94
1.
Корабль умирал. Тяжело зарывшись в шипящие волны изуродованным ядрами бортом, он натужно скрипел, захлебываясь соленой водой, беспомощно раскинув руки – мачты. Душа покидала его вместе с черным удушливым дымом, сочащимся из его ран. На палубе с трескучим хохотом хозяйничал огонь. А те двести жизней, что он долгие месяцы баюкал в своем чреве, частью валялись бесформенной окровавленной кучей, а частью бестолково метались по нему, в надежде найти спасительный угол. Напрасно. Беспощадные чужаки настигали их повсюду и безжалостно убивали. Кровь. Человеческая кровь жирно блестела на просмоленных досках, закипала и пузырилась на жадных языках пламени. Умирающий корабль плакал горящими смоляными слезами, но он ничем не мог помочь своей команде.
Форлан-Убийца хохотал. Перепрыгнув через рухнувшую грот-мачту, он двумя быстрыми ударами абордажной сабли оборвал жизни двух испанских моряков и устремился дальше на ют.
-- Эй, Форлан! – окликнул его боцман Харри. – Этой посудине конец! Скоро огонь доберется до порохового погреба! Надо уносить ноги!
-- Будь я проклят, если до этого не пошарю в капитанской каюте! – откликнулся Убийца, исчезая в густых клубах дыма.
Испанский капитан мужественно сражался. Застрелив одного пирата и заколов двух шпагой, он бросил тоскливый взгляд на палубу. Оставшаяся в живых горстка матросов побросала оружие и на коленях вымаливала прощение у победителей. Плюнув от досады, гордый испанец направился в свою каюту. Заперев дверь на ключ, он с ненавистью взглянул на забившуюся в угол, между рундуком и откидной койкой, миловидную юную девушку.
-- Что, крыса, наверное, ждешь, что твои английские еретики придут за тобой?
Словно в подтверждение его слов, дверь с треском слетела с петель, и на пороге появился высокий широкоплечий пират с окровавленной абордажной саблей в руке. Лицо его было черным от копоти. Он показался испанцу посланником дьявола. Но больше всего напугала капитана его белозубая улыбка.
Две пары глаз встретились. Голубые холодные, как мертвый лед, и карие жаркие, как тропическое солнце на Каррибах. Но в следующую минуту в темных глазах плеснулся ужас. Испанский гранд метнулся в сторону, схватил девушку за русые кудри, рывком поднял на ноги и приставил узкий стилет к её горлу.
-- Не подходи! – на ломаном английском прошипел он. – Иначе я убью её!
Форлан рассмеялся и бросил саблю на пол. На девчонку ему было плевать, он не сводил жадного взгляда с руки испанца, унизанной драгоценными перстнями. В следующий миг он выхватил из-за пояса пистолет и разрядил в голову врага.
В каюте густым облаком плавал пороховой дым, сизые щупальца ползли к дверному проему, чтобы на палубе слиться с черными клубами, раствориться в них, спрятаться, как прячется седой волос в роскошной пышной шевелюре.
Форлан сорвал перстни с рук испанца, снял с него золотую перевязь и торопливо перекладывал золотые монеты из капитанского сундучка в карманы собственного кафтана, когда за спиной раздался женский голос:
-- Спасибо тебе, Форлан!
Убийца остолбенел. Медленно обернулся.
-- Кто ты?
-- Я Кейт! Неужели ты не узнаешь меня?
Форлан напряженно вглядывался в ее лицо, стараясь вспомнить. Что-то знакомое было в ее облике. А девушка вдруг подбежала к нему, обвила шею руками и стала покрывать его закопченное лицо поцелуями.
-- Я знала, что ты спасешь меня! Любимый! Я верила, что ты придешь за мной!
2.
Июньский день, щедрый на солнце и облака, был собеседником лучшим, нежели тяжелый мельничный жернов, нескончаемо упрямый в работе, готовый наполнять мешки с мукой без устали, скучный и тупой, как те мужланы, что промышляли хлебом. Июнь на мельнице – потерянный месяц.
Настоящей работы не было. Застопорив мельничное колесо, Форлан прошел вдоль заводи и расположился за мостом у дороги. Высокая трава скрывала его от посторонних глаз, пьяный аромат весеннего разноцветья будоражил молодую кровь. Девятнадцатилетний парень, унаследовавший от отца косую сажень в плечах, недюжинную силу и проклятую мельницу, ещё не понимает, что такое счастье. Заманчиво обзавестись в столь юном возрасте серьезным хозяйством, вот только понять этого в девятнадцать лет нельзя.
