Дуэль магов

Уважаемые читатели!

Разрешите представить вашему вниманию новую работу из цикла «Америка по Кафке». С предыдущими работами можно ознакомиться по ссылкам:

Депеша
Sacrificium
Догоняй!
Летс Драйв
Лики страха

Внимание! Строго 18+! Имеется шокирующий контент!

Содержание:

Глава 1. Билет в неизвестность
Глава 2. За закрытыми дверями
Глава 3. Знакомство с демоном
Глава 4. Вопросы без ответов
Глава 5. Любовь со вкусом смерти
Глава 6. Из кожи вон
Глава 7. Демоны внутри нас
Глава 8. Цена страсти
Глава 9. Дорóгой боли
Глава 10. Неприглядная правда
Глава 11. В родной стихии
Глава 12. Добро пожаловать в реальность!

Отбивая по привычке ровно сотню шагов в минуту, Мэтт Эйшер направлялся по длинному коридору в сторону кабинета номер сто сорок, где его уже ждал специальный агент. Капитан спецназа не раз бывал в помещении регионального офиса ФБР. В прошлые визиты обычный полевой агент встречал его на входе и провожал в кабинет для переговоров, где и происходила недолгая беседа. Совместные же операции обычно обсуждались в офисе полицейского управления на бульваре Независимости в Батон-Руже.

Какого чёрта его вызывает специальный агент, а не фэбээровский бегун, Эйшер пока понять не мог. И потому уже планировал позвонить супруге сразу по выходу из этого очень секретного здания, план которого уличные барыги продали бы любому дураку, желающему расстаться с двадцаткой. Судя по всему, домой к ужину он сегодня не вернётся.

Подойдя к двери с табличкой «140», Эйшер оправился и занёс руку, чтобы постучаться. Но этого не понадобилось. Словно поджидая капитана, из кабинета в коридор вынырнул среднего роста мужчина в чёрном костюме.

– Капитан Эйшер?

– Да, сэр! Мэтт Эйшер, капитан группы специального реагирования управления полиции штата Луизиана!

– Специальный агент Сэм Корис, – представился мужчина и пригласил Эйшера в кабинет.

Переступив порог, капитан по привычке приступил к изучению обстановки. Академическая выучка и многолетний оперативный опыт призывали Эйшера искать опасность везде, даже в офисе ФБР. Свето–серые стены относительно просторного кабинета были девственно пусты. Ни полок, ни картин, ни карт и графиков на них не было. Столь же пустым был и длинный стол посредине кабинета. Ни бумаг, ни телефонов, ни электронных устройств, которые обычно присутствуют при обсуждении серьёзных вопросов. Складывалось впечатление, что в кабинете только-только закончился ремонт и постояльцы ещё не успели разложить вещи.

Слева у стола сидел лысый улыбчивый мужчина средних лет в бежевом костюме. Справа, нервно потирая трость, покачивался на стуле хмурый сухощавый старик и смотрел исподлобья на долгожданного гостя.

Не обнаружив подвоха, Эйшер смело пошёл к столу.

– Капитан Мэтт Эйшер! – представил гостя Корис и направился к креслу во главе стола.

– Доктор Адам Патис, – лысый немедля встал, чтобы пожать руку визитёру.

– Капитан Мэтт Эйшер!

Одарив доктора железным рукопожатием, суровый спецназовец протянул руку старику.

– Профессор Молино, – сухо представился старик, так и не пожав руки гостю.

– Присаживайтесь, капитан! – радушно произнёс Корис и приступил к делу. – Прежде всего, я хочу предупредить вас о высочайшем уровне секретности нашего дела. Я надеюсь, вам не нужно напоминать о мерах по защите информации, являющейся государственной тайной...

– Сэр, я в курсе. Давайте не будем тратить время.

– Окей! Три месяца назад в ходе спецоперации нашими сотрудниками был задержан особо опасный преступник Вильям Бостон, который подозревается в доведении до самоубийства по меньшей мере двух десятков человек. Точное количество жертв на сегодняшний день неизвестно. Возможно, это число переваливает за сотню.

В ходе допросов задержанный Бостон отказался идти на сотрудничество со следствием. Применение особых средств получения информации тоже не принесло своих плодов. Нашей группой разработан специальный план допросов с применением средств психологического воздействия на подозреваемого. Нам понадобится ваша помощь, капитан.

– Сэр, я – спецназовец, а не палач...

– Я не предлагаю вам выдирать ногти, Эйшер! Для этих целей у нас есть специалисты. Ваша миссия будет состоять в другом.

– Тогда введите меня в курс дела. Я должен получить чёткую задачу, подробности операции и ...

– В своё время вы будете поставлены в известность о том, что вам следует знать! – перебил капитана хмурый старик. – Всю информацию вам предоставит доктор Патис. А сейчас давайте перейдём к делу!

– Сэр, – Эйшер встал и обратился к агенту, – руководствуясь Конституцией Соединённых Штатов и законами об органах охраны правопорядка, я не обязан давать своего согласия на участие в операциях, проводимых органами федерального расследования правонарушений, без письменной директивы управления полиции штата Луизиана, специального распоряжения генерального прокурора штата или решения суда. Сэр, либо вы вводите меня в курс дела, либо...

– Адам! – нервно махнув рукой, старик дал знак доктору проинформировать капитана.

– Мэтт, вам предстоит иметь дело с незаурядным преступником, – начал Патис. – Бостон, пожалуй, самый опасный человек на земле из известных нам. Добившись невероятных результатов на поприще изучения психологии, Бостон овладел методой дистанционного управления личностью. Любой личностью, капитан! Для того, чтобы внушить деструктивную идею, присвоив ей наивысшую приоритетность, Бостону достаточно взглянуть жертве в глаза, даже в зеркальном отражении. Одним лишь взглядом он способен внушить вам любой план действий, к реализации которого вы немедля приступите.

– Любой?

– Абсолютно! Даже если он идёт вразрез с базовыми инстинктами, как то инстинкт самосохранения.

– Чёрт!

– Более того, Бостон способен проникать в сознание и без труда читать мысли. В общем-то, он может выудить любую информацию из головы. Даже ту, о который вы успели забыть. Как вы понимаете, капитан, достичь какого-либо согласия с таким человеком довольно сложно.

Профессором Молино был разработан уникальный план, суть которого состоит в следующем: с помощью постороннего человека мы создадим условно свободное ментальное пространство, доступное Бостону. При помощи медикаментозного и психологического воздействий, разум Бостона будет помещён в довольно узкие рамки, которые можно сравнить с тюремной камерой. Попав в заточение, Бостон обязательно будет искать выход. И найдёт его, любезно воспользовавшись головой добровольца, в которую он попадёт по заранее подготовленному каналу. Иного выхода у него не будет.

Если говорить простым языком, мы на время переселим Бостона в чужую голову, куда он переместится вместе со своими мыслями и воспоминаниями. А потом выудим информацию из головы добровольца.

– Насильно?

– Нет, ну что вы! Что-то доброволец расскажет нам сам, что-то будет получено в ходе сеанса гипнотического сна. Не переживайте, Мэтт, мы не собираемся подвергать добровольца опасности.

– И вы предлагаете мне стать этим добровольцем?

– Нет, вы не подходите. Вы слишком долго прослужили в полиции. Образ правоохранителя довольно крепко засел в вашем подсознании. Ментально вы вряд ли сможете сыграть роль обычного человека.

– Сэр, до полиции я пять лет служил в армии, а до армии был инструктором рукопашного боя. Возможно, эта информация позволит взглянуть на мою кандидатуру по-другому...

– Вы даже шаг чеканите, когда идёте! – отозвался хриплоголосый Молино. – Мы ознакомились с вашим досье ещё до вашего прихода. На роль подсадной утки вы не годитесь.

– Тогда я вообще не понимаю свой роли в операции!

– Послушайте, Мэтт, – вновь взял слово доктор, – по ряду причин вы действительно не годитесь на роль донора ментального пространства. Но вы можете подобрать нам подходящего кандидата.

– Я?!

– Да, вы. Помимо работы в полиции, вы читаете лекции в федеральном центре подготовки сотрудников правоохранительных органов и имеете возможность лично общаться с курсантами, один из которых станет донором ментального пространства.

– Сэр, я бываю в Брансвике не чаще двух раз в месяц. Мои лекции посещают тысячи курсантов. Я даже лиц их не помню! Ко всему прочему, я думаю, у ФБР есть доступ к базе...

– Вы лично проведёте селекцию, капитан, – в разговор вступил специальный агент, – и отберёте десятерых кандидатов, которые на ваш взгляд обладают высоким уровнем стрессоустойчивости. Вы подготовите резюме по каждому кандидату и передадите нам. Затем, когда мы окончательно определимся с выбором, вы пригласите кандидата якобы для прохождения спецкурса подготовки в экстремальных условиях. Мы передадим вам материалы, которые понадобятся для проведения первичного инструктажа. На этом ваша роль в подготовке донора закончится.

– И это всё, что от меня требуется?

– Нет. Вы будете сопровождать донора на протяжении всей операции.

– С какой целью?

– С целью недопущения нанесения вреда как самому донору, так и окружающим.

– Самому донору? Кто-то будет посягать на его жизнь?

– Да. Он сам.

– Когда имеешь дело с Бостоном, можно ожидать чего угодно! – отозвался старик.

– Мэтт, несмотря на то, что мы медикаментозно сдерживаем умственный потенциал Бостона, он всё ещё силён и способен натворить много бед, – вступивший в разговор доктор достал платок и протёр вспотевшую лысину. – В попытках найти способ для побега, Бостон может внушить донору любую идею, включая самоубийство, резню или даже организацию теракта. В своём стремлении обрести свободу он не остановится ни перед чем.

– Ясно. Какова плановая длительность операции?

– Неделя, две, месяц... – в задумчивости произнёс Корис. – До получения удовлетворительных результатов.

– Каких?

– Неопровержимых доказательств вины Вильяма Бостона в совершённых преступлениях.

– То есть, сейчас Бостон удерживается незаконно?

– Послушайте, капитан, – доверительно начал спецагент. – Как вы думаете, стал бы я ввязываться в эту авантюру, будь у меня на руках хоть какие-то улики, которые можно предоставить суду? Формально Вильям Бостон чист перед законом. Он официально работает страховым агентом в компании «Дженерал Инщуренс», исправно платит налоги, снимает квартиру в Монро и помогает соседке – незрячей старушке. У него даже штрафов за вождение нет! Всё, что я могу сделать по закону, это извиниться перед законопослушным мистером Бостоном и отпустить его на свободу, снабдив бесплатным билетом до дома. Вы считает, именно так я и должен поступить?!

– Мне нужно подумать, – сдавленным голосом произнёс капитан.

– Думайте. Мы вас не торопим. Но решение вы должны принять в этом кабинете. Если вам необходимо побыть одному – мы оставим вас...

– Нет, не надо. Какой уровень угрозы жизни и здоровью донора?

– Минимальный, – не задумываясь, ответил Корис. – В ходе сеансов за донором будет пристально наблюдать парамедик, доктор Патис будет внимательно следить за его психическим здоровьем, вы обеспечите безопасность донора, а я – юридическое сопровождение и материальное обеспечение операции. И заметьте, всё это будет проводиться под неусыпным контролем профессора Молино – лучшего специалиста в области психологии.

– Лучшего?

– Да, лучшего из известных нам.

– Тогда почему бы ему не раскрутить Бостона в одиночку, если он – лучший?

– Потому, что... – начал Корис.

– Потому, что лучших может быть двое! – перебил его Молино.

– Понятно, – в задумчивости произнёс Эйшер и, потупив взгляд, начал пальцем рисовать на столе геометрические фигуры.

– Мэтт! – спустя пару минут молчания, Патис окликнул Эйшера.

– Да! – встрепенулся капитан и обратился к спецагенту. – Прошу дать мне чёткие критерии отбора кандидатов.

– Вы согласны на участие в операции, капитан? – прищурившись, спросил Корис.

– Как я понимаю, у меня нет выбора.

– Ну-у... Я бы... – замялся Корис.

– Тогда давайте приступим. Во-первых, мне нужно знать, какими качествами должен обладать кандидат. Во-вторых, я должен понимать, каким оружейным арсеналом буду располагать я. В-третьих, мне необходимо полное досье на Бостона...

– О третьем забудьте сразу! – не дожидаясь всех вопросов, начал отвечать спецагент. – Материалы по делу Вильяма Бостона имеют статус ограниченного доступа. Всё, что вам необходимо знать, вам сообщит доктор Патис. О втором не может быть и речи...

– Подождите, спецагент! Вы вверяете мне жизнь человека и не даёте никакого оружия?!

– Ваше оружие, капитан, это зоркий глаз и крепкие руки. Имея дело с Бостоном, мы не можем так рисковать. Даже столовые приборы у вас будут из пластика.

– Прекрасно!

– Что касается критериев отбора, на эту тему вас проконсультирует доктор Патис, пока вы будет добираться до аэропорта.

– До аэропорта?

– Да, капитан. У нас мало времени. Вы немедля же вылетите в Брансвик, где займётесь отбором кандидатов. У вас в запасе три дня. Машина уже у входа. Вот ключи, поведёте сами.

– Вопрос с моим руководством…

– Сегодня же ваше руководство получит всю необходимую документацию касательно вашей миссии. Ещё вопросы?

– Да прибудет с нами Господь, джентльмены!

– Ждём вас с хорошими вестями! – крепко пожимая руку, напутствовал Корис.

На этот раз Молино не уклонился от рукопожатия. Неожиданно для себя, Эйшер вздрогнул от этого холодного прикосновения. А хмурый старик лукаво взглянул на капитана и бросил:

– Можете позвонить жене. Сегодня к ужину вы точно не вернётесь.



– Док, я могу вам доверять? – сидя в машине, Эйшер спросил у Патиса.

– До окончания операции я буду, пожалуй, единственным человеком, которому вы можете доверять. Я ведь – психотерапевт, в обязанности которого входит мониторинг психического здоровья как донора, так и его телохранителя, – с улыбкой ответил доктор.

– Вы считаете, моей психике что-то угрожает?

– Не знаю, Мэтт. От Бостона сложно ожидать чего-то хорошего. Ко всему прочему, подробности преступлений, которые обязательно всплывут в ходе операции, могут серьёзно ранить как вашу психику, так и психику ещё неизвестного нам молодого человека.

– Молодого человека?

– Да, Мэтт. Кандидат не должен быть старше двадцати пяти лет. Как правило, в этом возрасте окончательно формируется критическое мышление. Человек набирает необходимый багаж жизненного опыта, строит свои стереотипы окружающего мира, делает серьёзные выводы...

– Двадцать пять, ха?! – усмехнулся капитан. – Я вам скажу, док, что иные балбесы и до седин не желают взрослеть!

– Нет, Мэтт, мы говорим не о прагматичности, а о твёрдости базовых убеждений, фундаменте, на котором строится модель мироздания. Прагматичность – удел жизненного опыта. А снобизм и апломб – скорее, признак незрелости ума.

— Это точно! Иные сопляки мнят себя героями, ещё не хлебнув жизни из грязного черпака.

– И тем не менее возраст важен. В идеале нам нужен подросток. Но я понимаю, что идеал недостижим. Поэтому, Мэтт, в отборе кандидатов вы будете руководствоваться верхним возрастным пределом в двадцать пять лет.

– Хорошо. Что ещё?

– Кандидат однозначно должен обладать крепким здоровьем и завидной стрессоустойчивостью. Это крайне необходимо!

– Я прослежу за этим. Семейное положение, социальный статус, местожительство, психотип?

– Не имеет значения, – ответил Патис и, немного подумав, добавил: – Пожалуй, будет лучше, если кандидат окажется холостым и бездетным. Нам ни к чему проблемы с семьёй. И желательно, не из числа избалованных детей миллионеров.

– В центре подготовки я таких не встречал.

– Ну и хорошо. Как вы уже поняли, кандидат должен быть мужского пола.

– Безусловно.

Эйшер замолчал, сбавил ход автомобиля и озадачил собеседника внезапным вопросом.

– Скажите, док, а что будет, если я откажусь?

По-видимому ожидавший и такой поворот беседы, доктор Патис усмехнулся и ответил:

– Я не провидец, Мэтт, но в данном случае я бы не проявлял упорства. Зная методы работы ФБР, я могу предположить любой вариант развития событий.

– То есть, я серьёзно вляпался?

– Скорее, получили шанс принять участие в самой значимой операции за всю свою карьеру. Понимаете, Мэтт, Бостон – это особый случай. Преступники такого уровня встречаются раз в столетие, если не реже. Убийцы, насильники и террористы, с которыми вам доводилось сталкиваться до этого, не идут ни в какое сравнение с Вильямом Бостоном.

– Тогда почему Корис печётся о доказательной базе, если Бостон так опасен? Имея под рукой ресурс ФБР, он бы мог без труда создать любой компромат или же попросту ликвидировать его, обставив всё как несчастный случай.

– Корису нужно всё, включая разгадку феномена Вильяма Бостона. Как вы сами понимаете, с мёртвым Бостоном проделать такое не получится. Если профессору Молино удастся осуществить задуманное, мы получим ответы на многие вопросы, касающиеся человеческой психологии, включая её тёмную, преступную сторону. Как он это делает, когда и, самое главное, почему.

Представьте на мгновение, что умение внушать мысли на расстоянии – не плод уникальной мутации одного мозга. Что, если это навык, овладеть которым может каждый индивидуум, чей ай-кью хотя бы чуть выше консервной банки? Вы представляете ужасающие перспективы этого открытия?! Поверьте, Мэтт, значимость этой операции в криминалистике сложно переоценить!

– И вы думаете, профессору это удастся?

– Я надеюсь.

– Он так хорош?

– Он лучший, капитан! И он – мой учитель.

– Возвращаясь к Корису, спрошу. Для меня до сих пор остаётся загадкой моё участие в деле. Почему Корис не подобрал походящего кандидата из числа курсантов академии ФБР? Я знаю этих ребят. Они ничем не уступают молодцам, желающим стать спецназовцами.

– Корис не желает огласки. Провести отбор кандидатов без участия руководства в Вашингтоне просто невозможно. Информация быстро разлетится по отделам. Возможно, что кто-то проворнее Кориса перехватит Бостона, вырвав из рук спецагента жирный кусок. Внутри ФБР серьёзная конкуренция. Ко всему прочему, информация, просочившаяся в массы, напрочь испортит расследование. ФБР обязательно сообщит в администрацию президента, оттуда информация попадёт в специальную сенатскую комиссию, та в свою очередь поделится сенсацией с журналистами. Поднимется шумиха. Вы же понимаете, капитан, в таких условиях сложно...

– Подвергать риску ничего не подозревающего парня, которому предстоит поделиться мозгами с опасным сумасбродом, – вставил Эйшер. – Бостон крайне опасен, и не желая подставляться, вы ищите козлов отпущения.

— Это не так, Мэтт!

– Так-так! Вы ведь боитесь его, док?

– Я? – Патис задумался. – Пожалуй, да. То, что демонстрирует Бостон, лежит за гранью моего понимания. А человек инстинктивно боится непознанного. Вы ведь тоже его боитесь?

– Я отучил себя бояться. Я избегаю потенциальной опасности, ликвидируя по возможности её источник.

– Мы тоже стремимся ликвидировать источник опасности, разгадав все секретные механизмы дистанционного воздействия на человека. Я, вы, спецагент Корис и разумеется, профессор Молино.

– Молино! – ухмыльнулся Эйшер. – А Молино?

– Что Молино?

– Он тоже боится Бостона?

Продолжение следует...

Эйшер уже неделю парился без дела в гостиничном номере. Подойдя к вопросу ответственно, он исправно выполнил первую часть задания, подобрав подходящие на его взгляд кандидатуры. Но ответа из Нового Орлеана пока не было.

В оставшееся время капитан проверил, с кем ему всё-таки предстоит иметь дело. Несмотря на предостережения спецагента, информацию о Вильяме Бостоне Эйшер нашёл без труда. Опасный преступник оказался мужчиной пятидесяти четырёх лет, выпускником престижного медицинского ВУЗа. Правда, дальнейшие жизненные перипетии законопослушного гражданина Америки терялись в полицейской базе. Всплыв на поверхность спустя двадцать лет после окончания меда, Бостон как ни в чём не бывало приступил к обязанностям страхового агента и поселился на севере Луизианы. Что же на самом деле происходило в этот временной промежуток, Эйшер так и не узнал. Кто-то попросту изъял эти данные из картотеки.

Адам Патис действительно оказался врачом, работающим в психиатрической клинике Лейк–Чарльз сити. А профессор Эдриан Молино на самом деле был профессором медицины и весьма известной личностью, слава которой разбегалась далеко за пределы США.

Тщетно поискав данные на Кориса, Эйшер в очередной раз решил изучить досье кандидатов, копии которых он оставил себе на всякий случай. Все они идеально подходили на роль подопытного кролика в запутанной игре, которую затеяли федералы. Луис Макси, Тим Оберон, Шенон Пришт... С фотографий на капитана смотрели вполне благополучные молодые люди, каждый из которых был переполнен уверенностью в завтрашнем дне. Вот только Эйшеру этой уверенности недоставало. Он всё ещё не мог понять, какую роль ему уготовала судьба: мессии, спасающего человечество от кровожадной твари, или сатанинского приспешника, толкающего на верную гибель невинную душу.

Немного поломав голову несвойственными для спецназовца вопросами, Эйшер решил пока не сдирать очерствевшую корку с души. Она уже не раз спасала его от чрезмерных, никому не нужных переживаний. И это дело – не исключение. В конечном итоге, он уже ввязался в бой, обратной дороги нет.

Стук в дверь гостиничного номера отвлёк капитана от тяжёлых мыслей.

– Кто там? – спросил Эйшер, быстро перевернув материалы лицом вниз.

– Мэтт Эйшер? – из-за двери послышался голос молодого человека.

– Да.

– Вам посылка, сэр.

Взяв из рук посыльного увесистый конверт, Эйшер не торопясь оторвал защитную полоску с надписью «ФедЭкс» и взглянул на содержимое. Подробная инструкция, бумаги для ректората, два билета на самолёт до Нового Орлеана и увесистая анкета, заполнить которую предстояло двадцатидвухлетнему курсанту Тренту Фолту. Во всяком случае, именно его имя значилось на первой странице.

— Вот и решилось, – сам себе кивнул Эйшер и принялся за изучение инструкции.

В тот же день, только четырьмя часами позже, у капитана был ещё один визитёр. Неуверенно постучавшись, в номер вошёл высокий белый мужчина в форме курсанта федеральной академии полиции.

– Господин капитан! Курсант Трент Фолт по вашему приказанию прибыл! – вытянувшись во все свои шесть с половиной футов, доложил светловолосый визитёр очень приятной внешности.

– Здравствуйте, курсант, – и капитан протянул руку для рукопожатия. – Вы уже знаете о цели вашего вызова?

– Сэ-эр, мне сказали, я отобран для прохождения спецкурса, – неуверенно начал Трент.

– Вас верно проинформировали, курсант. В ходе отбора из числа курсантов с подходящим профилем, вы получили возможность пройти спецкурс подготовки специалистов с высоким уровнем стрессоустойчивости. В программу курса входит...

И Эйшер слово-в-слово отчеканил материал присланной инструкции.

– По результатам прохождения финальных тестов вы получите чек–лист, соответствующий вашему уровню стрессоустойчивости, который внесёт весомый вклад в оценку ваших профессиональных навыков и будет отражена в рекомендательном письме регионального офиса ФБР. Если курс вы пройдёте на отлично, могу вас уверить, что двери во все заведения будут для вас открыты.

– Сэр! – с трудом сдерживая улыбку, выдавил Трент.

– Не стоит заранее обнадёживаться, – Эйшер осадил порыв радости молодого человека, – вам предстоит нелёгкая работа.

– Я справлюсь, сэр!

– Не сомневаюсь. А сейчас вы проследуете в ректорат академии, где отдадите вот эти бумаги, – и капитан передал Фолту пакет документов. – Затем придёте к себе в номер, соберёте вещи, документы и заполните эту анкету…

– Сэр, на какой срок я отбываю?

– Неделя, две… может, месяц. Всё зависит от результатов.

– Вас понял, сэр.

– Вы соберёте вещи, заполните анкету, известите родных о своём отбытии и хорошенько выспитесь, – продолжал инструктировать капитан. – Завтра в шесть ноль пять я жду вас в аэропорту. Постарайтесь не опаздывать…

– Сэр, я буду вовремя!

– Билеты будут со мной. Вопросы, курсант?

– Нет вопросов, сэр! Разрешите выполнять?

– Выполняйте.

Развернувшись к двери, рослый парень сделал два больших шага к выходу и оглянулся.

– Какие-то вопросы, курсант Фолт? – с прищуром спросил капитан.

– Сэр… Я буду рад работать с вами! И я без меры благодарен Господу за то, что он подарил мне такой шанс!

– Надеюсь, вы оправдаете наши ожидания, курсант.

– Да, сэр!

Когда ленивая часовая стрелка больших настенных часов аэропорта Брансвика накрыла отметку «шесть» на циферблате, в зал ожидания вошёл капитан с рюкзаком за спиной. В фойе его уже ждал молодой человек в форме курсанта.

– Доброе утро, сэр! Курсант Фолт прибыл для прохождения курса подготовки специалистов в области охраны правопорядка в условиях повышенной стрессовой нагрузки! – махнув три огромных шага навстречу капитану, басом отрапортовал детина.

– Здравствуйте, курсант! – сухо поприветствовал его капитан. – Вы выполнили всё, что я вам поручал?

– Так точно, сэр! – стоя по струнке, ответил Фолт и протянул Эйшеру пакет с документами.

Бегло ознакомившись с содержимым, капитан вытащил удостоверение личности курсанта и, бросив Фолту: «За мной!», направился к стойке регистрации на рейс.

Спустя час капитан и курсант сидели на деревянных креслах в «чистой» зоне и ждали посадки на самолёт.

Зоркий глаз капитана заметил невысокого мужчину в лётной форме, который сперва получил распоряжение от упитанного начальника, а потом решительно направился к ним.

– Мэтт Эйшер? Трент Фолт?

– Так точно! – ответил капитан и встал, по-видимому, ожидая такого ходя от ФБР.

– Следуйте за мной!

Пройдя кулуарами аэропорта, капитан и курсант вышли прямиком на лётное поле, где их уже ждала шустрая «Цесна».

– Ваш борт, джентльмены, – указывая на воздушное судно в бело-оранжевой раскраске, произнёс сопровождающий.

Капитан скомандовал Фолту проследовать в самолёт и отправился за ним следом. Как только двое пассажиров оказались на борту, работяга неба взревел турбомотором и, резво разбежавшись, взмыл в высь.

Через четыре часа с хвостиком натруженная машина аккуратно опустилась на взлётную полосу аэропорта Лейк-Чарльз. Эйшер без труда узнал её в окно иллюминатора. У трапа пассажиров уже ждал точь-в-точь такой же аэропортовский клерк, как и шустрый малый в Брансвике.

– Мэтт Эйшер? Трент Фолт? — писклявым голоском спросил он.

– Пока ещё да!

– Следуйте за мной!

Поблёскивая вспотевшей сединой, в зале ожидания их уже караулил улыбчивый доктор Патис. После этикетных приветствий, которые всегда претили капитану, группа проследовала на стоянку к новёхонькому «Аккорду».

– Мэтт, я могу вас попросить? – с заискивающей улыбкой произнёс Патис, открывая капитану дверь к задним сидениям. – Мне бы хотелось поближе пообщаться с нашим молодым коллегой.

– Разумеется, – буркнул Эйшер и полез назад.

Дорога к месту следования заняла не более пятнадцати минут. Патис, оказавшийся не только отменным болтуном, но и весьма резвым водителем, тут же направился на выезд из города. На ближайшей развязке за городом автомобиль свернул налево, проехал с полмили и остановился у трёхэтажного административного корпуса с большущей примыкающей территорией, обнесённой высоким забором.

– Джентльмены, добро пожаловать в мою обитель! – выйдя из машины, радостно провозгласил доктор. – Специализированная психиатрическая клиника имени святого Георгия. Клиника была построена в одна тысяча девятьсот семидесятом году, в две тысячи восьмом году её отреставрировали, превратив в реабилитационный центр для ветеранов иракской кампании. Позже кли…

– Я рад вас приветствовать, джентльмены! – прервав доктора на полуслове, к прибывшим подошёл спецагент Корис. – Как добрались?

– Спасибо, – пожимая фэбээровцу руку, сухо ответил капитан и кинул взгляд на Фолта.

Молодой человек пребывал в полнейшем восторге. Уже не сдерживая улыбку, курсант протягивал для рукопожатия руку целому спецагенту ФБР, предвкушая приключение наивысшего класса. Ещё бы! До этого специальных агентов он видел только в кино. Вот только Эйшеру вся эта возня была неинтересна. Зоркий глаз капитана заметил то, что не вписывалось в концепцию операции.

– Вы сказали, что оружия не будет, – отпустив чуть вперёд доктора с курсантом, Эйшер негромко сказал Корису.

– Так и есть, капитан.

– А это? – и Эйшер указал на двоих дюжих молодцов с оттопыренной левой полой пиджака, которые сопровождали их группу. – Это явно не портмоне.

– Эти люди охраняют периметр. Они не имеют доступа в зону, которая на ближайший месяц станет домом для всех нас.

– Охраняют от кого? Какие внешние угрозы ожидаются? Характер, численность, оснащение? Мне нужно знать, спецагент.

– Не внешние, внутренние, – немного подумав, ответил Корис.

– Какие?

– До тех пор, пока вы – капитан Эйшер, а не послушная игрушка в руках Бостона, никакие опасности нам не угрожают. Бостон находится под полным контролем профессора Молино и не способен к каким-либо незапланированным действиям. Но в теории возможно всё.

