1
Часть I
Утро. Я подхожу к автобусной остановке. Народу немного. Скоро приходят два автобуса, один с автоматическим турникетом, второй с кондуктором. Я сажусь во второй, потому что не хочу ждать, когда все пассажиры пропихнутся через вертушку. Я надеюсь, что выиграю несколько минут. Рассчитываю, что мой автобус уйдет первым. Напрасно я так надеюсь. Передняя машина, загрузив последнюю старушку, закрывает двери и уезжает, мой же, на который я так рассчитывал, выключает двигатель, водитель раскрывает газету, кажется, это «Спорт Экспресс».
Я в бешенстве. С утра такое жуткое, мерзкое чувство бесящей несправедливости по отношению ко мне! Я громко шиплю грязные ругательства в адрес водителя. Потом сам себя успокаиваю. Это называется аутотренингом. Я учился ему в армии, когда безвылазно сто дней сидел на станции. Мне даже пищу туда приносили. Это было испытание. Испытание одиночеством. «Сто дней одиночества». Маркес мелкий жулик и воришка.
В общем, я себя успокаиваю. К тому же автобус вскоре отправляется. Не так много времени я и потерял.
Через десять минут я вхожу в метро. У меня конечная станция, поэтому вполне можно занять свободное место, но я не сажусь. Все равно, на следующей станции, или через одну, войдет пожилой человек или беременная женщина. Мне придется уступить. Я всегда уступаю места, и вовсе не потому что, на это указывают надписи на стеклах. Просто я уважаю пожилых людей и чту беременных женщин. Поэтому я скромно встаю у противоположной двери и раскрываю книгу. Книга интересная, хотя и перегружена цифрами, но иначе и быть не может – это справочник. Вполне безобидная книга, но именно через нее я ввязываюсь в конфликт. Через три остановки в вагон входит не пожилой еще мужчина с лицом регулярно выпивающего человека. В руке у него зажата бутылка пива, под мышкой газета «МК». Отвратительная, на мой взгляд, газета. Дядя встает напротив меня, и громко шурша газетными листами, начинает устраиваться. При этом он нарушает мой покой и отвлекает от изучения статистических анализов. Я поднимаю на него тяжелый, полный укора взгляд. Он замечает мою реакцию и, вместо того чтобы прекратить свою экспансию на мою территорию, хамски толкает меня. Я снова испытываю бешенство. Я возмущен до предела! Второй раз за утро мне подкидывают свинью.
- Прекратите так хамски себя вести, - делаю я замечание гражданину как можно более строгим голосом. Гражданин только этого и ждал. Видимо, он давно искал повода для публичной ссоры.
- Это ты думаешь, что? Один тут такой умный?! Все метро для тебя одного построили?
- Что Вы такое говорите. И не надо мне тыкать, пожалуйста.
- Чего? Щас! Всякому козлу (да, он так и сказал) я буду еще выкать. А ну, - тут он еще раз толкнул меня, - давай двигайся. Вон у тебя сколько места сзади.
- Я не могу подвинуться, потому что сзади у меня рюкзак. Он и создает у Вас ложное впечатление для свободного маневра. Прекратите толкаться и ведите себя достойно!
Высказав это, я опять уткнулся в книгу, пытаясь успокоиться при помощи аутотренинга. Но гражданин не унимается, он опять толкает меня, причем делает это так, что со стороны создается впечатление, будто бы это вагонная качка толкает его на меня. Я теряю равновесие и книга, тяжелая, замечательная научная книга выскальзывает у меня из рук и падает на грязный пол вагона. Падает обложкой к верху. Гражданин и несколько пассажиров с любопытством смотрят на книгу. Кто-то вслух читает название. Оно звучит очень солидно: «Сухопутная армия Германии. 1933-1945». Это серьезный, действительно фундаментальный труд посвященный развитию организации сухопутных сил Германии накануне и вовремя Второй Мировой войны. Только далеко не все это понимают. И уж точно гражданин, так хамски меня толкающий, не входит в этот круг. Он видит только картинку с обложки – суровый воин в стальном немецком шлеме.
