Предательство, главы из книги

[ Версия для печати ]
Добавить в Telegram Добавить в Twitter Добавить в Вконтакте Добавить в Одноклассники
Страницы: (5) [1] 2 3 ... Последняя »  К последнему непрочитанному [ ОТВЕТИТЬ ] [ НОВАЯ ТЕМА ]
Golovoed
1.03.2011 - 15:46
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 29.08.08
Сообщений: 0
99
Глава 1. Сын

Алексей был на седьмом небе от счастья. Подумать только! Сегодня утром он стал отцом! Наташа родила ему сына. Как он ждал этого события, как надеялся, что у них с Наташей родится именно сын. Нет, Алексей не говорил ни Наташе и никому из близких, что хочет непременно сына. Но с того самого дня, когда месяцев семь назад Наташа сообщила ему о том, что у них будет ребёнок, Алексей думал только о сыне. Как бы боясь сглазить, навредить волшебному таинству зарождения ребёнка, он гнал от себя эти мысли, но каждый день ожидания начинался с них. И еще Алексей думал о том, что сына он непременно назовёт Серёжей. Вернее сказать, эти два слова – «сын» и «Серёжа» – в его сознании были неразрывно связаны и как бы отождествлялись, и на то были весьма веские причины. С этим именем в жизни Алексея были связаны и самые радостные, светлые дни и годы, и самые трагические часы и минуты, и самые тяжелые переживания…



…И вот теперь его мечта сбылась. Телефон, который Алексей безжалостно терзал всю ночь, набирая уже наизусть выученный номер роддома, наконец, принес ему долгожданное известие. Еще не совсем осознавая значение услышанных слов, он переспросил:

– Алло! Девушка, вы не ошиблись, действительно родился мальчик? Это вам звонит муж Кузнецовой Натальи, – для чего-то сообщил Алексей, как будто это уточнение могло повлиять на достоверность информации.

– Да вы не сомневайтесь, папаша, – с чуть заметной иронией ответил женский голос в трубке, – у нас все четко. Вот записано черным по белому: Кузнецова Наталья, шесть сорок утра, мальчик, вес – четыре сто, рост – пятьдесят пять сантиметров. Так что еще раз примите мои поздравления.

Алексей смутно помнил, как выскочил из дома, как остановил машину, как покупал цветы и фрукты на рынке и как потом подъехал к роддому. Все это время в голове пульсировало единственное слово: сын! сын! сын!…

Люди, встречавшиеся Алексею в это утро, не всегда были с ним приветливыми и учтивыми (впрочем, как и всегда), но сегодня ничто и никто не могли испортить ему настроения. «Они просто не знают о том, что сегодня родился мой сын» – думал он с чувством определенного превосходства, прощая все и всем сразу.

Однако в приемной родильного отделения ощущение собственной значимости несколько поубавилось. К окошку выстроилась небольшая очередь посетителей, в основном мужчин, с цветами и передачами. Пришлось и Алексею занять очередь за коренастым, невысокого роста мужчиной с залысинами на коротко стриженой голове.

Передачи принимала полноватая женщина средних лет. На вопрос Алексея о том, как себя чувствует Кузнецова Наташа и новорожденный, ответила быстро и четко, как хорошо отлаженный автомат:

– И мамаша, и ребенок в полном здравии.

В передачу он вложил поспешно написанную записку с первыми пришедшими на ум словами: «Люблю! Обожаю! Спасибо за сына. Теперь я отец – а это так здорово! Крепко целую. Навеки твой – Алексей. Да, чуть не забыл. Как послать телеграмму твоим? У меня нет адреса. Ещё раз целую и жду вашей выписки».

Алексей, сам не веря в положительный ответ, всё же спросил женщину, принимавшую передачу:

– А увидеть её никак нельзя?

– Отчего же нельзя, – обыденным голосом ответила женщина, – она в восьмой палате. Это со двора, третий этаж, четвёртое окно с правой стороны. Идите во двор и ждите, а я передам, чтобы её позвали к окну.

Куда идти, Алексей понял не сразу. Выйдя на улицу, свернул за угол и оказался в просторном дворе, засаженном клёнами и елями и покрытом густой, слегка пожухлой от солнца травой. Около здания, под окнами, трава была вытоптана. Здесь стояли человек восемь мужчин, в основном молодые люди, и три женщины. Очевидно, окна в палатах открывать не разрешали, и все, стараясь, чтобы их услышали за окнами новоиспечённые мамы, громко кричали: «Валя, как самочувствие, как девочка». «Лена, тебе привет от мамы»…Но слышимость, видимо, была никудышная, поэтому слова «дублировались» усиленной жестикуляцией.

Алексей вычислил нужное ему окно и стал ждать. Через несколько минут в окне появилась Наташа. Она выглядела уставшей и измученной, но несмотря на это, лицо отражало жизненную энергию, а глаза, одновременно грустные и радостные, – познание сокровенных тайн бытия. Её утомлённый и светящийся облик чем-то напоминал лики святых, изображаемых на иконах, вглядываясь в которые мы пытаемся раскрыть для себя истоки и смысл жизни.

– Наташа…, – Алексей растерялся, не зная, что сказать, а сказать хотелось так много. По дороге в роддом он мысленно обращался к ней, повторяя самые нужные слова. Его переполняли чувства благодарности, нежности, жалости и любви к этой измученной бессонными ночами и муками родов молодой женщине, которая несколько часов назад стала матерью его сына. Но вместо заветных слов Алексей произнёс дежурные, пригодные на все случаи жизни фразы: «Как дела, как самочувствие…?»

Наташа помахала ему рукой и жестами стала показывать на ухо, давая понять, что ничего не слышит. Потом к ней подошла женщина в белом халате и что-то сказала. Наташа протянула ей свёрнутую конвертиком бумагу, женщина приоткрыла форточку и бросила ее за окно. Алексей понял, что это записка, адресованная ему. Легкий листок отнесло ветерком в сторону, и Алексею пришлось его догонять. А когда он снова вернулся на прежнее место, откуда лучше всего просматривалось окно, Наташи уже не было. Видимо она неважно себя чувствовала, решил Алексей, вот медсестра и увела ее в палату.

Он ещё какое-то время постоял в неопределенности у окна. Наташа больше не появлялась, и Алексей медленно побрел к выходу. Развернув листок, начал читать. «Алёшенька, миленький, у нас всё в порядке, и сынишка, и я чувствуем себя нормально. Пошли телеграмму моим. Адрес найдёшь в моём чемоданчике, что находится в гардеробе внизу. Твои сынишка и Наташа». Он несколько раз перечитал записку и остановился в раздумье: «Что делать дальше?» Алексей вдруг вспомнил, что по рассказам его родителей, он и сам родился в этом самом девятнадцатом роддоме, и что когда-то, лет двадцать пять назад, его отец возможно так же стоял под этими окнами…

Спешить было некуда. На фирме, в которой Алексей работал, он накануне оформил недельный отпуск.

Чтобы доехать до метро, Алексей пошел на трамвайную остановку, которая находилась почти напротив церкви «Петра и Павла». В этой церкви более двадцати лет назад крестили годовалого Алексея, поэтому она казалась ему особенно близкой и таинственной. К тому же с этим крещением вышла особая, можно сказать, трагикомическая история. Отец Алексея на тот момент был ярым атеистом, а потому противником крещения. А бабушка Алёши по материнской линии – напротив, была очень даже богомольной женщиной. Она-то и организовала это самое крещение, причём втайне от отца. Вспоминая эту историю, десятки раз пересказанную ему родными, Алексей невольно улыбнулся.

На пути к дому, в трамвае, а потом в метро, все мысли и чувства были там, в роддоме, за теми наглухо закрытыми окнами, в одном из которых стояла бледная, уставшая, но счастливая Наташа. Он уже представлял, как будет встречать Наташу и сынишку – Серёжу, когда их выпишут, как возьмёт на руки завёрнутый в одеяльце сопящий теплый комочек своей кровиночки…


Глава 2. Николай


В переходе между станциями «Третьяковская» и «Новокузнецкая» его взгляд невольно остановился на камуфляжной форме инвалида. Тот сидел в коляске и просил милостыню «на протезы». В последние годы переходы метро заполонили различного рода попрошайки. Были среди них и «воины-интернационалисты», и «участники чеченской войны», и «беженцы» с малолетними детьми, и убогие старушки, и дородные дяденьки в церковных рясах, собиравшие на «храм», и многие другие.

В прессе и на телевидении неоднократно появлялись сообщения о том, что попрошайничество в Москве стало прибыльным бизнесом, и многие из тех, кто стоят и сидят в переходах с «протянутой рукой» далеко небедные люди, и что этот прибыльный бизнес организует и контролирует своя мафия. Поэтому Алексей довольно скептически относился к различного рода «попрошайкам». Не то, чтобы он вообще не подавал, но делал это выборочно и довольно редко. Исключение, как правило, составляли люди в камуфляжной форме. Алексей, конечно же, понимал, что и проходимцы могут носить такую форму, но совесть не позволяла ему пройти мимо.

Алексей нащупал в кармане несколько рублей мелочью и поспешно положил их в плоскую картонную коробочку, привычно отметив про себя характер ранения и степень увечья. Одна нога отсутствовала почти до колена, у второй не хватало полступни вместе со всеми пальцами, на левой руке изуродована кисть и отсутствуют два пальца, лицо посечено осколками. «Наверняка подорвался на мине», – сделал заключение Алексей. Он уже отошел от инвалидной коляски, когда что-то знакомое почудилось ему в облике искалеченного молодого человека и заставило остановиться. Алексей на секунду замер и повернул назад. Вглядевшись повнимательнее в лицо инвалида, он неуверенно произнёс:

- Николай…Мышляев…Ты ли это?

Погруженный в себя тот, видимо, не замечал всего, что происходит вокруг. На оклик встрепенулся и, посмотрев на Алексея, радостно, но с иронией произнёс:

- А, «зёма»… Любитель женских фотокарточек… Забыл как тебя величать…Кузнецов, кажется?…

- Да, да! Я Алексей, Кузнецов, вспомнил!?

- А то как же, конечно, помню. Рад тебя видеть в полном здравии. А я вот, видишь…, - Николай сделал жест правой здоровой рукой, подняв её к лицу и плавно опустив до ног, как бы показывая свои увечья, - не уберегся. Вот такие, «зёма», дела.

Алексей вдруг вспомнил, каким был Николай раньше, когда тот приносил ему в больничную палату копию фотокарточки с изображением двух девушек-снайперов, и проникся жалостью и состраданием к этому бывшему красавцу, весельчаку и добродушному парню. Алексею захотелось сделать что-то хорошее этому почти незнакомому, но, в силу сложившихся обстоятельств, ставшему ему близким человеку.

- Слушай, поехали ко мне в гости, - сказал Алексей решительно, - здесь недалеко, до станции «Царицыно».

- Нет, не могу. Я же не просто так здесь…сам по себе…, - пытался найти нужные слова для объяснения Николай. - Короче это моя работа, и у меня тоже есть план, который надо выполнять, и своя отчётность. Да и покидать рабочее место, как говорится, чревато…

- Я помогу тебе с выполнением плана и постараюсь уладить…, - Алексей не мог ещё представить, что надо уладить, какие могут возникнуть проблемы у Николая, если он покинет своё, как он выразился «рабочее место»…. - Ну, в общем, я постараюсь всё уладить. Понимаешь, у меня сегодня радостный день. Можно сказать праздник. Жена родила мне сына, и я стал отцом. Понимаешь? Есть повод расслабиться. Да и за встречу не мешало бы выпить.

Николай помолчал, осмысливая предложение и доводы Алексея, а потом, видимо что-то решив, заговорил:

- Сын говоришь? Это здорово. Поздравляю. Рад за тебя. Дочка тоже неплохо, но для отца сын, несомненно, лучше. Я тоже мечтал о сыне, да вот… пока не складывается …

Алексей почувствовал, что уже не может оставить Николая здесь в метро одного со своей бедой, и решил позвать его к себе. Посидеть, поговорить, дать ему возможность излить душу, да и высказаться самому, а если получится, то чем-то помочь.

- Коля, я тебя очень прошу, поехали ко мне. Нам обязательно надо поговорить. А твои проблемы с «рабочим местом» я потом улажу.

- А, была не была. Короче, «зёма», кати меня к себе.

Уже в подъезде своего дома Алексей осознал, насколько не приспособлены наши российские дома для инвалидных колясок. Ему стоило немалых усилий затянуть коляску с отнюдь нелёгким Николаем на площадку с лифтом. «А если бы он жил в пятиэтажке, где нет лифта, да к тому же на четвёртом или пятом этаже. Тогда как? – подумал Алексей и сам же ответил, - тогда инвалид-колясочник становится пожизненным узником в своей квартире. А сколько сейчас по всей России таких невольных узников». В доме, где жил Алексей, грузового лифта не было, а в обычный коляска въезжать не хотела. Только приложив недюжинное усилие, ему удалось буквально втрамбовать коляску в лифт.

- Вот видишь, «зёма», сколько со мною хлопот. Но раз вызвался, то терпи, - назидательно заключил Николай, когда они уже оказались в лифте. Я ведь и сам ходить могу. Левая нога у меня почти здоровая, только пальчики поотшибло. Да вот костылей с собой нет. Их у меня забирают, когда я спускаюсь в метро, чтобы не смущали подающих, и ещё, чтобы я не мог бегать в самоволку.

- Как в самоволку? - не понял Алексей.

- Ну… как тебе объяснить попроще. Понимаешь, на костылях я могу пойти в палатку или в магазин и потратить часть собранных денежек на себя. Купить, например, какой-нибудь жратвы, взять чекушечку водочки или бутылочку-другую пивка. А по условиям моего контракта этого делать не положено. Поэтому все средства моего, так сказать, индивидуального передвижения изымаются, чтобы не было соблазна. Вот я и сижу целый день как скупой рыцарь. Деньги есть, а тратить не моги.

- Какой контракт? Я что-то не пойму…

Лифт уже давно остановился. Двери открылись в ожидании, когда пассажиры покинут кабину.

- Ладно, «зёма», давай вытаскивай меня отсюда. Ты, я вижу не в курсе, а понять это без стакана трудно. Потом объясню…

Алексей и Николай сидели в уютных креслах за журнальным столиком, стоявшим посредине комнаты. Столик был заставлен наспех собранной Алексеем закуской, бутылками с фруктовой водой и водкой. В центре дымилась сковорода с яичницей. Алексей налил в хрустальные стопки «Кубанскую» водку, а в раскрашенные ярко-красными розами высокие тонкостенные стаканы фруктовую воду.

- Ну что, давай за нашу встречу, - предложил он Николаю, поднимая свою стопку.

- А может за сына?

- За сына мы выпьем обязательно, но первую я предлагаю за встречу.

- Ну, ладно, давай за встречу, - согласился Николай.

Закусывая выпитую водку свежими овощами и яичницей, Николай с нескрываемым интересом рассматривал комнату. Наконец он не выдержал и сказал с явным одобрением.

- А ты, я вижу, не хило устроился. Квартирка как картинка.

- Это моя жена, Наталья, постаралась, - не без гордости пояснил Алексей. - Уж больно она любит, чтобы в квартире было уютно и красиво.

В старенькой однокомнатной квартире, в которую Алексей и Наташа вселились вскоре после свадьбы, когда-то проживала Алёшина бабушка. Стараниями Наташи порядком обветшавшее жильё превратилось в уютный, комфортный уголок, резко контрастировавший с запущенным подъездом дома. Наташа сама подбирала и покупала обои, шторы, линолеум, плитку для ванной и кухни и другие необходимые для основательного ремонта материалы. Когда всё было закуплено, а старая мебель из квартиры перекочевала частично на свалку, частично на дачу к Алёшиным родителям, Наташа наняла рабочих – двух женщин и одного мужчину примерно сорока-сорокапятилетнего возраста. Она объяснила Алексею, что это её земляки, приехавшие в Москву на заработки, и что они рады любой работе, поэтому ремонт квартиры обойдется, по столичным меркам, очень дёшево. Также тщательно, можно сказать скрупулёзно, Наташа подбирала мебель для их квартиры. Она объездила десятки мебельных магазинов и салонов пока не нашла то, что, на её взгляд, было нужно. Раздвижной диван, два удобных кресла, журнальный столик с изящно изогнутыми резными ножками, платяной шкаф, сервант, книжный шкаф с выдвижным столиком для письма – всё это удачным образом вписалось в общий интерьер шестнадцатиметровой жилой комнаты и создавало обстановку удобства и уюта.

То же можно было сказать и про кухню, ванную, туалет и прихожую. Правда здесь доминировала функциональная рациональность – почти все вещи и предметы, соответствуя самому изысканному вкусу, имели практическое предназначение,

- Повезло тебе с женой. И из квартиры сделала конфетку и сына тебе родила. Чего еще надо?

– Если по честному, то в этом плане мне грех жаловаться. А сын – так это просто подарок судьбы. Я по-настоящему счастлив сегодня, – немного расслабившись, Алексей уже не пытался скрыть своей радости. Хотя ему было немного неловко демонстрировать свое состояние перед сослуживцем, у которого, видимо, судьба сложилась не совсем удачно.

– Ну, а теперь выпьем за сына, – предложил Николай.

– За сына, – вдохновенно поддержал Алексей.

Немного подкрепившись уже остывшей яичницей, Николай спросил:

– Имя то сыну уже подобрал или ещё думаешь? Говорят, в жизни человека многое зависит от того, какое ему дали имя. К примеру, назовешь ребенка Орлом, то и по жизни он будет стремиться летать красивой и гордой птицей, как бы стараясь оправдать свое имя. А назовёшь Вороной, то и жизнь сложится соответственно – будет этот ребенок всю жизнь каркать и делать мелкие пакости окружающим. Хотя сама по себе ворона птица умная и хитрая – своего никогда не упустит.

– Ну, ты и загнул. Послушать тебя, то получается так: назовешь ягненка волком, и из него вырастет волк. Так что ли?

– Я не про животных и птиц. Они все от рождения уже готовы к своей животной жизни. Цыпленок, как его не называй и не воспитывай – всё одно станет курицей. Так же и другие животные. А человек рождается ни к чему не приспособленный. Его всему обучать надо как бы заново. Поэтому, если он попадет в волчью стаю, то будет, как Маугли, с волками кости грызть, а попадет к баранам, или назовут его бараньим именем, то он, в конце концов заблеет и начнет травку щипать. Поэтому называть детей своих надо достойными именами и обращаться уважительно. Это я вычитал в одной интересной книжке про имена, забыл, как она называется.

– В этом я с тобой согласен. Человеческое достоинство в одночасье не приобретешь. Наверное, и от имени здесь что-то зависит, но, я думаю, больше от воспитания и от среды, в которой человек живет. А что касается моего сына, то имя ему было определено задолго до рождения. Я, как только узнал, что моя Наташа беременна, сразу решил: если родится сын, назову его Сережей.

– Ну что ж, очень даже приличное имя. Но только почему именно Сережей? Есть какие-то причины, или тебе просто нравится это имя? – продолжал допытываться Николай.

Очевидно, под впечатлением недавно прочитанной книги про имена, он был готов обсуждать эту тему до бесконечности.

– Само имя мне нравится однозначно. Но причина в том, – Алексей замолчал, раздумывая: стоит или не стоит рассказывать, в общем-то, случайному собеседнику о своём, сокровенном. Потом, видимо решившись, продолжал:

Друга моего Серёгой звали. Мы с ним вместе росли почти с пелёнок. Как познакомились в детском садике, так до самой его гибели не разлучались. А погиб он можно сказать из-за меня.

–Как из-за тебя? – вырвалось у Николая.

– Прямой моей вины в его гибели вроде бы и нет, а если рассуждать по совести, то получается, что погиб он все же из-за меня…


Глава 3. Засада


Стояли жаркие августовские дни. Шел седьмой месяц кровопролитной войны. Чеченские боевики были выбиты из равнинной части Чечни в горные районы. Командиры говорили о скорой победе и завершении войны, в войсках оживленно обсуждали приближающиеся перемены. Но тут откуда-то «сверху» поступила команда о прекращении боевых действий. Многие военные подразделения получили приказ оставить стратегически важные позиции, только накануне захваченные ценой немалых потерь. В средствах массовой информации заговорили о необходимости проведения переговоров с боевиками, а в войсках предвкушение скорой победы сменило состояние неопределенности, непонимания сути происходящего и обиды за напрасные жертвы.

В один из тех дней старший лейтенант Смагин, командир разведгруппы, в составе которой находились Алексей Кузнецов и Сергей Коваль, получил приказ из штаба дивизии произвести разведку определенного участка прилегающей местности. Вышли рано утром, нестройной колонной, выдвинув вперед трех разведчиков. Дорога, петляя между оврагами и косогорами, поросшими мелким кустарником, упиралась в горную гряду. До обозначенного места оставалось еще полпути, когда разведгруппа оказалась на открытой местности и со стороны гор раздались выстрелы, в считанные секунды сменившиеся шквальным огнем. Солдаты заметались между взрывающимися снарядами, пытаясь найти укрытие. Старший лейтенант Смагин успел крикнуть: «Ребята! В укрытие! Занять оборону!» и тут же рухнул от попавших в него пуль и осколков. Нападение боевиков было настолько неожиданным, что в первые минуты ни о каком организованном сопротивлении не могло идти и речи.

Огонь стих также внезапно, как и начался. На изуродованном от взрывов бархате травы и на дороге остались лежать убитые и раненые солдаты. Кто-то стонал, кто-то пытался ползти. Бойцы, сумевшие занять оборону в небольшом овражке, терзали рацию, пытаясь вызвать подкрепление. И тут со стороны высотки «заговорили» снайперы. Они били по всему, что шевелилось, включая раненых и мёртвых. Один, видимо контуженый, солдат, обхватив голову руками, поднялся во весь рост и тут же упал, сраженный пулей. С каждым снайперским выстрелом кто-то из стонущих или шевелящихся бойцов замолкал навсегда. Снайперы били без промаха.

Алексей лежал на животе у дымившейся от взрыва воронки. Он не чувствовал своего тела, лишь в уши проникал непонятный, щемящий звук. Мелкой дробью он бил по перепонкам и тысячами иголок впивался в мозг. Алексей закрыл уши руками, но звук не проходил. «Контузия», – почему-то со спокойной обреченностью заключил Алексей.

Через некоторое время шум в голове немного стих, и ноющей болью дало знать о себе тело. Боль была везде – в ногах, в животе и в груди. Вдобавок ко всему в плечо впился оказавшийся под ним острый камень. Алексей попытался отодвинуться. И в ту же секунду снайперская пуля обожгла ему левый висок. В глазах потемнело. Алексей уткнулся лицом в траву. «А вот теперь – конец», – пронеслась в угасающем сознании мысль.

Чеченские боевики выбрали для засады весьма выгодные для себя позиции. Кроме того, на их стороне был фактор внезапности. Видимо, они рассчитывали на то, что уже в первые минуты боя разведгруппа будет полностью уничтожена. Но детально разработанный боевиками сценарий драмы был нарушен. Группа бойцов, которым каким-то чудом удалось выйти из-под зоны шквального огня и закрепиться в небольшом овражке, оказалась недосягаемой для прямых попаданий пуль противника. А открытое пространство, отделявшее боевиков от места, где закрепились разведчики, стало для них зоной смерти. Чтобы быстрее довершить разгром разведгруппы, боевики пытались атаковать. Но как только они, покинув свои укрытия, выходили на равнинную местность, их встречал прицельный огонь. Сделав две безуспешные попытки и потеряв несколько человек убитыми и тяжело ранеными, боевики сменили тактику. Сконцентрировав всю мощь своих миномётов и гранатомётов, они буквально вспахали занимаемый разведчиками овраг и прилегавшую к нему территорию, уверенные, что после такой бомбёжки ни одной живой души не останется.

После короткого затишья боевики тремя группами по пять-шесть человек с трёх сторон стали приближаться к ещё дымившемуся оврагу. Дойдя почти до середины открытого пространства, остановились. Шедший впереди средней группы бородатый, одетый в камуфляжную форму и обвешанный подсумками с боеприпасами боевик что-то сказал по-чеченски своим. Потом вытащил из подсумка гранату, выдернул чеку и замахнулся в сторону оврага, видимо, для «контрольного выстрела». Но как только бородач поднял правую руку с гранатой вверх, короткая очередь из автомата сразила его. Он обмяк и стал заваливаться на бок. Граната взорвалась у него в руке, сразив ещё двух, шедших за ним боевиков. И в тот же миг со стороны оврага застрочили автоматы. Разведчики, экономя патроны, стреляли короткими, но губительными для врага очередями. По два-три человека из каждой группы наступавших остались лежать на месте. Уцелевшие залегли и, отстреливаясь, стали отползать. От неминуемой гибели их спасло только то, что оставшиеся на своих позициях боевики вступили в перестрелку.

Снова короткое затишье. И снова на участке, где волей судьбы или в результате чьей-то подлости оказались разведчики, «заработали» пули снайпера. Чеченские боевики больше не стреляли из миномётов и гранатомётов, видимо у них кончились снаряды. На их позициях наблюдалось какое-то оживление. Либо они готовились к новой атаке, либо решили дождаться темноты и под покровом ночи добить оставшихся в живых заложников смерти.

Сознание и нестерпимая боль вернулись к Алексею одновременно. Алексей шевельнулся и невольно застонал от боли. Потом он тысячи раз проклинал себя за эту слабость.

Кроме Алексея живых и способных держать оружие оставалось четверо. Среди них и верный друг Алексея, сержант Сергей Коваль. До этого момента он, как и другие, находившиеся в овраге бойцы, считали Алексея мёртвым. «Алешка, жив…, жив… Я сейчас…, сейчас…», – Сергей рванулся к краю оврага, чтобы вытащить раненого друга из зоны обстрела. «Ты куда, дурила… И сам погибнешь, и другу не поможешь», – пытались остановить его бойцы. Но сержант Коваль стоял на своём. «Ладно не пори горячки… Давай действовать с умом», – согласились все, предлагая Сергею вначале оценить ситуацию.

Расчет бойцов был основан на том, что боевики, решая внутренние проблемы, уже почти не обращали внимания на позиции разведчиков. Да в этом и не было необходимости. Одного снайпера было вполне достаточно, чтобы держать оставшихся в живых в постоянном напряжении. Поэтому надо было только «нейтрализовать» снайпера.

Сержант Коваль попросил своих товарищей рассредоточиться и одиночными выстрелами сразу из нескольких мест отвлечь внимание невидимого снайпера. А сам, выбрав подходящий момент, предпринял отчаянный бросок в сторону лежавшего невдалеке Алексея.

Алексей услышал выстрелы со стороны оврага и уже через минуту- другую почувствовал, как кто-то спешно перевернул его на спину и поволок в сторону. Тяжелое израненное тело волочилось по земле, очерчивая неровную поверхность, голова, как резиновый мяч, подпрыгивала на кочках, и от нестерпимой боли Алексей не мог даже открыть глаза, чтобы посмотреть на своего спасителя. Но он чувствовал нутром, он был просто уверен, что это Серёга Коваль, рискуя своей жизнью, борется за его, Алёшкину, жизнь.

Сергей сумел под прицельным снайперским огнём дотащить Алёшу до края оврага и уже стал спускать его вниз, но в этот момент, когда казалось, что самое худшее уже позади, снайперская пуля попала сержанту точно в левый висок. Серёжа как подкошенный упал на бесчувственное, но ещё живое тело Алёши, и они медленно сползли на дно оврага. Серёжа продолжал крепко удерживать Алёшу одной рукой за ремень, а другой за воротник гимнастёрки. Серёжина голова покоилась на груди друга. Из пулевого отверстия на виске стекала струйка тёмной крови, смешиваясь с кровью друга. Так они и продолжали лежать вместе, два бойца, два друга, два неразлучных товарища, пока не подоспела подмога.

Алексея перевязали и отправили в санчасть, а Серёже помощь уже не понадобилась.
 
[^]
Yap
[x]



Продам слона

Регистрация: 10.12.04
Сообщений: 1488
 
[^]
Golovoed
1.03.2011 - 17:09
1
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 29.08.08
Сообщений: 0
Глава 4. Серёжа



Вся жизнь Алексея делилась как бы на две части: первая – когда Серёжа был рядом с ним, и они были неразлучны; вторая – когда Серёжи не стало, и Алексею пришлось учиться жить без него. Первую часть жизни Алексей воспринимал как подарок судьбы, вторую – как наказание за свою вину, которую он никак не мог искупить…

С рождением сына, думал Алексей, что-то должно измениться в его жизни. Отныне Серёжа снова будет с ним. Алексей, конечно же, понимал, что заменить друга невозможно. Но сын, названный его именем, давал хоть какую то надежду на то, что отныне наступит новый, более светлый период в его жизни…



Познакомились они в детском саду, куда Алешу привела мама. Тогда им было по три годика, и сам Алёша смутно помнил как состоялась их первая встреча. Позже мама рассказывала, что когда она в сопровождении воспитательницы детского сада ввела застенчивого, державшегося за руку Алёшу в комнату, наполненную детьми и игрушками, к ним подбежал вихрастый светловолосый крепыш в темно-синем комбинезончике и, не переводя дыхания, бойко спросил: « Тебя как зовут?»

Алёша смутился и ещё крепче вцепился в мамину руку. Но потом он всё же немного оправился от внезапного вопроса и чуть слышно пролепетал: « Меня зовут Алёса».

- А я Селёза, - также как и Алёша не выговаривая некоторые буквы, сказал подбежавший мальчик.

- Давай будем вместе иглать в пазальников. Смотли, какая у меня пазалная масына, - предложил Алёше новый знакомый.

С того самого дня они уже вместе играли и в «пожарников», и в «скорую помощь», и в «спасателей», и в другие разные игры. Вскоре Алёша и Серёжа так сдружились, что просто не могли друг без друга. И когда один из них болел или по каким-то другим причинам не ходил в садик, то и другой не хотел туда идти. Алёша в таких случаях даже симулировал болезнь: чихал, кашлял, жаловался на боль в животе или голове. Иногда эти детские хитрости ему удавались, и его оставляли дома.

Из тех самых ранних детских лет Алёше запомнился один эпизод. Как-то он предложил Серёже поиграть в войну. Серёжа ответил, что он не хочет играть в войну, потому что на войне убивают людей, а потом другие из-за этого плачут.

– Моего дедушку убили на войне, и бабушка, когда вспоминает о нём, начинает плакать, а мне её очень жалко. Я не хочу, чтобы кого-то убивали, даже понарошку.

Когда пришла пора идти ребятам в школу, их мамы позаботились о том, чтобы Алёша и Серёжа попали в один класс. И в школе они продолжали дружить и большую часть свободного времени проводили вместе. Временами и у Алёши, и у Серёжи появлялись новые друзья-приятели и разные увлечения, но они не могли надолго разъединить друзей.

Родители Алёши и Серёжи старались воспитать их разносторонне развитыми людьми (в духе того, ещё советского времени) и по этой причине записывали своих детей в различные кружки и секции, которых в то время в городе было немало, и все они были каждому доступны.

В первом и во втором классе ребята посещали кружок юного творчества, который располагался прямо в их дворе при ЖЭКе. Там Алёша и Серёжа учились выпиливать, выстругивать и разрисовывать различные нужные поделки: скалки, шкатулки, подсвечники и прочее. Но скоро им это надоело и ребята увлеклись плаванием.

Тренер по плаванию сам пришел к ним в класс, отобрал нескольких наиболее физически развитых ребят и предложил им заниматься у него в бассейне «Динамо». Возможно из Алёши и Серёжи получились бы неплохие спортсмены-пловцы. Через два года занятий ребята показывали хорошие результаты и уже участвовали в нескольких важных соревнованиях. Но тут произошел случай, который запомнился Алёше на всю жизнь…

Уже в тот момент, когда тренер по плаванию отбирал себе в группу наиболее подходящих ребят из класса, Алёша почувствовал, что совершается какая-то несправедливость по отношению к тем ребятам, которые тоже хотели заниматься плаванием, но не подошли по своим физическим данным. «Выбракованные» ребята были обижены, хотя и старались не подавать вида. В душе Алёши боролись два чувства: одно – это гордость за то, что именно его и Серёжу тренер отобрал для занятий плаванием, другое – это ощущение неловкости перед одноклассниками и внутреннего протеста против несправедливого действия тренера. Еще Алёше была неприятна и в чём-то унизительна сама процедура отбора будущих пловцов. Тренер ощупывал и осматривал ребят, как продающийся товар. Всё это чем-то напоминало Алёше сценку, запечатленную в учебнике истории. Красочная иллюстрация называлась «Невольничий рынок в Древнем Риме». На этой картинке покупатели рабов также тщательно осматривали и ощупывали «товар», чтобы не прогадать.

Суть же произошедшего случая состояла в следующем. Однажды Алёша заболел ветрянкой и почти месяц не ходил на тренировки. Когда он появился в бассейне, то справиться с прежней нагрузкой сразу не смог и показал результаты значительно хуже тех, которые были до болезни. Тренер готовил ребят к каким-то крупным соревнованиям и, видимо, рассчитывал на Алёшу как на одного из лучших своих питомцев. Теперь он был очень не доволен плохой физической формой Алёши. Накануне отборочных заплывов тренер устроил Алёше настоящий разнос: «Ты ходишь в бассейн не заниматься, а отдыхать… Учти, если на отборочных соревнованиях не покажешь лучшее время, можешь здесь больше не показываться». Всё это было сказано в присутствии других ребят и в довольно грубой форме.

Алёше было горько и обидно, и почему-то стыдно. Он чувствовал себя виноватым и перед тренером, и перед ребятами, с которыми вместе тренировался, и перед своим другом Серёжей. А ещё Алёша чувствовал, что тренер не прав в своих упрёках: ведь он старается изо всех сил, но из-за болезни пока у него не всё получается.

Сережа, очевидно, разделял Алёшины чувства и переживал за друга. По дороге домой он сказал:

- Знаешь что, давай больше не будем ходить на тренировки. Надоел мне этот Виктор Петрович со своими показателями. Бегает с секундомером целый день. За каждую секунду готов разорвать любого.

Алёша ничего не ответил. Ему просто не хотелось говорить, да он и не знал, что сказать. Но через два дня после уроков Алёша сам напомнил Серёже, что сегодня в 16 часов им надо быть в бассейне на отборочных соревнованиях.

Детали отборочных соревнований Алёша почти не запомнил. Но в памяти отложилась обстановка общей суеты и нервозности. Тренер бегал и кричал на ребят больше обычного. А ребята старались показать нужные результаты, чтобы попасть в списки участников предстоящего крупного соревнования. Алёша тоже старался, не жалея сил, и по итогам нескольких заплывов попал в группу сильнейших. Тренер был доволен. Особенно он радовался тому, как плавает Алёша, и после одного из заплывов подвел итог:

- Ну, вот видишь, можешь, если захочешь. Только надо держать тебя в строгости, не расслабляться и не сачковать, - и самодовольно засмеялся.

Финальный заплыв Алёша проплыл как в тумане. Ему казалось, что это не он, а какой-то механический робот машет руками и ногами, подминая под себя и с силой рассекая воду. А он, Алёша, наблюдает за этим со стороны и управляет роботом на расстоянии. Он не чувствовал ни рук, ни ног, только в голове стучала одна и та же мысль: «быстрее, быстрее, быстрее…».

В финальном заплыве Алёша показал лучшее время в своей подгруппе и был включен в списки участников предстоящего соревнования. Спортивные показатели Серёжи также оказались одними из лучших, и он тоже попал в зачетные списки.

Но последствия болезни и непомерные нагрузки, которые пришлось испытать Алёше в ходе отборочных соревнований, не прошли бесследно. На следующее утро он лежал в постели с высокой температурой. Принимать участие в соревнованиях Алёша уже не мог, да и не хотел. Что-то произошло с ним такое, от чего вся эта подготовка к соревнованиям, вся суета, связанная с ней, и даже унижения, которые Алёша терпел от тренера, сейчас ему казались несущественными, мелочными. Несмотря на свою болезнь и высокую температуру, он испытывал чувство просветления и облегчения от стыда за то, что он так долго терпел эту самую несправедливость и унижение.

Серёжа после школы зашел проведать друга. После нескольких дежурных фраз о «делах» и самочувствии он вдруг заявил:

- Лёха, я больше на плавание ходить не буду. И на соревнование не поеду. Этого Виктора Петровича я больше видеть не могу. Нехороший он, нечестный человек. Да и заниматься плаванием мне уже надоело, - говоря последние фразы, Серёжа отвёл глаза в сторону, и Алёша почувствовал, что его друг лукавит.

Он пытался уговорить Серёжу, чтобы тот принял участие в соревнованиях, ведь было затрачено столько сил на подготовку. Сам тренер несколько раз звонил Серёже домой и уговаривал его продолжить занятия и подготовку к соревнованиям. Но всё было тщетно. Серёжа был непреклонен.

Алёша понимал, что Сережа своим отказом пытается защитить своего, несправедливо обиженного друга, то есть его, Алёшу, и наказать обидчика. И ради этого Серёжа без колебания принёс в жертву свои интересы и спортивные амбиции. Поэтому Алёша, с одной стороны, был расстроен тем, что из-за него Серёжа перестал ходить в бассейн, а с другой, гордился поступком своего друга и был благодарен ему за поддержку. Но вместе с тем он много раз задавал себе не дававший ему покоя вопрос: «А смог бы он, Алёша, совершить ради своего друга подобный поступок?» Но однозначно и честно ответить на этот вопрос он не мог, и от этого ему было как-то не по себе. Алёша немного успокоился лишь тогда, когда пришел к выводу, что однозначного ответа на такой сложный вопрос быть не может. Очевидно, надо самому побывать в подобной ситуации, и тогда ответ определится сам собой.



Глава 5. Снайперы



…О том, как складывались события того рокового дня, и как он закончился, Алёша узнал из рассказов сослуживцев уже в санчасти, где он с другими ранеными ожидал отправления в госпиталь.

У чеченских боевиков всё было рассчитано до мелочей. Быстрая и внезапная атака позволила решить основную задачу – практически уничтожить группу разведчиков, а заранее подготовленный маршрут отступления сводил к минимуму собственные потери. Но полностью уничтожить разведгруппу боевикам не удалось. Подошедшие на помощь БТЭры блокировали отступление слева и справа, заставив боевиков вновь взяться за оружие и с боем пробиваться из окружения. Подобрав раненых и убитых, они начали спешно отходить в сторону ущелья. Исход операции довершил российский вертолёт. Он появился внезапно и своим огнём отрезал путь отступающим боевикам. Трое раненых боевиков попали в плен, а среди убитых оказалась одна женщина.

Алёша слушал сослуживцев как сторонний наблюдатель. Его контуженное и обескровленное тело находилось в какой-то защитной оболочке. Все острые, возможно, смертельные стрелы событий, фактов, эмоций и воспоминаний не могли добить, растоптать, уничтожить израненный, беззащитный организм. Сама тень забвения и отчуждения - спутница смерти и времени - встала на его защиту. И только память, как не выключенный магнитофон или фотокамера, продолжала фиксировать всё услышанное и увиденное, чтобы потом воспроизвести, домыслить, дорисовать пережитые события сотни и тысячи раз.

Равнодушных в палате, где лежал Алексей, не было ни среди рассказчиков, ни среди слушателей. И хотя все они были бойцами и за время боев повидали многое, факт расстрела снайперами наших раненых бойцов поверг в особое негодование не только медперсонал, но и солдат. «Изверги», «бездушные мясники», «головорезы», да просто «нелюди», – звучали с коек рассерженные определения, дополняемые крепким словцом.

