Терроризм, религия и задачи воспитания

Источник
Будет 12 фото

Из выступления А. П. Назаретяна на международной конференции «Будущее науки и образования в контексте глобализационных процессов», г.Дубна

После каждого случившегося теракта меня как психолога, много изучавшего «жареные» события (массовая паника, агрессия, слухи и прочее), осаждают журналисты из газет, радио и ТВ с просьбой об интервью. Их интересуют оперативные приёмы устранения напряжённости, однако все мои попытки обсудить фундаментальные проблемы, связанные с таким катастрофическим явлением, как терроризм, из текстов интервью аккуратно вырезаются. Предлог: редактор боится конфликта с религиозными учреждениями.

Между тем изучать проблему терроризма вообще и «шахидизма» в частности безотносительно к религиозному сознанию значит заведомо закрыть себе путь к серьёзному пониманию предмета. Замечу, что связь между мотивацией «альтруистического» самоубийства и религиозной картиной мира промоделирована не только психологами и социологами, но – по-своему – и физиологами.
В лаборатории И.П. Павлова проводился такой эксперимент. Голодной собаке перед подачей пищи, вместо памятных всем со школьной скамьи звоночков, наносился слабый удар током. Собака, привыкнув к такой последовательности, реагировала на удар тока выделением слюны и радостным вилянием хвоста. Постепенно сила тока увеличивалась, вплоть до ожоговой степени – и даже в ответ на весьма чувствительную боль собака выделяла слюну и радостно виляла хвостом…

В 1913 году лабораторию посетил выдающийся английский физиолог Ч.С. Шеррингтон. Понаблюдав за этим экспериментом (автор М.Н. Ерофеева), он воскликнул: «Теперь… стала понятна стойкость христианских мучеников!» [Петровский, Ярошевский 1998: 290].

И ведь стойкость бывала не только вынужденной. В истории раннего христианства описаны эпизоды, когда толпы его приверженцев осаждали резиденцию римского наместника, умоляя бросить их на арену, на съедение голодным львам. Мучительная смерть за веру гарантировала скорое переселение души в Царство Христово, и предвкушение неземного счастья радикально изменяло валентность эмоций, связанных с раздиранием тела когтями и клыками хищников под шум улюлюкающей толпы. Переживание боли и страха окрашивалось восторженным ожиданием, превращаясь в своеобразное наслаждение.

Святой Игнатий Богоносец, приговорённый к смертной казни через отдание на съедение львам, в своём «Послании к римлянам» писал:

«Хорошо, если бы звери были мне уже готовы; молюсь, да будут готовы послужить мне. Я буду ласкать их и уговаривать поскорее съесть меня (они со страху до некоторых не дотрагивались), а если они не захотят, я их заставлю… Пусть огонь, и крест, и стая зверей; пусть разбросают мои кости, отрубят члены, смелют в муку все тело; пусть придут на меня муки диавола — только бы встретить Иисуса Христа.»

Французский историк Ф. Арьес [1992] утверждает, что это свойство психики изменять знак эмоционального переживания в зависимости от информационного и идеологического контекста играло существенную роль в жизни средневекового христианина – жизни, пронизанной болью, страхом и смертью до такой степени, какую современному западному человеку трудно себе представить. При этих условиях защитным механизмом служил комплекс исконной вины, а физические мучения переживались как Божья кара и очистительная подготовка к будущему прощению. Худшей участью, свидетельством гнева Божьего, считалась быстрая смерть, не предварённая страданиями и религиозными ритуалами. Кстати, по той же садомазохистской логике рационализовалась и жестокость палачей: телесные пытки и медленная мучительная казнь очищали душу грешника и повышали его шансы на снисхождение в Небесной Канцелярии…

...

Без сказанного выше не понять мотивацию современных «воинов Аллаха» и «героев»-самоубийц. Широковещательные заявления, будто теракты совершают приверженцы «ненастоящей» религии, тогда как «настоящая» вера такого не допускает, – самообман. Я много десятилетий изучаю политические технологии, имею опыт практической работы в разных странах и как профессиональный психолог готов утверждать следующее. Если перед нами не ряженый, не политик-конъюнктурщик, «пиарящий» себя со свечкой перед телекамерами на потребу доверчивым избирателям, и не философ-доброхот с рассуждениями о «трансцендентальных силах», а человек, буквально верящий в загробный мир, то при определённых условиях превратить его в живую бомбу – технологически элементарная задача.

