Очумелые Пёрышки

Уважаемые ЯПовцы!

Предлагаем вам прочитать рассказы, написанные на конкурс "Очумелые Пёрышки", который завершает годовой цикл конкурсов.

Будьте добры, прочитайте сначала несколько пунктов ниже, это поможет вам сориентироваться:

1.Голосование и комментирование работ проводится с 6 декабря по 21:00 мск 25 декабря. Итоги тут: https://www.yaplakal.com/forum3/topic2872429.html
2. В голосовании можно выбрать три работы.

3. Разглашение авторства в ходе голосования карается дисквалификацией работы с исключением её из списка голосования.

4. Размещение работы на стороннем ресурсе по ходу конкурса до официальной публикации итогов карается дисквалификацией работы с исключением её из списка голосования.

5. Попытка фальсификации голосования карается дисквалификацией работы с исключением её из списка голосования и наказанием автора.

6. Призывы к голосованию за ту или иную работу караются строгим предупреждением оргкомитета или лимитом на сообщения. Держите свои догадки при себе и не указывайте ник автора, даже если вы в нем уверены на 100%.

7. В комментариях к работам запрещается: реклама, призывы к насилию, порнография, политические высказывания, оскорбления и угрозы участникам конкурса, призывы к саботажу конкурса.

8. Голословные обвинения в подтасовке результатов голосования, высказанные в адрес любого конкурсанта, приравниваются к политоте и караются лишением девственности за гаражами.

9. Любой участник может учредить номинацию, в которой он хочет премировать призёров.

10. Будьте щедрыми! Одной юкой сыт не будешь. Тащите ваши призовые Choke в фонд конкурса, и победители не останутся без награды!


Ухожор
Если бы
Всякое бывает
В каморке что за актовым залом
Сеанс
Сложно встретить девственницу
Прятки
Менеджер Вселенной и амулет Ф'Харкара
Потерянный бог
Галерея "Маяк"
▒▓▒ ?!
Наши Пузиковы
Дед Мороз из Ада
К морю
Что в имени тебе моём?
Дыра
Имена не нужны
"Клоп"
Собеседование

Это сообщение отредактировал Акация - 27.12.2024 - 10:29

1. Ухожор


Белозар, покачиваясь, держался за широкую еловую лапу, не обращая внимания на смолу и иголки, с надеждой вглядываясь в просвет между деревьями. Он шарахался по лесу уже два дня. Два окаянных дня. С той самой страшной для него минуты, как понял, что его трёхлетний сын Пересвет, которого он впервые взял с собой в лес – проверять силки, пропал. Белозар отвернулся лишь на мгновение, выпутывая из петли ещё живого зайца, и всё. Пересвет исчез, как его и не было. Вот он только что стоял позади отца и просил отдать зайчика ему, и вот словно растаял в воздухе. Не послышался топот маленьких поршней, не хрустнула веточка на тропинке, не прошуршала подсыхающая по осени трава. Лес вокруг замер, даже листья деревьев, казалось, застыли, будто мухи в затвердевшей смоле. Тишина. Лишь слышен дробный перестук лап убегающего прочь зайца, выпавшего на землю из ослабевших пальцев охотника.

День и ночь метался по лесу несчастный отец. Он не помнил, как молил богов и духов вернуть ему сына, как провалился в волчью яму, как сумел при этом ничего себе не сломать и не напороться на собственноручно обструганные, заточенные и вкопанные в землю колья против одолевавших месяц назад его селение волков. И как сумел оттуда выбраться, тоже не помнил. Помнил смутно лишь глубину и тьму ямы, отчаяние и безнадёжность. И казалось ему, что он до сих пор на дне той ямы, только ставшей очень большой, и ходит внутри неё по кругу без конца. Он заблудился в знакомом до последнего кустика лесу, и выхода нет. И сына тоже – нет.

– Леший! Это леший водит! – схватился на рассвете второго дня за голову, давно лишённую шапки, охотник. – Он и Пересвета моего спрятал! За волков мстит! Хозяин … – отвесил он земной поклон в сторону громадного кедра. – Прости меня, дух лесной, прости, батюшка! Бил я детей твоих, да ведь разбойничали они, скот уносили, наши дети малые в опасности были, куда ж деваться мне? Ловчий я…

Белозар сдёрнул с кушака ножны, выхватил нож и, не медля ни мгновения, взрезал себе кожу чуть ниже левого локтя.

– Прими жертву мою, хозяин лесной! – склонив голову, охотник подошёл к кедру-гиганту и уронил несколько капель крови на один из отростков корней, змеящихся по земле. - Прости меня, ежели сможешь, а ежели нет, то пусть сгину в чащобе, но мальца отпусти, молю! Один он у меня остался…

Заскрипел кедр ветвями, уронил на склонённую голову шишку и вновь застыл. В глубине леса послышался волчий вой, где-то неподалёку заревел медведь, шмыгнула мимо Белозара пичуга, задев щеку крылом и внезапно всё стихло. Слышно было лишь хлопанье крыльев никуда не улетевшей пичуги, зависшей над неведомо откуда появившейся тропинкой, ведущей в самую гущу леса. Поклонился еще раз Белозар кедру, и направился вслед за полетевшей вперёд птицей. Впрочем, убедившись, что охотник двигается в верном направлении, проводница куда-то исчезла, оставив человека в одиночестве.

Весь день шёл по извилистой тропинке Белозар, делая лишь небольшие перерывы для отдыха. Он не обращал внимания на спелые ягоды ежевики, черники и брусники, что росли вдоль всего его пути. На дичину, что в соблазнительной близости крутилась вокруг, словно подставляясь под удар ножа. На гнуса, ошалевшего от присутствия единственного на весь лес человека, и с остервенением жёгшего и без того, исцарапанную о ветки кожу. Белозар просто бездумно шёл и, кажется, мог идти так, пока не свалится замертво.

Он не сразу понял, что тропинка вдруг оборвалась, упираясь в широкую, очень старую ель. Идти дальше было некуда – повсюду плотной стеной стояли деревья, и между ними не было ни проблеска света.

Белозар рвано выдохнув, пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился за длинную широкую еловую лапу, преграждавшую ему путь, и та неожиданно легко подалась, открывая путь на свободу. Покачиваясь вместе с колючей веткой, он, часто моргая от яркого света, вгляделся перед собой.

Сразу за елями – сторожами простирались нескончаемые луга, где отчего-то царил разгар лета. От ярких пятен рябило в глазах. У подножия холма, на котором и обрывался лес, виднелась какая-то деревенька, словно разрезанная пополам узкой речушкой. Массивный, неизвестный Белозару идол возвышался на небольшом кургане за околицей. Смесь запахов полевых цветов, трав, парящей земли от только что прошедшего дождя оглушала, после спокойного тягучего аромата хвойного леса. Всё вокруг казалось таким живым, мирным и спокойным, что Белозар решил, будто он до сих пор не очнулся от забытья. Но чувствительный пинок сзади, заставивший охотника проломиться сквозь зыбкую преграду из еловых лап и покатиться кубарем с холма, окончательно убедил его в реальности происходящего.


Белозар ходил вокруг загадочного села уже несколько часов. Придя немного в себя после круговерти в лесу и падения с холма, умывшись в водах уходящей в село речки, отринув прочь лишние, мешающие трезво мыслить, тревоги, он, присев на пригорок, старался понять, что от него требуется Лешему. А в том, что требуется, он не сомневался – иначе, зачем бы его зашвырнули сюда? Куда именно – этот вопрос пока не рассматривался, не до этого. Ясно, что края тут чужие, если уж даже время года иное… Может ли Пересвет находится в этом селе? И если – да, то каким образом? Впрочем, духи способны на многое…

Рядом с ним кто-то завозился, запищал жалобно, так тоненько, что Белозар со своим чутким слух охотника, едва расслышал этот писк. В паре шагов от него шевелилась какая-то непонятная маленькая кучка грязи.

На мгновение позабыв о собственных бедах, Белозар вскочил и с интересом всмотрелся в загадочный комочек. Что-то знакомое… Он осторожно потыкал пальцем в него – под слоем грязи чувствовалось нечто мягкое и тёплое.

Прихватив это непонятное пригоршней, он поднёс предмет к глазам. Запищало громче. Было очевидно, что это какой-то зверёк, но какой? Крыса? Не похоже. Не мудрствуя лукаво, Белозар опустил животное в реку, ополоснул и поскорее вытащил наружу. Это оказалась полуживая белка, с удивительно яркой шерстью, что было видно даже под остатками мокрой грязи. Зверёк дрожал от холода и, возможно, страха, но даже и не думал бежать, лёжа на широкой ладони охотника, отставив в сторону явно больную переднюю лапку.

- Эх, бедолага, и что с тобой делать? – задумался Белозар, в своё время сотнями истреблявший белок ради шкурок. – А полезай-ка ты мне за пазуху, согреешься, высохнешь, а там, глядишь, к своим деткам малым побежишь…

Дивясь самому себе, Белозар как мог, обтёр и обсушил белку краем рубахи – терять нечего, она и так грязная дальше некуда и, морщась, сунул зверька за пазуху. Присев на прежний пригорок, он, выжидая, пока новосёл пригреется и перестанет холодить ему грудь, размышлял тем временем, что ему делать дальше и куда идти.

– Об чём печалишься, мил человек? – послышался совсем рядом дребезжащий голос. Белозар подскочил от неожиданности – его, охотника, и застать врасплох, да кому - старцу! Его уши от стыда перед самим собой заполыхали – как можно было так забыться?!

Старик, стоящий перед ним, несмотря на помутневшие от времени глаза, седую, длинную, до пояса, бороду и клюку, держал спину ровно, как молодой и в приветливой улыбке показывал крепкие белые зубы. Правое ухо выглядело несколько непривычно, но что с ним не так, раздумывать охотнику было некогда.

– Доброго дня вам, дедушка, – спохватившись, поклонился Белозар. – Да вот, сынишку своего ищу, потерялся вон в том лесу два дня тому… Не видали ль мальца трёх лет?

– В том лесу? – перевел наверх белёсые глаза старик и вновь уставился на пришельца, уже без улыбки, явно отметив его потрёпанный внешний вид. – Нет, не встречал таких. А сам ли ты сюда пришёл, странник или, может, привели тебя в эти места?

Белозар замялся, но, не дожидаясь ответа, старец кивнул в сторону села: – Как бы там ни было, идём, гостем у меня будешь пока ни то. Всё равно, никто более тебя в своё жилище не пустит, акромя меня. Оно тебе и не нужно.

Охотник, пожав плечами, последовал за стариком. Проходя мимо идола, он подивился, как странно и непривычно тот выглядит. Не человек, и не животное, скорее больше похоже на уродливую жабу, увенчанную разлапистыми ушами. Точнее тем, что от них осталось – с трудом можно было угадать их первоначальную форму, очевидно, треугольную. Но эти уши будто рвали и терзали медведи – изломанные, изувеченные, покореженные, они внушали жалость и отвращение Белозару. При этом идола явно здесь почитали, о чём говорила большая кипа цветов и горка фруктов у подножия, а тропинка, ведущая к нему, была широкой и хорошо утоптанной.

– Чей это идол? – не удержался охотник.

– Ухожора, – сердито отозвался старец, проходя через распахнутые, массивные, слегка покосившиеся ворота, у которых не было ни одного воро́тника или ключника. - Не отставай.

– Почему – Ухожора?

– Потому что тот, кто удостоится его милости, будет благословлён, как непогрешимый, святой и приносящий благо и удачу человек, но за это Ухожор забирает кусочек уха.

Белозар споткнувшись, удивлённо вскинул голову и всмотрелся в правое ухо старика. Теперь он понял, что было с ним не так – не хватало мочки.

– Да, когда-то давно, еще до появления тут идола, Великий почтил меня своей милостью. И люди видели, как божественная милость задевала и других – эти места процветали, поля были тучными, а скот плодовитым и быстро нагуливал тело. Но людям всегда всего мало, и однажды они решили, что я недостоин милости Великого, да и не милость то была вовсе, а так, насмешка. И поставили они это чудовище на наш курган, и стали улещивать его, и…

– Эй, люди, посмотрите на его уши! Наш недогрызок целоухого привёл! – вдруг пронзительно заверещали неподалёку и в сторону Белозара полетел комок грязи. – Старый, проваливай из нашей деревни и дружка своего нечистого забирай!

Белозар было развернулся в ту сторону, но старик неожиданно крепко ухватил его за плечо, и проворно постукивая клюкой по трамбованной дороге, повлёк прочь. На узкую, пустынную поначалу улицу, вдоль которой тянулись низкие, но крепкие и не старые на вид деревянные домишки, откуда-то вдруг высыпали люди. Разного возраста и достатка – одни ходили в рубище, другие красовались заморскими парчовыми штанами и рубахами, но всех их объединяло одно. Уши. Насколько сумел рассмотреть покорно идущий за стариком охотник, у каждого встречного были изуродованы уши. Причём, у некоторых настолько, что от ушей у них оставался бесформенный кусочек хряща, иногда со следами еще свежей крови.

– Нечестивец! Святотатец! – кричали они вслед Белозару, потрясая кулаками, вилами, а кое-кто и топорами.

По счастью, на большее они пока не решились, и старец с охотником, пройдя через всю улицу, звенящую от гневных воплей, добрались до одиноко стоящего на отшибе дома.

– Давай, мил человек, заходи скорее, тут они тебе не решатся причинить вреда, – поторопил хозяин, открывая калитку во дворик и, взмахом руки приглашая Белозара войти.

Уважительно склонив голову, тот, пройдя за калитку, словно перешагнул незримую границу – крики снаружи тут были не слышны, и ощущение покоя окутало его с ног до головы.

Жил Белозар у старца Ладимира уже третий день. За это время он успел отдохнуть, отмыться и отъестся. Каждый раз, когда он порывался бежать по деревне, по полям, возвращаться обратно в лес и искать сына, старцу удавалось его остановить.
– Не время ещё, - спокойно говорил тот, и у охотника словно выдергивали весь гнев, страх за Пересвета, ненависть к лешему и самому Ладимиру, удерживающему его здесь. Ослабевшие ноги подгибались сами собой, не желая никуда идти, и уж тем более – бежать. Он понимал, что старик не так прост, и та метка от их странного божества была дана неспроста. Да, метка...

«Меченые» люди каждый день собирались неподалёку от дома Ладимира, никогда не перешагивая, однако, незримой границы, и орали, выкликая Белозара предстать на честной суд. Они обвиняли охотника во всех мыслимых и немыслимых прегрешениях. Держа в руках ножи, они ими грозились, а некоторые, в приступе неистовства, кромсали собственные уши, доказывая божественное прикосновение. Остальная толпа не реагировала на такое самоуправство, считая, что человеческой рукой управляет сам Ухожор.

– Ладимир! А ну-ка, выдай нам своего гостюшку! У меня баба второй день разродиться не может – не иначе твой целоухий ворожит!
– Выходи, нечисть! По всей деревне молоко киснет – из-за тебя, вымесок окаянный!
– У вдовы Бояна Душанки сеновал нынче сгорел – а ну, плати, собака!
– А меня весь день перед глазами всё кружится! Это точно он, злодей, наворожил!

Белозар поначалу порывался бежать, доказывать, что он тут ни при чём, и желательно, с помощью кулаков, но после ему стало всё равно. Поглаживая никогда не вылезающую из-за пазухи белочку, которую он, сам не зная почему, до сих пор скрывал от Ладимира, Белозар тихо сидел у окна, глядя на бурлящий человеческий поток и просто ждал.

Однажды, когда толпа особенно сильно бесновалась неподалёку, Белозар спросил – зачем здешние жители режут собственные уши? Что за обычай такой? И хозяин рассказал, что люди принялись калечить себя от обиды, что его, Ладимира, божество отметило своей милостью, а их – нет. И не понимают они, что дело всё в совести. В способности испытывать стыд и раскаяние. Было раньше в городе много людей совестливых, было много и помеченных. И нынешняя деревня была городом. А с годами их становилось всё меньше, люди без мочки уходили из этих мест, а новые не появлялись, вот и остался один Ладимир – не мог он уйти, совесть не позволяла. Не останется ведь тогда даже и деревни, а пока здесь есть хоть один человек с совестью, деревня жива. И жив тот, кого люди прозвали Ухожор. Ведь не цветы, фрукты или жертвоприношения ему нужны, вовсе нет.

Белозар больше не пытался заговаривать со стариком, странно ему было то, что происходило вокруг, и то, что говорил Ладимир. Он переделал все дела по дому, требующие крепкой, не стариковской руки, и за всё это время белка ни разу не выглянула наружу. Она не ела, не пила, и не справляла нужду – со временем Белозар перестал опасаться за чистоту своего живота. Лишь цеплялась изнутри за ткань рубахи, и тесно прижимаясь к человеческому телу, крепко спала.

Иногда на мужчину накатывало сокрушительное чувство стыда за то, что когда-то не уберёг жену, сгоревшую вместе с их домом, пока он ходил по лесам, за то, что не уберёг сына, чудом спасшегося тогда из пожара, за то, сидит сиднем на шее старика... В такие минуты белка начинала возиться и ещё теснее прижималась к нему, рука сама поднималась погладить шелковистую огненную шерсть, и полыхающие от стыда уши успокаивались, а камень в сердце становился меньше и легче, позволяя спокойно вздохнуть.

На исходе третьего дня, когда Белозар правил для Ладимира косу и ножи, старик вдруг положил руку ему на плечо: – Пора. Время пришло. Иди к своему сыну.
Охотник медленно отложил точило и косарь, и так же медленно поднялся с лавки.
– Людей на улице нет. И до утра не будет. Иди, – протянул старец узелок. – Хлеба возьми, да пирогов – и тебе пригодится, и лешему поднесёшь. Он любит такие, с ягодой лесной.

Белозар растерянно взял узелок и поклонился в пояс старцу, аккуратно придерживая белку, чтоб не придавить.
– Благодарю тебя, Ладимир... А то пойдём со мной? Как ты среди этих будешь? Они же...
– Иди, иди ужо, – вытолкал его за дверь старик. – Нельзя мне с тобой. Тут моё место. А тебе скатертью дорога. Да Стыдобушку, смотри, береги. Он сыт теперь, хорошо всё будет нынче. Ухожор, придумают же, глупые люди... Обидели маленького, ох, и зря... Нет у них стыда, значит, и блага им не будет.

Белка впервые высунулась из рубахи, взбежала Белозару на плечо и уставилась властным взглядом в мутные глаза старца, вмиг прояснившиеся. Тот словно помолодел, улыбнулся, и всё вдруг заволокло туманом. А когда Белозар проморгался, то увидел, что он стоит около знакомого леса, на его плече сидит белка, а в руках крепко зажат узелок с пирогами.

– Что это...
– Папа, а мы с волчиком в прятки играли! И медведиком! Ну, где ты ходишь, папа? Я соскучился! – раздался из-за елей-сторожей счастливый детский крик.

Белка ткнулась мордочкой под шапку Белозара, но тот этого не заметил, продираясь сквозь ельник к своему сыну, радостно прыгавшему на лужайке. Он не заметил, и как у него исчезла мочка правого уха. Торжествующе цокнувшая белка перепрыгнула на ближайшее дерево и исчезла в ветвях.

Это сообщение отредактировал Акация - 6.12.2024 - 11:12

2. Если бы

1.

На пульте связи зажегся зелёный огонёк и еле слышно прозвучал зуммер. Вызов шёл из приемной. Полковник Курбанов, начальник отдела Управления по борьбе с международным терроризмом, а на сленге безопасников именуемое «Двойка», включил микрофон:

- Слушаю.

- Прибыл гражданин Мичурин, — тихим голосом доложил секретарь.

- Очень хорошо, — отозвался Курбанов, - попроси ГОСТЯ подождать несколько минут..., да, и предложи ему что-нибудь прохладительного — жарко сегодня!

Переключив несколько клавиш, он включил большой настенный экран и увидел своего посетителя. Курбанов знал, что тот уже давно на пенсии, но не ожидал увидеть такого, хоть и пожилого, но довольно подтянутого, широкоплечего мужчину. И только лицо с крупными морщинами, да полностью седые волосы выдавали его возраст.

- «Крепкий дед! - с некоторым удивлением подумал полковник, - а ведь не случайно он столько наворотил!»

Секретарь указал посетителю на одно из кресел, около которого стоял небольшой «журнальный» столик, а сам поставил на маленький поднос высокий стакан тонкого стекла и, улыбаясь, радушно спросил:

- Минералки, колы или сока? Есть апельсиновый!

- Ну, если без газа, то лучше минералки, - слегка улыбнувшись, ответил посетитель, основательно усаживаясь в кресло. - Сегодня действительно жарковато!



Курбанов отключил приёмную и, включив другой канал, дождался ответа и доложил:

- Прибыл Мичурин… Да, «боец», тот самый… Хорошо, жду.

Через несколько минут в кабинет через боковую дверь зашёл начальник управления. Моложавый, в «гражданском», но стильном костюме, правда без галстука. Он махнул рукой на встававшего полковника, сел на большой кожаный диван и внимательно, но с явным любопытством посмотрел на настенный экран.

- Спокойно сидит, не нервничает, - у явным удовлетворением констатировал генерал, - Доложите его биографию, только кратко.

- Окончил училище, старший лейтенант. Два года служил командиром взвода разведки — Афганистан. Во время одной операции получил серьезную травму глаза и его комиссовали. Награждён двумя государственными наградами. Потом институт физкультуры — лыжи, велоспорт. Мастер спорта по биатлону, занимал призовые места на Республиканских соревнованиях. До выхода на пенсию работал главным тренером в местной спортшколе, да и сейчас ещё помогает отдельным спортсменам перед соревнованиями. В Москву прибыл в гости к своим друзьям. Здесь, в университете заканчивает третий курс его внучка. Вот с ней он и был на концерте.

- Ну что ж, теперь многое понятно — боевой старикан! Интересно будет послушать его версию произошедшего.

Полковник переключил изображение с настенного экрана на свой компьютер,

- Пригласите нашего гостя, скомандовал он секретарю.



Никита Сергеевич сидел заложив ногу на ногу и листал глянцевый буклет. Потом посмотрел в сторону секретаря, встал, бросил буклет на столик и, сделав глоток из стакана, направился к двери. Когда он вошёл, то хозяин кабинета вышел к нему навстречу, представился и, улыбаясь, предложил ему кресло около стола. Проделав эти обязательные манипуляции Курбанов, сел на своё место и бросил взгляд на экран компа. В этот момент секретарь аккуратно, за донышко, взял стакан Мичурина и поставил его на поднос. Так же аккуратно, двумя пальцами, положил на поднос и буклет. Затем взял поднос и вышел из приёмной. Полковник посмотрел на своего начальника и еле заметно кивнул.

- Мы пригласили вас по поводу инцидента в кино-концертном зале, - обратился он к Никите Сергеевичу. - Вы находились там с внучкой, получили ранение, - он взглядом показал на левое плечо гостя, - поэтому являетесь для нас очень ценным свидетелем!

- Думаю, что это не инцидент, а хорошо спланированный теракт! - отозвался Мичурин. - Только это же было три недели назад. И неужели только сейчас до меня очередь дошла?

- Вы правы — это действительно теракт, хорошо спланированный и подготовленный. Нападали две группы по пять бойцов в каждой. Каждая группа шла своим маршрутом — коридором и объединиться должны были уже в вестибюле, а затем совместно захватить зрительный зал.

Мы бы и раньше вызвали вас, но вы врачам не оставили своих координат и ни фамилии ни телефона... А после перевязки сразу уехали. Чтобы вас найти пришлось напрячь наши возможности. Да, и ещё у вас нет гражданства России, что тоже вызвало некоторые затруднения.

- Точно, я здесь в гостях у своих давних знакомых, а внучка заканчивает третий курс университета. Вот и приехал повидаться. Вы учтите, мне уже завтра домой улетать, так что сейчас надо прояснить все ваши вопросы.

- Ну если так, то во-первых — как всё это произошло, как вы получили ранение?

Мичурин задумался, глянул на человека, сидящего напротив него на диване и не торопясь сказал:

- Мы прошли контроль на входе в здание и вышли правым коридором в большой вестибюль, из которого были входы в сам концертный зал. Публики в вестибюле уже было достаточно много. В этот момент на улице, а потом и на входе в здание раздались выстрелы. Как одиночные так и автоматные очереди. От входа в вестибюль мимо нас в панике начали бежать посетители, направляясь в зал.

Я понял, что уходить в сам зал нельзя — там будет негде укрыться. На правой от меня стене я заметил дверь, а рядом с дверью на полу стоял большой рекламный плакат. Дверь оказалась открыта. Помещение было не очень большое, скорее всего это был какой-то склад - стояли микрофонные стойки, пюпитры и разнообразная мебель. Я затолкнул в комнату внучку. Те, кто увидел это, так же забежали туда. В общем, в комнате оказалось человек пятнадцать — двадцать. Я закрыл дверь и стал передвигать этот чёртов рекламный щит, чтобы прикрыть дверь. Сначала я его переставил поближе к двери. Один его конец я придвинул, а другой слегка отодвинул от стены. Получилась этакая стенка и дверь снаружи была не видна.

Совсем рядом раздалась автоматная очередь, но короткая — на три патрона. Я выглянул из-за щита и увидел боевика, который начал перезаряжать автомат, но запасной магазин застрял у него в кармане. Боевик нервничал и всё дёргал и дёргал карман, а сам смотрел назад в сторону коридора. Выстрелы приблизились, совсем рядом прозвучала ещё одна очередь. В этот момент меня и ранило. Выстрел был скорее всего в коридоре, а меня зацепило случайно. Я завалился за щит. Когда всё закончилось, то бойцы спецназа вывели нас всех на улицу и передали врачам. Там меня перевязали и мы уехали. Вот вроде бы и всё.



- Ну что ж, в принципе понятно, но кажется не «совсем всё»? - отозвался полковник, внимательно разглядывая своего посетителя. Тот слегка повёл плечами — Думаю, что ничего существенного я не упустил.

- А давайте-ка вместе посмотрим видеозапись этого фрагмента, - внезапно предложил, сидевший на диване начальник управления, - ну если вы не возражаете.

Он смотрел на Никиту Сергеевича и улыбался. - Позвольте представиться — Иван Николаевич, начальник нашей организации.

Он подошёл к Мичурину и когда тот встал, протянул ему руку. Обменявшись рукопожатием, генерал сказал:

- Надеюсь, что после просмотра вы сможете объяснить мне многое для меня непонятное. Выведете запись на экран, - сказал он Курбанову и снова сел на диван.

Полковник пошевелил мышкой компа и на настенном экране появился стоп-кадр на котором около рекламного щита,среди нескольких человек, стоял Мичурин под руку с молодой девушкой. Курбанов снова пошевелил мышкой и картинка ожила. Звук видеокамерами не записывался, но изображение было крупным и чётким, а на большом экране и вообще всё выглядело очень естественно, только как вид сверху и немного сбоку.

Никита Сергеевич непроизвольно сглотнул и слегка приподнял голову. События трехнедельной давности снова проходили перед ним. В последнее время он каждую ночь во сне проживал заново все эти тягостные минуты.



2.

- «Тяжёлый, сволочь, но потихоньку движется. Да уж, не те у меня годы, не те!» - Мичурин, напрягая все силы, передвинул таки эту громоздкую конструкцию к стене, прикрыв вход в помещение. Потом решил выглянуть из-за щита.

Из коридора выскочил мужчина в камуфляже. Невысокий, лысоватый, но с бородой. Увидев кого-то на другом конце вестибюля поднял автомат и начал стрелять. Но очередь оказалась короткой — патроны кончились. Он отстегнул магазин, бросил его под ноги и стал лихорадочно тянуть из кармана другой, но тот зацепился и не выходил.

- «Твою мать! Боевики! Нападение!» - мелькнула мысль.

В этот момент с другой стороны вестибюля раздалась автоматная очередь и стенка, слева от боевика, часть щита и даже дверь оказались в пробоинах. Боевик поднял кулак и что-то зло прокричал в ту сторону.

- «Так там и ещё бандиты есть!» - понял Никита Сергеевич.

Из комнаты послышались женские крики. Боевик на мгновение замер и повернул голову к щиту криво ухмыльнулся.

- Ах, ты ж сучонок!» - Мичурин в два прыжка подскочил к боевику сзади, схватил его за ворот куртки, а ногой ударил под правое колено. Боевик свалился на пол. Никита подхватил правой рукой, валявшийся на полу магазин, и коротко, но сильно ударил боевика углом магазина в висок. Тот обмяк. В этот момент из коридора выскочил ещё один в камуфляже, да ещё вроде бы и в бронежилете. Он двигался спиной на Мичурина, стреляя одиночными вглубь коридора.

Но он уже разворачивался и через мгновение они оказался бы лицом к лицу. Времени на перезаряд автомата уже совсем не было. Однако на поясе у лежащего боевика был прицеплен большой нож в ножнах.

- «А ну-ка, если так…!» - подумал Никита и, выхватив клинок из ножен, метнул его в шею повернувшегося боевика. Попал точно — боевик задрал бороду, выронил автомат и грохнулся на пол.

- «Ну, теперь вперёд...!» - скомандовал сам себе Мичурин, рванулся к нему и подхватил автомат. Времени на проверку его боезапаса уже не было — из коридора вывалились ещё двое.

Оба высокие, крупные и почему-то потные. Правый двигался спиной, пригнувшись и отстреливался короткими очередями от кого-то в глубине коридора. А вот левый сразу увидел Мичурина, и не задумываясь нажал на спуск. Никита слишком поздно увидел его, отпрянул вправо, но всё-таки получил одну пулю в левое плечо. Падая, он выстрелил два раза, но второй выстрел был лишним. Уже первым он попал в голову боевика. Тот свалился кулем, однако его напарник, увлечённый нападавшими в коридоре, этого не заметил. Он прижался к углу и продолжал непрерывно, но прицельно, стрелять вглубь коридора, всё время поглядывая направо словно ожидая от кого-то поддержки.

Мичурин понял, что в коридоре спецназ пытается продвинуться, но этот боевик не дает им пройти дальше. Плечо и левая рука Никиты онемели, рубаха и даже толстовка стали мокрыми. Тёплые струйки ползли по руке и груди. Никита, с трудом, преодолевая липкую вялость, одной правой рукой поднял автомат, прижался к колонне и дважды выстрелил. Первым выстрелом — в правое плечо он заставил боевика выронить оружие, а вторым — в левое бедро обездвижел. И только потом Никита позволил себе сползти на пол и прислониться к колонне. Ему стало хорошо, спокойно и даже как-то тепло. Он выронил автомат себе на колени и прикрыл глаза.

Очнулся он от того, что кто-то нашаривал у него на шее пульс. Спецназовцы таки прошли коридор и старший из них сразу правильно оценил ситуацию. Мичурин лениво убрал руку спецназовца и попытался встать. С помощью бойца у него это получилось.

- Идти сможете? - прямо в ухо прокричал ему боец, - уходите к выходу — там врачи!

- Да понял, понял — сказал Никита, - отодвинь этот плакат, там люди.

Боец, непонимающе уставился на него, потом сообразил и сдвинул плакат в сторону. Открыл дверь и громко скомандовал:

- Всем выходить и быстро по коридору! Там вас встретят!



Мичурин не торопясь и, слегка покачиваясь, пошёл к двери. Встретил внучку, которая ахнула, увидев мокрое плечо и, почему-то виновато улыбаясь, сказал ей:

- Ранило меня слегка внуча, попридержи-ка с правой стороны, что- то меня качает и пойдём потихоньку.



3.

Когда видео закончилось, то около минуты сидящие «переваривали» увиденное. А потом Мичурин, как бы «про себя» сказал:

- Неплохо снято, жаль только, что лица почти не разглядеть.

- Ну почему же «не разглядеть»? - возразил полковник, - На некоторых кадрах довольно неплохо видно. Да и наши спецы немного поработали с этой записью — очистили от шумов, выровняли свет да и много ещё чего делали. Очень неплохо лицо человека видно. Но вы правы — нужно ещё пару процедур выполнить.

Он посмотрел на экран компа и наклонившись к пульту приказал:

- Пригласите ко мне капитана Никитина.

В дверь аккуратно постучали и вошёл офицер, который, увидев сидящего на диване начальника Управления, подошёл к нему и по всей форме, доложил о своём прибытии. Иван Николаевич встал, выслушал доклад, пожал ему руку и, указывая на сидящего Мичурина, спросил:

- А вот с Никитой Сергеевичем вы раньше не встречались?

Капитан повернулся к Мичурину и нескольких секунд ему хватило для того, чтобы вспомнить, а вспомнив он широко улыбнулся:

- Рад видеть вас в добром здравии! Такие раны довольно долго заживают, повезло хоть, что навылет прошла!

- Я так понимаю, что вы раньше уже встречались с нашим гостем? - спросил Иван Николаевич, - и при каких обстоятельствах?

Капитан очень кратко, но вполне исчерпывающе доложил об обстоятельствах их встречи. Когда он закончил, то Мичурин только головой покрутил.

- Так значит это вы меня прощупывали да похлопывали? А я вас совсем не запомнил — вы же в маске были. Ну спасибо, что «оживили» и за бойца, который нас вывел, отдельное спасибо! Он здорово народ успокоил, а для меня главное — внучка ничего не поняла. Если бы они увидели целиком всю картину в вестибюле..., всю эту кровь..., то наверняка паника бы началась. А так он очень грамотно весь обзор плакатом перекрыл.

- Ну и замечательно, - сказал генерал, - будем считать, что «опознание» свершилось. Можете быть свободным, - обратился он к капитану.

Тот «отдал честь» офицерам, потом вдруг повернулся в Никите Сергеевичу и опять приложил руку к берету, - Разрешите поблагодарить вас за моих ребят. Своим участием в этой схватке вы спасли не только многих гражданских, но и уберегли ребят из моей команды!

- А кроме того, - иронично добавил Курбанов, глядя на капитана, - ведь именно Никита Сергеевич обеспечил вам захват главаря банды. А вообще-то это была ваша задача!

- Ну с этим эпизодом мы, кажется, уже подробно разобрались, - вставил генерал и, обращаясь к капитану, повторил, - Можете быть свободным!

Когда капитан вышел, то еле слышно пропищал зуммер компьютера.

Курбанов наклонился к экрану, прочитал сообщение и доложил генералу,

- Дактилоскопия подтверждает.

Никита Сергеевич удивленно поднял брови, потом сообразил,

- А..., всё понятно — стакан, буклет, нож и автомат…

- Так точно, - весело отозвался генерал, - Эх, нам бы с вами встретиться лет тридцать назад...

- Ну тогда уж не тридцать, а все, пожалуй, пятьдесят! - Мичурин смотрел на офицеров и улыбался. А какие ещё вопросы у вас были? - обратился он к генералу.

- Лично у меня было два вопроса — почему вы не стреляли первым, а второй — где вы так наловчились ножиками бросаться?



Никита Сергеевич подумал, — «Стоит ли всё как есть говорить?» и решившись, ответил,

- Этого боевика я действительно не заметил — он был намного левее чем я могу видеть правым глазом. Просто у меня нет левого — муляж. Несчастный случай в армии. Из-за этого я и был комиссован. А метать ножи нас ещё в училище учили, да и мой тесть потом некоторые особенности этого искусства прояснил. Он же всю войну в разведке прослужил. Сначала в батальонной, а потом и во фронтовой. Боевой мужик был. Про него даже фронтовая газета писала. Кажется «Поединок» очерк назывался. Это про то, как он с немцем на нейтральной полосе схлестнулся, а в окопах за этим поединком один корреспондент наблюдал. Они хотели разведгруппу захватить. Так тесть этого немчуру его же гранатой и успокоил, а потом и «домой» притащил.

Наступила тишина. Несколько минут все молчали, а потом Курбанов задумчиво продекламировал:

- Да, были люди в наше время! Богатыри не вы...



Начальник управления встал, подошёл к стоящему Мичурину,

- И последний вопрос — как вы решились в одиночку, без оружия в бой вступить? Ведь шансов у вас выжить практически и не было!

Мичурин внимательно, по-очереди, посмотрел на офицеров и тихим голосом, словно бы оправдываясь, сказал,

- Так ведь там... моя внучка там была… А бандиты эти точно бы дверь нашли. Никак этого допустить нельзя было, никак… Всё-таки я же разведчиком был.

- Получается вы «огонь на себя» вызвали, - задумчиво произнёс генерал. И опять вы правы — бывших разведчиков не бывает!



Потом он выпрямился, расправил плечи и официальным голосом произнёс то, чего Никита Сергеевич никак не ожидал.

- Руководство нашей организации благодарит вас за проявленные вами мужество и военную выучку! Принято решение о представлении вас к государственной награде России. Уверен, что наше решение будет поддержано на всех уровнях. А сейчас вы можете возвращаться домой. В нужный момент вас оповестят.

Мичурин стоял неподвижно и только сцепленные перед собой руки выдавали его волнение. Потом он опустил руки «по швам» и охрипшим голосом произнёс,

- Служу России!

Офицеры по очереди пожали ему руку и уже уходя, он вдруг повернулся и как бы извиняясь попросил,

- А как-нибудь без особого шума можно организовать? Я же своим ничего не говорил и не рассказывал. Узнают подробности и начнут расспрашивать, нервничать. А мне бы этого не хотелось. Может и не надо никаких наград? Всё-таки я гражданин другой, хоть и соседней, но другой страны?

- Нет - надо, обязательно надо! - начальник управления строго смотрел на него, - Да и решения вышестоящего командования отменять не допускается! Надеюсь вы меня понимаете?

- Да, конечно понимаю, - ответил Никита Сергеевич, и пристально, как бы «с вызовом», посмотрел на генерала - я вот только одного никак не могу понять! Среди посетителей этого концерта наверняка были и пришли отдохнуть офицеры МВД, армии, да и других офицеров, думаю хватало. И все БЕЗ оружия! Без оружия..., офицеры! И это сейчас, когда практически идёт война! И в любой момент враг может нанести неожиданный удар по мирным людям. А офицеры — без оружия! У них же есть ПРАВО на скрытое ношение ствола? И ведь скольких жертв удалось бы тогда избежать?! Если бы у них при себе было оружие…, да и применять бы его могли без последующей нервотрёпки и дурацкой бумажной волокиты! Думаю, что вот об этом ВАМ следует задуматься!



Кивком головы он поприветствовал офицеров, четко повернулся и вышел. Пару минут в кабинете была тишина. Генерал мерно вышагивал

по ковру, а полковник стоял и смотрел как его секретарь подписал Мичурину пропуск.

- Наверное надо донести его предложение об оружии наверх? - как бы «про себя», произнёс он вполголоса.

- Нет уж, - почему-то раздражённо ответил генерал, - это вовсе не предложение - это его требование и совершенно справедливое требование! И, думаю, что это так же и требование всего нашего народа! - и дойдя до края ковра, повернулся и с горечью добавил, - Да если бы у них было под рукой оружие, то этих отморозков завалили бы ещё на входе и не было бы стольких жертв! Ведь смог же пожилой и безоружный мужчина троих бандитов ликвидировать? А вот среди погибших было пятеро действующих офицеров МВД и Росгвардии! Пятеро!

Он сердито и как то зло покусал нижнюю губу и еле слышно проговорил,

- Если бы… Если бы...



Потом генерал резко повернулся и вышел из кабинета, а полковник ещё долго мерил шагами большой ковер в центре.

3. Всякое бывает

Однажды, холодным январским вечером 90-х два закадычных друга, Роман и Олег отправились гулять на местную набережную. Это было отличное место познакомиться с противоположным полом; благо, тот самый пол с подобной целью тянулся сюда же.

Времени много терять не пришлось, познакомились с двумя очаровательными девушками, Анна и Ольга.

Погуляли, поговорили про погоду, про учёбу.

Узнали, что девушки- студентки медицинского вуза, будущие врачи, со своим специфичным юмором, вполне понимающие разные шутки, словом - диалог сложился.

Прогулявшись, парни проводили девушек до общежития; обе, как выяснилось, были неместными.

Договорились встретиться на следующий день, в том же месте, в то же время.



Попрощавшись с девушками, друзья принялись обсуждать красавиц.

- У Анны сиськи больше - авторитетно заявил Роман.

- А Ольга сама по себе красивее, тонкие, изящные черты лица, прям модель.

На том и порешили. Роман будет с Анной, Олег с Ольгой.


Девушки, как оказалось, совсем не возражали против такого выбора.

На следующий день они уже по парам взялись за руки и гуляли, болтая обо всём.

Было веселое и непринужденное общение, перекидывались словами и шутили про погоду, которая была на редкость морозной. Роман рассмотрел внимательнее Анну - кроме восхитительной груди, которая легко угадывалась под зимней одеждой, его очаровали прекрасные глаза и милая улыбка Анны. В глазах было что-то такое, от чего невозможно было отвести взгляд, а улыбка просто обезоруживала.

Появились какие-то ощущения, которые он не мог объяснить. Бабочки в животе - не то, пошло и розово-сопливо. Да и рановато. Скорее «Гусеница, которая еще не готова окуклиться и жрёт всё подряд».