Однажды в палату для осмотра раненых вошел военврач, капитан Истомин. Он был в курсе событий прошедшего боя и знал настроение солдат по поводу случившегося. Услышав очередное резкое высказывание в адрес чеченцев, он вдруг вступил в диалог:

- Нелюди, говорите, головорезы?… Возможно среди них есть и те, и другие. Негодяи и подонки попадаются среди разных народов. Но знаете, что рассказал один раненый чеченец? Кстати, они все трое лежат в соседней палате. Так, вот он говорил, что в том бою снайперами были две девчонки – молдаванка и украинка. Сейчас, говорят, в каждой группе боевиков есть такие как они: из Прибалтики, из Молдовы, Украины и других мест. В Чечню они приезжают подзаработать, а то и просто ради спортивного интереса или острых ощущений. Большинство из них спортсменки-биатлонистки. Вот и выходит, что раненых добивали не чеченцы. Хотя и они тоже не ангелы. Ещё чеченец сказал, что мы русские, за деньги уничтожим друг друга сами. Засада на эту разведгруппу готовилась по наводке одного из российских военных. «Вы, - говорит чеченец, - сами себе большие враги, чем кто-либо другой. Посылаете пацанов в ад и ещё кого-то обвиняете». Еще много он чего сказал, о чем говорить мне не положено», – капитан замолчал. Потом сделал паузу, тяжело вздохнул и продолжал:

– Вот такие-то дела, братцы. Кто здесь виноват больше всех – одному богу известно. Я уж и не говорю: « Зачем мы здесь?», – и по нему видно было, что он что-то не договаривает, хотя и у него, видимо, наболело.

Врач встал с больничной койки, на край которой присел во время беседы, и устало пошел к выходу. Но у самого порога остановился и продолжил, как бы между прочим:

- Еще чеченец говорил, что снайпер-молдаванка погибла в начале боя от шальной пули, а вторая мстила за смерть подруги. Так что все добитые раненые – и старший лейтенант Смагин, и сержант Коваль и другие ребята – на совести той, что сумела уйти из окружения. Так что можно ждать продолжения…

Врач не стал договаривать, но всем и так было понятно, на какое продолжение он намекал. В палате воцарилась тишина. Слова военврача как бы перекрыли русло, по которому тёк бурный поток негодований и возмущений, направленных на чеченцев. И вдруг этот поток остановился, как вода, наткнувшись на плотину, прекращает свое движение. Но это было лишь видимое затишье. Гнев и возмущение накапливали силы, давили на плотину и искали себе новый выход, новое русло…Наконец один из раненых не выдержал и надрывно прошипел:

- С-с-стервы… Это ж надо – беспомощных ребят как в тире добивать…Эх, попалась бы мне эта сучка, что осталась живой…



Глава 6. Фотография



На следующий день в палату забежал Николай Гуськов, которого все звали просто Гусек. Ребят уже готовили к отправке в госпиталь, и он зашел проститься. «Последние новости с боевых позиций слыхали?» – начал он после короткого приветствия и, не дожидаясь ответа, продолжил, – «Когда убитую девицу, ну ту снайпершу, будь она неладна, обыскали, фотографию нашли в нагрудном кармане. На фотографии – две девушки в защитных комбинезонах и в беретках, стоят в обнимку, улыбаются, стервы… В одной, что слева и пониже ростом без труда угадывалась сама убитая. А вот вторая – возможно, та, что сумела уйти с боевиками. На обратной стороне фотокарточки надпись: «Не забудем дружбу боевую», и, чуть пониже – «Белка и Стрелка». Это у них кликухи такие, чтобы настоящих имён и фамилий никто не знал. Ведь они здесь наёмники, нелегалы», – пояснил Гуськов.

Один из раненых злобно выругался:

– Посмотреть бы на этих сучек, да не на фото, а на живых. Заглянуть бы им в глаза и спросить, какая нечисть их породила.

– Ну, одной глаза уже навек закрыли, – снова заговорил Гуськов, – а вот той, что ещё бегает по горам с винтовкой и отстреливает наших ребят, можешь заглянуть, если догонишь, – закончил он с горькой иронией.

Алексей лежал и молча слушал. Он был слишком слаб для таких разговоров. Каждое сказанное им слово, каждое движение вызывали боль в израненном теле. Но тут он не сдержался и заговорил слабым голосом:

- Гусёк, а ты это фото видел? Где оно сейчас?

- Нет, сам я его не видел, да и на что мне оно? Я свататься к этой стерве не собираюсь. А вот ребята говорили, что сразу после боя эту фотокарточку вместе с другими трофейными документами привезли в штаб батальона. Там с неё сняли копию, ну в общем перефотографировали, а потом отправили куда-то «наверх».

– Мне бы взглянуть на это фото, – превозмогая боль, проговорил Алексей.

– Ну, если тебе так хочется взглянуть на ангелов смерти, то для тебя я могу достать их изображение, – заверил Алексея Гуськов и продолжал, – Штабной писарь, ефрейтор Лапин, мой хороший приятель. Он этих фотографий может распечатать хоть дюжину. Это ведь не какой-то секретный документ, а так себе, дополнительная улика для особого отдела и для прессы.

– Очень тебя прошу, Гусёк, достань фото, если можешь, – уже еле слышно прошептал Алексей и закрыл глаза в очередном забытье.

Гуськов сдержал своё слово. Обещанная фотография догнала Алексея уже в госпитале, когда первые кризисные дни после ранения и контузии миновали, и он стал приходить в себя. Фотокарточку привёз Николай Мышляев, водитель санитарной машины, которая курсировала между госпиталем и передовой. Это был высокий и симпатичный блондин с голубыми глазами и с ефрейторскими нашивками на погонах. В статной фигуре ефрейтора чувствовалась недюжинная сила, а видимая небрежность в ношении военной формы лишь подчёркивала изысканность вкуса красавца.

Алексей невольно залюбовался вошедшим в палату ефрейтором. Лично знакомы они не были, но Алексей знал его заочно по рассказам сослуживцев. В разговорах не раз звучало, что водитель «санитарки» пользуется большим успехом у слабого пола, и девушки, его поклонницы, буквально заваливают его любовными письмами.

– Который тут из вас сержант Кузнецов? – спросил ефрейтор, остановившись у самой двери.

Алексей, занятый своими мыслями, не сразу услышал, что обращаются к нему.

– Леха, к тебе пришли, – отозвался на голос сосед и, повернувшись к Николаю, указал на Алёшину кровать.

- Ну, здорово, «зёма» – обратился как к своему давнему приятелю Николай, присаживаясь на краешек кровати. Видно было, что ефрейтор в любой обстановке чувствовал себя уверенно, по-свойски.

Очевидно, Гуськов не стал объяснять парню, что за снимок он передаёт, и кто на нём запечатлён. Вручая Алексею фото, Николай улыбнулся и, хитро подмигнув, сказал:

– Симпатичные девчата. Обе твои или может, поделишься со мной? Давай показывай, которая из них твоя?

Алексей был уверен, что Николай знает историю этой фотографии, и поэтому ответил с явным раздражением:

– Ты бы свои шуточки приберёг на другой случай, – но тут же смутился и покраснел.

Николай по-своему понял реакцию Алёши на шутливое предложение «поделить девчат», а потому поспешил успокоить:

– Да ладно «зёма», не сердись. Я пошутил. У меня и своих навалом, сам могу поделиться с тобой, если пожелаешь. Вот только бы выбраться из этой мясорубки живым и здоровым. Давай, поправляйся и поезжай к своим красавицам. Война для тебя наверняка уже кончилась.

Алексей, наконец, догадался, что Николай действительно ничего не знает, а он, сам того не желая, обидел человека, который сделал для него доброе дело. Стараясь как-то сгладить возникшую напряженность, уже дружеским тоном пояснил:

–Да я и не сержусь. Просто одна из этих девчат уже забита, ну в смысле занята. А с другой мне надо самому разобраться. С ней не всё так просто. Тут нужен особый разговор.

– А, а, а…, понимаю, – вновь гнул свое Николай, – тогда другое дело. Как говорится: «Вы служите, а мы – замуж пойдем…». Но ты зря не переживай. Подлечишься, вернешься домой, и всё уладится. «Главное, ребята, сердцем не болеть», – как-то так поется в песне. Ну, бывай, «зёма», мне пора, – водитель «санитарки» крепко пожал руку Алексея и вышел, оставив его наедине со своими мыслями.

Алексей часами рассматривал фотокарточку. Видимо это была уже не первая копия с подлинника. Изображения утратили чёткость, и он мысленно «достраивал» размытые на фото очертания. Больше всего его интересовала высокая и стройная девушка, стоявшая на фото справа, так как и по рассказам очевидцев, и по логике рассуждений именно на её совести были жизни добитых в этом злосчастном бою раненых бойцов. Но главное для Алёши было то, что пуля, выпущенная этим, невинным с виду, созданием оборвала жизнь его лучшего друга Серёжи Коваля. Алексей страдал ещё из-за того, что считал и себя виноватым в смерти друга. Если бы не его ранения и контузия, и этот отчаянный рывок Серёги в зону снайперского обстрела ради его Алёшиного спасения…

Алексей предположил, что высокая, очевидно белокурая, девушка воевала на стороне боевиков под псевдонимом «Белка». А убитая молдаванка – под именем «Стрелка». «Какие милые, красивые псевдонимы», – подумал Алексей. Где-то я уже их слышал. Ах, да, вспомнил. Так звали двух собачек, которые летали в космос ещё до полёта Юрия Гагарина. Об этом я читал в каком-то школьном учебнике».

На фото девушки выглядели весёлыми и беззаботными, так казалось Алексею. Возможно, они сфотографировались после очередного удачного боя, после очередной засады на российских солдат. Каждый раз, когда такие мысли возникали в Алёшиной голове, ему хотелось разорвать ненавистную фотокарточку на мелкие кусочки, растоптать, сжечь и развеять пепел по ветру. Но в последний момент какая-то неведомая сила останавливала его. Алексей засовывал фотокарточку под подушку и старался переключиться на что-нибудь другое или просто заснуть. Но и во сне проклятое фото продолжало стоять у него перед глазами, а высокая белокурая девушка как-то ехидно улыбалась ему и подмигивала.

Теперь Алексею часто снился один и тот же сон. Белка целится в него из снайперской винтовки, а он хочет увернуться, спрятаться, чем-то прикрыть своё незащищённое тело. Но вокруг ровное голое поле, а у него нет сил пошевелить ни рукой, ни ногой, чтобы сдвинуть с места налитое свинцовой тяжестью тело. Его охватывает ужас от своей беспомощности и неизбежности развязки. И в этот момент между ним и снайпером возникает Серёжа. Алёша знает, что сейчас прогремит выстрел и его друга убьют. Он кричит: «Не смей! Не смей!» Но выстрел раздаётся. Серёжа падает, накрывая своим телом друга. Серёжина кровь из пулевого ранения горячей струёй заливает Алёшу. Он уже весь в крови, ему жарко и душно. И в этот момент Алексей просыпается, весь мокрый от пота, с ощущением леденящего страха и невосполнимой утраты.

Однажды, немного успокоившись после очередного кошмарного сна, Алёша вдруг вспомнил, что раньше, до войны и ранения, он часто летал во сне, и что при этом испытывал ощущение восторга, лёгкости, свободы и восхищения собственной удалью. Ведь в том полёте достаточно было несколько раз взмахнуть руками, и послушное тело начинало стремительно набирать высоту; стоило только расставить руки в стороны, и оно парило над домами, а если немного опустить одну руку, то скользило в головокружительном вираже. Когда просыпался после такого сна, всегда было немного жаль, что «полёт» уже окончился. Но ощущение легкости и уверенности в себе сохранялось на целый день, и, казалось, что нет ничего недостижимого.

Сейчас Алёша тоже иногда летал во сне. Но это были уже другие полёты и другие ощущения. Теперь ему снилось, что он срывается с кручи в пропасть и летит, усиленно работая руками, чтобы не разбиться. Ему необходимо долететь до противоположного спасительного края пропасти. Вот он уже совсем рядом… И тут силы покидают его, и он падает вниз на острые скалы. Лишь в самый последний момент, когда удар о камни уже становится неизбежным, Алексей вдруг просыпается и испытывает облегчение, осознавая, что весь этот кошмар – всего лишь сон. Но ощущение тревоги и неуверенности ещё долго преследуют его.[b]

Это сообщение отредактировал Kott68 - 1.03.2011 - 17:26
 
[^]
Golovoed
1.03.2011 - 17:15
2
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 29.08.08
Сообщений: 0
Глава 7. Света


В армии, особенно в первые дни и недели службы, писем не просто ждут, а ими живут, от письма до письма. Письма от любимой – не просто вести из дома, это связующая нить между прошлым и будущим, которая помогает переносить трудности новой армейской жизни. Письма от Светы Алексей ждал с особым нетерпением. Первые два-три месяца они приходили каждую неделю и были полны нежности и почти материнской заботы. Света подробно расспрашивала о том, как проходит служба, как кормят солдат в армии и что Алёша делает в свободное от службы время. О себе же писала очень скупо, как бы чего-то не договаривая. Потом письма стали приходить всё реже и реже, а когда Алексей в составе десантного полка попал в Чечню, то почтовая связь со Светой прервалась совсем…



Алёша влюбился в свою одноклассницу Свету в девятом классе. Она появилась в середине восьмого учебного года. Стройная, с русыми волнистыми волосами, большими серо-голубыми глазами и чуть курносым носиком. Света чем-то напомнила Алеше заморскую куклу Барби, когда вошла в класс впервые. Никаких сложностей в общении с одноклассниками у нее не возникло, скорее наоборот. Всегда спокойная и доброжелательная Света быстро завоевала симпатии всех ребят, а ее незаурядные способности и прилежность в учебе были отмечены преподавателями. В классе она стала одной из лучших учениц.

Светин папа, бывший офицер, служил в Афганистане. В одном из боёв он получил серьёзные ранения и теперь был инвалидом первой группы. Поэтому материальное обеспечение семьи и дорогостоящее лечение отца легло на плечи матери Светы. В детской поликлинике, где она работала участковым врачом, ей приходилось совмещать две ставки, поэтому большую часть суток она проводила на работе.

В семье кроме Светы, было ещё двое детей – сестрёнка Люда и братик Дима. Света была старшим ребенком в семье, и ввиду сложившихся семейных обстоятельств, ей приходилось заботиться о младших и ухаживать за больным отцом. Она помогала маме готовить, стирать, убирать квартиру и даже шить, делать уроки с сестрёнкой, а до начала занятий в школе отводить в садик брата.

Света никогда никому не жаловалась на свою нелёгкую жизнь и не просила сочувствия, но часто была задумчива и всегда спешила домой. С Алешей они жили по-соседству, и иногда возвращались из школы вместе. Алексею хотелось чем-то помочь Свете, но как это сделать, он не знал. Да и сама Света на любое предложение о помощи отвечала, что у неё всё хорошо и что не надо зря беспокоиться…



В письмах из Чечни Алексей просил маму узнать, что случилось со Светой, и почему она перестала отвечать на его письма. Вера Васильевна написала Алёше, что отец Светы находится в тяжелом состоянии, мама тоже не здорова и Свете, очевидно, просто не до писем. Из очередного маминого сообщения Алёша узнал, что Светиного отца недавно похоронили, а её мама попала в больницу. Сама же Света находится в очень подавленном состоянии. Больше никаких известий о Свете не поступало.

В первые недели после ранения Алеше было не до писем. Он был ещё очень слаб, а потом почему-то боялся, что родители, особенно мама, приедут в госпиталь и увидят какой он беспомощный. Но судьба распорядилась по-своему…

Вера Васильевна появилась в палате неожиданно, да еще в белом халате, как у сопровождавшей её медсестры, так что Алёша не сразу понял, что это его мама. Медсестра подвела ее к Алёшиной кровати, что-то тихо, но настойчиво сказала ей почти в самое ухо и неслышно удалилась.

Мама подошла к Алёше, поставила какие-то авоськи возле прикроватной тумбочки и присела на стоявший рядом табурет. И только тогда Алёша увидел, кто перед ним.

– Мама! Ты? Как ты сюда попала!? – удивлённо и радостно воскликнул Алёша. Он сделал попытку приподняться. Но Вера Васильевна положила свою руку ему на грудь и с дрожью в голосе сказала:

– Сыночек, прошу тебя, пожалуйста, не поднимайся. Мне сказали, что тебе ещё нельзя…, – на этих словах у неё перехватило дыхание, а из глаз потекли слёзы.

Алёша накрыл своей рукой руку матери и стал легонько гладить:

– Не надо, мама, не плачь. У меня всё хорошо, и я уже почти здоров.

– Да, да…я знаю, сынок. Теперь уже всё будет хорошо… Я так рада, что всё обошлось.

Мама не переставала плакать. Да и сам Алёша едва сдерживал слёзы. Чтобы как-то её успокоить, он попытался перевести разговор на другую тему:

– Ты лучше расскажи, как там дома – все живы, здоровы?

– А…, что, сынок? Ах, дома… Дома всё нормально. Живём, как и жили, – не сразу отреагировала она на вопрос. – Отец бросил свой институт, там совсем перестали платить. Устроился на какое-то совместное предприятие вроде как программистом на компьютерах. Все живы, здоровы…, – произнесла она скороговоркой и вдруг замолчала.

Алексей понял, какого вопроса она ждет и о чем боится услышать.

– Про Серёжу что-нибудь слышала? – спросил он сдавленным и каким-то сразу осипшим голосом.

– Неделю назад привезли Серёжу домой его сослуживцы. Схоронили на Котляковском кладбище… Я сразу после похорон и поехала к тебе, –сказала мама и снова заплакала.

Тугой комок подкатил Алексею к горлу. Он ещё больше побледнел и отвернулся. Они промолчали несколько минут. Потом мать, как бы спохватившись, а может, просто желая отвлечь сына от печальных мыслей, кинулась рассказывать о родных и знакомых, передавать от всех приветы и пожелания скорейшего выздоровления, распаковывать авоськи и показывать Алёше привезённые гостинцы. При этом она ни разу не упомянула о Свете, и это его насторожило. Уловив паузу в ее торопливой речи, Алексей спросил:

– Мама, почему ты мне ничего не говоришь о Свете? С ней что-то случилось?

Мать молчала, как будто не слышала вопроса. Тут в палате появилась медсестра и, обращаясь к маме, напомнила:

– Вера Васильевна!?

– Да, да, – засуетилась мама, – мне действительно уже пора. А то я совсем тебя замучила, Алёшенька, своими разговорами.

– Мама, ты не ответила на мой вопрос, – настаивал на своём Алёша.

– Я тебе уже обо всём написала в письме. Света сейчас занята решением своих проблем.

И после небольшой паузы, как бы нехотя, добавила:

– А в остальном ты разберешься сам, когда приедешь домой. Поправляйся, сынок, поскорее. Мы по тебе очень скучаем и ждем», – она поцеловала сына и вышла из палаты.

Через неделю Алексей получил письмо из дома, в котором мать писала, что Света уже несколько месяцев замужем и живёт своей семьёй.



Глава 8. Санаторий



Примерно через месяц Алексея выписали из госпиталя. Настроение было скверное и сразу по нескольким причинам.

В госпитале долгими днями и ночами Алексей составлял перспективный план действий. Последовательность его пунктов предполагала, во-первых, закончить лечение, чтобы снова вернуться в свой десантный полк и мстить за Серёжу, а главное, найти снайпера Белку. Во-вторых, до возвращения в Чечню встретиться со Светой. В-третьих, побывать на кладбище у Серёжиной могилы, пообещать другу, что он будет отомщён. Зайти к Серёжиной маме, и попытаться хоть как-то её утешить. Но… Ранения оказались достаточно серьёзными, кроме того, осколками от разорвавшегося в том бою снаряда повредило коленный сустав, и Алексей мог ходить, лишь опираясь на трость. После госпиталя предстояло дальнейшее лечение в подмосковном реабилитационном центре (или как его называли между собой медики и больные – санатории). О возвращении в часть, по заключению врачей, не могло быть и речи.

А дальше все рушилось как карточный домик, из которого убрали несущее основание. Алексею казалось, что дальнейшая жизнь теряет смысл. Возвращением на войну он хоть в какой-то степени мог оправдать свое существование. Теперь он просто не знал, что скажет Сереже, когда придет на его могилу и что он скажет Серёжиной маме, какими словами станет ее утешать…

А Света… Как она могла выйти замуж за другого? Почему не дождалась его? А с другой стороны, зачем он ей нужен такой – с искалеченной душой и телом…

Да, его с нетерпением ждут родители и сестренка Аня (она уже, наверное, стала совсем невестой). Но мысль о том, что его будут жалеть, а еще расспрашивать про войну и Сережу, вызывала стойкое нежелание возвращаться домой.

Подводя итог своим поражениям, Алексей решил ехать в реабилитационный центр, не заезжая домой. Родителям он позвонил уже из санатория, сообщил свой новый адрес и заверил, что у него все в порядке, но заехать после госпиталя домой не имел возможности. Мама очень огорчилась и обещала в ближайший выходной его навестить.

К предстоящему свиданию Алексей готовился заранее, но приезд родных все же застал его врасплох. Алексей разволновался. Подошел к зеркалу, долго и тщательно причесывался. Потом никак не мог решить: брать или не брать с собой палочку. Ходить без опоры ему было тяжело, да и опасно. Как говорил ему лечащий врач – «возможны осложнения». Если взять – показать свою беспомощность. Наконец Алексей сделал свой выбор, и, опираясь на ненавистный ему костыль, заковылял на встречу с родителями.

Едва он открыл дверь гостиной комнаты, как у него на шее повисла сестренка Аня.

– Алёшенька, миленький, здравствуй! – закричала сестра, обнимая и целуя Алёшу.

– Хватит тебе висеть на шее, – пытаясь придать голосу строгость, заговорил отец. Его поддержала поднявшаяся со стула мама:

– Не видишь, Алёша ещё не вполне здоров, а ты тискаешь его как куклу.

«Ну вот, – подумал Алексей, – теперь начнут жалеть и оберегать как маленького».

Аня и впрямь испугалась, что своими объятиями может причинить какой-нибудь вред брату, и поспешно отпустила Алёшу. Вера Васильевна бережно обняла сына за голову и, легонько притягивая к себе, поцеловала. Отец поздоровался сдержанно за руку и похлопал по плечу.

– Пойдём, посидим за столиком, тебе, наверное, тяжело стоять. Мы с мамой для тебя таких пирожков напекли – объедение. И чай приготовили с твоим любимым клубничным вареньем, – Аня снова подошла к Алеше, и уже осторожно взяла его за руку.

Алексей вдруг вспомнил, как ещё совсем недавно он носил её на руках, возил на себе, изображая то лошадку, то паровозик. Эти игры доставляли сестрёнке огромное удовольствие, и она весело и звонко смеялась и пронзительно пищала. Теперь Ане шел уже семнадцатый год, она выглядела вполне взрослой девушкой и чем-то была похожа на Свету. Очевидно, думая о Свете, Алеша постоянно искал и находил знакомые и дорогие ему черты в каждой хорошенькой девушке…

- Как я рада, что теперь мы все вместе, - сказала мама, когда все расселись за одним из столиков гостиной.

Мама и Аня стали накрывать на стол. От свежей выпечки, душистого варенья и от всего, что появилось на столе, на Алешу повеяло домашним уютом и детством.

Отец достал из рюкзака большой термос с чаем. Потом он как-то нерешительно посмотрел на Алешу и на маму и достал бутылку коньяка.

– Я тут кой-чего припас. Не знаю, можно ли здесь у вас это дело…?

– Вообще-то приносить и распивать спиртные напитки здесь строго

запрещено, – Алексей, улыбаясь, показал на табличку, висевшую на стене. Отец нахмурился, выражая недовольство. А Алексей, сделав паузу, многозначительно продолжал

– Но если особо не увлекаться, то нас никто за это не накажет.

За неспешными разговорами просидели до вечера. Мама всё время внушала Алёше, что ему надо настраиваться на мирную жизнь, постараться забыть прошлое и думать о будущем. Ну, а главное – поступить в институт.

– Вот немного отдохнешь, наберешься сил и будешь готовиться и поступать в институт, – уже в который раз повторяла мама своё заветное желание. – Из вашего класса почти все учатся в вузах. При нынешней жизни без высшего образования никак нельзя. А с твоим здоровьем, тем более нужна профессия, не связанная с физическими нагрузками…

Алексей поморщился: «Опять про здоровье. Опять сочувствие и жалость».

– Хватит тебе мораль читать, – не выдержал отец. – Дай человеку отдохнуть, оглядеться, а там и сам разберётся, что к чему.

Родители стали доказывать друг другу, что для их сына сейчас является наиболее нужным и важным, и чем необходимо заняться прежде всего. Но Алёшу сейчас меньше всего волновали проблемы, о которых так жарко спорили его родители.


9. Разговор со Светой


Алексей играл в шахматы с соседом по палате, когда в комнату заглянул Федя Цыганков. Он также проходил курс реабилитации и в центр попал чуть больше недели назад. Но благодаря своей исключительной коммуникабельности, уже успел перезнакомиться со всеми больными и всем медперсоналом, всех считал своими, если не друзьями, то хорошими знакомыми.

– Кузнецов, тебя там внизу такая краля дожидается – полный атас. Я таких только по телеку в иностранных фильмах видел, – рыжеватые волосы Цыганкова были всклочены, маленькие коричневые глазки блестели, курносый нос еще больше задрался вверх и всё покрытое веснушками лицо выражало восторг и удивление. - Вся из себя, в шубе, кажется, норковой или еще какой – я в этом плохо разбираюсь. Но выглядит как королева. А подкатила она сюда на «мерсе». Живут же люди. – Коля перевел дыхание и продолжал уже более спокойно:

- Ну, чего уставился, я не шучу. Иди, встречай, а то кто-нибудь уведет еще.

Сообщение Цыганкова повергло Алексея в ступор. Во-первых, он в принципе никого не ожидал, а во-вторых, к нему приехал, по описанию Федора, кто-то совершенно незнакомый. Теряясь в догадках, Алексей спустился на первый этаж и поспешил в гостиную. У окна застыла в ожидании стройная блондинка в дорогой норковой шубе. Почувствовав его появление, девушка повернулась и пошла навстречу. Что-то до боли знакомое, родное угадывалось в движении эффектной дамы. «Света», – подсказало сознание, и Алеша безмолвно застыл на месте.

- Алеша, - неуверенно проговорила Света. Она подошла к стоявшему в неопределенности Алексею, остановилась, разглядывая его, потом слегка обняла и поцеловала в щеку. Все это походило на ритуал встречи двух дальних редко встречающихся родственников или официальное приветствие давних, но не очень близких знакомых. Алексей вспомнил, какими крепкими были их объятья и какими горячими поцелуи раньше, до того, как он был призван на военную службу. Тогда казалось, они были единым целым и не мыслили жизни друг без друга. Тут память зачем-то оказала Алексею злую услугу. «Ты же знаешь, что мне кроме тебя никто другой не нужен… Ты же знаешь, что мне кроме тебя никто другой не нужен…», – стучали, пробивая мозг, ее прощальные слова накануне его отправки в армию. «А теперь, ты чья?», – мысли путались, голова горела, а сердце билось с такой частотой, что сменило привычное местоположение. «Боже мой, как же я по тебе соскучился…», – рвались наружу слова, но выговорилось едва слышно, – «Здравствуй, Света».

– Вот видишь, узнала, где ты находишься, и решила навестить тебя, – продолжала Света, стараясь говорить естественно. – Я не могла не приехать, впрочем, возможно, ты и не желаешь меня видеть? – Света смутилась и опустила глаза.

– Нет, почему же? Я рад, что ты приехала. – сказал Алексей и опять не то, что хотел сказать.

– Знаешь, Алеша, давай поговорим где-нибудь в другом месте, а то здесь все смотрят на меня как на диковинного зверя. А от этого рыжего, – и Света кивнула на Цыганкова, неторопливо проходившего мимо и всем своим видом изображавшего полное безразличие к окружающим, – у меня уже в глазах рябит. Ты отнеси вот это куда-нибудь к себе, – Света передала Алеше увесистый пакет. – Накинь на себя что-нибудь потеплее, а то на улице прохладно, и выходи в парк. Я тебя там подожду.

Не дожидаясь ответа, Света повернулась и пошла к выходу.

Накануне несколько дней подряд дул сильный ветер, срывая с деревьев последние листья, шел сначала дождь, потом снег, и казалось, что зима уже как полноправная хозяйка вступает в свои права. Но снег накрыл округу своим тонким одеялом лишь на короткое время, а потом был смыт дождем. А ночью ударил небольшой морозец. Ветерок подсушил опавшую листву, и она своим шорохом ласкала слух, когда Алеша и Света прогуливались по парку, примыкавшему к санаторному корпусу.

Разговор явно не клеился. Света расспрашивала Алешу о здоровье, о том, что с ногой и как долго ему надо лечиться. Алеша односложно отвечал и в свою очередь, чтобы поддержать разговор, задавал такие же дежурные вопросы, а в голове, как в калейдоскопе, бежали другие мысли-воспоминания о том, как он представлял себе первую после разлуки встречу со Светой…

Поезд медленно приближается к вокзалу. На перроне полно встречающих. Кругом радостные, улыбающиеся лица и много цветов. Поезд еще не остановился, но Алексей из окна своего вагона уже увидел Свету, потому что она одета также как и в тот далекий весенний день отъезда – в той же коротенькой белой юбочке, оранжевой кофточке и белых туфельках на тонюсеньких каблучках.

Света тоже видит Алешу, машет ему рукой и не удержавшись, срывается с места, бежит за вагоном, радостная и улыбающаяся. Поезд останавливается, Алеша выскакивает из вагона, прижимает к себе Свету и, не обращая внимания на окружающих, они обнимаются и целуются, потом пытаются что-то друг другу сказать, но обязательно самое нужное и нежное, и опять целуются, а кругом родные, друзья и Сережа, живой и веселый…

Они брели по пустынной аллее сада, стараясь поддерживать постоянно затухавший разговор. Оба говорили вслух не то, о чем думали про себя. Наконец, Света не выдержала:

– Ты, наверное, презираешь меня? - спросила она, глядя в сторону.

– Нет, от чего же… – фальшивым равнодушием ответил Алексей, –каждый волен решать свою судьбу по-своему. Никто никому ничем не обязан…

– Нет, постой, нам надо наконец объясниться, – она схватила его за руку и остановила, поворачивая к себе. – Я знаю, что ты меня презираешь, а может быть и ненавидишь. Так лучше не молчи. Для меня все это невыносимо…

– Света, не надо ничего объяснять. Мы уже не дети. Да и мне, – он сделал паузу и прибавил уже нерешительно, – пора возвращаться, а то нога что-то заныла, – и он повернулся, намереваясь двигаться в обратном направлении.

– Алеша, ты можешь относиться ко мне как угодно. Но ты должен меня выслушать, – ее большие глаза наполнились слезами, и в них Алексей увидел мольбу и отчаяние. – Я много думала о нас и о нашей судьбе, о нашей жизни и о жизни наших родителей. Но почему так случилось?! Почему так устроен мир, что те, кто старается жить честно и думать не только о себе, обречены на страдания и лишения?! Почему?! – Слезы мешали ей говорить.

– Наши родители, и мой отец в частности, с каким-то упоением, даже восторгом пели песни типа «раньше думай о Родине, а потом о себе». Можно сказать допелись. А думает ли Родина о тех, кто думает о ней? Мой отец был замечательным, смелым и бескорыстным человеком. У него на первом месте были такие понятия как служение Родине, чувство долга, ответственность за порученное дело и тому подобное. Ты извини, что я тебе так подробно рассказываю... Я об этом много думала, но еще ни кому не говорила. Мне просто необходимо высказаться. Слишком все наболело… – Света немного успокоилась, и ее голос уже звучал без надрыва:

– В свою последнюю командировку в Афганистан папа не должен был ехать. Ранений и наград у него уже и так было достаточно. Но на каком-то участке этой дурацкой военной системы срочно потребовался опытный командир. Желающих рисковать своей жизнью, видимо, не нашли. Его попросили, и он не смог отказаться, потому что очень честный. Ты бы знал, как его отговаривала мама от этой поездки, как она плакала… – Света опять разволновалась. – Мама очень любила отца и очень за него переживала. И вообще они были прекрасной счастливой парой, если бы не эта чужая нам война и не эти бесконечные командировки.

Алеша слушал Свету, не перебивая и не стараясь ее утешить. Да и вряд ли его утешения были быть уместны в данной ситуации.

– И нас он тоже любил. Папа всем старался делать только хорошее. Когда у него выдавались свободные дни, он их целиком посвящал семье. А мы, дети, его просто обожали. Для нас самой большой радостью было общение с отцом...

Они проходили мимо сиротливо стоявшей скамейки.

– Может, присядем, а то я тебя совсем замучила, - предложила Света. Алеша согласился, так как у него действительно ныла раненая нога.

– Вся наша семейная идиллия рухнула в одночасье, когда мы узнали, что отец серьезно ранен. Мама днями и ночами пропадала в госпитале, куда был доставлен отец. Он был почти безнадежен, но она надеялась на чудо, и, наверное, благодаря ее стараниям папа все же выжил, но из госпиталя он вышел инвалидом первой группы. Ему требовался постоянный уход, особое питание и дорогие лекарства.

Первые два-три года после ранения мама еще надеялась, что папу можно вылечить. Она продала все, что можно было продать, много работала, но все было тщетно. Папе могла помочь очень сложная операция, так говорили специалисты-медики, которую делали только за границей. Но на ее проведение требовались немалые деньги, а их у нас не было. Куда только мама не обращалась за помощью: и в военкомат, и в общество ветеранов, и в какие-то благотворительные фонды, и в правительственные структуры, но получала только отговорки или прямой отказ. Здоровым отец был нужен всем. Его награждали, его хвалили, писали нам разные хвалебные письма из воинских инстанций. Теперь о нем никто не хотел даже слышать. Это очень страшно, когда ты кричишь, взываешь о помощи, а тебя не слышат, вернее делают вид, что не слышат… Лишь изредка папу навещали бывшие сослуживцы, в большинстве своем такие же обиженные государством и бездушными чиновниками люди. Они могли отцу только посочувствовать.

Света прервала свой рассказ, открыла коричневую с розоватым оттенком и с позолоченными застежками и такой же цепочкой вместо ремешка дамскую сумочку, и достала оттуда пачку сигарет и зажигалку.

– Извини, Алёша, не хотела тебе показывать, что я курю, но без этого я уже не могу. – Привычным движением Света прикурила и, сделав несколько глубоких затяжек, продолжала:

– Детство для меня закончилось, когда папа попал в госпиталь. Мама буквально разрывалась на части между семьей, работой и больным отцом. А Диме в это время было всего лишь два годика, Людмиле восемь, а мне самой – одиннадцать. Первые годы и мама, и все мы жили лишь одной надеждой на то, что папа обязательно поправится, и все у нас будет, как и прежде. Но когда неизбежность стала очевидной, жизнь стала просто невыносимой. Внешне вроде бы ничего не изменилось. Мама также старалась по возможности уделять нам время, также заботилась об отце и уверяла его и нас, что сегодня он чувствует себя гораздо лучше, чем вчера. Достав очередное лекарство, она говорила, что уж это обязательно поможет папе преодолеть недуг. Но однажды я почувствовала, что с мамой что-то произошло. Очевидно, где-то там внутри у нее сломался какой-то стержень, который все эти годы и был основой ее надежды. Обычно ее глаза, искрящиеся жизненной энергией, сразу потускнели, она почти перестала обращать внимание на свою внешность и прямо на глазах стала стариться…

Света снова сделала паузу, несколько раз затянулась сигаретой.

– Перемену, наверное, почувствовали все и особенно папа. Он очень переживал, что стал обузой для всей семьи. Дважды он пытался покончить с собой, наглотавшись каких-то таблеток, но мама вовремя оказывалась рядом и спасала его. В последнее время папа просто отказался пить лекарства и принимать пищу. – Света бросила недокуренную сигарету, но тут же взялась за другую. – Если тебе не трудно, давай еще немного пройдемся, я не могу сидеть на месте.

– Давай пройдемся, только дай мне тоже сигарету. Я хоть и не курю, но за компанию немного подымлю.

Алексей прикурил и они снова побрели по аллее сада.

– Как самая старшая из детей, – продолжала Света, – я лучше других знала отца. Знала его веселым и жизнерадостным, знала его заботливым и ласковым, знала, как он всех нас любит. Наверное, поэтому я его любила больше других. Но в последние годы я порой его просто ненавидела. Видя, как страдает мама, как страдаем мы и как мучается сам отец, я мысленно восклицала: «Господи, когда же все это кончится?». По сути, я молила бога, чтобы быстрее наступила развязка этой драмы, а развязка в данной ситуации означала только одно – смерть папы, иного выхода просто не было. Я гнала от себя эти мысли, но они меня преследовали повсюду. Я ненавидела и презирала себя, но ничего не могла с собой поделать… Это ж до какого края надо дойти, чтобы желать смерти родному и близкому тебе человеку, - с надрывом в голосе почти прокричала Света и на минутку замолкла, очевидно не в силах продолжать.

– Незадолго до смерти папы маму увезла скорая с инфарктом в больницу. А как выяснилось потом, кроме того, у нее еще случился нервный срыв, проще говоря «поехала крыша». В сорок лет она выглядела настоящей старухой. Я и сейчас помню, как врач скорой помощи, по возрасту, наверное, мамин ровесник, называл ее бабусей. Меня отчислили из института «за систематическое непосещение занятий и неуспеваемость». Конечно же, можно было оформить академический, но ни времени, ни желания этим заниматься у меня не было. С работы я постоянно отпрашивалась, там все понимали, сочувствовали, даже оказывали какую-то материальную помощь, потому что хорошо знали маму, но долго так продолжаться не могло. Со всеми своими проблемами я фактически осталась один на один. Помочь ни морально, ни материально мне было некому. По маминой линии здесь в Москве осталась лишь бабушка – ее мама. Но она очень старенькая и сама нуждается в уходе. А с папиной стороны есть дальние родственники – дядя и два двоюродных брата, но они живут на Дальнем Востоке и мы с ними почти не общаемся.

– Но почему ты не обратилась к моим родителям? – взволнованно спросил Алеша, – они, наверное, могли бы тебе помочь.

– Иногда я об этом думала, но, с другой стороны, кто я для них – знакомая сына… Нет я не могла и не хотела вешать свои проблемы на мало знакомых мне людей. Да и мне казалось, что это неудобно, стыдно.

Алеша обижено засопел, но промолчал.

– Я была в отчаянии. Мама в больнице, и диагнозы весьма неутешительные. Папа лежал уже несколько дней, не приходя в сознание, и скорая отказалась забрать его в больницу. В доме нечего было есть. Иногда нас подкармливала соседка. Я просто была на грани самоубийства. Наверное, меня сдерживала от этого рокового шага ответственность за Диму и Люду, – к концу повествования Света немного успокоилась.

– Не надо больше ничего рассказывать, – Алексей взял Свету за руку, – я вижу, как тебе тяжело все это вспоминать.