В этом отношении различия между иудаизмом, христианством, исламом и прочими религиями второстепенны. В какого именно из Богов, в которую из Книг и райских картин человек свято верит – всё это имеет значение исключительно с точки зрения подбора реперных точек для манипуляции. Субъект, накачанный возвышающей мотивацией священной войны и нацеленный на скорое перемещение в мир иной (например, для воссоединения с любимым и т.д.), в ожидании смертной муки испытывает эмоциональный восторг предвкушения подобно собачке в эксперименте Ерофеевой. Предвкушение окрашивает в цвета истерической радости предстоящий разрыв тела взрывчаткой или, скажем, голодным львом, а жизнь пары десятков неверных – вполне заслуженная ими плата за вечное счастье «шахида». Дополнительная накачка химическими наркотиками для окончательного блокирования инстинкта самосохранения (на что любят ссылаться комментаторы) – всего лишь вспомогательная деталь на завершающем этапе операции.
Я хочу сказать, что журналисты и аналитики зацикливаются на тактических вопросах, игнорируя стратегические задачи. По большому же счёту работа против терроризма не будет эффективной до тех пор, пока она не опирается на масштабную систему атеистического образования и воспитания. Совершенно необходимая предпосылка для освобождения общества от терроризма и ненависти состоит в том, чтобы формировать с детства цельную светскую картину мира, воспитывая вкус к критическому мышлению и строя на его основе нравственные принципы.

Один из мифов, навязываемых массовому сознанию клерикалами, состоит в том, что религия создала нравственность и остаётся её неизменным носителем. В специальной литературе представлены исторические факты, свидетельствующие об обратном (см. об этом [Докинз 2008; Назаретян 1994, 2008]). Богобоязнь и упование на потустороннее вознаграждение формируют авторитарный рычаг регуляции, и эта лукавая прагматика исключает моральный выбор. Носитель мифологического мышления пребывает вне нравственного измерения – он, как маленький ребёнок, психологически находится под постоянным наблюдением и не способен нарушить табу просто оттого, что всевидящее око Родителя непременно такое нарушение зафиксирует и это повлечёт за собой жестокое наказание.
Всевластье мифологического мышления было впервые частично потеснено в середине 1 тысячелетия до н.э. (К. Ясперс назвал эту эпоху Осевым временем), когда одновременно на огромном пространстве от Иудеи и Греции до Индии и Китая происходила интенсивная смена социально-политических ценностей. Возможно, это было связано с распространением стального оружия, которое в сочетании с прежними стандартами поведения грозило разрушить передовые цивилизации [Берзин 2009]. С тех пор именно там и тогда, где и когда ослабевала вера в антропоморфные небесные силы (готовые по своей воле карать и награждать), культура остро нуждалась в более тонких регуляторах поведения. Как раз в таких точках исторического пространства-времени формировались начала критического мышления, индивидуальной ответственности перед собой и людьми и интимная инстанция волевого самоконтроля.
Эту инстанцию мы сегодня называем нравственным сознанием, совестью. Сократ обозначил её греческим словом Даймон, Конфуций – китайским словом Жэнь, арабские философы-зиндики (безбожники) использовали слово Инсанийя (Человечность), и все подчёркивали, что речь идёт об особом качестве мудреца, свободного от мистического страха перед богами, каковой свойствен плебеям. Мыслитель Х века ат-Таухиди, отрицавший, как и его единомышленники, ценность богооткровенных религий («если принесённое пророком вероучение противоречит разуму, то его следует отвергнуть, а если согласуется с разумом, то оно излишне»), подробно объяснял, почему моральные мотивы атеиста превосходят мотивы верующего (см. [Сагадеев 2009]).
Огромный пласт истории культуры, связанный со становлением критического мышления, может служить ресурсом сохранения и развития современной цивилизации, но о нём не догадываются наши малограмотные идеологи. Предлагая ввести Закон Божий в школе, где нет времени для преподавания астрономии, они толкают страну в Средневековье.