– Тогда к чему этот маскарад? Насколько велика вероятность того, что я подвергнусь воздействию…

– Капитан! – остановившись, Корис перебил собеседника. – Если бы вы знали Бостона так, как знаю его я – вы бы посетовали на недостаточные меры предосторожности. Но я, к сожалению, не могу пригнать роту пехотинцев для охраны гражданского объекта. И поэтому мы вместе будем делать свою работу, не задавая лишних вопросов.

– Мне нужно знать всё, спецагент!

– Вы будете знать всё, что понадобиться вам для выполнения вверенных обязанностей.

Пройдя просторный вестибюль, группа по узенькой лестнице опустилась на два этажа ниже и проследовала в длинный коридор с несколькими дверями.

– Сюда, пожалуйста, – открыв первую дверь, доктор пригласил войти участников группы.

В небольшом кабинете со стеллажом во всю стену находился один из подчинённых Кориса – крепкий мужчина в чёрном костюме.

– Прошу сдать сумки, рюкзаки, драгоценности, телефоны, документы, оружие и содержимое карманов, – приказал здоровяк в костюме.

– Сдавайте–сдавайте, капитан, – уловив непонимание во взгляде Эйшера, подтвердил спецагент, – вынужденные меры предосторожности.

– Не переживайте, джентльмены, – присоединился улыбчивый доктор, – я гарантирую вам сохранность вещей! Чтобы вы ничего не подумали, я поступлю так же.

И Патис протянул здоровяку внушительного размера портмоне, извлечённое из кармана.

— Это, – и подчинённый Кориса потянулся к жетону, болтавшемуся на шее капитана.

Рука фэбээровца мгновенно была поймана в захват капитана. Здоровяк попытался высвободиться, но тут же скорчился от гримасы боли и опустился на колени.

– Этот жетон мертвеца я не снимаю уже двадцать четыре года! – сурово произнёс Эйшер и отпустил бедолагу.

– Оставьте, – Корис повелительно кивнул ошарашенному подчинённому.

За следующей дверью оказалась раздевалка с десятком шкафчиков для одежды. У каждого шкафчика на лавочке в запаянном пакете лежал комплект светло-голубой спецовки – просторные штаны на резинке, куртка на пуговицах, трусы, носки и тряпичные мокасины.

– Прошу вас оставить всю свою одежду в шкафчиках и переодеться в подготовленные комплекты, – приказал Корис. – Каждый комплект подписан вашим именем.

– Сэр, – неуверенно начал Фолт, – прошу прощения, но мой размер…

– Мы знаем ваш размер, курсант. Эта форма будет вам впору.

Переоблачившись в мягкую и удобную одежду, которая действительно оказалась по размеру, Патис, Корис, Эйшер и Фолт двинулись в конец коридора к массивной железной двери, у которой стояли двое охранников в спецназовском снаряжении. Свесив автоматы вниз, послушные стражи вытянулись по струнке с приближением спецагента.

– Джентльмены, – остановившись перед дверью, начал Корис, – за этой дверью находится зона проведения следственного эксперимента. Никто извне не имеет к ней доступа. Никто из вошедших не имеет права покинуть её без моего разрешения. Вам всё понятно? Вы готовы?

– Поехали, – за всех ответил капитан.

Когда ворота в неизвестность закрылись за спиной вошедших, звучно щёлкнув замком, Корис повёл группу в просторный кабинет, с виду похожий на операционную. Покачиваясь на стуле и потирая трость, в кабинете у маленького стола в углу уже сидел профессор Молино.

Не обращая ни на кого внимания, Молино тяжело встал и, отчаянно хромая, подошёл к курсанту.

– Эдриан Молино! – представился он и протянул руку для рукопожатия.

– Трент Фолт, сэр, курсант… – начал наивный мальчишка, пожимая сухощавую руку гения психологии.

– Капитан Эйшер оповестил вас о том, что при заполнении анкеты вы должны быть максимально внимательны и честны? – не дав Фолту договорить, спросил профессор.

– Да, сэр! Я был внимателен и честен!

– Тогда позвольте узнать, почему на вопрос двадцать третьего пункта анкеты вы ответили отрицательно?

– Сэр?

– Состоите ли вы в браке либо в близких отношениях с человеком, не имеющим с вами родства. Вы ответили нет.

– Так и есть, сэр…

– А как же Эвелина Майли, ваша девушка?

– Сэр, мы… как бы это сказать, не настолько близки с Эвелиной, – начал Фолт, ошарашенный проницательностью Молино.

– Так ли? Вы не считаете близким человека, с которым вплотную обсуждали дату свадьбы? Позвольте тогда узнать, что в вашем понимании есть близость.

– Сэр, простите, но после этого у нас произошла размолвка. В последний раз я общался с Эви два месяца назад и, уверяю вас, это был разговор не их приятных. Я не держу на неё зла, но…

– Пункт тридцать шесть! – пропустив мимо ушей оправдания курсанта, продолжил Молино. – Имел ли кто-либо из ваших родственников проблемы с законом? Вы ответили нет. Это так?

– Подтверждаю, сэр.

– Вы забыли о дяде Конраде, осуждённом за нанесение телесных повреждений средней тяжести? Или вы считаете приговор суда о штрафе в пятьдесят тысяч долларов и двухмесячных общественных работах несущественным фактом в жизни законопослушного гражданина?

– Сэр, позвольте сказать! Этот инцидент действительно имел место в жизни моего родственника. Но потом в апелляционном порядке решением суда города Монро было отменено, а поступок моего дяди был признан допустимой самообороной. Я не счёл нужным…

– А напрасно! Впредь будьте предельно откровенным, молодой человек, и ставьте нас в известность обо всех перипетиях в вашей жизни. От этого зависит успех эксперимента и ваша жизнь!

– Простите, сэр! Я понял, сэр! Я обещаю…

В этот момент в кабинет вошёл сухощавый азиат.

– Джентльмены, позвольте представить вам парамедика, доктора Вонга Квая, который будет следить за вашим физическим здоровьем! – прервав беседу профессора и курсанта, провозгласил Корис.

– У меня всё готово, сэр, – доложил Квай.

– Тогда начнём после небольшого брифинга. Джентльмены, разбирайте стулья и присаживайтесь!

Когда все расселись, Корис начал брифинг.

– Джентльмены, как вы уже поняли, помещение, в котором вы оказались, является закрытой зоной проведения следственного эксперимента. Это помещение полностью автономно и не имеет сообщения с окружающим миром. Стены, пол и потолок выполнены из бетона, армированного мелкоячеистой арматурной сеткой, изолирующей любое электромагнитное излучение. У зоны свои системы жизнеобеспечения.

Каждому участнику группы предоставляется для проживания отдельный номер, оснащённый ванной комнатой, спальным местом и рабочей зоной. В ванной комнате расположен настенный шкаф с гигиеническими принадлежностями. В нём вы найдёте: мыло, шампунь, бритвенные приборы, дезодоранты и крем для тела. В шкафу каждого номера лежат тридцать комплектов одежды и десять комплектов постельного белья. При необходимости количество комплектов может быть увеличено. Также в номере имеются разнообразные журналы и книги для досуга. Ни телевизоров, ни компьютеров, ни телефонов!

Ваш рацион будет состоять из трёх комплектов питания, которые будут выдаваться вам на завтрак, обед и ужин. Простите, джентльмены, это – не мишленовская кухня, но этого достаточно для полноценного насыщения. При необходимости будут выдаваться дополнительные комплекты питания. Питьевая вода будет выдаваться по требованию в неограниченных количествах.

За вашим физическим здоровьем будет следить доктор Вонг Квай. Квалификации этого специалиста достаточно для своевременного определения и полноценного лечения недугов, угрожающих жизни. В распоряжении мистера Квая есть всё необходимое оборудование, инструменты и медикаменты. Я надеюсь, мистеру Кваю придётся скучать.

Ваше психическое здоровье под надёжной защитой доктора Адама Патиса. Будучи практикующим психотерапевтом с многолетним стажем в одной из передовых клиник Америки, мистер Патис справится с любым душевным отклонением.

Я отвечаю за организацию проведения эксперимента и поддержание порядка в зоне. Прошу всех выполнять мои директивы своевременно и в полном объёме. Я не стану просить вас о невозможном, поэтому не воспринимайте мои указания как попытку давления на личность. Они будут формироваться и оглашаться исходя из сложившейся ситуации и будут направлены исключительно на поддержание вашей безопасности.

Зону покидать нельзя! Все вы видели вооружённых людей по ту сторону двери. Они будут караулить дверь круглосуточно. Любой человек, покинувший зону без моего разрешения, будет автоматически классифицирован как особо опасный государственный преступник. Надеюсь, никому из вас не надо говорить о том, какими директивами снабжена группа охраны?

В случае возникновения нештатных ситуаций каждому из вас будет выдана подробная инструкция. В своих действиях прошу строго придерживаться её пунктов! Это в ваших интересах.

Плановый срок пребывания в зоне – один месяц или тридцать дней, начиная с сегодняшнего дня. Можете вести зарубки на стенах, как Робинзон.

Все присутствующие усмехнулись.

– Если у кого-то возникли вопросы – прошу задавать их.

Выдержав паузу в полминуты, Корис продолжил.

– На этом брифинг считаю законченным. Мистер Фолт сейчас отправится с мистером Кваем для проведения медицинского осмотра. Мистер Эйшер проследует со мной для обследования помещения зоны. Мистер Молино совместно с мистером Патисом займутся проработкой сценария первого сеанса ментальной трансплантации, который пройдёт сегодня в семнадцать ноль–ноль. У вас в распоряжении три часа. Прошу провести их в плодотворной работе. Впереди нас ждут нелёгкие будни, джентльмены. Всё, приступаем!

Продолжение следует...

Оказавшись в коридоре с Корисом, капитан не удержался и задал вопрос.

– Как Молино мог знать о том, что в анкете, если она у меня в рюкзаке и я никому её до сих пор не передавал?

– Сперва осмотрим подсобные помещения, – предложил Корис, пропустив мимо ушей вопрос капитана.

– Как я понимаю, был проведён обыск личных вещей? – не унимался капитан, следуя за спецагентом.

– Ваши личные вещи находятся в неприкосновенности там, где вы их оставили.

– Тогда как профессор узнал о том, что в анкете?

– Капитан! – тон Корис приобрёл строгие нотки. – Помните, я вам говорил о том, что не стоит задавать лишних вопросов? Так вот, этот вопрос был лишним.

– А план помещения – тоже лишний вопрос? Я бы хотел с ним ознакомиться.

– Плана нет. Вам придётся запоминать расположение объектов, опираясь на зрительную память. Поэтому сконцентрируйтесь на работе.

– Хорошо, а план инженерных конструкций хотя бы есть?

– Я отвечу вам на все вопросы.

– Тогда скажите мне, куда ведут эти камеры наблюдения? – и Эйшер указал на неряшливо спрятанную стекляшку под потолком.

– Камеры ведут к пульту в моём номере. В ваш номер будет транслироваться только видео из технических помещений, коридора и номера Фолта. Остальные помещения вам ни к чему мониторить.

– Хорошо. Что по системе вентиляции и кондиционирования?

– Сейчас вы всё увидите…

И в следующие два часа капитан обследовал довольно большой этаж на минус втором уровне, некогда бывший зоной для содержания особо сложных пациентов. Как оказалось, каждый из номеров, которые занимали участники группы, был ничем иным, как отдельной палатой – десятью однотипными помещениями, меблировку которых сменили незадолго до прибытия группы.

То, что сейчас использовалось под продовольственный склад, раньше было залом общего пребывания. Смежное со складом помещение, где сейчас лежала одежда, аккуратно разложенная по размерам и запаянная в полиэтиленовые пакеты, когда-то было ординаторской. Небольшая конура с пультом управления климатической системой своего предназначения не меняла. Равно, как и манипуляционная – большая комната с кушетками и медицинским оборудованием, где шустрый азиат колдовал над наивным детиной Фолтом.

Заглядывая в каждый угол, Эйшер внимательно осматривал слабые на его взгляд места, подробно расспрашивая спецагента о том, куда ведёт тот или иной технический канал. Помещение действительно оказалось хорошо подготовленным. Находясь на двадцать футов ниже уровня земли, зона эксперимента не имела ни окон, ни прочих лазеек для побега. Единственным легитимным выходом была дверь, через которую все участники группы попали сюда. Но всё же были уязвимости, которые вызывали у капитана сомнение. К примеру, четыре выхода вентиляционного канала, которые были отгорожены от общей вентиляции здания хлипкой решёткой. Также капитан долго хмурился, разглядывая грузовой лифт, вход в который был заложен свежей кирпичной кладкой и заставлен поддонами с едой.

Ко всему прочему, Эйшер так и не получил доступ к номерам Кориса, Молино и камере Бостона. Спецагент наотрез отказался вести туда капитана. А ведь был ещё один этаж на уровень ниже, где располагались инженерные узлы здания. Если Бостон каким-то образом привлечёт к побегу сообщников – они вполне могут воспользоваться им. В общем, осмотром помещения Эйшер остался недоволен. Слишком много недосказанности было в этой неуязвимости.

– Поверьте, капитан, лучшие специалисты в области безопасности принимали участие в подготовке этого помещения, – в конце осмотра уверял Эйшера спецагент, – были просчитаны и устранены все уязвимости зоны, которые можно было бы использовать для побега.

– И всё же я их вижу. Сообщники…

– Послушайте, капитан! Единственными сообщниками Бостона можем стать только мы. Кто-то из нас, если события пойдут по самому негативному сценарию. Но и при этом побег Бостона представляется утопией. Бостон намертво прикован к постели аппаратами жизнеобеспечения. Он в прекоматозном состоянии. Его тело уже не способно самостоятельно поддерживать себя, он даже дышать без ИВЛ не может.

— Вот как!

– Да. У нас очень мало времени. Никто не знает, как долго он продержится на этой земле. Его мозг всё ещё проявляет активность, что даёт нам шанс получить необходимую информацию.

– Какую, спецагент?

— Это снова лишний вопрос, капитан. Относительно помещения ещё вопросы будут?

– Нет.

– Тогда я предлагаю вам проследовать в свой номер и немного отдохнуть. Через сорок минут мы будем ждать вас в манипуляционной.



Без пяти пять у входа в манипуляционную Эйшера поджидал Корис.

– Капитан, задержитесь на пару слов. Это важно! – взяв под руку Эйшера, Корис отвёл его на несколько шагов от двери. – Вам предстоит внимательно наблюдать за всеми, кто будет находится внутри этой комнаты. Очень внимательно, капитан! Подмечайте все подозрительные изменения в поведении.

– Какие конкретно?

– Любые. Всё, что на ваш взгляд не присуще этому человеку.

– Послушайте, спецагент, – Эйшер нахмурился, – вы требуете от меня невозможного. У меня не было времени для того, чтобы изучить каждого участника группы.

– Да, я понимаю, это сложно…

— Это невозможно, Корис! Я не могу знать, всегда ли доктор почёсывает нос, когда нервничает, правша или левша профессор, что напевает себе под нос азиат и какой парфюм предпочитает курсант! Я даже вас не знаю толком!

– Понимаю. Я бы с радостью дал вам время на изучение повадок каждого участника, но, к сожалению, у нас его нет. Я вообще не уверен в том, если ли у нас в запасе отведённый месяц. Мистер Квай делает всё возможное, но Бостон буквально валится в ад.

– Тогда дайте чёткие критерии и конкретные инструкции.

– Хорошо. Обращайте внимание на потенциально опасные проявления. Агрессия, провокационное поведение, внезапная слабость, нарочитая неловкость, сильное смущение, дезориентация и…

– Я вас понял, спецагент. Как в этом случае должен поступить я?

– Изолируйте подозрительный объект без нанесения ему физического урона и подайте мне знак.

– А как быть, если объект проявит агрессию в отношении меня?

– Поступайте по ситуации.

– Вас понял. Что-то ещё?

– По окончании сеанса ментальной трансплантации мы проведём опрос Фолта. Это важно сделать в самое кратчайшее время. Образы, увиденные им, будут быстро забываться, как сон после пробуждения. Ваша задача особо внимательно следить за Фолтом, поскольку некоторые картины и события могут вызвать крайне негативную реакцию со стороны молодого человека.

– Какую.

– Я не знаю, – Корис неловко улыбнулся. – Мэтт, даже одних сухих данных о том, что творил Бостон достаточно, чтобы у меня волосы встали дыбом. Мне сложно спрогнозировать, как поведёт себя Фолт.

Первым, что бросилось в глаза капитану при входе в манипуляционную, были две шикарные больничные кровати с обилием медицинских приборов возле них. По правую руку от входа лежал улыбающийся курсант, для которого всё происходящее пока ещё оставалось самым шикарным приключением в его жизни. Шустрый Квай молча устанавливал датчики на теле обнажённого до трусов Фолта. Мужчину по левую руку Эйшер ещё не видел. Видимо, это и был Бостон.

Усеянный трубочками и проводами, на кровати лежал мужчина лет шестидесяти, накрытый белым одеялом. Глаза мужчины были закрыты плотной шорой. Квай то и дело бросал взгляд на мониторы, проверяя состояние пациента. Видимо Бостон действительно был очень тяжёл.

– Присаживайтесь, Мэтт! – улыбчивый доктор предложил капитану стул у стола. – Нам понадобится ещё пара минут на подготовку.

Вскоре Квай отрапортовал о готовности.

– Джентльмены, мы начинаем! – объявил Корис и кивнул Патису.

Доктор приблизился к Фолту, извлёк из кармана хрустальный шарик на цепочке и, ни слова не говоря, стал раскачивать им перед глазами курсанта. Через минуту Фолт захрапел, провалившись в крепкий молодецкий сон.

– Профессор, ваш черёд, – произнёс Патис и отошёл в сторону.

Молино с трудом встал со стула и, опираясь всем телом на трость, подошёл к изголовьям между кроватей, где его уже ждал другой стул. Умостившись, профессор многозначительно посмотрел на рукоять трости, а потом положил ладони на лбы обоим пациентам и закрыл глаза. В следующий момент Фолт вздрогнул и застонал.

– Всё в порядке, – спецагент шепнул капитану, уже порывавшемуся вмешаться в ситуацию.

Цифры на мониторе начали постепенно расти, сопровождая своё стремление учащающимся писком.

– Донор, пульс сто, давление сто сорок пять на девяносто, фиксируется повышенная активность бета- и гамма-волн, – негромко докладывал Квай, внимательно следя за мониторами.

— Это норма, – прокомментировал спецагент.

Цифры на мониторах неспешно росли, постепенно краснея. Фолт становился всё беспокойнее, нервно мотая головой из стороны в сторону, а профессор, сидевший с закрытыми глазами, всё мрачнее. Внезапно приборы пронзительно пискнули, загнав все показатели в пугающую красную зону, а потом резво угомонились, словно ничего и не было.

– Донор, пульс семьдесят давление сто десять на семьдесят, пик активности альфа-волн, подъём тета-волн, спад бета- и гама-волн. Донор, пульс девяносто один, давление...

– Судя по всему, мы закончили, – заключил спецагент.

– Так быстро?! Одна минута семь секунд, – взглянув на часы, удивился капитан.

– Да, это быстрая процедура. Теперь вернём курсанта в сознание и проведём допрос...

– Опрос, – исправил его Патис, – я бы попросил вас, Сэм, быть предельно корректным в отношении Трента. Это важно.

Наконец Молино открыл глаза и убрал руки с голов обоих участников эксперимента.

– Ваш выход... Адам, – кряхтя, произнёс профессор и с неимоверной тяжестью переместился с одного стула на другой.

Патис щёлкнул пальцами перед носом Фолта и призывно произнёс:

– Просыпайтесь, Трент! Мы вас уже ждём.

Молодой человек потянулся, зевнул и открыл глаза.

– Я спал? – с наивным удивлением пролепетал заспанный курсант.

– Да, Трент, вы спали и видели один сон, который вы обязательно должны вспомнить.

– Сон... Да-да, сэр, я что-то припоминаю, но... Простите, сэр, у меня мало практики осознанных сновидений, я могу...

— Это неважно, Мэтт, вы сможете, – продолжал Патис, – я помогу вам. Постарайтесь вспомнить обстановку, в которой вы очутились. Это была комната, кабинет, холл или...

– Комната, сэр.

– Хорошо. Это была квартира или дом?

– Мне кажется, квартира. Да–да, это была квартира! Из окна открывался вид на город.

– Что вы видите вокруг?

– Стол, два стула, стеллаж во всю стену. Перед глазами мелькают полки, что-то в руке... Сэр, возможно, это покажется странным, но мне кажется, что это я здесь живу. Точнее, кто-то, кого я ассоциирую с собой. Это странно, я не могу объяснить...

– Вам проще вспоминать от лица человека, которого вы видели во сне?

– Я не просто видел его, сэр, я как будто на время переселился в его голову.

– Отлично, Трент! Передавайте свои ощущения. Говорите обо всём, что чувствуете и помните. Не сдерживайте себя, даже если вам покажется, что вы несёте полную чушь.

– Хорошо-хорошо, – курсант прикрыл глаза, словно заглядывая внутрь себя, и начал рассказ. – Я хожу взад и вперёд с этой проклятой вазой. Мысли путаются...

– Какие мысли, Трент?

– Мысли... Да, мысли! Где же она стояла? Чёрт возьми, я не помню! Я ничего не помню! Моя проклятая голова, она всё забывает! Три дня назад я забыл портмоне в магазине. Это хорошо, что заметил мой славный приятель Аэрс. Не будь его – я бы лишился денег и карточек. Стоп! Это был не Аэрс. А кто тогда? И это произошло не три дня назад. Это было... Месяц? А какой сейчас месяц? Проклятая ваза, где же ты стояла?!

Я ничего не помню. Ни-че-го! Всё сегодняшнее утро я провёл в поисках своей кошки. «Бедняжка Хлоя наверняка куда-то залезла и теперь не может вылезти», – думал я. А потом вспомнил: Хлоя умерла год назад. Или два года. Чёрт возьми! Год, два — это неважно, когда ты через мгновение забываешь об этом.

Я забыл тех, кого любил и забыл о том, как они любили меня. Но это неважно. Какая разница, есть ли у тебя кто-то, если ты об этом забываешь? Моя проклятая голова ничего не держит. Воспоминания утекают из памяти, как вода из решета. О чём говорить, если я не помню своего имени? А оно вообще было – это имя? Может, я всё это время жил безымянным? И где, чёрт возьми, место для этой трижды проклятой вазы?!

Я всегда раскладывал вещи по своим местам. А сейчас не могу. Я не помню их места. Подписывать бессмысленно. Я забываю названия предметов. Ха, а вот вазу помню! Но это ненадолго. Болезнь возьмёт своё. Недавно я обмочился. Я, взрослый человек, обмочился, будучи в сознании. Я просто забыл, как расстегнуть штаны. В один прекрасный день я забуду, как дышать и умру мучительной смертью. Это страшно.

Но гораздо страшнее жить с такой головой. Жить, чтобы забывать о том, что ты живёшь. Чёрт возьми, как же я ненавижу свою дырявую голову! За что мне это наказание?! Господи, пошли мне избавление от мук! Или я...

Да, точно, вот же он – пистолет на столе! Я ведь собирался положить конец этому безумию. Ещё вчера, между прочим. А потом забыл. Но сейчас-то я не забуду! Вот только... Да чёрт с ней, с этой вазой! Через минуту я забуду о том, что она вообще была! Так, надо действовать, пока я помню.

Пистолет. Я приставлю его к виску и нажму на курок. Приставлю, нажму. Только так и никак иначе! И... Что?! Что, чёрт возьми, произошло?!

Револьвер пуст, в барабане нет патронов. Я прихожу в гнев и... О боже, я отчаянно колочу себя рукояткой по голове! Я рассёк лоб. Кровь стекает на глаза, заслоняя взор. Но я не останавливаюсь, я продолжаю избивать себя. Удивительно, но это не больно. Это... Это доставляет мне немыслимое удовольствие. Наконец-то я поквитаюсь со своей проклятой башкой! Эта сладостная месть не даёт мне сосредоточиться.

Ещё удар, ещё, ещё... Ну, нет же, нет, я так себя не убью! Нужен выстрел. Приставить, нажать. Зарядить! Точно! Где патроны? Они должны быть... Я же всегда всё складываю в порядке. Только потом забываю порядок. А патроны... Проклятая дырявая башка, на-ка, на, на ещё раз! Патроны, сука! Где они, я тебя спрашиваю?!

Стол. Коробка. Я едва вижу из-за крови, которая хлещет с головы ручьями. Точно, это же коробка с патронами! Я ведь её ещё вчера приготовил! Или не вчера... Не важно! Надо зарядить револьвер, пока я не забыл, где патроны. Открыть барабан. Открыт. Всунуть патрон. Всунул. Ещё. Всунул. Ещё. А зачем мне столько? К чёрту, я уже забываю, зачем я взял в руки пистолет! На-ка, получи ещё пару раз, тварь!

Сэр, это безумие! – встревоженно воскликнул Фолт и попытался вскочить с кровати. – Док, он сейчас выстрелит! То есть, я сейчас выстрелю! Это надо остановить! Он же убьёт себя! Я убью себя!

– Продолжать! – повелительно прохрипел Молино.

– Продолжайте, Трент, всё под контролем, – повелеваясь профессорскому приказу, сказал Патис и повёл большими пальцами вдоль надбровных дуг курсанта.

– Я заряжаю револьвер, нажимаю на курок... – продолжил несколько успокоившийся Фолт. – Нет, я сперва приставляю его к виску. Удивительно, я начал забывать последовательность! Да, я приставляю пистолет, нажимаю на курок и... Всё! Сэр, мне нечего больше сказать. Сон оборвался темнотой.

– Вспомните детали обстановки, курсант, – вклинился в диалог Эйшер, – фотографии, личные вещи. Что вы увидели в окне? Встретились ли вам документы, были ли кто-то с вами...

– Капитан, прекратить немедля! Это не ваша зона ответственности! – жёстко осадил его спецагент.

– Сэр, я отвечу, – с усмешкой сказал Фолт, — это может показаться странным, но все детали, которые всплывали перед глазами, я тут же забывал. Я даже не скажу вам, какого цвета стена в комнате, хотя я её отчётливо видел. А вот кто был рядом... Я никого не видел, но я чувствовал чьё-то присутствие, чей-то взгляд. Глубокий, всепроникающий взгляд, который сверлил меня насквозь. Человека не было, а взгляд был. Это странно.

– Ничего странного, – снова включился Патис, – со временем вы привыкните к этому ощущению. Скажите, вы помните что-то существенное, о чём забыли упомянуть? Может, какие-то важные мысли или яркие эмоции.

– Нет, сэр, я рассказал всё. Ничего такого, о чём мне бы стоило сказать, не было. Я помню лишь две эмоции: ненависть и блаженство. Я ненавидел свою голову и упивался местью. Эти чувства хаотично смешивались во мне и проявлялись в случайном порядке. Это было похоже на карусель, когда всё вокруг мелькает, теряя свои очертания. И... Возможно, я сбивчиво рассказываю, сэр или...

– К чёрту! Он водит на за нос, – сурово прохрипел Молино и попытался встать. – Адам, чёрт возьми, помогите же мне!

Патис подскочил к профессору и помог ему подняться.

– Вы сами дойдёте, Эдриан?

– Дойду, Адам. Спасибо.

Все присутствующие молча проводили глазами Молино. Когда профессор наконец покинул манипуляционную, доктор Патис с улыбкой потёр ладони и воскликнул:

– Джентльмены, поздравляю, первый опыт трансплантации прошёл успешно! Мистер Фолт может проследовать в свою комнату для отдыха. Через десять минут я присоединюсь к вам, Трент, – обратился он к курсанту, – нам нужно с вами кое о чём поболтать. Остальных участников я благодарю за содействие! Мэтт, Сэм, Вонг, вы – молодцы!

– Капитан, пройдёмте со мной, – и спецагент указал Эйшеру на дверь, – нам нужно кое-что обсудить.

– Да, нам действительно есть, о чём поговорить.

Продолжение следует...

– Где мы можем поговорить? – уже в коридоре спросил капитан.

– Можем у вас, если не возражаете, – ответил спецагент и решительно направился в номер к Эйшеру, будто бы уже получил согласие.

Когда дверь в номер захлопнулась, Эйшер сразу приступил к расспросам в довольно жёсткой форме.

– Какого чёрта тут происходит?! Почему допрос был проведён с вопиющими нарушениями правил и методологий?! Где протоколирование и видеофиксация?!

– Остыньте, капитан! Нам ни к чему собачиться с самого начала! – в привычной для себя безапелляционной манере заявил Корис. – Вы знаете ровно то, что должны знать в рамках своих полномочий. Я не прошу от вас мыслительных сверхусилий, требующих массивного информационного пласта в качестве основы. Вы – не аналитик, Эйшер, поэтому...

– Да, я – не аналитик! Но как вы верно заметили ранее, от моей работы зависит безопасность всех, кто находится в зоне. И я обязан знать, что происходит на самом деле, иначе могу упустить важную деталь, которая впоследствии приведёт к фатальному исходу. Я достаточно проработал в полиции, чтобы отличить обычный допрос свидетеля от фарса, который я только что наблюдал. Корис, не нужно играть со мной в игры, правила которых пишутся на ходу. Это всегда плохо кончается, уж поверьте моему опыту.

– Ладно-ладно, – неожиданно смягчился Корис и присел у стола. – Вы хотели знать, почему не было протокола и видео? Они не нужны.

– А как же доказательная база?

– В ней нет смысла. Первый довод: методы получения информации, которыми мы пользуемся, не одобрит ни один прокурор. Это противозаконно, капитан. Во-вторых...

– Почему тогда не была выяснена личность пострадавшего?

