271
Для К., который просил сказку, в которой никто не умирает.
- Знаете, это очень сложный мальчик. Проблемный. Подумайте, прошу вас, -директриса выжидательно смотрела на меня, помаргивая подслеповатыми глазками за толстыми стеклами очков. Такие линзы сейчас уже никто не использует, стекло заменили высокотехнологичными видами пластика.
- Этим детям нельзя менять дом два раза в год. Предстоит очень много работы с врачами, психологом. Требуются серьезные финансовые вложения в здоровье Алеши. Почему вы не хотите взять здорового ребенка?
Почему? Потому что это мой ребенок. Эти спокойные прозрачные серые глаза, тонкая шея – того и гляди, переломится, худоба на грани истощения, странная неподвижность. Он не вздрогнул, когда я положила ладонь на его вихрастую голову, и не пошевелился, но я чувствовала, что ему хочется отстраниться.
Я обернулась, чтобы проследить направление взгляда мальчишки.
На стене висела картина, нарисованная то ли маленьким художником, то ли взрослым творцом в жанре примитивизма.
На огромном параллепипеде холодильника сидел синий кот. Он печально смотрел в окно, на макушки многоэтажек, серыми кубиками торчащие на фоне серого же неба. Рядом с одиноким котом на полированной стальной поверхности лежала связка ключей.
Я подошла чуть поближе, чтобы прочитать корявые буковки в углу картины. Фамилия художника? Дата изготовления картины?
Надпись гласила «хочу гулять».
Иван не сразу согласился с моей затеей взять мальчишку из детдома. Причем ребенка не щенячьего возраста, когда из него еще можно лепить личность, как из податливой глины, а вполне сформировавшегося человечка двенадцати лет. Он понимал, откуда растут ноги у этой моей дурацкой прихоти. Антону было одиннадцать. Сейчас ему было бы двенадцать.
Когда муж увидел Алешкину фотографию, губы его дрогнули. Нелегко видеть родные глаза на чужом лице.
Плохая затея, скажете вы. Да, наверно. Это была плохая затея.
Мы отвели Лешке бывшую комнату Антона – мансарду под самым потолком. На тот момент это показалось отличной идеей, ведь мальчишки обожают обстановку свободы и раскованности.
Мы убрали на чердак все, что могло напоминать о прежнем владельце – игрушки, книги, плакаты со стен. Покрасили потолок, настелили новый деревянный пол, сменили полностью мебель, купили компьютер и скейтборд .
Правда, у нас не поднялась рука выбросить модели самолетов, которые собирал Антон в кружке авиаконструктора. Он бредил воздухом, как бескрылая птица, собирающаяся взлететь. Самолетики остались кружиться на тонких лонжах под потолком, чуть покачиваясь и соприкасаясь легкими стремительными телами.
Приемный сын сначала застыл на пороге теперь уже его собственной комнаты, потом, молча, шагнул внутрь. Он все делал молча. Я понимала, что будет непросто. Но даже не представляла, насколько непросто.
В эту ночь мне впервые приснился Антон. Мы с Лешкой сидели на качелях в саду, я обнимала его за плечи, мы хохотали и болтали. Даже во сне я понимала, что это сон. Что с тех пор, как мы впервые встретились с приемным сыном, виделись впоследствии в течение длительного времени оформления документов и прочего официоза, приехали с ним домой - он не произнес ни слова.
- Он чужой, - холодно сказал Антон. - Выгони его туда, откуда он пришел. Он чужой.
- Антон, что ты говоришь, - беспомощно сказала я во сне. – Он твой брат.
- Он не брат мне.
С этими словами Антон шагнул в мокрые заросли кустов смородины, окаймляющих площадку.
Иван устанавливал качели в его день рождения, когда сыну стукнуло пять лет. Были гости – соседские детишки, наши племянники Сашка и Машка. Тот август выдался на редкость сухим и жарким, но двадцать пятого числа на поселок обрушился ливень, который и загнал всех в дом.