В эпоху, когда люди не знали таких слов, как терроризм, геноцид или ксенофобия, потому что это были такие же обычные явления, как телесные наказания в семье, публичные казни, постнатальные аборты (когда родители избавляются от «лишних» или недостаточно здоровых детей), войны, массовые эпидемии и голод.
Пора осознать, что религиозные (и квазирелигиозные – национальные, классовые) идеологии всегда служили механизмом объединения людей в большие группы за счёт противопоставления другим людям. Поэтому их неизменным спутником оставалась реальная или потенциальная война. Исторически востребованными были такие учения, которые обосновывали вражду к чужакам. Священные книги полны прямых указаний типа: «Кто не со Мной, тот против Меня»; «Не мир пришёл Я принести, но меч»; «А когда встретите тех, которые не уверовали, то удар мечом по шее» и т.д.

Ранние христиане, хотя ненавидели «язычников», разрушали античные храмы, разбивали камнями статуи, убивали философов и громили рынки [Гаев 1986], но считали использование боевого оружия грехом. Начав же смыкаться с властными структурами, они первым делом разработали концепцию священных войн, и Августин нашёл достаточно оснований для этого в библейских текстах. С тех пор «никогда Церковь наставляющая не осуждала все виды войн» [Контамин 2001, с.311], а пацифистов не раз объявляла еретиками. В ментальной матрице «они – мы» единственный приём для пресечения конкретной войны – перенос агрессии на общего врага; этим приёмом широко пользовались религиозные авторитеты. Когда же какая-либо идеология (религиозная или квазирелигиозная) охватывала своим влиянием обширные территории, она расчленялась на враждебные ереси и секты со столь же злобной взаимной ненавистью. И совсем не случайно социологи ещё в XIX веке фиксировали положительную связь между религиозностью населения и распространённостью социального насилия [Ганнушкин 1966].

На протяжении тысячелетий религии и войны играли огромную роль в сохранении и развитии общества. Религия оставалась негэнтропийным механизмом, позволяющим упорядочивать социальное насилие, по мере возможности предотвращать его хаотические формы. Но, согласно известному из исторической социологии закону техно-гуманитарного баланса, развитие боевых и производственных технологий требует совершенствования средств культурной регуляции, без чего социальная система теряет устойчивость. Современные технологии поставили перед человечеством насущную задачу устранить физическое насилие из социальной практики, и при этом прежние механизмы (религии, идеологии) становятся контрпродуктивными, т.е. чреватыми эффектом бумеранга – катастрофическим ростом энтропии. Что было уместно в сочетании с мечами и арбалетами, становилось саморазрушительным для общества по мере развития порохового оружия, близким к глобальному самоубийству при баллистических ракетах и грозит стать фатальным при нанотехнологиях, робототехнике, генной инженерии и т.д.
Как показывают специальные расчёты, уровень физического насилия в современном мире значительно ниже, чем в любой из прежних исторических эпох. Вместе с тем чрезвычайно возросла чувствительность людей к насилию, а также социальная цена насилия. Новейшие технологии становятся всё дешевле, различие между военными и мирными технологиями размывается, а доступ к знаниям и потенциально опасным умениям облегчается. Соответственно, контроль над ними выскальзывает из рук государств и вменяемых правительств, становясь достоянием частных корпораций и компьютерных «гениев», не обременённых социальной ответственностью или опытом системного анализа последствий, а конфликты делокализуются, и каждый как никогда прежде чреват глобальными последствиями.
Имея в виду небывалую доступность современных технологий, американский учёный и программист Б. Джой заметил в 2000 году, что век оружия массового поражения сменяется веком знаний массового поражения [Joy 2000]. По закону техно-гуманитарного баланса, внутренняя устойчивость социальной системы снижается с ростом её зависимости от индивидуальных действий, если культура не успеет совершенствовать механизмы внешнего и внутреннего контроля соразмерно ускоряющемуся развитию технологий.
В этих условиях «религиозно-идеологический ренессанс», возврат к давно изжитым мировоззрениям является смертельной угрозой для современного мира, и многоконфессиональная Россия рискует пасть одной из его первых жертв, если учёные, художники и педагоги не смогут эффективно противостоять засилью идеологов и клерикалов.

