Что-то слегка уловимое от А. Аверченко присутствует.
"... Шелковыми волосами, нежной щекой трется о мою заскорузлую, жилистую руку внук Костя, Саша или Гриша, как там его заблагорассудят назвать нежные родители.
-- Дед, - говорит Костя, - что ты все спишь да спишь... Рассказал бы что-нибудь. Эх, ты!.. А еще мамка говорит, что писателем был.
Мои потухшие глаза чуть-чуть загораются.
-- А ведь был же! Ей-богу, был! Помню, выпустил я как-то книжку "Веселые устрицы". Годов тому поди пятьдесят будет. Один критик возьми и напиши: "Этот, говорит, молодой человек подает надежды..."
-- Подал? - спрашивает внук, с любопытством оглядывая морщинистого "молодого человека".
-- Что подал?
-- А надежды-то.
-- А пес его знает, подал или не подал! Разве тут было время разбирать? Да ты сам взял бы какую книжку с полки, да почитал бы дедову стряпню, хе-хе-кхе... Кхе!
-- Ну ее, - с наивной жестокостью детской ясной души морщится внук. - Еще недоставало чего! Почитать... Ничего я там не пойму.
А у меня уже и самолюбия авторского не осталось. Все старость проклятая выела.
Даже не обидно.
-- Ну, чего ты там не поймешь? В мое-то время люди все понимали. Неужто уж умнее были?
-- Нет, непонятно, - вздыхает внук. - Вдруг сказано у тебя там: "Приятели чокнулись, выпили по рюмке водки и, поморщившись, поспешили закусить. "По одной не закусывают, - крякнул Иван Иванович..."" Ни черта, дедушка, тут не разберешь.
-- Вот те раз! Чего ж тут непонятного?
-- Да что это такое водка? Такого и слова нет.
Молодостью повеяло на меня от этого слова - водка.
-- Водка-то, такое слово было.
-- Что же оно значит?
-- А напиток такой был. Жидкость, понимаешь? Алкогольная.
-- Для чего?
-- А пить.
-- Сладкая, что ли?
-- Эва, хватил. Горькая, брат, была. Такая горькая, что индо дух зашибет.
-- Горькая, а пили. Полезная, значит, была? Вроде лекарства?
-- Ну, насчет пользы - это ты, брат, того. Нищим человек от нее делался, белой горячкой заболевал, под заборами коченел.
-- Так почему же пили-то? Веселым человек делался, что ли?
Я задумчиво пожевал дряхлыми губами.
-- Это как на чей характер. Иной так развеселится, что вынет из кармана ножик и давай всем животы пороть.
-- Так зачем же пили?
-- Приятно было.
-- А вот у тебя там написано: "Выпили и поморщились". Почему поморщились?
-- А ты думаешь, вкусная она. Выпил бы ты, так похуже, чем поморщился...
-- А почему они "поспешили закусить"?
-- А чтоб вкус водочный отбить.
-- Противный?
-- Не без того. Крякать тоже поэтому же самому приятно было. Выпьет человек и крякнет. Эх, мол, чтоб ты пропала, дрянь этакая!
-- Что-то ты врешь, дед. Если она такая противная на вкус, почему же там дальше сказано: "По одной не закусывают".
-- А это, чтоб сейчас другую выпить.
-- Да ведь противная?
-- Противная.
-- Зачем же другую?
-- А приятно было.
-- Когда приятно - на другой день?
-- Тоже ты скажешь: "на другой день", - оживился я. - Да на другой день, брат, человек ног не потащит. Лежит и охает. Голова болит, в животе мутит, и на свет божий глядеть тошно до невозможности.
-- Может, через месяц было хорошо?
-- Если мало пил человек, то через месяц ничего особенного не было.
-- А если много, дед, а? Не спи.
-- Если много? Да если, брат, много, то через месяц были и результаты. Сидит человек с тобой и разговаривает, как человек. Ну а потом вдруг... трах! Сразу чертей начнет ловить. Смехи. Хи-хи. Кхе-кхе!
-- Ка-ак ловить? Да разве черти есть?
-- Ни шиша нет их и не было. А человеку кажется, что есть.
-- Весело это, что ли, было?
-- Какой там! Благим матом человек орал. Часто и помирали.
-- Так зачем же пили? - изумленно спросил внук.
-- Пили-то? Да так. Пилось.
-- Может, после того как выпьют, добрыми делами занимались?
-- Это с какой стороны на какое дело взглянуть. Ежели лакею физиономию горчицей вымажет или жену по всей квартире за косы таскает, то для мыльного фабриканта или для парикмахера это - доброе дело.
-- Ничего я тебя не понимаю.
Внук накрутил на палец кольцо своих золотых волос и спросил, решив, очевидно, подойти с другой стороны:
-- А что это значит "чокнулись"?
-- А это делалось так: берет, значит, один человек в руку рюмку и другой человек в руку рюмку. Стукнут рюмку о рюмку, да и выпьют. Если человек шесть-семь за столом сидело, то и тогда все перестукаются.
-- Для чего?
-- А чтобы выпить.
-- А если не чокаться, тогда уж не выпьешь?
-- Нет, можно и так, отчего же.
-- Так зачем же чокались?
-- Да ведь, не чокнувшись, как же пить?
Я опустил голову, и слабый розовый отблеск воспоминаний осветил мое лицо.
-- А то еще, бывало, чокнутся и говорят: "Будьте здоровы", или "Исполнение желаний", или "Дай бог, как говорится".
-- А как говорится? - заинтересовался внук.
-- Да никак не говорится. Просто так говорилось. А, то еще говорили: "Пью этот бокал за Веру Семеновну".
-- За Веру Семеновну, - значит, она сама не пила?
-- Какое! Иногда как лошадь пила.
-- Так зачем же за нее? Дед, не спи! Заснул...
А я и не спал вовсе. Просто унесся в длинный полуосвещенный коридор воспоминаний.
Настолько не спал, что слышал, как, вздохнув и отойдя от меня к сестренке, Костя заметил соболезнующе:
-- Совсем наш дед Аркадий из ума выжил.
-- Кого выжил? - забеспокоилась сердобольная сестра.
-- Сам себя. Подумай, говорит, что пили что-то, от чего голова болела, а перед этим стукали рюмки об рюмки, а потом садились и начинали чертей ловить. После ложились под забор и умирали. Будьте здоровы, как говорится!
Брат и сестра взялись за руки и, размахивая ими, долго и сочувственно разглядывали меня.
Внук заметил, снова вздохнув:
-- Старенький, как говорится.
Сестренке это понравилось.
-- Спит, как говорится. Чокнись с ним скалкой по носу, как говорится.
-- А какая-то Вера Семеновна пила, как лошадь.
-- Как говорится, - скорбно покачала головой сестренка, - совсем дед поглупел, что там и говорить, как говорится.
Никогда, никогда молодость не может понять старости.
Плохо мне будет в 1954 году, ох, плохо!.. Кхе-кхе!.."