапоги. Он меня подозвал и спросил, кто я такой. Я ответил, что я студент, из Ленинграда. И Ленинград вроде культурный город, и сапоги у меня. И немец, несмотря на то, что я грязный, сказал – становись!

Борис Антонович считает, что спасением своим за долгие годы плена обязан случайностям. К череде таких случайностей можно отнести солдатские сапоги, которые вытащили его из лагеря смерти. Вторая случайность – немецкий язык, который еще в школе строгий учитель заставил его выучить на "отлично".

Пленные в Доме правительства. Как немцы вскрывали сейф министра

Выяснилось, что команду немец собирал для разгрузки почты, которая эшелонами шла из Германии в Минск. Привозили почту не куда-нибудь, а в Дом правительства.

- Я когда в Дом правительства пришел, нам дали мешки и мыло. Когда там рядом теперь хожу, вспоминаю те дни. С правой стороны Дома правительства есть пожарный кран. Нам его открыли, воды в самом здании не было. Я, наверное, полчаса смывал с себя грязь.

Советский герб с Дома правительства уже сняли, на его место водрузили свастику. Ленина на пьедестале уже нет.

Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:06

Пленных отвели в кабинет бывшего наркома земледелия, который находился в правом крыле Дома правительства.

- Принесли зеленую большую кастрюлю щей: капуста, картошка, куски сала. Те люди, кто был в рабочей команде, питались нормально. А я как набросился – я ел, и ел, и ел… Такие вкусные были. Остановиться не мог. Уже в горло не идет, полон желудок пищи, а все равно есть хочется. А я много литературы читал, знал же, что нельзя есть много, когда голодный. Но это одно дело знать, а сдержать себя не каждый сможет. Я понял, что я не переживу этой пищи. В уголке засунул в рот два пальца – освободил желудок.

Работников заставили грузить мешки на машины и, наоборот, выгружать письма.

- Вечером собрали и говорят: если вы будете вести себя нормально и никто из вас не будет пытаться бежать, то мы вас оставим здесь. А если кто-то один убежит, то всех расстреляем. Кормили неплохо. Нужна была рабочая сила, что им жалеть было еды, если порой даже немцам самим приходилось таскать мешки? Почты было очень много. На первых порах у комнаты стоял часовой, а потом и его не стало. Нас было пятнадцать человек. Одного потом увезли в лагерь – у него грыжа оказалась, он носить мешки не мог. Его посадили в машину и увезли. Осталось 14.

Немцы в Доме правительства.

Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:06

Борис Антонович вспоминает такой случай, произошедший в Доме правительства. Евреи тогда по Минску ходили со звездами на одежде, немец привел слесаря-еврея, чтобы открыть сейф в кабинете министра.

- Немцы думали, что там какие-то ценности, - посмеивается дедушка. - И этот самый еврей в течение целого дня вскрывал сейф примитивными инструментами. У него была дрель, ножовка. А когда открыли, там всего нашли блокнотик замминистра сельского хозяйства! Мы так торжествовали!


Частный сектор за Домом правительства.

Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:07

Военнопленный Попов в библиотеке Дома правительства нашел учебник немецкого языка, который сыграл службу не меньшую, чем солдатские сапоги.

- По этому учебнику я даже изучил письменный, готический шрифт. Немцы сейчас не все знают его, не принято уже. А в свое время это был особый шрифт! И мне это помогло. В лагере военнопленных, уже в Германии, я подделывал записки на кухню на этом готическом письменном, ходатайствуя от имени моего начальника о дополнительном питании нашим пленным. И получал ведро супа. Ни одному немцу не пришло в голову, что это могла быть подделка!

- Были мысли бежать из Дома правительства куда-то, где свои?

- Да, мысли бежать были, я и совершил побег. В Минске я умирал уже. У меня пища не усваивалась совсем – съем, и все выходит. Немец видит, что я больной – давал мне активированный уголь. Я понимаю, что не сегодня-завтра меня увезут в лагерь, потому что я уже мешки подавать не мог. За Домом правительства был деревянный забор, а за ним были частные деревянные жилые дома. Население было перепугано: тем, кто приютит советского солдата, грозил расстрел. Переодеться мне было не во что, поэтому, когда люди видели форму солдата, сразу закрывали дверь. Три хозяйки так не пустили, а четвертая женщина обернулась, посмотрела, что никого нет и пустила в дом. Я у нее пробыл два часа. Из еды у нее оказалась только селедка, я поел. Женщина все переживала, что больше ей нечем меня накормить.