Литература
Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М.: Прогресс-Академия, 1992.
Берзин Э.О. Вслед за железной революцией // Историческая психология и социология исто-рии, 2009, т.2, №2, сс.180-186.
Гаев Г.И. Христианство и «языческая культура» // Атеистические чтения. Вып.16. 1986, сс.24-35.
Ганнушкин П.Б. Сладострастие, жестокость и религия // П.Б. Ганнушкин. Избр. труды. М.: Медицина, 1964, сс.80-94.
Контамин Ф. Война в Средние века. СПб.: Ювента, 2001.
Докинз Р. Бог как иллюзия. М.: КоЛибри, 2008.
Назаретян А.П. Антропология насилия и культура самоорганизации. Очерки по культурно-исторической психологии. М.: УРСС, 2008.
Назаретян А.П. Совесть в пространстве культурно-исторического бытия // Общественные науки и современность, 1994, №5, сс.152-160.
Петровский А.В., Ярошевский М.Г. Основы теоретической психологии. М.: ИНФРА-М, 1998.
Сагадеев А.В. Гуманизм в классической мусульманской мысли // Историческая психология и социология истории, 2009, т.2, №1, сс.180-186.
Joy B. Why the future doesn’t need us? // Wired, 2000, April, pp.238-262.
Дополнительные материалы взяты из ru.ikipedia.org и Liveinternet

А про иудаизм будет?

Умно. Местами заумно.

ТC, ты только что кандидатскую защитил, или просто дипломную, а?

