469
Пелагея
Всем матерям, потерявшим своих детей, посвящается…
В деревне Вишни Пелагея слыла красавицей, а Василий был видным парнем в деревне Лыковка. Вот и договорились родители о скорой свадьбе.
Первый раз жених невесту на сватовстве увидел, а второй раз повидать Пелагею Васька тайком решил. Семь верст легко преодолел, почти ползком, чтобы никто не видел, пробрался к дому невесты, заглянул в ее светлицу, уж больно ему хотелось посмотреть на нее незаметно. Думал, привиделась ему такая красота, когда сватали.
Залянул в окно, Пелагея как раз спать укладывалась: фигура ладная, коса русая до пояса, расплетена, спадает волной шелковистой, прикрывая все тайные места под рубахой. Лицо белое, брови вразлет, что уголек из печи черные, глаза огромные, зеленые вроде. Не разглядел Василий.
Не удержался парень, и в окно постучал, девушка испугалась, ойкнула, но к окну подошла.
— Это я, Пелагея! Васька, жених твой!
Пелагея покраснела и быстро окошко прикрыла.
Домой Василий бежал, ног под собой не чуя. Женитьбы еле дождался: ни пить, ни есть не мог.
Свадьбу играли на Покров. Ох, и весело же две деревни погуляли! Не один десяток бутылей самогона выпили, плясали до упаду, а уж как пели! Веселая свадьба получилась.
Первенец Степка через год появился, а еще через год Пелагея вновь мальчиком разрешилась. Василий рад-радешенек. Сыновья — помощники. Вот бы и матери теперь помощницу! Да только третий тоже сорванец родился.
Интересно стало мужу с женой, неужто и четвертый постреленок родится? Так и вышло.
К сорок первому году семья в составе девяти человек подошла. Так и не дождались Пелагея с Василием девчушку. Семерых ребят родили.
На фронт в первую неделю все вместе ушли. Старшему Степану двадцать семь лет исполнилось, женат, вот у него две доченьки родились. Анисим, на два года младше Степы, за ним Аким, Иван, Федор, Федот. Самому младшему Антоше, любимцу мамкиному, пятнадцатый год шел, и он на войну засобирался. Только отец строго-настрого приказал мать защищать и за хозяйством смотреть.
— Ты, Антоха, не дури! Кто ж на селе-то останется, коли и мальцы, и старики на фрица двинут. Вот дед Егор тоже хочет фашиста бить. Да куды ж ему? Седьмой десяток к концу подходит. А все туда ж! — с уважением сказал Василий.
— Да, понял я, батя. Эх, жаль, повоевать-то не успею. Вы ж гадов-то поди ден за пять разобьете. Я давеча по радиву-то слышал. Сказали, недолго фрицу землю нашу топтать.
Отец прижал к себе своего белоголового, в мать Васину уродился, остальные-то черные как смоль, в него, в Василия, а он сам в отца своего Степана Никаноровича. Тоже вот на фронт собирается, в сельсовет уж раз пять сходил. Да куда там? Шестьдесят восемь лет.
Когда уходили из деревни, Василий реветь никому не велел. Пелагея всех перекрестила, поцеловала, ни одной слезы не проронила, потому что муж сказал:
— Реветь начнешь, значит хоронить заживо будешь. Побьем фашиста быстро. Чего там! И вернемся к уборочной. Вот посмотришь.
Первой похоронка на Ивана пришла. Почтальонка три дня вокруг хаты Пелагеи ходила, но вручить-то обязана.
— Пелагея, а тебе....
Женщина дрожащей рукой взяла бумагу, развернула, вчиталась. Авдотьев Иван... погиб смертью храбрых. С того дня черного не снимала. Почтальонку Дусю издалека замечала, стала бояться ее прихода. Пока та плелась до хаты, молилась и просила Бога, хоть бы письмо несла, только бы письмо, давно же писем не было от ребят.
Вторая похоронка была на Федота. Опустились руки матери, читать не стала, ошибок не бывает. Потом Федор, за ним Акимка...
Два года шли только письма. Уж как радовалась мать, что все живы, все пишут! Вася сержанта получил. На втором украинском воюют ребята все, мстят за братьев своих, землю вычищают от нечисти фашистской.
