88
Для тех кто впервые знакомится с творчеством этого замечательного Автора, хотел бы дать ссылки на начальные рассказы цикла:
ПомощникБранецМиротворецГучманаРассказы между собой не связаны,чтение можно начинать с любого.
Букв много, но оно того стоит.
Ссылка на ее страницу, там можно прочитать все произведения
Пастуший рог полесского ветраЮная цветочница сидела немного поодаль от других торговок. Она ничем не походила на прочих, базарных баб, которые алчно выискивали среди толпы жертву, чтобы тут же навязать ей усталые хризантемы или чуть увядшие розы.
Лиска отлично подходила на роль покупателя, и опытные торговки впились в неё глазами, будто абордажными крючьями. Только эта девушка, кутаясь в тонкий клетчатый плед – объятья утренних и вечерних зорек были уже прохладны, - неторопливо рассматривала своё яркое войско. У её ног пестрели однотонные пастельные и узорчатые яркие коробки с самыми разными букетами. Лиске было не сюда, не к этим праздничным нарядным цветам, но она зачем-то подошла, и юная цветочница с готовностью подняла глаза.
- Вы что-то желаете? – негромко и, будто растеряно, спросила она.
«Я желаю купить цветы просто потому, что мне захотелось цветов», - ответила Лиска. Но девушка всё чего-то ждала, и Лиза поняла, что её ответ так и не прозвучал. Тогда она ткнула пальцем в самую большую коробку с крупными белыми и мелкими карамельными розами.
- Вот это, пожалуйста. А траурная лента есть?
Голос звучал хрипло.
Лента нашлась у соседней бабки. За три гривны бабка накарябала на ней маркером: «Виктору от любящей жены».
***
Пока мужа не привезли из морга, Лиска была пусть и заторможенной, но вменяемой: старалась прибраться в доме и распорядиться похоронными делами.
В полдень разрешили забрать тело из морга. Сестра к тому времени договорилась со священником относительно панихиды. Лиза не понимала, почему у сестры и матери такие лица, будто с нею что-то не так.
- Лисёнок, может ты приляжешь? – участливо спрашивала сестра и пыталась увести её в спальню.
- На-ка, выпей таблетку, - говорила мать, и совала ей что-то прямо в губы.
- Что это? – отплёвывалась Лиска.
- Фенозепам.
- Я не хочу, я спокойна. Пошли перенесём стол, вот здесь поставим гроб, а здесь людей посадим.
И только когда Виктор вернулся домой, где было им всё устроено с хозяйской расчётливостью и смекалкой, сделано его руками, где они прожили десять счастливых и несчастных лет – в радости и в горе, но, неизменно, в большой любви, когда закончилась панихида, а священник ушёл, и её усадили над гробом, только тогда Лиска поняла, что овдовела.
Она стала плакать и кричать, обвиняя себя, что плохо лечила мужа, что мало для него сделала, что недостаточно ухаживала. Кажется, даже выла, как больное животное! А у всех наконец-то стали нормальные лица – будто всё пошло своим чередом. Затем Лиза выпила таблетки и, спустя какой-то час, отупело заткнулась.
Приходили с её работы, с его работы, друзья и родственники, приносили венки, совали в её вялые руки деньги, а она не знала, что с ними делать. Хорошо, что была мать – та забирала купюры и прятала в Лискин кошелёк из теснённой кожи (его последний подарок).
Мать и сестра уводили гостей в соседнюю комнату, где стоял стол, накрытый на последнюю вечерю. Иногда за стол усаживали Лизу, и она сидела, рассматривая чужие и знакомые лица. Даже ела традиционный горох и капусту. Наверное, так было надо. На какие-то мгновенья она забывала, что дома покойник, что этот покойник – самый дорогой на свете человек, ведь с ним такого не могло случиться, только не с ним; но потом вспоминала обо всём, горе снова накатывало волной, топило с головой, и она захлёбывалась слезами.
Вечером пришла подруга – читать псалтырь. Почему-то в свитере с мелкими черепами. Лиза решила, что так тоже надо, но оказалось, что нет: просто зашла с работы и не успела переодеться. Подруга повязала голову платком, попросила стакан воды, села у гроба и начала чётко и быстро читать молитвы и псалмы, а все стояли вокруг и крестились.
- Я буду долго, - будто извиняясь, пояснила подруга её родным, - не обязательно быть со мной.
«Как Фома Брут», - некстати подумала Лиза. Она стояла с ней рядом, пока не поняла, что сейчас упадёт. Тогда, с помощью матери, пошла прилечь в соседней комнате.
- Поспи, Лисёнок, - уговаривала мать. Дома все называли Лизу лисой, лиской, лисёнком.
Вскоре милосердная тишина укутала её шерстяным одеялом. Очнулась Лиза только утром.
Этот день она запомнила обрывками, как сидела над ним и не могла насмотреться, разглядывая лицо, знакомое до мельчайших чёрточек. А потом кто-то сказал, что пора выносить гроб. Лиска попросила немного подождать, потом ещё немного, ещё чуть-чуть, а затем и вовсе легла на гроб, обхватив мужа руками: не пущу… Родные плакали и просили отпустить его в новый дом. Лиска понимала, что отпустить было бы правильно, но не могла. Отвели её от гроба чуть ли не силой.
Дальше стало проще, всё пошло само собой. За воротами их дворика, где собрались соседи по улице, продавцы из ближайшего магазина и другие люди, знавшие её мужа, она трижды попросила за него прощения, а ей ответили, что бог простит. Быстрая дорога в катафалке. Короткое прощание на кладбище, снова священник, и вот уже сырые комья с глухим стуком полетели на крышку гроба. Равнодушные могильщики умело и споро насыпали холмик, расставили, приминая ногами, венки.
На кресте, повитом погребальным рушником – портрет Виктора, где он улыбается, молодой и красивый, ещё до болезни. Под ним – большая яркая коробка с белыми, огромными, и кремовыми мелкими розами. На ней трепещет на ветру лента: «Виктору от любящей жены»
***
После похорон за Лиской присматривали. Сначала она жила у матери, ставшей вдовой много лет назад, а когда мама вышла на работу, то переехала к замужней сестре. Через неделю Лиска заметила, что родню тяготит её присутствие. Зять хотел смотреть футбол по-домашнему, сидя в трусах, но рядом был чужой, как ни крути, человек! И он, вздыхая, натягивал спортивные штаны и майку. Сестра любила посмеяться над «ComedyClub», но Лиска со своей постной миной настраивала на совершенно другое, и телевизор выключали, чтобы снова и снова слушать о Викторе, и сочувственное лицо сестры постепенно застывало, становилось пластмассовым, бездушным. Один племянник по-детски сопереживал ей: тётя Лиза всегда помогала с уроками, любила его и баловала.