Это сообщение отредактировал UXF79 - 24.07.2015 - 20:57

...Я выразил сочувствие; отец Лацимон пожал плечами:
— Это еще ничего! Бжуты, например, считают воскресение из мертвых такой же будничной вещью, как одевание, и никак не хотят смотреть на него как на чудо. У дартридов с Эгилии нет ни рук, ни ног, и креститься они могли бы только хвостом, но разрешить это не в моей компетенции, я жду ответа из апостолической столицы, но что же делать, если Ватикан молчит уже второй год?.. А слышали вы о жестокой судьбе, постигшей бедного отца Орибазия из нашей миссии?
Я ответил отрицательно.
— Тогда послушайте. Уже первооткрыватели Уртамы не могли нахвалиться ее жителями, могучими мемногами. Существует мнение, что эти разумные создания относятся к самым отзывчивым, кротким, добрым и альтруистическим во всем Космосе. Полагая, что на такой почве превосходно взойдут семена веры, мы послали к мемногам отца Орибазия, назначив его епископом язычников. Мемноги приняли его как нельзя лучше, окружили материнской заботой, почитали его, вслушивались в каждое его слово, угадывали и тотчас исполняли каждое его желание, прямо-таки впитывали его поучения — словом, предались ему всей душой. В письмах ко мне он, бедняжка, не мог ими нарадоваться…
Отец доминиканец смахнул рукавом рясы слезу и продолжал:
— В такой приязненной атмосфере отец Орибазий не уставал проповедовать основы веры ни днем ни ночью. Пересказав мемногам весь Ветхий и Новый завет, Апокалипсис и Послания апостолов, он перешел к Житиям святых и особенно много пыла вложил в прославление святых мучеников. Бедный… это всегда было его слабостью…
Превозмогая волнение, отец Лацимон дрожащим голосом продолжал:
— Он говорил им о святом Иоанне, заслужившем мученический венец, когда его живьем сварили в масле; о святой Агнессе, давшей ради веры отрубить себе голову; о святом Себастьяне, пронзенном сотнями стрел и претерпевшем жестокие мучения, за что в раю его встретили ангельским славословием; о святых девственницах, четвертованных, удавленных, колесованных, сожженных на медленном огне. Они принимали все эти муки с восторгом, зная, что заслуживают этим место одесную Вседержителя. Когда он рассказал мемногам обо всех этих достойных подражания житиях, они начали переглядываться, и самый старший из них робко спросил:
— Преславный наш пастырь, проповедник и отче достойный, скажи нам, если только соизволишь снизойти к смиренным твоим слугам, попадет ли в рай душа каждого, кто готов на мученичество?
— Непременно, сын мой! — ответил отец Орибазий.
— Да-а? Это очень хорошо… — протянул мемног. — А ты, отче духовный, желаешь ли попасть на небо?
— Это мое пламеннейшее желание, сын мой.
— И святым ты хотел бы стать? — продолжал вопрошать старейший мемног.
— Сын мой, кто бы не хотел этого? Но куда мне, грешному, до столь высокого чина; чтобы вступить на эту стезю, нужно напрячь все силы и стремиться неустанно, со смирением в сердце…
— Так ты хотел бы стать святым? — снова переспросил мемног и поощрительно глянул на сотоварищей, которые тем временем поднялись с мест.
— Конечно, сын мой.
— Ну так мы тебе поможем!
— Каким же образом, милые мои овечки? — спросил, улыбаясь, отец Орибазий, радуясь наивному рвению своей верной паствы.
В ответ мемноги осторожно, но крепко взяли его под руки и сказали:
— Таким, отче, какому ты сам нас научил!
Затем они сперва содрали ему кожу со спины и намазали это место горячей смолой, как сделал в Ирландии палач со святым Иакинфом, потом отрубили ему левую ногу, как язычники святому Пафнутию, потом распороли ему живот и запихнули туда охапку соломы, как блаженной Елизавете Нормандской, после чего посадили его на кол, как святого Гуго, переломали ему все ребра, как сиракузяне святому Генриху Падуанскому, и сожгли медленно, на малом огне, как бургундцы Орлеанскую Деву. А потом перевели дух, умылись и начали горько оплакивать своего утраченного пастыря. За этим занятием я их и застал, когда, объезжая звезды епархии, попал в сей приход. Когда я услышал о происшедшем, волосы у меня встали дыбом. Ломая руки, я вскричал:
— Недостойные лиходеи! Ада для вас мало! Знаете ли вы, что навек загубили свои души?!
— А как же, — ответили они, рыдая, — знаем!
Тот же старейший мемног встал и сказал мне:
