Короткие истории и случаи из жизни 19.03.22

Предыдущая подборка ТУТ.

15 историй

Наверное, это имеет религиозное значение - держать в холодильнике ректальные свечи.

В дверце холодильника должны были быть свечи, завернутое в кусок доисторической фольги нечто и уже дающая ростки головка чеснока.
Если дом был совсем правоверный, то там же должен был быть недовыдавленный тюбик неизвестной мази.

Поскольку у поколения моей бабушки-гинеколога была слабость к фармацевтической промышленности (в конце концов, это они придумали добавлять аспирин в соленые огурцы для большего хруста), то я думал, что ректальные свечи могут использоваться в изготовлении сливового джема. Для более маслянистой текстуры.

Но когда трагически однообразной зимой 92-го года я спросил бабушку о предназначении закладки в двери холодильника (который к тому же не работал после путча), то она сказала: "Пригодится".

Это была концепция "черного дня". Но проблема в том, что после землетрясения, развала страны, блокады и войны было сложно представить еще более черные дни и отчаянные обстоятельства, при которых этот ректальный неприкосновенный запас мог бы прийти на помощь.

Но тут нужно учесть еще и старое суеверие атеистических врачей-коммунистов поколения моей бабушки. Они не верили в срок годности лекарств. Более того, считалось, что, чем ближе к Великой Октябрьской Революции было произведено лекарство, тем лучше. У нас в аптечке был анальгин времен Брежнева, и в самые тяжелые мигрени бабушка причащалась им. Особые целительные свойства приписывались лекарствам сталинского периода. Массовые расстрелы положительно сказывались на качестве обезболивающих и пломбира. И это факт.

Сталинский аспирин я не застал, но те ректальные свечи были времен Черненко, и, будь они пущены в ход, неизвестно, какие неравнозначные первоначальным ожиданиям галлюцинации они могли бы вызвать.

Приехав в Москву, я наивно полагал, что оставил культ проктологического уголка в холодильнике в прошлом (ибо в Мадриде его, к слову, не было. Там обычно стоят яйца и много-много пакетиков кетчупов-майонезов из фастфуда). Но в Москве, часто бывая в гостях, я скоро понял, что ошибся.

Однако московская интерпретация культа Сакральной Холодной Дверцы (СХД) имела свои особенности. Так, почти у всех, наряду с какими-то свечами, лежал тюбик левомеколевой мази. Иногда несколько. И все использованные. Как получалось, что было нужно открыть три разных тюбика левомеколевой мази и все три оставить в дверце холодильника - загадка для меня до сих пор.
Если распустившегося зубчика чеснока не было, то москвичи ставили на его место засохший под давлением времени и покрытый плесенью корень имбиря. Я думал, что эта традиция пришла из Китая.

Близко подружившись с разными слоями московской молодежи, я понял, что Культ СХД присутствует во всех слоях общества, хоть и имеет разную наполненность.
Так, у друзей, живущих в сталинских домах в пределах Садового кольца, в дверце всегда присутствовал спрей от ожогов Пантенол. Поскольку он не умещался в высоту, его ставили боком, и он катался туда-сюда, если, конечно, его не зафиксировать чем-то завернутым в фольгу. Анализ срока годности пяти Пантенолов показал, что они давно просрочены, что доказывало для меня их культовое предназначение.

Также у буржуазии в дверце могли быть иностранные подношения, например, американская мазь Neosporin, истинного предназначения которой мне никто объяснить не мог, но, поскольку ее послала подруга из Нью-Йорка в 92-м, ее хранили и как часть культа, и как память.

Почти обязательным для всех были ампулы. Мильгамма, траумель или диклофенак - неважно. Главное, чтобы в пачке из пяти ампул была одна или две. Полная пачка ампул в дверце холодильника это, согласитесь, нонсенс.
А вот у менее буржуазных друзей я находил в дверце завернутый в пленку кусок отходов жизнедеятельности пчёл, вьетнамский бальзам "Звездочка" (естественно, почти пустой), а также главную отраду пенсионеров-алкоголиков 90-х - бальзам "Биттнер", который лечил абсолютно от всех заболеваний и которым можно было прикрыть как перманентный запой деда, так и лайтовые побухивания бабушки.

Ну и последнее. Я узнал, что Розенберг еврей, благодаря культу СХД. У них дома, помимо всего прочего, в нем лежала бутылка с надписью на иврите. На мой вопрос, что это, Розенберг ответил, что это очень крутая израильская суспензия от псориаза. Так и сказал. Суспензия. Тетя из Израиля прислала. Она пару лет назад работала в фармкомпании.
- У тебя тетя в Израиле?
- Да, мы евреи.
- Ясно. А у кого псориаз?
- Ни у кого. На всякий случай.
Так, только что узнав, что мой близкий друг еврей, я тут же понял, что национальность - это не интересно. Мы - люди, которым посылают суспензии от псориаза на всякий случай. Мы те, кто их храним, несмотря на срок годности. Мы один народ. Меня обдало волной любви и радостью узнавания.
© Роберт Мамиконян

Недавно один мужик жаловался в интернете на жену. Не могу, говорит, с ней больше спать, нет у меня желания! Развожусь! После родов поправилась и вот теперь этот ужас. Я ее брал, говорит, 52 килограмма, а теперь она 57 килограммов весит, и моему мужскому естеству не прикажешь. Да и вообще, я мужчина импозантный, на меня и посимпатичнее бабы заглядываются.

Отклики, конечно, были разные. Одни женщины говорили, что, мол, предательство это – вот так расставаться из-за такой мелочи. Другие вздыхали: сама виновата. Мужчины тоже приводили разные примеры на тему того, что за любовь надо бороться, а не распускать себя до слоновьих 57 килограммов. А я вот что вспомнила. Вспомнила историю про Зинаиду Туснолобову, которая случилась в годы войны.

Когда началась война, эта девушка пошла на курсы медсестер. В 1942-м попала на фронт. За 8 месяцев вынесла на себе 123 раненых бойца. В одном из боев в феврале 1943-го ее помощь потребовалась командиру. Тут ранило и её, перебило обе ноги. К ней подошел немец. Ударил ногой в живот, бил прикладом — по лицу, голове. Но, к счастью, почему-то не выстрелил. Поэтому девушка осталась жива.

Снег вокруг раненной девушки был весь в крови. Кое-как ее вырезали из него и отправили в госпиталь. Но там оказалось, что необходимо ампутировать и руки – гангрена. Так в 22 года она потеряла на войне руки и ноги.

Жениху своему девушка попросила медсестру написать такое письмо. «Милый мой, дорогой Иосиф! Прости меня за такое письмо, но я не могу больше молчать. Я должна сообщить тебе только правду… Я пострадала на фронте. У меня нет рук и ног. Я не хочу быть для тебя обузой. Забудь меня. Прощай. Твоя Зина».

А вскоре пришел ответ. «Милая моя малышка! Родная моя страдалица! Никакие несчастья и беды не смогут нас разлучить. Нет такого горя, нет таких мук, какие бы вынудили забыть тебя, моя любимая. И у радости, и у горя – мы всегда будем вместе. Я – твой прежний, твой Иосиф…».

И девушка воспряла духом. И научилась снова ходить, писать, жить. И писала письма в газеты обрубком руки, и выступала перед людьми. И просила: отомстите за меня. И в бой шли танки, летели самолеты с надписью: «За Зинаиду Туснолобову!»

А после войны они поженились. Жили, работали, родили детей. Муж не считал свою Зину дефективной, не замечал увечья. Просто любил. Просто жил. И дети рождались, видимо, не от святого духа. И к другим девушкам, которых после войны было много, одиноких, уйти не хотелось. Может быть, потому, что любовь видит в человеке главное, и не видит частностей… Поэтому любящему и инвалидность не преграда. А нелюбящему – и пять килограммов критическая отметка…