Подруги приглашали погостить к себе, мама звала назад, но Лиска не хотела: пришла пора учиться жить заново, одной.
Пустая квартира встретила её мёртвой тишиной и расставленной для похорон мебелью. Лиска принялась убираться, целыми пакетами выбрасывая ненужные теперь лекарства и предметы. И только потом, задним числом, подумала, что это можно было отдать другим больным, но поздно – всё оказалось в мусорном баке, как и куртки, свитера, джинсы и обувь Виктора. Снова выла, благо, затыкать её было некому, и носила, носила, носила вещи на мусорку. Потом стала искать свой пиджак, идеально подходящий к джинсам с вышивкой, и не смогла найти – кажется, выбросила вместе с его вещами.
Готовить тоже теперь было некому. Мама советовала завести кота, но она никогда не держала кошек: сомневалась, что кошки ей симпатичны, поэтому и дальше жила одна и готовила сама себе – двухлитровую кастрюльку супа на неделю и кофейник чернильной горькой жижи. Раз в день – чашка супа, дважды – кофе. Какая разница, что есть? В мутном вареве вполне достаточно питательных веществ, чтобы выжить. А в чашке – напитка.
До конца отпуска оставалась неделя, её следовало как-то протянуть, а дальше – среди людей – Лиза надеялась быстро очнутся.
Незаметно опустился вечер. Закатное солнце окрасило двор в тёплый оранжевый цвет. Клумба, дорожки, фонтанчик в крохотном пруду согрелись на какое-то время, затем потускнели, стали сизыми. Сумрак затопил маленький Лискин садик, в котором росли яблонька, вишня, абрикос и старый раскидистый орех. Скрыл беседку, увитую виноградом со спелыми гроздьями, дикие розы по бокам дорожки, широкое крыльцо с кустом сирени и креслом-качалкой, в котором так любил сидеть Виктор и в котором Лиза теперь качалась с книжкой на коленях, выкуривая одну за другой тонкие сигареты с ментолом. Она включила фонарь и попыталась читать, но сосредоточиться на тексте не получалось. Лиска обнаружила, что в третий раз перечитывает одну и ту же страницу, закрыла книгу и стала просто сидеть, всматриваясь в играющие ветряные тени, позволяя памяти водить себя ночными тропами.
Узкая молния прочертила сизый небосклон.
«Зарница? – подумала Лиза. - Или гроза начинается…» Она нехотя поднялась, забрала свою книжку и чашечку, унесла на кухню. Вздохнув, заперла дверь и выглянула в окно, убедиться, что ничего не забыла, к примеру, бельё на верёвке. Ещё одна огненная лента разрезала тёмное небо и… упала во двор. Длинный хвост щёлкнул по мощёной дорожке, будто огненный змей извился, и всё потухло. Лиза растерянно прищурилась, моргнула, но всё уже исчезло.
- Боже мой, я, кажется, с ума схожу, - вслух произнесла она.
Затем вспомнила, что разговоры с собой – тоже признак сумасшествия, рассердилась и пошла мыться.
Она шла по рапсовому полю. Сколько глаз охватывал – землю покрывали ярко-жёлтые мелкие цветы, среди них тонко жужжали суетливые пчёлы и басовито гудели шмели, а над головой простиралась звенящая небесная синь, разъедаемая жарким солнцем. Там, в полуденной дымке, звенел жаворонок. Волосы рассыпались, прилипли к спине, рукам. Виктор шёл следом, за ними тянулись протоптанные в рапсе дорожки, и жара крепчала с каждым шагом, воздух накалялся от слепящего огненного шара над головой.
- Постой, Лиска! – он схватил её за предплечье горячей рукой, притянул к себе и поцеловал.
Лиза обняла его за плечи и прижалась всем телом. Всхлипывая, пила его горячее дыхание вместе с поцелуями, потом он уложил её в жёлтые цветы и лёг сверху. Сарафан сполз с плеч вниз, обнажая грудь, и с бёдер – вверх. Он жадно целовал шею, прятал лицо в груди, а она всем телом подавалась навстречу жадным губам и рукам, не понимая, откуда такая горечь в сердце и почему она давится слезами.
- Подожди, Витя, - шепнула она, когда он коленом раздвинул её податливые ноги, - не так быстро!
И застонала, когда ощутила, что он наполнил собой её лоно.
- Не так быстро! – повторила она, просыпаясь.
И с ужасом забилась в объятьях какого-то мужчины.
- Нет! – вскрикнула она, пытаясь оттолкнуть его, вырваться из-под его тела, вытолкнуть его из себя, но горячая ладонь заткнула ей рот, и самый родной на свете голос шепнул на ухо:
- Лиска, Лисочка, ведь это же я, ну что ты, коханая!
Сердце выплясывало где-то в горле. Эти руки, эти губы она ни с какими другими не смогла бы спутать.
- Ты?! Ты?! – только и смогла пролепетать она, - как же…?
«Это сон, это мне снится», - с отчаянием подумала она.
- Молчи, - Виктор прервал её лепет глубоким поцелуем, вошёл глубоко, на грани боли, и Лиза с головой погрузилась в терпкий и сладкий кошмар.
Проснулась она с головной болью, будто весь вечер пила. Разумеется, одна, хотя постель оказалась измята так, будто в самом деле двое людей всю ночь занимались сексом. Лиска ощупала себя – снизу всё было натёртым и влажным. Холодея от ужаса и мучаясь в нелепых и фантастический догадках, Лиза быстро помылась и побежала в аптеку за постинором. Потому что сновидения не оставляют на простынях и бёдрах пятна спермы.
Пока собиралась – снова наплакалась. Какая-то сволочь влезла в дом, непонятно, кто и как, но явно не привидение. Обратиться в полицию? А если история вырвется наружу, то дурной славы не миновать. Будь Виктор жив – такого не случилось бы. И самое странное – дверной замок был в целости и сохранности, как и окна.