– В этом нет нужды, я знаю это происшествие в мельчайших подробностях. И именно из этого следует второй довод. Мужчина, нажавший на курок, долгое время страдал от неизлечимого системного заболевания, которое негативно сказалось на психике. Медицинская комиссия штата Луизиана большинством голосов признала его психически больным человеком, требующим опеки со стороны профильных специалистов. Он официально душевнобольной. Какие бы факты я ни представил суду – ни один судья не решится квалифицировать это происшествие как преступление. Нет преступления – нет преступника. Это самоубийство, капитан.

– Что имел в виду Молино? Кто кого водит за нос?

– Разумеется, Бостон нас. Он клюнул на наживку, что уже хорошо. Но пока осторожничает, пробует почву, подбрасывая нам информационный хлам.

– Мы можем его заставить или спровоцировать? Какие у нас есть методы воздействия на Бостона?

– Увы, никаких. То, что он принял голову Фолта в качестве игровой площадки – уже победа. Этого могло не случиться, и тогда вся затея потерпела бы крах. Профессор верно спрогнозировал действия Бостона и выбрал правильный подход.

– А какими инструментами пользуется профессор? Почему он кладёт руки на лоб?

– Этот вопрос останется без ответа.

– Ладно. Каковы истинные цели эксперимента?

– Снова лишний вопрос, капитан. Вам придётся смириться с тем, что всего вы знать не будете. Даже я всего не знаю. В этой ситуации нам с вами стоит сосредоточиться на выполнении своей части задания и полностью довериться Молино.

– Почему именно Молино? Почему не Патис? Он ведь тоже психолог, значит, наверняка обладает какими-то особыми способностями, недоступными нам. Если сказать по правде, личность этого профессора у меня вызывает подозрения.

– Возможно, ваши подозрения небеспочвенны, но на данном этапе у нас нет ни одного специалиста уровня Молино. Никто в этом мире не обладает знаниями и умениями, соизмеримыми со способностями Бостона. Я знаю профессора уже довольно давно, мы не первый год сотрудничаем. Если вы верите моему слову и не сомневаетесь в моём опыте, положитесь на мой вывод: на данном этапе эксперимента профессору можно доверять.

– Уверенность – мать всех ошибок. А как мы узнаем о наступлении этапа недоверия? По каким признакам я определю, что профессор представляет опасность?

– Только по резким изменениям в поведении. И именно поэтому я рекомендую вам немедленно приступить к изучению привычек каждого из участников эксперимента. Рекомендую начать с Фолта. Он ближе всех находится к источнику риска и больше остальных подвержен воздействию. Приступайте, капитан, не тратьте драгоценное время на пустые вопросы.



– Вы как, курсант?

После разговора со спецагентом, Эйшер решил заглянуть в номер к Фолту.

– Спасибо, капитан, замечательно! – подскочив с кровати, ответил, а скорее, отрапортовал Фолт.

– Садитесь-садитесь, я просто заглянул проведать.

– И вы присаживайтесь, капитан! Хотите перекусить или чего-нибудь выпить? Мне, к сожалению, нечем вас удивить, меню одинаково для всех...

– Нет, спасибо, Трент, я не голоден.

– А может, булочку? – и курсант протянул на подносе две пышные румяные булки, источавшие аппетитный запах корцы. – Вы знаете, я был поражён тем, насколько они вкусные. Это что-то потрясающее! Когда-то давно у нас частенько гостила тётушка Салли из Канзаса. Так вот, она пекла точь-в-точь такие же булки: ароматные, румяные, с удивительно вкусным абрикосовым джемом внутри. Вкус детства, который как-то успокаивает...

– Успокаивает? Вас что-то беспокоит, курсант?

– Я бы не сказал... – замялся Фолт. – Не знаю, сложно сформулировать. Я уже понял, что попал сюда не для прохождения курса. Но тем лучше. Насколько я понял, мне доведётся принять участие в каком-то важном научном эксперименте, имеющим весомое значение в криминалистике. Для человека моего уровня это, можно сказать, подарок небес. Но меня немного смущает моя роль, роль подсадной утки. Не то, чтобы я претендовал на что-то большее, с моей подготовкой и этого много. Но я боюсь подвести всех, вас в первую очередь.

– Глупости! – махнул рукой Эйшер. – Как вы можете подвести нас?

– Ну, к примеру, что-то забыть или чего-то не заметить. Вы спрашивали меня о деталях, которые я увидел в так называемом сне. И я не смог вам ответить. Это же наверняка важно.

– Относительно. Как оказалось, детали этого происшествия значения не имели. Вы – умный молодой человек, полагаю, в дальнейшем вы приспособитесь.

– Надеюсь. Кстати, – и Фолт показал капитану книгу в зелёной обложке, которую читал до его прихода, – интересная литература. Стивен Лаберж «Практика осознанного сновидения». Это мне доктор Патис дал. Я читал что-то подобное у Кастанеды.

– Доктор Патис? Забавно.

– Доктор сказал, мне это поможет концентрироваться в состоянии гипнотического сна. Кстати, этот доктор на удивление приятный человек. Я получил массу положительных эмоций от общения с ним.

– У него работа такая – быть приятным, – пробубнил Эйшер.

– И всё же. Такие люди вызывают доверие. А как вы считаете, капитан, можно ли доверять доктору?

– Трент, здесь нет людей, которым не стоит доверять. Мы – одна сплочённая команда профессионалов, преследующая благие цели. Разумеется, кроме мужчины, который лежал в кровати рядом с вами.

– А кто он?

– Преступник. Один из самых опасных преступников в мире.

– А что он совершил?

– На этот вопрос нам и предстоит ответить с вашей помощью.

– Я рад, сэр, что могу помочь! Скажите, а он, этот мужчина представляет опасность для меня?

– Опасность?! В его-то состоянии?! – картинно усмехнулся капитан. – Нет, курсант, вы можете быть спокойным. Полагаю, этот джентльмен больше не совершит ничего противозаконного до самой смерти. Ко всему прочему, он находится под полным контролем профессора Молино – выдающегося учёного современности.

— Вы говорите о хмуром хромом старике? Хм. Если честно, первое впечатление о нём у меня несколько двоякое...

– Не судите по внешности, Трент. Может, профессор и выглядит не совсем дружелюбно, но поверьте, от него не стоит ждать подлости.

– Возможно.

– А уж если и произойдёт что-то нештатное – знайте, я нахожусь на последнем рубеже обороны. Надеюсь, мне вы доверяете.

– Вам?! – и Фолт расхохотался. – Простите, капитан, вырвалось. Вы, пожалуй, единственный человек здесь, которому я полностью доверяю свою жизнь! В академии о ваших подвигах слагаются целые легенды. Знаете, как вас называют курсанты?

– Рэмбо.

– Точно! Чтобы записаться к вам на курсы, нужно дождаться своей очереди. Не поверите, далеко не каждый может попасть к вам. Каждый курсант мечтает взять парочку уроков у настоящего героя, прикоснуться к которому – уже повод для гордости. А мне посчастливилось работать с вами. Разумеется, я вам доверяю, пожалуй, даже больше, чем себе самому.

– Спасибо, Трент! Я постараюсь оправдать ваше доверие.

– Я в этом ничуть не сомневаюсь, мистер Эйшер! Вы – мой герой, а герои никогда не подводят.

— Это в книжках, – усмехнулся капитан.

– Мне почему-то хочется верить, что в жизни так же.

– Не стану ломать вашей веры, Трент. И не буду больше отнимать у вас время, – капитан встал и направился к двери, – хорошего вам отдыха.

– Постойте, мистер Эйшер! – окликнул его Фолт. – Вы можете остаться. Я с радостью провёл бы с вами вечер в занимательной беседе.

– У нас ещё будет время, курсант. А сейчас я должен нанести визит доктору Патису. Хорошего вам вечера!

– И вам, мистер Рэмбо!



– Простите, я видимо, помешал, – произнёс в дверях капитан, застав в номере у Патиса спецагента.

– Заходите-заходите, капитан! – заметив Эйшера в дверях, Корис поднялся со стула. – Я уже собирался уходить.

– Да, Мэтт, прошу вас, смелее! – присоединился доктор. – Я буду рад с вами побеседовать.

Пожелав хорошего отдыха, Корис скрылся за дверью, оставив Патиса и Эйшера одних для приватной беседы. Но беседа не складывалась. Глядя с подозрением на дежурно улыбающегося доктора, капитан молча присел к столу. Доктор тоже не торопился начинать разговор. Он продолжал улыбаться, глядя в глаза капитану. Гляделки продолжались не менее минуты. Наконец не выдержал Патис.

– Ну нет, Мэтт, так вы психологический портрет не построите!

– А вы знаете цель моего визита?

– Не только знаю, но и готов вам помочь. В конечном итоге, именно вы будете определять, кто в нашем стаде паршивая овца. Будучи членом команды и добровольным узником этого невесёлого места, я кровно заинтересован в точности ваших определений. Ведь от этого может зависеть моя жизнь.

— Это правильно, док, – усмехнулся капитан.

– Прежде всего, вам стоит знать о том, что я – левша. Надеюсь, вы это заметили. Я страдаю от повышенной потливости, через полчаса любая рубашка на мне взмокает от пота. Я не пользуюсь сильным парфюмом, отдавая предпочтение антиперспирантам без запаха. Если вы почувствуете от меня резкий запах лаванды или сантала, которым частенько разит от любителей дешёвой туалетной воды, знайте: со мной что-то не так.

Я сангвиник, сова, как бы это не прозвучало странно. В восемь утра вы вряд ли найдёте меня в приподнятом настроении. Это будет, скорее, напускная бодрость, внутри я буду ненавидеть мир за то, что потерял свои законные два часа сна. Я склонен к полноте... – Патис усмехнулся. – Согласен, об этом можно было и не объявлять, по мне и так видно! Но я стараюсь сдерживать свои пищевые порывы. Что бы ни произошло, я всегда буду вежливым и сдержанным в высказываниях. Профессия обязывает.

– И называете всех только по именам, – добавил Эйшер.

– Верно, Мэтт! Обращение по имени существенно сокращает коммуникационную дистанцию и располагает к доверительному разговору. Я, признаться, не очень-то умён, как хотелось бы, но умело компенсирую этот недостаток общительностью. В моём послужном списке нет громких побед и славных открытий, слава богу, я не отягощён тщеславием...

– В отличие от Молино, – снова вставил капитан.

– Вы так думаете? – в задумчивости произнёс Патис. – Я бы не сказал. Ему действительно есть, чем гордиться. Если я начну перечислять его регалии и награды – мы с вами закончим далеко за полночь. Эдриан Молино – светило науки и довольно богатый человек. Но при этом аскет, каких мало, и глубоко увлечённый учёный. Впрочем, давайте закончим со мной. Как я сказал ранее...

– Простите, док, но вы для меня не являетесь загадкой, – постукивая пальцами по столу, перебил его капитан. – Вы аполитичны, тема предстоящих выборов в Палату представителей нисколько не тронула вас. Вы – не азартны, далеки от спорта, но при случае не преминёте произвести первое впечатление. В вашей машине я не увидел ни намёка на увлечение каким-либо спортом или азартной игрой. Гонщик из вас неважный, но вы упорно двигались довольно резво, хотя это доставляло вам видимый дискомфорт. Вы – убеждённый сторонник семейных ценностей и общества, построенного на принципах равноправия. У вас трое детей и собака, судя по шерсти на вашей одежде, золотистый ретривер. Не пройдёт и недели, как вы всерьёз заскучаете по семье, что непременно отразиться на вашем настроении и работоспособности. Несмотря на уверения, тщеславие не обошло вас стороной. Я не ношу часы «Радо» из-за их исключительной непрактичности, чего не скажешь о вас. Мне продолжать?

– Браво! – восхитился ошарашенный Патис и поаплодировал. – Вы удивили меня капитан! Не зря за глаза вас называют человек–рентген...

– А ещё Рэмбо. Мне хватит умения и силы, чтобы справиться с дюжиной соперников.

– Да-да, я наслышан. И если честно, не горю желанием схлестнуться с вами в схватке. Надеюсь, этого не случится.

— Это хорошо, что вы понимаете. Страх обостряет внимание.

– Я не собираюсь сражаться с вами, Мэтт, мне это ни к чему. Мне гораздо комфортнее положиться на вас как на телохранителя. Ведь именно за этим вы здесь, не так ли? Я могу довериться вам?

– Всецело.

– Тогда давайте закроем этот вопрос и перейдём к истинной цели вашего визита.

– Меня интересует профессор, Эдриан Молино. Кто он? Злобный гений или самоотверженный самаритянин?

– Ни то, ни другое. Мне сложно обрисовать портрет этого человека по причине исключительной скрытности профессора. Вот уже десятый год я работаю в его научной команде. Впрочем, – усмехнулся Патис, – скорее, значусь. Основную часть рабочего времени я предпочитаю проводить с пациентами. Молино редко привлекает меня к исследовательской деятельности, предпочитая работать с такими же адептами, как он. А я... Как вы правильно заметили, во мне слишком много человеческого для учёного. Чтобы глубоко вгрызаться в гранит науки, нужно отказаться от многих благ, включая дом и семью. Я не готов к такому самопожертвованию.

– И тем не менее, вы здесь.

– Да! Чему удивлён не меньше вашего. Возможно, именно моя клиническая практика сыграла роль в выборе кандидата на участие в эксперименте. Но этот факт никак не делает меня ближе к Молино. Он всё ещё далёк от меня, как звёздное небо. Будучи ещё студентом, я был его учеником, но никогда не был в числе фаворитов. Позже, когда я, молодой специалист, мотался от клиники к клинике в поисках лучшего места, мне пришло приглашение на ежегодную конференцию в Нью-Йорке. Возможно, кто-то по ошибке включил моё имя в список приглашённых, не знаю. Это, пожалуй, неважно. Именно там я снова встретился с Молино. Череда случайностей, которые в итоге привели меня сюда.

Но, Мэтт, это нисколько не роднит меня с профессором! Он продолжает оставаться для меня загадкой, такой же, как и для вас. Если вы думаете, что в этой миссии моя роль куда шире, чем кажется – вы ошибаетесь. Я здесь такой же страж, как и вы. Только вы бережёте наши жизни, а я – мозги.

– Допустим. А что вы знаете о Бостоне?

– Практически то же, что и вы. Мой коллега в прошлом, учился там же, где и я. Но я не пересекался с ним в университете, у нас с ним слишком большая разница в возрасте. Никаких слухов о нём в студенческой среде не ходило. Ничего особого. Я слышал, есть научные работы, в которых он значится соавтором. Кажется, даже работы профессора Молино. Но вы же знаете, Мэтт, это всё условности. К примеру, моё имя есть по меньшей мере в пяти работах Молино, хотя лично я как такового участия в них не принимал. Я всего лишь сообщил статистические данные.

– То есть, вы отрицаете какую-либо связь профессора и Бостона?

– Я не могу отрицать или утверждать то, чего не знаю. Я могу строить предположения, основываясь на своих умозаключениях...

– И вы предполагаете...

– И я предполагаю, что какой-либо тесной связи между Молино и Бостоном нет. Во всяком случае, я её не прослеживаю.

– Хорошо. А как тогда Молино вышел на Бостона? Или он уже был привлечён в ходе следствия? Если так – как Корис вычислил Бостона?

– О-о-о, друг мой! – и Патис широко разулыбался. – Вы хотите слишком много! И уж точно обратились не по адресу. Этот вопрос вам стоит задать спецагенту Корису. Но боюсь, ответ на него вы так и не получите. ФБР не любит делиться секретами.

– И всё же, как можно просчитать и выявить действия такого человека?

– Вы снова задаёте вопрос вне моей компетенции. Учитывая профессию, именно вам гораздо проще дать на него ответ.

– Ошибаетесь, док. При кажущейся широте возможностей, у полиции не так много инструментов дознания. С точки зрения полисмена я пока не могу предположить сколь-нибудь сносную модель следственных действий. Как я понимаю, все жертвы, находясь в состоянии изменённого сознания, не могли видеть Бостона. Более того, даже если бы они и видели его, у них не было шансов сообщить об этом полиции, ведь их участь была предрешена. Мертвецы – неважные свидетели...

– Предлагаю не делать поспешных выводов. Ни вы, ни я не знаем всех жертв этого злодея. Возможно, кому-то действительно посчастливилось...

– Я точно не знаю, – перебил собеседника Эйшер, – но вы можете знать.

– Капитан, не наделяйте меня мифическими полномочиями! О Бостоне и о его жертвах я знаю столько же, сколько и вы. Меня никто подробно не информировал перед началом эксперимента. Перестаньте искать чёрную кошку в тёмной комнате и прекратите эту игру в подозрения. В нашей ситуации она контрпродуктивна, – сняв улыбку с лица, с лёгкой раздражительностью ответил Патис.

– И всё же, док, мне кажется, вы что-то недоговариваете, – с прищуром произнёс капитан. – Я почти наверняка уверен в том, что личность мужчины, пустившего себе пулю в лоб, вам известна. А значит, вы знаете куда больше, чем сообщили мне.

– Вы вольны думать так, как хотите.

– Я думаю, мистер Патис, этот разговор доставляет вам не меньше дискомфорта, чем быстрая езда. Вы уже в пятый раз нащупываете шарик на цепочке в своём кармане...

В этот момент повисшую напряжённость в разговоре разрезало объявление по громкоговорителю.

– Добрый вечер! В связи с непредвиденными обстоятельствами, завтра в семь утра прошу всех явиться в манипуляционную для проведения очередного этапа следственного эксперимента. Прошу не опаздывать! Время дорого.

– Чёрт возьми, простите! – картинно возмутился доктор, обрадовавшись неожиданной развязке сложного разговора. – Неужели мир настолько прохудился, что не может подождать хотя бы до девяти?! И после всего этого, Мэтт, вы меня в чём-то подозреваете? Да бросьте! Я – такая же жертва трудоголика Кориса, как и вы!

– Возможно, – в задумчивости произнёс капитан и, направившись к выходу, добавил: – Наш разговор не закончен, док.

– Я готов продолжить его в любой момент! Но только не ранним утром! – вернув привычную улыбчивую приветливость, ответил Патис.

Продолжение следует...

Выйдя утром из номера на десять минут раньше положенного срока, Эйшер в коридоре нос-к-носу столкнулся с Фолтом.

– Доброе утро, капитан! – с улыбкой поприветствовал его молодой человек. – Как вы, сэр?

– Доброе утро, курсант! Спасибо, хорошо. А вы?

– Вы знаете, сэр, прекрасно! Я замечательно выспался. Очень удобный матрас. Надо будет спросить у доктора, какой марки матрасы они закупают для клиники.

– Скорее, у спецагента, – пробубнил Эйшер.

– Вы знаете, сэр, а доктор был прав, – продолжил Фолт, – я действительно практически забыл детали вчерашнего видения. Если бы кто-то спросил меня сегодня о том, что было вчера – я бы сильно затруднился с ответом. Я никогда не жаловался на память, но тут... Просто мистика какая-то!

— Это хорошо, курсант. В вашем возрасте стоит запоминать только хорошее. Жизнь ещё успеет подбросить дерьма, о котором хочется тут же забыть.

– Сэр, вы не знаете, чем вызвана такая спешка?

– Сейчас выясним у Кориса. Вы-то готовы к работе?

– На все сто! Во мне ещё никогда не было столько сил, сколько сейчас! – и немаленький от природы Фолт надулся, как силач на подиуме. – Я готов к любым подвигам под вашим руководством, капитан!

– Надеюсь, подвиг нам не понадобится, – мрачно прокомментировал Эйшер и открыл Фолту дверь в манипуляционную.

Несмотря на ранний час, все уже были на своих местах, кроме доктора Патиса. Квай как и раньше занимался Бостоном, Корис расхаживал по комнате, а Молино сидел на стуле и, потирая трость, ругался.

– Где этот чёртов Патис?! Мы теряем время! Сэм, вы разбудили его?

– Разумеется, Эдриан, – ответил Корис, – он обещал быть с минуты на минуту.

– У этого лодыря минуты длятся часами! Вонг, готовьте реципиента!

Азиат молча кивнул и пригласил Фолта располагаться на кровати. Трент покорно разделся до трусов и улёгся.

– Что случилось вчера? – отведя спецагента в сторону, тихо спросил капитан.

– Квай чуть не потерял Бостона, – почти шёпотом начал Корис, – эксперимент был на грани срыва. Первый сеанс ментальной трансплантации крайне негативно сказался на сердечной деятельности. Если дела и дальше пойдут так – нужно будет внести в работу существенные коррективы.

– Какие?

– Вы увидите.

В этот момент с извинениями в кабинет ворвался заспанный Патис.

– Ну наконец-то! – хрипло поприветствовал его Молино. – Давайте уже начинать!

– У меня всё готово, – отрапортовал Квай.

– Минутку! – подняв палец кверху, объявил Патис, встряхнулся, щёлкнув пару раз себя по щекам, и достал магический шарик.

Как и вчера, профессор сел у изголовья кроватей и положил руки на лбы едва живому Бостону и сопящему Фолту. Курсант вздрогнул, неожиданно улыбнулся и заплакал во сне. Пульс резко подскочил до ста двадцати ударов.

По мере продвижения сеанса Фолт не проявлял крайнего беспокойства, как это было в первый раз. Он улыбался, плакал, тихо роняя слёзы, и сохранял благостное выражение лица. Все показатели жизнедеятельности тоже не вызывали озабоченности. Возбуждение в пределах физиологических норм.

На исходе первой минуты эксперимента Фолт внезапно озадачился каким-то вопросом. Во всяком случае, об этом говорило его выражение лица. Затем сжал кулаки и с силой ударил по кровати. Потом ещё раз и ещё. Так продолжалось не меньше минуты, в течение которой пульс то подлетал до двухсот ударов, то падал ниже ста двадцати. Порядком поколотив кровать, курсант внезапно затих, словно выбился из сил, и тихо заплакал.

— Это конец, – прошептал Корис.

И действительно, через пару секунд профессор снял руки со лба.

– Даже зверю не чужда человечность, – многозначительно изрёк Молино.

– Снова пустышка? – поинтересовался Корис.

– Скорее, воззвание. Он пытается сказать нам о том, что является таким же человеком, как и мы.

– Он продолжает контролировать ситуацию?

– Он всегда будет контролировать ситуацию. Мы играем на его поле. Об этом нельзя забывать ни на секунду. Адам, – Молино обратился к Патису, – помогите мне встать и будите парня. Я думаю, его рассказ позабавит вас.

– А вы, Эдриан, – подхватив под руку профессора, спросил Патис, – вы с нами не послушаете рассказчика.

– Пожалуй, нет. В этой истории для меня нет ничего нового.

Не успев толком проснуться, Фолт тут же с азартом заявил:

– Я помню, сэр, помню! Я сделал всё, как вы говорили, и теперь отчётливо помню детали.

– Замечательно, Трент! Я не сомневался в ваших способностях! – похвалил курсанта Патис. – А теперь я попрошу вас без сумбура рассказать нам о том, что вы видели. Обращайте внимание на ощущения. Как только вы почувствуете, что стали одним из персонажей видения – не сдерживайтесь, передавайте все свои чувства до мельчайших подробностей.

– Да, сэр, да. Я... Я нахожусь в небольшой комнате. Полумрак. Окна завешены тяжёлыми шторами. Здесь всё какое-то гнетущее, не могу понять... Запах, точно! Отвратительный запах человеческих фекалий. Странно, я довольно быстро к нему привык, словно живу в этой комнате не первый день. Я вижу кого-то на кровати. Знаете, такая старая больничная кровать, какие ещё остались в провинциальных госпиталях. Это пожилой человек, мужчина. Он молчит.

– Он спит?

– Нет. Он просто неподвижно лежит с открытыми глазами. Сэр, мне кажется, он парализован или очень тяжело болен. Возле него на тумбочке много лекарств. Очень тяжёлая атмосфера, это угнетает.

– Вы видите кого-то ещё?

– Постойте... Да, вижу. Женщина. Пожилая леди, с трудом передвигающаяся по комнате. Не могу пока разобраться, какие чувства я испытываю к ней. Это однозначно что-то позитивное. Какая-то привязанность, чувство долга, может, даже любовь. Или... Постойте, кажется, я запутался.

– Не торопитесь, Трент. Соберитесь с мыслями, ещё раз мысленно войдите в комнату, осмотритесь. Попробуйте привыкнуть к обстановке.

– Да, сэр. Это сложное чувство. Оно пронизывает всех, кто находится в этой комнате.

– Помимо вас, мужчины и женщины там есть кто-то ещё?

– Определённо. Я чувствую его, но не вижу.

Фолт закрыл глаза и замолчал.

– Всё, я понял! – спустя секунд десять воскликнул он. – Это женщина, старая леди – именно она является центром внимания! Она испытывает исключительную привязанность к джентльмену на кровати и к тому, кого я не вижу. Это взаимно. Тяжело передвигаясь, она пытается ухаживать за мужчиной. Кажется, поменять подгузник. Да, смрад усилился. Но ей очень тяжело!

Она что-то говорит мужчине... Я не слышу слов, но это – не брань. Похоже, она просто жалуется, изливает душу. Или молится. Сэ-эр, – курсант напрягся, – мне кажется, я сливаюсь с этим образом.

– Не препятствуйте этому, Трент, отпустите себя.

– Хорошо, сэр. Как-то необычно ощущать себя в теле пожилого немощного человека. Боль, усталость, разочарование и... Жалость! Ей очень жаль, что господин на кровати уже давно находится в таком плачевном состоянии. Ей очень жаль, что она уже не в силах оказать ему сносный уход. Ей жаль, что прожитые годы привели её к одиночеству. Она боится, что если уйдёт он – она останется совсем одна.

Но она хочет этого! Она хочет, чтобы мужчина поскорее избавился от мук. Это ведь наверняка мучение – долгое время лежать парализованным. Она это понимает, боится его ухода, но всё же молит Господа о скорейшем разрешении ситуации. Сэр, она молит Господа о скорейшей смерти! Это очень странно. Разве это по-христиански – молить Бога о смерти?

– Не озадачивайтесь вопросами морали, Трент, просто отдайте себя потоку событий и чувств. Двигайтесь в видении без сопротивления.

– Мой бедный Патрик! – голос курсант внезапно задрожал. – Господи, как же тебе тяжело! Я совершенно измучалась, ухаживая за тобой. Я с трудом встаю, с ещё большим трудом хожу. Даже напоить тебя – уже неимоверно тяжёлая задача. Я слабею с каждым днём, становясь живой мумией в этом склепе. Я и о себе-то толком не могу позаботиться. Близок тот день, когда я не смогу встать с постели. Что будет с нами тогда, что будет с тобой?

Я измучилась до крайности, мой милый! Но я представляю, насколько исстрадался ты! Лежать, видеть мою немощь и осознавать, что ты ничем не можешь мне помочь – это истинная мука! Мы с тобой обречены предстать перед Господом, пройдя весь тернистый путь боли и сожаления. Заслужили ли мы такую участь, любовь моя? Возможно. Вправе ли мы что-то изменить? Вправе ли я что-то изменить?

Я больше не хочу твоих мучений, Патрик! Я устала молить Господа о прощении и отпущении. Я устала! И я готова взять грех на себя, став десницею Божией! Но не рукою карающей за грехи тяжкие, но дланью Божией, от мук избавляющей. Милый мой, я больше не в силах это терпеть. Пусть уж Бог покарает меня!

Сэ-эр, – курсант испуганно взглянул на доктора, – я собираюсь...

– Продолжайте, Трент! Не препятствуйте ходу событий.

– Хорошо. Я встаю, с трудом добираюсь до полки и беру с неё запылившийся бронзовый подсвечник. Резкий прострел в плече вызывает онемение. Я роняю его. Появляется злость, обида, разочарование...

– Не бойтесь слиться с образом женщины. Вы вернётесь, Трент, обязательно. Но сейчас важно, чтобы вы побыли ею.

– Проклятая рука! – голос Фолта снова задрожал. – Она даже подсвечник удержать не может! Проклятая спина! Я не могу поднять его с пола. Да что же это?! Неужели я настолько ослабела, что даже подсвечник не подниму?! Ну, нет, я сделаю это! Сейчас-сейчас, милый, я смогу, я избавлю тебя от мучений! Вот, так, так... Ох ты ж, Господи, я не могу замахнуться как следует. Ну, давай же, давай, старая развалина!

Вытаращив от страха глаза, Фолт подскочил с кровати.

– Сэр, она бьёт старика подсвечником! Раз за разом! Она рассекла ему лоб, кровь залила лицо мужчины и подушку. Он тихо стонет, но не сопротивляется. Да он и не может сопротивляться! Её нужно немедленно остановить, сэр! Она же убьёт его!

– Продолжать! – скомандовал Корис.

– Ой, Господи! – и курсант снова присел на кровать. – Она выбилась из сил, но он всё ещё жив. Он стонет, обливаясь кровью, и смотрит на её с ужасом. Подсвечник выпадает у неё из рук. Она больше не в силах его удержать. Но она полна решимости завершить начатое! Она хватает с тумбочки шприц, обнажает иглу и бьёт его в лицо. В глаза, в шею... Он ослеплён, он хрипит, но всё ещё жив. Она в отчаянии! Неужели ей не хватит сил для такой сущей малости, как убить немощного старика?!

Мысли путаются, тело слабеет... Ноги уже не держат, и она падает перед ним на колени, утыкаясь лицом в подушку. Подушка! Да, это то, что надо! Она запихивает ему в рот подушку, вталкивая её скрюченным пальцем по дюйму прямо в глотку. Ещё, ещё! Он жадно вдыхает воздух ноздрями и борется в меру своих сил. Она зажимает ему ноздри... Нет, сэр, простите, дальше я не могу!

– Трент, нам важно знать всё!

– Всё... Всё... – мотая головой, прошептал Фолт и закрыл лицо руками.

