10
К СМЕШНОЙ ПРОЗЕ
НЕПРИДУМАННЫЕ ИСТОРИИ
1.
Однажды ехали мы с Лазаревым летом, часов в 6. Лазарев был за рулем. Солнце уже снизилось, и вышло так, что оно светило нам прямо в лоб. Я сидел, ничего не видел перед собой, опустил козырек, зажмурился и думаю: а как Лазарев управляет?
- Эй, говорю, как ты едешь-то?
А тот, яростно ощерившись, отвечает:
- А как слепые ездят?
2.
С другим же приятелем ехали как-то мимо Новодевичьего кладбища. У него там оказался похороненным дед. И этот приятель испытывал по этому поводу необъяснимую гордость. Рассказав о лежащем на знаменитом кладбище родственнике, он сделал короткую паузу и сказал:
- Вот если я умру, меня тоже там похоронят.
Какая вера у человека!
3.
Слышал сам как реальную историю.
Пошел чувак в туалет, расклячился над унитазом и извлек килерес, начал поливать фаянс, глядя на переплетение влажных труб перед собой. Трубы жили в деревянном кожухе, который рассохся, треснул и дверца его не закрывалась. Трубы были покрыты каким-то изоляционным материалом, не пощаженным временем; изоляционный материал залохматился и обвис.
Оттуда, из черной глубины кожуха, цепляясь когтями, быстро-быстро побежала вверх мышь.
Чувак, углядев это, инстинктивно, как первобытный охотник, оторвав руку от мочеиспускательного органа, попытался ухватить мышь, да где там! Мышь отпрянула с быстротой молнии, но слишком неожиданным для нее было нападение и она, не удержавшись, упала в унитаз.
- Ха-ха! - засмеялся наш чувак, радуясь возможности грохнуть мышь, минуя процесс ее поимки. И принялся мочиться на зверька, рассчитывая струей сбить его в... Ну вы знаете, куда.
Но мышь, злобно сверкнув бусинками глаз, в мгновение ока взобралась по тугой струе, и ухватилась обеими лапками за хуй. Ссущий был настолько ошарашен, что некоторое время не предпринимал никаких попыток освободить свою крайнюю плоть из лап грызуна.
А мышь стала дуть в хуй и чувак лопнул.
Мышь мне клялась, что это чистая правда.
4.
Однажды я ехал в поезде с лейтенантом-пограничником по имени Женя, и тот, от дорожной скуки, рассказал мне историю.
- Прикинь, - говорил лейтенант, макая помидор в соль, шевеля новенькими погонами, направляют тебя...
Историю эту лейтенант рассказывал мне полтора дня, потому я перескажу ее вкратце.
Для прохождения дальнейшей службы Женю направили на Каркалыкскую, али Бармагульскую погранзаставы, сейчас уж не припомню. Направили вместо расстрелянного задумчивым солдатом из пулемета КПВТ зам. командира этой богадельни. Солдат, засев ночью со свинченным с броника монстроидальным пулеметом, дождался, когда старлей закрыл за собой дверь зеленого сортира с намерением посрать, возникшим после плотного завтрака. Старлей, будучи политическим руководителем, не чурался почитать прямоугольные кусочки местной газеты «Пограничный хлопкороб» на русском языке; а как типичный советский офицер, охраняющий рубежи Родины то в жопе у козы, а то у хуя на рогах, изыскивал способ убить время. Старлей поднатужился, не упуская из глаз сообщение о сдаче в закрома Родины очередной тысячи тонн белого золота. В эту минуту солдат-убийца длиннейшей очередью прервал существование общего сортира, забросав щепками все окрестности.
Завидев, как бесстрашно бегут на крупнокалиберный пулемет остервеневшие от скуки сослуживцы, стрелок стал пристраиваться к пулемету с намерением застрелиться. Был скручен лично командиром заставы и заперт в неработающей холодильной камере, абсолютно голый.