Она взяла расчёску. Из зеркала смотрела измученная женщина с тёмными кругами вокруг глаз. А на туалетном столике лежал оставленный незваным гостем подарок – широкий золотой браслет с кровавыми каплями гранатов, очевидно, старинный. Лиска с изумлением взяла его, думая, примерить, или нет, но вдруг поняла, что держит комок собачьего дерьма. Задыхаясь от омерзения, долго мыла руки, с мылом, со щёткой, и даже со стиральным порошком. Неужели она сошла с ума? Это объяснило бы всё.
В аптеке перед кассой стоял один-единственный покупатель – стройный юноша с коротко остриженной белокурой головой, в растянутом тёмном худи и спортивных штанах.
- Вы крайний? – спросила Лиска, совершенно непонятно зачем, и так ясно было, что никого больше нет.
Парень повернулся к ней и потянул воздух носом. Его ноздри расширились, как и зрачки в странных ярких глазах золотисто-жёлтого цвета.
- Что? – испугалась Лиза.
Парень не ответил, только внимательно смотрел, нюхая воздух, словно собака, которая издали изучает чужака и думает, напасть или спасаться бегством. Лиза стояла в двух метрах, но у неё возникло ощущение, что она попросту воняет.
- Сто четырнадцать, - сказала пожилая аптекарша с дряблой грудью в низком вырезе, выкладывая перед ним коробочку антиглистного средства.
Заглищенный парень перестал нюхать Лиску. Он расплатился двухсоткой, молча сунул коробочку в карман худи и сгрёб сдачу. На секунду Лизка увидела его ладонь – блестящую, гладкую, без единой линии, будто она была страшно обожжена или кожа с неё начисто содрана. Затем парень опустил голову и быстро вышел.
- Постинор, пожалуйста, - негромко сказала Лиза в окошко.
«Ничего страшного, девонька, - снисходительно сказало ей лицо старой аптекарши, - такие вещи иногда случаются с нашей сестрой, я тридцать пять лет в аптеке работаю, не ты первая, не ты последняя…»
Медленно двигались стрелки настенных часов. Старых, с гирькой, ещё прабабкиных. Странный девайс в комфортном Лизкином доме. Часы Лиске и не нравились, но Виктор их обожал и тщательно поддерживал в рабочем состоянии.
Чем ближе к ночи – тем страшнее ей становилось, сколько не убеждала она себя, что ночное происшествие вместе с пробуждением – просто сон, последствие нервного стресса и… странное совпадение, ведь двери и окна оставались закрытыми. Что, на самом деле, с ней никого не было, что с тяжёлой головы чего только не примерещится – даже стирка.
Она уже совсем решилась переночевать у матери, схватила сумочку и даже дошла до магазина, потом поняла, что может рассказать о сексе с покойником, устыдилась и вернулась во двор.
Лиза заперла на задвижку калитку и затравлено оглянулась.
Её маленький дворик, с цветами, беседкой и разросшимся вдоль дорожки виноградом снова тонул в вечернем сумраке. На секунду её испуганные глаза выхватили тёмный силуэт под кустом сирени, но тут же всё исчезло. Подсвечивая фонариком из телефона, Лиза обошла весь двор и осмотрела целый, крепкий забор. Никого во дворе не было, кроме неё самой и её проросшего безумием горя. Ещё оставались таблетки, и она проглотила одну.
Затем заперлась дома. Чтоб избавиться от непрошенных, неприятных мыслей о потустороннем, совсем не суеверная Лиска зажгла церковную свечу, оставшуюся с пасхи, и обошла с нею все комнаты. Нашла в шкафу молитвослов и, стоя перед иконой, прочла всё заупокойное правило вдовы о муже, как полагается, с покрытой головой.
Лиска уже заканчивала, совершенно успокоенная очевидной правильностью своих действий, когда за окном сверкнула вспышка, и огненный змей забился, свиваясь кольцами, на крыльце.
Вся дрожа, Лиска бросилась к двери, проверить, надёжно ли заперто, когда кто-то негромко позвал её с той стороны:
- Лиза, это я, впусти.
- Нет, нет, - затрясла головой Лиска, - это не можешь быть ты, ты умер!
- Я живой, посмотри сама, - мягко сказал её мёртвый муж. – Открой мне.
- Не хочу.
- Разве ты не любишь меня больше? – с грустью спросил он.
- Люблю, - Лиска заплакала, тыльной стороной ладони затыкая рот.
- И я тебя больше жизни люблю…
Муж провёл рукой по двери, легонько побарабанил пальцами, как, бывало, раньше делал.
- Ты умер, я молилась за упокой, - сквозь слёзы выдавила Лиска.
За дверью больше не раздавалось ни звука. Муж не ответил. С надеждой, что существо, стоявшее за дверью, наконец, ушло, Лиза встала на цыпочки и заглянула в глазок. Крыльцо и в самом деле опустело. Она с облечением вздохнула.
Горячие руки обхватили её со спины, прижали к груди и голос шепнул в самое ухо:
- Я не могу без тебя, Лисонька, я не могу тебя оставить, не плачь, кохана, это я, видишь, я живой?
Вся спина от этого шёпота покрылась мурашками, Лиска отчаянно закричала и забилась в горячих его руках и, наконец, вырвалась. Она отбежала в глубь комнаты, стала под иконами, их венчальной парой, тогда обернулась.
Перед ней и в самом деле стоял её мёртвый муж, в том же костюме, в котором его хоронили. Единственном нарядном его костюме, купленном по случаю свадьбы племянницы. Он не был синим, как покойник, и не расплывался в воздухе, как привидение. Он и в самом деле казался живым. Всхлипывая, Лиза неуверенно перекрестилась. Наваждение никуда не исчезло, даже в лице муж не изменился.
- Даже обидно, - с нотой горечи сказал он, - что коханая меня не узнаёт. У Хиста и огородницы защиты ищешь, а зачем?
- У кого? – растерянно переспросила поражённая Лизка.
Прежде муж несвязной речью не страдал.
- У святых икон, - пояснил он, и пошёл к ней.
- Не приближайся, - неуверенно сказала Лизка, отступая, пока не упёрлась в стену спиной. – Ты – не мой муж.
- А чей же? – с улыбкой успокоил её Виктор. – Я же клялся быть с тобой в болезни и здравии, в горе и в радости, как я могу оставить тебя? Лиза, я так соскучился…
Она закрыла глаза, когда он снова обнял её, так крепко. Поцеловал так горячо. А затем поднял на руки и понёс в постель.
