465
У меня в школе самой строгой учительницей была Нина Михайловна – наша класснуха, которая преподавала русский язык и литературу. Стоило войти ей в класс, как тут же все, даже самые последние оболтусы, вроде меня, замирали у своих парт. Лучше поприветствовать учителя, чем следующие пять минут выслушивать её колкости под хохот остальных ребят. «Ты чего, задницу поднять не можете? Тяжёлая слишком? Так сходи в туалет, облегчись немного». Мы – не из неженок, но после подобных шуток прозвища и приклеиваются, подставляться никому не хотелось. Соревноваться в остроумии со взрослой женщиной, которая тридцать лет именно тем и занималась, что урезонивала зарвавшихся шкетов, тоже не лучшая затея. Но однажды я всё-таки сорвал её урок.
Нина Михайловна жила в моём дворе. Я часто видел её с мужем, и это был совсем не тот человек, которого все привыкли видеть в школе. Порхала вокруг супруга, как птичка, тоненьким голоском пела: Петечка то, Петечка сё. В девятом классе – кажется, март был или апрель – Нина Михайловна вдруг ушла на больничный, а ей на замену поставили новенькую учительницу, молодую и куда менее опытную в том, что касалось работы с дисциплиной. Ох, мы там и покуражились. Ничего особо ужасного не творили, но то и дело перебивали её, выкрикивали шутки, ржали как оголтелые. Эта бедная девушка пыталась сохранить лицо, но сделать ничего не могла, даже к директору жаловаться не шла – вероятно, думала, что так авторитет наш заработает. Про таких, как эта учительница, говорят: ткни в неё пальцем, она и посыплется. Так что по сути на уроках хозяйничали мы.
Через пару недель лафа кончилась – вернулась Нина Михайловна. Вернулась какая-то потерянная, сникшая. Мы сначала не придали этому особого значения, но скоро стали замечать, что она уже не так жёстко реагирует на наши выходки. Ребята даже стали, что называется, закатывать пробные шары: отчебучивали что-нибудь этакое и ждали разноса. Нина Михайловна отчитывала нас, но как-то вяло, без былой задоринки. Мы, конечно же, осмелели.
В мае, почти перед самым концом учебного года, я болтал с одноклассником во время урока литературы. Нина Михайловна услышала нас и сделала замечание. Я соврал, что мы не просто так треплемся, а обсуждаем какие-то важные вещи – не помню даже, какие. Нину Михайловну это, конечно, не убедило, и она продолжила выговаривать меня, а я препирался. Слово за слово, и градус беседы как-то незаметно поднялся, а ребята подхватили, начали шуметь, сыпать шуточками и смеяться. Нина Михайловна почти кричала, чего обычно ей делать не приходилось, а я стоял на своём. В итоге она сказала, что мне лучше сейчас же замолчать.
– Иначе что? – с ухмылкой спросил я. – Мужу своему пожалуетесь?
Нина Михайловна вздрогнула. Села на стул, опустила голову и закрыла лицо руками. Все тут же затихли. Через несколько секунд Нина Михайловна посмотрела на меня, и глаза у неё были заплаканные.
– Ну и мерзавец же ты, – сказала она и вышла из класса.
В кабинете стояла тишина. Наверное, никто не верил прежде, что класснуху можно до такого довести. Только Валера Кургузов произнёс:
– Чё-то, по-моему, перебор.
Все ждали, что Нина Михайловна вернётся с директором, но, к её чести, она не пошла к нему жаловаться, и мы так и просидели до конца урока. А вечером, когда я уже был дома, в мою комнату вошли родители.
– Слышь, балбес, – начал папа, и тон его не предвещал ничего хорошего. – Ты что сегодня в школе натворил?
Мама попросила его успокоиться и объяснила, что встретила во дворе Нину Михайловну, расстроенную и подавленную, и та в общих чертах рассказала, что её ученики совсем распоясались, а худший среди них – я. По виду папы было понятно, что отпираться не стоит, и я честно рассказал о произошедшем днём.
– Признаю, перегнул немного, но она тоже хороша. И потом, чего это я – худший? Ну, пошутил разок, с кем не бывает. Оценки-то у меня в порядке.
Папа только головой покачал.
– Ну ты и баран.
Маме снова пришлось его успокаивать, а потом она спросила, известно ли мне, что недавно у Нины Михайловны в семье произошло неприятное событие. Я честно ответил, что нет. Родители объяснили, что пару месяцев назад – как раз перед тем, как наша класснуха ушла на больничный – от неё ушёл муж. Ушёл к молодой любовнице, как выразился мой папа, сбрендил под старую сраку. Родители её немного пожурили меня, так сказать, объяснили, что есть плохо и что есть хорошо.