– Трент?!

– Ей удалось это сделать, – после непродолжительного времени взяв себя в руки, продолжил молодой человек. – Она смотрела на него, внимательно следила за угасающим блеском в его глазах и не отпускала его до последнего момента, пока ужас во взгляде не скрылся под пеленой смерти. Затем, обессилев, она тихо опустилась на пол. Лёжа у его кровати, она тяжело дышала и смотрела на стену. На фотографию, которая висела на стене.

— Это портрет? – встрял с вопросом капитан.

– Скорее всего. Я не вижу очертаний, всё размыто. Но я чувствую неимоверную любовь этой женщины к тому, кто изображён на фото. Мне кажется, она что-то говорит. Она беззвучно шевелит губами, но я могу почувствовать её слова. «Вилли, мой милый! Я была тебе дрянной матерью и негодной женой твоему отцу! Я знаю, ты зол на меня. Но я прошу у тебя прощения, как молю Господа про отпущение греха, содеянного мною сейчас. Прости меня, мой мальчик!».

– Курсант, постарайтесь вспомнить детали обстановки, – продолжил расспрашивать капитан. — Это произошло в доме или квартире? Вы видели то, что было снаружи? Вы заметили...

– Не надо, капитан, – перебил его спецагент, – я хорошо знаю этот эпизод и расскажу вам о случившемся. В этой информации нет особой секретности.

– А он? – и капитан кивнул в сторону лежащего Бостона. – Ему обязательно это слушать?

– Он ничего не слышит, капитан, – ответил Корис.

– Подтверждаю, – добавил молчаливый Квай, – на энцефалограмме нет свидетельств реакции мозга на аудиальные раздражители.

– Кто эта женщина?

— Дороти Кимберли, мать Вильяма Бостона, – выдержав интригующую паузу, ответил Корис.

– А мужчина – его отец?

– Отчим. Патрик Кимберли. Это произошло в пригороде Лафайета, доме, в котором родился и вырос Бостон.

– Он был единственным ребёнком в семье?

– Нет, у него есть старшая сестра Луиза. Довольно давно она вышла замуж и уехала в Канаду. Мы общались с ней. У неё всегда были натянутые отношения с матерью и братом. Она не сообщила нам чего-то особого, что стоило бы внимания. Она счастлива в своей новой жизни и не желает иметь ничего общего со своими кровными родственниками.

– Конфликтная семья?

– Отчасти. У Дороти были сложные отношения с Элиотом Бостоном, отцом Вильяма, которые в итоге привели к разводу, когда мальчугану Вилли едва исполнилось десять. В молодости Дороти грешила слабостью к алкоголю.

– А что с его отцом?

– Он умер восемь лет назад, так и не связав свою жизнь ни с кем. Насколько я знаю, Бостон не общался с покойным родителем, считая его поступок предательством.

– А не приложил ли он руку к смерти отца?

– Нет. Элиот Бостон скончался от рака.

– А как сложились его отношения с отчимом?

– Никак. Они практически не общались. Закончив колледж, Бостон покинул отчий дом. Спустя восемь лет его мать повторно вышла замуж. Бостон редко проведывал мать. С отчимом же он и вовсе предпочитал не пересекаться, что было задачей несложной. Патрик Кимберли служил машинистом и подолгу мог отсутствовать дома.

– А как он оказался прикованным к постели?

– Роковая случайность, которую суд классифицировал как несчастный случай по причине халатной беспечности, допущенной должностными лицами. Страховая компания отказала Кимберли в выплате, погрузив тех в полнейшую нищету. К моменту смерти Патрика, дом уже был под арестом. Уже немолодая Дороти изо всех сил боролась за нового мужа. Её сил хватило на одиннадцать лет ухода за немощным Патриком. Что случилось потом – вы знаете.

– А какова дальнейшая судьба Дороти?

– В ходе судебных разбирательств медицинской комиссией штата Луизиана Дороти Кимберли была признана психически больной. Суд приговорил её к пожизненному пребыванию в психиатрической больнице Мэтери, где она и провела остаток своих дней, скончавшись два года назад в возрасте восьмидесяти четырёх лет.

– То есть, таким оригинальным способом Бостон решил свести старые счёты с матерью?

– Мэтт, этот вопрос, не имеет однозначного ответа, – вступил в разговор Патис, – с одной стороны Бостон подтолкнул мать к преступлению. Это плохо, мерзко и в конце концов противозаконно. Но, с другой стороны, он избавил её от непосильного труда по уходу за тяжело больным человеком. К моменту совершения преступления Дороти уже была в почтенном возрасте, которому, как мы знаем, всегда сопутствуют физические недуги.

Ко всему прочему, финансовое состояние семьи Кимберли не сулило ничего хорошего. С высокой долей вероятности её муж был бы передан какому-нибудь муниципальному госпиталю, где уход за такими больными оставляет желать лучшего. Саму Дороти, скорее всего, поселили бы в приюте – не самом дружелюбном месте. Или же свой век ей пришлось бы скоротать в бродяжничестве, что ненамного лучше обветшалого, простите, клоповника, коими в своём большинстве являются муниципальные приюты для одиноких престарелых людей.

Я знаю госпиталь в Мэтери. Там вполне сносные условия и хороший персонал. До самой смерти Дороти была сыта, одета, жила в тепле и заботе. Что ещё нужно пожилому человеку, растерявшему по жизни всё, чем он дорожил? Простите, Мэтт, но в этом случае я скорее склонюсь на сторону профессора Молино, назвавшего поступок Бостона актом человечности.

– Простите, доктор, но я с вами не согласен, – присоединился Фолт. – Возможно, мои измышления покажутся вам наивными и даже смешными, но я убеждён в том, что никто не имеет права отбирать у человека жизнь. Только Бог решает, когда человеку суждено уйти и какие трудности ему предстоит пережить перед уходом. Как сказано в Библии: «Бог для нас – Бог во спасение; во власти Господа Вседержителя врата смерти». Вправе ли мы, люди, решать то, что в руках Господних?

– Скажите это республиканцам, вернувшим смертную казнь, – с усмешкой заметил Корис.

– Смерть смерти – рознь, – добавил Патис, – разве эвтаназия – не гуманный способ избавления от нестерпимых мук?

– Сэр, любая смерть, кроме той, что дарована небесами, априори насильственна, поскольку вызвана силою человека, а не волею Господа! Насильственная смерть не может быть избавлением от мирских трудностей и невзгод. В послании Коринфянам сказано: «Вас постигло искушение не иное, как человеческое; и верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести». Возможно, трудности, ниспосланные Господом семье Кимберли, и были теми испытаниями, которые им предстояло пройти до конца? Мы же не можем судить о планах Божьих.

– Всё верно, курсант, – включился капитан, – но в жизни бывает совсем по-другому. Если бы я следовал Библейским заветам – мы бы с вами сейчас не общались.

– Безусловно, сэр! На этот счёт Библия говорит...

– Оставьте Библию церковникам, Трент! Жизнь – совсем другая игра. Всё, что нам остаётся – это принять её правила или сдохнуть.

– Мы закончили? – прервал беседу доктор Квай. – Мне необходимо поработать с донором перед вечерним сеансом.

– Да–да, простите! – спохватился Корис и, пригласив всех на выход, добавил: – Джентльмены, прошу максимально эффективно воспользоваться свободным временем, посвятив его восстановлению. Ровно в восемнадцать часов я всех вас жду в манипуляционной. Мистер Фолт, – обратился он к курсанту, – вас это особо касается.

– Да, сэр, я понял, – кивнул курсант, – я чувствую, что порядком подустал. Но вечером я обещаю быть бодрым и сильным. Таким же, как сегодняшним утром.

– Я надеюсь на вас, мистер Фолт!

Продолжение следует...

Вечером капитану очень не понравился взгляд Фолта. Внешне курсант, как и прежде, выглядел бодрым и свежим, но во взгляде читалась какая-то неимоверная тяжесть. Молодой человек смотрел на мир раскрасневшимися глазами глубокого старца, до невозможности измученного тяготами бытия. Этот факт не на шутку взволновал Эйшера.

– Спецагент, мы не загоняем лошадей? – отведя Кориса в сторону, негромко спросил капитан.

Корис кинул взгляд на Фолта и отрицательно покачал головой.

– Нет, он в порядке.

– А мне кажется, что мы торопимся. Может, перенесём сеанс на завтра и дадим курсанту отдохнуть?

– У нас нет времени, мы и так выбиваемся из графика.

– В графике значилось два сеанса в день?

– В графике не значились сеансы для получения ничего не значащей информации! Бостон знает, что нам нужно, и поэтому тянет резину.

– А что нам нужно?

— Это мы уже обсуждали, капитан.

– Ладно. Вы считаете, он продолжает хитрить, даже будучи при смерти?

– А что ему мешает? Он в любом случае обречён, даровать ему бессмертие мы не в состоянии. Его изначальные позиции неизменны. А вот наше положение шатко как никогда.

– И тем не менее я прошу впредь давать возможность курсанту восстановиться. Подключите Патиса к этому процессу, как я понимаю, это в его компетенции. Поймите правильно, спецагент, в состоянии нервного срыва Фолт точно будет бесполезен. И в довесок опасен. Он – парень крепкий, подготовленный, я могу попросту не успеть в нужный момент.

– Хорошо, капитан, мы продумаем это. А сейчас давайте приступим к работе.

– Сэр, со мной всё в порядке! Я просто недавно проснулся. Простите, задремал, как-то так вышло, – узрев беспокойство капитана, курсант выкрикнул с больничной кровати.

– Видите, – усмехнулся Корис, – нет повода для беспокойства.

– Надеюсь, – пробубнил Эйшер и стал на свою привычную позицию, с которой открывался широкий обзор.

Снова незатейливое колдовство улыбчивого доктора сделало своё дело, Фолт захрапел, отдавая свою голову целиком и полностью во власть подозрительного профессора.

В отличие от прошлого раза мониторы взбесились с самого начала, выдавая отменный цифровой галоп. Фолт густо покраснел и покрылся пятнами. Страдальчески постанывая, курсант начал истерически расчёсывать своё тело, буквально раздирая в кровь руки, живот, шею и лицо. Показатели продолжали скачкообразно расти, что вызвало некое беспокойство даже у безэмоционального азиата.

– Опасная ситуация для жизни реципиента, – шустро устанавливая Фолту систему для внутривенных вливаний, произнёс Квай.

– Продолжайте, – волевым голосом приказал Корис и встал из-за стола.

Внезапно бешеная пляска со смертью закончилась. Жизненные показатели пришли в норму, Фолту вернулся здоровый цвет кожи и глубокий сон. Лишь только кровоточащие расчёсы на теле напоминали о безумном сне, который ему предстояло рассказать собравшимся после пробуждения.

– С возвращением, мистер Фолт! – поприветствовал проснувшегося курсанта Патис. – Как ваше самочувствие?

– Не очень, – простонал молодой человек и, посмотрев на руки, добавил, – крайне плохой сон, сэр. Не хотел бы я его увидеть ещё раз.

– Вы хорошо запомнили детали? – спросил Молино, который в этот раз предпочёл остаться.

– Более чем. Такое сложно забыть, сэр.

– Тогда мы слушаем.

– Ночь, небольшой город или окраина. В центре всегда людно, а я вижу за окном пустую дорогу с мигающими светофорами. Окно витражное, скорее всего, магазин или... Это салон красоты. Всюду зеркала и сидения, регулирующиеся по высоте. Девушка стоит напротив зеркала. Я пока чётко не вижу её отражения, но по контурам могу сказать, что леди слегка полновата. Во всяком случае, на мой вкус.

Она хватает инструменты с полки и со злобой бросает их на пол. Ругается. Грязно ругается. Сэр, боюсь, некоторые слова мне будет сложно передать. Странный акцент. Похоже, она северянка, скорее всего, из Миннесоты. Я продвигаюсь ближе к ней... О Господи, её лицо! Оно полностью покрыто уродливыми шрамами и угрями! Боже, бедная девочка! Руки... руки тоже. Похоже, она серьёзно больна.

– Ничего серьёзного, акне вульгарис, – пробубнил Молино.

– Мне кажется, я сейчас сольюсь с ней. Да, так и есть, я в теле девушки. Сэр, эта сыпь, это как минимум неприятно, если не сказать больно. Такое впечатление, что кожа натянута до крайности. Ещё немного – и она начнёт лопаться.

– Сконцентрируйтесь на её мыслях, сейчас они должны стать вашими, – проинструктировал Патис.

– Да–да, я это чувствую, ещё немного и... Сука, уродина, тварь! – внезапно взорвался курсант. – Жирная прыщавая скотина! Что смотришь, отребье?! Ненавижу тебя! Скройся немедля с глаз долой! Проклятая кожа! Почему я её ношу?! Я до гроба должна носить эту дрянь?!

Конечно, я никому не интересна! Разве что, в качестве пугала. Даже Энн, сучка, воображала, при всех назвала меня жирным прыщом. А ещё подругой называлась, скотина. Сдохни мразь! Сдохни Энн, и ты, уродина, которая в зеркале! Все сдохните! Все подруги, которые насмехаются надо мной. Все сучки! И кобели. Надо же, мать их! Дэвин, хрен моржовый, когда увидел меня без одежды – тут же обблевался. Можно подумать, он красавец! Тоже мне, мачо, пьянь подзаборная! Ай, с этим дерьмом на роже я до гробовой доски останусь девственницей!

Куда мне такой красавице?! Дядя Арчи так и сказал: «Куда тебе в мой салон, Салли? Ты же всех клиентов распугаешь». Вот же ж, старый мудак! А ещё дядя! Мог бы и взять племянницу. Ничего бы с ним не стало. Один хрен, денег – куры не клюют. Ну, распугала бы клиентов – так и что с того? Одни испугались – другие пришли. Проблема, прямо!

Распугаешь, ха! Вон, эта сучка силиконовая, из-за которой я тут до двенадцати ночи проторчала, не испугалась. Ей, видите ли, на ночной дэнс-пати с модным причуханом прийти надо! Губищи насосала – аж лопаются! Фу, уродина! И ты тоже! Что глазеешь, тварь прыщавая?! Видеть тебя больше не могу!

И тебя, ублюдок, наградивший меня этим дерьмом! Слышишь, творец недоделанный?! Тебе тоже смешно, да?! Да кто ты такой, чтобы так издеваться надо мной?! Кто дал тебе право так унижать людей?! Чтоб ты там сдох на своих небесах, извращенец бородатый!

Сэ–эр, – смущённо протянул Фолт, – я кажется, наговорил лишнего...

– Ничего страшного, Трент, продолжайте, – успокоил его Патис, – мы здесь все взрослые люди.

– Док, но мне неудобно...

– Заканчивайте с морализмом, Трент! – грозно прохрипел профессор. – У нас нет времени на ваши извинения! Продолжайте!

– Сэр, девушка стоит напротив большого зеркала и замахивается на своё отражение. У себя дома она разбила все зеркала. Она бы и здесь всё разгромила, но её скромного дохода не хватит, чтобы покрыть убытки салона. Я чувствую необычайную ненависть по отношению ко всему миру. Я не знаю, можно ли настолько ненавидеть и как с этим жить! Бедняжка!

Она берёт ножницы... О-о, Салли, стой, не надо! Сэр, она собирается срезать кожу со лба! Это же форменное безумие! Салли, что ты делаешь, детка?! Сэр, она режет кожу по живому!

– Что она чувствует?

– Боль. Да, первое ощущение – это боль. Но она быстро проходит. А потом наступает наслаждение. Приятное чувство, похожее на удовольствие от почёсывания затылка, только в разы сильнее. Кожа режется с трудом, ножницы въедаются в плоть и застревают там. Она нервничает, вырывает куски кожи, бросает ножницы на пол и берёт другие. Резать плоть не то, что резать ткань, даже очень крепкую.

Кровь хлещет со лба, заливая глаза. Девушка ругается, постоянно смахивая кровь, хватает с полки чистое полотенце, небрежно вытирает им лицо и бросает на пол. На полу уже три полотенца, крови много.

Всё, кожи на лбу нет. Но она не останавливается. Ощущение блаженства нарастает, заманивая в опасное действо, как наркотик. Она начинает срезать кожу со щёк. Сперва левая. Нет, ножницы – это не тот инструмент. Она в отчаянии бегает по залу в поисках подходящего предмета. Бежит в подсобку и берёт там обычный кухонный нож. Такой длинный и острый.

О да, дело пошло! Оказывается, ножом срезать кожу гораздо удобнее. Только краешек, пропитанный кровью, выскальзывает из пальцев. Щипцы. Да, точно, щипцы для завивки волос! Если их хорошенько прогреть – они прикипают к плоти и крепко держать лоскут. Одна щека готова, теперь вторая.

Заливая кровью пол, она продолжает себя полосовать. Это уже не остановить! Она в состоянии экстаза. Она испытывает неземное блаженство, избавляясь от своего наказания. Ей даже начинает нравиться своё отражение в зеркале. Шея, плечи. С рук она просто соскабливает кожу. Трёт ножом, словно морковку – и кожа понемногу сходит, оставляя после себя чудовищные задиры, скрытые кровавыми потёками.

Она раздевается догола и начинает срезать кожу с грудей. Правый сосок случайно попал под нож. Ничего, это всё равно лучше, чем уродливые гнойники. Она слабеет, очень большая кровопотеря. Ноги уже не держат её, и она опускается на стул. Кожа на животе сбегается в увесистую жировую складку. Это – момент истины! Теперь она может одним махом избавиться от проклятого толстого живота вместе с уродливой кожей. Она истерично хохочет, глубоко врезаясь ножом в плоть.

Она вздрогнула, сладостно застонала и забилась в оргастической конвульсии. Всё, жира нет! Огромный пласт плоти с противным шлепком падает на пол. На его месте зияет ужасная кровоточащая рана. Наслаждение захватывает её целиком, сознание путается. Она то и дело проваливается в полуобморочное состояние. Потом приходит в себя и продолжает резать ноги, опускаясь с бёдер к голени. Пласты кожи свисают, будто обрывки ткани. Мир вокруг вертится, как торнадо, и улетает ввысь, оставляя её в кромешной тьме. Она всё ещё слышит собственные стоны, но они с каждой секундой становятся всё дальше и тише. Конец близок...

Фолт замолчал, уставившись на свои разодранные руки.

– Трент, мы продолжаем слушать, – окликнул его Патис.

– Удивительное дело, сэр, – наконец отозвался курсант, осторожно поводя вдоль свежих ран на руках, – боль, которая есть, и боль, которую ожидаешь. Я заношу руку над источником боли и отчётливо понимаю: если я притронусь – будет больно. А так ли на самом деле? Может, боль – это только плод самовнушения?

– Боль – это защитный механизм организма, она реальна, Трент, и не может быть плодом самовнушения. Осознанно мы можем лишь отчасти регулировать её интенсивность и продолжительность. При должных тренировках...

— Это всё?! – перебил Патиса профессор. – Если так – помогите мне встать, Адам.

– Конечно, Эдриан!

И подхватив под руку старика, доктор помог подняться хромому профессору.

– Боль реальна, и она правит нами, являясь сильнейшим эмоциональным откликом нервной системы, захватывающим все механизмы нейрорегуляции. Она способна иррадировать настолько глубоко, что со временем становится фантомной. Рассказывать о тренировках вы можете этому юнцу, Адам. Но не мне! За пятнадцать лет я достаточно изучил её. Вы можете обманывать себя, терпеть и принимать боль как часть своей жизни. Но вы не можете вечно её игнорировать! Рано или поздно она возьмёт верх. И тогда она обезоружит вас, какими бы навыками вы ни обладали. Именно боль является ключом к сознанию любого индивидуума.

– Простите, профессор, но при всём уважении, не могу согласиться, – возразил Патис. – Моя клиническая практика показывает, что...

– Прекратите, Адам! Иначе я сочту ваши доводы нелепой шуткой!

– А я встану на сторону нашего психолога, – включился в спор капитан. – По части боли у меня, пожалуй, побольше опыта, чем у вас, джентльмены.

— Вот и дискутируйте тут без меня! – раздражённо бросил профессор и захромал к выходу.

Когда хмурый старик скрылся за дверью, капитан подошёл к курсанту и помог ему подняться с кровати.

– Ты как, сынок? – неожиданно по-отечески обратился он к Фолту.

– Спасибо, сэр, нормально, – отрешённо ответил молодой человек.

– Сэм, вам знаком этот случай? – спросил у спецагента Патис.

– К сожалению, да.

– Кто эта девушка?

– Салли Бин Арго. Девушка длительное время страдала от наследственного заболевания, вызывающего угревую сыпь по всему телу. Болезнь впервые проявилась в подростковом периоде и до момента смерти не отступала, несмотря на все медицинские и косметологические процедуры. На момент смерти ей был двадцать один год. Пришедшие утром коллеги нашли её в луже крови. Она всё ещё подавала признаки жизни, но к несчастью, травмы оказались несовместимыми с жизнью. В тот же день она скончалась в городской больнице Миндена.

Хочу сказать вам, джентльмены, – с неким воодушевлением продолжил Корис, — это дело было довольно громким. И вовсе не из-за изуверского способа покончить с собой. При обыске в квартире Бин Арго полицейским управлением Шривпорта были найдены материалы сатанинского толка. Книги, брошюры, методические материалы и прочая полиграфическая продукция, издателем которой значилась некая секта «Путь Дьявола». Материалами тут же заинтересовалось ФБР.

В ходе расследования было выявлено восемнадцать ячеек и более полусотни подпольных явок этих сатанистов в США и Канаде. К работе подключились наши коллеги из КСРБ. Дело обрастало материалами, часть из которых представляло нешуточный интерес для следствия. Как оказалось, радикальная часть сектантов практиковала членовредительство в ходе ритуальных действий. В общем-то, ничего серьёзного, неглубокие порезы, но это дало нам повод для проведения массовых арестов. В ряде арестов участвовала и ваша группа, капитан.

– Да, я помню.

– Причастность секты к убийству Салли Бин Арго доказать не удалось, хотя все предпосылки для этого были. Но в ходе следствия были выявлены не менее интересные факты. К примеру, тесные связи верхушки секты с некоторыми сенаторами и членами правительства. Откровенно говоря, на такой улов мы и не рассчитывали. Дело пахло общественным резонансом.

К счастью, ФБР – не полиция, где каждый чих становится достоянием журналистов, – и Корис бросил уничижающий взгляд в сторону капитана, – общественная огласка внесла бы смуту в расследование и породила бы массу ненужных толков. К расследованию наверняка подключились бы прокурорские и сенатские комиссии, общественные организации и ещё чёрт знает кто. Я – не сторонник привлечения к работе любителей. Делом должны заниматься профессионалы.

Следствие по делу секты «Путь Дьявола» продолжается по сей день. Нам удалось добыть довольно много материалов, обличающих ряд известных чиновников и топ-менеджеров крупных финансовых корпораций. Уверяю вас, джентльмены, мы закончим эту работу с успехом и привлечём всех виновных к ответственности.

— Это вряд ли, – криво усмехнувшись, возразил Эйшер. – Насколько мне известно, расследование закончено. Более того, материалы расследования переданы в суд, который вынес приговоры в отношении ряда лиц, состоявших в секте.

Возможно, ФБР и надёжно хранит свои секреты, но шила в мешке не утаишь. Как только всплыли хорошо известные фамилии, кое–кто в Вашингтоне всерьёз забеспокоился, усматривая в дальнейшем расследовании риск блестящей карьере госслужащего. Белый Дом убедительно попросил Джеймса Коми сбавить обороты. И ваш шеф, Корис, любезно согласился помочь. Были выбраны козлы отпущения, которые в суде и взяли на себя вину. Я лично общался с одним из них, Итером Спаркли. В ходе приватной беседы без протокола мистер Спаркли сообщил мне кое-что довольно любопытное, о чём вы, спецагент, предпочли бы умолчать.

— Это – ваша версия, капитан! – раздражённо прокомментировал спецагент.

– Да это – моя версия, которая вряд ли будет иметь успех в суде. Но в отличие от вашей, моя совесть чиста.

– Вы обвиняете меня в подлоге, Эйшер?!

– Я обвиняю в подлоге лживую систему, частью которой вы являетесь.

– Какие смелые заявления, Эйшер! Может, вы – коммунист?

– Я – такой же коммунист, как и вы, Корис...

– Джентльмены, джентльмены! – встав между противоборствующими сторонами, воскликнул Патис. – Давайте не будем враждовать! Мы все здесь преследуем одну благую цель, требующую от нас слаженной работы. Уверяю вас, мы не сможем её достичь, если будем постоянно конфликтовать на пустом месте. Сэм, Мэтт, я хочу, чтобы вы немедленно пожали друг другу руки и забыли о споре хотя бы до окончания эксперимента.

– Я уже о нём забыл, – мрачно пробурчал капитан, протягивая руку спецагенту.

– Полагаю, мы найдём выход из сложной ситуации, если будем согласованно действовать сообразно плану, – повелительно ответил Корис, пожимая руку Эйшеру.

— Вот и славно, джентльмены! – с улыбкой произнёс доктор. – А сейчас я предлагаю всем отдохнуть для того, чтобы завтра с новыми силами приступить к работе.

– Завтра в восемь утра жду в манипуляционной, – объявил спецагент.

– В восемь?! – взвизгнул Патис. – Да что же это за наказание такое?! Сэм, умоляю вас, сдвиньте время сеанса хотя бы на час! Не будьте таким бессердечным, войдите в моё положение!

– Я бы с радостью, мистер Патис, – улыбнулся потеплевший Корис, – но боюсь, профессор не одобрит такого решения. Если вы возьмёте на себя миссию уговорить...

– Не продолжайте больше! – воскликнул доктор и плюхнулся на стул. – Уговорить Эдриана Молино так же невозможно, как и достать звезду.

– Вы сами ответили на свой вопрос.

– Хорошо-хорошо. Но знайте, сторонник раннего утра, завтра я буду в крайне дурном расположении духа!

– Тогда лягте пораньше.

– Ещё чего! Вы предлагаете мне...

– Джентльмены, – вклинился в картинный спор Фолт, – я прошу прощения, но мне нужно отдохнуть. Я бы с радостью послушал вашу занимательную беседу, но сил больше нет. Извините, пожалуйста, я вас покину.

– Конечно-конечно, Трент, идите! – согласился Патис.

– Я провожу вас, курсант, – и, взяв под руку Фолта, капитан отправился с ним в номер.



– Как ты? – уже в коридоре спросил курсанта капитан.

– Не знаю, сэр. Меня раздирают противоречивые чувства. Я видел и чувствовал всё, что творилось с этой девушкой. Её ненависть буквально проедала меня насквозь. Конечно же, она объяснима, несложно понять её природу. Но я не могу понять другого: почему было выбрано именно такое решение?

– Сложный вопрос, Трент. Иногда ситуация складывается так, что приходится чем-то жертвовать.

– Но не так же, мистер Эйшер! Я бы понял, если бы она решилась свести счёты с жизнью так, как это сделал джентльмен из первого сеанса. Или, к примеру, бросилась с моста... Нет, сэр, вы не подумайте, я – не кровожадный маньяк, желающий смерти бедной девушке только ради развлечения! Но живьём срезать с себя кожу! Это мерзко, долго, страшно и, в конце концов, чертовски больно!

– Боль не всегда играет решающую роль. Иногда боли не чувствуешь совсем, в особенности, когда уходит страх, и мотивация полностью овладевает тобой.

– Да, сэр! И этот факт тоже не даёт мне покоя. Девушка чувствовала боль ровно до того момента, пока не перестала бояться. Потом боль сменилась наслаждением. Причём, непередаваемым! Я чувствовал всё, что чувствовала она, до последней капли. И могу вам сказать, простите, что секс не идёт ни в какое сравнение.

– Даже так?!

– Да, представьте! Пик наслаждения в сексе длится считанные секунды, а я изнемогал от удовольствия добрых полчаса. Оно не шло на спад, а наоборот усиливалось с каждой секундой. Мой мозг едва не захлебнулся в эндорфинах. Ещё немного – и я бы, пожалуй, сошёл с ума или умер. Хм, забавно, – грустно усмехнулся Фолт, – умереть от удовольствия.

– Смерть не может быть забавной, курсант.

– Разумеется, сэр. Но меня больше волнует другой вопрос: будь я на месте девушки, поступил бы я так же, зная, что вместо боли я получу удовольствие? Вы понимаете, о чём я, сэр?

– Не совсем.

– Да... Я тоже не могу понять себя до конца. Всё это оказалось слишком сложным для меня. И мне, пожалуй, стоит немного отдохнуть, чтобы разобраться с мыслями, иначе я просто свихнусь. Очень надеюсь, что цель нашей миссии исключительно благая. Иначе... иначе мы с вами, сэр, такие же извращенцы и убийцы, как этот Бостон.

– Я тоже на это надеюсь.

Продолжение следует...

Утром капитан застал Фолта за странным занятием. Неторопливо следуя по коридору, курсант постукивал кулаком по стенам, бросая хлёсткие несильные удары.

– Доброе утро! Занимаешься набивкой? – догоняя Фолта, крикнул капитан.

– А-а! Доброе утро! Нет, сэр, я разочаровался в набивке, считая это занятие бесполезным на практике.

– Тогда что?

– Интересная штука! – Фолт остановился и посмотрел на Эйшера каким-то загадочным взглядом. – В юношестве я практиковал регулярные удары костяшками кулака по твёрдым предметам, считая это закалкой плоти. Не только я, многие ребята из моего окружения. Потом пришёл опыт, понимание... Но не это важно, сэр! Нанося удары по дереву или стене, я испытывал такие же противоречивые чувства, как и девушка, снявшая с себя кожу. Я чувствовал боль, что вполне объяснимо с точки зрения физиологии, но одновременно я ощущал наслаждение – некую награду за усердие. Это странно, но я... Мы все порой испытываем наслаждение от самоистязания, веря в его исключительную необходимость. Так ли была безумна Салли, сдирая с себя осточертевшую корку уродства?