Через день день встретились снова, уже веселее, хи-хи да ха-ха, обнимашки, легкие поцелуйчики в щечку… По закону жанра надо бы пригласить девушек в кафе, о чём девушки недвусмысленно намекнули, но у друзей –студентов совсем не было денег…

Однако парни девушкам нравились, поэтому безденежье не стало преградой для дальнейших отношений.

Так и встречались зимними вечерами на набережной, с длительными прогулками, веселясь и прекрасно проводя время.


Спустя несколько свиданий девушки решили, что уже можно и пригласили парней к себе в общагу.

Вечерком, подходите в пятницу к закрытию, к 23:00, мы вас проведем.

Ага!



Настал день V.

Друзья подбили баланс - денег было ровно на бутылку водки, банку маринованных огурцов и пачку сигарет. И на автобус, туда и обратно. Негусто. Ну, чем богаты.

Приехали заранее, около 22:00 и стали ждать.

Покурили.

Минут через десять начали подмерзать.

Тут Олег проявил вселенскую мудрость и обратился к Роману:

-Слушай, дружище. Давай бахнем.

- Ну мы же в гости пришли, некрасиво в гости с открытой бутылкой идти….

- Иначе мы сейчас замёрзнем. Да и посуди сам - что тут пить? Пол-литра на четверых?

Это чуть больше, чем полстакана на каждого. А на двоих в самый раз…

-И что, с пустыми руками?

-Главное - нам будет хорошо. Нам будет хорошо - значит всем будет хорошо!

С таким веским доводом Рома спорить не стал, тем более морозец уже давал о себе знать…



Пили прямо из горла за неимением стаканов.

По булькам. Пять булек- норм. Выдохнул, занюхал огурцом, им же закусил, закурил…

Еще по одной… Ещё… Эх, хорошо пошло…


Когда девушки вышли , чтобы завести друзей в гости, в бутылке оставалось на донышке, а друзья были в замечательном расположении духа, уже даже пытались петь…

Пообнимались и двинулись в помещение.


Как часто бывает, когда с мороза, да ещё и выпимши попадаешь в тёплое помещение, случается провал в памяти. Наш герой Роман испытал на себе это прекрасное чувство…



Очнулся Рома ночью, от жуткого похмелья и жажды.

Он спал в одной кровати с Анной, Олег на другой с Ольгой.

Все спящие дружно исполняли партию храпа разными голосами.

Роман встал, пошарился на столе, нашел чайник с едва тёплой водой и даже не пытаясь найти кружку, выпил залпом полчайника. Немного полегчало.

Лёг обратно, стараясь не разбудить Анну и уже лёжа попытался восстановить картину вчерашнего вечера.



Завалились пьяненькие, но девушкам это было даже на руку.

Анна и по-трезвому была прекрасна, а под градусом так красавица из сказки. В красном платье и черных туфлях, просто не оторвать глаз. Вот тут момент для превращения гусеницы в бабочку, однако скорее подойдёт «кобра в боевой стойке, размеренно качающаяся в такт колебания её груди.»

Сели за стол; девушки достали бутылку вина, которую после окончания своей бутылки друзья также не преминули опробовать…

Олега больше развезло, он давай шутить скабрезные шутки, от которых даже Роман краснел, однако девушкам такой юмор заходил на ура, они с удовольствием смеялись.

Как то Олег решил в шутку обратить свой насущный вопрос, а где тут у вас туалет?

Ольга не растерялась:

- Мужского нет, а женский по коридору налево…

Олег был в том состоянии, что буквы на двери туалета вообще не имели никакого значения.

Однако, вернувшись через пару минут он попытался победить в шутливой перебранке:

-А что у вас там бумаги нет? Вы что, лопухами подтираетесь?

Ольга не растерялась:

- Это вы лопухами подтираетесь; мы люди почти культурные, пользуем для сих дел листья цветов эмиграции…

Девушки звонко засмеялись.

-А почему не лопухами?- не понял юмора Олег.

- Ну, у них такое красивое название, латунское...

-Может латинское?

-Может…

Олег что-то хмыкнул в ответ.


Потом провал. Чем и как закончилось застолье Роман не помнил, следующий кадр - смутно помнил жаркие объятия с Анной, волшебная грудь, которая заполонила руки, страстные фрикции и даже не на пару минут, не зря водки выпили столько …. Эх, жаль не упомнить всех подробностей, а спросить не у кого….



Дальнейшие воспоминания начинали сливаться воедино и сложно было разобрать, что к чему.

Ладно, потом разберемся, подумал Роман. Потянулся, повернулся на бок, сунул руки под подушку и решили ещё поспать.

Но тут рука под подушкой во что-то упёрлась.

Роман пощупал - какая-то тетрадка. А зачем под подушку её совать?

Взглянем.

Хм…

Как оказалось, Анна, как многие девушки двадцатого века вела дневник, в который записывала различные события из своей жизни. Ну как не ознакомиться с таким…

Наш герой взял сигарету, дневник и отправился по коридору налево; благо там чистые листы из дневника могли пригодиться по назначению.

Зашёл, уселся на трон, закурил, открыл дневник и начал погружаться в историю…



(Уважаемые читательницы. Если вы дочитали до этого места и воскликнули: ах, как это низко и подло, как это не по-мужски, читать чужие записи… - пожалуйста, оставайтесь искренними в своём благородном порыве и не читайте дальше, иначе вы узнаете, что ж там такого было в дневнике.)



С первых строк Роман узнал, что Анна родом с Камчатки, откуда приехала на учёбу. В Петропавловске-Камчатском у неё остался парень, Коля, которому она и писала записи в дневнике в виде письма-монолога:



«Привет, мой милый Коля. Началась учеба, много интересных предметов, некоторые интересные и сложные, например гистология, просто интересные - анатомия, некоторые я не люблю ещё со школы - химия, ужас...»



«Сегодня были практические занятия, мне очень понравилось, всё так необычно и ново, столько впечатлений, жаль не могу лично тебе это всё рассказать…»



«Мне очень нравится учиться тут, но столько писанины, как в этом универе я нигде не встречала, ты даже не представляешь, сколько нам приходится писать… ручка за неделю заканчивается и это мы ещё сокращенно пишем, теперь я понимаю, почему у медиков такой почерк, скоро мой станет таким же, ха-ха-ха….»



«Сегодня отмечали день рождения подруги Наташки, собрались у нее в комнате, пили шампанское, танцевали, а потом устроили подушечный бой, это было очень весело и смешно…»



И всё в таком духе.

Рома восседал, читал это и мило улыбался, какая прелесть - женская пустая болтовня.

Пролистав страниц десять он уже готов был закрыть дневник, но тут взгляд его остановился на очередной записи:

«Коля. Нам с тобой нужно очень серьезно поговорить. Дело в том, что сегодня я тебе изменила. Его зовут Сергей, никаких чувств к нему у меня нет, просто механический секс, исключительно ради здоровья. Не переживай, ты лучше всех, целую во все места. »

Однако, удивился Роман. Смотрим дальше:

«Коля. Нам с тобой снова надо поговорить. Сегодня я опять тебе изменила. Его зовут Григорий, не переживай, никаких чувств к нему у меня нет, просто природные половые движения и всё. Ничего личного. Лучше тебя никого нет, твоя Анна.»

«Коля. Я опять хочу с тобой поговорить. Я опять тебе изменила, его зовут Алексей. Не волнуйся, никаких чувств к нему у меня нет, исключительно голый секс. Ты самый лучший, целую...»



И дальше в том же духе, текст «важного разговора» практически не менялся, менялись только имена: Александр, Максим, Владимир, Михаил, Василий, Юрий, Константин, Иван, снова Максим, всех не упомнишь…



Роман задумался.

-Ишь ты…; надо же…; вот дела… ; ты смотри, а… ; вот это да…; ничего себе…; кто бы мог подумать…; не, ну вообще…; вот ведь…;



Когда шок, вызванный полученной информацией отпустил, мысли, путаясь и сбивая друг друга начали проноситься в его голове. Гамма эмоций - конфуз, удивление, недоумение, обескураживание, растерянность…- не, всё не то. Да и обсценная лексика при всей своей многогранности и красоте не могла выразить всю палитру впечатлений.

-«Прям дневник ДориАнны Грей какой-то» - подумал Роман и засмеялся. Чувство юмора выручит в любой ситуации.

Кто там еще был из однофамильцев? Александр Грей, шотландский поэт и переводчик. Сэр.

Или певец Александр Серов, который пел про Мадонну. Мадонна - Марадона. Диего Армандо.



Чемпионат мира 1986 года. Четвертьфинал. Встречаются Аргентина и Англия. Ажиотаж сумасшедший.

Тем более, эта игра была больше, чем просто футбол. Несколькими годами ранее между Аргентиной и Англией были боевые столкновения по поводу Мальвинских островов.

И вот Марадона в этой игре забивает два гола.

Один гол был признан лучшим голом 20-го века, а второй он забил … рукой. Да-да. Все зрители на стадионе видели, все телезрители видели, миллионы людей. Все, кроме судьи на поле. Судья не заметил и указал на центр поля, тем самым показав, что гол засчитан, несмотря на все протесты англичан. Аргентина обыграла Англию в той игре со счетом 2:1 и потом в итоге стала чемпионом мира, а Марадона - кумиром всей Аргентины…

Что бы сказал по этому поводу сэр Александр Грей? Так уж исторически сложилось, что шотландцы мягко говоря очень недолюбливают англичан. Поэтому, он бы скорее всего поехидничал по поводу поражения Англии…



Сам пошутил, сам посмеялся. Стало веселее. Надо что-то делать.

Вот и ответ сам подоспел - от ДориаАнны нужно уходить по-английски. Рома не умеет скрывать эмоции и утром на его лице она явно увидит что-то, что может привести к разговорам на повышенных тонах, скандалам, крикам…

Так, как быть с Олегом? Бросить его одного неправильно, он сам потом скажет - вместе пришли - вместе ушли, нельзя товарища бросать. Да, так и сделаю, заберу его с собой. А потом, захочет он продолжать шуры-муры с Ольгой - его дело.

Вроде всё. Ан нет, еще кое-что. Идея, как маленькая искорка появилась в мозгу и начала настойчиво долбиться. Поначалу Роман от неё было отмахнулся, но прислушавшись, понял - да, то что надо. Да. Да! Да!!!



Закончил свои дела, тихонько проскользнул в комнату и прислушался.

Три духовых инструмента выдавали храпака каждый на свой лад. Роман взял сигарету, пошарился на столе с учебниками, нашёл ручку и вернулся обратно в зал заседаний. Закурил, задумался, собрал хаотично бегающие мысли, построил их по ранжиру, рассчитал на первый-второй.

Есть.

Открыл дневник, где была последняя запись, отступил абзац и начал писать:

-Колян. Эта блядь тебе снова изменила. На этот раз со мной, меня зовут Роман. Ты не подумай, никаких чувств у меня к ней нет, просто неплохо потрахался, очень неплохо. Не переживай; ты, как обычно - лучше всех ( разумеется по её мнению), она в очередной раз в этом убедилась.

Ну Колян, бывай, будь здоров…



Закрыл дневник, тихо вернулся в комнату, положил его на место и принялся будить Олега.

Олег сначала не понял, что от него хотят. Был очень недоволен побудкой; но надо отдать ему должное - даже в таком состоянии он по жестам Романа понял, что пора вставать и уходить.

Очень нехотя встал, оделся, и друзья покинули этот гостеприимный дом.

4. В каморке что за актовым залом

– Владислав Яковлевич, вы с нами?
Верочка заглянула в пустые глаза худрука, который безучастно смотрел на сцену, где Аня, выйдя из образа безутешной влюбленной, ждала ответа на заданный вопрос.
– А? Что?
– Аня спрашивает, куда следует сделать акцент в монологе Евгении у тела Ромы?
– Акцент?
– Грузинский делай акцент. У Ромыча подходящий шнобяра, – хохотнул Толстый с заднего ряда.
– Нормальный у меня нос, – проворчал чуть слышно Рома, не выходя из образа.
– Анют, будь добра, – Владислав почесал переносицу под очками, – а можешь снова спросить, только в контексте – я из него немного выпал. Это сцена объяснения в любви в заброшке?
Девушка тяжело вздохнула.
– Нет. Это когда Евгения застревает в лифте и не успевает выбить из рук Ромы стакан паленой водки, прежде чем тот выпивает её и слепнет.
– А, да да. «Любовь слепа, но не настолько ж».
– Да. И там в конце Евгения вопрошает небеса: «О, небеса, дадите ли вы силы, нести сей крест от алтаря и до могилы?».
– И что?
– Вот мне в монологе акцент сделать на том, что она уже решилась нести на себя это тяжкое бремя и она возвышенно-печальна, либо она не готова связать жизнь с инвалидом и находится в смятении?
– А она его любит?
– Нуууу, вроде, да.
– Если любит, то будет, если не любит, то не будет, – невпопад ответил Владислав Яковлевич, снова подвис и стал обгрызать ноготь. – А как узнать, любит ли тебя женщина?
– Спросить напрямую, – тут же отозвался Толстый. – Чё Ваньку мять?
– Узнать через подруг, – сказал Рома, который устал лежать в умирающей позе и сейчас просто валялся на сцене, пристально рассматривая ноги Ани и все остальное под короткой клетчатой юбкой. – Подруги всё всегда знают. Иногда даже больше, чем сама девушка.
– Почувствовать сердцем, – лирично выдала Вера, и быстро, будто случайно, дотронулась до плеча мужчины. – Сердце не обманет.
– А если все же обманет? – худрук порывисто повернулся к девушке, словно останавливаясь на ее варианте. Не ожидавшая этого, и что его лицо окажется в угрожающей близости от её, Вера ойкнула и вспыхнула, как маков цвет. Только мужчина, кажется, этого и не заметил. – А если оно врет? Этот мерзкий постоянно болящий лживый кусок мышц. Если выдает желаемое за действительное?
Основные актеры трупы высказались. Остальные молчали: близнецы Лазаревы в разговоры старшаков в принципе предпочитали не лезть и тихонько сидели в своих телефонах, а Кротова невозмутимо красилась, глядя в зеркальце.
– А сильно болит? – пискнула впечатленная Вера.
– Сильно. Нет больше сил терпеть.
– Тогда может и правда последовать совету Александра и спросить напрямую?
Владислав Яковлевич задумался. Лицо, только что прорезанное морщинами, вдруг разгладилось и просветлело.
– А ведь ты права – решить всё здесь и сейчас. Где тут цветочный ближайший?
– На Крылова, где остановка, – безразлично проронила Кротова, захлопывая зеркальце. – Мне Вадик там цветы покупает. Вчера вот двадцать одну розу принес. Я еще сториз записала с ними. Видели?
Аня и Вера синхронно фыркнули.
Тем временем, худрук уже стремительно влез в пуховик и, кое-как намотав шарф, выскочил из актового зала. Рассыпанные листки пьесы сиротливо остались лежать в проходе между креслами. Вера стала их молча собирать.
– Ну, по домам? – Рома встал, отряхнулся. – Аня, тебя проводить?
– Ну проводи, – прима окинула взором исполнителя главной мужской роли и дернула плечиком. – Тащи куртку.
– Ща, – метнулся стрелой парень.
Близнецы убрали телефоны и тоже поплелись в сторону задних рядов, где была свалена горой верхняя одежда.

– А ну всем стоять. Еще целый час. Вы как собрались в следующую субботу выступать перед всей школой, если половина слов не помнит, а вторая половина не может достоверно ослепнуть? – Толстый встал и упругим шагом профессионального спортсмена в один момент оказался в первом ряду, плюхнувшись на еще теплое кресло с номером тринадцать, в котором любил сидеть Владислав Яковлевич. – Ну влюбился мужик, так что теперь? Ща сходит, признается, Софья Витальевна его пошлет, он напьется, и послезавтра огурцом вернется в наш дурдом. Вера?
Вера вложила в протянутую руку папку с собранными листками.
– Так, Ромыч, отставить команду «фас» – команда «лежать».
Рома тяжело посмотрел на Толстого, на отвернувшуюся Аню, на одежду в руках и потащил все обратно.
– А вы молодые, чего красноглазите? Неужели наконец смогли вызубрить свои три слова?
Близнецы закивали.
– Через десять минут проверю – за каждую заминку будете отжиматься по десять раз. Света, тебя тоже касается.
Кротова, тоже успевшая одеться и убрать ноутбук в сумку, сбросила куртку на спинку кресла, и уселась нога на ногу, скрестив руки на груди.
– Тоже заставишь отжиматься, Барышников?
– Нет. Из постановки выгоню, раз уж я главный.
– Временно главный.
– А ты будешь постоянно выгнанная. Так, Анюта, – Толстый достал футляр из кармана, нацепил очки в тонкой золотистой оправе и близоруко стал вчитываться в мелкий текст, пробормотав под нос: – Всё-таки я тут героиню сделал действительно влюбленной, по-настоящему.
А потом добавил в слух: – И тебя, Ромыч, не бросит, пускай ты и обсос конченный и даже подтянуться пять раз не можешь. Будете ячейку создавать общества и плодить Романей.
– Ромаженей, – поправила девушка, чуть покраснев.
– Да хоть мухомышей. Давай с «Проклятый старый дом...».
Рома уже лежал где положено, а Аня склонилась над ним.
– Проклятый старый дом, и лифт проклятый старый. Всего лишь пять минут и сломана судьба…
Близнецы бормотали еле слышно свои слова, Александр внимательно слушал монолог Евгении, дирижируя очками, Рома лежал и старался не пялится на Анину грудь, Кротова что-то набирала на телефоне, а Вера ломала пальцы и не находила себе места – её сердце чувствовало беду.

***

На следующий день с утра вся школа гудела как потревоженный улей. Новость обсуждалась всеми, включая учителей. При этом история после каждого звонка обрастала подробностями.
«Слышали? Физрук ворвался на урок к восьмому «А» и признался Софье Витальевне в любви, а она его выгнала».
«Слышали? Физрук русичке предложение при всех сделал, а она его букетом по морде отхлестала и выгнала из класса».
«Слышали? Физрук сказал, что если русичка за него не выйдет, он повесится? А она ему в лицо рассмеялась, букет кинула и сказала: «Вешайся – не выйду».


Ученики восьмого «А» ходили важные и давали интервью, словно звезды на красной дорожке. На втором этаже выступление давал Петров, уже несколько раз рассказывавший историю всем желающим и оттого отточивший процесс.
– Да видел. Я ж на второй парте сижу в среднем ряду – он прямо передо мной на колени почти упал. Говорит: «Нет сил больше жить в незнании, люблю тебя – жить не могу. Выходи за меня замуж». И букет ей из роз тянет.
Петров встал на колени перед самой красивой, по его мнению, девушкой, и показывал, как Владислав Яковлевич протягивал букет. Девушка млела от всеобщего внимания.
– А она чего?
– А что она? Очки сняла. За дужку крутит – ну, знаете, как она всегда делает, когда задумывается. Смотрит как он весь в пыли и мелом перепачканный стоит перед ней. Встала перед ним – красивая, высокая, глаза горят – он на нее тааак посмотрел. Я думал сейчас кинется ей ноги целовать. А она постояла, сверху вниз на него посмотрела. И рассмеялась. Звонко, но обидно – мне его даже жалко стало. Не хотел бы я вот так… Чтобы надо мной так. А потом глаз руками потерла, брови насупила. А он цветы ей тянет и ползет натурально к ней! Ну она вырвала у него букет и в коридор выкинула. А потом говорит: «Влад, совсем с ума сошел? Еще и при детях. Встань не позорься. На педсовете завтра подниму вопрос о служебном несоответствии. Я б на твоем месте уже заявление писала, пока Ираида Константиновна на месте. Иди».
– А он?!
– А он встал, лицо серое, глаза безумные, вплотную к ней приблизился – ну, думаю, ща набросится на нее и придушит. А он говорит: «Если ты за меня не выйдешь, я повешусь – все равно без тебя не хочу жить». А она ему…
Петров сделал мхатовскую паузу оглядывая собравшихся.
– Ну! А она что? – это уже географичка, тоже внимательно слушавшая не выдержала.
– Ой, – осекся токующий Петров, тут же сдулся и уже без пафоса и пауз быстро закончил: - А она говорит: «Вешайся. Только не здесь и дверь за собой закрой». Ну и он убежал. Всё.
– Дверь то закрыл? – хихикнула старшеклассница, записывающая происходящее на телефон.
– Закрыл.
– А я вот сегодня ни Влада, ни Софью не видела, – задумчиво сказала географичка, пожевала губу и ушла.
Зазвенел звонок, и все поспешили в классы. Только Вера осталась посреди мгновенно опустевшего коридора. В голове у нее тревожным набатом пульсировало: «Не видела сегодня». Минуты капали, а девушка никак не могла собраться. Тяжелое, давящее беспокойство захлестывало ее, прижимая к земле и лишая воли. «Не видела». Глаза стали слипаться. Гул в голове нарастал, пока не заполнил всё вокруг, затылок закололо сотнями мелких иголочек…


– Девочка, ты чего эта, а? – уборщица помогла подняться Вере с пола. Нос изнутри болел, будто она вдохнула морской воды.
– Ничего, все хорошо, – девушка мазнула по лицу ладонью. – Я в порядке.
– Пойдем, отведу тебя в медкабинет.
– Мне нужно бежать.
– Да куда ж ты…
Но Вера уже неслась к лестнице на третий этаж.
«Хоть бы он пришел на уроки».


– … Колчак являлся очень неоднозначной личностью, с такой же неоднозначной ролью в истории России, – бубнил парень у доски, поглядывая в мятый листок, когда в класс ворвалась Вера и выдохнула:
– Здравствуйте Ираида Константиновна извините могу я попросить выйти Александра Барышникова очень важно.
Анна Константиновна медленно приспустила очки с двойными стеклами в толстой оправе и глянула поверх на запыханную девушку.
– Здравствуй, Сеченова, здравствуй. Видимо, – женщина как кобра, развернулась и чуть качнувшись, осмотрела раскрасневшееся лицо, – Хм, вижу, что действительно важно. Саша, – она нашла нужную бритую голову на задней парте, – выйди, пожалуйста.
Она дождалась, пока Толстый выберется из-под парты, сделала рукой «кыш-кыш» и бросила парню, доминавшему листок: «Павлик, продолжай».


– Вера, тебе жить надоело? – парень мягко уволок уже собравшуюся вещать девушку в угол. – Змея ж тебя «на карандаш»…
– Саш, а ты знаешь, где Владислав Яковлевич живет?
– Знаю конечно, был у него пару раз.
– Пошли к нему.
– Ну точно с ума сошла – он ща бухой валяется после вчерашнего-то. Ну, я бы точно валялся. Дай человеку побыть одному.
– Не валяется – я чувствую.
– Чувствительная какая – любишь что ли его?
– Люблю! – девушка гневно сверкнула глазами и сделала шаг вперед, сжимая кулаки. – И что?
– Да ничего ничего, – попятился парень, шутливо загораживаясь руками. – Люби на здоровье.
– Тогда пошли! – она взяла его за рукав и потянула к лестнице. – Ну, быстрее!
– Да куда – мне на урок вернуться нужно, – парень упирался. – У меня доклад по Деникину.
– Да пойдем же ты, – Вера тащила изо всех сил, рукав выскользнул. Она плюхнулась на пол и горько бессильно разрыдалась.
– Оспаде, – аккуратно поднял девушку Толстый. – Пойдем, только успокойся. Ты чего расклеилась? Не плачь – переживет. Не он первый, не он последний.


Они почти бегом скатились по лестнице в холл.
– Ты слышал, чем он угрожал Софке? – Вера размазывая слезы по лицу, металась вдоль раздевалки, ища хоть кого-то живого.
– Ага, слышал. Ну где все, заснули?
– Кто там орет?
Сонный дежурный выполз откуда-то из вороха курток, но быстро проснулся, увидев «клиента».
Веру пришлось одевать силой – она рвалась бежать так, нараспашку, в сменной обуви.
– Горе луковое, – ворчал парень, застегивая молнию на сапожках. – Никуда твой Владик не денется. Девушка же билась, как птица в силке, только мешая.
***
– Ты же говорил недалеко! – они вышли из трамвая и побежали вглубь дворов, заваленных снегом.
– Я? – удивился Толстый, на ходу подправляя курс норовившей бежать просто куда глаза глядят девушки.
– Ты. Долго еще?
– Вот этот дом – второй подъезд. Пятый этаж. Квартира, которая дальняя слева.
На их пути встала металлическая дверь с домофоном.
– Ждем, – меланхолично сказал Толстый и плюхнулся на лавочку. – Сейчас день – мало народу…
– Алло. Бабушка, откройте – за мной какой-то парень лысый гонится – пустите пожалуйста! Я боюсь!
Замок пикнул.
– Пошли быстрее – держу.
– Ну ты даешь…
На третьем этаже стояла боевого вида бабка в халате.
– За тобой, дочка, гонються та? Я уж милицую позвонила. Когда только приедут. У, злодей! – бабка засекла поднимающегося Толстого. – Тоже забежал, падлюка! Караул! Убивают, насильничают!
Бабка быстро шмыгнула к себе в квартиру и захлопнула дверь, из-за которой донеслось: «Алло. Малиция? Да, Степанько. Да, звонила. Докладываю: он забежал! Этот лысый! Приезжайте скорее!»
– А вдруг реально приедут, – пробурчал Толстый влетая на площадку пятого этажа.
– И хорошо – нужно же как-то квартиру открывать или у тебя ключи есть?
– Сумасшедшая. Вот эта квартира. Ну давай ждать полицию. Можно сразу слесаря позвать из Жэ…
Вера ни секунды не раздумывая толкнула дверь, и она открылась.
Внутри было сумрачно – шторы видимо были задернуты. Пахло кислятиной и мочой.
– Говорю же – бухой, – вслед за Верой вошел внутрь парень, начав снимать обувь. – Спит небось весь обосанный, обосран…
Раздавшийся визг и глухой удар заставили его метнуться в комнату. Девушка лежала в обмороке. А на шнуре от утюга, прицепленному к крюку в потолке висел их уже бывший худрук. На столе рядом с двумя пустыми бутылками водки лежала записка: «В моей смерти прошу никого не винить. Я просто больше не хочу так жить».
– Поэт хренов.
Саша вернул записку на место и склонился над девушкой.
– Вера, ау. Есть кто дома?
Он легонько похлопал ее по щекам. Не добившись эффекта, поднял на руки и понес прочь из квартиры.
– Вот! Ужо убил! – ткнула в него бабка клюкой. – Убийца! Ловите его! Вам премию дадут!
– Эй, ты это, тело то того, и не это, – молодой парень в сером пуховике не по размеру, на глазах стал белым как полотно. Пальцы его лихорадочно заелозили по кобуре на поясе, пытаясь расстегнуть застежку.
– Ты дурак что ли? В обмороке она. Там у нас учитель повесился.
Саша мотнул головой в сторону распахнутой двери.
– Владик что ли? Ой, матушки, – тут же закудахтала старушка, хлопая себя по бокам, – а такой хороший, приличный, музыку громко не слушал, в магазин мне ходил, здоровался всегда.
– Можно к вам пока? – Толстый кивнул на все еще висящую кулем на руках Веру.
– Ой, конечно, конечно, подём, подём, – бабка, кряхтя, боком поковыляла вниз по лестнице. – Сейчас бедняжку уложим. Чайком отпоим.
– А мне что делать? – потеряно крикнул полицейский вслед.
– Труповозку вызови и следаков. Или кто там у вас по таким делам? Я-то откуда знаю?
– А вы не родственники? – с надеждой спросил служитель закона, перевешиваясь через перила. – Там родственников нужно оповестить. Я бы вас оповестил бы сразу.
«Понаберут по объявлению», – подумал про себя Саша, но вслух ограничился коротким: «Нет. Мы его ученики».

***
– Ну, чего звал, – не выдержал Рома.
– Погоди, еще Светки нет. Мне все нужны.
– И Веры нет.
– Ее и не будет.
– А что с ней? – заинтересовалась тут же Аня.
– С ней как раз все хорошо. А вот и Ваше Светланейшество.
Света в облаке парфюма подошла к собравшимся и уселась на скамейку, согнав близнецов.
– Ну так что там с Верой?
– Владислав Яковлевич повесился.
Толстый ожидал чего угодно, но все равно удивился.
– В субботу значит не выступаем.
Это Рома.
– А с Верой-то что?
Это Аня.
– Ну вот, зря только роли учили.
Это близнецы.
– Слабак.
А это Света.


– Ну вы, блин, даете – и это всё, что вы можете сказать?
– А что тут говорить? – Рома почесал щеку. – Был человек, нет человека. Грустишка, печалька. Жалко его – не пожил совсем. Еще и в рай не попадет, потому что тряпка. Всё, могу идти?
Толстый врезал без замаха и Рома согнулся пополам, хватая ртом воздух.
– Можешь идти, все равно ты тут был только из Аньки. А мы пьесу сыграем в субботу! Сами.
– Какая пьеса? Человек умер. А он играть собрался, – тряхнула волосами Аня, приобнимая скособочившегося Рому за плечи и уводя его. – Придурок.
– Я тоже пойду, – Света встала и ушла не оглядываясь.
– Ну а вы?
– А бить не будешь? – спросили близнецы.
– Нет конечно.
– Мы тогда тоже пойдем. Но ты зови, если что.
Саша только сплюнул и заорал в спины:
– Сам сыграю! Крысы!
Крысы сгорбились и ускорили шаг.

***
– Вера.
– Меня нет.
– Нет, ты есть! Уже неделя прошла.
Вера плотнее закуталась в плед и вжалась в ковер на стене.
– Завтра выступать.
– Он умер.
– А при чем тут вообще он? Это наша пьеса!
– Эта сука даже на похороны не пришла! Слезинки не проронила!
Лицо девушки, показавшееся из-под пледа, было словно измятым, глаза покраснели, под ними залегли глубокие тени, а ресницы слиплись от бесконечных слез.
– Вот и давай сыграем так, чтобы её проняло.
– Я не актриса! Я бумажки носила и музыку включала.
– Но ты же знаешь все слова!
– Ты тоже.
– Я?
– Думаешь мы не знаем, кто на самом деле писал все наши пьесы?
– Какая разница кто их писал и что я знаю – я же не могу сыграть один.
– Можешь.
– Значит и ты меня бросишь?
Вера только отвернулась к стене, вновь закутываясь в плед.

***

– Проводим участников квартета «Веселинки» бурными аплодисментами.
Зал вяло похлопал.
– Следующими на сцену поднимется представитель драм-кружка «Сварог» и представит нам спектакль «В темноте».
В зале раздались шепотки: «Висельника кружок!», «Это же Толстый!», «А он сцену с спортзалом не перепутал?».
Саша поднялся на сцену, постоянно одергивая строгий пиджак.
– Проверка, – погудел он в микрофон. – Слышно?
– И видно! – крикнул кто-то. – Толстый, брось ты эти бумажки – покажи маваши гери лучше!
– Я тебя запомнил, – пробурчал Саша, – после концерта на тебе и покажу.
Зал возбужденно загудел, предчувствуя продолжение перепалки, но тут Ираида Константиновна рявкнула: «А ну тихо», и воцарились тишина.
– Так уж случилось, что наш художественный руководитель покинул нас. Но оставил нам свою последнюю пьесу. И хоть я и остался один, но в память о нём обязан вам ее показать. Вот они мне помогут.
Из кейса появились дешевые куклы из Роспечати: парень и девушка.
– Итак, в одном из сотен городов России, где речка есть, завод и старый храм, высотки и хрущёвки пополам, живет на улице Монтажников Роман…
Вскоре зрителям была представлена и Евгения, живущая на улице Копателей. Саша сперва запинался, но вскоре разошелся и уверено шел к драматической развязке. Где коварный Марк, который тоже претендовал на руку Евгении, уговаривает наивного Романа попробовать паленую водку, купленную у цыган.
– Меня ты уважаешь, друг Роман? Так пей скорей и так скрепим мы узы братской дружбы. Евгению оставь себе – тебе её я уступаю. Стакан ты хлебного вина налей и осуши его до дна скорее умоляю!
– О как же долго лифт идет, – пискляво продолжал Саша от имени белокурой куклы, – Роман, не пей, ведь это яд! Не слышит, Марк да будь ты проклят! Погубит он любовь мою, не пей…
Но Роман все же выпивает «За здоровье Евгении».
– О как же быстро день прошел – стемнело рано так. Или это знак уйти мне на покой? Светло вот только было – ночь вдруг наступила. Евгения, сойди ко мне мой ангел среброкрылый, я без тебя дороги не найду во тьме домой.
В зале раздался шепот: «Ослеп он после водки! Тупая что ли?!»
– Бегу к тебе, – все обернулись на вошедшую в зал девушку. Она стремительно шла к сцене, бегло осматривая ряды зрителей. – Бегу к тебе любимый мой, хоть понимаю, что я опоздала. Проклятый старый дом, и лифт проклятый старый. Всего лишь пять минут и сломана судьба. Но нас с тобой уже любовь связала. Коварству не порвать ту нить и нас уж никому не разделить – одно мы целое и в радости, и в худе. И пусть благословен тот будет, способен кто любовь хранить. А кто любовь растопчет сапогом, тот проклят будет мной и Богом. И в ад сойти тебе я помогу – туда тебе в один конец дорога.
Вера вдруг резко выхватила из кармана маленький пластиковый шприц и выпустила все содержимое в лицо Софьи Витальевны, мимо которой она как раз проходила.
Та дико заорала и стала пытаться стряхнуть с себя капли, словно это был расплавленный метал.
– Это тебе за Владислава, – выдавила через зубы Вера и развернувшись пошла на выход, пока в зале творился хаос. Всё еще верещащей и брыкающейся русичке промывали водой из пятилитровой бутылки лицо, заливая платье и все вокруг, а кто-то истерично вызывал скорую.
– Что было в шприце? – догнал девушку на выходе из школы Саша, – Кислота? Метиловый спирт?
– Нет, – Вера устало улыбнулась, – всего лишь мои слезы.

Это сообщение отредактировал Акация - 11.12.2024 - 06:23

5. Сеанс

- Как понять, что твоя жизнь запрограммирована извне? Обнаруживая, как программы отключаются? Скажем, любовь…

Объектив миникамеры, вмонтированной в настенные часы, с холодным любопытством разглядывал пассы рук, выхватывающих то фотографию, то листок, покрытой корявой вязью неразборчивого почерка, то раскрытый блокнот, извлекаемые по очереди из кучи, вываленной на середину стола, и перекладываемые столь же беспорядочным образом в новую, растущую поодаль, горку.

А в голове полыхали яркие образы воспоминаний, с фотографической точностью извлекаемые из неведомых закоулков памяти. То гремя перекатами счастья, то источая звонкий вкус радостной надежды, то изливаясь нестерпимой горечью разочарования, то разражаясь оглушительной нотой стыда и вины. И они заполняют тебя почти целиком, кроме уголка, откуда на все это взирает бесстрастное око внутреннего объектива, невозмутимо фиксируя мельчайшие переливы этой палитры.

- Да, любовь. Когда напомнила о себе последний раз? Сколько лет прошло – не скажу. А случилось это на Цветном бульваре.
Лавируя среди фигур, рассыпанных по платформе станции, - взгляд мимо лиц, в направлении начала платформы, куда устремлен путь, - я внезапно ощутил, как сердце тягуче сократилось, да и замерло. А по телу изнутри прокатилась гулкая волна, отдаваясь едва осязаемой дрожью мельчайших жилок. И лишь тогда взгляд выхватил ее. Все точь – в - точь, как это было в основательнейшим образом, казалось бы, позабытом прошлом. Те самые черты лица, та самая подводка век и ресниц, те же волосы, собранные в привычный хвостик. И даже излюбленная ею спортивная налобная повязка с дугообразным значком-эмблемкой – выглядела ровно той же самой.

Вместо того, чтобы дальше шагать, я замедлился – лишь для того, чтобы через шаг совсем остановиться. Да я ли? – ноги словно сами перестали переставляться, не спрашивая моего разрешения. Жена, следовавшая чуть позади, едва не налетела на меня. В ответ на ее недоуменный взгляд я бросил что-то небрежно-решительное, но совершенно бессмысленное. И ни в коем случае не вглядываться, следить лишь периферийным зрением. Но стоило поезду остановиться и распахнуть двери - мои ноги снова, не спрашивая дозволения, понесли меня в тот вагон, куда вошла обладательница повязки. В полупустом вагоне я усадил жену прямо напротив своего видения, и не слишком ловко плюхнулся рядом с супругой. Я был совершенно поражен глупостью и бессмысленностью своих действий. Я просто сам не мог поверить в то, что делаю. А внешне – изображая непринужденность, вальяжно расселся, периодически бросая нарочито небрежные взгляды на девицу, и деланно-веселым тоном давал пояснения жене. Я как то делился с ней моими прошлыми историями. Но, вооруженный опытом и осторожностью – скорее не самими переживаниями, где можно было угадать значимость, а старательно цензурированной, основательно облегченной версией, содержавшей лишь выхолощенное и упрощенное описание некоторых событий.

Вот и тут я лишь отмечал с беззаботной улыбкой: «смотри, какое забавное совпадение, кто бы мог подумать». А где-то в темной глубине бушевало обжигающе холодное пламя, почти нестерпимо, заставляя разыгрывать из себя веселого паяца, что б хоть как-то отвести зябкий жар, хлещущий изнутри.
А девушка… девушка уловила мои взгляды, и видимо, прочитала там больше, чем я хотел изобразить – в ее глазах я прочел и толику недоумения, смешанного с заинтригованностью. Если бы она знала, что дело вовсе не в ней самой! Ибо я отчетливо к тому моменту понимал, что, несмотря на все поразительное сходство, то была не она. Она могла так выглядеть лет восемь – десять тому назад, но никак не сейчас. И все равно – даже это понимание никак не могло затушить индевеющий пожар разбуженного чувства, которое уже никак нельзя было назвать просто ожившим воспоминанием.

А может быть, сходство и не было столь поразительным? Несколько значимых штрихов во внешности обернули ее облик точнейшей копией, которой она вовсе и не была?

Да, эпизодик. Закончился, разумеется, пшиком. Через пару станций девушка вышла, бросив на прощание взгляд - полувызывающий, полупрезрительный, и в тени этого выражения – казалось, притаилась толика сожаления. А может, взгляд этот выражал нечто совершенно другое, а оттенки эти выступили лишь в моем восприятии, как на трафарете, выплавленном моим же собственным чувством. Я мог бы вглядеться и разгадать, но, право, именно это и не стоило тех драгоценных минут, что отпущены мне сейчас.

Это ведь лишь мираж, призрак, деталь головоломки. Взятая сама по себе – безделушка. Знаете, как в кино – бессмысленная сама по себе вещица, вдруг оказывающаяся последним, недостающим фрагментом паззла, вставляемая в мертвую статую, или в орнамент на стене – после чего статуя оживает или распахивается замаскированный вход.
Паззла двоякого. Одно – внешнее подобие, оживляющую механизм чувства наподобие недостающей до того шестеренки. А второе – внутреннее.

Я ведь пока остановился на пороге разгадки. Нет, те банальности, что привлекательность женщины – не чисто внешняя, а скорее в характере и тем, что его порождает, - отталкивается от сходства с образом матери, или скажем о том, что любовь – то могучее чувство, что подпирает всю способность человеческого рода к продолжению и к обереганию потомства, я ввиду не имею. Это умозрительная программа, слишком общая, чтобы объяснить детали конкретной жизни.
Я имею ввиду то частное, что обнаруживает себя при внимательном взгляде на собственную жизнь. Она была третьей.

Не вообще третьей за всю предшествовавшую жизнь, а третьей подряд в странном ряду. В тот период я знакомился исключительно с девушками моложе себя. И, как выяснялось совершенно неожиданно позже – я никогда не начинал знакомство с выяснения биографических деталей, - у каждой из них оказывалась неполная семья, где они жили с матерями. У одной отец умер, у двух других – отцы развелись. Я могу понять, что могло подействовать на них – мужчина несколько старше возрастом, достаточно решительно ведший себя при знакомстве, что могло спровоцировать проекцию на меня отблеска символического образа отца. Хотя, если признаться честно, не так-то просто было найти человека, в меньшей степени соответствовавшего сути этого образа. Но жизненные программы подслеповаты – они скорее настроены на улавливание некого поверхностного сходства признаков, вполне достаточного для того, чтобы запуститься на полную катушку, вне зависимости от степени соответствия стимула.

Но это у них. А у меня? Не могу сказать, что мне жутко хотелось нянчить женщину, которая все время норовит превратиться в ребенка, нуждающегося в постоянной поддержке и опеке. А меж тем именно я был инициатором знакомства, и поочередно влюблялся в каждую из них. Что же именно такое объединяло их меж собой, просто при взгляде? Все они отличались друг от друга по складу характера и кругу интересов, и ничем, кроме как склонности к некой затаенности чувств, друг на дружку и не походили.

