60
Я ненавижу выходные ровно с того времени, когда умер мой отец. Не так уж давно это было – всего каких-то два года назад, а кажется, что прошла целая вечность. Отец всегда рядом и сейчас – от мыслей и воспоминаний все-таки никуда не деться. Но самостоятельная и, как я считаю, никому не нужная в целом мире жизнь, за эти два года стала пропастью, к краю которой страшно подойти. Мне 22, и я продавец наград.
Так случилось само собой. Бизнес (язык еще не поворачивается так назвать это занятие) перешел ко мне все так же, от отца. Нужно было самостоятельно оплачивать учебу, следить за квартирой и иногда что-нибудь есть. Взгляд мой упал на стол, заваленный раритетами, когда я сидел в отчаянии, и, отходя от утраты, пытался сообразить, что же делать дальше.
Теперь, каждый выходной, мне предстояло вставать ни свет ни заря, и тащиться на другой конец города, где, прямо под стенами досталинских жилых домов, в огромных масштабах простиралась «барахолка». Каждый житель города знал, что здесь можно купить даже черта. Добавлю от себя – можно, только чтобы найти именно то, что тебе нужно, придется убить здесь весь день, разглядывая съеденные молью вещи, краденные из еще советских поездов подстаканники, кассеты для неведомых современному человеку технических устройств, самовары, противогазы, керосинки, пивные крышечки коллекционные, и прочее «ценнейшее» добро, которое предприимчивые граждане решили в кои-то веки достать с антресолей.
Отец был здесь весьма уважаемым человеком, и место, где я становился с товаром, также было приличным и известным для покупателей. Сегодня, к слову сказать, их даже не ожидалось – ветер свирепствовал, а с неба с самого утра срывался дождь. Досадно, но что поделаешь.
Вообще я продаю не только награды, а все, на что есть спрос у тех, кто гонится за войной. Документы – наши и немецкие, часы, ложки, каски, газбаки, зажигалки из гильз, сами гильзы с редкими клеймами на донце, фотографии и письма… Список можно продолжать долго, но кому это будет интересно?..
В бесконечном людском потоке, каждый день проплывающем мимо, я научился безошибочно определять не только своих клиентов с первого взгляда, но также круг их интересов. Вот этот бритый парень в берцах, скорее всего, возьмет что-то из немецких «новоделов». Точно – сверкающая булавка с рунами «Зиг» тут же перемещается на карман его черной куртки. Этот – студент-реконструктор, вижу его не впервые. Заглядывается на медали, но явно не может себе позволить, взяв артиллерийскую петличную эмблему. Что, до сих пор не собрался на фестиваль?.. Пожилой дяденька в очках и с профессорской бородкой помнит еще отца. Вряд ли что-то купит, зато получасовая болтовня о маневрах такой-то армии на таком-то участке фронта обеспечена. Историк на пенсии, работу свою любил, в отличие от меня, но поговорить ему явно не с кем. Вот и приходит сюда отвести душу. Приходится выслушивать из уважения, и по мере сил, поддерживать диалог. Бледный болезненный молодой человек, напоминающий наркомана – тоже, скорее всего, мой клиент. Продаст дедовы награды за бесценок. Хочется дать ему в морду или прочитать нотацию, но во-первых, уже поздно, во-вторых, я – всего лишь продавец. А вот этого мужчину в дорогом пальто и с цепким взглядом я жду каждый выходной. Это самый серьезный коллекционер из тех, кто появляется на моей точке.
- Ну, мой друг, что нового?
- Ничего особо. Вот, разве что… - показываю Крест военных заслуг, к слову, без особых надежд.
Покупатель, прищурив глаз и достав из кармана небольшое увеличительное стекло, смотрит на клеймо производителя, без лишних разговоров отдает всю сумму, даже немного больше – как обычно, желает мне удачи и растворяется в многоликой толпе.
А вот эта парочка здесь впервые. У парня явно разбежались глаза. Остается только надеяться, что кошелек его будет соответствовать запросам. Вот он разглядывает Железный Крест, скорее, как сорока бусинку, а не как знающий человек.
- Смотри. – Отдает он награду своей девушке, которая, даже не взглянув, с каким-то странным испугом тут же кладет ее обратно на прилавок, словно металл был раскаленным. Она явно не разделяла интереса своего избранника. Хм, даже смешно наблюдать за такими.
- А есть не копаные? – медаль «За отвагу» постигает участь Креста.