© М. Морана

Как-то, в самый разгар застоя, Смоктуновскому предложили написать статью о Малом театре, где он в ту пору играл царя Федора Иоанновича, — статью, ни больше ни меньше, для «Правды». Ну, он и написал о Малом театре — некоторую часть того, что он к этому времени о Малом театре думал.
А думал он о нем такое, что вместо публикации, через несколько дней, Смоктуновского попросили зайти на Старую площадь, к Зимянину.
Справка для молодежи: на Старой площади располагался ЦК КПСС (сейчас там, по наследству, наводит ужас на страну Администрация президента), а Зимянин был некто, наводивший симметричный ужас при советской власти.
По собственным рассказам Иннокентия Михайловича, когда он вошел в кабинет и навстречу ему поднялся какой-то хмурый квадратный человек, артист сильно струхнул. Но это был еще не Зимянин, а его секретарь. И кабинет был еще не кабинет, а только предбанник.
Зимянин же оказался маловатого роста человеком — совсем малого, отчего Смоктуновскому стало еще страшнее.
— Что же это вы такое написали? — брезгливо поинтересовался маленький партиец. — Мы вас приютили в Москве, дали квартиру, а вы такое пишете…
Член ЦК КПСС был настроен основательно покуражиться над сыном Мельпомены, но тут на Смоктуновского накатило вдохновение.
— Пишу! — заявил вдруг он. — Ведь как учил Ленин?
— Как? — насторожился Зимянин.
Тут бывший Гамлет распрямился во весь рост и выдал огромную цитату из Ленина. К теме разговора цитата имела отношение самое малое, но факт досконального знания совершенно выбил Зимянина из колеи.
— Это из какой статьи? — подозрительно поинтересовался он, когда первый шок прошел.
Смоктуновский сказал.
Зимянин подошел к книжному шкафу с первоисточниками, нашел, проверил — и, уже совершенно сраженный, снова повернулся к артисту:
— Ты что же это, наизусть знаешь?
— А вы разве не знаете? — удивился Иннокентий Михайлович, и в голосе его дрогнули драматические нотки. Мол, неужели это возможно: заведовать идеологией и не знать наизусть Владимира Ильича?
Агентура донесла, что вскоре после этого случая Зимянин собрал в своем кабинете всю подчиненную ему партийную шушеру и устроил разнос: всех по очереди поднимал и спрашивал про ту цитату. Никто не знал.
— А этот шут из Малого театра — знает! — кричал член Политбюро.
…Смоктуновский с трудом отличал Маркса от Энгельса — но как раз в ту пору озвучивал на студии документального кино фильм про Ильича, и в тексте был фрагмент злосчастной статьи.
Профессиональная память — полезная вещь.
© Виктор Шендерович

У супермаркета есть такие металлические конструкции, над ними - табличка: собака. Имеется в виду - тут место для привязи. Ряд таких металлических штук для великов, а следом - штуки для собак.

И вот я курю у входа. Смотрю на привязанную собаку. Дворняга. Классическая. Желто-серая. Отсылка к овчарке. Саблевидный хвост, уши стоячие, черный нос, рост в холке - 45-55, на 10 пониже основоположника. Снег идет, метет немного. Собака стоит в напряжении, смотрит на центральный вход неотрывно, время от времени перебирает лапами. И все ее нервы наружу - вся концентрация на чистом ожидании, весь страх одиночества, вся любовь. Она - воплощение ожидания.

Выдернутый наизнанку зубной нерв. Ни мгновения отдыха. Она ждет. Она ждет, ждет, ждет. Она ждет тяжело, теряя энергию в астрономических единицах. Она ждет так, как ждет мать сына с войны. Она потеряла мир, потеряла себя. Ничего нет, кроме жгучего желания увидеть хозяина.

И вот идут мимо люди с пакетами. Смотрят на нее, на такую оголенную, ясную, о любви и страхе сообщающую, и думают, подходя - о, вот же ж собаки, собачья преданность, ведь каждый день ее водят к магазину, каждый раз привязывают к штырю, каждый раз забирают, а она - собака - не может усвоить, что человек вернется, дура такая, одним сердцем дышит, сколько уж раз хозяин возвращался, а она все как наново - ушел, значит пропал, бедные божьи твари, сделали же их такими вот, от себя отрезанными, ну дрожи-дрожи, придет твой скоро, придет...

Тут я поняла. Собаки умнее людей. Кто бы там ни был - тот человек, в супермаркете - он ведь перед Богом прост и беззащитен. Оторвется тромб. Упадет человек на кафель, под полку с цветной капустой. Приедет скорая. Вынесут на носилках пакет с мясом человека. На собаку и не взглянут. Русского языка у собаки нет - она не крикнет: "Пустите меня к нему, дайте войти в машину, в какую больницу везете?!!" Она на веревке, прикована к штырю. Ключей от дома нет у нее. Денег - нет. Паспорта с пропиской - нет. Она все это знает. Поэтому так дрожит.

Когда я это поняла, решила постоять с собакой до тех пор, пока не выйдет человек. Ох... Человек, надо сказать, с нами обошелся жестко. Нас уже с собакой замело по самую мякотку. И, представьте, вышла старушка, за восемьдесят. В платке сером, в облезлой норковой шубке, в валенках. Собака разрыдалась. Бросилась целовать. Старушка начала веревку распутывать. И приговаривает:

- Ну... ну... как запутала... все... все... сейчас пойдем домой, фарша взяла, сейчас нажремся и спать ляжем... всё, всё...

Люди тоже есть такие, как собаки - как выдернутые наизнанку голые нервы...

©️ Катя П.

В отличие от него самого, его юмористические монологи известны всем. Просто аплодисменты доставались тем, кто их читал со сцены: Аркадию Райкину, Савелию Крамарову, Геннадию Хазанову и многим другим. Сам же он предпочитал оставаться в тени. Оттуда и писал сценарии для «Фитиля», «Ералаша» и «Радионяни», придумывал приключения кота Леопольда и волка из «Ну, погоди!».
«Если бы автором всех моих текстов был Хайт, я бы завоевал мир», – сказал как-то Владимир Винокур. И в его словах не было ни грамма пафоса. Начиная с 70-х годов прошлого века работать с Аркадием Иосифовичем Хайтом для многих начинающих артистов юмористического жанра было равносильно выигранному лотерейному билету, дающему дорогу в жизнь, своеобразным залогом грядущей славы. Просто сочиненные им шутки и миниатюры сопровождались неизменными овациями.
На жизни самого Хайта его бешеная популярность не особо сказывалась. Он жил, как все: ездил в метро и троллейбусах, добывал продукты во времена дефицита, сидел в очередях бюрократических структур. Возможно, поэтому все его персонажи были легко узнаваемы и так близки зрителю. Впрочем, некоторые из них были срисованы с образов реальных людей, с кем Хайт общался и дружил, о которых неоднократно вспоминал на страницах своих историй. Вот фрагмент из его рассказа «Тетя Мина – всемирная сваха»: «Когда я вижу сегодня на сцене Клару Новикову с ее тетей Соней, для которой пишут лучшие юмористы, я всегда думаю: а как же тетя Мина? Ведь ей никто не писал, она всё придумывала сама. Она была профессиональной свахой. Сегодня, в эпоху брачных объявлений и электронных связей, эта профессия кажется ушедшей. Но только не для тех, кто знал Мину Моисеевну. Было сплошным удовольствием слушать, как она решает матримониальные дела. “Алло, это Яков Абрамович? Хорошо, что я Вас застала. Дорогой мой, мы оба прекрасно знаем, что у вас ужасная дочь, которая не дает вам жить. Но всё равно, когда я привожу жениха, не надо ему сразу целовать руки и кричать, что он ваш спаситель. Они тут же начинают что-то подозревать!”».

Тетя Мина была его соседкой по коммунальной квартире, в одной из комнат которой рос и он вместе с братом – в импровизированной детской, отгороженной фанерной перегородкой от «взрослой» части комнаты. Аркадий родился 25 декабря 1938 года в Москве, родители же его были одесситы, так что юмор, которым особенно отличался папа, сопровождал его с рождения. Окончив Московский инженерно-строительный институт им. Куйбышева, несколько месяцев он действительно проработал по специальности «инженер-строитель». Однако поняв, что это не его, переквалифицировался в литераторы, ведь еще в студенческие годы капустники по его сценарию пользовались успехом. Тут же подвернулась возможность написать несколько сатирических рассказов в «Литературной газете» и журнале «Юность», за чем последовало приглашение написать сценарии для киножурналов «Фитиль» и «Ералаш», а затем и передачи «Радионяня».
Сценарии для «Радионяни» он писал без малого 25 лет, передавая свою любознательность школьникам и их родителям, с интересом слушавшим, как по ту сторону радиоприемника ведущие программы обсуждают интересные, веселые, но одновременно поучительные истории.
И Хайту было о чем рассказать им, ведь его кругозор не ограничивался написанием юмористических сценок. Именно к нему, к примеру, неоднократно обращались зарубежные издания и журналы, заказывая обзор современного советского искусства, знатоком которого он считался. А он никогда не ограничивался одним выбранным, пусть и успешным для него направлением, пробуя себя всё в новых и новых сферах. Одной из них оказались сценарии анимационных сериалов «Приключения кота Леопольда» и «Ну, погоди!», которые и по сей день остаются одними из самых популярных отечественных мультсериалов.