– Нет, Алеша, я должна рассказать все. Ты не знаешь самого главного… В один из таких безысходных дней к нам зашел Валера Розовский…

При упоминании о Валере Алексей поперхнулся табачным дымом, закашлял и бросил сигарету…



Глава 10. Валера


Валера Розовский был одноклассником Алексея. И в своё время он попортил немало крови и Алёше с Серёжей, и самой Свете…

Своими внешними данными Валера вряд ли мог похвастаться: невысокий рост, тщедушное тельце, прилизанные чёрные волосы, большие, чуть на выкате глаза, крупный крючковатый нос и всегда мокрые губы. Но Валера рос в достаточно обеспеченной семье. Его папа работал в Торгпредстве и нередко выезжал за границу, а мама - в каком–то другом министерстве. Поэтому Валера носил самую модную одежду, и у него всегда имелись карманные деньги. Он часто приносил в класс различные сладости, игрушки, сувениры и другие, привезённые из-за границы безделушки. Нередко Валера одаривал ими кого-то из одноклассников. Но все эти подарки, на первый взгляд казавшиеся бескорыстными, на самом деле носили весьма избирательный характер. Валера всегда стремился заручиться поддержкой и гарантией защиты наиболее сильных и авторитетных ребят из своего класса, и других, как правило, более старших мальчиков. Поэтому именно таких ребят он угощал конфетами, жвачкой, лимонадом, а тех, кто курил, и сигаретами. Девочек он тоже угощал конфетами и сувенирами, но только тех, которые Валере нравились или тех, кто демонстрировал ему своё внимание.

К учёбе Валера относился добросовестно, но особыми способностями не отличался. И, тем не менее, почти по всем предметам он имел отличные оценки. Некоторые из учителей даже ставили его в пример другим ученикам и многое ему прощали. Причиной такой лояльности, а вернее сказать попустительства, со стороны учителей было то, что Валерина мама не скупилась на презенты и по любому поводу и без повода, как казалось неискушенным, одаривала почти каждого классного учителя и руководителей школы. Порой попадались принципиальные и требовательные учителя, которые пытались поставить зарвавшегося ученика на место. Но после нескольких бесед с завучём или директором школы, они становились менее требовательными, и школьная жизнь Валеры продолжала течь по давно проторенному руслу.

Со временем Валера так уверовал в свою особенность, исключительность, что стал вести себя в среде одноклассников весьма вызывающе.

Уже в более зрелом возрасте Алексей понял, что возвыситься среди окружающих людей можно двумя основными способами: либо, развивая свои собственные способности и возможности, либо, принижая значимость других. Валера, не обладая особыми природными задатками и не имея желания упорно трудиться над самосовершенствованием, предпочёл второй путь самоутверждения. Такая жизненная позиция, очевидно, формировалась у Валеры и под влиянием его родителей, людей предприимчивых, пробивных и не обременённых моральными принципами.

Еще, по мнению Алексея, Валера всех окружающих людей делил на три основные категории. К первой категории принадлежали люди, от которых Валера мог в чем-то зависеть, которые обладали силой, властью и авторитетом. Перед этими людьми он заискивал и старался угодить. Ко второй категории относились люди, попавшие под его влияние и в чём-то зависимые от него. С ними Валера вёл себя как строгий, но рачительный хозяин. С одной стороны, он как бы им покровительствовал и порой даже помогал, чем мог, а с другой стороны, требовал от них беспрекословного подчинения и преданности. Но самые сложные отношения складывались у Валеры с третьей категорией людей. К ним Валера относил всех тех, кого, по его мнению, нельзя было использовать для достижения своих личных целей и тех, кто вольно или невольно становился препятствием на его пути. Эти люди, в своём большинстве, имели свои принципы и, как правило, были неподкупными. Одним из главных критериев, которыми они руководствовались в жизни, было понятие «справедливость». Эти, не вполне понятные для Валеры люди, являлись источником повышенной опасности и главной преградой на пути его самоутверждения. Они не признавали его право на исключительность и привилегированность, не искали с ним дружбы, а многие открыто презирали. Таких людей, в зависимости от обстоятельств и их авторитета в среде сверстников, Валера либо не замечал и делал вид, что их как бы не существует совсем, либо стремился унизить и оскорбить.

К этой самой неудобной категории людей, очевидно, принадлежали и Алёша с Серёжей. Поэтому их отношения с Валерой всегда были весьма напряженными, нередко переходящими в мелкие ссоры и стычки. К девятому классу эти отношения переросли в настоящую войну.

Валере, также как и Алексею, нравилась Смирнова Света. Он настойчиво пытался привлечь ее внимание, используя свои приемы ухаживания. Но Света под любым предлогом отказывалась от Валериных подарков и угощений и старалась держаться от него подальше. Лишь иногда, наверное, чтобы не обидеть Валеру окончательно, она брала одну-две конфетки, но не ела их тут же в классе, как это делали другие одноклассницы и одноклассники, а уносила навязанный ей «знак отличия» домой.

Однажды, после очередного принятого «угощения», Валера вдруг обнял Свету за талию и со словами, «а за презент положен поцелуй», поцеловал ее в губы. Света, не ожидая такой выходки, на секунду растерялась. Но потом резким движением оттолкнула обидчика, брезгливо вытерла губы и бросила конфеты Валере в лицо. Презрительно смерив его взглядом, гневно произнесла:

– Телок слюнявый! – и вышла из класса.

В классе наступила короткая пауза. Потом кто-то засмеялся, но большинство сделали вид, что ничего особенного не произошло. Алёши и Серёжи в тот момент в классе не было. Они узнали о случившемся от одноклассников после занятий, когда расходились по домам. От этого известия Алёша буквально вскипел.

– Я сейчас же догоню этого подонка и набью ему морду, – не помня себя от ярости, прохрипел Алексей. Никто из ребят не высказал возражений, каждый был бы не прочь поколотить Розовского. Но рассудительный Илюша Маслов сказал:

- От того, что ты, Лёха, сейчас устроишь драку с этим слюнтяем, Светке легче не станет, а скорее наоборот – разразится скандал, пойдут разговоры, разбирательства, сплетни, до родителей докопаются. А ей это надо? Кроме того, она и сама по полной программе отбрила Розовского, да еще такую кликуху прилюдно навесила! Иди домой, успокойся и выбери другой способ защиты своей девчонки».

Только предостережение, что своей дракой он навредит Свете, остановило Алексея от скорой расправы. «Но почему, почему я не был рядом со Светой в тот момент, когда этот подонок её обижал? «А что обо мне подумала Света?» – терзал себя вопросами Алёша. Ведь сколько раз и во сне, и наяву он рисовал в своём воображении красочные картины, в которых он спасает Свету от различных напастей. А вот сейчас, когда Свете реально потребовалась его помощь, он оказался в стороне.

На следующий день по дороге в школу Серёжа, понимая состояние своего друга, вновь попросил:

- Лёха, я тебя очень прошу, не затевай драку с Валеркой. Сейчас это ни к чему.

- Да не трону я это “чмо”. Просто скажу ему пару ласковых.

Они вошли в класс перед самым звонком, когда почти все сидели на своих местах. У стола Розовского Алёша остановился и негромко, почти шепотом, но ясно и твёрдо выговаривая каждое слово, сказал:

– Еще раз тронешь Свету – прибью.

– А ты кто такой, чтобы мне указывать? – нарочито громко задал вопрос Валера и попытался встать.

Алёша резким движением положил свои руки на Валерины плечи и рывком посадил его на место. Стул недовольно скрипнул, покачнулся и едва не уронил вдруг побледневшего Розовского.

– Будешь нарываться – узнаешь, кто я такой, – также тихо ответил Алёша и прошел дальше по классу к своему столу.

Валерина выходка с поцелуем, наверное, вскоре изгладилась бы из памяти одноклассников, как и многие другие подобные “шалости”. Но с этого самого времени за Валерой закрепилось прозвище “слюнявый телок”. Нет, открыто его так никто не называл. Но за глаза между собой многие одноклассники, и не только, звали его либо “слюнявый”, либо “телок”, либо “Валера-телок”.

Про прилепившиеся с подачи Светы прозвища Валера знал, а иногда ненароком и сам слышал свои “кликухи”. Его самолюбию и с таким трудом создававшемуся «авторитету» был нанесен непоправимый урон. С этого времени, будучи человеком злопамятным и мстительным, но трусливым, он старательно выжидал момент, чтобы поквитаться с обидчицей.

Учебный год подходил к концу. В один из погожих дней Алексей сидел за своей партой, в ожидании начала занятий, и смотрел в окно. За окном хозяйничала весна. Уже сошел снег, и растаяли последние грязные сугробы, прошли первые тёплые дожди, помогая дворникам очистить тротуары от накопившихся за зиму снега и мусора. Природа начала просыпаться от зимней спячки. Деревья на школьном дворе несколько дней стояли в торжественном ожидании пробуждения, а потом вдруг, неожиданно, из набухших почек, как из насиженных яиц, стали проклёвываться первые, еще бледноватые клювики зелени. На ветках деревьев нахохлившиеся воробьи то и дело затевали яростный спор. По тротуару решительно и важно выхаживал голубь-сизак и что-то настойчиво доказывал, стремившейся увильнуть от разговора голубке. На дворе была весна.

Своим тёплым, чудодейственным дыханием весна преображала не только природу, но и людей. Как бабочка, сбрасывая отслуживший кокон, предстаёт в изумляющем взор сиянии красок, так и люди по весне с радостью и удовольствием снимают неуклюжие зимние одежды и разноцветными бабочками заполняют улицы, магазины, стадионы, театры, школы, демонстрируя друг другу свое преображение.

Алёшины размышления о весне были прерваны оживленным шепотом девчонок и громкими одобрительными возгласами мальчиков. Алексей неохотно оторвался от созерцания уличной жизни и огляделся, выясняя причину такой неоднозначной реакции одноклассников. В класс вошла Света и остановилась у порога, как бы предоставляя возможность рассмотреть получше свой новый наряд. В белой гофрированной юбке, оранжевой кофточке и белых туфельках она выглядела неотразимой. Света и сама, видимо, довольная собой, была в приподнятом настроении.

– Ты что это расфуфырилась сегодня? Замуж что ли собралась? – гримасничая, подошел к ней Розовский. Он надеялся на поддержку класса, но никто не реагировал, и его насмешка повисла в воздухе, отчего сам он оказался в неловком положении.

На перемене он разжевал несколько пластинок жвачки и когда Света садилась, незаметно приклеил ей на стул липучую массу. Света почувствовала неладное, едва присела, но серо-желтая лепешка намертво приклеилась к новой белой юбке. Она попыталась отцепить жвачку от своей юбки, но та только растянулась, образуя нечто, подобное мышиному хвостику. Раздался смех. Света растерянно обвела взглядом класс. Глаза, моментально наполнившиеся слезами, выражали сразу все – и отчаяние, и мольбу о помощи, и недоумение, и укор за несправедливость, которая вершилась над ней. Потом вдруг подхватилась и выбежала из класса.

– Цирк, да и только, – раздался веселый голос Розовского. Он был очень доволен результатом своей проделки.

Никакая сила не могла бы удержать Алексея. Он стрелой пролетел расстояние, отделявшее его от обидчика, и схватив Валеру за грудки, прохрипел:

– Мразь! Подонок! Придушу…

Через мгновение Розовский лежал на полу под Алексеем и истошно вопил не своим голосом:

– А-а-а – помогите…

Случившееся произошло так стремительно, что по началу все оцепенели. Первым оценил ситуацию Сергей, но оттащить обезумевшего Алексея было не просто.

Драка имела последствия, и не только для Алексея. Мать Розовского появилась в школе на следующее утро и предъявила директору медицинскую справку, в которой говорилось, что «в результате осмотра на теле ребёнка обнаружены многочисленные синяки и ссадины, предположительно полученные от ударов тупым предметом…», и стала требовать, чтобы хулиган, избивший её сына, был примерно наказан.

В школу неоднократно вызывали Алёшиных родителей. С Алёшей беседовали и завуч, и директор школы. Спасло Алексея то, что почти все одноклассники, за исключением двух-трёх Валериных друзей или «должников», занявших, на всякий случай, позицию нейтралитета, встали на его защиту, когда завуч и директор пытались выявить обстоятельства случившегося. В итоге Алексей получил строгий выговор с предупреждением и остался в школе.

Другое последствие конфликта состояло в том, что Света в классе больше не появилась. Вскоре после случившегося она перевелась в соседнюю школу и училась там до получения аттестата.

Третье же последствие сыграло роковую роль в жизни обоих друзей – Алёши и Серёжи.



Глава 11. Избиение


Алёша продолжал встречаться со Светой и нередко провожал её от школы до дома. Однажды майским солнечным днём он пошел провожать Свету, а Серёжа сидел на скамейке школьного сада и поджидал друга, чтобы потом вместе пойти домой.

Проводив Свету до подъезда дома, в котором она жила, Алексей направился обратно к школе, где его поджидал Серёжа. За углом Светиного дома находился небольшой, но достаточно густой скверик. Кроны деревьев в нём переплелись и создали уютный полумрак. Когда Алексей проходил мимо сквера, на его пути внезапно возник долговязый Мишка Костыль.

На самом деле Мишкина Фамилия была Зудин, а прозвище «костыль» закрепилось за ним толи от того, что несколько лет назад он вывихнул ступню правой ноги и какой-то период времени ходил, опираясь на костыль, то ли потому, что часто пускал в ход кулаки и окружающие нередко говорили, что он любит размахивать своими «костылями», имея ввиду длинные и жилистые Мишкины руки.

Года два назад Миша записался в спортивную секцию, в которой ребят обучали восточным единоборствам. Через полгода занятий, изучив несколько наиболее простых приёмов рукопашного боя, он стал усердно «отрабатывать» эти приёмы на других. Причем, выбирая для этого мальчишек, явно уступавших ему в возрасте и силе. Родители обиженных Мишей ребят стали жаловаться на него школьной администрации и тренеру, руководившему спортивной секцией. И вскоре тренер перестал пускать Мишу на свои занятия. Но и уже полученных знаний и навыков ему вполне хватало, чтобы слыть «крутым» парнем среди окружавших его ребят и считать себя знатоком рукопашного боя.

Миша Костыль был года на два старше Алёши и почти на голову выше. Он учился уже в одиннадцатом классе. Вернее сказать, не учился, а числился учеником одиннадцатого класса, так как большую часть учебного времени проводил вне класса в компании нескольких таких же нерадивых учеников.

- Ну что, женишок, проводил свою кралю, - проговорил Костыль с явной издёвкой, – Зайди-ка в тенёчек, разговор есть.

От стоявшего почти вплотную Мишки пахнуло винным перегаром. Такая встреча не сулила ничего хорошего, но деваться было некуда и Алексей, сопровождаемый Мишкой, вошел в тень сквера. И только тут он увидел других ребят, среди которых был и Валера. Он явно нервничал и как бы пытался спрятаться за других.

- О! Посмотрите, братцы, кто к нам пожаловал. Как мы рады, как мы рады…, - Театрально гримасничая, заговорил стоявший среди ребят Коля Горбунов, одноклассник и друг Костыля – рослый упитанный детина, с маленькими серыми глазами и двойным подбородком. Среди ребят Коля слыл заядлым курильщиком, и за глаза его звали «курилка». Дымя сигаретой он подошел к Алексею и, затянувшись, выпустил целое облако дыма ему прямо в лицо. Переведя дыхание, Коля продолжал свой монолог:

- А скажи-ка нам чувак, почему ты нашего другана Валеру обидел? Ты знаешь, что за такие проделки надо отвечать, как говориться, по всей строгости? Для начала попроси у Валеры прощения. Может он тебя и простит? – А мы подумаем, что делать дальше. Эй, Валера, где ты, подойди поближе.

Валера показался из-за стоявших рядом ещё двух ребят из компании Костыля. На его лице блуждала плутовская улыбка. Он был явно доволен происходящим.

Алёша стоял бледный и растерянный, не зная, что ему предпринять, Но, когда он взглянул на Валеру и глаза их встретились, всё нутро у него закипело от ярости, и он твердо сказал:

- У подонка просить извинения не буду.

- Не понял? Ты еще хамишь, на грубость нарываешься? – Угрожающе заговорил Костыль и придвинулся вплотную к Алексею – Не хочешь по хорошему – тогда получай!…- и он сделал несколько резких движений, нанося Алёше удары в лицо и живот.

Алёша хоть и предполагал, что его будут бить, но оказался не готовым к защите. От сильных и резких ударов в глазах у него потемнело, дыхалка сбилась и он никак не мог вздохнуть. Алексей скорчился, зажав руками живот, из носа у него закапала кровь.

- Ну, теперь ты будешь посговорчивее, - с явным удовольствием от результатов нанесённых им ударов предположил Костыль, и продолжал с явной издевкой в голосе, - Скажи-ка нам, чувак, что подонок – это ты.. А потом попроси у Валеры, да и у всех нас, прощения. Считаю до трёх. Другой бы считал до двух, - Костыль был явно довольный своим остроумием.

Но тут произошло нечто непредвиденное, На Костыля с боку внезапно напал Серёжа и с криком «на получай, гад», стал молотить его кулаками.

Не ожидавший такого поворота событий, Костыль растерялся и пропустил несколько ударов. Но ему на выручку подоспел Коля Курилка. Он двумя сильными ударами сбил Серёжу с ног. Алёша немного оправился от полученных ударов и бросился на Колю, буквально повиснув у него на шее. Серёжа успел вскочить на ноги, но пришедший в себя Костыль заученным приёмом ударил его ногой по голове и Серёжа снова рухнул на землю. Через секунду и Алёша, получив несколько сильных ударов от Коли Курилки, лежал на земле.

Неизвестно, как бы закончилась эта неравная драка, а вернее сказать избиение, если бы мимо не проходили две пожилые женщины. Они увидели происходившее и подняли такой крик, что вся Валерина компания поспешила покинуть место происшествия.

Неделю Алёша и Серёжа не ходили в школу, залечивая синяки и ушибы. Родители донимали их расспросами о том, где, кто и за что их избил. Друзья придумали себе такую версию: «на нас напали какие-то незнакомые ребята». Больше они никому ничего не говорили. Да и между собой, сначала по телефону, а потом и при личных встречах, они старались не вспоминать эту драку. Но Алёша уже на следующий день после случившегося твёрдо решил, что им с Серёжей необходимо научиться драться по настоящему, чтобы уметь защищать себя и других от подонков типа Валеры и Костыля. Серёжа был полностью с ним согласен, и вскоре они уже ходили на занятия в секцию рукопашного боя.



Глава 12. Армия


С тренером в секции рукопашного боя ребятам явно повезло. Игорь Николаевич Дроздов был не только известным, титулованным спортсменом (мастером спорта, победителем и призёром многих крупных соревнований), но и хорошим человеком и педагогом. Бывший десантник и участник Афганской войны, он хорошо разбирался в людях, и старался, чтобы у него занимались честные, порядочные ребята. Именно он в своё время выгнал из секции Мишу Костыля, когда узнал от ребят, что тот использует полученные на тренировках навыки в уличных разборках.

Когда Алёша и Серёжа пришли записываться в секцию, Игорь Николаевич пригласил их в свой кабинет на собеседование. Расспросив ребят о том, кто они, где учатся и проживают, он поинтересовался с какой целью они пришли в секцию.

- Чтобы научиться драться, - сказал Алексей, но, увидев, как нахмурился тренер, добавил, - Чтобы уметь защищать себя и своих близких. Ну, например, друга или девушку…

- Так, ребята. Давайте мы сразу определимся с терминами и понятиями. «Драться», «драка», «драчун» - все это однокоренные слова, которые несут в себе негативный оттенок. Драка, как правило, возникает спонтанно или по несущественному поводу. Дерутся драчуны. Мы в свою спортшколу таких не принимаем. У нас секция рукопашного боя. Бой от драки отличается осмысленностью, определённой подготовкой и серьёзной мотивацией. Обучая ребят приёмам рукопашного боя, мы, по сути, даём им в руки оружие, и хотим, чтобы они его использовали только в праведных целях. Хотя оружие может попасть и в руки негодяев. Но это уже глобальная проблема.

- Что же касается умения защищаться и защищать, то здесь ты абсолютно прав, - обратился тренер непосредственно к Алексею, а потом уже к обоим, - Защищать себя, своих близких и свою страну – должен уметь каждый нормальный мужчина. Вот этому мы и будем с вами учиться…

Занятия в секции требовали от ребят значительных усилий и определённой смелости. Многие из приходящих в секцию не выдерживали больших физических нагрузок и жесткого режима тренировок. Игорь Николаевич был хотя и доброжелательным, но достаточно требовательным тренером. Сам по военному собранный и дисциплинированный, он терпеть не мог разгильдяйства и нытья в среде своих подопечных. «Такие в реальном бою и сами оплошают, и своих товарищей подведут», - говорил тренер о нерадивых учениках. Иногда он эти слова подкреплял конкретными примерами из своей боевой биографии, наглядно показывая, как халатность или трусость одних оборачивается бедой или трагедией для других.

Алёша и Серёжа занимались в секции с большой охотой. Благодаря своим хорошим физическим данным и старанию, они быстро адаптировались в коллективе, а тренер признал в них своих. Через полгода упорных занятий они уже участвовали в региональных соревнованиях и в своей возрастной категории вышли в финал. По итогам соревнований и Алексею и Сергею был присвоен второй юношеский разряд. Через год занятий они стали перворазрядниками и призёрами международных соревнований. Тренер пророчил ребятам хорошую спортивную карьеру.

Валера со своими покровителями, Мишей Костылём и Колей Курилкой к ребятам больше не приставали. А когда через год о спортивных успехах ребят стало известно всей школе, то Валера притих, а Костыль с Курилкой, старались не попадаться ребятам на глаза. Алексей лелеял надежду, на то, что им с Серёжей представится случай поквитаться со своими обидчиками. Но такого случая всё не представлялось. А вскоре Костыля, Курилку и их подельников арестовали и осудили за разбойное нападение на коммерческую фирму. Ходили слухи, что в тюрьме Коля Курилка скончался от какой-то болезни. Костыль отсидел четыре года и вернулся домой.

Алексей как-то встретил своего бывшего обидчика у входа в продуктовый магазин. В спившимся, осунувшимся и выглядевшим намного старше своих лет человеке, с трудом угадывался бывший гроза местной детворы. Костыль стоял с мелочью в руке и, обращаясь почти к каждому входящему в магазин мужчине, просил: «Братан, добавь, сколько можешь, а то на пузырь не хватает». С такой же просьбой он обратился к Алексею. Костыль видимо не узнал в высоком, атлетически сложенном молодом человеке одного из когда-то обиженных им пацанов. Алексей не ожидал такой встречи и такой просьбы от своего обидчика. Сколько раз он мечтал встретить этого мерзкого типа где ни будь в укромном месте и испробовать на нем хотя бы один из своих коронных ударов. Но время и череда более значимых событий охладили былую ненависть, а сам вид бывшего противника вызывал у Алексея лишь чувство брезгливой жалости. Алексей достал из кармана первую попавшую купюру и сунул её в руку Костылю. Чтобы не встречаться с неприятным для него человеком еще и при выходе из магазина, Алексей решил пойти в другой магазин. Костыль, не ожидавший такой крупной подачки, закричал ему вслед:

- Спасибо, братан, выручил. Дай Бог тебе здоровья…

После окончания школы Алексей и Сергей планировали поступать в МИФИ (Московский инженерно-физический институт) на кафедру информатики и компьютерного программирования. С недавних пор ребята увлеклись компьютерами. Поэтому, несмотря на свои успехи в спорте и настойчивые рекомендации тренера поступать в институт физической культуры, выбор был сделан в пользу МИФИ. Ребята, не без настойчивых и аргументированных доводов своих родителей, решили, что спортом можно заниматься и в техническом вузе.

На первом же экзамене по математике Алексей получил «неуд». Серёжа получил минимальный бал, примерно равнозначный «тройке», который позволял ему участвовать в следующем экзамене. Но он, сославшись на то, что с «трояком» при конкурсе пять человек на одно место поступить в вуз на выбранный факультет нереально, отказался от дальнейшей борьбы.

Впоследствии Алексей много раз анализировал сложившуюся тогда ситуацию. Одну из причин своих слабых знаний по математике он видел в том, что в последние два года эта дисциплина у них в школе преподавалась нерегулярно, как и некоторые другие предметы. Сказывалась нехватка преподавателей, многие из которых всвязи с началом рыночных реформ вынуждены были искать себе более высокооплачиваемую работу. Другая причина – это занятия спортом, которые требовали немало сил и времени. В последние полгода перед вступительными экзаменами Алексей и Сергей ходили на подготовительные курсы при институте. Но восполнить пробелы в необходимых для поступления в вуз знаниях им, видимо, не удалось.

Но все эти проблемы и причины казались Алексею несущественными по сравнению с Сережиным поступком. Да, он понимал, что у Серёжи почти не было шансов более успешно сдать другие вступительные экзамены и набрать нужную сумму балов для зачисления в институт. Но это «почти» давало хоть какой то шанс на поступление в вуз. Но Серёжа им не воспользовался, несмотря на настойчивые уговоры Алексея. Мало того, чтобы исключить иные варианты, Сергей в тот же день забрал из приёмной комиссии свои документы. Своим родителям он сказал, что экзамен он, как и Алёша, не сдал.

Неудача с поступлением в вуз не особо огорчила ребят. В качестве запасного варианта у них было желание служить в десантных войсках. Желание просто послужить в армии подспудно прививалось Алёше и Серёже их отцами, которые сами в своё время служили и считали, что только армия может сделать из подростка настоящего мужчину. Мамы ребят, и многие другие родственники, и знакомые, были против такого метода «возмужания». Но обстоятельства складывались в пользу армии.

И всё же основную роль в выборе именно десантных войск сыграл тренер спортивной школы Игорь Николаевич. Бывший десантник рассказывал много интересного о трудностях и романтике армейской службы, о боевом братстве и взаимовыручке. Десантные войска он считал элитными подразделениями, бойцы которых одинаково хорошо работают и телом и головой. «Прошедшие эту суровую школу, - говорил тренер, - при желании, могут успешно реализовать себя в любом виде деятельности». В военкомате желание ребят служить в десантных войсках восприняли с радостью. Как пояснил один из работников военкомата, план по набору именно в эти войска постоянно не выполняется из-за слабой физической подготовки призывников.

Вечер накануне непосредственной отправки в армию, Алексей и Сергей решили провести в тесном кругу со своими девушками. К этому времени и у Сережи тоже появилась своя девушка – Катя Маслова, сестрёнка их одноклассника Ильи. Они стали встречаться с полгода назад, когда после одного из школьных вечеров Катя попросила, вдруг оробевшего Сережу, проводить её до дома. С тех пор их отношения крепли день ото дня. Алексей был рад за друга, во-первых, потому, что Катя была весёлой, симпатичной и в то же время достаточно рассудительной девчонкой. А, во-вторых, потому, что ему было неловко встречаться со Светой, в то время, как у друга не было пары.

Начало лета выдалось тёплым и безоблачным. Деревья в садах отцвели и наливались плодами. Скверы и парки манили к себе уютной прохладой. Ребята сначала посидели за столиком в летнем кафе, а потом долго гуляли по Царицынскому парку. Катя взяла с собой фотоаппарат, поэтому наиболее интересные, на её взгляд, фрагменты этого вечера были запечатлены на плёнке. Некоторые из напечатанных позже фотографий Катя выслала ребятам в армию.

На подходе к дому ребята разделились на пары. Алексею хотелось сказать Свете в этот вечер что-то очень важное и особенное. Но, оказавшись со Светой наедине, он не знал с чего начать и о чём говорить. Чтобы прервать образовавшуюся паузу, Алексей невпопад спросил:

- А у вас в институте, ну в вашей группе, кого больше, ребят или девчат?

Света заканчивала первый курс медицинского института, в который она поступила сразу после окончания школы.

- Девочек значительно больше. У нас в группе всего четыре мальчика. А девочек… пятнадцать или шестнадцать… А тебе это зачем? – недоумевала Света. Потом, видимо, по-своему истолковав суть вопроса, заговорила с нежностью в голосе:

- Алёшенька, если ты меня к кому-то ревнуешь, то это совершенно напрасно. Знай, что кроме тебя у меня никого нет, и надеюсь, что никогда не будет…

Алексей обнял Свету и притянул к себе. Она прильнула к нему и они слились в страстном поцелуи…Немного успокоившись, Света заговорила с тревогой в голосе:

- Если бы ты знал, как я переживаю за тебя и за Серёжу. В последние дни я просто не нахожу себе места. Что я только не передумала…

- Глупенькая. Нашла повод для переживаний. Не на войну ведь провожаешь. Отслужим. Отдадим, как говорится долг Родине, и вернёмся в полном здравии.

- Может я и глупая. Но я знаю, как мама много раз провожала отца, и чем всё это закончилось. Военные люди зависят от своих командиров, а те от политиков. Вас, как десантников, могут послать в любую горячую точку…

- Ну, будет тебе… Давай не думать о плохом…, - Алексей опять обнял Свету и стал говорить ей беззаботные нежности, пытаясь развеять её тревожные предчувствия…

Как и обещали в военкомате, служить Алексей и Сергей попали в десантный полк, недалеко от Ростова-на-Дону. После прохождения месячного курса «молодого бойца», ребят направили в учебку (учебное подразделение) на курсы сержантов. Назад в свою часть они вернулись уже младшими сержантами, и были назначены командирами отделений. А через полтора месяца полк в экстренном порядке был переброшен в Чечню…
 
[^]
Golovoed
1.03.2011 - 17:18
1
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 29.08.08
Сообщений: 0
Глава 13. Разговор со Светой (продолжение)

– Да, да, Алёшенька, тот самый Валера Розовский, – с горькой иронией сказала Света. – Он и раньше пытался наладить со мной отношения, но я отвергала все его предложения. А в те дни я вообще была безразлична ко всему, что происходило вокруг. У меня просто ни на что не осталось ни сил, ни эмоций. Валера ни о чем не спрашивал и ничего не предлагал. Просто походил по квартире, посмотрел, потом поговорил с соседкой и ушел. В тот же день «скорая» увезла папу в военный госпиталь. Правда, помочь ему уже никто не смог, и он через два дня, не приходя в сознание, скончался. Но еще до того как папы не стало, Валера появился у нас в сопровождении женщины и мужчины. Они принесли с собой коробки и сумки с продуктами. Женщина сразу же ушла на кухню и принялась что-то готовить, а Валера подошел ко мне и представил мужчину, который оказался водителем. Розовский распорядился, чтобы Василий, так звали водителя, отвез меня в больницу сначала к маме, а потом к отцу.

– Дима остался с Ольгой Ивановной, так звали ту женщину, а Люда поехала со мной. Очевидно, я была в таком плохом состоянии, что Люда просто побоялась отпускать меня одну. Валера перевел маму в психосоматическое отделение одной из лучших больниц на Шаболовке. Она лежала в отдельной палате, как говорится, со всеми удобствами. При ней постоянно дежурила сестра-сиделка, ее лечили очень хорошие врачи. Возможно, только благодаря этому маму удалось вернуть к нормальной жизни.

Алексей и Света дошли до конца аллеи сада. Дальше начинался густой хвойный лес. Немного постояли. Света опять закурила. Потом пошли в обратном направлении.

– Папу хоронили с особыми почестями: с военным оркестром, почетным караулом, салютом из боевого оружия и с торжественным возложением каких-то немыслимых венков. Как ты думаешь, почему люди больше заботятся о мертвых, чем о живых? Почему на похороны находятся немалые средства, в то время как на поддержание жизни их нет?

Алексей слушал, опустив голову и сосредоточенно разглядывая многоцветные шуршащие под ногами опавшие листья. В его груди боролись противоречивые чувства: жалость и сострадание к близкому и дорогому человеку, досада и сожаление за то, что он не мог быть рядом со Светой в то время, когда ей так необходима была помощь, и ненависть к человеку, который оказался рядом в нужный момент и сделал так, что Света была вынуждена принять его помощь.

«А с другой стороны, – думал Алеша, – если бы Валера не появился тогда и не взялся бы за решение всех проблем, которые свалились на Свету и её семью, что было бы тогда? Ведь помочь Свете было некому, и она была в отчаянии». Алексей пытался найти хоть какое-то оправдание, чтобы заглушить обиду на свою судьбу, так безжалостно исковеркавшую его жизнь, и быть благодарным человеку, пришедшему на помощь его девушке. Но ощущение, что в Валерином поступке было что-то шакалье, брало верх над разумными доводами. Алеша где-то читал, что этот хищник, не обладая особой физической силой и смелостью, старается выбрать жертву, обессиленную болезнью или ранами, полученными в предыдущих схватках. Один из главных принципов этого хищника – выждать нужный момент. А Розовский, конечно же, умел ждать...

– После папиных похорон Валера стал заходить к нам почти каждый день. Он организовал поминки, поездки на кладбище, в больницу к маме... Люду и Диму он устроил в платный лицей с полным пансионом. А когда маму выписали из больницы, Валера настоял, чтобы она поехала на лечение и отдых в санаторий…

– Откуда у него такие деньги!? – не выдержал Алексей.

– Папа у него совладелец нескольких очень крупных фирм, в том числе и Газпрома. Сам Валера учится в финансовой академии и является совладельцем крупного коммерческого банка. Обидно, но получается так, что в нашей теперешней жизни деньги и связи решают всё, или почти всё. А честь, совесть, чувства долга – отвлечённые понятия, рассчитанные на наивных простаков… Я, когда узнала про тебя и Серёжу, сразу же стала сравнивать вашу трагедию с папиной. Опять война и опять гибнут лучшие. В Великую отечественную было всё понятно: на нас напали, и надо было защищать Родину. А на Афганистан, получается, что напали мы сами. И в Чечне развязали кровопролитие непонятно для чего. Только в Афганистане мы бомбили чужие города, а в Чечне свои. И те, кто развязывает эти бессмысленные войны, даже не пытаются объяснить людям, для чего это делается…

Затянувшаяся пауза в рассказе Светы предвещала, что сейчас Алексей услышит то, о чем ни говорить, ни слышать он не хотел. Ведь Розовский ничего никогда не делал просто так…

Она заговорила, но теперь сухо, равнодушно, как будто дальнейшее повествование ее не касается и не волнует.

– В один из вечеров Валера появился в нашей квартире с огромным букетом цветов. Я уже привыкла к его частым визитам, поэтому сразу и не обратила внимание на его особенную торжественность. А он, без лишних слов, сразу же предложил мне выйти за него замуж…

Алексей внутренне напрягся, до скрипа стиснул зубы и с особым усилием стал нажимать на свою палку. Света же, не замечая перемен, продолжала :

– Я дала своё согласие, хотя и чувствовала себя продажной девкой. Разница заключалась лишь в том, что проститутка продает себя как бы в розницу – разным мужчинам по чуть-чуть. Я же продавала себя оптом – всю и сразу. Валера, видимо, и не ожидал иного ответа. Он сделал всё, от него зависевшее, чтобы я не могла ему отказать. А у меня просто не было сил как-то сопротивляться.

На свадьбу он подарил мне шестисотый «Мерседес», с водителем в придачу. Сразу после свадьбы мы переехали в новую квартиру …, – Света взглянула на Алексея, на его побледневшее лицо с бегающими по напряженным скулам желвакам, на невидящие глаза под слегка прикрытыми веками, и испугалась. Она порывисто схватила руку Алексея обеими руками и, пытаясь взглядом поймать его глаза, как бы ища в них поддержку, продолжала:

– Этим замужеством я спасала близких мне людей… Но ты не представляешь, как невыносимо ощущать себя купленной, не принадлежащей себе. Есть хорошее сравнение – птичка в золотой клетке. Так это про меня. Постыдным является еще и то, что я и Валере не очень то нужна. Вынудив меня выйти за него, он просто успокоил свое уязвленное самолюбие. Мне кажется, такие люди в принципе не способны любить. Я для него как очередное приобретение, как вещь. Время от времени он берёт меня с собой на очередную деловую встречу, презентацию, званный вечер. А я вся из себя, упакованная и размалёванная, должна изображать лучезарное счастье. И вокруг меня сплошь такие же фальшивые улыбки и комплементы. И всё пропитано деловым интересом, а для настоящих чувств там места нет. Ты хоть это понимаешь?

– А при чём здесь я?... Ты сделала свой выбор. В сложившейся ситуации, очевидно, он был единственно возможным… Не мне судить…

– Спасибо за то, что вошел в мое положение…Но ты должен знать, что я тебя по-прежнему люблю, – с какой-то решительностью или даже злостью сказала Света и быстрым шагом, почти бегом, направилась к автостоянке, где её ждала машина.

Алексей потерянно смотрел, как Света дошла до машины. Как она села в машину. Как массивный серебристого цвета «Мерседес» осторожно выехал со стоянки. Как он, набрав скорость, уносил его Свету в мучительную для обоих неизбежность.

Глава 14. Оля

Проводив взглядом скрывшуюся за поворотом машину, Алексей медленно, как во сне, побрел к себе в палату. На душе – пустота, в теле – ватная слабость, а голова – как в аквариуме от ощущения, что всё окружающее видится будто бы через толщу воды: преломленные и искаженные звуки, очертания предметов, острая нехватка воздуха. Алексей чувствовал, что вот-вот задохнётся…

С трудом он доковылял до своей палаты и как был, в шинели и в ботинках, упал на кровать. Следом в палату вошел Цыганков и искренне удивился состоянию Алексея.

- Ты что, запал на эту куклу, а она тебя обидела? – сказал он, обращаясь к Алексею. – Да брось ты дурью маяться. Ты не видишь, что она не настоящая? Размалёванная, раскрашенная, но без души.

Слова Федора резанули прямо по живому. С одной стороны, они как бы были утешением, мол, что там переживать из-за какой-то сомнительной девки, но с другой, провоцировали Алексея на откровенный разговор, что называется «излить душу».

– Федя, – негромко, но очень твердо сказал Алексей, – я тебя очень

прошу, не лезь в душу и не суди мою… – на этом слове Алексей запнулся «какая она моя, скорее чужая», мелькнуло в голове. Но после короткой паузы он справился с волнением и закончил. – Короче, не трогай ты эту девушку. Я сам должен в этом разобраться.

– Понял, не дурак. – Цыганков мгновенно оценил ситуацию и тут же объявил, что у него сегодня день рождения, и он намерен отметить это событие.

– А для начала вот, на хлебни-ка озверинчику. – предложил Федор, доставая из-под кровати ополовиненную бутылку какой-то жидкости. – Выпей – полегчает. Он насильно усадил Алексея на кровать и протянул ему на треть заполненную кружку. Алексей не сопротивлялся. Выпитая жидкость обожгла внутренности и сотнями ручейков стала заполнять все тело.

– Что, побежала по жилам живительная влага? – спросил удовлетворенный своим врачеванием Цыганков. – Теперь для закрепления эффекта, как говорится, «не ради пьянства окаянного, а здоровья для». – Он налил Алексею и себе еще в одну кружку, – Ну, давай теперь вместе.

Раньше Алексей не испытывал удовольствия от употребления спиртного. Он выпивал в компании ребят до армии, потому что так было принято. Он пил с солдатами в армии, потому что так было нужно. Легкая эйфория, возникавшая после выпитого, его не радовала. Очевидно, сказывалось мамино воспитание. Она всегда внушала сыну, что водка это дурман и от неё все беды. Но сейчас Алексею нравилось полупьяное состояние. Вторую «порцию» спиртного он пил уже с удовольствием.

– Ты немного полежи, покимарь, успокойся. А вечером я устрою настоящий праздник. Все будет чики-чики, ну как в аптеке.

Вечером стараниями Цыганкова был накрыт шикарный стол. Непонятно откуда на столе появились маринованные огурчики, красная рыба, нарезанная тонкими ломтиками ветчина, салат из огурцов и помидоров, болгарский перец, нарезанный ровными дольками, краснобокие яблоки и какой-то мясной салат. Из спиртного была бутылка красного сухого вина и литровая бутылка разведенного спирта.

