Рассказы прадеда

Обязательно опубликуйте книгу, это очень важное дело для всех россиян будет - информация из первых рук через столетия. Это память предков, как передача эстафеты. Чтобы строить будущее, надо помнить и знать прошлое, какое бы оно ни было.
Бумажный вариант это дорого, зачастую муторно и бесполезно. А вот с электронной публикацией постараюсь помочь, пишите в личку. Вот только что сам выкладываю книгу, поделюсь опытом.

Хорошо, спасибо. Как будет больше информации и рассказов обязательно обращусь за советом.

Спасибо, уважаемый ТС!
Дорогого такие рассказы стоят.
Повезло, что сохранились записи, до Ваших.краёв враг не доходил.
А так, всё примерно, что мне старики рассказывали, достойные люди были.
Попробуйте опубликовать, право замечательные рассказы.
С уважением!

Очень хорошие рассказы публикуете. Большое спасибо! Обязательно продолжайте.

у нас на работе тоже была собака Жулька, сдохла в прошлом году от старости. Лет 140 прошло а клички собак те же.

Ой, до чего здорово написано!
Читал просто провалившись в текст, мир вокруг перестал существовать -
ощущение, что там побывал, в тех временах!

Спасибо Вам за эти рассказы!

Спасибо за рассказы! Душевно. Исторично.

Однозначно в издательство. Шикарно, просто шикарно. Вспомнил когда-то полные жизнью вологодские деревеньки, а теперь пустые дворы да покосившиеся дома. В закладках и жду продолжения.

Это сообщение отредактировал АлехейГагачъ - 22.01.2019 - 23:12

Прочитала на одном дыхании, очень понравилось, ждем конца февраля для новых рассказов. Не забудь ТС, мы ждем.

Какая прелесть! Не оторваться. Обязательно надо издать!!!

это здорово. Очень здорово, что Ваш дед оставил такое наследие, автор.
Читал взахлеб. По простому, но как то живо, жизненно....
Интересные факты из жизни того времени, какие то факты, как в прошлый век попал.

буду рад видеть другие рассказы. Очень круто.




Нравы у баринов и надсмотрщиков было такие же, как сейчас у депутатов и судей... ничего не изменилось )

Ого, как интересно, это ж не просто рассказы, а автобиография. Обязательно выкладывайте ещё, захватывающее чтение

Местами до слез

А какие это годы, примерно? 19й век вторая половина?

Жизненно, жизнь при царе нелёгкая была у простого люда.

Очень понравились рассказы, чем-то рассказы Шукшина напомнили. Спасибо прадеду

Это сообщение отредактировал Maxidrom2000 - 26.01.2019 - 12:29

Класс. Жду продолжения!

Потрясающе! Продолжение будет в отдельной теме или тут же?

Рассказы очень интересные! И написано так литературно

Уважаемый, Siosai!
Спасибо за увлекательные рассказы.
Читается легко, написано душевно.
Жду продолжения.
Спасибо.

Очень понравилось!

