226
Народная мудрость гласит — покупая квартиру в центре на 113 квадратов, ты покупаешь соседей. Сверхидея этой мудрости — пусть это лучше будет халупка с окнами из рыбьего пузыря, чем хоромы с маньяками на лестничной клетке.
И если от некоторых родственничков еще можно избавиться, раз и навсегда запретив им пересекать ваши пенаты, то от соседей, как от судьбы, не убежишь.
Мне всегда везло на соседей. Это были просто душки, лапки и подарочки на Рождество. Самых любимых из них я не забуду никогда.
Лариса
Полтора квадратных метра с кепкой из блондинистых волос. Когда Лариса начинала орать, у соседей молоко убегало от страха. Все соседи у Ларисы были аферистами, мздоимцами и латентными предателями родины. Лично я у нее проходила в графе — раздолбайка, курица, лохушка и дурная дура. Когда она стучалась ко мне в дверь, я в полуобмороке рыскала по квартире в поисках паутины, — не дай бог где притаился бы забытый мной паук, — он бы мне дорого обошелся. Никогда не забуду нашей с ней поездки на маршрутке из пункта, А в пункт Б, и тайного извращенца, имевшего наглость ей подмигнуть и показать кусочек пресса из купюр. «Сколько у тебя там?» — деловито поинтересовалась она. Водила вздрогнул от ее голоса и вместо газа нажал на тормоз. «Сколько, сколько? Слышь, супник…» и выдала тираду, от которой маршрутка легла на пол от смеха и долго не могла подняться. Дословно я ее воспроизводить не буду, пришлось бы все запикать, но смысл был таков, — что за такую сумму неуважаемый гражданин с неприглядными человеческими качествами в количестве 12 штук, пусть идет и вступает в половые отношения со своей долгое время немытой и источающей определенный запах женщиной одной с ним национальности.
Мы начинали каждое утро с прослушивания гимна человеческой мерзости, которая накидала за ночь в полисадники всякую труху и презервативы. У меня до сих пор подозрение, что это какой-то поклонник Ларискиного ора по утрам развешивал ночью на деревьях окурки и гигиенические гадости.
Всю свою материнскую любовь Лариса тратила на меня, пока ее единственный сын Андрюша перманентно сидел в тюрьме. Это была Спарта.
Андрюша
Красавец парниша, упертый, мрачный и безмозговый. В первый раз в тюрьму попал по глупости, остальные два раза по инерции. После него я больше никогда не видела человека, сидевшего в тюрьме ни за что. Все три раза он просто проходил мимо, в ненужное время и в ненужном месте, и никакие материны деньги, потраченные на адвокатов, его не спасали. В этом было что-то метафизическое. Трезвым был суров и молчалив, а пьяным решал раз и навсегда убить своего папашку, по совместительству отчима, и ломал Ларисину дверь. Отчим философски забивался в дальний угол под три замка, с валидолом в кармане и слушал радио. Соседи тоже не решались в это время пойти за хлебом, сухари грызли. А Андрюша выкрикивал все, что накипело у него за последнюю неделю и пинал дверь. Успокоить его могло только одно — я выходила и говорила, что уложила сына спать. После чего Андрюша сворачивал пикет и отправлялся спать на скамеечку возле дома.
Ассоль
Возможно, ее звали не Ассоль, а как-то попроще, но никто не знал, как именно. Ассоль жила замкнуто, и открывала рот только для того, чтобы кого-нибудь обматерить. Раз в месяц она принимала на грудь бутылку бормотушки, полировала все это явно чем-то запрещенным, надевала шляпу с вуалью и шла на остановку танцевать. Она распускала белые руки и плыла по остановке, под грустное мычанье и недоуменные взгляды. Затем, утомившись от па и плие, садилась тут же пописать. На утро она не помнила ничего, и считала наши россказни наговорами. Ее кошка была не менее странная, — нафигачившись валерианки, так, что от нее разило за километр, она приходила на мой балкон гадить. Причем пристально глядя мне в глаза. Сидит и гадит, молча так, сурово, и никакими брысями и кышами ее было не спугнуть.