Взрослые пили вино, мелкие - горячий компот из садовых ягод, в окна тяжелым мокрым телом бился дождь. Это было счастье. Но оно имеет очень хрупкую структуру.
Зато раковые клетки прожорливы и неутомимы, как время.
Я проснулась от шума дождя. Уже светало, в саду деревья шуршали ветками и листьями, перекликаясь с водяными струями.
- Тин, тебя не пугает его взгляд? Я в жизни не видел такого взрослого взгляда у двенадцатилетнего мальчика.
Я повернулась к мужу, обнимающему меня за талию, сонно поцеловала в колючую щеку.
- Не пугает. Зато пугает его худоба. Он весит столько, сколько Антон. В последний год… Ест много, но не набирает вес. Надо показать его врачам. Ты договорился с сестрой о записи на обследование?
Наталья работала администратором в областном онкологическом центре. Я избегала общаться с ней, слишком свежи были воспоминания о времени, которое я провела в этих стенах.
- Через неделю. У них выйдет из отпуска Тимур Борисович. Я безоговорочно доверяю ему.
- Ну, анализы мы могли бы собрать пока и без него, - мудро заметил Иван.
- Да. Но все равно дождемся. А в понедельник я увезу его на прием к психологу. Спеца посоветовала подруга, они вместе заканчивали аспирантуру. Очень рекомендует.
Рука Ивана, небрежно ласкавшая складочку на животе, от которой я не могла избавиться даже на самых жестких диетах, стала настойчивее. Он поцеловал меня в шею и мягко опрокинул на спину.
К психотерапевту я ехала, обуреваемая сложными чувствами. У меня никогда ранее не было проблем общения с детьми-интровертами. Замкнутыми в своем мире, не желающими пускать никого в свою раковину, отчужденными и прохладными.
Я знала, на что иду, когда подписывала документы на усыновление. Приемный сын не страдал аутизмом, по уверениям штатного детдомовского психолога. Но общаться он ни с кем не желал, с момента своего появления там. Врач уверял, что это последствия нервного шока после гибели семьи, и время залечит эти раны. Но пока мальчишка молчал.
Лешка слушал мои рассказы о сортах садовых роз и окотившейся в нашей оранжерее соседской кошке, появлялся на пороге комнаты, когда я его звала, спускался к завтракам-обедам-ужинам, ездил со мной по магазинам и охотно таскал пакеты с продуктами, но на контакт не шел. Оживление в его глазах я замечала только в отделах компьютерного железа. Продавцы с состраданием смотрели на меня, когда я знаками показывала Лешке, чтобы он записал на бумажку то, что требуется купить. Названия деталей мне ни о чем не говорили.
Слава богу, Константин оказался не представительным холеным аристократом в модном костюме, а простецкого вида парнем в джинсах и тонком бумажном свитере. Правда, на запястье у него поблескивали очень дорогие часы. Единственная вещь, выдающая статус обеспеченного человека.
В беседе врача и сына я участия не принимала. Хотя было любопытно, как Константин с ним будет общаться? Жестами? Картинками? Написанным на бумаге текстом? Как вообще психологи понимают природу душевных болезней человека? Их истоки?
Кажется, они уверены, что корни всех страхов, фобий и проблем родом из детства.
Комфортно устроившись в кресле, я открыла книгу, которую мне протянул Константин перед тем, как плотно прикрыл двери в свой кабинет.
Она называлась «Пророк».
«Ваши дети – не дети вам». Я вздрогнула, прочитав эти жесткие слова. А далее глаза мои скользили по строкам, впитывая удивительно лиричные и мудрые мысли ливанского поэта-философа.
« …Они сыны и дочери тоски Жизни по самой себе. Они приходят благодаря вам, но не от вас. Хотя они с вами, они не принадлежат вам. Вы можете дать им вашу любовь, но не ваши мысли, ибо у них есть свои мысли. Вы можете дать прибежище их телам, но не их душам, ибо их души обитают в доме завтрашнего дня, где вы не можете побывать даже в мечтах. Вы можете стремиться походить на них, но не старайтесь сделать их похожими на себя. Ибо жизнь не идёт вспять и не задерживается на вчерашнем дне. Вы - луки, из которых ваши дети, живые стрелы, посланы вперед. Стрелок видит цель на пути бесконечности и сгибает вас своей силой, чтобы стрелы летели быстро и далеко».