Она обливалась потом, даже волосы были мокрыми. То, что сейчас происходило с ними обоими, казалось совсем неправильным. За все годы брака, даже за то недолгое время, пока они встречались, их не охватывало такое сумасшествие. Лиска не отличалась особой страстностью, её довольно скромные запасы сексуальной энергии быстро истощились, и всё это было для неё слишком. Она кончила в самом начале, сперва просто ждала, когда всё прекратится, но неожиданно для себя кончила ещё раз, а потом смотрела на него снизу вверх, когда он лежал на ней, или закидывал её ноги себе на плечи, и сверху вниз, когда сажал её на себя, такой горячий, будто в лихорадке, и лицо её было мокрым от пота и слёз, солёные капли скатывались в рот по щекам, щекотали по шее, позвоночнику, и Лиска тяжело дышала, поднимаясь и опускаясь, а вместе с нею подымалась и опускалась блестящая от пота грудь.
- Я больше не могу, - раз за разом говорила она, - Мне попросту больно.
Но слова, кажется, не имели смысла, он зарывался лицом в её бёдра, поднимал, и ставил на колени и локти, или просто на колени, лицом в стенку.
- Ласковая моя, я так тебя хочу…
В конце она просто лежала, как тряпка, только голову ладонью придерживала, чтоб не биться затылком о спинку кровати. Она была так измучена, что уснула прежде, чем он, наконец, отвалился в сторону.
Утром снова – изгаженная, вся липкая постель, покрытые засохшей коркой бёдра, дикая, смертельная усталость и боль внизу живота. Она едва смогла встать, чтоб помыться, а постель меняла слишком медленно, надолго зависая временами, словно перегруженный компьютер. Даже плакать больше не было сил. Что-то звякнуло, когда она сдёрнула простынь. Лизка со стоном опустилась на колени, поискала источник звука и нашла тяжёлый перстень из белого и красного золота: изящно вырезанный чешуйчатый змей свернулся вокруг блестящего чёрного камня. Кажется, ночной гость (мужем его назвать язык не поворачивался) оставил ещё один подарок. Лиска повертела перстень в пальцах, ожидая, что он тоже превратится в дерьмо, но ничего не случилось. Она посмотрела сквозь камень на свет – в глубине блеснули белоснежные точки. Покачала в руке – камень брызнул искрами. «Продай, - мелькнуло в голове. На вырученные деньги езжай, куда глаза глядят, спасайся!»
Она представила себе, что пришла в ювелирный салон, или в ломбард. «Скажите, сколько это может стоить?» И вот уже охранник выгоняет сумасшедшую, пришедшую с дерьмом в ладошке. Лиска с опаской положила перстень на полку и вытерла пальцы влажной салфеткой.
Нужно было что-то делать, к примеру, пойти в церковь, пригласить священника освятить квартиру и, если не исповедоваться, то хотя бы поговорить. Она выпила чашку чаю, но чай не удержался в желудке – Лиска совсем плохо себя чувствовала. Она надела юбку в пол, простой пуловер с длинными рукавами и высоким горлом, как раз, чтобы скрыть синяки на шее, а волосы повязала шифоновым чёрным шарфиком, без которого уже месяц не выходила из дому и который оставалось носить десять дней.
Она как раз запирала дверь больше по привычке, чем из необходимости, с грустью думая, что замки больше не защищают её жилища, а молитва – жизни, когда раздался голос:
- В церковь собрались?
Лиза вздрогнула всем телом. Ключи вывалились из рук и зазвенели по плитке.
На крыльце, в кресле качалке, где она прежде так любила читать, сидел давешний парень из аптеки, тот самый, желтоглазый, заглищенный.
- В-вы что здесь делаете? – запинаясь, пролепетала она. – Вы как во двор зашли?!
Только городского сумасшедшего ей и не хватало.
- Через забор перелез, - серьёзно ответил тот, - ещё утром. Хотел вашего гостя застать, трохи спизнывся.
- Какого гостя? – одними губами спросила Лиска.
- Того, ради которого вы в церковь идёте, - спокойно пояснил парень, и его ноздри снова расширились. – Я учуял. Только это ничего не даст, от летуна ни крест, ни молитва не помогут.
Лиза сильно испугалась. Она заподозрила какой-то сложный заговор мерзавцев, ночного и аптечного.
- Откуда вы знаете? – быстро заговорила она, - Кто вы такой? Как вы узнали где я живу?
- Какая разница? – парень зыркнул исподлобья и быстро почесал за ухом нервным движением, - Разве не достаточно, что я хочу помочь?
- Не нужна мне ваша помощь, - задыхаясь от страха, сказала Лиска, - убирайтесь, или я вызову полицию!
Дрожащими руками она кое-как закрыла дверь и быстро пошла к калитке. Парень встал с кресла и пошёл с ней рядом. Двигался он удивительно легко, как легкоатлет, а руки держал в карманах худи. И правый карман странно топорщился, будто там было что-то ещё. Что-то довольно большое… Оружие? Парень пугал Лиску не меньше, чем ночной гость.
- В церкви вам не помогут, - быстро говорил парень на ходу, не сводя с Лиски взгляда ярких глаз, - летуны часто сами крещёные. Он вас в могилу сведёт вслед за мужем, если от него не избавиться. И таблетку вы правильно выпили – от него можно понести, если не умрёте, а потом урод родится, и хорошо, если маленьким помрёт, а если выживет и окрестят – будет дома одминчук, одминна дытына, понимаете? Потом нечистым станет…
- Ты сам нечистый, что ли?! – воскликнула Лиза.
- Я человек! – сердито ответил парень, и повторил, словно сомневался: - Человек! Смотрите, я крест ношу!
Он полез рукой за пазуху и показал серебряный крестик на цепочке. Снова мелькнули блестящие, покрытые одним сплошным шрамом, ладони.
- Отстань от меня! – крикнула Лиска, заливаясь слезами.
Она бросилась прочь по безлюдной пока что, утренней улице, и парень отстал – постеснялся бежать следом.
- Он вам украшения дарил? Они в навоз и гной превращались? – крикнул он в спину и Лиска остановилась.
Чуть подумала, развернулась и пошла назад.
- Ну а вам-то какой резон? – неприязненно спросила она.
- Я не могу этого сказать, - произнёс парень, отводя в сторону яркие глаза. – Лгать не хочу, потому что батька лжи – сатана, а правда вам не понравится, да и мне она нравится не особо. Но я в самом деле хочу вам помочь. И могу.
