107
Продолжение вот
этого рассказа (
часть 2,
часть 3)
Многабукав.
— Коль, только сначала договоримся, что после этого диалога мы не будем относиться друг к другу хуже, чем до него. Что бы не наговорили друг другу.
Я подумал.
— Мы такие вещи не контролируем. Но я сделаю со своей стороны всё возможное.
— Хорошо, Коль.
Аня посмотрела по сторонам, в окно. Затем встала и выключила свет. Теперь комната освещалась только уличным фонарём.
— Я хочу тебе признаться. За что сразу прошу прощения. Я очень часто о тебе думала плохо. Начиная с твоих вонючих рубашек, заканчивая тем, что ты не хочешь развиваться и расти в социальном плане. Я очень хотела сделать из тебя успешного молодого человека. В моём понимании этого слова. Мне тогда казалось, что ты меня не достоин. А ты мне упорно твердил, что ты такой как есть и меняться не будешь. Я же думала, что ты просто лентяй, который не хочет признавать очевидные вещи. Хотя иногда удивлялась твоим мыслям и решениям. И сегодня, когда я увидела Марину, я сразу поняла, что это твоя работа. Я себя узнала три года назад. Ты меня тогда из глубокой депрессии вытащил. С которой ни один доктор не мог справиться. А я учила тебя жить потом. Хотя сама счастлива не была. И сейчас несчастлива. — Аня поёжилась на кровати, и провела по волосам рукой. Было очень приятно слышать их шорох в полутьме. — А ты счастлив, Коль. И меня это бесит! Мне просто кажется, что ты счастлив, потому что глупый. А в такие моменты я понимаю, что нет. Я тоже хочу быть счастливой или чтоб хотя бы ты был несчастен. Я понимаю, это плохо, ты извини, но я хочу быть честной. Я всегда хочу доказать, что права. А не получается. Я знаю, что ты живёшь в сыром подвале и ешь всякую гадость. А смотрю фотографии на твоей страничке — у тебя там горы, счастливые лица, яркие события. А я вижу только сырой подвал и гречку с майонезом. И я никак не могу понять, где правда, а где нет.
Я почувствовал, как по спине бегут мурашки. Обычно они пробежали раз и всё, а тут бегут и бегут.
Единственное, что я смог родить, это:
— Ого.
Аня почему-то отвернулась. Затем опять повернулась.
— Коль, давай, начнём всё с начала?
За окном угукнул филин. А я почувствовал, как взлетаю над кроватью. И только муравьи на спине прижимают меня к земле.
— Добрый вечер. Я — Коля. Ааа… что я у вас в кровати ночью делаю?
Аня улыбнулась.
— Только, Коль. Давай никому не будем говорить. Я не стесняюсь тебя. Наоборот. Я тобой горжусь. О тебе только хорошо говорят. Пока что. Хоть здесь я была права. Тебя ведь сразу не хотели брать. Зачем ms в резюме написал, что иногда забываешь стирать носки и они начинают жутко вонять?
Вообще-то я писал, что запахов не чувствую, и что иногда забываю следить за такими штуками. Но спорить не хотелось.
Мы обнялись и легли на кровать.
Проснулся я от музыки на улице. Зарядка уже подходила к концу.
— Блин! — начал кряхтеть я. — У меня айфончик сел, будильник не звонил.
Аня проявляла кое-какие слабые признаки жизни.
— Ты мне всю руку отлежал. Я её вообще не чувствую.
— Ты мне тоже. Давай, я к себе. В душ и на завтрак.
Я поцеловал Аню в лоб.
Хоть она была и не очень во вчерашней помятой одежде, она была самой милой на свете. Я хотел ей сказать об этом, но знал, что ей подобный комплимент не понравится.
Очень не хотелось уходить. Хотелось ещё посмотреть на эту красоту. Но завтрак пропустить я не мог.
Всё утро я свыкался с мыслью: «я самый счастливый в мире». Просыпаться рядом с любимым человеком после долгой разлуки — одно из самых приятных ощущений в мире. Но была и тревожная мысль: если у тебя происходит много хорошего, то значит скоро, по теории вероятности будет жопа. Но она не наступала. Наоборот.
Перед началом мастерских я залез на шкаф, чтоб забрать вчерашнюю записку, но обнаружил там другой листок. Внутри было написано:
Спасибо за внимание, но вы правы. У меня есть любимый человек.
НО ШОКОЛАД Я ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ. ЕЩЁ РАЗ СПАСИБО!
Чужой любит, а мой не любит. Падлюка.
Ладно. Это было давно и неправда.
На занятиях я сиял как солнышко, мы первый раз взяли камеры и сняли свой первый этюд. В главной роли была Соня. Она была великолепна. Я даже сам себя к Ане приревновал. После, отдав своему студенту записку для Ани, я пошёл к Жукерберг, чтоб узнать, как у них дела.
Весь отряд прилежно репетировал танец на вечернее мероприятие.
— Сегодня уже весь лагерь знает, что нас увольняют, — сказала мне шёпотом Марина, не сводя довольного взгляда с детей.