Перед следующими занятиями я подошёл к Нине Михайловне, чтобы извиниться. Она в ответ лишь посмотрела на меня как ни в чём не бывало и посоветовала занять своё место, потому что урок вот-вот начнётся. Было понятно, что извинения не приняты, но я подумал, что своё дело сделал, а остальное – не моя проблема. На обиженных воду возят, как говорится.
Однако это стало меня тяготить, когда Нина Михайловна наконец пришла в себя после развода и, как прежде, начала осаживать крикунов и хулиганов. Если чудил я, она лишь холодно смотрела на меня, ожидая, когда мои запас шуток иссякнет, а под этим взглядом, признаюсь, настроение клоуничать как-то улетучивалось. Нет, по предмету она на меня не наседала, оценок не снижала, ничего сверх меры не требовала, но всё же. Даже одноклассники заметили, что ко мне у неё особое – и не то, что доброе, далеко не доброе – отношение. Как-то я раз проверил это. В начале одного из уроков не встал, чтобы поприветствовать учителя. Как я уже говорил, обычно за такие дела Нина Михайловна разнесла бы любого, но в этот раз она лишь оглядела класс, лишь мимолётно посмотрев на меня, и сказала:
– Урок начался. Садитесь.
Вот так. Полный игнор. И он продолжался следующие два года. Я пытался вернуть былое отношение успехами в учёбе, но как ни старался, всё без толку. Нина Михайловна ставила мне пять за очередное сочинение или задание у доски, на которое я сам вызывался – каждый раз чуть руку не отрывал себе –, но больше ничего. Только холодок этот. Вспоминаю это сейчас и думаю, как глупо держать обиду на подростка. С другой стороны, не стоило мне, пожалуй, давить на неё в и без того трудный момент. Я не знал, конечно, что она личную драму переживает, но разве чтобы относиться к людям по-человечески и вести себя учтиво нужна какая-то особая причина? Тогда я тоже злился на неё, но по большей части смирился с тем, как выглядел в её глазах.
Во второй половине последнего учебного года Нина Михайловна снова приболела – теперь уже по-настоящему. На этот день её подменила та же учительница, что и пару лет назад. С тех пор опыта она немного поднабрала, однако и мы тоже свои навыки по части проказ развили и приумножили, что, конечно, не повод для гордости – всё-таки скоро аттестат получать и в институте учиться, а мы всё дурака валяли. Серьёзно, в кабинете не урок шёл, а как будто звери захватили зоопарк. Шум, гам, хохот, улюлюканье. Можно было задуматься, тем ли делом в жизни занимается эта молодая учительница. Насколько я знаю, дети из младших классов её обожали, а вот мы, подростки, которые были младше её на всего-ничего – от силы десять лет, чувствовали в ней слабость. Только я не участвовал в бедламе. Смотрел на эту девушку и вспоминал: ткни в таких пальцем, они и посыплются. Кажется, она сыпалась. Наверное, она и в прошлый раз не слишком уютно себя чувствовала, но только теперь мне это было заметно. Я поднялся с места и громким голосом попросил всех заткнуться. Валера Кургузов начал дразнить меня – мол, не влюбился ли я часом в училку, раз так рьяно за неё заступаюсь. Слово за слово, и дошло до драки. Опять я сорвал урок. Хорошо хоть директора вызывать не стали. Господи, как многого не знал этот человек о том, что происходит в школе.
Через пару дней, перед следующим занятием по литературе, я сидел в классе и, светя синяком под глазом, искал ручку в рюкзаке. Кургузов красовался таким же на другом ряду, но я был слишком увлечён поисками, чтобы видеть его, как видеть и остальных ребят. Я даже не услышал, когда все вдруг резко встали со своих мест. Потом раздался голос Нины Михайловны.
– Чего там потерял? Книгу для юных джентльменов, которую тебе бабушка не день рождения подарила? Кстати, ещё не дошёл до той главы, где написано, что надо вставать, когда в класс входит учитель?
По кабинету понесли хохотки. «Юный джентльмен, ха-ха, хи-хи». Да я и сам, если честно, заулыбался. Нина Михайловна тем временем продолжала:
– Ну хорошо хоть успел прочитать про то, что надо заступаться за дам. Ладно. Садитесь все. И ты, рыцарь, тоже.
Снова раздались смешки. «Рыцарь, рыцарь». Нина Михайловна разложила вещи на столе и пошла к доске, но вдруг обернулась, посмотрела на меня и сказала с улыбкой:
– А ты, оказывается, не такой уж и мерзавец.
С этого момента я был прощён. Оставшиеся до выпускного несколько месяцев я ещё пару раз попадал под критику Нины Михайловны. Впрочем, в эти моменты было и стыдно, и… ну вы понимаете. Она смешная была, эта Нина Михайловна. Да, строгая, но умела пошутить и доброе слово вовремя сказать. Взять хотя бы этот случай: не такой уж и мерзавец. Согласен, комплимент так себе. Но с ним я по жизни иду как с девизом.
©denisslavin
yaplakal.com