Стол, созданием которого руководил Цыганков, накрывали и сервировали две хорошенькие медицинские сестры, Галя и Оля. Алексей конечно знал этих девушек. Они дежурили по ночам, делали уколы и выдавали необходимые лекарства. Но особых отношений у него с ними не сложилось. Другое дело Фёдор. Он всех знал, со всеми был в доверительных отношениях, особенно с женским медперсоналом, умел ухаживать и легко придумывал приятные женскому уху комплименты. Алексею и раньше доводилось встречать парней вроде Цыганкова, и он не понимал, почему девушки относятся к ним так доброжелательно. Ведь с виду они ничего особенного из себя не представляли. Но при этом, такой вот «Федя» мог без проблем познакомиться с девушкой, завести с ней бесхитростный, с явными намёками на интим разговор, тут же назначить ей свидание или легко заполучить номер телефона. И что самое непостижимое было для Алексея то, что девчонки начинали мило улыбаться в ответ, и готовы были снова встретится с этим пошловатым соблазнителем, наверняка осознавая, что он лгун и пройдоха.

В данной ситуации, как понимал Алексей, Галя была девушкой Фёдора и выступала в роли хозяйки. А Оля, по видимому, предназначалась ему, Алексею. За столом разместились на кроватях, Оля рядом с Алексеем, Федя с Галей напротив.

– Ну что, друзья? – взяв на себя роль тамады, поднял стакан Фёдор. – Давайте за нее, за удачу, – о дне рождения он уже не вспоминал. Алексей не совсем понял тост. За какую удачу предлагал выпить Федя. Но не возражал и тоже поднял свой стакан. Все дружно чокнулись и выпили.

После третьего тоста состояние внутренней скованности, которое по началу испытывал Алексей, было окончательно преодолено, и он тоже стал оживленно говорить, даже рассказал какой-то анекдот. Оля, уже не скрывая своего отношения к Алексею, активно за ним ухаживала. Алексею это нравилось и он тоже включился в роль ухажера.

В какой-то момент, на пике веселья, Цыганков встал и, многозначительно поглядев на Алексея, сказал:

– Ну, вы тут еще посидите, а мы пошли. – С этими словами он взял за руку Галю, и они ушли.

Алексей предполагал такое развитие событий, но внутренне не был к нему готов. Между ним и Олей вдруг возникла какая-то пауза, чувство неопределенности. «Кто она, чего она хочет? - думал Алексей, – утешить его или найти утешения самой?». Алексей был наслышан о том, что у Оли был бурный роман с каким-то находящимся на излечении офицером. Но тот подлечился и уехал к своей жене. А Оля осталась со своими печалями одна.

Очевидно, желая как-то разрядить обстановку, Оля обратилась к Алексею:

– Ты совсем ничего не ешь. Я тебе положила такой аппетитный кусочек курочки, а ты даже не попробовал.

Алексей был благодарен ей за то, что она нашла повод для диалога, и с готовностью поддержал её.

– Ну, так давай еще выпьем за нас с тобой и тогда закусим.

Дальше все было как в тумане. Алексей предлагал какие-то тосты, Оля тоже что-то говорила и всячески проявляла свое участие и заботу об Алексее. В какой-то момент она его раздела и уложила на кровать. Потом разделась сама и легла рядом. Теплое упругое тело буквально обволокло Алексея. Казалось, что он растворился в ее объятиях. Она была везде, и он уже смутно представлял, где он, а где она…

С Олей было легко. Она не выясняла прошлого, не заставляла Алексея брать на себя какие-то обязательства. Она просто говорила: «Тебе со мной хорошо?» – и на утвердительный ответ Алексея тут же отвечала: «И мне тоже, и я очень рада». Все было так естественно и так просто, что Алексею стало казаться, что такие отношения между мужчиной и женщиной и должны быть. Никаких условий, никаких запретов, никаких долгосрочных обещаний и обязательств. Все просто и естественно, как в природе. Такие отношения, где-то вычитал Алексей, называются партнерскими. Партнер по бизнесу, партнер по сексу… Но дальше у Алексея возникли сомнения. Называть любимую девушку партнером…как-то не получалось. Но Оля, наверное, всё же была партнером, но партнером по несчастью. Он жалел и её, и себя и понимал, что близость их отношений – вынужденная мера, одно из средств взаимного выживания. И чем жарче были их объятия, тем больше фальши видел в них Алексей. Он понимал, что причины взаимного отчуждения между ним и Ольгой лежат за пределами их желаний и возможностей. Алексей искренне стремился полюбить Олю. А она всячески старалась увлечь его своей безумной страстью. В этой обоюдной авантюре обманной любви, оба они хотели вырваться из цепкой трясины прошлого: прошлой любви, прошлых поцелуев и объятий. Но это недавнее прошлое было еще слишком близким и дорогим, и они не были готовы расстаться с ним навсегда…

Развязка наступила даже скорее, чем они предполагали.. Бурные, страстные эмоции ради минутного удовольствия стали обременять и Ольгу, и Алексея. Их скрытные уединения и интимная близость уже не были событием, которого оба ждали с нетерпением. Без душевного тепла, без духовной близости их встречи стали просто суммой двух обиженных одиночек. От такого единения общая сумма взаимности не увеличивалась, а скорее наоборот. Из общей страсти каждый вычитал своё, личное – недополученное в прошлом, утраченное в настоящем, бесперспективное в будущем.

Между тем, его новый друг и сводник Фёдор ликовал. Он был искренне уверен, что осчастливил и Алексея, и Олю. Алексей был благодарен Федору за то, что тот в тяжелую минуту вырвал его из тисков безысходности. Ну, а если эта инициатива не вполне удалась, то вины Цыганкова в том нет, рассуждал Алексей.

Глава 15. Возвращение домой.

Из реабилитационного центра Алексея выписали под новый 1996 год. На заключительной медицинской комиссии его признали непригодным для дальнейшего прохождения военной службы по состоянию здоровья и комиссовали. Такой поворот событий был не столько неожиданным, сколько неприемлемым для Алексея. Ведь он стремился вернуться в свою часть, чтобы мстить за Сережу и за других погибших товарищей. Алексей надеялся, что вернувшись в Чечню, обязательно разузнает что-нибудь о ненавистной ему «Белке». А если повезет, то лично избавит белый свет от этой «продажной сучки», которая ради денег, наверное, до сих пор отстреливает наших ребят и добивает раненых.

Мысль о том, что «Белка» могла покинуть Чечню, сменить род занятий, наконец, погибнуть в одной из боевых операций, как погибла ее подруга «Стрелка», Алексей гнал прочь. В глубине души он понимал всю сложность и, возможно, наивность своих замыслов. Но именно эта, созданная им в воображении перспектива ближайшего будущего, придавала смысл его жизни, оправдывала то, что он, ценой жизни своего друга, остался жив.

И еще Алексею просто не хотелось возвращаться домой. Вернее он очень хотел вернуться, и мечтал об этом уже с первых дней своей службы. Во время прохождения курса молодого бойца, а потом в учебке, намаявшись на строевой или на полигоне, он с теплотой вспоминал уютный дом, мамину стряпню, проказы сестренки и строгие наставления отца, и ему так хотелось хоть на денечек оказаться среди родных и близких ему людей. И еще он часто думал о встрече со Светой. Но сейчас… . Нет, домашние ждут его возвращения, и он тоже хочет быть рядом с ними. А вот Света уже не ждет. И сама мысль о том, что он будет жить с ней рядом, ходить по одним и тем же улицам и даже возможно встречаться с ней и с ненавистным ему Валерой, казалась ему абсурдной, и несправедливой.

Но больше всего его тревожила встреча с Сережиной мамой, Полиной Сергеевной. Что он скажет ей о гибели её единственного сына? Как объяснит случившееся?..

Алексей пытался убедить врачей, что он вполне здоров и готов хоть завтра встать в строй. Но комиссия была непреклонной. А один из ее членов, военный хирург, лечивший Алексея, еще и пошутил:

– Вы посмотрите на этот экземпляр, – обратился он к коллегам, показывая на Алексея. – У нас тут большинство вполне здоровых клиентов пытаются придумать себе какие-нибудь болячки, чтобы только не попасть в Чечню, а этот с костылем готов идти в атаку.

– Ты же с палочкой еще ходишь, – обратился хирург уже к Алексею. – А в строю тоже будешь на палочку опираться или в бой ее вместо автомата возьмешь?

– Да я уже и без нее могу…– не вполне уверенно возразил Алексей.

– А вот этого делать не надо. Категорически запрещаю, – уже строгим тоном заговорил хирург. – Вы что, молодой человек, без ноги хотите остаться? А такой вариант с вашим ранением вполне возможен. Мой вам совет: никакой самодеятельности, все мои предписания выполнять четко и последовательно. Ранение серьёзное, но, как говорится, не смертельное. Возможно, через какое-то время нога полностью восстановится, и вы сможете ходить без опоры. А там, чем черт не шутит, захотите вернуться в армию или, не дай бог, на войну – дело ваше. Повторно пройдете медкомиссию и в добрый путь.

Эти слова военного хирурга немного остудили пыл Алексея и в то же время оставили хоть какую-то надежду. Алексей понимал, что прямо сейчас он не готов служить в десантных войсках. «На боевом задании хромой боец – обуза для других. А вот, если немного подлечиться и потренироваться… Короче надежда есть и есть к чему стремиться, а значит стоит жить», – так думал Алексей, покидая реабилитационный центр.

Однако возвращение домой оказалось для Алексея тяжелым, почти невыносимым испытанием…

В день выписки за Алексеем приехала мама с сестренкой и одноклассник Стас Правдин, который, узнав о предстоящем событии, вызвался на своём «жигуленке» доставить Алексея домой, как он выразился, «в целости и сохранности». Все были в хорошем настроении, много шутили и смеялись. Стас постоянно подшучивал над собой по поводу того, что «жигуленок» для его габаритов слишком мал (в нем было около двух метров роста) и ему поневоле придется покупать «Мерседес».

На подъезде к району «Царицыно», Алексей неуверенно, будто обращаясь к самому себе, спросил:

– Может к Сереже на могилку заедем? Он ведь здесь, на «Котляковском», похоронен.

– Без проблем, – ответил Стас и свернул в сторону Котляковского кладбища.

Заснеженное зимнее кладбище выглядело таинственно. Согнувшиеся под тяжестью снега и инея деревья наклонились над могилами, защищая их от всего постороннего, случайного, мимолетного. Пласты снега на крестах и стелах, как белые косматые папахи, прикрывали торжественно сосредоточенные лица людей. И над всем этим земным и потусторонним миром витало нечто, что было доступно только тем, кто смотрел с еще свежих или уже потускневших фотографий.

Сережина могила находилась рядом с могилой его бабушки, которая умерла за год до гибели Сережи. Обе могилы обрамляла черная, не так давно покрашенная ограда. Два надгробных памятника, две фотографии и две лаконичные надписи под ними, определяющие даты рождения и смерти, могли многое рассказать каждому думающему о вечном человеку.

Со скромной гранитной плиты, установленной на могиле Сережиной бабушки, смотрела добродушная, с открытым светлым лицом старушка. Взгляд ее выражал спокойствие и умиротворенность человека, который достойно прожил долгую сложную жизнь, до конца исполнив свое предназначение.

Рядом контрастирующая фотография юноши в военной гимнастерке с обветренным загорелым лицом и искусственной улыбкой на губах. Плоский отпечаток оживляли удивительные глаза, в которых сконцентрировались все чувства молодого солдата: и наигранная самоуверенность, и скрываемая печаль, и глубокая тревога, и не известно кому адресованный укор.

Алексею эта фотография была хорошо знакома, точно такая хранилась у него в альбоме рядом с собственной. Они вместе фотографировались после очередного боевого задания где-то в июне или июле 1995 года. Но раньше, разглядывая снимок, Алексей не чувствовал так остро Сережиного взгляда.

Но еще больший контраст и вопиющее ощущение несправедливости возникало при сравнении двух могильных надписей, двух дат рождения и смерти. «Анна Семёновна Коваль (17.04.1911 – 20.06.1994 гг.)». «Сергей Николаевич Коваль (19.04.1976 – 4.08.1995 гг.)». Сколько непрожитых лет, сколько неизведанных страстей унесла с собой и спрятала от мира одна из могил…

Глава 16. Полина Сергеевна

Встреча с мамой Сергея состоялась на следующий день. Полина Сергеевна сама позвонила накануне, в самый разгар домашнего застолья по случаю возвращения Алексея. Телефонную трубку взяла мама Алексея. Она с кем-то очень тепло и тактично говорила и даже приглашала «зайти хоть на минуточку», а потом позвала Алексея.

- Алеша, тебя… Полина Сергеевна. Я приглашала её зайти, но она сказалась больной. Ты уж с ней… ну, как-то помягче …

Из рассказов мамы Алексей уже знал, что Полина Сергеевна очень тяжело переживала смерть своего сына. Первые дни после похорон она с утра до вечера проводила у Сережиной могилы, а через месяц такого душевного и физического истязания слегла в постель, стала тихо угасать, отказываясь от еды и врачебной помощи.

Очевидно, все могло закончиться очередными похоронами, если бы богомольная старушка из соседнего подъезда, прознав о случившемся, не привела из ближайшей церкви священника. Отец Владимир посетил Полину Сергеевну раза три, при этом подолгу с ней беседовал, а в последний раз даже сидел с ней за столом и они вместе пили чай. А на следующее утро Полина Сергеевна вместе со своей спасительницей – старушкой и другими прихожанами стояла в церкви, в которой служил службу отец Владимир.

Муж Полины Сергеевны и Сережин отец, Николай Петрович, фактически не жил в семье. Он появлялся на старой квартире примерно раз в неделю. Привозил продукты, делал что-то по дому, беседовал с женой и снова пропадал на несколько дней. Кто-то говорил, что он живет у родственников, кто-то, что он нашел себе другую женщину. Алешина мама не осуждала поведение Николая Петровича. Во-первых, потому, что Полина Сергеевна полностью отошла от мирских дел, оставила работу и жила на пенсию. Ее дни были заполнены молитвами, постами, посещениями кладбища и церкви. Во-вторых, ходили слухи, что Полина Сергеевна в самые тяжелые дни переживания Сережиной гибели, в один из моментов отчаяния, обвинила Николая Петровича в том, что он всячески поощрял желание сына служить в армии и тем самым способствовал его гибели. Возможно, с этого самого момента между супругами и пролегла полоса отчуждения…

«Ничего не изменилось», – отметил про себя Алексей, входя в подъезд знакомой пятиэтажки. Та же обшарпанная входная дверь, те же знакомые с детства ступеньки лестничных пролетов с выбоинами и сколами по краям, даже некоторые надписи на стене Алексею были хорошо знакомы. «Ремонт, наверное, здесь не делали со дня заселения дома», – продолжал размышлять Алексей, медленно, с передышками из-за больной ноги, поднимаясь на нужный ему третий этаж.

Перед дверью квартиры он немного постоял, переводя дыхание, и, собравшись с силами, решительно нажал на кнопку звонка. Дверь почти сразу же открылась, будто Алексея ждали, стоя за дверью. Из полутемного коридорного пролета раздался знакомый голос:

– Проходи, Алёшенька, у нас здесь в прихожей лампочка перегорела, а я сама боюсь заменить ее. Вот жду, сегодня Николай Петрович должен зайти, тогда и заменит.

Алексей прошел в коридор. Снял пальто, шапку, ботинки и надел поданные Полиной Сергеевной домашние тапочки.

– Пройди в Серёжину комнату. Там все как было. Все как он оставил, уходя в армию. Я специально ничего не меняю, чтобы он не сердился. Вот только икону повесила в уголочек…

Алеша зашел в комнату, где все хранило память о своем хозяине. Над кроватью – плакат с изображением Виктора Цоя, который купили вместе где-то в переходе метро. Письменный стол со сколотым уголком. Рядом старенький компьютер, за которым просиживали многие вечера. В углу у двери – пудовая гиря и гантели со сменными блинами.

Только над письменным столом и книжными полками висела непривычная глазу икона божьей матери с младенцем на руках в позолоченном окладе, подсвеченная горящей лампадкой, а на столе –фотография Сережи, та же самая, в военной форме, перехваченная черной лентой. И снова Алексея смутил Сережин взгляд…

– Садись за стол. Я сейчас чай принесу. Попьем все вместе. Пусть и Сережа с нами побудет, – говорила между тем Полина Сергеевна, подвигая Алексею стул.

Алексей только сейчас обратил внимание на Полину Сергеевну и поразился произошедшей в ней перемене. Из эффектной, выглядевшей моложе своих лет, красивой статной женщины она превратилась в серенькую, с поседевшими локонами старушку. Звонкий певучий голос стал приглушенным, в нем были слышны нотки умиротворенности, обреченной покорности, а карие, когда-то искрившиеся глаза казались мутными и безжизненными.

– Угощайся, Алёшенька, – суетилась Полина Сергеевна, разливая чай по чашкам. – Вот печенье «Топленое молоко» и конфеты «Коровка», Сережины любимые лакомства. Я часто здесь с ним чай пью…

Полина Сергеевна говорила о Сереже как о присутствующем здесь человеке, и Алексей как будто и сам начал ощущать его молчаливое присутствие. От этого ожидание вопросов о том «как это все произошло», «как погиб Сережа» стало еще более напряженным. Но Полина Сергеевна спрашивала Алексея о здоровье, о планах на будущее, о делах в семье. Потом вдруг замолкла и после минутной паузы заговорила, как бы размышляя вслух:

– Видишь, как все обернулось. Где тонко, там и рвется. Мы ведь с Николаем Петровичем мечтали о большей семье. Но у нас долго не было детей. А когда Серёженька родился, у меня уже возраст был не тот, и врачи уговорили меня больше не рожать. Поэтому Серёжа был у нас единственным… Всё думала внуков дождусь… А теперь вроде и жить незачем… Вот, слава богу, отец Владимир вразумил. Говорит, раз господь позвал его к себе, то значит, там ему будет лучше. А нам здесь за него надо молиться и просить, чтобы он там за нас перед господом слово замолвил. Пока молюсь – верю в истинность этих слов. А другой раз все равно сомнение одолевает, так ли был нужен там Сережа, чтобы его, единственную мою кровинушку, призывать к себе…

Слова Полины Сергеевны не облегчали, а еще более отягощали и без того болезненное состояние психики Алексея. Он и сам не раз задумывался о том, что Сергей – единственный сын и надежда родителей на спокойное будущее. И в этих размышлениях находил еще один повод, чтобы обвинить себя в гибели друга. Алексей надеялся, что встреча с матерью Сергея хотя бы немного облегчит обостренное постоянное чувство вины, но чем дольше он находился в ее присутствии, тем сильнее поднималась в душе волна раздражения. Обреченная на тягостное одиночество женщина не понимала и не могла понять душевное состояние Алексея. Общую потерю каждый переживал по-своему.

За последние полтора года в жизни Алексея было столько невосполнимых потерь и утрат, столько страстного желания выжить, и столько моментов, когда жизнь казалась бессмысленной, пустой, а цена ей – грош. В суровых условиях войны, обычные человеческие чувства притуплялись, загонялись в глубь подсознания, а на смену им приходили примитивные животные инстинкты, способствовавшие элементарному выживанию биологического организма.

Теперь, в мирных условиях, все эти подавленные чувства и эмоции устремились наружу. Поэтому его израненная опаленная огнем войны душа была очень уязвима для любого неосторожного слова или поступка. Его душа напоминала растрескавшуюся от зноя землю, у которой верхний чешуйчатый слой затвердел, как камень и был, почти не пробиваем. Но между огрубевшими защитными плитами змейками пролегли узкие щели, в глубине которых была мягкая, как оголенные нервы, плоть. Каждое неосторожное слово или жест, попадая на незащищенные места, вызывали боль и страдание…

Глава 17. У врача

Вера Васильевна, обеспокоенная здоровьем сына, настояла на том, чтобы Алексей показался врачу-психиатру, и они вместе поехали на приём. После оформления документов в регистратуре и полуторачасового ожидания в полутёмном коридоре, они оказались в кабинете у врача. Врач, высокий сухощавый мужчина лет пятидесяти, с выразительными карими глазами, прямым крупным носом и густой шевелюрой темных с проседью волос, поднялся из-за стола, поздоровался и представился:

– Здравствуйте. Я – Володин, Иван Ильич. Пожалуйста, присаживайтесь, – сделав паузу, пока Алексей и Вера Васильевна усядутся на стоявшие подле стола стулья, врач учтиво спросил:

– Какова причина вашего визита...? Чем, так сказать, обязан…?

Вера Васильевна сбивчиво и не вполне понятно стала объяснять, чем она обеспокоена. Она, видимо, не могла сказать при Алексее всего, что хотела сказать. Врач это понял. Он жестом руки остановил Веру Васильевну и обратился к Алексею:

– Молодой человек, вы, пожалуйста, посидите пару минут в коридоре, а я вас потом позову.

«Ну, сейчас наговорит про меня всякой всячины», – с досадой думал Алексей, сидя в коридоре. – «Еще чего доброго упекут опять в больницу…». Дверь кабинета вскоре отворилась, прервав пессимистические размышления Алексея. Он вошел в кабинет, а его место в коридоре заняла мама.

– Ну, что, Аника-воин, сломался, – врач явно иронизировал. – В бою не дрогнул, а в мирной жизни пасуешь.

– Ничего я не пасую, – взорвался Алексей, – просто обстоятельства так сложились. А тут еще все вокруг со своей жалостью…в душу лезут... Достали…

– Жалеют обычно слабых, – заметил врач. – Возьми себя в руки, покажи всем, что ты сильный, и тебя перестанут жалеть. А если говорить по существу, – продолжал врач, выйдя из-за стола и усаживаясь на стул против Алексея, – то твое состояние в медицинской терминологии называется «вьетнамский синдром». Так его назвали врачи-психиатры, изучавшие психическое состояние американских солдат, воевавших во Вьетнаме. Но сам этот феномен был известен ещё в Античные времена. Гомер описал его в «Одиссее». Не стану вдаваться в подробности этой напасти, потому что на это требуется немало времени. Но, если быть кратким, то это состояние внутреннего конфликта.

– Вот вас, к примеру, что сейчас больше всего тревожит? – обратился врач к Алексею, перейдя снова на «вы».

– Да я и сам не пойму… Наверное чувство вины… или утраты. Иногда, вроде, как и жалость к себе и другим появляется…

– А сны вам снятся?

– Да, снятся…иногда, – Алексей явно не ожидал такого вопроса.

– Расскажите, что вам снится чаще всего? Не стесняйтесь, даже если это что-то сугубо интимное.

–Да, нет. Ничего такого, – засмущался Алексей, - Ну, в общем…Как это лучше объяснить…? Ну, например, лечу я во сне над пропастью. Машу руками, как птица, и вдруг начинаю падать, вернее, резко терять высоту. Пытаюсь долететь до противоположного края, но не хватает сил. И тут же просыпаюсь… Или вот еще. Снайпер целится в моего друга, а я пытаюсь его спасти…ну и вроде как не успеваю…

– Как это не успеваешь? В чём это проявляется?

– Ну, в момент выстрела я просыпаюсь. Но в реальности-то я знаю, что друг погиб, спасая меня.

– Так, так… Интересная получается картинка…, – врач задумался. Что-то пробормотал невнятное, очевидно по латыни. Потом, вроде решившись на что-то или найдя нужный ответ, заговорил:

– Вот, что я Вам скажу, молодой человек. Сон, в котором вы не смогли спасти вашего друга, по-моему, вызван тем, что вы постоянно культивируете в себе чувство вины. А в реальности вашей вины в гибели друга нет. Во время боя вы были в беспомощном состоянии. Ваш друг поступил так, как ему велела совесть. Случившегося не вернуть и не переделать. Добрая о нём память и ваши добрые дела – это то, что вы реально можете сделать для своего друга.

Теперь про другой ваш сон, ну тот, что про пропасть. Это ваша неуверенность в себе или, как говорят специалисты, низкая самооценка. Чтобы вернуть уверенность, нужно что-то делать и при этом добиваться хоть каких-то успехов.

– А что делать? Я вроде и так… Ну,… не бездельничаю, – неуверенно произнес Алексей.

– Делать можно что угодно, хоть мыльные пузыри пускать. Лишь бы это дело доставляло вам удовлетворение и повышало самооценку.

– Ну, вы скажете тоже… пузыри, – недоверчиво усмехнулся Алексей.

– Да, да. Возможно и пузыри, – невозмутимо подтвердил Иван Ильич, – Я почему о пузырях заговорил? Я на днях по телевизору видел соревнования по надуванию мыльных пузырей. Так там один из этих, как бы их назвать… Ну, в общем надувальщиков, надул самый большой в мире пузырь, стал чемпионом в этом деле, получил немалый денежный приз и попал в книгу рекордов Гиннеса. Так вот, ему теперь этой самой самоуверенности хватит на всю оставшуюся жизнь.

– Вот ты сейчас чем занимаешься? – снова перешел врач на «ты».

– Осваиваю компьютер, помогаю отцу по работе… Но, если откровенно, то всё это как-то без удовольствия.

– А у тебя есть какая-то цель в жизни?

– Да…, – неуверенно ответил Алексей. – Вернее была.

– Как это, была? – удивился врач. – Цель это такая штука… она или есть, или её нет. Бывшая цель – уже не цель, а воспоминание. А жить воспоминаниями в твоём возрасте никак нельзя. Скажи-ка мне откровенно, о чём ты мечтал, когда лежал в госпитале. Ну, вроде того: «Вот я сейчас подлечусь и сделаю то-то и то-то…»?

– Я мечтал обнять свою любимую девушку, а она вышла замуж за другого. Мечтал вернуться в Чечню, чтобы мстить за своего друга, который погиб, спасая меня, а меня комиссовали, – опять вышел из равновесия Алексей.

– Так, так… Ситуация проясняется, – неопределенно промычал врач. Потом заговорил спокойным рассудительным тоном, приглашая Алексея к разговору в качестве равного собеседника.

– Мы с тобой сейчас говорим о цели, которая даже в самой сложной ситуации придаёт нашей жизни какой-то значительный смысл. Цели, которая мобилизует и концентрирует силы для её достижения. Цели, которая способствует самосовершенствованию человека. Месть не может служить в качестве такой цели. Она разрушительна по своей сути. Вот, например, был такой итальянский мыслитель Кампанелла… Может, слышал?

– Да. В школе проходили… Вроде как социалист-утопист…

– Так вот. Этот самый Кампанелла попал в темницу совсем молодым человеком и провёл там более тридцати лет, периодически подвергаясь пыткам. Он был умнейшим человеком своей эпохи и считал, что не имеет права умереть, не открыв человечеству своё учение о справедливом общественном устройстве. В жутких условиях, ежедневно рискуя жизнью, он писал своё знаменитое произведение «Город солнца». Очевидно, именно эта благородная цель и помогла ему в течение десятилетий выживать там, где другие не выдерживали и нескольких лет.

Можно привести и другой, более близкий нам пример. Ты, конечно же, слышал о Солженицыне…?

– Да, слышал. Даже читал…, – неуверенно ответил Алексей. Он вспомнил, как лет пять-шесть назад его отец принёс несколько потрёпанных томиков в серой мягкой обложке. Это была знаменитая книга Солженицына «Архипелаг Гулаг». На отца книга произвела огромное впечатление. Он был буквально потрясён прочитанным. Алексей же брался за книгу несколько раз, но, осилив с десяток-другой страниц, откладывал. Подростковый ум не мог осилить сложную философию человеческой трагедии. К тому же события, описываемые автором, казались Алексею далёкими и не вполне реальными. Поэтому говорить о том, что он читал Солженицына, было неверно. Это обстоятельство и стало причиной его смущения. Между тем, Иван Ильич продолжал:

– Так вот. В лагере Солженицын задался целью описать трагедию невинно страдающих людей и обличить антинародную сущность существующего режима власти. Таким образом, он из безвинной жертвы превратился в исследователя, который ежедневно собирает материал для достижения намеченной цели. При этом он думал не о себе, а о миллионах страдающих и гибнущих людей. Можно привести еще много примеров того, как целеустремлённые люди с честью выходили из, казалось, безвыходных ситуаций. А вы, молодой человек, – опять перешел врач на «вы», – потеряли цель, а с ней и смысл жизни.

Вот что я вам скажу. Нет такого ранения, после которого нельзя было бы восстановить тело. Маресьев воевал вообще без ног. Труднее излечить душу. Но и эта задача решаема. Необходимо вести здоровый образ жизни, тренироваться и верить в себя. Кроме того, нельзя думать только о войне, тем более о мести. Войны, даже столетние, рано или поздно кончаются. Вот тут ваша мама что-то говорила об институте… Ну, что вам необходимо учиться…

При этих словах Алексей поморщился: «И этого достала своим институтом».

– Нельзя замыкаться только на одной ближайшей цели, – еще более настойчиво продолжал врач, заметив выражение досады на лице Алексея. – Необходимо думать о перспективе. Ведь сам процесс подготовки в институт или интересная работа, могут помочь тебе восстановить душевное равновесие, а также найти новых друзей и подруг.

Последние слова врача больно хлестнули по воспаленным нервам. Алексей даже в мыслях не мог допустить, что какие-то новые друзья и подруги смогут заменить ему Серёжу и Свету. Юношеский максимализм и обостренное чувство ревности не допускали компромисса в отношениях любви и дружбы и расценивали его как предательство.

Глава 18. Восстановление

Советы врача Алексей воспринял скептически. Он считал, что ничего особенного тот ему не предложил, кроме каких-то успокоительных таблеток, но, поразмыслив, пришел к выводу, что, в сущности, врач был прав. «Я должен делать то, что должен, а дальше – жизнь покажет», – решил Алексей.
Отныне каждый его день был строго организован. В шесть тридцать (по армейской привычке) – подъем, потом зарядка, завтрак, прогулка в скверике возле дома. В распорядок недели входили посещение физиотерапевтического кабинета, где заботливая медсестра Клавдия Николаевна «колдовала» над его раненым коленом, тренажерного зала в спортклубе и подготовительных курсов при институте. Свободные вечера Алексей занимал работой на компьютере, по-прежнему помогая отцу выполнять задания фирмы, в которой тот работал, подготовкой к занятиям на подготовительных курсах, либо чтением исторической литературы, к которой Алексей пристрастился с подачи младшей сестры.

Принятый ритм жизни скоро стал привычным, а через месяц принес первые результаты – Алексей мог ходить, не опираясь на палку. Через два месяца прогулки сменились пробежками, а еще через месяц Алексей перешел от индивидуальных занятий по программе рукопашного боя к занятиям со спаринг-партнёром. Темпы восстановления поражали и радовали окружающих. Тренер даже стал намекать Алексею на то, что с его физическими данными и «настырностью» он мог бы попробовать себя в большом спорте. Но у Алексея были совсем другие планы.
В первых числах июня Алексей прошел медицинскую комиссию, которая признала его абсолютно здоровым. Уже на следующий день он оббивал пороги военкомата, чтобы восстановится на военной службе и вернуться в свою воинскую часть, которая сейчас находилась где-то недалеко от Грозного.

Наконец, пройдя не один служебный кабинет и порядком намаявшись, Алексей попал на приём к круглолицему и розовощекому майору с высокой женоподобной грудью и покатыми мясистыми плечами. Тот долго листал его личное дело, периодически с нескрываемым любопытством поглядывая на Алексея, потом спросил:

– Послушай, сержант. Из твоего дела следует, что ты чуть ли не с того света вернулся. И комиссовали тебя по ранению. А ты чуть подлечился и опять туда же. Никак не пойму: для чего тебе это? Я слышал, что и там люди как-то устраиваются, но рисковать жизнью – себе дороже.
Алексей не стал откровенничать по поводу того, зачем он хочет вернуться в Чечню. Да и внешность розовощекого майора, который совсем не походил на офицера, тем более боевого, не внушала доверия. Мысленно представив, как такой командир поведет своих солдат в атаку, Алексей усмехнулся про себя: «Ишь, как разъелся. Не офицер, а молочный поросёнок. Небось, сидит тут всю службу, собирая с призывников отступные. Вон перед военкоматом сколько крутых иномарок понаставлено. На офицерскую зарплату такую, конечно же, не купишь…». А вслух сказал:

– Видите ли, товарищ майор, там друганы мои остались. Ну, в общем – боевые товарищи. Да и кое-какие дела надо уладить.

– А – а – а…, – многозначительно протянул майор, – Тогда другое дело. Вот только срок твоей срочной службы уже закончился. Да и «друганы» твои, с которыми ты призывался, готовят дембельские мундиры. Так что восстановить тебя в прежнем статусе не представляется возможным.

– Как это так…, – вспылил Алексей.

– Да ты не кипятись, – перебил его майор. – У меня к тебе есть более интересное предложение. Сейчас есть указание сверху набирать для службы в горячих точках военнослужащих по контракту. При этом предпочтение отдаётся тем, кто там уже побывал. Так что тебя я могу по-дружески устроить на службу по контракту, и направить, куда пожелаешь сам. А когда вернешься, может, вспомнишь мою услугу.

Предложение майора Алексея вполне устраивало. Тем более в армии к контрактникам относились уважительнее, чем к солдатам срочной службы. А вот боевики контрактников не жаловали, поэтому попадаться им в плен не рекомендовалось. Тут же в кабинете майора Алексей заполнил бланк заявления о том, что он желает служить в армии на контрактной основе, получил направление на повторную медкомиссию уже при военкомате и список необходимых дополнительных документов. Алексей со дня на день ждал повестку и потихоньку готовил родителей к тому, что его снова могут призвать в армию. Но события в Чечне вновь нарушили планы Алексея…

19.Капитуляция

Алексей лежал одетый на заправленной постели и широко открытыми глазами смотрел в потолок, пытаясь понять смысл последних известий из Чечни. В экстренном выпуске теленовостей сообщалось, что после сложных переговоров в Хасавюрте заключён мирный договор между Федеральным центром России и республикой Ичкерия.

Перед глазами Алексея проплывали кадры репортажей с места событий

– Бородатые в камуфляжной форме боевики, выкрикивают «Алла Акбар» и салютуют из автоматов в честь захвата Грозного…

– Российские солдаты, оставив боевикам оружие, покидают хорошо укреплённый блок-пост…

– Торжествующий Масхадов и самодовольный генерал Лебедь пожимают друг другу руки после подписания мирного договора…

– Невозмутимый и как всегда уверенный в своей правоте президент Ельцин заявляет о мирном договоре как о своей личной победе…

– Боевой генерал Рохлин комментирует произошедшее как предательство и осквернение памяти тех российских солдат, которые погибли в Чечне…

– Колонна российских боевых машин с солдатами на броне под улюлюканье чеченской детворы и презрительные насмешки боевиков покидает пределы Грозного…

Разворачивающиеся события походили на капитуляцию некогда великой армии, в которой и сейчас одних генералов больше, чем чеченских боевиков. «А ведь именно эти самые генералы допустили захват боевиками Грозного и привели к поражению», – злился Алексей. – «А может это действительно предательство, как говорил боевой генерал, и все российские солдаты, и не только они, стали жертвами масштабной авантюры кучки циничных политиков?».

Больше всего Алексея возмущало то, что и президент Ельцин, и всё его окружение, то есть те самые люди, которые, по сути, и развязали эту непонятную войну и во многом способствовали поражению Федеральных войск, выдают заключение позорного договора как победу. Но ведь кто-то же должен ответить за десятки тысяч убитых и сотни тысяч беженцев, за разорённые города и сломанные судьбы…?

Алексей видел на экране Александра Лебедя и не мог понять поведение боевого генерала, который изображал из себя спасителя отечества.. Сделанное им сразу после прилёта из Чечни в Москву заявление для прессы, о том, что он привёз мир, чем-то напоминало кадры предвоенной кинохроники. Тогда в 1938 году английский премьер-министр Чемберлен, прилетев в Лондон после заключения Мюнхенского договора, сделал примерно такое же заявление. В соответствии с этим договором Судетская область Чехии безвозмездно передавалась фашисткой Германии. Десятки или даже сотни тысяч человек попадали под фашистское иго. А Германия стала готовиться к более масштабной войне.

В результате Хасавюртовского договора также целый регион России на законных основаниях оказался в руках бандитов. Разные масштабы событий и личностей, но суть этих заявлений двух амбициозных политиков, по мнению Алексея, была одна и та же.

Алексей был на гране отчаяния. Уже в который раз неумолимый рок вносил свои коррективы, нарушая прямолинейность движения к намеченной цели и путая найденные с таким трудом ориентиры. Как бы по инерции Алексей продолжал ходить на занятия в спортивный клуб и на подготовительные курсы в институт. А когда пришло время сдавать вступительные экзамены, успешно их сдал и стал студентом вечернего отделения кафедры информатики и компьютерного программирования. Но эти успехи не приносили Алексею удовлетворения. Пропал былой энтузиазм и мотивация, которые его поддерживали и двигали к намеченной цели. В изменившихся условиях Алексею казалось, что его жизнь потеряла смысл.
 
[^]
Golovoed
1.03.2011 - 17:24
1
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 29.08.08
Сообщений: 0
Глава 20. На службе в церкви

Родители Алексея видели, что с сыном происходит что-то неладное. Ведь еще совсем недавно они радовались его успехам. И со здоровьем, слава богу, всё наладилось. И в спорте успехи налицо – Алексей недавно стал мастером спорта. И в институт поступил, сбылась заветная мечта мамы. Ну, чего еще желать?...

Десятого августа, в день гибели Серёжи, Вера Васильевна уговорила Алексея пойти в церковь, чтобы заказать панихиду по убиенному и постоять с ней во время утренней службы. Алексей долго сопротивлялся, так как к религии относился весьма недоверчиво и в церковь не ходил. Да и сама Вера Васильевна стала прихожанкой лишь после того, как Алексея призвали в армию.

– Серёже будет приятно, если его друг посетит церковь и поставит в память о нём перед святыми образами свечи, – после этих слов матери Алексей согласился.

В церкви Алексей удивился большому скоплению людей. Это были в основном старушки и женщины средних лет, но изредка попадались старики, молодые мужчины и даже несколько девушек и юношей. «Наверное, как и я, пришли по случаю», – подумал о них Алексей, рассеянно переводя взгляд с одного лица на другое. Возле распятия Христа, освещенного большим количеством горящих свечей, он увидел мать Серёжи. Полина Сергеевна аккуратно вставляла зажженную свечку в свободную ячейку, потом трижды перекрестилась и, низко склонив прикрытую черным траурным платком голову, что-то зашептала. Алексею почему-то не хотелось, чтобы Полина Сергеевна увидела его стоящим на проповеди. Но она, всецело поглощенная своим делом, или действительно не замечала никого вокруг, или делала вид, что не видит Алексея.

У алтаря читал проповедь батюшка, осанистый мужчина лет шестидесяти, с густой тёмной с лёгкой проседью бородой, высоким открытым лбом и выразительными глазами. Слух Алексея ловил слова, складывающие в невнятную, а потому непонятную скороговорку, время от времени прерывающуюся отдельными словами и целыми предложениями, которые священник произносил четко и нараспев. Но вырванные из общего контекста они не давали представления о сути самой проповеди. Периодически слышалось громкое восклицание батюшки «Господи, помилуй…!», и тотчас высоким зычным припевом «Господи, помилуй…» отзывался стройный хор женских голосов.

Непривычное убранство храма, незнакомые запахи ладана и топленого воска, непонятные слова проповеди и поведение окружающих людей стесняли и волновали Алексея. Лики святых с многочисленных икон невозмутимо взирали на людскую суету. Алексей едва сдерживался от того, чтобы выйти из церкви до окончания службы. Как только служба закончилась, Вера Васильевна попросила сына подождать её у входа в храм, а сама затерялась среди редеющих прихожан. Минут через пять она нашла Алексея и заговорила с ним с мольбой в голосе:

– Алёша, отец Владимир согласился с тобой поговорить. Только ты, я тебя очень прошу, не отказывайся. Он не просто настоятель храма. В миру, говорят, он был военным и даже сам воевал.