— Досточтимый отче, мы хорошо знаем, что обрекли себя на проклятие и вечные муки, и, прежде чем решиться на сие дело, мы выдержали страшную душевную борьбу; но отец Орибазий неустанно повторял нам, что нет ничего такого, чего добрый христианин ни сделал бы для своего ближнего, что нужно отдать ему все и на все быть для него готовым. Поэтому мы отказались от спасения души, хотя и с великим отчаянием, и думали только о том, чтобы дражайший отец Орибазий обрел мученический венец и святость. Не можем выразить, как тяжко нам это далось, ибо до его прибытия никто из нас и мухи не обидел. Не однажды мы просили его, умоляли на коленях смилостивиться и смягчить строгость наказов веры, но он категорически утверждал, что ради любимого ближнего нужно делать все без исключения. Тогда мы увидели, что не можем ему отказать, ибо мы существа ничтожные и вовсе не достойные этого святого мужа, который заслуживает полнейшего самоотречения с нашей стороны. И мы горячо верим, что наше дело нам удалось и отец Орибазий причислен ныне к праведникам на небесах. Вот тебе, досточтимый отче, мешок с деньгами, которые мы собрали на канонизацию: так нужно, отец Орибазий, отечая на наши расспросы, подробно все объяснил. Должен сказать, что мы применили только самые его любимые пытки, о которых он повествовал с наибольшим восторгом. Мы думали угодить ему, но он всему противился и особенно не хотел пить кипящий свинец. Мы, однако, не допускали и мысли, чтобы наш пастырь говорил нам одно, а думал другое. Крики, им издаваемые, были только выражением недовольства низменных, телесных частей его естества, и мы не обращали на них внимания, памятуя, что надлежит унижать плоть, дабы тем выше вознесся дух. Желая его ободрить, мы напомнили ему о поучениях, которые он нам читал, но отец Орибазий ответил на это лишь одним словом, вовсе не понятным и не вразумительным; не знаем, что оно означает, ибо не нашли его ни в молитвенниках, которые он нам раздавал, ни в Священном писании.
Закончив рассказывать, отец Лацимон отер крупный пот с чела, и мы долго сидели в молчании, пока седовласый доминиканец не заговорил опять:
— Ну, скажите теперь сами, каково быть пастырем душ в таких условиях?! Или вот эта история! — Отец Лацимон ударил кулаком по письму, лежавшему на столе. — Отец Ипполит сообщает с Арпетузы, маленькой планеты в созвездии Весов, что ее обитатели совершенно перестали заключать браки, рожать детей и им грозит полное вымирание!
— Почему? — в недоумении спросил я.
— Потому, что едва они услышали, что телесная близость — грех, как тотчас возжаждали спасения, все как один дали обет целомудрия и соблюдают его! Вот уже две тысячи лет Церковь учит, что спасение души важнее всех мирских дел, но никто ведь не понимал этого буквально, о. Господи! А эти арпетузианцы, все до единого, ощутили в себе призвание и толпами вступают в монастыри, образцово соблюдают уставы, молятся, постятся и умерщвляют плоть, а тем временем промышленность и земледелие приходят в упадок, надвигается голод, и гибель угрожает планете. Я написал об этом в Рим, но в ответ, как всегда, молчание…
— И то сказать: рискованно было идти с проповедью на другие планеты, — заметил я.
— А что нам оставалось делать? Церковь не спешит, ибо царство ее, как известно, не от мира сего, но пока кардинальская коллегия обдумывала и совещалась, на планетах, как грибы после дождя, начали вырастать миссии кальвинистов, баптистов, редемптористов, мариавитов, адвентистов и Бог весть какие еще! Приходится спасать, что осталось. Ну, если уж говорить об этом… Идите за мной.
Отец Лацимон провел меня в свой кабинет. Одну стену занимала огромная синяя карта звездного неба; вся ее правая сторона была заклеена бумагой.
— Вот видите! — указал он на закрытую часть.
— Что это значит?
— Погибель, сын мой. Окончательную погибель! Эти области населены народами, обладающими необычно высоким интеллектом. Они исповедуют материализм, атеизм, прилагают все свои усилия к развитию науки и техники и улучшению условий жизни на планетах. Мы посылали к ним своих лучших миссионеров — салезианцев, бенедиктинцев, доминиканцев, даже иезуитов, самых сладкоречивых проповедников слова Божия, и все они — все! — вер нулись атеистами!
Отец Лацимон нервно подошел к столу.
— Был у нас отец Бонифаций, я помню его как одного из самых набожных слуг церкви; дни и ночи он проводил в молитве, распростершись ниц; все мирские дела были для него прахом; он не знал лучшего занятия, чем перебирать четки, и большей утехи, нежели литургия, а после трех недель пребывания там, — отец Лацимон указал на заклеенную часть карты, — он поступил в политехнический институт и написал вот эту книгу!
