2
Забойчиков ждал этого дня очень долго. Полгода. Или почти полгода. Или два месяца. Неважно. Главное, этот день наступил: еще неделю назад жена была посажена в поезд, крепко расцелована, через окно купе жестами получила обещание, что да, конечно, же, Забойчиков будет звонить часто-часто, после чего вагон дернулся, проехал метр, остановился, снова проехал метр – уже в обратном направлении, опять остановился, постоял, словно задумался, и, наконец, плавно набирая скорость, покатился к выходу из стеклянного купола вокзала.
Забойчиков радовался обретенной свободе, как радовался бы выпущенный на волю из клетки воробей, как радовался бы каторжник, получивший помилование и вылезший впервые за много лет из мрака шахты на солнце. Хотя жену свою Забойчиков любил, просто-таки чуть ли не на руках носил, ее подруги завидовали, его друзья недоумевали и подтрунивали – и, тем не менее, гляди ты, радовался. Черт разберет эту психологию.
Задумка родилась уже давно, сразу как стало известно об отъезде дражайшей половины. Собственно, и задумки-то никакой не было. Была мысль, мыслишка даже: пойти по блядям. Именно в таком виде эта мыслишка возникла и жила в мозгу Забойчикова все это время: ПОЙТИ ПО БЛЯДЯМ. Само слово БЛЯДИ пульсировало где-то там, под черепной крышкой, влажным и розовым, манящим, тайным, порочным и сладострастным, вызывая приятную истому и легкую дрожь где-то в области между печенью и сердцем.
Опыта походов налево у Забойчикова не было (как-то не занадобилось при любящей и любимой жене), и он долго откладывал начало решительных действий – как водится, до самого последнего дня. Но все оказалось намного проще, чем ему представлялось: недолгие поиски в интернете; звонок по телефону с одного из специализированных сайтов; короткие, вполне, кстати, деловые переговоры – и вот уже катит обмирающий от предчувствия новоиспеченный Казанова на такси по указанному адресу, представляя себе невнятные, но оттого еще более впечатляющие картины разврата и грехопадения. Калигула тихонько скончался бы в корчах, почерневши от разлившейся в приступе адской зависти желчи, сумей он проникнуть к Забойчикову в мысли и не умри он на свое счастье две тысячи лет назад.
Мысленно пожалев незадачливого императора, Забойчиков уж было продолжил фантазировать, как вдруг взгляд его наткнулся на обручальное кольцо, носимое бессъемно на безымянном пальце правой руки с той самой минуты, как его туда надела совсем тогда еще юная его супруга. Перед внутренним взором мгновенно появилось лицо жены со слезами укоризны на глазах. Нафантазированные одалиски, гейши и куртизанки испарились, колонны, фонтаны с шампанским, ковры и драпировки растаяли, как дым. Любимая встала неодолимым препятствием на пути к запретным наслаждениям.
Забойчиков попытался снять кольцо. Не тут-то было. Он потянул сильнее. Кольцо сдвинулось на миллиметр, но дальше не шло. Забойчиков припомнил разные способы снятия застрявших колец, как-то: с мылом, с шелковой ниткой… Мыла и ниток в такси не наблюдалось. В отчаяньи Забойчиков засунул палец в рот и стал зубами стаскивать упрямое свидетельство несвободности. Постепенно, словно нехотя, кольцо заскользило с привычного места. И тут такси въехало в устрашающих размеров колдобину на дороге. Машину здорово тряхнуло, водитель и пассажир подпрыгнули, синхронно ударившись головами об обивку потолка салона, у Забойчикова перехватило дух, и подлое кольцо, соскочив, наконец, с пальца, юркнуло в пищевод.
Сначала Забойчиков не понял всю трагичность происшедшего. А поняв, обмер, покрылся липким гадким потом, конечности его сначала обвисли от внезапно накатившей слабости, а затем стали мелко и противно дрожать. Кольцо это, точнее, оба кольца, были привезены в далекие времена из почти мифической, но, тем не менее, благополучной Швейцарии, и имели хитрую фигурную огранку. Отсутствие кольца на пальце сразу бы бросилось жене в глаза, а уж про последствия Забойчиков и подумать боялся.
«Концепция меняется! Концепция меняется!» – вертелись с жуткой скоростью в пустой в остальном забойчиковской голове слова из какого-то еще во времена царя Гороха забытого анекдота. Впрочем, уже через несколько секунд пустота сменилась четким, как в Генштабе, планом действий.