- Фашист! – исступленно кричит он на весь вагон. Лицо его, от алкоголя красное, теперь окрашивается в багровые тона ненависти. Все его примитивные эмоции наглядно разложились на этом малопривлекательном носителе, испещренным синими жилками капиллярных сосудов. Его вполне можно понять – еще три дня назад он всласть напился на День Победы, отдавая, таким образом, дань павшим. А тут мерзкий тип с такой ужасающе крамольной книжкой!
- Успокойтесь, - говорю я ему, стараясь сохранять спокойствие и хладнокровие. Долгие тренировки в армии научили меня контролировать свои эмоции.
- Сука!! – завопил «патриот», обрызгивая меня слюной, и довольно ощутимо толкнул меня в плечо.
- Немедленно прекратите, - я бледнею от ненависти, - а не то…
- А не то что??! – мерзавец пытается меня ударить, но остальные пассажиры вмешиваются и оттаскивают его от меня. Большинство очевидцев конфликта занимают мою сторону. Уверен, что это благодаря не только моей выдержке, но и общему высокому интеллектуальному уровню нашего народа.
На следующей станции я схожу. Книга, немного изгвазданная, но от этого ничуть не менее интересная, со мной. Я спокоен, мой самоконтроль достоин восхищения.
День прошел в труде. Я плодотворно трудился, не отвлекаясь на перекуры и прочие баловства. Ничто меня больше не сердило в тот день, но необходимость прибегать к искусству аутотренинга все-таки понадобилась еще раз. Вечером.
Уже после работы, я решил зайти в ювелирный магазин, чтобы купить своей девушке золотые сережки. Я знаю, что она давно мечтает о таких, но стесняется попросить меня, потому что я строгий. Любовь, считаю я, измеряется не материально. Но сережки я все-таки решил ей подарить. Причем непременно из белого золота и в форме маленьких колечек. Я знаю, что именно они ей нравятся больше других.
- Здравствуйте, - здороваюсь я с молоденькой полногрудой продавщицей, - меня интересуют серьги из белого золота, нет ли у вас таких?
- Конечно есть, - отвечает мне девушка, мило улыбаясь. Она подводит меня к витрине и вытаскивает стеллаж с украшениями.
- Вот, выбирайте пожалуйста. Обратите внимание на оригинальные формы. Такие только у нас есть.
Я смотрю на серьги. Их довольно много, но все они из желтого золота.
- Но ведь они все из желтого золота, - обращаю я внимание продавщицы, - а мне необходимо из белого.
- Мужчина, вы путаете – они из белого! Просто здесь такое освещение. Вот, - девушка берет сережки и подходит к окну, - взгляните. Видите, они белые.
Я смотрю на них и вижу, что они желтые. Абсолютно желтые сережки. Но спорить не стал. Просто извинился и вышел под удивленным взглядом продавщиц. В дверях услышал краем уха:
- Марин, у него на метро денег нет, а ты ему тут выставляешься!
Тут я в третий раз за день испытываю волну бешенства. У меня есть деньги! Просто я не слежу так внимательно за своим внешним видом, поэтому всяким недалеким людям может показаться, что мои несвежие брюки и дырявые башмаки свидетельствуют о моей бедности. Но это далеко не так. Я вполне обеспеченный человек, просто не считаю разумным тратить деньги на внешний лоск.
Не без труда, я снова беру себя в руки, несколько минут стою с закрытыми глазами, прислоняясь к дому. Все нормально. Я снова спокоен.
Завтра у меня сложный день. Много надо успеть сделать на работе, а вечером предстоит идти к бабушке, помогать ей в составлении книги. Бабушка моя решила издать учебник по китайскому языку. Я ей помогаю. А разве может быть иначе? Я не знаю китайского языка, но хорошо запоминаю формы иероглифов. К тому же, здесь очень полезна моя выдержка и мое спокойствие. Да, я, несмотря ни на что спокоен. Я полностью, блять, спокоен!