— А родителям звонили?
— Не знаю. Скорее всего, нет. Они как-то забыли уже.
— Как только они забудут, ты получишь свой отряд с откатом на три дня назад. Когда они били и кусали друг друга. И на телевизор с топорами кидались.
Марина хихикнула.
— Я вот смотрю на них и понимаю, что всё сильно хорошо. И что дальше в хорошую сторону развиваться уже некуда. А значит, может быть только хуже.
— У меня та же история.
— С Аней помирился?
— По-твоему больше не может быть причин?
— Я её сегодня утром видела. И тебя видела. Если два этих факта сопоставить… понимаешь?
— Ничего такого, кстати. Мы просто впервые за много времени по-человечески поговорили.
— Так это всё-таки та Аня?
— Ну чё ты пристала?
— Ну интересно же. Скажи, и я отстану.
Я оттащил Марину на расстояние, которое нам позволило говорить не шёпотом.
— Марин. Представь, если бы у нас с тобой что-то было, а я кому-то рассказал. Тебе было бы приятно? Тебе охота выставлять свои чувства напоказ? А чужие? Можешь на меня обижаться, конечно, но с твоей стороны очень некрасиво пытаться влезть в чужую личную жизнь. Тем более что тебе доверились как другу.
Марина долго смотрела на меня, а потом протянула руку.
— В смысле? — не понял я.
— Я хочу тебе руку пожать. Ты прямо преобразился в моих глазах. Прям, как Зевс стал. Я думала, что ты трепло.
На душе стало ещё лучше.
Мне кажется, если бы какой-нибудь вампир выпил тогда мою кровь, то эффект был бы как от тяжёлого наркотика.
Пожав руку Марине, я решил сгонять в художку и поискать вдохновения. Может, что-то придёт на ум?
Чтоб не привлекать к себе внимания, по коридору мастерских я шёл на цыпочках. В художке была Соня. Она что-то рисовала.
— Кхм, — обозначил я своё присутствие, отчего Соню перетрусило, и она уронила кисточку на пол. — А ты что тут делаешь? Почему не с отрядом?
У Сони был вид, как будто я застал её за воровством грязных носок.
— А я… убираю тут. Маленькие наследили, а я решила Кате помочь.
Так как в художке занимались самые маленькие, там всегда был бардак. Почти такой же, как у меня на хате в Крыму. Сейчас же она (художка) выглядела ни разу не убранной.
Я заглянул за плечо Сони. На столе лежало небольшое сердечко. Почему-то жёлтое.
— Валентинка? — спросил я.
— Ну, типа, — засмущалась Соня.
— А чего так испугалась?
— Ну… я тоже играю в тайного друга.
— Думаешь, что я кому-то расскажу? Расслабься. Я не болтун и умею хранить секреты. Только смотри, если ты делаешь подарочное сердце, ты…
Я не смог удержаться, и начал читать Соне основы подарочных изделий и сувенирной продукции. А затем помог закончить с валентинкой. Не то, чтоб я такой добрый, просто мне нужно было без палева сделать свой подарок. Только не сердце, а маленькие картонные крылья. И написать, что, мол, их Ане очень сильно не хватает. Пускай не прячет. Это Рыжая мне идею подарила. Нужно будет при возможности сказать спасибо.
— О, Коля! — Зашла в художку Жукерберг. — Что делаешь?
— Вот. —Я показал почти готовые крылышки. — Типа метафора. Мило?
— Мило. Я почему-то немного ревную. Мне всегда дарили дорогущие букеты или вещи. Крылья никто не дарил.
— Голь на выдумки хитра, — напомнил я. — Чё пришла?
— Нужно скотч взять для мероприятия. Дети придумали костюм, как у Леди Гаги. Они такие классные!
— А кому нужно спасибо сказать?
Жукерберг улыбнулась.
— Самому скромному человеку в мире.
Я тоже улыбнулся.
— Марин, напряги кого-нибудь из своих, чтоб подложили в столовой, хорошо?
— Без вопросов.
Взяв крылышки, конфеты и скотч в руки, Марина пошла к выходу.
— Только сильно не пались! — крикнул я в пустую дверь.
Видимо, Марина вышла и не услышала моих наставлений. Ответа я, по крайней мере, не дождался.
После обеда я решил забить на работу и пошёл к Ане. Я очень сильно скучал и хотел просто увидеться.
— Ань, можно?
— Заходи, — сказала Аня возбуждённо.
Зайдя, я увидел Аню, которая вертится перед зеркалом, примеряя себе крылышки.
— Мда. Сколько вам лет, Анна Александровна?
Не реагируя на провокации, Аня довольно посмотрела на меня и села на кровать.
— Коля, я знаю, кто мне конфеты присылает.
— Кто?
— Марина. Которая на Хаммере.
— Жукерберг?
— Ну. Я сегодня сама видела, как она несла вот эти крылья из мастерских. Она их прятала, и случайно показала, когда дверь открывала. А потом мне их её ребёнок подарил.