- А что от меня надо?
- Можно я у вас во дворе переночую? – чуть подумав, спросил парень.
Лиска тоже немного подумала.
- Я Лиза, - сказала она затем. – Елизавета Петровна.
- Как царица? – парень впервые улыбнулся.
У него были крепкие, ровные, чуть желтоватые зубы. И представляться он не собирался.
- Ну, идём, - пригласила Лиска, вновь направляясь к своей калитке.
Парень остался стоять на месте.
- Что?! – Лиза наморщила лоб.
- Я вечером лучше приду. Сам. Вы не бойтесь.
- А сейчас у тебя что, дела? – иронично полюбопытствовала Лиска.
Он с досадой отвернулся. По виду ему и двадцати ещё не было. Что-то в его облике вызывало жалость, возможно, руки, которые он прятал в карманах, или взгляд исподлобья, как у зверя, готового удрать или напасть, а что-то – удивление. Лицо у него было с правильными чертами, прямой нос и красиво очерченные губы, подбородок и щёки покрыты густой рыжеватой щетиной, которая вырастает у светловолосых мужчин, если они несколько дней кряду не побреются. Возможно, без неё он выглядел бы ещё моложе. Он мог бы быть младшим Лизкиным братом, если бы она сама не была младшей у матери. Левое ухо было проколото, в нём поблёскивала крохотная серебряная серёжка, однако, острижен был коротко и на неформала не походил.
Парень проследил её взгляд и пояснил:
- Я одынáк1.
Прозвучало многозначительно. Всё-таки он был смешной и Лиска улыбнулась чуть ли не впервые за месяц.
- Колечко скрашивает твоё одиночество, помогает и поддерживает?
- Ещё скажите, что я старый зверь! – фыркнул парень и, кажется, снова обиделся. – Я один сын у матери. Что не ясно?
- Идём, я тебя покормлю, - сказала Лиска.
И он пошёл.
_______________________________________________
Одынак (укр – одинак)тот, кто сам, без других, отделился от людей;тот, кто избегает других людей;тот, кто принципиально не опирается на помощь или поддержку других;тот, кто не имеет семьи, родных;единственный сын;старое животное, которое ведёт одинокий способ жизни (напр. зубр-одинак);отдельное животное или птица, как объект охоты.
В украинской традиции ухо прокалывает единственный сын, а также старший либо младший сын в многодетной семье.
***
Проголодаться одынак, видимо, не успел, потому что от кофе отказался сразу, впрочем, съел кусочек хлеба. Лиска посмотрела, как смешно ходят его уши, когда он жуёт, и предложила тарелку супа.
- А можно кастрюлю понюхать? – спросил тот.
Лиска подала ему кастрюлю. Нос туда совать он не стал, осторожно понюхал на расстоянии, дважды втянув воздух.
- Мама каждый день свежий суп варит, - сказал в конце концов. – А этому два дня. И курица из магазина.
- Не хочешь – не ешь! – Лиска с негодованием забрала кастрюлю. – Так ты с мамой живёшь?
- Ага, - ответил одынак, разглядывая кухню.
Надолго задержался взглядом на фотографии в рамочке, где Лиза с Виктором стояли в обнимку на берегу моря и палкой делали селфи.
- Учишься где-то? – продолжала любопытствовать Лиза.
- Нет.
- Работаешь?
- По дому. Хозяйство держим. А дайте ещё хлеба?
Лиска села рядом, стала курить и смотреть, как он ест хлеб.
- А что у тебя с руками? – спросила затем.
- Ничего, - строго сверкнув глазами, ответил парень. – Воды дадите?
- Может, чаю?
- Ладно, только некрепкий.
Лиска вздохнула и стала делать чай.
- О себе ты говорить не хочешь, - сказала она, - давай говорить обо мне. Расскажи, что это за летун, раз ты такой грамотный.
Одынак сразу стал ещё серьёзнее.
- Пэрэлэснык, - с готовностью объяснил он. – Вогняный змей. Это как инкуб, знаете? Только не совсем.
- А в чём разница? – Лиска вспомнила последние две ночи и поморщилась. Живот снизу болел до сих пор.
- Инкубы мне не попадались, может и нет их вовсе, - продолжал парень, - а пэрэлэсныка позвать надо, чтобы он явился и пристал. Они приходят, если вдова сильно о муже горюет. Кстати, спивчуваю.
- Спасибо, - Лизка кивнула. – Но как же не горевать? А если любила?
- Вот его вашей любовью и горем притянуло, - парень пожал плечами. – Они кормятся им. Он высосет вас подчистую.
Беседа нравилась Лизе всё меньше.
- А ты откуда столько про чертей знаешь? – спросила она.
- Я их вижу, с несколькими знаком, - просто ответил парень.
«Точно помешанный! – с грустью подумала Лиза. – Бедная его мать»
- Он очень горячий, да? – снова спросил парень. - Вам повезло, что вы его слушались и ничем не рассердили, летун мог и хату спалить.
Она вспомнила горячие руки на своём теле, страстные ласки и дикую похоть ночного гостя. Гадливо передёрнулась, ощутив отголосок возбуждения, с которым отдавалась псевдо-мужу поначалу, хотя и знала в глубине души, что никакой это не муж.
- Откуда они берутся? – пробормотала Лиска.
- Когда из пекла, - одынак повёл плечом, - или, когда одминка покрестят, а он вырастет. Тоже вогняным змеем становится. И ни крест их потому не берёт, ни молитва. Можно попробовать обмануть, но тогда он ещё к кому-то пойдёт.
- Откуда знаешь?
- У меня есть… один, - медленно сказал парень. – Он учит.
Лиза уже давным-давно прогнала бы его, но что-то мешало. Быть может, жалость к чужому несчастному сыну?
- Мать тебя искать не будет? – спросила она. – Позвонил бы.
- Я вчера как вас увидел и… услышал… Я сразу маме сказал, что хочу в городе работу поискать, - немного смущённо пояснил он.
Лиске стало смешно.
- Кто-то говорил про отца лжи? – спросила она и поймала себя на том, что снова улыбается.
- Так я же не совсем лгу, - одынак поморщился. – С одной стороны я вам помогу, с другой – сделаю полезную работу. Ну и что, что бесплатно? У мамы деньги есть, мы теля на той неделе сдали и две свиньи. Мне денег и не надо.
