109
У нас появилось липкое, отвратительное слово "импортозамещение". Велик и могуч русский язык, но прежде такого монстра родить не мог. Иван Тургенев, который наделил русский язык этими звучными эпитетами, считал, что он еще свободный и правдивый. Так вот, думаю, надо свободно и правдиво заявить, что импортозамещение стало вопросом нашего выживания из-за безумного хаоса в экономическом развитии России.
Барон у Пушкина дрожал от возбуждения над богатствами: "Счастливый день! Могу сегодня я в шестой сундук (сундук еще неполный) горсть золота накопленного всыпать. Немного, кажется, но понемногу сокровища растут". Почему за модель экономики был взят скупой и скудоумный барон, остается гадать. В тучные года бюджетные накопления шли не на развитие основных фондов, не в промышленный капитал, а складывались в западных банках. В итоге, когда нас окружили санкциями и грянул кризис, на поверхность вылезло гадкое и скользкое импортозамещение.
По данным Минпромторга доля импорта в станкостроении составляет более 90%, в тяжелом машиностроении – 80%, в легкой промышленности – 90%, в электронной промышленности — 90%, в фармацевтической и медицинской промышленности – 80%, в машиностроении для пищевой промышленности — 80%. Слишком много важных отраслей и слишком велика доля импорта. Приходится признать печальную истину: в России забыли о том, что основной вклад в национальное богатство делают толковые инженеры и квалифицированные рабочие.
Чтобы импортозамещение не превратилось в очередной лозунг, необходимы заводы. Но по всей стране стоят мертвые дома заводских корпусов с пустыми глазницами окон. Часто доходит до абсурда. В Богородицке Тульской области несколько лет назад был закрыт технохимический завод, где были сделаны уникальные кристаллы для Большого адронного коллайдера в Женеве. Другого такого производства в мире не нашлось. Мы с гордостью писали об этом факте, он ублажал наши амбиции. Но закрытие завода прошло незамеченным, рядовое событие. Как сказал мне один придворный ученый, "главное, чтобы технологии сохранились". Странное заявление, поскольку без производства технологий не существует.
Или другой пример – станкостроительный завод имени Орджоникидзе в Москве, который первым в Европе стал выпускать станки с числовым программным управлением. Это было одно из лучших предприятий в мире, станки не уступали американским. Завод закрыт, на его территории – банк (который в ходе приватизации приобрел завод и привел его к банкротству), магазин "Ашан", популярный ночной клуб, торговые ряды, автосервис. По станкам у России самый глубокий провал, зато поем мы громче всех и торгуем не скупясь. Неподалеку от бывшего завода – психбольница, которую в народе называют Кащенко. И это символическое соседство.
Наша промышленность создавалась великими жертвами. Сталинская индустриализация далась такой ценой, что до сих пор кровь в жилах стынет. Тем удивительнее та невыносимая легкость, с которой была разрушена промышленность. Мы поверили в идеалы постиндустриального мира безоглядно, как мечтающая быть соблазненной уездная барышня. Поверили в то, что можно ничего не производить, потому что все, что нужно, можно купить на глобальном рынке, были бы деньги. Эта вера простительна прекраснодушному идеалисту. Но непонятно, как к такому дикому убеждению пришли высокоученые министры, которые денно и нощно клянутся в патриотическом усердии.
Один из самых навязчивых мифов – неустанная забота руководства о здоровье нации. Повторяя эти мантры, мы производим медицинской аппаратуры на душу населения в 29 раз меньше, чем США, и в 17 раз меньше, чем Германия. А лекарств, соответственно, — в 66 и в 31 раз меньше. Теперь, когда рубль покатился вниз, будем лечиться без аппаратуры и без лекарств. Но забота останется неуязвимой.
Возникший в последние 30 лет постиндустриальный мир, где значительная часть населения работает в непроизводственном секторе, возможен только в тех странах, которые сохранили и постоянно обновляют мощный промышленный капитал. Сама по себе постиндустриальная надстройка (сервис, торговля, маклеры и брокеры, клерки и менеджеры) не способна создавать новые материальные ценности, не может прокормить страну и обеспечить стабильность. Это очень тонкий, неустойчивый и зависимый слой. Что мы и обнаружили с наступлением кризиса.
Вплоть до 1980-х годов СССР сохранял мощный промышленный капитал и разделял первое-второе место с США. Но 30 лет в обновленной России происходило неуклонное сворачивание производства, инвестиции в основные фонды рассматривались как гиблое и смешное занятие. Если учесть, что средний срок службы современной инфраструктуры составляет 50 лет, то потеряно 60%, а осталось 40%.
Можно сравнить потери с самыми катастрофическими переломами истории. В Гражданскую войну Россия потеряла 70% основных фондов, во Вторую мировую – 40%, Америка во время Великой депрессии — 30%. Теперь Россия добровольно скатилась на дно в мирное время, по собственному выбору и собственной воле.
Россия на шестом месте по ВВП, но занимает лишь 17 место по добавленной стоимости в обрабатывающих секторах. Это в 24 раза меньше, чем у США, в два раза, чем у маленького Тайваня. И столько же, сколько у Турции и Таиланда. От такой статистики стыдно.
На душу населения обрабатывающая промышленность России производит 500 долларов (в ценах 2000 года). Это 57 место в мире. Разрыв с США — 11 раз, с Сингапуром и Японией — 16 раз. Ладно еще, впереди России партнеры по БРИКС Китай и Бразилия, но нас обошли Греция, Таиланд и Уругвай, у которых промышленных традиций отродясь не было.
И, наконец, последний гвоздь в крышку гроба мифа о постиндустриальном мире и выводе промышленности в страны третьего мира. В первой десятке лидеров по выработке обрабатывающих секторов на душу населения старые промышленные державы – Швейцария (европейский лидер), Финляндия, Швеция, Австрия, Ирландия, Германия.
После Второй Мировой войны американские экономисты удивлялись, с какой скоростью произошло восстановление разрушенной советской промышленности и экономики. Сумеем ли мы сейчас удивить мир?
Сергей Лесков
источник - Росбалтпинайте.
yaplakal.com