Велев таксисту менять маршрут и чуточку из-за этого поторговавшись, Забойчиков вышел в пяти минутах ходьбы от своего дома. Затея ПОЙТИ ПО БЛЯДЯМ откладывалась на неопределенное время. Нужно было срочно спасать кольцо. Купить такое же не представлялось возможным, сделать за столь короткий срок копию – тоже (жена должна была вернуться назавтра), поэтому, в соответствии с планом, Забойчиков зашел сначала в аптеку, которую покинул, рассовывая по карманам коробочки с необходимыми таблетками, а затем, буквально перед самым закрытием, совершил набег на ближайший хозяйственный магазин.
Привычно закрыв за собой дверь квартиры на ключ, Забойчиков переоделся в домашнее, прошел в кухню и разложил на столе приобретения. Их было немного: несколько коробочек различного слабительного, пачка закрепляющего и завернутый в вощеную упаковочную бумагу дуршлаг внушительных размеров. Внимательно ознакомившись с инструкциями по применению таблеток, Забойчиков остановился на тех, что обещали «мягкое действие», отсчитал рекомендуемую дозу, отправил в рот, запил водой и сел ждать. Около получаса прошло в прислушивании к движениям внутри организма. Никаких, однако, изменений в его работе обнаружено не было. Забойчиков вскрыл другую упаковку. Через час – еще одну. Потом еще. И еще. Результат был нулевым. Другими словами, результата не было.
Отчаявшийся было Забойчиков вспомнил тут соседку снизу, Веру Петровну, всю свою жизнь проработавшую в районной поликлинике участковым терапевтом. Она, кстати, лечила Забойчикова еще в его школьные годы и никогда не отказывала в совете на тему здоровья и медицины. Вежливо позвонив в дверь, Забойчиков, смущаясь и путаясь («подследственный постоянно путался в показаниях», – некстати всплыла из каких-то неведомых глубин дурацкая фраза), изложил вымышленные проблемы («Представляете, Вера Петровна, третий день – ровным счетом ничего») и получил взамен баночку порошка углекислой магнезии («Смотри только, голубчик, больше столовой ложки – ни-ни»).
Вернувшись домой, Забойчиков немедленно слопал ложку порошка. Организм не реагировал. Тогда Забойчиков немного подумал и закинул внутрь еще две. Никакого эффекта. Вконец расстроенный, напичканный как минимум пятью сортами слабительного, Забойчиков смирился с неизбежностью предстоящего с супругой неприятного объяснения и отправился спать.
Пробуждение было внезапным, как извержение вулкана, и сравнимым с ним по разрушительным последствиям. Прижимая ладонью сквозь трусы мягкое, влажное и теплое и чувствуя, как сквозь пальцы продавливается, протекает, просачивается вонючая липкая полужидкая склизкая масса, Забойчиков на ватных – и одновременно негнущихся – ногах во всю прыть рванул в сторону совмещенного санузла, оставляя за собой на паркете цепочку зловонных клякс, с каждым шагом увеличивающихся в размерах. Успев заскочить на кухню и схватить все еще запакованный дуршлаг, Забойчиков с оглушительным грохотом распахнул дверь в ванную, одновременно сорвал с себя обгаженные трусы, а с дуршлага – бумагу, рухнул на край ванны, далеко отклячив зад и подставив под него дуршлаг.
Такого Забойчиков от своего кишечника не ожидал. Струи сменялись комками, комки – мягкими колбасками, колбаски вновь становились струями, струи иссякали до брызг, чтобы потом, вновь набравши силу, ударить мощным напором в решетчатую дуршлачную полусферу. Кафельные стены уже сплошь, чуть ли не до потолка, были забрызганы вонькими каплями всех оттенков коричневого, от нежной охры цвета девичьего загара, до почти черного, как земля на месте костра. Воняло нестерпимо – резало глаза, першило в горле и обжигало носоглотку. Издающий протяжные жалобные звуки зад продолжал извергаться. В дуршлаге пузырилось и лопалось, рождая новые брызги и волны тошнотворных ароматов, из-под него в дырку стока вязко текла фекальная струйка.
Всякий раз, когда Забойчикову начинало казаться, что он полностью – физически и морально – опустошен, коварный желудочный тракт издавал не то всхлип, не то коварный смешок (э-э-э, нет, брат, шалишь, только морально) и изливался очередной порцией дерьма, становящегося все более жидким и одновременно – более вонючим. В ошарашенном такой несдержанностью организма мозгу мелькали картины поистине вселенского масштаба и апокалиптичности: сталкивающиеся и взрывающиеся звезды и галактики, затягиваемые в бездонные воронки ненасытных черных дыр, сменялись и вовсе полу-абстрактными всполохами и туманными разноцветными занавесами и опять оборачивались очередным взрывом сверхновой, соответствующему в реальности особенно мощному и громовому раскату, произведенному многострадальной забойчиковской задницей.
