258
За дедом Лукьяном водится дурная привычка – всюду носить с собой лопату. И никому не ведомо, как давно дед обзавёлся этим зловещим инструментом. Ржавчина проела лезвие почти насквозь и похожа на сетку кровеносных сосудов. Ржавеносных.
— Кто следующий? — хрипит дед Лукьян, вставая в очередь в магазине.
— А на кой тебе знать, кто следующий, дед? — удивляется проезжий человек с заспанными глазами, — За мной будешь. Я последний.
Дед живёт в посёлке, расположенном на большой трассе и часто заводит разговоры с незнакомцами в придорожном магазине:
— Не прав ты, сынок, — он шкрябает лопатой по полу. Проезжий человек повторно оглядывает его мрачную фигуру.
— Почему не прав?
— Потому что последний я, а ты следующий. Погляди-ка, вон и за тобой пришли! — дед указывает бородой куда-то вперёд.
— Кто пришли? Ты чего дед городишь…
— Вперёд лучше смотри, не то в яму угодишь! — перед дедовским собеседником разверзается могила. Прямо сквозь толщу магазинного линолеума. Из землистой глубины зыркают глаза мертвеца, до смерти похожего на самого проезжего. Черви копошатся в его теле, а рука зовёт душу ещё живого хозяина.
Сонливый мужчина шагает вперёд и ухает на самое дно. Но он не видит того, что видит Лукьян, поэтому ногой упирается в пол:
— Ты, похоже, съехавший дед, только и всего, — спустя несколько минут он покупает сигареты, газировку, мятную жвачку. Спрашивает ещё что-нибудь от сна за рулём, но в магазине ничего нет.
— Заночевал бы у нас в посёлке, сынок, — предлагает дед, — можешь и у меня. Нельзя тебе ехать! В могилу едешь!
— Отвали дед. Обалдел ты совсем?! — мужчина выходит из магазина под стегающий дождь, а дед хромает следом, позабыв о покупках. Он измеряет проезжего взглядом: около 175 см, плечи узкие. В седой голове мелькает вскользь: «Подойдёт и стандартный…»
Сонливый человек садится в фуру за руль. У него ещё долгий путь впереди, как ему кажется. Но на пассажирском сидении уже разместился мертвец со щекой, проеденной червями. Фура отъезжает. Внутри такой махины мало, что может навредить водителю. Здесь он сполна защищён.
Распадающаяся рука машет Лукьяну на прощанье. Одна из продавщиц кашляет, когда Лукьян возвращается в магазин:
— Клиентуру распугаешь, дедуль. Общайся со своими на улице. Сколько раз тебя просить?
— А тебе, Люська, сколько раз объяснять, что дедушка не контролирует свой дар! А кушать хочется. Хоть и зубов раз-два и обчёлся, — дед демонстрирует полупустой зёв, в котором видны несколько почерневших зубов. Люди, прислушивавшиеся к необычной беседе, поспешно отворачиваются.
— Эх ты… паразит… — вздыхает Люська и идёт курить, — последи хоть тут.
— За этими-то? Послежу-у-у… — дед, сгорбившись, опирается подбородком о черенок лопаты и водит взглядом по магазину. Он ничего больше не говорит. Только лезвие лопаты голодно скулит под ногами.
Спустя пару часов к магазину подъезжает почтальон на велосипеде. Он встряхивает рыжий дождевик под козырьком крыльца и заходит внутрь:
— Лукьян, там твой клиент на трассе – фуру растарабанило, как консерву с тушёнкой. В яму за обочиной шарахнулся. Уснул он, что ли… других участников ДТП не видать. Менты разбираются, но думаю, скоро к тебе привезут.
Люська зевает. Дед протирает лопату краем телогрейки:
— Люсь, позвони Егору, скажи, чтоб стандартный сколачивал покамест.
Могильщиком Лукьян трудится с самого детства. Привычку иметь под рукой лопату привил ему его же дед. Бог весть, как его звали. Лукьян и сам давно позабыл, а только вечно нахваливает того: дед тако-о-ой! дед э-э-эдакий!
Дед деда Лукьяна всю жизнь проработал в ритуальных услугах при местной больнице и туда же устроил внука.
В детстве мальчик хотел стать врачом, но умение предвидеть близкую смерть утянуло его немного в другое русло.
— Деда, а кем ты работаешь?
Лукьян хромает со светловолосым внуком по местной улице Ленина. Они задумали посадить несколько берёзок в парке. В мосластой ладони деда сжата всегдашняя лопата и несколько худеньких деревьев.
— Людям уставшим места подыскиваю, внучек.
— А Маша из 3Б говорит, что ты её бабушку угробил.