На этом все веселье и кончилось. Причиной расстрела старлея была ревность. Этот солдат, оказывается, полюбил политрука и совсем не за лекции. Политрук же, медленно убиваемый скукой, живо отнесся к смазливому мальчику. Потом, поднаторев и войдя во вкус, он за неделю соблазнил проводника пограничной собаки, который, как и первый друг любвеобильного политрука, влюбился в этого мужеложа. Некоторое время, не подозревая об измене, несчастные солдатики купались поочередно вместе с возлюбленным старлеем в душевой кабине. В общем, полгода продолжалась идиллия, пока первый милый друг не ошарашил старлея, сказав ему, что им необходимо жениться. Полчаса замполит таращил бесстыжие глаза, не в силах шевельнуть грешным язычищем, а порядком округлившийся на доппайке честной голубой солдат, ходил перед ним туда-сюда, томно шевеля ягодицами. Я устал, я хочу домой, мы поженимся и будем жить долго и счастливо. Примерно так он ныл и ныл, пока наконец у офицера, снявшего было галифе перед этим проклятым пидором, который ебнулся на всю голову, как мысленно он диагностировал утерявшего чувство реальности зольдата не забегали по всему телу нервные мурашки.
Прервав уговоры и капризничанья рядового, политрук высек его подвернувшимися кстати красным и желтым сигнальными флажками, и страшным, политическим баритоном с присвистом, объяснил зарвавшемуся Кусе-пусе, что если он попадется с этой минуты товарищу старшему лейтенанту в угол обзора его красивых глаз, то упомянутый политработник, бля, будет, самолично отведет его к жителям соседней страны и поменяв его бархатную жопку и табельный АКСУ на кило гашиша и полштуки баксов, будет целыми днями наблюдать через бинокль, как аххуевший и припухший боец-жопник радует изголодавшихся горцев-чабанов, косяками бегущими на визги, а те медленно, но неуклонно как дембель, заебывают его до смерти.
После этой угрозы солдат никак себя не проявлял, пока не развеял по ветру гадящего оскорбителя. Его, конечно, судили. Признав жертвою домогательства, освободили и комиссовали по болезни жопы и прилегающих половых органов. Я про этого солдата больше ничего не знаю и, надеюсь, он обо мне тоже.
А на заставе ничего больше не случалось, вовлеченный в гомосексуализм проводник погрансобаки (кстати, оставшийся за кадром во время всяких расследований и чисток) страдал и очень ждал прибытия молодого бойца вместо свалившего мстителя. Но приехал сосланный в эти ебеня из Алма-Аты за мордобитие старший сержант Петро Убийбык. Приехал на два месяца, дослуживать до дембеля, как неэстетично выражаются те, кто служил в Советской Армии. Поэтически говоря, когда Убийбык спал, глубоко дыша ртом, еле поместившись на самой большой и лучшей койке, огромная срака этого, вскормленного салом и ненавистью к москалям мощнявого хохла, лежала на досках свежевымытого пола.
Эпилог, кому интересно: через неделю проводник-экспериментатор, мучимый плотью, научился использовать для удовлетворения своей похоти своего лучшего друга, боевого товарища, отлично выдрессированного четырехлетнего крупного немецкого овчара Мухтара, вовлекая того в хитроумные силки и совершая и гомосексуальные и зоофилистические развратные действия, неординарные даже для скучающего пограничника. Еще через неделю извращенец был спален с поличным ищущим сахар для заправки браги старсером Убийбыком. Находясь в состоянии аффекта, он забил обоих до клинической смерти чем попало. Выяснилось, что подлец-проводник жучил бедного пса, когда тот находился в наряде. Когда срослись сломанные кости, ненасытный погранец, измучивший весь госпиталь смелым макияжем и переодеванием в украденную у сестер одежду был приговорен к двум годам службы в дизеле. Буквально на следующий день у горячего искателя приключений на свою жопу возникли проблемы противоположного свойства.
Вот такую я слышал историю, но, честно говоря, насчет Мухтара я не поверил. Это ж все-таки, боевой пес.
5.SHITО-КРЫТО
Когда-то я служил на крейсере "Аврора".
Вследствие того, что матросы - существа любознательные и смешливые, они любят развлечения. И у нас некоторые балтийцы просто-напросто от скуки были не в силах вахты стоять. И они ходили по кубрикам...
Матрос спит, лежа на одной простыне и укрываясь другой, тихо, как мяско в пельмене. И, конечно, он не слышит, как злыдни, которым делать нечего, методично пришивают края нижней простыни к верхней и наоборот, по всему периметру. А злыдни именно это и делали.
Потом беднягу резко будили, имитируя боевую тревогу, а иногда и срочное погружение революционного крейсера в пучину Невы. Однажды ребята перестарались и зашили пятерых бойцов, рассчитывая разбудить всех разом и зело повеселиться. Но, на беду их, у кэпа болели клыки и он решил поделиться болью с подчиненными, нацепил всяческие регалии и
спустился сверху в матросские палубы, чтобы всех там отъетить. Ребята-швецы уже спрятали нитки да иголки, уже приготовились, как их стал свистать наверх дневальный. Тут же по кораблю грянул рев - сигнал тревоги, большой сбор.