Лишь несколько лет назад Борис Попов прочел в книге Солженицына рассказ, в котором упоминалась "лагерная" болезнь – пеллагра. Помочь в этой болезни при отсутствии лекарств могла только селедка.
- Тогда я думал, что я не переживу этой болезни. Я попросил женщину, чтобы она после войны написала письмо моей матери, правда, она этого не сделала. Я поел селедки, и женщина говорит: "Ну что, Борис, я не могу больше ничего для тебя сделать". И я понял, что надо уходить.

Советские военнопленные разбирают руины у гостиницы "Париж" в Минске. Позади виден Центральный сквер.

Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:09

В центре Минска было слишком много военных, чтобы солдат в советской форме остался незамеченным. Бориса Попова сразу же, как тот вышел на улицу, обнаружил патруль. Пришлось сказать, что вышел из Дома правительства - постирать белье. Пожилой немец с немецкой почты, как ни странно, поверил и за "самоволку" решил не наказывать. А селедка от болезни действительно помогла.


Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер посещает лагерь в Минске. Есть версии, что это лагерь для военнопленных на улице Широкой (Куйбышева) или в районе улиц Якуба Коласа-Белинского.

Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:10

Спустя девять лет, уже после войны, Борис Попов, вместе с супругой, отыскал женщину, которая ему тогда помогла.

- Мы постучались в дом. Она сразу меня узнала. Но мне кажется, она испугалась - наверное, помнила, что не предприняла никаких мер, не связала меня с партизанами, не спрятала… И подумала, что я пришел к ней с претензией какой. А я был благодарен ей, но женщина этого не почувствовала. В сорок первом она была открыта и я чувствовал, что она стремилась мне помочь. Встреча не очень получилась – закрылась в свою скорлупу. И мы с женой подумали: зачем мы будем ее расстраивать? И ушли.


Советские военнопленные под присмотром немецких конвоиров расчищают руины на улице Ленинской в Минске.

Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:10

Лагерь в Гомеле. "Это очень легко – два человека берут тело и бросают наверх, на горку"

В августе или в сентябре почта переехала из Минска в Гомель – немцы продолжали наступление на Беларусь. Военнопленных забрали с собой. В здании гомельской школы Борис Попов работал до февраля 1942.

- В феврале один из нас убежал. Судьба его мне неизвестна. Мне кажется, что его партизаны подговорили и он к ним попал. Перед этим он сумел выкрасть несколько канистр бензина. Значит, для партизан. А нас с почты моментально же в лагерь отправили. Слава Богу, не расстреляли, как обещали. Думаю, не расстреляли потому, что командовали нами гражданские люди, пожилые специалисты с почты, хоть и одетые в военную форму. Они к нам привыкли уже, каждый из нас уже был для них человеком, понимаете?

Впрочем, в лагерь для военнопленных в Гомеле (его Борис Антонович вспоминает как один из самых тяжелых) отправили не всю рабочую команду с почты.

- Русских только, украинцев не трогали (русскими Борис Антонович по-привычке называет и россиян, и белорусов советского времени. - TUT.BY). К ним другое отношение было. Немцы хотели разделить русских и украинцев. Когда мы попали в Гомель, среди нас очутилось почти половина русских, половина украинцев. У нас гимнастерки же разорвались - мешки на плече таскать с утра до вечера. В результате каждый стал искать какую-то другую одежду, кто что мог. Украинцев немцы одели в свои, синие пиджаки. Старые какие-то формы дали им, а нам не дали.

- Они как-то переживали сами, что их так отделяют?

- Ну, сперва немцы начали с чего? Украинцам выдали синие пиджаки, потом стали дополнительные пайки давать – помимо того, что было в общей кастрюле. Сначала они с нами делились, понимали, что нет у них никакого особого права. Но человеческая психология так устроена, что потом им понравилось. Потом украинцев одели уже в форму. Думаю, со временем они где-нибудь в РОА очутились (РОА – Русская освободительная армия, воевавшая на стороне Третьего рейха. - Прим. TUT.BY).

Зимой 1941 в лагере в Гомеле умерло 40 тысяч человек.

- И когда нас туда пригнали, рядом была площадка, где горы трупов были, раздетые. А когда пленный умирает – это ж вообще дистрофик, у него нет никакого мяса - одни кости, скелет! И это очень легко – два человека берут тело и бросают наверх, на эту горку. Зимой в лагере был тиф, немцы туда не заходили. Тот немецкий комендант, который когда-то меня брал на работу на почту, заболел тифом и умер – он приезжал к пленным, отбирать людей и заразился. И мы его похоронили в Гомельском парке и двух солдат.