- А чем бы ты хотел заниматься? – с любопытством спросила Лиска.
Парень как раз снова разглядывал их с мужем портрет. Он повернулся и пристально посмотрел на Лизу ясным взглядом золотистых глаз.
- А я бы на восток пошёл, - огорошил он. – В добровольческий батальон.
- Почему не в армию?
- В армию меня не возьмут… - начал говорить он, но тут же нахмурился, запнулся и встал. – Я лучше пойду. А вечером приду. Я не могу, когда вы всё это спрашиваете, и лгать не могу.
- Да посиди ты! – всполошилась Лиска. – Ну не хочешь – не буду спрашивать!
Парень упрямо тряхнул головой – нет.
- Вы тут курите. Воняет.
Только когда Лиска снова осталась одна, она поняла, что стала бояться своего дома, гладких стен и тиканья часов.
***
Вечером одынак не пришёл. Лиза долго ждала его на крыльце, выходила за калитку и даже вдоль по улице прогуливалась, но странный парень сгинул.
- Чего и следовало ожидать, - сказала Лиска сама себе.
Понурившись, она вернулась домой. Поела забракованного парнем, вполне съедобного супа. Проверила, как там перстень: стал какой-то дрянью, или ещё нет? Перстень лежал на месте, есть не просил, ничего с ним не сделалось. Лиска повертела его в пальцах, дивясь игристым прозрачным переливам в тёмном камне. «Продай прямо сейчас и уезжай на край света!» - снова шевельнулось в мыслях. Лиза положила его и пошла на крыльцо, курить в кресле-качалке.
Она уже и не верила, что одынак придёт, но ждала его с робкой надеждой до самой темноты. Никто к ней не спешил. Уютный Лискин квартал, тихие улочки из частных домиков, погружались в тишину. Но вот что-то стукнуло и соседские дворняги, две рыжие в подпалинах суки будто взбесились, так завыли и залаяли. Наконец, сосед вышел из дому и, матерясь, запустил в них чем-то, тогда утихли, видимо, забились под крыльцо, и Лиска снова стала покачиваться в тишине в своём кресле.
Тёмное небо казалось таким низким, как бывает только в сентябре, а звёзды такими рясными, большие и малые, будто кто-то расстелил в высоте чёрный бархат, густой россыпью просыпал бриллиантовую крошку и несколько крупных сверкающих камушков. Лиска стала думать о перстне. Не чёрный ли бриллиант ей достался? У кого бы спросить? Возможно, одынак что-то знал?
Она на успела додумать мысль, как огненный змей рухнул на ступеньки перед нею. Лиска вскрикнула и поджала ноги. Она впервые видела летуна так близко – изящную золотую голову с затуплённым носом и яркими рубинами глаз, перепончатый алый воротничок, длинное, исходящее паром гибкое тело с блестящей жёлто-красной чешуёй. Он сам был словно драгоценное украшение. Змей поднялся вровень с её лицом. Тонкий хвост с небольшим алым плавником щёлкнул, будто хлыст, и прекрасное видение исчезло. Перед ней стояла точная копия мужа, всё в том же похоронном костюме, всё с тем же жадным выражением лица.
- Кохана, - сказал пэрэлэснык, - я истосковался…
- Не так, - покачала головой Лиза. – Покажи, каков на самом деле. Я знаю, кто ты.
Лицо, такое знакомое, по чужому неприязненно усмехнулось, и отекло, словно вода. Вместо мужа-покойника перед ней стоял самый красивый мужчина, которого она только могла себе представить: высокий, с гармонично развитым телом, умным нервным лицом, с безупречно изогнутыми губами и хищным, насмешливым взглядом светлых глаз. Он был полностью обнажённым. Он впечатлял. Белая кожа светилась в сумраке, лишь кое где остались золотистые чешуйки, длинные светлые волосы рассыпались по широким плечам. Покойный муж и в подмётки ему не годился. Лиска просто застыла в своём кресле, боясь шевельнуться, только сердце как безумное колотилось, грохот крови отдавался даже в висках.
- Что же ты сам по себе не приходил? – стараясь, чтобы голос не дрожал, спросила Лиза. – Ты прекрасен.
- У тебя самые точёные ляжки, которые я только видел, - голосом мужа произнёс огненный змей, скользнув по ней взглядом, и сделал шаг.
Вытянутая серая тень выстрелила из зарослей винограда – только ветки захрустели. Пэрэлэснык едва успел обернуться, как упал, сбитый с ног мощным волчьим телом.
Он тут же начал меняться, и вскоре под крыльцом бился, свиваясь кольцами, золотой змей, рвался вверх, пытаясь сбежать, а матёрый зверь терзал его с утробным рыком. Заголосили, завыли соседские собаки. Огненный змей извился, извернулся, пугающе растопырил перепончатый воротник и со всех сил ударил головой, но длинноногий волк ловко отскочил и снова напал с яростью. Острые крупные зубы раз за разом вгрызались в чешуйчатое тело. Он рвал и уворачивался от ударов головы, оставляя на ярком змее широкие кровавые раны. Наконец, снопом ударили во все стороны золотые искры, в них утонуло покрытое густой серовато-бурой шерстью тело, оскаленная морда и агрессивно поднятый хвост. Всё стихло, даже собаки заткнулись. Разорванный змей потух, и только кровь поблёскивала алым в свете фонаря над крыльцом.
Крупная, широколобая голова с острыми ушами повернулась, и на онемевшую от испуга Лиску внимательно глянули яркие, золотые глаза в тёмных ободках. Затем волк облизнулся, отвернулся и принялся жадно пожирать ещё тёплую плоть.
- Одынак, это ты? – пролепетала Лиска.
Теперь она готова была поверить во что угодно.
- Ор-р, - ответил матёрый.
Это могло означать как «не мешай», так и «да, это я». Лиска замёрзла, но не чувствовала внешнего холода – внутренний, заморозивший её, был куда сильнее.
Постепенно зверь доел свою страшную добычу. На дорожке осталась только тусклая перепончатая пелеринка. Её волк обнюхал и презрительно пометил. Затем, высоко держа хвост, протрусил к соседскому забору, обнюхал и пометил его тоже, вероятно, оставил записку для скулящих под крыльцом собак. Лиза следила за ним взглядом, боясь тронуться с места. Наконец, он подошёл к ней и остановился совсем рядом.