– О чём мне с ним говорить? Ты просила меня отстоять службу – я это сделал, хотя и не вижу в этом никакого смысла. Теперь ты придумала какую-то новую затею. Тем более меня уже ждёт Стас: мы договорились вместе поехать к Серёже на кладбище…, – Алексей круто развернулся и решительно зашагал в сторону дома.

Он понимал, что своим отказом встретится с отцом Владимиром, обидел мать. Но в сложившейся ситуации иначе он поступить не мог. Воспитанный в советской системе ценностей, в которой религии отводилась в основном негативная роль, Алексей не мог в одночасье изменить к ней своё отношение. Очевидно, сказывалось и отношение к религии его отца, Андрея Ивановича, который в советское время был ярым атеистом. В последние годы он несколько смягчил свои взгляды. Например, считал, что если во Вселенной и есть какая-то сверхъестественная субстанция, то она должна быть единой для всех народов. А деление людей на различные формы верований происходит по причине частных интересов священнослужителей и их покровителей. «Бог должен быть единым для всех и находиться, прежде всего, в каждом из нас. Если его там нет, то никакая религия и церковь не поможет, – любил говорить Андрей Иванович. – Возьмите, к примеру, наших русских старообрядцев. Они отвергают услуги посредников от церкви – и правильно делают. Учить человека духовности, конечно же, необходимо. Но навязывать ему ту или иную форму религии и регламентировать детали отправления того или иного культа – это насилие».

Неоднозначное, настороженное отношение Алексея к религии было обусловлено и его личными наблюдениями, которые были особенно впечатляющими в условиях войны. Например, бывали случаи, когда верующий и истово молящийся накануне боя солдат погибал в бою, порой по нелепой случайности. А иронизировавший по поводу этой молитвы атеист выходил невредимым из безвыходной ситуации. Конечно же были и обратные примеры. Но отдать предпочтение какой-то из тенденций Алексей не мог. В результате у него складывалось представление, что религия – удел слабых, беззащитных людей, например, таких как Полина Сергеевна, которым искать защиты и покровительства уже больше не у кого. Но таковым Алексей считать себя не хотел…

Андрей Иванович, узнав про историю с посещением церкви, стал ворчать на Веру Васильевну:

– Что ты лезешь со своей религией к ребёнку. Рано еще ему ходить в церковь и замаливать грехи.

– По твоему люди ходят в церковь только для того, чтобы замаливать грехи? – не сдавалась Вера Васильевна.

– А для чего ещё?

– А для того, чтобы разговаривать с богом, думать о боге…

– И о боге ему тоже думать рано…

– О боге надо думать всегда, – парировала Вера Васильевна.

– Вот-вот… и твоя мать всю жизнь доставала меня своей верой. А теперь и ты туда же.

– Но ты видишь, что с ребёнком что-то происходит…

– Да он просто устал, – сделал неожиданный вывод Андрей Иванович. – И занятия спортом, и подготовка в институт, и на работе, как нарочно, подкинули срочный заказ. Вот он и перетрудился. Ему просто необходимо отдохнуть, может куда поехать, сменить обстановку. Или еще что-то в этом роде…

Вера Васильевна неожиданно для мужа согласилась с его доводами о том, что сыну необходимо отдохнуть и сменить обстановку. Она вспомнила про свою давнюю знакомую, Надежду Петровну, которая живёт в Крыму недалеко от моря и сдаёт жилплощадь отдыхающим. «Я сейчас же позвоню Наденьке, – захлопотала Вера Васильевна, – и попрошу, чтобы она «забронировала» местечко для Алексея».

После долгих уговоров и улаживания необходимых формальностей на работе Алексей поехал отдыхать в Крым.



Глава 21.Знак судьбы

Рассказ Алексея о своем друге Серёже был коротким, а потому недолгим. Потом сослуживцы сидели молча, каждый наедине со своими воспоминаниями.

– Вот уже почти четыре года я ношу в себе тяжкий груз этой самой вины, – первым прервал затянувшуюся паузу Алексей. – И как искупить её, не знаю. Хорошо, что мой сын теперь будет носить его имя – хоть какое-то утешение, – Алексей тяжело вздохнул.

– А знаешь, я слышал про этот бой и про твоего друга тоже, – оживился Николай. – У нас в медсанчасти об этом много говорили. Да и Серёгу твоего я пару раз видел, хотя лично мы знакомы не были. Видный был парень... Кстати, его тогда ещё представили к ордену «Красной Звезды», посмертно. И в газете была заметка. Она так и называлась: «Сам погибай, а товарища выручай». Ну, прямо по Уставу, всё четко и понятно. А в действительности, видишь, как оно выходит... Получается так, что и тот, кого кто-то «выручил» ценой собственной жизни, обречён на муки совести, конечно, если у него есть эта самая совесть…Но ты, зёма, особенно не убивайся, – Николай заговорил вдруг нарочито бодрым голосом. – Во-первых, была война, хоть её и называли наши горе-политики «операцией по наведению конституционного порядка». А законы войны не нами писаны. На войне кого-то судьба оберегает, а к кому-то остается безжалостной. На твоём месте вполне мог оказаться и Серёга Коваль, и я думаю, что ты сделал бы всё возможное, чтобы спасти друга. А раз выпало по жребию жить тебе, то живи и радуйся, как говорится, и за себя, и за того парня. Давай лучше помянем твоего друга.

– Да, да, конечно, давай помянем, – засуетился Алексей, наполняя стопки водкой, – я и сам хотел предложить…

Выпили, помолчали… И вдруг Алексей спохватился:

– А ты заешь…? Ведь сегодня не только день рождения моего сына, но и день гибели Серёги. Как же я забыл об этом?!

Этот день Алексей помнил всегда и везде. И каждый год 10 августа приходил на Серёжину могилу, чтобы посидеть, помолчать, рассказать о своих радостях и печалях и уже в который раз попросить у погибшего друга прощения. Алексей разволновался: «Мистика, да и только. Как такое могло случиться?! Какая неведомая сила и для чего свела в один день трагическое и радостное событие в моей жизни?!».

– Ну и ну…, – отозвался Николай. – Это неспроста. В этот день судьба отняла у тебя друга, а ровно через четыре года – опять же в этот день – подарила тебе сына. Так что всё правильно. Разорванный когда-то круг сомкнулся. Теперь надо жить и растить сына, – сделал оптимистический вывод Николай.

Но Алексей никак не мог успокоиться. Он встал с кресла, буркнул Николаю: «Извини, я сейчас», – и вышел. В ящике кухонного стола отыскал спрятанную Наташей под стопкой салфеток пачку сигарет «Мальборо» и зажигалку. Сам Алексей не курил, а Наталья, несмотря на данное после свадьбы обещание бросить, продолжала тайком покуривать. Вернувшись, он предложил:

– Закурить не желаешь?

– Нет, зёма, это удовольствие теперь не для меня. Это раньше я любил подымить. А после того, как осколок продырявил мне лёгкое, врачи сказали, что курение для меня – смерть. Так что я, пожалуй, воздержусь.

Алексею вдруг стало неудобно за себя перед Николаем. «Что же это я – здоровый, обустроенный – распустил нюни перед искалеченным и обездоленным человеком», – мысленно корил себя Алексей, и, пытаясь как-то исправить создавшееся положение, проговорил:

– Коля, ты уж извини, но у нас как-то получилось, что я всё о себе, да о своих проблемах, а ведь о тебе я почти ничего не знаю. Может, расскажешь, что с тобой произошло, и где ты теперь обитаешь?

– Ты хотел сказать, как я докатился до такой жизни? Ну, это, зёма, долгая история. Но, если желаешь, могу вкратце обрисовать кое-какие фрагменты своего жития-бытия. Только давай ещё по маленькой…

Глава 22. Цена времени? (или Откровенный разговор?)

– Сразу после окончания школы, – начал рассказывать о себе Николай, – я решил поступить в пединститут на исторический факультет. На вступительных экзаменах с историей проблем не было, я всегда с ней был, как говорится, на «ты». А вот на сочинении завалился – грамматика подвела. Я, естественно, расстроился, не знал, что делать дальше. А тут, вызывают меня в военкомат и предлагают учиться на курсах автомобилистов. Ну, думаю, водительские права мне всегда пригодятся. Отучился, получил права, а через месяц-полтора и повестка подоспела.

Конечно же, от армии можно было откосить, многие так и делали. А мне вроде совестно было отлынивать. Во-первых, думал, что хоть кто-то должен служить, а во-вторых, считал, – раз военкомат меня подготовил на военного водителя, то теперь я обязан эту подготовку отработать. Короче, сразу после карантина и присяги попал я в медсанчасть на санитарную тачку. Ну, а там служба не пыльная. Если надо что-то отвезти или привезти – поехал. Нет работы – гуляй. Ни тебе нарядов, ни тебе отбоев–подъемов и других «прелестей» казарменной жизни. Питание, как в санатории, а при желании и спиртным можно разжиться. Да и женский контингент какой–никакой имеется, а у меня по этой части всегда были хорошие перспективы. В общем, с распределением в часть мне круто повезло…

Год прослужил и не заметил, как время пролетело. А тут в Чечне, будь она неладна, каша заварилась. Ну и нашу медсанчасть вместе с десантниками туда направили. Насмотрелся я на наших изувеченных пацанов до чертиков. Первое время меня от всего этого просто мутило, но потом пообвык. Иногда даже сам перевязки делал, жгуты накладывал, ну и всё такое. Правду говорят, что человек ко всему привыкнуть может. Это один убитый или искалеченный вызывает у общественности сочувствие и протест против насилия. А когда ежедневно гибнут и увечатся десятки и даже сотни, общественность привыкает и всю эту вакханалию принимает как хронику событий. Почти год я мотался на своей лайбе от передовой до госпиталя и обратно. Конечно же, случалось попадать в кое-какие переделки, но бог миловал. До дембеля считанные дни оставались. Я уже и свой дембельский мундир приготовил, начистил, надраил, как положено. Прикинул, глянул на себя в зеркало – ну что твой генерал на параде. Даже сам залюбовался, да видать – сглазил себя. Не судьба мне была в дембельском мундире щеголять. В одну из последних поездок боевики подорвали мою тачку на управляемом фугасе. И ведь видели, сволочи, что санитарка едет!

В голосе Николая зазвучали возмущенно негодующие нотки, в глазах засветился металл. Он на минутку замолчал, взял со столика фужер с водой, сделал несколько глотков и, немного успокоившись, продолжал:

– В ту поездку я вез в госпиталь шестерых раненых. Двое из них были тяжелые. Раненых должны были отправить вертолётом, да что-то там, наверху, не согласовали. А для сопровождения этих самых тяжелых дополнительно была приставлена молоденькая сестричка. Когда рвануло, то машину, как щепку отбросило на несколько метров в кювет. Она упала на бок и загорелась. Погибли все, кроме меня, кто от взрыва, кто от огня. Старлея, врача, что сидел со мной в кабине, просто разорвало на части, потому как взрыв был с его стороны. Я остался в живых только потому, что меня взрывной волной вместе с дверью выбросило из машины, да еще потому, что подмога подоспела вовремя. Подобрали меня, перевязали и отправили куда надо. А иначе и мне хана была бы. Хотя знаешь, зёма, я потом много раз жалел о том, что меня тогда не насмерть зашибло…

Алексей живо представил, сколько физических и душевных мук пришлось пережить этому бывшему красавцу, любимцу девушек и женщин, весельчаку и балагуру, ставшему вдруг калекой. Видимо, и сейчас Николаю рассказывать о себе было непросто. «Может, я зря затеял этот разговор»? – подумал он, а вслух предложил:

– Давай ещё по стопке, а то что-то в горле пересохло.

– Ну, что ж, можно и по стопке, – согласился Николай, – только ты зря обо мне забеспокоился…

– Да я, вроде бы, ничего такого….

– Ладно, зёма, замнём для ясности…Но ты за меня не переживай. Я всё это уже много тысяч раз пережил. Ох, как же я переживал, – со вздохом продолжал Николай, – как же мне было жалко себя любимого! – не передать словами. После того как меня окончательно выписали из госпиталя, я, наверное год или больше, пил беспробудно. Все родственники и знакомые уже махнули на меня рукой, мол «конченый человек». Девчонки, которые обещали ждать и писать мне в армию письма, повыходили замуж. Нет, я их не осуждаю. Даже если какая из них, скажем из жалости, и изъявила бы желание стать моей женой, то я бы сам не согласился. Постоянно чувствовать себя чьим-то должником – страшная мука. Такое можно терпеть только от родителей. Но это уж так жизнью определено, что мы перед ними всегда в долгу. А в браке, как и в настоящей любви, должен быть равноценный обмен, то есть полная взаимность и равноправие, иначе отношение в семье будут строиться на лжи, а это страшно.

– Так я медленно, но верно, катился по наклонной, заливая водкой своё безутешное горе, – продолжал рассказывать о себе Николай. – Но в какой-то момент на меня как будто озарение нашло. Или, как сказал какой-то поэт, «божья благодать сошла». И я сделал для себя одно очень важное открытие. Впрочем, оно уже давно известно многим и на первый взгляд довольно банальное. Но его смысл, его значение каждый может открыть только для себя лично, иногда на подсознательном уровне. А суть его в том, что, когда человек лишается каких-то возможностей и способностей, например, в достижении определённых целей, то у него, даже вопреки его желаниям, открываются новые возможности и способности и новые, порой более значимые, чем прежние, цели. Важно только не упустить эти возможности и действовать в нужном направлении…

Алёша с интересом слушал Николая, который буквально поразил его своей не совсем понятной жизненной философией.

– Что, никак не въедешь, о чем я говорю? – остановился Николай, заметив недоумение в Алешиных глазах.

– Пока нет, – признался Алексей

– Хорошо, объясню на примере. Всемирно известный офтальмолог Вячеслав Федоров в молодости был курсантом лётного училища. В результате несчастного случая он попал под трамвай и лишился ступней обеих ног. Таким образом, путь в авиацию ему был закрыт. Но открылись другие перспективы. Он пошел в медицину и в итоге стал академиком и непревзойдённым мастером в своем деле.

– Я тоже знаю подобные истории, – заговорил Алёша. – Но интересно, какие ты для себя наметил перспективы, исходя из своего, как ты его называешь, открытия?

– Понимаешь, зёма, я ведь раньше жил как бы в другом измерении. Мне казалось, что все вокруг живут лишь для меня. В семье меня все любили и баловали. Во дворе ребята особо не обижали, потому, что был достаточно здоровым и в меру агрессивным. В школе тоже особых проблем не было. Учёба мне давалась легко, хотя я и не особо напрягался. А девчонки, так те просто на меня западали целыми пачками. К тому же я неплохо танцевал. Это меня тётка, мамина сестра, научила. Она когда-то этим делом занималась на профессиональном уровне. Так вот. На школьных вечерах или еще где, любая девчонка считала за честь потанцевать со мной. Поэтому выбор у меня был неограниченный. И самое интересное то, что каждая, которой я оказывал внимание, считала, что только она и может меня обуздать и приручить. Ну, в общем – стать единственной. А я, как «мохнатый шмель», перелетал с цветка на цветок, собирая нектар. Жизнь казалась мне вечным праздником. Думать было некогда, да я, по правде говоря, и не пытался это делать. По большому счёту, прежде я никого не любил и не уважал, даже самого себя. Я больше любовался собой и получал удовольствие от того эффекта, который мог произвести на окружающих, особенно на женщин.

Даже в Чечне, когда кругом лилась кровь, я особо не тужил. Нет, переживать я, конечно, переживал. Но мне казалось, что весь этот кошмар происходит с другими, и я вроде бы и не причём. Ну, что меня лично это не касается. Ведь я не ходил в атаку на позиции врага, не «зачищал» селения от боевиков, не мерз в окопах. А когда со мною всё это случилось, ну, когда рванули мою машину, сразу ударился в панику, стал себя жалеть любимого и ненавидеть окружающих, которым, как я считал, незаслуженно лучше, чем мне.

Уже потом, когда я протрезвел в прямом и переносном смысле, то понял, что все со мной случившееся – неспроста. За всё в жизни надо платить. И понял, что мне ещё повезло, и что я ещё остался в долгу перед другими…

– Кому же ты задолжал, – не выдержал самобичевания Николая Алексей.

– А хотя бы своим родителям, которые вырастили, воспитали меня. И, конечно же, надеялись, что из меня получится приличный человек и благодарный сын. Наконец, что я им подарю внуков, и наш род не прервётся на беспутном эгоисте и пьянице, – парировал Николай и продолжил свой рассказ.

– Когда мои увечья ограничили мои возможности, у меня появилось больше времени для размышления и самоанализа. Я стал больше думать, размышлять о своей жизни, о жизни окружающих меня людей, о погибших пацанах, у которых уже в этой жизни ничего не будет. Я вдруг ощутил, что время, отпущенное мне, имеет свою цену и свои пределы, и тратить его по пустякам, по меньшей мере, глупо… За два-три года я прочитал столько книг, сколько не прочитал за всю свою предыдущую жизнь. В общем, я вдруг почувствовал себя совершенно другим человеком. Что-то внутри у меня изменилось, и у меня кардинально поменялись взгляды на жизнь. Моя жизнь обрела какой-то значительный смысл. Если раньше, после ранения, я ощущал себя жертвой, то сейчас я пытаюсь быть, если не хозяином своей судьбы (до этого мне еще далеко), то хотя бы борющимся существом. Я поверил в свои силы и стал ценить и уважать себя таким, какой я есть, со всеми достоинствами и недостатками. Так что, не бывает худа без добра, – как бы под итожил Николай свою аргументацию.

– По-твоему выходит, что если бы с тобой не случилась беда, то из тебя ничего путного и не получилось бы?

– А это ещё как посмотреть. Одного беда калечит и физически и нравственно, а другому, взамен каких-то утрат, даёт новые возможности. Но при этом важно выстоять и эти возможности не упустить. Вот, например Александр Солженицын в своей знаменитой книге «Архипелаг Гулаг» пишет, что он благодарен судьбе за то, что попал в лагеря и при этом сумел выжить. Он считает, что без этих десяти лет лагерной жизни не смог бы осознать, что произошло со страной и с народом. Не смог бы разобраться в себе и не написал бы свои гениальные труды. Ну, в общем, не состоялся бы как писатель.

Я, конечно же, не Солженицын, и мои беды и испытания не идут ни в какое сравнение с тем, что пришлось испытать и пережить ему. Но я уверен, что для многих неординарных людей именно экстремальные ситуации и даже трагедии стали поворотным моментом в выборе жизненной стратегии. Недаром же говорят, «у каждого своя Голгофа», но каждый её проходит по-своему…

– Так и хочется провозгласить: «Каждому свой Гулаг»! – с сарказмом прервал Николая Алексей и продолжал уже более сдержанно. – А не слишком ли дорогое удовольствие для самих испытуемых, да и для страны, устраивать гулаги и войны, уничтожать и калечить тысячи и даже миллионы людей для того, чтобы появились единицы просветлённых, вроде Солженицина или Шаламова?

– Я немного не о том, зёма. В историческом процессе есть объективные условия и субъективные факторы. Солженицын не виноват в том, что случился Гулаг, и даже в том, что он туда попал. Для него всё это – объективная реальность, изменить которую он был не в состоянии. А вот то, как конкретный человек ведет себя в этих самых объективных условиях, во многом зависит от него. Кто-то становится подлецом и старается выжить за счет других. Кто-то гибнет, как герой, кто-то по случайности. Кто-то выживает, но найти себя не может. А кто-то и просто становится зверем. Вон, посмотри по милицейским сводкам. Многие криминальные авторитеты и просто бандиты прошли кто Афган, кто Чечню. Война «разбудила» в них зверя, который в той или иной мере заложен в каждом из нас. В боевой обстановке эти качества востребованы. Они помогают выжить и совершать героические поступки. А в мирной жизни, если этого зверя не обуздать, то он представляет опасность для общества.

– И что же делать этим бывшим «героям»? Ну, как укротить этого самого зверя? – заинтересовался Алексей.

– У меня нет какого-то универсального рецепта против этой разбуженной агрессии. Мне и самому тысячу раз хотелось зайти к тому или иному чиновнику в кабинет с автоматом и полным боекомплектом. Ну, как там, на войне. Потому как, я считаю, что со многими из нас поступили не честно. Сначала без нашей на то воли и согласия послали защищать, вроде как, государственные интересы. А когда нас использовали, то мы стали никому не нужны. Ни государству, ни обществу. Вот многие из нас и продолжают воевать, пытаясь присвоить себе то, что, по их мнению, принадлежит им по праву. В масштабах всей страны – это государственная проблема. А на уровне отдельного человека – право выбора во многом зависит от него самого. Энергию зверя можно ведь использовать и в созидательных целях.

– Я уже об этом где-то слышал, – Алексей вспомнил свою встречу с психиатром. Кажется, он тоже говорил нечто подобное. – Вот только не понятно, как волка превратить в овцу?

– В овцу никого превращать не надо. У нас и так большая часть людей ведут себя не как граждане, а как покорные овцы, над которыми измываются волки и шакалы. Речь идет не о добродетели в чистом виде и не о рабской покорности, а об обуздании разрушительной внутренней агрессии. Как бы тебе это лучше объяснить…

– А ты говори, как сам понимаешь. Может я и пойму…

– В психологии есть такое понятие как сублимация. Насколько я в этом разобрался – это такой механизм психологической защиты, который позволяет переводить энергию одного вида деятельности в другой. Вот, например, тебе очень хочется кому-то набить морду. Но ты понимаешь, что это чревато негативными последствиями. А руки так чешутся, что нет никакой мочи. Так ты идешь и начинаешь колоть дрова или писать стихи, или свой «Архипелаг Гулаг». В общем, делаешь что-то полезное. И скопившаяся негативная энергия тебе только помогает.

– А если мне не хочется колоть дрова, а хочется конкретно кого-то побить? – недоумевал Алексей.

– Вот в том то и проблема, чтобы обуздать зверя и направить его энергию в нужное русло. Я как-то размышлял об апостоле Павле. Ведь он в своё время был одним из самых ярых и неистовых гонителей христианства. Но, как говорится в святом писании, однажды он прозрел, и всю свою неистовую энергию направил на защиту и распространение христианства. Мне кажется, что это и есть один из примеров этой самой сублимации…

Николай говорил так вдохновенно и так убедительно, что Алексей был просто заворожен его словами. В них действительно чувствовалась большая внутренняя энергия. Но тень сомнения время от времени наплывала на светлые образы правильного бытия, которое так самозабвенно вырисовывал Николай. «Если он нашел верный способ в решении всех своих проблем, – думал Алексей, – тогда зачем ему терять драгоценное для него время, сидя в переходах метро? Или я чего-то недопонимаю?»…

– И как только я почувствовал в себе все эти перемены, то в корне изменил и свой образ жизни. Прекратил пьянки, засел за книжки и поступил в институт на заочное отделение, поменял круг своего общения и, самое главное, влюбился в хорошую девушку. Но еще более непостижимым является то, что она отвечает мне взаимностью. И не из жалости, не из за какой-то там жертвенности, а просто потому, что нам хорошо, интересно быть вдвоём. Правда, есть кое-какие проблемы, но… – Николай глубоко вздохнул и, выдохнув, закончил, – думаю, всё будет как надо.

– А что за проблемы? Может, я в чём могу помочь? – с готовностью спросил Алексей.

– Не знаю, можешь или не можешь… Не хотелось мне нагружать тебя своими заботами. Вот ты из деликатности, ну чтобы не обидеть меня, не спрашиваешь, почему я, такой правильный, приехал в Москву и сижу целыми днями в переходе метро. А ведь тебе хочется знать об этом. Верно я говорю?

– Ну, в общем-то, да. Но я предполагал, что ты… ну, как там…

– Ладно, не терзай себя, – перебил Николай смутившегося Алексея. – В Москву я приехал на заработки. Понимаешь, зёма, там у себя, в Тамбове, я и в институт, и в библиотеку, да и просто погулять ходил на костылях. Пообвык, приноровился, вроде бы ничего, как говорится – без комплексов. А вот когда с девушкой стал встречаться, то, сам понимаешь, с костылями как-то не совсем удобно гулять вдвоём. Ни тебе за руку взять, ни тебе обнять, ну и всё такое. Короче, чувствуешь себя ущербным. А ведь при моих травмах на хороших протезах я мог бы ходить как вполне здоровый человек. Ну, разве только с палочкой для страховки. Врачи говорят, что и лицо моё можно привести в ажурный вид, если сделать косметическую операцию. Но всё это стоит денег и немалых. А их-то у меня и нет. И среди моих родственников и друзей нет таких, кто бы мог одолжить на время нужную сумму. У одних нет таких денег, а другие не верят, что я им верну долг. Короче замкнутый круг.

– А через военкомат или через какую-нибудь ветеранскую или, как их там, ну, благотворительную организацию не пробовал решить эту проблему. Сейчас в таких организациях вроде бы недостатка нет.

– Да всё я перепробовал, – в голосе Николая звучали обида и отчаяние. – Все эти ветеранские и прочие организации, которых сейчас наплодилось видимо-невидимо, защищают интересы только тех, кто их создаёт или обеспечивает им «крышу». Там такие «бабки» вертятся, что нам и не снились. Я как-то у офиса одной такой ветеранской организации ошивался – ожидал своей очереди на приём к чиновнику. А в это время к парадной подъехал то ли председатель, то ли зампредседателя этой самой организации. Представляешь, сам на шикарном чёрном «мерсе», а за ним ещё два накрученных «джипа» с охраной. Вот где наши ветеранские и другие денежки вертятся. В этих организациях мне не то чтобы отказывали, – продолжал Николай. – Нет. Там с уважением и почтением меня выслушивали, просили принести им те или иные документы, заводили на меня карточку, видимо для отчетности, а уж потом говорили, что в ближайшие три-четыре года у них нет возможности мне помочь. Короче – лапшу на уши вешали. Правда, небольшие суммы иногда предлагали.

Обращался я и в государственные организации. Там тоже одни отписки да отговорки. Мало того, ты не поверишь, я ежегодно обязан проходить медкомиссию, чтобы подтвердить свою инвалидность, иначе могу остаться без пенсии. У меня просто в голове не укладывается, какой идиот придумал это издевательство?! Или кто-то считает, что мои культяшки могут за год отрасти? – Николай сделал жест руками и ногами, как бы демонстрируя Алексею или членам той самой ненавистной ему комиссии наличие своих увечий. – И я пришел к твердому убеждению, что мы – обездоленные и искалеченные – никому не нужны, тем более государству. Ведь это оно послало нас защищать свою целостность и сохранность, а вернее интересы тех чиновников, которые развязали эту ненужную нам, простым людям, войну. Для тех, кто хоть немного разбирается в политических вопросах, в конце 1994 года было вполне очевидно то, что дудаевский режим в Чечне падет максимум через полгода, а то и быстрее, без посторонней помощи. Но кому-то нужна была эта война. И они, эти кто-то, добились своих целей: кто получил очередное звание, кто выгодную должность, кто счета в банках, а кто и президентское кресло. И им глубоко наплевать на то, что цена этой авантюры – десятки тысяч убитых и раненых, сотни тысяч обездоленных, лишенных имущества и крова людей. Нас как одноразовых, использовали и выбросили.

Николай явно разволновался. Он налил себе в фужер воды и залпом выпил.

– Ты считаешь, что в Чечне надо было оставить всё, как было до начала боевых действий? – осторожно спросил Алексей. Обычно он старался избегать разговоров о Чечне: слишком болезненной для него была эта тема. Но мнение человека, непосредственно участвовавшего в этой кровавой драме и ставшего одной из её жертв, было для Алексея важным.

– Я не политический деятель и не могу однозначно утверждать, что и как надо было делать? То, что Чечня при Дудаеве превратилась в бандитское логово – это факт, не требующий особых доказательств. Но как вся эта операция началась, как она проводилась и как закончилась – всё это можно назвать одним словом – преступление. Вернее здесь мы имели дело с целой серией различных преступлений, и политических, и уголовных, и нравственных. Привлечь бы тех, кто всё это затеял и всем этим манипулировал, искусственно продлевая войну, как говорится, по всей строгости военного времени. Да вот только виновных у нас в стране, как всегда, найти невозможно.

Чего мы добились в результате этой бессмысленной бойни? Положили столько наших русских ребят, а ещё больше мирных жителей, опять же по большей части русскоязычных, которые проживали в больших городах, оставили в плену у врага более тысячи своих солдат и бесславно капитулировали. А бандиты, как и прежде, продолжают похищать людей и совершать набеги на приграничные сёла. Слышал, несколько дней назад отряды Басаева и Хаттаба вторглись на территорию Дагестана. Это наша капитуляция вскружила им головы. Теперь они так просто не успокоятся.

– Выходит, что в Чечне мы напрасно кровь проливали? И Серёга тоже погиб зря, так что ли? – Алексей задал собеседнику вопросы, которые он тысячу раз задавал себе сам, и ответы на которые постоянно вертелись у него в голове. Он страшился этих ответов и всякий раз отгонял их прочь, но они возникали снова и снова, вызывая в нём самые противоречивые чувства. Вот и сейчас Алексею было важно услышать ответы на терзавшие его вопросы от такого же, как он сам, солдата прошедшей войны.

– Говорить о солдатах, что они погибли зря, конечно же нельзя, – Николай видимо успокоился и говорил ровным голосом. – Они даже фактом своей гибели способствовали тому, что мы по другому стали смотреть на многие наши проблемы. Например, на то, что армия оказалась не подготовленной к ведению современной войны, что нами руководят бездарные политиканы или махровые коррупционеры, думающие не о благе народа и не о солдатских жизнях, а о своём собственном кармане, ну и на многое другое. Вот только жаль, что наше прозрение даётся нам слишком дорогой ценой. А что касается твоего друга Серёги, то его участие в войне оправдано вдвойне и даже более того. Насколько я знаю, он был храбрым и умелым бойцом. Такие как он, в каждом бою стоят десяти обычных недостаточно обученных солдат, которых в Чечне оказалось большинство. Вот и посчитай, жизни скольких наших ребят он спас, пока не погиб сам. Да и в последнем бою он поступил как герой.

– Если следовать твоей логике, то можно оправдать любые, даже самые бессмысленные жертвы, которые случались в этой войне, – возразил Алексей.

– Я помню, однажды наш полк почти две недели осаждал высоту, на которой закрепились боевики. Каждый день мы несли серьёзные потери, а когда высота была взята, вдруг откуда-то сверху поступила команда – отойти на исходные позиции. Ты представить не можешь, что творилось в подразделениях. Командиры боялись, что бойцы выйдут из повиновения. Некоторые плакали от обиды и злости. А у одного сержанта, говорят, крыша поехала. Он на этой самой высотке оставил почти всё своё отделение. Так вот, он надел полный боекомплект и стал кричать, что доберется до штаба дивизии и расстреляет засевших там предателей. Его насилу угомонили, а потом, говорят, отправили в психушку. И таких историй я знаю немало. -
Алексей, видимо от волнения, закурил, но закашлялся и тут же затушил сигарету.

– Да, к сожалению, «зёма», большинство из участников этой непонятной войны, с которыми мне приходилось общаться, больше говорят о предательстве и головотяпстве наших полководцев и политиков, чем о победах.

– Ну, это ты уж слишком, – возразил Алексей. – Я могу рассказать немало боевых эпизодов, где наши командиры и бойцы проворачивали такие операции, что их впору записывать в анналы военного искусства.

– Да, да! Я согласен, было немало хорошо проведенных боевых операций, было немало умных и смелых командиров, я уже не говорю о рядовых, – в голосе Николая слышались нотки иронии, раздражения и досады, – но ты говоришь о тактике, а я о стратегии. Понимаешь, в чём разница? – Николай многозначительно посмотрел на Алексея.

– Не совсем…

– Вот, к примеру, возьмём случай с той самой высотой, о которой ты только что говорил. Само взятие высоты – это одна из боевых тактических задач, каких в ходе войны случается немало. А вот, когда кто-то из своих же высокопоставленных командиров или политиков делает всё возможное, чтобы эту высоту войска взять не смогли, а если, вопреки планам, ценой огромных жертв они высоту взяли, то дает команду оставить завоёванные позиции, отступить, другими словами, не дает добить врага – то это уже стратегия. Это уже политика, направленная на затягивание войны или на поражение, а проще говоря – это предательство.

– По-твоему выходит, что и гибель нашей разведгруппы – тоже результат предательства? – задавая этот вопрос, Алексей понизил голос и как-то сник. И на это были свои причины. В госпитале до него доходили слухи о том, что их разведгруппа неспроста оказалась в тот злополучный день на простреливаемой с трёх сторон местности, близ горного хребта и ущелья

– Я не могу утверждать, «зёма», что твоя разведгруппа попала в засаду в результате предательства, – голос Николая вернул Алексея из воспоминаний в реальность. Но слишком уж много в этой истории непонятного. Ты же помнишь, что в это время велись какие-то переговоры между федеральной властью и чеченскими боевиками. И все боевые действия на этот период были прекращены. А тут ваше подразделение получает какое-то непонятное задание, о котором, как выяснилось потом, даже в штабе полка толком никто ничего не знал.
 
[^]
Golovoed
1.03.2011 - 17:25
0
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 29.08.08
Сообщений: 0
Глава 23. Забытый визит


Алексей вдруг вспомнил, как однажды в госпитале его навестил невзрачного вида майор, больше походивший на канцелярского работника, чем на кадрового военного. Посетителя привёл в палату сам начальник хирургического отделения, подполковник Зимин.

– А вот и интересующий вас больной. Пожалуйста, присаживайтесь и беседуйте, я распоряжусь, чтобы вам не мешали, – обратился подполковник к гостю, подходя к кровати Алексея.

Майор сел на предложенный врачом стул, раскрыл пухлую тёмно-коричневую папку, достал из внутреннего кармана кителя шариковую ручку, эффектно щёлкнул ею, обнажив пишущую часть стержня, и только тогда обратился к наблюдавшему за всем происходящим Алексею.

– Как чувствуете себя? – спросил майор, видимо, для того чтобы начать разговор, а не потому, что его действительно интересовало самочувствие раненого.

Алексей ответил, что чувствует себя нормально, хотя это было и не так. После утренней перевязки ныла нога, раны на животе зудели, и Алексею очень хотелось сорвать повязки и избавится от неприятных ощущений.

– Тогда я попрошу Вас ответить на мои вопросы, – продолжал майор бесстрастным голосом, одновременно что-то записывая в папке.

В то время, в госпитале, Алексей не придал особого значения этому разговору. Во-первых, слишком свежи были в памяти пережитые события, и переполнявшие его чувства мешали реально оценивать происходящее. Во-вторых, до и после визита странного майора, Алексея навещали то официальные военные, то корреспонденты, а то и просто любопытствующие, чтобы уточнить события того боя. Но сейчас Алексей вдруг вспомнил, что этот майор не интересовался деталями боя. Он задавал вопросы, затрагивающие узкую, но ключевую область происшедшего: из какой инстанции исходил приказ о выдвижении разведгруппы? Кто непосредственно определял маршрут движения? Какие конкретные боевые задачи ставились перед десантниками? Почему группа двигалась без прикрытия? На все эти вопросы Алексей не знал конкретных ответов; да и задавались они вроде как не по адресу. Подробности задания могли знать лишь командир разведгруппы, старший лейтенант Смагин, и, возможно, его заместитель, лейтенант Горелов, которые в ходе боя погибли. А сам он хоть и сержант по званию, но всего лишь простой боец, который, к тому же, привык доверять своим непосредственным командирам. Но в ходе беседы, возможно благодаря наводящим вопросам майора, Алексей стал припоминать, что в тот день, для получения задания, командира разведчиков вызвали не как обычно – в штаб полка, а почему-то – в штаб дивизии. Следовательно, приказ о боевом задании мог исходить непосредственно оттуда. Еще он вспомнил, что, вернувшись из штаба, старший лейтенант был сильно раздражен. Он матерился, называл кого-то «штабной крысой» и другими нелестными словами. А на дружеский вопрос своего приятеля, капитана Колесникова, «отчего Фантомас разбушевался»?, в сердцах ответил:

– Вместо того, чтобы дать передохнуть ребятам после недавних боев, привести себя в порядок, доукомплектовать подразделение, пока вроде как перемирие объявлено, так нет же – посылают неизвестно куда и неизвестно зачем! Как будто для этих целей техники нет…

Всё это Алексей рассказал майору, который, не переставая энергично работать шариковой ручкой, и неоднократно перебивая Алексея, уточнял какие-то подробности рассказа, просил что-то пересказать во второй и даже в третий раз.

Закончив беседу, майор попросил Алексея дважды расписаться в каких-то бумагах и, пожелав ему скорейшего выздоровления, вышел из палаты.



Глава 24. Другая засада



– Насколько я помню, – продолжал Николай, – подобное задание тогда же получила и другая разведгруппа, капитана Горячева. Да ты, наверное, «зёма», этих ребят знал лучше, чем я. А про этого капитана там, на передовой, настоящие легенды рассказывали.

– Как же не знать. Мы с этими ребятами и хлеб, и воду поровну делили, и чеченские пули тоже. И капитана Горячева случалось видеть в настоящем деле. Он для нашего старлея и другом, и наставником был. А для своих ребят – ну как отец родной. Десантники его просто боготворили и во всём ему стремились подражать. А вот начальству он был, что кость в горле, потому как жил по совести и говорил что думал. По этой причине, говорят, и ходил он капитаном, в то время как его сверстники полковничьи мундиры примеряли.

– Так вот, получил капитан Горячев это самое боевое задание, ну и движется со своими бойцами по указанному маршруту. А впереди им боевики уже приготовили засаду, подобную той, в которую попала ваша разведгруппа. И так эти шакалы умело замаскировались, что шедшие впереди группы дозорные ничего не заметили. Но недаром говорили, что этот самый капитан в рубашке родился. Рассказывали, что его не раз посылали, казалось бы, на верную смерть, а он вопреки всему, возвращался живым и невредимым. И среди бойцов у него всегда потери были минимальными. Да и на этот раз его от гибели спасла чистая случайность.

Короче, когда разведгруппа уже стала «заползать» в приготовленный для неё капкан, по рации пошли сигналы связи. Радист пролетавшего мимо вертолета сообщал разведчикам, что, мол, впереди засада. А те никак понять не могут в чём дело, может рации у вертолёта и у разведчиков работали на разных частотах, может помехи мешали капитану и радисту вертолёта понять друг друга, только разведчики, хоть и сбавили темп, но движение вперед к своей гибели не прекратили. Тогда командир вертолёта взял инициативу в свои руки: развернулся и прошелся огнем по всем чеченским позициям, хотя полномочий на это не имел – ведь перемирие было. Ну, те, ясное дело, и засветились. А капитан успел вывести свою группу из-под огня. Только несколько бойцов получили лёгкие ранения.

Но самое непонятное, зёма, началось потом, – разволновался увлеченный своим рассказом Николай. – Десантники отступили и заняли выгодные для обороны позиции. Капитан по рации связался со штабом дивизии, ну с теми, кто его на задание послал, и докладывает, так мол и так, напоролись на хорошо подготовленную засаду, имеются раненые, ждём дальнейших указаний. А из штаба в ответ – приказ продолжить выполнение задания, противника в случае оказания им противодействия – уничтожить. Капитан понимал, что идти на укреплённые позиции боевиков – верная гибель, и радирует снова, что своими силами укрепление боевиков взять не можем, необходима бронетехника и авиация. А в ответ из штаба опять гнут своё: проведите разведку боем, «завяжите» боевиков на себя, подкрепление высылаем.