Кажется, Константин был доволен результатами. Никаких вердиктов он не выдал, кроме краткого перечня советов. Эти советы годились для воспитания любого ребенка, но интроверта – особенно.
- Не применять силу и давление. Никогда. Избегать общества незнакомых людей и любой излишней сенсорной нагрузки. Уважать личное пространство сына, его территорию. Не исправлять то, что не сломалось. Со школой пока подождать, лучше частные педагоги, приходящие на дом. Пробелов в базовых знаниях нет. Предоставить неограниченный доступ к информационным ресурсам.
Услышав последний совет, я подняла брови и уточнила:
- Интернет?
- Интернет, журналы, книги, музыка… Все, что может составлять и формировать внутренний мир ребенка, - ответил психолог. – Он отфильтрует нужное сам. К тому же, ваш сын обладает потенциалом интеллектуального развития, который не снился среднестатистическому человеку. Его ай-кью превышает мой собственный на сорок два пункта. Возможно, даже и учителя не нужны, налицо признаки самообразования. Поверьте, я впервые вижу подобного ребенка.
Мы договорились на еженедельные встречи по пятницам.
- Он понравился тебе? – спросила я Лешку, встречая его внимательный взгляд в зеркале заднего вида. Сын кивнул. Что ж, мы на правильном пути.
Первое лешкино изобретение я увидела зимой, в предновогодние праздники. Мне показалось, что в комнате сына звякает что-то металлическое.
Дверь в комнату под крышей была всегда приоткрыта, ведь на мой стук он не мог ответить «войдите».
На столе важно расхаживал робот, размахивая крохотными серебряными колокольчиками, которые отзванивали бессмертное «джингл-беллз».
Я узнала игрушку. Это был робот Антона. Старый, облезлый, с оторванными конечностями. Со склада игрушек на чердаке. Сейчас он блистал свежей окраской и новенькими хромированными деталями. Значит, Лешка лазил на чердак? Зачем? Искал что-то нужное или просто любопытствовал?
- Здорово! – искренне восхитилась я.
Сын улыбался. Впервые его неподвижный пристальный взгляд был взглядом ребенка, а не старика.
Потом он починил пылесос, который я готовилась вынести на помойку. Потом проигрыватель в машине Ивана. Муж, великолепный юрист, но технический бездарь, обалдел.
Одна из моделей самолета обзавелась моторчиком, полосатой окраской и летала по дому, жужжа, как большой сердитый шмель.
В стойку новогодней елки Лешка вмонтировал двигатель, который вращал ее в разные стороны. Мы наряжали елку впервые за три года. Антон не любил праздники после того, как заболел.
В доме безукоризненно работала любая техника, начиная с моего ноутбука и заканчивая электрической проводкой. Иногда из мансарды изрядно пованивало неприятными запахами горящей синтетики или химических жидкостей. Пару раз Лешка вышел к завтраку с опаленными бровями и ресницами. Иван вздохнул и привез вечером пару очков для сварки и огнетушитель.
Учителя задерживались у нас ненадолго. Математик сломался на третьей неделе, когда Лешка решил уравнение за десятый класс неизвестным самому учителю способом. Русичка объявила через месяц, что, как честный человек, не может брать плату за обучение безукоризненно грамотного ребенка. Физик ушел вслед за ней, и теперь трижды в неделю к нам приезжал только учитель истории. К биологии Лешка был равнодушен, зато про дела давно минувших дней слушал с напряженным интересом, а потом лез в интернет проверять и сопоставлять факты.
Медицинское обследование не выявило в организме мальчишки никаких особых отклонений. Совершенно здоров, по всем показателям. Впрочем, эндокринолог настойчиво предлагал обследоваться более детально. Что-то его чрезвычайно удивило в биохимии крови.