У Ассоль была крепкая суковатая палка, которой она отоваривала не в меру разговорчивых соседей, поэтому с ней никто не дружил и в гости не звал. Она сама приходила в гости, — ко мне, — посидит 20 минут, молча и сурово, и уходит. Спасибо, что не гадила на балконе…
Дед Бахман
Дед Бахман ходил на работу, о чем каждое утро объявлял соседям. Работа у него была возле супермаркета, где я всегда отоваривалась. Он сидел на ступенях и работал дедом Бахманом целый день, заглядывая в авоськи выходящих и горестно качая головой. Дед экономил водные ресурсы, и пах, как прошлогодняя умершая крыса. На все замечания о смраде весело и смущенно хихикал, отгоняя от нас руками дурнопахнущую атмосферу. Атмосфера не желала разгоняться, поэтому деда Бахмана нормальные люди обходили за километр. Он не обижался, улыбался во все свои четыре с половиной зуба и совал нам в ладошки мятый «хаир», денежную купюру, эквивалентную десяти центам. Особо резвых догонял и вручал насильно. А кто сопротивлялся, тому еще и семок насыпал, из своего благоухающего ужасами кармана. И правильно, я считаю. Ибо нефиг.
Баба Люба
О бабе Любе и ее собаке можно сочинять легенды, песни и пляски. Все соседи у нее были по традиции мерзавцами, ворами и тайными собакоотравителями. Баба Люба человек принципиальный, если ей что-то не нравилось в мироздании, она это выражала открытым текстом, прямо и честно глядя в глаза. А не нравилось ей все. Некоторые явления — особо. Если баба Люба чего-то невзлюбляла, то это была серьезная ненависть, с последствиями. Один раз, чтобы досадить председателю ТСЖ, вывела из строя водный насос. Не мудрствуя, напихала через щели веточек и всякого мусора, и мотор сгорел. Ее расчет был прост, как все гениальное — взрослый так сделать не может, значит, это дети — противные маленькие гады. Она не учла только одного, что в окно ее случайно видели все соседи. Ну вот не спалось всем… После припёрки к стенке, баба Люба перешла в нападение, и досталось каждому. Поэтому соседи ограничились кличкой «Шкодяра» и оставили ее в покое. Но покой бабе Любе только снился, а депрессия была не по карману, — каждую неделю она выбирала из нас жертву и развлекалась по полной программе. Когда ее лысая престарелая колбаса, по недоразумению называющаяся собакой, заболела, я прокляла всех собак на свете. Эта падла скрывалась от уколов, которые мне пришлось ей ставить, — больше никто спасать таксу не хотел, — под старой тахтой, а баба Люба причитала тонким голоском, воткнувшись под тахту раком, — Лэречка, золотко, ну выходи…
По часу! Потом мое терпение лопалось и я, вытащив собаку за ногу, не слушая верещащую хозяйку, делала свое дело и уходила.
Зеленые человечки.
Подо мной в подвале живет рок-группа. Ну, вот так случилось, — живет себе припеваючи, и от их припевок периодически трясется весь дом. Нет, музыки мы не слышим, мы чувствуем вибрацию, но лучше бы слушали музыку. В полемику музыканты не вступают, проскакивают мимо всех, на усиленной передаче, чтобы не успели по шее накостылять. Выходят из квартиры, на первом этаже поздно ночью, забираются в нее рано утром, и на звонки стуки и истерики соседей предпочитают отмалчиваться. Травля органами не принесла результата, — соседи шумят исключительно до 11 вечера. А нас весь день подкидывает на своих диванах, если не дай Бог приляжешь…
Они все разные. Но их объединяет одно — все они меня любили и любят.
Лариса не дала мне в свое время с голоду помереть, а когда Андрюша чинил мне холодильник, то отмыл его до младенческого состояния. Типа бонус. Ассоль встречала меня поздно вечером, если я задерживалась, со своей палкой наперевес, бабуськи мои кормят и жалеют Самурая, как родного, а музыканты научили сына играть на гитаре. И никто из них никогда не омрачил мой горизонт.
Что я такого сделала? Да ничего. Просто всегда здоровалась с ними со всеми и улыбалась. Невзирая на их лица, темное прошлое и загадочное внутреннее настоящее. Ведь это очень важно — жить в мире с соседями. Твоя крепость начинается с подъезда…
…Сижу пишу. Слышу стук когтей по кафельному полу — это Баба Люба со своей Лэрькой стучат когтями до моей двери. Стук в дверь. Сейчас опять попросит написать смску в Москву.
Открываю. В ладонь мне ложатся две большие шоколадные конфеты.
— Дружочек… — говорит Баба Люба, — это я тебя угощаю…
© Хавана
yaplakal.com