Отец Лацимон поднял и тут же с отвращением бросил на стол увесистый том. Я прочел заглавие: «О способах повышения безопасности космических полетов».
— Безопасность бренного тела он поставил выше спасения души, это ли не чудовищно?! Мы послали тревожный доклад, и на этот раз апостолическая столица не замешкалась. В сотрудничестве со специалистами из американского посольства в Риме Папская академия создала вот эти труды.
Отец Лацимон подошел к большому сундуку и открыл его; внутри было полно толстых фолиантов.
— Здесь около двухсот томов, где во всех подробностях описаны методы насилия, террора, внушения, шантажа, принуждения, гипноза, отравления, пыток и условных рефлексов, применяемых ими для удушения веры… Волосы у меня встали дыбом, когда я все это просматривал. Там есть фотографии, показания, протоколы, вещественные доказательства, свидетельства очевидцев и Бог весть что еще. Ума не приложу, как они все это быстро сделали, — что значит американская техника! Но, сын мой… действительность гораздо страшнее!
Отец Лацимон подошел ко мне и, горячо дыша прямо в ухо, прошептал:
— Я здесь, на месте, лучше ориентируюсь. Они не мучают, ни к чему не вынуждают, не пытают, не вгоняют винты в голову… они попросту учат, что такое Вселенная, откуда возникла жизнь, как зарождается сознание и как применять науку на пользу людям. У них есть способ, при помощи которого они доказывают как дважды два четыре, что весь мир исключительно материален. Из всех моих миссионеров сохранил веру только отец Серваций, и то лишь потому, что глух как пень и не слышал, что ему говорили. Да, сын мой, это похуже пыток! Была здесь одна молодая монахиня-кармелитка, одухотворенное дитя, посвятившая себя одному только Богу; она все время постилась, умерщвляла плоть, имела стигматы и видения, беседовала со святыми, а особенно возлюбила святую Меланию и усердно ей подражала; мало того, время от времени ей являлся сам архангел Гавриил… Однажды она отправилась туда. — Отец Лацимон указал на правую часть карты. — Я отпустил ее со спокойным сердцем, ибо она была нищая духом, а таким обещано Царствие Божие; но лишь только человек начинает задумываться как, да что, да почему, тотчас разверзается перед ним бездна ереси. Я был уверен, что доводы их мудрости перед нею бессильны. Но едва она туда прибыла, как после первого же публичного явления ей святых, сопряженного с приступом религиозного экстаза, ее признали невротичкой, или как там это у них называется, и лечили купаниями, работами по саду, давали какие-то игрушки, какие-то куклы… Через четыре месяца она вернулась, но в каком состоянии!
Отец Лацимон содрогнулся.
— Что с ней случилось? — с жалостью спросил я.
— Ее перестали посещать видения, она поступила на курсы ракетных пилотов и полетела с исследовательской экспедицией к ядру Галактики, бедное дитя? Недавно я услышал, что ей опять явилась святая Мелания, и сердце у меня забилось сильней от радостной надежды, но оказалось, что приснилась ей всего лишь родная тетка. Говорю вам, провал, разруха, упадок! Как наивны эти американские специалисты: присылают мне пять тонн литературы с описанием жестокостей, чинимых врагами веры! О, если бы они захотели преследовать религию, если бы закрывали церкви и разгоняли верующих! Но нет, ничего подобного, они разрешают все: и совершение обрядов, и духовное воспитание — и только всюду распространяют свои теории и доводы. Недавно мы попробовали вот это, — отец Лацимон указал на карту, — но безрезультатно.
— Простите, что вы попробовали?
— Ну, заклеить правую часть Космоса бумагой и игнорировать ее существование. Но это не помогло. В Риме теперь говорят о крестовом походе в защиту веры.
— А вы что об этом думаете, отче?
— Конечно, оно бы неплохо; если бы можно было взорвать их планеты, разрушить города, сжечь книги, а их самих истребить до последнего, тогда удалось бы, пожалуй, и отстоять учение о любви к ближнему, но кто в этот поход пойдет? Мемноги? Или, может, арпетузианцы? Смех меня разбирает, но вместе с ним и тревога!
Наступило глухое молчание. Охваченный глубоким сочувствием, я положил руку на плечо изможденному пастырю, чтобы его подбодрить…