Но капитан уже что-то понял и в бой ввязываться не стал. Конечно же, никакой подмоги никто не прислал. Подождали-подождали десантники помощи, да и вернулись назад, – вздохнул Николай, как будто сам был в той передряге. Потом подался вперед, поднимая руку вверх, как факир, который приглашает своих зрителей быть внимательнее в кульминационный момент фокуса, и продолжил:

– Но если ты, «зёма», думаешь, что на этом и сказочке конец, то глубоко ошибаешься. По факту получалось, что капитан Горячев вроде как нарушил приказ и вернулся на базу, не выполнив задания. Стали его таскать по инстанциям, ну и всё такое. Говорят, и на вертолётчика того, который спас разведгруппу от верной гибели, тоже стали бочку катить: почему нарушил перемирие – открыл огонь по боевикам? Но тут, видимо, о гибели вашей разведгруппы стало известно где-то на самом верху. Кому-то вся эта дребедень показалась странной, и на передовую нагрянула комиссия. Дело с капитаном и с командиром вертолёта сразу замяли. А выводы комиссии – засекретили.

Вот и думай, «зёма», чего в этой истории больше: головотяпства или предательства. Я, например, склоняюсь к последнему, – подытожил свой рассказ Николай.

Алексей сидел с каменным лицом и невидящими глазами смотрел на собеседника. Мысленно он был там, в Чечне на фонтанировавшей от разрывов мин и гранат и прошиваемой вдоль и поперек пулеметными очередями равнинной местности, над которой полукругом возвышались горные склоны. Рассказ Николая воскресил в его памяти некоторые детали того рокового дня. Он вспомнил, что когда истекавший кровью старший лейтенант Смагин связался по рации со штабом дивизии и сообщил о том, что разведгруппа попала в засаду, и что положение у них критическое, то из штаба последовал приказ – занять оборону и ждать подкрепление. Тогда такое решение штаба показалось Алексею вполне естественным. В сложившейся ситуации разведчики и не имели возможности поступить иначе – все пути к отходу были отрезаны боевиками. Но в штабе дивизии этих обстоятельств не знали. И, тем не менее, те, кто руководил операцией из штаба, не предложили командиру разведгруппы никаких других вариантов выхода из критической ситуации, кроме как вступить в бой. Этот приказ по сути своей был аналогичен приказу, полученному из того же штаба и в тот же день капитаном Горячевым. И суть этих приказов-близнецов заключалась в том, что обе разведгруппы должны были ввязаться в бой с боевиками, которые заранее выбрали и укрепили весьма выгодные для себя позиции.

«Но ведь наша разведгруппа, хоть и с опозданием, но получила подмогу, – продолжал размышлять Алексей. – Нет, подмога пришла не из дивизии»… Память Алексея, подобно магниту, вытягивающему из груды разнородного хлама крупицы металла, пыталась из скопившихся в его голове разнообразных сведений выбрать конкретные факты, откуда и когда на выручку к их разведгруппе пришла помощь. В результате анализа отобранной информации получалось, что помощь попавшей в засаду разведгруппе старшего лейтенанта Смагина пришла совершенно случайно. А все запросы разведчиков оказались тщетными. «Как не крути, а это, очевидно, предательство», – сделал вывод Алексей…

– Ну что, озадачил я тебя своим рассказом, – вернул Алексея в сегодняшний день голос Николая. – Таких историй, зёма, к сожалению, я знаю немало, хотя самому и не приходилось в них участвовать. Но я не об этом хотел сказать. Понимаешь, дело в том, что если бы у нас было нормальное гражданское общество, то оно попросту не допустило бы этой войны. Ну, а если бы она всё же и началась, то за каждый политический или военный просчет, за каждую неудачу или злой умысел, за каждую напрасную жертву общество спросило бы с кого положено. Но мы, к сожалению, пока ещё не граждане, а подданные, привыкшие к безропотному подчинению. Поэтому, за свое прозрение и за то, чтобы изобличить некомпетентность, мошенничество и предательство тех, кто нами командует, мы вынуждены платить своими жизнями. И так будет до тех пор, пока мы не станем гражданами и не научимся бороться за свои права и интересы. Впрочем, это, видимо, случится нескоро…
 
[^]
Golovoed
1.03.2011 - 17:26
0
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 29.08.08
Сообщений: 0
Глава 25. «В мире животных»



– Ну, ты даёшь! Цицерон, да и только, – невольно восхитился Алексей тем, как Николай объясняет сложные политические проблемы. – Тебе в Госдуме выступать, а не… – Алексей запнулся. Он чуть не сказал, а не сидеть в переходе метро, но вовремя спохватился. – Ну, в общем, молодец! Чувствуется, что политически ты подкован на все сто.

– Да, да, – с иронией подхватил Николай, – в Думе оно, конечно, лучше, чем в переходе, да вот только не с нашим рылом в калачный ряд.
Слушай, «зёма», ну её эту политику к чертям собачьим. Разговор у нас пошел не в ту степь. Я же тебе хотел рассказать о том, как я в Москве оказался.

– Хорошо, – согласился Алексей, – только давай горяченького сварганим. У меня, правда, кроме пельменей нет ничего.

– Ну что ж, от пельменей не откажусь. Меня в последнее время разносолами не баловали…

Алексей вышел на кухню, чтобы согреть воду для пельменей.

– Так вот, задумался я тогда, как деньги раздобыть на эти самые протезы, – возобновил Николай изложение своей истории, когда Алексей вернулся с кухни и сел в своё кресло. – Куда бы я ни обращался – везде облом. А найти такую работу, чтобы заработать эти деньги самому, тоже не получалось. К тому времени я учился уже на втором курсе истфака. Пристроился в школу учителем истории. Взяли меня только потому, что учителей не хватало. Там, кстати, я и познакомился со своей Танюшей. Но в школе сам знаешь, какие заработки.

Однажды встретил знакомого по школе, в которой я еще сам учился. Он года на два старше меня, но друг друга мы знали не плохо. В общем, довольно скользкий тип, и во всём его обличии есть что-то лисье. А встретились мы с ним, как я уже после понял, совсем даже не случайно.
Этот самый знакомый, Дмитрий, мне и говорит: «Я слышал, тебе деньги нужны. Есть дельное предложение. Только ты сразу не отказывайся. Подумай хорошенько, а потом уже решай». Спрашиваю, что за предложение. Ну, он мне вкратце и изложил что к чему. Мол, в Москве есть одна фирма, которая принимает на работу таких как ты. Одежду, еду, жилье фирма предоставляет, а твоё дело – сидеть в коляске и денежки считать. Я, конечно, сразу понял, что за фирма, потому как уже был наслышан об этом бизнесе. Обиделся, возмутился. «Я ж, – говорю, – детей учу, воспитываю…», ну и всё такое. Даже хотел за грудки этого Диму схватить, да он увернулся. И, хитрая шельма, отодвинулся от меня и так спокойно, как ни в чём не бывало, снова свое: «Да ты не кипятись. Не хочешь – неволить тебя никто не собирается. Но только имей в виду: там ты в месяц тысяч десять-пятнадцать, в рублях, конечно, будешь иметь. Два месяца поработаешь и все свои проблемы решишь. А тут до гробовой доски будешь скакать на своих скрипучих палках. Ты думай, а я позвоню тебе через пару дней». Сказал и так быстренько слинял, что я и опомниться не успел.

Да, задал он мне задачу. Чего только я не передумал за эти два дня. Уговаривал себя: «Я ж ведь не грабить, не воровать еду, а вроде бы всё на, так сказать, законных основаниях. И с моральной точки зрения тоже, как бы, всё в ажуре». Хотя… я понимаю, что здесь не всё однозначно. Но мне так хотелось почувствовать себя снова нормальным человеком, которого не жалеют окружающие, не сочувствуют, не уступают ему место в транспорте, ну и всё такое. Ведь инвалид страдает не столько из-за своего увечья, сколько из-за неправильного отношения окружающих к его персоне. Я раньше как-то особо не комплексовал по этому поводу, а тут эта возможность заработать деньги и решить свои проблемы мне всю душу вывернула наизнанку. Я просто закрывал глаза и представлял как мы с моей Танюшкой идем, держась за руки, и никакие костыли не мешают мне её обнять…

После этих слов Николай запнулся. На скулах заиграли желваки, а рубцы от ранений слегка побелели. Он взял со стола бутылку с водой и неловко, проливая на скатерть, налил себе фужер и залпом выпил.

Алексей видел, как непросто даётся гостю рассказ о своих проблемах и, желая сделать паузу, суетливо заговорил:

- Послушай, у меня на кухне вода, наверное, уже выкипела. Побегу брошу пельмени вариться. Я мигом.

Когда Алексей вернулся, Николай уже подавил в себе нахлынувшие на него переживания и продолжал:

- Короче, когда Дима мне позвонил, то я согласился. Только попросил подождать, пока у меня занятия в школе закончатся, чтобы работу не потерять. Всем своим, Танюшке тоже, сказал, что еду в Москву в госпиталь на обследование и лечение. Вот так я и оказался в этом самом переходе. Поначалу чувствовал себя прескверно. Бывало, надвину беретку на глаза и делаю вид, что сплю, так целый день и просиживал. А потом пообвык, даже интерес какой-то появился. Сижу, наблюдаю за прохожими. Ты знаешь, зёма, прелюбопытное это дело – наблюдать за поведением людей. Как-будто по телеку сериал смотришь «В мире животных». Чувствуешь себя исследователем и даже психологом. Хотя понимаешь, что и сам ты – объект внимания тысячи глаз, и у каждого проходящего насчет тебя своё мнение и далеко не всегда положительное.

– А навар-то хоть есть? Ну, в смысле денег? – спросил Алексей.

– Деньги-то капают. Грех жаловаться. Да только у меня их тут же забирают. А вернут или нет мне мою долю – это еще вопрос. Но это уже другая история. Не хочу тебя нагружать. – Николай отмахнулся, как бы давая понять, что основной рассказ окончен, и желая сменить тему разговора, нарочито бодро обратился к Алексею:

- Да, кстати. Ты вроде бы пельменями хотел меня угостить? Так давай, не жмись. А то и вправду жрать захотелось.

- Ах да, - спохватился Алексей, - они, наверное, уже сварились. Ты пока наливай, а я сейчас подам...

Когда Николай доел свою порцию пельменей, Алексей вернулся к прерванному разговору:

– Ты всё же расскажи мне, что у тебя за проблемы с деньгами? Да и вообще, где ты живешь и что это за фирма такая?

– Ну, ежели желаешь – слушай, – Николай отодвинулся от стола и поудобнее расположился в кресле. – Если бы сам не попал в эту круговерть, не поверил бы, что под носом честного народа возможна такая свистопляска… Заправляют этой, так сказать, фирмой цыгане. Говорят, что сами они из Молдовы, и здесь у них ни прописки, ни вида на жительство нет. Но они на всё это чихать хотели. Видимо, у них всё схвачено. За главного в этой шайке цыган Кеша. Но это, наверное, не имя, а кликуха такая, из-за внешности: башка с всклоченной шевелюрой, глаза навыкате и нос с горбинкой – вылитый Кеша-попугай из мультика. Так вот, эти цыгане снимают трёхкомнатную квартиру и, вероятно, не одну, так как сами они живут в другом месте. В помощниках у них два водителя и человек шесть охранников из местных. «Крышу» им обеспечивает милиция. Нас работников, а вернее сказать рабов, в этой квартире человек тринадцать-пятнадцать – одни выбывают, другие прибывают. В основном калеки без рук, без ног, как правило, все иногородние. Иногородних легче использовать для своей выгоды. Во-первых, город для них чужой, а во-вторых, ни родных, ни друзей нет и заступиться некому. Ну, а в-третьих, при «устройстве на работу» эти дельцы забирают все документы, вроде как для регистрации, а на самом деле для того, чтобы держать человека в зависимости.

Вначале я, как положено, договорился с работодателями о моей доле денег, что наварю за два месяца. Сошлись на таких условиях: одна треть «заработка» пойдет на моё содержание и обслуживание, другая – в доход фирмы, ну а оставшиеся – мои личные. Вечером, когда мы сдаём выручку, Кеша пересчитывает деньги и всегда старается сжульничать, то есть занижает сумму, собранную каждым. Со мной этот номер у него не проходил. Я заранее всё подсчитывал и, если он мухлевал, то требовал пересчёта. Ух, как это его бесило! Когда отработал два месяца, и моя доля достигла более двадцати тысяч, хотел получить расчёт и уехать. Но тут он стал водить меня за нос. Уверял, что я ещё не отработал положенного срока, и что на моё место он ещё не подобрал человека, ну и разную другую ахинею. А когда я стал настаивать, то он мне заявил в открытую, что, если я не отработаю ещё пару недель, то не получу ничего. Вот я и думаю: отдаст этот упырь мне мои денежки или нет. Я уже сверх положенных двух месяцев отработал ещё неделю, но чувствую, что этот кошмар может продолжаться до бесконечности. А тут ещё мои домашние, особенно Танюшка, не на шутку разволновались, адрес госпиталя, в котором я якобы лежу, требуют. Я им дал адрес ближайшего от моей ночлежки почтового отделения, чтобы могли писать «до востребования». Так они меня завалили письмами. Думают, что я серьёзно болен, поэтому меня так долго не выписывают. Знали бы, какая у меня болезнь, – со вздохом закончил Николай описание своей столичной жизни.

- Выходит, что у тебя нет никаких возможностей потребовать свою долю?

- Выходит, что нет. Захотят – отдадут, а могут и кинуть.

– А если пригрозить, что обратишься в милицию?

– Эх, зёма, наивный ты человек, – в голосе Николая слышалось разочарование и снисходительность по поводу недостаточной осведомленности собеседника. – Милиция сама пасёт этот притон. Ну, конечно же, не вся, но те, кто непосредственно курирует это дело – кровно заинтересованы в таких людях как Кеша… Ладно, я тебе ещё один случай расскажу, так сказать – для ликбеза.

В нашем притоне, кроме калек, есть ещё и вполне нормальные, но дети. Их цыгане отлавливают на вокзалах или «арендуют» у спившихся родителей. Так вот, есть там одна девочка лет семи-восьми, Машенькой зовут. Симпатулька, ну что твой божий ангелочек, но запуганная, затравленная до предела. Привезут её вечером на ночлег, так она забьётся в угол и сидит там, как волчонок, на всех глазами зыркает, словно ждет очередного наказания. А в глазах – страх и тьма кромешная. За все время я ни разу не видел, чтобы она улыбалась.

Знающие мне рассказали, что отца у нее отродясь не было, а мать – конченная алкоголичка. Квартиру в Москве, где они с Машей проживали, продала, а деньги пропила. Сама теперь бомжует, а дочку сюда пристроила. Периодически приходит к Кеше за подачкой. Тот даст ей денег на пропой – она и рада радёхонька. А что там с дочкой делается – ей по барабану. Денег девчонке, конечно, не дают, еда и ночлег – весь ее заработок.
Но этим скотам такой халявы мало показалось. Стал Кеша принуждать девочку проституцией хлеб отрабатывать. Машенька сбежала. И что же ты думаешь? Чтобы найти беглянку, Кеша обратился ни куда-нибудь, а в милицию. Отыскали быстро, на каком-то вокзале. Сообщили цыганам. Те поехали, забрали и вернули Машку в «дом родной». Кеша долго брызгал слюной, сначала просто орал, что из-за этой дряни, для которой он чуть ли не отец родной, ему пришлось отвалить ментам кругленькую сумму. А потом достал плётку и начал стегать девочку по спине. А она даже не кричала. Просто присела и закрыла лицо ладошками. Видимо настолько привыкла к постоянным побоям и другим издевательствам, что у неё уже выработался своего рода защитный рефлекс – не реагировать на насилие. Может потому, что она уже родилась в аду…, а такие, как я, попали туда потом.

От такого зрелища я и забыл, что на ногах стоять толком не могу, хотел заступиться. «Прекрати, - говорю, - издеваться над ребёнком». Но только я поднялся с кровати, на которой сидел, как ко мне подскочил амбал, сбил с ног и давай пинать. Отвёл душу и отошел в сторону, как ни в чём не бывало. А Кеша подошел и сказал: «Ещё раз возникнешь – окажешься на улице в одних подштанниках».

- Вот такие, зёма, дела, - подытожил свой рассказ Николай. - А ты говоришь милиция… Нет, у нас другая система. У нас всё по Некрасову, как в поэме «Кому на Руси жить хорошо?»: «Кулак моя полиция, удар искросыпительный, удар скуловорот… Кого хочу – помилую, кого хочу - казню».

Алексей был потрясён услышанным. История этой маленькой девочки, теперь, когда он сам стал отцом, задела особенно болезненно. Нет, конечно же, и раньше до него доходила информация о такого рода бизнесе. Он даже читал про это в газете, кажется в «Московском комсомольце». Но одно дело получать информацию из второстепенных источников, и совсем другое – узнать в подробностях о беззастенчивой эксплуатации и издевательствах над самими обездоленными людьми общества от человека, который сам стал источником наживы для заезжих и местных подонков. А о милиции уже и думать не хотелось. Прилив негодования, необузданной ненависти и жажда справедливого возмездия захватили его в свой эмоциональный плен. Эти чувства были хорошо знакомы Алексею. Они не раз властвовали над его волей и разумом, когда он воевал в Чечне, но особенно часто – после гибели Серёжи. В последние два – три года он старался избавиться от этих чувств, понимая их негативное воздействие на человека, и ему это почти удалось. Но Николай своим рассказом разбередил старые душевные раны, и психика из глубины подсознания услужливо воспроизвела всю эту гамму негативных эмоций. Алексей почувствовал лёгкое головокружение, как наркоман или алкоголик, получивший после долгого воздержания дозу пагубного, но желанного зелья.

«Стоп, – мысленно приказал себе Алексей. – Возьми себя в руки… Эмоции эмоциями, а дела делами. Надо подумать, как помочь Николаю».

– Знаешь, Коля, я сейчас позвоню одному своему хорошему приятелю. Он работает в частной охранной фирме и даже занимает там какую-то командную должность. Надеюсь, с его помощью мы сможем решить твою проблему.

– А может не надо тебе впутываться. Сам вляпался в это дерьмо – сам и буду из него выбираться, – неуверенно возразил Николай. – У тебя сегодня праздник, а я загрузил тебя до не могу. Но ты уж извини – сам напросился…

– Ладно, хватит извиняться. Если мы друг другу не будем помогать, то нам с нашей правовой системой никто не поможет. Да и с этим зверьём надо разбираться их же методами. По-другому они всё равно не понимают.

Алексей решительно встал, подошел к телефону и набрал номер.

– Стас? Привет, старина. Алексей беспокоит…

Закончив разговор, Алексей вернулся в комнату и, потирая руки и улыбаясь, сообщил:

– Ну, Коля, можно сказать, что нам повезло. Стас оказался дома. Обещал заскочить к нам на пару минут перед работой. Ну, что, давай махнем еще по одной в ожидании Стаса? А то мы совсем забыли, для чего здесь сидим…



Глава 26. Стас

Не прошло и десять минут, как в прихожей мелодично с переливами зазвенел звонок. Алексей пошел открывать входную дверь.

– Привет, Стас. Рад тебя видеть, – широко распахнув дверь, Алексей пригласил друга войти.

– И я тоже рад видеть тебя в полном здравии… Что случилось, что за спешка?

– Давай, проходи в комнату, познакомлю тебя со своим боевым товарищем и все объясню.

Николаю показалось, что в комнату не вошел, а протиснулся бочком через дверь здоровенный детина. Под два метра ростом, широкоплечий, с бычьей шеей, да еще в камуфляжной форме, которая делала его еще внушительнее, он почти заслонил собой далеко не хилого Алексея.

– Ну вот, знакомься, мой однополчанин Николай, – сказал Алексей, выходя из-за спины друга.

– Стас Свиридов, – представился Стас, крепко пожал Николаю руку и, усаживаясь в предложенное Алексеем кресло.

Алексей стал хлопотал у стола, расставляя чистую посуду.

– Лёх, не суетись, времени у меня в обрез. Давай перейдем сразу к делу. Что случилось?

– До чего же ты скучный человек, Стас, – с дружеской иронией заметил Алексей, усаживаясь на подставленный к столику стул. – Между прочим, у меня сегодня сын родился. Как ты думаешь, это дело или нет?

– Да ну?! Здорово! Поздравляю! Сын – это здорово! Лех, ты молодец, не подкачал, – Стас вскочил и радостно начал трясти другу руку, останавливаясь на секунду, чтобы произнести очередную короткую фразу поздравления.

– Да успокойся ты, руку оторвешь, силища-то немереная, – счастливо улыбаясь, пытался освободиться Алексей. – А по дороге из роддома, совершенно случайно, вот – однополчанина встретил. Лет пять, наверное, не виделись. А ты про какие-то дела… Пить будешь за здоровье сына моего или как?

– За сына, конечно же, грех не выпить. Давай, наливай себе и Николаю водочки, а я налью себе водички. За сына, конечно, же, надо выпить. Традиции надо соблюдать, – одобрил предложение Стас и налил себе полный стакан воды. Алексей не стал оспаривать действия друга, он знал, что Стас на дух не переносит алкоголя и за любое событие, отмечаемое застольем, пьет только воду.

– А дело к тебе действительно имеется…, – Алексей вкратце обрисовал ситуацию, в которой оказался Николай.

– Да-а-а… лоханулся ты, землячёк, – протянул Стас. – Максимум на что можешь рассчитывать, так это на билеты до дома, а то и этого не получишь. Поверь мне, я всю эту мафиозную структуру, пасущую нищих знаю. Ведь я как-никак, а бывший мент. Хотя и работал в другой системе.

Алексею Стас в свое время подробно рассказывал о том, как работал в милиции и почему уволился…

Сразу после окончания училища МВД, получив звание лейтенанта, Стас был включен в оперативную группу, которая «охотилась» за бандой Вахи Большого. Бандиты «крышевали» несколько торговых точек, грабили валютные обменники и магазины, нападали на инкассаторов, были хорошо вооружены, действовала дерзко, жестоко и почти открыто. Больше года оперативники шли по их следам, но всякий раз тщательно подготовленная операция по ликвидации банды заканчивалась неудачей. В самый последний момент главарю со своими подельниками удавалось уйти.

Год охоты за неуловимой бандой закончился для Стаса повышением в звании и назначением командиром оперативно-розыскной группы. За это время в случайных стычках с бандитами один оперативник был убит, и два получили ранения. Ликвидация банды Вахи Большого стала делом чести всей оперативной группы.

Анализ неудачно проведенных операций указывал, что у Вахи есть осведомитель. «И скорее всего из наших», – сделал вывод Стас. Следующую операцию по захвату налетчиков он решил провести, не докладывая начальству. Стас рисковал многим, но, как говориться, кто не рискует, тот не служит в органах. Приложив немало усилий, оперативникам удалось установить место и время очередного налёта банды и тщательно продумать засаду. «Патронов не жалеть, с бандитами не церемониться, главаря, желательно, взять живым. Самим на рожон не лезть», – напутствовал Стас своих бойцов накануне операции.

Бандиты, уверенные в своей безнаказанности, как всегда действовали нагло и весьма неосмотрительно. Когда банда оказалась в заранее приготовленном «капкане», Стас предложил налетчикам бросить оружие и сдаться. Но они открыли беспорядочную стрельбу из пистолетов, легко ранив одного из оперативников. В перестрелке два бандита были убиты, двое других получили серьёзные ранения. Главарь банды – здоровенный смуглый детина кавказской внешности - бросил пистолет и поднял руки. Но, когда оперативники подошли к нему, чтобы надеть наручники, он внезапно толкнул одного оперативника на другого и попытался убежать. Стас, уже наученный горьким опытом оперативной работы, ожидал такого развития события. Он вовремя поставил подножку убегающему бандиту. Тот споткнулся и упал. Но тут же вскочил уже с ножом в руке. Стас с трудом увернулся от рокового удара ножом и заученным приемом заломил бандиту руку. При этом видимо в пылу сражения, он не рассчитал силу своего приема. Рука бандита хрустнула. Сам он вскрикнул от боли и присел на корточки. В ходе медосмотра бандита – Вахи, медики констатировали вывих и перелом правой руки.

Успех группы Свиридова наделал много шума в районном управлении МВД. Большинство коллег искренне радовались и поздравляли Стаса, некоторые завидовали успеху молодого и «зелёного» (по их мнению) оперативника и были достаточно сдержанными. Стас предполагал, что без вызова «на ковер» не обойдется, и не ошибся. Не успел он насладиться лаврами победы, как был вызван в кабинет замначальника управления, подполковника Козина, который отчитал Стаса за то, что тот не оповестил руководство о готовящемся захвате и без должностных оснований рисковал жизнью оперативников. Кроме того, Козин обвинил Стаса том, что при задержании были убиты два человека, вина которых еще не доказана. Были и другие, как аргументированные, так и весьма нелепые обвинения. Строго взыскания, однако, не последовало, поскольку и в докладной, и в устном отчете командиром отряда было разъяснено, что проведенная операция заранее не готовилась, а группа Свиридова оказалась на месте задержания бандитов случайно. Аналогичной версии, по указанию Стаса, придерживались и все остальные оперативники, участвовавшие в разгроме банды.

Но на этом злоключения Стаса не закончились. Как старший по расследованию уголовного дела, он обладал полномочиями определять меру пресечения задержанных бандитов. Именно эти полномочия и стали причиной дальнейших неприятностей. Сначала Стасу через посредников предложили сто тысяч долларов за то, что тот согласится освободить Ваху под подписку о невыезде. Стас отказался. Тогда ему стали угрожать, но и это не помогло. Потом подполковник Козин, ссылаясь на то, что на него «давят сверху», просил, «по-хорошему», отпустить бандита «под подписку о невыезде». Стас прекрасно понимал, что против него работает целая система, но совесть не позволяла отпустить на свободу преступника, на счету которого десятки загубленных жизней, в том числе и жизни его товарищей.

Однажды, придя на работу, Стас узнал, что на него заведено уголовное дело. Его обвиняли в превышении полномочий при задержании преступника. Основанием для возбуждения дела явилось заявление Вахи о том, что его обезоруженного и не оказывавшего никакого сопротивления, жестоко избили и покалечили блюстители закона, что подтверждалось приложенным к делу медицинским заключением. В этот же день Стаса отстранили от ведения следствия, дело было передано другому следователю, а вскоре Ваха был отпущен под подписку о невыезде и скрылся. Почти в это же время из больницы сбежали находившиеся там на лечении с ранениями два других бандита. Банда, на поимку которой было потрачено столько сил, средств и времени, и заплачено человеческими жизнями, вновь оказалась на свободе. С таким трудом по крупицам собранное уголовное дело, стараниями нового следователя было развалено за несколько дней.

Заведенное на Стаса уголовное дело вскоре также было прекращено. Но сам он уже не мог работать в системе, где все покупается и продаётся. Где героизм и доблесть одних, нейтрализуется продажностью и подлостью других…

– Стас, не хочется тебя нагружать, но ты и сам видишь, что Николай попал впросак. Если мы ему не поможем, то больше некому. Да и этих подонков – цыгана и его прихвостней надо бы как-то наказать, – Алексей выжидательно глядел на Стаса.

– Да…, дело не простое. Если этих тварей крышует милиция, а это, очевидно так, то мы можем нарваться на крупные неприятности. Здесь нужна серьёзная подготовка, чтобы, так сказать, провести операцию быстро и без последствий. Ты хоть адрес этого притона знаешь? – обратился Стас к Николаю.

– А как же. Я ведь уже два месяца там обитаю. Меня иногда и погулять отпускали, так что я и окрестности изучил, – оживился Николай.

– Давай, диктуй адрес. Я с ребятами днем туда загляну, и сделаю, как говорят военные, рекогносцировку на местности.

Записывая адрес и варианты подъездных маршрутов, Стас уточнил:

– Так ты говоришь, что цыган-Кеша приходит «снимать кассу» в восемь вечера?

– Да, почти точно в восемь. Плюс-минус пять минут.

– Хорошо. Я вам ещё позвоню в течение дня. Но, на всякий случай, к семи будьте готовы. А впрочем, ты, Лёха, нам и не нужен. Думаю, справимся своими силами. Да и праздник у тебя сегодня. А вот без Николая нам нельзя никак. Нам могут просто не открыть дери, - пояснил Стас.

- Спасибо тебе Стас, - с оптимизмом в голосе заговорил Алексей. – А вот, насчет моего участия в этой «операции» - я тебя очень прошу взять меня тоже. Ну, подумай сам: как я буду себя чувствовать, когда вы уедете без меня? Да и не забывай, что я мастер спорта по рукопашному бою.

– Ладно, если есть желание, то я не против. Впрочем, до вечера ещё далеко. Ну, а теперь я должен идти – время поджимает.

Проводив Стаса, Алексей с оптимистическим настроением вернулся в комнату к Николаю.

- Я ж тебе говорил, что Стас может нам помочь. Давай по этому поводу махнем, как говориться, «за успех безнадежного дела».

- Нет, за успех выпьем, когда дело выгорит. А вот за твою жену… Кажется ее Наташей звать...? Так вот за нее давай выпьем. Она ж тебе сына родила.

Глава 27. Наташа

С Наташей Алексей познакомился в Крыму, куда он поехал отдыхать после настоятельных уговоров мамы и других домочадцев. Остановился Алексей у маминых дальних родственников или знакомых в поселке Марат, который находился недалеко от морского побережья.

Алексей без труда нашел нужный ему дом, постучался в деревянную зелёного цвета калитку. На его стук вышла худощавая, шустрая женщина лет пятидесяти. Алексей назвал себя и сказал от кого и по какому поводу он прибыл. Женщина встретила его радушно, как долгожданного гостя. Это была та самая тётя Надя (Надежда Петровна), о которой рассказывала ему мама. Она провела гостя в дом, усадила за стол и предложила поесть. Но есть Алексею не хотелось, и тогда они стали пить чай. Тетя Надя расспрашивала Алексея о маме и других родственниках, о московских ценах на продукты и о разных других житейских делах.

После чая хозяйка вывела гостя во двор и показала на стоящую на возвышенности у забора бытовку, видимо снятую с автомобиля. Бытовка примостилась под большим разлапистым деревом, которое своими ветвями навалилось на крышу бытовки, и обхватила её по сторонам. Алексею вдруг показалось, что бытовка не стоит на склоне двора, а висит на ветвях дерева как на цепях. Он сравнил её со сказочным сундуком, висящем на дубе. «А внутри сундука, - развивал своё воображение Алексей, - одна в другой находится разная живность, а в самом центре – яйцо с иглой, на острие которого хранится бессмертие сказочного злодея Кощея»…

- Вот, Алёша, твои хоромы. Специально для тебя берегу, не заселяю. Хотя клиенты и просились...

Открыв ключом дверной замок, тётя Надя распахнула массивную, оббитую железом дверь бытовки:

- Заходи, Алёша, принимай апартаменты.

Внутри бытовка была обклеена свежими светло голубыми в мелкий розовый горошек обоями. Широкая кровать была застелена цветастым шерстяным одеялом. Рядом с кроватью стояла тумбочка, а на ней - ваза с цветами. В бытовке также находились: небольшой столик, два стула и платяной шкаф.

- Ну, что, нравится? - явно довольная предлагаемым сервисом, спросила хозяйка.

- Да, всё замечательно, - Алексею действительно всё нравилось.

- Я бы могла тебя поселить и в доме, но там и мы с мужем, и женщина с ребёнком угол снимает. А тут ты полный хозяин. Хочешь, отдыхай, хочешь, гуляй. А если пожелаешь, кого в гости позвать, то и это не возбраняется. Туалет, ванна в доме. Пользуйся, не стесняйся. Впрочем, и во дворе есть умывальник, а через дорогу имеется и общественный туалет. Так что выбор есть. Питаться будешь с нами. Но если ещё чего захочется, то тут, совсем рядом, имеется кафе – работает с восьми утра, до десяти вечера. Ну, вот, вроде всё тебе рассказала. Располагайся, отдыхай.

В первые два дня отдыха Алексей так увлёкся морем и пляжем, что и не заметил, как обгорел. Спина и руки покраснели и стали покрываться волдырями. Очевидно, из-за поднявшейся температуры Алексею не здоровилось, и он решил отлежаться. Часов в десять в дверь бытовки постучала тётя Надя.

- Алёша, ты здесь?

- Да, здесь, - отозвался Алексей, поднимаясь с кровати.

- Тут тобой соседская племянница интересуется, - сообщила тётя Надя, приоткрывая дверь. А потом, понизив голос, чтобы не слышали посторонние, продолжала, наклонившись через порог бытовки, - Она ещё накануне о тебе всё расспрашивала. Очень оживилась, когда узнала, что ты москвич. Не девка, а сорви голова. Смотри, Алёша, а то закружит она тебе голову.

Алексей вышел из бытовки и увидел стоявшую у открытой калитки стройную, загорелую блондинку в желтом пляжном халатике. Что-то знакомое почудилось Алексею в облике девушки.

- Сосед, проводил бы девушку до пляжа. А то одной и загорать скучно, - по-свойски, как давняя знакомая заговорила певучим голосом блондинка.

Алексей не ожидал от незнакомой девушки такой смелости, и сначала смутился, но все же ответил.

- Да я накануне, видимо перегрелся. Вся спина горит, и в целом чувствую себя не очень.

- Вот мужики пошли. Несмышлёные как дети, - с наигранной досадой и иронией сокрушалась блондинка, - Ладно, не переживай. Я сейчас тебя вылечу. Только схожу за мазью, - с этими словами она удалилась.

Алексей не успел даже сообразить что к чему, как блондинка вернулась уже с мазью в руках и заговорила повелительным тоном.

- Так, больной. Заходите в палату, снимайте рубашку. Будем лечиться.

Наблюдавшая за этой сценкой тётя Надя недовольно качала головой и что-то бормотала себе под нос.

Осторожно снимая с обгоревшего тела рубашку, Алексей смущался и краснел.

- Хорошо, - подбадривала его блондинка, - теперь ложись на живот, Алёша. Так, кажется, тебя зовут? – и, услышав утвердительный ответ, продолжала, - А меня зовут Наташа.

- Очень приятно, - парировал Алексей, хотя ничего приятного в своем положении он не находил.

- Да, видать дорвался, ты до солнца, как мотылек до костра, - иронизировала Наташа, осторожно обрабатывая мазью обгоревшую Алёшину спину и плечи. - А ты, видать, качёк, - обратила внимание Наташа на хорошо развитую мускулатуру своего пациента.

- Как это…? - не понял Алексей.

- Каким видом спорта занимаешься? Я ведь, сама спортсменка и в этом деле кое-что понимаю…

- А…Вот ты о чём. Кикбоксингом, или по-нашему – рукопашный бой.

- О, как интересно…

Закончив процедуру, она строго, но с иронией в голосе предписала:

- Рубашку пока не одевать, чтобы мазь хорошенько пропитала болячки. На солнце сегодня не выходить. Короче, до вечера – тишина и покой. А через день, думаю, сможешь снова загорать. Но только осторожно, без злоупотреблений. Да. Чуть не забыла. При необходимости, консультируйтесь с лечащим врачом, короче - со мной.

- Спасибо тебе… Наташа, - не сразу вспомнил имя блондинки, продолжавший смущаться Алексей. - Не знаю как тебя и благодарить.

- Зато я знаю как. Вечером поведешь меня в кафе. Договорились?

- Договорились, - согласился Алексей, понимая, что он совершенно не владеет ситуацией, и мог бы сейчас согласиться на что угодно.

- Тогда, до вечера. Выходи в семь за калитку, там и встретимся.

Проводив незваную гостю, Алексей присел на кровать, пытаясь осмыслить произошедшее. Он был буквально ошеломлен красотой, энергетикой и смелостью своей новой знакомой. Потом он вспомнил предостережение тёти Нади, о том, что эта девушка может закружить ему голову. «Ну и пусть кружит», решил Алексей и стал ждать вечера.

Ровно в семь вечера Алексей, тщательно выбритый, в наглаженных светло-коричневых брюках и в белой с синей полосочкой рубашке вышел за калитку и стал ждать. Не прошло и двух минут, как появилась Наташа. Она была в коротеньком («даже слишком коротеньком», отметил Алексей) светлом, с розовым оттенком платьице, талию которого изящно перетягивал широкий коричневый ремень с медной бляхой в виде пронзенного стрелой сердца. Светло-серые на высоком каблуке босоножки удачно сочетались с такого же цвета сумочкой. Соломенного цвета волосы волнистым ореолом покрывали изящную головку. На красивой шее блестела золотая цепочка с бирюзовым кулоном, доставая до основания высокой груди. Такие же бирюзовые серёжки переливались голубоватой зеленью, подчёркивая голубизну её искрящихся глаз.

- Ну, как самочувствие, больной? – первой заговорила Наташа.

- Значительно лучше, - ответил Алексей, не переставая восхищаться своей новой знакомой.

- Тогда двигаем в сторону кафе.

Они пошли вниз по дороге к морю, перешли по каменному мосту глубокий овраг, потом повернули направо и неожиданно оказались в окруженном ветвистыми деревьями летнем кафе. Нависавшие над крайними столиками и немудреными постройками деревья, создавали не только уют, но и придавали увеселительному заведению романтическую таинственность. Алексею порой казалось, что кафе, как островок цивилизации находится в окружении дикой растительности, и что на многие километры вокруг нет больше людей.

Наташа сама выбрала один из свободных столиков и предложила Алексею сесть.

- Сегодня заказываю я, - командным тоном заявила Наташа.

Алексей не возражал. Подошедшей официантке Наташа заказала две котлеты по-киевски, два зелёных салата, бутылку вина «Изабелла» и бутылку фруктовой воды.

- Может тебе заказать чего-нибудь покрепче, - спросила Наташа Алексея.

- Нет, не надо. Я тоже выпью вина.

Когда заказ был выполнен, Алексей предложил тост «за счастливое знакомство и за свою спасительницу». Они чокнулись высоко поднятыми бокалами и принялись за еду. Вскоре заиграла музы, и Алексей пригласил Наташу танцевать. Они танцевали и пили, пили и танцевали. От выпитого вина, но ещё больше от своей прелестной спутницы Алексей почти сразу захмелел. Он тонул в её голубых глазах, а во время танца, прижимаясь к её высокой упругой груди, он буквально растворялся в её объятиях. Воображение рисовало самые смелые фантазии…

Алексей смутно помнил, как они вышли из кафе и спустились к берегу моря. Было уже давно за полночь и на пляже никого не было. Над морем висела слегка ущербная, но яркая луна, освещая окрестность таинственным полумраком. Набегающие на берег волны сбрасывали на него отражающиеся в них звёзды и облегчённые скатывались вниз, уступая место другим. Ритмичный шум прибоя отсчитывал вечность.

- Может, искупаемся? – предложила Наташа.

- Да мне вроде, как и нельзя… и плавок с собой нет…

- А сейчас на море никого нет. Можно и без плавок, как нудисты. Я ведь тоже без купальника, - Наташа испытывающее посмотрела на Алексея. И видя его смущение, как бы успокоила:

- Ладно, ты можешь не купаться. Тебе действительно пока еще рано. А я окунусь. Только ты отвернись.

Алексей отвернулся. Через минуту он услышал восторженный Наташин визг и повернулся.

- А-а-а, какая прелесть! Вода, как парное молоко…

Осторожно, чтобы не намочить голову, Наташа проплыла несколько метров и повернула к берегу.

- Отвернись, я выйду, - закричала Наташа.