— Маша твоя дурёха...
— Не надо так про неё, она хорошая!
— Может и так... только жизни пока не понимает. Впрочем, как и её родители. Людям таких, как я вовек не понять. Я кое-что знаю, но со знанием этим поделать ничего не могу. Только советую. А советчиков наш народ не любит.
Парочка находит подходящее место, и Лукьян принимается за привычную работу. Лопата чавкает, прогрызая сырую землю. Руки деда споро перекидывают ямино нутро в кучку рядом и по привычке её прихлопывают.
— А какой ты... такой, дедушка?
— Ну, как тут объяснить, Семён? Разве что показать. Дело сделаем, там и лясо точить будем. Берёзку давай!
Они быстро расправляются с деревцами и движутся дальше, по Ленина:
— А вон! — украдкой кивает Лукьян в сторону местного алкаша, — как тебе этот клиент? Что видишь, Сём?
Мальчик вглядывается в неровную походку алкаша и описывает то, что видит:
— Деда, ему петля горло стягивает! А на другом конце дяденька с синими улыбчивыми губами, и в глазах мухи ползают. Мёртвый, кажется. Страшный! И пьяному дяде идти мешает, по асфальту лежмя тащится, струпьями облезает.
— Ишь ты, малой! Могёшь! — восхищается дед, — Так и есть всё. Стало быть, ты наследник лопаты дедовской! Только не наш это клиент, Сёмка. У такого алкаша и родных-то нету, чтобы похороны приличные устроить. Несчастный человек. Повесится, а найдут, глядишь, через месяц. Соседи или ещё кто. Ладно, пойдём.
— Как это, дедуль? Разве мы не должны теперь этому дяде помочь и место приглядеть?
— Ему место одно, Сёмка! Под люстрой болтаться. Взрослеть тебе пора, — Лукьян хромает дальше, — а давно ты видеть их стал?
Внук не отвечает и не идёт за дедом. Набычился:
— Деда, мы должны! Папа тоже пьёт. На него тоже плюнуть?!
— Так то папа! — Лукьян возвращается и топорщит волосы на голове внука, — Ты мал ещё. Не понимаешь разницы. Да только в жизни за всё надобно платить, а тем более в смерти. Сдался тебе этот ханурик?
— Зачем же мы тогда предвидим смерть? Только, чтобы могилы ей копать?!
Дед изумляется твёрдости внука. Перекладывает лопату из руки в руку. Жуёт бороду:
— Какая-никакая профессия. Всё не пиво по подворотням сосать. А раз такой глазастый, то сам и разберись. Иди-иди!
Внук стоит с минуту в нерешительности, глядит вслед уходящему удавленнику. Думает. Дед отходит в сторонку, облокачивается на лопату и выуживает из глубины телогрейки пачку Примы. Закуривает.
Наконец, Семён решается и бежит за алкашом. Старческий рот усмехается, попыхивая дымом.
— Здрасти! А вы не подскажете, как здесь к магазину пройти? — мальчик сравнялся с мужчиной и пытается идти в его ритме. Тот силится понять, откуда спрашивают. Крутит башкой, не видит людей. Семён дёргает его за рукав.
— А! Мальчишка... да кто ты такой? Что ты спросил? Где мои с-сигареты? — он вусмерть пьян и немного заикается. Что-то ещё бормочет, не разобрать. Мертвец позади заинтересовался происходящим, угловато приподнял голову, выдохнул что-то на своём, мертвячьем. Стал чесать шею, впиваясь ногтями в гнилую кожу.
— Пойдёмте, вы на лавку сядете. Вам же тяжело, — мальчик берёт пьяного мужчину под локоть.
— Не н-надо, — тот вырывается, — мне домой надо, меня дети ждут... и жена...
— Давайте я вас провожу тогда?
Мужчина движется молча, елозит правой ладонью по карманам. Ищет сигареты. Мальчик поспевает за ним, по-детски лепечет о всякой ерунде. Следом по асфальту волочится мертвец, язык вот-вот выпадет, глаза залеплены мухами. Улыбается старику позади. А тот хромает чуть поодаль, изредка грозит мертвецу лопатой.
Алкаш живёт в пятиэтажке из жёлтого кирпича. В паре кварталов от улицы Ленина.
— Всё, иди домой, м-мальчик. С-спасибо, что проводил, но у меня ж-жена не любит гостей.
— А она сейчас дома?
— Н-нет, ушла, — алкаш грустно опускает голову, и Семён хочет сказать что-нибудь воодушевляющее. Но мужчину тошнит прямо на асфальт рядом с мертвецом.
— Ой, фу... — мальчик отпрыгивает назад.