СЕРКО
– Ну, надо же! Опять сбежал! Степан сокрушённо покачал головой. Как чувствовал он, когда поздно вечером решил ещё раз проведать пасущегося за деревней коня. Молодой норовистый конь никак не хотел пастись на одном месте. В первый раз сумел выдернуть колышек, а сейчас умудрился порвать довольно крепкую верёвку. Степан вернулся домой, снял с тына уздечку и, сказав жене Наталье, что идет искать коня, опять вышел за деревню. На душе, что называется, кошки скребли. Завтра надо вставать ни свет ни заря, работы много, а вместо сна приходится тратить время на поиски. Да если ещё увидят коня на чужом лугу перед сенокосом, тут уж неприятного разговора с деревенскими мужиками не избежать. Не найдя коня на ближних лугах, крестьянин по тропинке спустился в низину и через какое-то время вышел на берег реки Костромы. Немного постоял, раздумывая, в какую сторону идти, и свернул влево, к селу Контеево. Летний вечер уже незаметно переходил в ночь. Луна то появлялась на небе, то опять скрывалась за облаками. Но и в такие минуты с тропинки, по которой шёл Степан, хорошо 15 был виден весь луг до самого села. Можно было разглядеть даже отдельные кусты и стебли. Травы набрали силу, стояли высокие и сочные – вот-вот должен был начаться сенокос. «Ничего, управимся с сенокосом, а там и с жатвой. Даст Бог хороший урожай – сможем и телушку купить. Корова-то уже старая. А к зиме Серко ещё больше окрепнет, извозом займусь», – думал Степан. Надежда на Серко у крестьянина была большая. Не раз говорили ему, что кони светло-серой масти не такие здоровые и выносливые, как гнедые, а кобылы часто бесплодны. Степан на эти слова не обращал внимания. И Серко действительно вырос здоровым и сильным. А что конь с норовом – так это потому, что ещё молодой и глупый, тяжёлой работы не видел. Начнёт работать – вся дурь пройдёт. Тропинка сбежала в небольшую низину. Трава стала росистее, туман гуще, заметнее. Думая о своём, Степан прошёл ещё немного и отвлёкся от своих мыслей лишь тогда, когда впереди и внизу, под крутым берегом, заблестела в лунном свете вода речки Корёги. Да, зря он свернул в эту сторону и проделал такой длинный путь – его коня здесь не было. Чтобы опять не мочить по росе ноги, Степан решил вернуться домой улицей села Контеево. Село спало. Даже местные собаки, заслышав его шаги на улице, гавкали для порядка раз-другой и тут же замолкали. Степан прошёл уже полсела, когда расслышал у крыльца одного из домов чей-то разговор. «Тоже кому-то не спится», – подумал он, проходя мимо. – А ну-ка, стой! – раздался вдруг сзади чей-то строгий окрик. Крестьянин остановился. К нему подошли двое. В одном человеке он узнал полицейского урядника, другой не был ему знаком. – Кто такой и что здесь делаешь? – так же строго спросил незнакомый, и по его властному тону Степан догадался, что это ещё более высокое начальство. Крестьянин объяснил, что он из соседней деревни, а через село возвращается домой после безуспешных поисков своего коня. – Знаешь его? – спросил незнакомец урядника. Урядник замешкался с ответом. С одной стороны, мужик, вроде, свой, знакомый. И, похоже, не врёт, уздечка в руке. А с другой… Кто его знает, чего он тут шляется? Поручишься, а