— Это не она.
— Это точно она! — Аню начало трясти. — Вспомни, когда ты надо мной издевался в столовой, она всегда очень смущалась. А в последнее время даже затыкала тебя.
— Я тебе говорю: это не она.
— Откуда ты знаешь?
— Ну мне же тоже передавали.
— Ну и что. Это мог быть посредник. Коля, это точно она. Она меня всегда избегает. А последнее время как-то странно смотрит.
— Сколько тебе раз нужно сказать, что это не она, чтоб ты поверила?
— Я тебе точно говорю — она. Всё сходится.
— Что сходится?
— Она девочка, стеснительная, мы с ней только в столовке видимся. А если она на свечку приходит, то никогда на меня не смотрит. Хотя у меня всегда чувство, что за мной кто-то наблюдает. Мне кажется, это она… у неё ногти красные! Помнишь то пятно на записке?
Между прочим, я тогда просто случайно в краску уронил листик.
— Ну хорошо, Марина, так Марина.
— Коль, а может мне с ней поговорить? Ну, может, человек страдает, переживает.
— Не нужно ни с кем говорить.
— Почему?
— Потому что я твой тайный друг.
Аня не очень внимательно меня слушала, уже открыла рот, уже вдохнула, чтоб что-то сказать и замерла в такой позе.
— Чего?
— Я твой тайный друг.
Аня не верила. Она пыталась найти юмор в моих словах, но у неё ничего не получалось.
— Правда что ли?
— Правда. На сердце была красным скотчем приклеена записка: «Аня, вам сильно их не хватает. Не стесняйтесь, одевайте почаще».
От удивления Аня присела на кровать. Сначала она говорила на женском совершенно непонятные слова. Только через минуту родила связное предложение:
— Я даже и подумать не могла. Даже и представить не могла, что это ты…
— Ну, это и комплимент, и оскорбление. Но так и быть, восприму как комплимент.
— Садись рядом. — Аня показала на кровать рядом с собой.
— Что ты задумала?
— Хочу сделать тебе массаж.
Так быстро я ещё не раздевался.
Я просто не верил своему счастью. Столько всего за одни сутки. А я ехать не хотел. Она последний раз мне делала массаж года три назад. Перед тем, как уехать в Штаты насовсем. Тогда мы ещё были «своими». Я даже и не думал, что у нас может что-то плохое случиться. Думал, что такой массаж у меня будет каждый день. А через год я готов был отдать за него свой объектив. Не Цейс, конечно, но всё же.
Если бы к нам в комнату кто-то зашёл, он бы точно решил, что у нас тут были шпили-вилли. Я лежал в одних шортах, а Аня рядом в длинной майке. Она тоже садится сверху, когда делает массаж.
— Ань, давай поженимся?
— Вот это тебя расплющило, — устало гыгыкнула Аня.
— Я серьёзно.
— Коль, я не хочу тебе напоминать. Но, когда я в прошлый раз дала тебе от ворот поворот, ты ровно через два дня поехал к другой своей знакомой Ане и, вроде как, ей то же самое предлагал. А потом, когда та Аня тоже от ворот поворот дала, ещё Саше предлагал.
— А про Сашу откуда знаешь?
— Мне Фейзельштам рассказывала.
— А она откуда? — офигел я.
— Так ты ей сам рассказал. Ну, не ей, а тому, чьей анкетой она воспользовалась. Ты особо не стеснялся. Или это неправда?
— Было, — виновато согласился я.
— Да ты не грузись, я не обижаюсь. Ты предсказуем, я этого ожидала. Не переживай. Я тоже не ангел и нарубила сгоряча.
— Чего нарубила?
— Не спрашивай. Не важно. Просто давай чуть успокоимся и подождём? Я это не только для себя прошу. Я и о тебе думаю. Ты сильно переживаешь. Не думай, что я не замечаю.
Аня говорила очень спокойно и мудро. Я почувствовал себя прыщавым студентом, которого она когда-то с троллейбусной остановки забрала на «Ленд Крузере».
— Ань, а у тебя сейчас есть какая-нибудь машина?
— А тебе зачем?
— Ну, просто интересно.
— Нет, сейчас нету.
— А будешь что-то покупать?
— У меня много денег пропало из-за «Майдана». Предприятие обанкротилось, куда я деньги вложила. Точнее, владелец исчез, а фирму объявил банкротом.
— А там много было?
— Я хотела себе квартиру в Киеве купить. А тебе зачем?
— Ну, если у нас будут дети, их кто-то должен будет в садик отвозить.
— Пока на права не сдашь, никаких детей. И замужества тоже.
— Ну Ань, я боюсь водить.
— Ты и загранпаспорт делать боялся. А ради Саши сделал за неделю.
Я действительно сделал загран ради одной читательницы.
— Нифига себе! А это ты откуда знаешь?
— Ну как ты думаешь? Фейзельштам.
— Ахренеть. Я себя прям голым чувствую. Хоть бы ради приличия что-то о себе рассказала.