- Есть, но дороже. Эти не подходят? Сохран очень приличный.
- Нет, хотелось бы совсем новьё.
Хозяин-барин. Начинаю искать коробку для «избранных» под прилавком.
- Может, не надо, Миша? Зачем тебе эти медали? Пойдем сразу в кино, я замерзла уже. – Шепот девушки звучит почти умоляюще, и парень сразу сдается.
- Извини, братан, еще зайду.
«Новьё… Понимал бы ты что, мажор». – Почему-то эта пара оставила осадок, более неприятный даже, чем трясущийся на ветру наркоман. Но мысль о них исчезла сразу, как только на горизонте показалась тетя Соня с тележкой, в которой, как обычно, был чай и вкусные пирожки. Редкий талант – появляться всегда вовремя…
- Ну все, все, мама! Я обещаю, все будет хорошо. Вернусь скоро, с победой. Прогоним фрицев, и я вернусь!
- Я обещаю, Магда, все будет хорошо. Ты – жена немецкого офицера, поэтому должна быть сильной. Подумай о нашем малыше – твои слезы ему не на пользу. – Лейтенант вермахта вновь прижал руку девушки к губам, с улыбкой глядя, как она изо всех сил старается не плакать.
- Зачем вообще нужна эта война?.. – глядя прямо в его синие, казалось, всегда холодные глаза, с болью и горечью задала она свой вопрос.
- Это уже командованию виднее. В любом случае, она быстро закончится. Пройдет несколько месяцев, и я снова буду с тобой. Они пролетят, как одно мгновение, будем растить сына и вспоминать это все, как страшный сон. Ты мне веришь?
- Вильгельм, заканчивай с нежностями – отправляемся! – голос кого-то из друзей слился с паравозным гудком.
- Береги себя… Пожалуйста. – Бессильным шепотом говорила Магда, стараясь не упасть – голова предательски кружилась.
- Я скоро вернусь! – кричал ей лейтенант уже из вагона, высунувшись в окно. Вокзал медленно уплывал куда-то вдаль, растворяясь в сизой дымке неизвестности…
- Выпей, Егорка, сегодня можно. – Старшина протянул флягу кареглазому солдатику с гордо красовавшейся медалью «За отвагу» на груди. – Как ты их! Они, гады, в полный рост пошли, думали, никого – а тут ты как вжаришь! Век не забуду, если б не ты, лежать нам с хлопцами в земле сырой.
- Спасибо, Василий Макарович.
- И чего невеселый такой, герой? – земляк Пашка хлопнул его по плечу.
- Чему радоваться? Я тут, в чужом краю, воюю, а деревня наша под фрицами! – Егор, уже слегка захмелев, не скрывал своих чувств. – Я матери обещал…
- Э, брат, Москва не сразу строилась. Что ты обещал? Что вернешься? Так и вернешься, никуда не денешься. У тебя, как у той кошки, девять жизней, наверное. – Пашка на всякий случай трижды плюнул через плечо. – Зайдем в нашу деревню, покажем сволочам, где раки зимуют, не сомневайся.
«Дорогая Магда! Со мной все в порядке. Русские сражаются фанатично, но мы по-прежнему рвемся вперед. Думаю, через пару месяцев напишу тебе из Москвы. Тогда все закончится. Я получил Железный Крест из рук генерала. Отпуск пока не положен – я нужен на фронте, надеюсь, ты поймешь. Расскажи, что нового дома? Люблю и жду нашей встречи. Твой Вильгельм».
Девушка хранила короткое письмо под подушкой, перечитывая снова и снова, а перед глазами ее стоял образ мужа – не такой, как на вокзале, не такой, как на фотографии, которую прислал – усталый, осунувшийся, с Крестом за подвиг, о котором не написано ни строчки. Магда все еще очень живо помнила, как они познакомились год назад – красивая девчонка, как с картинки, и он – молодой фельдфебель, как с плаката… Как они гуляли, держась за руки, в тишине вечерних улиц – одни на целом свете, как говорили без конца – обо всем и ни о чем. Как впервые прозвучало «люблю», и первый поцелуй, и свадьба. Как купались в счастье, забыв обо всем, что происходит в мире и говорят по радио. И вот теперь «командованию виднее». Не до конца укладывалось в голове, кто имеет право вершить тысячи судеб.
- Восьмой, восьмой, я десятый! Восьмой, я десятый! Нужна помощь! Не продержимся, большие потери. Восьмой, я десятый! Тьфу, … твою мать, кажись, линию перебило.