потом сам же окажешься виноватым. После большого пожара в селе уже несколько лет прошло, а злоумышленники так и не найдены. Незнакомец, заметив, сомнения урядника, распорядился: – Давай-ка его до утра в арестантскую. Утром разберёмся, кто такой. – Ваше высокоблагородие! Мне с утра работать надо! Отпустите! – взмолился Степан. – Сказал, утром разберёмся. Полицейский урядник проводил крестьянина в арестантскую – маленькую избушку неподалеку от помещения волостного правления. – Сам видишь: начальство приказало – надо выполнять, – сказал урядник, оправдываясь. – Ночуй уж здесь, утром выпустим. Степан услышал, как со скрипом повернулся ключ в замке, и вскоре шаги стихли. Да что же за день такой! Степан даже выругался в сердцах. И всё из-за этого взбалмошного коня! Ну и попадёт же ему дома! Когда глаза немного привыкли к темноте, крестьянин огляделся. Бревенчатые стены, земляной пол, охапка соломы в углу вместо лежанки. У стены, правда, стояла коротенькая скамейка, на которую можно было присесть или же поставить миску, если принесут поесть. Степан присел на шаткую скамью, но вскоре встал и, поёжившись, стал ходить от одной стены к другой. Если уж летом здесь так прохладно, то каково же зимой! Не зря арестантскую называют холодной. От нечего делать крестьянин подставил скамейку к маленькому, без стекла, окошку и встал на неё. Поперёк окошка была глубоко забита в стену толстая кованая скоба. Степан тронул её рукой – она даже не шевельнулась. За окном уже брезжил рассвет. Крестьянину видны были с одной стороны край села с очертаниями изб, с другой – край луга с тёмной полосой кустарника. Степан разглядел даже какое-то большое светлое пятно на лугу. Ему вдруг показалось, что это пятно сдвинулось. Неужели Серко? Наклонив голову набок, Степан просунул её над скобой и стал внимательно вглядываться в предрассветный туман. Торцы брёвен мешали ему смотреть, и он переступил на край скамейки. …Взвизгнув, как получившая неожиданный пинок собачонка, скамейка подогнулась и тут же развалилась. Ноги крестьянина заболтались в воздухе. Горло под весом тела сильно прижало к скобе, и он сразу начал задыхаться. Одновременно с этим верхним бревном сдавило затылок. У Степана потемнело в глазах. Руки, лихорадочно ища опору, цеплялись за округлости бревен и тут же соскальзывали. – Помоги-и-и…– прохрипел Степан, судорожно хватая воздух, но вдохнуть его уже не мог. Тело несколько раз дёрнулось и обмякло... Наталья очнулась ото сна на скамье, где она прикорнула, ожидая Степана. Мужа до сих пор не было, хотя за окном стояла глубокая ночь. Дети крепко спали, посапывая под одним тулупом. Женщина накинула кофту и вышла на улицу. Постояла, прислушалась. Ни чьих-то разговоров, ни чьих-то шагов не было слышно. Деревня тоже спала. Наталья собралась уже возвращаться в дом, когда разглядела трусившего по ночной деревенской улице коня. Серко подбежал к хозяйке и, будто извиняясь за свое поведение, ткнулся ей мордой в плечо. – Пришел, негодник! – берясь за обрывок верёвки, сказала Наталья. – Погоди, вернётся хозяин, он тебе задаст! Умный конь, понимая, за что его ругают, покорно опустил морду вниз, а сам озорно скашивал на хозяйку большой хитрый глаз.

