Много букв, но угарная версия
перед тем как шпалить почитайте хотя бы!
ДЕВЯТЬ
Иуда подбросил в костер еще одно полешко и тот защелкал живым монологом: пусть не быстрым, но жизненным. Иуде было понятно все, что говорил костер: и то, что уже темно, и то, что холодно, и то, что здесь плохое место для охоты и для ловли рыбы. Точнее – костер не сам говорил. Языки костра были языками духов. Христиане назвали бы их бесами. Но уже давно в этой стране так никто не говорил. По-крайней мере, открыто. Иуда уже давно не слышал, чтобы кто-нибудь называл себя христианином. Такое давно было. Он еще был совсем-совсем молодым. Волосы были черные, а кожа гладкая.
Иуда посмотрел на своего собеседника и продолжил:
- К девочке-бедняжке, мертвой от страха, я подошел. Девочка-бедняжка, ты мертва, ты мертва! Твоя мать для меня плясала, в худой одежде из кедровой коры она для меня плясала. Твоя мать в честь меня плясала, в худой одежде из еловой коры она для меня плясала. Твоя мать в честь меня плясала, с животом из бересты она, подобно жеребенку, для меня плясала. Девочку-бедняжку, мертвую от страха, я бросил в свой полный рот с двадцатью зубами.
Иуда отхлебнул из кружки чай. Достал сигарету и закурил. Дым из его легких поднимался вместе с дымом костра вверх, к отверстию чума.
Гость Иуды немного помолчал, сидя напротив хозяина, потом сказал:
- C апреля в «Правде» начнут публиковать еженедельную программу телевизора.
Гостя звали Юван, а в Свердловске называли обычно Ваней. Там он учился в университете. На филолога. К своему дяде, потомственному шаману Елдану Остерову, которому в 1893 году при крещении дали имя Иуда, он приехал только сегодня. Добраться было нелегко, но Юван не забыл, как управляться с оленями. Вначале, он, конечно, доехал на поезде до Ивделя, а потом уже до родителей, которые жили в соседней деревне. Пожив у них два дня, он направился к дяде Елдану, который никогда не был против, чтобы его называли Иудой. Но его так нечасто называли – только такие же старики, как он сам. И о себя так тоже называл, когда был один. А один он был почти всегда.
Иуде было 66 лет. Никто в их родне не знал столько сказаний, легенд народа манси, как он. Поэтому Юван и добрался до него. Он решил писать дипломную работу по сказаниям.
- Телевизора? – переспросил Иуда.
- Телевидения, - поправился Юван.
- Я никогда не видел.
- Хорошее изобретение, - заметил Юван. – Полезное. Можно футбол смотреть, оперу слушать.
- Я оперу слушал, - сказал Иуда. – Я не понимаю. Они не по-русски поют, что ли?
Сейчас, в чуме, Иуда и Юван разговаривали на языке манси.
- Это - смотря какая опера, - ответил Юван. – Могут и по-русски, могут и по-итальянски. По-немецки, по-французски тоже, - добавил он, вспомнив про Моцарта и заодно рассудив, что французы тоже оперы сочинят.
- О, - с уважением произнес Иуда. – Это сколько же языков надо учить, чтобы оперу петь? Очень умные, видать, эти певцы. Много учились.
Юван промолчал.
- А я только вот шаманить умею, охотиться, рыбу ловить…. – Иуда посмотрел на кружку и сделал глоток. – Хороший чай привез.
- А ты, если бы учиться предложили, кем бы пошел? Куда?
Иуда рассмеялся.
- Стар я.
- А вот не стар бы был? Куда пошел бы учиться? На кого?
- А кем можно?
- Ну вот у нас в университете есть разные факультеты, - сказал Юван и перечислил все, заодно объясняя, что изучают на каждом.
- Я бы химиком стал. Или ботаником, - сказал Иуда. – Но поздно уже мне.
- Никогда не поздно, дядя Елдан, - важно заметил Юван. – Вот Потëпка был шаманом – стал артистом.
- Он не был шаманом, - почти презрительно сказал Иуда. – Он всегда был артистом. Раньше в чумах изображал шамана, теперь на колхозных и заводских сценах оленевода изображает. Он никогда не камлал по-настоящему. Духов не видел.
О Потëпке писали в газетах. Когда-то он шаманил. А несколько лет назад вдруг стал выступать в спектаклях.
- Вот, покажут Потëпку по телевизору, - пошутил Юван.
- Как так – покажут? – удивился Иуда.
- Сейчас любого артиста показать могут, - сказал Юван. - Вообще со спутника будут теперь показывать изображения…
- Прямо с человека? – спросил Иуда.
- Как так? – не понял Юван.
- Со спутника говоришь. Спутник по-русски – это тот, с кем рядом идешь.