– Она не безумна, Трент. Конечно же, её физические изъяны не могли не сказаться на психике, но Салли не была сумасшедшей. Бостон сделал её такой. Именно он подселил ей в голову демона, содравшего с неё кожу.

– А кто подселил демона мне, заставляя сбивать руки в кровь? Кто заставлял средневековых монахов истязать себя до изнеможения? Кто толкает вас рисковать жизнью, спасая других? Простите, сэр, но мне кажется, ответ на этот вопрос кроется в тёмных далях нашей головы. Что, если этот так называемый демон живёт в каждом из нас? Что, если мы рождаемся с ним внутри? Он живёт вместе с нами, растёт, набираясь сил и опыта, но не может обрести свободу, блуждая лабиринтами подсознания. Что, если он – и есть оборотная сторона нашей сущности, заложенная Господом в противовес благоразумию и добродетели?

– Демоны внутри нас? – усмехнулся капитан.

– Да! Демоны, которые делают нас людьми – слабыми, несовершенными сущностями, подверженными искушениям и порокам. С этой точки зрения их демоническая природа неочевидна. Если Творец усмотрел необходимость в их присутствии – значит, именно такими он нас задумывал. А если так, кто есть он, Бог? Всевластное совершенство сотворённого им мира или жалкий небожитель, изнемогающий от демонов внутри, который слепил человека по образу и подобию своему?

— Это вредные мысли, курсант.

— Вот-вот, сэр! Вредные мысли! Родители, церковь, школа... Нам с пелёнок запрещали думать вредные мысли, навязывая противоречивые ценности. А что если, заглянув внутрь себя, мы обнаружим то, что никак не вяжется с архаичной концепцией социума? Что, если внутри нас нет обещанной Божьей благодати?

– На этот счёт есть масса практик и тренингов...

– Та перестаньте, мистер Эйшер! Вы верите в благотворность и бескорыстие учений этих всезнаек–эзотериков, черпающих свою так называемую мудрость в изречениях выживших из ума старцев?! Это смешно! Думаете, кто-то из них рискнул заглянуть в глаза своим демонам? Кто-то из них озадачился вопросом, почему милостивый Господь оставил в душе место для порока? Думаете, они знают истинную дорогу к самопознанию? А ведь она очевидна, сэр! И возможно, это – единственный путь избежать фатальных последствий, настигших бедняжку Салли.

– На этот счёт, Трент, тебе стоит поговорить с доктором Патисом.

– А он, думаете, знает?

– Я слышал, кто-то упомянул моё имя! – раздался радостный возглас доктора в коридоре. – Джентльмены, я рад вас видеть в столь ранний час! Ручаюсь, вы здесь ждёте меня!

– Так и есть, сэр! – с улыбкой протягивая руку доктору, сказал Фолт.

— Это прекрасно, мой друг! Я бы сказал, вдвойне прекрасно, потому что сегодня я проснулся сам без какого-либо нажима со стороны будильника. Вы представляете, Мэтт!

– Безусловно, это – подвиг, – с издевательской интонацией изрёк Эйшер.

– Да-да, подвиг! Во всяком случае, для меня.

– Тогда я поздравляю вас, сэр, с первым подвигом за день! – и Фолт повторно пожал руку довольному Патису.

– Благодарю вас, Трент! А теперь, друзья мои, давайте-ка отправимся к новым свершениям. Время не ждёт. Думаю, Эдриан на пару с Сэмом уже не раз перемыли нам косточки. Давайте не будем давать им повод для сплетен и придём вовремя.

– Конечно! – согласился курсант и бодро зашагал в сторону манипуляционной.

Когда Патис нырнул в дверь, Фолт, следовавший за ним, обернулся и сказал замыкавшему шествие капитану:

– Ещё не понятно, кто больший злодей: Бостон или мы.

Сеанс прошёл очень тяжело. После пробуждения Фолт долго не мог прийти в себя. Он бормотал что-то невнятное и постоянно потирал правую ногу. В этот раз Патису с трудом удалось выведать информацию о видении.

Бостон подсунул историю хромого художника, который нарисовал на стене дома розовый бутон кровью бездомного старика. Художник вдохновенно выводил прекрасный цветок во всю стену, буквально высасывая до капли жизнетворную краску из несчастного бродяги.

Когда Фолт прихрамывая ушёл к себе, Корис сухо рассказал историю этого преступления. Алан Бриг – хромой художник – когда-то в детстве подвергся нападению бездомных пьянчуг. Мальчуган с улыбкой шёл домой, торжественно неся в руках букет роз к маминому дню рождения, а двое ублюдков в обносках, распивавших дрянное пойло прямо на улице, решили, что парень насмехается над ними. Крепко они его отделали. Так крепко, что Алан до конца своих дней остался хромым.

Время не излечило душевную рану. Оставив мечты о теннисе, которым он с успехом занимался до злополучного дня, парень взрослел и креп, осваивая изобразительное искусство. Алан набирался сил и умения, чтобы когда-нибудь воплотить другую мечту – сладостную месть. Возможно, он так бы и жил со злобой внутри, если бы не попался на глаза Бостону. Один маленький толчок – и жизнь двоих людей помчалась в пропасть.

Брига признали виновным в убийстве первой степени. Учитывая психологическую травму, полученную обвиняемым в детстве, его приговорили к двадцати пяти годам заключения вместо пожизненного срока. Но это не спасло Алана, который был далёк от звериных тюремных обычаев. Будучи не в силах сносить унижения и побои, Алан Бриг покончил с собой в тюремной камере, проведя в заключении неполный год.

К вечернему сеансу капитан вёл курсанта под руку. Бедняга Фолт отчаянно хромал и не мог удержаться на ногах. Через полчаса Фолта в номер внесли на носилках. Из-за боли внизу живота, которая усиливалась с каждой секундой, курсант даже говорил с трудом. Квай сделал ему инъекцию обезболивающего и успокоительного.

Покидая номер курсанта, капитан с тревогой смотрел на корчащегося Фолта, который совсем недавно, с трудом превозмогая боль, рассказал страшную историю жизни Карины Суаве.

Тридцатипятилетняя женщина необыкновенной красоты, обворожительная брюнетка с горячей мексиканской кровью родилась с пороком детородных органов. Её яичники не были способны взрастить здоровую яйцеклетку. Почему Господь покарал её – никто так и не ответил: ни врачи, ни падре Эмиль из скромного прихода в латиноамериканском квартале, ни мать, породившая на свет ещё двух здоровых детей – её сестёр. К тому моменту, как Карина переживала третий развод, проклиная своё нутро, её сестры нянчили семерых детей на двоих.

С первым мужем, Эрнестом Фоли, Карина прожила чуть больше двух лет. Фоли не жалел денег на врачей, отправляя любимую жену то в одну, то в другую клинику. Увы, вердикт всех специалистов был один: Карина не может иметь детей, и этот порок неисправим. Так и не смирившись с участью бездетного отца, Эрнест развёлся, оставив Карине неплохую квартиру и немного деньжат.

Со вторым мужем Карина решила схитрить. Утаив свой недуг, находчивая бонита имитировала беременность, подкладывая под одежду небольшую подушку. Обман вскрылся довольно скоро, что и стало причиной второго развода.

В отчаянии женщина бросалась в страстные объятия мачо, охочих до пылкого тела. Едва ли не каждый день её видели в компании разных мужчин, иной раз одного, а иной раз – и нескольких. Поползли грязные слухи о моральных качествах синьоры Суаве. Это немудрено, ведь в маленьких сообществах с два десятка улиц, где все друг друга знают, даже невинный чих на проповеди становится достоянием злых языков. С лёгкой руки злословов соплеменники нарекли Карину падшей женщиной. Даже падре Эмиль, всегда благосклонно относившийся к смуглой девчушке. В ходе проповеди святой отец сказал, что недуг Карины – это кара Господня, ниспосланная ей за прелюбодеяния.

Униженная и отвергнутая даже матерью, Карина бежала в Кливленд, прихватив с собой сущие крохи. Неизвестная никому в чужом городе Суаве поселилась на окраине и устроилась на работу в пиццерию, где вскоре и встретила третьего мужа. В этот раз правды она не скрывала. Новый муж Карины, Дик Аймер, придерживавшийся взглядов чайлд-фри, был совсем не против такого союза.

Казалось, всё налаживается в жизни Карины, но у Небес были иные планы. Однажды в Кливленд приехал один из бывших соседей Суаве. Увидев старую знакомую в переднике официанта, негодяй воскликнул: «Что ты делаешь на этой работе?! Разве проституция не приносит больше денег?». Информация быстро дошла до ушей Аймера. Будучи человеком настойчивым, Дик разыскал наглеца, обозвавшего его жену проституткой, и в подробностях расспросил его о прошлой жизни своей благоверной. Развод не заставил себя ждать.

С Бостоном, по-видимому, она столкнулась в пиццерии, когда обслуживала его столик. Мимолётного взгляда было достаточно, чтобы вместо молитвы перед сном Карина взяла в руки кухонный нож и вспорола себе живот, вывернув наизнанку негодные внутренности. Спустя неделю её нашла хозяйка квартиры, которая приехала за месячной платой.

К утру следующего дня Фолт всё ещё мучался от нестерпимой боли в животе. Поддавшись на уговоры капитана, Корис отменил утренний сеанс, чем вызвал бурю негодования Молино. Вечером Фолт с дрожью укладывался в прокрустово ложе рядом с настоящим проводником демонов.



К исходу первой недели пребывания в зоне курсант изменился до неузнаваемости. Парень сильно похудел, осунулся и посерел. Его походка стала тяжёлой и неуверенной. Иной раз он даже придерживался за стены, идя по коридору. Прежде крепкий молодой человек, способный свернуть горы, превратился в старика, страшащегося своей тени. В самом начале операции Эйшер пообещал провести пару уроков самообороны и научить Фолта парочке своих фирменных штучек. К концу недели вопрос физических нагрузок снялся сам собой. Фолту нужен был врач-реабилитолог, а не инструктор по рукопашному бою.

Патис оказался прав, боль довольно быстро уходила. Самый болезненный сеанс – встречу с Кариной Суаве – курсант пережил за двое суток. Видимо, боль, которую испытывала несчастная, была очень сильна. Остальные жертвы отзывались болью гораздо меньше. Но воспоминания о событиях сильно тяготили молодого человека. Успев за это время пережить полных десять сеансов, к утру восьмого дня Фолт наотрез отказался идти в манипуляционную. Он лежал на кровати, забившись под одеяло, дрожал и плакал.

Ни уговоры Патиса, ни угрозы Кориса, ни суровый взгляд Молино не могли поднять его с постели. Взяв ситуацию в свои руки, Эйшер чуть ли не насильно выпроводил назойливых посетителей и завёл доверительный разговор с курсантом.

– Больно, сынок? – положив руку на плечо, спросил капитан.

– Нет, – с дрожью в голосе ответил курсант, – страшно.

– Кого ты боишься?

– Себя!

Фолт сел на кровати, поджав под себя ноги, закутался в одеяло и продолжил.

– Мистер Эйшер, я боюсь себя! За эти дни я увидел столько ужасных, бессмысленных смертей, сколько другому хватило бы на парочку жизней. Конечно же, любая смерть ужасна, но эти – особенно! Адская боль, непереносимые душевные страдания – всё это накатывает на меня океанской волной, захлёстывая меня с головой. И я ухожу в себя, в свою маленькую раковину, чтобы пережить удар шторма. Проходит совсем немного времени, и боль стихает. Она рассыпается, как песчаный замок на берегу. Доктор Патис был прав, негативные эмоции уходят прочь. Это не мои переживания. Но остаётся память.

Память и эмоциональный след, словно глубокая борозда на душе. Я помню душевный настрой каждой из жертв, помню решимость, с которой они принимались за гибельное дело, безумие, творившееся в их головах, дикий шум в ушах, заглушавший голос разума, и кровавую пелену перед глазами.

Они все умирали, испытывая неземное блаженство. Тот, кто убивал себя, буквально захлёбывался в наслаждении, а тот, кто расправлялся с жертвой, упивался триумфом победы, не желая ни на секунду отдать отчёт своим действиям. Они все испытывали удовольствие, несравнимое ни с чем на свете, словно прижимались всем телом к вожделенной мечте жизни. Но ведь это не так, мистер Эйшер!

– Ты прав, сынок, это обман. Это всё Бостон...

– Нет, сэр, нет! Я чувствовал, в какой мере Бостон оказывал на них влияние, ведь я был в их шкуре, в голове каждого из них. Я чувствовал его присутствие, казалось, даже видел его краешком глаза, но не ощущал никакого давления с его стороны. Они сами...

– Нет, Трент, ты ошибаешься! Бостон вверг их в состояние безумия и до последнего момента подталкивал к необдуманным действиям. Я говорил с доктором Патисом об этом...

– Да что он знает, этот Патис?! И что знаете вы, капитан?! – с упрёком во взгляде воскликнул Фолт. – Вас там не было!

– Да, нас там не было, но...

– Вы даже отчасти не можете себе представить то, что пережили эти люди и я вместе с ними! Капитан, вы ошибаетесь. Единственным человеком, толкавшим их к безумию, были они сами. От начала и до конца они действовали сообразно только своему плану. Их мотивация была просто гигантской! Клянусь, даже если бы в этот момент лучезарный ангел спустился с небес – они бы не отступили! Вы не представляете, сколь сильна была их жажда достичь желаемого. Они получали бесконечное удовольствие от каждой секунды этого адского действа. Это блаженство, даровать которое под силу лишь Господу или Дьяволу!

Мистер Эйшер, вы говорили о том, что нужно запоминать только хорошее. Я не считаю удовольствие плохим воспоминанием. Но удовольствие, полученное такой ценой... Нет–нет–нет! Я не хочу этого помнить!

– Ты забудешь об этом...

– Не-ет! Это нельзя забыть, сэр! Это въелось в меня настолько глубоко, что кажется, уже является частью меня. Что бы я ни делал – ел, читал или просто ходил по комнате – я вспоминаю каждый сеанс. Все эти люди вместе со своими эмоциями – они всплывают хаотично в памяти, вертятся в голове, сплетаясь в адский клубок, и выворачивают меня наизнанку. А сны... О боже, это вообще отдельный разговор! Я практически не сплю. Я боюсь засыпать! Я боюсь оставаться с собой наедине. Всё, чем меня наградил профессор Молино, теперь останется со мной до самой смерти.

– Я поговорю с доктором и с профессором.

– Поговорите, сэр. Я чувствую, как схожу с ума. Я держусь, но моих сил надолго не хватит. И я боюсь, что в один момент превращусь в такого же сумасброда, готового пойти на всё ради наслаждения. Неистовая сила, сидящая у меня внутри, подавит голос разума, и я совершу что-то непоправимое. Может, с кем-то, а может... Сэр, я боюсь!

– Не бойся, сынок! – и Эйшер по-отечески обнял паренька. – Не бойся! Пока я здесь, ты будешь в безопасности!

– Спасибо, сэр!

Выйдя от Фолта, озадаченный разговором капитан решительным шагом направился в манипуляционную, где его с курсантом уже ждали остальные участники эксперимента.

– Когда начинаем? – едва завидев капитана на пороге, спросил Молино.

– Он не готов, – присаживаясь к столу, ответил Эйшер.

– Когда?!

– Думаю, дня через три. Ему нужно восстановиться.

– У нас нет и трёх часов! – вступил в разговор Корис. – Ведите Фолта.

– Он не готов! Корис, он на грани самоубийства. Я боюсь, если надолго оставить его одного – он покончит с собой.

– Адам! – и профессор головой указал Патису на дверь.

Добродушный лысый доктор тут же помчался к курсанту.

– На этот случай у меня есть план, – безо всякого беспокойства заявил спецагент. – Фолт – это допустимые потери.

– Допустимые потери?! – взревел Эйшер, пронзая Кориса злобой во взгляде.

– Сядьте, капитан! – властно заявил спецагент. – Вы прекрасно знаете значение этого термина!

– В моём отряде не может быть допустимых потерь!

– Всё может. Недопустимыми считаются потери Бостона, профессора Молино и времени. На случай замены остальных у меня есть план.

– То есть...

– Даже я, капитан.

– Вы уже теряли бойцов, Мэтт, не так ли? – с иронией спросил Молино.

– Терял. И поэтому утверждаю: в моём отряде допустимых потерь быть не может!

– Тогда сделайте так, чтобы мы никого не потеряли. В конечном итоге, мы наняли вас именно для этого.

– А я и делаю, профессор, если вы этого не заметили! Единственным путём сохранения жизни Тренту Фолту я вижу трёхдневную паузу в работе. Парню нужно восстановиться.

– Вы невнимательны, капитан! – снова вступил в разговор спецагент. – Потеря времени недопустима! Мистер Квай с огромным трудом поддерживает жизнь в теле Бостона. Не так ли, доктор? – и Корис взглянул на молчаливого азиата.

Не отрываясь от работы, Квай кивнул в знак согласия.

– Мы все будем скорбеть, если мистер Фолт покинет нас, но следственный эксперимент не прекратится с его исчезновением.

– Если мистер Фолт покинет нас, – с нарочитой деловитостью начал Эйшер, – я гарантирую вам, мистер Корис, что материалы так называемого эксперимента будут немедленно преданы огласке.

— Вот как?! – усмехнулся спецагент. – А что вы предадите огласке, капитан? Факт того, что с вашего попустительства курсант Трент Фолт покончил с собой? А может, это вы его довели до самоубийства? Принимая во внимание материалы, предоставленные психологом, наблюдавшим вас долгое время, такой вариант исключать нельзя. Со своей стороны я гарантирую вам, капитан, что следствие, которое проведёт ФБР, выявит всех виновных этого преступления.

– Фолт под вашей ответственностью, спецагент.

– Ошибаетесь, капитан! Именно вы подписали прошение на имя ректора Академии сотрудников правоохранительных органов! Именно вы приобрели два билета на рейс до Нового Орлеана, оплатив их со своего счёта! Камеры наблюдения аэропорта Брансвика наверняка зафиксировали Фолта в компании с вами. Вы успешно прошли регистрацию на рейс и проследовали в зал ожидания. Вдвоём, капитан! И это ещё большой вопрос, зачем вам понадобилось нанимать частный рейс авиакомпании «Клевер скай», чтобы вместо Нового Орлеана улететь в Лейк-Чарльз. Я мог бы продолжить, Эйшер, но к несчастью, у нас не так много времени для разговоров. Поверьте, капитан, у вас попросту нет другого выхода, кроме как согласиться с моим планом. А мой план не предусматривает перерыва в ходе эксперимента. Ни на три дня, ни на три часа!

– А вы – сука, спецагент! – процедил сквозь зубы Эйшер.

– Прагматичная сука! – насмешливо уточнил Корис и сменил интонацию разговора на дружескую. – Послушайте, Эйшер, вы же – рассудительный человек, опытный командир и коп с большим стажем. Вам не нужно объяснять прописных истин. Ваш рапорт об отставке, который за год вы подаёте уже в третий раз, наверняка будет подписан полковником Олбрайтом. Я прослежу за этим. Вы достаточно послужили своей стране и заслуживаете отдыха. Вы непритязательны, а значит, пенсия полисмена вполне удовлетворит вас. Вас ждёт благополучный финал жизни: домашние заботы, собака, дети и внуки, небольшой катер, на котором по выходным вы будете выходить в океан, чтобы поймать неуловимого тунца. Заманчиво звучит, не так ли?

Но не для вас, Эйшер! Вы же сдохнете от этой скуки, не протянув и года! Вы проклянёте всех, даже свою любимую жену! Каждое утро будет начинаться с бутылки виски, в котором вы будете безуспешно топить тоску по славным боевым денькам. А я дам вам драйв, капитан! Такой драйв, о котором вы и не мечтали! Секретные операции в разных уголках мира, миссии по спасению заложников, команду отборных бойцов, полномочия, каких у вас не было никогда. Вы ещё послужите своей отчизне, Эйшер, и обязательно получите весомые награды. Возможно, даже медаль Конгресса. А почему бы и нет? Но главное, вы до гробовой доски будете ощущать на зубах вкус крови с примесью адреналина – то, к чему вы стремились всю свою жизнь!

– Откуда вам знать, спецагент, к чему я стремлюсь?

– О–о, капитан, я редко ошибаюсь в людях! И почти уверен, что в вашем случае ошибки быть не может. Так как, капитан, вы готовы рискнуть своим будущим ради мимолётной слабости?

– Я не готов рисковать жизнью даже одного человека.

– А жизнями тысяч? – прохрипел профессор. – Вы же хотите знать правду, Мэтт? Что ж, пусть будет так, на данном этапе я могу раскрыть вам наши планы. Но готовы ли вы?

– А вот и мы! – врываясь в кабинет, радостно провозгласил Патис, ведя за собой Фолта.

– Простите мне мою слабость, джентльмены, – виновато пробубнил курсант, – я обещаю, больше такого не повторится.

– Ничего–ничего, Мэтт, – успокоил его Патис, – мы все – люди, а людям свойственно быть слабыми. Главное то, что вы нашли в себе силы.

– Приступим! – скомандовал Молино и, обернувшись к Эйшеру, добавил. – Наш разговор не закончен.

– Разумеется! – подтвердил капитан.

– Но продолжим мы его после сеанса. Всё, начинайте!

Продолжение следует...

Как только профессор положил руку на лоб Фолту, у того случилась эрекция. Лёгкое покрывало быстро поднялось в районе паха. Фолт задрожал. Показатели приборов помчались ввысь, краснеющими цифрами подбираясь к отметке двести.

– Что-то не так! – забеспокоился капитан.

– Квай, – шепнул в ответ Корис, кивая в сторону парамедика.

– Он справится?

– Не сомневайтесь.

Фолт продолжал стонать, рефлекторно покачиваясь вверх и вниз, а потом закричал, изогнувшись в сладостной неге. Сквозь покрывало проступили пятна мужского жизненного сока. Показатели мониторов пошли на спад. Но ненадолго. Через секунд десять приборы яростно запищали, выдавая на экран кривую, несвойственную здоровому человеку.

– Он сейчас умрёт! – выкрикнул капитан и рванул к курсанту.

В этот момент профессор с силой оторвал ладони, словно они были приклеены.

– Бо-осто-он! – хрипло протянул старик, с хищной злобой глядя на беспомощного больного с трахеостомой.

– Мы получили то, что хотели? – поинтересовался Корис.

– Мы близки к этому, – ответил Молино и попытался встать.

– Я помогу вам! – и Патис бросился к профессору.

– Не надо! – Молино отстранил Патиса, с трудом встал и, кивнув в сторону Фолта, добавил: – Ему помогите. Такое не каждый взрослый мужчина может пережить.

Фолт пришёл в себя с первыми же словами Патиса. Окинув присутствующих ошалевшим взглядом, молодой человек издал короткий крик, словно раненный зверь, подскочил и сел, опёршись на спинку кровати. Увидев следы непроизвольного семяизвержения, Фолт хаотично скомкал покрывало в районе паха и испуганно зашептал: «Это не я! Я не мог такого сделать!».

– Мэтт, успокойтесь! Смотрите на меня! Это был кошмар, это было не с вами, – пытался привести его в чувства Патис.

Но парень продолжал взахлёб оправдываться, не обращая внимания на воззвания доктора.

– Он в состоянии шока, я не могу его стабилизировать! – спустя пять минут безуспешных попыток сказал Патис, обращаясь к профессору, и развёл руками.

– Плохо! Погружайте его в гипнотический транс. Это смажет картину, но другого выхода у нас, по-видимому, нет, – недовольно пробурчал Молино.

– Может, дать ему время прийти в себя? – предложил Эйшер, с тревогой глядя на подопечного.

– Нет, у нас считанные минуты на получение информации, – ответил Корис и одобрительно кивнул Патису.

Шарик на цепочке мерно закачался перед глазами Фолта, от чего тот снова погрузился в мирный с виду сон.

– Трент, что вы видите? – начал сеанс доктор.

– Машина. Я за рулём, – сквозь сон спокойно ответил курсант.

– Опишите машину. Посмотрите в окно. Что вы там видите? Вы одни в машине или есть ещё кто-то?

— Это Плимут Вояджер, большой автомобиль, который я купил довольно удачно у одной старой семейной пары. Замечательная машина! Большая и комфортная. Мы исколесили на ней всю Америку, и она ни разу не подводила меня. За окном вечер и пустыня. Мы в Неваде. Только здесь можно наблюдать эти бескрайние, безлюдные дали, завораживающие своей первозданностью. Хорошее место, чтобы провести время наедине с собой или с кем-то близким. Жара спадает. От земли всё ещё веет жаром, но холодный воздух быстро осаживает дневной зной. Пустая дорога убегает вдаль серой лентой и прячется в закате. Красиво.

Я не один. Со мной девочка в цветастой футболке и джинсовой юбке. Я испытываю к ней сильные чувства. Какая-то необыкновенная привязанность, похожая на отцовскую. Да, она однозначно мне не чужая. О, как же она красива! В этой красоте явственно угадываются черты какой-то необъяснимой ностальгической скорби. Её облик кого-то мне напоминает. Кого-то очень–очень близкого, человека, которого мне так не хватает сейчас. Боль, не стихшая по прошествии многих лет, щемит сердце.

Вместе с болью нарастает другое чувство – вожделение, желание слиться воедино с тем, кого уже нет. Это не похоть, никакого сексуального подтекста! Это выше банального телесного наслаждения. Непреодолимое желание вновь стать единым целым с образом немеркнущей красоты и бескрайней нежности. Мне очень её не хватает! До слёз и стонов во сне!

Я прикасаюсь к девочке, глажу её по голове. Она тоже отзывается лаской. Эти отношения доверительны в крайне степени. Она что-то говорит, смотрит на меня... О, как же она похожа на неё!

Мы съезжаем с дороги. Я направляю свой автомобиль по уплотнённому песчаному грунту в сторону заката. Красные лучи солнца слепят меня, но я не сворачиваю, направляя машину вглубь безлюдной пустыни. Девочка в восторге кричит: «Быстрее, папа! Давай догоним солнце!».

Красный шар быстро прячется за линией горизонта, погружая окрестности в сумрак. Я останавливаюсь и выхожу из машины. Девочка тоже выходит. Я стою и смотрю вдаль. Она прижимается ко мне спиной и тоже смотрит. Я кладу ей руки на плечи. Хрупкая нежная плоть отзывается теплом и лёгкой дрожью.

Мои руки сами собой соскальзывают с плеч и устремляются вниз, нежно огибая силуэт ещё несформировавшейся груди. Под пальцами проскользнули едва уловимые бугорки сосков. Я возбуждаюсь до крайности. Я уже не в силах себя остановить. Опускаясь всё ниже и ниже, я нащупываю край футболки и запускаю под него ладони. Дрожь. Снова дрожь и манящее тепло невинного тела.

Почему она дрожит? Она вожделеет меня так же, как я её? Это взаимно? Я не могу разобраться, чувства переполняют меня. Я глажу её щупленькое тельце, переходя с груди на спину, и упиваюсь необыкновенным наслаждением, толкающим меня к соитию. Девочка тревожится. Она боится неожиданной близости, которой между нами не было до этого момента. Она всё ещё доверяет мне, но боится.

Я подхватываю её на руки, аккуратно укладываю на тёплый песок и ложусь рядом. Я тороплюсь. Быстро темнеет. Я не хочу, чтобы ночь скрыла от меня близкие сердцу очертания. Мои руки скользят ниже. Я тихо вскрикиваю, ощущая ладонью неожиданный переход от грубой ткани к нежной плоти. Она инстинктивно подгибает колени, но это меня не останавливает. Я настойчиво веду руку вверх, скользя по бархатистой коже от колена к верху бедра.

Она пытается ускользнуть из моих рук. Недоумевая, она спрашивает меня, что я делаю. Я не отвечаю. Я продолжаю гладить её. Без особого труда преодолевая сопротивление маленькой девочки, я опускаю руку в ложбинку между бёдер, чтобы ощутить контуры пещерки девственного сладострастия.

Она переходит на крик. Её отчаянные попытки вырваться из объятий подавляются моим напором. Наконец я касаюсь её маленьких трусиков с Микки-Маусами. Она хватает меня за руку и пытается освободиться, но её усилия тщетны. Хватая изгибающееся тело, я нащупываю сквозь тонкий хлопок два бугорка сладостных губ. Они всё ещё скрыты от моего взора, но это ненадолго.

Трусики. Они не нужны. Я хочу насладиться этой невинностью в первозданном виде. Запуская пальцы под резинку, я с силой рву упругую ткань. Она поддаётся с треском. Я стягиваю с неё остатки порванных трусиков и рву футболку. Юбочка сползает сама собой, обнажая невинное тельце.

Остановившись на мгновение, я смотрю на неё и упиваюсь этим прекрасным зрелищем в лучах уходящего солнца. Боже, как же она красива! Она – само совершенство! Её слёзы и мольбы только подстёгивают меня к продолжению. Она ещё мала и глупа, она не понимает, какое блаженство ожидает её впереди. Она чувствует страсть так же, как чувствую её я, но боится. «Не бойся, милая! Ты была хорошей девочкой и заслужила эту награду!».

Рука вновь стремиться вглубь бёдер, чтобы встретиться с необычайной нежностью. Я мельком видел её, когда она принимала душ. Это очень притягательно! Это не может достаться кому-то другому, я по праву её первый мужчина.

Одной рукой я быстро сбрасываю с себя джинсы с трусами, придерживая второй сопротивляющуюся девочку. Я ещё никогда не был так возбуждён! Я просто горю изнутри и готов взорваться в любой момент! Моя плоть напряглась до крайности и требует немедленной развязки...