Алексей сделал вид, что отвернулся, но сам краешком глаза смотрел, как Наташа неспешно выходит из воды, и как она одевается. Хотя была и ночь, но луна в достаточной мере освещала её стройную фигуру: её сильные длинные ноги, крутые бёдра, синхронно балансировавшие при ходьбе, тонкую, изгибавшуюся в такт движения талию, её призывно торчащие груди. В её высокой, изящно изогнутой шеи было что-то лебединое. Возвышавшийся над головкой венец светлых волос отражал лунный свет и походил на нимб. «Богиня-Афродита!», невольно возникло в голове у Алексея сравнение…

- Ты не подглядывай, - кокетливо говорила Наташа. Но Алексей чувствовал, что ей как раз и надо было, чтобы он подглядывал. Наташа в полной мере ощущала свою женскую силу и красоту, свою сексуальную привлекательность для мужчин. Она беззастенчиво использовала своё коварное оружие искушения, и наслаждалась произведенным на смущенного Алексея эффектом. Даже при лунном свете, Алексей видел, что её большие голубые глаза светились озорством и открытым вызовом…

Когда они возвращались с пляжа домой, Наташа, как бы ненароком, периодически задевала Алексея то плечом, то рукой, то бедром. Он невольно отодвигался, но касания продолжались. Чтобы прекратить эти неудобства, Алексей слегка обнял Наташу за талию. Она еще плотнее прижалась к нему. Так, в обнимку они и дошли до самого дома Наташиной тётки.

Алексей был смущен поведением Наташи и не знал как себя с ней вести, и что сказать на прощание. Наташа, видимо, чувствовала состояние Алексея и снова взяла инициативу в свои руки.

- Ну, что, до завтра? – в её голосе опять звучал вызов и даже насмешка, а глаза светились озорством.

- До завтра, - неуверенно пробубнил Алексей и хотел было уйти. Но тут Наташа неожиданно и быстро обняла его за шею, крепко поцеловала в губы, и также быстро скрылась за калиткой тёткиного дома.

Алексей не спал почти всю ночь. Он мысленно, уже в который раз, прокручивал в своем воображении всё, что произошло с ним в прошедший день и вечер. Он то ругал себя за излишнюю робость - «Другой на моем месте поступил бы иначе…», - то осуждал Наташу за слишком вольное поведение, невольно сравнивая её со Светой – «Света, конечно же, так себя бы не вела».

Заснувший лишь под утро, Алексей проснулся с ожиданием новой встречи с Наташей. Но его ожидало разочарование. Когда он вышел во двор, чтобы умыться, то встретившая его тётя Надя сообщила ему неприятное для него известие. Рано утром заходила Наташа, и просила передать, что ей необходимо срочно ехать в Ялту. К вечеру обещала вернуться. Видя, что Алексей разочарован этим сообщением, она, понизив голос, доверительно сказала:

- Алёша, я эту Наталку знала, когда она была еще дитём. Это такая девка, что пальцем не пошевелит без своей выгоды. Вот и тебе она голову крутит неспроста. Смотри, будь с ней поосторожней, а то доведёт она тебя до беды.

- Ладно, тёть Надь, я постараюсь быть осторожным, - шутливым тоном заверил Алексей. Вскоре он забыл предостережение хозяйки, которое оказалось пророческим…

Наташа вернулась поздно вечером. Она сама зашла к Алексею и предложила пойти погулять. Алексей, измученный ожиданием, с радостью согласился. Весь вечер и последующие три дня они уже не разлучались, наслаждаясь морем, солнцем, теплыми крымскими вечерами и взаимным общением.

На четвёртый день Наташа сказала, что завтра рано утром она уезжает домой. Ей уже пора. Для Алексея эта новость была неожиданной, и он серьёзно расстроился. Наташа стала его утешать:

- Алёшенька, но ведь мы же не навсегда расстаёмся. Ну, ведь, правда? – она смотрела ему в глаза, требуя ответа.

- Правда, - рассеянно ответил Алексей.

- Ну, вот и хорошо. А вечером мы с тобой можем устроить прощальный ужин при свечах.

- Как это, при свечах?...И где?...

- Вот недогадливый. Ведь у тебя отдельные апартаменты. Я принесу свечи. Мы с тобой купим вина, закуски, ну и чего ещё захочется. И целый вечер будем пировать.

Алексей с радостью согласился. Такой вечер обещал ему вожделенную близость с прекрасной Афродитой…

Вечер при свечах удался на славу. Стоявшие на столе свечи блуждающим светом освещали стол с немудреной закуской, как бы из нутрии мерцающие бутылки с вином, и двух счастливых людей. В наполненных вином бокалах играли искрящиеся огоньки. На стенах и в углах помещения сменяли друг друга замысловатые сюжеты полутеней. Лица Наташи и Алексея в мерцающем свете свечей казались то заговорчески сосредоточенными, то по детски наивными, то открытыми и светящимися изнутри. Наташа оказалась не только весёлым собеседником, но и интересным рассказчиком. Она знала немало смешных и курьёзных историй и с удовольствием их рассказывала. Алексей, очарованный своей прелестной собеседницей, увлечённо слушал и с удовольствием поддерживал непринужденную беседу. С каждым выпитым стаканом вина отношения становились всё теплее и доверительнее. В какой то момент их тела потянулись друг к другу, сплелись и упали на кровать…

Алексей проснулся, когда поднявшееся достаточно высоко солнце через маленькое, зарешеченное окошко бытовки осветило внутренний интерьер его апартаментов. Он смутно помнил, что Наташа покинула его, как только стало расцветать. Тело, налитое сладкой истомой, не хотело шевелиться. Сознание, переполненное приятными воспоминаниями, не хотело возвращаться в будничную реальность. Алексею не хотелось подниматься, и тем самым разрушать наполнявшую его и витавшую вокруг идиллию прошедшей ночи. Он пытался вспомнить и проанализировать хронологию событий, произошедших с ним накануне. Какие-то фрагменты вырисовывались достаточно чётко, другие он помнил весьма смутно…

Когда эмоции сладостных воспоминаний немного улеглись, и переполнявшие его восторженные чувства постепенно стали вытесняться разумом, сами собой стали возникать вопросы, требовавшие ответов. Прежде всего – кто она, и почему так внезапно, так стремительно ворвалась в его жизнь, отодвинув на второй план казавшиеся ему главными вопросы? О себе она говорила немного. Из разговоров удалось выяснить, что она студентка физкультурного института, спортсменка-разрядница. Занимается лыжными видами спорта. Живет или в самом Харькове или где-то под Харьковом. Сейчас у неё появились какие-то важные дела, какая-то срочная работа, вроде бы связанная с коммерцией. «Вот, вроде и все сведения о новой знакомой», - констатировал Алексей.

Он стал припоминать, что Наташа старалась сама по больше узнать про него, и он охотно рассказывал ей про свою семью, по работу и про свои спортивные успехи. Но всё, что было связано с его самыми сокровенными воспоминаниями, переживаниями и страданиями, Алексей, конечно же, рассказывать Наташе не стал. Когда Наташа на пляже разглядела на передней части тела Алексея многочисленные следы от осколочных ранений, и пулевую «отметину» на левом виске, она задала вполне естественный вопрос: где и как всё это случилось? Алексей рассказал ей тут же им придуманную историю о том, что во время службы в армии, на одном из учений неудачно брошенная граната разорвалась недалеко от него. В результате – серьёзные ранения, госпиталь и досрочная демобилизация.

Другой вопрос, волновавший Алексея в данный момент, был непосредственно связан с тем, что происходило между ним и Наташей прошедшей ночью в постели… Еще учась в школе, особенно начиная с подросткового возраста Алексея, так же как и других его сверстников, волновали проблемы секса. Некоторые из его одноклассников уже рано имели половые связи со сверстницами, и нередко в кругу друзей в деталях рассказывали, как это происходит. Алексей, видный из себя парень, не был обделён вниманием девочек. Но его отношения ко всем девочкам, кроме Светы, были дружескими. Света была его первая, и как он тогда считал, последняя любовь. Она в его представлениях олицетворяла идеал скромности и целомудрия. Конечно же, он мечтал об интимной близости со своей любимой, и много раз рисовал красочные картины их взаимного единения. Но он считал, что это будет потом, когда они поженятся…

Именно сейчас Алексею было неловко даже перед самим собой за то, что, будучи уже достаточно зрелым мужчиной, он до прошедшей ночи имел единственный опыт интимной близости только с медсестрой Олей. Да и этого могло бы не случиться, если бы не старания Феди Цыганкова. Оля, конечно же, была в этом деле не новичком, и в основном брала инициативу на себя. Тогда Алексей считал, что интимная близость мужчины и женщины примерно так и должна происходить, как было у него с Олей. Но ночь, проведенная с Наташей, кардинально изменила его представления о сексе. Он был буквально потрясён и раздавлен той страстью, смелостью и умением наслаждаться и доставлять радость другим, которые продемонстрировала ему Наташа. Алексею и сейчас было неловко вспоминать отдельные фрагменты их интимной близости. В Наташиных объятьях он порой ощущал себя слепым щенком, который на ощупь тычется в материнское тело в поисках вожделенного соска. А Наташа, как опытная мамаша, показывала ему всё новые и новые приёмы ласки и наслаждения…

«Где и как она могла всему этому научиться?», – в который раз задавал себе мучивший его вопрос Алексей, и не находил однозначного ответа. Он вдруг вспомнил про японских гейш и античных гетер, которых с детства обучали в специальных школах искусству обольщения мужчин. В своё время он восхищался образом Таис Афинской – легендарной античной гетеры - описанным Иваном Ефремовым в его одноимённом романе. На ум приходила также знаменитая древнеиндийская книга Камасутра, которую Алексей однажды рассматривал, и пришел к выводу, что большинство поз, нарисованных и описанных в этой книге в большей степени подходит для занятия йогой, нежели для взаимного наслаждения. Но всё это было в стародавние времена… «Теории секса можно научиться и по многочисленным современным пособиям, которые сейчас стали доступными, - размышлял Алексей. – Но, чтобы так умело владеть различными способами, приёмами и навыками, как это делала Наташа, необходима солидная практика», - приходил он к неутешительному выводу.

После приятных воспоминаний о прошедшей ночи и бесплодных терзаний себя непростыми вопросами, Алексей вдруг пришел к довольно простому и очевидному выводу: «А кем, собственно говоря, доводится мне эта самая Наташа, чтобы я переживал за её целомудрие? Как говорится в одном из анекдотов, «ночь, проведённая с кем-то в постели еще не повод для знакомства». Ну, встретились, ну, погуляли несколько дней. Провели незабываемую ночь. Но ведь никто никому ничего не обещал и нечем не обязан? Наташа, может быть, поехала ублажать других, а я тут распустил нюни и строю различные домыслы. Надо смотреть на все эти проблемы и отношения с женщинами проще», - подытожил Алексей свои непростые рассуждения.

Но проще относиться к тому, что с ним произошло в Крыму, у Алексея не получалось. Он помнил, что Наташа записала его московский телефон, и надеялся на новую встречу…

Это сообщение отредактировал Kott68 - 1.03.2011 - 17:35
 
[^]
Golovoed
1.03.2011 - 17:28
0
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 29.08.08
Сообщений: 0
Глава 28. Новые встречи



Наташа позвонила из Харькова примерно через полгода после памятной ночи в Крыму. Алексей уже потерял всякую надежду, и стал убеждать себя, что это и к лучшему. Уж больно противоречивые чувства остались у него от этого случайного знакомства. Но когда Наташа сказала, что у неё уже куплен билет на ближайший поезд и что через два дня она будет в Москве, Алексей искренне обрадовался.

Он встретил её утром на Киевском вокзале с букетом цветов и радостной улыбкой. Наташа была в серо-голубом брючном костюме, удачно подчёркивавшем достоинства её стройной фигуры, и одновременно показывавшем деловой статус своей хозяйки. На плечи был накинут тёмно-синий не застёгнутый плащ. Начало апреля в Москве выдалось достаточно тёплым, хотя по ночам еще случались заморозки. После дежурных поцелуев и расспросов о «делах» и «погоде», Наташа вдруг сообщила, что сейчас она торопится на деловую встречу, а вот вечером они могли бы посидеть где-нибудь в кафе или ресторане. Алексей был расстроен таким обстоятельством, но вынужден был согласиться.

Вечером они встретились, как и договаривались, в метро на станции Театральная. Наташа сразу же предложила подняться наверх, и пойти в кафе «Огни Москвы», которое располагалось на седьмом этаже гостиницы «Москва». По её словам, она там уже бывала и ей там всё нравится. Алексей, не избалованный посещением кафе и ресторанов по достоинству оценил Наташин выбор. Внутренний интерьер кафе был обустроен так, что огромный зал перегородками делился на небольшие секции, обрамлённые мягкой тканью, что создавало атмосферу уюта. Просторная середина зала, освещенная старинными с бронзовыми вензелями люстрами оставалась свободной для танцующих. Огромные, непомерно высокие окна были занавешены берущей начало под самым потолком узорчатой тюлью, и от этого казалось, что и сами окна начинаются откуда-то с неба. С левой стороны в окна заглядывали рубиновые кремлёвские звёзды, справа – огни гостиницы «Метрополь». С балконов кафе открывался красочный вид на самый центр столицы.

Наташа, как и тогда в Крыму, взяла на себя инициативу сервировки стола. Подошедшему к их столику стройному и учтивому официанту она заказала почти всё то, что заказывала в вечер первого их знакомства: котлеты по-киевски, салат, вино «Изабеллу», фруктовую воду, мороженное на десерт… Возможно, она хотела воссоздать идиллию того чудесного вечера в Крыму. Но это не совсем удалось. Сама Наташа была чем-то озабочена. Пытаясь вести непринуждённую беседу, она невольно переходила на свои коммерческие проблемы. Говорила о том, что в Москве имеются неограниченные возможности, но у неё нет здесь надёжного компаньона. А имеющиеся партнёры её попросту обворовывают. Выход из создавшегося положения Наташа видела либо в том, чтобы здесь найти себе надёжного партнёра, что мало вероятно, либо в том, чтобы перебраться в Москву самой…

Расстались они так же неожиданно, как и встретились. Выйдя из кафе, Наташа заявила, что ей сейчас необходимо ехать к каким-то знакомым, чтобы что-то им передать, а что-то у них забрать. Заодно надо посидеть, поговорить, попить чайку, так как давно не виделись. А от знакомых - сразу на вокзал, на утренний поезд. От предложения Алексея проводить её, она категорически отказалась – и ему накладно и ей неудобно. Чтобы как-то утешить расстроившегося Алексея, Наташа пообещала, что в следующий раз она приедет в Москву на несколько дней, и они смогут вдоволь насладиться друг другом…

Следующий раз состоялся только через месяц. Наташа позвонила Алексею вечером в пятницу, и рассказала, что она уже два дня находится в Москве, и что за это время она уладила все свои дела и решила все проблемы. Кроме того, ей удалось заключить достаточно выгодный контракт, поэтому у неё сегодня, можно сказать, праздник. И если Алексей желает разделить с ней этот праздник, то она его ждёт через полтора часа у метро «Текстильщики», недалеко от которого она временно сняла однокомнатную квартиру. Наташа также намекнула Алексею, чтобы он предупредил своих домашних, о том, что может задержаться на ночь или дольше.

Неожиданность звонка, обилие информации и решительное предложение Наташи выбили Алексея из привычной колеи. Он разволновался и стал спешно собираться, то и дело, поглядывая на часы. На вопрос всполошившейся мамы «Куда это на ночь, глядя?...», он, путаясь, стал излагать тут же придуманную версию о том, что в Москве объявился его сослуживец, и что он ждёт Алексея на квартире у своего родственника. Уже стоя в дверях, он сказал маме, что, возможно заночует у друга…

Встретив Алексея, Наташа предложила сразу же пойти к ней на съемную квартиру.

- Может надо чего-нибудь купить?…, - неуверенно спросил Алексей.

- Ничегошеньки не надо. Всё необходимое я уже закупила и даже накрыла на стол. Так что, мой господин, к Вашему прибытию всё готово. И все рабыни, безусловно, к Вашим услугам…, - театрально с кокетством «докладывала» Наташа.

Войдя в комнату, Алексей отметил, что накрыт не только стол, но и рядом стоящий диван-кровать разложен и застелен свежим постельным бельём…

От Наташи Алексей уехал только в понедельник утром. Два дня и три ночи, проведённые вместе, с лихвой компенсировали все его, казалось бы, напрасные ожидания, и вожделенные желания. Всё это время они выпивали, закусывали, говорили друг другу нежные слова, снова и снова бросались в объятия друг друга. На этот раз Алексей быстро справился со своей застенчивостью и нередко брал инициативу на себя. Ему порой казалось, что они соперничают друг с другом в нежности, ласке и в безудержной страсти. Но в этой борьбе страстей побеждали сразу оба соперника. Как две бурлящие страстью волны они накатывались друг на друга, от удара взмывались ввысь бурлящей пеной, потом перемешавшись и растворившись друг в друге без остатка, устремлялись вниз в головокружительной спирали водоворота. В такие моменты у Алексея захватывало дух. Терялось ощущение времени и пространства, и хотелось крикнуть как в известном произведении Гёте «Фауст» – «Мгновение, остановись!»…

Периодические встречи и проводы продолжались всё лето. В начале осени Наташа стала намекать Алексею, что им неплохо было бы пожениться. Алексей не только не думал о возможной женитьбе, он просто не мог ответить на вопрос: а действительно ли любит он Наташу, а она его? Уж очень разные они были люди, и по своим характерам и по жизненным интересам. Возможно, на принятие Алексеем решения о женитьбе повлияло весьма неприятное для него известие. Бывший одноклассник Стас сообщил ему, что Света родила девочку. Это известие всколыхнуло былые чувства, и утихшие было обиды. Во время очередной встречи с Наташей Алексей сделал ей предложение.

Вскоре они подали заявку в ЗАГС. После этого Алексей познакомил Наташу со своими родителями, а она, в свою очередь, предложила Алексею поехать в гости к её родителям…

Глава 29. Новая родня

Наташины родители проживали в расположившемся на берегу небольшой речушки украинском селе. Стояла ранняя осень, и село утопало в зелени садов, отягощенных созревающим урожаем. Дом Наташиных родителей даже на фоне добротных и просторных домов односельчан (в основном кирпичных и каменных) выделялся своими размерами, основательностью и отделкой. Это было солидное двухэтажное здание, обложенное снаружи светло-коричневым облицовочным кирпичом. Большие окна в резных раскрашенных наличниках. Ломаную крышу со слуховыми окнами, покрытую оцинкованным железом, венчал ярко красный с желтыми радужными полосками на хвосте петух-флюгер.

Внутренняя отделка и содержание комнат как бы демонстрировали достаток и благополучие своих хозяев. В дверных проемах красовались дубовые резные двери с цветными стёклами и позолоченной фурнитурой. На стенах фотообои, ковры и гобелены. Полы в ковровых дорожках и коврах. Дорогие люстры, дорогая импортная мебель. Книжные полки, заполненные книгами исключительно в дорогих красочных переплётах. Музыкальные центры, теле и радио аппаратура и прочие предметы быта или атрибуты роскоши. Но все эти вещи, как показалось Алексею, служили не столько для удовлетворения повседневных бытовых потребностей обитателей дома, сколько для демонстрации достатка.

Воображение Алексея поразило и подвальное строение дома. Оно вмещало в себя просторный гараж на две машины, бойлерную для отопления дома, щитовую с трансформаторами, выключателями, предохранителями и прочим электрооборудованием, несколько помещений для хранения овощей, фруктов и других продуктов и даже холодильную комнату-камеру.

Просторный двор был застроен различными хозяйственными постройками. Семья держала двух дойных коров, несколько бычков на откорме, а так же с десяток или более свиней, много птицы и другой живности. Кроме этого, на огромном по своим размерам (особенно в длину) огороде, который начинался за хозяйственными постройками и небольшим, но уютным садом, тянулся на две-три сотни метров, упираясь в берег речушки, стояло десятка полтора улей с пчёлами.

Почти вся произведенная в этом крепком хозяйстве продукция вывозилась для реализации в г. Харьков, до которого было около сорока километров.

Глава семейства – Митрофан Елисеевич Пономаренко (Наташин отец) – держал всех домочадцев в патриархальной строгости. Это был коренастый жилистый мужик чуть выше среднего роста с лихо закрученными рыжеватыми усами. Пронзительный взгляд серых глаз и крючковатый нос придавали лицу орлиное, хищническое выражение. Неисправимый трудоголик по своей натуре и образу жизни, он и от других требовал полной отдачи в работе. Не только взрослые, но и дети с раннего возраста привлекались к труду, имели свои обязанности и свой участок работы в большом и хлопотном хозяйстве.

Под стать хозяину, расторопной и работящей была и его жена – Мария Осиповна. Она вставала раньше всех в доме, чтобы подоить коров, потом хлопотала на кухне, в огороде, свинарнике… и так до позднего вечера. На кухне у нее всегда была готова вкусная и сытная еда. Алексея умиляло её приглашение покушать: "«сидайтэ к столу, зараз вас нагодую» (накормлю), говорила Мария Осиповна приятным певучим голосом. Она беспрекословно подчинялась мужу и приучила к этому своих детей и внуков, всячески подчеркивая значимость Митрофана Елисеевича как главы семейства.

Вторым по значимости человеком в семье, как удалось выяснить Алексею, был старший сын Митрофана Елисеевича и Марии Осиповны Остап – крупный розовощекий детина лет тридцати пяти. Он был женат и имел троих детей: мальчика лет десяти, и двух девочек - четырёх и шести лет. Всем своим видом и поведением Остап давал понять окружающим, что именно он (наряду с отцом) является в доме главным и что вопрос о преемственности или наследовании хозяйства уже решен полностью и окончательно в его пользу.

Средним ребёнком в семье был Пётр (Пэтро) высокий суховатый парень лет двадцати семи. Пётр неоднократно пытался открыть своё дело в Харькове, но всякий раз его подстерегала неудача. В Харькове же года три назад он нашел себе невесту и вопреки воле родителей, женился на ней. Но невестка пришлась не ко двору. По этой причине Митрофан Елисеевич лишил сына всяческой материальной поддержки. Прожив вместе около года, после очередной коммерческой неудачи, в результате которой Пётр стал крупным должником, молодые развелись и «блудный сын» вернулся в дом своих родителей. Положение Петра в семье было незавидным. Отец и старший брат упрекали его в расточительности и неумении делать деньги, считали его обузой для семьи. Поэтому он работал в хозяйстве не покладая рук, стараясь вернуть себе утраченное доверие.

Отношение к Наташе в семье было неоднозначным. Мать её любила и жалела как последнего из рождённых ею детей и единственную девочку в семье. В тайне от отца и других членов семьи она помогала дочке материально, когда у той возникали финансовые трудности (об этом Алексею рассказывала сама Наташа).

Отец считал, что дочка для родителей «отломленный ломоть» и рано или поздно должна покинуть отчий дом и уйти в другую семью. У него уже загодя были припасены два-три варианта выдачи дочки замуж за состоятельных местных женихов. Но Наташа (по её словам) не хотела прозябать в глуши с утра до ночи «копаясь в навозе», поэтому она с ходу отвергала все подобные предложения, чем вызвала недовольство отца. И вообще, она была слишком самостоятельной и независимой по своему характеру. А характер у неё был, очевидно, отцовский, да и внешне она чем-то походила на него, поэтому ей было неуютно и тесно в родительском доме. Поступив в институт, Наташа во многом избавилась от тяготившей её отцовской опеки, и решила, что уже никогда не вернётся к прежней жизни. А чтобы быть полностью независимой от отца, она уже в студенческие годы сама зарабатывала себе на жизнь. В селе она появлялась лишь для того, чтобы навестить родителей и других родственников и немного отдохнуть. При этом все попытки отца диктовать, как ей себя вести и что делать, она решительно отвергала. А если дело доходило до ссоры, то, не раздумывая, собирала свои вещички и покидала родительский дом. В конце концов, Митрофан Елисеевич вынужден был смириться со своеволием дочки, хотя в нём порой и бурлило чувство уязвлённого самолюбия. В такие минуты он называл дочку «вертихвосткой» и «непутёвой девкой» упрекая её ещё и в том, что она, по его мнению, долго не выходит замуж и не обзаводится собственной семьёй, хотя от женихов нет отбоя.

Приезжая в родительский дом погостить Наташа, как правило, привозила с собой много разных гостинцев и одаривала ими всех домашних. В такие минуты Митрофан Елисеевич даже гордился дочкой и ставил её в пример другим (особенно Петру). Хвалил за предприимчивость и умение зарабатывать деньги, не заглядывая в чужой карман (чужим для Наташи он видимо считал прежде всего свой карман). При этом его не очень интересовало то, как каким видом деятельности были заработаны деньги.

Остап относился к Наташе настороженно, видя в ней серьёзного и решительного соперника в борьбе за отцовское наследство.

В своё время, поддерживая отца в его стремлении выдать Наташу замуж за одного из состоятельных местных женихов, он попортил ей немало крови. Но когда узнал, что Наташа собирается насовсем перебраться в Москву, и, что у неё нет никаких претензий на семейное добро, он успокоился и стал всячески поощрять её выбор и в плане замужества и в желании стать москвичкой.

Отношения Петра и Наташи менялось в зависимости от обстоятельств. В период конфронтации с отцом и старшим братом он был солидарен с Наташей, так как она объективно, помимо своей воли, становилась как бы его союзником. В то же время он завидовал её самостоятельности и умению постоять за себя, считал, что ей слишком многое позволяется, в то время как его отец держит на коротком поводке.

Приступы зависти и даже ненависти у Петра по отношению к Наташе (по её собственным словам) обычно случались, когда Наташа приезжала в родительский дом с деньгами и всячески это демонстрировала. Тем самым, показывая свою независимость от семейного бюджета. На фоне её финансовых успехов, коммерческие неудачи Петра были ещё более очевидными, и это его очень раздражало.

В личном общении Пётр заискивал перед сестрёнкой, старался всячески ей угодить, в надежде на то, что Наташа поможет и ему найти доходное местечко…

Алексей заметил, что отношение к «москалям» на Украине было, в основном, негативным. Украинцы обвиняли Москву в том, что она не хочет делиться с ними газом и нефтью, что она мешает Украине воссоединиться с Западом (стать современной Западной державой). Москве также приписывалась агрессивная внешняя политика (имперские амбиции), а в качестве примера приводились события в Чечне. И таких обвинений было не счесть. Парадоксальным и комичным выглядело постоянное напоминание украинцев о своей самостийности (независимости), о своих древних корнях. Даже приводились какие-то ранее неизвестные исторические факты, свидетельствовавшие о том, что украинская цивилизация по своему возрасту гораздо старше Древней Греции, а может быть и Древнего Египта. При этом всячески подчёркивалось восточное, варварское происхождение России. Но когда речь заходила о нефти и газе, у украинцев вдруг просыпались братские чувства, и они говорили, что украинцы и россияне – фактически один народ, и что необходимо помогать друг другу. Даже в разговоре Митрофана Елисеевича явно угадывался двойной подход к москалям. Срочную службу в армии Митрофан Елисеевич проходил где-то на Урале. Поэтому вполне сносно говорил по-русски. И он это демонстрировал, когда обращался к Алексею с какой-либо просьбой. Но когда Митрофан Елисеевич старался подчеркнуть свою «незалежность», то переходил на украинский. В такие минуты ему доставляло удовольствие то, что некоторые слова из его речи Алексею были непонятны.

Таким поведением Украина напоминала Алексею не состоявшегося подростка, который для своего самоутверждения в глазах окружающих, всячески охаивает старшего брата. Но в трудную минуту обращается к нему за помощью, и взывает к родственным чувствам. Алексей не понимал, почему одна суверенная страна должна себе в убыток делиться с другой суверенной страной своими ресурсами. Притом, что бензин на Украине, по приблизительным его подсчётам, стоит не дороже, чем в Москве.

Еще Алексей чувствовал, что все эти упрёки и претензии к Москве в большей мере были связаны не с реальным ущемлением суверенных или каких-то иных прав со стороны Москвы, а с комплексом собственной неполноценности, с желанием оправдать свою несостоятельность как суверенного государства. А у отдельных граждан – с осознанием неравенства возможностей.

Такое отношение к Москве и москвичам демонстрировали и многие россияне, проживающие на периферии. Очевидно, такие отношения всегда возникают между Центром и Окраиной. В советское время Москвой гордились, Москвы боялись, москвичам завидовали, нередко Москву обвиняли во всех реальных и мнимых бедах. Но при всём при том, почти каждый из хулителей с радостью согласился бы стать ненавистным москалём.

Родители и ближайшие Наташины родственники встретили Алексея вполне доброжелательно, и для этого были свои достаточно веские причины. Во-первых, родители были довольны тем, что дочка, наконец-то выходит замуж. «А то ведь совсем засиделась в девках. От людей даже как-то неудобно». Во-вторых, через замужество она становится настоящей москвичкой, а это вам не на заработки ездить по поддельным документам в ту же Москву или ещё куда в Россию. «Обустроится, обживётся, глядишь и родичам поможет устроиться». (Особенно на это надеялся Пётр). И, наконец, в-третьих, жених вроде бы не плохой парень: из себя статный, видный и в рассуждениях не простак. Со слов Натальи – неплохо зарабатывает, жильём обеспечен, к тому же учится в каком-то институте на вечернем отделении. Ну, чем не жених?

Находясь в гостях у Наташиных родителей, Алексей не вдруг, не сразу, но заметил, что в общении с ним, да и между собой, Наташины родственники почти всегда сводили разговор к денежным и имущественным проблемам. Их, прежде всего, интересовало, сколько зарабатывает Алексей и его родители? Какая у них квартира? Есть ли дача и так далее. И в оценке того или иного родственника или знакомого главным критерием были не личные, человеческие качества, а имущественный ценз – сколько кто зарабатывает и чего имеет. Так желая показать свою дочку с лучшей стороны, Митрофан Елисеевич, не без гордости, говорил Алексею:

- С Наталкой ты нэ пропадэшь. Вона завжди може заробыть гроши.

Даже говоря о своём десятилетнем внуке Николае, Митрофан Елисеевич отмечал не его способности и увлечения, а то, как внук помогает по хозяйству и каков его вклад в общее дело.

- Ты не дывыся що вын такый малый. За его кролив в тому роци мабуть пятьсот долларив выторгували.

Алексей догадался, что речь идёт о кроликах, за которыми ухаживает десятилетний Николай. А когда в присутствии Митрофана Елисеевича разговор зашел о Наташиной однокласснице Галине – начинающей, но уже подающей надежды художнице (накануне Алексей и Наташа заходили к ней в гости и видели кое-что из её творчества), то Митрофан Елисеевич с плохо скрываемым раздражением и оттенком злорадства изрёк:

- Малюе якусь чертовщину, а даже для сэбэ грошый заробыть нэ може – всэ с батькив тягнэ (тянет с родителей).

Нельзя сказать, чтобы денежные проблемы не волновали Алексея и его родителей. В последние годы «благодаря» бездарной политике властей и всеобщей криминализации России, для большинства её жителей проблема элементарного биологического выживания стала, пожалуй, главной. Именно по этой причине, после долгих раздумий и душевных терзаний, его отец был вынужден оставить любимую работу в институте, отказаться от защиты докторской диссертации и перейти работать в коммерческую фирму. По этой же причине Алексей сейчас работает не в той области, о которой мечтал. Но в его семье деньги были лишь средством в достижении определённых целей. Здесь же, в семье Митрофана Елисеевича, деньги были самоцелью.
 
[^]
Golovoed
1.03.2011 - 17:29
0
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 29.08.08
Сообщений: 0
Глава 30. Дела семейные



Сразу после свадьбы молодые поселились в однокомнатной квартире, в которой раньше жила бабушка Алексея. А та, в свою очередь, переселилась к дочке и зятю, то есть к родителям Алексея. В квартире предварительно был сделан косметический ремонт. Но его качество и дизайн Наташе не понравились, и она через какое-то время всё переделала и обустроила квартиру на свой вкус и лад.

Деньги в семье водились. Во-первых, Алексей через своего отца устроился в информационный центр российской–голландской торговой фирмы и получал неплохую зарплату. Во-вторых, у Наташи были кое-какие сбережения, и она открыла свою фирму, которая специализировалась на поставках товаров из Украины в различные торговые точки Москвы. В последствии, когда Наташа, в связи с рождением ребёнка, временно отошла от дел, фирмой руководил её брат Пётр, который к тому времени, стараниями Наташи также перебрался в Москву.

Алексей имел все основания гордиться рачительностью и предприимчивостью своей жены, если бы не одно обстоятельство. С некоторых пор он стал замечать, что для Наташи большое, если не основное, значение в жизни имеют деньги, вернее их количество. Для нее не существовало плохой или хорошей, интересной или не интересной, творческой или рутинной работы. Главным критерием оценки того или иного вида деятельности она считала количество получаемых за эту работу денег. Как-то она сказала Алексею: «Я готова хоть дерьмо вёдрами таскать, лишь бы за это хорошо платили». Это было в ту пору, когда Наташа только перебралась в Москву на постоянное местожительство и пыталась найти себе работу, или открыть свою фирму, отвергнув при этом несколько интересных (по мнению Алексея) предложений, потому что, на её взгляд, они не имели перспективы. По этой же причине, как выяснил Алексей, она бросила занятия в Харьковском институте физической культуры, отучившись там полтора года и уже имея звание кандидата в мастера спорта по лыжным гонкам и биатлону.

Ещё Алексей заметил, что у Наташи нет настоящих близких подруг и друзей. Она довольно быстро и легко сходилась с нужными, полезными ей людьми, но так же быстро и легко рвала с ними всякие отношения, когда они переставали отвечать её меркантильным интересам. По этим же признакам она приглашала гостей к себе и ходила в гости к другим. Очевидно, эта черта характера была заложена в Наташу с самого рождения семейным воспитанием и всем образом жизни родителей и её близких родственников.

В целом семейная жизнь оказалась гораздо сложней и прозаичней, чем думал Алексей. До свадьбы Алексей и Наташа фактически не имели опыта повседневного взаимного общения, и не могли в достаточной мере узнать друг друга. Те короткие, эмоционально насыщенные встречи случались нечасто. На них они создавали атмосферу праздника и всецело отдавались друг другу, утоляя накопившуюся за время разлуки страсть. Но праздник не может продолжаться до бесконечности, а его искусственное продление извращает саму идею праздника.

Различия во взглядах, представлениях, интересах и ценностях становились всё более очевидными с каждым прожитым совместно месяцем и днем. Порой Алексею казалось, что они с Наташей живут в параллельных мирах, иногда пересекаясь только в постели. В одной из книг про любовь, секс и семейную жизнь Алексей вычитал, что для настоящей любви необходимы три составляющие: единение душ, которое порождает дружбу; единение тел, которое порождает желание; и единение ума, которое порождает уважение. Переложив свои с Наташей отношения на найденную формулу любви, Алексей пришел к неутешительному выводу: из трех необходимых фактора любви, в их взаимоотношениях имеется только один – единение тел. Но и этот фактор, не имея поддержки со стороны других факторов, потихоньку угасал. В минуты горьких раздумий Алексей всё чаше мысленно возвращался в мир по детски наивных, но чистых и светлых его отношений со Светой. Очевидно, его душа, маясь в одиночестве, грустила по утраченному…

Натянутые семейные отношения не остались незамеченными Верой Васильевной. Она долго беседовала с сыном о проблемах и перспективах его с Наташей отношений, и пришла к однозначному выводу:

- Я считаю, что вам необходимо завести ребёнка. Семья без ребёнка – не семья. Ты с Наташей живёшь уже больше года, а детей нет. Вот мы с твоим отцом первую годовщину свадьбы встречали уже втроем. Как раз в этот день меня с тобой выписали из роддома. И твоё появление на свет в дальнейшем во многом способствовало сохранению семейного очага.

- Да я и сам об этом думал…Но Наташа считает, что в данный момент ребёнок будет мешать нам обустраивать свою жизнь. Она планирует сначала купить новую квартиру, обновить машину… Ну… в общем у неё другие планы.

- Алёша, - в голосе матери зазвучал металл. – Не хотелось тебе об этом говорить, но я считаю, что мужчина при желании может настоять на своём. Наташа слишком самостоятельная и деловая женщина. Сама она никогда не остановится, пока не заработает всех денег на свете и не скупит все квартиры. Главное предназначение женщины в семье – рождение и воспитание детей. Иначе, просто не надо выходить замуж. Ты должен, Алёшенька, настоять на ребёнке, – металл в голосе матери сменился на доверительную нежность. - Иначе я не вижу перспективы ваших семейных отношений…

Алексей последовал совету своей матери. На следующее утро, собираясь на работу, он в который уже раз завёл разговор о ребёнке. Наташа, как обычно стала приводить свои доводы о том, что с ребёнком необходимо повременить до лучших времён. На вопрос, когда наступят эти самые лучшие времена, она ответила неопределённо:

- Ну, почём я знаю, когда мы с тобой сможем нормально устроить свою жизнь. Может, года через два…

- Наташа, я почти всегда и во всём уступал тебе, хотя иной раз ты и была не права. Но этот вопрос для меня имеет принципиальное значение. Поэтому я говорю тебе совершенно откровенно и определённо: или ты будешь рожать, или для меня родит другая. – С этими словами Алексей, уже собравшийся выходить, ушел, с чувством закрыв за собой дверь.

Два дня они почти не говорили друг с другом. На третий день, прейдя вечером с работы, Алексей заметил, что с Наташей произошли положительные перемены. Она встретила его приветливой улыбкой и поцелуем, что в последнее время случалось нечасто. Уже за ужином, уловив момент, она вдруг сказала:

- Ты, знаешь, Алёшенька. Я много думала о нас, и о твоём желании иметь ребёнка. Ну… в общем – буду рожать.

Алексей, слабо веривший в положительный исход семейного конфликта, от неожиданности растерялся. Но, прейдя в себя, он бросился обнимать и целовать свою жену…



Глава 31. Снайпер Белка



Телефонный звонок отвлек Алексея от задушевного разговора. Звонила мама. Она была радостной и возбужденной. Поздравив Алексея с рождением сына, она упрекнула его в том, что он ей не позвонил и не заехал сам. Алексей рассказал маме, как он съездил в роддом и навестил Наташу, как они обменялись записками. Потом он извинился за то, что не позвонил. А также объяснил, что заехать сегодня, наверное, не удастся, так как он случайно встретил своего однополчанина и сейчас они вместе отмечают рождение сына. В конце разговора мама напомнила Алексею о том, что надо бы послать телеграмму Наташиным родителям.

Закончив разговор с мамой, Алексей, чтобы вновь не забыть про телеграмму, решил тот час же найти адрес Наташиных родителей.

- Ты, Коля, немного посиди. Я должен найти кое-какие бумаги. А то на радостях мне совсем память отшибло.

- За меня не беспокойся, зёма, я, можно сказать, сижу и блаженствую.

Алексей открыл платяной шкаф, в правом углу которого обычно лежал небольшой, серого цвета с позолоченным замком чемоданчик. В этом чемоданчике, как он полагал, Наташа хранила полученные ею письма с конвертами, на которых, возможно, был и нужный ему адрес. Алексею было как-то неловко открывать чемоданчик с чужими письмами, но Наташа сама просила его это сделать. Присев на диван, Алексей осторожно, как опасную находку открыл чемоданчик. В нем он обнаружил целый ворох различных бумаг: договоров, справок, копий документов и прочее. С внутренней стороны на верхней крышке чемоданчика имелся матерчатый карманчик, верхняя кромка которого стягивалась резинкой. Алексей подумал, что в этом самом карманчике и лежит конверт или другая какая-нибудь бумага с нужным ему адресом. И действительно, из карманчика он извлек несколько старых конвертов с адресами и несколько фотографий.