Ветер неторопливо тянул в сторону моря полосу облаков. В сухом воздухе они казались избыточно близкими, как те картины, что складывались из их перистых разводов, подгоняемые фантазией Форлана и читаемые его глазами, в которых облака могли легко заблудиться, потому что глаза его были цвета июньского неба.
Вот купеческая шхуна на всех парусах спешит прочь от погони. А вот крутой борт военного корабля вдруг расцветает пороховым залпом. Эти облака, оказывается, знают о морских сражениях больше, чем самые искусные гравюры, какие только можно встретить в этой деревенской глуши. Да, наверное, их жизнь удивительна и прекрасна.
Форлан блаженно раскидывает руки, солнце припекает открытое лицо парня, а ветер, как ни старается, не может отыскать его в густой траве.
Зато здесь его нашла Кейт, девушка, живущая по соседству, дочка судьи.
— Ах, вот вы где прячетесь, мистер Форлан! — пронзенные солнцем локоны девушки сияют, молодость румянится на её щеках, а глаза смотрят лукаво, однако, кажется, она смущена.
Форлану приятно её общество, хотя сказать по правде, детство кончилось, а дядино присловье о том, что петушок должен искать курочку на своем дворе, вспоминается ему при каждой их новой встрече.
— Вот ещё выдумала, чего мне прятаться, я у себя дома.
— А мы уезжаем завтра, я вам не говорила, я не знала наверняка….
— Куда это? Шира собрался в город?
— Несносный, перестаньте дразнить моего отца, не смейте его называть так больше... Мы уезжаем из Англии навсегда в Вест-Индию. Мы разорены, и место в колониях – единственный выход.
— Больше не буду… теперь, — раздосадованный неожиданным известием Форлан пружинисто поднялся ей навстречу и, глядя в глаза, полные слёз, неловко пошутил, — как бы, не сожрали вас там дикие папуасы.
— О, Боже, Форлан, там нет папуасов!
— А кто же там есть? Зулусы?
— Перестаньте дразнить меня. Там нет ни папуасов, ни зулусов.
— Поэтому ты плачешь?
— Нет, потому что там не будет нашей деревни, этой реки и тебя.
— Только-то? Я приеду за вами, мисс Кейт!
— Но, но… как это возможно?
Череда низких облаков живописала кошмарную битву: Форты осаждаемой крепости пучились выстрелами. Отчаянные храбрецы под развевающимися флагами шли на приступ. Та же картина, отражаясь в холодном зеркале мельничной запруды, плавно обтекала заросли камыша, ветхие опоры моста и черное остановленное колесо мельницы, плавному ходу которого препятствовал клин – полоса железа, поставленная поперек его хода, издававшая жалобные стоны в такт плеску тёмной воды и разрывам снарядов картечи в той битве, что случилась то ли на земле, то ли на небе, то ли в самом сердце Форлана, твёрдо сказавшего в ответ на «как это возможно»:
— Стану моряком и приеду!
3.
Он нежно обнимал Кейт за плечи, а она горько плакала, доверчиво уткнувшись в его грудь личиком. Форлан гладил ее соломенные локоны, наслаждался их запахом и не понимал, отчего вдруг расплываются и дрожат очертания каюты, отчего так ноет и болит его сердце. Пять лет. Долгих пять лет она снилась ему почти каждый день. Юная, нежная, пленительная богиня. В своих снах он сходил с трапа корабля, своего корабля, и бросал ей под ноги несметные сокровища, а она улыбалась и тянула к нему руки.
Как она похорошела. Сколько ей сейчас? Девятнадцать. Как и ему, когда он навсегда оставил ненавистную мельницу и ушел в море. Он мечтал сделать ее счастливой, бросить к ее ногам весь мир и зажечь в небе звезды. Но стал пиратом. Душегубом и изгоем, ненавидимым и презираемым всеми. За его голову назначена награда, и за желание первым повязать на его шее пеньковый галстук борются все капитаны христианских государств.