Хайт вспоминал случай в автобусе, в котором он ехал и который был настолько переполнен, что давка вскоре превратилась в крепкую брань, грозящую перейти в настоящую бойню. Предотвратил ее зашедший на очередной остановке старичок, обратившийся к разгоряченным пассажирам с улыбкой и словами: «Ребята, давайте жить дружно!» Обращение оказалось действенным, а умиление, воцарившееся после этого в автобусе, по признанию Хайта, так и способствовало возгласу «лягушки-путешественницы Гаршина, который я еле сдержал». «Так и хотелось сказать: “Это я! Я это всё придумал”», – писал Хайт. Но он промолчал. Он вообще не любил выступать перед публикой, часто говоря: «Писатель должен писать, а не выступать». Но времена менялись, и вскоре, для того чтобы быть востребованным, необходимо было стать узнаваемым, выступать по телевизору.

Это были времена 90-х, в один их дней которых писатель-юморист вдруг потерял все свои сбережения – как и многие другие граждане бывшего СССР, которых денежная реформа 91-го привела к финансовому краху. Считавшемуся до этого очень обеспеченным человеком, заработавшим на безбедное существование в старости, Хайту пришлось начинать всё сначала. Фраза «не в деньгах счастье, а в их количестве» принадлежит именно его перу. Тем не менее потеря всех сбережений не стала трагедией. Да, было неприятно, но он был готов, а главное – хотел работать. Он был уверен в том, что сможет заработать еще, ведь он никогда сам не предлагал купить у него сценарий, это ему звонили и упрашивали написать. Деньги словно зарабатывались сами собой в процессе творчества, приносящего радость.

Но вместе с временами менялся и зритель, сменивший советский костюм на малиновый пиджак и требующий нового, иногда откровенно похотливого юмора. Да и школьники уже не слушали «Радионяню», мечтая стать бандитами. Хайт начинает гастролировать за границей, причем с куда большим успехом, чем у себя на родине. Был он и в Израиле. Причем если многие гастролеры в свои заграничные выступления включали лишь один-два новых номера отдельно для иммиграции, то он полностью делал специальную программу. И со сцен звучали его монологи, в которых иммигрантка жаловалась подруге: «Еврейский муж – это загадка, никогда не знаешь, что с ним делать. Ложу на себя – засыпает, под себя – задыхается. Ложу его на бок – он смотрит телевизор, поставишь на ноги – уже след простыл, побежал к мамочке жаловаться на жену». А бывшая соседка по коммуналке тетя Мина, уже переехав в Израиль, продолжала свою деятельность свахи: «Алло? Слушаю!.. Да, я Вас помню. Вы хотели невесту с хорошим приданым. Так вот, можете открывать счет в банке “Хапоалим” – я вам нашла невесту. За нее дают 50 тысяч шекелей. Что Вы хотите? Посмотреть ее фото? Милый мой, за такие деньги я фото не показываю. Получите приданое, купите себе фотоаппарат и снимайте ее, сколько влезет!» Писал он и пьесы для театра «Шалом», неизменно собиравшие полные залы.
Многие говорят, что если бы он захотел, он был бы востребован и сегодня. Но он не хотел, точнее, не мог переступить через свою гордость. Он не мог ходить и просить, обращаться за помощью. Если его самого не приглашали, то он и не напрашивался. На фоне этого мысли об отъезде из страны, где взрывы и убийства становились привычной ежедневной рутиной, появлялись все чаще. В одном из его монологов того времени герой произносит: «Можете нас поздравить! С чем у нас стало хорошо, так это с преступностью. Если раньше бандиты сидели только в Кремле, то теперь они на каждом углу. У моего приятеля сняли на улице золотые часы. Я спрашиваю: “Боря, шо ты не кричал, шо не звал на помощь?” А он мне: “Я боялся открыть рот, ведь у меня там золотые зубы”». Вместе с женой он уехал в Германию в январе 96-го, в Мюнхен, где к тому времени в академии художеств обучался его сын. Через три года после отъезда у него обнаружили рак, а еще через год, 22 февраля 2000 года, он умер в муниципальной больнице Мюнхена. Приезжавшие к нему друзья вспоминали, что, быстро освоив немецкий, он вызывал восторг и собирал публику даже возле кассы магазина, совершая покупки. Его юмор был понятен и как будто интернационален. Но за границей узнать его не успели, а в России – забыли. В стране появились новые волки эстрадного юмора, привлекающего зрителя развязностью и отсутствием запретных тем обсуждения, порой лишенного этики. Кот Леопольд с его призывом жить дружно для многих в России стал не актуален.
© Аркадий Хайт

Читаю ребенку -"Сказку о рыбаке и рыбке", и вдруг понимаю, что не старик, а старуха у меня вызывает сочувствие.
Вы только подумайте - она с этим стариком прожила 33 года и что они нажили? Разбитое корыто и землянку!
И не такая уж она и старуха... Замуж-то поди вышла лет в 17, значит и было ей лет 50. И все эти годы жизни с этим мужиком она варила ему щи да кашу, пряла да стирала. Ни в чем ему не перечила. А он был счастлив своей рыбалкой, вполне удовлетворен землянкой, корытом и щами с кашей. Уха и то была редка, так как невод частенько был пуст!
За 33 года не смог он на корыто заработать, не говоря уже о доме!
Лишь однажды ему подфартило (видно Бог сжалился) и была ему послана золотая рыбка. И что мужик? Даже на халяву у него не было ни одного желания! И нет, чтобы ему промолчать об этом, он ещё и жене сообщил о своем "подвиге"!
И как бы поступила любая женщина, стершая руки от стирки и вечного веретена? Первое, что пришло ей в голову, - новое корыто! Потом изба... А потом уж все, о чем мечталось при прядении пряжи и ожидании мужа с его рыбалок. Все ему припомнилось! За все слезы отомстила! И стражники поделом ему наподдали! Думаю, что за этот короткий период она сполна получила от жизни все, чего хотела. И, если уж на халяву, то и дворянкой столбовой и царицей... Такая затейница! Такие ролевые игры!
А у старика - ни воли, ни сил остановить эти фантазии, и справедливо получал за это тычки да удары плетью!
Но в любой своей реализации есть некий потолок. Не заносись! Недаром говорят, чем выше вознесет, тем тяжелее падать. И снова - тот же старик, корыто и землянка...
Ай, да Пушкин! Сколько же смыслов, казалось бы, в простой сказке! И ведь сделал так, что все поколения сочувствуют старику...
А вот мне сегодня старуху стало жалко...

Самый высокий баскетболист в истории СССР был чеченцем по национальности. Увайс Ахтаев прожил недолгую жизнь, полную и драматичных страниц, и ярких моментов. Несмотря на все выпавшие тяготы, он не отказался от своих корней. Пусть это и стоило спортсмену участия в Олимпийских играх.

Как правило, любой мужчина, обладающий высоким ростом, выгодно выделяется среди остальных. Антропометрические параметры важны в баскетболе, где несколько лишних сантиметров дают человеку преимущество над соперниками. Но всему есть пределы. И гигантские размеры, порой, не приносят спортсмену каких-либо громких титулов и званий, а напротив, создают проблемы.
Увайс Мажидович Ахтаев (1930-1978 гг.) от природы был очень высоким. Разные источники указывают, что рост этого человека составлял 232-236 сантиметров, а его вес в разные годы жизни колебался от 160 до 200 килограммов.
Он родился в селе Вашендарой Чечено-Ингушской АССР. Согласно воспоминаниям родственников, в детстве мальчик не сильно отличался от сверстников, но в подростковом возрасте неожиданно для всех вымахал в настоящего гиганта. Так, в 1944 году, когда по решению советских властей чеченцы были депортированы в Сибирь и Среднюю Азию, 13-летний парнишка уже преодолел отметку в 2 метра.
Путь к месту ссылки оказался тяжелым, многие люди не выдержали холода и голода. Но семья Ахтаевых добралась до казахской Караганды, куда их определили на поселение. Первое время жизнь на новом месте складывалась непросто. Депортированные были вынуждены перебиваться случайными заработками и даже воровать еду.
Увайса однажды поймали милиционеры, когда 14-летний подросток тащил с местного склада сразу четыре деревянные шпалы, которые собирался использовать для растопки печи, чтобы родные люди смогли согреться и приготовить ужин. Стражи порядка удивились физической силе парнишки, ведь не каждый взрослый мужчина мог поднять и одну такую шпалу. Милиционеры не стали наказывать подростка, войдя в его положение, а кто-то из них даже посоветовал заняться спортом.

Юному атлету с такими антропометрическими данными, как у него, были рады в любой секции. Увайс пробовал свои силы в разных видах спорта. Он занимался вольной борьбой, боксом, толканием ядра, ездил на всесоюзные соревнования. Летом 1946 года в украинском Львове состоялась Спартакиада учащихся институтов и техникумов физкультуры, там Ахтаев представлял Казахскую ССР в секторе для метания дисков.