Аня обняла подушку.
— Я полностью слезла со всей гадости, на которой сидела.
— Молодец.
— А ещё я прочитала все твои рассказы. Все-все. От корки до корки.
— И что?
— Ужасно. Ты тратишь время.
— Если бы не они, мне не удалось купить билет в Москву, негде было бы остановиться в Москве.
— Этот вопрос ты мог бы решить со мной.
— Ну, я сам хочу решать такие вопросы. Я уже большой.
— Большой, а в глупости веришь.
— Так ты сама говорила, что поэтому я счастлив.
Аня решила не отвечать. Она лениво потянулась и перевернулась на другой бок. А я вспомнил, что мы с Димой должны были планировать сегодняшнюю съёмку экспромтов. Пришлось тащиться в мастерские. Но я был в таком состоянии, что даже ногами ходить было лень. Не то, что думать.
— Дим, а тебе не кажется, что планировать экспромт — это как-то неестественно?
— А шо ты предлагаешь?
— Не знаю. Мне просто лень думать. Башка не варит.
Дима присел, играя красивыми седыми усами.
— А давай камеру поставим, а они, шо хотят перед ней, то и творят. Ограничим их только хронометражем и локацией.
Именно так рождаются гениальные идеи. Правда, чтоб это хоть как-то смотрелось на экране, я подснимал ещё крупные планы, которые мы потом подмонтировали перед показом.
Получилось страшненько, но детям увидеть себя было очень интересно. Даже старшим понравилось.
— Коля, вы молодцы, — сказала мне Аня на втором ужине.
Я нагнулся и сказал Ане на ухо:
— Давай, пока у нас часик перед свечкой, к тебе сгоняем? В шашки зарубимся?
— Нет.
— Почему?
— Тебе нужно в третий отряд.
— Назови хоть одну причину, почему мне там нужно быть?
— Тебя куратором назначили.
Я удивился, испугался и немного обиделся.
— А можно было хотя бы в известность поставить?
— Тебя словить невозможно. Вы с Димой постоянно заняты. Я даже боюсь вас трогать. — Аня нагнулась и шепнула мне на ухо: — Я уже к Диме начинаю ревновать понемногу.
Вроде бы Аня ничего такого не сказала, но я настолько запереживал, что забыл про все обиды. Биение сердца напоминало двигатель старого автобуса на мазуте.
— Анна Алексанна, ну вы же понимаете, что так эротично говорить при людях неразумно? Подумайте о последствиях?
Аня довольно улыбнулась.
— Вверенный тебе отряд уже закончил с ряженкой и отправляется на свечку. Не опоздай.
Я быстро допил ряженку и вытер её остатки с усов:
— Ты самый подлый человек в мире.
Довольной улыбкой и излишне выразительным взглядом Аня дала понять, что мой комплимент услышан.
Но следующим взглядом она дала понять, что я тут уже засиделся.
Пришлось идти к Марине в корпус.
В плане уюта жилище третьего отряда было как у меня в Крыму. Как будто там взорвалась бомба с барахлом. Везде валялись бумажки, картон, а к носкам прилипал скотч. Причём, когда я пытался его отлепить, стоя на одной ноге, чуть не наступил на открытый перочинный нож.
— Марина, почему в корпусе бардак?
Марина немного удивилась моему недовольному тону, но не испугалась.
— Ну… мы делали костюмы…
— Марин, нужно убирать за собой. У вас горничные были совсем недавно, а тут такой бардак, как будто год специально гадили. Что это такое?
Марина немного занервничала.
— Коля, мы не успели убрать. У нас экспромт был. И не нужно со мной так говорить.
— Как говорить?
— Как начальник. Надменно. Ты не мой начальник. Со мной даже Наташа так не разговаривает.
Я начал задумчиво покусывать губы и некоторое время смотрел в пол.
— Ладно, извини. Чёт передёрнуло. Просто, я только что чуть на нож не напоролся. И представил, как этот прекрасный ковёр зальёт детской кровищей. Они ж тут бегают, как больные. Прыгают друг на друга, падают, подушками швыряются. Но они-то ладно. А где мы ковёр потом стирать будем?
По мере того, как Марина осознавала мою шутку и начинала улыбаться, в её голове обрисовывалась картина возможных последствий. Она смотрела по сторонам, и окружающее не нравилось ей всё больше и больше.
— И ты извини. Я тоже виновата. Сейчас всё соберу.
— Нет, не ты.
— А кто?
— Дети.
Марина отмахнулась.
— Они никогда в жизни не будут убирать здесь.
— Спорим на твой «Хаммер»?
— Давай на коробку печенья?
— Прописаться в твоей квартире?
— Большая коробка печенья?
— Ну ладно.
Споймав какого-то малого, я попросил собрать всех в холле. Пока дети организовывались, я быстренько подумал, как бы замотивировать их убраться. Можно было сказать, что я потерял что-то ценное, можно было сказать, что где-то иголка лежит, и что её так не увидишь, пока всё не уберёшь. Первый способ взывал к естественной человеческой жадности, второй — к страху. Оба фактора являются самыми мощными мотиваторами.