МОЯ УЧЕБА
Позавидуешь нынешним школьникам: восемь, а то и десять лет
обучения! У нас такой возможности не было. Я окончил лишь три
класса сельской школы. В то время и такое образование для крестьян
считалось хорошим.
Со времени моей учёбы прошло уже около семидесяти лет,
но я до сих пор хорошо помню помещение школы – продолговатое
и приземистое, разделенное надвое глухой стеной. В одной его половине была квартира учителя, здесь он жил со своей семьей. В другой,
с отдельным входом с торца, – сама школа, наши учебные классы.
Классных помещений было два. Налево от общего коридора занимался самый многочисленный первый класс – около сорока пяти
учеников. Во втором классе учеников было меньше, а в третьем – ещё
меньше. Поэтому в помещении направо занимались сразу два класса.
Почему количество учеников уменьшалось? Многие родители рассуждали так: научился их сын за год читать, писать да считать – пусть
ещё плохо, но этого для крестьянина достаточно. Учиться дальше –
только зря время терять. Правда, были и такие, что не могли усвоить
материал и за три года, учились дольше.
Учитель чтения, письма и арифметики у нас был один на всю
школу. Как он управлялся со всеми? Происходило это следующим
образом. Учитель объяснял, например, новый материал в первом
классе и, убедившись, что его поняли, давал задание: или выучить
нужный текст, или решить задачу. Сам же переходил во второй класс.
Здесь повторялось то же самое. А потом – то же самое в третьем.
От третьего класса учитель опять возвращался к первому и уже
начинал опрос. Одновременно с этим он прислушивался, не шумят
ли ученики покинутых классов. Поэтому двери в классы никогда
не закрывались, за это даже наказывали. Но шуметь почти никто
и никогда не решался. Если учитель слышал какой-то шум из соседнего помещения, он мог вернуться и поставить весь класс на ноги
до следующего своего прихода.
Учитель был очень строгий и наказывал часто. Помню, както при объяснении нового материала я отвлёкся, о чем-то шептался
с учеником, сидящим рядом. Учитель заметил, вызвал меня к доске
и потребовал повторить сказанное. Я не смог. Он разозлился и дал мне
такой подзатыльник, что я лбом влетел в доску. Мало того, что на лбу
вскочила здоровенная шишка, меня ещё поставили у доски на колени,
лицом к стене. Такой вид наказания учитель применял тоже часто.
– Благодарите меня, что я не ставлю вас на горох, рассыпанный
под коленки. В других школах делают и это, – говорил учитель.
Закону Божьему, содержанию церковных текстов и молитв,
а также порядку ведения служб нас учил приходивший в школу священник.
После уроков в школу приходил дьякон. Он занимался с нами
церковным пением. Всех учеников школы собирали в одном помещении, они вставали у классной доски полукругом и в несколько рядов.
Дьякон доставал из потёртого футляра скрипку и, играя на ней, начинал петь. По его команде мы должны были присоединяться к пению.
Временами голос дьякона напоминал даже не мычание, а рёв нашего
сельского быка. Но те, кто не выдержав, начинали смеяться, потом
горько жалели об этом. Дьякон тоже мог дать хорошую затрещину,
а после урока пения, отпустив всех домой, ещё долго воспитывал нарушителя дисциплины своими нравоучениями.
Учёба в школе мне не очень нравилась. Тексты были в основном церковные, малопонятные и далёкие от того, что мы наблюдали в жизни. Чтобы ответить урок, их приходилось просто зубрить,
не понимая.
Куда более приятные воспоминания остались у меня о курсах
для взрослых, которые были организованы при нашей сельской школе в 1905 году. Вначале на эти курсы записалось немного взрослых
учеников. Оно и понятно почему: нехватка свободного времени,
а больше предубеждение, что ходить на учёбу взрослым, да еще и семейным людям – ненужная блажь. Но материал, с который знакомила
нас учительница Елизавета Александровна Кашпирова, был для всех
нов и интересен, и на учёбу стало приходить всё больше народу. Помню, что это количество доходило до шести-семи десятков человек.
Критику существующего строя и слова о равноправии всех сословий, которые мы услышали от Елизаветы Александровны, вначале все тоже восприняли с недоверием – слишком непривычно было
слышать об этом от человека, которого мы сами относили к господам. Но вскоре она сумела нас в этом разубедить.
Заметив моё увлечение чтением книг, Елизавета Александровна стала давать мне книги из своей домашней библиотеки. От неё я
подробнее узнал и о наших поэтах-земляках – о Юлии Жадовской
и о Леониде Трефолеве.
Слушая учителей на курсах для взрослых, я иной раз удивлялся, почему же нам не давали такие уроки в сельской школе. Видимо, считали, что крестьянским детям знать это не обязательно.
И за эти полученные пусть позже, но важные знания я очень благодарен Е. А. Кашпировой и другим нашим учителям.