Среди спортивных специалистов быстро разнеслась весть о высоченном парне из Караганды. Известный баскетбольный тренер Исаак Копелевич предложил Увайсу перебраться в Алма-Ату и попробовать свои силы в командной игре. Азарт и дух соперничества, царившие на площадке между двумя корзинами, пришлись по душе юному атлету. И он понял, что нашел свое призвание.

Уже в 1947 году юноша участвовал во всесоюзных студенческих соревнованиях, состоявшихся в Ленинграде, в качестве центрового баскетбольной команды. Вся его спортивная карьера была связана с алма-атинским клубом «Буревестник». Болельщики с восторгом наблюдали за игрой гиганта, они дали ему прозвище «Вася Чечен».

На тот момент Ахтаев являлся самым высоким баскетболистом мира. Благодаря своему росту он мог положить мяч в корзину, не подпрыгивая при этом. Однако не стоит думать, что Увайс был на площадке просто неповоротливым «гулливером».
Как отметил известный тренер Александр Гомельский, центровой команды «Буревестник» являлся спортсменом, понимающим и чувствующим баскетбол. Ахтаев обладал хорошо поставленным броском, он редко промахивался со штрафной линии. Прекрасно играя в защите, Увайс умело блокировал атаки соперников.
Правда, особых титулов и званий за свою спортивную карьеру гигант так и не завоевал. Ведь «Буревестник» по меркам СССР был клубом-середнячком. Остальные игроки команды играли не безупречно, а в одиночку ни один атлет не может добиться успеха в командном виде спорта.


Огромный рост постоянно приковывал внимание к этому спортсмену. Толпы любопытствующих глазели на него, совершенно не стесняясь. Всем было интересно: сколько он ест; на какой кровати спит; высокая ли у него жена? Эти навязчивые вопросы часто беспокоили скромного человека, которым был Увайс.
Антропометрические параметры создавали проблемы и в быту. Одежда всегда шилась на заказ, даже носки и головные уборы. Обувь 58-го размера тоже не производилась на фабриках. Обычная мебель спортсмену никак не годилась: стулья и кресла не были рассчитаны на его вес, а столы оказывались слишком низкими. Для гиганта даже была специально изготовлена 3-метровая кровать.
С вождением машины также возникли проблемы. В 1953 году Ахтаев стал владельцем автомобиля «Москвич-400», который был смонтирован специально для него: с усиленной подвеской, поднятой крышей и отсутствующим передним сиденьем. Но гиганту все равно было трудно даже помещаться в машине, поэтому его личным водителем стала супруга Тамара. Эта женщина, которая на фоне своего мужа выглядела очень хрупкой, взяла на себя основные тяготы по облегчению бытовой стороны жизни для Увайса.
Кстати, он ел немного, если учесть рост и вес, а также активный образ жизни спортсмена. Правда, каждый день выпивал около 15 литров воды.
Высокопоставленный советский государственный деятель Лаврентий Берия, под чьим руководством происходила депортация чеченцев в 1944 году, сыграл в жизни Увайса Ахтаева роль настоящего злодея. Именно он помешал спортсмену принять участие в Олимпиаде 1952 года, которая состоялась в финском Хельсинки.

Высоченный центровой мог серьезно усилить игру сборной СССР по баскетболу, а также испугать соперников своими антропометрическими данными. Гиганта из алма-атинского «Буревестника» пригласили в главную команду страны, но спортивное руководство насторожила неподходящая национальность атлета. О баскетболисте-чеченце доложили всесильному Берии, который руководил и подготовкой к Олимпийским играм, кроме всего прочего.
Лаврентий Павлович нахмурился: нельзя допустить на международные соревнования депортированного чеченца. Ахтаеву было предложено сменить фамилию и выдать себя за еврея. Но он отказался наотрез. Сборная СССР в Хельсинки поехала без гигантского центрового.

Хотя Увайс не мог быстро бегать по площадке, высокий рост давал ему огромное преимущество над соперниками. Тренеры соперничающих команд придумывали разные способы, как нейтрализовать великана. Например, известный судья Эдуард Асриянц упоминал о таком курьезном случае: во время матча с московским «Динамо» игроки столичной команды начинали щекотать Ахтаева, едва он получал мяч на площадке. Но в центровом «Буревестника» такой нечестный метод борьбы лишь разжег спортивную злость.

Дабы сровняться в росте с Васей Чеченом, баскетболисты-соперники даже взбирались на плечи друг друга. А как-то раз перед ответственным матчем у гиганта украли спортивную форму и обувь. Но и это его не остановило. Увайс не постеснялся выйти на площадку в обычной майке, семейных трусах и ботинках.
Правда, одна из уловок принесла соперникам из ленинградского СКА необходимый результат. Некий баскетболист всю ночь резался с Ахтаевым в карты, и не выспавшийся центровой «Буревестника» на следующий день не смог сыграть в свою полную силу.
О физической мощи Васи Чечена до сих пор рассказывают легенды. Говорят, что спортсмен, которому гигант как-то неосторожно наступил на ногу, сразу же упал и потерял сознание.

Карьера Увайса закончилась в 1957 году, когда врачи обнаружили сахарный диабет у 27-летнего баскетболиста. К тому же, он переболел и воспалением легких. Через два года после ухода из спорта Ахтаев вернулся на родину. Долгое время он трудился тренером в Грозном, руководил сборной командой Чечено-Ингушетии.

В 1973 году гигант сломал ногу, от этой травмы он не оправился до конца жизни. Все произошло ужасно нелепо. Бывший спортсмен упал с лестницы, не желая наступить на внезапно выбежавшего ему навстречу кота. Затем сказались и другие проблемы со здоровьем. Вообще, огромные размеры не лучшим образом повлияли на работу внутренних органов.

Увайс Ахтаев умер в возрасте 48 лет. О том, как сильно досаждали ему проблемы, связанные с излишним вниманием людей, говорит тот факт, что гигант попросил родственников сделать над его могилой небольшой холмик. Не хотел выделяться среди других после смерти.

Париж. 1930-е годы. Русская эмигрантка, уроженка Томска на автобусной остановке в Ницце прочла объявление: художнику требуется ассистентка. Далёкая от живописи Лидия Делекторская маститого к тому времени художника Анри Матисса увидела и услышала впервые. Ему к тому времени исполняется 63 года, Лилии - 22. Поработав несколько месяцев моделью для грандиозного панно "Танец", Лидия покинула его мастерскую, но тут тяжело заболела жена художника Амели, и супруги вспомнили исполнительную русскую девушку, пригласив её в качестве сиделки.

Амели не чувствовала опасности, потому что была уверена, что художнику не нравятся светловолосые девушки. Не нравились... Пока в его жизни не появилась Лидия. Она стала для Матисса всем: музой, служанкой, экономкой. Она стала для него просто абсолютно необходимой практически во всём. Супруга этого не стерпела. Амели Матисс уехала к дочери в Париж, Анри с Лидией остались вдвоём.

Во многом благодаря Лидии, Матисс прожил долгую жизнь и был счастлив в свои последние годы. В 1941 году ему диагностировали рак, он практически не мог уже ходить, но прожил ещё 13 лет, активно занимаясь творчеством. Когда художник умер в 1954 году, Лидия за один день собрала свои вещи и навсегда покинула его дом. На похороны её никто не позвал. Всё время жизни Лидии в доме Матисса художник дважды в год (на Рождество и на её день рождения) дарил ей свои картины. Он понимал, что ей ничего не достанется из его наследства и хотел хоть как-то обеспечить её жизнь после своего ухода. Кроме того, в какой-то момент Лидия из своего не очень большого жалованья, которое платил ей Матисс, стала покупать у него же по разумной цене его рисунки.

К моменту смерти художника у неё скопилась весьма приличная коллекция работ Матисса, которая, продай она её, могла бы обеспечить ей роскошную жизнь до конца дней. Она не продала НИ ОДНОЙ вещи из этой коллекции. Она передала все принадлежащие ей картины Матисса в дар Эрмитажу и московскому музею имени Пушкина.

В благодарность за это советское правительство отказало ей в предоставлении гражданства СССР, которое она просила. Справедливости ради, нужно сказать, что отказать в гражданстве - лучшее, что советское правительство могло для неё сделать))

Всю жизнь она очень скромно и одиноко прожила в маленькой парижской квартире, ездила на общественном транспорте, была самым авторитетным в мире экспертом по творчеству Матисса, но до конца дней категорически отказывалась давать любые интервью. Ещё она дружила с писателем Константином Паустовским и перевела все 11 томов его сочинений на французский язык.

В 1998 году в возрасте 87 лет Лидия Делекторская покончила с собой. Прах её покоится на обычном кладбище в Павловске.