Пару раз я назвала приемного сына Антоном. Он вздрогнул так, словно его ударили. Больше я не ошибалась.
В конце декабря я вдруг вспомнила, что месячные должны были начаться три недели назад. Странно, до сих пор они начинались всегда в срок и были неизбежны и точны, как хороший швейцарский хронометр.
Повода для беспокойства не было, но я решила не откладывать дело в долгий ящик и поехала в консультацию.
- Тошнит? – деловито спросил дядька-гинеколог, пощупав мне сначала живот, а потом грудь.
- Нет, - ответила я, вспомнив вдруг, как на прошлой неделе отравилась рыбой. Это что же, рыба была не причем?
Тупо глядя на зловредные полоски на тесте для подозрительно беременных, я пыталась осмыслить новость. Но ведь я не могла иметь детей! И это подтверждалось кучей медицинских выписок и документов бог весть какой давности. Много раз мы повторяли попытки после рождения Антошки, но безрезультатно.
- Природа не терпит пустоты и категоричности, - сообщил врач и отправил меня сдавать анализы.
- Беременна? – не поверил своим ушам Иван.
- Глобально и неотвратимо, - подтвердила я. - Будем увеличивать поголовье нашей ячейки общества. Как ты будешь всех нас содержать – ума не приложу.
Муж схватил меня на руки и закружил по комнате, я смеялась и пыталась выдраться из его объятий. – Сумасшедший, ты же меня уронишь!
В разгар веселья через перила лестницы свесился Лешка.
- Сын, собирайся! - закричал ему Иван. – Едем в ресторан! Гуляем. Есть повод.
В предпраздничное время улицы были забиты людьми, которые спешили запастись продуктами на долгие праздники и подарками для близких. Царили оживление и веселье, нас успели трижды поздравить с наступающим новым годом и вручить горящий бенгальский огонь в руки Лешке.
Мой любимый уголок в ресторанчике, где мы праздновали обычно семейные события, был свободен.
Мы плюхнулись на бархатный диван и уткнулись в меню. Лешка завороженно рассматривал экзотических рыб, плавающих в огромном стенном аквариуме.
- Шампанское? - ткнула я пальцем в строку меню бара.
- Тебе нельзя, - строго сказал Иван. – Беременным вреден алкоголь.
Пока муж обсуждал с официантом варианты горячего, я искоса поглядывала на сына. Он занимался забавной игрой – водил растопыренной ладонью по стеклу. За его рукой, как прилипшая, следовала яркая синяя рыба с оранжевыми полосками на боках. Вверх, вниз, в стороны, с той же ритмичностью, что и рисунок движения руки.
- Леш, ты будешь что-то мясное? – спросила я его тихо.
Он отрицательно качнул головой. Конечно, вопрос был излишним. Приемный сын не выносил мяса. Категорически.
Двадцать восьмого декабря Иван проходил ежегодную медкомиссию по полису страхования, который оплачивала его компания.
Он позвонил мне в обед и странным голосом сообщил, что у него есть новость.
- Хорошая? – насторожившись, спросила я.
- Странная, - помолчав, ответил он. - У меня две почки.
- Чтооооо? – я решила, что ослышалась. Бред какой-то.
Что же тут странного, спросите вы. У людей это парный орган.
Удивляться, казалось бы, нечему, но левую почку мужу удалили в армии. Несчастный случай.
- Перепутали снимки? - предположила я недоверчиво.
- УЗИ?
Я переваривала сообщение. Регенерация утерянных человеческих органов в природе встречается?
- Ты не Чужой? – пыталась пошутить я.
- Вот и я начал задумываться, - иронически сказал Иван и заключил: - Надо будет после праздников обследоваться тщательнее. Странно все это…
- Ну… теперь я хотя бы могу готовить для тебя острое, жареное и соленое.
Муж положил трубку, а я гоняла в мозгу полученную информацию. Моя беременность. Выросшая почка. Что за новогодние новости? Судьба пытается нам заплатить за черные полосы прошлого? Я вспомнила цитату из прочитанного «Пророка».