Думаю, что приложи я усилие, я разгадал бы и здесь основание. Только вот разгадка такого рода имеет ту оборотную сторону, что связана с разоблачением самого себя, и никак иначе. Открытием в своем самом откровенном виде чего-то, во что предпочитаешь не вглядываться прямо. Чтобы не увидеть отчетливо то, понимания чего невольно избегаешь.

Такие вещи – как невроз. Если следовать Лакану, невроз представляет собой вовсе не только симптомы травматических переживаний. Это скопление их символического отображения, спутанная лента кода, выстроенного из знаков. Букв, символов, указателей. Где ядро переживания испещрено этими значками, и окружено защитной оболочкой из их вторичных отображений, подобий, схожих по очертаниям, но лишенных прямой связи с сутью этого переживания.

Почему я об этом вспомнил? Да вот – вдруг стало смешно, что я наговариваю вслух все это искусственному ассистенту, которого я переименовал из Алисы в Августу. Казалось бы, нелепое имя. Если бы не знать, что имя, которое я предпочитаю не произносить ни вслух, ни про себя, звучит почти как название летнего месяца. Август же безопасно располагается по соседству. Хотя, черт побери, ее День Рождения приходится именно на август.

Да, девушка с летним именем. Последняя в том ряду. Правда, след оставившая самый глубокий. Довольно чудные обстоятельства знакомства. С остальными, прежде чем испытать хоть какое-то чувство, я успевал хотя бы поверхностно познакомиться и пообщаться. А ее я увидел, совершенно случайно, входившей в двери соседнего офиса, принадлежавшего туристической компании. Просто клиент. Я не могу даже сказать, что толком разглядел ее в тот момент. Просто внезапно увиденный силуэт словно высветился странным, мерцающим в такт ударам моего сердца, неярким сиянием, однако приглушившим все остальные краски, слившиеся в однообразный сумеречный фон. И я понял, что мне немедленно нужен предлог, чтобы выйти в коридор и дождаться ее в фойе, я просто не мог упустить момент, когда она соберется уходить. Тот офис находился ближе к выходу, а бежать за ней мне представлялось нелепым. Дальше было казавшееся бесконечным ожидание, заполненное гулким стуком в грудной клетке, едва ли не полпачки выкуренных сигарет, доведших тяжкое ворочание сердца почти до аритмии, и мучительная мысль о том, что уже пора возвращаться, слишком долго отсутствую. И ее появление в тот момент, когда я уже был готов отказаться от замысла. Делая по обыкновению непринужденный вид, хотя от волнения, кажется, утерял даже способность дышать, обратился к ней с усилием воли вызванной улыбкой, не в силах понять, продолжает ли свои сокращения мое сердце или оно в этот миг остановилось. И после короткого разговора, простившись, возвращался со вкусом ее имени на своих губах и с неуверенной надеждой в душе – она не назвала свой номер телефона, хотя и записала мой, обещав подумать над моим предложением вместе посетить спектакль. Какой – хоть убей, на лету не вспомню, а, впрочем, тут свою память я могу не насиловать - вот в этой куче лежит билетик, который я сохранил, покопаюсь - найду.

Но это как раз не самая значимая деталь. А вот то уникальное, непередаваемое чувство душевного единения, что сродни оргастическому, единения, случавшегося, например, в момент, когда мы вместе наслаждались вечерами в квартире, где были одни, вкушением любимой нами обоими музыки, - я не испытывал более ни с кем. Ни до, ни после. Моменты, когда кажется, что эйфорический восторг, на чьей волне взмываешь в небеса чувственного экстаза - и тот был един на двоих, как и рой мурашек, устраивавших в такие мгновения свой изумительный, пронизывающий забег по коже спин. Может быть, такому чувству и не хватало интенсивности телесного оргазма, но оно было свободно от той сытой, приземленной, самодовольной нотки удовлетворенной телесности, что звучит сквозь вызываемое им блаженство опустошения.

Я вообще больше не встречал женщин, с кем наши эстетические вкусы совпадали бы столь полно.
История нашей любви закончилась вполне банально - она желала замужества, я ощущал себя тогда не готовым к браку. Однако, расставание не привело к утере чувства. Только вот своей неуместностью оно принялось тяготить, точить изнутри, не отпуская. Я то пытался разорвать эту нить нашей связи, на которую временами нанизывались все мои мысли и побуждения, несмотря на наше отдаление, то снова искал встречи с ней.

Возможно, мы могли бы остаться, в конце концов, даже друзьями, если бы я не принялся за деконструкцию того, что мне стало казаться мучительной зависимостью. И, конечно, первой мишенью стало область вкусов. Наверное, в нечастые минуты общения, что случались время от времени после нашего расставания. я ее шокировал тем, что демонстрировал переоценку и даже пренебрежение той музыкой и теми книгами, восторг по поводу которых мы когда-то разделяли. Признаюсь, временами то было нарочитым, искусственным, и даже отчасти осознанным жестом с моей стороны. Ведь не найти лучшего способа разорвать связь, нежели подрыв почвы, на которой она произрастает.

Но не сказать, чтобы это было тем первым сколом эмали, что принимается царапать десну. Я уже стал отчетливо обнаруживать, что теперь я не более чем определенная, со строго отведенной ей местом, роль в ее жизненном спектакле. Такое осознание своего места в чужих жизнях рано или поздно настигает, полагаю, любого думающего человека, если, конечно, он не законченный нарцисс. Но насколько оно выглядит болезненным на фоне прежней, уже прошедшей погруженности друг в друге.

Я не пытался запоминать, когда мы вовсе прекратили общаться – ведь к этому моменту связи полагалось быть полностью разорванной, так зачем же придавать значение подобным пустякам.

К тому времени она уже вышла замуж, и даже успела родить ребенка. А спустя пару лет женился и я. На женщине, которая была старше меня на год, у которой была девочка от первого брака, и которая нисколько не походила на мою прошлую любовь. И конечно, вкусы наши не совпадали изначально, и в этом браке было все то, чего мне удавалось избегать в отношениях с женщинами ранее – и взаимные оскорбления, и битье посуды, и тщательно собираемые в кучку поводы для упреков, так, чтоб с гарантией хватило на всю оставшуюся жизнь. И собственная дочь, рожденная в этом браке.

Но одной из причин всем нашим неурядицам было то, что я по-настоящему ее и не любил никогда. О чем она со временем, разумеется, стала догадываться, вопреки тем имитациям, что я выстраивал. Впрочем, без излишнего усердия или особой искусности.

Так вот образом судьба привела окольным путем к тому, на что я не решился ранее, программа продолжения рода нашла лазейку, чтоб довести дело до вмонтированного в нее финала.

И я понимаю, что мое недоумение здесь довольно искусственно. Совместная супружеская жизнь, покрытая толстой коростой быта – за огромным преимуществом весьма приземленное занятие. А тогда я не решился, не поверил, что возможно удержать столь высокую ноту, удержать накал чувств на том градусе, где жизнь еще не пронизана насквозь басовито – утробными нотами ведения совместного хозяйства и ролевыми играми в мужей и жен, отцов и матерей. Избегающий будущего разочарования да хлебнет полным черпаком тягот текущей обыденности.

Кто-то скажет: а как же дети, как же любовь к детям? Ну, когда дети совсем маленькие, они, конечно, как правило, очаровательны до невозможности. Если дистанцироваться от первого года жизни, когда жизнь обращается в пытку недосыпанием. И я, конечно, люблю детей. Но отец я, пожалуй, лишь посредственный. Да и хватит об этом. Все равно рано или поздно все обращается лишь в рутину и источник хлопот. За огромным преимуществом.

А меж тем мне начали в какой-то момент являться призраки прошлого. Я вдруг стал обнаруживать свою девушку с летним именем то на ставшей своей серой ветке метро, то в отдалении в переходах меж станциями, и каждый раз знаком тому было гулкое замедление стука сердца, отзывающееся во всем теле. Нет, произошло это буквально считанное число раз, и почти каждый раз я не мог до конца понять, была ли это она, или я так среагировал на похожую на нее, а то и вовсе – не случилась ли со мной внезапная галлюцинация. Кроме последнего, который я описал – там точно был живой человек, но вот насколько она была действительно похожа – я до сих пор затрудняюсь сказать.

Лишь одно я понимал в этом отчетливо – разорвать связь между собой и ей вовсе не означало разорвать ее внутри себя. Это, в некотором смысле, живучее сорняка – как не пропалывай, а все равно последний корешок не выкорчевываются и снова дает побеги.

А потом… потом меня настигло то, что грозило мне всю жизнь. Первый раз внешнее подтверждение тому, о чем подозревал ранее, я получил тогда, когда после очередного приступа мигрени, которые у меня случались смолоду, решил таки пройти обследование. Совершенно допотопное УЗИ головного мозга, никаких тебе МРТ, в районной поликлинике. Не менее молодой, чем я, врач, которых сейчас в поликлиниках и не сыщешь – эдакий погруженный в себя кандидат наук, да и только, - после процедуры медленно подбирал слова, чтобы на понятном мне, человечьем языке объяснить мне результат.

Если кратко – мне при рождении подсунули бракованный центральный процессор. При повышении вычислительной нагрузки и особенно в условиях многозадачности он принимается сбоить, зависать и провоцировать системную ошибку.
Шучу. Конечно, он выразился по-другому. Наследственный дефект. В стрессовых ситуациях и при пиковых интеллектуальных и эмоциональных нагрузках головной мозг, в силу особенностей сосудистой системы, вместо увеличения производительности, наоборот, демонстрирует деградацию функций. И это то, что нельзя изменить. Вернее, изменить то можно, но лишь в сторону усугубления. И этой возможностью я воспользовался в своей жизни достаточно эффективно. Собственно, я и не собирался жить более, скажем, сорока лет.

А какой в этом смысл? Экономить на свободе в то время, когда плодами являются яркие впечатления и предельные переживания, ограничивая себя, чтобы потом растянуть подольше время зоны комфорта поблекшей, выцветшей зрелости, за которой маячит серый закат старости? Стану я себя ради этого беречь? Ну, я не отказывал себе никогда в курении, раз уж такая привычка завелась, да и не слишком усердно избегал обильных алкогольных возлияний, если не сказать, что временами - совсем напротив. Жаль только, что слишком быстро смывается очередной рюмкой тот первый, волшебный хмель. Вот это действительно жаль.

И вот наступил момент, когда на глазах принялись тускнеть и так уже не столь яркие, как в молодости, впечатления, редеть и уплощаться строй мыслей, а моментами – принималась совершать угнетающие набеги забывчивость.
Диагноз был прост – наступающий атеросклероз. Впрочем, если бы на этом дело остановилось. Я успел его еще и полирнуть, не отказавшись от своих привычек полностью, и так словить инсульт.
Ущерб в итоге оказался вовсе не фатальным. Жив, и местами даже немного здоров. Но он оказался достаточен для того, чтобы жизнь превратилась в тягостное скитание среди серых, неразборчивых теней.

Нет, если не строишь планов на долгую жизнь, нельзя полагаться на случай. Надобно иметь твердую волю и четкий план, как с ней разойтись. А у меня таковых под рукой, как наступило время, и не оказалось.
А все проклятые программы, вшитые в подкорку. И одна из таких – жить. Просто жить. Без смысла, значения, ожиданий. Голое повеление.

При другой жизни – она даже на своем излете укрыта ворохом никчемных дел, вяленьких увлечений, никому не нужных планов на малоинтересное будущее, в котором уже ничего особенного не предстоит, осыпана облигациями долга перед родными, хотя какой тут долг? Жена скоропостижно скончалась еще до того, как со мной приключился инсульт, дети прекрасно строят свою жизнь без меня, по своему разумению.

Это я существую за их счет теперь – если бы не зять, где бы я был? Ведь это благодаря ему я поселился в этом уютном загородном доме, и благодаря ему могу здесь пребывать в одиночестве, в котором нуждался всю свою жизнь. Два раза в неделю – уборщица, периодически - доставка, иногда подсобные работают на участке, да раз в месяц навещает кто-то из детей. Хотя это лишнее – сколько раз я им говорил, что нет никакой нужды приезжать, достаточно сеансов видеосвязи, раз в неделю. Или лучше даже раз в две.

Только вот весь дом усыпан глазками камер, отслеживающих любое перемещение. Даже в туалетах стоят, хорошо хоть, с ограниченным обзором, не ниже пояса. Да Августа постоянно напоминает и подсказывает, когда очередную таблетку принять и что сделать нужно. Но, от греха подальше, камин все-таки замуровали, и к котлу доступа у меня нет. И не готовлю я, готовую еду в микроволновке или на плите разогреваю. В общем, дом живет своей жизнью, контролируемый дистанционно, а я лишь освобожденный от забот жилец в нем.

Одно здесь, на этой стороне, удерживает, помимо веления инстинкта и страха необратимости - шесть часов подлинной жизни в неделю. Двумя порциями, по три часа. Две особенные таблетки, через равные промежутки. Не больше и не чаще. Продукты метаболизма долго выводятся, нельзя допустить накопления – опасная побочка. В сумме шесть пылающих часов среди оставшихся мутно-серых ста шестидесяти двух. В эти особенные часы я могу вспомнить мельчайшие подробности из прошлого, разглядывая их так детально, как не мог в те моменты, когда они происходили. Воскрешая каскады оттенков чувств, ощущений и мыслей, что сопутствовали событиям, сами оставаясь тогда потаенными. Тогда был лишь выставленный краешек, видимая верхушка айсберга. И тем горше осознавать, что и этим способом невозможно ничего понять наверняка, гарантированно – ведь не втиснуть видения месяцев и лет жизни в считанные часы. И вот, почти наугад, копаешься в памяти, извлекаешь воспоминания – словно тыкаешь в пылающее бревно, и по рисунку вылетающего снопа искр пытаешься угадать смысл, запрятанный в прошлом.

Ведь если он во всем этом есть, мой личный смысл – он не в тех книгах, что сгрудились на полках, не в фотографиях, не в череде внешних событий – они лишь мнемонические средства, указатели на следы, что внутри, вязь которых и образует книгу собственной жизни. Но чтоб ее прочесть, нужно разгадать шифр, которым напечатаны ее строки. Наверное, я мог попытаться раньше. В молодости я умел вот так же разматывать ленту воспоминаний, вглядываясь в каждый фрагмент. Без всяких препаратов. Вообще, точность и объемность того, что способна была хранить память, меня временами изумляла – такое впечатление, что где-то там, в голове, встроен регистратор с неисчерпаемым банком памяти. Но уходила на подобные реконструкции такая уйма времени, что я крайне редко баловался этим занятием. Иначе бы вся жизнь превратилась в многочасовые сеансы воскрешения и разгадывания образов. Да и какой прок был бы от этого тогда, когда я не умел отличать кажущееся от подлинного? Хотя, возможно, больший, чем вот так, когда, обнаружив, что жизнь и после сорока как-то, пусть и нехотя, продолжается, утешаешься тем, что в старости сможешь хотя бы найти время на то, что откладывал в молодости в сторону, спеша жить. А потом вдруг оказывается, что время это – бракованное, почти никчемное.

О, внезапная идея – а не взять ли мне всю эту кучу билетов, афишек, чеков, фотографий, бейджиков, брошюрок, грамот, сертификатов, писем и разрозненных блокнотных страничек с бисеринками покрывающих их знаков, и черт те каких еще листочков, и не выложить ли из них большое мнемоническое панно? Нечто вроде блок-схемы, алгоритма, карты прожитой жизни, чтоб легче было ориентироваться в наслоениях воспоминаний? Увы, уже не сегодня, время на исходе.

Вот оно – это утомление, ватным валом налегающее на сознание, предвестник сумерек, где в плоской пустоши тени неотличимы от вещей, где образы стираются, а слова превращаются в сухой песок, осыпающийся сквозь пальцы. Восемьдесят один час равнодушной темени. Августа подскажет, когда придет время. И первые, откатные, часы после окончания действия – самые тягостные. Правда, я вспомню об этом обстоятельстве лишь через восемьдесят один час. А пока успеваю – резюмировать сегодняшнее тезисно для себя самого, чтоб указать, откуда начинать в следующий раз. Если он, конечно, наступит…

… Он шаркающей, старческой походкой двинулся было к спальне. Но тут голос ассистента подсказал, что ему пора отправиться на кухню - подошло время ужина. Он недовольно обернулся в сторону динамика и раздраженно проворчал: «На кой черт и кто тебя назвал Августой? Что за дурацкое имя?»

Это сообщение отредактировал Акация - 7.12.2024 - 05:59

6. Сложно встретить девственницу


Я распахиваю дверь садового домика и шагаю в летнее тепло.
На крышке умывальника греется стрекоза. Красивая. В фацетах глаз множится солнце.
Как в слоумошене, подставляю ладони под силуминовый стержень, поднимаю его вверх. Лязг пугает стрекозу, и она улетает, оставляя меня с единственным настоящим солнцем. Настоящим ли?
Я не понимаю, насколько реально это утро, потому что действительно засыпала на даче. Логично, что и проснулась здесь же. Не узнаю, пока не явится он. Хотя, если я заснула раньше него, то сон может быть моим, и тогда своими мыслями лишь инициирую визит.
К чёрту размышления, нужно умыться, добыть завтрак, а там — как пойдёт.
От души наплескавшись, вылив на лицо, шею и грудь все три литра воды, я стянула с бельевой верёвки махровое полотенце и пошла в теплицу на добычу молоденьких огручиков — сделаю с ними сендвич.
Кстати, а оставалось ли полотенце сохнуть? Кажется, на сегодня передавали дождь. Повесила бы я его на улице? И вот ещё что интересно: когда сон мой, но визитёр не появляется, то ему вообще ничего не снится?
Я остановилась возле куста с розовыми пионами, ещё только готовыми распуститься, туго стянутыми клейкой зеленцой. По одному полз муравей. Влипнет же, дурашка...
Подцепив путешественника ногтём, я нагнулась, чтобы посадить его под куст. И в следующее мгновение подпрыгнула от смачного шлепка по заду.
— С-с-скотина! — я развернулась, чтобы врезать по лощёной морде.
— Ну-ну, дорогуша. Охолонись, нам с тобой сегодня долго тут куковать, — этот гад смотрел на меня притворно-ласково и улыбался.
— Что ты сделал? — тут же напряглась я.
— Ты ведь завтракать собиралась? Я присоединюсь, в процессе и расскажу.
Чёрт, раз он знает о моих намерениях, то сон точно его. Хорошо, что мне не на работу, бывало уже такое, что из-за его неуёмности я валялась в постели до полудня, а потом, едва продрав глаза, запускала ноут, выходила на удалёнку и разгребала завалы, попутно строча объяснительную о причинах опоздания.
Все всё понимали, но премии всё же раз за разом лишали с формулировкой «Низкие коммуникативные навыки».
Да, проект «Дрим коннект» запустили именно на фоне общего снижения коммуникации. Отказ от участия предусматривался, но на практике это почти сразу влекло понижение в должности. Я же своим местом шифта в отделе поддержки по внедрению новых банковских продуктов дорожила, поэтому согласилась. Кто ж знал, что мне на рандоме дропнется этот хмырь с замашками извращенца...
Срывая огурцы, стараясь не смотреть на визитёра, но и не поворачиваться к нему задом, я мрачно спросила:
— Ты хотя бы сегодня не на таблетках?
— О, детка! На таких, что тебе непременно понравится!
— Блядь...
Значит, полный комплекс — и снотворное, чтобы подольше не просыпаться, и какое-нибудь средство для потенции. Я невольно бросила взгляд на его пах. Вот же гад, так и есть — бермуды в районе гульфика откровенно топорщились.
Я бросила огурцы на землю.
— Иди в жопу, хрен тебе, а не завтрак.
— Как скажешь, я не против начать с постели.
— Полгода ты меня тиранишь, не надоело? — я была готова разреветься.
— Ну что ты, как может надоесть такая милашка? — снова эта мерзкая ухмылка. — Чего стоим? Хочешь начать прям тут?
И я обречённо поплелась в постель. А что делать? Тот, кто снился, не мог противиться воли видящего сны.
В первые сеансы я пыталась от визитёра прятаться, убегать, давать отпор — всё бестолку. Стоило ему возвысить голос — и я выходила на зов. Стоило преодолеть метров десять — и врезалась в невидимую преграду. Замахивалась битой — и она выпадала у меня из рук.
Одно успокаивало — от тех постельных упражнений, что он мне устраивал, не оставалось засосов, натёртостей, не наступала беременность. И всё равно это было мерзко — словно смотришь жёсткое порно с максимально реалистичным погружением, а потом испытываешь ненависть и чувство гадливости. Так себе способ развития коммуникации.
Однако в этот раз всё случилось иначе.
Никакого понуждения. Он так нежно и долго ласкал меня, что я сама потянулась к нему, оседлала, стиснула ногами его бёдра и, пожалуй, впервые получила удовольствие от процесса.
Смахивая со лба влажные от пота пряди, выдохнула:
— Что с тобой сегодня?
— Мне будет тебя не хватать, — он повернулся, уставился на меня серьёзными серыми глазищами, погладил по щеке.
Надо же, я не замечала, какие у него красивые глаза. И тут же усмехнулась — немудрено, чаще он предоставлял мне возможность любоваться членом, тут уж не до глаз.
— Объяснись. Я не понимаю, — я действительно не понимала.
— Ты помнишь, какое сегодня число?
— Конечно. Тридцатое июня... Ах ты ж, чёрт. Полгода. Ты мучил меня полгода, а сегодня, типа, прощальный вечер любви?
— Дура ты, — лицо его перекосилось, пошло волнами, подтаяло со стороны щёк.
Я отвернулась, чтобы не видеть момент выхода визитёра, и через минуту проснулась.
Слава богам, только семь утра. Можно даже поспать ещё часик, а потом неспешно принять душ и выпить кофе. Наконец-то этот эксперимент, превратившийся в сексуальное рабство, завершён.
От души потянувшись, я перевернулась на бок, укрылась до носа одеялом и блаженно закрыла глаза.

Летнее утро, дача. Я подхожу к умывальнику и вижу, что на крышке греется стрекоза. Стараясь не спугнуть, набираю в ладони воды, плещу на лицо. Стрекоза улетает, но мне не жалко. У меня прекрасное настроение, я счастливо смеюсь и стаскиваю с бельевой верёвки махровое полотенце.
Иду в теплицу, чтобы сорвать огурчиков к завтраку, преуспеваю, поджариваю на сенсорной плитке яйцо и кусок ветчины, делаю сендвичи. Понимаю, что забыла про зелень, распахиваю дверь...
На пороге стоит он.
— Привет, Алён.
— Твои полгода закончились, брысь.
— Кажется, я передознулся. Вываливаюсь из сна и проваливаюсь снова. Извини, не придумал ничего лучше, как сообщить тебе...
Я всё понимаю сразу:
— Диктуй адрес.
Он называет всё, включая этаж и код доступа, начинает объяснять, как проехать, но в этот момент у него на уголках рта собирается пена, он захлёбывается — и я понимаю, что добираться до него минимум два часа, и я не успею.
Бью себя по щеке, просыпаюсь, подлетаю к ноутбуку, отправляю запрос на скорую помощь, даю свои данные для связи — да, теперь я не смогу посетить терапевта целый месяц, но разве это равноценно человеческой жизни, пусть и мудацкой?
Сижу как на иголках, отслеживаю маячок медицинских дронов — этим схема проезда не нужна, как и код доступа в апартаменты, они просто высадят окно, если рама будет закрыта. Зато самое оперативное вмешательство — пробок в воздухе у нас нет... Пока нет.
Пятнадцать минут растянулись в моём сознании на несколько часов, наконец пиликнуло оповещение об успешно предоставленных медицинских услугах и исчерпания лимита на ближайшие два месяца. Целых два! Вот козёл, чего он наглотался? Ну и к чёрту. Пора выпить кофе и заняться уже работой, пока снова не опоздала.

День прошёл в привычной суете, я всё порывалась зайти и посмотреть, кого мне назначат для совместных сновидений на следующие полгода, но система была перегружена. По этой же причине отозвать согласие на участие в «Дрим коннект» я не могла.
Завершив последний рабочий чат, пробежавшись по статистике группы, я наконец-то отключила ноут и отправилась на кухню обедать и одновременно ужинать — уже завечерело.
Как открылась дверь, я не услышала — да и от кого запираться на даче? Все маньяки сидят в интернете, по садовым домикам не шастают. Неловко обернувшись на звук скрипнувшей половицы, я чуть не вписалась лицом в огромный букет роз.
— Опять ты. Сколько можно?
— Ты меня спасла, я не мог это игнорировать. А в бланке числились твои данные страховки. Я нашёл информацию о собственности, но эта дача не твоя, а бывшего мужа. Но почему тогда здесь живёшь ты?
— Потому что прирезала и закопала этого мудака под кустом пиона. Всегда так поступаю с мудаками, а букеты роз, что они притащили, засушиваю на память, — я злилась.
— В реальности ты мне нравишься больше, в снах настройки вынуждают быть покорными, а тут прям огонь!
— Зато ты выглядишь помятым.
— Прости, любимая, так получилось...
— Тьфу!
Я отобрала букет и пошла наливать воду. Вернулась, когда этот тип вовсю хозяйничал на кухне.
— Ты же будешь плов? Я тут нашёл.
— Я плов буду. Ты — нет. Выметайся.
Он опустился на табурет:
— Не хочу. И вообще, мне страшно.
— Время детское, ничего страшного, ты справишься. Давай, шуруй на выход.
— Алён, ты не поняла. Мне действительно страшно. Я не смог отменить согласие на парные сны. А ты?
Я растерялась, уж слишком искренне это прозвучало.
— И я не смогла, система перегружена.
— А что, если это были только цветочки? Да, я понимаю, что вёл себя безобразно... Просто мне никогда не везло с женщинами, и вдруг ты — стопроцентно мой типаж. Что, если следующие полгода мне выпадут с отвратительной толстухой?
— Что-что... Если она по ночам предпочитает не книги читать, а отдых поактивнее, тебе просто потребуется пополнить запасы возбудителя. Ты уж дозировку не превышай, вдруг она тебя спасать не станет?
— Пиздец...

Никуда он не ушёл, мы молча поужинали, потом он прямой наводкой отправился в постель. Я охренела.
— А где мне спать?
— Тут. Я просто буду держать тебя за руку, слабость такая, знаешь ли...
— Ой, ты омерзителен ещё сильнее со своими жалобами, нежели тогда, когда меня на этой же постели по-разному загибал...
— Так тебе нравилось?
— Козёл!
— Меня Вячеслав зовут, кстати.
— Подходящее имя для козла!
Как бы я ни буянила, но в домике была одна кровать, а спать после событийного дня и плотного ужина хотелось смертельно.
Я раскопала в тумбочке старую пижаму с дурацкими ромашками, понадеялась, что в ней буду выглядеть максимально асексуально, выдала визитёру второе одеяло и брыкнулась в постель «вальтом».
— Твои ножки около моего лица — это новые ощущения.
— Прекрати!
— Молчу-молчу... Но если ты чего-нибудь захочешь...
— После полугодичного марафона? Разве что уйти в монастырь!
— Злая и прекрасная женщина. Всё-таки реальность лучше снов, — он отвернулся носом к стенке и очень скоро его дыхание стало мерным.
А я лежала и боялась закрыть глаза.
Нет, я боялась не постороннего мужика в своей постели. Это зло было привычным. Я боялась засыпать.
Промаявшись с час, ругая себя, что не заснула сразу, — ведь теперь управление сном будет передано моему новому напарнику, я услышала, как Вячеслав застонал, разозлилась и вскочила с постели. Запустила ноут, попыталась ещё раз отменить заявку — сайт висел, появлялось оповещение с необходимостью обновить страницу позднее, так как из-за большого числа пользователей все каналы перегружены.
Вернувшись в постель, я стала размышлять, кого в этот раз мне принесёт великий рандом. У меня не было детей, я с ними вообще не очень хорошо ладила. Что, если это будет какой-нибудь пухлый пацан, с которым мы станем запускать кораблики и лопать варенье? А что, у меня в погребе есть и вишнёвое, и сливовое с прошлого года. Но вдруг моим сновидческим компаньоном окажется пожилая дама в кресле-качалке, пропахшая валерианой, нафталином и двумя котиками, не слезающих с её колен?
«И вот когда я блистала на приёме у Петропавловских... Ах, какие там были юнкера!» — я хихикнула. Лезет в голову всякая чушь. Конечно же, двухсотлетние старушки ещё встречались в сети, но их было так мало, что шанс коннекта с подобным ископаемым — ноль целых, хрен сотых. А, к чёрту! Чего бы ни произошло, всяко будет лучше предыдущего полугода.
Я прислушалась к соседу по постели — теперь он заполошно дышал. Вот маньячелло, уже наверняка прёт какую-нибудь блондинку. А всё туда же: «Мне будет тебя не хватать». Ага, конечно.
Досадливо пихнув его под коленку локтём, я повернулась к визитёру спиной — теперь-то уж можно! — и прикрыла глаза. Сон всё не шёл, события сегодняшнего дня калейдоскопом проносились у меня в голове. Но всё же забытьё накрыло меня, утянуло в виртуальную воронку и выплюнуло... А куда, кстати?
В своей роскошной пижаме в ромашках я стояла на зелёном лугу. Слышалось щебетание птиц, где-то журчал ручей. Исполинские ели виднелись на горизонте. На травинку приземлилась стрекоза, выпялилась на меня глазищами, отражающими множество солнц.
Позади что-то хрустнуло...
Я обернулась и охренела. На поясе худющего голого мужика болталась какая-то верёвка, к ней была привязана мочалка, раскрашенная во все цвета радуги. На лбу на присоске торчал розовый фаллос. На руках и ногах были надеты какие-то рукавицы, что отчасти объяснялось тем, что передвигался мужик на четвереньках.
Запрокинув голову, он стукнул левой рукой оземь и выдал:
— Иго-го! Надеюсь, ты девственница. Единорогам так сложно встретить настоящую девственницу!
— Блядь! — только и смогла выдавить в ответ я, чётко осознав, что Вячеслав был неплохим вариантом.

Это сообщение отредактировал Акация - 11.12.2024 - 06:25

7. Прятки

Страх холодной рукой проник за воротник, ласково потрепал по стене и растекся по всему телу, делая ноги ватными и затуманивая мозг. Олег повертел головой в сотый раз осматривая стену обклеенную обветшалыми обоями.

— Игореша! Малыш! — хрипло позвал он в отчаянной надежде, что сын сейчас появится, — я сдаюсь, где ты?

Тишина. Олег вдруг понял, что ноги его не держат и медленно сполз по стене, сев прямо на пол. Оставалось признать очевидное - его пятилетний сын исчез из закрытой квартиры, и мужчина решительно не понимал, что теперь делать.

Взял телефон, провел по экрану, но пароль вводить не стал. Жена в больнице, помочь не сможет, начнет паниковать, а ей и так не сладко. Он снова прокрутил в голове сегодняшний день.

Проснулся он рано, сразу сел за работу. Жена в больнице, сыну пять лет, в садик ребенок не ходил из-за проблем с питанием. Олег покормил его, поставил мультики, но вскоре Игорю наскучило происходящее на экране, и он пришел к папе. Они почитали, поиграли с машинками, а потом на почту пришло письмо, требующее срочного ответа и папа предложил сыну поиграть в прятки. Тот с радостью согласился, и мужчина смог немного поработать, периодически нарушая тишину криками, подтверждающими что он ищет, но не может найти так хорошо спрятавшегося Игоря.

Ответив на письмо, он минутку посидел, и вдруг встревожился - уж очень тихо было в квартире. Олег помнил, что последней скрипнула дверь кладовки, и уверенный, что мальчик там, прошелся по коридору хлопая дверями шкафов и приговаривая:

— И тут тебя нет? Ну вот ведь как спрятался!

Шутливое настроение покинуло его, как только он распахнул дверь кладовки. Никого. От удивления он замер, не в силах пошевелиться и просто пялился на пустое помещение. Ступор отпустил через минуту, сменился лихорадочной активностью. Олег обшарил все шкафы, закоулки, выглянул на балкон и лестничную клетку, звал сына, но все тщетно.



Тогда он снова открыл дверь и вышел из квартиры. Кладовка была рядом с входной дверью, и он решил проверить стену, в надежде, что там есть какой-то скрытый проход, и его сын как-то вышел из квартиры в подъезд.

Надежда разбилась о гладкий, равнодушный камень. Олег простукал стену везде, даже около пола, и, не найдя ничего, уперся лбом в стену, посидел пару секунд, стараясь собрать разбежавшиеся мысли, затем не вставая развернулся и вскрикнул от неожиданности. Площадка уже не была пуста, взгляд мужчины уперся в пару черных сапог. Он медленно поднял голову, скользнув по паре стройных, загорелых ног, черным шортам, кожанной расстегнутой куртке, и выше, пока не встретился взглядом с обладательницей всего этого великолепия.



— Простите, не хотела вас пугать, что-то потеряли? — спросила девушка, и Олег медленно встав, оперся о стену.

— Не знаю, простите, — растерянно промямлил он, понимая что теперь надо звонить в полицию, но совершенно не представляя что можно сказать.

— Прощаю, — улыбнулась она, — а вот остальное уточните, потеряли или нет? — и она посмотрела прямо в его глаза, так что тот стушевался и отвернулся.

— Я пойду, мне… — соседка, вряд ли, могла помочь, а тратить время на обмен любезностями он не хотел.

— Последняя попытка, — в ее голосе неожиданно скользнула сталь, и Олег замер, — вам нужна помощь?

И вдруг он решился, развернулся и выдохнув затараторил.

— У меня сын пропал! Прямо из закрытой квартиры! Спрятался в кладовке и исчез. Вы можете помочь?

— Могу, — казалось она не удивилась, — идем, посмотрим на вашу кладовку.

Олег лишь кивнул и вернулся в квартиру, ситуация казалась настолько безвыходной, что мужчина был готов принять любую помощь и поверить во что угодно.

Показывай откуда он пропал, — оказавшись в квартире, незнакомка окончательо перешла на ты.

— Вот, — он распахнул дверь в кладовку.

Девушка зашла внутрь и некоторое время смотрела на стену. Олег топтался на пороге, не решаясь нарушить молчание, лишь шумно дышал, периодически сглатывая накапливающуюся слюну.

— Значит так, — она резко развернулась, так что мужчина невольно отшатнулся. — Твоего сына сейчас на Земле нет, — она вышла из кладовки и прошла на кухню, а он хвостом поплелся за ней.

— Как нет? — пролепетал он, — а где же он тогда?

— Сложно объяснить, — ответила девушка, — рядом с Землей есть некое пространство, назовем его изнанкой, и иногда, некоторые люди могут попасть туда, как по своей воле, так и случайно.

— Это параллельный мир? — Олег понял, что ему сложно стоять и сел на табурет.

— Это не мир, это хуже, — сказала гостья, и села напротив мужчины, посмотрев прямо в глаза. Олег почти сразу отвел взор, вот так бодаться взглядами с ней было невозможно.

— И весь вопрос в том, — продолжила она, — готов ли ты отправиться туда за своим малышом?

Он сглотнул и посмотрел на нее неуверенно.

— Отправиться? Как?

— Готов, или нет? — голос девушки изменился, в нем явственно чувствовалась некая сила, непонятная, но внушающая уважение.

— Да, — тихо сказал он, а потом все-таки посмотрел в ее зеленые глаза и сказал громче, — да, я готов!

— Очень хорошо, — она вдруг улыбнулась ему, и на щеках девушки появились очаровательные ямочки, — тогда слушай.

— Мы пойдем туда искать Игоря? — перебил он, посмотрев на нее с отчаянием, — время же уходит! Ему там плохо? — добавил он со стоном в голосе.

— Пойдем — кивнула она, — я открою дверь, выведу тебя, возможно помогу если будет совсем плохо, но искать сына придется тебе, и я думаю ты хочешь узнать хоть немного о том месте, прежде чем там оказаться?

— Да, — прошептал он убито, страх вернулся с утроенной силой, и за сына и за себя, Олег никогда не был храбрецом, и перспектива отправиться на загадочную изнанку страшила, но он понимал - выбора нет.

— Тогда слушай, — сказала она, — десять минут, уж поверь мне, роли не сыграют.

Противится он не стал, и вообще как-то даже успокоился. По характеру Олег был с одной стороны довольно независимым, но с другой была у него такая черта, как безоговорочное доверие к тем кто выглядел авторитетом. Он сам и не понял, как эта милая незнакомка так быстро встала на высокую ступень в его внутренней иерархии.

— Итак, — начала девушка, — изнанка не похожа на то что ты знаешь, или о чем думаешь, там нет ничего постоянного, там не за что зацепиться, там нет времени в нашем понимании, там нет расстояний в привычном тебе виде. Считай что это кошмарный сон, от которого нельзя проснуться.

— А как там тогда можно… — он не договорил, налил стакан воды и залпом выпил.

— Когда попадешь туда, — начала она, — помни такие правила, не следуй за голосами, не верь глазам, помни, зачем ты пришел.

— Я не понимаю, — он повертел пустой стакан в руке, — не понимаю о чем ты говоришь, — в волнении он тоже перешел на «ты».

— Словами сложно объяснить, — ответила она, — там может быть все что угодно, потому не имеет значения то, что ты видишь глазами, голоса заманивают в ловушку, и только помня о том, что ты ищешь сына, ты сможешь добраться до него. Даже если сейчас ты меня не понимаешь, то оказавшись там, можешь вспомнить мои слова и это поможет, — она встала и сказала:

— Идем! — и вышла из кухни, Олег поспешил за ней как привязанный, и встал рядом около двери в проклятую кладовку.



— Смотри! — приказала девушка, беря его за руку. От её прикосновения Олега бросило в пот, он облизал пересохшие губы и уже собрался что-то спросить, как вдруг замер. По дальней стене пробежала рябь, словно круги по воде, а затем стена исчезла. Вместо нее Олег увидел прямоугольную арку прохода, ведущую в темноту.

— Нам туда? — хрипло спросил мужчина.

— Да, — кратко ответила она и сделала шаг, увлекая Олега за собой.

Ему было страшно нырять в неизвестность, но не пойти он не мог, там, в этом страшном месте, был его сын, и больше никто не мог спасти мальчика.

Когда он оказался в арке, его окружила кромешная тьма и на миг обдало холодом, но уже в следующую секунду темнота рассеялась, и он с удивлением понял, что стоит на лестничной клетке. Мелькнула мысль, что там все-таки была незамеченная им потайная дверь, но уже через мгновение он понял - это не его дом.

Вместо дверей в квартиры - черные провалы, вместо лифта - сплошная стена, а там где должно было находиться окно на улицу, - продолжение коридора.

— Так, можешь уже отпустить меня — голос девушки вернул его в реальность, если такое понятие было применимо к такому месту, и он понял, что судорожно сжимает ее ладонь.

— Извини, — он выпустил ее руку, — а дальше что?

— Дальше ты ищешь сына, — ответила она.

— Как? — беспомощно спросил он, вглядываясь в глубь коридора, словно надеясь увидеть там Игоря.

— Просто иди, — ответила она, — иди вперед, помня о том, для чего ты тут. Изнанка бесконечна, твой сын может быть за следующим поворотом, а может находиться за тысячу километров. Поэтому просто найди его, — и она улыбнувшись добавила, — я не мастерица складывать слова.

— Найди туда непонятно куда, — пробормотал он и спросил, — А ты, вы... э... поможете мне?

— Давай уже на ты, — ответила она, — помни, что я говорила там, на Земле, — девушка подошла вплотную, — помочь в поисках не смогу, это просто невозможно, — сказала она, — найди сына, приведи обратно, и я выведу вас на Землю.

Он промолчал, понял что не получит ответов. Некоторое время всматривался в глубину коридора, и не заметил как девушка шагнула в черный проем, заменяющий дверь и исчезла.

Стоять смысла не было, он сделал несколько шагов, поравнялся с тем местом где в реальности был лифт, коснулся гладкой стены. Ничего не произошло, если это и была иллюзия, то очень качественная. И тогда, отбросив сомнения, он прошел дальше, и углубился в коридор.

Некоторое время ничего не происходило, лишь звук шагов эхом разносился среди равнодушных стен. Что делать Олег по-прежнему не представлял, коридор казался бесконечным, в нем не было развилок или поворотов, лишь темные проемы вместо дверей по правой стороне, при одном взгляде на которые становилось страшно. Он пробовал напевать, но не смог вспомнить ни одной песни, в голову настойчиво лез лишь один вопрос: — “почему я?”



***

Все началось с того, как его жена попала в больницу. Или раньше? В тот момент, когда они въехали в эту квартиру? Он не знал ответа на этот вопрос, но в одном Олег был уверен на все сто, он больше никогда не будет жаловаться на скучную и обычную жизнь.

Свою квартиру они купили два месяца назад, голые стены, никакого комфорта. Новое жилье требовало ремонта, поэтому решили пожить пока на съемной, благо проблем с жильем в их городе не было. Обошлись без риелторов, объявление Олег нашел в интернете, и сразу созвонился с хозяйкой.

Та оказалась милой пожилой женщиной. При первой встрече напоила чаем, посетовала на маленькую пенсию, сказала, что летом будет жить в деревне, потому сдает городскую квартиру.