— Друзья! — начал я. — У меня для вас отличные новости. У вас есть возможность выиграть коробку печенья. Хотите?
— Конечно хотим! — дружно ответила толпа.
— Тогда слушайте. Я здесь потерял пятьсот рублей. Всё обыскал — ничо не нашёл. Но она точно здесь, потому что больше некуда деваться. Просто у вас такой бардак здесь, что нифига не найдёшь. Кто первый отыщет, тому коробка печенья. Большая. Которой он, естественно, поделится с остальными. — Дети продолжали смотреть на меня. — Ну, чё стоите? Ищите!
Разбежавшись по углам, дети начали хаотично бегать по холлу перебирая бумажки. Было смешно наблюдать за тем, как одну и ту же бумажку поднимает пять человек подряд.
— Друзья! — снова остановил всех я. — Как только вы уберёте мусор под ногами, вам станет искать намного проще. И да! Мне сказали, что тут уронили иголку. Поэтому самые маленькие бумажки тоже подбирайте. И аккуратнее ходите по ковру.
На этот раз дети не стали ждать приглашения и начали работать методично. Даже разграничили ковёр на секторы и разобрали себе по одному. Один особо умный взял магнит с холодильника и начал искать иголку.
— Марин, а у тебя есть пятьсот рублей? А то я только щас понял, что они ничего не найдут. А если они поймут, что их обманули, будет нам ещё хуже чем сначала.
— Нету, — немного обречённо сказала Марина.
У Кати тоже не было.
— О! — крикнул Вова. — Я иголку нашёл!
Сглотнув, я подошёл к Вове и взял из его рук небольшую и слегка погнутую иголку. От моих холодных пальцев Вова немного поёжился, но всё же не переставал сиять.
— Молодец,— похвалил я, пытаясь улыбаться.
Марина испугалась не меньше меня. Взяв иголку в руки, она зачем-то кольнула себя, отчего как будто бы проснулась. Но говорить ничего не стала.
— Острых ощущений не хватает? — наконец-то пошутил я.
Марина не сразу поняла, что «острые ощущения» и «иголка» вместе получается смешно, но потом гыгыкнула, зачем-то ещё раз себя кольнула и куда-то ушла.
Тем временем ковёр вернулся в первозданный вид. Поставив на средину полный пакет бумажек и всякого хлама, они начали смотреть на меня, как дети кукурузы.
— Друзья. Я хочу вам признаться, — начал оправдываться я. — Как только вы начали уб… как только вы начали свои поиски я нашёл купюру. Но вы так тщательно убирали, в смысле искали, и были такими увлечёнными, что я не стал вас отвлекать. — Дети начали немного расстраиваться. — Но! Я обещал, что нашедший получит коробку печенья, которой со всеми поделится? Я сдержу обещание. Завтра будем есть печеньки!
— Ура! — обрадовались дети. — Печеньки!
Ещё минут пять понадобилось, чтоб успокоить их. Как раз вернулись Катя и Марина, которым я передал полномочия руководителей.
В торжественной обстановке мне повязали галстук и приняли в тёплую отрядную семью, хорошенько пообнимав при этом. Даже мальчики, которые обычно только бьют, были не против.
Закончив с оргией, мы уложили детей спать и пошли с Мариной на вожатскую свечку.
Как ни странно, мы пришли первыми. Хотя, должны были последними. Это позволило завалиться на большой кожаный диван. Марина плюхнулась на него первой, а я сел с краю. И увидел бумажку на столе. На ней большими буквами было написано «АНЕ». Возникло чувство, как когда ты вспоминаешь, что забыл выключить утюг. Какой-то панический страх вперемешку с мыслью «да глупости это всё».
— Опоздавшие, идите в кинозал! — крикнула Катя-художник.
Марина пошла в зал, а затем вернулась за мной.
Почему-то эту свечку решили провести не в холле, а в кинозале, который был неподалёку.
Все что-то то обсуждали, а я никак не мог забыть про записку. Может, это другой Ане? Которая сценарист? Может, это просто записка без какого-либо романтического посыла? Ну там, чтоб поросёнка покормила. Почему мне тогда кажется, что у меня появился соперник?
Про то, что Ане подбрасывают записки, знал весь коллектив. Причём всем страшно нравилось сплетничать по этому поводу. Кроме самой Ани, конечно. А теперь кто-то решил воспользоваться предложенной техникой, и начать ухаживать за ней? Или это провокация? Со стороны кого? Ани? Но она уже в курсе, что это моя работа. Хочет посмотреть, как я ревную? Не похоже на неё. С другой стороны, зачем тогда устраивать свечку в зале, а не на прежнем месте? Она знает, что я последний прихожу всегда. И так я точно увижу записку.
— А почему мы в кинозале, а не как обычно? — спросил я, встряв в чьё-то повествование.