И каково же было удивление офицеров и мичманов, когда из кубрика повалили
белые мешки, зверски ругающиеся матом.
6.
А еще был у нас матрос Кунабаев, который не ел сала. Он мотивировал это своей приверженностью законам шариата. И презрительно смотрел на всех салоедов. Но однажды, в лихую годину, когда кормили нас особенно скудно и отвратительно, старшина второй статьи Конончук получил из дому посылку с полупудом салопродуктов. И все-все-все их потребляли. В конце концов бедный Кунабаев не выдержал (а его все искушали, конечно) и стал жевать с мученическим лицом кусок сала.
И среди нас, орлов, все-таки отыскался один, кто спросил - а как же Аллах?
На что Кунабаев солидно ответил:
- Аллах через три палубы не видит.
7.
Дело было на станции метро «Площадь Революции».
Я ехал домой, в Измайлово, после бурно проведенной ночи. Дикое желание спать и последствия неумеренного употребления веселящих веществ превратили меня в любознательного зомби. Люди, обычно гадкие и неуклюжие, казались значащими больше, чем они значат на самом деле.
Я прислонился спиной к колонне, чтобы никто не смог столкнуть меня на рельсы и присмотрелся к двум неграм, прохаживающимся у самого края платформы. Они приседали, гоготали, толкали друг друга, словом, вели себя, как ведут негры в Нью-Йорке и особенно в Вашингтоне, но не так, как ведут себя негры в Москве.
Стало быть, отметил я, негры тоже нажрались.
Мало-помалу (а в шесть утра перерывы между электричками очень большие) эти негры всех достали гортанными криками. Люди эдак осуждающе на них смотрели, как всегда смотрят наши люди на источник громких звуков.
Но тут, наконец, подошел поезд. Длинный негр закричал:
- Dat’s me train!
Тут ему ударило большим таким зеркалом по челюсти. Он крутнулся на месте и упал. Его товарищ бросился к нему с причитаниями. Началась суматоха - половина народа осталась посмотреть, что будет. Набежали тетки в красных шапках, дядя-степа прибежал. А я решил отчего-то, что надо вернуться и продолжить праздник. Тошнота прошла.
И я поехал вверх. Выходя из метро, я натолкнулся на двух бабищ, одна из которой орала:
- Че там такое?
А вторая ответила:
- Негра поездом убило!
А вы говорите, нет телепатии.
8.
КОНЕЦ МАТРОСА ПУПКИНА
Эта жуткая история полна мучений и страданий и, к сожалению не может похвастаться счастливым концом. А ведь главным героем этой история является именно конец, принадлежащий застенчивому матросу Пупкину.
Дело в том, что среднестатистический военнослужащий срочной службы — существо крайне неразборчивое в половых отношениях. Когда он выбирается за КПП, он рыщет в поисках самки аки вепрь. Миллионы некрасивых, на хуй никому ненужных девушек, превращены в женщин именно матросами. Как бы ни была обижена судьбою какая-нибудь Маша из Кунцева — толстая, прыщавая, тупая; если она придет в базовый матросский клуб на бывшей площади Труда с целью быть трахнутой, будет трахнута запросто. Именно поэтому в БМК таковых страдалиц большинство. Одно время я боялся туда ходить из-за этого, но природа взяла свое.
Была у нас одна хорошая знакомая. К ней всегда можно было придти, попить чаю и совершить совокупление. Нормальное вполне отношение к этому делу, без иллюзий и рефлексий. По крайней мере, у нее был свой стиль. Правда, она никогда не кончала, лежала себе спокойно, молчаливо и улыбалась. Я ее спрашивал — ну тебе хоть приятно? Ага, отвечала она, ничего. Просто у меня очень широкое влагалище, фантастически огромное, а вы все обычных размеров чуваки, поэтому эффект есть, но слаб. И все ее кавалеры перековались на оральный способ общения.
А матрос Пупкин боялся женщин. Ну, знаете, если оказывался рядом с девчонками, потел жутко, петуха голосом пускал, мямлил чего-то и старался сгинуть побыстрее. Пропадал парень. А тут еще после увольнений и самоходов товарищи рапортуют о победах и достижениях, после отбоя, в душной темноте звучат зажигательные истории о легендарных богатырских соитиях.