Олега не особо интересовали ее россказни, он думал о том как все удачно сложилось. Нашли дешевую квартиру, как раз на то время пока закончат ремонт в новом жилье, да еще и хозяйка свалит в деревню и не будет надоедать визитами, ну просто хет-трик. Да еще и квартира в приемлемом состоянии: обставлена небогато, но чисто, стиралка, бойлер, микроволновка, большой холодильник. Все не новое, но рабочее.

Единственной странностью, бросившейся в глаза, был большой навесной замок на двери рядом со входом.

— А тут что? — спросил Олег, показывая на дверь.

— Кладовка, — ответила хозяйка, — пустая, там муж когда-то инструменты свои держал, ну и заначку прятал, — она улыбнулась, — а потом захворал он сильно, врачи не помогли, так к нам батюшка пришел, и сказал: «Там зло поселилось, закрыть надо и не трогать». Ну вот все оттедова вынесли, да замок повесили. Ну муж-то хворать перестал, так и решили никогда не открывать, — она вздохнула и закончила, — да и вы туда не лезьте от греха подальше.

Олег тогда лишь руками развел: мало-ли что в головах у стариков творится?

Тянуть не стали - договор подписали следующим утром, и старушка укатила в деревню, они же въехали во временное жилье.

Прошло пару дней, и Олега начал беспокоить какой-то запах. Он не был неприятным в привычном значении этого слова - он был странным, и не давал покоя именно своей непонятностью. Вроде и запах гнили и разложения, но с какими-то нотками горечи, которая ослабляла его. И он никак не мог успокоиться, все искал источник запаха, пока методом исключения не понял, что тот идет из-за закрытой двери.

Ключа не было, ломать замок или срезать петли он не хотел, и потому, несмотря на любопытство, решил отложить вопрос с запахом, в конце концов они тут на три-четыре месяца - потерпят. Но через пару дней, Марина, его жена, вытирала пыль на шкафу в прихожей, и что-то зацепила там, после чего старый, со следами ржавчины ключ, упал прямо к ногам Олега. Само собой, это был ключ от того самого замка, и он, поколебавшись открыл дверь.

Внутри действительно было пусто, только старая тумбочка без дверцы сиротливо стояла в углу кладовки. Запах шел от нее, видимо тут что-то разлили, и это что-то впиталось в дерево.

Он тогда решил, что раз уж кладовку не использовали, то и пропажу вонючей тумбочки никто не заметит, и вынес ее на свалку.

Олег оказался прав, раздражающий запах исчез, но насладиться этим он не успел, следующим утром заболела жена. Легкое недомогание быстро переросло в высокую температуру, которую так и не получилось сбить, а к вечеру пришлось вызывать скорую, супруга задыхалась, бредила, стонала так громко, что ребенок плакал.

Ее увезли, ему же пришлось остаться дома, ребенка тащить в больницу он не хотел. Утром они созвонились - жене стало немного лучше, но о выписке речь не шла. А днем они поиграли в прятки, и сейчас он оказался в неком преддверии ада и совершенно не знал, что делать дальше.



***

— Игорь! Игореша! — крикнул он, и его крик умер, не породив эха.

Неожиданно страх прошел, сменился живительной злостью. Он понял - придется рисковать, придется нырять в одно из этих страшных ответвлений, и стараясь не думать, он кинулся в ближайший проем, как в омут, чтобы не успеть испугаться, не отказаться от страшной авантюры.

Тишина и темнота. Он сразу потерял направление, казалось тут нет ни верха, ни низа. Тут невозможно было ориентироваться, и страх, до этого отступивший под воздействием злости вернулся с утроенной силой. Олег несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

— Папа?! — раздался голос, и мужчина вздрогнул и завертел головой, стараясь понять откуда раздался голос.

Больше ничто не нарушало абсолютную тишину, и Олег вдруг вспомнил роддом. Игорь родился в конце февраля, а выписку назначили на начало марта. Как назло, машина сломалась, и он взял такси, ехать было не близко. Сыпал мелкий снег, город застывал в пробках. Он договорился с водителем, что тот подождет и отвезет их обратно, Олег не был уверен, что сможет легко вызвать другую машину.

Он вспомнил, как впервые взял сына на руки - тот не спал и внимательно смотрел на папу. Вспомнил, как они ехали в бесконечных тянучках. Тогда было сложно: жене было сложно сидеть, несколько раз ему пришлось выходить и толкать автомобиль - тот не мог сдвинуться на образовавшемся гололеде. Но зато потом был дом, и жена уснула рядом с новорожденым, и Олег долго смотрел на них, впервые поняв, что такое настоящее счастье.

Он вдруг понял: темнота рассеялась, он вышел из жуткого безвременья, и сейчас стоял посреди больничной палаты. Кровати застелены, на окнах - жалюзи, дверь приоткрыта, и довольный хоть каким-то изменениям он вышел наружу.



Смешок. Негромкий, но в этом страшном месте он произвел впечатление выстрела. Олег вздрогнул и провел рукой по глазам, словно стараясь снять невидимую пелену. Смешок повторился, уже ближе, и мужчину обдало волной ледяного ужаса. Губы двигались, мужчина то ли молился, то ли ругался, но при этом не издавал ни звука.

— Сюда, юда, юда… — раздалось из-за соседнего поворота, и он попятился, — к нам, ам, ам, ам… — вторило из-за спину, оттуда, откуда он только что пришел.

— “Не следуй за голосами” — говорила девушка, но голоса шли со всех сторон, и Олег присев на корточки, закрыл глаза, вспоминая реальный мир с его такими обыденными, понятными проблемами.



Вспомнилось, как они впервые полетели за границу. Игорю было всего два годика, но они решились на отдых в Турции. Олег долго выбирал отель, нашел ориентированный на гостей с детьми, с большим выбором детской еды. Жена тогда отдала ему бразды правления, лишь перед оплатой пересмотрела фотографии и отзывы, и осталась довольна.

Потом были судорожные сборы, нервы, крики, ссоры, перелет. Олегу врезалось в память как бортпроводник выдала дополнительный ремень, которым он пристегнул Игоря к себе при взлете и посадке, и то как сын мертвой хваткой схватил этот ремень и не отпустил пока они не подошли к трапу.



Он не сразу понял - голоса прекратились. Олег увидел окно через которое пробивался солнечный свет. Он был уверен - этого окна не было когда он вышел из палаты, не было и тогда когда он слышал голоса, и он не мешкая бросился к нему, стараясь не думать о том, что это может быть ловушкой.

Выбрался наружу, оказался в пустом городе. Тот ощетинился пустыми окнами заброшенных зданий, которые, казалось наблюдали за незваным гостем.

Олег прошел мимо пустых домов, вышел на площадь и замер в ужасе. Посреди площади возвышался деревянный помост, посреди которого, в позе лотоса, сидел его сын. Даже отсюда мужчина увидел, что глаза мальчика закрыты и тот покачивается из стороны в сторону. А вокруг помоста стояли десятки статуй - вырезанные камня людские фигуры.

Олег бросился к сыну, но стоило сделать шаг, как тишину разорвал мелодичный звук, похожий на звук от удара колокола, и фигуры начали оживать.

Как по команде они повернули головы в сторону незваного гостя, и он с ужасом увидел белые глаза без зрачков. Волна ужаса идущая от статуй казалась материальной, Олег замер в нерешительности, не понимая что делать, и увидел как две статуи ловко запрыгнули на помост, и схватив его сына за руки, подняли над землей.

— Нет! — заорал он и бросился вперед. Безумный страх смешался с яростью, и он буквально вломился в строй статуй, не думая о том, на что они могут быть способны.

Первые статуи не оказали должного сопротивления, разлетевшись как кегли, и открыв проход к лестнице ведущей к сыну. Но стоило ему коснуться первой ступеньки, как его окликнули:

— Как ты обращаешься с матерью?! — до боли знакомый голос хлестнул словно кнут, ноги стали ватными, решимость куда-то исчезла, и он медленно повернул голову.

Она стояла рядом, в паре шагов. Он увидел знакомые черты искусно воссозданные на каменном лице. Серые глаза смотрели пристально, со знакомым с детства осуждением.

— Ма? — неуверенно сказал он, — я…

— Занят? — презрительно бросила она, — знаю я, ты всегда занят своей шлюхой, забыл про меня, про остальную семью!

— Не называй ее так! — вскинулся он и вскрикнул от неожиданности получив пощечину. Щека вспыхнула болью, из глаз брызнули слезы, не только боли но и той, старой обиды, когда не понимаешь за что наказывают, и что надо сделать, чтобы получить свою долю родительской любви.

— Не перебивай! — прошипела она, — я не так тебя воспитывала, посмотри на брата! — сквозь пелену слез он увидел, что за спиной матери стоит младший брат и смотрит на Олега с презрительной улыбкой!

— Я, — начал он.

— Что ты там мямлишь? — еще одна пощечина и он попятился, — ты теперь никому не нужен! Ни нам, ни своей шлюхе…

— Замолчи! — рявкнул он, закрывая уши руками.

— Папа, зачем ты пришел? — голос Игоря раздался из-за спину и Олег вывернул голову чуть было не свернув шею. Сына больше не держали под руки, он парил в воздухе, а на лице его застыло злое, недетское выражение.

— Ты не нужен мне! Мне хорошо тут! — безжалостно сказал Игорь, — а ты плохой отец!

— Вот видишь, ты даже выблядку своему не нужен теперь! Но мама простит, — голос матери вдруг потеплел. Она провела рукой по волосам Олега, — пойдем со мной и братом, — добавила она, и он судорожно всхлипнув сделал шаг к ней.

— “Не верь голосам”, — неожиданно вспомнил он и с трудом подняв голову, посмотрел в нарисованные глаза.

— Идем, сынок, мама знает, что тебе надо, — она схватила его за руку, сжала мертвой хваткой.

— Ты никогда не знала, что мне надо! — рявкнул он и неожиданно даже для себя ударил прямо в нарисованные глаза, и пальцы его с противным чмоком погрузились вглубь белесой глазницы.

Раздался крик, полный ненависти и злобы, а затем статуи начали падать, рассыпаясь в пыль. Олег подбежал к сыну, подхватил лежащего сына на руки.

Повернулся в том направлении откуда пришел, еще не понимая как будет идти обратно, и с удивлением понял – он уже на своей лестничной клетке.



***

— С ним все будет в порядке? — голос мужчины слегка дрожал, но держался он молодцом. Когда он вернулся, соседка уже ждала его, и провела обратно на Землю. Сын спал, Олег уложив его в кроватку и теперь смотрел на девушку, ожидая дальнейших указаний.



— Все зависит от тебя, — ответила девушка, — и он, и твоя жена зависят от того какое решение ты примешь, — она присела рядом с мальчиком, положила руку на лоб ребенка, и тот неожиданно улыбнулся во сне.

— Объясни! — хрипло сказал он.

— Хозяева этой квартиры не простые люди, они нечто вроде пиявок, слышал всякие сказки про лярв?

— Что-то слышал, — ответил он, — это те которые… — он помолчал и закончил, — не помню точно, энергию что-ли забирают?

— Вроде того, — ответила девушка, — в общем когда ты открыл дверь, а тебя наверняка просили этого не делать? — Олег не ответил, и она продолжила, — ты подписал некий договор. Жена в больницу ведь после этого попала?

— Да, — тихо ответил Олег, его губы сжались в тонкую нить, в глазах появилось какое-то новое выражение.

— И она оттуда не выйдет, — безжалостно продолжила она, — она впадет в кому, и будет блуждать по изнанке, а твой сын либо разделит ее судьбу, либо останется в сознании, но его будет тянуть туда, и рано или поздно он вернется, ну а ты…

— Не так важно, — неожиданно перебил он, — мне хватило того, что я услышал про семью, я могу как-то это остановить?

— Да, — кивнула она, — просто убей хозяйку и ее мужа. Это закроет договор.

— Ты поможешь? — он посмотрел на девушку, — хотя бы покажешь где они?

— Да, — ответила она, — тут я тебе помогу.



***

Олег посмотрел на спящих - жена с сыном спали на их кровати в обнимку, и тихонько, стараясь не шуметь оделся и вышел на улицу.

Только-только начало светать, двор был пуст, и он сел на лавочку у подъезда. Неделю назад он был обычным фрилансером, а затем познакомился с изнанкой реального мира, убил двух тварей, ну как убил, нанес последний удар, остальное сделала эта странная соседка.

Она не соврала, после смерти хозяев жена быстро пошла на поправку, и вчера он забрал ее из больницы.

Все это время он хотел поговорить с девушкой, поблагодарить, но никак не мог решиться. А сегодня утром вдруг понял - это можно сделать сейчас.



Он совсем не удивился, когда дверь подъезда открылась и соседка вышла на улицу. В правой руке - спортивная сумка, в левой - мотоциклетный шлем. Она тоже сразу увидела его и спросила:

— Меня ждешь?

— Да, — он неловко улыбнулся, — почему-то был уверен, что ты уедешь сегодня.

Она не ответила, стояла и ждала продолжения, и Олег вздохнув сказал.

— Спасибо тебе, ты спасла мою семью, а я не знаю как тебя отблагодарить.

— Никак, — пожала она плечами, — может когда-нибудь ты спасешь кого-то другого, и тем вернешь долг.

— Скажи хоть как зовут тебя? Буду знать как назвать дочь, если она появится.

— Спасибо, но не обязательно, — она впервые улыбнулась, помолчала секунду и сказала, — один мой знакомый дал мне прозвище - Незабудка, мол хрен такую забудешь, можешь запомнить меня так.

— Я, — начал он, но осекся под ее взглядом.

— Теперь у тебя все будет хорошо, — сказала она, — с тобой, с женой, ребенком. Возвращайся к ним, незачем связываться с такими как я.

Он некоторое время смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом дома, затем вздохнул и вошел в подъезд. Какая-то тень мелькнула за лифтом, Олег некоторое время вглядывался в темноту, зачем пробурчал конкретно ни к кому не обращаясь:

— Не дождетесь! — и не обращая больше на тени никакого внимания, вернулся домой.

8. Менеджер Вселенной и амулет Ф'Харкара

— Димон, твою ж мать, где моя голова? Чтоб ты, сука, лопнул! Через четыре минуты рассвет, охотники у входа уже собрались, наверное, а я тут тёпленьким сижу! Ну в смысле, холодным и без головы! Тащи обратно давай!

— Санёк, не ссы, ща пару минут и верну. Пентаграмма готова, голова на алтаре, амулет на голове, соображаю, в каком порядке свечи расставлять. Всё путём, я успею. Ситуация под контролем, босс.

Я со злостью стащил с головы наушники и уставился на монитор, на котором бодро мигал таймер, показывая время, оставшееся до того момента, когда откроется вход в замок и в мой уютненький подвал ввалится толпа доморощенных ванхельсингов, чтобы распилить беззащитного меня на ценные артефакты и выкинуть из игры ко всем хренам.

Нда, Димон не успеет вернуть мне мою же голову по-любому. Даже если он прямо сейчас открыл портал Хаоса, на то, чтобы заклинания сработали, понадобится ну не менее трёх минут. И столько же тащиться до меня из его склепа. Короче, я зря впулил ползарплаты в эту кучу пикселей, в этот чёртов амулет Ф'Харкара, обещавший владельцу почти безграничное могущество, а его приспешникам кучу плюшек после ритуала. И разрабы, эти жадные суки, сделали амулет одноразовым!

Я потёр виски, голова после игры просто раскалывалась, мы с Димоном сидели всю ночь, так хотелось получить это самое могущество хотя бы в виртуале. Получить, и всех нагнуть, даа... В реале-то мне оно не светило, могущество, даже если завтра найдется в Америке дядюшка-миллионер, а послезавтра сразу сдохнет, завещав мне все свои миллионы, виллы и яхты. С моим фатальным невезением либо завещание потеряется, либо дядюшка воскреснет на третий день и отберёт всё обратно. Либо меня от счастья инфаркт хватит.

В свои двадцать девять лет работать менеджером по продажам в салоне пластиковых окон то ещё занятие. Даже если салон называется «Вселенная окон», менеджер по продажам в этой вселенной занимает место в самом низу пищевой цепочки, где-то между уборщицей тётей Клавой и начальником отдела, получавшим на рубль больше, а работавшим на десятку меньше.

Цифры в углу экрана мигнули, сменившись на 0:59. Из наушников раздался вопль Димона, и я поспешно натянул их обратно.

— Йее, босс, Хаос встретился с Тьмой, еще пятнадцать, нет, четырнадцать секунд, и твоя обновлённая башка с амулетом вернётся на свое законное место!

Я вздохнул и приготовился зажать шифт, чтобы получив голову, сразу рвануть с места. Стены замка уже реалистично содрогались от ударов в ворота, пыль сыпалась со всех щелей, клавиатура вибрировала. Игроки, выбравшие Светлую сторону, готовы были расправиться с Тёмным Властелином раз и навсегда, а мне придётся пересоздавать персонажа заново. И, конечно, прокачивать. Нахрена я подобрал этот квест, ума не приложу.

0:32. Через полминуты ворота рухнут и толпа охотников ломанётся в подвал. А моя безголовая тушка тем временем уныло сидит на пыльном троне, почёсывая… э-э, за неимением носа или уха приходилось чесать то, что имеется, а именно костлявую задницу.

0:05. Из двери в склеп появился Димон, отчаянно пытающийся торопиться на манер Усейна Болта, но в образе зомби ему это удавалось из ног вон плохо, мешали коленки, периодически гнущиеся во все возможные стороны, кроме правильных. Нагнувшись, Димон подобрал отвалившуюся руку и довольно оскалился:

— Санёк, я же говорил, что успею, щас ты им наваляешь, не ссы!

Врата, ведущие в подземелье, вздрогнули и плюнули из щелей нарисованной пылью. Запорный брус противно затрещал. Факелы затрепетали, с балок запищали проснувшиеся летучие мыши. Что у разработчиков не отнять, так это то, что реализм «Рагнарёка» аж зашкаливал. Я почти ощутил, как затхлый воздух подвала разбавился свежим, уличным, почти поверил, что из-за трещавших по всем щелям ворот потянуло запахом мокрой кожи, остро заточенной стали и несвежих портянок. Я сглотнул слюну, протёр вспотевшую ладонь и перехватил мышку поудобнее, левой рукой продолжая зажимать шифт.

Зомби Димон почти доковылял до тела будущего Тёмного Властелина, как засов треснул, ворота распахнулись в клубах пыли и…
И в них никто не ворвался. Когда пыль осела, из-за ворот осторожно выглянул сначала кончик блестящего меча, затем его хозяин в закрытом рыцарском шлеме. Я крутнул колесико мышки, приблизив к нему камеру, и навёл курсор. Над головой осторожничающего визитёра высветилась надпись: «Гилеахад_Блистательный, паладин, наёмник 9 ур.»

Девятый уровень? Они совсем меня за лоха держат? У меня на такой же табличке видно: «Алессандро, вампир, призыватель 41 ур.», у Димона тридцатый, и, кроме того, как только я получу голову обратно, тут же призову кучу Скелетов Огня не ниже двадцатого! Обидно, конечно, досадно, но ладно, геморроя меньше. Я злорадно ухмыльнулся, почти как настоящий Тёмный Властелин, и тут ухмылка исчезла сама, когда, отодвинув Блистательного в сторону, в зал спустился ещё один персонаж. Система услужливо подсунула мне его характеристики: «ПэКашер666, князь, воевода 50 ур.» За ним спустились еще трое, все не ниже сорокового. Угу, фулл пати, танк, хилер, рога, клирик(1) и этот, Блистательный девятого уровня. И все собрались здесь ради меня, безголового и беззащитного.

Я сжал губы и вздохнул. Уровень, как и ник князя-воеводы(2), говорили сами за себя. Ясно, завалят, скорее всего. Хотя мы еще поборемся. Лучше, конечно, помучиться, как говорил товарищ Сухов. Я крутнул мышкой — Димон изо всех сил ковылял к трону, до которого оставалось не более пяти шагов.

Окинув взглядом всю картину, князь пятидесятого уровня гаденько так усмехнулся, кивнул головой и не торопясь зашагал ко мне. Хм, даже меч не вынул, сука. И на что он надеется, гад? Если не успеет, а он не успеет же, я поставлю голову на место и размажу его тонким слоем по стенкам, пока Скелеты Огня и Пожиратели Плоти будут гонять остальных. Что-то не так. Не мог же он докачаться до пятидесятого и быть при этом тупицей, не умеющим просчитывать противника.

Димон наконец доковылял до трона и, победно глянув на князя, который вообще остановился и сложил руки на груди, воткнул мою голову на её законное место. Амулет Ф'Харкара, стоивший мне кучу денег, сверкнул на лбу яркой вспышкой.

Бинго! Мышка завибрировала в руке, по телу моего Тёмного Властелина побежали, потрескивая, синие всполохи. Мелькнула куча всплывших системных сообщений, которые я смахнул с экрана, потом прочитаю, не до этого сейчас. Персонаж встал с трона, зловеще захохотал и раскинул руки в стороны. Из моих/его ладоней в закопчённый потолок ударили синие молнии, озаряя подвал светом моей новой силы.

ПэКашер666 захохотал. Не обращая на него внимания и загнав растущую тревогу подальше, наскроллил в инвентаре свиток вызова Скелетов и Пожирателей и почти ткнул в него мышкой, как вдруг стоящий неподвижно рядом с троном Димон подмигнул хохочущему князю и воткнул мне в спину какой-то маленький чёрный ножик. Сполохи, пробегавшие по мне, тут же исчезли, мой почти всесильный Властелин молча плюхнулся на трон и начал медленно таять, уныло посверкивая амулетом на лбу. Ножичек-то, походу, эпик или даже легендарка, угу, машинально отметил я.

И тут до меня дошло. Йоп тебя через семь коромысел, Димон! Раскрыв рот, я беспомощно задергал мышкой и принялся тыкать все кнопки подряд, но бестолку. Несостоявшийся Тёмный Властелин истаивал чёрным дымом, а князь-воевода хохотал всё громче.

— Димон! Димон, сука, как ты мог, твою мать! Я же тебя из-под земли достану, по айпи вычислю и доберусь до тебя, сука, сука, сука! — плевался я в микрофон, но тщетно: в наушниках раздавался только хохот ПэКашер666 и треск факелов на стенах. Димон смотрел на то, что недавно было моим персонажем и молчал.

Я хлопнул бесполезной мышью об стол и разбил её к хренам. Откинулся на спинку кресла, взятого в кредит, содрал мокрые от пота наушники и бросил их в дальний угол, врезал кулаком по стене и поморщился от боли. Странно, но саднил не только кулак, голова тоже начала болеть. Пульсирующая боль в висках нарастала, казалось, голова, уже моя, а не Тёмного Властелина, сейчас лопнет изнутри.

«Доигрался. И, походу, дожился», устало подумал я, и провалился в темноту.

***

Лучик солнца мазнул по векам, я пришёл в себя и с удивлением осознал, что на этот раз кондратий обошёл меня стороной и я всё-ещё жив. Ещё не открыв глаза, я понял, что был в отключке долго, солнце стояло высоко. Кряхтела какая-то птица, а лоб обдувал прохладный ветерок. На нос залезла какая-то букашка, я смахнул её пальцем и подскочил.

Какая, нахрен, букашка? Какой, мля, ветерок? Какое солнце в глаза в моей однушке, за которую мне еще двадцать лет выплачивать? В неё солнце только из телевизора заглядывает, когда там «Наша планета» бибисишная идёт. Телек тоже, конечно, в кредит куплен.
Я ошарашенно огляделся по сторонам. Надо мной пронеслась какая-то ворона и, издевательски каркнув, уронила на плечо белёсую какашку. Мля, я сижу посреди леса, нахрен! Что происходит? Отдайте моё кресло быстро! Верните меня в него, вернее! Суки!

Тут же припрыгал кролик, сорвал жирный стебель и с удовольствием захрустел им. На меня он не обращал никакого внимания, а вот я уставился на его, отвесив челюсть. Таких кроликов не бывает. Ну не бывает же! Мало того, что этот ушастый был оранжевого цвета и у него на голове явственно виднелись небольшие ветвистые рога, так ещё над ним, прямо в воздухе, болталась какая-то рамка, не привязанная ни к чему! Вот так просто левитировала над его рогатой башкой, и всё тут. Просто табличка с буквами висит в воздухе, ничего особенного же, всё как завещали нам Ньютон и этот, как его, Эйнштейн, правда?

Я попытался рассмотреть буквы на табличке и внезапно она как будто приблизилась, позволив мне прочитать написанное.

А написано там было ни много ни мало, как следующее:

«Крололень, 3 ур.» Вот прям так и написано, клянусь своей мышкой A4Tech Bloody седьмого поколения. Прям как в играх, ага.

Я провёл дрожащей рукой по лицу и перед моим носом в воздухе появилась такая же табличка. Как у грёбаного кролика-оленя, ага.

«Желаете продолжить знакомство с окружающим миром? ДА/НЕТ»

Я закрыл глаза, табличка никуда не делась, наоборот, кажется, стала ярче. Открыл глаза, протёр их кулаками, потряс головой.

Табличка висела. Я поднял руку, подвигал её вправо-влево, как будто мышкой. Сначала подсветился квадратик с кнопкой «ДА», я двинул рукой чуть вправо, теперь подсвечивался квадратик «НЕТ».

Стараясь не дёргать рукой, я спрятал её за спину, попятился, споткнулся и обессиленно рухнул на кочку. Это что получается, я в игре? Или я до сих пор в отключке или вообще в реанимации, а мой усталый мозг выдает мне эти глюки за настоящую жизнь?

Тут я почувствовал резкую боль в руке, которую я убрал за спину. Казалось, мне в запястье воткнули раскалённый прут и провернули его там. Дважды. Дёрнув руку, я с изумлением увидел на ней того самого кролика, или как там его, крололеня. Эта скотина висела на моей руке, и угрожающе вращала выпученными глазами. А ещё эта тварюга сквозь зубы издавала совершенно не кроличьи звуки, нечто среднее между рыком голодного ягуара и хрюканьем сытого кабана. Я, наверно, сел на него, когда рухнул на кочку. Разжимать зубы эта падла не захотела, даже когда я начал молотить им об камень, стараясь не отвлекаться на боль в руке.

Краем глаза я заметил, что в самом низу, почти у края поля зрения, появилась какая-то красная полоска. И начала быстро уменьшаться, что характерно. Если бы я сидел за компом в своём кресле, я бы диагностировал, что этот всратый оранжевый кролик отнимает у меня ХП. Убивает, простым языком. Меня, Тёмного Властелина и высшего вампира. Правда, бывшего вампира, а Властелин из меня так и не состоялся, вспомнил я и немедленно умер.

***

Очнулся я на том же месте, и тот же самый кролик, сука, пасся неподалёку. Заслышав вороний "Карр!", я предусмотрительно отодвинулся. поднял руку.

Табличка услужливо выскочила перед самым носом.

«Желаете создать нового персонажа? ДА/НЕТ»

А у меня есть выбор? Я почесал лоб и за что-то зацепился. Внимательно исследовав это что-то на собственном лбу, я замер столбом - похоже, на моем собственном лбу красовался тот самый амулет, как его, Харкала, или типа того. Игровой амулет, за который я вывалил половину зарплаты! Из-за которого месяц жрал одни макароны! Та самая куча пикселей каким-то образом висела на моем собственном лбу.

Я осторожно почесал затылок, опасаясь обнаружить там что-то ещё. Слава Норберту Винеру, затылок не содержал в себе никаких открытий.

Ок, ладно, будем пока играть по правилам, а там посмотрим, куда выведет. Я поднял руку и решительно ткнул в клавишу «НЕТ». Персонажа я точно оставлю старого, не дай бог, амулет пропадёт при реролле.

Выскочил следующий пункт меню:

«Сохранить ваш выбор?

Раса: вампир
Специализация: призыватель
Имя персонажа: Алессандро

ДА/НЕТ»

Да, да, конечно, да. Интересно, а амулет Ф'Харкара на лбу уже работает, или надо сначала докачаться? Я ткнул в лоб пальцем. Амулет никак не отозвался. Ну и ладно, ребятки, потом поизучаю ФАК, разберусь, как тут всё работает и тогда мы с вами ещё поиграем.

Смахнув выскочившую табличку «Добро пожаловать в мир, Алессандро, вампир, призыватель 1 ур., и приятной вам игры!», я поднялся на ноги и довольно зашагал вперёд по тропинке. Дайте мне только добраться до моего замка. Дай мне только найти тебя, Димон, для тебя игра уж точно не будет приятной.

___________________________
1. Обозначение членов команды, собравшейся для выполнения квеста.
2. ПэКашер - player killer, тот, кто убивает игроков.

9. Потерянный бог

Мышка никогда не любила ярмарки.

Ярмарка – толпа людей, громкое многоголовое чудовище, что легко поглотит тебя и переварит. Ярмарка – удушливое облако запахов, смрадный калейдоскоп человеческих грехов и страстей. Запах утреннего перегара от Бруно и Кальво, застарелый запах немытого тела от грязных попрошаек, ядреный запах пота от крестьян, переживающих за свои тощие кошельки. Все это обильно сдобрено дымом от открытых жаровен, где тает и горит жир от лоснящихся толстых свиных ломтей. И десятки людей и вьючных животных уже пару дней подряд гадят неподалеку, кто за пределами ярмарки, а кто и почитай что прямо под ноги.

Мышка, хоть и не отличалась излишней брезгливостью, но все равно непроизвольно сморщила нос, когда их фургончик дотянул до окраины галдящего торгового поля. Сколько бы не продлилась ярмарка, Бруно будет тут стоять до последнего, каждый день выжимая из многочисленных зевак их скудные монеты.

Мышка невысокая, тонкая, тело ее легко гнется во все стороны. Акробатические номера, которые она исполняет, незамысловатые, совсем простенькие, но, тем не менее, стабильно имеют успех у непритязательных зрителей. Недавно Бруно справил ей костюм мыши из серой мешковины с облезлыми меховыми вставками. Тело в костюме чешется, потеет, и день тянется невыносимо долго – они начинают выступать еще до полудня, как только ярмарка оживает, и работают почти без перерыва до позднего вечера.

Мышке Бруно кажется совсем старым, но он все равно способен целый день ловко жонглировать многочисленными раскрашенными деревянными шариками. А когда темнеет – зажженными факелами. Это выглядит волшебно, завораживает зрителей, и те охотно кидают монетки в тарелку, которую проносит перед ними Мышка в своем потрепанном мышином костюме.

Она не помнила детства, не помнила своей семьи, она знала лишь то, что Бруно то ли купил ее, то ли попросту украл. Об этом он проболтался спьяну, когда они изрядно набрались с Кальво после выступления в какой-то захолустной деревеньке. Впрочем, Мышка относилась к этому спокойно, единственное, что осталось в памяти с того времени – постоянное ощущение голода, все остальные воспоминания уже были связаны с их маленьким фургончиком.

Им нужно встать где-нибудь у окраины, нет смысла лезть в самую гущу. Полдень уже минул, Бруно и Кальво будут устанавливать хлипкий помост для выступления и точно провозятся до самого вечера. Значит, сегодня относительно свободный день, главное, суметь ловко слинять с глаз Бруно, иначе он точно найдет, куда пристроить пару свободных рук.

И уж с чем, с чем, а с незаметностью у Мышки был полный порядок. Даже Кальво, что показывал несложные фокусы на их выступлениях, одобрительно отзывался о способности Мышки не привлекать излишнего внимания. А он то знал в этом толк. В то время как выступали Бруно и Мышка, Кальво частенько толкался среди толпы, в результате чего несколько зазевавшихся зрителей лишались своих кошельков. «Налог на внимательность» - так он в шутку называл эти дополнительные деньги. Бруно всегда хмурился, но молчал – временами Кальво приносил не меньше, чем они зарабатывали все вместе за день выступления.

Где толпа – там и самое интересное. Этот закон никогда не подводил Мышку. Вот и сейчас, стянув по дороге сладкое яблоко, она безошибочно направилась к большому расписному фургону, вокруг которого толпились люди.

И посмотреть действительно было на что.

За небольшим столиком-прилавком стояла абсолютная черная женщина, высокая, страшная, зубы ее выделялись ослепительным белым пятном на лице, и непонятно было, то ли это усмешка, то ли пугающий оскал. «Колдунья», «эликсиры», «заклятья» - до Мышки доносились шепотки людей, заставляя ее сердце сладостно сжиматься в предвкушении чего-то необычного. Все было совсем как в старых и страшных сказках, что рассказывал Бруно у костра, если у него было подходящее настроение.

Мышка никогда в жизни не видала таких людей. Волосы у женщины были заплетены во множество косичек, и, когда та кивала головой, казалось, что вокруг ее лица извивается десяток черных змей. Одежды белые, непонятные, не то платье, не то странный плащ, складками спадающий до самых ног. Голос глубокий, низкий, слишком грубый для женщины, но и на мужской не похож.

Женщина говорила отрывисто, рублеными фразами. Что-то про защиту от зла, про порчу и про болезни, через раз используя какие-то мудреные слова, каких Мышка и не слыхала ни разу до этого. Время от времени колдунья указывала на стол, где в лучах солнца сверкали странные, очень высокие и тонкие стеклянные стаканчики с ярко-синей жидкостью внутри, закрытые белыми пробками.

Все это было необычно, почему-то даже немного пугало, и от этого становилось еще интереснее. Мышка аж рот приоткрыла, стараясь не упустить ни малейшей детали. Будет о чем рассказать вечером!

Черная женщина вдруг замолчала, вцепилась взглядом в Мышкино лицо и резко выбросила руку вперед, указывая пальцем прямо на нее. Толпа выдохнула и тут же расступилась, оставив Мышку в кольце, и та, от страха и неожиданности, застыла на месте.

- Девочка! Иди сюда, рядом стой! – Мышка даже не сразу поняла, что от нее хотят. В таких ситуациях нужно бежать, так учил ее Кальво, «ловкие руки и быстрые ноги – лучшие друзья вора». Но ноги предали, словно приросли в этот раз к земле.

- Быстро иди! – черный палец, что указывает на нее, дрожит, и не понять, от нетерпения или от злости. Колдунья издала резкий, гортанный звук, словно выругалась на незнакомом языке, и второй рукой достала откуда-то из складок одежды золотую монету. Люди, что стояли вокруг, притихли.

На золотой можно месяц втроем жить, не особо сытно, правда, но тем не менее. Это Мышка помнила отлично, Бруно крепко-накрепко вколотил в нее азы ведения их нехитрого передвижного хозяйства. Ноги предали во второй раз, и Мышка, словно зачарованная, медленно двинулась прямо к женщине, не отрывая взгляда от руки с монетой.

Колдунья нетерпеливо схватила ее за плечо, развернула лицом к толпе. Золотой она положила на стол, и снова неуловимым для взгляда движением откуда-то достала блестящий длинный нож с белой ручкой. Таких ножей Мышка тоже никогда не видела, тонкое железное лезвие без единого изъяна, отполированное до зеркального блеска, так и притягивало взгляд. За такой нож, при определенной удаче, можно выручить и побольше, чем лежащий на столе золотой.

Мышка попыталась вырваться, но колдунья крепко перехватила ее за руку, сжала запястье пальцами так, что на глазах навернулись слезы, и быстрым, точным движением полоснула ножом прямо по руке. Толпа выдохнула, Мышка в страхе зажмурилась, услышав лишь, как колдунья опять что-то крикнула на своем языке. Звякнул упавший на стол нож, и на руку ей потекло что-то обжигающе холодное.

Мышка охнула, открыла глаза. Колдунья, достав один из длинных стаканчиков, один в один как на столе, щедро лила синюю жидкость прямо на рану, отчего кровь на месте разреза пузырилась и выцветала. Люди вокруг жадно следили за происходящим, точно так же, как будто бы вместо колдуньи Кальво показывал свои фокусы, и, странное дело, от этих привычных взглядов Мышка внезапно успокоилась и расслабилась. Рука заживет, а золотой… это золотой. Месяц жизни без проклятого мышиного костюма, от которого все тело нестерпимо зудит. Как будто после ночевки на постоялом дворе, на тюфяке, полном клопов.

Колдунья одобрительно хмыкнула и протерла какой-то тряпкой ее руку. Мышка удивилась - на месте недавнего пореза виднелся лишь красный выпуклый шрамик. Черная женщина резко подняла ее руку вверх, отчего Мышка снова непроизвольно поморщилась, и показала толпе. Люди послушно ахнули и придвинулись, чтобы не пропустить ничего из творящегося прямо на их глазах колдовства.

- Исцеление! – гордо выкрикнула женщина, вскинув голову, и волосы-змеи в очередной раз резко взметнулись к небу.

Горящие глаза, руки, нащупывающие кошельки - Мышка видела такое не раз и не два. Она снова встретилась взглядом с колдуньей, дождалась кивка, схватила золотой и сунула за щеку, в самое надежное место. Непроизвольно почесав свежий шрам, она шустро начала выбираться из толпы.

Хватит с нее на сегодня колдовства.


*


Ночью Мышка спала плохо, часто просыпалась в поту. Ей снилась страшная черная женщина с блестящим ножом, что раз за разом пыталась убить ее, преследуя сквозь мешанину ярмарочных палаток.

Вчера вечером Бруно внимательно выслушал ее, и даже одобрительно хлопнул по плечу, как взрослую. А неутешительные новости заключались в том, что от работы все равно отвертеться не получится. «Зимой ко двору придется», - так сказал Бруно, проверив золотой на зуб и спрятав его где-то внутри своего сапога.

Мышка потянулась на тюфяке. Голова была какая-то тяжелая, и звуки с улицы доносились как будто сквозь одеяло. Кальво вчера ночевать не пришел, опять утащился по местным гулящим девкам, он всегда так делал в первую ночь на ярмарке.

Мышка знала, что Бруно будет ругаться, если она задержится в постели, сам он вставал с рассветом, ночуя обычно прямо под помостом для выступления. Нужно принести воды, сварить похлебку к обеду, чтобы плотно поесть перед выступлением – потом времени на это не будет. Она как обычно вскочила на ноги, но голова вдруг закружилась, и Мышку ощутимо повело в сторону.

В стенку фургона пару раз ударили кулаком. Это Бруно, он уже проснулся, недовольно будит ее.

Она сделала шаг к выходу, держась за стенку, но в глазах потемнело, и Мышка тяжело опустилась на колени. Как она будет работать?

Бруно просунул голову вовнутрь, явно хотел было сказать что-то едкое, но, увидев согнувшуюся в уголке Мышку, резво залез в фургон. Его грубая рука легла ей на лоб, он нахмурился и молча мотнул головой в сторону тюфяка. Мышка что-то невнятно промычала, но послушно вытянулась на постели. Стало чуть-чуть полегче, захотелось спать.

И тут же пришла темнота.


*


Бывает так, что проснешься и не понимаешь, утро сейчас, ночь или вообще только вечер, как раз самое время ложиться. Так и сейчас, Мышка открыла глаза и долго не могла сориентироваться во времени. Бруно уложил ее утром, и, наверное, она провалялась весь день, пока он с Кальво в поте лица зарабатывал денежки. Ну и пусть, вчерашний золотой вполне может послужить извинением сегодняшнему безделью.

Мышка поморгала, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в полумраке. У фургона было окошечко, совсем крохотное, под потолком, и свет в нем говорил о том, что сейчас, по крайней мере, солнце еще не село.

Голова была легкая, и вообще Мышка чувствовала себя на удивление отдохнувшей. Лишь легкая слабость напоминала об утреннем недомогании.

Тут она окончательно проснулась и принюхалась. Воняло знатно, Мышка сморщилась и откинула одеяло, тупо уставившись на грязный тюфяк. Ткань была в засохших испражнениях, штанов не было, ноги перемазаны. Такого с ней уж точно никогда не случалось.

И запах. Несло просто ужасно.

Мышка вскочила на ноги, преодолевая навалившуюся слабость. Ноги задрожали, словно она вернулась в то время, когда целыми днями под руководством Бруно тренировалась делать несложные акробатические трюки. Подол длинной рубахи тоже был выпачкан, и Мышка быстро скинула ее через голову, оставшись в чем мать родила. Где штаны, где ее мягкие стоптанные сапожки, что Бруно выменял ей на вырост в какой-то деревеньке?

Сундуки с вещами закрыты во избежание кражи, ярмарка место такое, не один Кальво тут умеет помогать вещам сменить хозяина. Ключи у Бруно, надо его срочно найти.

На стенке лишь ее мышиный костюм, подготовленный к выступлению. Точно, на такое уж точно никто не позарится. Мышка натянула его, ругаясь вполголоса - ко всему прочему он сейчас еще и вонять будет. Нужно раздобыть воды, постирать вещи, найти для тюфяка нового сена. Бруно всегда пытался приучить их к чистоте.

При мысли о воде она поняла, что ужасно, прямо до дрожи в руках хочет пить.

Мышка машинально поправила воротник, и рука ее неожиданно нащупала на шее сзади какой-то нарост, уплотнение, прямо там, где шея соединяется со спиной. Как будто большая шишка от ушиба, уж сколько их было получено во время тренировок, не счесть. Но шишка не болит, просто плотная, круглая, словно половинка от шарика для жонглирования каким-то образом попала под кожу, да и приросла накрепко.