Наташа никогда не показывала Алексею эти фотографии, и сейчас, одолеваемый любопытством, он стал их разглядывать. Фотографии, видимо, были сделаны в то время, когда Наташа училась в институте и занималась спортом. На одном из снимков она стояла на лыжах в ярком красно-зелёном спортивном костюме, и Алексей невольно залюбовался её стройной фигурой. На другом снимке Наташа была в кругу таких же, как и она спортсменов и Алексей не сразу отыскал её среди других. И вдруг Алексей воскликнул от неожиданности. В его руках оказалась та самая фотография, которая долгое время не давала ему покоя. На фотографии в камуфляжной форме стояли две девушки, два снайпера, два его личных врага – Белка и Стрелка. Но если на той фотографии (вернее копии), которую через Николая переслал ему Гуськов, лица девушек были размыты и плохо просматривались, то эта фотография, видимо, была оригиналом. Алексей без труда узнал в снайпере-Белке свою жену Наташу.

Николай, услышав, как вскрикнул Алексей, с иронией в голосе спросил:

- Ты что там, на мину наткнулся, что ли? Смотри, не подорвись.

- Уже подорвался, - не своим голосом, даже не произнес, а выдохнул Алексей. - Где-то на уровне подсознания он понял, что действительно произошел взрыв. Взрыв, подготовленный прошлой чеченской войной. Взрыв, направленный в будущее. Взрыв, трагические последствия которого еще только предстояло осознать и пережить. Но уже сейчас было ясно, что взорвалась вся его семейная жизнь и не только она.

- Что ты там такое нашел? - встревожился Николай.

Немного прейдя в себя, Алексей думал, как ему поступить: рассказывать или не рассказывать Николаю о постигшей его трагедии? Но, решив, что одному ему сейчас просто не справится со своими мыслями и чувствами, он решительно подошел к столу и положил перед Николаем фотокарточку.

- Вот, на, полюбуйся.

- О, да это та самая фотка, которую я тебе в госпиталь привозил. Только эта вроде по ярче будет и цветная. На ней девчата значительно лучше смотрятся. Только я не пойму, зёма, что тебя так взволновало. На тебе просто лица нет.

- А то, что эти симпатичные девчата – чеченские снайперы, на совести которых жизни многих наших солдат. А на совести вот этой, - Алексей ткнул пальцем в Белку, - ещё и жизнь моего Серёги.

- А ты раньше, что, об этом не знал? Я ж тебе эту или подобную фотокарточку привозил сто лет назад.

- Знать то знал, но я не думал тогда, что впоследствии женюсь на убийце моего друга, - явно горячился Алексей.

- Как на убийце…

- А так. Снайпер Белка и моя жена – один и тот же человек…, - на слове «человек» Алексей как бы запнулся, а потом договорил уже как-то отрешенно, - А может и не человек…

Он сел в кресло, облокотившись о стол и обхватив голову руками. Новая, еще более мощная волна эмоций захлестнула разум, и он был уже не в состоянии анализировать беспорядочный поток противоречивых мыслей и чувств.



…Сидя за столом, Алексей пытался найти хоть какое-то опровержение тем неумолимым фактам, которые доказывали, что его жена Наташа, и снайпер Белка – одно и то же лицо. Он поднялся. Невидящим ничего вокруг взглядом скользнул по притихшему Николаю и пошел к книжному шкафу. Открыв дверку нижнего ящика, он долго рылся в бумагах, пока не нашел ненавистную ему фотографию с нечётким изображением двух девушек-снайперов. Вернувшись к столу, он устало опустился в кресло. Положив рядом обе фотографии, Алексей долго их рассматривал, сравнивая, сопоставляя какие-то детали, фактически не имевшие отношения к существу вопроса.

Чуть отодвинув от края стола фотографии, Алексей откинулся на спинку кресла, пытаясь понять, как он мог прожить с убийцей своего друга столько дней и лет и не заметить ничего подозрительного. И вдруг он вспомнил, как однажды, во время их с Наташей поездки на Украину, Пётр жаловался ему на сестру. Тогда Алексей не придал особого значения этому рассказу, а теперь всё становилось на свои места…

Пётр, видимо пытаясь разжалобить Алексея своей нелёгкой долей и заручиться его покровительством, рассказал Алексею следующее: Однажды, а это было в начале осени 1995 года, Наташа вернулась домой уставшая, с южным загаром на открытых участках тела с обветренным осунувшимся лицом, с выгоревшими, давно не видавшими парикмахерских ножниц, волосами. На все вопросы родных «где была» и «что делала» она уклончиво отвечала, что устроилась в солидную коммерческую фирму и занималась поставкой различных товаров в одну из восточных стран. Что за товар и в какую страну он поставлялся – коммерческая тайна. Но при этом Наташа давала понять своим собеседникам, что за свой нелёгкий труд она получила приличные деньги, причём в долларах.

Петру не терпелось узнать, в какой фирме работает сестрёнка и не найдётся ли там подходящее местечко и для него. Но первые дни после приезда Наташа почти не выходила из своей комнаты и не желала ни о чём говорить. Она просто отсыпалась и отъедалась после своей, видимо нелегко давшейся ей командировки. И ещё чувствовалось, что она была явно не в себе: порой раздражалась по пустякам и могла закатить истерику; порой шутила и смеялась почти беспричинно, но её шутки были плоские и язвительные, а смех с привкусом горечи; порой ею овладевала апатия и она становилась безразличной ко всему её окружающему. В такие периоды она действовала как бы автоматически: что-то делала, с кем-то говорила, но мысли её были где-то далеко от окружающей реальности.

Очевидно в один из таких периодов отрешенности, когда Наташа сидела на скамейке в саду под развесистой, усыпанной краснобокими плодами яблоней, листья которой уже слегка опалила осенняя желтизна, к ней подошел Пётр. Он в очередной раз обратился со своей просьбой об его устройстве на работу. Пётр видимо нарушил желанное для Наташи уединение и прервал её размышления или воспоминания. Так или иначе, но Наташа была недовольна непрошеным появлением Петра. Выслушав его просьбу, она сказала, с плохо скрываемым раздражением:

- А ты знаешь, какую работу приходится выполнять, чтобы хорошо заработать?

- Да я согласен на любую работу, - с готовностью ответил Пётр. Он, видимо, подумал, что разговор вступает в практическую плоскость и глаза его засветились надеждой.

- А если тебе придётся стрелять в людей, ты согласишься?

- Стать киллером что ли?

- Ну, зачем киллером? Киллер, конечно же, высокооплачиваемая профессия, но это уголовщина, да и они, насколько мне известно, долго не живут. На каждого киллера говорят, имеется свой антикиллер. Но есть место, где люди стреляют друг в друга вроде бы как на законных основаниях, да ещё и за деньги. Ты же в армии служил?

- Ну…и что с того? – недоумевающе подтвердил Пётр. На его взгляд, этот полувопрос, полуутверждение про армию был совершенно лишним. Он и сейчас хорошо помнил, как Наташа вместе с родителями и другими родственниками и друзьями провожала его ещё в Советскую Армию, а потом писала нежные, полные детской наивности письма, называя его защитником отечества и всё такое.

- Какая у тебя военная специальность?

- А бог его знает. Я служил в миномётном взводе. В последние полгода был наводчиком.

- Ну, вот видишь, ты наводчик миномёта. С такой специальностью сейчас можно неплохо заработать.

- Я что-то не пойму – о чем ты?

- Про Чечню слышал? Сейчас, говорят, там с обеих сторон вертятся огромные деньги. Кто пошустрей, тот их и гребёт. У нас в институте, ну который я бросила, и в других организациях по всему Харькову почти открыто идёт вербовка наёмников. Можешь и ты попробовать. Там миномётчики – наводчики на вес золота, - Наташа испытывающе смотрела на Петра.

- Да ты чо?! Совсем того, что ли? Это ж надо будет пулять по своим же ребятам. Возможно, даже с которыми я служил в одном взводе или полку. Да и опасное это дело. Ведь могут убить, а ещё хуже – искалечить, - Пётр явно разволновался. Он ещё до конца не понял – шутит Наташа или на полном серьёзе предлагает ему стать наёмником, а, по сути, убийцей.

Она не шутила, но в её словах была и ирония и какая-то издёвка, типа того: «ну, что, а тебе слабо?»

- Ладно, успокойся. Конечно же, я пошутила. Вернее хотела узнать твоё мнение по поводу этих самых наёмников. Понимаешь у меня один знакомый из студентов – туда завербовался. Большинство знавших про это – осудили его поступок. А ему всё пофигу. Уже две ходки сделал туда и обратно. Говорят, не плохо заработал. Но это я так, к слову. А что касается нормальной работы, ну на этой самой… ну как его…в общем фирме, где я работаю, то тут, видишь ли… - как тебе объяснить по проще… - я сама там как бы сезонный работник – могут ещё пригласить, а могут и прокатить. Но если у меня появится такая возможность, то я обязательно постараюсь тебя пристроить на приличное местечко.

Пётр покинул Наташу в расстроенном состоянии. Мало того, что в очередной раз рухнула его надежда найти через неё хорошую, денежную работу, так сестрёнка ещё устроила ему какую то проверку «на вшивость». «Чего она хотела выяснить этими дурацкими закидонами про наёмников и Чечню?» – недоумевал Пётр. «Может она работает в какой-то спецслужбе, или сама занимается вербовкой?…черт его знает. От неё можно ожидать чего угодно».

- А ты случайно не знаешь, что у неё за работа и почему она не хочет меня взять к себе? – спросил Пётр Алексея, заканчивая свой рассказ.

- Нет, я не в курсе, где она работала тогда. Искренне ответил Алексей…

…Сейчас то он точно знал, какую работу предлагала Наташа Петру, и из какой командировки она вернулась осенью 1995 года…
 
[^]
Golovoed
1.03.2011 - 17:30
0
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 29.08.08
Сообщений: 0
Глава 32. Что делать?

- Ха-ха-ха-а…А-ха-ха-ха-ха-а-а…, - вдруг громким, неестественным смехом засмеялся Алексей.

- Ты, что, того?..., - вздрогнул от неожиданности Николай.

- Точно! Ты угадал. Теперь я и того…, и этого… Представляешь!? Сколько лет я мечтал найти и уничтожить убийцу моего друга? Сколько переживал, страдал от того, что не знаю где она? А она оказывается вот где – рядом со мной. Так сказать, под моей защитой и опёкой. Остаётся только дождаться, когда её выпишут из роддома, и придушить эту тварь на глазах своего сына.

Алексей распалялся всё больше и больше. Он встал из-за стола и стал ходить по комнате, жестикулируя в такт произносимым словам.

– Ну, как тебе такой сценарий? Нравится!? Как ты думаешь, получится из меня российский Отелло? Ну, что молчишь, философ?... Это тебе не сказки рассказывать про то, как нам обустроить Россию. Здесь не философия или логика нужна… Этот вопрос намного сложней…, конкретней… Здесь душой, понимаешь, душой, или сердцем думать надо… Понимаешь!?... Ничего ты не понимаешь! И я ни черта не понимаю… Ну, так, что, что мне теперь делать!?... Что делать!?...

С Алексеем, видимо, случилась истерика. В его голосе слышалось отчаяние и крик о помощи. Во всём его облике была растерянность незаслуженно обиженного человека, который ищет и не находит выход из вдруг возникшей, трагической ситуации.

- Я знаю, что теперь надо делать! – неожиданно громко, почти с той же тональностью в голосе, как и у Алексея, прокричал Николай.

Явно не ожидая от спокойно сидящего сослуживца такой бурной реакции, Алексей умолк и остановился. Потом удивлённо посмотрел на Николая, как будто впервые увидел этого человека. Некоторое время он смотрел, видимо что-то вспоминая, потом тихо, с надеждой спросил:

- Так, что надо… делать?...

- Я предлагаю для начала выпить.

Лицо Алексея отобразило разочарование. Он обречённо подошел к столу и сел в кресло. Но потом вдруг оживился.

- А ты знаешь? Ведь это же действительно неплохая идея…

Алексей решительным движением взял стоявшую на столе бутылку с водкой, но, увидев, что она более чем на половину пустая, тут же поставил её назад.

- Эта не годится… Я сейчас…

Он быстро, почти бегом пошел на кухню и также быстро вернулся, открывая на ходу бутылку «Кубанской». Сев за стол, он пододвинул к себе высокий тонкостенный стакан, из которого пил фруктовую воду и наполнил его более чем на половину.

- Тебе как обычно, или также?..., - спросил Алексей гостя, жестом указывая на налитый себе стакан.

- Нет, мне как обычно…, - подвинул Николай стопку для водки.

- Ну, давай, как говорил один мой приятель, за удачу!

Алексей выпил до дна и не ощутил ни вкуса, ни запаха, и ни обычного жжения внутри. Поставив стакан, он упёрся в него немигающим взглядом.

- Ты бы закусил чего…, - неуверенно предложил Николай.

- А чего её закусывать. Закуска к водке – деньги на ветер. Давай-ка лучше выпьем еще…

- Может немного погодя?…

- Да хватит тебе меня беречь! Когда рубят голову, о волосах заботиться пустое…

Алексей опять налил Николаю стопку, а себе в большой стакан вылил всё содержимое бутылки, и, не чокаясь, выпил. На этот раз он ощутил, как водка заполняет желудок, и начинает медленно расползаться по телу тёплой горьковатой истомой. Алексей откинулся в кресле, закрыл глаза, и, видимо, забылся или задремал. Николай своим присутствием старался не тревожить покой сослуживца. Время в уютной однокомнатной квартире, находящейся в одном из спальных районов Москвы, застыло в тревожном ожидании…

Неизвестно сколько длившееся затишье было неожиданно, резко нарушено телефонным звонком. Телефон заливался механической трелью и не желал входить в сложившиеся обстоятельства. Николай попытался добраться до нарушителя спокойствия, чтобы как-то его угомонить. Но тут в ситуацию вмешался очнувшийся Алексей. Он быстро поднялся с кресла и остановил уже прыгавшего на одной ноге к телефону Николая…

- Не суетись. Я сам…, - Подняв трубку, Алексей заговорил будничным голосом: - Алло?... Да, слушаю… Так… Хорошо... Договорились. Ждём…

Положив трубку телефона, и вернувшись в кресло, Алексей доложил Николаю:

- Всё идёт по плану. Стас со своими ребятами изучил объект…ну, в смысле, твой притон. И установил за ним наблюдение. Так, что всё схвачено. К семи обещал подъехать за нами…

- Лёша, - вдруг сменил своё коронное «зёма» на обычное имя Николай, - мне так неудобно, что я в такое время влез к тебе со своими проблемами… Тебе сейчас не до меня…

- Это ты меня прости Коля, - оборвал его Алексей. - Закатил я тут истерику… И на тебя наорал… - Опять нахлынувшие чувства перехватили Алексею горло. Глаза повлажнели. Видимо он с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться. Справившись с эмоциями, Алексей продолжал:

- То, что ты сегодня со мной – это здорово… Один бы я всего этого не пережил… У меня после всего этого… Ну… разоблачения, неоднократно возникало желание пустить себе пулю в левый висок…

- А почему именно в левый, - заинтересовался Николай. – Ведь с лева стрелять неудобно. Ты ж, я вижу, правша, - пытался шутить Николай, хотя ему и было не до шуток. Он всерьёз опасался за жизнь Алексея.

- А вот в этом-то и состоит, так сказать, изюминка всей моей проблемы. Проблемы жизни и смерти. Причём и моей, и Серёгиной. Я тебе не рассказал про многие детали того боя, в которых я и сам до конца не разобрался. А ведь в этих деталях, насколько я понимаю, и зарыта собака. Ты говоришь, почему в левый висок… А потому, что ему уже в том бою была предназначена пуля этой… этой… твари. Ты знаешь? Даже не знаю как её теперь и называть. Называть человеческим именем – значит оскорблять память тех, кого она загубила, ради своей похоти и наживы. Поэтому… язык не поворачивается… Называть погаными именами – вроде как оскорблять своего сына… Ты видишь, даже в этом вопросе возникла проблема, которую фактически невозможно решить... – Алексей выразительно посмотрел на Николая, как бы приглашая его подтвердить неразрешимость возникшей проблемы.

- Ну, так вот, - продолжал Алексей, - когда я упал раненый в том бою, эта… ну, в общем, снайпер, добила всех раненых вокруг меня. В живых, кроме меня, рядом никого не осталось. И мне она целила именно в левый висок. И ведь попала, но не насмерть. Как пуля могла срикошетить, до сих пор не пойму. Вот, гляди…, - Алексей указательным пальцем левой руки ткнул себе в висок.

Николай пригляделся и увидел раннее не замеченную им красную с синеватым оттенком пульсирующую полоску на левом виске Алексея.

- Ну и что из этого следует?... В чём тут фишка?

- А в том, что пуля попала Серёге точно в левый висок. Врач, делавший мне перевязку в санчасти, а до этого осматривавший труп Серёги, даже пошутил, что мы с Серёгой как близнецы, с одинаковыми ранениями в левом виске. Вот только меня, мол, бог помиловал. Но главное даже не в этом…, - Алексей задумчиво умолк.

- А в чём же? – не выдержат паузы Николай.

- А в том, что тогда погибнуть должен был я. Если бы меня добила эта…, то Серёга не стал бы для неё мишенью. Но я понять не могу, как она могла промахнуться в меня лежачего, а ему попала в то же место и насмерть? Но самое ужасное то, что потом она стала моей женой и родила мне сына, а я всячески этому способствовал, и даже назвал сына именем убитого ею моего друга. – Алексей разволновался и замолчал. Потом продолжил как-то отрешенно, - Убить сейчас её, о чём я мечтал все эти годы, значит убить мать моего сына. Парадокс? Да, парадокс. Оставить безнаказанной – значит простить ей смерть Серёги и многих других ребят… И опять - парадокс…

Алексей замолчал, и какое-то время сидел в раздумье. Потом, вдруг, встрепенулся и заговорил эмоционально, быстро, как будто боялся, что ему не дадут высказаться:

- Какая неведомая сила написала весь этот страшный сценарий бесконечной драмы и выбрала меня на роль главной жертвы!? Ведь всё это закручено пострашнее Голгофы. Там Иисус Христос хоть знал, что своей смертью сможет искупить человеческие грехи. А здесь, даже моя смерть ничего изменить не в силах… А убить её, значит лишить сына матери…

- Никого убивать не надо. Да и уголовщина это чистой воды. Это там, в бою, пристрелить такую считалось геройством. Я знаю, что и над пленными такими ребята устраивали самосуд. Всё с рук сходило. Уж больно много крови на их совести… А ты, если хочешь наказать свою…, ну эту… «снайпершу», так можно просто обратиться в милицию, а лучше в ФСБ. Улики имеются. Там с ней, я думаю, разберутся…

- Нет, Коля. Никуда я заявлять не буду. Если бы я раньше знал, кто она такая, то, наверняка нашел бы способ её наказать. А теперь не мне её судить. В том, что она родила мне сына и моя вина. А в остальном, пускай решают другие.

- Ну, а ты сам то, что намерен делать?

- А я завтра, или послезавтра уезжаю в Чечню.

- Как в Чечню!? – Николай от неожиданности даже подскочил в своем кресле.

- А вот так. Ты слышал, что сейчас там творится? Те же самые недобитые бандиты – Басаевы, Масхадовы – с которыми наши идиоты заключили в девяносто шестом мирный договор, попёрли на Дагестан. Там сейчас довольно жарко. Мне позавчера из военкомата звонили. Они сейчас спешно формируют специальный батальон из бывших… Ну из тех, кто прошел Афган, или Чечню. У меня тогда планы были совсем другие и я, конечно же, отказался. А выходит, что зря…

- Тебе что, одной войны мало? Ты, зёма, своё уже отвоевал. Отдал, как говорят, долг Родине. Хотя я и понимаю, что нельзя отождествлять Родину с кликой бездарных и коррумпированных политиков и чиновников, дорвавшихся до власти, которые по своему усмотрению развязывают войны и заключают мир с бандитами…

- Но сейчас то они сами попёрли на нас. Та прошлая победа, видать вскружила им головы. Если их вовремя не остановить, то они и до Москвы дойдут.

- До Москвы они, конечно же, не дойдут. Не та сила. А вот то, что эта война началась накануне смены власти в стране, так это неспроста.

- Какой смены власти? – удивился Алексей.

- Президентский срок Ельцина заканчивается. А популярность у него и у его команды нулевая, так как они всё, что только можно было, развалили и растащили. А власть, естественно, терять не хочется. Да и боязно. Ведь если прейдут порядочные люди к власти, то за всю эту вакханалию этим «прихватизаторам» придётся ответить. Вот они и пытаются войной отвлечь народ от реальных проблем. А такие, как ты, за это будут кровь проливать.

- Ну, ты и загнул. Выходит, что боевиками руководят из Москвы. Так, что ли?

- Непосредственно, конечно же, не руководят. А вот спровоцировать их на нападение можно и из Москвы. Но я сейчас не об этом…

- А о чём?

- Да просто, зёма, не нужна тебе эта война. Тебе сейчас здесь со своими делами надо разобраться. А ты ищешь на свою задницу новые приключения.

- Вот в том то и дело, Коля, что со своими делами я как раз и не могу разобраться. Да и ты сам ничего конкретного посоветовать мне не можешь, потому, что в моей ситуации просто нет позитивного решения. Поэтому для меня сейчас мой внутренний конфликт - страшней любой реальной войны. Поэтому я и решил убежать от проблем, решить которые в данный момент не могу. Ты должен меня понять…И я тебя прошу – не отговаривай больше меня. Всё уже решено.

Алексей решительно встал и подошел к телефону. Набрав нужный номер, он заговорил бодро по-деловому:

- Алло… Военкомат?... Это сержант запаса Кузнецов Алексей Андреевич Вас беспокоит…Я насчёт службы по контракту… Да, товарищ капитан, мне уже звонили… Да… Я сразу отказался, а сейчас передумал… Что?.. Успеваю?... Ну и замечательно. Завтра в десять буду у Вас… До завтра.

- Ну, вот и всё разрешилось, лучше и не придумаешь, - говорил Алексей, усаживаясь в кресло и довольно потирая руки. – Можно сказать, в этом деле мне повезло. Уже завтра во второй половине дня набранных ребят отправляют в район дислокации. Так что я успеваю…

- А о своих домашних ты подумал? - перебил его недовольный Николай. – О маме, например, об отце…

- А вот по этой части у меня к тебе будет особая просьба… Но об этом я тебе скажу позже. А сейчас, я думаю, нам нужно немного подкрепиться, и ждать Стаса…
 
[^]
Golovoed
1.03.2011 - 17:34
0
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 29.08.08
Сообщений: 0
Глава 33. Восстановление справедливости



Войдя в квартиру, Стас сел в предложенное ему Алексеем кресло и попросил воды. Выпив до дна налитый ему почти до краёв стакан, он удовлетворительно крякнул и стал излагать план предстоящей операции. Стас попросил Николая еще раз описать план квартиры. Он неоднократно переспрашивал, уточнял, где что находится, и как лучше добраться до телефона, сейфа, где хранит ключи от сейфа Кеша-цыган, каким оружием располагают охранники, и другие детали. В завершение Стас добавил:

- Работать будем в масках. Ну, кроме Николая, конечно.

- Это ещё зачем? – удивился Алексей.

- А затем, что нам в этом городе и дальше жить и работать. Еще не известно, насколько солидная крыша у этого Кеши. Обычно такое покровительство не ограничивается местным отделением милиции, а тянется до самого верха. Так что засветится нам, ой как не желательно. Да, чуть не забыл. Насчёт этой девочки…Машеньки, я уже договорился. Её временно пристроят в детский приют, а потом разберутся и с её мамашей и с ней. Остальных приезжих, кто пожелает, развезём по вокзалам и поможем сесть в поезда. Ну, как говорится, с Богом!

Тщательно спланированная и должным образом организованная операция заняла буквально несколько минут. Как потом отмечал про себя Алексей, во всём этом деле чувствовалась рука профессионала. Ровно в восемь часов вечера инвалидная коляска с Николаем стояла на площадке первого этажа перед входной дверью «нехорошей» квартиры. Николай дотянулся до кнопки звонка. Позвонил два коротких один длинный и тут же отъехал, чтобы его было видно в дверной глазок. За дверью послышались какие-то шорохи и звуки.

- Кеша, Дима, откройте. Это я, Николай…

Щелкнул замок, потом заскрежетала металлом о металл, видимо, задвижка. Дверь отворилась, и на площадку выкатился упитанный, розовощёкий охранник. Лицо его выражало крайнее неудовольствие. В ту же секунду несколько, непонятно, откуда взявшихся людей в чёрных масках, запихнули растерявшегося охранника назад в квартиру и сами заскочили следом. Последний из подскочивших к двери спешно закатил в квартиру коляску с Николаем и захлопнул дверь. На площадке воцарилась тишина и спокойствие. А вот за входной дверью, в квартире, бушевали страсти…

Уже через несколько секунд Кеша и два его охранника с заломанными за спину руками в наручниках, и с заклеенными скотчем ртами лежали, уткнувшись лицом в пол. Все они были обысканы, а содержимое их карманов Стас подверг тщательному анализу. Найденными у Кеши ключами вскрыли стоящий на кухне сейф, в котором хранились деньги и документы попрошаек. Документы тут же раздали их владельцам. Найденные в сейфе деньги передали Николаю, который подсел к столу и стал определять долю каждого работника-попрошайки. Николай с помощью двух Стасовских ребят подсчитал общую сумму денег и сделал неутешительный вывод - денег для расчёта со всеми маловато. Но тут ему на помощь пришел Стас.

- А ты забыл подсчитать наличность этого цыганского хмыря.

Стас положил на стол изъятый у Кеши потёртый бумажник из желтой кожи. Лежащий на полу Кеша стал недовольно мычать, пытаясь подняться. Стоявший рядом парень в маске с чувством пнул Кешу ботинком в бок, и предупредил: «Лежи тихо, а то, вырублю совсем». Кеша замычал от боли и притих.

Бумажник походил на толстенькую книжицу небольшого формата. Раскрыв бумажник, Николай не сдержал радостного и удивлённого возгласа: «Вот это да! Да здесь же настоящий Клондайк». Одна сторона бумажника была туго набита крупными купюрами в долларах, другая – в рублях. Теперь денег, по мнению Николая, хватало вполне. Он по очереди подзывал к столу попрошаек и производил расчёт. Получивших деньги и документы сразу же выводили (выносили) из квартиры, и, в зависимости от того, куда необходимо было доставить человека, сажали в один из двух стоявших за углом микроавтобусов.

Рассчитавшись со всеми и положив в грудной карман камуфляжной куртки деньги, причитавшиеся лично ему, Николай указал Стасу на оставшиеся на столе несколько стодолларовых купюр:

- Это тебе с ребятами… Извини, что мало… Но…

- Хватит тебе здесь разводить бодягу. А это забирай себе…

- Нет, нет. Это ваше…

Стас секунду поколебался, потом небрежно сгрёб деньги со стола и сунул в карман.

Алексей подошел к Николаю и спросил, указывая на лежащих на полу охранников:

- Который из них тебя пинал тогда… за Машеньку?

- Вот этот, - указал Николай на лежавшего слева от него детину.

Алексей подошел к лежавшему, и стал пинать его ногами приговаривая: «Это тебе за Машеньку, это за Николая, это за то, что ты, тварь, лижешь задницу пришлым подонкам, и измываешься над своими…»

- Да угомонись ты, - оттащил Стас Алексея от мычащего и корчившегося от боли охранника. – Нам только трупов еще не хватало.

Кешу и его охранников растащили по разным комнатам опустевшей квартиры. Потом посадили их на пол спиной к батареи отопления и приковали наручниками так, чтобы они не могли не только подняться, но и освободить рот от наглухо закрывавшего его скотча.

Уже в машине по дороге домой Алексей спросил у Стаса:

- А что будет с Кешей и его холуями?

- За них не беспокойся. Я уже всё обмозговал. Сейчас завезу вас, а потом заскочу к своим бывшим сослуживцам. Передам им ключи от квартиры и кое-какой компромат на этих упырей. Там есть за что зацепиться. При желании даже срок можно припаять. У Кеши паспорт поддельный, ну и регистрация и всё остальное. У этих двоих паспорта в порядке, но у одного имеется фальшивое удостоверение помощника депутата Государственной Думы, а у другого – липовые корочки капитана ФСБ. Так что есть, где развернуться. Даже если их и не раскрутят на срок, то денёчка два-три, а то и больше их подержат в предвариловке. А нам и нашим клиентам этого времени вполне хватит, чтобы замести следы. Да, чуть не забыл… Если твой сослуживец задержится у тебя на пару дней, то ты его с московского вокзала не отправляй. Вдруг к этому времени этих хмырей выпустят. А Николой для них враг номер один. Тут уж пощады не жди. Лучше вывези его подальше от Москвы, и посади на проходящий поезд.

Выйдя из машины, Алексей и Николай бодро зашагали к своему подъезду. Освободившийся от инвалидной коляски, на костылях, Николай уже не казался жалким и беспомощным. Да и проблемы с лифтом уже не возникало…



Глава 34. Каждому своё…



Войдя в квартиру, Алексей попросил Николая посидеть, подождать, а сам пошел на кухню готовить ужин; ведь они с Николаем целый день только закусывали. Да и проведённая со Стасом операция способствовала возбуждению аппетита. Алексей отварил вермишель, добавил в неё тушёную говядину. Получилась отличная еда – макароны по-флотски. Когда с макаронами было покончено, и бывшие сослуживцы с чувством исполненного долга откинулись в своих креслах, Алексей продолжил прерванный перед приездом Стаса разговор.

- Ты где собираешься делать протезы? У себя в Тамбове, или здесь, в Москве?

- Я еще до конца не определился. У нас там тоже есть какая-то фирма. Но она особого доверия не внушает. В Москве есть очень солидная фирма. У меня даже номер её телефона имеется. Там можно заказать любые, даже импортные протезы. Говорят, что на таких ходишь, и не чувствуешь, что ноги не свои. Вот только не знаю, хватит ли денег. Да и проблема с жильём…Ну в смысле где по жить, пока заказ примут. Ты ж, вроде как завтра уезжаешь…, - Николай выжидающе смотрел на Алексея.

- Давай поступим следующим образом. Завтра утром я еду в военкомат. А ты созваниваешься с фирмой и узнаёшь, что почём, и когда можно подъехать. Я возвращаюсь из военкомата, забираю кое-какие свои вещички и сваливаю, чтобы меня никто из моих родственников до отправки в часть не достал. К тебе сразу после обеда подъедет на машине мой отец, Андрей Иванович. Если договоришься с фирмой, он сразу же свезёт тебя туда и посодействует в оформлении заказа. Если возникнет проблема с деньгами, он поможет. Я об этом с ним договорюсь. Три-четыре дня, пока не выпишут… эту… с сыном, можешь пожить здесь. Но я думаю, вы до этого управитесь. А если нет, то поживёшь у моих родителей. Теперь о главном…, - Алексей замолчал и задумался. Потом, видимо что-то решив, продолжил:

- О моём отъезде в Чечню моему отцу не говори до вечера. Вечером пригласи его посидеть и всё расскажи как есть, и передай ему эти фотографии, - Алексей жестом указал на лежащие на столе фотографии. – Постарайся как-то объяснить отцу, что мой отъезд – вынужденная мера, что иначе я мог бы натворить здесь что-то ужасное…, - Алексей на время замолчал, стараясь справиться с вновь нахлынувшими эмоциями. – Как поступить с этой…, - пусть решают сами родители. Я в данный момент принимать такое решение просто не в состоянии…

На следующий день, намеченный Алексеем план, был осуществлён. Николай созвонился с нужной ему фирмой, а потом поехал туда с отцом Алексея и в тот же день оформил заказ на необходимые ему протезы. С утра Алексей уладил все необходимые формальности и вечером отбыл в свою войсковую часть. А уже через неделю поезд мчал его на очередную Чеченскую войну.

Уже в должности командира отделения Алексей сидел в купе у окна и наблюдал за проплывающим мимо пейзажем. Он быстро освоился со своими военными обязанностями, познакомился с сослуживцами, и внешне чувствовал себя вполне комфортно. Но в душе у него продолжали бушевать страсти, эмоции, обида, неутоленная жажда мести. Алексей и сам еще не в полной мере понимал, для чего он едет в новое пекло, где человеческая жизнь порой сравнима с ценой снайперской пули или осколка от разорвавшегося снаряда.

На уровне подсознания Алексей сравнивал своё состояние с состоянием своей страны: истерзанной десятилетием безвластия, разграбленной коррумпированными реформаторами, преданной своей политической элитой, униженной поражением в прошлой чеченской войне, жаждущей реванша. Как капля воды способна отражать свойства целого океана, так в отдельной трагической судьбе Алексея отражалась трагедия огромной страны. В состоянии неопределённости, неспособности решать свои внутренние проблемы, и Алексей, и страна стремились использовать любую возможность для мобилизации своих внутренних сил, перед угрозой самоуничтожения или самораспада…

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

© Козырев Г.И.

Ваши отзывы можно персонально оставить автору в его гостевой книге
Гостевая книга Козырева Г.И.

Как я раньше и писал, сейчас автор пишет вторую книгу. Если Вам был интересен этот роман, то могу попросить его выслать (как закончит) 2-ю книгу, чтобы выложить на ЯПе.

Это сообщение отредактировал Kott68 - 1.03.2011 - 17:37
 
[^]
artyom
1.03.2011 - 18:43
1
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 9.06.10
Сообщений: 52
Ураа, продолжение, почитаю
 
[^]
darkRZN
1.03.2011 - 20:00
0
Статус: Offline


Юморист

Регистрация: 21.07.09
Сообщений: 448
Очень хорошая вещь. Вообще тема неразрешимых социопсихологических конфликтов крайне интересна.
Геннадию Ивановичу огромная благодарность за книгу и за разрешение опубликоваться на открытом ресурсе.
Golovoed спасибо за копипаст.

Добавлено в 20:25
Пришла ко мне мысль господа.
До выхода второго тома попробуем решить предложенную автором моральную задачу:
Какой вы бы предложили выход из ситуации в которую попал Алексей? (Разумеется за исключением выбранного главным героем уклонения от решения проблемы)

Это сообщение отредактировал darkRZN - 1.03.2011 - 20:25
 
[^]
Bashka
1.03.2011 - 21:58
4
Статус: Offline


Ярила

Регистрация: 2.11.04
Сообщений: 1355
Не читайте камент прежде книги...


Главной акцентирующей цепочкой, как я понял, является поиск Белки и дальнейшая месть. Но главная интрига обрывается в 27 главе, где написано что Алексею образ девушки показался знакомым. Как то нерационально выглядит разногласие: В начале он несколько месяцев рассматривает фотографию убийцы, а потом вдруг почему то не может узнать ее в лицо. Было бы гораздо драматичней дотянуть нить разгадки до конца.

В целом очень понравилось, легко читается
 
[^]
Dmitrius
2.03.2011 - 00:48
5
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 31.08.09
Сообщений: 93
сначала книга-потом комменты!

вот это да.не ожидал ,случайно зайдя в инкубатор это прочитать.почему то мысль о том что жена и белка-одно лицо проскочила еще в сцене с госпиталем но потом отпустила.зря.к концу увидел что плюсов и коментов совсем чуть.видимо из-за букв.

в золото.

а решение этого конфликта-очень завязанная даже не дилемма,выхода тут никак не два.

Это сообщение отредактировал Dmitrius - 2.03.2011 - 00:49
 
[^]
esya
2.03.2011 - 12:37
2
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 18.12.08
Сообщений: 82
Почему-то после главы про Белку и Стрелку сразу возникло ощущение, что Белкой окажется жена, наверное из-за названия.
 
[^]
irokezzz
3.03.2011 - 00:35
0
Статус: Offline


Либеральный гуманист

Регистрация: 8.03.09
Сообщений: 484
А ведь описана в книге чистая правда. Сам когда-то будучи студентом киевского ВУЗа попал по приглашению в штаб УНА-УНСО (Украинская национальная ассамблея — Украинская народная самооборона) . Фото, которые мне там показали в целях агитации, меня просто потрясли. Для меня стало шоком, то что украинцы, такие же как я, нелегально воюют на стороне Ичкерии и стреляют в своих братьев-славян. Куда катится этот мир? Кому все это надо?
 
[^]
Zoldner
3.03.2011 - 00:45
0
Статус: Offline


Ярила

Регистрация: 26.12.08
Сообщений: 1246
Мда. Букв много, чего то где то может и не оценил, но.
Режет глаз обязательное упоминание "снайперш-наёмниц". Народ. Не было их там, этот миф ещё со времён Приднестровья гуляет. УНСОшники - опёздалы были, но не "три полка", как трубят чеченцы, а около ста - стапятидесяти человек. А "белые колготки". Я около шести лет пытаюсь нати хоть одного человека, который лично их видел/убивал/брал в плен. Ни одного не нашёл. Всё на уровне "кореша моего кореша, который был на войне."
 
[^]
irokezzz
3.03.2011 - 00:59
1
Статус: Offline


Либеральный гуманист

Регистрация: 8.03.09
Сообщений: 484
Может снайперов и не было, что не факт... Но фото с пленными русскими и позирующими УНСОвцами видел лично.
 
[^]
hatas
3.03.2011 - 01:48
2
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 24.11.09
Сообщений: 75
продолжение обязательно нужно! зацепило bravo.gif
 
[^]
ПоперЕжа
3.03.2011 - 12:11
1
Статус: Offline


Приколист

Регистрация: 16.02.09
Сообщений: 315
Очень понравилось. Оторваться не могла. Жду дальнейшего развития событий, такого же многобуквенного.
 
[^]
kopernick
3.03.2011 - 13:41
-1
Статус: Offline


Приколист

Регистрация: 1.11.10
Сообщений: 323
Еле осилил. Чем дальше, тем скучней.
Это сценарий для какого-то сериала?
 
[^]
Шизофрения
3.03.2011 - 17:18
1
Статус: Offline


...

Регистрация: 4.10.06
Сообщений: 1317
Очень-очень интересный рассказ.
Поддержу вышевысказавшихся, интриги "а кто же Белка" не состоялось. Жаль... Но всё-равно буду ждать продолжения!
 
[^]
Викки81
3.03.2011 - 22:08
1
Статус: Offline


Шутник

Регистрация: 21.02.11
Сообщений: 21
Цитата
Пришла ко мне мысль господа.До выхода второго тома попробуем решить предложенную автором моральную задачу:Какой вы бы предложили выход из ситуации в которую попал Алексей? (Разумеется за исключением выбранного главным героем уклонения от решения проблемы)


Сосватать жену Валере, а самому вернуть Свету. Детей конечно же оставить себе. Думаю двое таких меркантильных типов не будут против избавления от спиногрызов.

Мне книга очень понравилась. Не знаю насколько реалистичен сюжет, но за душу берет. С нетерпением жду 2 часть.
 
[^]
ДедаЕж
3.03.2011 - 22:11
0
Статус: Offline


Ярила

Регистрация: 23.11.08
Сообщений: 8199
хрень удалена.
извините, браузер заглючил.

Это сообщение отредактировал ДедаЕж - 3.03.2011 - 22:13
 
[^]
Понравился пост? Еще больше интересного в Телеграм-канале ЯПлакалъ!
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии. Авторизуйтесь, пожалуйста, или зарегистрируйтесь, если не зарегистрированы.
1 Пользователей читают эту тему (1 Гостей и 0 Скрытых Пользователей) Просмотры темы: 26093
0 Пользователей:
Страницы: (5) [1] 2 3 ... Последняя » [ ОТВЕТИТЬ ] [ НОВАЯ ТЕМА ]


 
 



Активные темы






Наверх