Пупкин бедный никак не может снять кого-нибудь.
Как члены дружного коллектива и советские моряки, мы решили как-то ему помочь. У балтийцев закон такой — сам погибай, а товарища выручай. И однажды Никита, будучи в гостях у нашей малочувствительной подруги, рассказал ей о мучениях Пупкина. Приводи, сказала ему подруга, это ж интересно как!
И Никита, через пару недель, будучи вместе с Пупкиным в увольнении, затащил его за компанию в гости. Посидев для приличия с кружечкой чаю, второстатейный старшина удалился, оставив одеревеневшего Пупкина наедине с судьбою. Парень опоздал из увольнения. Мы думали, что все теперь будет хорошо. Не тут-то было — Пупкин влюбился. Мало того, он страдал еще больше, безжалостно обвиняя себя в профнепригодности.
В чем дело, товарищ, спросили его.
Я не удовлетворил ее! Она даже ухом не повела, пока я так старался. О, я ничтожество, у меня маленький хуй. А она еще хотела из жалости взять у меня в рот! Это небесное существо! О-о-о, страдал Пупкин и успокоить его было невозможно.
Пупкин снюхался с матросами-подводниками, чей разгульный экипаж жил этажом выше, ожидая своей очереди грозить ядерной елдой вероятному противнику. От безделья и хорошего питания эти рыцари глубин занялись тем, что поголовно вытачивали, шлифовали и вставляли в свои килересы разного размера и формы шары. Бывало, выползут они на солнышко после обеда, и сидя на скамейках вокруг чугунного котла, служащего пепельницей, трут тряпочками эти шарики из оргстекла. А между делом прикидывают: прикинь, Дюша, всадишь телке, она — уа-у, и все. Че, пугается Дюша, померла? Какой там померла, наоборот — как начнет тащиться, за уши не оттащишь! Да тут не хуй базарить, братаны, вступает третий — у меня у другана до службы, короче, братан с армии пришел, а у него тридцать восемь шаров. Он, короче, даже сам боялся. Хуй был как кукуруза. И они на пару погнали к телкам. Ну, забухали, хуе-мое, давай говорят. Те давай ломаться, менжевались-менжевались, в общем братан в одной комнате, а этот в другой. И Славик, в смысле кореш мой, свою крысу раскрутил уже, только-только начал, как слышит — в соседней комнате как заорет баба, типа ее режут. А! А! Эта телка на измену присела, кричит — что случилось? А та надрывается, уже прям воет. Ну, они к двери, в дырки смотрят — а баба тащится как страус по степи, понял. В общем, все там нормально, на следующий день они сами, прикинь, приходят, говорят — пошли мол, погуляем. И как прилипла эта телка, ведь она с другими уже никогда не сможет. Круто, говорят шаротеры. И с удвоенной энергией шуршат тряпочками.
Вот Пупкин и наслушался таких баек, и начал точить себе шары чуть ли не с голубиное яйцо величиной. Он шароебился по вечерам, весь в сладких грезах. Дурак ты, говорили ему умные люди, ты себе лучше в голову шары загони, у тебя их не хватает. И не знаю, как бы Пупкин с этими шарами поступил, если бы не стал свидетелем одного инцидента.
Шары загоняли, конечно, в Ленинской комнате; по ночам. Дневальный был предупрежден, тощий молодой матрос стоял на стреме, а заинтересованные лица, с важными и целеустремленными физиономиями проникали в святыню. Там стоял операционный стол, сделанный из древесины надлежащего качества. Мрачный, сутулый маслопуп, он же народный хирург, уже провел пять успешных операций. Пациентом был коренастый белорус, заметно волнующийся. Пупкин, в группе наблюдателей, жадно смотрел на завораживающее действо. Ассистент развернул чистое полотенце, где оказались шары и столовая ложка; вынул из кармана бутылек одеколона «Бэмби» и полил на руки хирургу. Потом была продезинфицирована ложка, с треугольно заточенной ручкой. Ну, хули ты ждешь, рявкнул хирург, давай, ложь сюда! Бледный белорус осторожно выложил гениталии на край столешницы. Оттянув, как было сказано, крайнюю плоть, он зажмурился. Не ссы, матрос салагу не обидит, пообещал ему хирург и, размахнувшись, ударил ложкой.
То ли удар был слишком силен, то ли ложка чересчур остра, только, пробив тонкую кожу, она наглухо застряла в столе.