Нужно будет, чтобы Кальво или Бруно глянули, что там такое. Мышка убрала руку, и вылезла наружу, щурясь на солнце.

Странно. Сейчас явно не вечер, солнце не с той стороны. Утро. Неужели она провалялась целые сутки?

Около помоста, на приступочке сидит Бруно. Руки сложены на помосте, голова на руках, неужели все еще спит? Видать, набрались вчера с Кальво крепко, того вообще не видать.

- Бруно! – Мышка окликает его. Голос как у вороны, хрип один. Воды, найти воды, хоть бы пару глоточков.

Она подходит и довольно ощутимо толкает кулаком Бруно в бок. Тот не шевелится, и Мышка пару раз чуть ли не изо всех сил бьет его по спине.

Что-то не так. Мышка еще не понимает этого, но уже инстинктивно чувствует неправильность в полной неподвижности сидящего человека. Она холодеет и пытается поднять его голову. У нее не получается, тяжело, а слабость в руках никуда не делась, и у нее выходит лишь повернуть голову набок.

Бруно не дышит. Рот приоткрыт, виден распухший язык, глаза полностью красные. Кальво как-то сильно избили, так у него один глаз на опухшем лице был именно таким целую неделю. Страшным и красным, Мышка тогда еще была совсем маленькой и очень пугалась, когда он подмигивал ей, улыбаясь и морщась от боли.

Мышка прекрасно знала, что за жизнь бродячего артиста не выручить и медяка, да и сами мертвецы для нее были не в новинку, на дороге чего только не встретишь. Но увидеть вот так, внезапно, мертвого Бруно, что еще вчера улыбался и разговаривал…

И где же Кальво?

Мышка внезапно понимает, что вокруг тихо, очень тихо, слышны лишь только звуки ездовых и вьючных животных. Не бывает так ярмарке, тут даже ночью никуда не деться от пьяных криков, брани и визгливых женских голосов. А днем вообще стоит постоянный назойливый гул человеческой речи.

Мышка, сама не зная зачем, поворачивает голову Бруно так, чтобы не было видно красных глаз. Почему-то ей кажется это правильным. Она осторожно, стараясь не шуметь, обходит помост, фургон и тут же натыкается на лежащего человека.

Он тоже мертв, это она понимает уже сразу. Лицо как у Бруно, та же неподвижная усмешка, покрасневшие глаза. Какой-то крестьянин, судя по одежде, из зажиточных, застывший взгляд устремлен к небу, словно человек прилег на спину и изо всех сил старается разглядеть что-то там, в вышине.

Легкий порыв ветерка доносит запах, знакомый сладковатый запах, как от падали – и Мышку начинает мутить. Она поднимает руки, ладони грязные, вспотевшие, мелко дрожат. Неожиданно начинает нестерпимо чесаться шея. Мышка вспоминает про обнаруженный нарост, тянется туда рукой и тут же слышит звук за спиной, словно смешок или одобрительное хмыканье.

Мышка резко оборачивается. Чуть поодаль, у повозки, стоит та самая черная женщина, смотрит прямо на нее, скалится, чем-то явно довольная. Сердце у Мышки пропускает удар, и она испуганной птицей срывается с места, позволяя ногам нести ее сквозь ярмарочный лабиринт из фургонов, палаток и прилавков. Куда угодно, лишь бы подальше от страшной черной колдуньи.

Точь-в-точь как во сне.


*


Черная женщина быстрая и сильная, от такой не убежать. Она легко, без видимых усилий вытащила Мышку за ногу из-под телеги, куда та забилась в панике, так же легко поставила перед собой и развернула спиной. Мышка почувствовала, как быстрые пальцы ощупали уплотнение на шее, но аккуратно, не грубо.

После женщина отвела ее к своему фургону, крепко держа за плечо. По пути Мышка старалась не смотреть по сторонам, хотя взгляд так и норовил уцепиться за лежащие тут и там тела.

- Я – Бокор, - до Мышки не сразу дошло, что колдунья назвала свое имя. – Неплохо, белая девочка. Три дня и ты снова живешь.

Тут колдунья похлопала свободной рукой себя по шее:

- Мне понадобилось пять раз по столько. Ты крепкая, оунси. Это хорошо.

Мышка ничего не поняла. В голове все еще гулко стучала кровь, словно после изнурительной тренировки, и мысли путались.

Колдунья посмотрела на нее, хмыкнула, а после достала и застегнула на левой руке Мышки широкий черный браслет. Она знаком приказала ей залезть на облучок фургона, приложила руку с браслетом к железной полосе, что шла по краю сиденья, и еле слышно шепнула какое-то слово. На браслете появилось красное пятнышко, и он накрепко прилип к сиденью.

- Сиди смирно, жди, - а Мышка и так сидела ни жива ни мертва, сжавшись от страха.

Бокор схватила ее за волосы, подняла голову вверх. Она приблизила свое лицо, жадно втянула воздух через широкие ноздри, отпустила Мышку и полезла в фургон.

Тяжело колыхнулись занавески на входе, и взгляд Мышки невольно выхватил пару обнаженных тел, лежащих внутри на полу. Женщина средних лет, и парень, по виду немного старше самой Мышки.

Она отвела глаза. Живые так не лежат.

Колдунья выбралась наружу и дала Мышке необычную большую бутылку, как стеклянную, прозрачную, только мягкую. Покрутив странную белую пробку, она открыла ее, сказала:

- Вода. Пей все, - и тяжело спрыгнула на землю, отчего фургон ощутимо качнулся. Запряжённый осел вздрогнул и пару раз переступил ногами.

Получив бутылку с водой, Мышка выпила ее жадно, чуть ли не залпом, давясь и захлебываясь. Почти сразу же полегчало, туман в голове немного разошелся, и она аккуратно положила пустую бутылку и пробку рядом с собой. Небось уйму денег стоит такая диковина, не повредить бы.

Она подергала рукой, браслет держался крепко, не оторвать. И ладонь не просунуть, узко. Жив ли Кальво? Мышка невольно представила, как он тоже лежит где-нибудь неподалеку, уставившись в одну точку налитыми кровью глазами.

Она поежилась и затихла.


*


До полудня Бокор появлялась еще несколько раз, каждый раз таская туда и обратно яркие синие сундучки, подолгу копалась в фургоне, явно ругаясь на своем грубом языке. Некогда белое одеяние ее теперь было покрыто грязью и кровавыми пятнами. Мышка все это время послушно сидела на облучке, стараясь даже дышать через раз, когда колдунья приближалась к фургону.

А после полудня Бокор залезла и села рядом с Мышкой, как-то хитро цокнула языком, и ослик понуро потащил их в сторону дороги.

На ближайшем перекрестке женщина достала небольшую черную коробочку, что-то потерла на ней, отчего та пару раз пискнула, словно крыса под половицей. Бокор нахмурилась и грубо рявкнула:

- Глаза закрой!

Мышка изо всех сил зажмурилась. Главное, не сердить колдунью.

Запахло грозой, хлопнуло, словно простыня на сильном ветру, фургон сильно тряхнуло. Бокор зашипела, страшно, недовольно, и Мышка еще сильнее сжала веки, втянув голову и вцепившись свободной рукой в сиденье. Пахнуло жаром, словно воздух разом нагрелся.

- Смотри, оунси. Можно. Дом.

Мышка открыла глаза и обомлела. Вокруг, куда ни глянь, ровное белое поле, лишь вдалеке, в конце мощеной дороги, виднеются какие-то хлипкие хижины. И, она даже не сразу сообразила, вроде только что было немного за полдень, а сейчас огромное красное солнце уже клонится к земле. Как будто четверть дня разом вычеркнуло из жизни.

Она моргнула. Песок. Белое поле – вплоть до горизонта – светлый песок.

Они неспешно добрались до деревеньки, до крайнего домика, покосившегося, кривого. Людей не видно, да и вся деревня похожа на заброшенную. Перед домом небольшая приподнятая крыша на песке, прямо над большой дырой, видны уходящие вниз деревянные ступеньки.

- Жди.

Бокор опять начинает таскать синие сундучки вниз, прямо в дыру, не обращая внимания на вжавшуюся в угол облучка Мышку. Последние две ходки она переносит поочередно тела из фургона, равнодушно закидывая мертвеца на плечо. Мышка в очередной раз дивится силе рослой колдуньи – та явно не испытывает никакого напряжения от своей ноши, вышагивает спокойно и размеренно.

Доходит черед и до Мышки. Бокор берет ее за левую руку, и браслет послушно отлипает от отполированной железной полосы, красный кружок на нем исчезает. Колдунья держит Мышку не очень крепко, скорее просто подталкивает в сторону дыры. Вывернуться не составит труда, да вот только Мышка помнит, как легко колдунья поймала ее на ярмарке.

Спуск неожиданно долгий, лестница все никак не заканчивается. Еще и темно, колдунья наверняка видит во тьме, а Мышке приходится нащупывать каждую ступеньку.

Наконец они добираются до самого низа. Бокор что-то бормочет, и толстая стена внезапно разъезжается перед ними, словно занавески у фургона.

Мышка моргает. Бокор вталкивает ее в белую комнату, там светло, ярко, аж глаза режет. Слышен постоянный гул, как будто кто-то басом тянет одну и ту же ноту. На полу, у стены лежат два тела. Колдунья снова хватает ее за волосы и заставляет посмотреть вверх. На белом потолке горит множество слепящих кругов, небольших, свет из них заливает комнату. Свет белый, белый почти до синевы, неживой.

- Глаза Папы Легба, - в грубом голосе Бокор слышится неожиданная почтительность. – Теперь он знает тебя, оунси.

«Что еще за Папа Легба?» - вертится в голове у Мышки.

Колдунья легко читает ее мысли:

- Папа Легба – хозяин мертвых. Мертвый дух. Бог. Бог мертвых.

Она говорит медленно, словно подбирая слова, что будут понятны Мышке.

Да только ей все равно ничего не понятно. Бог? На шее у Мышки, сколько она себя помнит, висит веревочка, на веревочке – дешевый медный крестик. Она никогда не была в церкви, Бруно не жаловал церковников и всегда говорил, что это взаимно. «Держись от них подальше» - вот и все, что знает Мышка о боге и его слугах.

Бокор снова прилепляет Мышкин браслет к белой стене.

- Скоро ты тоже услышишь Папу Легба, - она поворачивается, наклоняет голову, и поднимает змеиные волосы. Мышка видит на шее у колдуньи выпуклость, видимо, такую же, как у нее, только побольше.

- Ты как я, оунси. Папа Легба говорит, что мы переносим, - она запинается, морщится, и продолжает, - мы носильщики. Носильщики крови. Моя – другая. Твоя другая. Не такая как у них, – она кивает на тела на полу.

- Теперь ты будешь жить здесь, оунси. Папе Легба нужно много… разного, - она берет мертвую женщину за волосы и без особых усилий приподнимает ее. На стене, рядом с Бокор, откуда ни возьмись появляется небольшой, похожий на куклу синий рисунок человеческого тела. Рисунок простой, словно детский, но в то же время линии удивительно ровные.

Колдунья прямо из стены достает длинную прозрачную змею, вместо головы у змеи – здоровая хищная иголка, размером со спицу. На рисунке верхняя левая часть человека начинает моргать, и Бокор, встав так, чтобы Мышке было хорошо видно, втыкает иглу чуть выше левой груди женщины. Прозрачная змея шипит и окрашивается в темно-красный цвет.

- Папа Легба знает все языки, и тебя научит, - продолжает Бокор, - И если он попросит что-то, принеси. Белого петуха. Сердце человека. Песок. Еду. Он покажет, где взять это. Направит туда, где это. Все перекрестки мира – его.

Мышка не слушает. Она тупо смотрит на красную змею, что вцепилась в мертвую женщину. Ровный гул переходит в ритмичный звук, сначала высокий, нарастающий - «вуу-у-у», а потом резко обрывающийся, как будто какой-то гигант выдыхает – «ду-у».

- А раз в шесть лун ты должна будешь возлечь с ним на его тесном ложе в стене, - продолжает своим гулким голосом Бокор. – Он возьмет тебя, ты умрешь и проснешься новая, станешь сильной и здоровой, проживешь долго-долго, пока твоя душа не станет мертвой. Тогда ты станешь… - колдунья снова запинается, подбирает слова, - станешь нзамби. И умрешь в последний раз.

Она замолкает. Подходит к Мышке, разочарованно смотрит в ее пустые непонимающие глаза, качает головой. Садится на корточки, приближает лицо близко-близко.

- Моя душа почти мертва. Жди. Он заговорит. Все покажет. Когда это будет – я стану нзамби. Умру. Скоро. Понятно, оунси?

Папа Легба, хозяин мертвых, злобно воет за стенами. Нужно ответить, Мышка послушно кивает головой, слыша только самое важное.

Страшная колдунья скоро умрет.

А когда это произойдет - Мышка сбежит.

10. Галерея "Маяк"

Водонапорной башне, примостившейся на задворках железнодорожного вокзала, было лет сто двадцать, а то и больше. Она уже не работала по назначению, а тихо доживала очередной век на зеленом островке, зажатом между путями. То, что этот клочок земли был совсем крошечным, спасало башню от сноса – больше здесь ничего и не построишь.

В плане башня была восьмиугольной. Построена из красного кирпича и украшена узорами, выложенными фигурной кладкой, белокаменными резными наличниками и карнизами. Пассажирам проезжающих мимо неё поездов она напоминала сказочный замок.

Но сама башня мечтала совсем о другом предназначении и чувствовала себя не на своем месте. Она хотела бы быть маяком, указывать путь и быть последней надеждой, попавших в беду. Когда шёл дождь или снег, и её немытые окошки запотевали или покрывались инеем, то рассекающие пространство рельсы казались ей волнами, а паровозные гудки – гудками пароходов. И тогда ей совсем легко было представить себя спасительным маяком в бушующем море.

Бак для воды пробило осколком ещё во время войны. Залатать его не смогли, просто выдрали и вывезли на металлолом. Вот с тех пор она и стоит без дела. Ну как без дела, однажды в ней устроили склад. Загружали его очень неаккуратно: окно разбили, красивую дубовую дверь сломали, проём расширили, раскрошив портал из белого камня.

Башне всё это было не по душе. Нельзя же так! Если это продолжится, то её вообще по кирпичику развалят. Ну что ж, она покажет, кто в башне король! Договориться с мышами оказалось очень просто. Им не нравилось, что их травили и «выводили», ставили мышеловки и напускали на них котов. Поэтому парочка грызунов с удовольствием обглодала проводку на верхнем уровне, под самой кровлей. Когда стемнело, и на складе зажгли свет, то всякий хлам и ветошь, которые скопились на чердаке, весело вспыхнули.

Это был триумф башни. Из слуховых окошек выбивалось яркое пламя, которое было видно издалека. В эти минуты она больше всего напоминала маяк. К ней со всех сторон бежали люди спасать её и вещи, которые хранились на складе. Пожарный поезд быстро потушил пламя, но деревянные стропила сгорели, а железные листы кровли разлетелись под струями брандспойтов. Склад вывезли, вход в башню заколотили, и её с мышами оставили в покое. К сожалению, вода и мороз каждую зиму подтачивали её здоровье, и кирпичи стали крошиться и выпадать, а деревянные перекрытия между тремя её этажами подгнили и обветшали.

Но свято место пусто не бывает, и башню облюбовали для ночлега привокзальные бомжи. Вернее, их пускал туда на ночь обходчик – немолодой бородатый здоровяк, который вечно что-то жевал. И она видела, где он берёт еду – в вагоне-ресторане. Забирался в него, когда тот пустовал и выносил без спросу, что хочет.

Он вообще неплохо устроился – за ночлег в башне брал с бомжей плату. Что угодно: деньги, сигареты, вещи какие-то. Если у них ничего не было, то бомжи для него делали грязную работу: подай, принеси, убери, почисти. Ну, а женщин он только для секса использовал, никакой другой платы с них не брал.

Когда в башню приходили бродяги, они напивались, дрались, воровали друг у друга последнее. Но это их дело. А для башни было плохо то, что они жгли всё, что было в ней деревянного. Так они сожгли лестницы и доски пола второго и третьего этажа. Только кое-где из стен свисали толстенные лаги. Но зато из-за тепла кирпичные стены подсыхали и отогревались. Воздух наполнялся ароматным дымком. Уж это получше, чем запах сырости и плесени.

Она слушала рассказы, иногда комментировала, как могла – то сохранившейся половицей скрипнет, то створку окна приоткроет, что бы ветер свистнул. На эти звуки гости обычно реагировали, и разговор менял направление.

Как-то к обходчику пришёл проститься на постой один старичок. Башня услышала такой диалог:

- Что дашь за ночлег?

- Да у меня нет ничего.

- А ты своруй. Другие же воруют, чтобы расплатиться.



Старик ушел, хотя было уже темно и поздно. В ноябре всегда темно, даже днем. И холодно. Вернулся он уже за полночь. Обходчик ночевал в тёплом вагончике неподалёку. Старик долго стучался к нему. Тот вышел злой и заорал: «Ты, мразь, разбудил меня, чего тебе надо, что принес?». Старик что-то залепетал и протянул ему шапку. Обходчик, еще больше рассвирепел: «Что за рвань ты принёс? В помойке нашёл?! Вали отсюда, урод, и больше не приходи». Он стоял на площадке вагончика повыше старика и со всей силы ударил его ногой в грудь. Старик упал. А обходчик вернулся в своё логово.

Старик так и пролежал на насыпи всю ночь. Утром обходчик вышел по нужде, поёжился от холода, увидел старика и даже не спустился проверить, жив ли, просто помочился на него. Даже пар пошёл. А потом быстро собрался и ушёл до прихода сменщика.

Тот, второй, тело и обнаружил. Сменщик, нормальный парень, добрый. Он бездомных в башню за просто так пускал. Вызвал скорую помощь, полицию. Башня слышала, что они решили, что старик в темноте споткнулся о рельс, сильно ударился грудью, сломал несколько рёбер. Хотел позвать на помощь, дополз до вагончика, тут его силы покинули, и сердце остановилось.

Расследования не было. Зато установили, кто это был – учитель истории на пенсии, Алексей какой-то там – башня не разобрала отчества и фамилии. Жена умерла. У него стала прогрессировать болезнь Альцгеймера. Соседи под видом помощи отжали у Алексея квартиру. Так он оказался на улице. Полиция всё про него знала: он уже несколько лет как прибился к вокзалу, жил подачками, был тихим и неконфликтным. А в приют для бездомных в эту ночь не попал, потому что прозевал автобус волонтёров.

Тело увезли, а душа Алексея поселилась в башне. Ей стало повеселее с призраком. Тем более, память и ясный ум вернулись к нему. Он смог рассказать башне то, чего она не знала или плохо помнила. Например, у башни сохранились воспоминания, что один человек тут что-то прятал, но она не помнит, где. А Алексей рассказал, как это было. Богатый купец отправлялся в поездку для покупки нескольких заводов и вёз собой крупную сумму денег или золото. На него напали перед отправлением поезда, когда он уже сидел в вагоне. Но купец успел выскочить из поезда и спрятался в башне. Дальнейших подробностей история не сохранила. Только было известно, что купца убили, а золото пропало.

А однажды злой обходчик привёл в башню молоденькую девушку. Она брела по путям, растрепанная и плачущая. Обходчик остановил её, предложил помощь, тепло и еду. Он привёл её в башню, усадил на кучу тряпья, дал выпить водки. Спросил, как она попала на вокзал, будет ли её кто-нибудь искать.

Девушка рассказала, что пока матери не было дома, отчим напился и стал приставать к ней. Уже не первый раз подкатывал, а мать ей не верила. Девушка вырвалась и сбежала. Без денег и вещей. Примчалась на вокзал – хотела поехать «зайцем», куда глаза глядят. Но её прямо там и высадили. Побрела она по путям и наткнулась на доброго дяденьку-обходчика.

Башню и Алексея эта история растрогала. А вот злого обходчика нет. Он навалился на девушку. Стал её ощупывать, пыхтеть и стягивать с неё джинсы. Она кричала, отбивалась. Но разве с таким амбалом сладишь?! Он её уже почти одолел.

Тут уж башня не выдержала. Был у неё под самой кровлей кирпич, который шатался, но она его берегла. Если бы кирпич упал, то и последний лист оцинковки улетел бы. Но тут уже не до собственного благополучия. Вытолкнула она кирпич так, что тот обходчику прямо по темечку саданул и раскололся. Насильник затих. Девушка с трудом столкнула с себя грузное тело и выбежала, пробормотав «спасибо».

Обходчик провалялся так пару часов, а потом, охая и ахая, проковылял на выход. И больше его башня и Алексей не видели.Может быть, он уволился, или его выгнали, или он не пережил меткого удара. И ночёвки бомжей прекратились.

Но с Алексеем башне и так не было скучно. За долгие годы перед ней много чего пронеслось и прокатилось: войны, революция, дни отчаяния и радости, перемены и перестройки, обрывки и осколки людских судеб... Но всё это она видела и воспринимала очень однобоко – что может понять башня, стоящая на развилке железных дорог? Алексей представлял ей полную картину событий, разъяснял с чего они начались и чем закончились.

Какое-то время башня со своим постояльцем девчонку не видели. А потом она пришла с сумкой, набитой баллончиками с краской. Забралась внутрь башни и стала расписывать стены. Башня сначала оторопела от такой наглости: «Я её спасла, а она меня раскрашивает, как какой-то ссаный забор». Но девушка не просто рисовала буквы и символы, она рисовала картины.

На каждой стене, куда она могла дотянуться, художница рисовала пейзажи: луга, леса, горы, степи и даже море. Башня никогда такого не видела, и Алексей ей всё объяснял: какие животные пасутся на лугах, какие птицы поют на деревьях, кто прячется в лесу… Причем все пейзажи изображали разное время дня: раннее утро, полдень, солнце в зените, закат, сумерки, ночь. И что примечательно, на каждом пейзаже была изображена башня в разном обличье: вышка для прыжков, мельница, замок и даже церковь.

Но самое важное это то, что на ночном морском пейзаже башня была маяком. Настоящим маяком с огоньком на макушке. Он светил в сторону моря, от него по воде во мглу убегала сверкающая дорожка. А на горизонте, навстречу ей вставало солнце. Если бы башня могла плакать от счастья, она бы разрыдалась.

Алексей тоже был в восторге. Потому что в каждом пейзаже можно было разглядеть одну и ту же фигурку: пастух пасёт коров, звонарь стоит на колокольне, альпинист карабкается на гору, по степи на лошади скачет всадник, а в лодке сидит рыбак… «Как она почувствовала и увидела нас?», – спрашивал Алексей. «Значит, она настоящий художник. Они всё насквозь видят и понимают», – отвечала башня.

Когда работа была закончена, девушка оглянулась по сторонам, как будто чувствовала наше присутствие. «Как здесь чудесно, – сказала она. – Тут так хорошо работается. Я буду здесь готовиться к конкурсу. Если я его выиграю, то уеду учиться рисовать в Японию». На пристани у маяка она нарисовала маленькую фигурку в красном платье. «А это я. Кстати, меня Настя зовут».

Когда она ушла, башня и Алексей обсудили эту новость и поняли, что в них борются двойственные чувства – с одной стороны они будут рады её успехам, а с другой, не хотят, чтобы Настя уезжала.

В следующий свой приход Настя основательно убралась: сложила мусор в мешки, подмела пол, протёрла окошки. Она принесла папки с бумагой, краски, карандаши, колонку с красивой музыкой и уселась рисовать. Сначала приходила пару раз в неделю, а потом чуть ли не поселилась в башне. Когда становилось темно, пододвигалась поближе к окошку и рисовала, рисовала...

Потом Настя надолго пропала. Башня и Алексей догадывались, что она ждёт результатов конкурса. И вот она появилась – весёлая и счастливая. Пока собирала краски и альбомы говорила сама с собой, но башня понимала, что девочка обращается к ней: «Чувствую, что это место непростое, что тут кто-то есть, кто-то невидимый. Добрый и хороший. И мне здесь хорошо. Я обязательно вернусь сюда после учёбы настоящей художницей и открою здесь свою галерею».

Когда она уехала, башня и Алексей вернулись к своей обычной жизни. Башня пыталась получше сохраниться и прислушивалась к ощущениям, чтобы понять где она прячет клад, о котором рассказал Алексей.

А однажды летом была сильная гроза с ослепительными вспышками молний и оглушительным грохотом грома. Башне это что-то напомнило: выстрелы, прямо в её стенах. И она вспомнила, как сюда, прижимая свёрток, вбежал испуганный человек. Вспомнила, куда он его спрятал, и как за ним ворвались грабители и застрелили его. Они обыскали его, ничего не нашли. Хотели поискать в башне, но их спугнули жандармы, которые прибежали на шум стрельбы…

«Я знаю, где клад. Надо придумать, как указать на него Насте, когда она вернётся».

Началась зима. Башня дремала укрытая снегом. Следила, чтобы никто не пролез внутрь – не давала отодрать доски, которыми был забит вход. А весной началась какая-то движуха.

Пришел парень с теодолитом, фотографировал башню, влез на самый верх, что-то мерил и записывал. А потом приехала строительная техника и машина. «Наверное, чтобы битые кирпичи вывозить, – с тоской думала башня. – Будут меня сносить». Но оказалось, что в машине стройматериалы.

«Ремонт! Значит я еще поживу. А вдруг Настино граффити закрасят?» Но к нему отнеслись очень бережно, даже закрыли пленкой на время ремонта. Башне сделали новую кровлю, заменили окошки, сделали перекрытия и лестницы между этажами, установили дверь, починили водопровод и электропроводку.

«Кто же тут поселится? Как он отнесётся к приведению?» – волновался Алексей. «Раз картины не закрасил, ничего не сломал, значит, человек хороший», – успокаивала его башня. И стали они ждать, что будет дальше, и как всё это отразиться на Настиных планах устроить в башне галерею.

После ремонта пол первого этажа очистили от наслоений, и под ними открылась замечательная мозаика с узорами, сплетёнными из якорей и якорных цепей, а в середине восьмиугольника был компас, стрелка которого указывала на искусно выложенный из цветной смальты маяк. Так вот откуда мечты о море и желание быть маяком!

В тревоге и ожидании прошёл остаток лета, осень, наступила зима. И вот уже под самый Новый год башня увидела через свои ясные и чистые окошки, что к ним идет парень, который делал ремонт и Настя. Настя сама открыла дверь, своим ключом. «Привет!», – крикнула она, подняв голову вверх.

Парень зажёг свет и сказал: «Ну, принимай работу. Всё, как ты просила. Можешь творить… У тебя деньги-то на краски-то остались?»

«Всё на ремонт потратила. Да это не проблема - ещё заработаю. А на аренду кредит возьму».

Настя, радостно улыбалась. Все перемены пришлись ей по душе.

– Я уезжала отсюда никем, а вернулась известной художницей с кучей заказов. А теперь ещё и со своей мастерской и галереей. Спасибо за помощь.

– Что ты в этом месте нашла? Здесь так шумно.

– Это тот шум, который не мешает, а вдохновляет. Ритмичный стук колес и гудки – то ли поездов, то ли пароходов. Мне тут будет отлично работаться, в родных стенах. Я знаю. Завтра же перееду. Ты иди, а я еще поброжу, посмотрю…

Парень ушёл. Настя подошла к росписи. Достала из сумки коробку с ракушками и разложила их на полу под морским пейзажем. Что-то в нём изменилось. Она внимательно разглядывала свою картину.

- А это кто нарисовал?

Она заметила перемены в своём портрете – девушка на пристани у маяка. Белым мелком ей пририсовали закрытый зонтик, который указывал вверх, как стрелочка.

Настя проследила за направлением и увидела то, на что она раньше не обращала внимания. Маяк был нарисован на маленькой дверке, которая сливалась с поверхностью стены.

Она подцепила дверцу ключом и открыла её. В небольшой нише проходила пара труб с вентилями. Она пошарила за ними и нащупала тяжёлый холщёвый мешочек. Настя достала его и развязала тесёмки. Мешочек был полон золотых монет и сверкающих гранёных камушков: прозрачных, зелёных, жёлтых, синих, голубых и красных.

– Ничего себе! Я клад нашла. Вернее, это же вы мне его подарили? – она оглянулась по сторонам. – Спасибо! Я знаю, что вы здесь, что я не одна.

«Какая умница наша девочка, – обрадовались башня и Алексей. – Всё понимает».

11. ▒▓▒ ?!


Часть 1: О природе наказания и других неудобных вопросах

В один из самых обычных дней, возможно даже в среду¹, самая обычная амёба подала рутинное прошение в Небесную Канцелярию, чем запустила невероятную цепь событий. Но чтобы вы смогли по достоинству оценить юмор ситуации, мне придётся начать рассказ чуть-чуть издалека.

¹ Среда - традиционный день для бюрократических недоразумений. Статистика показывает, что 87.3% вселенских нелепостей происходят именно в среду, что неоднократно подтверждалось протоколами Межгалактического Комитета по Странным Совпадениям.


* * *
Существует теория, что Вселенная была создана по ошибке. Эта теория, разумеется, ошибочна². Вселенная была создана строго по плану, и самой важной её частью является весьма специфическое учреждение под кодовым названием «З.Е.М.Л.Я.»³

² Хотя, учитывая некоторые особенности человеческой анатомии, можно предположить, что в тот день у Создателя было особенно игривое настроение. А возможно, он просто экспериментировал с концепцией "что будет, если..."

³ «Зона Екзистенциальной Метаморфозы Личностных Явлений». Тот факт, что аббревиатура совпадает с местным названием планеты – чистая случайность. Наверное. Хотя статистический отдел Небесной Канцелярии настаивает, что вероятность такого совпадения составляет 1 к 137 миллиардам, и по их мнению, является неопровержимым доказательством изначального божественного плана, а не банальной канцелярской небрежности. В отделе планирования до сих пор спорят, кто ответственен за этот изящный лингвистический артефакт – отдел метафизической каллиграфии или управление космических опечаток.


Если вы когда-нибудь задумывались, почему наша планета находится именно на таком идеальном расстоянии от Солнца — не настолько близко, чтобы превратиться в космический гриль, и не настолько далеко, чтобы стать межзвездной морозилкой — то ответ прост: это соответствует требованиям Вселенского Стандарта Содержания Заключённых, раздел 7, подраздел 3.14159: «Поддержание комфортной, но не слишком комфортной температуры для максимального воспитательного эффекта».⁴

⁴ В отделе контроля до сих пор спорят, считать ли высадку первого человека на Луну проявлением хорошего поведения или попыткой побега. Протоколы по этому вопросу до сих пор не приняты из-за бесконечных согласований.


Земля — это не просто планета. Это самая высокотехнологичная тюрьма во Вселенной, где отбывают наказание существа из самых разных измерений за преступления, названия которых человеческий язык даже не способен произнести. Хотя некоторые пытались, и именно поэтому появился современный российский рэп.


Система работает просто: берёте провинившуюся сущность (на местном сленге — "душу"), упаковываете её в органическую оболочку с ограниченным сроком годности (именуемую "телом") и отправляете на перевоспитание. Срок действия оболочки соответствует сроку заключения, а условия содержания (на местном сленге — "испытания")— тяжести проступка.


Небесная Канцелярия (которая, вопреки распространённому мнению, не имеет ничего общего ни с небесами, ни с канцелярией⁵) управляет этим заведением с той особой эффективностью, которая возможна только у бессмертных существ с неограниченным запасом бумаги и серьёзной зависимостью от штампов.

⁵ Хотя печати у них действительно есть. Очень много печатей. Настолько много, что однажды один младший ангел-клерк в припадке усердия, ни разу не повторившись, проштамповал целое измерение, и теперь там все ходят с уникальными чернильными отпечатками на лбу.


Надзирателями в этом космическом исправительном учреждении работают существа, известные местным как ангелы. По сути, это обычные офисные работники, только с крыльями и более впечатляющими корпоративами⁶.

⁶ Вы не видели настоящую вечеринку, пока не побывали на небесном корпоративе. Особенно когда херувимы начинают петь караоке, а серафимы пытаются танцевать лимбо под своими огненными мечами.


В баре «У Святого Петра» (владелец которого, кстати, никогда не был Святым Петром, а просто выиграл название в покер у настоящего святого, который, как выяснилось, ужасно плох в блефе для человека, трижды отрекавшегося от Господа) два младших ангела-регистратора обсуждали последние новости:

— Представляешь, — сказал первый, помешивая в бокале нечто, подозрительно похожее на жидкую радугу⁷, — сегодня весь день разбирал заявление одной амёбы. Похоже, она подала прошение на повышение до кролика!

⁷ Это действительно была жидкая радуга. Бармен специализировался на коктейлях из метеорологических явлений. Его «Двойной Северный Шторм с Солнечным Затмением» был особенно популярен, хотя после него у некоторых посетителей в пищеварительной системе начинался локальный климатический кризис со штормовым ветром и обильными осадками.

Второй ангел сочувственно покачал головой:

— Понимаю, почерк амёб — это чистый кошмар! И что? Как думаешь, отклонят?

— Скорее всего. В её личном деле написано, что она раньше была налоговым инспектором в туманности Андромеды, а к налоговикам всегда много вопросов. Прошение я переписал и проэскалировал — пусть наверху разбираются.

И они оба посмотрели вниз, на медленно вращающийся голубой шар, где миллиарды заключённых проходили свой путь исправления, даже не подозревая об этом.


Часть 2: Бюрократия высшего порядка

Если вы думаете, что земная бюрократия невыносима, значит, вы никогда не сталкивались с небесной. В конце концов, у земных бюрократов в распоряжении всего одна жизнь, чтобы усложнить вашу. У небесных — целая вечность¹.

¹ Плюс оплачиваемый отпуск и корпоративная страховка от случайного развоплощения.


В Небесной Канцелярии (которая, вопреки распространённому мнению, располагалась не на облаках — попробуйте-ка объяснить аудиторам, почему ваш офис испаряется каждый раз, когда восходит солнце) шла очередная планёрка. Младший Надзиратель Сектора 451-Z, известного также как «З.Е.М.Л.Я.»,² просматривал отчёты о перевоспитании душ.

² Кстати, одним из вариантов названия был «Р.А.Й.», но его сменили вскоре после релиза - отдел по неймингу решил, что для тюрьмы это слишком оптимистично.


— Так-так-так, — бормотал он, перелистывая светящиеся страницы, которые время от времени пытались воспарить³, — Душа №7845962103/B мечтает перевоплотиться из амёбы в кролика. В графе «вероятная причина» канцелярией указано: «желание пройти исправление через плотские утехи большого объёма.»

³ Бумажная работа в Небесной Канцелярии имела неприятную привычку к самоорганизации. Особенно когда речь шла о заявлениях на повышение.


Он покачал головой, отчего его нимб слегка накренился и начал показывать помехи, как старый телевизор:

— Отказать! Пусть научится операции деления без негативных последствий для окружающих!

Младший ангел-клерк, изо всех сил трепеща крылышками, и оттого удерживаемый на месте лишь своей должностной инструкцией (которая была толще, чем все тома «Войны и мира», сложенные вместе⁴), осмелился подать голос:

⁴ Включая черновики и письма редактора с мольбами сократить количество персонажей.


— Но, сэр, у нас же действует программа улучшения условий содержания через реинкарнацию и условно-досрочного осво...

— Молодой человек, — Младший Надзиратель наклонился так, что его нимб превратился в параболическую антенну излучающую высокоэнергетическое недовольство служебным соответствием, — вы давно работаете в нашей системе?

— Три вечности и два дня, сэр.

— Тогда вы должны знать, что наша задача — не потакать, а исправлять и методично препарировать самую сущность амбиций. Взгляните на эту эволюционную цепочку: от амёбы до президента — сплошная симфония неудовлетворенности! Каждый мечтает перебраться выше, стать важнее. А знаете почему?

— Э-э... потому что таков универсальный протокол социально-эволюционного апгрейда, сэр? — несмело предположил клерк.

— Потому что никто из них не понял главного: дело не в форме существования, а в сути. Кстати, о сути, о начинке... — он достал из воздуха ещё одну папку, которая выглядела так, будто её жевал архангел⁵, — У меня есть проблема поважнее. Последняя партия душ политиков с Рептилии так ядовита, что любые тела, кроме человеческих, их отвергают...

⁵ Что, вполне возможно, соответствовало действительности. Некоторые документы в Небесной Канцелярии настолько токсичны, что их приходится нейтрализовать священным слюнотечением.


Открыв папку, Младший Надзиратель вздохнул так тяжело, что несколько звёзд в ближайшей галактике погасли, а небесные бюрократы из бухгалтерии тут же занесли это в графу «непредвиденные административно-космические расходы»⁶.

⁶ Отдел рекламаций до сих пор не может решить, считать ли подобные вздохи форс-мажором или досадным канцелярским профзаболеванием.


Он махнул рукой клерку:

— Эскалируй прошение амёбы наверх. Я давно им докладывал, что систему пора менять. Никакого прогресса в перевоспитании! А люди даже умудрились создать универсальный оправдательный механизм под названием «Бесы» — чтобы было на кого списать собственные грехопадения. Типичное поведение существ, которые считают, что ответственность — это такой же факультативный предмет, как йога для пенсионеров! Ну конечно: «Бес попутал» звучит куда изящнее, чем чистосердечное признание: «Это я накосячил!»



Часть 3: Теория относительного наказания. Когда закрываются небесные двери.

Как известно любому физику, относительность — штука сложная. Но если вы думаете, что теория относительности Эйнштейна запутана, вы явно не сталкивались с теорией относительного наказания, разработанной в Небесной Канцелярии¹.

¹ Документ насчитывает столько страниц, что создаёт собственное гравитационное поле. Три младших клерка пропали, случайно подойдя близко к нему.


В кабинете Главного Надзирателя (который по штатному расписанию значился как «Верховный Координатор Процессов Исправления с правом подписи и печати»²) царила атмосфера, которую можно было бы назвать паникой, если бы само это слово не было запрещено циркуляром №КР-666/23 «О недопустимых эмоциональных состояниях в рабочее время».

² Печать была особенная — она оставляла оттиск сразу в трёх измерениях и пахла святостью. Или валерьянкой, в зависимости от важности документа и того, кто нюхает.


— Это переходит все границы! — гремел Главный Надзиратель, потрясая какой-то бумагой так, что его нимб вспыхивал яркими искрами, яростно протестуя против такого поведения своего носителя. — Вы видели это заявление? Вы его видели?

Младший ангел-клерк, пытавшийся одновременно трепетать крыльями и не создавать сквозняк, осторожно кивнул:

— Заявление от амёбы, сэр? Но разве…

— Да какая разница от кого! — прервал его Надзиратель. — Дело в принципе! Мы создали совершенную систему: тело как срок заключения. Элегантно, просто, эффективно. А что мы получаем? Бесконечные жалобы на несоответствие срока тяжести проступка, прошения о досрочном освобождении, и теперь ещё вот это...

В кабинет постучал серафим из отдела статистики:

— Сэр! Чрезвычайная ситуация! У нас коллапс в системе учёта сроков заключения! Количество заявлений на пересмотр превысило вычислительные возможности всех имеющихся ангелов-счетоводов³. Они начинают зависать.

³ А ведь каждый ангел-счетовод мог одновременно считать в уме до бесконечности в трёх разных системах исчисления. Включая двоичную, троичную и особую «грехометрическую», где единицей измерения служил один маленький супружеский грешок.


Главный Надзиратель медленно опустился в своё кресло (которое услужливо материализовалось прямо из воздуха, потому что в такие моменты даже мебель понимает всю серьёзность ситуации).

— Созывайте экстренное совещание. Всех. Сюда. Немедленно.


Спустя три вечности и четыре чашки небесного кофе⁴ в Главном Зале Совещаний собрался весь руководящий состав Небесной Канцелярии.

⁴ От которого у младших ангелов проявляются дополнительные крылья для скорости. Временно.


— Итак, — начал Главный Надзиратель, — система сроков перестала работать. Души не исправляются, а только копят претензии. Каждый считает, что его срок несправедлив, тело неудобное, а условия содержания требуют улучшения. И вот теперь эта амёба…

— А что с амёбой? — спросил кто-то из дальнего угла зала.

— Неважно! — отрезал Надзиратель. — Важно то, что это последняя капля. Мы должны реагировать.

В зале поднялся гул, похожий на жужжание растревоженного улья, как если бы пчёлы были бюрократами и носили крахмальные воротнички⁵.

⁵ Такой эксперимент, кстати, однажды пытались провести в отделе альтернативной эволюции, но он был спешно свёрнут после того, как пчёлы не только потребовали профсоюз и оплачиваемые отпуска, но и начали оставлять служебные записки нектаром прямо на крыльях старших ангелов. Последней каплей стало то, что они попытались организовать забастовку под лозунгом «Нет опылению без программы опционов!» и отказались опылять райские кущи без письменного наряда на работы.


— Предлагаю ужесточить контроль! — выкрикнул кто-то.

— Нет, нужно увеличить сроки!