Это сообщение отредактировал Siosai - 26.03.2020 - 14:58

КНИГИ
В отличие от многих других крестьянских семей села Контеево, книги у нас в доме были. Правда, немного, около десятка, и только церковные. Евангелие, Псалтырь, жития святых… Была даже старенькая Библия, в которой не хватало некоторых страниц. Почти все эти книги нам были или подарены нашими соседями – контеевскими церковнослужителями, или просто отданы за ненадобностью, поскольку книги обветшали, и хозяева приобрели новые. В малолетстве я вообще думал, что книги только такими и бывают – религиозного содержания. Откуда появилась у нас первая светская книга, я уже не помню. Запомнилось лишь её название – «История Ваньки Каина». Я тогда только пошёл в первый класс сельской школы и ещё плохо умел читать. Как-то эту книгу у меня в руках увидел дьякон, с которым отец был если не в приятельских отношениях, то хорошо знаком. – Покажи-ка, – сказал он. И посмотрев, строго сказал: – Выброси эту мерзость. Читать надо жизнеописания святых, а не разбойников! – Про святых скучно, – честно признался я. Дьякон покачал головой, но ничего не сказал. А на следующий день, увидев меня на улице, позвал к себе и велел подождать у дома. Вскоре он вышел с какой-то книгой. – Вот читай. Дарю. Эта не скучная, тебе понравится. Я, проговаривая вслух, прочитал на обложке: – Л. Н. Толстой. «Кавказский пленник». Книга стала у меня одной из самых любимых. Я перечитывал её много раз и всегда переживал за судьбу русского офицера Жилина и татарской девочки Дины. А через несколько месяцев произошёл ещё один случай, связанный с книгами. Он тоже запомнился мне на всю жизнь. Где-то в конце января отец взял меня с собой в Буй. Мы уже выезжали из города домой, когда нам навстречу попались знакомые отцу мужики. Они везли из села Толстиково на двух санях… книги. Эти книги стопками лежали в санях на старых коврах и были накрыты сверху тоже то ли старыми коврами, то ли шторами. Но в дороге эта наброшенная сверху материя сбилась, стопки книг поразъехались и, пока мужики разговаривали, я успел хорошо их рассмотреть. Помню, что я был просто поражён и огромным количеством книг, и их внешним видом. Некоторые – большие, толстые, имеющие великолепные разукрашенные под золото переплеты. Таких книг мне видеть ещё не приходилось. Много лет спустя, когда на курсах для взрослых при сельской школе, зашёл разговор о стихах Жадовской, я опять вспомнил эту дорожную встречу. Интересно, что стало с её библиотекой? И куда её везли? Этого мы, наверное, уже не узнаем. А жаль. Ведь там наверняка были книги и с дарственными надписями известных писателей и поэтов. Учась в школе, я довольно быстро дочитал до конца свою азбуку, а затем и книги для чтения учеников старших классов. Хорошо, что нашими соседями на Поповской улице были церковнослужители. Почти все они имели свои домашние библиотеки. Их ребятишки, с которыми я постоянно общался, время от времени приносили мне что-нибудь почитать – иногда, спросив предварительно разрешения у родителей, а иногда и без спроса, с условием, что я верну книгу быстро и в полной сохранности. Да, тяга к чтению книг у меня была, а вот времени на это почти не было. А после того, как умер мой отец, стало совсем не до книг. Мне, пятнадцатилетнему подростку, пришлось пахать и сеять наравне со взрослыми мужиками. Какое уж тут чтение! Продолжить своё занятие я смог уже будучи взрослым. Весной 1897 года в Контееве открылась народная библиотека-читальня, и я стал её посетителем. А когда позднее при сельской школе организовали курсы для взрослых, у меня появилась возможность брать книги для чтения и у нашей учительницы. Некоторые стихотворения нашего земляка Леонида Трефолева мне так понравились, что я выучил их наизусть и помню до сих пор. Уже в возрасте, имея сыновей-подростков, я прочитал повесть Горького «Детство» и удивился, как много у нас с автором было схожего – и само увлечение чтением книг, и трудности с их приобретением, и постоянная нехватка времени для чтения. И, конечно, эта книга тоже стала одной из моих любимых.