Одеваться приходилось в одежду, снятую с мертвых. Именно так у Бориса Антоновича появилась шинель.

- После Гомеля был лагерь в Бобруйске, там кормежки никакой почти не было, поэтому все как в тумане – ничего и не вспоминается. Но потом из Бобруйска перевели в Лесное, в Барановичский район. Там уже была весна, апрель. Мы в этом лагере в землянках жили около месяца. Кормили столько, чтоб ты жил, но чтобы у тебя не было никаких сил на то, чтобы появлялись мысли. Когда голодный – ни о чем не думаешь.

Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:12

Лагерь в Германии. "Когда человек умирал, его номер разламывали на две половинки и делали отметку в картотеке"

1 мая 1942 года военнопленный Борис Попов попал в лагерь в Германии, в городе Мюльберг. Там он пробыл до освобождения. Этот лагерь был создан специально для иностранцев, он соответствовал требованиям Красного Креста по содержанию военнопленных. Но поскольку Женевскую конвенцию Советский Союз не подписал, советских граждан там массово не размещали.

Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:13

- Французы, англичане, жили нормально – как живут в плену культурные нации. Что касается советских, этот лагерь был только для нашей регистрации, в сорок втором нас туда прибывало очень много. В этом лагере, в отличие от тех, что создавались на нашей территории, была даже картотека. Картонные карточки были, куда вносились данные на каждого человека. Тут же фотографии приклеивались – анфас и профиль.

Советских, рассказывает Попов, потом отправляли в лагеря, где погибало много людей. А в этом лагере, для иностранцев, оставались единицы. Либо это были инвалиды, негодные к работе, либо такие счастливчики, как он. Пожилой мужчина вспоминает, что многих советских расстреливали прямо в этом лагере. Ты мог просто не понравиться часовому – этого хватало, чтобы лишиться жизни.

- Вы понимаете, в плену каждый день думаешь, доживешь ты до конца войны или нет. Единственное, что скрашивало – общение с иностранными военнопленными. Они чувствовали себя уверенно. Они за свою жизнь не боялись. Потому что они переписывались с домом, там знали об их судьбе, им присылали письма, посылки. Если немцы их обижали, они могли пожаловаться в Красный Крест. Из Красного Креста, я помню, в лагерь дважды приезжал автобус с комиссией из Женевы, который предъявлял претензии немцам. Мы были за пределами этого.

Советские пленные в том самом шталаге. Борис Попов - в третьем ряду сверху, третий слева.


Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:15

Борис Попов остался в лагере для иностранцев только благодаря человеку на фото ниже

Еврей Илья Дыкман (в плену он звался Илья Бушма) был переводчиком у немцев в русском отделении лагеря. Он принял Бориса Попова за соотечественника и, пытаясь спасти от верной смерти в другом лагере, записал в его карточке, что тот – инвалид. Лишь спустя годы Борис Попов узнал об этой тихой заботе незнакомого человека.

- Как вы думаете, такое отношение было связано исключительно с тем, что Советский Союз не подписывал документ?

- Не думаю. Это была такая козырная карта у немцев. Ссылаясь на это, они выполняли свою линию по уничтожению советского населения. Когда в лагерь из Женевы приезжали, советскими не интересовались. Потому что в Красном Кресте работали люди, получали зарплату, а зарплату им определяли страны, подписавшие конвенцию.

Французы и англичане в плену играли в футбол, в регби, пока советские пленные ходили на работу в соседние деревни.

- Пленные из западных стран не работали, но получали каждую неделю посылку от Красного Креста. Там даже чернослив был, чтобы у них желудок работал, там шоколад был. Видел, как они играют в карты и у них стопка такая сардин в масле, из посылок. Они их использовали как денежную единицу при игре в карты.

Улыбаясь, Борис Попов вспоминает, как однажды поспорил с французом, сказав, что советские выиграют битву под Сталинградом. В такую версию событий никто тогда не поверил. Проспоривший француз однажды принес Борису газету, сообщавшую о победе под Сталинградом, и с тех пор зауважал советского пленного.