Белорус пританцовывал, хирург в растерянности метался рядом, зрители советовали. В этот момент в открывшейся двери возник бледный лик карася-часового: атас! Дежурный по части идет! Предупредив, вестник горя сгинул в ночи. За ним бесшумно побежали остальные: последним, крупными прыжками, уходил хирург. За бегством равнодушно следила огромная гипсовая голова дедушки Ленина.
Оставшись в одиночестве, весь в неопровержимых уликах, членовредитель недолго обдумывал ситуацию. Матерные крики приближались и бедняга, быстро расшатав ложку, освободился от нее и придерживая клапан брюк, выключил свет и спрятался в нише, за шкафом. К счастью, дежурный лишь заглянул в Ленкомнату, торопясь к собутыльникам.
Вид залитого кровью полового члена так подействовал на Пупкина, что он обменял свои, уже готовые шары, на значок «За Дальний Поход». Заодно ему дали совет: купить в аптеке мазь для наружной анестезии, которая придает члену необычайную твердость и выносливость.
Пупкин дал нашему почтальону денег и бумажку с надписью «Анестезиённая мазь». Через два часа он получил два тюбика.
В субботу он пошел в увольнение, сжимая в кармане широких штанов заветное средство.
Совершив вечернее омовение ног под краном, я шел по коридору, когда Пупкин вернулся из увольнения. Какой-то согбенный, он быстро пошел в баталерку, переодеваться. В кубрик он вошел, прижимая к паху сложенную робу, согнувшись в три погибели уложил ее на баночку (это, чуваки, просто табуретка), накрыв скрученным ремнем и скрылся под одеялом. И с этой минуты он начал безостановочно ерзать и скрипеть пружинами.
Хули ты вошкаешься, резонно спросил его сосед по койке и не дождался ответа.
Молодой боец Ефимов подошел к выключателю и, поведав о том, что до приказа осталось восемьдесят шесть дней, погрузил помещение в темноту. Постепенно ночь наполнилась храпением и попердыванием, шепчущие засыпали; сквозь сон я услышал, как кто-то проскакал к выходу с приглушенной матерщиной. Упала баночка, хлопнула дверь, а виновник этого, ругаясь уже во весь голос, топотал по коридору. Какая сука разбудила Ленина, возмутился профсоюз Кузнецов; подобные слова говорили, подымаясь из могил-коек, злые военнослужащие.
Тут, со стороны умывальной комнаты понеслись уже вовсе не контролируемые вопли. Шлепая тапочками, возмездие двигалось на звук.
Его источником был матрос Пупкин, абсолютно голый, с торчащим вверх фаллосом. Пупкин безостановочно двигался, приседая и приплясывая; потрясая руками, голова его совершала круговые движения и глаза у него были охуевшие полностью. Он был похож на шамана. Из дальнего крана била струя воды.
Пупкин, еб твою мать, ты что, сука, аххуел с горя? — закричали ему товарищи.
Оу-оу-о! Ы-ы-блянаха-ы-банарот! — отвечал Пупкин, прыгая на корточках и спиралеобразно распрямляясь. Внезапно он схватил свой возбужденный орган обеими руками и попытался его оторвать. Это ему не удалось, но крики усилились. Но не зря говорят, что время лечит. Постепенно он успокаивался, притих, и через пять минут вовсе сел на баночку и замолк под ласковыми взглядами сослуживцев.
Согласись, неизвестный друг, такое поведение требовало объяснения. Накрытый до подбородка, бледный Пупкин жалобным тенором рассказывал.
Выйдя в город Ленинград и прибыв через полчаса по назначению, за чаем он наговорил подруге столько глупостей, что та испугалась. Конечно, Пупкин был искренен в своей любви, но неуместен. Циничная подруга сначала над ним стебалась, но Пупкин был глух и продолжал токовать. После попытки поцеловать ей руку, подруга сказала ему — может пойдем, потрахаемся, а? Сейчас, сейчас, сказал Пупкин, я сейчас. И закрылся в ванной. Довольная его чистоплотностью, подруга разделась и легла в кровать. Тем временем Пупкин, обнажив детородный орган, натирал его холодной мазью. Чтобы подействовало наверняка, он мази не жалел. Потом он, проявив чудеса ловкости разделся и вышел к любимой, прикрываясь комком форменной одежды. Та приняла его со свойственной ей страстностью, то есть в позе роженицы, заложив руки за голову.
Пупкин старался.