Связиста, отправленного искать разрыв кабеля, тут же снял немецкий снайпер, неизвестно где засевший в поисках очередной неосторожной жертвы. Немцы уже чувствовали себя здесь хозяевами, несмотря на горстку бойцов, все еще державших высоту, густо усеянную трупами.
- Господи, спаси и помилуй. – Пашка перекрестился и, сжав винтовку, уставился куда-то в небо. Может, опасаясь вражеских самолетов, а может, что другое хотел увидеть.
- Ты ж коммунист, земляк. – На черном от гари и пыли лице Егора карими огоньками сверкали глаза. Он сосредоточенно набивал барабан ППШ патронами, насыпом лежавшими в чьей-то каске.
- Коммунист. А мало ли. Вдруг там и есть кто, может, жив останусь.
- Да все мы тут подохнем. Никто живым не будет. Никто. – Послышался откуда-то обреченный голос.
- Заткнись ты и не высовывайся. – Старшина выругался, глядя на офицера в синей фуражке, которого еще била нервная дрожь. – Принес же черт тебя на нашу голову.
Куда-то девалась былая злость и смелость особиста. Он молчал, несмотря на ругательства всего окопа в ответ на его фаталистические умозаключения. И действительно, зачем понадобилось выехать на эту проклятую позицию именно сегодня?.. Но кто мог знать, если еще несколько часов назад на высоте было тихо?..
После того, как юнкерсы еще раз отутюжили и без того растревоженную землю, на позиции осталось пятнадцать защитников. Никто не говорил о близости конца – с судьбой не шутят…
- …И я тебе еще раз повторяю, Вильгельм, через час эта чертова высота должна быть нашей!
- Но, герр гауптман, нам не хватает…
- Ума у тебя не хватает, если до сих пор не можешь выбить десяток иванов! Мне плевать, что и как ты сделаешь, но у тебя есть ровно час!
- Будет исполнено.
А как будет исполнено – оставалось вопросом. Хотя, что уже думать – бомбардировщики свое дело сделали, людей Вильгельма больше, чем противника, примерно, втрое. Напролом, быстро и стремительно, на одном дыхании уничтожить все живое… А потом написать Магде, что остался жив. И добавить пару строк про странных, сумасшедших русских, которые бьются до последнего солдата... Они, несомненно, этого заслуживают.
Достав из кармана фотографию жены, лейтенант улыбнулся. Совсем скоро у них родится сын или дочь. Вроде, совсем немного времени прошло с того счастливого дня их знакомства, когда он решился подойти к красавице, читающей книгу на скамейке в знакомом парке… Но хватит, пора.
У защитников высоты закончились патроны. Этот момент неотвратимо приближался и был очевиден, но когда, наконец, наступил, всех стальными тисками сковал страх. Некому было успокоить и подбодрить ребят – старшина Василий Макарович лежал ничком на бруствере окопа с пулей в голове. Офицер в синей фуражке все так же трясся и бормотал что-то нечленораздельное – после налета бомба взорвалась рядом с ним, и он уже ничего не слышал. Да и если бы этого не случилось, рассчитывать на штабного труса никто бы не стал. Немцы подходили все ближе, уже не прячась. Десять бойцов со злостью и досадой смотрели на это, не в силах как-то остановить или помешать.
- Вы как хотите, братцы, а я в плен не сдамся. – Шепотом сказал Егор, сжимая в руке трофейный штык, и по глазам товарищей понимая, что многие думают так же. – Ну, выкусите, гады! – Рывком взлетел он на бруствер. – Ура, … мать!!!
За ним поднялись все. Этого немцы не ожидали. Как на замедленной съемке к Вильгельму приближался русский со штыком, с бешеными глазами и искаженным от крика лицом. Офицер успел выстрелить, и тот, словно споткнувшись, не добежал до него всего несколько метров…
Над высотой несколько минут слышались крики агонии, мат и треск очередей, а затем все смолкло. Егор все еще был жив. Он полз куда-то из последних сил, не до конца осознавая, что делает.
«Меня просто так не возьмешь. Главное жди, мама… Пока ты ждешь, со мной ничего не случится…»
- Что ж вы творите, ироды?! – Одна только Марфа Кузьминична решилась вступиться за девочку Зину, по обвинению – связную партизан. Остальные соседи молча наблюдали из своих окон, не решаясь даже выйти на улицу. – Да какой же она враг, она маленькая еще!