--Плевать! – прошептал Форлан. – Плевать на всех! Я сам стану капитаном. Куплю дом. У нас будет сотня слуг и большая плантация сахарного тростника. Мы будем богаты, как марроканские шейхи.
-- Любимый! – рыдала Кейт. – Неужели все, что ты рассказал мне – правда?! Я не могу поверить! Ты пират! Что же ты натворил?!
-- Да! – прохрипел Форлан. Он оттолкнул от себя девушку и вскочил на ноги. – Я пират! Головорез! Отныне меня зовут «Убийца», и я уже не помню –сколько душ я отправил в преисподнюю! Но именно я, пират и убийца, спас тебя из испанского плена! Не тот деревенщина Форлан, которого ты знала! Другой – Форлан-Убийца! А может, не стоило этого делать?! Может, тот вертлявый вельможа, которому я вышиб мозги, неплохо ласкал тебя?!
Кейт перестала плакать, в ее глазах Форлан увидел столько боли и ужаса, что бросился перед ней на колени и горячо зашептал:
--Прости! Прости меня любимая! Я никогда не брошу тебя! Я увезу тебя на Тортугу! Мы будем счастливы! Вот увидишь!
-- До Тортуги еще доплыть нужно! – раздался за спиной чей-то насмешливый голос. На пороге стоял боцман Харри.
-- Какая трогательная сцена. Коленопреклоненный рыцарь перед дамой своего сердца.
Форлан медленно поднялся.
-- Что тебе нужно, боцман?
Харри издевательски щелкнул стоптанными сапогами и молодцевато доложил:
--Помощника срочно к капитану!
И тихо добавил:
-- Форлан, пошептаться бы надо…
Убийца яростно сжимал кулаки. В душе его всё клокотало от ярости. А боцман продолжал по-змеиному шипеть:
--Он так и сказал: «Девчонка моя. А помощник пусть катится к дьяволу». Ты же знаешь, Форлан, если капитану что втемяшилось в башку, то пудовым ядром не вышибешь.
-- Я не отдам ему Кейт!
-- Ах, девочку зовут Кейт. Доброе имя. Только таких Кейт в каждом порту навалом! И покруглее, и покраше будут…
-- Заткнись, Харри! Иначе я убью тебя!
-- Ладно-ладно, парень! Признаться, мне самому до смерти надоел наш жирный бурдюк с вином. Да и ребятам тоже. Я не прочь послужить новому капитану – молодому и удачливому. Большинство за тебя, а остальных придется скормить рыбам!
--Значит – бунт? – мрачно усмехнулся Форлан.
-- А что делать? – развел руками боцман. – Прости, Господи, нас грешных…
4.
Форлану четырнадцать. На дворе по-весеннему яркое солнце января сияет на подтаявшем ноздреватом снеге. С утра ударил морозец. Холодно. Но зима не задержится в этих краях надолго, поэтому так радостно искрится волшебный свет на оплывших сугробах у дороги, замысловатой петлей спешащей через мост, за лес, в деревню, откуда Форлан, отыскав потерявшегося на хмельном празднике дядю-мельника, возвращается с ним обратно домой. Запои всё чаще превращают дядю Форлана, великана и добряка, в страшное чудовище; из-за его невыносимых пыток-побоев угасает истаявшая, как свеча, мать мальчика; а его спина выдублена и закалена жестокими порками, периодически повторявшимися до того раза, когда он впервые недавно, ускользнув от просвистевшего мимо ремня, перехватил руку дяди, плюнул ему в лицо и с такой силой отпихнул от себя, что бедняга рухнул у противоположенной стены и надолго затих. К Форлану он больше не прикасался. Зато женщина, ставшая ему женой после смерти мужа его родного брата, страдала вдвойне. Когда пасынка не было дома, дядя набрасывался на неё с таким остервенелым отчаянием, словно хотел выместить всю свою злобу на этом безответном существе. Злобу на неё, когда-то отдавшую предпочтение его брату, на свою дерзкую и беспутную молодость, которая прошла во флоте его величества, на ядро, запущенное удачливым канониром, отправившее на тот свет четверых, а его лишившее ноги и глаза. Сумрачна и запредельна злоба пьющего человека. Форлан помнил его удивительные рассказы, гордился невиданной силой – самые непомерно большие мешки с мукой дядя поднимал без помощников, и носил на спине, не опираясь на палку, однако, уже давно сердце Форлана ожесточилось против этого человека.