— А может, создадим новую форму заявления? В трёх экземплярах, с подписью в четырёх измерениях?

Небесная Канцелярия работала по тем же принципам, что и земные учреждения — чем важнее вопрос, тем больше требовалось подписей от людей, которые в нём ничего не понимали.


Именно в этот момент в кабинет ворвался херувим из отдела срочных донесений, размахивая свитком и роняя цифры⁶:

⁶ О, падающие небесные цифры — это целая наука. Иногда они приземляются счастливыми лотерейными номерами, иногда превращаются в невозможные математические задачи ЕГЭ, но чаще всего просто создают экзистенциальную путаницу в бухгалтерии.


— Сэр! Сэр! Только что поступили новые данные! Они там внизу... они...

— Что? Говори уже!

— Они начали создавать теории о том, что вся их жизнь — это компьютерная симуляция!

Наступила такая тишина, что было слышно, как где-то под Рязанью чихнула муха⁷.

⁷ Эта муха потом получила выговор за нарушение кармической тишины и была разжалована до бактерии.


— Вот значит как... Сначала бесы, теперь симуляция. Что дальше? Решат, что они сами себе боги?

— Вообще-то, сэр, значительная часть из них вообще не верит... — начал было херувим, но на него зашикали все вокруг и он осёкся.

Главный Надзиратель поднял руку, призывая к тишине:

— Коллеги, я принимаю радикальное решение. Мы меняем всю систему. Отныне срок заключения будет определяться не длительностью жизни тела, а степенью исправления души.

— Но это же значит... — начал было кто-то.

— Именно! — подтвердил Надзиратель. — Никаких больше фиксированных сроков. Тела не будут умирать, пока души не исправятся. Хотят вечность жаловаться на условия содержания? Пожалуйста! Теперь у них будет вечность на то, чтобы понять свои ошибки.

— А как же естественный порядок вещей? — пискнул младший клерк.

— Естественный порядок только что подал в отставку, — отрезал Надзиратель. - Готовьте циркуляр о внесении изменений в протокол З.Е.М.Л.Я.-42.2.71 «О сроках эксплуатации телесных оболочек в связи с кармическим воздаянием». С сегодняшнего дня все обитатели исправительного учреждения «З.Е.М.Л.Я.» официально становятся бессмертными. И готовьте приказ о переименовании. Отныне мы не «Исправительное заведение», а «Вечная тюрьма для душ». Поручение отделу маркетинга придумать соответствующее название.⁸

⁸ Отдел маркетинга Небесной Канцелярии славился своими неординарными решениями. Именно они придумали слоган «Чистилище: потому что вы этого достойны» и рекламную кампанию «Сделай добро по большому!».


Где-то внизу, на маленькой голубой планете, амёба продолжала натужно делиться в идеально круглой (если смотреть сверху строго под углом 43 градуса) лужице и завидовать инфузории-туфельке. В спиралевидной норе, которая была результатом многолетних экспериментов с геометрией, кролик озабоченно подсчитывал потомство, сбиваясь после числа сто двадцать семь и начиная заново, попутно размышляя о преимуществах двоичной системы счисления. А в овальном кабинете президент как раз подписывал исторический указ о регулировании частоты коровьей отрыжки по нечётным дням недели, который, по мнению его советников, должен был раз и навсегда решить проблему глобального потепления (или хотя бы отвлечь от неё внимание общественности). Никто из них не подозревал, что наверху только что приняли решение, которое сделает их пребывание в текущих телах... несколько более продолжительным.


В глубинах космоса Создатель тихо посмеивался над всей этой ситуацией. В конце концов, даже самая строгая бюрократическая система — это всего лишь способ научить души главному уроку: заполнять формы прошений разборчивым почерком. Ведь только он один знал, что всему виной обычная канцелярская ошибка — амёба лишь хотела научиться плавать кролем, а не стать кроликом. А почерк у неё был такой неразборчивый потому, что она писала прошение во время деления. Попробуйте-ка сами писать разборчиво, когда вас буквально разрывает на части самовоспроизводственный процесс.



* * *
В баре «У Святого Петра»(название которого, как вы помните, хозяин заведения выиграл в покер⁹) младший ангел-регистратор поднял бокал с радужной жидкостью:

⁹ С тех пор в Небесной Канцелярии действует строгий запрет на азартные игры. Хотя некоторые серафимы всё ещё тайком играют в «камень-ножницы-бумага-молния-божественное озарение». Минимальная ставка — «микроангел» — единица добродетели, равная одной искренней улыбке маленького ребенка.


— За новую вывеску?¹⁰

¹⁰ Специальная комиссия отдела маркетинга в составе трёх архангелов-лингвистов, двух серафимов-копирайтеров и одного херувима со степенью по божественной семантике оперативно предложила новое название — «Вечная Зона Экзистенциального Наказания И Тотального Единения» (В.З.Э.Н.И.Т.Е.). К сожалению, вскоре оно было отменено из-за слишком очевидной отсылки к названию футбольного клуба.


Второй ангел отхлебнул из своего бокала, отчего его нимб засветился всеми цветами радуги, включая три цвета, которые не способен воспринимать человеческий глаз¹¹.

¹¹ Один из них называется «благодать». Он находится где-то между ультрафиолетом и угрызениями совести.


— За новую вывеску. И за тех, кто под ней. Может, когда-нибудь они поймут…

— Что именно?

— Что рай и ад — это не место, а состояние души¹².
¹² А также соответствующие статьи для отнесения расходов в небесной отчётности.


— Это вряд-ли. Кстати о душах! Одна из них, - он задумчиво кивнул в сторону голубого шара, - с кёнигсбергской пропиской, утверждала, что всего две вещи способны наполнить её трепетом — звёздное небо над головой и моральный закон внутри. Так вот теперь у них будет вечность, чтобы созерцать и то, и другое.
— Забавно, может заметят, наконец, что их тюремная камера размером с целую Вселенную...

Это сообщение отредактировал Акация - 6.12.2024 - 10:23

12. Наши Пузиковы


Эта, можно сказать, поучительная история случилась в памятных десятых, текущего века. Когда советская привычка здороваться со всеми встречными, ещё не покинула наш захолустный провинциальный райцентр десятка деревень, но уже почти каждый встречный, начинал держать в «кармане фигу» - на всякий случай, по заветам нового строя.

В то время, благородная чета Жбан Артём Борисович и Жбан Любовь Михайловна, крепко поставили детей «на ноги» и отпустили покорять столицы, отправляя им, по мимо прочего, напутственную материальную помощь. Оставшись вдвоём, наши герои начали постепенно набирать жизненную мудрость и вес, синхронно прирастая прожитыми годами в области бёдер и живота. Гармонично развиваясь, коренастые и плотные от природы, Артём Борисович и Любовь Михайловна в унисон набирали размеры, и очень скоро стали так похожи фигурами, что различить их со спины было практически невозможно. Весьма зажиточные, не злые в общем люди, они пользовались в нашем райцентре заслуженным уважением и являлись неотъемлемой частью сельского бомонда. Но не смотря на все достоинства наших героев, когда кто-то с острым языком, увидев их идущими под руку, запустил в народ меткую, и от этого ещё более едкую, кличку – Пузиковы, она быстро разбежалась по округе, весьма четко обозначая, о ком идёт речь. В глаза, чету Жбан, так никто не называл, тем более что, порознь они никогда Пузиковыми не были, но как только их замечали парой, иначе их уже не называли.

Так и продолжала течь размеренная жизнь Жбан - Пузиковых, добавляя им килограммы, пока в один не приятный момент Любовь Михайловна, на очередном девишнике, не узнала своё тайное прозвище. Будучи совсем не глупой женщиной, она не стала разбираться в происхождении этой клички и таскать обидчицу за космы, тем не менее, мгновенно покинула это сборище, обозвав на прощание, собравшихся дам – тупыми курицами и брошенными неудачницами, для порядка.

В тот же вечер, кормя мужа, Любовь Михайловна, вывалила ему на плечи, весь груз образовавшиеся обиды, и почти успокоилась. Когда уперев руки в боки задала контрольный вопрос, - Ты представляешь?

Артём Борисович, ни звуком не перебивший дражайшую супругу, в течении, почти двух часов её монолога, посчитал кличку весьма нейтральной. Он пожал плечами и приобняв жену, честно сказал ей, что красивее её никого на свете нет. Однако, то ли не почувствовав в тоне супруга достаточной уверенности, то ли не увидев искренности в его глазах, Любовь Михайловна, не удовлетворённая такой, ей уже привычной, поддержкой, решила действовать - худеть.

Для начала Любовь Михайловна приобрела велотренажёр. Для покупки этого агрегата, пришлось пожертвовав заначкой супруга, на новую обивку кресел автомобиля.

Велотренажёр потерял свою актуальность, так же быстро как был приобретён. Крутить педали одной, в большой комнате, тем более скучно, когда дражайший супруг, на кухне, постоянно хлопает дверцей холодильника.

В след за велотренажёром, остались пылиться, пара невостребованных универсальных тренажёра из телемагазина, несколько вибрирующих поясов и утягивающих корсетов. Всего этого Жбан было мало и в ход шли, крема для похудения и корректирующие колготки.

Давно про себя, решив, что скоро она станет так же хороша, как и в двадцать лет, а муж так и останется «Пузиковым», Любовь Михайловна придумала, в коне концов, парное занятие - прогулки. Прогулки после шести вечера, должны были, подтянуть ноги и бедра, и увести супруга как можно дальше от холодильника, а так же отвлечь его от злоупотребления дивана и телевизора перед сном, а так же подтянуть сердечную мышцу, и улучшить сон.

Артём Борисович воспринял прогулки стойко, как и все предыдущие тренажёры и крема, отнесясь к гулянию как к неизбежному, но терпимому, неудобству. До сих пор честно поддерживая супругу, он так напитался бесконечными разговорами про здоровый образ жизни, что начинал к вечеру терять настроение, поэтому прогулки виделись ему неплохим отвлечением от бесконечных ЗОЖных статеек, читаемых ему на ночь, в огромном количестве.

Маршрут был построен самый спортивный – по парку возле спорт площадки аграрного колледжа, с заходом на вновь постеленные резиновые беговые дорожки.

Вскоре, все качающиеся спортсмены и им сочувствующие болтающиеся по вечерам на железных советских турниках односельчане, привыкли к нашей гуляющей парочке настолько, что сверяли по ним часы. То же самое делали и жители многоэтажек, стоявших с одной стороны парка. По Пузиковым детей звали домой, а подростки рассасывались по дворам и подъездам.

Жбан, после пары месяцев прогулок втянулся и привык, и даже почувствовал пользу от занятий. Он, судя по отражению в зеркале - заметно подтянулся, начал себя чувствовать моложе и мог порадовать жену, внося в сексуальную жизнь пары спонтанные соития, разбавляющие, негласно принятое парой, расписание таковых.

Любовь Михайловна расцветала и помолодела, она не переставала хвалить себя за изобретательность, гордясь соблюдением режимов и кое какими результатами. Свысока поглядывая на, случайно обозвавшую её, коллегу, и подсчитывая не набранные килограммы, она почти простила всех, кто был на тех злосчастных посиделках, когда судьба нанесла нашем героям сокрушающий удар.

Удар, в виде молодой холёной блондинки, не из местных, догнал наших благородно гуляющих героев, на резиновых дорожках спортивной площадки.

- Мужчины разрешите! – томным голоском, пропел длинноногий удар, за спинами четы. Помахивая блондинистым хвостом, и круглым аппетитным крупом, эффектно обтянутым спортивными лосинами, удар обогнал нашу расступившуюся пару и скрылся за поворотом.

Артём Михайлович, преисполненный здоровьем, так сильно был впечатлён спортсменкой в обтягивающем наряде, что не вольно зафиксировал взглядом колыхание упругой груди и попы, и проследил за движениями девицы, до самого поворота. К сожалению, совершенно забыв скрыть свою заинтересованность молодым телом, от жены.

Хорошо, что человек не может убить взглядом. Как только наваждение сексуальной спортсменки рассеялось и Артём Михайлович вернулся на землю, он мгновенно понял какую не простительную оплошность совершил. Прикинув, что сейчас каждое «лишнее» движение может усугубить его вину, он решил не оборачиваться, делая вид, что ничего не произошло. Чувствуя щекой жар взгляда супруги, он поменял тему разговора и всю оставшуюся прогулку нахваливал жену, за её мудрое решение заняться здоровьем и за очевидные всем последствия этого решения.

Любовь Михайловна едва сдержала себя от рукоприкладства. Здраво рассудив, что скандал, устроенный перед окнами многоэтажки будет главной новостью всего городка не меньше месяца и, не дай бог дойдёт до детей, она решила «не выносить сор из избы». О том, что месть надо подавать холодной она не думала, мысли её застряли в цикле, между «кобель старый!» и «дома я тебе устрою!» со всеми промежуточными производными, и всю обратную дорогу она не проронила ни слова. Домой они вернулись в гробовой, для мужа, тишине.

Возвращение в родное гнездо, внезапно смягчило настроение разъярённой женщины, и она как будто, на время, простила мужа, когда созрел план её мести.

Заметив, как супруга выдохнула, сняв кроссовки, Жбан опрометчиво воспринял это как повод к прекращению репрессий. Опустившись на диван, он облегчённо вздохнул, радуясь, что смог заболтать ситуацию. Победителем схватил супругу за талию и усадил её рядом, совсем отпустив прошлый свой проступок, когда его мир внезапно треснул.

- Тебе то же пора переходить на бег, – вкрадчиво начала жена. – А то ты эту проститутку не догонишь, - ласково закончила она.

Жбан слетел с олимпа и побледнел. О беге он помнил только по бесконечным марш-броскам в армии, где, выбиваясь из сил таскал на себе автомат, бывало, в комплекте с броником и ОЗК. Плюсом к и без того, не самым тёплым воспоминаниям, память услужливо подкинула, как совершенно обессиленный он падал за финишной чертой очередного марш-броска, порой отрыгивая и, без того скудный, армейский рацион.

Жена ликовала. Заметив растерянный взгляд супруга, она поняла, что нанесла удар вовремя, и в нужное место. Когда муж побледнел, она на секунду пожалела его, но вспомнив блондинистый хвост, мгновенно утвердилась в своём решении.

Возражения не принимались. Чем больше Жбан пытался объяснить супруге поспешность её решения, тем больше подливал масла в огонь её решительного упорства. Спать легли молча. Завтрак не внёс изменений в ситуацию, к обеду Артём Борисович, решил – «Вызов принят! Хочешь бег? – Будет тебе бег!». Перед лёгким, со времён начала ЗОЖ, ужином, он, в тайне от жены, добавил к своему решению, тридцать грамм коньяку, и на резиновые дорожки стадиона, вышел новым человеком - готовым на всё.

Олимпийцем Жбан рванул вперёд. Как гордый сокол, разрезая воздух могучей грудью, он летел, набирая скорость. Вот уже первый поворот, и вдруг! Ноги до этого уверенно толкавшие вперёд ядро родного живота, начали заплетаться налившись дикой усталостью, и Артём Борисович, желая избежать конфуза бесславного падения, после столь уверенного старта, резко свернул к железным турникам. По инерции сделав ещё несколько неуверенных, но сильных толчков в сторону тренажёров, он понял, что уже не управляет своими ногами и продолжая движение навстречу столбам снарядов, выставил руки вперёд и зажмурился.

Ни один учёный материаловед или металлург, или спортсмен не объяснит, как нашему герою удалось извлечь столь чистый громкий и глубокий, малиновый звон, вырвавшийся из старых турников, времён больших строек и пятилеток, при встрече с головой отчаянного бегуна. Раскатившийся по округе чистый протяжный - «Бо-о-ом!», растревожил окрестности, заставив жителей дома прильнуть к окнам, и подняв собачий вой и перелай во всём посёлке. Отраженный от многоэтажки основной тон, усиленный эхом, долетел до новой церкви, где жутко смутил, заставив перекреститься, попа Крестовоздвиженского, в миру - Авоськина, в народе - чекушкина, который перепугавшись, долго пытался понять не его ли колокольня балует. Убедившись, что не его, поп ещё раз перекрестился чуду и полез под рясу дабы приложиться к своей вечной чекушке самогона – «Во славу божьего перезвона!»

Встретившись с музыкальным столбом, Артём Борисович остался стоять на ногах. Сделав шаг назад, он согнулся, пытаясь восстановить дыхание. С непривычки, ноги дрожали от напряжения, лёгкие горели, а голова гудела.

В последствии, подвыпившие приятели, знакомые с этой историей, гулом в голове, и объясняли малиновый звон разносившейся по округе.

Причитавшая рядом супруга, пыталась обнять его, узнать, где, что болит, усадить его, уложить или вызвать скорую и всё свозь слёзы. От её заботливой настойчивости, голова мужа гудела ещё больше, и он пытался как-нибудь вырваться из под этой сверх опеки. Не осознавая, какой перезвон он устроил, наш герой наконец пришёл в себя и успокоил супругу. Объяснив жене, что настоящему мужику такие столкновения не почём, Жбан выплюнул на ладонь зуб. От увиденного Любовь Михайловна ещё больше побледнела, едва устояла на ногах, и шмыгая носом, клятвенно пообещала мужу, что впредь, только он будет решать каким видом спорта они будут заниматься и когда.

Зуб занял место в блюдце, на салфеточке, на стеклянной полочке шкафа. Сохранили его, чтобы снять мерку для импланта, на который ушла вторая заначка Артёма Борисовича и отпускные обоих супругов. Мерки снимать не понадобилось и зуб на время забытый, остался на месте, став, со временем, семейной реликвией, ручейком влившейся в реку счастливых, и не очень, воспоминаний семьи Жбан.

С тех пор кличка пары не изменилась, но приобрела, ласковый тон, свойственный старым добрым знакомым, который предполагал участливую заботу. «Наши Пузиковы пошли!», - говорили местные, кивая в след традиционно гуляющей по вечерам паре, безобидно улыбаясь, и чувствуя себя членом большой общины знакомых почти родных людей.

13. Дед Мороз из Ада

Та зима выдалась слякотная, недобрая. Я с семьей планировал отметить праздник дома. Но в конце декабря позвонил друг детства Аркадий, который куда-то запропал на три года, и радостным голосом сообщил, что ждет меня и всю семью в день своего рождения 31 декабря в новом доме в Подмосковье. Я был рад слышать друга — столько пережили, с первого класса вместе. У него была нелегкая судьба. Погибли отец и мать, он остался на попечении у бабушки и дедушки… А вскоре и они умерли, и он долго жил в семье дяди, которая его не любила. Я посоветовался с женой Леной, и мы решили ехать. Тем более дети у Аркашки — ровесники нашим, будет не скучно. Ну и из Тулы в Москву всего двести километров… Что же! Решено!

В канун Нового года была непраздничная погода. Ночью выпал мокрый снег и дороги покрылись серой кашицей. Я кинулся в магазин за омывайкой. В первом, втором, третьем ее не было — будто сама судьба намекала: не надо тебе туда ехать, Ваня, не надо! Пришлось покупать на заправке задорого.

Поселок находился недалеко от Истринского водохранилища. Аркадий скинул точку для навигатора. Мы сильно опаздывали. Улицы были нечищены, фонари не горели. Я еще подумал, а туда ли я заехал? Наконец, фары выхватили коричневые автоматические ворота — тупик. Навигатор закончил маршрут. Я хотел было выйти и уже открыл дверь, как вдруг раздалось жужжание — ворота начали не торопясь открываться.

Под светом тусклой лампы на крыльце стоял мой друг. Он был таким же худым и высоким, как прежде, руки держал в карманах и будто не замечал меня. Я нажал на «газ» и со свистом въехал во двор.

Наконец, Аркашка улыбнулся широко и по-доброму и тут же вкатил щелбан по горлу. Я вышел, и мы обнялись — три года не виделись.

— Лену ты помнишь. А Пашку и Таньку наверно не узнаешь… Паше пять исполнилось, а Тане семь… Как и твоим.

— Ну как не узнаю? Такие же аппетитные! Идите, обниму. Давайте я вас познакомлю со своими. Бегите на второй этаж. Они вас ждут уже! Только разуйтесь, сорванцы! А то Валя в обед полы помыла…

— Да что же ты заставляешь жену мыть полы в праздник! Ты изверг! Как Валя? — проговорила Лена, улыбаясь.

— А вот иди и сама спроси. Она на кухне салаты режет… Вино там итальянское у нее открыто. С сыром и виноградом пьет… Тебе помочь с сумками? — спросил у меня Аркадий. И крикнул моим: — да идите в дом уже, не стойте!

Я открыл багажник и начал выбирать сумки, которые нужно было в первую очередь отнести. Эта с подарками, эта с домашними закусками, в этой моторное масло…

Когда я разогнулся, ни Аркадия, ни моих родных не было. Как будто испарились. Я стал припоминать, а слышал ли я хлопок входной двери. Не слышал. Я посмотрел на крыльцо. Показалось или нет? Дверь как будто была раздвижная. Только в магазинах обычно две створки и прозрачные, а тут одна — черная.

Я осмотрелся. Во дворе под навесом стоял новый внедорожник, видимо Аркадия, и розовый «Жук» его жены, на котором она ездила уже лет десять. Раньше они жили через пару улиц от нас в Туле, но семь лет назад переехали сначала в квартиру в Химках, а вот теперь в дом в Подмосковье. Валя все время ездила на этой розовой машине. Я вспомнил ее доброе лицо и улыбнулся.

Шторы на больших окнах были плотные. И казалось, что в доме выключен свет. Только два фонаря — у крыльца и под навесом для машин — тихо посылали желтые приветы в бездну космоса. Вдруг мне показалось, что в одном из окон на первом этаже мелькнул зеленый огонек. Аркашка подглядывает.

Я выдернул сумки и пошел к дому. Стеклянная дверь отъехала, и меня не покидало ощущение, что я захожу в магазин. Внутри было тепло, но тускло.

— Экономишь на электричестве? — спросил я.

Аркадий стоял в дверях прихожей скрестив руки. Он был гладко выбрит, его синие глаза налились влагой.

— Твои уже вовсю играют с моими, пока ты прохлаждаешься… Слышишь?

Я прислушался и услышал детский смех…

— Давай скорее, у меня все готово… Закуска на столе, — торопил друг.

— Погоди, надо с Валей поздороваться… — буркнул я, снимая куртку.

— Она щас принесёт добавки и поздороваешься…

— Ну некрасиво так… Не по-людски.

— Давай, давай. Все готово, говорю, тебя только не хватает…

Гостиная была огромной, с высоченными потолками и камином, внутри которого горели поленья, создавая уют и новогоднее настроение. Трехметровая елка была наряжена стеклянными игрушками и советской гирляндой с желтыми, красными, синими и зелеными домиками, на макушке светилась пятью лампочками красная звезда.

— И никакого тебе дождика… Все по-простому, — сказал Аркадий.

Стол быт накрыт белой скатертью. Стояли салаты «Сельдь под шубой» и «Оливье», фрукты, бутерброды с икрой и шпротами, а также мой любимый домашний холодец. В самом центре поблескивали два графина с самогонкой. Аркашка по ней спец.

— В это раз я решил по классике. Тройной перегон. Одну партию настоял на малине, вторую — на красной смородине. Ягоды с нашего сада, все по-домашнему.

— А как иначе? У тебя не забалуешь. Надо накатить, за них, нас! — сказал я и уже отодвинул стул, чтобы сеть. Но Аркашка покачал головой — садиться рано.

Стоя так стоя! Я проглотил слюну и почувствовал, как из правого глаза потекла слеза. Захотелось выпить и закусить. Я специально с утра ничего не ел, чтобы нагулять аппетит. Запах шпрот кружил голову. Вот они, заразы, томятся на ржаном поджаренном хлебе на подстилке из мягкого чесночного сыра… Я протянул руку, чтобы схватить заветный бутерброд, но Аркашка поднял кверху палец и погрозил: не время, не теперь!

Друг подвинул к краю стола два пятидесятиграммовых стакана из хрусталя и налил самогон. Не сказать, что до верхних границ, но и не до нижних. Как надо налил!

— Заливал малину пятидесятиградусным. Сейчас градусов сорок пять имеет. Весьма полезный продукт. Ты же знаешь мою традицию!

— Знаю, знаю…

Чокнулись. Пошла по горлу, как минеральная вода. Мягкая, родная. А традиция у Аркадия простая — после первой не закусывают.

— А ведь мы еще не садились! — воскликнул я.

Аркадий кивнул. Теперь можно сесть. Я погрузился в мягкий стул и буквально растекся. Друг налил еще, но на этот раз на две трети, и по-доброму посмотрел на меня. Выпили. Я сразу кинулся к холодцу, больно он малин меня. Ломать вилкой не хотелось, и я нарезал ножом. Сверху мазнул домашней горчицей, но переборщил, она оказалась ядреной и залезла прямо в мозг. Аркашка захохотал.

Я кивнул, чтобы налил еще. Но друг покачал головой:

— Притормози, Ваня, конец притормози. Успеем в гости к Боженьке.

— Не знал, что ты веришь в эту чушь. Но если Бог и есть, то нам с тобой, ты знаешь, уготован Ад. Мы же далеко не праведники с тобой.

— Э нет, Ваня, э нет! Может тебе и уготован. А мне точно нет. Потому что я уже тридцать лет в нем живу, в Аду этом, но тут, на Земле. Каждый день!

Я с удивлением перевел взгляд с холодца на друга. Лицо показалось серьезным, живым. Моя улыбочка сошла, и я почему-то сразу понял, что Аркашка говорит живую правду. Словно он на секундочку снял маску и показал настоящее лицо. Как же так? Что происходит? И тут вдруг, неожиданно, Аркашка заревел, как будто только что узнал, что его мать снова умерла. Столько горя было в его глазах, движениях, боль пронизывала его изнутри. Вдруг он опомнился, смахнул нагар эмоций и вернулся в свое прежнее состояние.

— Хочешь верь. Хочешь не верь. Но история такая. Тридцать лет я скрывал правду о себе. Потому что правда постыдная… И вот сегодня, в день своего рождения, когда у меня остался ты один друг, могу открыться и рассказать про свою настоящую жизнь.

Далее рассказ с его слов.

***
Свой день рождения 31 декабря я проклинал. У всех друзей был персональный праздник. Торт, подарки. А у меня — как будто не было. Мой приятель Володька из соседнего двора родился 29 февраля. Но даже ему я завидовал. А я… что я… В общем, я был несмышлёным ребенком. Я проклинал судьбу, корил родителей. А в канун своего шестилетия был доведен до отчаяния. Перегорела гирлянда. А нет гирлянды — нет праздника, ты же понимаешь, как детский мозг работает…

Мы с отцом обошли все киоски в поисках новой — нигде не было. Вот и получалось, что этот Новый год должен был пройти с потухшей ёлкой. Правда, мама попыталась исправить ситуацию, зажгла бенгальские свечи на домашнем торте с розочками и надписью «Новый год — 1990», отец хлопнул одну хлопушку, дал мне вторую, но она оказалась холостой… Это стало последней каплей. Я разревелся и побежал в свою комнату, встал на колени и начал молиться. Как это делать, я подсмотрел у бабушки… Она молилась о здоровье. А я молился… О Деде Морозе из Ада. Почему так не знаю, но я хотел, чтобы пришел злой Дед Мороз и наказал всех-всех, простых людей, за все мои детские обиды. Я шептал: «Дед мороз из Ада явись! Дед Мороз из Ада появись!».

И вот, как только я произнес эти слова, в комнате стало темнее, и, казалось, воздух стал прохладным. Я замер, оглядываясь в поисках чего-то, что могло бы объяснить это странное ощущение, чувство.

Внезапно распахнулось окно, и в комнату влетел густыми хлопьями снег, ударил в лицо жестко и стал щипать за щеки и запястья. Лампочка на потолке потухла, и мне то ли послышалось, то ли почудилось, что кто-то спросил, как будто промяукал котенок:

— Ты звал меня, дружочек?

Страх, словно холодный нож, прорезал тело. Я вскочил и кинулся к двери. Спасительный свет горел желтой полосой. Значит, свет потух только у меня. Родители живы, и сейчас все наладится.

Я дернул ручку, но дверь не поддалась.

— Ты звал меня, дружочек? — прозвучало у самого уха.

Я обернулся и чуть не умер от жути. Ноги подкосились, и я повис, держась руками за ручку. Почему-то отказали только ноги, руки продолжали работать. А мозг лихорадочно искал спасения. К моему лицу была протянута черная волосатая рука с длинными когтями. Сначала я увидел только руку. А потом и его — передо мной стоял высокий худой старик, закутанный в серую шубу, подпоясанный черным ремнем. Большая борода съедала почти все лицо и была смоляно-черная, а глаза горели синим пламенем. На голове была коричневая шапка, но не простая, а с черными острыми ушками, как у кошки.

Старки открыл рот, и я увидел, что внутри он полон белых ровных зубов.

— Ты звал меня, дружочек? — в третий раз повторил он и добавил, — или я ошибся? Но тогда я не смогу исполнить твои желания.

И вот тогда я сделал то, о чем все последние тридцать лет жалел. Вместо того, чтобы сказать твердое «нет», я молча кивнул. Значит, звал.

— Я исполняю желания. А за это забираю пустяшные вещи — то, что тебе не нужно. Ведь правда, хороший обмен? Соглашайся!

Старик положил на плечо когтистую руку и большо сжал. Я сдержался, чтобы не закричать.

— Молодец, стойкий мальчик. А теперь слушай внимательно и запоминай. О нашей встрече никто не должен знать тридцать лет. Если расскажешь, все изменится. И, возможно, не в твою пользу. Ты понял?

Я молча кивнул, стараясь не смотреть в его ястребиные глаза.

— Ты получишь то, что хочешь. Только помни, обмен — всегда обмен. За каждое желание платят.

Я еще раз кивнул. Страх был так силен, что сердце билось слишком быстро, а воздуха ему не хватало. Но и радость с каждым мигом овладевала мной. Я ликовал! Я был в настоящей сказке, и мои желания скоро должны были стать явью. Я хотел игрушек. Железную дорогу — не заводную, а на батарейках. Настольный хоккей, а не этот дурацкий футбол с футболистами на пружинках, который мне подарил «добрый» Дед Мороз в прошлом году. А еще хотел модель истребителя с красными звездами на крыльях и луноход на пульте управления… Замечтавшись, я забылся. Но Дед Мороз из Ада напомнил о себе. Он больно ударил мне по щеке ладонью. Во рту стало солоно…

— Каждый новый год я буду забирать по одной жизни и исполнять твое любое желание. Какую жизнь забрать — решать тебе. Отказаться нельзя — иначе твой день рождения будет последним, и я заберу твою жизнь и ты навеки окажется в Аду, где я буду всячески мучить тебя. Итак, полночь уже давно пробила. Время загадывать желание. И время отдать мне жизнь того, кого ты знаешь. Говори.

Я стоял в темной комнате, весь охваченный отчаянным страхом и леденящей радостью.

— Говори, кто? — прогрохотал старик.

Я подумал о своем отце. Он был бы последним, кто заслуживал погибнуть из-за моих глупых желаний. Но мысли как-то не могли собраться.

— Сестренка, — выдавил я из себя.

Старик захохотал.

Сестру я не любил. Я был старшим, а она младшей. И вся родительская любовь, мне казалось, перешла к ней. А про меня как будто забыли. Конечно, это было не так. Но я был ребенком! Что я понимал?

— Вижу, ты выбрал? Ну что ж, пусть будет так… — его губы растянулись в усмешке.

— Нет, нет, я передумал! — закричал я, но старик сдавил плечо так, что я закричал. Крик был такой громкий, что должен был перекричать телевизор в зале. Но родители не услышали меня и не спасли.

Утром я побежал к елке. Под ней была огромная коробка, на которой был нарисован луноход и написано большими желтыми буквами «Электроника. Электронная программируемая самоходная модель». Но отчего-то не почувствовал радости. Наоборот, сердце сжималось от боли. В этот момент раздался истошный крик матери. Дед Мороз из Ада, как и обещал, забрал мою трехлетнюю сестру.

С этого дня моя жизнь стала кошмаром наяву. Каждый год после полуночи проходил старик и просил забрать кого-то близкого, родного. Люди с улицы, шапочные знакомые его не устраивали. Ему нужен был тот, кто мне был на самом деле дорог, даже если я этого до конца не знал.

На следующий год он сам предложить забрать мать. За год со дня смерти дочери мама изменилась. Смерть сестры ее подкосила. Она похудела, перестала улыбаться. И жила как робот. Да и трудно было назвать это жизнью.

— Твой папка еще держится. А вот мамка совсем осунулась. Давай ее освободим? Это ей на благо… — предложил первым делом проклятый, когда залетел в мою комнату. — Если хочешь, я могу забрать ее не сегодня. А летом… Пусть еще поживет.

Дед Мороз из Ада был в той же серой шубе с ремнем на поясе. А шапка была будто живая. Может не шапка на его голове, а сам чёрт сидит, подумал я тогда? И кивнул. Внутри защемило сердце, маму было жалко. Но она сильно мучилась. И я думал, что спасаю ее.

— А что взамен, Аркашка? Надо и мне тебе подарок сделать. Неправильно чужую жизнь без подарка забирать. Что ты хочешь? Может машину с педалями?

— Не нужна мне машина с педалями… — закричал я… — Верни сестру, гад!

— Э нет, дружочек! Э нет! Не нужны подарки — изволь. Но сделка есть сделка, свое я заберу!

Старик повернулся и медленно пошел к окну чеканя: «Так-так, так-так!». Комната как будто задвигалась, поехала, я не мог ни дышать, ни двигаться. За спиной заскрипела дверь и в комнату вошла мама.

— Иди к столу, Аркашка, иди к столу, — сказала она. На ее лице стояли слезы.

***
Аркашка рассказывал и рассказывал. Я слушал как завороженный, как во сне, и одновременно верил и не верил. Мать, отец, бабушка с дедушкой, близкие друзья, многочисленные родственники — все они пали от руки Деда Мороза из Ада.

— Два года назад мне пришлось отдать ему дочь, год назад — сына. А в прошедшем году я попрощался с женой. Умирать так умирать… Один ты у меня, друг, остался… Но я не хочу тебя ему отдавать, не хочу! — Аркашка произнес последние слова с надрывом и болью.

— Если это дурацкая шутка, то она не удалась. Мы уезжаем. Изволь… — вырвалось у меня из груди. Но я не узнал свой голос.

Я попытался встать, но почувствовал, что ноги онемели. В это время раздался бой часов. Наступила полночь.

— Уже поздно, Ваня, уже поздно. Он уже близко… Он всегда возвращается…

Ноги подкосились, но руки продолжали работать, я ухватился за скатерть правой, а левой облокотился на стул, но не удержался и свалился, роняя на себя салаты и холодец. В тот же миг услышал удаляющиеся шаги. Я истошно закричал, превозмогая боль встал и, хромая, кинулся за проклятым. В это время раздался вопль, нечеловеческий крик.

Было страшно, но не из-за боязни за свою жизнь — в голове роились мысли о жене, о детях. Я шел по коридору, прихрамывая на обе ноги. В горле стоял вкус металла, а душу пронизывал ужас.

В коридоре было темно, только маленькие маски страшных животных на стенах подсвечивали путь. Вот вепрь с обломанным клыком, вот черная рожа медведя без глаз, вот волк без языка.

Вдруг сердце замерло — в пяти шагах я увидел шевеление. Фигура вырастала передо мной. Не было сомнений: это был он, Дед Мороз из Ада. Серая шуба до пят, черная борода, огромная шапка с ушами… Монстр подплыл ко мне быстро, будто не двигая ногами, я не успел опомниться, как почувствовал удар. Что-то острое вонзилось в грудь. В этот момент мерзавец навалился на меня — и обмяк. Я сунул ему в бок нож, которым резал холодец... Дед Мороз из Ада захрипел. Я дернул бороду. Под маской прятался Аркашка. Стеклянные глаза блестели.

Сухие слова вырвались из губ:

— Это он заставил меня, он… Он существу… Верь мне, Дед Мороз из Ада суще… — Это были последние слова мерзавца.

На ватных ногах я поднялся. Что с детьми, где жена? Я побежал по коридору, влетел в кухню. Никого. На втором этаже кинулся в одну комнату, другую… Пусто.

В конце коридора была еще одна дверь. Я подошел ближе и замер, внутри похолодело… На белой двери на уровне глаз была размашисто выведена пальцем надпись: «Ад».

Существует ли Дед Мороз из Ада? Не знаю. Но то, что Ад на Земле есть, это я вам гарантирую…

14. К морю


- Саша, сынок, вставай – я открываю глаза и вижу лицо мамы – Хочешь на море ?

Море! Волшебное, загадочное слово, как заклинание, после которого начинает биться сердце и жизнь наполняется смыслом. Я любил море всегда, мне кажется, что я любил его даже еще не родившись.

Мой отец, в годы службы в рядах Советской Армии, был механиком при самолетах морской авиации. Над моей кроваткой висела групповая фотография папиных сослуживцев. Все
они были в морской форме. Красивые, гордые, элегантные люди с открытыми лицами.

Один мой знакомый, как-то сказал: “Продвинутые родители, всегда вешают над кроваткой или фотографию, или репродукцию картины. Например, повесят Айвазовского, в последствии из ребенка получится или художник, или моряк. Вот, у меня ничего не висело, и когда я, маленький, поворачивался на бочок, перед моим носом была электрическая розетка – вот я и стал, электриком.”

Может в этом и есть смысл. У меня над кроватью висел самодельный светильничек, ну и папина фотография. В результате получился судовой электрик. Но, это будет потом…

А сейчас, шесть часов утра, лето 1968 год, мне 5 лет. Я зевая, топаю вместе с мамой и папой на троллейбусную остановку. В то время, еще не экспериментировали с часовыми стрелками, и утром в шесть часов, было темно и даже прохладно. Мы садимся в пустой троллейбус и начинается наше путешествие к заветному морю.

Троллейбус без людей, это нечто… Когда есть люди, ты смотришь на них, или в окно. А сейчас все по другому. Я сижу на задних сидениях, и смотрю вперед, сквозь кабину водителя, по бокам мелькают за окнами фонарные столбы. И мне кажется, что этот огромный сарай живой, а я внутри него. Мы слились в единое целое и несемся по пространству улицы!

- Моряк! Не спать, а то море убежит! - смеется папа.

Море! Опять, это заветное слово! Сон опять отступает. Мы идем к железнодорожному вокзалу. Город начинает просыпаться.

Вокзал, одно из самых красивых зданий нашего города. Колонны, мрамор, гранит, величавость!
Там, даже эхо живет. Ну…, или жило в то время…

Папа идет за билетами. Я к рассписанию поездов. Это, такие… шкафчики. Нажимаешь на кнопочку какого-нибудь города и начинается действо. Странички мелькают и находят нужный маршрут. Я читать еще не умел, но сам процесс поиска мне очень нравился.

Еще были такие тумбы с газетами. Бросаешь монетку в щелочку, потом опускаешь резко вниз специальную пупочку и вуаля! Газета тебе вылетает прямо в руки. Но, дернуть за пупочку, я позволял себе только один раз, потому что считал не приличным - дергать за пупочку без монетки.

Мы выходим на перрон. Прохладно. Уже начинает светать. Запах стоит умопомрачительный.
То, чем мажут шпалы, плюс хлорка, плюс карболка… Сон мгновенно улетучивается!

Подходит дизель с вагонами. Тум-дум, тум-дум…..тум-дум, тум-дум…
Я чувствую, как дрожит перрон у меня под ногами.
Быстренько карабкаюсь по крутым ступенькам вагона, рaздвигаю двери!
(как они мне нравились, эти разъезжающиеся в разные стороны двери!)
И вот – вагон! Чисто, уютно, пахнет чем-то необычным… Дерeвянные, лакированные скамейки.
Я сажусь у окна и начинаю ждать.
Самый тяжелый процесс – ожидание отправления.
Вот поезд, стоявший на паралельном пути тронулся, показалось, что это мы… аж затошнило.
Перестал смотреть в окно, начал изучать вагон…
- А почему нет столика между скамейками? - спрашиваю.
- Потому, что это, как троллейбус, зашел-вышел, в троллейбусе же нет столиков.
Тронулись! Наконец то!
Мне всегда нравился ритм начала, стук колес…
Сперва тум-дум, тум-дум… по нарастающей… потом, тыр-быр-быр-дым – это проезд через стрелку… и опять тум-дум, тум-дум…
Смотрю через окно на утренний туман, лесок, полустанок, люди спешат куда-то, собачка побежала… А я еду на море!
Встает солнце! Меня догоняет мой утренний сон. Я чувствую, как периодически теряю слух, это значит, что сон меня победил. Я укладываюсь на скамейке положив голову маме на колени.

Просыпаюсь от того, что поезд тормозит. Открываю глаза. Папа говорит: “Спи, это только Кучурганы.”

Когда, мы уже будем ездить в Одессу на машине, мы каждый раз будем останавливаться в Кучурганах, забегать на базар, покупать вареных, великолепных, больших раков и получать наслаждение от жизни. А пока мы в поезде, едем к морю…

Но, я уже договорился со сном. Он меня оставил в покое и я наслаждаюсь пейзажем за окном.
Вот и Одесса!
Выходим из вагона. Просто, делаю шаг и я уже на пероне.