©С.Лем

галазолин

А что иудаизм? Такая же авраамическая религия.
Краснодарец, текст авторский, не менял.

Очень толковый текст. Спасибо, ТС.

Эээээ... нет. Погибнуть за веру в Христианстве это совсем не то что Коран 9.111 основа всех мусульманских террористических актов.

Коран 9.111. Воистину, Аллах купил у верующих их жизнь и имущество в обмен на уготованный им рай. И они будут сражаться во имя Аллаха, убивая и погибая, в соответствии с истинными обещаниями от Него [,данными] в Торе, Евангелии и Коране. И кто же надежнее в своем обете, чем Аллах? Радуйтесь же сделке, которую вы заключили с Ним, ибо именно это и есть великий успех.

В Христианстве цель быть ближе к богу. В Исламе это двойная цель. Во первых это единственный гарантированный путь попасть в рай по Исламу( даже если ты хороший мусульманин , но не участвовал в Джихаде убивая немусульман, то в рай ты можешь и не попасть ).
Во вторых это бизнесс сделка - Аллах покупает жизнь мусульман в обмен на то что мусульмане убивают немусульман.
Вот почему мы часто слышим что мусульмане самоубийцы , до того как совершить терракт, пили и курили, прелюбодействовали, употребляли наркотики и так далее.
Они знали что попадут в ад по Исламу, но Коран 9.111 дает им шанс на спасение от ада.

То есть никаким альтруизмом от Ислама не пахнет.

И Крестовые походы нельзя сравнивать с 1400-летним Джихадом. Никак. Крестовый походы были оборонительной акцией против агрессии Ислама.

И это я как Атеист вам говорю.

Вот вам сравнительная картинка Крестовых Походов и Джихада.

Это сообщение отредактировал UNIVERSUM - 24.07.2015 - 21:15

Прочитал, со многим согласен. Никогда не пойму людей люто, бешено верящих в сказанное им другими. Человек разумный не всё принимает на веру, пытается анализировать, проверить, подтвердить или опровергнуть информацию, полученную от других. О боге, о вере, о ems антенне. Просто одни привыкли что они слабы разумом и духом, полностью подчиняются догмам навязанным им другими людьми. Другие пытаются познать, проверить, познать истину.
Я из второй категории (и там тоже))
ra3vdx de ua3puv 73

PS серьёзная тема. Долго писать можно

PPS ТС неужели коллективку закрыли и на её месте храм построили?

Это сообщение отредактировал Паяльник - 24.07.2015 - 21:09

baserjoe, Лем крут! А есть ещё вот:
Бог вздохнул и монотонно начал в алфавитном порядке, чтобы не обвинили в том, что он одного назвал прежде другого, — читать свой синодик: Адальберт Пражский — пронзен семизубцем; Адриан — положен на наковальню и забит молотами; Афра Аугсбургская — сожжена на костре; Агапит из Пренесты — повешен за ноги и сожжен; Агрикола Болонский — распят на кресте и пронзен гвоздями; Акведа Сицилийская — ей отсекут груди; Альфегий Кантуарийский — забит до смерти бычьей костью; Анастасий Салонский — удавлен и обезглавлен; Анастасия Сирмийская — груди отсекут, сожгут на костре; Ансаний Сиенский — внутренности вырвут; Антоний Памиерский — четвертован; Антоний Риволийский — побит камнями, сожжен; Аполлинарий Равеннский — забит молотом; Аполлония Александрийская — сожжена на медленном огне после того, как ей вырвали все зубы… Урбано — распят, и было еще великое множество прочих, хватит с тебя? Не хватит, - отвечал Иисус…

годная статья
жаль, что предложения по предотвращению не выдерживают никакой критики.
художники предотвратят что-то? даже не смешно.
педагоги низведены до состояния выживания, относительное благополучие возможно лишь у коррупционеров, а они не будут высовываться, или у адептов закона божия.
последний бастион- РАН неистово атакуется. В связи с последними событиями в мире несколько притихла атака. Вова задумался, что раз ему даже корыта французские не отдают, то в случае чего настоящий меч ему точно никто не продаст, а сделать могут только местные. но тем не менее давление идёт и учёным сейчас не до борьбы с мракобесием и клерикалами. пример как о Капицу ноги вытирали всякие гниды типа петриков перед глазами.

UNIVERSUM, а смысл текста, по моему скромному разумению, вовсе не в сравнительном анализе кровожадности религий, а в том, что у всех них есть прямой рычаг для манипуляции сознанием, благодаря "тяжелому наследию" в образе мышления, доставшемуся нам от предков. И по сути это бомба замедленного действия, особенно при условии расширения сферы влияния религии, что мы сейчас наблюдаем.
Со статьёй нельзя не согласиться, путь всех религий лежит к одному: власть над поступками и мыслями людей (ну, кроме личного обогащения служителей культа), поскольку полезной функции в современном мире религии уже не несут - людям не нужно объяснение, почему гремит гром, не нужно перенаправление избытка агрессии. Людям куда больше нужно просвещение, его нехватка все острее ощущается и в нашей стране.

принципиальной разницы как-то не увидел.