Такие таблички выдавались пленным Шталага IV-B. "Давали номер – металлический, на две половиночки. Когда человек умирал – номер разламывали и в картотеке делали отметку, что человек умер. Вот такая регистрация", - рассказывает бывший военнопленный. Фото: Википедия

Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:17

Борис Попов рассказывает, что советским запрещали переписку, и мать до самого окончания войны считала, что он погиб. На родине действовал секретный приказ № 270 Ставки Верховного Главнокомандования СССР "Об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия". Он был подписан Сталиным 16 августа 1941 года. По этому приказу военнопленные командиры и политработники, оказавшиеся в плену, считались дезертирами. Позже появились и секретные приказы, которые оговаривали и судьбу солдат, побывавших в фашистском плену.

- Когда вы были в плену, вы могли подумать, что на родине вас считают предателем?

- Вы знаете, в плену велась агитация. Немцы знали больше, чем мы, к тому же в лагере была армия генерала Власова, там довольно-таки грамотные люди были, с высшим образованием. Они пошли служить немцам, их одели в офицерскую форму, их кормили, их ублажали. И они вели пропаганду среди пленных. Приходили и нам рассказывали, что все правительство советское – это евреи. Помню, пишут на доске - Свердлов – это такая-то еврейская фамилия. Мы в это не верили. Но то, что многие были евреями, потом оказалось правдой (смеется). Но какая ж разница?

Из деревень, куда советских водили работать, рассуждает Попов, свободно можно было бежать. Но побеги тех военнопленных, кто на них решался, выглядели бессмысленными.

- Я был знаком с одним человеком, который шесть раз бежал! Но он, когда бежал, не думал, что куда-нибудь дойдет. Леса в Германии так посажены, что с одного края зайдешь - и все видно, полосками! Он рассказывал, что убегал только чтобы подкормиться. Всех, кто убегал из лагеря – через некоторое время, даже если где-то на Украине поймали – возвращали с часовым именно в этот лагерь. Чтобы показать – вы никуда не убежите.

Немцы конвоируют советского военнопленного.

Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:19

- У нас был единственный случай, когда убежали люди из лагеря и мы не знаем их судьбу. Это был мастер часовых дел. Я вот привязываю его способность ремонтировать часы к большому уровню внутренней организации. Он мог поставленную цель выполнить, но таких в условиях плена было немного.

Немецкие гарнитуры для советских военачальников и домой на самолете

Освободили лагерь в Мюльберге 23 апреля 1945 года.

- Если бы я вернулся на эшелоне, со всеми, я бы испытал судьбу тех, кто возвращался. Их же опять – рассортировывали, и многих отправляли уже в советские лагеря как предателей.

Борис Анатольевич после освобождения пригодился советским военным, служившим в побежденной Германии – знал немецкий, мог оформлять документы. Даже сумел организовать небольшую типографию – для печати бланков. Нужно было оформить тысячи людей, которые хотели вернуться домой с немецкой земли.
До возвращения домой поработал в СМЕРШе и переводчиком в комендатуре.
Вернуться домой Борису Антоновичу помогла еще одна интересная история. В Саксонии работали пять сотен трикотажных предприятий, большинство из них изготавливали знаменитые немецкие гарнитуры, женское белье. И переводчик помог полковнику из Москвы достать побольше таких гарнитуров для жены.

- Мне поручили свозить советского полковника на фабрику, чтобы ему отпустили на 300 марок белья. А наши офицеры получали в марках, и зарплата у лейтенанта была 3000 марок, у полковника - еще больше. Денег много, а купить ничего не могли они. Полковник был хороший, непринужденный такой. И я немцу на фабрике не сказал про ограничение в 300 марок, а разрешил брать гарнитуров, сколько тот хочет. Мы ему загрузили машину этими коробками.

Полковник предложил Попову десять бутылок ликера. Тот попросился домой. Два раза присылал московский полковник летчиков из Лейпцига, выполняя обещание, за смышленым переводчиком. И лишь на второй раз ему разрешили вернуться в Ленинград.

"Комендант был королем района. А переводчик мог даже больше, потому что комендант не знал языка".



Это сообщение отредактировал akelapromah - 20.05.2014 - 12:22

Письмо к матери, написанное уже в сорок пятом, после освобождения военнопленных Шталага IV-B. Борис Антонович рассказывает: "Мама была уверена, что я умер. Если бы она запрашивала информацию обо мне, может быть, ей и ответили бы, что я пропал без вести. А без вести кто пропадал? Тот, кто попал в плен. За пленных же по секретному приказу Сталина 270 несли ответственность их семьи. Приказ гласил: военнопленные – это не пленные, а предатели, семьи предателей не подлежат материальному обеспечению, а семьи офицерского состава даже подлежали высылке".