Через двадцать минут, подруга, так и не дождавшись пупкинского семяизвержения, начала проявлять интерес к процессу. Еще через двадцать минут она заговорила, сильно удивляясь стойкости Пупкина, потом обхватила его руками и ногами и все заверте…
Глупый Пупкин разбудил в старой медведице жуткие страсти. Не чувствуя вообще ничего, он методично совершал фрикции, капая потом на счастливую подругу. Наконец та зарычала, перепугав партнера, захрюкала и, неожиданно железными пальцами, за маленьким не разорвала пупкинскую жопу пополам.
Щебеча всякую чушь, она полежала минут пять и взглянув на пупкинский конец, восхитилась — ну, мол, ты и орел! Ну раз хочешь и можешь, ура! И сношались они три дня и три ночи, и затихли ветры и остановились реки, и падали со стен отсыревшие обои.
Остановило этот кошмар неумолимое время. Наскоро одевшийся Пупкин бежал по Питеру и ужасно стеснялся продолжающейся эрекции. Растертый член саднил, спина разламывалась, пот заливал глаза.
Как известно, Пупкин немного опоздал и молча упал в койку. Вы знаете, как отходят, например, перемерзшие руки, когда попадаешь в тепло? Вот так и истерзанный килерес Пупкина, отмороженный им сдуру с помощью мази, начал отходить. Все остальное Пупкин делал не думая, иначе бы он сунул свой конец под холодную, а не под горячую воду.
К окончанию рассказа эрекция у бедолаги исчезла и, как выяснилось впоследствии, до конца службы. Вот почему произошедшее с Пупкиным никак нельзя назвать историей со счастливым концом, мои маленькие, жирненькие деточки.
9.
ЛЕНТОЧКИ
Всем известно, что матросы всем головным уборам предпочитают бескозырки. А у бескозырок есть ленточки. Происхождения ленточек никто не знает, версий ходит множество. Я думаю, что это компенсация за отсутствие козырька.
К концу службы матросы и старшины сильно расслабляются, постоянно спят, пьют и готовятся. Офицеры носятся по шкафутам: где матросня проклятая? Где рабочая сила? А сила - в кубрике.
И вот прибыл на корабль молодой офицер, старший лейтенант Лейкин, весь в значках, звезды горят на погонах, усы растут. Скатился он по трапу и прямо в наш кубрик, прямо в секцию плюшевой игрушки: давай орать зычным тенором. Началась война. Этот Лейкин был парень азартный и все время придумывал разные штуки. Например, колоть ломами лед. Но после того,
как три лома сломались, а остальные утонули в полыньях, боцман Потный закатил истерику с разрыванием тужурки. Тогда этот молодчик решил не гоняться за журавлем, и принялся за молодых матросов. На что уж они толстокожие существа, да и то взвыли. Не давал житья гад Лейкин.
И повадился он на свою беду подрезать у матросов ленточки, чтобы были они уставной длины. То есть, портить их.
Мы, старшие товарищи, дали молодым ха-ароший совет. Через неделю на наш стремительно обтекаемый крейсер обрушился смотр. Для офицеров смотр с участием вышестоящих коллег - все равно как бал для Наташи Ростовой. И они бегали как собаки, вверх-вниз, туда-сюда.
Наконец, экипаж был построен на юте (филейная часть). Тихо плескались волны об борт корабля. Перед нами стояло само его высокопревосходительство вице-адмирал Корниенко, ужасный и глупый. Честь же отдать рапОрт о нашей высокой боеготовности выпала старлею Лейкину. Он к этому усиленно готовился длинными зимними вечерами. Ну ясное дело, он с возбужденным кортиком встал наизготовку и давай:
- Товарищ адмирал! Да мы... Да нас... Да тыры-пыры!
Оттарабанил он, а адмирал смотрит мимо него на нас, на славный экипаж, и челюсть у адмирала провисает. А и правильно, потому что все - и матросы, и офицеры и даже мичман Потный, все - угорают. Матросы ленточки закусили (вот зачем они!), а офицерам нечем закусить, они
уже в полный голос хохочут.
Так бы адмирал и лопнул на радость рыбам, да тут Лейкин с обиженным лицом к нам повернулся, к адмиралу заджом. И адмирал давай угорать, и вассалы его тоже.
У Лейкина от фуражки к палубе висели длиннейшие крутейшие ленточки.
А не надо матросов шпынять!
Это сообщение отредактировал MuzDie - 25.05.2005 - 20:54
yaplakal.com