«Ибо жизнь не идёт вспять и не задерживается на вчерашнем дне».
Что с нами происходит?
Тридцать первое мы решили провести дома. Никаких гостей и родственников, никакой суеты. Мы втроем. Вернее, уже вчетвером.
Вечером тридцатого повалил снегопад. За ночь замело так, что утром Иван пыхтел минут сорок, откапывая выезд из гаража.
- Буду к обеду, - прокричал он из окна машины на ходу.
Я помахала ему рукой и пошла заниматься подготовкой праздника.
Гирлянды на окнах и изгороди мы с Лешкой развесили еще вчера. Он запрограммировал огоньки в лентах, и они бежали в совершенно немыслимом, сумасшедшем ритме.
Нужно было поставить тесто на пироги, упаковать подарки для моих мужчин и заняться собственной красотой. Чуть-чуть поспать днем, чтобы не клевать носом к полуночи, уложить волосы, придумать забавный рисунок для маникюра.
Услышав легкие шаги по лестнице, я спросила, не оборачиваясь: - Хлопья или каша?
- Хлопья.
Тарелка, которую я держала в руках, выскользнула из пальцев и упала на пол.
Обычно сын неслышной тенью проскальзывал у меня за спиной и указывал на коробку с завтраком.
А сейчас он говорил. Его голос был совершенно обычным. Чуть хрипловатый, ломающийся дискант.
- Прости, что? - растерянно переспросила я.
- Каша была вчера. Доброе утро.
Он наклонился и подобрал тарелку, которая чудом осталась в живых. Я отвернулась, чтобы скрыть слезы. Как долго я ждала звука этого голоса.
- В гараже у отца сломался выключатель. Я ему говорила, чтобы не хлопал по нему кулаком, когда заедает тугую кнопку.
- Я посмотрю, - спокойно ответил Лешка. Он стоял у окна, в лучах восходящего солнца, бьющего через затканные кружевом мороза стекла - тонкая долговязая мальчишеская фигура в майке и домашних джинсах. Длинные лохмы, которые сын упорно не желал состригать, торчали дыбом, создавая нечто вроде сияющего нимба вокруг головы.
- Ты мой ангел, - вырвалось у меня непроизвольно.
- Я знаю, - серьезно ответил мне Лешка. Так, что было понятно – он действительно считает себя ангелом.
Мне не хотелось поднимать сейчас тему внезапно заговорившего сына. Чтобы не спугнуть этот голос, как нечаянное новогоднее чудо, доставшееся по ошибке вдруг мне.
Не очень-то радостными для меня случались эти волшебные праздники последние пять лет.
Тридцать первое декабря был черным днем.
Тридцать первого декабря мы получили первое подтверждение болезни Антона. Тридцать первого декабря он ушел от нас. Тридцать первого декабря в автокатастрофе погибли лешкины родители и его старший брат.
Странная лженаука нумерология наверняка могла бы объяснить причины подобных совпадений. Я не могла.
- Я не хотел с ними ехать тогда на каток. Потому что мы с братом, Пашкой поссорились. И я остался дома. Хотя мог бы все изменить. Они остались бы со мной, я бы помог. Им не хватило всего пяти минут, чтобы запустить сердце. Я бы успел, я бы помог, - сбивчиво говорил Лешка.
Помог? О чем он сейчас? В груди неприятно кольнуло холодком. Неосознанным жестом защиты я положила руку себе на живот.
Сын замолчал, словно осекся, и наклонил голову. Он походил на щенка, прислушивающегося к звукам внешнего мира.
- Все будет хорошо, - серьезно сообщил мальчик. – Я хочу брата. Назовем его Пашкой?
- А я бы не против девочки, - вздохнула я. – С ума сойти с вами, мужиками.
- Нет, будет мальчик, - убежденно сказал Лешка. – Я точно знаю. Ведь с нами, мужчинами, не соскучишься.
© паласатое
Это сообщение отредактировал Паласатое - 29.12.2013 - 19:10
yaplakal.com