- Да нет, - отмахнулся Юван. – Спутник – это такой шар в космосе. Два года назад запустили первый, в пятьдесят седьмом. Ты будто не знаешь.
- А, говорили, говорили, но я не понял.
- Да, теперь можно видеть с неба всех.
Иуда почувствовал раздражение.
- Подумаешь, - сказал он. – Я и без спутника с неба видеть могу. Не я – духи, но они мне видеть позволяют.
Юван знал, что среди многих манси его дядя пользуется большим уважением как шаман. Сам он не то, чтобы не верил, но относился к способностям Иуды с некоторым недоверием. Да, возможно, дядя обладал способностями гипнотизера, наука не отрицает гипноз.
- Я уже старый. Я помню, как красный дух победил черный дух, - произнес вдруг Иуда.
- Это ты про что?
- Про то, как коммунисты победили белого царя.
- Николашку? – спросил Юван. – Ну – да. Николая Второго. Кого еще?
- Русские пришли, сказали – Революцца. Мы и не поняли – кто такой этот Революцца? Если дух – то почему красный? Два вида духов есть – белые и черные. Мирсуснахум – сын создателя мира, столько веков ведет битву с черными духами русских и не может победить, а тут какой-то неизвестный Революцца пришел и победил.
Юван подумал – хорошо, что они сидят в чуме так далеко от Свердловска и их комсомольской организации.
- А далеко летаешь?
- Иногда далеко. Духи разные бывают. Но чаще тут рядом я. На Оторотен летаю.
- Не боишься? – почти шутливо спросил Юван. – Там ведь мертвые.
- Что мне бояться? Это мои мертвые. Я их знаю. И над Холат-Сяхыл летаю тоже. Там мертвых больше. Я не боюсь.
Неожиданно Иуда перешел на русский:
- Давай водка пит? – сказал он.
Юван поморщился. Он не любил, когда манси, которые плохо говорили по-русски, начинали говорить именно на нем.
- Давай выпьем, дядя Елдан, - сказал он на языке манси.
- Давай выпьем, - согласился Иуда. Он встал и подошел к сундуку. Этот сундук ему остался от отца еще. Из лабаза привезли. Из самого Тобольска. Города красивого, как лебедь и его мелодии. Лебедь тоже был в чуме у Иуды.
Юван-то знал, что лебедем называли манси свой исконный музыкальный инструмент. И еще знал Юван – что именно ищет Иуда. В сундуке у Иуды лежала бутылка водки. И не только.
Они выпили. Водка приятно растеклась по жилам. Иуда достал трубку. Юван ничего не достал - так и не привык к табаку. Хотя, в Свердловске ребята многие курили. И даже некоторые девушки, говорят, тоже.
Иуда, глядя на Ювана, вспомнил, как выпил первый раз. Приехали русские скупщики пушнины. Они хорошо платили, много. Еще и водку привезли. Иуде было двенадцать тогда. Самый главный у русских был до этого у лесных ненцев. Тоже обменивал товары на пушнину. Тогда русские называли манси вогулами. А он – главный русский – выпил и стал называть их ненцами. Дескать, небольшая между вами разница. А Иуде тогда от водки плохо стало. И русский смеялся. Говорил: «Что русскому – хорошо, то ненцу – смерть». А ведь ненцы – совсем не манси.
Иуда вспомнил это и закурил.
- Вот, - сказал Иуда, доставая из сундука, жестяную банку из-под чая. – Это у меня номер пять.
- Что? – спросил Юван, думая о девушке, которую сегодня видел во сне. Он даже знал, как ее зовут. Люда. Людмила. Люся.
- Это у меня номер пять, - повторил Иуда. – Это нужно собирать два дня по ходу на север. Мой отец мне говорил. А ему – дед. Русских не было тогда здесь. А это номер девять. Это с Холат-Сяхыл, Горы мертвецов. Там, Юван, ты знаешь, погибли девять охотников. И каждый год, в определенное время, проносится над горой Сорни-Най и забирает с собой в страну мертвых. Сегодня заберет, когда пронесет себя. Если эту траву выпьешь, то хорошо можешь увидеть Сорни-Най.
- Что у тебя, дядя Елдан? – спросил, отвлекшись от мыслей о Людмиле, спросил Юван. – Что сказал?
- Травы. Травы мои. Это с той, где я встретил рассвет с отцом, - сказал Иуда, вспоминая и перебирая пальцами сухую и измельченную траву, в жестянке под номером пять.
Ему тогда было четыре. Он помнил все. Так помнит солнце свой первый восход.
- Давай еще выпьем? – предложил Иуда.
И налил. Они выпили с племянником.
- Предки рассказывали, что не русские привезли водку к манси, а коми, - сказал Иуда. – Они тогда напали на наших. Многих избили. Тысячами.
- А потом? – спросил чуть захмелевший Юван.
- Потом пришли русские.
- Вчера-то русские, дядя Елдан, тоже приходили. Я вам говорил, но вы устали, спать легли, - сказал Юван.