- Можно погладить? – спросила Лиска, осторожно протягивая руку, но зверь поднял верхнюю губу, и рука вернулась назад, на колени.
- Ты меня не тронешь? – снова спросила она.
Волк отвернулся и потрусил к беседке. Лиза подумала, что он и там станет метить, но вместо этого зверь обнюхал что-то на земле и странным образом прыгнул, подогнув под себя голову. Кувыркнулся, почти как человек, и поднялся с корточек уже человеком. Она только глаза и вытаращила.
- Отвернитесь, - угрюмо сказал одынак, и принялся одеваться.
Лиза понимала, что отвернуться было бы правильно, но у неё никак не получалось это сделать. Кажется, даже рот открылся. Парень натянул спортивки, худи, обул свои разношенные кроссовки и поднял с земли палку.
- Как… как ты это делаешь? – спросила Лиза, вставая с кресла.
Ноги дрожали. Одынак снова подошёл к ней, остановился, хмуро глядя яркими волчьими глазами. То, что она приняла за палку, оказалось смотанным тяжёлым кнутом.
- И спасибо не скажете? – спросил он. – А ведь он бы вас залюбил до смерти.
- Спасибо, - пробормотала Лизка.
Она не знала, кого боится больше, пэрэлэсныка, или сожравшего его парня, которого всё недолгое время их знакомства считала попросту тихим помешанным.
- Ты оборотень? Кто ты такой?!
- Я человек! – парень поморщился. – Вот, глядите, крест ношу.
Он достал из кармана крестик на цепочке и надел через голову.
Лиска ничего не понимала.
- До свидания, - сказал одынак. – А лучше – прощайте. Не трепитесь особо, а то вас за навижену примут.
Он сделал несколько шагов к калитке, но Лиска бросилась следом и крепко вцепилась в рукав его худи.
- Я тебя не отпущу, не оставляй меня одну, а то я крышей поеду, - быстро говорила она, упираясь ногами и вполне резонно рассчитывая, что отбиваться от женщины ему будет неловко. – Ты кто такой? Ты должен, ты просто обязан мне всё рассказать!!!
- Я Никита, - чуть подумав, ответил одынак. – Ну ладно, пойдёмте в дом…
***
Она не знала, куда его посадить и что с ним делать. Начала ставить чайник, бросила, открыла холодильник, посмотрела в пустое и светлое его чрево с одинокой, непереваренной кастрюлькой, закрыла.
- Зачем ты съел змея? – спросила она наконец.
Никита пожал плечами. Он больше не смотрел по сторонам, а свивал и развивал свой тяжёлый кнут.
- Единственная польза от моего волка, - сказал наконец, - мелкую нечисть убивать может. Не всех, конечно, есть очень сильные, но тех, что послабее – да. Я и не знал, когда впервые волком бегал, мне только потом сказал один. Есть у меня. Он же сказал, что человека нельзя, иначе память потеряю. Стану просто зверем. А что ем, если убью, так с этим ничего не получается сделать. Стоит обернуться – обязательно нажрусь всякой дряни. Если не черта, то дикого мяса. У меня сознание путается. Что должен сделать помню, но тот я – не совсем я. И этот я – тоже не я. Не знаю, как объяснить. Мы с ним будто вросли друг в друга.
Он помолчал и поднял на Лиску яркие глаза.
- Знаете, зверем даже легче, вот честно. Живёшь себе, ни о чём не тужишь, только чтоб пожрать или, там, согреться. А тут мысли, мысли, мысли, думаешь целыми днями, невозможно выдержать. Иногда мне хочется и в самом деле всё забыть. Побежал бы на волю, к стае, или нет, ну его, потом опять всех постреляют, а я плачь. Лучше буду сам по себе. Ей богу, пойду на восток, думаю, сгожусь на что, а если и сдохну – так плевать, я уже совсем запутался, кто я на самом деле, человек или зверь, единственное, не хотелось бы, чтобы кнут попал в плохие руки…
Кажется, Никита и в самом деле был очень несчастным мальчиком…
- А конфету хочешь? – Лиза вдруг вспомнила, что в шкафу должен лежать пакет карамелек.
- Могу, если вкусно.
Конфеты нашлись в углу кухонного шкафчика, спрятанные за пачкой кофе, но оказались старыми и слипшимися.
- У вас что, совсем нет денег? – с сочувствием спросил одынак, глядя на карамельки. – Муж умер, хозяйства вы не держите, вот и нечего есть?
Лиска даже покраснела от неловкости.
- Да есть деньги, я работаю, просто отпуск взяла. Мне ведь готовить некому, а сама тот ещё едок. Ой!
Она опрометью бросилась в комнату, схватила перстень и понесла показывать.
- Глянь, это летун оставил. Как ты думаешь, это можно продать? Или лучше выбросить?
Едва Никита посмотрел на перстень, ноздри его расширились, а верхняя губа поползла вверх.
- Положите-ка его на пол! – негромко скомандовал он.
Лиска осторожно положила драгоценность и, на всякий случай отступила к газовой плите, а затем перебралась поближе к своему странному гостю.
- Ну, привет, старый друг! – сказал одынак.
Он размахнулся и врезал по перстню рукоятью кнута с такой силой, что перстень подпрыгнул до потолка, а на пол упал уже не украшением.
Чернявый мальчишка-подросток шлёпнулся на пятую точку и завопил как резаный, схватившись за ногу – кажется, по ней удар и пришёлся. Затем изумлённо огляделся и симпатичное, курносое лицо его исказилось зверской гримасой.
- Да твою ж, курва, в бога душу мать!!! – заорал мальчишка, вскочил и в ярости запрыгал на месте, как резиновый мячик. – Да шоб тебя розирвало, вовкулака йобаный, вместе с хозяйкой лесной твоею!
Никита опустил голову и по-волчьи оскалился, сжимая кнут. Откуда-то из-под люстры на пол мягко спланировала холщовая сумочка для трудов. Парнишка схватил её двумя руками, посмотрел, будто не веря своим глазам, и залился горючими слезами. Лиза в ужасе отступила одынаку за спину.
- Шо ж ты, падлюка вовкулачья, наробыв?! – сквозь слёзы причитал парнишка. – Вы меня продать должны, понимаете? Продать!!! Вы бы денег получили – мама Васылэва сколько! А теперь мне снова отрабатывать!