Слушать всхлипы и клёкот, вырывавшиеся из осипшей глотки, было тяжело, но рассыпанные по снегу солнечные искры без устали подмигивали Форлану, и он невольно вспоминал сияющие глаза маленькой девочки, мисс Кейт, которая подбежала к нему в церкви с капризным упрёком:
— Почему вы не приходите к нам играть, мистер Форлан?
Надобно сказать, что её мать учила грамоте окрестную ребятню. «За эту срамную науку я не отдал бы и полпенни», – говорит об ученье дядя-мельник. А мама Кейт, подойдя к дочери, строго сказала:
— Кейти, несносный ребёнок, оставь в покое нашего друга, он торопится.
Вокруг в адрес мальчика раздавались ехидные возгласы:
— Не там ты ищешь папашу, Форлан!
— Этот дом он обходит стороной!
— Иди в посошковую у дороги!
Когда миссис Кейт поспешила к супругу, распоряжавшемуся лошадьми, пригласив дочь следовать за собой, малышка шёпотом сообщила:
— Мне совсем не хочется играть с другими мальчишками, а вам я приготовила подарок.
Она протянула ему пряничное распятье, которое он принял, заливаясь краской, спрятал в карман и немедленно протянул в ответ девочке одно из немногих сокровищ, которыми обладал – прямоугольный лоскут чёрного шёлка с кружевной каймой. Этот платок в отместку за очередную порку он однажды украл из дядиного сундука.
— Что это, мистер Форлан?
— Это флаг, Кейт!
— Флаг? А чей он?
— Наш. Нашей любви!
О, с какой невыразимой силой вспыхнули глаза этого ребёнка, восторг и растерянность читались в них. Лишь переведя дух от смущения, она спросила:
— А почему он чёрный?
Ну как ей расскажешь про трепет, который охватывает всё тело, когда проводишь по нему пальцем, гладишь нежный шёлк и видишь в переливах света отблески далёких сражений, дворцы, полные роскоши, неземные лица незнакомых красавиц, и её глаза цвета спелой вишни. Всё недостижимое и несбыточное казалось Форлану возможным, когда он доставал свой трофей и, отдавая, говорил:
— Нет, Кейт, он красный, красный…
В следующую минуту строгий голос судьи позвал:
— Мисс Кейт, мы ждём вас.
5.
В разгар жестокой потасовки, вспыхнувшей на пиратском корабле, Форлан добрался до капитана.
Голландец Ван Нот, невысокий, ширококостный, неровно обросший клоками седой шерсти, дрался, держа саблю в левой руке, а кинжал – в правой. Из одежды на нём были лишь перевязь, шитая золотом, полотняные штаны и широкие тупоносые кожаные башмаки на босу ногу. Кроме чахотки и сифилиса он страдал ещё и подагрой, однако, в рукопашном бою не щадил себя и не жалел ругательств:
— Эй, висельники, крысиные отродья, шевелите задницами, если спешите показать мне свои кишки!
Возле ног голландца лежало пять окровавленных тел. А сам он, словно танцор, кружил по палубе, оставляя на серых досках лоснящиеся кровавые отпечатки своих башмаков.
-- Ну, трусливые псы, смелее! Или среди вас не осталось достойных рубак?! Кто из вас бросит вызов старому Ван Ноту?! Или у вас вместо крови ослиная моча?!
Один из разбойников, разозленный издевательским тоном капитана, прыгнул вперед, но тут же безжизненной куклой распластался на палубе, ибо голландец проворно ткнул его кинжалом в глаз.
-- Смелый мальчик! – хрипло рассмеялся капитан и ударом сабли отсек мертвецу голову. – Заберите его башку, предатели! Вам лишняя не помешает! Может, он посоветует, как взять старину Нота!
Поддетая тупоносым башмаком голова пролетела десяток метров и волчком закрутилась у ног Форлана и боцмана Харри, тараща остекленевший глаз и щедро поливая кровью их кожаные сапоги.
--Проклятье! – выругался боцман.
Он мрачно огляделся по сторонам и скрипнул зубами от злости. Все оказалось намного сложнее, чем он задумывал. У старого капитана нашлось слишком много сподвижников. Бой, начавшийся на носовой части, уже перекинулся на шкафут и даже на нижнею пушечную палубу.