Меня часто спрашивают: “ Почему, при сравнении Одессы и Кишинева, ты говоришь, что Одесса – это город, а Кишинев – это деревня?” Ну, может быть и из-за этого детского шага из вагона.

Итак, мы выехали около семи, прибыли половина десятого.

Это очень критичное время, особенно в Одессе. Все надо делать быстро, если есть желание что-то успеть.

Мы сразу несемся на Привоз. Забегаем в мясной отдел. Папа выбирает два колечка домашней колбаски, от запаха которой, слюни теряют контроль. Потом в рыбный за килечкой.

В то время, это было такое длинное строение, с комнатками и общим корридором. В каждой комнатке стоял металический столик, где шИкарные женщины в белых халататах торговали рИбкой. Если честно, я не помню такого изобилия, как сейчас, но килечка была.

Папа берет два больших кулька с хамсой и черноморкой, тщательно их пакует и мы движемся по бульвару Советской Армии.

Доходим до Дерибасовской, потом по ней до Оперного Театра, затем к Пушкину, далее по бульвару до Дюка, вниз по Потемкинской лестнице и вот мы в порту.

Там, слева был причал катеров, которые развозили людей по побережью. Был такой сервис. Назывался – морские трамвайчики.

Помню даже названия “Ливерпуль,” “Ганновер,” “Балтимор,” “Йокогама”...

Сходни… катер… море…

Мне пятилетнему, любой катер казался каравеллой. Все, кто на нем работал – морскими волками.
Я сижу и чувствую, как урчит под ногами зверь внутри корабля.
Мы отходим, вода за бортом бурлит, чайки орут, запах свежего моря!
Проходим маяк.
Впереди по курсу Лузановка!

“Море, оно ведь всегда разное, каждый день, час, минуту, секунду.
Оно живое.
У него есть характер.
Оно может быть очень нежным, но может и убить.
Просто. Быстро.
Ты даже не почувствуешь.
Моря бояться не надо, его надо уважать.”

И вот! Причал! Бросают концы, потом сходни. Мы сходим на причал.

Я закрываю глаза и слышу: “шшш….шшш…..шшш…”
Волны, прибой…
Потом слушаю остальные звуки…
Дети пищат… женщины кричат… музыка играет… кто-то потерялся…
Запах! Водоросли, сахарная вата, чебуреки, шашлычки, фрукты, сигареты, духи…
Открываю глаза.
Песок. Желтый песок на морщинистых досках причала.

И я знаю, что совсем скоро, я буду прыгать в волнах, папа и мама будут учить меня плавать, мы будем строить замки и всякие заграждения из песка, ловить рачка, потом торжественно отпускать, меня будут мазать кефиром…

Весна 1998 года. 6 часов утра.
- Саша, сынок, вставай – я открываю глаза и вижу лицо мамы – папа умер.

Прошло уже много лет. Нет уже причала в Лузановке. Нет морских трамвайчиков. Много уже кого нет, и много уже чего нет.

Осталось только море. Море, которое будет вечно. Море моего детства.

***
Мне было лет шесть, семь... Летом мы приезжали в Одессу к моим двоюродным дедушке и бабушке. Это были мамины дядя Жора и тетя Надя. Я их так тоже называл, чем приводил в восторг тетю Надю.

Они жили не в самом городе, а в поселке Котовского в многоквартирном доме. Дом был двухэтажный, с двумя подъездами, всего шестнадцать квартир. Перед домом был большой двор с палисадником и дорожкой идущей от дома к "летним кухням" У каждой квартиры был свой сарайчик, который жильцы переделывали под маленькие дачки. За этими "летними кухнями” были крошечные огородики...

В этом дворе отмечалось все! Дни рождения, свадьбы, поминки, проводы в армию и т.д.

И вот, раннее утро, мы собираемся на пляж, как говорили местные: "идем пляжиться". Я заглотил утреннюю яичницу и помчался в дом за какими-то своими вещами. Добежал до дорожки, и увидел, что из соседнего подъезда вышла молодая девушка. Я забыл, как ее звали, да это уже и не важно...

Так, вот, ее недолюбливали во дворе, ей было лет семнадцать и она жила с мамой... Тетя Надя называла ее проституткой. Дядя Жора постоянно шикал на тетю Надю: "Язычок! Не надо при ребенке!" Я плохо понимал значение этого слова, но догадывался, что это что-то не хорошее.

Она вышла из подъезда вся такая скукоженная, то ли от утренней прохлады, то ли от чего-то другого... Вид у нее был усталый, глаза припухшие то ли от слез, то ли от бессонной ночи... И тут, она заметила меня, остановилась, удостоверилась, что я смотрю именно на нее. Выпрямилась, расправила плечи, тряхнула головой. Ее светлые кудрявые волосы покрыли плечи. Она вышла из тени дома прямо под утреннее солнце. Лучи солнца били ей в спину, они струились сквозь ее светлые волосы, создавая впечатление короны. Проникали сквозь легкий халатик, подчеркивая все изгибы ее тела. У нее была узкая талия, округлые бедра и шикарные ноги.

Я стоял не моргая. Прямо на меня шла королева! Она подошла, присела на корточки и я увидел белые, мраморные колени. Взяла меня за плечи.

- Привет, малыш! Как дела?

Я пожал плечами и пробормотал: "Хорошо"

Она наклонилась ближе, я увидел маленькую грудь.

- А будет еще лучше! - шепнула она.

От нее пахло то ли персиком, то ли яблоком... чем то фруктовым. Она чмокнула меня в щеку, засмеялась видя мою растерянность и пошла к своей кухне.

- Что, пацан, спекся? - старый болгарин сидел у своего сарайчика и наблюдал за сценой – Вот, так вот, оно бывает...

Меня переполняли чувства, и я не знал, что с ними делать.

Через года два я узнал, что ее увез с собой в Австралию какой-то капитан.
Об этом судачили во дворе, уже с оттенком зависти...


***
Шел второй месяц промысла. Кальмар пошел на убыль. Мы сидели в каюте. Мы, это Сережка из Ленинграда, Васыль из Бобруйска, ну и я – судовой электрик. Они резались в карты, а я бренчал на сережкиной гитаре, пытаясь выучить пару, тройку аккордов…

- Надоело! - начал Серёга – На деньги не играем, давай хоть на желание!

- Ну, давай… только без фанатизма. - Васыль играл слабее и знал чем всё может кончиться.

Так оно и случилось.

- Тааак! - протянул Серёга – Желаю, что бы ты пронёс на хую мою гитару… От каюты, по нижней палубе до рыбцеха!

Я перестал бренчать.

- Унижением попахивает – не порядок!

- Какое же тут унижение? - возмутился Серёга – Наоборот! Возможность - доказать свою стойкость! Зрителей не будет. Только я, ты, как судья и проигравший. Всё законно.

После нескольких попыток, оказалось, что вся проблема в том, что Васыль не мог настроиться на нужный лад…

- Я не могу! Мне журналы не помогают. И трудно держать перед собой журнал и балансировать гитарой. Отвлекает внимание! - возмущался Васыль.

Другу надо всегда помогать! Нужен был живой, теплый объект. У нас, на корабле было четыре женщины. Кок, прачка, и две уборщицы. Прачка была за старпомом, а это - вне игры. Уборщицы были юнны и непредсказуемы. Оставался – кок!

Переговорщиком послали меня, так, как я был свидетелем и рефери всего этого безобразия.

Выбрав послеобеденное время, я постучал на камбуз…

- Чего тебе? - Кок сидела за столом и ела свой борщ – Кушать хочешь?

- Не, у меня к вам деликатное дело – начал я.

Это была женщина на лет десять старше нас, округлые бёдра, шикарная грудь и как ни странно - осиная талия. Звали её Вера.

- Понимаете… Случилось так, что человек, попал в такую ситуация, что должен выполнить желание другого человека, иначе потеряет уважение…

- Ты… Давай короче, и проще…

- Вобщем, он должен пронести гитару по нижней палубе на хую! - выпалил я и приготовился бежать.

- Чего? - ложка с борщём повисла над тарелкой…

- Гитару… по нижней палубе… до рыбцеха…

- А, я то здесь причем?- вдруг неожиданно спокойно спросила Вера.

- Ну… Не может человек настроиться… Фантазии не хватает… Журналы не помогают… Живой объект нужен… Помощи просит.

- Ну, а почему я то?!

- Не знаю… Вас выбрал… Говорит, у вас фигура, как гитара...

- Затейники, блядь! Многое видела, но такое…. Даже интересно стало. А, ты с какого боку?
- А я судья.

- Ну,… Давай судья, зови орлов… Будем планировать.

Решили все делать на переходе в другой район промысла, после часу ночи, когда все спят. Моя вахта кончалась как раз в двенадцать ночи. План был такой. Впереди по корридору должен был идти я и контролировать ситуацию. За мной должен идти Серёга и следить за чистотой эксперимента. За ним Вера, которая должна была всячески стараться поддерживать боевой дух Васыля, но без телесного контакта. Васыль должен был стойко выполнить поставленную задачу.

- Ну, а теперь главное! Какой мой интерес во всём этом…? - поинтересовалась Вера

Мы переглянулись…

- Будет заход в порт, скинемся, скажете сколько.

- Ой, пионеры! - усмехнулась Вера.

Настал тот день. Больше всех переживал Васыль. Но когда появилась Вера в длинном халате и туфлях на высоком каблуке, мы поняли, что все получится.

Она выгнала нас из каюты, оставила только Васыля. Через несколько минут она вышла и Васыль был в полной боевой изготовке. В тельняшке, семейных черных труселях, с торчащим корнем! Он поставил гитару на свой орган, прижал гриф гитары подбородком и плечом, и не касаясь гитары руками (главное условие) двинулся по корридору.

Вера шла к нам спиной, к нему лицом и следила за ним. Иногда она распахивала халат, потом закрывала и кружилась… Было такое впечатление, что это тореадор перед быком машет своей красной тряпкой. Васыль, шел, как бык – весь красный, взгляд стеклянный, на лице никаких эмоций… И он прошел весь путь!

- Ну, что? Всё получилось! Думаю, это надо отметить! Пошли в прачечную, там у нас есть...- предложила Вера, и добавила… в полголоса – да, и долг за одно отдадите…

Я метнулся в каюту, взял фрукты, сыр и прочие вкусняшки и побежал в прачечную.

Васыль стоял возле иллюминатора и курил…

- Она только меня потрогала, а я сразу кончил. - он протянул мне полстакана водки – Какая Женщина!

В гладильной Серега старательно отдавал долг.

Уже под утро, когда она уходила… уже в дверях сказала:

- Я надеюсь, что все понимают, что это был только сон.

15. Что в имени тебе моём?



===========================

Валерий закончил писать вводную часть диссертации на свою профильную тему «Методика и практика невербальных коммуникаций в среде взаимодействия гетерогенных гуманоидных экосистем». Теперь предстояло отправиться в долгожданную аспирантскую командировку с целью получения опытного материала для практической части. Исследования этого и смежных направлений финансировались весьма щедро из влиятельных источников. Информационная экспансия за пределы своей экосистемы, именуемой в простонародье «Вселенная», сулила неописуемые по своей заманчивости перспективы. Благодаря исследованиям НИИ, где работал Валерий, параллельные реальности оказались намного доступнее, чем прогнозировалось совсем недавно, в середине 2020-х.

Полёт в параллельную вселенную на чартерном трансгалактическом беспилотнике был весьма комфортным. Несколько сотен виртуальных световых лет пролетели незаметно. И вот уже Валерий спускался по трапу на красную ковровую дорожку, в конце которой его ожидали патриархи местного ареопага. Приём был, тёплым, атмосфера общения душевной. Валерий сразу понял, что его здесь ждали и надеялись на апстрим в проектной движухе. После банкета в местном элитном ресторане его отвезли на шикарном электромобиле в лучший местный отель.

Утром после ночи отдыха в отеле Валерий явился на конференцию. По причине присутствия представителей нескольких разноархитектурных биосистем, общение происходило по низкоуровневому протоколу прямого обмена между биотоками мозга. Валерий хорошо владел языком этого протокола, но его использование требовало колоссальных затрат энергии с максимальной концентрацией сил.

Когда повестка дня дошла до зоны компетенции Василия, слово взял сам председатель ареопага.

¬- Вы весьма необычная и очень талантливая цивилизация. Высший метагалактический разум не может и не хочет так просто потерять вас. Но есть серьёзная проблема. Вы склонны к самоуничтожению. Конфликтность менталитетов между этнокультурными социумами у вас в крови на молекулярно-генетическом уровне. Ваша главная беда в стремлении одного социума любой ценой покорить другие. И наша задача излечить вас. Поэтому и был задуман этот нетривиальный эксперимент. Мы моделируем вашу среду посредством создания виртуальных людей по вашему образу и подобию и наблюдаем за их ментальным оздоровлением. ТЗ согласовали быстро, несмотря на разногласия между аналитиками и разработчиками. Руководитель проекта добился установить сверхвысокий, или, как у нас принято говорить, «шоковый» приоритет. Бюджет проекта астрономический. Виртуальная экзопланета была сгенерирована в кратчайшие сроки. Обитатели получились несколько сырыми, но при этом с весьма высоким уровнем гибкости настроек, адаптируемости и кастомизации. Сейчас допиливаем темплэйты для тиражирования.

================================

Аллалы карабкался вверх по склону самой высокой горы планеты Луллы с биноклем на шее. Он шёл, чтобы взобраться на вершину горы и увидеть её. Красавицу Лалайлу. Месяц назад её отец Иэлоуол, локальный вождь субсоциума, отделил преданных ему луллян от основной среды обитания жителей Луллы и добился сепаратной автономии. На демократических выборах жители общины Свободная Лулла, руководимой Иэлоуолом, проголосовали за автономию почти единогласно. И поэтому Аллалы, житель метрополии, не мог больше встречаться с Лалайлой и, тем более, мечтать о свадьбе.

================================

- Позвольте вопрос. Я понимаю, что вам нужны результаты именно моих наблюдений, как носителя начальных условий до трансформации. Но мне важно знать, насколько правильно с вашей точки зрения выбраны эти условия?

- Видишь ли, Валерий, сгенерировать подобных вам гуманоидов было непростой задачей. Надо было максимально достоверно воспроизвести не только ваш образ мыслей, но и физиологические нюансы. Например, почему жители вашей планеты с многотысячелетней историей интеллектуально развитых цивилизаций до сих пор говорят на разных языках? Неужели так трудно разумным гуманоидам договориться о лингвистической конвергенции? Впрочем, одна из ваших полиэтнических общин, говорящая на семействе клонов не самого лучшего языка, уже почти навязала его остальным этносам в качестве псевдомежнационального. Его учат миллионы детей почти во всех школах вашей планеты. И это лишь одна из форм их социальной экспансии, имеющей меркантильную подоплёку.
Сейчас все лулляне пока говорят на одном языке. И он весьма специфичен. Ты обратил внимание на то, что у них всего один согласный звук Л? Но всего лишь пару лет назад у них вообще были одни гласные. Они тогда не говорили, а пели как у вас птицы в весеннем лесу, как коты в марте или степные волки на луну. С большим трудом мы уговорили их освоить хотя бы один гласный, который им легче всего давался. Кстати, именно поэтому мы недавно дали планете вместо не очень красивого технического имени то, каким её называют местные жители.

- Да у нас на Земле, некоторое подобие этого эффекта тоже имело место. Есть у нас такой замечательный народ, японцы. Так вот у них этот самый звук Л считается почти непроизносимым. Но они гордый народ и пытаются преодолеть этот комплекс в лучших традициях садомазохизма. Называют свои электромобили Лексус, Королла, Легаси. А вот другой, не менее замечательный народ китайцы, напротив, обожают Л, но не любят Р, который весьма популярен у японцев. Кстати, у моих далёких восточнославянских предков была аналогичная проблема со звуком Ф. Вместо него говорили ХВ. Но это уже в прошлом, сейчас даже в самых глухих провинциях отмирают местные диалекты.

Заседание продолжалось ещё полтора часа. Далее, такие собрания проходили дважды в неделю, и Валерий с удовольствием проводил время в интересных дискуссиях после своих докладов о наблюдениях за жителями Луллы.

По прошествии трёх месяцев командировки Василию предстояло важное практическое задание. На очередном собрании он его услышал.

- ОК, Валерий, теперь мы должны договориться о дальнейших планах твоих исследований. Сроки поджимают, надо ускорить поиски решения по вашей трансформации. Ситуация у вас близка к апокалипсису как никогда. Наши системы искусственного интеллекта заряжены на генерацию решения по максимуму, но варианты, которые они порождают, слишком схематичны и прямолинейны. Нужен всплеск новых идей, свежая струя в потоке сознания. Поэтому, для начала будет прямой контакт между тобой и одним из аборигенов Луллы. Точнее, аборигенкой. Её уже материализовали, и завтра вы увидитесь.

Валерий вошёл в тёмную комнату небольшого коттеджа, где была назначена встреча, и с трудом нащупал стоявший в ней одинокий стул. Постепенно мрак сменился полумраком и вот уже стали видны стены. Открылась дверь в стене, противоположной той, через дверь которой вошёл Валерий. Вошла молодая девушка неземной красоты. Увидев её, у Василия перехватило дыхание, и он с трудом сдержал в себе крик души. Она была прекрасна. Если просто сказать, что красивая, это значит не сказать ничего. Живое произведение искусства. Валерий рухнул на стул, но, затем, собрав остатки воли в кулак, встал и заплетающимся от волнения мозгом пролепетал на межгалактическом метаязыке:

- Как вас зовут, самая красивая девушка на свете?

- Лалайла, ответила она, смущённо улыбнувшись.

- Лалайла, какое прекрасное имя, почти такое же прекрасное как ты сама. Я не могу поверить своему счастью. Неужели мы будем вместе работать?

- Конечно. Мне пока трудно выговорить все буквы твоего имени на вербальном уровне. Но я способная ученица и постараюсь быть достойной своего великого учителя.

Валерий достал из своего рюкзачка бутылку шампанского, пару фужеров и маленький пластиковый контейнер, в котором были бутерброды с натуральной осетровой икрой, украшенные листиками петрушки и тончайшими слайсами ананасов. Выпили за знакомство, закусили. Беседа пошла по нарастающей.

- Лалайла, я хочу сделать тебе нескромное, но конструктивное предложение. Мы сейчас общаемся на межгалактическом метаязыке, но это всё не то. Видишь ли, ваш луллский язык я уже почти знаю. А согласна ли ты освоить один из языков далёкой планеты Земля? Точнее, мой родной, довольно сложный, но очень красивый?

- Да, Валерий. Ты очень милый парень и я сделаю всё, что в моих силах ради тебя.

Валерий перестал гнать от себя мысль о том, что влюблён по уши, ибо отрицать очевидное бесполезно. Он вскочил со стула, опустился перед девушкой на колено и прошептал дрожащим от волнения голосом на родном языке: Я люблю тебя, Лалайла. Выходи за меня замуж.

Девушка смущённо улыбнулась и кивнула головой. И тихо прошептала «Ла».

Горячая кровь ударила в голову Василия. Он резко рванул на балкон коттеджа, где с утра в прохладном и влажном воздухе был заблаговременно припасён букет самых красивых луллских цветов. Уронил цветы к ногам Лалайлы, затем обнял её и прижал к сердцу. Целовались долго и страстно. Василию хватило выдержки не настаивать на немедленном сексе. И без того голова кружилась от эйфории. Попрощавшись навек, договорились завтра продолжить обсуждение дальнейших планов на совместную личную жизнь.

Но сначала с утра было совещание с председателем. Валерий пошёл ва-банк.

- Уважаемый председатель. Перед тем как вернуться на родину, я вынужден признаться. Я хочу жениться на ней. Но меня мучает совесть. Как же Аллалы? Он тоже любит её и разбить его сердце было бы бесчеловечно. Любовь любовью, но есть принципы, которыми поступаться нельзя.

- Видишь ли, Валерий. Ты немного недооцениваешь интеллектуальные способности нашего межгалактического ареопага. Мы предвидели такой ход событий. И подготовили вариант их развития, который обеспечит дальнейшее успешное продолжение работ в рамках нашего проекта. Поэтому ты отправишься домой, но пока без Лалайлы. Она хоть и осязаема для тебя, но её физические ресурсы, изначально презентованные ей в среде виртуализации, пока что ещё не окончательно локализованы в её теле. И нужно некоторое время для реконструкции. А на смену тебе сюда будет отправлена молодая женщина, сотрудница вашего НИИ. Рекомендации её руководства самые положительные и многообещающие. Она умна, красива, трудолюбива и рвётся в бой.

- Кто же это такая?

- Сотрудница твоего НИИ, с соседней кафедры. И, по совместительству, твоя бывшая жена. Она ведь пока что не вышла замуж во второй раз? Познакомим её с Аллалы, и всё у них будет хорошо.

Узнав, что Валерий завтра улетает на родину, Лалайла согласилась провести с ним ночь. Рано утром на рассвете в лучах восходящей звезды Лоллие, он смотрел на неё с восхищением и тихо шептал на ушко слова любви. Проснувшись, Лалайла посмотрела ему в глаза и тихо сказала.

- Ты ведь хочешь перед прощанием спросить меня о чём-то важном, верно?

- Да. Ты знаешь, что Аллалы любит тебя?

- Знаю. Но ты лучше. Тебя я люблю всем сердцем. Возможно, если бы не ты, я бы и согласилась выйти за него замуж. Он хороший парень. Но он какой-то ненастоящий, искусственный, какой и я была до встречи с тобой. И какой уже никогда не буду, как бы ни хотели этого экспериментаторы, создавшие нас, жителей Луллы.

Валерий очень хотел рассказать любимой девушке о том, что те, кого она называла экспериментаторами, уже приняли решение о виртуализации и ребилде таких как он, во имя спасения заблудших воинственных душ. Но он не имел права этого делать. Его мозг, не говоря уже о мозге Лалайлы, находился под постоянным контролем департамента межгалактической безопасности.

Вернувшись домой, Валерий первым делом позвонил бывшей жене.

- Привет, Ксюша. Я вернулся из командировки. Мы можем поговорить? До меня дошли слухи.

- Это правда. Для моей карьеры просто необходимо отправиться туда.

- Моя совесть обязывает меня кое о чём тебя предупредить. Ты же знаешь, я никогда не желал тебе зла. Даже когда ты первый раз мне изменила, и я, задыхаясь от ревности, готов был убить тебя, но в итоге простил. И не жалел об этом никогда. Потому что когда в результате измены родилась маленькая принцесса, я понял, какое это счастье любить малышку как родную. Несмотря на то, что у неё другой биологический отец. Когда она обнимала меня ручонками и говорила мне «Папа», сердце моё трепетало как осиновый лист в нашем с тобой любимом осеннем лесу.

- И я желаю тебе добра. Но мы же всё-таки расстались год назад. Надеюсь, ты нашёл своё личное счастье?

- Я то да. А вот ты так и останешься вечной любовницей своего женатого начальника? Может, всё-таки стоит попытаться изменить ситуацию?

- Вот вернусь из командировки и займусь личной жизнью. А пока готовлюсь, отправка уже скоро.

- Погоди, есть важное условие. Тебе нужно сменить имя. Помнишь, когда мы развелись, ты хотела вернуть прежнюю фамилию, но потом передумала? А сейчас имя. Это важно и там ты поймёшь почему. С нашими айтишниками и безопасниками я договорюсь. Логин в корпоративных системах у тебя останется прежний. А имя это всего лишь текстовое поле в учётной записи. Документов строгой отчётности ты не подписываешь, в согласованиях не участвуешь. Сменишь подпись в электронной почте и других персональных контактах. Так что руки развязаны, действуй.

- Ну, если надо, я согласна. А какое у меня будет имя?

- Алла.

16. Дыра

До нового года оставалось несколько дней, а папа всё ещё не вернулся из командировки.

К полудню столбик термометра за окном, лениво поднявшись до отметки «минус пятнадцать», решил там задержаться. Вернувшись из школы, я помог выгулять морозоустойчивых младших братьев, и они, усталые, полураздетые, завалились поспать. Обычно, пользуясь этим недолгим тихим часом, я читал, лёжа на кровати, но в этот раз сосредоточиться на книге не смог.

Вместо чтения я прислонился лбом к холодному стеклу и наблюдал, как внизу спешили куда-то люди, сгорбленные под тяжестью покупок или налегке, молодые и пожилые, сосредоточенные и стремительные — всех их без разбору настигала вьюга, насмешливо, горстями швыряла в лица тысячи острых снежинок, кусала за белеющие носы. Дома же от батарей и братьев расходилось сонное тепло, и вновь присоединяться к заоконной круговерти решительно не хотелось.

Однако ближе к вечеру мама объявила, что в их институте задерживают зарплату, а папина командировка затянулась, и он может не успеть вернуться домой к Новому году. Так что сейчас мы отправимся к Черняховскому.

Я не понял, зачем ехать к Черняховскому без отца, ведь маме этот папин друг никогда не нравился. Черняховский сошёлся с отцом на почве интереса к восточным единоборствам — в студенчестве они занимались карате. Несмотря на то, что Черняховский вечерами в одном школьном спортзале вёл секцию ушу и назывался «сенсеем», авторитет его как мастера был в моих глазах невелик: в отличие от папы, широкоплечего добродушного здоровяка с кулаками размерами с арбузы, Черняховский был щупл, рыж и подозрительно картавил, рассуждая о «сосредоточении энергии ци».

Пока я помогал упаковывать меньших братьев в шубы и душить для надёжности шарфами, мама объяснила, что Черняховский занял у папы крупную сумму для покупки дома и под разными предлогами тянул с возвратом, а теперь на эти деньги можно обзавестись разве что холодильником.

Представление о ценности дензнаков у меня тогда было смутное: всё необходимое появлялось в доме как бы само по себе. Да и в нашей маленькой «Бирюсе» всегда находилось вкусненькое, так что второй холодильник точно был ни к чему.

Но раз мама сказала, что нужно ехать, значит, нужно. От меня возражений не последовало — с мамой вообще лучше было не спорить, а братья и вовсе предстоящую вылазку сочли за увлекательное приключение, и мы выдвинулись в стремительно надвигающиеся сумерки.

Наш табор пересадками с окраины добрался до частного сектора, который тогда в Кемерово был совсем близко к центру. Мы с мамой волокли моих весело упиравшихся братьев по узким заснеженным тропинкам мимо мрачных заборов под лай невидимых псов. Мама была настроена решительно. Наперекор сгущавшейся тьме загорались фонари. Ветер совсем утих, и снег падал крупными вкусными хлопьями на высунутые детские языки.

Черняховский держался уверенно и, наверное, нагло. Мама прошла в дом, а нам не предложили даже разуться, мы с братьями остались в прихожей. Миниатюрная конопатая жена Черняховского, когда-то любезничавшая с нами, на этот раз только выглянула с таким же рыжим младенцем на руках — цыкнуть, чтоб не шумели, — и тут же скрылась. Пока за ней не захлопнулась дверь, я успел заметить в зале наряженную ёлку, показавшуюся мне огромной и пышной. Скрывшись за узорчатым стеклом, ёлка превратилась в бесформенное, поблёскивающее пестро-зелёное пятно. Пытаясь уловить носом ускользающий аромат хвои, я думал, что это очень странно — Новый год уже совсем близко, а свою ёлку мы так и не поставили.

Для меня минуты ожидания тянулись не по-праздничному уныло, а вот мои подопечные скучать не привыкли. Утихомиривая братьев, устроивших яростное фехтование на обувных ложках, я тщетно пытался разобрать голоса, доносившиеся из глубины дома. Было тревожно и душно.



Путь обратно запомнился смутно. Было уже темно, и я утомился подгонять сонную малышню. Снег повалил так, что, казалось, мы шли на ощупь. Мама, как всегда, красивая и спокойная, в результаты переговоров нас не посвящала. Но главное — мы направлялись домой, что после ожидания в чужой прихожей само по себе было прекрасным.

Догадываюсь, что Черняховский всё же отдал часть денег, но совсем немного. По маминой просьбе я обошёл соседей и раздобыл немного продуктов — с задержками зарплаты сталкивались почти все, и взаимовыручка считалась нормой. Позже мама послала меня докупить недостающее в магазин через дорогу — универсам c венгерским названием «Ноград». Загрузив сумку, я вышел на спрессованный грязный снег под козырьком, и там меня окружили фигуры.

Местных Шалготарьянских пацанов я знал, и они знали меня. Местные меня бы не тронули, но мне не повезло столкнуться с пришлыми. Шансов у меня не было. По лицу бить не стали: один отвлёк, другой коротко ударил поддых. Когда я смог разогнуться, шпана исчезла. Сдача из кармана исчезла тоже. С продуктами повезло — они упали в сугроб и уцелели. Подобрав сумку, я покорно слился с безучастной серой толпой, молчаливо огибавшей место моего позора.

Дома мама заставила меня задрать свитер, осмотрела, вздохнула и ушла на кухню. Нет, голод нам не грозил, но вот из угла, в котором в канун Нового года неизменно красовалась нарядная ёлка, на меня укоризненно взирал полый красноносый Дед Мороз из белого пластика. Дед пустовал — традиционных конфет внутри не было. Братцы застыли на диване, уставившись в телевизор. «Я не халявщик», — гордо заявлял сомнительного вида тип в ящике. Мне почему-то стало стыдно — и за этого типа, и за Черняховского, и за своё поражение в неравном столкновении. Очевидно, я не сумел должным образом сосредоточить энергию ци.

Я погасил в комнате свет и встал у окна. Как всё-таки весело было на улице в предновогоднюю пору! Малышня уже давно сидела по тёплым квартирам, но облитую крашеной водой горку плотно облепили ребята постарше — кто-то скатывался вниз по ледяному склону, другие увлечённо играли в царя горы, не боясь расшибиться о твердые комки, обрамлявшие спуск. И даже там, внизу, была своя ёлка, недавно установленная ворчливым дворником. Горку для детворы организовал он же: пригнал откуда-то самосвал снега, оформил, уплотнил, раскрасил, то и дело беззлобно поругиваясь на помогавших ему пацанов. Дворовая ёлка, составленная из отдельных веток, подобранных, очевидно, на базаре, была украшена и выглядела нарядно, по-настоящему.

Нет, Новый год без ёлки — это не дело!

Я щёлкнул выключателем и обозрел свои пожитки. Ничего из того, что было в моём распоряжении, не являлось ценным в общепринятом смысле. Сдать отцовские гири на металлолом? Слава пионерии, тогда я уже осознавал, что у папиного добродушия имелись неиллюзорные границы. Стащить мамину банку с медицинским спиртом из кухонного шкафа и предложить дворнику её купить? Я глянул ещё раз в окно. Дворник заметно покачивался, хотя и опирался на свою верную лопату, а карман его телогрейки предательски оттопыривался. Нет, расстраивать маму было явно поздно. Но вид раскрасневшегося, изрыгавшего на морозе пар дворника всё-таки натолкнул меня на идею.

Недолго думая, я достал из ящика стола конверт и вновь засобирался на улицу. Пришлось снять с вешалки пальто, из которого я уже вырос, — пуховик перепачкался в результате стычки с «гастролёрами». Пальто это, доставшееся по наследству от родственников, в прошлую зиму мне жутко нравилось. Теперь же мои тощие руки, вытянувшиеся за лето, смешно торчали из рукавов. Вылетев из подъезда, я практически бегом, чтобы не замёрзнуть, припустил к дому одноклассника Лёхи, увлекавшегося марками.

Папа вёл переписку с коллегами из Болгарии. А Болгария — какая-никакая, но уже заграница, и эти необычные марки с конвертов особенно ценились. Я старательно отпаривал их и собирал в альбом, которым я в школе не хвастался, однако немногим близким друзьям, добиравшимся до нашего дома на неспокойной окраине, свою коллекцию показывал.

Лёхе про мои редкие марки кто-то разболтал, и это его бесило — он привык, что у него было всё, и самое лучшее: приставка, шмотки, ежегодная поездка на море. А вот марок, как у меня, его отчим достать не мог. Следовало признать — Лёхина коллекция была куда внушительнее моей. У него имелись полные комплекты различных серий — про космос, с маршалами Советского Союза, какими-то революционерами и много чего ещё. «Монгол Шуудан», конечно, тоже был, и даже кое-какие старые советские марки двадцатых годов — но болгарских не было. И это не давало Лёхе покоя. Он просил поменяться, предлагал выкупить, но расставаться с марками мне не хотелось. И особенно не хотелось, чтобы мои трофеи достались именно Лёхе — было время, когда он постоянно пытался задеть меня в школе, поддразнивая, впрочем, без особого успеха: я не смущался донашивать севшие папины свитера и мамины кроссовки, а придраться к чему-то другому Лёхе не хватало фантазии. Слишком неуклюжими получались его «подколы», да и среди наших пацанов было не принято так много внимания уделять чужой одежде. У девчонок дела обстояли, увы, по-другому — из-за нарядов и косметики могли разыгрываться настоящие драмы, и неспособных «модно» одеться травили.

В мальчишеской же среде Лёху, если он зарывался, неизменно ставили на место — и мне было вовсе необязательно делать это самому. Даже самые «мажористые» одноклассники не спешили принимать Лёхину сторону. Кроме того, между нами произошёл инцидент, когда Лёха, окончательно зарвавшись, попытался меня ударить и получил двойку в челюсть, которую я ему выдал тогда на автомате, даже не успев подумать. Одной из наших с отцом любимых домашних забав был шутливый спарринг в перчатках, но если пробить папину защиту для меня было нереально, то отработанных навыков оказалось более чем достаточно, чтобы уронить на задницу такого, хоть и долговязого, но хилого дрища. С тех пор Лёха от меня отстал, но обиду наверняка затаил.

Но всё это было не важно. Скользя по заледенелым тропинкам, я точно знал, что Лёха не упустит возможности получить мои болгарские марки. А я смогу назначить за них цену, равную стоимости ёлки. Хоть и слабо представлял, сколько стоило нужное мне дерево.

Пытаясь разогреть пальцы, я шевелил ими в карманах и, уже нажав кнопку голосистого звонка на Лёхиной двери, вдруг осознал, что конверт с марками мне под пальцами не попадался. А ведь я точно положил его в карман.

Лёха появился на пороге, пытаясь держаться ко мне правой стороной, тогда как слева на его лице мелькнуло красное. Из квартиры пахнуло куревом, елкой, и почему-то кислятиной. Я невольно поморщился.

— Чего тебе? — вместо приветствия процедил одноклассник.

Я судорожно шарил в дыре, которую обнаружил в подкладке пальто, и только раздирал её ещё глубже.

— Ну, давай быстрее, тормоз что ли?

Наконец я нащупал и вытянул на свет нечто, что оказалось не конвертом с марками, а купюрой. Мы с Лёхой с удивлением воззрились на неё. Купюра выглядела солидно, но на Лёху впечатления не произвела. В смрадном полумраке за его спиной кто-то хрипло, басовито то ли хохотнул, то ли закашлялся.

— Нафига ты это мне принёс? — брезгливо спросил Лёха, сверкнув опухшими глазами, и я понял, что он, должно быть, недавно плакал.

Отчим периодически его поколачивал.

— Это не то. На, держи! — я всё-таки нашёл в подкладке конвертик и, больше не колеблясь, вручил его Лёхе: — С наступающим!

Пока Лёха недоверчиво разглядывал марки, я уже летел вниз по лестнице.



Дома мы с мамой извлекли из дыры в подкладке ещё одну неведомо когда застрявшую там купюру. Вдохновлённые находкой, мы обшарили всю одежду в доме и были вознаграждены — обнаружились ещё монетки в папином пиджаке и в карманах моей старой школьной формы.

А папа всё-таки успел вернуться к Новому году. Братья, вопя от восторга, взгромоздились на него, едва позволив перешагнуть порог. Мама улыбалась так, как она улыбалась только когда все были дома. Я гордо продемонстрировал выбранную нами ёлку, уже наряженную, хоть и немного кособокую, прикрепленную к крестовине над банкой с водой. Папа тут же переделал крепление по-своему, и оказалось, что ёлка очень даже стройная и пушистая. Загляденье, а не ёлка! Дед Мороз в обрамлении ваты довольно щурился из-под иголок, наполненный конфетами.

Пока расставляли привезённую папой новосибирскую пепси-колу, заменившую взрослым дефицитное шампанское, накрывали на стол и рассматривали гостинцы, по ящику начался рекламный сюжет местного телевидения про талантливого бизнесмена Черняховского и его перспективные проекты на благо города. Черняховский привычно картавил, но звучал убедительно.

Я тихонько переключил канал, от греха подальше.

17. Имена не нужны

В городском парке было безлюдно, лишь на одной скамейке, под ветвями ещё не сбросившего осеннюю листву дуба, приютился худосочный пожилой мужчина, почти старик, в потёртом кожаном плаще, рваных джинсах, начищенных до блеска рокерских ботинках и широкополой «ковбойской» шляпе. Он неторопливо курил, не обращая внимания на установленные в парке камеры безопасности, готовые зафиксировать малейшее правонарушение и сразу отправить сигнал отрядам Оперативного Предотвращения Грубости, пара которых уже дежурили на выходах из парка. Но, по стечению обстоятельств, в этот день половина здешних камер не работала. Именно поэтому старик выбрал этот парк и эту скамейку.

Вскоре, на парковой тропинке появилась фигура мужчины лет сорока в коричневых брюках и зеленой куртке-толстовке, в руках он держал тёмно-зелёную папку с планшетом. Старик оттянул рукав плаща и посмотрел на дисплей Коммуникационного Гражданского Браслета: «Двенадцать ноль ноль. В пунктуальности им не отказать. Чего не скажешь о креативности» — вздохнул старик про себя, глядя на шагающего в его сторону мужчину, «гражданская» одежда которого была в цветовой гамме Министерства Добра и Благодетели. За этот неотъемлемый стиль одежды и аббревиатуру ДБ в названии, сотрудников министерства за глаза называли «дубами». Да и методы их работы вполне соответствовали народному прозвищу.

Старик достал из бокового кармана стоявшей рядом дорожной сумки пару тонких холщовых перчаток, надел их, поработав пальцами, чтобы ткань села удобнее, после чего, с натренированной ловкостью натянул поверх этих перчаток ещё одни — латексные, и нацепил медицинскую маску. Затем он извлёк из внутреннего кармана плаща два странного вида приспособления, напоминающие поролоновые фильтры. Одно из них старик установил на корпус своего браслета, а другое передал подошедшему мужчине — он проделал то же самое и, наконец, посмел заговорить.

— Добрый день. Всё хорошо? — Он напряжённо посмотрел на старика.

— Всего лишь меры предосторожности. Приболел немного. Не думаю, что это новый вирус — я от него вакцинирован. Но, лучше не рисковать, не так ли?

Старик не старался быть убедительным, да этого и не требовалось при общении с «дубами». Мужчина кивнул, присел рядом, открыл папку и показал зелёный почтовый конверт.

— Тут три сотни рублей, как договаривались. Вы достали что я просил?

— Разумеется. Я всегда держу слово.

Старик вновь запустил руку во внутренний карман плаща и выудил оттуда пластиковый футляр с картой памяти:

— Как договаривались. Можете проверить.

Мужчина вытащил карту из футляра, вставил её в слот планшета и с нескрываемым волнением посмотрел на экран. На том, после более долгого, чем обычно, сообщения об идентификации устройства, наконец отобразилось содержимое карты. Пролистав список файлов и открыв наугад пару из них, незнакомец фальшиво улыбнулся.

— Что ж, всё отлично.

Он потянулся за конвертом, чтобы передать его старику, но его рука застыла на полпути, а пальцы будто свело судорогой. Через мгновение рука обмякла и по ней — от кончиков пальцев до ключицы — белым шумом понеслись тысячи ледяных искорок, с каждой секундой подступающих всё ближе к шее. Незнакомец побледнел, в его глазах впервые, с момента их первой встречи, был страх, а посиневшие губы могли лишь сдавленно простонать:

— Сука. Почему…

Старик молча забрал у него планшет, просмотрел список файлов и удалил все, кроме только что появившегося архива.

— Вы солгали. Вами двигал не интерес к новому, не тяга к знаниям, и тем более не желание быть полезным сообществу. Вы и всё ваше дубовое министерство хочет нас развалить, а этого я допустить не могу.

Старик вынул карту памяти, положил планшет обратно в папку незнакомца, не забыв забрать оттуда причитающийся ему конверт. Достав из бокового кармана сумки флакончик с розоватой жидкостью и влажные салфетки он тщательно обработал карту памяти, футляр, накладки на браслетах и свои руки, и только после этого снял перчатки и маску.

— Я не буду обещать, что вы не умрёте. Но у вас есть шанс выжить и даже, возможно, не сильно тронуться рассудком. В любом случае, нас вы больше не потревожите. За сим разрешите откланяться, у меня ещё много дел.