В 2002-м. В Государственном музее изобразительных искусств имени А.С.Пушкина прошла выставка «Лидия Делекторская — Анри Матисс. Взгляд из Москвы», на которой экспонировались её дары музею - более 200 различных произведений искусства, книг, фотографий. А в 2005-м в Эрмитаже состоялась выставка «Дар бесценный. Посвящается Лидии Николаевне Делекторской».

Выставка представляла собой произведения Анри Матисса, переданные в дар Эрмитажу Делекторской, и насчитывала более 100 экспонатов из собрания музея. В 2009 г. одну из картин Матисса во время торгов в аукционном доме "Christie’s" продали за 32 миллиона евро.

©️ Иван Шаблов

- Никогда не давай денег кавалеру(правда папа сказал другое слово обозначающие мужчину с которым женщина состоит в сексуальной связи, но меня читают трепетные люди). Мужчина сам должен решать свои финансовые проблемы.

- Но папа, он ещё не зарабатывает, я хочу ему помочь.

- Если мужчина не зарабатывает, значит и женщину ему рано.

Это я попросила у папы денег в долг, чтобы купить куртку своему парню, который был или поэт, или музыкант. Денег папа не дал, хотя мне, когда я просила для себя, он никогда не отказывал. Я сильно на него обиделась, злилась, кричала, что люблю этого безкурточного мальчика, что он мёрзнет и у него из-за этого сопливый нос. А я хочу ему помочь.

Мой папа никогда ничего долго не объяснял: «нет и все», но в этот раз долго со мной говорил, что ни один мужчина не возьмет от женщины подарок, на который ей пришлось занимать деньги или в чем-то себе отказывать. Только потому, что женщина и так очень много незаметного делает для мужчины. Каждый день. А если мужчина не может позаботиться о себе, то и о тебе он не сможет. Женщина сама по себе подарок для мужчины.

- Ага, - сказала мама, - наша дочь с ее характером тот ещё подарочек.

Но папа так на неё посмотрел, что мама решила не развивать эту тему.

Папа денег не дал, куртку я не купила, но вдруг посмотрела на кавалера другими глазами. Он не сильно хотел работать, сильно хотел развлекаться за чужой счет. Никогда за себя не платил и презирал «цивилов».

Когда мой бывший муж меня сильно обидел, папа молча сменил в моей квартире замки. А когда дедушка решил со мной поговорить о женской мудрости и о том, что нужно терпеть и сохранять семью любой ценой. Папа так на него посмотрел, что дедушка решил не продолжать этот разговор.

В моём детстве, когда мы ещё жили в Узбекистане, мы с папой любили ходить на рыбалку. И был такой участок пути к речке, где нужно пробираться по узенькой горной тропинке. Папа брал меня на руки, я обнимала его за шею и он нёс меня на спине. Потом, много лет спустя, мы с ним шли по этой тропинке и я поняла насколько это тяжело. И я спросила его об этом.

И папа мне сказал:

- Я знал, что не уроню, если ты будешь держаться. А ты никогда не отпускала.
Однажды я подслушала разговор папы с его другом. Друг жаловался на своих детей. Какие они плохие, глупые и ничего не хотят делать и как плохо с ним поступают. А мой папа ему сказал: «ты отец, ты должен прощать».

Месяц назад мой папа сильно заболел. И надо было просто ждать. А я не такая. Я не умею ждать. Я умею доставать деньги, переворачивать мир, побеждать драконов, искать и находить все равно что. А просто ждать я не умею. Мне невероятно тяжело ждать.

Знаете, в жизни так мало ситуаций, когда мы по-настоящему чувствуем себя взрослыми. И ждать это про взрослость. У меня пока не получается.

И когда я прошу папу выполнять все предписания врачей, а он не хочет, я на него злюсь. А он говорит, что не понимает зачем ему это нужно. А я ему говорю:

- Делай, как я сказала, у меня не хватает терпения тебе это объяснять.

- Странно, - говорит папа, - а у меня хватало терпения объяснять тебе математику.

©️ Елена Пастернак

Люди всего мира, где бы вы ни были, я знаю, вам сейчас нелегко. Я старик, живу давно, и живу я с оптимизмом.

Обращаюсь к отчаявшимся молодым людям.

Поверьте мне. Я читал, уже не помню где, то ли в Ветхом Завете, то ли у Карлоса Кастанеды, про одного шамана. Была засуха — умирал скот, умирали люди. И шаман сказал: “Делайте рвы. Ройте рвы для дождя”. “Но ведь дождя нет”. “Ройте рвы, и дождь придёт”.

Неверующие скажут, что это чушь. Хорошо, верьте во что хотите. Это рациональное мышление. Но я не думаю, что рациональное мышление в настоящее время работает. Нужно иррациональное мышление, подсознание!

Когда я был маленьким, я мечтал стать тем, кто я сейчас. Может, у меня было видение, я не знаю. Я не сильно надеялся, но то, о чём я мечтал, произошло со мной. И теперь я верю, что мы можем сгущать время, притягивать его к себе.

Эти мечты о будущем: “О, я сделаю что-то в следующем году”. Этого не существует, завтрашнего дня не существует, следующего часа не существует. Это лишь возможность. Но мы можем перетянуть время в настоящее, сейчас, прямо в солнечное сплетение, в нашу душу.

Ройте рвы! Что бы вы ни задумали сделать, верьте в это, верьте в это, верьте в это. Если вы не верите, играйте в веру. Действуйте так, как будто вы верите. Это и есть сила. Это абсолютная сила. И тогда это произойдёт. Верьте мне, старому дураку. Сработало в моей жизни сработает и в вашей. Никогда не сдавайтесь! Верьте, верьте, верьте! Агностик вы, атеист, кто угодно — это не имеет значения. Верьте, верьте, верьте! Как верю я.

©️ Сэр Филип Энтони Хопкинс

Не секрет, что актер Георгий Бурков любил выпить. И вот на этой фотографии его запечатлели вместе с режиссером Кареном Шахназаровым за бутылкой. Хотя на самом деле, тогда они не пили по-настоящему.
Этот снимок фотограф Андрей Князев, к сожалению, уже ушедший из жизни сделал в 1978 году. Только что закончились в Кисловодске съемки фильма «Добряки» и режиссер Карен Шахназаров, оператор Владимир Шевцик и исполнитель главной роли Георгий Бурков собрались на киностудии «Мосфильм».
- Это постановочный кадр, - рассказывает нам Карен Шахназаров. - Дело в том, что в 1978 году я снимал фильм «Добряки», который сегодня, к сожалению, мало кто знает. Туда пригласил на главную роль сотрудника Института античной культуры Жору Буркова. Его ведь чаще в кино звали на второстепенные роли. До этого он сыграл в моей дипломной работе «Шире шаг, маэстро». А тут я решил, что роль оболтуса, этакого выпивающего человека должен сыграть именно он. К тому моменту, когда была сделана эта фотография, мы уже приехали из Кисловодска, где проходили съемки, отсняли весь фильм. И я придумал сделать титры для картины на фоне разных фотографий. Вот эта – одна из них. Чтобы не нанимать массовку, я, Жора и наш оператор Владимир Шевцик сфотографировались. Конечно, вместо водки у нас была вода. То, что мы дурачились заметно даже по одной такой мелочи – Володя водку не наливает из бутылки в стакан, а наоборот. Здесь Жора трезвый. А на съемки он иногда мог заявиться выпивший. И что я с ним мог поделать? Как-то подошел ко мне и начал успокаивать, чтобы я не расстраивался. «Я так губами ворочаю, что зритель ни о чем не догадается. А потом я сам себя переозвучу нормально», - говорил он. И так, действительно, было. Бурков работал блестяще и талантливо. Вообще, был хорошим, думающим человеком. Позже Жора снялся у меня в фильме «Зимний вечер в Гаграх», сыграл роль бармена. К большому сожалению, нет в живых уже ни Жоры, ни Володи.

- Мы с Кареном дружили в молодости, я знала его замечательных родителей, - вспоминает в разговоре с «Собеседником» вдова Георгия Буркова Татьяна Ухарова. - А потом Карен обиделся на Жору, потому что тот не смог сняться в его фильме «Мы из джаза», эту роль сыграл Петр Щербаков. Но у Буркова тогда были съемки в Минске, причем, в двух фильмах. Он физически не мог. Поэтому пришлось отказаться.
На фото Георгий Бурков выглядит этаким стилягой - клетчатый пиджак, короткие штаны. Хотя в жизни, по словам его супруги, он вовсе не был стилягой.

- Надевал, что я давала, - смеется Татьяна Сергеевна. - А вообще это было мучение! Помню, мы были в Польше, и я там пыталась загнать его в магазин, чтобы купить ему кожаный пиджак. А он запал на книжные магазины, скупал книги. И мне пришлось брать с собой в магазин режиссера Борю Морозова и на него мерить одежду для Жоры. То, в чем он на фото, явно, не из жизни, наверное, в этот момент Бурков снимался, он в таком не ходил.