— Дети жалуются, — сказал вожатый и по совместительству народный артист Николай. — Мы во время обсуждения громко ржём и не даём им спать.
Коллектив захихикал, а Аня недовольно посмотрела на меня. Я был неправ, поэтому извинился взглядом и продолжил делать вид, что слушаю.
Если не Аня, то кто? Если записка ещё там, то скорее, всего её оставил кто-то, кто опоздал на свечку. Иначе бы Аня увидела и забрала. Ведь она тут постоянно тусуется.
Народ рассказывал интересные смешные вещи, но я не отвлекался и перебирал кандидатуры. Всех перебрал. Если рассматривать это, как преступление, то виновной могла быть только Марина. Только она имеет связь и с Аней, и с тем, кто до этого слал записки. То есть со мной. Только нафига ей это? Может, я всё-таки ошибаюсь, и там просто какая-то бытовая информация?
Не дождавшись окончания, я вышел на «минутку» и взял записку. Она была склеена скотчем так, что раскрыть её не повредив, было невозможно. Пришлось читать на просвет.
«Аня, ты прекрасна. Про тебя нужно снимать кино и писать книги».
Хм. Писать книги. Точно Жукерберг! Ещё и написано «ТЫ». Что за дурной тон? Но Жукерберг сама передавала мои крылышки и наверняка читала, что там сзади написано. И, если бы она хотела меня копировать, она бы сделала это ответственнее. Но кто, если не она? Только Аня остаётся. Либо тот, кого вычислить логическим путём нельзя.
Думал, что умру от любопытства и не дождусь конца свечки. Лучше бы умер. Опять три часа трындели. У меня такое чувство, что мои коллеги либо не спят, либо не спят. Потому что другого объяснения подобной жажды общения я не мог найти.
Было очень интересно узнать, как отреагирует Аня. Но меня отвлекла Марина.
— Коль, а ты помнишь, что мы завтра увольняемся?
— В смысле? — не понял я.
— В смысле завтра должны приехать воспитатели.
Я посмотрел на Марину, как человека с CD-плеером, в котором играет Серёжка Минаев.
— Какие воспитатели?
— Ты что забыл? Ты детям сказал, что вместо нас приедут воспитатели из детдома. А нас уволил.
Я ошалевшее посмотрел на Марину:
— Я? Ты шо, гонишь? Аа-а-а! Да, точно. И чо?
— «И чо?» — Начала злиться Марина. — Это ты придумал, а меня теперь спрашиваешь?
— Это ты подложила записку Ане?
Марина секунд десять пыталась понять, что я у неё спросил.
— Какую записку?
— Ну, там что-то про «писать книги».
— Коля, ты что дурак?
— Чё ты обзываешься?
— Я тебя спрашиваю, что завтра будем делать, когда нас уволят?
— А чё ты меня спрашиваешь?
— А чья это идея?
— Чья?
— ТВОЯ!
— А, да, точно.
Марина вскипела.
— Коля, ты меня вывести хочешь?
Если честно, я никогда не видел Марину такой злой. Прям испугался.
Потихоньку я вернулся на землю и понял, что Марину интересуют другие вопросы.
— Марин, не переживай. Я всё сделаю. Главное — напомни. Просто меня сейчас другой вопрос беспокоит.
— Какой? — всё ещё агрессивно спросила Марина.
Я осмотрелся по сторонам.
Кроме нас в зале никого не было.
— Кто-то Ане подложил записку. Тоже от тайного друга.
Марина моментально забыла про увольнение.
— То есть у тебя появился конкурент?
— Угу.
— И ты ревнуешь, да?
— Нет. Просто я…
— Ревнуешь! — захлопала в ладоши Марина.
— Ну ладно, ревную. Это не ты?
— Зачем мне это?
— Может, ты решила подобным образом добавить разнообразия в наши отношения?
Марина подумала.
— Странный способ. Тем более, вы только помирились. Я бы не стала.
— А кто тогда?
— А у меня ты почему спрашиваешь? Я не знаю. Пойди лучше, у Ани спроси.
Я и сам забыл , что хотел у неё спросить. Просто Жукерберг отвлекла.
Отправив Марину спать и передав, чтоб они с Катей сильно не парились из-за увольнения, я пошёл к Ане.
Она сидела на диване в одиночестве с ноутбуком в руках. Рядом на столе лежала раскрытая записка. Я всё думал, как бы спросить про неё, но Аня сама начала.
— Представь, мне кто-то другой записки начал слать.
— Я, когда пришёл, увидел сразу.
— Читал?
— Угу.
Аня улыбнулась такой улыбкой, что я сразу съёжился.
— Ревнуешь?
Я покраснел, а Аня засмеялась. Мне стало совсем неловко. Но Аня не стала этим пользоваться, а наоборот как-то по-матерински жестом попросила присесть рядом.
— Коль, мне кажется, Ты зря переживаешь. Это чья-то шутка.
— Почему шутка?
Аня уселась поудобнее.
