"Чучмек
— Помочь?
Я оглянулся — в сумерках под козырьком служебного входа спорткомплекса курил какой-то чучмек — высокий, худой, скуластый, скрючившийся в три погибели в своей дурацкой кофтейке, поверх которой был наброшен большой, не по размеру, пиджак. То ли наркоман, ищущий легкого заработка (или — легкой поживы!), то ли великовозрастный шкет из понаехавших казашат, поступивших в местные вузы, да так и не понявших, зачем им это — и слоняющихся по городу с утра до ночи.
— Помоги…
Вдвоем стало удобнее выгружать пачки книг из старого ПАЗика — один подавал на ступеньки, второй заносил под козырек и ставил на большую тележку с расстеленным на ней картоном. Оставлять пачки на земле было нельзя — середина декабря выдалась снежной, снег валил уже который день и сегодня стал уже как-то по-особенному мокрым, чуть ли ни дождем вперемешку со снежинками.
Выгружали в тишине — до появления чучмека было веселее, в спорткомплексе кто-то громко брякал на гитаре или стучал в барабан, проговаривал ритм в микрофон — и снова шли гитарные перебивы. Теперь было тихо, только по коридору за дверью кто-то с громким шепотом проносился туда-сюда и шелестящее спрашивал кого-то далекого: «Наш-ш-шли?!» После очередного шепота, переросшего в крик, чучмек прикрыл дверь плотнее и стало совсем тихо, только шуршал снег, отваливаясь комьями от козырька.
Разгрузили быстро — одному пришлось бы попотеть, потому трешки «на карман» для чучмека было не жалко. Хотя, хватило бы и рубля, конечно.
Он осторожно взял склеенную посередине (еще и потому ее было не жалко — попробуй, подсунь кому-нибудь — замаешься) купюру, покрутил в руках, ковырнул ногтем что-то прилипшее, улыбнулся:
— Счастливая…
— Это как? — не понял я. — Ну, автобусные билеты — те понятно, а как деньги считать счастливыми?
— Да это… у нас так было, расскажу сейчас, давай покурим, сил нет терпеть.
Его лица я почти не видел — грубоватый голос, слипшиеся на лбу давно не стриженые лохмы, да «косая» физиономия — точно казах. Но пачка в руке блеснула отчетливо — «Мальборо», красненькая, больших денег стоит, да и не найти еще — вот тебе и казах. Хотя… спер, поди, где б он еще взял.
Чучмек оказался не жадным, предложил мне — я отказался, — не курю, мол, и не очень люблю, когда курят. Тут же зачем-то признался, что мне нравится запах истлевшей сигареты, найденной в песке, на пляже — в детстве такие очень нравилось нюхать и представлять, как их принесло откуда-то из Гаваны, прямо через океан, с прямым попаданием к нам, в Обь.
Новый знакомец посмеялся, сказав, что курит с детства. Наверное, у них там все наркоманят, не только курят — но я об этом не стал говорить вслух.
Казах зачем-то спросил, много ли я получу за работу. Я немного напрягся — зачем ему это, сидим и сидим, хорошо сидим, чего лезть в чужой карман. Но все равно ответил, чуть приврав:
— Четвертак.
Чучмек уважительно покивал головой и задал новый дурацкий вопрос:
— А это много, по нынешним-то временам?..
Я опешил — он что, с гор спустился? Двадцать пять — это больше половины стипендии, например. Две бутылки водки и полтора кило толстой ветчины в гастрономе — если остались талоны. Или бутылка водки у таксиста, или… как повезет — смотря почем купишь бутылку, бывает, что и двадцать пять лупят на Цветном, тогда надо бежать на проспект Строителей, там водилы более сговорчивые.
— Да ну ее, водяру твою, — чего-то взгрустнул собеседник.
Я даже разозлился — будет меня какой-то чурка учить жизни. Потом понял, что злюсь на себя — умотался за день, встречая на вокзале багаж с книгами, организуя перевозку до спорткомплекса, где платившие мне ребята сняли помещение под склад, теперь еще возвращаться в Академ — по заваленному снегом городу, голодным, уставшим, а в общаге нет никакого хлеба, даже старых сухарей. Раньше я в таких случаях шел «побираться» — первым делом к ней, — то есть, к Ней, — а уж потом по друзьям-знакомым. Там отсыпешь сахарку, в другом месте отрежут скользкого сала, дома отыщется заварка, — вот и ужин готов. А водку все равно надо взять, — даже если останусь праздновать в одиночестве. Лучше две — одна поллитра меня не берет.
Оказалось, я все это рассказываю вслух, а казах, или кто он там, — внимательно слушает. Сигарета у него оказалась лишь наполовину выкурена — бычок он притушил о край тележки и, покрутив головой, забросил на козырек, смешно пожав плечами — мол, сами виноваты, мусорку не поставили.
Потом он держал створки дверей, а я катил тяжелую тележку по узкому коридору в сторону склада. На повороте я понял, что мой чучмек прячется от кого-то — по коридору продолжали бегать разные сумасшедшие с воплями и криками о пропаже, пока, наконец, кто-то не споткнулся о нашу тележку и не закричал:
— Нашел!
Склад был арендован на халявных, понятное дело, условиях — с пачкой купюр кому-то из местных начальников и настоятельной просьбой не светиться лишний раз на территории, — потому я еле успел увернуться от вопящей толпы и быстро спрятался за железную дверь под нужным номером.
Через час, когда я все разложил по алфавиту и трижды перепроверил замок на двери, в спорткомплексе снова стало шумно — началась то ли дискотека то ли еще какая-то вакханалия, мелодию первой песни я толком даже не услышал, а вторая прозвучала хоть и тише, но в меньшем шуме: «Закрой за мной дверь, я ухожу», — из нового альбома «Кино», у нас уже кто-то привез в общагу многажды переписанную кассету с этими песнями. Сил дослушивать и узнавать, что за мероприятие там началось, уже не было — добраться бы до дома, не до песен, да и, кажется, я умудрился надорвать спину — спасибо застарелой травме, полученной на разгрузке шпал: выкобенивался перед батей в четырнадцать лет, доказывал, что сам могу подтащить шпалину к сарайке. Доказал…
На улице, у служебного входа, я еще постоял, прислонившись к столбу, держащему козырек — устал по-настоящему, зря так пластался, балбес, хорошо еще, что чучмек помог. Словно отвечая моим мыслям, со столба, откуда-то сверху, слетела знакомая бумажка, склеенная посередине — «трешка». Странные наркоманы нынче пошли, на кого только не нарвешься — да и ладно, не моя печаль, что они деньгами сорят.
* * *
Прошло больше двух десятков лет. Я теперь слушаю другие песни, у меня другие интересы, — хоть я такой же балбес, как и был. Иногда я вижу по ТВ записи старых любимых групп. Те концерты я смотрю редко — назад время не воротишь, чего грустить. Но документальные кадры со старыми героями я пересматривал за эти годы уже много раз. Не те, пафосные и концертные, а те, где они просто гуляют или дурачатся. Вот некогда любимый певец купается в реке, вот он выскакивает на берег — высокий, худой, скуластый, вот встряхивает мокрыми волосами, облепившими его лоб, вот говорит что-то в камеру знакомым всей стране тембром — и как я тогда не расслышал его.
И я каждый раз думаю, — он или не он пел тогда «Закрой за мной дверь — я ухожу»?
А еще, — жалко, что он так и не объяснил, как деньги приносят счастье"
Serafimm