Он упал на спину, закрыл лицо сумочкой и стал сучить ногами, как истеричный ребёнок, которому мать отказала в лакомстве. Парень был совершенно голым, густо, будто шерстью, поросшим чёрным волосом. За сегодняшний день это был третий, виденный Лизой голый парень. Кажется, к их виду у неё начала вырабатываться привычка, потому что никакого смущенья она не испытывала.
Тем временем, истерика пошла на убыль, теперь чернявый парнишка раскачивался из стороны в сторону и шмыгал носом.
- Я тебя сразу узнал по запаху, - мрачно сказал одынак. – Давно не виделись, думал, ты в пекле.
- Выгнали за пару йобаных добрых дел, - всхлипывая, пояснил чертяка, - Закляли камнем побыть всего-навсего пару лет, щоб люд за меня горлянки ризав, тогда бы батька меня назад принял.
Он поднял на Лиску заплаканные глаза – тёмно-карие, с длинными, слипшимися от слёз ресницами.
- Меня Антипкой зовут, - представился он, мило и жалобно улыбнувшись. – Может договоримся к обоюдной выгоде, ясна пани?
- Спасибо, воздержусь, - осторожно произнесла Лиска, выглядывая поверх плеча одынака.
- Ну и дурэпа! – обиделся чёрт. – Я б тебе йобарей подогнал не хуже дохлого! А теперь живи и знай, что никто на тебя пять рокив не вылезет!
Он плюнул на пол. Ламинат тут же вздулся небольшой кротовиной, оттуда пророс маленький и крепкий чертополох.
- Как бы и не страшно, - заметила Лиска, разглядывая растение и думая, каким образом это можно исправить, обойдясь малой кровью, ведь пол не так давно перекрывали. – Я, простите, на пять лет вперёд…
- Хоть с тобой, дрочило, давай договариваться! – Антипка с надеждой повернулся к Никите. – Ты меня снова лисункиным кнутом по башке приложи, вдруг я назад обернусь, тогда уже продайте или просто подбросьте кому, а тебе за это…
- Я б с тобой по-другому говорил тогда в лесу, - медленно сказал одынак, - если бы знал, что могу.
- Ну и дидько с тобой! – фыркнул чёрт. - Чуга ще живый? Пойду, хоть скрипку заберу…
Одынак не ответил. Он молча разглядывал чертяку, верхняя его губа слегка подёргивалась. Беспятко криво ухмыльнулся, закинул на плечо свою сумочку, будто собрался уходить, но вдруг внезапно прыгнул, резкий, будто кошка, крепко вцепился в кнут, пихнул Никиту в живот обеими ногами и с победным криком вырвал кнут. Лиска едва успела отскочить, чтоб не оказаться сбитой. Совершенно инстинктивно она подняла руку и быстро перекрестила торжествующую рожицу Антипки. Тот взвизгнул, как получивший пинка поросёнок, и выронил добычу. А затем будто схлопнулся и пропал, только едкая серная вонь и осталась.
Одынак, дико зыркнув на Лизу яркими глазами, поспешно поднял чудом спасённый кнут и прижал к груди. Он всё смотрел на неё, будто не мог понять, что произошло, и каким образом чуть не потерял своё главное сокровище.
- Какой щелчок по лбу за самоуверенность! – медленно сказал он затем. – Это не я вас спас, а вы меня. Я бы просто повесился, забери он пуг. Это всё, что от неё осталось. Получается, я гожусь ещё на меньшее, чем думал…
Ужасно жалко было этого парня. Лиска обняла его и похлопала по спине. Одынак втянул воздух обеими ноздрями и покраснел. Затем вопросительно посмотрел на Лиску и тоже её обнял. Они стояли в обнимку посреди кухни и изучающе смотрели друг на друга. Лиза думала, что вторая случайная связь за сутки стала бы верхушкой айсберга того махрового идиотизма, в который шхуна её реальности врезалась на полном ходу два дня назад. Парень, конечно, её попросту спас, он был хорошеньким и несчастным, но моложе лет на десять. Затем, у Лизы и сорока дней не прошло с тех пор, как она овдовела, а две последние ночи провела самым утомительным образом. О чём думал одынак, она только предположить и могла, он просто стоял и нюхал её с небольшого расстояния.
- У тебя никого не было, да? – произнесла она.
- Из людей или вообще? – спросил одынак, снова покраснел и убрал руки. – Я уйду, если хотите.
Лиска подумала. И ещё подумала. Чёрт побери, никто из её знакомых женщин не мог похвалиться сексом с демоническим существом, и никто – с перевёртышем. Она сказала:
- Послушай, Никита, ты мне очень нравишься. Ты настолько мне нравишься, что я не хочу портить этой симпатии интимом. Ничего особого в этом нет, честное слово. Оставайся у меня как братец. Этот дом для тебя всегда будет открыт, понял? Я буду варить тебе свежие супы.
Одынак невесело усмехнулся.
- Ничего особого?
- Тупое и скотское занятие, - подтвердила Лиска. – Пошли лучше на крыльцо курить.
- Вам курить, а мне воняет просто… - проворчал одынак, как Лизе показалось, с облегчением.
Тёмная, густая ночь обняла город, тёплым одеялом укутала сад с виноградом и дикими розами, крыльцо с креслом-качалкой, в котором сидела, покачиваясь, Лиска. Никита примостился на ступеньках у её ног. Сидел, играя кнутом и почёсывался. Потом заявил:
- Скучно. Можно я подвою?
- Давай, - разрешила Лиза.
Темнотой поплыло ворчание, горловой рокот. Он становился всё выше, и закончился коротким тоскливым воем – я одынак, я охочусь здесь. В ответ заскулили соседские собаки, залаяли, заголосили псы со всего квартала. Когда Никита умолк, постепенно затихли и они.
Лиска курила и морщилась, мучительно думая о своём.
- А всё-таки пойду на восток, - сказал он затем.
- Надо уметь отпускать, - невпопад ответила Лиска, - человек должен быть свободен и в жизни, и в смерти. Пэрэлэсник не появился бы, не будь у меня не желания удержать мужа любой ценой. Знаешь, я научилась отпускать.
- А нечеловек? Тоже свободен? – чуть подумав, спросил Никита. – Как отпустить того, кто давно отпустил тебя, а потом взял и… исчез навсегда?
- Этого я не знаю, - Лиза покачала головой и положила руку на его коротко остриженную русую голову.
© МариПяткина
yaplakal.com