Когда под ноги голландцу рухнул очередной зарубленный пират, Харри решительно взвел пистолет.
--Я понимаю, это не совсем по правилам, но этот прокисший бурдюк с вином нам слишком дорого обходится!
Однако у Форлана было другое мнение. Отстранив руку боцмана, он шагнул к капитану.
Голландец с трудом дышал. По посеревшему лицу обильно тек пот, а рот болезненно кривился.
«Легкая добыча», – подумал Убийца и засмеялся.
Услышав его смех, Ван Нот вздрогнул. В образе Форлана к нему шагала сама смерть. Голландец отчетливо это понял. Лицо помощника дрожало и расплывалась, непостижимым образом трансформируясь в ухмыляющийся череп. Ледяная костлявая рука мертвой хваткой вцепилась в сердце и уже не отпускала. Старый пират хотел встретить смерть смехом, но вместо хохота из его глотки раздался лишь птичий клекот. Единственное, что он смог выдавить из себя, это фразу:
--Иди… Иди, мой мальчик.
Форлан отбил удар сабли, увернулся от сверкнувшего жала кинжала и вонзил свой клинок в грудь старого голландца.
Когда Ван Нот мешком осел у его ног, на лице Убийцы отразилась досада.
-- И это все, на что ты был способен?
Глядя в открытые глаза капитана, Форлан ощутил нечто похожее на жалость. С этим человеком он плавал восемь лет, учился у него, клялся отдать за него свою жизнь…
Вокруг кипело сражение, слышались вопли и стоны, звон клинков, а он стоял и смотрел, как на лицо мертвеца наползает восковая бледность, как тускнеет взгляд в некогда веселых и живых глазах.
« Ты был славным рубакой, Ван Нот. Но ты состарился. Потерял хватку и лишился удачи. Всего того, что так важно для нашей профессии. Прости, старик».
Боцман Харри кошкой взлетел на квардедек. Сложив руки рупором, закричал:
-- Джентльмены! Веселье закончилось! Капитан Ван Нот мертв! Теперь у нас новый капитан! Форлан-Убийца! Спрячьте сабли! Новый капитан ценит верность и не будет мстить тем, кто поднял против него оружие!
Сражение прекратилось. Бывшие враги с проклятьем вкладывали сабли в ножны и разрозненными группами собирались у грот - мачты, там, где стоял мрачный Форлан над телом убитого им человека.
А Боцман продолжал свою «пламенную» речь:
-- Братья! Время Голландца прошло! Фортуна отвернулась от него! Так почему должны страдать мы?! Испанцы и французы жиреют, а у нас в карманах уже два месяца нет и ломаного пенса. К нам в руки попал галеон, набитый золотом и пряностями! Но где все это богатство? Вместо обещанных сокровищ в наших трюмах плесень. И даже крысы там сдохли от голода! Старый дурак разучился ходить на абордаж! «Испанец» сгорел, и вместе с ним сгорели наши надежды! Что теперь вы подарите портовым девкам за их ласки? И на какие шиши вы будете пить ром? Или вы, бравые морские волки, уподобитесь попрошайкам: «Налейте стаканчик в долг»?!
Пираты недовольно зашумели. А Харри, воодушевившись, закричал:
-- Только Форлан вернулся с добычей! Он удачлив, как сам дьявол! Слава капитану Форлану!
Одноглазый морской разбойник с культей, замотанной грязной тряпкой, недовольно пробасил:
-- Что-то я не слышал про капитана Форлана. Помощника с таким именем знаю. Не припомню, чтобы мы голосовали за него…
-- А разве есть другие кандидатуры? – усмехнулся боцман. – Вот ты, Ферри, лишился руки, а что получил взамен? А Форлан обещает всем получившим увечья причитающийся процент из своих сбережений! Я прав, Форлан?
Убийца кивнул.
-- Вот видите! Он щедр и справедлив! Так кто за капитана Форлана?!
Пираты ответили радостным ревом. Однако из толпы вышел смуглокожий человек, бывший берберийский разбойник Мустафа.
-- Я не против капитана Форлана. Мы все устали от голландца, но все так же знают, что он убил Нота из-за женщины. Из-за юбки устроил резню. В этой драке мы потеряли восьмерых братьев. Ради чего? Чтобы Форлан наслаждался ею в своей каюте?
По лицу Убийцы прошла судорога.
