59
аммоку посвящается
Лев Николаевич проснулся рано поутру и потянулся в постели. Затем пригладил бороду и неспешно опустил ноги на холодный пол. За ночь ему приснилась какая-то муть, словно он был на балу, а Москву окружали французы. Затем какая-то барышня флиртовала с молодым поручиком и обещала всенепременно бросить мужа. Лев Николаич почухал затылок и решил на всякий случай записать сон. Скрипнуло перо об бумагу, оставив кляксу. Лев Николаич снова почухал затылок и подумал:
- Вот, я тут стараюсь, пишу. Кляксу, вот, поставил. Во сне я вообще пукал и храпел. Сейчас еще и в нужник схожу. А потом мои рукописи будут продавать с каких-нибудь аукционов за тысячи рублей.
Эта мысль согрела самолюбие писателя. Тем более, что в последнее время вообще ничего не писалось. В голове сидели банальные сюжеты.
– Это от того, что всё в жизни в достатке, - мудро изрёк Лев Николаич и по привычке почухал затылок.
Завтракать Лев Николаич попросил к себе на чердак, где устроил кабинет. Прислугу он отпустил на весь день. Уминая самолично испечённые блины со сметаной, писатель думал о новой повести. Уже даже были написаны несколько глав. Но они казались пресными и лишёнными изюминки. Слова ложились красиво, но как-то сопливо-хорошо. Сюжет про влюбившуюся барышню ничего нового не нёс. Лев Николаич даже подумал, что стоит создать специальный журнал, в котором бы описывались подобные истории.
– Вот в Сатириконе будет смеху, - улыбнулся писатель. - Наверняка же пропесочат по полной.
Вытерев жирные от блинов руки об рубаху, Лев Николаич глянул сквозь стекло на лужайку. Там гуляли нарядные крестьяне, словно на лубочном изображении. Граф смахнул слезу от умиления и решил «выйти в народ», узнать о тяжёлой судьбе простых селян.
На крыльцо усадьбы Лев Николаич вышел по-домашнему: в рубахе опоясанной тесёмкой, потёртых штанах и босой. Граф даже подумал, что может когда-то такой костюм будет ассоциироваться с ним. Эта мысль опять согрела самолюбие. Граф даже засмеялся про себя, представив, что рубаху будут называть «толстой» или как-то в этом роде.
Выйдя на лужайку, писатель увидал бегущего мальчика. Лев Николаич улыбнулся и кликнул пацанёнка:
– Эй, пострелец! Подь сюда!
Мальчонка остановился и испуганно подошёл к графу.
– День-ик добрый, Лев Николаев-ик! - вдруг начал икать пацанёнок.
– Добрый, добрый, - улыбнулся граф. - Как дела-то у тебя, мальчонка?
– Хор-ок-шо, Лев Никола-ак-евич, - всё так-же недоверчиво икнул мальчик.
– Зовут тебя-то как?
– Филлипп-ок, - снова икнул ребёнок.
– Ну иди-иди, - подбодрил сорванца писатель. Мальчик развернулся и побежал по направлению к небольшой деревушке.
Граф пригладил бороду и подумал:
– Надо же, Филлиппок. Вот, интересно, как он живёт? Это ж если написать про жизнь крестьянского дитяти, то может что-то мощное получиться?
Лев Николаич задумался и не заметил как дошёл до деревушки. На окраине, возле огромного огорода, сидел крестьянин и жмурился на солнце.
– Эй, селянин! Что это? - окликнул граф мужичка. Приоткрыв глаза крестьянин произнёс:
– Дык, ясная поляна, деревня.
– Благодарю, селянин, - и граф пошёл к своей усадьбе.
– Не за что, ясная поляна, - и уже тихо про себя пробормотал, - ходят тут, ясная поляна, всякие.
На чердаке становилось душно. Уже был выпит весь квас из жбана, но вдохновение не приходило. В очередной раз перечитав рассказ Филлиппок Лев Николаич убедился, что совсем разучился писать что-то стоящее. Последние две недели в голову лезли абсолютно слюнявые сюжеты. Какие-то мелодраматические экзерсисы с провальными фабулами.
– Так можно и детским писателем стать, - подумал граф. - Это ведь получается, что я так вообще перестану писать?
На Льва Николаича навалилась депрессия. С тех пор, как уехала жена Софья, граф не дописал ни одной строчки к своей новой повести. Жизнь текла слишком размерено, никаких новых впечатлений, ничего не будоражило разум. Граф ещё раз перечитал рассказик, плюнул в сердцах, но порвать не решился. А вечером огорчённый писатель ушёл в опочивальню и заснул.
Утром его разбудили крики.
– Почему посуда не мыта? Где квас?
Граф даже не сразу узнал голос Софьи. Лев Николаич поспешил в гостиную, где приехавшая жена делала разнос слугам.
– Почему не убрано? Выпорю! Ей-богу выпорю!
– Софушка! Да полно тебе! Это я им приказал удалиться! Я и готовил сам.
– Что? Да ты совсем из ума выжил, старый хрыч? Тебе же нужно хорошо питаться! А это вообще нужно выкинуть! - Софья схватила чёрную просмоленную сковородку и бросила через распахнутое окно. - Ты дописал повесть? А?!
– Да вдохновения нет, Софушка, - парировал испуганно граф.
– Вдохновения?! Через неделю нужно в печать сдавать! Издатели ждать не будут, когда у тебя появится вдохновение! Они итак твою «Дуэль» чуть не запороли из-за сроков! А ну, бегом на чердак!
Фабулу повести граф менять не стал.
– Сопли, так сопли. Эх, жаль, что нельзя поменять имя героини на Софью. Вот это была бы бомба!
Лев Николаич дописывал концовку. Без сожаления главная героиня была отправлена под колёса паровоза. Повесть была закончена до субботы.
– Эх, завтра воскресенье. Нужно бы в церковь сходить. Воскресенье — день чудесный, - но вспомнив о приезде Софьи граф содрогнулся. - Воскресенье...
– Лёва, иди вниз! Кролик уже готов!
Лев Николаич зевнул и подумал:
– Вот ведь как в жизни получается. Вот хорошо всё — и даже писать не хочется. Это же надо, что бы что-то долбало постоянно. Тогда и идеи появляются. Репин, вон какие полотна пишет. А всё из-за бабы. Сеном его кормит, чертовка. Ильюха жаловался, что сварливая она у него. Да поди ж ты, гения...
– Лёва! Давай быстрей!
– Да иду-иду.
На столе стояло огромное блюдо с зажарено-румяным кроликом, окруженного молодой отварной дымящейся картошкой с укропом. Граф втянул носом воздух и произнес:
- Чё я подумал, Софья. Может мне вегетарианцем стать?
© Писдобол
Это сообщение отредактировал Ammok - 6.10.2008 - 11:54
yaplakal.com