К Нигмату Терегулову, военнопленному узнику немецкой тюрьмы Маобит, попала тетрадь, которую ему передали, как человеку татарской национальности. Автор – Муса Джалиль, просил отдать ее Союзу писателей Татарии. Нигмат знал Мусу и очень уважал его, хотя лично они не были знакомы. Муса написал три тетради (хотя, может и больше) тремя шрифтами латинским, арабским и русским, они были отданы трем разным людям: татарам Нигмату Терегулову, Габбасу Шарипову и бельгийцу Андре Тиммермансу, узникам немецкой тюрьмы Моабит, как и он сам.
Нигмат вернулся домой и после проверки в СМЕРШ, оказался в родном доме, с семьей. Перед тем, как выполнить поручение, Нигмат посоветовался с родственниками, те попросили его не спешить передавать тетрадь. Ходили слухи, что против Мусы Джалиля возбуждено дело о предательстве Родины, будто он был на службе у фашистов.
Дело в том, что Муса Джалиль был ранен в окружении в 1942 году и попал в плен. Его татарские товарищи, тоже военнопленные, выходили его. Они организовали тесное татарское землячество в плену. Когда от немцев поступило предложение о сотрудничестве, Муса понял, что такую возможность упускать нельзя, это позволит ему тайно продолжать борьбу. Вместе с товарищами они вступили в легион «Идель-Урал». Группа подпольщиков под умелым руководством Мусы Джалиля устраивала побеги заключенных и готовила восстание. Группа Мусы была связана с подпольщиками «Берлинского комитета ВКП(б)». За несколько дней до восстания гестапо арестовало их, впоследствии все они были казнены в застенках в 1944 году.
Оба посланца, Нигмат Терегулов и Габбас Шарипов, за передачу тетради Мусы Джалиля были арестованы и брошены в советский лагерь. Тетрадь, которую переправлял Андре Тиммерманс, в 1953 году попала в руки Константина Симонова, который и не дал ей пропасть. Он расследовал историю Маобитской тетради и добился реабилитации Мусы Джалиля.
ПРОСТИ, РОДИНА!
Прости меня, твоего рядового,
Самую малую часть твою.
Прости за то, что я не умер
Смертью солдата в жарком бою.
Кто посмеет сказать, что я тебя предал?
Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?
Волхов - свидетель: я не струсил,
Пылинку жизни моей не берег.
В содрогающемся под бомбами,
Обреченном на гибель кольце,
Видя раны и смерть товарищей,
Я не изменился в лице.
Слезинки не выронил, понимая:
Дороги отрезаны. Слышал я:
Беспощадная смерть считала
Секунды моего бытия.
Я не ждал ни спасенья, ни чуда.
К смерти взывал: "Приди! Добей!.."
Просил: "Избавь от жестокого рабства!"
Молил медлительную: "Скорей!.."
Не я ли писал спутнику жизни:
"Не беспокойся,- писал,- жена.
Последняя капля крови капнет -
На клятве моей не будет пятна".
Не я ли стихом присягал и клялся,
Идя на кровавую войну:
"Смерть улыбку мою увидит,
Когда последним дыханьем вздохну".
О том, что твоя любовь, подруга,
Смертный огонь гасила во мне,
Что родину и тебя люблю я,
Кровью моей напишу на земле.
Еще о том, что буду спокоен,
Если за родину смерть приму.
Живой водой эта клятва будет
Сердцу смолкающему моему.
Судьба посмеялась надо мной:
Смерть обошла - прошла стороной.
Последний миг - и выстрела нет!
Мне изменил мой пистолет...
Скорпион себя убивает жалом,
Орел разбивается о скалу.
Разве орлом я не был, чтобы
Умереть, как подобает орлу?
Поверь мне, родина, был орлом я,-
Горела во мне орлиная страсть!
Уж я и крылья сложил, готовый
Камнем в бездну смерти упасть.
Что делать? Отказался от слова,
От последнего слова друг-пистолет.
Враг мне сковал полумертвые руки,
Пыль занесла мой кровавый след...
...Я вижу зарю над колючим забором.
Я жив, и поэзия не умерла:
Пламенем ненависти исходит
Раненое сердце орла.
Вновь заря над колючим забором,
Будто подняли знамя друзья!
Кровавой ненавистью рдеет
Душа полоненная моя!
Только одна у меня надежда:
Будет август. Во мгле ночной
Гнев мой к врагу и любовь к отчизне
Выйдут из плена вместе со мной.
Есть одна у меня надежда -
Сердце стремится к одному:
В ваших рядах идти на битву.
Дайте, товарищи, место ему!
Июль 1942
Это сообщение отредактировал konopushkin - 25.08.2013 - 13:45
yaplakal.com