А в начале сорок четвертого Дуся принесла самую тяжелую ношу: сразу на двоих пришли скорбные бумаги, на Степана и на Василия…
Немного успокоившаяся за два года Пелагея очень тяжело перенесла гибель мужа и старшего сына. Эти две бумажки как будто стерли ее жизнь, теперь уж навсегда. Исчезли те, с кого началось ее счастье: горячо любимый муж, с которым прожила двадцать восемь лет, и первенец. Все, не стало основы...
— У тебя их еще двое, — сказала соседка, — а я совсем одна осталась.
Анна еще в сорок втором на мужа и трех сыновей похоронки получила.
Похоронка на Анисима пришла в день Антошиного восемнадцатилетия. Проснувшись утром, он сказал:
— Пойду брательнику единственному помогать. За братьев и отцов пусть ответят. Вот, мать, и не чаяли мы с тобой, а война-то как затянулась.
Мать зарыдала, но размашисто сына перекрестила и сказала:
— Иди, сынок, только, умоляю, возвращайтесь живыми. Живыми приходите! — мать долго повторяла эти слова, плавно покачиваясь из стороны в сторону.
Вспоминала она каждого. Как носила, рожала, как качала и кормила, как шаги первые делали. Вот Степка — первенец. Озорной проказник, любил с батькой на рыбалку. Не взял его отец однажды, так он без спроса на берег убежал. Отец заругал тогда, наказал. С тех пор слово отца — закон.
Затем Анисим, совсем другой. Тихий, спокойный мальчишка, часами в огороде возился, жуков искал, в коробку складывал, потом, как он говорил, исследовал их. Где ж он слов-то таких нахватался?
Акимка третьим родился. Слабенький был совсем, к доктору в город возили. Он глянул и сказал: «Не жилец!»
Мать горько расплакалась в этом месте своего воспоминания. Сбылось, не жилец... через двадцать четыре года сбылось.
Иванушка — ласковый мальчишка, помощник.
«Мам, чего помочь?» — часто слышала Пелагея. Заботливый, нежный, поцелует тайком, а мать ему сухарик, обмоченный в меде, сунет.
Федор и Федот друг за дружкой родились. Ох, как дрались они между собой! Сколько тумаков от отца получали, никак их мир не брал. А как исполнилось Феде восемнадцать, как отрезало их обоих от ссор и драк. Не разлей вода братья стали, всегда и везде вместе.
Вот он младшенький Антошка перед ней сидит. Красивый, волосы белые-белые, как у свекрови покойной. Царствие ей небесное, и спасибо, что сына такого родила на свет, Васеньку ее милого, а она семерых их родила, чтобы было кому Родину защищать…
Похоронку на Анисима Дуся ближе к вечеру принесла, и мать сразу кричать стала:
— Не пущу, не пущу, один единственный ты у меня остался! Не пущу!
Упала на колени перед Антошей, он вслед за ней опустился, заплакали мать и сын, двое они друг у друга остались.
— Миленький, родненький мой, не ходи, — причитала мать. — Скоро закончится война эта проклятущая… не ходи…не пущу…не отдам…
Встал Антон и мать поднял:
— Мама, да ты что такое говоришь? Как же не пойду я? Отпусти, мать...
Ушел Антошка через неделю…
Антона Пелагея ждала до конца жизни. На него не пришла похоронка, но и сам не вернулся. Выходила она за калитку до самой смерти и вглядывалась в даль синюю до боли и слез.
Девяносто два года ей было, когда она всех своих сыновей увидела вместе с Васенькой. Подошли они к ней из дали синей, поклонились матери в пояс. Все молодые, красивые…
И Василий…как будто вчера поженились. Чуб черный из-под фуражки выбивается, стать молодецкая. Встала Пелагея легко, словно не было лет этих, глянула на себя, словно со стороны, коса тугая русая струится, красота девичья вернулась, и молодая такая же, как сыновья и Василий. Взяла мужа под руку, и ушли все вместе в простор голубой.
Пелагею нашли рано утром. Она сидела на своей старенькой лавочке. Душа ее была далеко....
Автор: Татьяна Алимова
Размещено через приложение ЯПлакалъ
yaplakal.com