– Да остановитесь же вы, чёрт возьми! – стукнув кулаком по стене, выкрикнул капитан.

– Продолжать! – скомандовал Молино.

– Сэ-эр? – Патис в недоумении взглянул на профессора, нервно потирая шарик пальцами.

– Продолжайте, Адам. Нам нужна вся информация.

– Дальше, Мэтт, – поколебавшись, неуверенно сказал Патис.

– Я взбираюсь сверху, прижимая к земле её изгибающееся тельце. Она отчаянно сопротивляется. Она сильная девочка! Я едва могу раздвинуть её ноги. Но борьба закончена, я уже ощущаю плотью её бархатистую теплоту. Не теряя драгоценного временя, я сразу устремляюсь туда, где стройные ноги вливаются в манящую ложбинку наслаждения. «Сейчас-сейчас, я войду в тебя, родная!».

Упругая плоть неохотно поддаётся, но я проявляю упорство снова и снова. Толкая себя вперёд рефлекторной волной, я убеждаю строптивую невинность в неизбежности исхода. Наконец она поддаётся. О боже, какое же это блаженство! Кажется, она описалась. Это к лучшему. Её лоно ещё слишком юно, чтобы мигом откликаться соком страсти. Девочка кричит и кусает меня. Так же, как когда-то делала она, захлёбываясь в сладостной неге. О да, ей это определённо нравится...

– Я сломаю вам шею, если вы немедленно не прекратите! – воскликнул Эйшер, занеся руку над Патисом.

– Капитан! – возмутился профессор.

– Идите к чёрту, Молино! И вы все, проклятые извращены! Вы заставляете парня снова пережить то, что пережить нельзя!

– Согласен! – внезапно отозвался Корис. – Я расскажу вам об этом случае в подробностях.

– Как скажете, спецагент. Вы тут главный, – злобно прохрипел профессор.

– Эдриан, я в замешательстве! – глядя на Фолта, воскликнул Патис, подошёл к профессору и полушёпотом продолжил. – Профессор, пациент Фолт находится в острой фазе невротического расстройства шоковой этиологии. Я боюсь, выведение его из состояния гипнотического транса приведёт к стойкому психозу с последующим развитием депрессивного расстройства с суицидной составляющей. Мне кажется, в самое ближайшее время следует заретушировать фрагменты инстинктивной долговременной памяти, возможно, с применением бета-блокаторов. Я думаю...

– Не сметь! – взревел Молино и с силой ударил тростью о пол. – Как вы не понимаете, Адам, его воспоминания важнее всего! В каждом увиденном фрагменте может содержаться крупица информации, за которой мы охотимся. Бостон очень хитёр и при желании может обвести нас вокруг пальца. Всё, что увидел этот молодой человек, должно остаться в неприкосновенности, даже если это сведёт его с ума!

– Или убьёт? – вставил Эйшер.

– Или убьёт! То, что Бостон таит в своей голове, может стоить тысяч, десятков тысяч жизней! Как же вы этого не понимаете?!

– Но что мне делать, профессор? – в растерянности спросил Патис.

– Воспользуйтесь релакс-терапией. Погрузите его в умиротворяющую среду, введите ему седативное. Адам, я рассказывал об этом на лекциях! Вы же один из самых способных учеников, которых я помню! Неужели я и сейчас должен вас учить?! Купируйте шоковое состояние, но не прикасайтесь к памяти!

– Я понял вас, Эдриан, – кивнул доктор и обратился к спецагенту и капитану. – Сэм, Мэтт, вы поможете мне отнести Трента в его номер?

Через пять минут капитан и спецагент вернулись в манипуляционную, где их ожидал профессор. Патиса они оставили в номере с Фолтом. Доктор нашёптывал курсанту про бескрайний океан и безоблачное небо, помахивая шариком на цепочке, а Фолт смотрел на него осоловелыми глазами и имбецильно улыбался.

– Джентльмены, присев за стол, начал Корис, – вы наверняка хотите услышать мою информационную справку.

– Я бы не отказался, – прохрипел Молино и, усмехнувшись, добавил: – Жаль только, что Адама нет. Полагаю, ему было бы интересно послушать для саморазвития.

– Доктору Патису я могу устроить отдельную лекцию, – криво улыбнувшись, прокомментировал Корис и начал рассказ. – Мужчина, которого видел курсант – это тридцатисемилетний Богуслав Костриц, выходец из семьи польских эмигрантов. Девочка – его единственная дочь, одиннадцатилетняя Полина Костриц. Полиция штата Невада предпочла не придавать огласке материалы этого дела, опасаясь общественного резонанса, поэтому вы вряд ли найдёте материалы по делу семьи Костриц.

Со слов друзей Богуслава, эта семья представляла из себя едва ли не образцово-показательную ячейку общества, в которой мистер Костриц играл роль идеального отца. Скорее всего, так оно и было несмотря на то, что Богуславу и Полине досталась нелёгкая судьба. Когда девочке было три года, её мать Аманда Костриц погибла в автокатастрофе. И тогда Богуслав был вынужден взвалить на себя заботы по воспитанию дочери. Учитывая его нелёгкий труд сталевара, это было сложно. Но Богуслав справился на отлично.

В отличие от других отцов–одиночек, Богуслав не стал связывать отношения с другими женщинами. Поговаривали, что он даже не грешил случайными встречами с податливыми незнакомками. Мужчина до конца был верен своей погибшей жене и всё свободное время посвящал дочери. Как оказалось, такой аскетизм негативно сказался на психике мужчины. Видимо, он действительно испытывал сильную тоску по усопшей Аманде, в конечном итоге доведя скорбь до уровня культа. Идеальные условия для Бостона.

Что до Полины, то она как две капли воды была похожа на мать. Светловолосая, рослая девочка, фигура которой грозила стать кошмаром для матерей всех мальчиков в округе. Полина очень хорошо училась, танцевала, пела, рисовала и была всесторонне развитым ребёнком. В обществе одноклассников и сверстников пользовалась уважением. Учитывая смерть матери и последовавшее за этим попечительство отца, между Богуславом и Полиной установились стойкие доверительные отношения. Девочка очень любила своего папу, можно сказать, боготворила.

Ещё со времён, когда была жива Аманда, в семье Костриц установилась традиция путешествовать по дорогам Америки при любой возможности. Богуслав и Полина действительно исколесили все Соединённые Штаты, половину Канады и даже успели побывать на севере Мексики. В честь одиннадцатилетия Богуслав пообещал дочери экскурсию по Лас-Вегасу – оазису среди пустыни. Видимо, там он и встретил Бостона.

Дальнейшие подробности, джентльмены, будут не столь радужными.

– Мы переживём, продолжайте, – пробурчал Молино.

– Мёртвую Полину, лежащую посреди пустыни, нашли довольно быстро. К девяти утра следующего дня следственная бригада уже была на месте. Благодаря счастливой случайности, тело не было тронуто койотами, поэтому полисменам удалось без труда установить причину смерти и максимально детально восстановить картину преступления.

При осмотре на теле девочки были обнаружены множественные повреждения в области половых органов, ануса и шеи...

– Он её душил? – спросил Эйшер.

– Да. Это подтверждается кровоподтёками на шее и причиной смерти, установленной при вскрытии – асфиксией. Также на теле девочки были найдены синяки и ссадины, характерные для захвата мужской рукой. Образцы спермы, оставшейся на теле убитой, были отправлены для идентификации по базе ДНК. Тут же был составлен список подозреваемых, в число которых был включён и Богуслав Костриц, с которым полиция никак не могла установить связь.

Приблизительно в полдень в полицейских сводках мелькнула информация о горящем автомобиле в пятистах милях от места преступления. Как вы уже поняли, в безлюдном месте на пустыре догорал Плимут Вояджер с мужчиной внутри. Останки удалось идентифицировать только по слепкам зубов, тело выгорело до костей. Это был Богуслав Костриц. Причину возгорания удалось быстро установить по следам топлива и отпечаткам подошв вокруг автомобиля. Автоподжог.

Анализ спермы показал, что насильником был один мужчина. Поскольку взять образец из останков Богуслава не представлялось возможным, анализ ДНК подозреваемого был сделан на основе младенческих волос, которые его мать хранила в конверте. Так, спустя неполных три дня следствие установило и личность убийцы, и картину преступления. Оставался лишь один вопрос: мотив.

Принимая во внимание безупречную характеристику Богуслава и невозможность получить образцы физиологических жидкостей из останков, следствием было выдвинуто предположение, что подозреваемый в момент совершения преступления находился под действием психоактивных веществ. Эта версия быстро нашла подтверждение. Со слов свидетелей на заправке, где утром в день убийства видели семью Костриц, Богуслав принимал какие-то таблетки. Как выяснилось только что, психоактивным веществом, приведшим к чудовищной трагедии, был Вильям Бостон.

– А таблетки?

— Это были леденцы, которые он купил на заправке. Сложив всё воедино, следователи пришли к такому мнению: покинув Лас-Вегас, Богуслав и Полина выдвинулись на юго-восток в сторону Луизианы. Ночевать они планировали в машине на стоянках для автодомов. Они так уже практиковали не раз, габариты машины позволяли комфортно разместиться взрослому и ребёнку. Ко всему прочему, крыша автомобиля была оборудована пятидесятигаллонным баком для технической воды, а в машине были продукты и все приспособления для приготовления пищи.

До заката Богуслав планировал пересечь границу с Аризоной, но по каким-то причинам, о которых мы можем только догладываться, свернул на север. Съехав с дороги на закате дня, Богуслав продвинулся на три мили вглубь пустыни и остановился. Жажда плотских утех пересилила разум. Судя по телу убитой, он насиловал Полину практически до самого утра. А утром, осознав содеянное, пришёл в ужас. В состоянии безумия он гнал машину куда глаза глядят. Потом, по-видимому, выбившись из сил, остановился и принял решение о самоподжоге. Облив машину бензином снаружи и изнутри, Богуслав сел на водительское кресло, заблокировал двери и зажёг спичку.

Именно эту версию прокурор изложил в суде. Полина Костриц была похоронена в семейном склепе на кладбище Нового Орлеана. Останки Богуслава Кострица были преданы огню, его прах хранится в колумбарии.

Полагаю, джентльмены, я пролил свет на эту печальную историю. Если у кого-то будут вопросы – я с радостью на них отвечу.

– Зачем?! – глядя диким взглядом, выдавил Эйшер.

— Это вы у него спросите, – с усмешкой ответил Молино и кивнул в сторону Бостона. – Как я понимаю, теперь и у вас поднакопилась масса вопросов к нашему объекту исследования.

– И не только к нему.

– Да, я помню, у нас остался незаконченный разговор.

– Который я бы послушал с нескрываемым удовольствием, – вставил Корис, намекая на обязательность своего присутствия.

– У меня нет возражений, – согласился Молино.

– Я готов принять это как неизбежность, – присоединился капитан и, кивнув в сторону азиата, добавил: – А как же...

– Мне кажется, – глядя на парамедика, включился Корис, – мистер Квай как раз собирался отдохнуть. Он славно поработал, его подопечный стабилен и не требует вмешательства со стороны медперсонала. Не так ли, мистер Квай?

Азиат почтенно поклонился и вышел из кабинета.

– А теперь, джентльмены, начнём...

Продолжение следует...

– Мэтт, я могу озвучить все ваши вопросы ко мне, но предпочту услышать их от вас, – начал Молино. – Итак, в первую очередь вы спросите...

– Кто вы на самом деле и какими способностями обладаете?

– Я действительно профессор медицины, психолог и преподаватель, хотя в последнее время педагогическую деятельность пришлось свернуть из-за недостатка времени. Да вы и сами убедились, прочитав моё досье. Что до способностей – то они не столь феноменальны, сколь фундаментальны...

– Вы умеете читать мысли?

– Да, бросьте, Мэтт! – и профессор рассмеялся. – Я – не какой-то мифический Вольф Мессинг, чтобы развлекать зрителей, как клоун в цирке. Что есть мысли? Аморфный продукт когнитивной деятельности, сгенерированный безо всякого порядка и смысла. Читать мысли всё равно, как гоняться за тенью. Я – проводник, имеющий доступ к фактической долговременной памяти. Я могу получить любую логическую информацию, хранящуюся в вашей голове, и перенести её на любой носитель, включая чужую голову.

– Как Бостон?

– Не совсем. Чтобы вы правильно меня поняли, я вкратце расскажу вам теорию. Как вы знаете, память бывает разной. Для моей исследовательской деятельности интерес представляет исключительно долговременная память – данные, хранящиеся в вашей голове годами. Какой смысл изучать эхоические отпечатки времени, если через пару секунд вы о них забудете? Время на уличном циферблате, витрина магазина, леди, торгующая цветами с прилавка. Вы забудете о них, если эти события не будут связаны с чем-то более важным. Однако если этот информационный мусор будет связан с чем-то фундаментальным, к примеру, с реализацией спецоперации, вы запомните всё в деталях. Даже через год вы вспомните и время, и название магазина, и то, во что была одета женщина. Особенно хорошо запоминается информация, подвергшаяся реминисценции – многократному повторению, но это уже детали. Так вот, Мэтт, это и есть долговременная память.

Её тоже можно условно разделить на источники получения. Зрительная, слуховая, тактильная... Всё это крайне занимательно, но объект моего интереса лежит ещё глубже – в основах. Каждое событие, отложившееся в вашей голове, содержит сухую информацию и эмоциональный отклик. Я имею неограниченный доступ только к информации, к фактическим запоминаниям, которые имеют упорядоченный характер и логическую связь с конкретным событием. Лингвистические навыки, базовые и специализированные знания, секретная информация, о которой вы не должны распространяться ни при каких обстоятельствах. Я без особого труда могу получить доступ к этому вне вашего желания.

Более того, пользуясь информационно базой – из своей головы или из другого источника – я могу внедрить в вашу долговременную память довольно внушительный объём информации. Хотите знать французский? Я хорошо его знаю. Так же, как и Париж. Моё прикосновение, месяц несложной практики – и парижане не отличат вас от своего соотечественника. Но это фокусы, на которые я предпочитаю не растрачивать себя. Мои знания и умения простираются куда дальше банального всеобуча...

– Работа с агентами и целями ФБР?

– Бросьте! Какой из меня шпион?! Я – учёный и далёк от всей этой суеты. В настоящий момент меня заботит совсем другое, а именно: Бостон. Вильям Бостон – мой антипод. Ему не подвластен мир сухой информации. Он не сможет выведать ни код вашего сейфа, ни имя жены. Но он прекрасно ориентируется в эмоциях, которые так или иначе вызвали события в вашей жизни. Ваши детские страхи, первая любовь, секс с незнакомкой, радость отцовства и горечь утраты. Он имеет доступ ко всему, что оставило эмоциональный след в вашей памяти. К сожалению или к счастью, я этого не умею...

– Но хотите во что бы это ни стало...

– Нет! Цена этого умения для меня слишком высока. Чтобы обрести свои нынешние способность, я годами практиковался в систематизации разнообразного материла, учился строить умопомрачительные логические цепочки, запоминал целые массивы данных и проводил аналитику быстрее вычислительной техники. Это чертовски тяжёлый труд, Мэтт, поверьте! Далеко не каждый человек на этой земле пройдёт этот многотрудный путь до конца. Но я прошёл. Я уже стар и слаб, мне не пройти ещё одну дорогу, дорогу боли...

– Боли?

– Да, Мэтт. Я получаю доступ к информации, используя логические цепочки и ассоциативные образы, которые связывают весь массив фактической долговременной памяти. Ухватившись за кончик любого факта, я могу вытянуть сколько угодно звеньев и добраться до самой потаённой нейронно-аксонной связи. Так или иначе, но все факты в вашей голове... в любой голове логически или ассоциативно связаны. В противном случае вы просто забываете информацию, которая не имеет прикладного значения. Это и есть мой ключ к сознанию.

Бостон пользуется другой отмычкой – болью. Болью пронизаны все эмоции, как позитивные, так и негативные. Некоторые из них напрямую, некоторые – посредством страха, который тоже является продуктом боли. Именно боль, как генетическая реакция организма на опасность, является связующим эмоциональным фактором.

– А как же любовь?

– Страх одиночества. Люди – животные социальные, мы нуждаемся в привязанности на инстинктивном уровне. Её отсутствие порождает душевные страдания, присущие неполноценному члену сообщества и несостоявшемуся индивиду. Чувство собственной ущербности. Вы наверняка с этим сталкивались.

– А как насчёт дружбы?

– То же самое. Мэтт, вы можете назвать любую эмоцию – и я проведу её прямую связь с болью. В природе человека нет переживания сильнее боли, а значит, именно боль будет главенствовать над всеми эмоциями, становясь частичкой любви или ненависти. Бостон читает боль во взгляде – при определённой сноровке это нетрудно – вступает в контакт с потенциальной жертвой и выматывает клубок эмоций, чтобы отыскать нужную. Безусловно, это – прекрасный навык, но достался он ему очень дорогой ценой. Как мною было сказано ранее, я провёл годы в тренировках, обрабатывая данные и выдавая различные результаты. Я пропускал через себя то, чем сейчас играючи жонглирую. А теперь представьте, сколько чужой боли должен был пережить человек, который приручил её! Адские муки по сравнению с этим – курорт. Признаться, я даже восхищён силой воли Вильяма. Но я к такому не готов!

– Зачем?!

– Жажда познания. Настоящий учёный – это человек не от мира сего. Увлечённого человека зачастую сложно понять. Он изъясняется терминами своего мира, живёт в своём событийном пространстве и с каждым достижением отдаляется от привычного вам социума. Человек с признаками расстройства аутического спектра.

– Вы хотите сказать, Бостон сумасшедший?

– Я не исключаю такой возможности. Мне сложно спрогнозировать ментальную реакцию в ответ на столь сильные и долговременные страдания. Уже который год я с ума схожу от чертовски надоедливой боли, – и Молино погладил свою хромую ногу, – которая усиливается до нестерпимой к вечеру. А это всего лишь одна боль из миллиарда, и то, не самая интенсивная. Вы представляете, как страдал Бостон? Вполне возможно, разум его повредился. Но при этом остался острым, быстрым и коварным. Он чертовски умный человек и самый опасный игрок, которого я встречал!

– Вы говорите о боли, профессор. Почему тогда Трент чувствовал наслаждение? Как связаны эти две эмоции?

– Напрямую. Если предположить, что Бостон затаил злобу на мир из-за своих страданий, он вполне может наслаждаться местью, которую вершит в каждом из случаев, одаривая жертву болью. В состоянии гипнотического транса Трент переживал эмоции Бостона, а после сеанса некоторое время чувствовал страдания жертвы. Как похмелье после изрядного возлияния. Понимаете?

– Догадываюсь. Если я правильно понял, посредством взгляда Бостон внушает жертве конкретные действия, равно, как вы через прикосновение можете обучить меня языку. Так?

– Не совсем так, – снисходительно улыбнулся профессор. – Взгляд – это всего лишь элемент самодисциплины, вошедший в привычку. Бостон смотрит, я прикасаюсь, Адам машет шариком... Это фетиш, помогающий настроиться на нужную волну. Обмен информацией происходит на неосязаемом уровне.

– Вы хотите сказать, доктор Патис тоже обладает... – с удивлением начал Эйшер.

– Адам?! – Молино взвизгнул, перебив капитана, и снова расхохотался. – О нет! Адам, конечно же, способный ученик и умный малый, но он слишком ленив и мягкотел, чтобы дойти до таких высот. Я скорее поверю в то, что вы способны на такое, но не доктор Патис. Его удел – клиническая психотерапия, не более.

Бостон не способен имплантировать эмоцию в чужой разум, это слишком сложно и рискованно. Если жертве суждено пережить смерть, он должен пережить её вместе с жертвой. Кратковременный визит на тот свет не всегда заканчивается благополучно, большинство задерживается там навсегда. Бостон не станет так рисковать.

Он использует другой метод. Ухватив чужую боль, Бостон добирается до эмоциональных связей глубинного залегания. Он вторгается туда, куда вы предпочтёте не пускать никого, даже себя. Это слишком больно. Отыскав нужный стек с мощным эмоциональным откликом, Бостон использует эффект Зейгарника, усиливая мотивацию, направленную на избежание боли. Это очень легко, как раскачка самовозбуждающейся маятниковой системы. Достаточно сообщить незначительное усилие нужной амплитуды, чтобы система пришла в действие и набрала искомую силу. Качнув маятник боли, Бостон скрывается из вида, удерживая при этом телепатическую связь с жертвой.

– Ощущение присутствия человека.

– Совершенно верно. Всё остальное делает жертва. Эффект может быть как мгновенным, так и отложенным. Жертва может через час содрать с себя кожу или через пять лет убить соседа изуверским способом. Имеет значение только время жизни самой жертвы, всё остальное неважно. Запущенная система обязательно раскачается до колоссальной амплитуды, толкая человека к безрассудным действиям. Противостоять этому не способен никто: ни вы, ни я, ни даже сам Бостон. Это неизбежность.

– Я бы не был столь категоричен, – с присущим ему стальным холодом, возразил Эйшер. – Моя боль меня не пугает. Бостон вряд ли отыщет в моей голове страх, способный свести меня с ума.

– Вы так думаете?! – ухмыльнулся профессор и взял капитана за руку, от чего у того пробежал холодок по телу. – Третье апреля две тысячи третьего года, Ирак, периметр в трёх километрах южнее города Умм-Каср. Группа из двенадцати бойцов под вашим началом получила приказ вести наблюдение за предполагаемым замаскированным командным пунктом – подземным бетонным бункером – не вступая в бой до прихода подкрепления. Семь утра. Пустынная прохлада быстро испаряется под лучами жаркого солнца. Вы же помните эти события?

У вас не было приказа зачищать периметр, капитан! Но вы всё-таки приняли решение обследовать бункер, в котором к тому моменту зияла огромная чёрная дыра от ракеты. Вы сочли его поражённой целью, которая больше не представляет опасности. Группа из восьми молодых, необстрелянных бойцов вошла внутрь. Вы замыкали группу, по-видимому, это вас и спасло. Конечно же, вы не могли знать, что внутри вас поджидает шахид, начинённый уймой взрывчатки. Но как опытный командир, вы обязаны были это предусмотреть. Рядовой Эррел, рядовой Климси, сержант Ходжес... Вы даже номера на их жетонах помните! Я все верно сказал или ошибаюсь, капитан Эйшер?!

– Всё верно, – выдавил побагровевший капитан.

– Думаете, вам удастся скрыть эту скорбь, если даже Корис видит её психосоматические проявления?

– Скорбь невозможно скрыть, но можно сделать соответствующие выводы. Я усвоил этот урок. Это пройдённый опыт моей жизни, который Бостону не удастся использовать в своих целях.

– Вот как?! – воскликнул уже вошедший в раж профессор. – Тогда позвольте, я расскажу вам возможный сценарий вторжения Вильяма Бостона в ваш неприступный разум. Сперва вы устроите тут настоящую бойню с целью побега. Вы прихлопнете пару-тройку фэбээровцев, возможно, даже кого-то из нас и сбежите с маниакальной идеей устранить источник опасности. В Лейк-Чарльз есть центр ближневосточной культуры. Скорее всего, он станет вашей первой целью. Что будет дальше – сложно сказать, но думаю, дюжину-другую лиц арабской внешности вы положите. А потом, возможно, пойдёте на штурм посольства какой-нибудь ближневосточной страны. И если после это вас не убьют ваши же коллеги, вы окажетесь в психушке, где и проведёте остаток своих дней!

Вас будут пичкать препаратами, от которых ваше тело будет изгибаться в мучительных судорогах в то время, как ваша воля будет дремать! Вы превратитесь в куклу, ежесекундно испытывающую изнуряющую боль! Ваша правда станет бредом ещё одного буйнопомешанного социопата, которому не место в цивилизованном обществе! Вы потеряете всё: и жену, и детей, и будущее! Всё, чем дорожите! И единственным вашим заветным желанием будет вожделение скорой смерти! Вы будете проклинать своё крепкое, живучее тело и ежечасно рыскать по углам камеры в поисках хотя бы монеты, которую можно заточить чтобы перерезать себе глотку! Но даже этого у вас не будет. Всё, что вам достанется – это кристальная чистота белых мягких стен и уют беспомощного мученика, а единственным вашим развлечением будут мольбы Господу о скорейшем избавлении! Как вам такой сценарий, капитан?!

– Этого не будет!

– Будет, капитан, будет! Вы не сможете противостоять натиску Бостона, вам не справиться с его оружием! Вы даже не заметите вторжения и не найдёте противоядия без нашей помощи! В одиночку вам не защититься от демона, живущего внутри вас!

– Хотите сказать у вас есть способ остановить воздействие?

– К сожалению, нет, – ответил Молино и потускнел. – Мне недоступен эмоциональный спектр разума. Но я могу упредить развитие навязчивого состояния с помощью препаратов и медицинских процедур. Я могу довольно долго держать пациента в угнетённом состоянии в надежде на то, что смертоносные колебания сами собой угаснут, и маятник остановится.

— Это возможно?

– Всё, что имеет начало, имеет и конец.

– Но для этого...

– Совершенно верно! Для этого нам нужны имена людей, которые уже подверглись воздействию Бостона, но всё ещё носят в себе эту мину замедленного действия. Мне даже страшно представить их численность! За день в мегаполисе вы можете встретиться глазами с десятками тысяч людей. Особенно, если вы работаете страховым агентом. Вы представляете, скольким Бостон уже успел подарить билет в ад? Я не лгал вам, капитан, говоря о тысячах потенциальных жертв. Я лишь слегка преуменьшал их количество. Именно поэтому нам дорога каждая минута!

Укладывая ладони на лоб, я открываю Бостону информационный канал, по которому он дозированно переносит всю информацию из своей головы в голову донора. Это рискованная операция, но другого выхода у нас нет. Каждый фрагмент воспоминаний может содержать отсылку к мимолётной встрече взглядами. Я хорошо понимаю Трента, вынести такое не каждому под силу. И наравне с вами боюсь за его психическое здоровье, поэтому строго дозирую информационный объём. Если бы Бостон решил вывалить всё сразу – Фолт точно бы сошёл с ума. Я контролирую этот процесс, балансируя на грани, но большей защиты курсанту я дать просто не могу.

– Благая цель... – немного подумав, сказал капитан и с прищуром добавил: – Только при условии, что вы мне не лжёте.

– Вы можете думать так, как вам заблагорассудится. Я не вправе диктовать вам условия. Все, кто находится здесь, делают это по доброй воле и с благими намерениями. Я рассказал вам всё, что умалчивал от вас спецагент. Возможно, даже больше, чем вам следовало знать. Теперь решение за вами, Мэтт. Но помните! Перед тем, как предпринять какое-то действие, подумайте о возможных последствиях! Вы уже научены горьким опытом и знаете: скоропалительные решения не приводят к позитивному результату. Подумайте здраво, пока вы ещё можете здраво мыслить!

Выйдя из манипуляционной, Эйшер едва ли не бегом направился к продуктовому складу. Пересохшее как пустынный песок горло драло до невозможности, а удушливый кашель не давал глотнуть воздуха. Выпив махом полгаллона воды, капитан облегчённо вздохнул и присел прямо на пол. Нужно было отдышаться.

Через пять минут Эйшер уже шёл неторопливым шагом в номер к Фолту, по дороге переваривая чудовищный информационный винегрет, которым его щедро накормил профессор. Через всю логичность доводов Молино красной нитью проходило одно несоответствие, которое не давало капитану покоя. Ему не верилось в благие намерения ФБР. Из своего богатого опыта он помнил о том, что федералы никогда не отличались гуманизмом. В любых операциях с их участием – будь то спасение заложников или захват преступников – всегда имелась побочная цель, которую ушлые агенты предпочитали не афишировать. И зачастую именно эта цель, достичь которую федералы предпочитали чужими руками, становилась приоритетнее объявленной задачи. Эйшеру не верилось в то, что Корис может напялить стринги поверх лосин и, накинув на плечи плащ супергероя, ринуться на спасение людских жизней. Кто угодно, только не спецагент.

Рассматривать профессора Молино в качестве единственного информатора нельзя было ни при каких обстоятельствах. Какими бы ни были намерения профессора – он был под колпаком у Кориса, а значит, пел только ту песню, которую заранее надиктовал ему спецагент. Именно поэтому Корис и настоял на своём присутствии при разговоре. Нужен был другой источник информации. Кто-то, кто может знать правду и при определённых условиях поведать её. Единственным кандидатом на эту роль был доктор Патис – добродушный пухленький психотерапевт, который по расчётам Эйшера всё ещё занимается курсантом.

– А-а, Мэтт! Как здорово, что вы решили заглянуть к нам! – увидев в дверях капитана, радостно провозгласил доктор Патис.

– Я смотрю, дело у вас идёт на лад, – с облегчением сказал Эйшер, глядя на вяло улыбающегося Фолта.

– Да, сэр, мне уже значительно лучше, – подтвердил курсант и попытался встать с кровати.

По медленным, слабо скоординированным движениям Фолта капитан понял: парень под седативным.

– А знаете, мистер Эйшер, – с трудом ворочая ватным языком, продолжил курсант, – доктор Патис – прекрасный собеседник. А ещё он хороший психолог...

– Не перехваливайте меня, Трент, – с напускным смущением вставил Патис.

– Он предложил замечательную игру, суть которой заключается в переворачивании событий. Очень занимательная игра. Я от души посмеялся над местью того господина, который накормил своего соседа собачьими фекалиями за то, что его пёс гадил в соседском дворе. Кажется, это был мистер...

– Айзер, – уточнил капитан.

– Да, спасибо! Удивительное дело: я видел эту историю своими глазами, но очень быстро забыл детали. Какая изобретательная месть! Вы не находите, мистер Эйшер?