Об алкоголизме Георгия Буркова уже слагают легенды. Мол, мог выпить и во время съемок. Но, бывало, что и крепко завязывал. Например, во время работы в фильме «Ирония судьбы, или С легким паром!» Георгий Иванович завязал.
- Жора нас тогда «продал» Эльдару Рязанову, - рассказывает «Собеседнику» один из исполнителей роли в фильме Александр Ширвиндт. – Снимали сцену в павильоне «Мосфильма». В тот день был день рождения Саши Белявского. Ну, он и проставился, принес с собой водку, ее мы и пили в кадре. А Бурков, который тогда не пил, сказал об этом Элику. Тот сделал нам выговор и на следующий съемочный день нам устроили таможенный досмотр, все бутылки изымали. А в фильм все-таки вошли кадры, где мы по-настоящему были пьяные. Хотя сам Рязанов это отрицал. Но я-то знаю.

- Ох, Саша Ширвиндт – гений, ему можно говорить все, что угодно, - смеется Татьяна Ухарова. – Конечно, все это выдумки. Еще Валя Талызина любит рассказывать, как они с Жорой и Евстигнеевым выпивали на съемках фильма «Зигзаг удачи». Согревались в лютый мороз. Помню, как Бурков приходил домой со съемок и ворчал: «Эта Валька, зараза, увяжется за нами, пристанет, как банный лист!» Да, они с Евстигнеевым могли по пятьдесят грамм для согрева выпить. Никто этого и не замечал. А Талызина выпьет стопочку, и по ней сразу видно. Из-за нее ребятам и доставалось от Рязанова. Однажды они зашли в какой-то подъезд, налили по стопке. И тут вдруг идет Аркадий Райкин, который, оказывается, жил в этом доме. Известно, что Райкин не любил выпивающих людей. Он хмуро посмотрел на эту компанию и пошел дальше. Через несколько минут спускается к ним, протягивает тарелочку с колбаской: «Что ж вы без закуски!» Жора потом шутил: «Сам Райкин нас на выпивку благословил!» Конечно, артисты выпивали, что тут скрывать. Были молодые, здоровые, веселые. Однажды Жора рассказал режиссеру Роману Виктюку историю про одну актрису, которая приходила в театр пьяная. А от нее запаха алкогольного нет. Оказывается, она делала водочную клизму. Так Виктюк все перепутал и пустил слух, что Бурков делает такую клизму. Бред! Да Жора, если ему надо, послал бы всех подальше и напился, он этого и скрывать бы не стал.

Всю жизнь Георгий Бурков вел дневник. Туда он записывал свои мысли, наблюдения, как бы разговаривал сам с собой. Сегодня они уже дважды переизданы. Читая их, понимаешь, насколько серьезно относился к жизни артист, хотя на экране и выглядел несколько легкомысленным.

- После ухода из жизни отца, прочитав его дневники, я была удивлена: как он переживал о будущем, о нас, - делится с нами дочь Буркова Мария. – Как будто знал чего-то больше, чем все. Говорил: «Меня не будет, и вас ведь заклюют!» Так и получилось. То, о чем он шутил, вроде, как не было шуткой. Он и в политике видел все наперед. Например, распад Советского Союза, или, что коммунизм уйдет в подполье. Писал об этом в то время, когда и говорить на эту тему было нельзя.

Из дневников Георгия Буркова:
«Добро, вынашиваемое моим родом, вырядилось в дурацкое шутовство по материнской линии и в трагическое прозрение – по отцовской.
Добрых людей превратили в рабов! Освобождения от рабства не предвидится. Восстание же, как и водится, будет зреть долго и мучительно. И вспыхнет оно, когда добро нальется злобой. И все начнется сначала. Если бы я был стратегом, я бы скрестил свой род с родом жестоким, злым. Но я не стратег и никогда им не буду. Теперь о пессимизме. Я очень редко впускаю его в душу».

Девочка в красном берете. Главное в жизни Аркадия Райкина.

В детстве он чуть не умер, в 26 лет поседел. Его ненавидела теща, обожали дети, женщины и вся страна. А он боготворил женщину по имени Рома.
«В нашей семье не имели обыкновения отмечать дни рождения детей. У нас почти не было игрушек. Нас не фотографировали (считалось дорогим удовольствием). Мы привыкли ничего не просить и не ждали сюрпризов», – писал Аркадий Райкин в своих воспоминаниях. Может, поэтому у него самого с семьей все было вообще по-другому. Как говорил его сын Константин Райкин: «у нас была семья под знаком любви».

Аркадий Райкин всегда вспоминал о своих родителях с грустью и сожалением: отец, продавец строительного леса, еще в детстве узнал, как трудно может доставаться человеку кусок хлеба, и навсегда остался верен этой «хлебной философии».
Аркадий Исаакович на всю жизнь запомнил, как все началось: он тогда еще учился в школе, были какие-то гастроли самодеятельности, и ему надо было выступать в соседней школе. Там была интересная девочка: она проделала отверстие в красном берете и выпустила в него прядь волос. Такого он никогда раньше не видел и не смог не заметить. Прошло несколько месяцев, Аркадий не думал об этой девочке, не вспоминал.

А потом вдруг увидел ее на улице и понял две вещи: эта девочка очень красива и у нее удивительно умные глаза. Хотелось подойти и познакомиться, но было неловко. Прошло еще несколько лет. Однажды, уже в своем сценическом техникуме, Райкин случайно обернулся в столовской очереди и понял, что не забыл ту девочку в красном берете, и что вот она, стоит рядом с ним. Девочка улыбнулась и сказала: «Вы здесь учитесь? Как это прекрасно!» – оказывается, она тоже его помнила. Аркадий, как было принято в те годы, вежливо спросил, что девочка делает вечером. Она сказала, что совершенно свободна, и вечером они пошли в кино.

Девочку звали Руфь Йоффе, Рома. Знаменитому академику, «отцу советской физики» она приходилась родной племянницей.
В темноте кинозала Райкину было некогда думать о таких вещах, и еще до титров он сбивчиво предложил Роме выйти за него замуж. Она как-то даже не удивилась, пообещала подумать, а на другой день сказала, что согласна. Такое иногда бывает: два человека встречаются, как после долгой разлуки, в которой страшно скучали друг по другу – и им уже страшно расстаться. Родители Ромы такому повороту не обрадовались. Они не могли допустить мезальянса, и когда Райкин приехал навестить Рому на дачу в Лиговке, его просто не пустили в дом. «Деточка, ну что это? Кто это вообще? Он правда тебе нравится?» Поэтому Райкин и Рома встречались тайно, а потом просто пошли и расписались: «Дорогие родители, это мой муж». Дальше были годы бытового ужаса: родители Ромы не ленились демонстрировать Аркадию, как они его не любят и считают недостойным доченьки.

Однажды – у Райкиных уже родилась Катя – после ссоры с тещей Аркадий взял на руки дочку и, в чем был, ушел к своим родителям. Руфь побежала за ними. Скоро им дали комнату в коммуналке – они прожили там много лет. Райкин смотрел на соседей своим мудрым, проницательным взглядом – и обессмертил многих из них в своих гениальных монологах.

Рома была не просто красавицей. Когда она начинала рассказывать, сам Ираклий Андроников говорил почтительно: «Мне лучше помолчать». Талантливая, с отличным чувством юмора, яркая, умная, она нравилась не только Райкину. Была такая история: летом 1941 года театр поехал на гастроли в Днепропетровск. Первый спектакль намечен на воскресенье, 22 июня, а в субботу был банкет в обкоме партии: тосты, песни, вино рекой... Рома сияла, как солнышко, мужчины так и вились вокруг нее, особенно секретарь обкома Леонид Брежнев, веселый чернобровый красавец. Брежнев знал, что умеет нравиться женщинам, а понравиться Роме он старался изо всех сил: приглашал танцевать, подливал вино, рассказывал смешные истории...

Райкин, спокойный наружно, о чем-то со всеми разговаривал, даже посмеивался. На жену не смотрел. А когда вернулись в гостиницу, орал на нее так, что ей больше не хотелось танцевать ни с каким Брежневым – только бы муж успокоился.
Тем более, что он никогда не кричал, берег сердце, вообще был тихо говорящим человеком. На другой день по радио объявили: фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Всю войну Рома вместе с мужем колесила по фронту, была рядом с ним каждый трудный день, каждую страшную ночь.