- Приходили? А кто? – удивился Иуда.
- Туристы. Вас не было, я с ними разговаривал. Людмила с ними была. Красивая. Чай попросила.
- Ты дал? – строго спросил Иуда.
- Дал, конечно, - удивился Юван.
- Давай, выпьем, – сказал Иуда. – Я что-то пьяный быстро становлюсь.
Он не стал говорить племяннику, что еще днём выпил немного. Грамм триста. Шаману самый раз. Он не такой большой как русский. Русские меряли его, когда война была с немцем – пятьдесят восемь ихних килограмм. А он помнил еще пуды. Другими русские стали. Другими. Аршинами меряли. Сейчас – метры какие-то. Когда Сорни-Най спрашивала – ветер шил смерть. Души ела. У мужчин много душ. У женщин – меньше. Есть на кладбище, а есть и так…
Они еще пили. Вначале водку, а потом чай на травах, заваренный Иудой. Потом спали. Ювану приснилась Людмила. Она подошла к нему очень близко. Он мог бы протянуть руку и дотронуться до её груди, обтянутой серым свитером. Но не посмел. Девушка сняла с головы платок. Её волосы рассыпались по плечам.
- Давай разденемся? – предложила она. – Тебе будет хорошо. Давай? – она говорила на языке манси.
Людмила протянула руки к нему и стала снимать с него одежду. Он стоял будто оцепеневший. Сердце его билось как-то медленно, но сильно. Удары его отдавались в барабанных перепонках как удары в бубен шамана. А Людмила уже раздела его до трусов. Ее ладонь обхватила его вставший член так, как никакой корреспондент никогда не обхватывал свою «ручку» даже в минуты величайшего вдохновения. Юван чувствовал себя очень возбужденным. «Картридж» его «ручки» был заправлен по самое не хочу, а он хотел, хотел, хотел! И уже был готов выплеснуться.
Людмила приспустила его трусы и взяла в рот. Юван не смог и не хотел сдерживаться.
- А-а! – закричал он на манси, а потом сразу же на русском, заканчивая:
- Да-да!
- Говори на манси, - сказала Людмила, облизываясь.
Ювану было немного стыдно, но хорошо. И Людмила поняла его:
- Тебе хорошо, а хочешь – будет еще лучше?
- Да, - сказал он и кивнул.
- Надень это, - сказала она, снимая с себя юбку.
Он даже не стал спрашивать зачем, подчиняясь взгляду её прекрасных глаз, музыке её восхитительного голоса, запаху её божественного тела.
Он надел на себя её юбку, которая удивительно хорошо подошла ему. Людмила повернула его к себе спиной и, обняв, стала тихо нашёптывать:
- К девочке-бедняжке, мертвой от страха, я подошел. Девочка-бедняжка, ты мертва, ты мертва! Твоя мать для меня плясала, в худой одежде из кедровой коры она для меня плясала. Твоя мать в честь меня плясала, в худой одежде из еловой коры она для меня плясала. Твоя мать в честь меня плясала, с животом из бересты она, подобно жеребенку, для меня плясала. Девочку-бедняжку, мертвую от страха, я бросил в свой полный рот с двадцатью зубами.
Эти слова будто обволакивали его, делали послушным. Так снег, заметая одинокого путника в лесу, подчиняет его духам смерти, которые меняют сущность человека. И Юван менялся. Он понял вдруг, что он – это она, Людмила, а он сейчас – она.
И встала Людмила на колени и задрала юбку, забыв про Свердловск, где училась и про комсомольскую организацию, в которой состояла. А уж про дядю своего, Иуду-Елдана, тем более….
Утром Юван проснулся, вышел из чума и сразу пошёл в кусты. Смутно помнил он сон. Болела голова и, как только присел он и поднатужился, понял, что не только голова. Так всегда было, как приезжал он к Иуде, поэтому не обратил на это особого внимания.
- А русские зачем приходили? – неожиданно спросил его Иуда, когда он вернулся.
Юван увидел, что Иуда держит в руках жестяную банку.
- Спросили чай, я же говорил. Они забыли купить, сказали. Главный их сказал, Дятлов его зовут. Как русские могли чай забыть купить? Я взял, дядя Елдан, из твоего сундука. Там жестянки были.
- Какую взял?
- А ту, на которой «девять» написано была. Да вот ты ее и держишь, по-моему.
В чуме наступило молчание, долгое как полет смерти зимой.
- Ты им дал чай из девятой банки, Юван?
- Да.
Иуда помолчал, потом задумчиво сказал:
- Что манси - хорошо, то русскому – смерть.
И положил банку назад.
Зарегистрировано в уральской ассоциации по защите авторских прав. г. Челябинск.
Источник Это сообщение отредактировал Aксон - 2.06.2016 - 12:22
yaplakal.com