Эсэсовец грубо оттолкнул ее, не обращая ни малейшего внимания, и продолжая сопровождать до машины задержанную.
- Отпусти девчонку, пес поганый! Да где ж это…
Выстрел. «…Видано?..» - с трудом договорила она, оседая на землю, словно по-прежнему не веря, что все закончилось так.
«Пока ты ждешь, буду жив. Пока ты ждешь…» - сквозь зубы повторял солдат, продолжая двигаться через силу куда-то вперед. Вражеский сапог придавил его к земле. Рядовой вермахта с лицом, не выражающим эмоций, словно между прочим, выстрелил в голову Егора. Высота была взята.
- Аааа!! Твари! – над мертвой позицией вдруг раздался оглушительный крик. Особист стрелял из пистолета в сторону врага, почти ничего не видя от слез боли и отчаяния. Его порыв «потушили» мгновенно щедрой автоматной очередью. Теперь все окончательно смолкло.
- Герр лейтенант!
Только сейчас солдаты посмотрели на своего командира, который лежал на горячей земле. На груди его, как раз рядом с тем самым Крестом, быстро расплывались багровые пятна.
Кто-то склонился над Вильгельмом, но он уже не мог различить. Внутри его жгли два кусочка свинца, а веки с каждой секундой становились все тяжелее.
- Где врач?! Лейтенанта ранили! – было понятно, что кто-то из своих кричит, но голос доносился откуда-то издалека.
Сейчас, отчетливо, словно наяву, он видел жену, скорбно смотревшую на него.
- Прости… Магда…
Вильгельм не боялся смерти, падая в ее объятия. Он с грустью думал только о не сдержанном обещании вернуться.
Следующий торговый день начался для меня так же, как и прошлый. Только еще сильнее похолодало. Ни коллекционера в дорогом пальто, ни даже старичка-профессора – никого не было видно. Да я, честно говоря, ждал только тетю Соню с еще теплыми пирожками с вишнями без косточек. Но вместо нее появилась вчерашняя девушка, уже без сопровождения «любителя новья». Даже издалека моему достаточно наметанному взгляду было заметно ее волнение. Любопытно, что же она здесь забыла, сама, да еще в такую рань?..
- Здравствуйте. – Помявшись у прилавка, подняла она глаза.
- Здравствуйте. Купить что-то надумали?
- Нет. Я была здесь вчера, помните?..
- Помню, конечно. И сегодня вы решили что-то купить, раньше чем это сделает ваш молодой человек? – Попытался пошутить я, сразу видя, насколько неудачно – девушка смутилась окончательно, теперь желая только уйти. – Да вы говорите, не бойтесь.
- Миша вчера давал мне награды… Я сразу положила назад… Господи, какой бред я несу!.. Вы тоже их чувствуете? – Наконец, смогла она сказать главные для нее слова.
- Кого? – Признаться, я удивился.
- Людей. Тех, кто заслужил эти медали! Нет, не подумайте, я не сумасшедшая, просто вчера… - опустив голову, будто выдохшись, она замолчала.
- Копаные награды лучше слышно. Те, что хранились в семьях, переходили из рук в руки, «одомашнились», что ли. И замолчали. А копаные приходят прямо с войны, и она живет в них до сих пор.
Я не знаю, зачем сказал совершенно незнакомой девушке то, что никогда не говорил никому, даже отцу, который с детства приобщал меня к прелестям военного коллекционирования… Но на душе стало намного легче, словно я, наконец, решился выбросить полный мешок ненужного хлама.
- Что вы почувствовали? – на смену откровению внезапно пришло любопытство.
- Глаза… Синие-синие, холодные очень. Сразу кажется, что они бесчувственные, но это неправда. А потом… Какое-то черное лицо, словно грязное, а на нем глаза другие – карие. Как будто они все смотрели прямо на меня – эти люди. Но этого же не может быть!
Я понял, что не ошибся, доверившись этой незнакомке. Какой-то комок подошел к горлу, прямо как после смерти отца.
- Может. Ты можешь видеть лица, слышать голос. Это нормально, просто трудно и не каждому дано.
- А вы…
- А я научился с этим жить.
Я стоял, и еще минуту просто смотрел на нее – странную добрую девушку. Как дурак, наверное. Но в то же время в первый раз за пропасть длиной в два года, чувствовал себя хоть немного нужным в этом мире.
Мне 22, и я продавец наград.
Автор: Iren Stein
yaplakal.com