После войны у них родился Костя. Райкин был таким отцом, какой нужен каждому ребенку. Они вместе гуляли по Ленинграду, и Аркадий Исаакович рассказывал историю зданий. Водил на симфонические концерты, на балет. И с женой был очень нежным, заботливым. Дочь, Катя, рассказывала: у отца был роман, может, и не один, но один был особенно болезненным для Ромы, она тогда уже носила под сердцем Костю. «Если он уезжал на гастроли без мамы, дамочки не давали ему прохода. Романы, конечно, у Аркадия Исааковича были, но мама его обожала и не представляла своей жизни без него. Она, например, простила отцу отношения с одной актрисой Театра Вахтангова, которая была очень красивой и ставила перед собой единственную задачу – "схватить" папу. Мама очень страдала, ей же все доносили...» Со временем все это перестало иметь значение; а когда у Руфи Марковны случился инсульт, стало понятно, что по-настоящему важно.
Как он о ней заботился! И как она боролась за себя, за них, каждый день отвоевывая у болезни еще немного жизни.
Она снова начала ходить, но речь к ней уже не вернулась. Летом они с мужем уезжали на рижское взморье, гуляли, молчали – да зачем уже слова, они были не нужны.
Аркадий Райкин умер на два года раньше жены...

"О'Брайен поднял левую ладонь и, повернув ее тыльной стороной к Уинстону, спрятал большой палец.
— Сколько пальцев ты видишь, Уинстон?
— Четыре.
— А если Партия скажет, что их не четыре, а пять, тогда сколько?
— Четыре.
Он не успел договорить, он задохнулся от боли. Стрелка на шкале подпрыгнула до пятидесяти пяти. Уинстон в мгновение покрылся мокрой испариной. Воздух распирал его легкие и вырывался невольным глубоким стоном, который он не смог подавить, даже стиснув зубы.
— Сколько пальцев, Уинстон?
— Четыре.
Стрелка скакнула на отметку «шестьдесят».
— Сколько пальцев, Уинстон?
— Четыре! Четыре! Что еще я могу сказать? Четыре!
Стрелка, наверное, поднялась еще выше, но он не смотрел на нее. Он видел только тяжелое, жестокое лицо и четыре растопыренных пальца. Пальцы стояли перед глазами как огромные дрожащие и расплывающиеся колонны, но их все равно было четыре.
— Сколько пальцев, Уинстон?
— Четыре! Остановите, остановите это! Как можно... Четыре! Четыре!
— Сколько пальцев, Уинстон?
— Пять! Пять! Пять!
— Нет, Уинстон. Так не пойдет. Ты лжешь. Ты все еще думаешь, что их четыре. Пожалуйста, еще раз. Сколько пальцев?
— Четыре! Пять! Четыре! Сколько вам угодно... только прекратите это, прекратите боль!"
Джордж Оруэлл "1984"

Эта история произошла в 2013 году, а в 2017-м о ней стало известно благодаря одному из друзей Джорджа Клуни. Сам актер и режиссер уже позже прокомментировал свой поступок:

"Мне было 52 года. Я был одинок, только познакомился с будущей женой - Амаль Аламуддин, кроме того, мне только что хорошо заплатили за фильм «Гравитация».
...
И я вдруг понял, что все, что у меня есть - это близкие люди...

За последние 35 лет они так или иначе много мне помогали. Я спал у них на кушетках, когда не было денег. Они давали мне в долг. Они выручали меня всякий раз, когда это было нужно. И я тоже им помогал по возможности. Мы все хорошие друзья...

И если я попаду под автобус, все мои друзья указаны в завещании. Так зачем же мне было ждать, пока я окажусь под автобусом? Я обналичил $14 млн, распределил их по чемоданам и пригласил друзей к себе домой, раскрыл карту и показал им все те места, в которых я оказался благодаря им, и все то, что я увидел благодаря им. Потом вручил каждому по миллиону...

Это самое малое, что я мог для них сделать..."

Вере Петровне позвонили. Администрация завода, где она проработала 50 лет, хотят ее поздравить и вручить подарок к ее 75-летию.

Как же она обрадовалась! Десять лет как не работает, а ее вот вспомнили!
Поздравлять будут! Да пусть даже просто открытку вручат, и то приятно будет.
И вот настал этот день. Вера Петровна оделась нарядно, даже губы накрасила, и пошла пораньше, чтоб не опоздать. Таких как она — "именинников", собралось шесть человек. Все друг друга знают, как же были рады встрече! Зам. Директора сказал поздравительную речь, и вручил конвертики, с тысячной купюрой. Далее женщина из отдела кадров повела их обедать в заводскую столовую. Накормили обедом, так сказать вспомнили заводскую кормешку. И в конце вручили по «продуктовому набору»: пять видов круп по 1 кг, пакет муки 2 кг, рыбные консервы 3 шт, и стеклянная банка яблочного сока 3 литра.


Все это конечно хорошо, приятно, нужные продукты, но как все это донести до дома? Приветливая женщина из отдела кадров говорит: «Милые женщины, не переживайте, можете что-то оставить у меня в кабинете, потом еще раз придете или приедете и заберете. Не волнуйтесь, ничего не пропадет!».


Вера Петровна в жизни всякое видала, и даже в душе усмехнулась этому предложению. Ага, оставь вам, и потом ничего не найдешь! Решила все забрать сразу. Целлофановый пакет из супермаркета всегда был при ней. На пакете написано, что выдерживает 10 кг, сложила крупы, муку и консервы, а банку сока взяла под мышку. И пошла потихоньку осторожно ступая по обледенелому тротуару.

Жила Вера Петровна через две остановки от завода, и всю жизнь конечно же ходила пешком. И сейчас тоже решила пойти, как в автобус залезть, руки то обе заняты. Нести тяжело, а на душе радостно. И сок этот ей вроде и не нужен, три литра. Своего заготовила много, яблоки нынче уродились. Но раз дали — надо брать, пригодится!.. И крупы они такие не едят — чечевица да ячка, да еще какая то незнакомая крупа, ничего, все пригодится! Вера Петровна дошла до поворота, отдохнула. Вот сейчас перейду эту маленькую дорогу, как раз машины стоят, ждут когда светофор загорится. Перейду вот так, наискосок, так ближе, до пешеходного перехода далеко идти. На дороге ледяная колея, ступает осторожно.

За рулем дорогой красивой машины, перед которой пыталась перейти дорогу Вера Петровна, сидел молодой парень, рядом его подруга. И наверно им смешно было смотреть на раскорячившиюся посреди дороги бабку, и он зачем то нажал на сигнал. Резко, громко, неожиданно! Вера Петровна вздрогнула, дернулась, поскользнулась на колее, сделала витиеватый пируэт ногами и руками и грохнулась на дорогу. Банка разбилась. Сама она упала на пакет, от чего два мешочка с крупами лопнули и посыпались на дорогу. Пакет муки треснул.
Вера Петровна поднялась на ноги, повернулась лицом к дорогой красивой машине.

Сквозь работающие «дворники », сметающие снег с лобового стекла на нее смотрели и давились от хохота молодой парень и его подруга, махали ей руками, мол пошла быстрее с дороги, чего встала. Они сквозь гремящую в салоне музыку и собственный хохот не могли слышать что говорила эта бабка, могли только видеть ее красное гневное лицо. Вот она наклонилась, видимо будет собирать свою авоську, и парень опять нажал на сигнал.

В голове у бабки будто что-то взорвалось. В одно мгновенье вспомнились рассказы ее отца фронтовика, как он метал гранаты в фашистские танки, как учил ее никогда не давать себя в обиду. Вера Петровна действительно подняла с земли пакет с крупой, и тыкнув в него пальцем, чтоб посыпалась крупа, размахнулась и метнула его в лобовое стекло красивой машины. Потом следующий пакет. Парень сигналил, но выйти боялся. Вера Петровна бросала и бросала, когда кончилась крупа она подняла пакет с мукой и это было круто, она забросила его на крышу машины, треснувший пакет рассыпался, покрыв почти ровным слоем весь мокрый от снега автомобиль.

Убедившись, что все "снаряды" закончились Вера Петровна подняла консервные банки, и держа в руке одну как бы думая куда ее запульнуть, вдруг увидела такой ужас в глазах парня за рулем. Видимо такие же глаза были у фашистов при виде наших солдат.Положила их в сумочку, отряхнула руки, перешла дорогу и поковыляла домой. Дышалось легко, и на душе успокоение. А крупы такие они все равно не едят, соков своих полно, еще и вкуснее магазинных. И гаденыша этого наказала, папа был бы доволен.

Давно горел зеленый сигнал светофора, большую красивую машину все обьезжали и рассматривали улыбаясь. Парень так и не вышел из машины, все звонил кому то по телефону. » Дворники" устало размазывали по лобовому стеклу белую жижу.