НА ДОПРОСЫ
В первый раз на допросы меня вызвали в конце сентября 1905 года. Был поздний дождливый вечер, семья уже легла спать, когда в окошко нашего дома постучали. Я встал, вышел в сени и крикнул: – Кто там? Чего надо? – Открывай! – узнал я голос нашего полицейского урядника. – Начальство приехало. Мы вошли в избу, и я засветил лампу. – Давай побыстрее одевайся, велено доставить тебя в волостное правление. Жена и дети проснулись, все встревоженно подняли головы. Я постарался их успокоить, сказав, что скоро вернусь, хотя и сам не знал, чем всё закончится. Я оделся, и мы вышли в дождливую осеннюю мглу. Село уже спало. Спотыкаясь и стараясь не упасть, мы пошли по его темным и грязным улицам к волостному правлению. Пока шли, я заранее обдумывал свои ответы на вопросы, которые могут быть заданы. Я был уверен, что меня вызывают в связи с моим участием в недавнем нелегальном собрании рабочих, состоявшемся в только что достроенном Буйском паровозном депо. На этом ночном собрании-митинге выступали рабочие Путиловского завода. Призывали местных рабочих присоединяться к ним, а крестьян – к рабочим, чтобы вместе отстаивать свои права. У крыльца волостного правления мы стряхнули с одежды дождевые капли, вытерли о траву обувь и вошли в помещение. Здесь тоже был полумрак, но расположение комнат мы оба хорошо знали. Вошли в сборную комнату, повернули направо к двери с прибитой сверху табличкой «Дворянская». Урядник, постучав, приоткрыл дверь, пропустил меня вперёд и доложил: – Ваше высокоблагородие, подследственный доставлен! Сидящий за столом мужчина кивнул и, подождав, когда урядник закроет дверь, жестом руки подозвал меня к столу. Внимательно на меня посмотрев, он продолжил что-то писать на листе бумаги. За эти несколько минут я успел оглядеться. В отличие от остальных помещений, это было хорошо освещено. Свечи стояли и по углам комнаты, и по обоим краям массивного стола. Мужчина, сидящий за ним, был средних лет, слегка полноват. Одет в жандармскую офицерскую форму: синий китель с серебряными погонами, с голубыми лампасами брюки, светлые со шпорами сапоги. На столе, покрытом зелёным сукном, стоял чернильный прибор, лежали стопка бумаг, серебряный портсигар и воронёной стали револьвер. Жандарм отрывисто стал задавать вопросы: – Имя? Отчество? Фамилия? Возраст? Семейное положение? Сословие? Вероисповедание?.. Все мои ответы аккуратным почерком записывал в графы анкеты. Затем разговор пошёл о вечерних курсах для взрослых, организованных при сельской школе. Какие предметы изучаем, какие вопросы обсуждаем, а главное – с какой целью? – Одного не пойму, – жандармский офицер убрал револьвер со стола в правый карман брюк и, поднявшись, начал ходить по комнате… – Как ты, взрослый семейный человек, крестьянин, простой мужик, – здесь он сделал небольшую паузу, – находишь время для учебы? Идти в школу после каждодневной тяжелой работы… Зачем тебе это нужно? Я не знал, что ему ответить и сказал первое, что пришло в голову: – Господин офицер, разве стремление к знаниям есть что-то предосудительное? Жандарм опять внимательно на меня посмотрел. – Знаем, к каким знаниям вы стремитесь. Как бы не пришлось потом горько пожалеть… Ну, а о нелегальном собрании группы крестьян на речке Сендеге что скажешь? Там же ваши, с вечерних курсов, собирались? Вопрос застал меня врасплох. Это собрание состоялось ещё в середине лета, и я думал, что о нём уже не вспомнят. – Ни в каком собрании я не участвовал, – ответил я, решив в любом случае не сознаваться. – Хватит врать, – повысил голос жандарм. – У нас есть свидетели, тебя там видели. – Господин офицер, мы в этих местах часто бываем. Мы там сено косим… Допрос продолжался ещё около получаса. Наконец жандармский офицер пододвинул ко мне лист бумаги и ткнул пальцем в нужную строку. – Распишись. Вижу, что грамотный. Даже слишком. И я расписался под указанием о моём невыезде из села до следующего допроса.

Спасибо, очень душевно написано, внутри трогает за живое. ТС за смелость зелень