– Я не нахожу в этом ничего весёлого, – глядя исподлобья на доктора, мрачно начал капитан. – Эта история была бы забавной, если бы не печальный исход. Мистер Крайол, сосед мистера Айзера, умер, подавившись дерьмом своей собаки, которая действительно гадила в соседском дворе. А мистер Айзер за совершённое преступление до сих пор отбывает наказание в колонии строгого режима, где пробудет ещё лет пятнадцать, если до этого его не грохнет кто-то из скинхедов потому, что мистер Айзер – потомственный еврей в чёрт знает каком поколении. Вам всё ещё весело, Адам?

– Да, Мэтт, вы безусловно правы, но в сложившейся ситуации у нас нет другого выбора, кроме инверсии эмоционального отражения событий. Негативное воздействие шокового контента необходимо нивелировать, – попытался оправдаться Патис.

– Может, вы придумаете что-то и для...

– Не надо, капитан! Не стоит бередить свежую рану.

– Джентльмены, не спорьте! – вклинился Фолт. – Мистер Эйшер, мне действительно значительно лучше. Я больше не чувствую тревоги и вины за то, чего не совершал. Я полностью принял свою позицию, как рекомендовал доктор: я – наблюдатель. Знаете, этот факт удивительным образом расставляет всё по своим местам! Я даже не думал, что такое возможно. Мистер Эйшер, я полагаю, вам стоит попробовать.

– Да, Мэтт, прислушайтесь к совету нашего юного друга! – подключился доктор. – Практика инверсии эмоционального отражения – это прекрасный способ взглянуть на мир под иным углом. Если хотите, я могу помочь вам в этом.

– Пожалуй, я прибегну к вашей помощи, доктор, – с прищуром закивал капитан, – я думаю, вы мне в этом не откажете.

– Конечно-конечно! – подхватился Патис. – Мы можем начать прямо сейчас! Я думаю, Тренту будет интересно понаблюдать за тем, как хмурый капитан веселеет прямо на глазах.

– Я думаю, сейчас Тренту не помешает отдых.

– Да, вы правы, – согласился курсант, – я бы с радостью поучаствовал в вашей игре, джентльмены, но я чертовски устал. Удивительное дело! Ещё утро, я толком ничего не успел сделать, а глаза слипаются. Как такое может быть, доктор?

– Такое бывает, Трент, ничего страшного, – успокоил Фолта доктор, – вы отдохнёте немного, наберётесь сил, а вечером...

– Не этим! – уточнил капитан.

– Разумеется! Следующим вечером мы снова приступим к работе. Полагаю, спецагент и профессор не будут против. Итак, Мэтт, я в вашем распоряжении, назначайте время и место.

– Мой номер, сейчас.

– Без проблем! – весело кинул Патис и, попрощавшись с Фолтом, направился к выходу. – Так вы идёте, Мэтт, или я сам буду играть?

– Минуту, доктор. Я перекинусь парой слов с Трентом.

Когда Патис скрылся за дверью, капитан спросил у курсанта:

– Ты и вправду лучше себя чувствуешь?

– Не знаю, – растерянно ответил Фолт, – я бы предпочёл не видеть всего этого.

– Не переживай, скоро всё закончится.

– Очень на это надеюсь!

– Верь! Всё, отдыхай.

И капитан направился на выход.

– Мистер Эйшер! – окрикнул его Фолт. – Сэр! У меня к вам просьба.

– Я слушаю, курсант.

– Пообещайте мне сделать это быстро, когда я окончательно превращусь в ручного монстра Бостона!

– Не мели ерунды, сынок! Я здесь не для...

– Умоляю вас, Мэтт!

– Хорошо.

Продолжение следует...

– Прошу вас, доктор! – пропустив Патиса вперёд, капитан зашёл в свой номер и предложил гостю присесть.

– Спасибо, Мэтт, но я предпочитаю работать стоя.

– Присаживайтесь, доктор! – настаивал капитан, пододвигая стул. – На ногах эту боль вытерпеть сложно!

– Какую боль?

— Вот эту!

И капитан ухватил доктора за плечо, надавив пальцами на болевые точки. Патис скорчился в страдальческой гримасе, заверещал и опустился на стул.

– Ай-ай, мне больно!

– Я знаю.

– Чёрт возьми, что вы делаете?!

– Добываю показания ценного свидетеля.

– Я, ай, ничего не скажу вам, пока вы, ай-ай!

– Если вы будете упорствовать, док, я усилю воздействие, – ледяным голосом убеждал капитан, – в какой-то момент вы потеряете сознание от боли. Я приведу вас в чувства и примусь за другое плечо. У вас же их два, верно? Потом...

– Не надо, прошу!

– Тогда отвечайте на мои вопросы честно и полно.

– Я не могу, ай! Боль мешает мне сконцентрироваться!

– Боль дисциплинирует, док.

– Умоляю, ослабьте воздействие! Я сейчас отключусь!

— Это можно, – согласился капитан и слегка ослабил хватку.

На лице Патиса мигом появилось облегчение.

– Итак, Адам, – капитан подчёркнуто произнёс имя, – я хочу знать, как связаны Молино и Бостон. Сразу хочу предупредить: не лгите! Не так давно я имел с профессором обстоятельный разговор, в ходе которого получил массу полезной информации. Мне хватит понимания, чтобы отличить правду от вранья.

– Что он вам сказал? Ай, чёрт бы вас побрал!

— Это неважно. Важно то, что расскажете вы. Повторяю вопрос: как и насколько тесно связаны Молино и Бостон?

– Очень тесно. Долгое время они работали над проектом «Феникс».

– Что за проект?

– Я не знаю.

– До-ок! – и капитан снова усилил воздействие.

– Да хоть убейте! – обречённо простонал Патис. – Я действительно ничего не знаю об этом проекте. И отпустите уже меня наконец! Из ваших лап я никуда не денусь.

Эйшер отпустил доктора и присел рядом.

– Как я сказал ранее, – начал Патис, – Бостон вплотную сотрудничал с Молино, работая над проектом «Феникс». Об этом проекте у меня обрывочные данные, которые никак не рисуют общей картины. Некие мемуары, написанные сто лет назад безвестным врачом. Кто он, о чём говорил и что важного содержалось в этих записях, чтобы всерьёз заинтересовать такую фигуру как Молино – я действительно не знаю. Но точно могу сказать, что именно эти материалы легли в основу работы, которой профессор посвятил более десяти лет своей жизни.

– Кто был в составе группы?

– Аспирант Вильям Бостон, профессор Марсель Белью и профессор Эдриан Молино.

– Кто этот Марсель?

– Соратник и друг профессора. Как я уже говорил, у нас с Бостоном слишком большая разница в возрасте. К тому моменту, как я поступил в университет, Бостон уже покинул группу Молино. Всю информацию я узнал из разговора с Белью, который в меру сил посещал университет и был открыт со мной для общения.

Это – чудовищная ирония, Мэтт! – внезапно воскликнул Патис. – Если бы вы знали профессора Белью – вы бы тотчас поняли меня. Когда-то Марсель по праву носил звание человека–компьютера. У него была потрясающая память, способная мгновенно сохранять огромные массивы информации. Он мог бегло прочесть телефонный справочник и потом без труда цитировать его с любой страницы. Белью сходу запоминал буквально всё: имена, адреса, цифры... Он улавливал информацию из всего, что только можно. Однажды на спор он за пару секунд подсчитал точное количество выпавших волос на свитере у студентки. Через месяц он безошибочно назвал их число и месторасположение.

И надо же было такому случиться, что именно Марселя поразил рассеянный склероз! Это была трагедия для всех, но прежде всего, для самого Белью. Весь мир, который он собирал и упорядочивал в своей голове, внезапно начал испаряться. Болезнь прогрессировала, делая профессора беспомощным и бесполезным участником исследовательской группы. В какой-то момент Молино принял решение об отказе от сотрудничества с Белью. Это было ударом для обоих, но они понимали: другого выхода нет.

Белью ещё какое-то время преподавал в университете, а потом вынужден был уйти. Я общался с ним ещё в те поры, когда он что-то помнил. Возможно, он бы больше рассказал мне о проекте «Феникс», если бы я пообщался с ним раньше. Увы, время работало против него. Вскоре он начал забывать свой адрес, личные вещи, цель и место, куда он направлялся, а потом не мог вспомнить своего имени...

– Мужчина, который застрелился.

– Да, это был он. Вы знаете, я не виню Бостона в его смерти. Это скорее, последняя дань уважения человеку, которого Вильям ценил и считал одним из своих учителей. Никто не хотел видеть немощного старика, который ест с помощью медсестры, оправляется себе в штаны и не помнит, кто он. Даже сам Белью. Можете смело считать это эвтаназией.

– Вернёмся к Бостону. Как он попал в группу Молино?

– В своё время Бостон учился у Молино, когда тот ещё не был широко известным учёным. Именно тогда зародились их отношения. Их сложно было назвать дружескими. Бостон был дерзким юношей, не признававшим никаких авторитетов, и частенько вступал в споры с преподавателями. Он даже был на грани отчисления. И только благодаря усилиям Молино доучился до конца.

– Личные симпатии?

– Скорее, прозорливость Молино, его умение читать ходы наперёд. При всей вздорности Бостон был необычным, талантливым студентом с нестандартным мышлением. Он схватывал знания на лету, тут же интерпретировал их по-своему и выдавал неожиданные, порой парадоксальные выводы, которые впоследствии оказывались верными. Мало кому нравилось такое поведение студента–выскочки. Нельзя сказать, что Молино был от него в восторге. Бостону частенько перепадало от властного профессора. Но работать с материалом так, как это делал Бостон, не мог никто.

Молино – прежде всего, учёный. И как учёный он понимал, что лучшего сотрудника ему не найти. Хотя я до сих пор не представляю, как и при каких условиях мог сложиться союз авторитарного профессора и аспиранта-бунтаря. Эти противоположности не стыкуются в моей голове ни при каких обстоятельствах. Однако есть факт, от которого нельзя отмахнуться.

По окончании университета Бостон получил приглашение заняться научной деятельностью под началом Молино. После Бостон был включён в состав научной группы, которая официально занималась несенсорными путями передачи информации в среде пациентов с маниакально-депрессивным синдромом в анамнезе. Такая цель позволила Молино получить доступ к сотням пациентов в психиатрических клиниках. Как показало время, эта возможность сыграла весомую роль в работе группы.

– Как распределялись роли в группе?

– В силу природного дара, многократно усиленного тренировками, профессор Белью занимался вопросами долговременной фактической памяти. В его зону ответственности входила работа над созданием и усовершенствованием несенсорного метода сбора и передачи информации от человека – к человеку. Бостону из-за темперамента была отведена работа над эмоциональным спектром. Сам же Молино занимался сбором и систематизацией полученной информации.

– Что значит несенсорные пути передачи информации?

– Телепатия. В самом начале работы Молино не верил в успех. Более того, изначальным заданием группы было доказательство невозможности передачи информации таким путём. Молино был убеждён, что телепатия – это научный бред. Но по мере продвижения работы стала вырисовываться совсем иная картина.

– Мог ли профессор Белью обладать такими же способностями, какими обладает Молино?

– А он первым и доказал, что телепатия возможна! Марсель очень гордился этим достижением. Ещё бы! Он утёр нос самому Молино, который до последнего не верил. А вот Бостон верил и частенько в спорах вставал на сторону Белью. Бостон вообще был спорщиком со слов Белью и нередко устраивал настоящие научные дуэли. Это ужасно раздражало Молино, но он стоически терпел, поскольку понимал: только в споре рождается истина. Эдриан вообще человек отрешённый от мира сего. Ради науки он готов поступиться всеми благами и жить в бочке, как Диоген. Его не пугают трудности и невзгоды.

– Больная нога – это тоже плод научных изысканий?

– Возможно. Я не знаю, что у него с ногой, он предпочитает об этом не распространяться. Когда я пришёл в университет, он уже был хромым. Бытовали разные версии, но правды в них было не больше, чем в байках студентов–первокурсников.

– Хорошо. Что дальше?

– Потом Белью был поставлен страшный диагноз. Когда Марсель покинул группу, Эдриану пришлось взять на себя работу над фактической информацией. Учитывая уже полученный опыт, Молино быстро втянулся и начал успешно продвигаться дальше. Бостон тем временем продолжал заниматься эмоциями.

– Какими методами работы пользовался Бостон?

– Белью неохотно рассказывал об этом, недвусмысленно давая понять, что эти воспоминания тяготят его, как следствие, был немногословен в своём рассказе. Я могу сообщить не так много, как вам хотелось бы.

В первых экспериментах Бостон использовал стимуляцию эмоциональной памяти посредством удара электротоком. Для этого отбирались одинокие пациенты психиатрических клиник с фиксационной амнезией. Таким больным сложно запомнить что-либо увиденное или услышанное. Им показывались карточки с яркими картинками, вызывающими определённые эмоции. Например, фотография котёнка. На ассоциацию картинки с конкретным переживанием давалась минута, потом картинка пряталась. Спустя пять минут испытуемому предлагалось вспомнить не саму картинку, а эмоцию, которую она вызвала.

Первые попытки оказались провальными. Испытуемые не могли связать эмоцию и картинку, как следствие, забывали и то, и другое. Тогда Молино предложил связывать процесс запоминания с мотивационными действиями. По его плану каждый испытуемый, который отвечал неправильно или вовсе молчал, получал удар электротоком. Потом эксперимент повторялся. Приблизительно к восьмому повторению около сорока процентов испытуемых дали верный ответ. Это свидетельствовало о формировании рефлекторной дуги «ошибка-наказание», которая мотивировала мозг больных к запоминанию. В дальнейшем испытуемые, усвоившие правило, на непродолжительный срок сохраняли эту способность и больше не нуждались в наказании.

Молино изменил условия эксперимента. Другая группа испытуемых получала удар током во время запоминания. Профессор хотел задействовать ассоциативную связь эмоции от картинки с самым сильный негативным переживанием. Вы поняли замысел, Мэтт? Если в первом случае испытуемый связывал боль с неудачей, то во втором по задумке профессора, должна была формироваться более мощная связь двух эмоций. Профессор вообще считал и считает боль королём эмоционального царства животных.

— Это я уже знаю. А эти так называемые эксперименты были кем-то санкционированы? Насколько я знаю, бить людей током против их воли противозаконно.

– Мэтт, давайте оставим эту тему для другого разговора. В клинической психиатрии есть много противоречащих друг другу вещей.

– Ладно. И какие результаты получил Молино?

– Во второй группе, где испытуемые получали удар до экзаменовки, а не после, число правильных ответов перевалило за пятьдесят процентов уже к третьему кругу эксперимента. Более того, испытуемые, усвоившие правило «ошибка-наказание», через неделю утрачивали этот навык в то время, как испытуемые, связавшие эмоцию с болью, сохраняли способность к запоминанию надолго и могли без труда повторить успех с первой же попытки.

На следующем этапе к паре «испытуемый-экзаменатор» подключался третий игрок – сенсорик. Его задачей было угадать эмоцию, вызванную картинкой. Как вы понимаете, бессменным сенсориком стал Бостон. Не видя картинки, Вильям внимательно смотрел в глаза испытуемым и пытался понять, какая эмоция связана с болью. Эксперимент провалился, ни одного верного ответа.

Тогда Молино предложил наказание и для сенсорика.

– И Бостон согласился?

– Конечно! Бостон – такой же учёный до мозга костей, как и Молино. Они оба безумцы. Эксперимент снова провалился, правильных ответов так и не было. Молино увеличивал интенсивность и время воздействия на Бостона, но результата не было. И тогда Бостон предложил синхронный удар тока во время запоминания и считывания. На этот раз шок переживали оба: и испытуемый, и сенсорик.

Бостон изводил себя многочасовыми мучительными экспериментами, пробовал различные комбинации воздействия, но всякий раз его ждал провал. Начались скандалы. Молино требовал увеличить силу воздействия на сенсорика до непозволительно опасного уровня, Бостон же убеждал коллегу в ошибочности такого подхода.

На этом этапе Белью вынужден был распрощаться с группой. Я не знаю, что произошло дальше и в какой момент Бостон наконец освоил науку несенсорного считывания эмоциональной памяти, но полагаю, его путь был очень трудным и опасным.

– А в какой момент Молино и Бостон расстались? Что произошло?

– Понятия не имею! К тому моменту, как я познакомился с Молино, группы уже не было.

– Мог ли Молино подвергнуть Бостона экстремальному испытанию, вследствие которого здоровье последнего пошатнулось?

– Вполне. Скажу больше, инициатором такого воздействия мог быть и сам Бостон.

– Предлагаю немного коснуться вас, доктор Патис.

– Только без этих ваших штучек, капитан! – отпрянув, заявил доктор.

– Да-да, не волнуйтесь! – усмехнулся капитан. – Свой урок вы усвоили. Итак, Адам, как вы оказались рядом с Молино?

– Я уже говорил, не знаю. Мне сложно понять, что во мне привлекло профессора. Понимаете, у нас с ним очень разные уровни...

– Вы имеете в виду способности?

– Я имею в виду всё: уровень знаний, положение в научном сообществе, подход к работе и те же способности. Мне сложно судить о том, чем руководствовался профессор, выбирая меня в качестве партнёра для этого эксперимента. Вот вы, Мэтт, вы можете дать ответ, почему Корис выбрал именно вас?

– Уже могу. Из меня вышел идеальный козёл отпущения на случай провала эксперимента. Но мне кажется, Корис просчитался и сделал неправильный выбор.

– Возможно... – в задумчивости произнёс Патис и, помолчав пару секунд, добавил: – Значит, Мэтт, вы оказались способнее меня!

– Ну-у, давайте не будем равнять! Я – всего лишь охранник, а вот вы... Фокусы, которые вы проделываете со своим шариком мне точно не по зубам!

— Это?! – и достав шарик из кармана, Патис рассмеялся. – Да бросьте, Мэт, это – ерунда! Элементарная практика введения пациента в состояние гипнотического транса. Такое умеет едва ли не каждый второй психотерапевт.

– Такую эффективность лично я вижу впервые.

– Ну, может быть... Вообще-то, подобного рода методике учат едва ли не всех студентов. Возможно, у кого-то получается чуть хуже, у кого-то... По сравнению с тем, что умеют Молино с Бостоном...

– Профессор сказал, что при желании вы бы могли овладеть искусством считывания информации на расстоянии. Это так?

– Я?! – взвизгнул Патис. – Он наверняка шутил!

– Вы так думаете?

– Мэтт! – Патис придвинулся поближе. – Из всех описанных случаев телепатии лично я видел всего два подтверждённых. И это не потому, что я профан в парапсихологии. Поверьте, в своё время я изучил достаточно материалов на эту тему. Общение с профессором обязывало. Думаете, я нашёл убедительные факты, доказывающие наличие такой способности у кого-то ещё, кроме Молино и Бостона?

– То есть вы отрицаете возможность овладеть такого рода способностью?

– Я не отрицаю, Мэтт, я просто констатирую факт: их умение лежит далеко за границами моего понимания. Для меня это магия, если хотите. У меня, как у дипломированного специалиста, нет объяснений этому явлению с точки зрения науки.

– Вы считаете эту способность врождённой? Ни вы, ни я не можем ею овладеть при должном умении и старании?

– Мэтт, я считаю это умение чрезвычайно специфичным, требующим от ученика неимоверной силы воли, самоотдачи и немного научного безумия...

– А ещё базы знаний в виде того же проекта «Феникс», – вставил Эйшер.

– Возможно.

– А значит, нам с вами ничего не светит. Зато кто-то, с кем Бостон успел поделиться знаниями, вполне может овладеть искусством дарить сладостную смерть. Кроме разговора с Белью вы где-нибудь ещё встречали упоминание проекта «Феникс»?

– Нет!

— Значит, либо профессор в своё время получил доступ к материалам строжайшей секретности, а такой доступ может предоставить чиновник никак не ниже уровня спецагента ФБР, либо этого проекта вовсе не существует. Если верен первый вариант – становится понятным особый интерес Кориса к голове Бостона. Утечку материалов нужно немедля устранить. Но в этом случае я не понимаю, почему это не было сделано раньше.

Во втором же случае Молино с Бостоном являются авторами уникальной технологии, которая в будущем открывает широкие перспективы в методах работы спецслужб. Тогда возникает вопрос: почему эта работа изначально не была взята ФБР под свою эгиду и как Бостону удалось улизнуть от всевидящего ока федералов? Ещё и на такой длительный срок.

– Что вы пытаетесь отыскать, Мэтт?

– Мотив. Для чего Бостон нужен и Корису, и Молино. В сказку о спасении обречённых я не верю. У этой миссии совершенно другая цель.

– А что, если проект «Феникс» – всего лишь мемуары, которые большинство восприняло, как выдумку скучающего врача? – стал предполагать Патис. – Что, если это – не инструкция, а непрямая подсказка, намёк? Таких работ тысячи и тысячи, интерес они представляют лишь для любителей бульварного чтива. Однако Молино, обладая незаурядными умственными способностями, усмотрел в нём...

– А если не Молино?

– В смысле?

– Если не Молино увидел подсказку, а Бостон? Вы же сами говорили о том, что Бостон обладает нестандартным мышлением, способным привести к неожиданным выводам. В этом случае всё объясняется без труда. Увидев перспективу в том, что для остальных не представляло ценности, Бостон обратился к Молино, который уловил здравый смысл в словах молодого специалиста. Не желая предавать огласке дело с неочевидным исходом, Молино привлёк к работе своего друга, сформировав тем самым группу из троих человек.

Дело спорилось, и всё шло к тому, что Молино становился единовластным хозяином технологии управления сознанием, но тут вмешалась трагическая случайность – болезнь Белью. В сложившихся условиях роли распределились вполне логично: Молино взял работу ушедшего Белью, а Бостон продолжил заниматься эмоциями. Привлекать кого-либо в группу было неразумно, работа продвинулась довольно далеко, понадобилась бы масса времени для введения в курс дела. Да и лишние глаза были ни к чему. Молино продолжал лелеять надежду о всевластии.

В какой-то момент между Молино и Бостоном произошёл судьбоносный скандал, после которого последний оставил проект и ушёл на вольные хлеба, не прекратив при этом своей исследовательской деятельности. Видимо, Бостон далеко продвинулся в работе, раз так заинтересовал профессора. В голове у этого злого гения есть что-то, ради чего Молино готов на всё.

Видимо, Молино довольно долго пытался наладить контакт с беглецом, но вынужден был сдаться. Не имея возможности достать Бостона своими силами, Молино обратился к федералам. В планы профессора это не входило, но другого выхода не было. Посулив Корису с три короба и ухватив спецагента за яйца каким-нибудь компроматом, Молино наконец добрался до головы гения и сейчас судорожно ищет возможность извлечь оттуда то, что ему надо.

– Логично.

– И одновременно трагично. И Фолт, и я, и вы, док, живы до тех пор, пока жив Бостон. Как только Молино получит то, чего хочет, Бостон утратит ценность и будет умерщвлён.

– А он получит?

– Будьте уверены! Он до смерти замордует пытками курсанта, но получит своё.

– А если Бостон умрёт, так и не раскрыв тайну?

– Тогда Молино сильно расстроится, но планы на нас не изменятся. Мы – лишние свидетели, которых предпочитают убирать такие люди, как Корис.

– Вы меня пугаете, Мэтт! – испуганно воскликнул Патис.

– Не бойтесь, док! В отличие от жертв Бостона, вы практически ничего не почувствуете, пуля в голову убивает быстро, – с наигранным спокойствием сказал капитан.

– Если вы правы, а скорее всего, так и есть, что вы предлагаете?

– Молиться за здоровье ублюдка, лежащего здесь при смерти, и держать язык за зубами! Советую не распространяться о нашем разговоре.

– А камеры? – и доктор указал на коробочку со стекляшкой под потолком.

– Я внёс некоторые изменения в конструкцию, – усмехнулся капитан.

– Хорошо, а у вас есть какой-то план или...

– Всё зависит от того, на чьей вы стороне.

– Конечно на вашей!

– Тогда молитесь и держите язык за зубами! Я дам вам знать, когда придёт время.

Продолжение следует...

Вечером следующего дня капитан следовал по коридору в манипуляционную для созерцания очередной экзекуции, которую профессор намеревался устроить курсанту.

– Мэтт! Постойте!

Торопливо семеня позади, капитана догнал доктор Патис и, взяв за руку, заговорщицки зашептал:

– Мэтт, у меня плохие новости, профессор обо всём знает!

– О чём?

– О нашем с вами разговоре. Я пытался... Но вы же знаете Молино, от него сложно что-то скрыть!

— Значит, знает, – безразлично прокомментировал Эйшер.

– Мэтт, он гарантировал мне безопасность и...

– Вы сделали свой выбор, Патис, – перебил его капитан, – сконцентрируетесь на работе, вас уже ждут.

В манипуляционной капитана встретил спецагент и, немедленно отведя в сторону, завёл разговор полушёпотом.

– Мне нужно переживать, капитан?

– Вам? Полагаю, нет.

– Вам нужно напомнить ваши служебные обязанности?

– В мои служебные обязанности входит обеспечение безопасности всех членов группы. Если вы хотите возложить на меня какие-то другие полномочия...

– Не планировал.

– Тогда разрешите приступить к работе.

Быстро и сухо закончив разговор, который спецагент, похоже, видел более обстоятельным, Эйшер вместо привычной точки наблюдения направился к изголовью Фолта, испытывая на себе испепеляющий взгляд профессора. Став по другую от Молино сторону кровати, он с прищуром обвёл взглядом помещение и кивнул спецагенту.

– Начинаем! – скомандовал Корис, не сводя глаз с Эйшера.

Мониторы у обеих кроватей мерно попискивали, отбивая ритм спокойного пульса. На удивление, даже Бостон не выдавал тахикардию, которой он частенько настораживал Квая. Несмотря на сухие ладони Молино, которые снова лежали на лбах обоих мужчин, ничего не происходило, будто бы сеанс ещё и не начался. Прошла минута, потом вторая...

– Ну же! – кинув взгляд на Бостона, прохрипел профессор.

Бостон не заставил себя ждать и сперва ответил фибрилляцией. К нему тут же присоединился Фолт. Квай быстро откупорил какое-то лекарство и ввёл его в систему внутривенного вливания Бостона.

– Ему тоже плохо! – с тревогой крикнул Эйшер, указывая на курсанта.

– Мистер Квай действует в соответствии с приказом! – кивнув парамедику, пояснил Корис.

– Док! Ну же, вы же доктор! – капитан уже взывал к Патису, который стоял в трёх шагах, нервно потирая шарик.

– Простите, Мэтт, я – психотерапевт и в этих делах ничего не смыслю, – смущённо ответил Патис.

– Да чёрт бы вас побрал! – воскликнул капитан и потянулся к руке Молино.

– Не надо, капитан! – с утробным хрипом предостерёг его Молино.

В этот момент, словно по мановению волшебной палочки, сердечная деятельность обоих пациентов нормализовалась. Не успел капитан выдохнуть, как оба монитора запылали красным, с непрерывным писком выдавая прямую линию на экране.

– Остановка! – выкрикнул Квай и приступил к реанимационным мероприятиям Бостона.

– Он! У него тоже сердце не бьётся! – закричал капитан, указывая на Фолта.

– Отойдите от донора, помогите Кваю! – приказал Корис.

– Пошёл к чёрту! – прорычал Эйшер и начал «качать» курсанта.

Для того, чтобы запустить молодое сердце Фолта, капитану понадобилось буквально несколько секунд. Он даже не успел сделать первый вдох «рот-в-рот». Монитор курсанта покочевряжился, выдавая спорадические пики, и вернулся к мерному отсчёту пульса, характерного для молодого здорового человека. А вот дела Бостона обстояли куда хуже. Сухощавый Квай продолжал накачивать Бостона лекарствами и готовил дефибриллятор в то время, как присоединившийся Корис в поте лица ритмично продавливал грудину замершего монстра.

– Разряд! – держа наготове электроды, выкрикнул Квай и взглянул на профессора, который всё ещё держал руки на лбах обоих.

– Да! – пришёл в себя Молино и одёрнул руку.

– Капитан, – открыв глаза, еле слышно промямли Фолт.

– Встать можешь? – вполголоса спросил у куранта Эйшер.

– Попробую.

– Давай! Надо убираться отсюда.

Эйшер помог встать курсанту и, пользуясь возникшей суматохой, под руку повёл его на выход. Прикрывая за собой дверь, Эйшер мельком уловил встревоженный взгляд Молино, который сидел у изголовья и смотрел на бездыханного Бостона.

– Куда мы? – в коридоре спросил Фолт, заметив, что капитан ведёт его совсем не в ту сторону.

– Домой, сынок. Время пришло.

– Но это невозможно, сэр!

– Ты готов к бою, парень?

– Я слишком слаб и...

– Будешь следовать за мной и в точности выполнять мои инструкции. Готов?

– Так точно!

– Идём в продуктовый склад, – утягивая курсанта за собой, стал пояснять капитан, – поддоны, на которых стоят контейнеры с продуктами, сделаны из технического пластика, который чертовски дымит при горении. Я проверил, загорается он, как порох. Я подожгу несколько поддонов. Часть из них я оттяну к двери на выход, а ты парочку выкинешь в коридор. Сможешь?

– Так точно!

– Сработает пожарная сигнализация...

– А они? – и Фолт указал в сторону манипуляционной.

– Им будет не до нас. Они ещё добрых пять минут будут заняты Бостоном. У нас будет достаточно времени. Когда горящие поддоны окажутся на месте, мы будем ждать тревоги пожарной сигнализации. Она быстро сработает. Я воткну железный штырь в стыки кирпичной кладки, которой заложены двери грузового лифта...

Юркнув в складское помещение, Эйшер оставил курсанта у дверей и помчался к дальней стене, где стройными рядами стояли упаковки с пищевыми контейнерами. Не мешкая ни секунды, капитан начал лихо разбрасывать увесистые стопки, словно это были пенопластовые муляжи.