— Во-во, иди давай домой, парень! И я пойду...
— Раз жены дома нет, то я же могу зайти?
— Странный ты... тебя разве не учили, что с незнакомыми дядями заговаривать нельзя? Может, я маньяк?
— Вы не маньяк. Вы папа Маши из 3Б. Я вас видел один раз после уроков.
— Ну, папа. Был папа...
— Почему был?! Она вас любит и всем о вас рассказывает. Вы же писатель?
— Вроде того. А ты-то кто? И что толку, что рассказывает... ни разу не зашла за полгода. Всё наперекосяк с тех пор, как мама умерла…
— Просто Маша жизни не понимает, — вспоминает Сёма слова деда, — И мама её. То есть жена ваша. Не понимают они.
— Ты зато в третьем классе понимаешь, — огрызается мужчина. И всё же в нём видны перемены. А главное они видны в мертвеце, который теперь смотрит на мальчика и неспешно стягивает с себя петлю, поправляет неестественно съехавшую голову и ползёт через жижу, расплескавшуюся по асфальту. Тянется к мальчишечьим ногам.
— Не оставляйте дочь! — внезапно выкрикивает светловолосый мальчик и бежит прочь. Позади он слышит оклик Машиного отца:
— Погоди! Расскажи ещё про Машу! — в этих словах надежда на новую жизнь, но шлепки мертвецкой плоти по сырому асфальту не дают Сёме даже обернуться. Он чувствует, как мурашки рассыпаются по затылку. Представляет, как зловонный рот налипает на его щёку. Как гнилые шаткие зубы вгрызаются в шею… в глаза… в живот.
Пасмурный день быстро скатывается в сумерки.
Сёма бежит, глотая ржавые слюни. Он только и думает о том, как бы добраться до Ленина покороче. Чтобы дед защитил его от этой твари. «Ведь предупреждал же: за всё в смерти надо платить. Теперь-то понятно! Спасибо, дедушка Лукьян!» Мальчик замечает открытую калитку и решает рискнуть. Это дорога сквозь арку в доме. Так можно здорово сократить и не бежать мимо оставшихся четырёх подъездов. Обычно здесь закрыто, но сегодня должно в чём-то повезти.
Арка обнимает безглазой темнотой. Звуки здесь превращаются в бульканье вечности. Движения тяжелы. Что, если калитка с той стороны арки заперта? Сёма силится побежать быстрее, но темнота вязка и неподатлива. Быстрее! Ноги словно влипают в асфальт, колени не хотят сгибаться. Давай же! Он накреняется всем телом вперёд. Лишь бы бежать чуть быстрее! И тьма поддаётся. Сёма со всего лёту врезается в закрытую калитку. Глаза брызжут звёздами. Мальчик удивлённо падает. Только и успевает заметить, что ржавая кованая дверца скрипит, медленно открываясь на себя. Шлепки смерти позади.
— Ну что, набегался, пёс-барбос? Э-эй, не засыпай там опять! Лежебока! К тебе гостья, — Семён открывает глаза. Чувствует, что голова чем-то сдавлена. Трогает шершавое, волокнистое.
— Не тронь повязку! — ругает дед, — повезло тебе, парой шишек отделался. Со мной старуха пожёстче обошлась, когда я ныне покойную супругу с того света выдёргивал, — Лукьян трогает хромую ногу.
— Ты? — непонимающе мямлит мальчик, — а где мертвец с петлёй.
— Разобрался дедушка, — Лукьян любовно гладит лопату, — благо из ума пока не выжил. Внука, куда попало, одного не отпускаю.
— А сколько я так лежу, дедушка?
— Уж третий день дрыхнешь да во сне всё от своего друга с петелькой улепётываешь.
— Ясно, а мама на работе?
— Да, Люся на сутках. Велела тебя борщом накормить, как проснёшься. Ну, это потом, а сейчас гостью принимай, — дед выходит из комнаты.
Заходит робкая Маша из 3Б:
— Папа звонил вчера, просил передать привет! Спасибо тебе, Сёма! — вскоре за ней в комнату вваливается мёртвая девочка со смятым лицом и следом колеса на животе. Шарит вокруг, хмыкает, сопит раскуроченным носом. Сёма лежит, затаив дыхание.
Возвращается Лукьян и подмигивает внуку:
— Так что, сам видишь! Надо быстрее поправляться, внучек. Дел полно! Без тебя не обойтись!
Никто не знает, как давно у деда Лукьяна появилась эта дурная привычка — всюду носить с собой лопату. А сам он только смеётся и хрипит: «Кто следующий?»
© Лёнька Сгинь
yaplakal.com