А вечером неожиданно приехал внук. Привез торт и шампанское. «Бабуль, я думал ты только пирожки вкусные умеешь печь, а ты у меня еще и с гранатой на танк сможешь! В ютюбе тебя показали!».
Вера Петровна теперь местная знаменитость.
Ох, кто же может знать на что способна «старая гвардия» в минуты отчаяния. Лучше никому не знать.


У меня всё..

Это сообщение отредактировал zeppelman - 19.03.2022 - 11:14

zeppelman
Здесь всё неоднозначно, как и в жизни. И именно поэтому - хорошо Спасибо.

Отлично! Спасибо! Это ты мне на День Рождения для хорошего настроения сделал выпуск? :)

С Днюхой,тов.Удав!

Странно,обычно тут людно.. видимо суббота это не повод отдохнуть от политики..

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Спасибо!

Спасибо за истории! Очень необходимы сейчас нормальные посты!

Помогу немного, подкину интересного

Красавица по имени Тоарие за работой. Беломорская Карелия, 1894 год. Фотограф - Инха (Нюстрём) Инто Конрад. Это был один из первых фотографов, фотографирующих русскую Карелию.

Ее называли самой красивой девушкой во всей деревне. Хоть Тоарие и была из бедной семьи – отец ее годами жил в Финляндии, оставив семью на произвол судьбы – она так славилась красотою, что поговаривали, парни наперебой сватались к ней, хотя она еще не достигла брачного возраста.

Тоарие действительно была хороша, гораздо красивее, чем на фотографии. Через год к ней посватался молодой и статный мужчина из соседней деревни и получил согласие. Инха (автор этого фото) принял участие в заключении этого союза, он был ближайшим сватом. В семье родились двое сыновей и четверо дочерей, "все достойного рода бодрые и здоровые. Дом, содержался в образцовом порядке." 

Ясным утром 6 июня 1896 г. на набережной Баттери в Нью-​Йорке собралась толпа. Провожали двух молодых людей, отправлявшихся в Европу на маленькой лодке. Перед отплытием репортеры снова обшарили всю лодку и убедились, что в ней нет ни паруса, ни паровой машины, зато припасено целых десять пар весел. Запас продуктов был рассчитан на 60 дней.


Два отважных гребца — 27-​летний Франк Самуэлсен и 30-​летний Джордж Гарбо — решили получить специальный приз (10 тыс. долларов), учрежденный издателем бульварного листка «Полис газетт мэгэзин» за переход океана на веслах. Оба были родом из рыбачьего норвежского поселка, откуда их семьи эмигрировали в Америку, когда они были еще мальчиками. Оба с детства были хорошо знакомы с морем. Лодку для путешествия они заказали известной американской фирме и назвали ее по имени автора проекта «Фокс». В длину лодка имела всего 3,5 м, в ширину 1,5 м. В носу и корме были устроены водонепроницаемые отсеки — воздушные ящики.

Путешествие началось с отливом, который быстро вынес лодку в океан: вечером гребцы находились уже в 20 милях от берега. Каждый из них греб по 18 часов в сутки. Пять часов уходило на сон и один час — на еду. Гребли в основном ночью, когда опасность столкновения с судами особенно велика, а спали днем. Промокнув, гребцы грелись и сушились возле маленькой переносной печки, которую разжигали в передней части лодки.

35 дней путешествие протекало без каких-​либо осложнений. 10 июля погода испортилась: начал лить дождь; волны достигали высоты 5—6 м. Смельчаки привязались к лодке. Две огромные волны одна за другой обрушились на маленькое суденышко и перевернули его вверх дном. Примерно через час, когда шторм немного утих, державшиеся за лодку гребцы смогли поставить ее в нормальное положение. Запасные весла и вода уцелели, но почти все продукты и печка исчезли.

С этого момента молодые люди продолжали свое путешествие голодными, страдая от холода и упадка сил. Особенно плохо чувствовал себя Гарбо, который заболел и впал в депрессию. Только через пять дней после катастрофы их заметили с проходящего мимо норвежского судна «Цито» и подняли на палубу. Но немного отдохнув и запасшись продуктами, упорные норвежцы снова заняли свои места на «Фоксе» и пустились в путь. Ведь они прошли под веслами более 2000 миль, таким образом, оставалось всего 800 миль! Путешествие закончилось 1 сентября. Именно в этот день гребцы заметили на горизонте маяк на Бишоп-​Рокке.

Самуэлсен и Гарбо стали первыми людьми, покорившими Атлантический океан на весельной лодке. Этот необычайный рекорд не побит и по сей день! Дальнейшая их судьба сложилась так. Они триумфально проехали по Европе и были приняты норвежским королем. Потом вернулись в Америку, разделили полученную награду и собирали немало денег, показываясь вместе с лодкой на различных выставках. Затем оба занялись рыболовным промыслом. 

Общество Хаматса племени Квакиутлов – это индейский народ группы вакашей, проживавших в Тихоокеанском регионе Северо-​Запада похищали зрелых мужчин примерно 25-​летнего возраста, после чего принудительно удерживали их в лесу в специально подготовленном тайном месте, где посвящали в тайны общества. Всё начиналось с поста, чтобы очистить свой ум, после этого они купались в ледяной воде, чтобы очистить свой дух.

Это, как верили члены общества, было необходимо чтобы потерять человеческий запах. Только человек правильно прошедший подготовку мог попасть в мир духов. Чтобы завершить ритуал посвящения, ученику привозили мертвое тело.

Трупом был одним из членов племени Квакиутлов. У племени была традиция хоронить своих покойников на деревьях. Во время этого ритуала, тело помещалось в коробку наподобие гроба, а затем эту коробку поднимали высоко на дерево. Там тела подвергались воздействию свободно циркулирующего воздуха, в следствие чего происходил естественный процесс мумифицирования. Через некоторое время труп снимали с дерева и вымачивают в соленой воде. Шаман брал листья и ветки, и загонял их под кожу мумии.

Так он постепенно удалял всю мумифицированную плоть. В итоге оставалась только кожа и кости. Ученика связывали и сажали рядом с мумией. Обязательным условием для этого этапа были свисающие вниз руки, так что у посвящаемого руки были привязаны к ногам. Брюхо мумии разрезалось и туда вставляли палки. Палки зажигались и начинался финальный процесс обкуривания тела. После этого ритуала ученик и старшие члены братства Хаматса ели оставшиеся его части.

Центральное место церемонии занимает легенда о братьях, которые заблудились во время охоты и нашли странный дом с красным дымом из трубы. Они обнаружили, что хозяина нет дома, но одним из столбов была живая женщина, вросшая ногами в пол. Она предупредила о страшном владельце дома, которого звали Baxbaxwalanuksiwe (Каннибал-​на-северном-конце-мира). Это был ужасный великан-​людоед с четырьмя ужасными птицами-​людоедами. Братья заманили его в яму и забросали его камнями до смерти. Затем люди забрали его мистическую силу и его волшебные сокровища: деревянные свистки, маску медведя и птиц.

Вообще они ели обычное мясо животных, имитирующее человечье. Но иногда они ели и человеческое (для этого использовались или рабы, или только что умершие люди). Причём делали они это, не разжёвывая мясо, заглатывая большие куски целиком. Затем они пили большое количество морской воды, чтобы вызвать рвоту и вывести вредные токсины. Посвящаемый носил маску, которая была важной частью культуры Квакиутлов.

В культуре этого индейского племени существует множество масок изображающих мифологических существ, животных, силы природы и других людей. Кстати, "гриву" вокруг деревянной маски делали из коры кедра. Съемка 1908 года

Летающая «супер-​яхта» Boeing 314 Clipper была построена по схеме четырехмоторного высокоплана с прикрепленными к корпусу крупного размера боковыми понтонами-​поплавками. Крыло и хвостовое оперение были без изменений взяты с бомбардировщика Boeing XB-15 и моторами Райт GR-2600 "Твин Циклон", имевшие максимальную мощность 1200 л. с.

Как и на XB-15, в крыле были предусмотрены лазы, через которые экипаж мог добраться до забарахлившего двигателя и выполнить ремонт прямо в полете.
Экипаж самолета состоял из 6 человек (командир, второй пилот, запасной третий пилот, штурман, бортинженер и радист). Комфорту экипажа разработчики уделили серьезное внимание: за просторной кабиной пилотов, расположенной на верхней палубе, была размещена просторная зона отдыха.

Самолет максимально вмещал 74 пассажира (в версии с сидячими местами), но чаще использовалась версии, в которых в самолете могли с комфортом разместиться 35 или 50 пассажиров, у каждого из которых было свое спальное место. Кроме того, в самолете были размещены ресторан, коктейль-​бар, а также весьма просторные мужской и женский туалеты. По уровню комфорта Clipper был сравним с океанским лайнером. 

Обед на гидросамолёте Pan Am Boeing 314 Clipper, 1939 год.