После четырех часов пытки поток все-таки стал менее бурным, а еще через час практически полностью выдохся и иссяк, лишь только неимоверно горел и конвульсивно сокращался анус, распухший, казалось, до размеров хорошего беляша. Образ беляша вызвал последний протест организма, вырвавшийся долгим дребезжащим стоном с премерзким запахом потревоженной, веками настаивавшейся трясины.
Практически ничего не соображающий, с затекшими, покрытыми фекальными разводами ногами, Забойчиков прошлепал на кухню, выдавил на перепачканную ладонь с полдесятка капсул «Иммодиума» и проглотил их, не запивая. Слегка покачавшись на нетвердых ногах и переведя дух, Забойчиков собрал волю в кулак и вернулся в изменившуюся до полной неузнаваемости ванную. Предстояло еще добыть кольцо.
Вооружившись душем и переключив его на массаж, Забойчиков направил тугие шипящие струи в самое нутро стоящего в ванне дуршлага. Брызг на стенах заметно прибавилось, хоть это и казалось абсолютно невозможным. Дерьмо вспенилось и потекло сквозь сетку активнее. Результатом стала волна удушающего, просто-таки адского смрада, словно кирпич ударившая в лицо Забойчикова, заставив того разрыдаться и заперхать.
Но вот в дуршлаге остались лишь какие-то жалкие ошметки неопознаваемой в своем нынешнем состоянии бывшей еды, и – заблестело, засверкало, заиграло бликами и запереливалось своими чудными гранями, пуская озорные зайчики в изможденное нечеловеческим испытанием лицо Забойчикова оно – долгожданное, почти безнадежно и безвозвратно утерянное – и в таких муках вновь обретенное, а от этого еще более драгоценное – кольцо. Потеплевший взглядом и ощущающий себя безмерно счастливым Забойчиков протянул ослабшую от многочасового держания за край ванны руку, бережно, двумя пальцами, взял находку, чтобы поднести поближе к лицу – полюбоваться – и тут же выронил в сливное отверстие. Только разок брякнуло об край, да разок чвакнуло на дне. И всё.
У Забойчикова даже не осталось сил расстраиваться. Он внезапно понял, что чувствуют в невесомости космонавты – с такой силой у него из под ног вышибло почву. Жизнь в одночасье рухнула, погребая под засранными стенами секунду назад бывшего самым счастливым на земле человека. В руинах копошилось жалкое полураздавленное насекомое, издавая сдавленные полухрипы-полурычание.
Когда к Забойчикову вернулась способность думать, он решил ни за что не сдаваться. Он внезапно вспомнил, что под ванной есть такое изогнутое латинской буквой S колено – сифон, не дающее канализационным испарениям проникать в квартиру. Кольцо неминуемо должно было упасть на дно нижнего изгиба, а поскольку вода больше не текла, то там, в сифоне, оно и обязано было оставаться. Глуповато хихикая над бесполезностью этого приспособления в сложившихся условиях, Забойчиков быстренько сбегал в кладовку, недолго порылся в ящике с инструментом и извлек оттуда огромный хромированный газовый ключ. Вернувшись в ванную, Забойчиков распростерся на полу, просунул в зазор между полом и дном ванны руку с ключом и принялся шуровать там вслепую в надежде нащупать нужную гайку. Не знавшая капремонта со времен постройки дома – добрых полвека – канализация не вынесла подобного обращения, и после особенно неаккуратного тычка сифон попросту отвалился и с гулким металлическим стуком обвалился на пол. Из него потекло. Превозмогая брезгливость и подкатывающую тошноту, Забойчиков запустил два пальца в отвратительно скользкий сифон и все-таки вырвал своё из прожорливой сантехнической глотки. Вытащив из-под ванны изгвазданную в смердящей жиже по самое плечо руку, он повернул голову и увидел в дверном проеме застывшую с разинутым в беззвучном вопле ртом жену – любимую, прекрасную и такую невыразимо, божественно чистую.
– Я это… мылся… мылся вот… уронил вот… кольцо соскользнуло… случайно… доставал вот… – мямлил Забойчиков, в качестве доказательства протягивая с пола руку с зажатым в ней кольцом. С руки капало на грудь, стекало подмышку; Забойчиков проследил за взглядом жены, увидел нерукотворно расписанные стены и понял, что совершил ту самую глупость, для которой был рожден на свет. В этот момент он и перестал существовать как личность.
© Cruel Rasp
yaplakal.com