Часть II
- Ты что будешь на завтрак: яичницу или омлет?
- Я буду пиво.
Утро. Я спешу на работу. В голове похмельный гной, и мне бы лучше остаться дома. Но я иду на работу, потому как сегодня зарплата. Кто же пропустит такой замечательный день из-за какого-то никчемного похмелья?
Народу на остановке херова туча. Мне кажется, что все эти говнограждане специально набежали с соседних микрорайонов, чтобы разрушить мой мозг своим количеством. Но мне на них насрать. Причем нефигурально – проходя мимо толпы я крайне вонюче пержу. Нет, не для злого умысла, а только чтобы разнообразить обстановку. А то стоят все с невыносимо серьезными ебальниками. Кто газетой шуршит, кто сигаретой чавкает. Мне это нестерпимо видеть. Не могу я смотреть на такие удивительно мерзкие ебла. Потому и пернул. И смотрю, подействовало! Кто-то носик сморщил, кто-то удивленно так по сторонам озирается, мол, что за оказия! Несколько пролетариев заспорило, кто из них так поднасрал.
В общем, изменилась обстановка, ну и атмосфера тоже, разумеется. А скоро и автобус подкатил. Даже два. Они последнее время только парами ездят, словно механические пидарасы. Один с турникетом, второй с кондуктором. Я сажусь во второй. В те, что с турникетом я вообще никогда не сажусь. Из принципа. Пусть Лужков сам в них свою задницу повпихивает часок-другой.
- Оплачиваем проезд!
Я привычно достаю десятку и сую ее кондукторше. Обычно удовлетворенная, на этот раз она продолжает стоять.
- Че?! – интересуюсь я.
- Проезд одиннадцать рублей, - недовольным голосом говорит тетя.
- Хуя! – моему возмущению нет предела. Маршрутка дешевле, чем этот ебанный гомосечный автобус, - с какого такого перепугу он одиннадцать рублей стал стоить?!
- Уже три месяца как проезд подорожал. Мужчина, Вы будете оплачивать или как?
- Нет уж! Пусть лужок сам ездит за такие деньги, гандон блять, пидорас, уебище!
Я в бешенстве выливаю всю похмельную желчь на бедную кондукторшу и выхожу из ебанного автобуса. До метро еду на такси. За 50 рублей. Такая вот хитрая экономия.
Через десять минут я спускаюсь в метро. У меня конечная станция. Юго-Западная, если это конечно кого-нибудь ебет. Народу на платформе, только что под поезд не падают, но мне удается в коротком штурме отвоевать себе сидячее место в вагоне. Опустив свою жопу на сидение, я с удовольствием открываю бутылочку холодненькой «девяточки». Не знаю, чего там некоторые мудаебы осуждают этот великолепный напиток, мне лично он нравится своей ультимативностью – выпил на опохмел с утречка две бутылки и уже пьян, как вечером. Но сейчас я выпиваю одну – все-таки на работу еду. Нехорошо ужратым на работу приходить. Хотя бы и за зарплатой.
На следующей станции, Проспект Вернадского, если конечно это все еще кого-то ебет, входит очередная толпа гуимпленов, причем несколько из них в прискорбно запущенном возрасте. Разворачиваю газетку «Еще!», отгораживаясь от смердячей действительности. Со страниц на меня бодро смотрят голые, очень даже дрочибельные телки. То что надо похмелившемуся человеку, едущему за получкой.
- Молодой человек, уступили бы место пожилой женщине! – дребезжащий голос сверху.
Надеюсь, это не мне. Потому как с таким мятым ебальником я неважно подхожу на роль молодого человека.
- Мужчина, я к Вам обращаюсь! Да, да, Вы. Уступите место пожилому человеку! – дребезжание сверху явно направлено ко мне. Блять! Как поебстись с молодочкой на ее выпускном, так я старый вонючий павиан, а как уступать места всякой археологии, так молодой человек! Вот она – теория относительности на практике. Ну уж хуй! Эйнштейн гомосек и шарлатан.