– Лифт?! Какие двери?! Вы о чём?! – направившись к капитану, с удивление спросил Фолт.

— Вот эти! – и Эйшер хлопнул по обнажившейся кирпичной вставке, загораживавшей углубление в стене. – Кладка свежая, значит, лифт рабочий...

– Не факт.

– Факт! Тут полно громоздкого оборудования и мебели, это нереально снести по узкой лестнице. Я вставлю штырь... – и достав из-за поддонов кусок арматуры, Эйшер с силой воткнул его посредине кирпичной кладки. – Главное попасть в створку дверей.

– Зачем?

– Когда сработает пожарная сигнализация, все лифты автоматически опустятся на нижний уровень, – продолжил пояснения капитан, попутно ворочая штырём в поисках заветной щели, – грузовой – не исключение. Тяжёлая кабина обязательно упрётся в штырь и вывернет парочку кирпичей, достаточно ослабив кладку. Я развалю препятствие, и мы проникнем в лифтовую кабину, из которой попадём в лифтовую шахту через люк в потолке.

– А если люка нет?

– Есть! – воскликнул капитан, наконец воткнув кусок арматуры вглубь. – А если нет – я выломаю обшивку потолка между силовыми элементами кабины. Мы выберемся в шахту и поднимемся на два уровня вверх. Скорее всего... – и капитан прервался, с силой саданув по поддону, от чего тот с треском раскололся. – Скорее всего, мы окажемся в таком же складском помещении или рядом с ним. Складское помещение наверняка имеет выход к эстакаде снаружи здания...

– А если во внутренний двор?

– Только идиот сделает эстакаду во внутреннем дворе, где гуляют психи. Принеси мне парочку газет из той стопки!

И пока Фолт выполнял указание, капитан продолжал рассказывать план, попутно раскурочивая выключатель на стене.

– Эстакада расположена с торца здания. Это и будет твоим выходом, сынок. К этому моменту Корис очухается и объявит тревогу. Бóльшая часть сил будет брошена к двери. Пара человек будет у лифта. Я уберу их, и мы отправимся с тобой в разные стороны. Ты пойдёшь на выход, а я отправлюсь на кухню, которая должна быть рядом.

Разломав выключатель, капитан закоротил два провода и добыл искру. Сухая бумага тут же вспыхнула. Следом загорелся отломанный кусок поддона, чадя густым, чёрным дымом.

– Хватай эти два и неси в коридор! – крикнул Эйшер и, подхватив два других подожжённых поддона, помчался к выходу из зоны.

Обратно он бежал уже под вой пожарной сигнализации.

– Сэр, лифт! Он едет! – разглядев капитана в дыму, которым быстро заволокло всё помещение, воскликнул курсант.

Не заметив препятствия, тяжёлая кабина надавила на штырь, отчего тот лихо пропорол кладку почти до пола, попутно круша кирпичи.

– Захо–одим! – грохнув по остаткам кладки, скомандовал Эйшер и раздвинул створки лифта.

– Сэр, вы сказали, я уйду через выход на эстакаду. А если там...

– У выхода из склада не должно быть охраны. У Кориса не так много людей. Я устрою в кухне такой бада-бум, что все мигом сбегутся ко мне. Я покажу им, что такое настоящая война! А ты тем временем ускользнёшь.

Капитан открыл люк и, прихватив кусок арматуры, быстро выбрался наверх кабины лифта.

– Давай руку! – свесившись с потолка, крикнул он курсанту.

– Сэр, я тяжёлый и...

– Живо!

И сухощавый, не атлетичный с виду Эйшер словно пушинку забросил детину Фолта.

– Я дам тебе оружие... – взбираясь по аварийной лестнице в лифтовой шахте, капитан продолжал инструктировать своего подопечного.

– Оружие?!

– Молчи и слушай! Я дам тебе оружие, которое отберу у тех, кто придёт к лифту. Если у выхода на эстакаду будет пара человек – а больше там сто процентов не будет – ты уберёшь их.

– Сэр!

— Это приказ! Я дам тебе свой жетон. Ты выйдешь к дороге, которая не далее полумили отсюда, остановишь попутный транспорт и доберёшься до полицейского управления Лейк-Чарльз на Нельсон Роад, четырнадцать. Запоминай! Там ты разыщешь капитана Оливера Коула. Ты покажешь ему мой жетон и расскажешь обо всём. Затем ты поступишь в его распоряжение. Как понял?

– Вас понял, сэр.

– А теперь тихо. Следуй за мной, выполняй мои приказы.

– Йе...

– Тс-с-с-с!

Эйшер прильнул к щёлке в дверях, затем подал курсанту знак следовать за ним, штырём отогнул фиксатор дверей и раздвинул створки. Оказавшись в коридоре напротив склада, капитан и курсант юркнули за выступ в стене. Указав рукой направление за углом по коридору, Эйшер показал два пальца, давая понять, что к ним приближаются двое. Оставив Фолта за колонной, капитан проскользнул по стене за угол. В следующий момент до курсанта донёсся хлёсткий удар и звук падающего на пол тела.

А потом началась недолгая перестрелка. Противник успел сделать два выстрела перед тем, как капитан навсегда угомонил его.

– Тебе туда! – скомандовал вернувшийся капитан и указал на вход в складское помещение.

– Сэр, вы ранены! – воскликнул Фолт, указывая на окровавленный рукав.

– Царапина! Держи! – и Эйшер вручил парню пистолет с двумя обоймами. – Стреляй без разговора, они профи!

– Сэр, я...

– Выполнять! – рявкнул Эйшер и, схватив Фолта за голову, пригнул высокого парня, вплотную притиснув его лоб к своему. – Выполнять! Точка невозврата пройдена, у нас нет выбора! Ликвидируешь всех, кто будет на пути!

– Я... Боюсь... – простонал курсант.

– Поздно бояться, сынок! У нас только один путь на этом свете. Торопись! Нельсон Роад, четырнадцать, капитан Коул. Помни, от твоей расторопности зависит моя жизнь! – не отпуская Фолта, чётко сказал Эйшер и, улыбнувшись, добавил: – Беги, сынок, мы ещё повоюем!

– Повоюем! – бросил курсант и скрылся за дверьми просторного склада.

Подождав полминуты и не услышав перестрелки или звуков борьбы, Эйшер облегчённо выдохнул. Теперь уравнение выживания приняло привычную для него форму и решение зависело только от него самого. Первая часть задания была выполнена с определённой надеждой на успех. В успехе же второй части Эйшер ни секунды не сомневался. Ведь теперь он был один–на–один со своей родной стихией – войной. Эта тварь уже давно раздирала его по живому на две противоположности – гуманиста и убийцу, которые до времени уживались в капитане. Как только стихали отзвуки боя, Эйшер зализывал раны, оплакивал потери и давал себе зарок больше никогда не притрагиваться к оружию.

Но время проходило, и он снова шёл в бой. Он просто не мог иначе. Это и было его естеством, его средой обитания и воздухом, без которого он быстро начинал задыхаться. Корис был прав, ему не прожить без войны. Он не создан ремонтировать крышу родного дома, любить жену, растить детей и ловить чёртову рыбу в солёной луже. Он не проживёт и года без чудного коктейля из крови и адреналина на крошащихся от натуги зубах. Это и есть его жизнь, его вожделение, способное пересилить любую боль.

Довольно хмыкнув, Эйшер помчался в кухню, выгнал оттуда троих зазевавшихся поварят, которые не успели эвакуироваться по команде, и принялся сооружать оборонительные редуты. Сперва он забаррикадировал тяжёлыми металлическими столами единственный вход в кухню. Получилась довольно крепкая конструкция, перекрывавшая вход почти до самого верха дверного проёма. Вряд ли кто-то при уме стал бы штурмовать вооружённого спецназовца через лаз под самым потолком едва ли в фут шириной.

Следующим шагом Эйшер смастерил укрытие из оставшегося стола, вырванного духового шкафа и плексигласовой перегородки. Убедившись в том, что обзор из укрытия позволяет контролировать все вектора ведения боя, капитан проверил решётку на небольшом окне и бросился рыскать по шкафам. Отыскав ручные газовые горелки, масло, крепкий алкоголь и моющие средства, содержащие огнеопасные компоненты, Эйшер начал мастерить самодельные зажигательные смеси.

Заготовив боеприпасы, капитан рванул к вытяжке, сорвал её и заглянул в вентиляционный канал, убедившись в том, что его ширина достаточна для побега. Теперь можно было повоевать какое-то время.

Умостившись поудобнее в укрытии, капитан принялся с улыбкой слушать, как суетились бойцы за баррикадой, выкрикивая привычные уху фразы. «Немедленно сложите оружие и выходите с поднятыми руками!».

– Бойцы! – закричал в ответ капитан. – Я, Мэтт Эйшер, капитан группы специального реагирования, обращаюсь к вам с призывом к благоразумию! Я такой же боец, как и вы! Я знаю, что вы выполняете приказ! Но этот приказ преступный! Сэм Корис – преступник! Не рискуйте жизнью, парни! Как боевой офицер, я призываю вас прекратить штурм и перейти на мою сторону! В этом случае я гарантирую вам сохранность здоровья и жизни!

«Немедленно сложите оружие и выходите с поднятыми руками!» – послышалось из-за баррикады.

– Как скажете, парни! – усмехнулся капитан и поджёг первый фитиль зажигательной смеси...

Продолжение следует...

– Адам! Адам! Мистер Патис, можно вас?!

Долговязый мужчина в костюме явно не из Волмарта подзывал улыбчивого лысого доктора, который проводил экскурсию по больнице для представителей крупного спонсора.

– Адам, мы во второй раз проходим мимо этой двери – а вы и словом не обмолвились! Кто этот мужчина? Почему он в такой одежде? Чем он болен?

– Этот? – и доктор подошёл к массивной двери со смотровым окном, за которым двое санитаров пытались утихомирить жилистого, лысого мужчину среднего роста, одетого в смирительную рубашку.

– Да, именно этот! Он тоже ветеран? Что с ним? Он также мучается от головных болей и видений?

– Этот мужчина – особый случай, с которыми мы довольно редко сталкиваемся, – начал доктор, – его имя Мэтт Эйшер, ветеран иракской кампании, дослужившийся до звания капитана и ещё полгода назад командовавший группой полицейских спецназовцев. Он даже преподавал некоторые дисциплины в полицейской академии... До недавнего времени.

– Надо же! Адам, умоляю вас, расскажите о нём поподробнее!

– Ну-у... – замялся доктор. – Этот мужчина поступил к нам чуть более полугода назад в ходе проведения планового курса обследования и реабилитации...

– У него был тяжёлый диагноз?

– Нет. Каждый пациент, у которого зафиксировано посттравматическое стрессовое расстройство обязан не реже одного раза в год проходить обследование у психотерапевта с последующим курсом реабилитации. Поскольку мистер Эйшер был военным ветераном, полицейский психолог направил его к нам. Реабилитация проходила хорошо, мистер Эйшер не выявлял каких-либо психических расстройств до определённого момента.

Мы пока не установили, что стало триггером кардинальных изменений психики. В истории болезни мистера Эйшера не было ни слова о возможном агрессивном поведении больного и опасности, которую он может представлять для окружающих. Я не исключаю наличие сосудистой патологии травматического генеза или...

– А что он сделал?

– Хм, – усмехнулся Патис. – Безо всякого объявления войны мистер Эйшер устроил в клинике настоящую бойню. Пользуясь неразберихой, вызванной погромом в кухне, мистер Эйшер бежал...

– Его удерживали здесь насильно?

– Ну что вы! Насильно мы можем удерживать лишь лица, представляющие угрозу для социума. И то, в строгом соответствии с решением суда. Ко всему прочему, мы – не психиатрический диспансер, а реабилитационный центр. У нас и условий-то нет. Однако с появлением мистера Эйшера нам придётся внести кое-какие изменения в структуру заведения, что наверняка потребует дополнительных финансовых вливаний, – и Патис заискивающе улыбнулся, глядя высокому господину в глаза.

– Вы полагаете, такие случаи участятся?

– Я не могу гарантировать, что такое не случиться с кем-то ещё. Мы должно быть готовы к любым неожиданностям.

– Понятно. Я обязательно доложу об этом мистеру Феро. А что же дальше? Он бежал и-и...

– Не просто бежал, Колин! Он бежал, убив пятерых охранников. Прошу заметить, убитые были не кем-нибудь, а сотрудниками силовых структур в прошлом! Затем он отправился в центр культурного наследия «Адениум», где устроил теракт, унёсший жизни ещё семерых человек. Понадобился целый отряд бойцов специального назначения, чтобы угомонить мистера Эйшера. И слава богу! В планах мятежного капитана был захват посольства Катара в Соединённых Штатах.

– Ничего себе! – едва не ругнувшись, удивился долговязый.

– Представьте, да! К сожалению, мы не имеем возможности изолировать мистера Эйшера от остальных пациентов. Помещение, расположенное на минус втором уровне не пригодно для размещения пациентов из-за пожара. Вот если бы мистер Феро любезно согласился помочь нам...

– Я почти уверен в этом, – с деловым цинизмом долговязый перебил Патиса и продолжил расспросы. – Как вы его лечите? Каковы дальнейшие планы и что ждёт этого человека в будущем?

– В настоящий момент мистер Эйшер получает усиленный курс лечения сильнодействующими седативными средствами. Мы вынуждены подавлять агрессию, чтобы в будущем взять её под контроль, поняв истинную причину такого поведения. К сожалению, пока лечение не приносит позитивных результатов. Мистер Эйшер всё так же проявляет агрессию. Что до будущего этого пациента, то я его вижу не столь радужным, как наше с вами. Даже если нам удастся взять под контроль течение болезни, мы должны будем убедиться в том, что мистер Эйшер не представляет угрозы для общества. Не стану лукавить, в ближайшие десять лет я такой рекомендации не дам.

— Это печально.

— Это вдвойне печально, учитывая выдающиеся заслуги мистера Эйшера перед обществом. Война давно прошла, но её кровавая жатва продолжается до сих пор.

– Он что-то кричит. Тут довольно плотная дверь, ничего не слышно. Это жалобы или угрозы?

– И то, и другое. Мистер Эйшер постоянно твердит о сговоре врачей с ФБР, предостерегает от скрытой опасности, исходящей от лиц арабской внешности, и жалуется на сильные боли, которые якобы вызывают лекарства.

– А это так? Лекарства действительно вызывают боль?

– Разумеется, нет! – усмехнулся Патис. – Сильнодействующие вещества, которые мистер Эйшер получает сообразно плану лечения, действительно вызывают дискомфорт в виде угнетения и заторможенности. Но боль – нет! Американские врачи уже лет сто не практикуют карательную психиатрию.

– А почему у него обрита голова? И почему на ней полно шрамов? Это как-то связано с планом лечения, доктор? – прильнув к двери, с подозрением в голосе спросил полномочный представитель спонсора.

– Колин, вы действительно хотите об этом знать? – с лукавым прищуром произнёс Патис.

– Это – тайна?

— Это – мера безопасности! Мистер Эйшер выдёргивал из головы волосы, чтобы сплести из них удавку для санитара. Мы обнаружили её замаскированной у входа в палату. Мистер Эйшер планировал поймать нашего сотрудника в смертоносную ловушку и, воспользовавшись суматохой, снова сбежать. На вашем месте, Колин, я бы сделал пару шагов от двери.

– Чёрт возьми! – и долговязый как ошпаренный отскочил от смотрового окна.

– Мистер Эйшер – профессионал высочайшего класса, который выполнял сложнейшие задания. Если бы прямо сейчас я дал ему свободу – мы бы с вами вряд ли остались в живых.

– А нам безопасно находиться здесь?

– Относительно. Вот если бы наше учреждение имело возможность...



Сухощавый старик с тростью в руке сидел на лавочке в Приен Лейк парке и любовался дивной игрой, которую закатное солнце затеяло с мелкой рябью тихих вод. Приятная апрельская прохлада тихо опускалась, остужая землю, разгорячённую южным солнцем. Лёгкий ветерок подхватывал её, потрёпывая пальмовые ветви, и разносил вокруг, попутно выветривая из головы дурные мысли.

Кошачьей поступью к скамейке подошла женщина средних лет с пакетом в руке. Безлюдная тишина аккуратно спрятала её шаги в чарующем шелесте природы. Старик так и не заметил её появления.

– Добрый вечер, Эдриан! – произнесла она грудным контральто.

Старик нахмурился. Безмятежность в глазах быстро сменилась тревогой.

– Вильям?

– Ты ведь хотел меня видеть?

– Хотел, – прохрипел старик. – Хорошо выглядишь.

– Спасибо! Я, признаться, того же мнения. Конечно же, рослый парень с отменным здоровьем нравился мне больше, но твои приручённые федералы уже наступали мне на пятки. Пришлось сменить одеяние.

– Присаживайся! – похлопывая по лавочке, предложил старик.

– Спасибо, Эдриан, но пока постою, – с улыбкой отказалась дама.

– Как я вижу, ты получил то, чего хотел.

– О да, сполна! Моё изначальное тело было никудышным. Но благодаря тебе я обрёл новую возможность жить и наслаждаться, хотя наслаждением это сложно назвать.

– Отлично! Я жду благодарности взамен!

– Взамен чего, Эдриан?! – вспылила дама. – Взамен нескончаемой боли, который ты меня наградил?! Будь ты проклят, ублюдок! Ты не знаешь, что мне довелось пережить, когда я ушёл от тебя! Боль, нескончаемая боль миллионов людей! От порезанного пальца – до разлагающихся костей! Она одолевала меня повсюду. Благодаря тебе я обрёл дар чувствовать чужую боль, наматывая её себе на шею, как удавку! Это проклятие, Эдриан, а не дар! Это требует возмездия, а не благодарности!

Я надевал непрозрачные очки, сказываясь слепым, убегал в самые безлюдные уголки – но всё тщетно. Боль преследовала меня, не давая ни на мгновение расслабиться. Ты знаешь, каково это, Эдриан?! Знаешь, что значит стать бездонным сосудом боли?!

– Ты сам этого хотел. Ты знал, на что идёшь, пытаясь обрести власть над чужими эмоциями.

– Но не посредством боли!

– Только так и никак иначе! – взревел старик. – Ты так и не понял до сих пор, что только боль способна открывать любые двери! Скотт прямо указывал на это в проекте «Феникс», лишний раз подтверждая мой многолетний опыт!

– Не-ет! – протянула дама. – Ты ошибаешься, Эдриан. Ты частенько ошибался, но всегда упорно не желал признавать своего поражения. Я долго носил в себе это проклятие, пока не решил покончить со всем одним махом. Я предпринял попытку суицида. Да-да, твой ученик и соратник оказался одним из тех глупцов, которые в смерти увидели избавление от мук. Я был там. Недолго. Всего лишь несколько секунд. Случайный прохожий огрел меня дубиной, отбросив от проводов, но я всё же вкусил это райское наслаждение.

Ты не представляешь, что я испытал за эти секунды! Все удовольствия мира, собранные воедино, не стоят и мгновения этого нескончаемого блаженства! Там нет места страху, ненависти и боли! Боли, Эдриан, понимаешь?! Её там нет! Боль растворяется без следа, когда ты прикасаешься к заветной мечте! Она уходит, гонимая триумфом победы! Её нет там, где царит бескрайнее блаженство! Чёрт бы тебя побрал, проклятый Молино! Наслаждение – вот королева всех эмоций, а вожделение – ключ ко всем разумам мира! Именно об этом говорил неизвестный никому врач Олаф Скотт! Но ты упорно твердил о боли, мать твою!

Когда я пришёл в себя, я постиг истину и узрел путь к спасению. Вожделение! Нужно отыскать самое заветное желание, мечту, о которой ты предпочитаешь не говорить даже себе самому. Отыскать и усилить её до нестерпимого стремления сей же час достичь желаемого. И всё, боли больше нет!

– Даже если это желание извращено до крайности?

– Да. Да–да, чёрт бы тебя побрал! А что бы ты делал на моём месте?! Я умирал от чужой боли и искал путь к спасению. Я бы с радостью отдал этот крест другому, но ты не сказал мне, как это сделать. Ты обрёк меня на муки, Эдриан, а я этого не заслужил.

– И поэтому заставлял мучиться других.

– Я?! Чушь! Думаешь, прыщавая девчонка страдала, когда сдирала с себя ненавистную кожу? Или мужлан, насиловавший девчонку? Да он из трусов выпрыгивал...

– Довольно, убийца–извращенец!

– Я?! Да я вообще ничего не делал! Я не говорил им, что делать, не толкал их на преступление, не внушал извращённых фантазий и не давал им в руки оружие! Это всё они! Они и только они становились жертвами своих же демонов, которых каждый из нас поглубже прячет в голове! Они сами были палачами и исчадиями ада! И лишь потому, что предпочитали не знать правды о себе. Горькой правды о том, каким дерьмом ты можешь быть на самом деле. Я не причастен к их преступлениям. Я всего лишь на мгновение освещал им путь к наслаждению.

– И нескончаемой боли, которая приходила позже!

– Возможно. Но в тот момент меня с ними уже не было. Я честно выполнял свою часть договора и уходил, расплатившись сполна. Они получали мечту, а я – спасение. Впрочем, какая тебе разница? Ты же не стал гуманистом, Эдриан? Ты был и остаёшься циником, фанатично преданным науке, оперирующей фактами. А факты свидетельствуют против тебя. Ты проиграл, мой вечный оппонент! Не страх боли, а вожделение мечты является ключевым фактором доступа к эмоциональной долговременной памяти.

– Ты не прав! – злобно прохрипел старик и нервно потёр ногу.

– А ты не меняешься! – усмехнулась дама. – Нога всё так же болит?

— Это не имеет отношения к нашему разговору. Как тебе удалось перенести ментальный образ?

– Мне?! – и леди расхохоталась. – А-ха-ха, Эдриан! Ты определённо превращаешься в Марселя!

– Иди к чёрту!

– Ха-ха-ха! Разве ты не помнишь, чёртов гений, как сам переместил меня в голову курсанта?!

– Я контролировал поток!

– Но не тогда, когда испугался! Когда я решил спеть песню смерти, ты так перетрусил, что позабыл обо всяком контроле и не прервал контакт. Ты боялся, что я отдам концы, так и не раскрыв тебе своей тайны! Я знал об этом и воспользовался ситуацией. Прости, Эдриан, я тебя обманул, но у меня не было другого выхода. По доброй воле ты бы так не поступил.

— Это было рискованно.

– Вдвойне рискованно. Я должен был на время убить и реципиента, чтобы синхронизировать потоки. Но риск оправдался с лихвой. Ко всему прочему, я получил из твоих рук всю технику переноса ментального образа и теперь, – дама изящно повела руками от головы к талии, – могу обходиться без твоей помощи. Это щедрый дар, который заслуживает благодарности!

– Не торопись, прохиндей! – ехидно прохрипел Молино. – Тебя ждёт неразрешённый конфликт симбиотных индивидов! Ты же помнишь, как страдал Скотт, хотя его симбиот был близким человеком? Я представляю, ха-ха, – усмехнулся он, – какой ад тебя ждёт впереди!

– А разве Скотт не решил эту проблему? – ехидно парировала дама.

– И ты разгадал его загадку: «Смотри на мир глазами ребёнка»?

Леди в ответ надменно хихикнула.

– Перестань паясничать, Вильям! – рассвирепел старик. – Отвечай!

– Глупый, глупый старикашка! Бесчувственный книжный червь! – с издевательской улыбкой изрекла дама. – Тебе не дано понять, что чувствуют обычные люди. Ты до сих пор измеряешь мир в дюймах и секундах, а на самом деле всё совсем не так!

– Тогда пролей свет на этот вопрос, гений!

– Охотно! Если ты задашься вопросом, почему дитя капризничает, ты довольно быстро найдёшь ответ, если дашь ему то, чего оно хочет. Вожделение, Эдриан! Посули индивиду мечту – и ты получишь самого преданного слугу на свете. Я довольно быстро поладил с Трентом. Да он не особо и сопротивлялся, я достаточно подготовил его к неизбежному. Ты знаешь, а он оказался забавным малым! Некоторые его сентенции по зрелости ничуть не уступали моим! Он был прекрасным соседом, и я действительно сожалел, когда прощался с ним навсегда.

– Одарив того на прощание пожизненным заключением!

– Не я! Суд.

– Будто бы ты не знал, что в Висконсине за убийство первой степени полагается пожизненное?

– Конечно, знал! Поэтому и подгадал, когда его бывшая невеста, шалава Эвелина Майли укатит в Уилмот для лыжных прогулок с очередным хахалем. Я целиком и полностью согласен с Трентом, эта сучка заслуживала смерти. Сдохни она в Луизиане или Техасе – и моему мальчику грозила бы смертная казнь. С него и одной смерти хватит.

– Ты считаешь, жизнь в тюрьме привлекательнее?

– За удовольствие нужно платить, Эдриан! Я за своё удовольствие уплатил сполна.

– А она? – и старик кивнул в сторону леди.

– Она? Очень скоро она получит свою награду. Я уже показал ей, на что способен, и теперь она безропотно выполняет мои указания в ожидании своего счастья. Знал бы ты, как она оргазмировала, занимаясь любовью с юным Фолтом! Это была потрясающая ночь, полная страсти и приключений! Ты знаешь, Эдриан, я получил забавный опыт, ощутив сексуальное наслаждение и телом мужчины, и телом женщины. Это очень полезные знания, которые стоит положить в основу нового метода решения конфликтов на почве сексуальной несовместимости. Перспективная тема, поработай с ней. Хотя, – дама уничижительно усмехнулась, – тебе, пожалуй, поздно.

– Издевайся-издевайся, шут!

– Не я отмеряю здоровье. И не я определяю жизненный путь. Чудовищные комплексы, связанные с сексуальной неудовлетворённостью в пубертатном периоде, оставили в ней неизгладимый след. Эта душевная язва, мучающая далеко не самую сексапильную гражданку средних лет, и станет решающим фактором в выборе пути. Не далее как через час её ждёт ночь плотских утех в шикарном номере. А завтра я бизнес-классом отправлюсь в Токио вместе с мистером Окумото, оставив ей не прощание мечту всей её жизни: умереть от сексуального наслаждения. Полагаю, дюжина латиносов поможет ей в этом.

Дама взглянула на часы и улыбнулась.

– Прости, Эдриан, я бы с удовольствием поболтал с тобой ещё, но время не терпит. Меня уже ждёт богатенький японец, который доверху напичкался Виагрой. Я не хочу его расстраивать.

– Я не дам тебе оставить меня с пустыми руками! – сквозь зубы злобно прошипел старик и попытался встать. – Ты дашь мне то, чего я хочу!

– Конечно, Эдриан! – усмехнулась дама. – Ведь именно для этого я здесь.

– Тогда пожми мне руку!

– Он нет! – усмехнулась леди и, отпрянув на шаг, полезла в пакет. – Твой подарок не нуждается в рукопожатиях.

– Что ты задумал?!

Вместо ответа дама достала из пакета старую ржавую садовую пилу и бросила её к ногам старика.

– Ты не сделаешь этого! – с ужасом прохрипел Молино.

– Я – нет. Но ты сделаешь! Ты же давно мечтал расправиться со своей проклятой ногой. Это и будет моим прощальным подарком. Прощай, Эдриан! И добро пожаловать в мир бесконечного наслаждения!

© Руслан Ковальчук

В очередной раз обращаюсь к мимокрокодилам-шпаломётам!
Если уж вы вопреки негласным правилам ЯПа шпалите литературное произведение - дайте обоснование.

Охрененно вштырило,и текст и рисунки. Мне очень понравилось)

Подтверждаю. Произведение захватывающее, пробирает до печенок и заставляет задуматься.
Спасибо, Руслан, за основательную и глубокую работу, затрагивающую очень серьезные вопросы, о которых не каждый задумывается.

Ух как закручено!!!
Отлично!!!
Взапой зашло!!!
Есть ещё????

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Спасибо! В особенности, за вштырило. Очень подходящее определение для этой работы.

Спасибо!
Что касается "ещё", то могу сказать, что эта работа с претензией на продолжение. Лично мне было бы интересно раскрыть личность этого Олафа Скотта и заглянуть хоть одним глазком в проект "Феникс". Что я вскоре и сделаю, буквально спустя парочку произведений. Так что читателей однозначно ждёт продолжение в виде экскурса в историю. Что до жанра, то коктейль будет неизменным: триллер/хоррор/фантастика/детектив.

Тебе спасибо, Наташенька, за неоценимую помощь в работе над произведением!

Офигенно! Но капитана жаль.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Спасибо!
Да, Эйшер не заслужил такого финала. Но кто бы вывел Бостона из зоны, как не капитан? Прагматичный подход к решению вопроса.

Вот как раз коктейль триллер/хорор/фантастика/детектив в данном варианте очень хорошо заходит!!!
А в продолжении Эйшера надо бы реабилитировать...
Хотя его судьба была предсказуемой, хорошо хоть не убили...

Размещено через приложение ЯПлакалъ

И тут я, пожалуй, расстрою вас. На Эйшера у меня не было никаких планов. Он - отработанный персонаж. А исход недвусмысленно читался в угрозах Молино. Эйшер - хороший человек и заслуживает реабилитации, но жизнь, к несчастью, далеко не всегда складывается так, как нам бы того хотелось. Мне гораздо интереснее разобраться с демонами. Хотя бы со своими.

Rereq

Чтобы он предал известности все произошедшее и способности Бостона? Хто ж ему позволит? Хотя бы ради безопасности ФСБ никто этого не сделает))) Да и кто сказал, что капитан реально съехал с катушек? Ведь доктор мог и приукрасить рассказ, ради финансовой выгоды. )

Это сообщение отредактировал Акация - 4.03.2023 - 17:30