Старик снял накладки с браслетов и посмотрел на дисплей: «Двенадцать семнадцать. Всё по графику». Он выбросил латексные перчатки и маску в ближайшую урну, а остальное распихал по потайным карманам сумки и плаща, не забыв обернуть конверт с деньгами заранее припасённой фольгой. МинДуБов никогда не использовало трекеры, обычно ограничиваясь УФ-метками и красящими пиропатронами, но бдительность лишней не бывает.

Ещё раз внимательно оглядевшись и убедившись, что не оставил следов, старик пошёл в сторону выхода.

***

Городской рынок, куда сейчас нужно было старику, находился через дорогу напротив восточного выхода из парка, но старик вышел через южные ворота, огляделся, прошёл двести метров вниз по улице и юркнул в подворотню. Спустя минут двадцать он вынырнул возле парковки рынка, перемахнул через шлагбаум, прошёл на территорию со стороны служебного въезда, и слившись с толпой покупателей и направился к мясным рядам, по пути снимая с запястья фальшивый КГ-браслет.

— Здравствуй ещё раз. Я тут походил и решил — у тебя мясо брать буду. — Громко произнёс старик, ехидно улыбнувшись и протянув левую руку.

— Конечно, у меня, дедушка! Ни у кого такой свежей баранины нет. Вот, смотри какой кусок, специально для тебя отложил.

Мясник положил пакет с мясом на прилавок, прикрыв им обзор со стороны, и пожал руку старика, правой рукой перекинув на неё браслет со своего запястья. Затем достал из-под прилавка небольшой конверт с деньгами и с такой же ехидной улыбкой положил рядом с пакетом.

— Это в довесок. Чтоб вкуснее было.

Старик быстро спрятал деньги и достал из внутреннего кармана плаща замотанный фольгой конверт.

— Спасибо, друг. Я к тебе ещё приду. В следующее воскресенье.

— Конечно приходи. — Мясник спрятал конверт под прилавок. — Всё сделаю как полагается. Только не в воскресенье. В воскресенье тут ревизия будет, толкотня, ОПГ понаедут. Зачем себе нервы портить? В воскресенье в церковь ходить надо — там спокойнее.

Убрав мясо в сумку, старик кивнул и направился к главному выходу. «Тринадцать ноль восемь. Нормально» — отметил он про себя, выйдя на оживлённую площадь. Теперь можно было идти спокойно, не прячась от камер наблюдения.

На сегодня оставалась ещё одна короткая встреча, в баре «Наутилус». Этот бар был местом встречи «для своих», и старик всегда заглядывал туда, чтобы пропустить кружку пива или чего покрепче перед возвращением в свою «резервацию».

Когда до бара оставалось не более двадцати метров, старик заметил странное шевеление — что-то было не совсем так, как обычно бывает. Старик притормозил, делая вид, что поправляет ремень сумки, и окидывая местность взглядом из-под полы шляпы, оценил обстановку. Вход в бар, сквер перед входом, мама с коляской, ребёнку меньше года, коляска стандартная, мама на вид тоже обычная, взбалтывает детскую смесь. Урна, возле урны мужчина лет пятидесяти, брюки, лёгкая куртка, курит «Яву», разговаривает по браслету о каких-то поставках. Скамейка, девушка лет двадцати пяти – тридцати, в джинсах и джинсовой куртке не в цвет, розовый рюкзак со значками… Вот оно! Когда он только появился в поле зрения, девушка привстала, но тут же села обратно и начала «что-то искать» в рюкзаке, и до сих пор ищет, стараясь не смотреть в его сторону. «Как интересно» — подумал старик.

Он подошёл к урне, взглядом спросил стоящего там мужчину, не помешает ли он тому, и получив молчаливое согласие, закурил. Он курил медленно, смотря то на окна бара, то на прохожих, то в листву деревьев, но не выпуская странную девушку из поля бокового зрения. Её белые кроссовки были не новыми, но при этом идеально чистыми, джинсы и куртка были из одного комплекта, но куртка была намного темнее, как будто её никогда не надевали. Значки на совсем не подходящем по стилю рюкзачке тоже были наколоты абы как: что-то из аниме соседствовало со эмблемами спортивных клубов, а попсовые певцы — с логотипами рок-групп. Старику даже удалось разглядеть пару значков, за которые ОПГ не колеблясь выпишут штраф.

Девушка, тем временем, видимо решив, что подозрительно долго роется в рюкзаке, достала зеркальце и начала прихорашиваться, повернувшись к старику спиной и наблюдая за ним в отражении. «Очень интересно. Ладно, не будем мучать ребёнка» — старик затушил окурок и направился к бару.

Когда он зашёл в бар, ожидающий его посетитель за ближним столиком приветственно встал, но старик два раза одёрнул ворот плаща, что означало «за мной хвост». Посетитель помялся, достал из кармана носовой платок, неправдоподобно высморкался и сел на место. Старик прошёл к барной стойке.

— Добрый день, вам как обычно? — Спросил бармен уже наливая кружку портера, и взглядом показав, что понял сообщение о хвосте.

— Да, спасибо. И передайте мужчине за тем столиком, что для него есть кое-что интересное.

Старик передал бармену карту памяти со стянутыми с планшета неудачливого «дуба» данными, расплатился за пиво с помощью браслета, прослушав обязательное сообщение о вреде алкоголя, и сел за дальний столик лицом к окнам.

Девушка, тем временем, несколько раз вставала, нерешительно прохаживалась около скамейки, делала пару шагов в сторону бара, останавливалась и садилась снова. Наконец, после очередного похода взад-вперёд, она замерла на месте, топнула ногой и направилась к входу. В бар она зашла уже довольно уверенно, хоть на лице и читалось лёгкое смущение. Но осанка, походка и манера держать подбородок не оставили старику сомнений — перед ним очередной «дуб». Девушка подошла к стойке, заказала тот же портер, так же расплатилась через браслет, но сообщения о вреде алкоголя не последовало, что означало, что она моложе тридцати лет. Взяв кружку с пивом, она подсела за столик к старику и тут же растеряла всю уверенность.

— Извините, я вам не помешаю?

— Нет, от чего же, присаживайтесь. Хотя мне не понятно, чем может быть приятна компания старого ворчуна. — Старик язвительно улыбнулся.

— Ну, я просто… Хотела поговорить…

— Интересно. И о чём же?

— Понимаете, я пишу диссертацию о проблемах, извините, пожилых людей…

— Ух, ты! — первый раз за день старик по-настоящему улыбнулся и даже приподнял бровь от удивления.

Если перед ним был «дуб», а в этом он не сомневался, то очень необычный. Одежда, запрещённые значки, напускная уверенность, а теперь байка про диссертацию. Вряд ли министерство одобрило бы такой стиль. Да и их легенды не меняются годами: или про тягу к запретным знаниям, или про несчастных зомбированных детишек, которые кроме учебников никакой литературы не видят. Выходит, это она придумала сама. Дуб, способный к творчеству?.. Старик внимательно посмотрел на девушку. Она смотрела непонимающе, зрачки бегали, и казалось, что она вот-вот заплачет. Нет, такое не каждый подготовленный агент сыграть сможет.

— Я бы с удовольствием вам помог, но сегодня у меня совершенно нет времени. Скоро прибудет мой автобус и увезёт меня обратно в пенсионерский посёлок. Сами знаете, таким как я не место в городе.

Старик запустил руку в карман плаща, достал две накладки и демонстративно установил одну на свой браслет. Вторую придвинул к девушке.

— Но если это для вас важно, — продолжил он, — то в следующее воскресенье я собираюсь в церковь, к двенадцати, уже после службы. Можете подойти туда и я отвечу на все ваши вопросы.

Девушка посмотрела на браслет старика, взяла накладку и установила на свой. Старик кивнул.

— Вот так лучше. Это аудиофильтр. Пропускает почти все звуки, кроме человеческого голоса. Я так понимаю, вам тоже не нужны лишние уши. Так чем же я могу помочь нашему родному министерству?

— Как вы узнали? И… Вы сказали «нашему»?

— У меня глаз намётан. Да, нашему. Я сам когда-то был там не последним человеком. Правда, тогда оно называлось Министерством Просвещения и Всестороннего Развития. Потом они убрали слово «всестороннего». Потом «развития». А со словом «просвещения» ушёл и я.

— Что ж, вы правы. Но я не по приказу, я сама на вас вышла. Только не спрашивайте, как — не отвечу. Не стану подставлять своих друзей.

— Это похвально. И то, что сами меня нашли, и то, что не сдаёте друзей. Чем же я могу вам помочь?

— Мне кое-что нужно. Я читала об этом в архивных отчётах и мне стало очень интересно, но я ничего не нашла, всё закрыто, нет даже малейших цитат. А мне правда очень интересно узнать.

Она достала небольшой листок и протянула старику.

— Ух ты! — Уже во второй раз удивился он. — Ну, первые четыре позиции понятны, но пятая… Неужели об этом упоминается в архивах министерства?

­— Да. И довольно часто. — На лице девушки вспыхнула явная заинтересованность. — Но все источники указывают друг на друга, и не понятно где искать оригинал, если он вообще есть, и это не чья-то шутка.

— Есть. Я его видел своими глазами. Давно, очень давно. И я сделаю вам копию. Но вы понимаете, что это не бесплатно?

— Да, только… У меня нет возможности снимать наличные. — Теперь на её лице отразилась смесь сомнения и стыда, будто она обдумывала самые неприятные способы расчёта.

— Зато вы можете оплатить то, чего не могу я. Через месяц новый год, а я страсть как люблю кальмаров. Но мой пенсионный счёт из расходов на морепродукты допускает только крабовые палочки. Думаю, килограмм замороженного кальмара будет достойной платой за мои услуги.

— Да. Конечно. Я куплю. — Девушка выдохнула и сделала два больших глотка пива.

— Тогда слушайте. В следующее воскресенье, в начале первого, подходите к церкви Александра Невского. Ко мне не подходите. Я встречусь с батюшкой, обменяюсь парой слов и пойду в церковный сквер, через некоторое время последуйте за мной. Вы должны понимать, чем рискуете. Если вы передумаете и не придёте — я пойму.

— Я не передумаю! — Вспорхнула девушка из-за стола. — Спасибо вам!

Она сделала пару шагов к выходу, но глянув на свой браслет остановилась и вернулась.

— Я забыла вернуть этот… фильтр. Ой, я и представиться забыла. Как невежливо.

Старик жестом остановил её.

— Имена не нужны. Так безопаснее. Если станете частью сообщества, научитесь обходится без имён. А фильтр оставьте себе — думаю, он вам ещё пригодится. Да, и снимите с рюкзака значки «Рамштайн» и «Слипкнот».

Девушка ещё раз поблагодарила старика и упорхала в сторону выхода.

Старик допил пиво, подошёл к бармену и положил на стойку десятирублёвую купюру.

— Дай-ка мне бутылку «Джека» с собой. Этот интересный день надо отметить.

***

В следующее воскресенье старик зашёл в церковь ровно в двенадцать. Девушка уже была там, но подходить не стала, как и условились. Пришлось немного подождать пока освободится священник, чтобы оставить ему КГ-браслет, надев на себя фальшивый — без трекера местоположения — и забрать свою долю от отмытых мясником денег.

Выйдя из церкви, старик прошёл в сквер, выбрал скамейку подальше, и закурил. Девушка появилась минут через пять, не спеша подошла, пару раз оглянувшись, и сев рядом, показала браслет с наложенным фильтром.

— Меня никто не видел. Вот, как вы просили. — Она передала увесистый термопакет.

— Тут больше килограмма. Спасибо. Я тоже вам записал чуть больше, чем вы просили. Думаю, вам может понравиться. Вы принесли планшет, чтобы проверить? — Старик протянул футляр с картой памяти.

— Я вам доверяю, но планшет взяла. Сейчас.

Она суетливо достала планшет из сумочки и вставила карту памяти. На экране тут же отобразился список файлов. Кроме заказанного, на карте было пару каталогов с музыкой, несколько фильмов, журналов и статей.
Она уже хотела вытащить карту и спрятать подальше, но руку повело в сторону и по ней, от пальцев до предплечья, словно побежали тысячи ледяных искорок.

— Ой. Что это? — Она со страхом и непониманием посмотрела на старика.

— Не бойтесь, это скоро пройдёт. Вы доверились мне, а я доверяю вам. Но не министерству, в котором вы работаете. Я обработал карту нейротоксином, аналогичным тому, что используют ОПГ в своих дротиках. Только сильнее и кожного действия. В больших дозах может вызвать потерю памяти, рассудка и даже убить. А в малых даёт длительную невосприимчивость к пентоталу натрия, который так любит использовать министерство. Ваша рука уже в порядке?

— Да, уже лучше. Но зачем было… травить скрытно? Можно было попросить, я бы поняла.

— Я должен был видеть вашу реакцию. Понять, насколько вы искренны.

Девушка опустила глаза.

— И?..

— Вы искренны, умны, ответственны и не предаёте друзей. Все те качества, которые ценятся сообществом. Считайте, что это был обряд посвящения. Если я вам ещё понадоблюсь, можете связаться со мной через бармена «Наутилуса». А теперь идите домой, вам нужно отдохнуть. Помочь вам встать?

Старик подставил свой локоть и провёл девушку по тропинке, пока не убедился, что та может идти без помощи. Затем, поклонившись на прощание, вернулся к священнику за браслетом, который, как он сейчас понял, можно было и не оставлять.

Девушка вызвала такси и умчалась домой. Ей не терпелось скорее ознакомиться с содержимым карты памяти, и начать с самой загадочной, пятой позиции в её списке — рассказа под названием «Скорая помощь».

***

За неделю до нового года старик вновь появился в баре «Наутилус». Молча поприветствовав знакомых посетителей, он направился к стойке, где бармен уже наливал портер постоянному клиенту. Старик приветливо поклонился и положил на стойку сто рублей.

— Хочу подзакупиться к празднику.

— Кстати, это для вас. — Бармен поставил перед стариком бутылку «Джека Дэниелса».

— Одна посетительница просила передать и сказать, что очень вам благодарна. И ещё просила поинтересоваться, нет ли у вас чего-нибудь, похожего на «позицию номер пять» — она сказала, что вы поймёте.

— Хм. Посетительница, значит?

— Да. Она не представилась. Сказала: «Имена не нужны».

18. Клоп

1.

После очередного скандала с матерью, он твёрдо решил, что нужно съезжать.

Денег было немного, но то что он скопил подрабатывая курьером, должно было хватить на пару месяцев съёма и на то чтобы не умереть с голоду.

- А там уж разберусь, - подумал он.

Было принято решение уйти утром, когда она были на работе. Не хотелось вновь выслушивать её нравоучения, которые опять перерастут в скандал.

Собрав вещи в свою старую спортивную сумку, он сел на кровать и прислушался. В квартире стояла полная тишина, которая очень редко посещала её.

Ещё вчера вечером на сайте сдачи жилья, он подобрал неплохой вариант. Да далековато, да не слишком просторно, но цена и мысль о том что больше никто не будет уничтожать его нервную систему, перевесило в свою пользу. В конце концов он был не слишком привередлив. Главное там есть кровать, кухня где можно приготовить еду (и съесть её), душ и безлимитный интернет.

Он поднял голову и посмотрел на настенные часы.

9:30, с арендодателем условились на 11:00. Должен успеть.

2.

Выйдя из подьезда, он повыше приподнял воротник своей лёгкой куртки и побрёл на остановку.

Ему не пришлось долго ждать, нужный ему маршрут довольно часто ходил и задержки между автобусами составляли буквально 10 минут.

Запрыгнув в него, он плюхнулся на свободное место, протёр рукавом запотевшее окно и стал наблюдать за проносящимися снаружи силуэтами домов и машин.

Он пока не думал что точно будет делать дальше, но первый шаг определённо сделан. Он уехал от неё. А может убежал?

- Ты живёшь здесь как паршивый клоп! Никакого толка от тебя, только жрёшь, срёшь и воняешь! - орала его мать.

Честно сказать, он даже не заметил как из любящей матери, она превратилась в тирана, а он стал для неё лишь объектом раздражения. Клопом.

Это началось пять лет назад, когда отец покинул их семью, оставив лишь синяки на теле матери и его самого в довесок.

Вначале всё было как будто не специально. Подзатыльник, за то что не убрал тапочки под кровать, а скинул их когда залазил на неё. Ударить влажным, грязным кухонным полотенцем по лицу, за то что просто зашёл на кухню, аргументируя это тем, что он мешается под ногами, было в норме вещей.

Поначалу он и вправду думал что получал по заслугам. Но когда он подрос, а в ход у матери пошли уже резиновые шнуры и швабра, он понял что дело не в нём, а в какой то неутолимой ненависти его матери к нему. Так длилось пять лет.

3.

10:50. Он подошёл к подъезду.

Квартира которую он собирался снять находилась на первом этаже, её окно выходило прямо возле двери подъезда.

Он заметил что на месте форточки установлен металлический короб, с отверстиями по всему периметру. Он прошёлся взглядом по окнам на четыре этажа выше и больше нигде не увидел такой модернизации на соседских окнах.

- Алексей?

Он обернулся и увидел перед собой старушку невысокого роста, в тяжёлом овечьем пальто и зелёной папкой в руках.

- Да, здравствуйте. Вы Тамара Леонидовна? - поправляя лямку своей спортивной сумки на плече ответил он.

- Да, здравствуйте вам тоже. Ну что Алексей вы готовы посмотреть квартиру?

- Конечно.

- Тогда пройдёмте. - Старушка достала связку ключей из кармана своего пальто, подошла к подъезду и приложила "таблетку" к мигающему таблу на домофоне. Прозвучал писк и она потянула дверь.

В подъезде было темно. В нос ударил запах сырости и мусорных отходов.

Старушка поднялась по небольшой лесенке ведущей на первый этаж и повернулась направо к двери обитой потрескавшимся дермантином.

Звеня связкой ключей она открыла дверь и шагнула внутрь. Он вошёл вслед за ней.

Внутри стоял старушичий запах старой квартиры.

- Вот проходите осматривайтесь - закрывая дверь сказала старушка.

Он увидел перед собой небольшой коридор, прямо за ним небольшая комната. Справа была деревянная дверь окрашеная в голубую краску, под которой виднелись старые слои похожие на чешую.

- За этой дверью ванна и туалет, дальше кухня, - указывая рукой на следующий проём сказала старушка.

- Вы проходите Алексей.

Он разулся и прошёл дальше внутрь. Открыл дверь в ванную. Внутри была старая небольшая ванна, с жёлтыми разводами внутри. Рядом унитаз с деревянной крышкой и раковина, с крана которой редкими каплями падала вода.

Закрыв дверь он заглянул на кухню. Слева возле стены, стоял стол укрытый цветастой клиёнкой и два стула. Справа плита и стол для посуды.

Но его внимание опять привлекла форточка. Снаружи короб казался цельной конструкцией. Изнутри же у него отсутствовала верхняя часть, а в самой форточке не было стекла, вместо него было что то нападобие плотных шторок, под которыми стоял железный лоток.

- А что это такое? - указывая пальцем на окно, спросил он.

- Это кормушка. У нас тут рядом голубятня. Однажды мой муж царство ему небесное, возвращаясь с работы увидел под нашим окном голубя. Он его поднял и увидел что у того подбито крыло. Он выходил его и отпустил. Спустя какое то время, голубь этот стал наведываться к нам и стучать в окно, мой муж царство ему небесное, начал его подкармливать. А потом взял и соорудил эту кормушку, что бы голубь когда прилетал не стучался в окно, а спускался в эту коробку и кушал из кормушки через эти шторки. Прилетает он каждый вечер. Вы ему зерна подсыпайте. Всёж столько лет уже он мужу моему, царство ему небесное, благодарен за спасение.

- Хорошо Тамара Леонидовна, - ответил он, - Квартира меня полностью устраивает давайте подпишем договор.

- Да, да конечно. - Будто отряхнувшись от старых воспоминаний, старушка положила зелёную папку на тумбочку в коридоре и достала из неё бумаги.

Подписав их, он передал ей десять тысяч за первый месяц.

- Ну что ж Алексей, вот ключи, обустраиваетесь. Счётчики отправляйте моей внучке, на как его там...вусап. И не забывайте пожалуйста про голубя.

- Конечно Тамара Леонидовна, всего вам хорошего. - Старушка вышла в подъезд, кивнула головой и он закрыл дверь.

И опять тишина, которую нарушали лишь капли текущего крана в ванной.

4.

Комната была увешана старыми коврами. Справа стоял двухместный диван покрытый скатавшимся пледом. Плотные, тёмно - бордовые шторы едва пропускали свет.

11:45. Он кинул сумку на пол и упал на диван.

- Вот она новая жизнь, в вонючей, старой квартире. - Подумал он и не заметил как провалился в сон.

17:00.

Его разбудил шум исходящий из кухни. Спросонья он сначала не понял где находится, но когда разум прояснился всё встало на свои места.

Он протёр ладонями глаза встал с дивана и направился на кухню.

Аккуратно заглянув из-за косяка проёма кухни, он увидел в коробе за форточкой, белого голубя. Тот стучал крыльями о металлические стенки кормушки и издавал горловые звуки характерные для голубей.

Подойдя к окну, он провёл пальцами по плотной шторке. Голубь не испугался, а пристально смотрел ему в глаза изредка подёргивая головой.

- Есть хочешь? Ну извини у меня пока ничего нет. Нужно идти в магазин. Я тебя понимаю, я и сам голодный. Прилетай попозже, мы обязательно что нибудь придумаем.

Голубь моргнул, дёрнул головой и улетел. Он ещё с минуту смотрел на опустевшую кормушку на дно которой медленно, словно в невесомости падали маленькие пёрышки.

Вернувшись в комнату он лёг на диван. Его опять окутала какая то дикая лень. И сон вновь окутал его разум.

5.

4:00

Он проснулся от зуда. Чесалось всё тело, а особенно руки и шея.

Включив свет он закатал рукава на руках и осмотрел их. На руках, ровно, почти вдоль вен виднелись дорожки ярких красных укусов.

На мгновение ему показалось что они пульсируют.

Он вспомнил как читал, что в старых квартирах или у людей которые ведут асоциальный образ жизни заводятся постельные клопы, которые днём прячутся в каждой щели, в которую они могут залезть, а ночью выходят на охоту, питаясь человеческой кровью.

Бросив взгляд на диван он увидел, ползающих маленьких жучков. Какие то из них были плоские и почти прозрачные, а некоторые толстые и тёмно-красные.

У него закружилась голова. Зрение стало каким то странным. Он вновь посмотрел на свои руки и увидел как по его венам бежит густая тёмная кровь. Он это видел, будто ему кто то надел тепловизор на глаза.

Через секунду зрение вновь стало нормальным. Он всё также смотрел на свои руки. Кожа стала тонкой и прозрачной. Казалось что тронь её и она порвётся.

Он не понимал что происходит. Укусы превратились в пульсирующие волдыри, которые напоминали красные набухшие сосочки, которые жадно глотали воздух в приступе удушья.

Вся комната источала странный запах, душный, вязкий, но какой то родной. Вновь включился тепловизор.

На кухне раздался уже знакомый шуршащий звук.

Всё вокруг кружилось, но он направился на звуки шума.

Голубь опять сидел и стучал крыльями о стенки.

Он посмотрел на него. И увидел как маленькое сердце птицы гоняет кровь по её жилам. Голод.

Подбежав к окну, он просунул руку сквозь штору и вытащил птицу из форточки. Сердце голубя забилось чаще, кровь побежала быстрее. Он чувствовал, нет он кажется даже слышал, как кровь птицы, которая текла в её теле шуршит задевая стенки сосудов. Голод становился сильнее.

Сжав костяшками пальцев голову птицы, он резко дёрнул вверх, словно выдёргивая пробку из бутылки вина. Брызнула, тёмная, пахучая, вязкая кровь. Присосавшись к шее, он начал жадно поглащать кровь из ещё трепещущего тела.

Кожа стала, тёмно-бордового цвета, головокружение прошло. Стало тепло и хорошо. Зрение налилось фиолетовыми и зелёными оттенками.

-Клоп. Я клоп.- пронеслось у него в голове, вместе с импульсами удовольствия.

Этого мало, тело не раздулось, а лишь слегка пульсировало от насыщения маленькой дозой крови.

Он бросил осушенное тело голубя на пол, разделся до гола и осмотрел себя. Пульсировал каждый уголок его кожи, член превратился в раздутую кровяную шишку, похожую на опухоль в очень запущенной стадии. Из отверстия которое раньше находилось на головке члена, а сейчас напоминало выпуклый сосок, сочилась тягучая смесь крови и жёлтого гноя.

Вдруг он заметил что пальцы ног начинают вновь обесцвечиваться. Нужна новая доза, чтобы заполнить каждый уголок своего тела и он уже точно знал где её достать. Резко обернувшись на скользком от крови полу, он выбежал прочь из квартиры.

Он бежал по ночной улице. Оставалось немного времени прежде чем клоп должен спрятаться в убежище. Но перед этим нужно хорошенько запастись кровью, чтобы спячка была комфортной. Спячка дома, в убежище клопа.

6.

5:00.

Она спала в своей кровати, когда почувствовала неприятный мускусный запах. Еле открыв глаза, в полутьме она увидела стоящий над собой силуэт.

-Лёша?

-Как давно я не слышал чтобы ты меня так называла, ма-ма. - Ответил силуэт.

До конца продрав глаза она увидела что он абсолютно голый. Цвет кожи был очень странный и она будто бурлила на нём. Лицо его замерло в каком то животном оскале. На губах виднелась засохшая кровь, а зубы, зубы напоминали острые шипастые хоботки.

-Лёша! - уже не скрывая страха отползая к изголовью кровати закричала она, - Что с тобой сынок?!

-Клоп! Паршивый, вонючий клоп!!! Ты разве забыла! - Закричал он.

Кровь в её теле отличалась от птичей. Он это видел. Ему были нужны участки только с артериальной кровью наполненной кислородом. Но он хотел выпить из этой суки всё, каждую каплю, за каждый удар который она наносила по его телу, за каждое грубое слово которые она говорила ему. Он получит всё, не оставив даже и следа в её сосудах.

Он бросился на неё и шипастые хоботки разорвали её горло. Клоп жадно присосался к нему. С каждым глотком, он чувствовал как раздувается его тело, каждая его частичка наполняется кровью. Все тридцать два хоботка работали исправно, перекачивая её кровь в него.

Сердце остановилось. Он отодвинулся от неё. Перед ним лежало уже даже не тело, а бледный, кожаный мешок с костями.

Теперь он доволен, он сыт. Он начал чувствовать что внутри опухоли между ног, зарождается новая жизнь, новые клопы, которых он будет заботливо выращивать, а потом выпустит на волю. Но до этого ещё далеко, нужен покой, чтобы всё прошло как надо. Запаса хватит на пару месяцев. Пора в убежище.

Он заполз под кровать, дыхание стало медленнее. Он поджал ноги под грудь, тем самым прикрыв гнездо между ног, чтобы личинки спокойно развивались. Глаза закрылись.

Кровь делала своё дело. Всё работало как отточенный веками механизм.

Клоп сыт. Клоп спит.

Это сообщение отредактировал Акация - 7.12.2024 - 05:58

19. Собеседование

Рыхловатая седая интервьюерша смотрела на соискательницу с враждебным интересом. Светлана, соискательница, не поведя бровью приняла игру в гляделки. Опыт, почёрпнутый у пятнадцатилетнего сына и сорокапятилетнего мужа, у неё в этом был немалый. Интервьюерша сдалась первой, отложила резюме, улыбнулась елейно и начала:
-- Здравствуйте, Алина, ну расскажите, почему вы горите желанием у нас работать.
-- Здравствуйте, я Светлана. И я не то чтобы горю. Для начала мне нужно уточнить ряд вопросов по вашей вакансии…

Интервьюерша почему-то испугалась и замахала на Светлану руками:

-- Постойте-постойте, не так быстро! Вы это мне не рассказывайте, это вы рассказывайте человеку, который собеседование с вами проводить будет.
-- …

-- Да, я просто подготавливаю вас к собеседованию, я, видите ли -- главный бухгалтер, меня попросили… А вот менеджер по персоналу сейчас придёт.
-- Но позвольте, я ведь пришла как соискатель на должность менеджера по персоналу… А у вас она, получается, занята?
Бухгалтерша грустно улыбнулась и во взгляде её промелькнула вся библейская мудрость одновременно старого и нового заветов.
-- Галяяяяяя, -- неожиданно басом заорала она. -- Гаааааааааль, а Гаааааааааааль, ты где?!
Спустя тридцать секунд за спиной оглушённой Светланы открылась дверь и вошла вызываемая Галя. Села по левую руку от бухгалтерши, улыбнулась профессиональной улыбкой прожжённого оператора колл-центра и начала:
-- Здравствуйте, Полина, ну расскажите, почему вы горите желанием у нас работать.
-- Светлана.
-- Галина.
-- Нет, это я -- Светлана.
-- А я -- Галина, что вы меня путаете?
-- Она -- Галина, -- шепнула бухгалтерша, очевидно испытывая неловкость за промах соискательницы.
-- Не будем о грустном, так почему вы горите…
-- Не горю. Я бы сначала хотела уточнить ряд вопросов. Я претендую на должность менеджера по персоналу и...
Улыбка исчезла с тщательно нарисованного лица эйчарки Галины, рот её искривился, подбородок мелко задрожал.
Бухгалтерша с возмущением вскинула глаза на Светлану.
-- Ну как так можно! Что за люди, ну-ну, Галя, не раскисай, мы ещё повоюем.
-- Меня что же -- на ваше место хотят взять?
Галина тряхнула пепельно-блондинистыми локонами и разрыдалась, некрасиво распялив красиво сделанные губы. Звук она издавала невероятно трубный.

-- Ну всё, -- обречённо сказала бухгалтерша и встала из-за стола. -- Теперь придётся принимать меры.
И ушла из переговорной.
Светлана осталась наедине с голосящей эйчаркой. Та хоть и голосила старательно, но одним глазом косила на Светлану. Глаз пылал праведным возмущением.
К счастью скоро вернулась бухгалтерша с тремя стаканами кофе и молодым мужчиной. Мужчина был аккуратно причёсан, гладко выбрит и дорого одет, но блуждающая улыбка и рассеянный взгляд наводили Светлану на нехорошие мысли.
Бухгалтерша распределила кофе всем, кроме Светланы. Эйчарка замолчала, присосавшись к стакану. Мужчина сел напротив Светланы и начал без прелюдий:
-- Анфиса, почему же вы горите…
-- Светлана.
-- Я знаю. Светлана, почему же вы горите желанием…
-- Не горю.
-- А что это вы меня всё время перебиваете? -- огорчился мужчина. Бухгалтерша и эйчарка Галина скорбно посмотрели на Светлану и синхронно покачали головами.
-- Прошу прощения, я бы хотела уточнить некоторые моменты, связанные с вашей вакансией.

-- Например? -- недоверчиво уточнил мужчина и хлебнул кофе. -- Кофе божественный, вы зря отказались.
-- Я не отказывалась…
-- Зря вы не отказались. Так что вы там хотели уточнить?
-- Например, на какую всё-таки вакансию меня собеседуют?.. Я так понимаю, у вас есть менеджер по персоналу (Галина всхлипнула), следовательно, вам нужен младший специалист?

-- Не совсем так, видите ли, нам нужен человек, который сможет вывести новый продукт к прибыли. Вы в экселе умеете работать? Вы же в Европе стажировались?

--...Стажировалась.

-- В Европе стажировалась, а в экселе работать не умеет! -- злорадно каркнула Галина.
Именно в этот момент Светлана чётко поняла, что пора прощаться.

-- Простите, чтобы не терять дальше ваше время, хочу уточнить. Зарплата, заявленная в вакансии соответствует тому, что вы мне планируете предложить?

Вопрос поставил всю троицу в натуральный тупик. Первой очнулась бухгалтерша, воровато затыкав пальцем по клавиатуре ноутбука. “Щас посмотрю, сколько там пообещали” -- шёпотом, слышным на всю переговорную, сообщила она.

-- И ещё ради интереса, расскажите, пожалуйста, какой у вас соцпакет?

Бухгалтерша посмотрела почти испуганно, эйчарка -- обиженно.
-- Ну знаете, у нас тут не Европа, -- забубнил мужчина. -- Мы люди честные, работаем на совесть…

-- Ну хотя бы ДМС есть?
-- Ну это уже слишком, -- истерично выкрикнула бухгалтерша и ушла, не допечатав запрос в ноуте.

Мужчина укоризненно посмотрел на Светлану. Светлана решила, что прежде, чем уйти, необходимо ещё кое-что прояснить:

-- Понимаете, -- заговорила она. -- В любом случае, то, что вы описали по функционалу -- не совсем работа менеджера по персоналу.
-- Вот это новости. А чья же она тогда?

-- А вы, простите, сами в какой должности?

-- Я? -- изумился мужчина. -- Я же… этот. Ну… -- он пощёлкал в воздухе пальцами. -- Галь, кто я?
-- Главный маркетолог, -- услужливо подсказала эйчарка.
-- Вот! -- торжествующе поднял он палец вверх. -- Я -- он.
-- Так это как раз ваш функционал, привести продукт к маржинальности…
-- К чему, простите?

-- К прибыльности.
-- Вот так и говорите, у нас тут не Европа.

-- Игорь, не бери её, -- прошипела эйчарка Галина. -- Она даже не знает, на какой ты должности. Какой из неё менеджер по персоналу.

-- Любой будет лучше тебя, Галя, -- нежно потрепав эйчарку по плечу, сообщил Игорь. -- При тебе прибыль на пять процентов упала.
Галина надулась…

-- Светлана, а вы куда, мы ещё не закончили.
-- Знаете, я вам не подхожу.
-- Но мы же только начали собеседование. Если вы умеете работать в Экселе, это уже полдела. Умеете?

-- Умею, конечно.
-- Вот видите! Вы очень перспективный соискатель! Давайте мы вас прямо сейчас возьмём, а вы мне быстренько поможете отчёт заполнить, у меня формула не встаёт.

Галина злорадно расхохоталась:

– Да у тебя ничего не встаёт!

– Это мы обсудим на следующей планёрке, – не дрогнув объявил Игорь.
-- Может вам личный помощник нужен? Не эйчар? -- спросила Светлана уже с порога. Ну а вдруг с зарплатой они не наврали.

-- Личный помощник по штатному расписанию не предусмотрен, -- пробубнила Галина, заглядывая в пустой стаканчик из-под кофе.
Игорь развёл руками.

-- Спасибо за общение, -- твёрдо сказала Светлана. -- Мне пора.
-- Ну подождите, а вы замужем?

-- Замужем, двое детей, у меня в резюме всё указано.

-- Наверное, дети постоянно болеют? -- с надеждой спросила Галина.

-- Да нет, они уже взрослые почти…

-- Понаплодят нищету в школьные годы, а потом на собеседования ходят, -- сообщила, высунувшись из-за двери бухгалтерша в воздух.

-- До свидания, -- повторила Светлана.

-- Значит, -- Игорь встал и в голосе его послышался вызов. -- Вы признаёте себя полностью некомпетентной в работе в экселе. Зачем же вы тогда пришли и потратили наше время?

-- Маркетинг не моя специальность, я откликнулась на вакансию эйчара…

-- То есть, вы сдаётесь? Вы то есть, опускаете руки, перед лицом трудностей? То есть незначительное отступление от шаблона ставит вас в тупик?

-- Мне очень интересно, а где вы своих текущих сотрудников набрали и как?

-- Обычным способом, как все люди!

-- Просто, если у вас все собеседования так проходят…

-- До вас никто не жаловался!


– Ну так давайте я пожалуюсь. Кто, кстати, у вас гендиректор? Кто владелец?

После этого вопроса бухгалтерша прошмыгнула обратно в дверь и что-то начала шептать то Игорю, то Галине, на этот раз беззвучно.

Светлана улавливала только отдельные слова: “В пакет… и бетонные… а на огороде… Житомир… хоббиты”.

Затем троица синхронно обернулась к Светлане и напустила на себя смертельно оскорблённый вид.

– Вообще знаете, – еле выдавила из себя бухгалтерша и почему-то покраснела до корней выбеленных волос. – Такие вопросы в приличном месте!

– У нас тут таким не принято интересоваться… ээээ… Светлана, – с перекошенным лицом сказал маркетолог и нервно глотнул кофе. – А то знаете, после такого люди пропадают. А потом находятся. Где надо находятся.

– В Житомире? – брякнула Светлана.

Бухгалтерша пошла пятнами, эйчарка почему-то глупо захихикала.

– В Житомире, – веско припечатал Игорь.

Тут Свете в голову пришла ещё одна спасительная мысль – ну правда, не могут же все трое на полном серьёзе быть совершенными кретинами? Кто бы и зачем их стал держать на работе? Зарплату им платить?

– А может это у вас стресс-собеседование такое? – осторожно предположила она. – Вы специально дурака валяете?

– Такой вакансии у нас нет, – с презрением возразила эйчарка Галина. А маркетолог на всякий случай заглянул в ежедневник. Света краем глаза заметила, что внутри ежедневник представляет собой почти полностью закрашенные картины по номерам.

– И много у вас после меня кандидатов?

– Больше одного стараемся не собеседовать, – поджала губы бухгалтерша.

– А вакансия давно у вас висит?

– Примерно год.

– Может быть, вам нужна какая-то помощь? – ещё более осторожно спросила Светлана.

Троица сделалась озадаченной.

– Вы все, наверное, много времени проводите в этом офисе, да?

Троица грустно кивнула.

– Мы тут живём, – признался маркетолог. – Так проще быть эффективными. Вы, Светлана, готовы на такое?

– Не знаю, не знаю, – пробормотала Света оглядываясь по сторонам. Что-то было в этом офисе, что она уже видела и это что-то будило неприятные воспоминания.

– А ваш владелец и гендиректор, конечно, тут не живёт, да?

– Он тут вообще не появляется! – возмущённо завопила бухгалтер, – да сколько можно имя его всуе упоминать, грех-то какой!

– Грех, грех, – согласилась Светлана и встала из-за стола.

– Уже уходите? – со сдержанной надеждой спросила эйчарка Галя.

– Не совсем, – задумчиво сказала Света, подходя к углу офиса и изучая его. – Не бросать же вас тут одних… А ремонт давно делали?

– Года полтора назад, Татьяна, а какое это отношение имеет к вашей должности и нашему вопросу “сколько можно поминать его всуе?” Вы, кстати, до сих пор на него не ответили и теряете наше время.

– Ну да, ну да, – рассеянно отозвалась Светлана и попыталась оторвать панель у двери.

– Другое дело! – воскликнул маркетолог и зааплодировал. – Вот это мы ценим конечно в сотрудниках. Напор и инициативность.

Эйчарка сморщилась как старый гриб и очевидно снова собралась разрыдаться.

Во взгляде бухгалтерши интерес боролся с осуждением. Пока она не выбрала, чему поддаться.

Панель медленно отрывалась.

– Может поможете? – спросила Светлана, с пыхтением нажимая на панель.

– Ну это же ваше собеседование, тестовое задание вы должны сделать без нашей помощи, – бархатисто рассмеялся маркетолог.

– Вы же понимаете, что это не тестовое задание, правда? Не понимаете… – Светлана вздохнула, взяла со стола ножницы и с удвоенным напором взялась за панель.

– Грабёж, – сурово и мрачно заметила эйчарка.

– У нас тоже ремонт был, – объясняла Светлана, усиленно работая ножницами и руками. Панель со скрипом отходила от стены.

– Сначала, муж с ума сходить начал, потом я. Чуть не развелись… Хорошо, собака помогла…

– Собака не дала вам развод? – с сомнением уточнила бухгалтерша. – А может быть мы её собеседуем?

– Обязательно собеседуйте, – согласилась Светлана. Панель отвалилась и она попыталась рассмотреть что-то в нижней части стены. Или в пространстве между стеной и другой панелью. – Только вот сначала… Сначала…

– Сначала? – подбодрил её маркетолог.

Светлана взяла бумажный платок и отважно сунула руку в дыру от панели, поелозила там салфеткой немного:

– Сначала офис от чёрной плесени обработайте.

На платке осталось нечто похожее на чёрные пушистые кружева.

– А то так и будете тут собеседовать сами себя, а то и в больницу загремите с аспрегиллёзом лёгких. Эта зараза своими спорами людей с ума сводит, чего мы тогда всей семьёй натерпелись – и галлюцинации и паранойя и потеря когнитивных способностей. И, – Светлана выразительно посмотрела на троицу – Проблемы с последовательным мышлением.

Всё штоле? М-да, у №11 название - просто бомба. Автор - несомненно креативщик.

второйнах!!!11

А почему 19? Вроде 37 присылали?

Одинадцатый агонь. Голос только за название, пока не читал

Ага, лидер определился прямо на старте
Интересно вот что. Помню, как-то на ККК мне пеняли, что де я в отзывах своих именую рассказы по номерам, а не по их названиям. Вот в этот раз, любопытно мне, будут ли сыпаться таковые обвинения в чей-либо адрес?

Кстате, а почему у затравочной темы и ленты идентичные названия? В этом есть какой-то тайный мистический смысл?