— Потому что это странно. Ты заметил, что я тут себя веду как Мегера? И это не просто так. Без лишней скромности скажу, что в меня часто влюбляются. Это мешает. Отношениям. Как трудовым, так и человеческим. У нас тут вроде все парни замужние, но знаешь, всякое бывает. Мне кажется, что народ заметил, что я ослабила хватку, когда начались подарки. Вот и решил устроить сладкую жизнь. Можешь не переживать. Твои крылышки я ни на что не променяю.
Я опять чувствовал себя ребёнком.
Раньше, когда мы только начинали встречаться, я воспринимал Аню как заботливую старшую сестру, о которой всегда мечтал. Она была гораздо умнее меня, многое объясняла и очень старательно заботилась. И вещи на стирку забирала, и кормила постоянно, а если не кормила, то интересовалась, покушал ли я. И каждый раз переживала, когда не покушал. То есть всегда. Мне вообще казалось, что она только со мной такая. На её прежней работе все считали начальницу бессердечной стервой. Её боялись, но уважали. Особенно руководство. Ну, по крайней мере, она сама так говорила. Да что там руководство? Её даже родители боялись. Я как-то треснул её по жопе, а она мне призналась, что в последний раз её даже в шутку лупили лет двадцать назад. И как бы Анин папа меня “не любил”, при ней он общался гораздо мягче и вежливее.
Вот и сейчас у неё как будто появились невидимые крылья, в которые можно было закутаться. Она была прекрасной. Она не делала ничего такого, что обычно делают прекрасные девушки. У неё не было бездонно глубоких глаз, она не улыбалась милой улыбкой (хотя могла), она просто была прекрасной. Даже то, что она закрутила свои красивые волосы в гульку, нисколько не умоляло её прекрасности, доброты и в какой-то степени величия. Именно величия. Величия, которому хочется довериться и идти вслед. Как крестьяне шли за Оливером Кромвелем. С такими же последствиями.
— Ань, пойдём к тебе?
Аня сделала лицо, на котором я сразу понял ответ. Ей самой было обидно.
— Мне нужно на послезавтра план составить. И продумать завтрашнее выступление. Я бы с удовольствием, но потом уже не успею.
Я осмотрелся по сторонам и спросил смущённо, как школьник, который впервые решил покурить под лестницей.
— Давай хоть поцелуемся? Мы уже сто лет не целовались. А я после беседки всё никак не могу успокоиться.
Аня начала думать.
С каждой секундой она улыбалась сильнее и чаще покусывала губки.
— Не. Потому что просто целоваться мне не хватит. А я тогда точно не успею. Давай потерпим до конца смены? А? Чуть больше недельки. Иди лучше, отдохни? — Аня посмотрела на меня как мама на ребёнка. — Ну не раскисай ты. Лучше вложи свои эмоции в творчество. А…
— У тебя сгущёнка есть? — перебил я.
— Сгущёнка?
— Ну, это такое молоко сладкое. Липкое такое.
— Я понимаю, что такое сгущёнка. Зачем тебе? Если нужно, я могу попросить на кухне.
— Мне нужно литра четыре.
— Зачем? — удивилась Аня, а я улыбнулся.
— Чтоб показать мои чувства и выразить их в скульптуре. Это должен быть надувной шарик, в котором дофига сгущёнки налито. Так много, что он вот-вот и лопнет.
На этот раз покраснела Аня. Она немного закашлялась и сделала вид, что её здесь нет.
— Коля, я начинаю беспокоиться о детях, с которыми ты работаешь.
— Нет! — совершенно серьёзно, хоть и с дурацкой интонацией отрезал я. — Дети — это святое. Своё нереализованное либидо я только тебе демонстрирую.
Посмотрев на меня как на дурачка, Аня взяла ноутбук в руки и заняла позу, явно говорящую, что сейчас она будет заниматься другими делами.
— Тебе, правда, нужно отдохнуть. А мне — поработать. Так что давай, до завтра.
— Спокойной ночи, Ань.
— Спокойной ночи, Коль.
Она уселась на диван поуютнее, а я, с трудом совладав с желанием взять фотоаппарат и сфоткать такую красоту, пошёл домой, окрылённый самыми светлыми и приятными чувствами.
Приняв душ, я опять не успел лечь на кровать, прежде чем заснуть.
На этот раз были горы. Я прошёл длинный путь, чтоб подняться на эту вершину и сфоткаться на аватарку. Вокруг было плато, усеянное зелёной травкой и луговыми цветами. Кое-где мирно паслись невысокие деревья. Сверху за всем этим наблюдали пушистые облака-овечки.
Рыжая сидела неподалёку. Разложив на траве огромные белоснежные крылья, она нежно массировала одно маленькими ручками. Наверное, взлететь сюда тоже нелегко. Устала бедняжка.
Я сел рядом со вторым крылом и начал аккуратно его гладить. Рыжая улыбнулась и немного поводила крыльями по траве. Послышался приятный махровый шелест. Наверное, у ангелов так выражается наслаждение.
— А ты тут зачем? — спросил я, продолжая гладить крыло. — Решила видами полюбоваться?