-- Что ты сказал, черная обезьяна? – рука его легла на рукоятку пистолета.
Но со всех сторон уже раздавались крики:
-- Женщина на корабле к несчастью!
-- Пустить ей кровь!
-- Отдай ее нам, Форлан, и мы поклянемся тебе в верности!
Убийца смотрел на команду глазами голодного удава и до крови кусал губу. Потом он перевел взгляд на вышедшую из каюты Кейт и еле слышно прошептал: «Попал».
6
Солнца не было. Оно просто потерялось в хмуром осеннем небе, когда до зимы оставалось полшага. Земля, раскисшая после проливных дождей, уже неделю звенела от холода. Судья Найт не добрался до дома самую малость. Ему нужно было съехать с холма к реке, а там за плотиной по прямой дороге до самого крыльца оставалась ещё пара миль пути. Однако на развилке карета вздрогнула, колесо с угрожающим треском накренилось, и вскоре, по счастью живший здесь же у проезжей дороги кузнец, получил дополнительный заработок.
Судья с фатальным равнодушием остался пить чай в доме кузнеца, а его дочь, Кейти, крошечное очаровательное существо шести с половиной лет, поклявшись не отходить от дома ни на шаг, отправилась погулять. Увидев, что на склоне холма кучка местных мальчишек затевает какую-то игру, она направилась к ним.
Однако они вовсе не играли. Форлан-мельник, крепкий белобрысый парень, босой, в холщевой куртке одетой на голое тело, со свежей ссадиной на скуле, демонстрировал приятелям плоды усердной дядиной порки. Для этого он спустил штаны и задрал подол – чтобы было лучше видно. Яркие рубцы в изобилии свидетельствовали о его мужестве и терпении, приводили зрителей в благоговейный трепет и однозначно доказывали его право верховодить этой ватагой.
— Ой, что это у вас? — раздался рядом голос, полный удивления и любопытства.
Это Кейти добралась до места представления. Форлан мигом натянул штаны и оправил полы куртки.
— Иди отсюда, тебя это не касается.
— Вам, наверное, больно?
Она встала на цыпочки и попыталась дотянуться до пламенеющего на его щеке шрама. В руке она держала платок, который в следующее мгновенье оказался безнадёжно испорчен просочившейся кровью. Форлан охнул.
— Кто это?
— Её отец – шира, местный судья, у них колесо сломалось, и сейчас мой отец приводит его в порядок, — похвастался осведомленностью сын кузнеца.
Форлан поторопился убрать руку девочки от своего лица и, сверху вниз глядя на ребенка, бесцеремонно вторгшегося в чужие тайны, невольно залюбовался ею. Яркие глазищи, не мигая, смотрели на него; светлые кудри выбрались из-под капюшона чистенького дорожного костюма; она была вся, как волшебная кукла, словно воплощенный ангел стоял перед ним.
— Вам, правда, не больно? — спрашивал ангел.
— Конечно, у меня дубленная кожа!
— А как вас зовут?
Ответить он не успел, за него это сделали приятели:
— Это Форлан!
— Форлан-мельник!
Вокруг раздавались мальчишечьи голоса, Форлан с сожалением взглянул на них и попросил:
— Уходите, вам нельзя играть здесь!
— А я Кейт! — она вовсе не собиралась уходить.
— Ха, ребята, смотрите, Форлан обзавелся невестой!
— Тили-тили тесто….
— Немедленно уходите, мисс Кейт, вам нельзя здесь, — потребовал Форлан и, сурово сдвинув брови, добавил, — правда же, уходите. Или мы вас сейчас поколотим!
Не в силах удержать хлынувшие от обиды слезы, Кейт неловко карабкалась вверх по склону, слушая преследовавшее её улюлюкание мальчишек. Она уже проделала большую часть дороги до вершины холма, когда в след ей полетели камни – комья слипшейся земли. По мнению беззлобных балбесов, это должно было напугать её и отвадить от привычки совать нос в чужие дела.
Форлан молча смотрел, как она карабкается по склону, а потом наклонился, выбрал снаряд и запустил увесистым комом холодной земли в девчонку. Он попал ей в спину. От сильного неожиданного удара она споткнулась, потом упала, зажмурилась и перестала плакать.
Форлан вздрогнул и прошептал: «Попал».
© Grigoriy63
yaplakal.com