- А вот хуй! – говорю я вслух, - не буду я никому место уступать. И вообще, надо бы возрастное ограничение на проезд в общественном транспорте ввести. Вот чего эта старушенция в метро забыла?
- А ну, лошина волосатая, уступи место бабушке, - это уже какой-то задрот в пиджаке вступает в разговор.
- Свисни в хуй, мудила, - возражаю я.
- Что?! Мразь, у меня в роте, такие как ты, полы пидорасили! – задрот тянется ко мне своими руками. Тычет меня в плечо. Пытается оторвать с места. Ему видимо крайне желательно дать мне в ебло, но ебучие стереотипы не позволяют драться с человеком находящимся в невыгодной позиции. Для него ударить сидячего, это как бить лежачего – западло. Кодекс чести и прочая хуйня. Мне все это чуждо, потому я безо всякого стеснения сую ему с места ногой по яйцам. Потом вскакиваю и ебошу его лбом в переносицу. Я в похмельном бешенстве страшен, как бог Вишну ебущий стадо молоденьких индианок или кого он там драл.
- Пидорасина, ты у себя в роте места старухам в строю уступай! А ты че развонялась тварная маразота! Че тебе секель щикотит, когда видишь отдыхающего гражданина?!
Вагон приходит в сильное оживление. Задрот в пиджаке оседает на пол. Дребезжащая тварь ошеломленно хлопает поворотниками, неуемно раскрыв свою пасть. Кто-то пытается меня сбоку ущипнуть, толкнуть, ебнуть портфелем по голове. Все прониклись ненавистью ко мне. Про старуху забыли. Впрочем, кто-то ей говорит, чтобы она съебла в другой конец вагона, а здесь щас будет бойня.
- Эй, земеля уймись!
- Земеля тебе дождевой червь.
- Ты как со мной разговариваешь, ублюдок?!
- Съебись, яйцекладущий!
- Мужчины, да всыпьте же наконец этому подонку!
Начинается говнодавка. Я ебошу по чьим-то головам пустой бутылкой из под «девятки», мне херачат в ответ всяким калом, вырывают из рук пакет, дергают за хвост.
Из разорванного пакета выпадают листы. Это моя распечатка одной чудесной книги. Титульный лист, вырываясь из клубка, взлетает в потолок. Все на миг останавливаются и читают название, которое я зачем-то распечатал крупно, наваристо так распечатал:
«Адольф Гитлер. Моя борьба».
Раздается вопль:
- Фашист!
На меня оседает комариная туча советских клерков и пролетариев, спешащих на работу. Силы не равны. Вскоре я теряю равновесие и где-то ближе к «Воробьевым горам», меня уже в полное удовольствие пиздят ногами все кому не лень. Кроме задрота в пиджаке. Тот с отбитыми яйцами и со сломанным носом валяется рядом. Кстати, многие пиздят его, перепутав со мной.
Наконец, на станции «Спортивная», меня вышвыривают из вагона вместе с тем мудаком. Оба мы валяемся на полу не в силах подняться. У меня как минимум сломано несколько ребер, отбиты почки, вырван клок волос, подбиты оба глаза и рассечена губа.
Вдобавок, спиздили кошелек и мобилу.
Два подбежавших мента вызывают «скорую». Через несколько минут мы едем в одной машине в ближайший травмпункт.
- А все-таки ты был не прав, - приходит в себя пиджачный задрот.
- Ну и иди на хуй, - говорю я ему, с трудом шамкая поврежденной губой.
- Тебя бы в армию, - не унимается тот.
- Панкс нот дет, - вяло возражаю я.
- Дорогой, ты что будешь на завтрак: яичницу или омлет?
- Я буду пиво.
Утро. Я никуда не спешу. Ну его на хуй, спешить на работу с похмела.
© Khristoff
yaplakal.com