Посмотрев по сторонам, Рыжая медленно замотала головой. Так, как будто стеснялась своего ответа.
Я тоже посмотрел по сторонам, но ничего нового не увидел.
— А зачем тогда? Крылья прокачиваешь?
Моя гостья усмехнулась и стала немного спокойнее. Затем, грациозно собрав крылья за спину, встала и протянула руку мне. Я тоже встал. Мне показалось, что по её руке пробежался холодок. Наверное, это ветер. Мы ведь в горах, тут всегда сквозняки.
Отпустив руку, Рыжая стала сзади и зачем-то закрыла мне глаза ладошками. И начала куда-то толкать.
— Решила с обрыва сбросить? — Рыжая не ответила, но мне почему-то показалось, что идея ей понравилась. — А почему ты со мной никогда не говоришь? Ты же когда-то беседовала со мной? Про какие-то корни. Я помню. Правда, не помню, какой у тебя голос. Мне кажется, ты картавишь. Это так? Ты этого стесняешься? — Мне так и не ответили. — Хоть скажи, как тебя зовут. А то всё «рыжая», да «рыжая». Как-то неудобно.
Пока я болтал, мы куда-то шли. Я честно не подглядывал, но всё равно чувствовал на лице крепко прижатую ладошку. Нежную и бархатистую. Наверное, она моет руки с увлажняющим мылом.
В какой-то момент ладошку убрали, и я открыл глаза.
От увиденного я чуть не наделал в штаны. Точнее, в шорты.
Огромное пространство под обрывом было настолько необъятным, что моё сознание не знало, как его переварить. Обычный человек в обычных условиях не может глазами такое увидеть. Подножье скалы, на которой я стоял, было далеко внизу. Гораздо дальше, чем линия горизонта. Из курса радиофизики я начал вспоминать, сколько до горизонта. Что-то около десяти километров, если смотреть с высоты человеческого роста.
— А сколько здесь ме…
Маленькие ручки упёрлись мне в плечи и толкнули вперёд.
Через секунду я уже летел вниз.
Не могу сказать, что было страшно. Скорее не хотелось напороться на торчащие скалы и закончить полёт на одной из них. Хотелось долететь до самого низа, где виднелся лес и ниточка реки. Чтоб полюбоваться пейзажем и чтоб развить максимальную скорость. Чтоб удар будет настолько сильным, что сделает из меня плоский блин моментально. Даже не успею почувствовать боль.
Пролетая мимо очередных облаков, я даже удивился своему спокойствию. Мне даже было неважно, почему Рыжая со мной так поступила.
Вспомнив о ней, я посмотрел вверх и удивился. Рыжая, сложив крылья, летела немного выше.
— Это какой-то ритуал?
Все сказанные мною слова оставались где-то сверху. Они просто не успевали долететь до слушателя.
От воздуха, который я разрезал, глаза сильно слезились. Но Рыжую я видел хорошо. Она была совсем чуть-чуть встревожена. Не сводя с меня глаз, она морщила брови, будто вспоминала что-то или решала какую-то задачу.
Мне тоже показалось странным то, что она летит с той же скоростью, что и я. Она легче и должна отстать. Если только у неё под крыльями не спрятан маленький реактивный двигатель или в кармане нет свинцовой гирьки.
Правда, у неё не было карманов. Она была в белом детском сарафанчике. Странная одежда для полётов. Если летать юбкой вниз, можно много чего простудить.
Рыжая продолжала смотреть на меня, как будто ждала чего-то. Чего?
Внизу я видел уже детальный пейзаж. Лететь оставалось совсем немного. Эх, жалко, фотоаппарат не взял. И айфончик тоже. Крутая фотка вышла бы.
Опять посмотрев на Рыжую, я увидел на её лице чувство безнадёжности. Как у учителя, который три часа объясняет детям, что такое сложение, но на вопрос «два плюс два?» получает «сто!».
Я снова посмотрел вниз и понял, что осталось совсем несколько секунд.
Я несколько раз моделировал наезд камеры с общего плана Земли на маленький участок и знал, что последняя пара километров до земли пролетаются за одно мгновение.
В последний раз насладившись видом, я закрыл глаза и глубоко вдохнул. И тут же почувствовал объятия тёплых лебяжьих крыльев. Я увидел Рыжую. Её лицо было совсем близко. Как будто мы сейчас поцелуемся. Я чувствовал её тепло всем телом. Укутавшись крыльями, мы были как будто в коконе.
Внизу проносились леса и луга. Скала, с которой я недавно падал, быстро удалялась и пряталась за туманом.
Стало немного страшно. Рыжая почувствовала это и обняла меня крыльями ещё сильнее.
— А как мы летим, если ты крыльями не машешь? — удивился я.
Рыжая посмотрела на меня совсем обречённо. Как будто на пятый час урока кто-то из детей сказал несчастному учителю: «А! Я понял! Не сто! ТЫЩА!».
Николай Хлевицкий aka deathmetall © 2014
yaplakal.com